Ей было всего 48 лет, и она умирала. До этого были почти четыре года борьбы с онкологией. Изматывающие тело и душу курсы химиотерапии, две операции, облучение, бесконечные капельницы и таблетки горстями – она стойко прошла через все это и даже привыкла к такому образу жизни, если к нему можно привыкнуть вообще. Лечение было тяжелым, улучшение было либо кратковременным, месяца на два, не более, либо не наступало совсем. Все показатели ее анализов зашкаливали, а метастазы медленно, но уверенно расползались по ее организму. Она перестала верить бодрым заверениям врачей: «Ну что же, анализы у вас не самые лучшие, но мы с вами еще поборемся!» До какого-то момента она и сама хотела бороться за жизнь. Но к концу четвертого года силы ее иссякли. Услышав в очередной раз от врача, разглядывающего распечатки с ее анализами, бодрое «ну что же, анализы у вас не самые лучшие, но мы с вами еще поборемся!», она просто спросила: «Сколько?»
- Что «сколько»? - не понял врач.
- Сколько мне осталась жить без лечения?
- Месяца три-четыре, может быть пять.
Доктор стал вдруг совершенно серьезным, нелепая улыбка исчезла с его лица, он смотрел на пациентку с сочувствием и пониманием.
- Я устала, доктор, от лечения, от больничных палат. Я хочу прожить эти последние месяцы в своем доме и со своей семьей.
- Хорошо. Я пропишу вам витамины и кое-какие тонизирующие препараты.
- А попозже я выпишу вам рецепт на обезболивающее, - добавил врач после некоторого молчания.
- Прощайте, доктор, - сказала она и ушла домой умирать.
Она очень боялась болей, этих неизбежных спутников последних дней онкобольных, но и жить в полубессознательном состоянии под действием морфина в эти последние дни ей тоже не хотелось. Но боли не сильно ее мучили, просто немного ныло все ее измученное болезнью тело, и слабость становилась с каждым днем все сильней. Ей вдруг стало тяжело делать простые домашние дела, тяжело подниматься на второй этаж, а потом стало тяжело даже поднимать чайник, чтобы налить чашку чая. Целыми днями она сидела в кресле на террасе своего дома и смотрела в сад. А там было лето, зрели яблоки, буйствовали бархатцы и петунии, которые она посадила в мае в период последней непродолжительной ремиссии, жужжали пчелы и чирикали какие-то птахи. Лето в этом году было теплым и солнечным с редкими непродолжительными ливнями. Когда начинался дождь, кто-нибудь из родных выходил на террасу и накрывал ее пушистым пледом. А она продолжала смотреть в сад. «Ну что ж, три месяца – это хорошо, значит, я еще увижу, как пожелтеют листья и упадут в траву яблоки, а может быть, даже увижу первый снег», - думала она.
Она смотрела в сад, вспоминала свою жизнь и немного думала о смерти. Впервые она задумалась о смерти, когда ей было, наверное, лет двенадцать или тринадцать. В конце учебного года на уроке физкультуры она вдруг ни с того ни с сего упала в обморок. Школьная медсестра привела ее в чувства с помощью нашатырного спирта, напоила горячим сладким чаем и вызвала в школу маму. Маме медсестра сказала, что у ее дочери случился обморок, но ничего страшного нет: у девочки идет перестройка организма в виду полового созревания плюс переутомление в конце учебного года, пусть отдохнет пару дней дома, погуляет, выспится. Но мама потащила ее к врачу. После осмотра врач в принципе повторил слова медсестры, но на всякий случай отправил на анализы. Увидев их результаты, врач всполошился – у девочки была сильнейшая анемия. Назначенные вначале таблетки не помогли, и ее положили в больницу, где она и провела почти все лето. Тогда лечение ей помогло, и долгие тридцать лет она была абсолютно здорова.
В больнице было скучно, она читала книжки, иногда беседовала с более взрослыми соседками по палате о мальчиках и дискотеках (она уже не помнит, почему ее положили не в детское отделение, а в подростковую палату взрослого, может в детском мест не было, а может там не лечили ее анемию), хотя тогда такие темы ее еще мало интересовали. На выходные больных с разрешения врача отпускали домой, и она, забежав на часок домой, отправлялась к бабушке. Бабушка жила со своей вд;вой бездетной дочерью на самой окраине города в небольшом частном доме с маленьким садиком. Женщины всегда встречали ее с радостью. Бездетная тетушка старалась накормить ее чем-нибудь вкусненьким, а старенькая бабушка терпеливо выслушивала все ее девчачьи новости и с удовольствием рассказывала о своей долгой жизни. Бабушка была, действительно, старенькой, очень старенькой, ей было почти восемьдесят пять лет. Она была слаба физически, но память у нее была отличная. Бабушка помнила, как жила в деревне еще до революции, как бежала оттуда в город в гражданскую, как страшно было в немецкую оккупацию. В отличие от многих пожилых людей, которые хорошо помнят то, что было много лет назад, но не помнят того, что было часом ранее, у бабушки была прекрасная кратковременная память, и ее дочь, которой не было и пятидесяти пяти, часто обращалась к ней с вопросами типа «ты не помнишь, куда я положила ключи» или «куда я сунула сливочное масло, когда пришла из магазина». Бабушка помнила все. Она прожила долгую жизнь, полную невзгод и тяжелого труда. Бабушка закончила только церковно-приходскую школу, никогда не читала никаких книг, но была необычайно мудрой женщиной с философским складом ума. К ней часто приходили ее многочисленные родственники за советом, как поступить в той или иной сложной житейской ситуации, она выслушивала их эмоциональные рассказы с олимпийским спокойствием и давала, на первый взгляд, простые, но всегда действенные советы. Вот такая замечательная бабушка была у нее.
Однажды ночью в больнице случился переполох. В соседней палате суетились сестры и дежурный врач, носили и выносили капельницы, кислородные подушки и что-то еще совсем непонятное. Сестры шикали на проснувшихся пациентов, призывая их отправляться в постели. Потом все стихло. А утром она увидела в соседней палате пустую койку с голым матрасом. На вопрос, куда подевалась Мария Сергеевна, одна из бабулек, лежавшая в той палате ответила: «Померла она ночью, сердешная. Обширный инфаркт». Как же так, недоумевала она. Еще вчера за ужином Мария Сергеевна жаловалась на пресную больничную еду своим соседкам по столу и рассказывала, что она из-за проблем с сердцем давно готовит на пару, но у нее получаются такие вкусные паровые котлетки, что их с удовольствием едят и сын, и сноха, и оба внука. А сегодня Марии Сергеевне совсем не нужны котлетки, и она больше никогда не приготовит их для своих родных. Едва дождавшись утреннего укола в субботу, она бегом отправилась к бабушке. Та в белом платочке по случаю субботы (бабушка всегда надевала белый платочек по субботам и воскресеньям) сидела на крылечке.
- Бабулечка, у нас на этой неделе в больнице умерла Мария Сергеевна.
Она назвала умершую женщину по имени, как старую знакомую, которую должна знать и бабушка. Та этому совсем не удивилась.
- Хорошая была женщина?
- Да, бабулечка, добрая была, любила своих сорванцов-внуков и готовила им вкусные паровые котлетки (почему-то снова вспомнились эти котлетки).
- Ну что ж, царствие небесное новопреставленной рабе божьей Марии, - бабушка перекрестилась.
- Бабулечка, а ты тоже умрешь?
- Ну конечно, милая.
- А что будет потом, когда ты умрешь?
- Все будет так же, как сейчас: ночью будут светить звезды, а днем – солнце. За зимой придет весна, а потом - лето, а потом – осень и снова зима.
- А что будет с тобой?
- Меня похоронят.
- И ты исчезнешь совсем-совсем?
- Я верю в Бога, милая, а Господь даровал нам бессмертную душу, которую ждет другая вечная жизнь.
- И я умру?
- И ты умрешь, только очень-очень не скоро.
- Но ведь там не будет этой красоты, этого… этого… - она подыскивала нужное слово, - этого богатства. Ведь если я тоже умру когда-то, но как обойтись без всего этого там?
- А ты храни богатства в сердце своем, и они будут с тобой всегда и везде, и в этой жизни, и в иной.
- Как это, бабушка?
Она ждала ответа, но бабушка молчала.
- Как это? – снова спросила она и подняла глаза на бабушку. Та, молча, смотрела в сад, но взгляд у бабушки был такой, словно перед ней были не яблони и вишни, а то непонятное царствие небесное.
Она как-то по-взрослому поняла, что больше спрашивать ничего нельзя. И стала сама размышлять над словами бабушки. Она ничего не поняла, понятие души ей было еще неведомо, и она, подумав, решила, что надо просто побольше читать интересных книг и стараться запомнить их содержание. Сохранение богатств в сердце своем – это сохранение в памяти необычных и интересных историй. И она запоем читала книги, которые читают все подростки ее возраста: «Алые паруса» сменяли «Тома Сойера», «Три мушкетера» - «Консуэло», «Парижские тайны» - «Джейн Эйр». Спустя некоторое время она поняла, что книги – это не совсем то, о чем говорила бабушка. «Надо получше узнать этот мир», - решила она, стала также запоем читать научно-популярную литературу по физике, биологии и астрономии. Она взрослела, но слова бабушки не выходили у нее из головы. И вот однажды она поняла: знания – это прекрасно, но надо копить в сердце, в памяти, в душе, где угодно, чувства. Вот о чем говорила когда-то бабушка! Такие чувства, без которых жизнь становится скучной и даже бессмысленной. И она неосознанно стала собирать и хранить в памяти все, что было ей дорого, от чего сердце билось быстрее, а по коже бежали мурашки. Когда таких воспоминаний накопилось много, в ее мозгу сам собой образовался каталог этих чувств-воспоминаний. Словно там был компьютер с разными папками. И теперь стоило щелкнуть воображаемой мышкой, и открывалась папка с нужными файлами.
Среди простых приятных чувств-воспоминаний в папках были и совсем необычные файлы. Так, в папке «Запахи», кроме традиционных приятных ароматов цветов (шиповник, жасмин, сирень, ландыш, горьковатые бархатцы и хризантемы) и вкусной еды (сдобная выпечка, свежеиспеченный хлеб, шашлык на природе) были и понятные только ей одной. Например, «запах первых капель дождя на пыльной мостовой» или «запах тающего снега». В папке «Звуки», кроме любимой музыки и трелей певчих птиц, были «шорох осенних листьев» и «мурлыканье спящей кошки», в папке «Осязание» - «прикосновение губами к пяточке младенца», в папке «Зрительные образы», кроме лиц близких и родных людей, картин любимых художников, видов природы и городов, которые она увидела своими глазами – «лепесток цветка вероники». Как-то она разглядывала этот маленький невзрачный с виду синий цветочек и была поражена его красотой и совершенством: темные прожилки на лепестках, изящные пестик и тычинки. Она тут же «положила» его в папку зрительных образов.
У нее была папка «Литература». В ней хранились не столько сюжеты прочитанных книг, сколько ощущения от прочитанного. Там соседствовали «Алые паруса» и серьезные романы, сонеты Шекспира и хокку Басё. А еще у нее была обширная папка, посвященная человеческим чувствам и состояниям. Часто противоположные чувства были объединены в один файл, как, например, «счастье и горе». Как-то в парке она увидела такую картинку: по аллее шла молодая мама с полуторагодовалым малышом. Малыш присел на корточки, рассматривая какую-то букашку, а мама ушла метра на три вперед. Когда малыш заметил, что мама так далеко, он расплакался и на нетвердых ножках попытался побежать к ней. А мама, улыбаясь, присела на корточки и протянула к малышу руки. «Счастье» молодой матери и «горе» потерявшегося малыша были рядом, так они и легли в один «файл». Малыш тем временем дошел до мамы, она крепко обняла сына, а он положил голову на ее плечо и перестал плакать. Только слезы блестели на его длинных ресницах. В этой папке в файле «молодость» хранился первый поцелуй ее будущего мужа, в файле «старость» - парочка соседей-старичков, которые частенько сидели рядышком на скамейке и грелись на солнышке, держась за руки.
Она любила и берегла свои воспоминания и была уверена, что они останутся с ней всегда. И вот теперь, сидя в кресле на террасе своего дома, она перелистывала страницы своих «файлов». Ей было хорошо и спокойно, смерть не страшила ее, ведь ее сердце было наполнено богатствами.
А тем временем наступила осень. Пожелтели и стали опадать листья. Яблоки были собраны, лежали в больших корзинах здесь же на террасе и необыкновенно пахли (для этого запаха был припасен отдельный «файл»). Теперь приходилось тепло одеваться, чтобы не замерзнуть на свежем воздухе. По вечерам возвращалась из института дочь, гладила ее руки, укутывала ноги пледом и снова и снова повторяла, что любит ее. А она смотрела в осенний сад и замечала, что ее взгляд со стороны, наверное, выглядит точно так же, как тогда взгляд ее бабушки. В конце октября выпал первый снег. Все-таки доктор ошибся, отведя ей всего три месяца жизни – она успела встретить новый год, последний год в ее жизни.