Арабские жены

     Вера, Зоя и Ирина уже около часа сидят за столиком в кафе. Женщинам примерно лет по сорок, и когда-то давно, лет двадцать назад, они были очень дружны. Потом жизнь развела их, встречи стали редкими, а со временем и вовсе прекратились. В последние годы подруги  изредка созванивались и так же редко переписывались в соцсетях. И вот они собрались вместе. Для этого был повод: женщины поджидали свою четвертую подругу Аню, которую не видели уже более двадцати лет и о которой почти ничего не слышали все эти годы. И вдруг Анна каким-то непостижимым образом разыскала Веру, сообщила, что она скоро будет в Москве, и что ей очень хотелось бы увидеться с ней, Верой, и с другими девчонками. Вера моментально созвонилась с Зоей и Ирой, выбрали место и время. А теперь они сидят в кафе и ждут Анну.
     Заказав уже третью чашку кофе, Вера продолжает развлекать Зою и Ирину воспоминаниями об их молодости, о студенческих годах, о том, что интересного случилось с ней потом. Вера – яркая брюнетка, с большим количеством крупных серебряных украшений: необычного вида серьги, кольца, браслеты…  Видно, что она привыкла быть в центре внимания, а в студенческие  годы наверняка была мозгом и двигателем их девичьей компании. Речь ее течет плавно и уверенно, как полноводная река на равнине. Ее подруги говорят мало. Зоя экзальтированно заламывает руки и неестественно громко смеется всякий раз, когда Вера заканчивает рассказывать какой-нибудь очередной эпизод из прошлого. Изредка Зоя так же неестественно громко восклицает: «Да-да, я это прекрасно помню! Как здорово было!». Ирина почти все время молчит, улыбается одними губами, глаза у нее усталые и печальные. И вообще она выглядит старше своих лет, видно, что усталость у нее хроническая.
     В те далекие студенческие годы Вера и вправду была заводилой их дружной компании. Родилась и выросла Вера в маленьком городке Ростовской области в небогатой многодетной семье. В пятнадцать лет у Веры появилась мечта: она твердо решила побывать в Париже. А что надо делать для того чтобы побывать в Париже? Правильно: надо получить хорошее образование и знать французский язык. Два года Вера подрабатывала, где только могла: сортировала и разносила  почту, летом собирала помидоры на полях и вишни в садах. Платили за такой труд мало, но Вера не тратила заработанные рубли на кино, мороженое, и даже думать забыла о вожделенном магнитофоне. Она копила на репетитора. В десятом классе Вера каждое воскресенье ездила из своего Аксая в Ростов к преподавателю университета Маргарите Леопольдовне заниматься французским. Успехи первых же занятий ошеломили Маргариту Леопольдовну. Через пару недель она пригласила родителей девочки и сказала, что у той необычайные способности к иностранным языкам (в школе Вера, как и многие другие, учила английский, и была весьма успешна в этом предмете), что ей прямая дорога на филфак, но надо бы позаниматься русским и историей. Услышав, что денег на занятии у семьи нет, а то, что Вера платит Маргарите Леопольдовне, она заработала сама за два года, Маргарита Леопольдовна  совсем растаяла: «Такому талантливому ребенку непременно надо помочь!» И она стала заниматься историей и русским с Верой бесплатно.  Маргарита Леопольдовна уже видела Веру своей студенткой, но та решила иначе: успешно окончив школу, Вера бросила в сумку пару футболок, учебники и аттестат, и поехала покорять Москву.
     В Москве Вера побродила по приемным комиссиям: филфак МГУ, институт Мориса Тореза, педагогический… В результате она отдала документы на филфак университета дружбы народов, резонно решив, что там много иностранцев, в том числе и франкоговорящих, значит, будет большая языковая практика с прямыми носителями языка. Вступительные экзамены Вера сдала успешно и стала студенткой филологического факультета РУДН. А в сентябре она познакомилась со своими сокурсницами Зоей, Ирой и Аней.
     Зоя была единственным поздним ребенком в семье сотрудника МИДа, и, естественно, ее баловали с первого дня жизни. Папа часто ездил в заграничные командировки, возвращаясь из которых заваливал Зою сначала горами игрушек, а позднее – модных шмоток. Воспитанием дочери занимались неработающая мама и две бабушки. Женщины души не чаяли в своем ангелочке с огромными голубыми глазами и копной пушистых светло-русых волос. Они старались не только выполнять, но и предугадывать желания девочки. Справедливости ради надо сказать, что Зоя росла самым обычным ребенком, ничего особенного у родителей не просила, и уж тем более – не требовала. Просто она росла принцессой в розовых очках, которая даже не представляла себе, что жизнь может быть другой, что в ней могут быть какие-то трудности. Шли годы, и Зоя стала взрослой девушкой, доброй и романтичной. Когда пришло время выбирать будущую профессию, на семейном совете было решено, что девочка должна стать переводчиком, а потом папа устроит ее на работу в МИД. Никаких особых собственных желаний у Зои не было: переводчик, так переводчик, и она поступила в РУДН не без участия папы.
     Ира тоже была коренной москвичкой, но ее детство и юность были не такими безоблачными, как у Зои. Отец Иры был пожарным, он погиб при исполнении служебного долга, когда дочери был всего годик. Мама не смогла окончить педагогический институт и всю жизнь проработала воспитательницей в детском саду. Небольшая мамина зарплата и пенсия по потере кормильца не позволяли слишком шиковать, но Ирина, по большому счету, ни в чем не нуждалась. Мама старалась, что бы у дочери было все необходимое, отказывая себе во всем. Она была строга с Ирой и требовала от нее хороших оценок и полного послушания. Ира никогда не перечила маме, во всем с ней соглашалась, хорошо училась, безропотно посещала разнообразные дополнительные занятия, чтобы угодить маме. Школу она окончила с золотой медалью, была КМС по художественной гимнастике, хорошо рисовала (художественная школа с неоднократными дипломами за лучшую работу), играла на фортепиано и пела (музыкальная школа, оконченная на «отлично»). Естественно, что такая отличница во всем, легко поступила на филфак РУДН. Мама осталась не совсем довольна выбором дочери, но Ира почти словами Веры убедила ее, что именно там у нее будет возможность прекрасной языковой практики с носителями языка. В конце концов, мама согласилась с этими доводами. Это был первый случай в жизни Ирины, когда она в чем-то не согласилась с мамой, но смогла отстоять свое мнение.
     Аня, соседка Веры по комнате в общежитии, была родом из Казани.  Среди подруг она была темной лошадкой: о себе рассказывала мало, больше спрашивала и слушала. Вере только и удалось выяснить, что мама у нее – преподаватель в Казанском университете, папа – директор завода, правда, Аня так и не сказала – какого. А еще у нее есть младший брат Саша.
     Несмотря на то, что они были такими разными (а может быть, именно благодаря этому), девчонки очень скоро стали подругами. Зоя и Ира частенько забегали в общагу к Вере и Ане списать конспект или сделать вместе сложное задание по французской грамматике – все четверо учились в группе романских языков. Зоя несколько раз приглашала подруг к себе домой, в огромную квартиру в Староконюшенном переулке. Там вокруг девушек начинали суетиться мама Зои и ее уже старенькие бабушки, поить чаем с дорогими конфетами, угощать экзотическими фруктами. Если подруги задерживались в доме Зои до того момента, когда возвращался со службы ее папа, импозантный мужчина с проседью в пышной шевелюре и бархатным баритоном, их всех приглашали на ужин, который состоял из прекрасно приготовленных кухаркой простых блюд вперемешку с необыкновенными деликатесами типа голубиного фрикасе, осетровой икры или спагетти с трюфелями. Папа Зои говорил, что он счастлив, что у его девочки такие прекрасные подруги. Сам при этом смотрел на Зою с необыкновенной теплотой и нежностью.
     Девушки проводили вместе почти все свое свободное время, ходили вместе в кино, на дискотеки, в музеи и театры, просто гуляли по Москве.
     В ноябре Вера познакомилась с Махмудом. Как-то в перерыве между парами она забежала пообедать в студенческую столовую. В очереди к кассе позади нее оказались два студента-араба. Один из них, невысокий толстячок, объяснял по-французски другому,   долговязому малому, что скрывается в меню за таким непонятным словом «борщ». Из объяснений толстячка выходило, что это суп из капусты. «А почему он красный?» - спросил долговязый. «А там есть еще… помидоры», - нашелся толстячок. «А что это белое кладут в этот суп ложкой?» - не унимался долговязый. «Это – сметана», - Толстячок попытался объяснить значение этого непонятного слова. Вера не выдержала: повернувшись к арабам, она по-французски назвала все компоненты борща, а сметану (увы, неизвестный практически нигде за границей, продукт) обозвала соусом из очень жирного йогурта. «А это вкусно?» - подозрительно спросил долговязый. «Да, очень!» - толстячок ответил так быстро, что Вера даже не успела открыть рот. В результате долговязый поставил на поднос тарелку борща.
     Через пару минут к столику, за которым сидела Вера, подошел толстячок со своим подносом и попросил разрешения присесть рядом.
     - Мой приятель недавно приехал в Москву, собирается учиться на инженерном факультете. Для него многое в новинку. А откуда вы знаете из чего состоит этот загадочный русский суп?
     - Я умею его готовить, и даже различными способами.
     – Где же вы научились готовить БОРЩ?
     - Дома.
     – А разве вы – русская? Я думал, что вы из наших.
     Темноволосую и кареглазую Веру и вправду, хоть и с большой натяжкой, можно было принять за эмансипированную жительницу Алжира или Марокко. Так они и познакомились. Махмуд учился на втором курсе медицинского факультета. Родом он был из Туниса. У них сразу же обнаружились общие интересы:  Вера рассказала о том, что очень хочет изучить французский язык в совершенстве («О, вы и так прекрасно знаете язык!»), а Махмуд мечтал о том же, только в отношении русского. Учась в выпускном классе лицея, он увлекся русской литературой: сначала прочитал юмористические рассказы Чехова, потом серьезные рассказы и пьесы, потом «Преступление и наказание», потом несколько повестей и рассказов Толстого, а когда решил прочитать «Евгения Онегина», понял, что поэтические переводы не дают почувствовать всю силу стиха. Махмуд решил учить русский. Вообще-то он хотел стать филологом, он отец настоял на том, чтобы Махмуд продолжил семейную традицию и стал врачом. При этом нашел компромиссное решение: сын будет учиться на врача в Москве, совершенствуя свой русский.
     - Мой отец – врач в третьем поколении. У него своя клиника талассотерапии в Хаммамете.
     - Талассотерапии? А что это? (В девяностые мало кто знал, что это за зверь такой – талассотерапия, особенно среди простых российских студентов).
     - Это лечение морем: морской водой, водорослями, морскими грязями. Очень помогает при заболеваниях опорно-двигательного аппарата, сердечных и нервных болезнях. А еще прекрасно омолаживает организм.
     - Что, и вправду омолаживает?
     - Не знаю, насколько омолаживает, но пациенткам нравится. Хотя для долгой молодости надо вести здоровый образ жизни, правильно питаться, спать не менее восьми часов в день, заниматься спортом. Это я тебе, как будущий врач говорю.
     Махмуд подмигнул и весело засмеялся. Вера поняла, что с этого момента он стал не просто ее приятелем, с которым она говорит по-французски и которого обучает тонкостям великого и могучего. Она уже почти влюбилась в этого занятного, веселого толстячка.
     В середине декабря Махмуд пригласил Веру на вечеринку, которую устраивали арабские землячества по случаю окончания рамадана. Вера хотела отказаться: времени нет, скоро сессия, а для нее это будет первая и самая ответственная сессия. Но Махмуд так смешно и трогательно упрашивал, что она согласилась. « Ты только с подругами приходи, умоляю тебя! – запричитал Махмуд, - Сначала там у нас будет кус-кус, танжин, кебаб всякий. Потом русское народное творчество, pardon, арабское народное творчество, pardon, арабско-берберское народное творчество. А потом дискот;к! А с девушками в наших землячествах, сама понимаешь, напряжьёнка… Приходи с подругами!». Вера пришла с Аней, Зоей и Ирой.
     Вечеринка показалась девушкам очень экзотической: немногочисленные девушки хлопотали у накрытых непонятными блюдами столов, парни, сплошь одетые в длинные белые или светло-серые рубахи, с белыми платками на голове, чинно сидели вдоль стен и угощались яствами с пластиковых тарелочек. Играла заунывная арабская музыка. Постепенно количество гостей увеличивалось: пришла группа шумных латиноамериканцев, два молчаливых монгола, вьетнамцы, несколько европейских студенток… Махмуд, одетый как все в длинную рубаху, сразу окружил девушек своим вниманием и заботой, угощал кус-кусом, рассказывал об особенностях приготовления  различных видов танжина, объяснял значение в жизни мусульманина рамадана и почему его окончание – большой праздник. Поставив перед девушками поднос с мятным чаем и какими-то сладостями, Махмуд на какое-то время исчез. Появился он минут через 15 в сопровождении троих Лоуренсов Аравийских. «Разрешите представить вам  моих товарищей, тоже будущих врачей, - Махмуд говорил чопорно, словно английский лорд, - Это Идрис и Саид. Они из Марокко. А это – Джамал, он студент из Египта. А это будущие филологи Вера, Зоя, Ира и Аня». В отличие от Махмуда, его товарищи были высокими и стройными, несмотря на бесформенные свои бурнусы (или как там называется их одежда), а может быть именно благодаря им, выглядели настоящими принцами. Все трое сносно говорили по-русски, были веселыми и обходительными. Девчонкам кампания друзей Махмуда очень понравилась.
     Когда угощения были почти все съедены, как и обещал Махмуд, началась фольклорная часть вечера. Появились музыканты с барабанами и ребабами и стали играть в живую ту же музыку, что раньше звучала с пластинок. По крайней мере, девушки не почувствовали ни какой разницы. К музыкантам выходили ребята и пели такие заунывные песни. Махмуд, Идрис и Саид переводили девушкам тексты песен, которые сплошь были о любви, о прекрасных глазах любимой и о том счастье, которое ждет их в недалеком будущем. Джамал оказался неразговорчивым, он почти все время молчал и не отрываясь смотрел на Аню.
     Подошла к концу фольклорная часть, и началась «дискотек». Столы были сдвинуты в угол зала, яркий свет выключен, вместо него под потолком зажглись приглушенные разноцветные фонарики, а арабские парни как-то незаметно сняли свои бурнусы и оказались в самых обычных джинсах и футболках. Дискотека была веселой. Правда, арабские девушки очень быстро исчезли, а три бесцветные студентки из Голландии танцевали сами с собой в центре зала, не обращая ни на кого внимания («Три грации», - кивнув головой в их сторону сказал Махмуд и, как всегда, весело засмеялся). Зато кубинцы и перуанцы веселились от души, зажигая своей веселостью всех. Девчонки протанцевали весь вечер. А вот Аня танцевала мало, почти все время она просидела рядом с Джамалом, который продолжал неотрывно смотреть на нее.  «Какая ты у меня умница, Верочка, что пришла. Я бы без тебя тут со скуки умер. И подруги у тебя чудесные», - Махмуд был счастлив. После дискотеки Идрис поехал провожать Иру, Саид – Зою, а Махмуд  довел до комнаты в общаге Веру и в первый раз поцеловал ее. Девчонки так и не заметили, когда и куда ушли с дискотеки Аня с Джамалом.
     В середине апреля Махмуд заявился к Вере с огромным букетом роз, которые в то непростое время в Москве было трудно достать, упал на одно колено: «Верочка! Свет души моей! Радость моя! Солнце мое! Я тебя очень-очень лублу!» От волнения у Махмуда снова возникли фонетические трудности: опять не получилось смягчение согласного перед буквой «ю». «Ты отрада всей моей жизни! – продолжал Махмуд, - Выходи за меня замуж!» Заметив замешательство в глазах Веры, Махмуд сказал: «Ты можешь подумать, только недолго. Долго я не выдержу, я умру от тоски, печали и неоперённости!» И он картинно заломил руки, изображая тоску и печаль. «Неопределенности», - машинально поправила Вера. «Неопределенности, да, да! И неоперённности тоже – ты мне сломаешь крылля, вон там, на спине, если будешь долго думать. А если откажешь – ты просто убьешь мою душу!» Махмуд прикрыл лицо руками, видимо, это должно было означать убитую махмудову душу. Сквозь слегка раздвинутые пальцы Вера заметила веселых чертиков в глазах Махмуда, не выдержала и рассмеялась. «Ты согласна, радость моя?» - Махмуд перестал заламывать руки, а чертики в его глазах запрыгали от восторга. «Да», - ответила Вера просто. Махмуд, как факир, непонятно откуда извлек маленькую бархатную коробочку: «Это тебе. Прости, это кольцо недостойно тебя. Я потом куплу тебе все, что ты захочешь!» Вера раскрыла коробочку, там лежало серебряное колечко с фианитом. Так подумала Вера, у которой никаких драгоценностей в жизни не было. Потом Зоя просветила ее насчет этого кольца: «Да это же бриллиант в белом золоте и очень неплохого качества. И работа, похоже, дизайнерская. Кучу бабок стоит!» А тогда Вера, раскрыв коробочку, не поняла значения такого подарка: «Зачем это?» (в России еще не прижился европейский обычай дарить на помолвку кольцо). «Если ты наденешь его на палец, то станешь моей невестой. А потом и женой!». Вера кольцо надела.
     Чуть позже, когда они сидели в кафе, Махмуд стал серьезен и обстоятельно рассказал ей о будущей совместной жизни: «Ты не бойся, Верочка! Другая культура, ислам, чадра, четыре жены - все это не про нас. Трудно жить русским женам в больших семьях, где чтут традиции. А у меня семья маленькая: папа, мама и я. Бабушек и дедушек давно забрал к себе Аллах, родных тетей и дядей нет, братьев и сестер нет. А папа и мама у меня оба врачи, поженились в Париже, где и учились вместе, в мечеть ходят не часто, к традициям равнодушны. Я на зимних каникулах рассказал о тебе родителям, они, как это говорится, дали свое благословение. Так что тебя примут с любовью, и никто тебя ни к чему принуждать не будет. Да и жить мы будем отдельно от родителей – я уже и дом присмотрел. Если тебе понравится – купим. А многоженство в Тунисе законодательно запрещено». Вера слушала и открывала для себя Махмуда с новой стороны. Оказывается, он не просто весельчак и балагур (причем, на всех известных ему языках), а основательный, ответственный, надежный молодой человек, который будет заботиться о своей семье и, наверняка, сделает ее счастливой.
     «Только у меня два условия», - Вера насторожилась.
     - Первое - свадьбу мы будем играть три раза.
     - Три? Как это?
     - Ну один раз здесь, для наших друзей. Второй – у тебя на родине, для всех твоих родственников и знакомых. А третий раз – в Тунисе, для моих.
     - Ты же говорил, что у тебя из родственников только мама и папа.
     - Да, но есть еще куча дальних родственников, всяких троюродных тетушек, двоюродных дедушек и четвероюродных племянников. Они меня не поймут, если не будет свадьбы, и не простят, если я лишу их такого праздника. Пусть повеселятся, ладно? Женщины пусть, если разрешишь, сделают тебе эпиляцию везде-везде, искупают в ванне с розовой водой, оденут тебя в красные с золотом одежды, разрисуют руки хной и споют наши свадебные песни, наготовят много кус-куса и сладостей.  Я выставлю для тебя сундук с золотом.
     - Сундук?
     - Ну не меньше трех килограммов в виде различных украшений. А лучше – пять. А потом мы позовем нотариуса и муллу (ислам для этого принимать не надо!), и ты станешь моей женой не только по русским законам, но и по тунисским. Конечно, семь дней мы гулять не будем, но два-три дня надо. Только мне венчаться с тобой нельзя, для тебя это имеет значение?
Венчаться Вера не планировала, а из всего сказанного Махмудом о тунисской свадьбе, насторожила только «эпиляция везде-везде». «Ладно, потерплю, - подумала Вера, а вслух спросила, - А второе условие?»
     - Второе условие – я хочу познакомиться с твоими родными до свадьбы и официально попросить твоей руки у твоего отца. Давай поедем к ним на майские праздники?
     - Хорошо, я принимаю твои условия.
     На майские праздники они полетели в Ростов, а потом отправились в Аксай. Вера заранее написала родителям письмо, в котором рассказала, что собирается выйти замуж за араба, вернее, бербера из Туниса. В ответ она получила письмо, полное описаний ужасов такого замужества и настоятельных советов хорошо подумать, а вернее, передумать, и найти себе нормального русского парня в качестве мужа, если уж она так рано решила выйти замуж. «Доченька! Ты же такая молодая! Не губи свою жизнь!» и т.п. Вера рассказала Махмуду об этом письме. Махмуд читать письмо отказался: «Не надо, Верочка, я примерно знаю, что там написано – родители тебя отговаривают. Не волнуйся, солнце мое, все будет хорошо!» И на самом деле, все вышло, как нельзя лучше. Родители Веры встретили потенциального жениха неприветливо, если не сказать, враждебно. Мать и отец стояли, скрестив на груди руки, братья-подростки угрюмо рассматривали «Веркиного ухажора», а младшая сестренка испуганно вжималась в угол дивана. Махмуд был необычайно серьезен. Сразу же после традиционных представлений, он сказал, что хочет поговорить с родителями наедине. Мама, отец и Махмуд ушли на кухню, плотно прикрыв за собой дверь, а когда вышли оттуда, Вера с облегчением заметила, что отношение родителей к жениху кардинально изменилось. Мама улыбалась, то и дело смахивая слезу, а отец дружески похлопывал Махмуда по плечу. Вера так никогда и не узнала, что говорил Махмуд почти целый час на кухне ее родителям: от них Вера, уже став женой Махмуда, так и не получила внятного ответа, сам Махмуд, как всегда отшучивался: «Я сказал им, что я король в своей стране, а ты будешь моей королевой». Вера обижалась: «Мои родители знают, что Тунис – республика!» «Ой, прости, я сказал, что я президент», - и Махмуд заливался смехом.
     За пять дней, проведенных в Аксае, Махмуд сумел очаровать всю Верину семью. С мальчишками он самозабвенно гонял во дворе мяч, сестренке пел французские детские песенки, смешно переводя их на русский, и учил танцевать то авиньенскую полечку, то восточные танцы. Сестра заливалась смехом, когда Махмуд, соорудив из маминой шали на голове подобие восточного покрывала, закатывал глаза, пытаясь сделать лебединые па руками. Мама была в полном восторге от бесконечных похвал ее кулинарных способностей. Махмуду нравилось все, что готовила мама: он просил добавки ее «великолепного борша», «необыкновенно вкусных голюбцов», а пирожки готов был есть прямо по сотне за раз. И уж совсем сразил маму наповал, когда после первой совместной трапезы вызвался помыть посуду, на второй день – предложил помощь в чистке овощей, а на третий – сам приготовил баранину в остром соусе и чай по-тунисски, с мятой и заранее привезенными специально для этого тунисскими кедровыми орешками. Мама стала называть будущего зятя Махмудушкой и в душе немного завидовала дочери: ее муж был довольно скуп на похвалы, а готовку и, уж тем более, мытье посуды считал сугубо женским занятием.
     Отец тоже уверился в том, что Махмуд – зять, что надо, когда узнал, что тот любит рыбалку: «Представляешь, дочка, Махмуд, оказывается, тоже заядлый рыбак. Только у них там в Тунисе рек почти нет, и рыбу они ловят в море. Все, завтра же поедем на Дон!» И Махмуд до рассвета отправился с Вериным отцом на рыбалку, пообещав приготовить на ужин пойманную рыбу. Улов оказался не очень – несколько мелких карасей. Тогда Махмуд предложил заехать на рынок за бараниной, которую и приготовил в остром соусе. На удивление отца ответил просто: «Я же обещал приготовить ужин».
     Отец приготовил Махмуду еще одно испытание. В первый же вечер за ужином на столе появилась бутылка водки, и он предложил будущему зятю выпить. Махмуд снова стал серьезен: «Аллах, да будет благословенно имя Его, через пророка Мухаммеда, говорит, что пьяным нельзя молиться. Это будет большой грех, а грешники при жизни уподобляются свиньям, а после смерти их ждет ад. Человек слаб, ему трудно самостоятельно установить границы, ну вы меня понимаете… Вот в муллы и решили, что лучше совсем запретить алкоголь, чтобы, как это говориться в христианской молитве «не вводить во искушение». Видно было, что сам практически непьющий отец внутренне напрягся, у него, как, наверное, у большинства русских, совсем непьющий мужик выглядел подозрительно. Но Махмуд снова заулыбался: «Но мы, вроде, молиться не собираемся, да и в Коране речь шла о вине, а не о водке. Так что по такому важному случаю, как наше знакомство, можно немного выпить. И я, как будущий врач, с помощью Аллаха смогу установить границы». Они с отцом выпили по две рюмки, от третьей Махмуд отказался («Граница пройдена») и стал рассказывать, что в Тунисе делают прекрасные вина, не хуже французских, но сами тунисцы или вообще не пьют, или пьют очень мало, по особым случаям: в день рождения матери, по поводу обрезания сына, ну и еще пару раз в год. А вот в России с этим делом просто беда, много пьяниц и настоящих медицинских алкоголиков («Это, когда человек уже болен, а не просто не может себя сдержать»). И это, пожалуй, единственное, что ему не нравится в такой прекрасной стране, как Россия. Махмуд что-то еще рассказывал о вреде чрезмерного употребления алкоголя, но отец слушал его в пол-уха: тест был пройден. Именно о таком отношении зятя к алкоголю он и мечтал  - одна-две рюмки по праздникам!
     Но пришло время возвращаться в Москву. Высокопарно выражаясь, родители Веры дали свое благословение. «Я же говорил, что все будет хорошо», - сказал Махмуд уже в самолете и поцеловал Вере руку. И тут же она впервые услышала, байку про тунисского короля. Прошли годы, и Вера поняла, что ее муж нисколько не кривил душой, стараясь понравиться ее семье. Он до сих пор любил погонять мяч, не смотря на свой вес и возраст, обожал рыбалку в море, пел их маленькой дочери те же песенки, что и ее сестренке, а русскую кухню любил, наверное, больше тунисской. И часто за тарелкой борща, вспоминал мамин борщ и ее голубцы, и жаловался, что она редко готовит это восхитительное блюдо. Вера прекрасно понимала, что ей просто очень повезло в жизни и она встретила необыкновенного человека. И неважно араб он, бербер, немец или русский – такие люди есть везде, но их очень и очень мало, может, один на миллион, а может и на десять миллионов. Вера ценила, уважала и любила своего мужа так же, как и двадцать лет назад.
     А потом была их свадьба, вернее три свадьбы. Сразу после весенней сессии, они расписались в Грибоедовском и сыграли веселую студенческую свадьбу. Примерно через неделю была свадьба в Аксае, с кучей гостей, столами, ломившимися от еды и казачьими песнями. Водки, правда, было тоже много, но, слава богу, обошлось без драк и уснувших в салате гостей.
     В конце июля Вера и Махмуд приехали в Тунис. Для Веры все было впервые: она впервые была за границей, впервые увидела теплое Средиземное море, впервые оказалась  в мусульманском мире. Ну и разумеется, впервые увидела родителей своего мужа. Отец Махмуда, доктор Али Ансари, был таким же веселым толстячком, как и его сын, а мать, доктор Рания Ансари, полностью оправдывала свое имя – «царственная». Она была необычайно красивая, ухоженная женщина, которая выглядела лет на десять-пятнадцать моложе своих пятидесяти лет. Веру встретили с любовью, окружили заботой и вниманием, словно она была их родной дочерью. В доме свекра царила смесь французского шарма и арабского гостеприимства. Вера от всего была просто в диком восторге.
     Дней через десять наступило время последней, берберской свадьбы. Накануне они с Махмудом заключили гражданский брак в муниципалитете. При этом был подписан и нотариально заверенный брачный договор, в котором среди всего прочего оговаривалось право на совместное воспитание детей в случае развода (Вера о разводе и не помышляла, но Махмуд убедил ее в необходимости такого пункта, который защищал ее от обычая оставлять детей в семье отца в случае развода. «А вдруг я сойду с ума,и надумаю с тобой развестись!» - снова шутил Махмуд), а также безраздельное право владением всем движимым и недвижимым имуществом, полученным в подарок от мужа («Ты можешь делать все, что захочешь с моими подарками, будь то золото, дом или «Мерседес» и даже ничего мне об этом не говорить, если не захочешь»).
     За два дня до самой церемонии Вера со свекровью перебралась в дом джадды Адибы. «Это троюродная бабушка Махмуда, моя троюродная тетушка. Она старейшая в роду, ей уже почти девяносто, поэтому и такая честь: в ее доме будут готовить невесту к свадьбе. Ведь твой дом далеко», - пояснила свекровь. Старушка оказалась довольно резвой для своего возраста, суетилась вокруг Веры и что-то все время лопотала по-арабски. «Джадда Адиба восхищается твоей молодостью и красотой», - перевела мадам Рания. Правда во время длительно процедуры подготовки невесты к свадьбе, возраст давал о себе знать, и старушка часто засыпала, прислонившись к пестрым подушкам в углу комнаты.
 Вскоре в дом джадды Адибы стали стекаться многочисленные женщины разного возраста, какие-то тетушки, племянницы и кузины Махмуда по отцу и по матери. Свекровь знакомила Веру со всеми, но постепенно Вера окончательно запуталась во всех этих родственницах, перестала даже пытаться запомнить их имена и просто разглядывала этот необычный женский коллектив. Юные девушки были похожи на райских птичек в своих разноцветных одеяниях и причудливо завязанных на голове платках, матроны постарше были в большинстве своем одеты в однотонные, но тоже яркие наряды. Мадам Рания тоже сняла европейскую одежду, и надела темно-синее национальное платье, украшенное богатой серебряной вышивкой. Все женщины были веселы и общительны и почти все говорили по-французски. Девушки непрерывно щебетали, расспрашивали Веру о далекой России, о ее семье, о том, что она любит, и даже о том, сколько они с Махмудом хотят иметь детей. В руках двух юных птичек появились невиданные Верой фотоаппараты: Canon с огромным объективом и сразу выдающий фотографии Polaroid. Проснувшаяся в углу бабушка закачала головой, защелкала языком и что-то забормотала. «Коран не разрешает изображать людей, а фотография – это изображение. Вот бабушка и не одобряет этого, - пояснила одна из птичек и снова защелкала фотоаппаратом, - но мы готовим для вас с Махмудом свадебный альбом».
     Потом птички долго мыли ее в хамаме, мылили ароматной пеной, терли всякими щетками и мочалками, а потом наступило время пресловутой эпиляции «везде-везде». Экзекуцию Вера переносила стойко, но в интимных местах было по-настоящему больно, и она не смогла удержаться от крика. Женщины заглушили его каким-то прямо-таки индейским улюлюканьем и песнями. Чтобы успокоить кожу Веру натерли ароматными маслами, укутали в огромный шелковый халат (или как он там называется) и стали прощаться. «Спокойной ночи, дорогая, - сказала мадам Рания, проводив невестку в отведенную для нее комнату. – Отдыхай! Самое страшное уже позади, дальше не будет ничего неприятного. Вообще-то у нас принято играть свадьбу целую неделю, но мы решили ограничиться тремя днями: подумали, что ты просто не выдержишь стрекотания наших женщин целых семь дней. Завтра роспись хной, а на третий день ты встретишься с мужем». Свекровь улыбнулась Вере и поцеловала его в лоб. «А что сейчас делает Махмуд?» - спросила Вера. «Они с отцом угощают мужскую половину родственников, показывают им подарки для тебя», - ответила мадам Рания. Вера уснула, едва положила голову на подушку.
     На следующий день девушки-птички расписали практически все  тело Веры необычайно красивыми узорами хной. Даже на лбу нарисовали цветочный орнамент. Ловко орудуя остроконечными пакетиками с хной, девушки непрерывно щебетали, посвящая Веру в тайны свадебного ритуала: «Это дань древней традиции, защита от дурного глаза. Теперь тебя защищает не только одежда, но и эти узоры». Заметив удивление Веры по поводу обилия рисунков, одна из девушек сказала: «Это не надолго, через неделю сойдет, а если потереть щеткой, то и через пару дней. Но это так красиво!» Узоры и в правду были красивы. Девушки рассказали, что раньше перед свадьбой берберской девушке делали настоящие татуировки на лице, но теперь такие «украшения» можно увидеть только у женщин в пещерных поселениях троглодитов. Вера, разумеется, понятия не имела, кто такие троглодиты, вернее в ее представлении это были люди каменного века, но стараясь не показать своего невежества, молчала и улыбалась.
    На третий день они наконец-то отправились в дом родителей Махмуда, причем в самых обычных автомобилях. Как и говорил раньше Махмуд на Веру надели красное с золотым шитьем платье, такое же покрывало из полупрозрачной органзы и массу золотых украшений. Внутренний дворик дома Махмуда был разделен решетчатой ширмой на две половины. Одна из них была заполнена мужчинами, другую заняли женщины во главе с Верой и мадам Ранией. Вскоре на мужскую половину пришел мулла, перед ним уселись Махмуд и пожилой мужчина в белой чалме («Двоюродный дядя Махмуда хаджа Ашур, он дважды совершал хадж в Мекку, и сейчас он твой законный представитель перед муллой и Аллахом», - пояснила свекровь). Мулла прочитал молитвы на арабском, Вера стала женой Махмуда в третий раз. Ширму убрали, чтобы жених увидел невесту. На мужской половине Вера заметила огромный ларец с золотыми украшениями. Потом было обильное застолье отдельно для мужчин и женщин с местной музыкой и танцами на обеих половинах. Женщины пели протяжные песни, видимо, о любви, а бабушка Адиба мирно дремала в уголке.  За полночь гости разошлись, и уставшая Вера наконец-то осталась наедине со своим мужем. «Как ты, дорогая? Женщины не совсем замучили тебя? Тебе понравилась наша свадьба?» - спрашивал Махмуд, целуя Веру. «Все было просто супер, даже эпиляция, - Вера счастливо засмеялась, - Только я устала немного». И она упала на кровать, усыпанную по обычаю лепестками цветов, и моментально уснула.
     Весь август можно было назвать свадебным путешествием. Махмуд возил Веру по стране, стараясь показать ей все самое интересное. Они побывали в столице, посмотрели развалины древнего Карфагена и отлично сохранившийся римский амфитеатр в Эль-Джеме, проехали по солончакам и пескам Сахары. В Дузе совершили прогулку на верблюдах по песчаным барханам, сфотографировались с  ручными ушастыми пустынными лисичками фенеками. Вера наконец-то увидела пещерных жителей троглодитов, о которых рассказывали девушки во время свадебной церемонии. Потом были водопады и озера в Атласских горах, оазисы в пустыне с высоченными финиковыми пальмами, древняя розовая мечеть в Керуане. У Веры просто голова кружилась от впечатлений. Все было интересно и необычно: природа, города, люди. Особенно женщины, часто в совершенно парадоксальных ситуациях. Как-то в столице Вера увидела за рулем автомобиля закутанную в хиджаб женщину с сигаретой в зубах, везущую на соседнем сиденье какого-то мужчину. «У нас свободная и очень демократичная страна, - отреагировал Махмуд, заметив Верино удивление таким необычным сочетанием вещей, - а вот в Саудовской Аравии женщинам запрещено не только водить, но одной выходить из дома». Ее удивляли тунисские девушки, которые купались в море в своих пестрых шелковых одеяниях и платках. Все бы было ничего, но когда они выходили из воды, все мужчины-европейцы долго провожали глазами их стройные облепленные тонкой тканью тела. В такой момент эти девушки были в сто раз более сексуальны, чем европейки, загорающие топлесс. «Лишь бы все было закрыто тканью», - прокомментировал Махмуд.
     Махмуд показал и их будущий дом, который показался Вере настоящим дворцом. Просторный, двухэтажный с собственным бассейном и небольшим фруктовым садом и розарием. « Я буду его покупать для нас, если тебе нравится», - Махмуд ждал Вериного решения. Рассудительная Вера, знавшая цену деньгам, решила, что с домом можно повременить, все равно еще четыре года они будут учиться в Москве,  а дом будет в это время стоять пустым.
     - Но мы же будем приезжать сюда на каникулы!
     - Я думаю, что твои родители позволят в это время жить в их доме.
     - А ты разве не против жить с моими родителями?
     - Нет, Махмуд. Мне они очень нравятся, и я их полюбила почти, как своих
     Вера была искренна: Али и Рания ей, действительно, очень нравились. А Махмуд очень радовался тому, что у его жены и родителей складывались очень даже неплохие отношения. Еще больше он обрадовался тому доверию, которое Вера испытывала к его родителям. Приближался сентябрь, пора было собираться в Москву. Махмуд предложил Вере снять банковскую ячейку, чтобы хранить в ней свадебное золото. Провезти через российскую границу такое количество было проблематично. Вера вообще не любила золотые украшения, считая, что они делают ее лет на десять старше, но и продавать, как предлагал муж, не хотела. «Не надо снимать ячейку, лучше я отдам все это твоей матери на хранение», - сказала Вера и в тот же вечер отнесла ларец в комнату Рании.
     В конце августа они вернулись в Москву. Махмуд снял небольшую квартиру для них и пока он перевозил их вещи, Вера договорилась встретиться с подругами. Вот тут она и узнала много нового.
     Девчонки рассказали, что на той первой студенческой свадьбе Веры и Махмуда, решилась судьба Иры и Зои. Прямо в разгар праздника красавец Идрис сделал предложение Ирине. Ира была влюблена в него до безумия и, естественно, ответила согласием. И сразу же побежала искать подруг, чтобы поделиться такой радостной новость. Веру она не захотела отвлекать от ее праздничного дня, Аня (кстати, вместе с Джамалом) уже ушла из кафе, тихо и незаметно. А Зоя весело отплясывала очередной танец рядом с Саидом. Ира бросилась к Зое, рассказала на ушко свою новость. Зоя перестала танцевать, захлопала в ладоши и бросилась целовать Иру.
     До того самого момента, пока Ира не попала домой, она была счастлива. Простившись у подъезда с Идрисом, она села на скамейку, в более раннее время постоянно занятую подъездными бабульками, и задумалась. Как сказать об этом маме? Она ведь ни словом не обмолвилась  о своей любви. Когда в разговоре мелькало имя Идриса, она говорила, что это просто знакомый. Но мама все равно каждый раз взрывалась: «Знакомый! Поменьше общайся с этими грязными арабами и прочими вьетнамцами. Угораздило же тебя поступить такой университет – одни прощелыги из недоразвитых стран там учатся!» А когда Ира сказала, что Вера, которая несколько раз заходила в неприветливый дом подруги,  выходит замуж за Махмуда из Туниса, мама разразилась бранной тирадой. «Шалава», «шваль подзаборная», «подстилка арабская» - это были, пожалуй, самые печатные слова, которые произнесла тогда мама. «И чтобы ноги ее больше в нашем доме не было – здесь живут порядочные люди. И на свадьбу не смей ходить!» - резюмировала она. Ира никак не могла понять, чем Вера заслужила такие эпитеты, что непорядочного в том, что она выходит замуж за любимого человека, совершенно законно, причем по законам обеих стран, но чтобы успокоить разбушевавшуюся маму, сказала: «Хорошо, мама. Вера к нам заходить больше не будет». И немного помедлив, добавила: «Но на свадьбу я все-таки пойду, совсем на чуть-чуть. Вера же моя подруга». Мама еще долго ругалась, но Ира все-таки пошла на свадьбу к подруге. И вот теперь ей предстоит сказать маме, что она тоже собирается замуж за араба. Ире стало страшно. Она, словно зомби, вошла в подъезд, поднялась на свой этаж и открыла дверь. Мама, разумеется, не спала и обрушилась на дочь с обвинениями, предостережениями и угрозами. Ира легла спать, так ничего и не сказав. Всю ночь ей снились кошмары, в которых мама с дикими криками и оскорблениями гонялась то за ней, то за Идрисом.
     Не смогла ничего сказать Ира и завтра, и послезавтра, и через неделю. Идрис заметил ее нервозность, спросил, в чем дело, и Ира, расплакавшись, рассказала о своей проблеме. Любимый, как мог, успокоил ее, сказав, что сам должен решить эту проблему: он пойдет к маме Иры просить ее руки и постарается убедить расистски настроенную женщину, что он тоже вполне себе неплохой человек.
     - Да мама вовсе не расист. Я думаю, что она так отреагирует на любого жениха. Она ведь воспитывала меня одна, отказывала себе во всем, старалась, чтобы я была самая лучшая. Вот и муж у меня должен быть молодым, красивым, богатым, умным, любящим, короче, самым-самым лучшим, как принц.
     - Так я же подхожу почти по всем параметрам: молод, надеюсь, достаточно умен, не урод и сильно тебя люблю. А когда стану врачом, то и богатым буду.
     - Боюсь, что ничего не получится. Наверное, мама меня просто ревнует.
     - Успокойся, я разберусь.
     Идрис подумал, что Ира излишне драматизирует ситуацию: все матери ревнуют своих детей к их избранникам. Ну как же я его (ее) растила, а теперь надо отдать какому-то (какой-то)… Он просто не представлял того, что его ждет. И Идрис отправился вместе с Ирой к ее матери. Женщина удивилась, увидев красивого темноволосого парня рядом с Ирой, приняла от него букет и даже поставила этот букет в вазу. Когда Идрис сказал, что пришел просить руки ее дочери, она только и сказала: «И ты тоже!» Прозвучало это, как «и ты, Брут!» Но через несколько секунд мама пришла в себя. Нет, она не обзывала Ирдиса грязным арабом, проходимцем и прощелыгой, для этого ей на первый раз хватило такта. Но она громко, четко и зло сказала, что этого брака не будет никогда и ни при каких обстоятельствах – она этого не допустит. И разговор окончен!
      Идрис ушел не солоно хлебавши, но не сдался. Он еще раз десять приходил к Ириной маме и один, и вместе с Ирой. Приносил цветы, конфеты, но мама в руки их больше не брала и отвечала одно и то же, только во все более и более раздраженном тоне и во все более и более непечатных выражениях. Жизнь Иры превратилась в ад. Мама или не разговаривала с дочерью, или кричала, обзывалась, угрожала…
     В последний раз Идрис пришел к Ириной маме с огромным тортом. Женщина взяла торт (глупый Идрис принял это за хороший знак), прочитала название на этикетке, сняла крышку и запустила тортом парню в голову. Идрис молча вышел за дверь под истеричные крики Ириной мамы. Зареванная Ира, схватив первое попавшееся полотенце, бросилась вслед за ним. «Нет, так больше нельзя, - сказал Идрис, - ты должна решить, с кем ты хочешь жить дальше: с мамой (он хотел сказать «истеричной мамой») или со мной. Я не так богат, как Махмуд, но я постараюсь найти деньги и на свадьбу, и на съемную квартиру. Мы будем жить отдельно, мама увидит, как мы счастливы, простит твое непослушание и привыкнет ко мне, а может еще и полюбит». Ира вытерла слезы и сказала, что согласна. В тот же день они подали заявление в ЗАГС, через неделю Идрис снял маленькую квартирку недалеко от метро «Беляево». Под крики матери Ира собрала вещи и переехала на съемную квартиру. Идрис отправился на пару недель к себе домой (из-за затяжного, но неудачного, сватовства, он почти все каникулы провел в Москве). Ира сказала, что два дня назад он вернулся, а в середине сентября у них будет свадьба, и они с Идрисом приглашают девчонок на свое торжество, разумеется, с парнями и Махмудом, законным Вериным мужем.
     Зоины дела были не столь драматичны, но и не слишком радужны. Саид тоже пошел провожать Зою домой после Вериной свадьбы. Они медленно шли по ночной Москве. Ночь была на удивление теплой, а Зоя пребывала в состоянии эйфории: Саид спросил, что такое сказала ей Ира и чему они обе так радовались, Зоя рассказала о предложении Идриса – значит, сейчас и Саид сделает то же самое. Но Саид медлил. Уже у самого Зоиного дома он сказал: «Зоя, я хочу с тобой серьезно поговорить». «Да, милый», - ответила Зоя и улыбнулась.
     - Ты же знаешь, что я тебя очень сильно люблю.
     - Да, милый.
     - Но я никогда не смогу на тебе жениться.
     - Почему, милый?
     Зоя, еще не осознав значения слов Саида, продолжала улыбаться.
     - Я не хочу портить тебе жизнь. Я не смогу жить в России, а ты не сможешь жить в Марокко. У нас совсем другая культура, все другое. Моя семья очень строгих правил, очень религиозна. Моя мама ежедневно просит у Аллаха прощение за то, что я питаюсь в столовой, а значит, ем нехахяльное мясо. Не свинину, упаси Аллах, а просто мясо курицы, убитой не по законам шариата! Они не примут тебя. Тебе придется страдать, а закончится все это ничем.
     - А как же Идрис и Махмуд?
     По мере того, как услышанное доходило до сознания Зои, улыбка исчезала с ее лица, медленно, словно кто-то невидимый стирал ее.
     - У них совсем другая ситуация. Родители Махмуда почти французы по менталитету, а Идрис вообще сирота, его родители погибли в автокатастрофе три года назад. Из родных – только младшая сестра. Для нее Идрис – глава семьи, которому нельзя перечить.
     - Я не хочу, как это говорят в России «вешать макароны на уши, - продолжал Саид, - я хочу быть с тобой предельно честным. Если хочешь, давай жить вместе, если нет, давай расстанемся и не будем мучить друг друга. Ты должна решить сама. Только когда будешь думать, помни, что четыре года – это большой срок.
     Саид поцеловал Зое руку и ушел. Зоя стремглав бросилась домой, ничего не сказав, ожидавшим ее маме и бабушкам, пронеслась в свою комнату, упала на кровать и зарыдала. Женщины принялись ее утешать и выспрашивать, что случилось с их милой девочкой, кто ее обидел. Зоя сквозь слезы рассказала о случившемся. Женщины ахали и охали, не зная, чем помочь своей девочке. Наконец, нарыдавшаяся Зоя уснула, мама прикрыла ее пледом и тихонько вышла, уводя за собой обеих бабушек. В спальне она рассказала мужу о случившемся. «Утро вечера мудренее», - только и сказал тот.
     А утром он сказал Зое: «Знаешь, что, дочка – если ты любишь этого парня, живи с ним. Я помогу вам с квартирой. Мне, если говорить откровенно, позиция твоего Саида даже нравится. Он бы мог обманывать тебя все эти годы, обещая жениться. Мог бы даже жениться здесь в Москве, а через четыре года просто развестись. Но он поступил, как честный  и ответственный человек. А еще он прав в том, что четыре года – большой срок. Всякое может случиться. Может что-то изменится у него, а может ты сама его разлюбишь. Но четыре года счастья дорогого стоят, и не каждому такое достается». Еще несколько лет назад отец пришел бы в ужас от перспективы, что его дочь будет сожительствовать да еще с иностранцем. Но на дворе были девяностые, парткомов больше не существовало, в постель государство ни к кому не лезло, а его должность в МИДе не предполагала измены родине. Да и сама родина была занята другими вещами: приватизация, инфляция, бандиты… После разговора с отцом Зоя сказала Саиду, что согласна быть его женой хоть четыре года.
     Саид уехал в Марокко, а отец купил Зое небольшую квартирку, расположенную недалеко от университета. Мама и бабушки помогли навести в ней порядок и уют, постарались научить ничего не умеющую Зою азам домоводства вообще и кулинарии – в частности. Неделю назад Саид вернулся из Марокко, привез Зое кучу подарков. А теперь они подыскивают для Иры и Идриса достойный подарок. Зоя нервно засмеялась.
     Будучи от природы неплохим психологом, Вера отметила про себя перемены в девушках. Ира, не смотря на грядущую свадьбу, была печальна и внутренне напряжена – ее тревожили отношения с мамой. В поведении Зои появились первые признаки экзальтированной нервозности. Только Аня была, как всегда, невозмутима и спокойна. На вопрос о том, как у нее дела, отвечала почти односложно.
     - У меня все в порядке. Каникулы провела дома в Казани, а еще на две недели ездила с родными в Анапу.
     - А как Джамал?
     - А Джамал, естественно, каникулы провел у себя дома, в Египте.
     - Да речь не о каникулах, а о ваших отношениях!
     - Отношениях? Да нет никаких отношений. Замуж за него я не собираюсь, мы просто друзья.
     Через две недели состоялась свадьба Иры и Идриса. Мама Иры на ней не появилась.
     А время шло своим чередом: лекции, семинары, зачеты, сессии… Девчонки почти все время были вместе. Сводное время тоже не было исключением. Вместе с ребятами они отмечали все праздники: и российские, и мусульманские, ходили в кино и на выставки. Жизнь у всех была почти одинаковая. Но только почти.
     Сдержанная Аня все так же «дружила» с Джамалом, ничего не форсируя и не строя никаких планов. Девчонки все ждали, что Аня все-таки перестанет с ним «дружить», и их отношения либо сдвинутся с мертвой точки, либо, наконец-то, прекратятся. Но изо дня в день, из месяца в месяц, даже из года в год ничего не менялось. Аня всегда приходила на общие мероприятия с Джамалом, скромно сидела рядом с ним и, по большей части, молчала, загадочно улыбаясь.
     Зоя с каждым днем становилась все более нервной. Из милой, уравновешенной, наивной девушки, она постепенно превращалась в истеричку. Нет-нет, она не никогда скандалила, если под словом «истеричка» подразумевать женщину, устраивающую скандал по любому поводу. Просто все ее эмоции были «слишком»: слишком громко смеялась, слишком бурно на все реагировала, слишком много жестикулировала. Время шло, а в семье Саида, естественно, ничего не менялось, а Зоя никак не могла его разлюбить. Так что фраза, сказанная раньше отцом и так успокоившая вначале Зою, оказалась отнюдь не пророчеством, а просто фразой. А Зоя все ждала, ждала и нервничала.
     Семейная жизнь Иры была бы идеальной, если бы не два «но»: во-первых, мама так и не признавала зятя, не общалась с Ирой, а во-вторых, им катастрофически не хватало денег. Бюджет молодой семьи складывался из двух стипендий, к которым Идрис регулярно добавлял кое-что из своих сбережений. Галопирующие цены на квартиру и все самое необходимое сводили на нет почти все усилия молодой семьи экономить. Идрис подрабатывал везде, где мог: мел дворы, разгружал овощи на рынке, работал санитаром в морге. Устраиваясь на работу, Идрис назывался беженцем из Таджикистана, платили за работу бесправному мигранту гроши, а иногда и ничего не платили. Потом стали наезжать менты, бандиты и настоящие таджики. Время было лихое! От работы дворником и грузчиком пришлось отказаться. Остался только морг. Ира пыталась тоже устроиться на работу, но Идрис не позволил ей мыть подъезды или мести дворы. К началу третьего курса, зная бедственное положение семьи, Зоя подыскала обоим супругам учеников. Ира стала готовить к грядущим экзаменам по французскому троих нерадивых выпускников школы, а Идрис - подтягивать еще двоих по биологии. Вслед за Зоиными протеже появились другие ученики, потом небольшие заказы на переводы. Жить стало немного легче. Трудности только сплачивали семью Идриса и Ирины. Многие молодые семьи, живущие без материальных и бытовых трудностей, распадались в течение первого года совместной жизни формально из-за невынесенного мусора и невымытой посуды, а на самом деле, от нежелания уступать друг другу, идти на компромиссы. А Ира и Идрис показывали себя просто идеальными мужем и женой. Ира была прекрасной хозяйкой, в доме всегда была чистота, скромная, но очень вкусно приготовленная еда, а сама она ни на что не жаловалась, всегда была нежной и ласковой. А Идрис в самое тяжелое время, разгрузив несколько машин на рынке вечером, проведя ночь в морге и расчистив от снега дорожки во дворе утром, всегда находил время для любимой жены, говорил ей ласковые слова, дарил, хоть и пустяковые, подарки. А кроме того отлично учился и занимался научной работой на кафедре хирургии. Все преподаватели в один голос твердили, что Идриса ждет блестящее будущее в науке.
     На четвертом курсе Ире пришлось оформить академку: у них с Идрисом родилась дочка Машенька. Марьям, как называл ее Идрис. Ира сообщила о рождении внучки маме, та, казалось, никак не отреагировала. Но через пару дней позвонила Ире, уточнила адрес их съемной квартиры и сказала, что хочет повидать внучку, когда «твоего дома не будет». С тех пор так и повелось: мама звонила Ире, спрашивала, когда «твоего дома не будет» и приезжала к внучке. С Ирой она почти не разговаривала, а с внучкой играла, гуляла, приносила ей костюмчики и игрушки. Идрис делал все, что мог, чтобы эти посещения продолжались. Узнав о предполагаемом визите тещи, старался подольше задержаться на кафедре или у ученика. Он все еще надеялся, что теща признает в нем зятя.
     Только, пожалуй, у одной Веры жизнь протекала гладко. Они с Махмудом, конечно же, ссорились, но ссоры были редкими и несерьезными. Ссориться с весельчаком Махмудом было очень сложно. Да и воспитанная в дружной многодетной семье Вера точно знала, что главное в браке не личные амбиции, а умение слушать и слышать друг друга и идти на компромиссы.
     Летние каникулы после второго курса принесли Вере исполнение ее заветной мечты – они с Махмудом побывали в Париже и не только. Париж немного разочаровал Веру: толпы туристов, огромная очередь в Лувр, навязчивые продавцы брелоков в виде  Эйфелевой башни и прочей сувенирной чепухи - выходцы из бывших французских колоний. И только вечером, когда туристы и продавцы уходили с улиц, город становился таким, каким его себе представляла Вера, очаровательным и романтичным. Они бродили с Махмудом по Елисейским Полям, Монмартру и Латинскому кварталу, сидели на скамейках Люксембургского сада, листали книги у припозднившихся букинистов, расставивших свои столики вдоль Сены. Отстояв очередь в Лувр, Вера получила еще одно разочарование. Легендарная Джоконда оказалась маленькой картиной, прикрытой толстым бронированным стеклом, и ближе, чем на пять метров подойти к ней было нельзя. Тем не менее возле картины стояла толпа «ценителей» живописи. Зато в голландской галерее на третьем этаже Лувра посетителей почти не было, и Вера с удовольствием любовалась полотнами Ван Эйка, Йорданса, Зегерса и Вермеера.
     Разочаровали Веру и сами французы, не выходцы из Камеруна, Алжира или того же Туниса, хотя окраинные районы Парижа, заселенные африканскими эмигрантами, привели Веру в шоковое состояние, а именно настоящие французы. Они улыбались при встрече, говорили традиционное «bonjour» и сразу же, как бы это сказать помягче, уходили в себя. Ее до глубины души поразила одна встреча. Махмуд созвонился с другом отца, с которым тот вместе учился в Сорбонне, и договорился встретиться в кафе. Месье Пьер пришел в кафе со своей женой мадам Ивонн. После улыбок, приветствий и поцелуев в щечку,  месье Пьер и мадам Ивонн, казалось, потеряли всякий интерес к происходящему.  Нет, они с улыбкой на губах хвалили красоту мадам Вер; и ее французский, спрашивали о здоровье Али и Рании, об успехах Махмуда в учебе, о далекой и непонятной России, а ответов как будто даже не слышали. Задав вопрос, они пустыми глазами смотрели мимо Махмуда и Веры. Вера не могла понять, если они друзья Али (Махмуд рассказал, что они часто приезжают в Хаммамет на отдых и всегда навещают его родителей), то почему им все так неинтересно, а если им все так неинтересно, зачем они пришли на эту встречу, могли бы отказаться под благовидным предлогом. Но основное удивление ждало Веру в конце. Когда принесли счет за кофе и пирожные, месье Пьер вынул из кармана калькулятор и быстро застучал по клавишам. Потом он достал из портмоне деньги, положил их поверх счета, сказав, что девять евро девяносто три цента – это их с Ивонн часть счета, включая чаевые. После этого месье и мадам заулыбались, распрощались и, сославшись на неотложные дела, ушли. Махмуд сгреб в кошелек мелочь со стола и положил двадцать евро. Видя удивление жены, сказал: «Европейцы  по большей части все такие: предельно вежливые, улыбаются, но их никто и ничто на самом деле, кроме их самих, не интересует. И еще они любят считать деньги, а французы отличаются особой мелочностью. Вы, русские, совсем другие: добрые, щедрые, как это говорят, душевные. Вот европейцы говорят, что русские – угрюмые и неприветливые. А может вы и правы: стоит ли улыбаться всем подряд? Зато для близкого человека вы готовы на все: помочь ли в горе или порадоваться ли успехам, поддержать и подбодрить. А главное вы умеете ценить и любить своих близких. Вам надо беречь в себе это». «Ой, как бы вы не растеряли все эти качества, глядя на Европу», - уже смеясь добавил Махмуд.
     А потом на арендованном автомобиле они поехали на юг. Средневековый собор в Шартре с необыкновенными синими витражами и огромный, похожий на Нотр Дам, собор Сент Круа в Орлеане, живописные холмы, бывшие когда-то вулканами, Оверни и лавандовые поля Прованса, недостроенный мост в Авиньоне, на котором они, заплатив пять евро, станцевали на счастье свою авиньонскую полечку под пение Махмуда, набережная Круазэт в Каннах и Променанд Инглез в Ницце. Франция в целом понравилась Вере больше Парижа. В Марселе они сели на паром и отправились в Тунис.
     В самом начале пятого курса Вера сообщила Махмуду, что она беременна. Махмуд радовался, как ребенок.
     - У нас будет маленький сынок!
     - А если будет дочка?
     - Кого Аллах даст! Но я точно знаю, что будет сынок!
     Махмуд приложил ухо к животу Веры и со смехом сказал: «Сынок! Ты как там? Говорит, что все хорошо, и что он любит своих мамочку и папочку!»
     Защищать дипломную работу Вере пришлось досрочно и глубоко беременной – сынок родился в мае. Немного посовещавшись, родители решили назвать его Ильей, именем принятым и в России, и в Тунисе в варианте Ильяс.
     Тем временем студенческие годы закончились. Настала пора расставаться. Первым уезжал Саид. Провожать его в Шереметьево пришли все: Аня и Джамал, Ира и Идрис с Машей на руках, Вера и Махмуд с Ильей в коляске, ну и, разумеется, Зоя. Вся компания шутила, обменивалась поцелуями и объятиями, заверениями в вечной дружбе и обещаниями писать друг другу и, по возможности, встречаться. Зоя, принявшая накануне пару таблеток тазепама, была на удивление спокойна, она смеялась, шутила, долго-долго махала рукой уже прошедшему таможенный контроль Саиду, что-то отвечала девчонкам. В душе она точно знала, что больше никогда его не увидит. Два месяца Зоя была в глубокой депрессии, плакала и редко выходила из дома. Но время шло, постепенно проходила и ее тоска. Отец как бы невзначай познакомил ее с сыном своего хорошего мидовского приятеля. В свое время они оба удачно поучаствовали в приватизации, оба покинули МИД, став состоятельными людьми и оба были заинтересованы в слиянии своих капиталов. Через полгода Зоя вышла замуж, еще через год она родила двух мальчишек-близнецов. Ее муж был симпатичным, умным и воспитанным человеком. Он никогда не вспоминал о Саиде, хотя прекрасно знал о нем. Он много работал, не особенно докучал Зое сексом, удовлетворяя свои мужские потребности с секретаршами, был щедрым и внимательным. Жили они в огромном доме под Звенигородом, и хотя Зоя ни дня не работала, ее дом был полон помощников по хозяйству. В трудных домашних делах ей помогали няня, горничная, кухарка и садовник. Зоя часто ездила в Париж и Милан за обновками, посещала модных стилистов, короче, вела гламурную жизнь. Все в ее жизни было шоколаде, вот только экзальтированная  нервозность, появившаяся еще во времена Саида, так и не исчезла из ее поведения, словно она все время ждала каких-то неприятностей и громкой речью и чрезмерной жестикуляцией старалась отогнать их прочь.
     А что же Саид? Саид женился на не слишком красивой, склонной к полноте девушке из добропорядочной религиозной семьи, которую подыскали ему родители.  Она не была красавицей, зато была правоверной мусульманкой, пять раз в день совершала намаз, моля Аллаха простить ее мужа Саида за то, что из-за своей работы в госпитале, он лишен такой возможности. Жена родила Саиду сына и двух дочерей. Саид очень любил детей, особенно младшую Зухру, которую часто не понятно почему называл Зоюшкой.  После рождения третьего ребенка жена сильно растолстела, но считала это скорее своим достоиноством. Целыми днями она поедала сладости, сидя во внутреннем дворике их дома, и была полностью довольна жизнью. Саид тоже был доволен своей жизнью: сначала работал хирургом в муниципальном госпитале, потом открыл частную практику. Он был богат и уважаем, у него был сын и красавицы дочки. Время, проведенное в Москве, постепенно исчезало из памяти, растворялся образ синеглазой Зоюшки. С прежними друзьями несколько раз встречался на медицинских симпозиумах, и тогда воспоминания о Москве снова возвращались. Но потом Саид возвращался домой к своей раздавшейся жене и любимым детям, к своему уютному дому и интересной работе, и воспоминания отступали куда-то далеко-далеко.
     А тем далеким уже летом второй уезжала Аня. За день до отъезда она пригласила девчонок в опустевшее общежитие, подарила каждой по несколько книг, а потом пригласила посидеть на прощанье в кафешке. «Все, девчонки, завтра я уезжаю», - начала Аня. Девчонки сразу же хором сказали, что придут провожать ее на вокзал. «Не надо на вокзал, - сказала Аня, - мы с Джамалом уезжаем в Египет. И вообще, я выхожу за него замуж». Девчонки открыли рты, даже Зоя вышла из обычного в последние дни ступора. Вот тебе и тихоня Анечка, вот тебе и «просто дружба» с Джамалом! Девчонки не скрывали своего удивления, но Аня была, как всегда невозмутима. Через пару часов она как ни в чем не бывало распрощалась с подругами, пообещав всем писать часто-часто. Первые полгода она, и в правду, писала оставшимся в России Ире и Зое, рассказывала, что познакомилась с родителями Джамала, что они замечательные люди, что они после свадьбы отправились с мужем в круиз по Нилу и она увидела древние города, Асуанскую плотину и пирамиды со сфинксом, что живут они в собственном доме в Александрии и климат здесь вполне сносный, летом сорокаградусной жары не бывает. Потом Аня написала, что начала учить арабский, что ей все очень нравится и она очень счастлива. После этого письма от Ани больше не приходили – она исчезла из поля зрения подруг почти на двадцать лет.
     Осенью Идрис поступил в аспирантуру первого меда и остался в России со своей семьей еще на три года. В конце лета они Ирой и Машкой съездили на две недели в Марокко на свадьбу сестры Идриса. Джинан вышла замуж за сына владельца небольшой гостиницы в их родной Касабланке, инженера по холодильным установкам по образованию. Во время свадебной церемонии Ира снова и снова вспоминала рассказы Веры об этом мероприятии и не переставала удивляться всему, что видела. Потом они с Идрисом и Машкой проехали по стране: Рабат, Фес, Мекнес, Марракеш и волны Атлантического океана в Агадире. Ира словно побывала в сказке. В Москве Идрис погрузился в научную работу, за три года он написал и успешно защитил диссертацию на тему экстренной хирургической помощи при черепно-мозговых травмах. Идрис выбрал эту тему в память о своих родителях, которых не смогли спасти после аварии марокканские врачи. Ира преподавала французский в специализированном лицее. Машка росла умницей и красавицей, болтала на двух языках, на утренниках в садике ей поручали самые ответственные роли. Все было хорошо, вот только приближалось время отъезда в Марокко, а отношения с тещей так и не наладились за эти годы. Накануне отъезда Ира решилась на окончательный решительный разговор с мамой. Ничего из этого не вышло, никакие доводы о прожитых вместе трудно, но счастливо шести годах на маму не подействовали. Она кричала, швыряла мелкие предметы на кухне, обзывала зятя негодяем, старалась в криках убедить Иру, что Идрис сдаст ее и Машу на родине в гарем и т.д. Договорилась до того, что может быть он вообще из племени каннибалов, ведь такие в Африке есть до сих пор. Ира слушала маму, не перебивая и все больше убеждаясь, что надо было уезжать тихо, без разговоров и объяснений. Мама перестала кричать. Она сидела, безвольно опустив руки, и вдруг тихо-тихо проговорила: «Не уезжай, Ирочка. Я не смогу без тебя жить, без тебя и без Маши». Ира пристально посмотрела на маму и заметила, как та постарела: всегда прямая спина сгорбилась, волосы почти полностью поседели, на лице пролегли глубокие морщины, а на руках набухли вены и появились старческие пигментные пятна. «Пусть твой…, пусть Идрис (мама впервые назвала зятя по имени) остается здесь, - продолжала мама, - Он хороший парень, но он…, он отнимает тебя у меня, тебя и Машу». Ира молча ушла, а дома сказала Идрису, что сейчас с ним поехать в Марокко не может – мама очень плохо себя чувствует. Идрис воспринял это спокойно, прощаясь он расцеловал жену и дочь и сказал, что будет ждать их столько, сколько нужно. И улетел в Касабланку. Ира переехала со съемной квартиры к маме.
     Мама, и впрямь, была очень больна: атеросклероз, гипертония, ишемическая болезнь – слишком бурная реакция на все происходящее, в особенности на все, что было связано с ее самой лучшей на свете дочерью, сделали свое черное дело, создав целый букет сердечнососудистых заболеваний. Через три года у мамы случился первый инсульт. Ира днями не отходила от ее постели, просто поселилась в больнице. В тот раз мама почти поправилась, к ней вернулась речь, полностью восстановилась рука, только ходить мама теперь могла лишь с палочкой. Ира снова взяла кучу учеников, чтобы иметь подработку и покупать маме самые лучшие лекарства – деньги, которые регулярно присылал Идрис, она откладывала на именной счет Маши. Она просто не могла тратить деньги Идриса на женщину, которая родила ее и делала все для ее счастья и благополучия, а на самом деле разрушила ее жизнь. Через четыре года снова случился инсульт, и в этот раз мама оказалась прикованной к кровати на долгие пять лет. Ира металась между школой, учениками, лежачей мамой, нанимала дневных сиделок, покупала все новые дорогущие лекарства, которые советовали врачи, но маме не становилось лучше. Она продолжала не подвижно лежать, словно труп, и только в глазах, часто наполненных слезами, светилась бесконечная любовь к дочери. Два года назад мучения мамы и Иры закончились – мама умерла во сне.
     Маша, которая активно общалась с отцом при помощи интернета, сразу же сообщила ему по скайпу, что бабушка умерла. Идрис впервые попросил позвать к компьютеру маму.  От Машки Ира знала, что Идрис стал известным в стране хирургом, специалистом по черепно-мозговым травмам, что у него куча научных статей и даже пара монографий и он руководит одной из клиник в Касабланке, что он не аннулировал их с Ирой брак и не женился на хорошей марокканской девушке, что у него трое замечательных племянников, которых он очень любит. Ира взглянула на экран монитора и увидела своего мужа. Идрис постарел, в висках появилась седина, но он все равно был красив, как и двенадцать лет назад, когда они распрощались с ним на пороге съемной квартиры. А может быть стал еще красивее, как зрелый импозантный мужчина.
     - Здравствуй, Ирочка! Прими мои соболезнования.
     - Спасибо, Идрис.
     - Ты устало выглядишь, тебе надо отдохнуть. Приезжай, Ирочка! Приезжай хотя бы отдохнуть, если не хочешь навсегда…
     - Спасибо, Идрис. Я подумаю… Я приеду…
     Ира смотрела на своего мужа и ничего не чувствовала, за прошедшие годы она как будто выгорела изнутри. Все чувства, кроме чувства огромной усталости, просто не находили места в ее душе. Эта молодая еще женщина стала эмоциональной старухой. Идрис как будто почувствовал это через тысячи километров. Он грустно улыбнулся и попросил позвать Машу.
     - Прощай, Ирочка.
     - Прощай, Идрис.
     Машка теперь каждое лето ездила к отцу. Возвращаясь, она взахлеб делилась с Ирой впечатлениями. Она бродила по улочкам Феса и видела знаменитые красильни, ну прямо точь-в-точь, как в ее любимом бразильском сериале про Жади, а в Касабланке есть ну просто огромная мечеть имени предыдущего короля Хасана, а в Рабате у королевского дворца стоят такие прикольные солдатики странных одеждах, а в Атласских горах есть такой красивый водопад, Узуд называется, а в оливковых лесах вокруг него живут смешные мартышки, которые так и норовят стащить что-нибудь у зазевавшихся туристов, а в Агадире такой сильный прилив и отлив, не то что на море. Машка рассказывала, что тетя Джинан и дядя Азиз всегда ей очень рады, их дети, ее кузены, сорванцы, но прикольные, только общаться с ними трудно: все они ни бум-бум по-русски, а она ни бум-бум ни по-арабски, ни по-французски. Папа у них работает переводчиком. А папа вообще супер! Он очень рад, что Машка решила стать врачом, спрашивает всегда о ее успехах в учебе и даже устраивает экзамены, которые Машка успешно сдает! Он часто говорит, что мама воспитала ее, Машу, просто прекрасно: она и умница, и красавица и вообще супер-супер-супер!
     Ира слушала Машкину болтовню с улыбкой на лице и пустотой в сердце. Шелковые шали, колье и браслеты, которые Машка привозила из Марокко, Ира складывала в шкаф и никогда не надевала. Она даже не хотела вернуть прошлое, ей нужен был только покой. Она никого не могла любить: ни того Идриса из прошлого, ни Идриса теперешнего, никакого другого мужчину Она даже не могла поверить, что когда-то любила сильно-сильно.
     Вот и сейчас, сидя в кафе, она слушала воспоминания Веры о том дне, когда они с Махмудом уезжали из Москвы, и ничего не чувствовала.
     - А помнишь, Ира, как Машке тогда приглянулась погремушка Ильи! Никакие уговоры, типа того, что такие большие трехлетние девочки не играют погремушками, на нее не действовали. Машка так вцепилась в погремушку, что пришлось ее оставить у вас.
     - Да, помню. Эта погремушка до сих пор где-то на антресолях лежит.
     Вера с Махмудом и Ильей, уехав из Москвы, отправились сначала в Аксай, где провели все лето. Теща кормила Махмудушку любимыми голубцами, отец возил на Дон ловить рыбу, и вся Верина  семья, включая сильно повзрослевших братьев студентов, целыми днями возились с маленьким Илюшкой. В сентябре они уехали в Тунис. Махмуд купил уютный дом недалеко от дома родителей с маленьким садом, розарием и бассейном. Работать он стал в центральном госпитале Хаммамета, где его профессиональные навыки и знание русского языка (туристов из России и стран СНГ в Хаммамете становилось все больше, и иногда они болели на отдыхе) помогли Махмуду сделать блестящую карьеру – через пять лет он уже заведовал терапевтическим отделением госпиталя. Али сначала был против выбора сына, он хотел, чтобы тот работал в его клинике, но Махмуд сумел убедить отца, что медицинская практика в госпитале поможет ему стать профессионалом высокой квалификации, которая пригодится ему в дальнейших занятиях талассотерапией. Али согласился с доводами сына.
     Махмуд был просто идеальным мужем. Он задаривал Веру подарками, поздней осенью и зимой, когда поток туристов иссякал и в городе оставалось только местное население, возил ее в Европу, помогал материально ее родным, а летом снимал номера в лучших отелях Хаммамета, чтобы ее родные могли отдохнуть и заодно повидаться с Верой. Через три года после рождения Ильи у них родилась чудная девочка, которую они с Махмудом назвали тоже, как и Илью, именем с двойным значением Александра–Сания, что и вправду соответствовало действительности – Сания (имя в переводе с арабского - «вторая»)  была вторым ребенком в их семье. Али,  Рания и все родственники Веры души не чаяли в красавице- хохотушке Саньке. С ее рождением в доме Веры и Махмуда появилась русскоязычная няня – женщина из Украины, которая в поисках лучшей жизни добралась до Туниса. Махмуд хотел, что бы дети знали русский язык, и Илья, а вскоре и Санька, болтали на смеси русского, французского и арабского.  Способная к языкам Вера прилично выучила арабский в первый же год жизни в Тунисе. Когда дети немного подросли, она задумалась о том, что роль вечной домохозяйки ее не очень устраивает, и не плохо бы заняться какой-нибудь работой. Как-то вечером она сказала об этом Махмуду. Тот вскинул брови. «Что я недостаточно обеспечиваю семью?» - спросил он грозно. «Нет, что ты!» - поспешно ответила Вера и внутренне напряглась. «Вот и начались национальные особенности семейной жизни! – подумала она про себя. – А говорил, что у нас будет нормальная европейская семья.» Увидев настороженность Веры, Махмуд как всегда весело рассмеялся: «Испугалась? Конечно, дорогая, ты должна заниматься чем-то еще, кроме семьи. Может поговорить с отцом, он возьмет тебя переводчиком в клинику?» Вера отказалась, справедливо решив, что это не совсем правильно, когда зарплату ей будет платить свекор. «Почему?» - удивился Махмуд, чтобы он не говорил о полном равноправии в их семье, желание Веры работать он считал некой блажью, вызванной скукой. Ночью, обняв жену в постели, Махмуд сказал: «Русская жена – самая прекрасная жена в мире! Француженка просто поставила бы меня перед свершившимся фактом, арабка или берберка, и не подумала бы о работе, даже если бы в доме нечего было есть. Они ведь как считают, получил за меня калым – я больше ничем, кроме дома заниматься не буду. А ты у меня умница – сначала посоветовалась со мной! Так чем ты хочешь заниматься, дорогая? Ты уже решила?»
     Вера уже решила. Она закончила курсы гидов-переводчиков при Тунисском университете, получила лицензию и стала возить своих соотечественников по стране, рассказывая им людях, достопримечательностях и обычаях Туниса.
     Но не все было безоблачно в жизни Веры и Махмуда в годы, прожитые в Тунисе. Внезапно от разрыва аневризмы аорты скончалась красавица Рания. Али тяжело переживал смерть жены. Он сразу как-то осунулся, похудел, перестал шутить и практически забросил клинику. Настало время Махмуда брать бразды правления делом всей жизни отца в свои руки. Время шло, но Али все никак не мог прийти в себя. Он часами сидел на террасе своего дома, глядя в никуда. В глазах Али лишь на время появлялся былой блеск в то время, когда Сания залезала к нему на колени и на всех языках сразу просила дедушку не грустить. Не слишком религиозный Али стал часто посещать мечеть, но и молитвы и беседы с муллой не приносили видимого облегчения его душе. Через полтора года после смерти Рании Али умер от острой сердечной недостаточности. «Он умер от тоски по маме», - сказал тогда Махмуд.
     Через несколько дней после похорон Али Вера застала мужа за чтением Корана. Заметив удивленный взгляд жены, Махмуд очень серьезно сказал: «Я не знаю, Верочка, существует ли Аллах на самом деле, но религия дает нам надежду, что близкие наши не исчезают насовсем, что души их продолжают где-то существовать и что когда-то мы с ними снова встретимся.»  Время шло, боль от утраты сменилась для Махмуда светлой грустью. А потом прошла и грусть, остались только воспоминания, причем весельчак Махмуд чаще всего вспоминал какие-то смешные эпизоды из жизни родителей. Что ж, это правильно. Махмуд был молод, у него была хорошая семья и интересная работа, и самой природой предназначено, чтобы дети хоронили своих родителей, а не наоборот. Вот когда случается наоборот, то горе родителей от утраты детей не проходит никогда. Оно остается с ними до самого последнего дня их жизни, потому что дети – продолжение родителей и они должны жить дольше отца и матери.
     В 2009 году, словно предчувствуя приближение «арабской весны» Махмуд вдруг предложил Вере переехать в Россию.
     - У меня здесь никого не осталось, а у тебя, Верочка, столько родных в России. Мы сможем прекрасно устроиться в Москве. Поедем? Ты не против?
     Вера была не против. Махмуд продал дом родителей и клинику, и в конце августа 2010 года они всей семьей переехали в Москву. Ильи и Санька пошли в обычную московскую школу, Вера стала работать переводчиком в одном из московских издательств, а Махмуд получил разрешение от департамента здравоохранения правительства Москвы на ведение частной медицинской практики, снял помещение и открыл клинику талассотерапии. В этом ему помогли его бывшие пациентки, среди которых были не только бизнесвумен средней руки – основные поклонницы тунисской талассотерапии, но и чиновницы из министерства здравоохранения  и соответствующего московского департамента. Все эти женщины были заинтересованы в открытии такой клиники в Москве: можно будет лечить суставы, нервы, целлюлит и омолаживаться, не отрываясь от работы. А в декабре Вера с Махмудом увидели по телевизору репортажи из Туниса о беспорядках в стране – не смотря на начало зимы, там началась пресловутая «арабская весна». Посмотрев очередной репортаж, Вера спросила: «Ты знал, что так будет?». Махмуд ответил, что слухи о необходимости смены власти бродили в среде интеллигенции уже давно, и он догадывался, что мирно власть сменить не получится. «Я боюсь только, что к власти вместо престарелого президента придут вовсе не демократы, а исламисты, которые с именем Аллах на устах, будут устанавливать в стране средневековые порядки».
     Началась их московская жизнь. Клиника Махмуда процветала, опасаясь поездок в неспокойную страну, все его бывшие пациентки записывались на процедуры в московской клинике за месяцы вперед. Илья окончил школу и стал студентом мехмата МГУ, Санька мечтала о таетральном, в школьном театре она уже была и Офелией, и Джульеттой, и Софьей Молчалиной… Братья и сестра Веры давно обзавелись семьями, у Веры теперь было семь племянников и племянниц. Братья жили в Ростове, а сестра переехала с мужем в Нижний Новгород. В Аксае остались только постаревшие родители, которые наотрез отказывались переезжать к кому-либо из детей. Вера с Махмудом при всякой возможности навещали их, и теща все так же готовила для Махмудушки голубцы. Последние два года они проводили отпуск в своем доме в Хаммамете – беспорядки в стране прекратились, исламисты власть не захватили и стало почти спокойно.
     Так сложилась жизнь у Веры, Иры и Зои. Только загадочная Анна так и оставалась загадкой. И вот несколько дней назад она позвонила Вере, рассказала, что Джамал на одной медицинской конференции повстречал Идриса. Тот рассказал, что Махмуд с семьей живет теперь в Москве, и дал их московский телефон. А сейчас они тоже приехали в Москву («У мужа здесь дела»), и ей очень бы хотелось повидаться с девчонками. Теперь «девчонки» сидят в кафе и ждут загадочную Анну, которая уже прилично опаздывает.
     Вера рассказывала Зое и Ирине, как ее и Махмуда друзья пригласили на праздник обрезания их сына, как ее всю трясло от криков несчастного ребенка и пришла в себя она только, когда Махмуд отвел ее в дальний угол сада и протянул фляжку с купленным в Duty Free джином. Сделав пару глотков, Вера немного успокоилась и заявила Махмуду, что если эта процедура в Коране не считается обязательной и проводить ее можно только с согласия родителей, то она такого согласия для Ильи никогда не даст. Вдруг Вера замолчала на полуслове, а потом воскликнула: «Ну ничего себе! Да ведь это же Анька!» Зоя и Ира, проследив за взглядом подруги, повернули головы ко входу в кафе. На пороге стояла закутанная с головы до ног в серое женщина и вглядывалась в лица посетителей. Заметив подруг, она помахала им рукой и направилась к их столику.
     - Здравствуйте, девушки! Как я рада вас видеть!
     - Анна! Ты ли это?
     Это сказала Вера. Зоя и Ира только промычали что-то нечленораздельное и продолжали рассматривать Анну с открытыми ртами. Неплохо разбирающаяся в мусульманской одежде Вера отметила про себя, что одета Анна необычайно дорого: абая и аль-амира были сшиты из прекрасного матового шелка и украшены почти незаметной, но богатой  ручной вышивкой серой ниткой несколько более светлого оттенка, чем абая и аль-амира. Белоснежная бони была расшита настоящим жемчугом. «Явно дизайнерская работа», - подумала Вера. Из-под рукавов абаи выглядывали массивные золотые браслеты, на правой руке красовался слейв-браслет с огромным рубином на кольце. Туфли от Givenchy стоили порядка тысячи долларов и столько же сумочка от Prada. Аня присела на свободный стул: «Вообще-то, это я. Но зовут меня теперь не Анна, а Айше.»  «Ты приняла ислам?!» - выдавила из себя Вера. Зоя молча всплеснула руками, а Ира наконец-то очнулась от своего полусонного состояния и смотрела на Анну-Айше с нескрываемым интересом. А та, как истинная мусульманская женщина, потупив взор, тихим голосом, в котором уже явно чувствовался акцент, рассказывала, что ислам приняла еще до никаха, что Джамал имеет свою частную клинику в Александрии, что у них трое сыновей, которых зовут Абдурахман, Гафур и Муса, и дочь Самира. Недавно Джамал взял вторую молодую жену, которую она полюбила, как свою родную дочь: «Я ведь уже немолода, а мужчине нужна молодая женщина».
     Подруги пребывали в шоке. Первой, как ни странно, очнулась Ирина. Когда Айше закончила рассказ о своей жизни и спросила, как жили все эти годы подруги, Ира четким учительским голосом сказала: «А что, девочки! Не пора ли нам заказать еду? Да и выпить что-нибудь покрепче кофе за встречу?» «Алкоголь – харам,» - пролепетала Айше, не поднимая глаз.
     - А мы тебе закажем сок. Тебе какой, яблочный или апельсиновый?
Принесли меню. Разглядывая его, Айше тихо бормотала: «Харам…» Ирина первой не выдержала этого бормотанья и снова громко, по-учительски сказала: «Ты бы предупредила Веру, что теперь мусульманка – мы бы пошли в халяльное кафе. Теперь таких в Москве полно.» «Правда? Я не знала, - покорно ответила Айше. – Не волнуйтесь девочки, я закажу себе греческий салат и соте из баклажанов». В ожидании заказа, вышедшие из ступора подруги наперебой рассказывали Анне-Айше о своих жизнях.
     На столе появились заказанные закуски, бутылка вина и апельсиновый сок для Айше, но подруги как будто не замечали гастрономических изысков. Они продолжали, перебивая друг друга что-то рассказывать и о чем-то спрашивать Айше. Поток слов прервал телефонный звонок. Айше вынула из сумочки айфон последней модели и заворковала по-арабски. Вера поняла, что та отчитывается перед Джамалом: «Да, дорогой. Доехала хорошо. Мы в кафе. Девочки все пришли. Может ты им что-нибудь скажешь – я включу громкую связь». «Девочки, - сказала Айше, - с вами хочет поздороваться Джамал».  И подруги услышали из айфона: «Привьет, девчьёнки! Как дела?» Видно было, что русский язык Джамал за прошедшие годы почти забыл. Зоя и Ирина хором стали что-то отвечать Джамалу, а Вера, улучив минуту, когда поток приветствий немного иссяк, попросила у Айше телефон. «Здравствуй, Джамал, - заговорила Вера по-арабски, - мы все очень рады тебя слышать!»
     - О, ты прекрасно говоришь по-арабски, хоть и живешь в России.
     - Я ведь долго жила в Тунисе, там не все говорят по-французски. Да и потом арабский язык такой красивый. Вот я и выучила.
     - А ислам не приняла?
     - Нет. Коран ведь разрешает браки между мусульманами и христианками. Верим мы в одного единого бога, только по-разному.
     - Да, конечно. Раз Махмуд тебя не уговорил…
     - Джамал, у меня к тебе будет огромная просьба! Мы так давно не видели Айше, проговорим до позднего вечера, но, боюсь, этого нам будет мало. Чувствую, что тем для разговоров хватит до утра. Разреши Айше переночевать у нас. Мы поболтаем всласть, завтра выходной, мы с девчонками и Айше сходим куда-нибудь погулять, на Воробьевы горы или на ВДНХ…
     - Там же продают машины и бытовую технику!
     - Нет, Джамал. Это было давно, теперь там очень красиво, все отреставрировали, много выставок проходит, кругом цветы… Ну вот, а потом мы привезем Айше в гостиницу.
     Джамал молчал. «Так что, Джамал? Ты разрешишь? Ну, пожалуйста…» - продолжила уговаривать Вера.
     - Махмуд дома?
     - Да, и Сания тоже. А Ильяс теперь живет отдельно от нас.
     - Отдельная комната для Айше найдется?
     - Ну, конечно! У нас четырехкомнатная квартира, есть комната для гостей.
     Джамал снова надолго замолчал, а потом все-таки сказал: «Хорошо, пусть Айше побудет с вами до завтра. Передай ей трубку, пожалуйста». Айше снова заворковала: «Да, дорогой. Хорошо, дорогой. До завтра, дорогой».
     Во время этого разговора Айше сидела, опустив глаза долу, а Зоя и Ира только удивленно таращили глаза – они ни слова не понимали и только гадали, о чем Вера так долго говорит с Джамалом. Спрятав айфон в сумочку, Айше–Анна серьезно и даже как-то торжественно сказала: «Спасибо тебе, Вера! Ты всегда была самая лучшая среди нас, такой и осталась». А потом, тряхнув своими браслетами, она подняла пустой бокал.
     - Ну что, девчонки! Давайте выпьем за встречу! Почему у меня пустой бокал? И закажу я, пожалуй, себе свиную отбивную. А харам отмолю потом, дома».
     И она звонко и озорно рассмеялась. Так весело она не смеялась еще никогда в жизни.