Свет упавшей звезды

Сергей Александрович Горбунов
В каюте было душно. Даже ветерок, забрасываемый волнами в раскрытый иллюминатор, казался липким от нагретого за день моря. Ворочаясь на своей кровати, Трубачев пытался поймать дрему, но сон не шел. Мешали не только духота, но и громкий храп накачанного пивом пышнотелого соседа, а также гул корабельного дизеля, хорошо слышимый в трюмной каюте. И вот теперь, измученный бессонницей, Трубачев корил себя за то, что сам влез в эту экзотику – морской круиз.
Его он не планировал. Как и саму командировку. Но из Феодосии на уральский завод, где работал Роман Трубачев, пришла претензия на качество их оборудования, и  выяснить, насколько обоснована рекламация, отрядили его, ведущего инженера проекта. Это было так неожиданно, что он даже не скрывал от коллег тот факт, что поездку в Крым, да еще в августе воспринимает как подарок судьбы: за неделю «отстреляется» в пароходстве, а остальные семь дней посвятит  своим интересам. 
Все получилось не так, как думалось. Вначале были переполненные вагоны с нервными, разомлевшими от жары пассажирами. Затем, по приезде, напряженная работа с утра и до позднего вечера, так как с лету не удалось определить первопричину поломок оборудования. В итоге приходилось ревизировать каждый его блок, выискивая дефекты. А когда картина сбоев стала ясной, оказалось, что и командировка подошла к концу. И вот здесь Трубачев совершил, как ему теперь представлялось в душной каюте, ошибку. Домой он решил ехать поездом не из Феодосии, а из Новороссийска. Для чего предстояло совершить малое плавание по Черному морю из одного портового города в другой. А там сесть в такой же поезд (моряки помогли ему забронировать билет) и – домой. Этим самым Роман надеялся компенсировать свое короткое свидание с морем и ощутить себя эдаким бывалым морским волком, о чем он мечтал с детства.
К его сожалению, в кассе остались лишь билеты в нижние каюты пассажирского теплохода. Вновь обращаться за помощью в пароходство уралец постеснялся, да и времени уже не было, и он купил тот билет, который ему предложили, утешая себя тем, что в трюме он проведет всего одну ночь. А пока в оставшееся время Роман лишь успел, предвидя недовольство жены возвращением без подарков, купить ей и дочерям в  уличном лотке какие-то турецкие кофточки, а себе большую  раковину на память об этой поездке. Все это он провернул в темпе. И даже успел посетить музей писателя Александра Грина. Намеревался пойти и в картинную галерею имени Айвазовского, но с досадой рассудил, что не успеет спокойно рассмотреть все полотна. Времени до отплытия хватит лишь на то, чтобы окунуться в море, о котором  начнут расспрашивать, когда он вернется из  командировки.
…Весь вечер Трубачев провел на палубе. Как-то так получилось, что свою жизнь он безвыездно провел на Урале, и теперь ему все было в диковину. Заходящее за горизонт солнце, качающееся на волнах. Горы, уплывающие назад. Дельфины, которые торпедами скользили и выныривали в прозрачной воде рядом с теплоходом. Встречные суда, бесшумно скользящими вдалеке. Даже буруны от винта корабля, сплетающие морскую воду в косу, тянущуюся вослед, так приковали внимание уральца, что он даже впал в какое-то возвышенное забытье. Лишь быстро сгущающиеся сумерки и голод вывели его из этого состояния.
Перекусив, Роман вновь вышел на палубу. Но усталость и ночь брали свое. И он спустился в каюту. Его сосед уже спал крепким сном. Это попытался сделать и инженер, для чего закрыл глаза, намереваясь погрузиться в плесканье волн и в убаюкивающее шуршание воды за бортом. Но потуги оказались тщетными. Промаявшись еще с час на влажных простыне и подушке, Трубачев решил одеться и выйти на палубу. С вечера он приметил там кресла, в одном из которых можно было по-походному подремать на свежем воздухе.
Но инженера опередили. В центральном шезлонге, из пяти стоящих рядом, сидела молодая женщина в простом ситцевом платьице, и, задумавшись, смотрела куда-то в сторону, поверх лееров, ограждающих палубу. Немного раздосадованный таким поворотом дела Роман, стараясь шагать как можно тише, отошел к борту лайнера, в душе надеясь, что эта барышня скоро отправится спать.
- Ой, смотрите, звезда падает! – Трубачев не сразу понял, что это адресуется ему. Но неожиданный возглас незнакомки заставил его резко обернуться, и он успел увидеть, как метеорит, оставляя за собой дымный след и на миг освещая слабым светом все вокруг, полого упал где-то за горизонтом.
- Вы видели? – женщина  вновь обратилась к нему. И, не дожидаясь ответа, вновь спросила:
- Правда, красиво? Я даже желание успела загадать. А вы?
…Не зная почему, Трубачев стал оправдываться в том, что падающую звезду он видел, а вот с желанием – не успел. Что-то в голосе этой женщины было такое доверительное и в то же время робкое, что он отошел от борта и сел в крайний шезлонг. И не зная, что еще можно сказать о метеорите, извиняюще стал рассказывать о душной каюте, что и привело его на палубу.
- А мне стихи спать не дают, – ответила собеседница инженера, когда он умолк. – Море. Летняя ночь. И корабль, плывущий сквозь нее к далекому берегу. Это так романтично. Вы любите поэзию?
…Вопрос вновь был без перехода. Поэтому Роман ответил не сразу. Вначале ему показалось, что эти вопросы – одна из уловок скучающей молодой женщины, пришедшей ночью на палубу в надежде завязать здесь с кем-нибудь дорожную интрижку. Но затем по интонации и содержанию слов он почувствовал, что эта немного странная незнакомка живет в каком-то своем, закрытом для других мире. И в то же время ей хочется выйти из него и найти созвучную душу. Это состояние было знакомо Трубачеву. Он тоже любил поэзию и неплохо разбирался в живописи. Но это находилось за кадром его основной деятельности. К тому же   его  коллег-инженеров мало интересовало искусство, как таковое. Оставшись пару раз не понятым в беседах на эту тему, Роман больше таких разговоров в своем отделе не заводил. Редко он вел их и дома. Его жена – любящая мать и хорошая хозяйка – работала в городском управлении финансов и, наверное, в силу специфики профессии, мыслила четкими формулировками и прагматичными оценками. Поэтому если супруги брались обсуждать просмотренный ими фильм или спектакль, то это заканчивалось перебранкой. Все, что Трубачева возбуждало и что он пытался обосновать и оправдать духовными поступками героев, замыслами автора произведения и режиссера, получало у его половины более приземленную оценку. При этом жена инженера не была сухарем и имела живой ум, что он признавал. Просто она смотрела на жизнь гораздо реалистичней и напрочь отметала всяческие эмоции. И вот теперь, услышав вопрос о поэзии, Роман после паузы ответил утвердительно. И даже поинтересовался ее любимыми поэтами.
А дальше они сами не заметили, как стали читать друг другу стихи, непроизвольно, и, как само собой разумеющееся, пересев в рядом стоящие кресла. Это была пусть и случайная, но не рядовая ночь поэзии и чтения стихов. И Трубачев, и его новая знакомая (имя которой он так и не спросил, побоявшись, что она его неправильно поймет) отдавали друг другу рифмованные строки, которые для каждого были сокровенными. И им было хорошо и легко вдвоем. Они даже не заметили вахтенного матроса. Услышав голоса, тот вышел на палубу. Постоял, послушал, как глубокой ночью пассажир и пассажирка взахлеб читают стихи, а затем, покрутив пальцем возле виска, ушел куда-то вовнутрь теплохода. Да что матрос! Для сидящих в шезлонгах двух родственных душ, интуитивно ощущающих обоюдное притяжение, время и пространство перестали существовать. Порою Роман со страхом ловил себя на мысли, что такого состояния он не испытывал даже когда ухаживал за своей женой, которую любил, и сейчас продолжает, хотя и не так пылко, любить и уважать. Это было какое-то колдовство. Похоже, что подобное  смятение было и у этой женщины в ситцевом платье. Так же внезапно, как начали с поэзии, они перешли на рассказы о себе: работа, дети, города, где живут. Повествования были простые, плавно переходили от одного собеседника к другому, но их суть и слова каждому казались значимыми и выслушивались с искренним вниманием. В целом они рисовали картины их благополучной семейной жизни. И хотя ни она, ни он ни единым словом не выказали друг другу то, что оба не понимаемы близкими, и поэтому вынуждены иметь в глубине душ потаенные уголки, которые раскрыли сейчас, – это они уловили между фраз. И им даже как-то стало грустно и обидно за себя, что дома почему-то не получается вот так легко и доверительно говорить с тем, кем наградила судьба, и при этом быть понятым и испытывать радость общения. Они замолчали, думая об одном. Необъяснимо почему, но Роману вдруг захотелось поцеловать как несбывшуюся мечту эту немного странную женщину,  ставшую ему близкой. Он невольно подался вперед. И она вроде бы качнулась навстречу, а затем резко отпрянула назад. Это сделал и Роман. И оба покраснели. Хотя инженер чувствовал идущие от нее зовущие биотоки. И по-мужски был уверен в том, что если он повторит попытку и стиснет ее в объятиях, то их тела сольются в безумном, страстном поцелуе. И не только в нем. Словно прочитав его мысли, женщина тихо сказала:
- Не надо этого. Не скрою, вы мне нравитесь. Вы тот человек, о котором я все время мечтала. Но мы же оба потом станем мучиться от того, что эта ночь  закончилась сворованной любовью. Вы на меня не сердитесь, но я так не могу и не хочу.
- Да что вы! – Роман даже поднялся из кресла и приложил руки к груди. – Это вы меня простите за то, что я вас обидел своей глупостью. Вы такая чудесная и мне с вами так легко, будто  знаю вас всю жизнь. И я, право, не знаю, как у меня это случилось…
- Нет-нет, я не обиделась, все  нормально. Вы чудесный человек…
…С этими словами незнакомка тоже встала из шезлонга. Они стояли рядом: притихшие, ушедшие в свои мысли и в то же время чутко улавливающие дыхания и движения друг друга.
- Заря занимается, – прервала молчание женщина. – Боже, как время незаметно пролетело.
…Трубачев ничего не ответил, лишь, выйдя из забытья, удивленно разглядывал палубу и посветлевший небосвод, словно впервые их видел. Откуда-то подул легкий ветер, принесший прохладу. Он проник под ситцевое платье собеседницы Романа, и она невольно поежилась.
- Сейчас я куртку принесу, – уловив это движение, засуетился инженер, готовый в этот момент помчаться не только в трюм, а прямо по воде хоть на край света ради той, с которой проговорил всю ночь.
- Не надо, – женщина попридержала  его за кисть руки. – Я сейчас к себе в каюту пойду. Надо немножко отдохнуть и собраться, часа через два в Новороссийск придем. Еще раз спасибо вам за все.
…Женщина выпустила руку Трубачева. Но она повернулась к нему лицом и они, словно желая на оставшуюся жизнь запечатлеть образы, впились  друг в друга глазами. Но и это продолжалось недолго. Незнакомка вдруг резко повернулась и почти бегом скрылась за дверью коридора, где размещалась ее каюта. Пошел, тяжело ступая, к себе и инженер. И, не раздеваясь, лишь скинув туфли, улегся на кровать. Он лежал, а перед глазами стояла эта женщина, которая была близкая и в то же время такая далекая. Думая о ней, он знал, что она, скорее всего, будет долго помнить их встречу и стихи в ночи, но не позволит себе, ради продолжения этого, разрушить свою и его семьи. И он явственно ощутил, что тоже не сможет оставить жену и дочерей, потому что им без него будет плохо.
Незаметно Роман задремал. Но когда портовые буксиры подвели лайнер к причалу, он уже был готов к выгрузке. И поспешил в числе первых сойти на берег, чтобы напоследок еще раз увидеть эти глаза, в которых он многое прочел. Трубачев понимал, что это ничего не изменит, лишь причинит им обоим душевную боль. Но для него это был как для ныряльщика последний глоток воздуха, перед тем, как опуститься на глубину. И он долго ждал незнакомку, пока не сошли последние пассажиры. Ее среди них не было. Поняв, что больше ее не увидит, Роман с какой-то досадой в душе побрел по заросшей аллее к автобусной остановке.  По дороге он два раза резко оборачивался. У него было такое чувство, что кто-то пристально смотрит ему вслед. Это он сделал и когда вошел в автобус. Но автоматические двери тут же, зашипев, сомкнулись, отгородив Романа, словно стеной, от территории порта. Автобус дернулся и, набирая скорость, покатил к железнодорожному вокзалу. Через три часа поезд уже мчал инженера на север, к жене и детям.