Все жданово семейство, затаив дыхание, глазело на то, как я вывожу простейшее заклинание материализации. Специально сделав потоки Силы видимыми, тщательно и осторожно я выводил указательным пальцем тонкое кружево заклинания. В наступившей полутьме ноябрьского вечера оно висело в воздухе – тонкое, невесомое, хрупкое. Я почти довел светящуюся ниточку до главного узла, как в дом ворвался ураган. Он сгреб всю семью в угол к иконам, потом ушатом подпер дверь, а потом вцепился мне в плечи и затряс так, как не всякий медведь-шатун затряс бы бочонок с медом:
- Фреки, спасай! Конец света наступил! Бог отвернулся от нас! – отбросил меня и метнулся к жене и детям: - Молитесь, молитесь как можете, чада мои. Жена моя, Зимушка свет Желановна, прости меня грешного. Молись супружница моя ненаглядная, молись, может быть милует нас Господь и приютит на облацех своих!
И снова ко мне:
- Фреки, да что же ты стоишь-то?!! Неужто тебе детишек малых не жалко?!
Я поднялся с пола, отряхнул плащ и, поймав мечущегося по комнате Ждана, развернул его к себе и впечатал кулак между глаз. Кого иного этот удар уложил бы надолго. Ждан же только чихнул и, забыв обо мне, снова метнулся к испуганным и ничего не понимающим детям и ошарашенной жене. Пришлось применять Силу. Ждан пискнул спеленутый заклинанием и поплыл за мной на улицу. К тому моменту, когда мы добрались до колодца, с меня текло в семь ручьев – этот паникер весил далеко за десять пудов. И тащить его, даже заклятьем, было, мягко говоря, нелегко.
Уложив хозяина хутора на первый снежок и подцепил воды из колодца и сокатил вопящего орясину. Не помогло – Ждан продолжал орать благим матом. Я достал еще ведро, потом еще одно, и еще…пока, наконец, не плюхнулся на спину, поскользнувшись в образовавшейся луже.
Матюкаясь про себя, я поднялся и, присев перед Жданом на корточки, устало спросил:
- Ты хоть можешь толком объяснить, что случилось?
Взгляд хозяина хутора неожиданно прояснился и, он уже гораздо спокойнее ответил:
- Так это…покойник у нас бродит! Не местный!
- А местные бродят? – не нашел ничего умнее я.
- Не! – истово помотал головой Ждан: - Лежат. Покойнёхонько.
Я уже хотел было закрыть свое лицо руками, но вовремя посмотрел на них.
Снял заклинание и буркнул, барахтающемуся в грязи Ждану:
- Иди, баню топи. Вестник Конца Света, блин!
Вы не подумайте, вообще-то Ждан не из трусов. И боится-то он только двух вещей. Свою жену. И мертвецов ходячих. Он мне об этом проболтался, когда мы с ним под одним столом на чьей-то свадьбе ночевали. Наутро, правда, начисто все отрицал. Ну, да ладно. Господь его миловал: и с женой ему повезло и мудрая женщина, любящая своего мужа, авторитетом при всех не козыряла, и уж если вразумляла мужа, чем тяжелым по буйной голове, то только в уединении. Да и мертвецы до сей поры Ждану не попадались. Особенно не местные.
Когда я вошел в избу, жена Ждана - Зима Желановна, приняв от меня испачканный плащ, с участием поинтересовалась:
- Где там дурачок-то мой?
- Баню затопляет, - выглянув в окошко, ответил я.
- А что стряслось-то хоть? – спросила хозяйка хутора.
Я посмотрел на нее и подумал, что ей-то, женщине спокойной и рассудительной, можно и сказать:
- Говорит, что покойника встретил.- я хохотнул: - Не местного.
- Прости меня Господи, но дурак ты, господин Фреки, - с сердцем качнула головой Желановна: - Ждан же так их боится, что помереть мог там же от сердечного приступа, а он домой сумел вернуться да еще и нас пытался оборонить!
Я стоял сам не свой, пока, наконец, не осознал все сказанное и не наклонил покаянно голову:
- Прости меня, Зима Желановна, не подумавши брякнул.
- Вы, мужики, всё не подумавши делаете, - хозяйка накинула короткий зипун, обула валенки и ушла к мужу, надо полагать лязгавшему зубами в холодной бане. Скоро вернулась и, бросив мне мимоходом скупое:
- Ежели заболеет да помрет– ты детей растить будешь, - достала из-за печки бутыль о которой Ждан и не знал, и ушла с ней в баню.
Часа через три они вернулись в обнимку. Оба «хорошие» – в никакую! Старшая дочь, вся пошедшая в мать, живо отправила их в отдельную комнату, дабы малые не видели таких отца с матерью, а меня послала мыться, сунув в руки мешок с банными принадлежностями и не самыми великими из Ждановых вещей.
Чем бы Ждан с женой ни занимались в бане – истопили они ее знатно. Я часа полтора парился: хлестался березовым веником, обливался ледянкой на предбаннике и снова нырял в тугой, пахнущий весенним лесом жар. Потом наскоро смыл с себя кусочки распаренных листьев, намылил мочало и на один раз вымылся до скрипа. Войдя в дом, я нашел старшую, Ксению, за чтением книги. Весь дом уже спал и, только она дожидалась меня.
- Господин Фреки, а что с батюшкой случилось-то? – Ксения отложила книгу, аккуратно заложив ее трехцветной косичкой из льняной нити.
- Да ничего особенного: устал, заблудися в лесу к ночи, да и пригрезилось со страху всякое – отмахнулся я.
Ксения осуждающе посмотрела на меня:
- В позапрошлую зиму отец с братом в лесу заплутали, и месяц под сугробами ночевали, от волков обороняясь. И ничего. Батюшка так не кричал.
Мне стало стыдно. Но помня об отповеди Ждановой жены, я не стал опять распускать язык.
- Прости. Тебе лучше будет у самого батюшки спросить. Завтра.
- Аха, - кивнула старшая: - Завтра он будет говорить, что все нам привиделось.
- Скорее всего, - согласился я: - Но все равно лучше расспросить его самого. Хорошо?
- Хорошо, - вздохнула Ксения: - А Вы куда?
- К себе. Нужно взять пару вещей, про которые я забыл.
- Все секреты секретничаете, - мстительно сощурилась старшая: - Ладно-ладно!
Я, в который уже раз отчаявшись понять род женский, вышел из дома и открыл портал.
Минут через пятнадцать я спустился из своего кабинета полностью экипированным. Открыл портал и снова очутился на спящем хуторе. До утра я проходил вдоль забора, не давая спать злющим кобелям, вокруг хутора. Что бы там Ждан ни увидел – это могло оказаться реальным и приползти на хутор следом за ним. А даже один мертвяк, если ему посчастливиться напасть на спящих, способен убить всех от мала до велика.
Но ночь прошла спокойно.
Ждан с женой выползли из комнаты хворые на голову и с дикой жаждой. Что ж, Жданова сивуха никого не щадит. Глядя на их помятые лица, я еле смог сдержать улыбку. Дождавшись пока хозяин хутора напьется, я взял его под локоток и, стараясь идти с наветренной стороны, отвел его в укромное место.
- Где покойника видел, сможешь объяснить? – уточнил я.
- Чего? - Ждан тупо уставился на меня: - А…смогу…
Я молча смотрел на него.
- Чего? – Ждан глазами быка-сеголетка вперился в меня, туго соображая чего же я к нему прицепился. И наконец, сообразив, просиял: - А! Так бы сразу и сказал! Рядом с мостом через Черную речку.
Я его чуть не убил, честное слово. Мост через Черную речку один и, от туда до хутора человеку спокойным шагом часов пять хода. Ждан с испугу-то поди за пару часов напрямки через весь ельник проломился. А мертвяку с его еле переставляющимися конечностями до хутора дня четыре плестись.
- Вот ты вчера об этом сказать не мог, а?! – покачал я головой. И пошел к воротам. Выйдя за пределы хутора я снял и убрал плащ, поправил перевязь с мечами, перешнуровал сапоги и потуже затянул сидор. Обойдя хутор кругом, нашел Ждановы следы. Порылся в поясных мешках и вытащил на свет божий один из Ноэнлилевых подарков – бело-серебристый порошок. Им пользовались его следопыты, когда нужно было найти скрытый или утерянный след. Здесь-то, понятно, ничего скрытого или утерянного не было, но и терять время, если я мало ли собьюсь со следа, просто не хотелось. Как научили меня в Цитадели, я насыпал часть порошка на Жданов след, а часть нанес на скулы под глазами. Ничего особо чудесного не произошло. Просто я стал видеть след ясно и отчетливо. Он не засветился, ни еще как-то выделился, просто я видел следы Ждана. Не могу объяснить. Вы можете объяснить, как Вы дышите? Вот и я не могу объяснить, как я эти следы увидел. Забрав волосы в тугой хвост, я вытащил из другого кармана зелье уже моего приготовление и, зажав нос пальцами и запрокинув голову, чтобы противная вонючая жижа быстрее миновала мой пищевод, выпил. Сердце забилось мощно и ровно, мир стал четким ярким, но сузился до пределов проломанной Жданом просеки. Убрав флакон и мешочек с порошком обратно, я побежал.
Часа через полтора, когда зелье выдохлось, я был уже у моста. Зачерпнув воды из речки я умылся чтоб избавиться от порошка. И уже обычным взглядом оглядел местность. Потом часа два потратил на то, что бы на пузе исползать все окрестности. Могилу я нашел уже совсем недалеко от моста. Что ж, даже ели бы тот, кто в ней лежал и захотел бы успокоиться то не смог бы. Могила, ну как могила – ямка мне по колено – была выкопана на берегу реки справа от моста и дороги. У несчастного, закопанного на границе трех стихий, да еще рядом с дорогой не было ни малейших шансов на упокоение. Выяснив по какой причине мертвяк стал подниматься из могилы, я задался другим вопросом – почему же он не пошел за Жданом, а вернулся обратно? И не только вернулся, но и улегся в яму и сам как мог засыпал ее листвой, сероземом вперемешку с речным песком и хвоей?
- Какие воспитанные покойники пошли, - пробурчал я, в недоумении стоя над могилой: - Ладно. Подождем, расспросим самого виновника торжества.
Притаранив из леса корягу поудобнее, я достал из сидора сверток с едой и, перекусив, завернулся в плащ и стал ждать. День медленно клонился к вечеру, и я даже успел вздремнуть, прежде чем в окружающей действительности что-то стало изменяться.
Прежде чем они появились, я их почувствовал. Дергаться не стал, и три бледно-голубых шарика, вынырнувшие из чащи на миг зависли над могилой и опустились в нее. Потом раздался такой стон, что если бы я не знал, как все будет происходить – я бы обделался от страха. Затем над землей показались уже тронутые разложением руки, и мертвяк стал выбираться наружу. Дав ему вылезть наполовину, я откинул плащ и кашлянул. Трупяк дернулся и заозирался. А потом я услышал то, чего услышать никак не ожидал.
- Помоги мне, добрый человек!
Я обошел и присел на корточки перед мертвецом, правда, чуть дальше, чем он мог дотянуться, даже рванувшись изо всех сил. Я, конечно, деревенский юноша, но не настолько наивный. И тут мертвец удивил меня вторично.
- Фреки! Во имя семи Неистовых! Как же я рад!
- Извини, не могу ответить взаимностью, - прокашлялся я.
Он сник. Уронил голову от чего один его глаз выпал и повис на нерве. Он что-то просипел, но так тихо, что я не расслышал.
- Повтори.
- Фреки, это я, Вольгаст.
Я помолчал.
- Знал я одного Вольгаста из Трагата.
- Это я, - если бы это был живой человек то, я бы сказал, что он простонал: - Я – Вольгаст из Трагата, твой друг по Академии.
- Прости, но что-то не тянет меня заключать тебя в объятья и рыдать от счастья. Ну, или горя, если взять в расчет ситуацию.
Мертвец что-то просипел, затем еще раз и еще. И только прислушавшись, я понял, что он пытается петь. А осознав ЧТО он поет, я скрипнул зубами. Ибо эту песню знал только я. И один-единственный мой друг. Единственный из всей Академии посмевший, даже под страхом смерти, дать мне приют, когда меня изгнали. И звали этого человека Вольгаст из Трагата.
Я поднялся, отошел к кромке воды и, задрав голову, долго смотрел на ночное небо. Звезды были яркими и холодными, далекими и колючими. Начинал задувать ветерок. Я поежился от пробравшего меня озноба.
Потом вернулся и стал рыться в сидоре.
- Кто это сделал? – выкладывая барахло из вещмешка, поинтересовался я.
Мертвяк взглянул на меня оставшимся глазом и всхлипнул:
- Я всегда знал, что тебе можно верить, Фреки.
- Ответь Вольгаст, - попросил я, стараясь не смотреть на него.
Труп вздохнул. Вернее изобразил вздох.
- Не знаю. Я ехал по своим делам верхом, когда на меня напали сзади. Убили, видимо, сразу же, потому, что больше ничего не помню. Первое, что помню после - так это какого-то местного жителя. Мне кажется - я его очень напугал.
Я горько хохотнул:
- Ты им конец света устроил. Сидят сейчас перед иконами, молятся.
- Извинись за меня. Хорошо? Мне очень жаль, но поверь – лежать тут просто невыносимо – столько тут всяких неупокоенных! Вот и эти трое просто наслаждаются моей болью. Сидят внутри и как пиявки присосавшиеся толстеют. Помоги мне, пожалуйста, Фреки! Ты не знаешь - каково это чувствовать, как тебя едят.
- Знаю, Вольгаст, поверь мне - знаю. Держи! – я бросил ему наконец-то нашедшийся кристалл редкого фиолетового горного кварца. Мертвец, неловко будто лопатами, обеими ладонями поймал кристалл, вставил под подбородок и опустил голову, прижав его к груди. Камень стал потихоньку наливаться светом. Мое участие не требовалось. Кристалл сам знал, что нужно делать и, потому я сел неподалеку и смотрел на своего друга. В наступившей темноте я видел лишь его силуэт, очерченный сиянием камня и чем дальше, тем четче узнавал в нем черты своего друга. Того, на кого я всегда мог рассчитывать. Пожалуй, даже больше, чем на самого себя.
- Фреки.
- Что?
- Спой, пожалуйста.
- То же мне, нашел певца! – отмахнулся я.
- Ты всегда любил поломаться, - хрюкнул Вольгаст.
- Да пошел ты!
Мы помолчали.
- Спой…
И я запел:
- Дорога без конца.
Дорога без начала и конца!
Тебя зовет твоя мечта.
Ты лишь начал этот путь
Но возьми, не позабудь,
Ворох лучших своих песен
И пусть мир не будет тесен
От печалей и разлук
Дорога без конца.
Дорога без начала и конца
Иди, и пой, иди, свисти как птица.
Ели спросят тебя вдруг:
«Где любимая и друг?»
Промолчи в ответ с улыбкой
Пусть никто не видит сердце
Поседевшим от разлук…
Неожиданно я услышал костяной стук и, оглянувшись, увидел что кристалл выпал из рук Вольгаста и откатился прочь, а сам он превратился в иссохший скелет. Пустой, неподвижный, безжизненный. Три огонька разочарованно пометались над ним, а потом скрылись в лесу. Я встал, поднял кристалл на миг светло озарившийся в моих руках, а потом снова засветившийся ровным и спокойным светом и убрал его в вещмешок. А затем расстелил на песке плащ и сложил в него скелет. Весь, до последней косточки. Яму засыпал и утрамбовал. А потом взвалил сверток на плечо и пошагал на хутор.
На этом, в принципе, можно и закончить. Вернувшись на следующий полдень, на хутор я застал всех его обитателей живыми и здоровыми. Первым делом отвел в укромное место бабушку Марьяну и, передав ей свиток, шепотом попросил похоронить его как полагается. Мудрая старушка ничего не стала спрашивать, лишь наклонила голову в знак согласия и, бережно прижимая к себе сверток, удалилась в сторону кладбища.
- Больше вас не побеспокоят, - ответил я на вопрос, ясно читавшийся в глазах Ждана и его жены.
- Так это... это отметить надобно, а? – радостно потер руки хозяин хутора.
- Все бы тебе пить! – осадила его Зима Желановна: - не видишь что ли – господин Фреки вон как устал, мертвеца изгоняя, а ты – «отметить надобно!» Вот, что «надобно» так это ему отдохнуть. Ксения! – Желановна позвала старшую дочь: - Подтопи-ка баньку, за веничком сбегай, да морсу брусничного в леднике нацеди. Уж, прости нас, господин Фреки, совсем мои домашние о гостеприимстве забыли. Пожалуй в дом, отдохни.
Я, прижав руки к груди, поклонился ей.
Уже вечером этого дня я засобирался домой. Ждан, вышедшй меня проводить, долго смотрел на меня, а потом пробасил:
- Ты какой-то сам не свой.
Я помолчал. Усмехнулся:
- Знаешь, иногда мне кажется, что в этом мире просто нет ничего случайного.
Ждан посмотрел на меня, но ничего не сказал, давая мне собраться с мыслями.
- Этот мертвец, которого ты нашел… его звали Вольгаст. И пока он был жив – он был моим другом. Ему убили и преднамеренно закопали так, чтобы он не нашел упокоения.
Ждан положил мне на плечо свою лапищу и сжал в сочувственном жесте.
- Он просил извиниться за то, что напугал тебя. Он всегда был очень добрым и скромным.
- Ты маме-то сверток с его костями передал? – тихо спросил Ждан.
Я кивнул.
- Это правильно, это хорошо, - покивал и хозяин хутора, глядя на кромку ночного леса зубчато вырисовавшуюся на фоне огромного диска восходящей луны. – Завтра съезжу в село, службу закажу по нему. Вольгаст, говоришь?
- Вольгаст из Трагата. – уточнил я.
Ждан еще раз кивнул и неожиданно облапил меня:
- Заходи еще.
- Обязательно заходи, - услышал я голос Зимы Желановны: - Прости, что накричала на тебя вчера, господин Фреки. Испугалась я за мужа моего.
Подойдя, хозяйка хутора приобняла Ждана за пояс.
- За дело накричала, - улыбнулся я: - Ну, до встречи.
Я повернулся и пошел на выход. Ждан с женой стояли на пороге, обнявшись, и махали мне вслед.
Выйдя за ворота, я открыл портал и, уже исчезая в нем, услышал голос бабушки Марьяны, тихий, но шедший отовсюду, будто бы сама ночь шепнула это:
- Храни тебя Господь, Фреки. Добрый ты человек!