29. Царь-пушка

Андрей Солынин
Пока Наталья Никаноровна вещала о том, насколько прекрасно учиться в новоиспечённом Академическом Лицее, интернат наводнялся новыми людьми. Приходили молодые, взирающие на мир глазами хозяев этой жизни. Приходили люди средних лет, исполненные чувства собственного достоинства, в лоснящихся пиджаках, скрытых под великолепными пальто, на которые ложились крошечные снежинки. Приходили пожилые, смотрящие на интернат с чувством нескрываемой ностальгии, критически оглядывающие деревья вокруг — сильно ли выросли за долгие годы разлуки.
Подошёл к кварталу старец Либенталь с длинной седой бородой и орлиным взглядом, сопровождаемый Максимом Негреевым. Либенталь то и дело спотыкался, и Максим поддерживал его за руку.
- Здоровье не то, - улыбался Либенталь.
- Да что вы, Иван Абрамович, у вас отменное здоровье для вашего возраста...
Либенталь горделиво распрямился.
- Я же вас помню, когда вы меня учили. С тех пор уже четверть века прошло, а вы всё не изменились.
- Ну, не привирай, я тогда совсем не такой седой был...
Чета Семёновых их почти обогнала, но Алексей остановился как вкопанный, увидев Либенталя.
- Здравствуйте...
- И тебе вечер добрый. Не ожидал меня здесь увидеть? Давненько я не был в интернате, всё хотел прийти сюда напоследок, только никак не думал, что с такой целью приходить придётся. Я-то хотел вспомнить старый интернат, что в нём было, посмотреть, что теперь стало...
Либенталь медленно подошёл к берёзе, растущей на краю лесополосы. Несколько старых коричневых листьев ещё сохранилось на нижних ветвях, и ветер заботливо сдувал с них налетающие снежинки.
- Вот эту берёзку я лично посадил, своими руками. Мне тогда так хотелось, чтобы в этой рощице было персональное моё дерево. Да вот я смотрю, она уже начинает сохнуть. Да... старый я стал. Так вот и я сохну.
Либенталь беззвучно подвигал челюстями. Семёнову показалось, что он хочет сказать: «Вот умру я, а эта берёзка останется,» но удержал эту фразу в себе — очень не хотел про смерть разговаривать. Повернулся Либенталь от берёзы, посмотрел на здание.
- А здание всё такое же... И ещё помню, тут на асфальте надпись должна быть: интернату viva. Это один из наших учеников написал, Генка Прокопьев, да так эта надпись и осталась, её подновляли потом. Помню... Всё помню, что было...
Либенталь ещё немного пошевелил челюстями, как будто жевал невидимую жвачку. Вдруг его лицо в один момент изменилось. Вместо доброй старческой улыбки появился оскал, похожий на оскал смерти — все кости лица вдруг выперли наружу, и лицо стало напоминать голый череп. Руки его мелко затряслись. Надя испугалась за его самочувствие.
- Это что? - буквально взвыл он, указывая куда-то вдаль и наверх. - Что это?
Семёнову захотелось провалиться сквозь землю — он так и представил себе слоистую схему залегания пород: сверху слой асфальта, ниже — гравий, ещё ниже — песок, а под песком почва. Алексей пригнулся пониже, словно это могло чем-то помочь. А Либенталь всё держал руку в простёртом состоянии, и дрожащие его пальцы указывали на строительные леса за деревьями, среди которых уже угадывался будущий купол.
- Что это такое? И это вот будет рядом с интернатом? Ах вы щучьи дети... Так я скажу: просрали вы интернат. Не для того мы его создавали, чтобы тут рядом церкви строить. Старались, чтобы здесь были мало-мальски сносные условия для жилья, чтобы жили не по пятнадцать человек в одной комнатке, чтобы зимой на занятиях не замерзали, как прежде — не для того, чтобы это всё поглотил опиум для народа!
Либенталь постепенно успокаивался. Дрожь в руках уже практически пропала, подрагивали только самые кончики пальцев, но это у него в последнее время было постоянным явлением.
- Напугал я вас, да? - неожиданно весело сказал он. - Думали, грохнется сейчас старик Либенталь, да? А не тут-то было! Отец у меня был еврей, мать русская, а сам я ни перед церквями, ни перед синагогами никогда не падал и на колени не вставал, ни шапку не снимал, ни кепу не надевал, и сейчас тоже падать не собираюсь. Жил всю жизнь атеистом, атеистом и останусь. И если вдруг потом предстану перед богом, так и скажу ему: негоже мне было на старости лет менять мировоззрение. Так-то вот!
Либенталь напоследок погрозил строящейся церкви костлявым кулаком и вошёл в здание.

В актовом зале собралось человек семьдесят. Сидели в основном по одному, по двое. Свободного места в зале оставалось больше половины.
Наталья Никаноровна Бабель была в боковом ряду. Приходящие люди кидали ей ненавидящие взгляды, словно мелкие монеты нищему в шляпу. И под этими взглядами, вполне способными если не испепелить человека, то по крайней мере изжарить сосиску, былая уверенность Натальи Никаноровны куда-то подевалась. Выглядела она усталой, измученной и постаревшей.
Слово взял Сергей Александрович Литвяк, заведующий кафедрой статистической физики в Университете и почётный профессор нескольких европейских университетов. Год назад ему не хватило двух голосов, чтобы стать членом-корреспондентом РАН. После того как Марк Смирнов уехал жить в Израиль, Литвяк возглавлял Ассоциацию.
- Дорогие друзья! - начал он. - Мы все собрались, чтобы обсудить общую беду, случившуюся с нашим интернатом, который для всех нас, несомненно, является родным домом. Позвольте для начала зачитать письмо Марка Рувимовича Смирнова, который долгие годы возглавлял нашу Ассоциацию. Как вы хорошо знаете, Марк Рувимович ныне находится на ПМЖ в Израиле и потому приехать сюда никак не может. Но тем не менее он остаётся всей душой с нами. Как только он узнал о том, что происходит с интернатом, он тут же написал письмо, которое попросил прочесть на данном заседании. В некотором смысле и само сегодняшнее заседание — это его идея, он сразу же сказал, что пора всем нам собраться воедино. Ну, я начну зачитывать его письмо.
Дорогие мои друзья и коллеги! Хочу вам выразить мою глубочайшую признательность за то, что не забываете меня в то время, когда я нахожусь за тысячи километров от вас. Огромное спасибо за участие, а также за то, что держите меня в курсе всех происходящих событий.
Как и большинство моих коллег, я очень опечален и обеспокоен ситуацией, которая нынче возникла в интернате. Я напомню, что интернат этот создавался как уникальное учебное заведение, готовящее школьников к научной деятельности. За многие годы ученики интерната завоёвывали множество призов и медалей как на Всесоюзных, так и на международных олимпиадах. Выпускники интерната работают по всему миру, среди них множество учёных с мировыми именами в самых разных научных сферах. Поэтому крайне важно, чтобы интернатом управлял учёный, понимающий, как готовить для школьников научную карьеру. Никогда ранее директором интерната не становился человек без определённого влияния в научных кругах.
Бабель бросила на Литвяка презрительный взгляд, метя явно в Смирнова, который, сидя в своём Израиле, берётся рассуждать о том, кто имеет влияние в научных кругах.
- Когда же интернатом начинает управлять чиновник, а не учёный, всегда начинают происходить страшные вещи. Интернат уже потерял двух талантливых преподавателей, и не исключено, что отток педагогического состава продолжится и усилится. И это на фоне того, что педагогический коллектив интерната и без того был существенно ослаблен в девяностые годы, после которых так и не восстановился полностью, что очень заметно по результатам.
Я считаю, что директором интерната должен быть такой человек, которому мы, преподаватели и выпускники интерната, безусловно доверяем. Потому что именно мы являемся носителями традиций преподавания в этом уникальном заведении, и никто не может их знать и понимать глубже, чем знаем их мы. Наталья Никаноровна Бабель, безусловно, не удовлетворяет ни одному из перечисленных критериев. Она не является крупным учёным, она не знает традиций интерната, и она не пользуется никаким доверием у выпускников и преподавателей интерната. Лично я считаю недопустимой ситуацию, когда такой человек управляет интернатом. Искренне ваш Марк Смирнов.
Нестройные аплодисменты. У лысого пожилого мужчины с отвисшей нижней губой зазвонил телефон. Он снял трубку и вжался в сидения, и только лысина его торчала над креслами. Так ребёнок, закрыв свои глаза руками, считает, что теперь и его никто не видит и не слышит. Но тембр голоса лысого мужчины был очень специфическим и легко пробивал остальные голоса. Бабель сидела не шевелясь, лицо её постепенно становилось безжизненным, как лунная поверхность.
- От себя добавлю, - закончил Литвяк, - что я полностью согласен с мнением Марка Рувимовича о том, что интернат должен возглавлять учёный, а не чиновник. Так всегда было, и менять этот уклад очень вредно, о чём постоянно напоминает нам министерство образования и науки.
Он победоносно со сцены взглянул на Бабель, та ответила ему злобным взором снизу вверх — так может посмотреть змея на носорога. Лысый мужчина закончил свой разговор и вынырнул из-под кресел. Глазки его забегали по залу, выхватывая силуэты сидящих. Наконец он решил, что не пропустил ничего интересного.
На сцену поднялся мужчина лет пятидесяти, с чуть заметным брюшком и коротенькой светлой бородой, больше напоминающей небритость.
- Сергей Дмитриевич Казаковцев, выпускник интерната 1978 года, заведующий кафедрой геометрии в Педагогическом университете. Я полностью поддерживаю своих коллег в том, что управлять интернатом должен учёный. Здесь уже много слов сказано, почему, и я не очень хочу их повторять. Но я хочу отметить вот какой факт, который мы обнаружили буквально вчера и который, безусловно, не делает чести. Ранее все директора интерната имели степень доктора наук. Иное считалось просто неприличным. Исключение составил Сергей Юрьевич Польский, который стал директором интерната, будучи ещё кандидатом, но он вскоре восстановил статус-кво и защитил докторскую диссертацию. Однако посмотрим, что с научными регалиями у Натальи Никаноровны. Она тоже, оказывается, имеет степень кандидата наук, правда, исторических. Не совсем понятно, правда, как кандидат исторических наук может управлять физико-математическим интернатом, но дело не в этом. А дело в том, что диссертация эта является грубейшей фальшивкой, точнее сказать, есть диплом кандидата, но нет самой кандидатской. Мы не обнаружили никаких следов ни диссертации, ни автореферата, ни научных публикаций Натальи Никаноровны. Всё, всё как будто провалилось. Может ли такое быть? Разумеется, нет. Значит, мы имеем дело с грубейшей подделкой документов. А теперь, уважаемые коллеги, спросим себя: может ли человек, явно подделывающий документы, быть начальником интерната? Мне кажется это совершенно невозможным. Спасибо.
Наталья Никаноровна Бабель поднялась со своего места.
- Во-первых, я никогда не утверждала, что являюсь кандидатом наук. Как вы совершенно верно отметили, учёным я действительно не являюсь. И всё же я не понимаю, почему вы так настаиваете, чтобы всем управляли учёные. Мне кажется — и не только мне, я точно знаю, что многие меня поддерживают — что каждый должен заниматься своим делом. Я хорошо знаю, что большинство блестящих учёных являются очень плохими администраторами. Более того, учёный, которого заставляют заниматься административной деятельностью, теряет массу драгоценного времени. Учёных нужно освобождать от несвойственных им функций.
- А во-вторых? - голос с места.
- А во-вторых, есть такое понятие, как научная этика. Разумеется, если учёный присвоил себе чужие результаты и на этом защитил диссертацию, он тем самым нарушил научную этику. Однако же если защищает диссертацию человек, учёным не являющийся и не планирующий далее работать в науке, то он тем самым научную этику не нарушает.
Бабель замолчала. Она почувствовала, что люди вокруг становятся уже не просто недружелюбными, а какими-то радиоактивными: ещё немного, и она неминуемо заболеет лучевой болезнью. Чёрт её дёрнул отвечать на вопрос «а во-вторых»! Но сказанное уже не воротишь, и ей оставалось лишь сесть на место, попытавшись не растерять достоинства.
Горыныч заёрзал на месте. «Идиот, - подумал он. - Форменный идиот. Теперь она просто скажет, что у неё нет и не было никакой диссертации, и мы ничего не сможем возразить. Это слишком грубая подделка; если бы она была проведена через ВАК, тогда у нас было бы документальное подтверждение, а сейчас вообще ничего нет. Она может просто выбросить этот диплом и оставить нас в дураках.»
Он почувствовал себя рыбаком — вот он выжидает, пока клюнет крупная и осторожная рыба, но тут, когда рыба уже подошла к приманке, какой-то мальчишка с громким плеском вбегает в воду и начинает в ней резвиться — прощай, добыча!
У лысого мужчины с отвисшей губой снова зазвонил телефон, и его голова скрылась между креслами. Весь зал услышал, как он объяснял кому-то про совещание, на котором решается судьба интерната.
На сцену вышел хорошо одетый человек с аккуратной лысой головой и сверкающими очками. Говорил он довольно быстро, но чётко, отделяя фразы одну от другой, чтобы не приходилось повторять.
- Михаил Сергеевич Шульман, выпускник интерната 1983 года, генеральный директор компании «Трансбэта», казначей Ассоциации выпускников интерната. Здесь я хочу представить не только своё мнение, но и мнение нескольких своих коллег, которые слишком заняты и не смогли явиться на это спешно назначенное заседание. Я полностью согласен с предыдущими коллегами, но хочу озвучить следующие проблемы. Интернат всегда был социальным лифтом, позволяющим выйти в люди ребятам из небогатых семей, но со светлыми головами. Мы всегда считали важным, чтобы родительская плата напрямую зависела от успеваемости учащегося и от его успехов на олимпиадах и конференциях школьников. К сожалению, в последние полгода в ректорате активно обсуждается вопрос от отмене льгот по оплате для олимпиадников. По новому проекту родительская плата будет повышена в полтора-два раза, а льготы будут предоставляться только детям-сиротам. Я ничего не имею против детей-сирот, но это не наш профиль. У нас практически не бывает сирот. Всех детей-сирот, обучавшихся когда-либо в интернате, можно пересчитать по пальцам, и конечно же, им всегда по возможности помогали. Тем самым этот проект только выглядит гуманно, а на самом деле он просто уничтожает функцию социального лифта, которую выполнял интернат. Если до последнего времени проект по отмене льгот для олимпиадников удавалось сдерживать, то теперь сдерживающего фактора больше нет. Я считаю, что наша задача — во что бы то ни стало сохранить льготы.
Также хочу напомнить, что Ассоциация выдаёт несколько именных стипендий лучшим ученикам интерната. Но мы очень обеспокоены дальнейшей судьбой наших стипендиатов, потому что треть из них потом не может закончить вуз. Это очень печальная статистика. Нам придётся ещё думать, что делать с именными стипендиями, поскольку они плохо соответствуют заявленной цели. Несомненно, в ближайшем будущем озвученные проблемы встанут ещё острее, и я прошу сотрудников интерната обратить на них особое внимание. Спасибо.
Шульман окончил речь интонацией, не предполагающей аплодисментов, и удалился со сцены так же быстро, как говорил. Либенталь счёл, что теперь его очередь. Поднимался на сцену он медленно, каждая ступенька давалась ему с большим трудом.
- Добрый вечер, - кивнул он всем присутствующим со сцены, даже не подумав представляться, сочтя, что все и так его знают. - Добрый вечер. Я очень хорошо помню, как создавался этот интернат, как приезжали к нам различные академики, рассказывали, что и как нужно делать... Не буду утруждать вас деталями. Что было, то было. Я лично руководил первым приёмом сюда, и должен сказать, что такой жажды знаний в глазах, как тогда у поступающих, я не видел никогда после. Помню, мы решали разные бытовые проблемы — здания-то хорошего не было. Сами с учениками законопачивали окна, когда из щелей дул ледяной ветер и наносил в кабинет настоящие сугробы. Помню, как скверно поначалу кормили учеников. Эти проблемы мы преодолели. Появилось шикарное здание, которым интернат располагает ныне. Но теперь возникла другая, более грозная проблема. Мы все понимаем, в каком загоне нынче хорошее образование. Вот этот ЕГЭ пошёл не от хорошей жизни, пользы никакой не принёс, а вреда от него много... Интернат был последним прибежищем хорошего и качественного образования, которое нам оставил в наследство Советский Союз. А мы всё растранжирили. А мы упустили главное и стали учить чему-то второстепенному.
- Заносит его, - шепнул Семёнов сидящему рядом Горынычу. - Не держит уже нить разговора...
- Постарел, - вздохнул Горыныч. - Лучше бы и не лез на сцену.
- Поэтому необходимо вернуться к старой, советской модели образования. Когда учили, а не натаскивали на этот противный экзамен. Когда главным было понимание, а не зубрёжка. Когда в головах учеников были идеи, а не формулы.
- Надо, надо, - шепнул Горыныч. - Всё надо. Только ничего он не предлагает, всё говорит «надо».
Либенталь ещё минут пять говорил про достоинства советской системы образования и про то, почему необходимо к ней вернуться. Наконец, он закончил свой сбивчивый монолог и сел на место. На сцену вышел ещё один субъект — низенький и очень полный, так что пиджак на нём сходился с большим трудом. Его голова напоминала футбольный мяч — круглые щёки, круглый подбородок. Казалось, в его теле не было ни одного угла, и даже суставы его не гнулись, а закруглялись. Он изрядно шепелявил, и слово «научный» у него слышалось как «наушный».
- Николай Константинович Прибышев, выпускник интерната 1971 года, доктор физико-математических наук, профессор кафедры общей физики. Изменения, происходящие в интернате, катастрофишны. В частности, интернат потерял статус специализированного учебно-наушного центра. Одновременно с этим из интерната вынуждены уйти два крупных учёных — Сергей Юрьевич и Михаил Анатольевич. Иначе как изгнанием всякой науки из интерната я это назвать не могу. То, что происходит — геноцид всего наушного. Это свидетельствует ровно о том, что нынешний и.о. директора совершенно не понимает, что происходит и что должно происходить. И мне ясно, почему Наталья Никаноровна этого не понимает. Чтобы что-то понимать, нужно вариться в этом соку, нужно самому закончить интернат. Я предлагаю создать попечительский совет, состоящий из уважаемых учёных с именем, в основном из выпускников интерната, который бы и определял основное развитие интерната. Директор должен назначаться из этого попечительского совета, он должен обязательно быть выпускником интерната.
- То есть делим людей на белых и чёрных, - обратился Горыныч к Семёнову. Ты ещё мог бы стать директором, а мне этот путь совершенно закрыт.
Семёнов кивнул в ответ.
- Только в этом случае можно рассчитывать на преемственность поколений, преемственность опыта. Если не будет этой преемственности, мы потеряем интернат очень быстро. Я считаю, что действовать нужно немедленно, и первым делом, - Прибышев размахнулся и сделал выпад рукой, ткнув пальцем в сторону растерянно сидящей Натальи Никаноровны, - нужно сместить с поста директора её!
Глаза у Прибышева хищно сверкнули, губы натянулись, и обнажились мелкие желтоватые зубы. Лицо налилось краской и излучало злобную радость. На левом глазу Натальи Никаноровны образовалась слезинка, она скатывалась по щеке, медленно прокладывая себе извилистую дорожку. Наталья Никаноровна не обращала на неё ни малейшего внимания. Казалось, что вслед за первой слезинкой последует вторая, но этого не случилось — то ли Бабель подавила слёзы усилием воли, то ли эта слезинка была показная. Наталья Никаноровна тихо простонала:
- Но я же вас не знаю!..

Эта карусель тянулась ещё раундов десять. Как только предыдущий оратор покидал сцену, его место занимал следующий. Нового уже практически ничего не произносили, говорили старое, повторяли одно и то же, переливали из пустого в порожнее. Некоторые предпочитали не выходить на сцену и говорить с места. И все они, разумеется, винили во всех грехах Наталью Никаноровну. Та сперва пыталась что-то отвечать и как-то реагировать, но словесные удары сыпались часто и со всех сторон, и она в конце концов она окончательно перестала реагировать. Словно и не человек сидит в зале, а соломенное чучело.
Горыныч вспомнил, что у мусульман бывает публичная казнь через побивание камнями. Наверное, жертва сперва кричит от боли, но потом уже теряет способность кричать и затихает, и истерзанное тело только слегка вздрагивает при каждом ударе. Наталья Никаноровна сейчас выглядела почти так же, и неизвестно ещё, что больше ранит — камень или слово...
«Хотя разве возможно её ранить? - подумал Горыныч. - Отсидится в своём кабинете, поперебирает бумажки и воскреснет с новыми силами, какие нам и не снились. Это у кошки девять жизней, а у Натальи Никаноровны количество жизней, похоже, исчисляется сотнями. А всё равно жалко она здесь выглядит. Удивительно ещё, что не разревелась. Железная баба.»
Каждый хотел кинуть камень в Наталью Никаноровну, и пока все не выговорились, ни о каком конце не могло идти и речи. Но наконец все начали уставать, и стало ясно, что эта экзекуция, в которую превратилось собрание, сейчас сойдёт на нет.
- Спасибо, конечно, что позвал, но я бы мог провести время с гораздо большей пользой, - ядовито сказал Горыныч сидевшему рядом Семёнову.
- Я же не знал, что всё так получится...
- Поговорили, поговорили — и всё без толку. Зачем говорили?
- Они высказали своё мнение.
- И какой смысл от этого мнения? Желчь они вылили, не мнение. Если честно, я ожидал от Ассоциации большего.
- Я сам ожидал большего.
- А скажи, пожалуйста, чего именно ты ожидал? Что на каком-то собрании всё решат? Потреплются-потреплются — и сразу что-то будет, да?
- Ты же сам этого ожидал...
- Нет, я ничего такого не ожидал. Но я думал, они хоть помои не будут лить ушатами. Очень уж неприглядно выглядели члены Ассоциации. Если это всё, что породил интернат, то туда ему и дорога.
- Они рассержены.
- Я тоже рассержен, потому что опять целый вечер у меня пропал впустую. И главное, что в решении основного вопроса они ни на йоту не продвинулись.
- Почему же не продвинулись? Я думаю, они теперь напишут коллективное мнение...
- Это они могли бы сделать и без сегодняшнего сборища.
- Да... но ведь... - Семёнов сделал отчаянное хватательное движение рукой. В этот момент он больше всего напоминал утопающего, который пытается ухватиться за соломинку. - Но ведь интернат — это лучшее, что было в нашей системе образования.
- Было, - эхом повторил Горыныч, немного помолчав, и Семёнов немного успокоился, решив, что хотя бы прошлое интерната он отыграл. - Но кажется, народ расходится. Надо бы и нам идти, ты не находишь? В этом доме больше делать нечего.
- Надо... - Семёнов обернулся к Наде, но та крепко спала, уткнувшись носом в кресло спереди. - Пойдём, Надя! Здесь уже всё закончилось...
Семёнов сделал жест, как будто хотел разбудить жену, погладив её по кучерявым волосам, но рука его остановилась от головы Нади в тридцати сантиметрах. Надя вскинула голову и открыла глаза.
- Да, что? Уже кончилось? Пойдём домой, а то Андрюша, наверное, уже приехал, а дома ничего нет, готовить надо...