Наталья Никаноровна Бабель стояла перед зеркалом в своём кабинете. Ей предстояло провести педсовет, на который она обязала прийти всех сотрудников. Она волновалась, потому что чувствовала себя недостаточно хорошо, чтобы провести педсовет блестяще. А от этого, она понимала, зависит многое. Сейчас всё должно быть безупречно, и в первую очередь безупречно должна выглядеть она сама. От бессонной ночи, проведённой за монитором, глаза стали красными и слезились, а под ними образовались синие круги. Утро тоже не принесло облегчения. Она хотела поспать хоть часик, но бумаг было слишком много, исправлять надо было решительно всё, и только к обеду эта работа была закончена. А сейчас уже надо было приводить в порядок себя.
Сперва внешность. Бабель очень не любила, когда косметика лежит слоями. Косметика должна лишь подчёркивать черты лица, а не скрывать их. Но сейчас нужно было изменить слишком многое. «Для дела ведь,» - подумала она.
Минут пятнадцать она колдовала над тушами и карандашами, пока наконец зеркало не показало ей удовлетворительную картинку. Лицо в зеркале ей не вполне понравилось — это было не совсем её лицо, из зеркала на неё смотрели чьи-то чужие глаза — но по крайней мере с этим лицом можно показываться приличным людям. Она вспомнила Польского и содрогнулась. Ну как мог быть директором такой человек, который запросто может прийти на работу в растянутом свитере? И при этом ещё и принимать посетителей? Неудивительно, что всё пошло наперекосяк.
Работа над внешностью заодно успокоила её нервы, которые, как она чувствовала, тоже не в порядке. Нужно было сохранять полное спокойствие, а она вместо этого раздражалась на всякие пустяки. На педсовете этого допускать категорически нельзя, многие там настроены будут недружелюбно — она понимала это — и каждый из них будет потенциальным раздражителем. Нет, сейчас надо будет иметь даже не стальные нервы, ибо и сталь иногда рвётся, а как минимум титановые.
На очереди — мысли. Это самое главное, и Наталья Никаноровна оставила их на потом. Программу педсовета необходимо чётко распланировать, и ещё надо продумать, в какой последовательности освещать вопросы. От последовательности зависит многое, потому что вопросы друг с другом связаны. Ошибёшься с последовательностью — получишь гору возмущения, а возмущённые люди плохо слушают и потом будут плохо выполнять указания. Поэтому сперва необходимо привести в порядок себя, и только потом начинать планировать.
Доверять такое важное дело голове и, тем более, оставлять всё на самотёк — говорить что вспомнится — самое худшее, что может быть. План педсовета нужно написать. Некоторые проводят всяческие совещания без написанного плана. Неудивительно, что у них выпадают из рассмотрения многие важные вопросы. Нет, только бумага способна зафиксировать всё, что нужно будет сказать. Начинаем с общего — какие пункты обсуждаем? Миша говорил про важность кадровой политики, и я понимаю, насколько это важно. Кадровый вопрос — это главное. Видимо, придётся провести сокращение штатов, без этого никак. Этот вопрос необходимо разбить на несколько подвопросов. Каких?..
Бабель подошла к компьютеру, создала файл, сразу же, пока он ещё пустой, сохранила его, набросала несколько вопросов, которые непременно следовало донести до педсостава. Потом минуты две сосредоточенно думала, один вопрос разбила на два...
Через полчаса сосредоточенной работы план был готов. Наталья Никаноровна ещё раз перечитала его и отправила на печать. Хорошо. Потом можно будет только слегка задержаться и подправить этот файл — и протокол педсовета готов. Она улыбнулась, вспомнив, как раньше педсоветы проходили без протокола, и несколько протоколов педсоветов ей пришлось придумывать буквально с чистого листа — она абсолютно не знала, что на них происходило, а протоколы были нужны для обоснования важных приказов. Как хорошо, что теперь не будет такого безобразия. Конечно, в дальнейшем всё это нужно будет поручить секретарям — кстати, надо бы завести ещё двух помощников, не забыть бы на это стребовать у Миши ставки, - но сейчас, в такой важный и ответственный момент, всё приходится делать самой. Отделу кадров можно доверять, бухгалтерии — на две трети, а вот остальная школа похожа на зоопарк с дикими зверями: ты их кормишь, клетку за ними чистишь и убираешь, а они тебя за это норовят укусить за палец, а кто покрупнее — и вовсе убить и сожрать. С ними надо держать ухо востро.
Наталья Никаноровна снова подошла к зеркалу. Для деловой встречи внешность, пожалуй, ярковата, но это лучшее, что можно было сделать в этой ситуации. Она ещё раз провела гребнем по волосам, хотя в этом не было особой необходимости. Так. Неплохо. Теперь можно и идти.
Педсовет было решено проводить в актовом зале. Чаще всего для педсоветов хватало и большого кабинета, потому что приходили далеко не все преподаватели, а лишь те, кому было удобно прийти в этот день, а также те, кто как-либо был заинтересован в исходе этого педсовета. Обычно на них обсуждались итоги четверти. Людей с тремя четвертными двойками отчисляли сразу, если только кто-нибудь из преподавателей не вступится и не объяснит, что у такого-то тяжёлая семейная ситуация, а его двойки не являются непролазными, и он их, скорее всего, исправит. В этом случае вопрос ставили на голосование. Дело затягивалось, если находились педагоги с диаметрально противоположными взглядами на ученика — такое не очень часто, но случалось. Тогда перед голосованием разгорались жаркие дебаты, как в игре «Мафия» - каждый пытался убедить остальных, что его точка зрения самая правильная. Нередко, если ученика большинством голосов оставляли, за дверью слышался громкий возглас «Ура!!!» или «Yesss!» - это ученик, судьба которого решалась сейчас, подслушивал за дверью. Судьбу учеников с двумя двойками решали голосованием, с одной обычно оставляли, если только она не тянулась уже несколько четвертей без шанса на исправление.
Горыныч иногда ехидничал про такую лояльность. «Ещё немного, - говорил он, - и в Университете тоже будут оставлять студентов с хвостами. Ну подумаешь, не сдал матфизику или кванты — в следующем семестре сдаст. Что? В следующем семестре этого предмета нет? Ай-ай-ай, давайте ему пальчиком погрозим.» Но с тех пор как в Университете действительно стали оставлять студентов с одним долгом, он немного поумерил свои остроты.
За пьянку или другое грубое нарушение режима обычно выгоняли, не вынося обсуждение на педсовет. Один раз это сыграло злую шутку — ученика Алеутова выгнали одновременно дважды — за пьянку и за неуспеваемость. Сказания про Алеутова ещё долго будут ходить как один из многочисленных мифов интерната.
Все обсуждения обычно занимали от пятнадцати минут до часа — в зависимости от того, сколько возникнет нетривиальных ситуаций, когда у разных преподавателей оказываются разные мнения. Дольше не затягивались — всегда находился тот, кто говорил: «Стоп. Дискуссия зациклилась, пора голосовать.»
Если весь класс очень плохо писал срезовую контрольную работу, то это тоже становилось предметом обсуждения. Надо было выяснить — то ли преподаватель делает с классом что-то не то, и тогда ему нужно указать на проблему и взять его под наблюдение, то ли класс набрали очень слабый, и требовать от них что-то сверх их способностей довольно глупо. Когда-то здесь обсуждали и деятельность Азарова, но ни к чему на том педсовете не пришли. Но Азаров, конечно, был исключением, а вот нескольких пришедших преподавать аспирантов пришлось реально учить, как должны проходить занятия, что стоит и чего не стоит делать на уроках. Загубив один класс, аспирант обычно понимал свои ошибки и следующий класс уже вёл гораздо лучше. Или же не понимал ошибок и просто уходил из интерната.
Один раз возникло обсуждение противоположного характера — ученики Елены Сергеевны Лисанюк, преподавателя геометрии, все как один писали контрольную замечательно, тогда как на других уроках не блистали. В первый раз все порадовались, на второй закрались серьёзные подозрения, а на третий её раскусили. Оказалось, что она сообщала ученикам условия вместе с решениями за день до самой контрольной. Секрет успеха оказался весьма прост.
Тем не менее она и сейчас работает в интернате, хотя нагрузку ей стараются давать поменьше и к ответственным вещам не допускать. «Не нравится она мне, - говорил Петров, который до этого года заведовал кафедрой математики в интернате. - Но у нас нет замены, у нас преподавателей математики, особенно геометрии, просто нет. Приводите человека, который будет работать лучше, и мы его возьмём.» Так и сошло ей это с рук, как сходят с рук ставшие постоянными прогулы Незлобина.
В актовом зале собралось человек тридцать. Слишком много для обычного педсовета и слишком мало — для текущего, на который Бабель хотела созвать всех педагогов и пригрозила санкциями тем, кто не придёт. «Санкции, санкции, - ворчал Котенко. - А у меня в это время пары в Университете, так что пусть сперва согласует время с ректоратом, благо ей это легко сделать.» Часть преподавателей, очевидно, подумала так же и не пришла. Не пришла и Толстая, потому что пятница являлась присутственным днём Миногина, а пересекаться друг с другом они никак не могли. Никто не понимал, а что же такого плохого произойдёт, если они посидят в разных концах актового зала, но с Толстой предпочитали не связываться.
- Ну что, может, начнём без неё? - спросил Горыныч. - По-моему, она нам только помешает.
Но на него только зашикали за такую идею.
«Эх, люди подневольные, - подумал он. - Вот уже и боятся её. А кто она такая, чтобы её бояться?»
Она вошла в актовый зал. Мгновение поколебалась и решила на сцену не лезть. То ли решила быть на одном уровне с преподавателями, то ли просто не захотела, чтобы её было видно полностью, с головы до ног. Внимательно оглядела зал. Горыныч заметил в её улыбке пренебрежительно-презрительную нотку. «Как посетитель в зоопарке, - подумал он. - Некоторые так же смотрят на диких зверей.» Но Бабель не собиралась демонстрировать своё отношение к кому-либо. Она просто прикидывала, какой процент педсостава присутствует, и что делать с теми, кого нет. Наконец, решила пустить листок по залу, попросив записать в него присутствующих.
«Решила оторваться на тех, кого нет,» - подумал Семёнов.
«Осталось вписать присутствующих, и протокол педсовета готов,» - подумала Бабель.
- Добрый вечер, - начала Наталья Никаноровна, и многие из присутствующих по её улыбке поняли, что вечер предстоит какой угодно, но только не добрый. Бабель подождала, пока утихнет шепоток — это заняло у неё не более полуминуты — и продолжила. - Я собрала всех вас, чтобы донести важную информацию. Конечно, мало кому нравится жить в эпоху перемен, но к сожалению... к сожалению, перемены иногда необходимы. И сейчас многое в этой школе должно измениться.
- Да уж, мы заметили...
Наталья Никаноровна зыркнула на сказавшего, и в зале снова установилась тишина.
- Многое должно измениться. Прежде всего должно измениться название школы. Как вы знаете, школа-интернат создана по решению Учёного совета Университета сорок семь лет назад. Сейчас, впрочем, решения Учёного совета не могут определять действия Университета, поскольку Учёный совет не обладает такими полномочиями. Но это неважно... Потом школа была преобразована в структурное подразделение Университета, ещё позже ей был придан статус специализированного учебно-научного центра — решением всё того же Учёного совета. Однако последнее решение совета не является законным, потому что вступает в противоречие с пунктом пять точка шесть тогдашнего Положения об Университете, структурным подразделением которого являлась школа-интернат. У меня есть с собой все документы, желающие могут ознакомиться с ними. Краткая суть в том, что Устав — ни тогдашний, ни текущий — не предусматривает создание средней школы с научным комплексом, поэтому слово «научный» приходится убирать. Сегодня я подготовила новый проект Устава школы. Думаю, в ближайшие дни он будет утверждён юридическим отделом. Новое название этого учебного заведения — Академический лицей Университета. Думаю, это название и выглядит гораздо симпатичнее, чем СУНЦ или школа-интернат, и с буквой закона не создаёт никаких противоречий. Вопросы есть?
Шепоток по залу.
- Как старательно-то убирает всё, что содержит науку...
- Да, если такое начало, какой же будет конец...
- А какая разница, как называться, лишь бы работать не мешали...
- А ты всерьёз веришь, что она не будет мешать работать?
- Есть ли вопросы? - повторила Наталья Никаноровна. - Вопросов нет. Отлично. Идём дальше, глубокоуважаемые коллеги. Как я уже говорила вчера, правда, не все это слышали, в нашей школе была прокурорская проверка, которая постановила уволить всех преподавателей Университета и нанять учителей. Это указание надлежит выполнить. Разумеется, за годы работы школы-интерната, а потом СУНЦ, в этих стенах сложился замечательный коллектив, который мы никак не можем растерять. Поэтому вы можете не беспокоиться и работать дальше. Единственное, что вам всем предстоит сделать — зайти в отдел кадров и написать два заявления. Первое — прошу уволить меня с должности преподавателя и так далее — Татьяна Ивановна подскажет точную формулировку. Второе — прошу принять меня на работу в должности учителя.
- Красивый ход, - шепнул Котельников сидящему рядом Горынычу. - Например, я пишу эти два заявления, первое она подписывает, а второе нет. И всё, гуляй. Абсолютно любого так можно уволить.
Горыныч кивнул. Наталья Никаноровна, словно угадав его направление мыслей, продолжила.
- Вы не бойтесь, сейчас ни один из тех, кто здесь присутствует, не будет уволен. Вы просто перейдёте на другую должность. Есть ли вопросы по этому пункту?
- Есть вопрос, - поднялся Котельников. - Как это отразится на заработной плате?
- Сейчас это никак не отразится на заработной плате. Мы живём этот год так же, как начали. А со следующего года заработная плата будет начисляться по-другому. Я пока не готова ответить на вопрос, как именно, но могу сказать совершенно точно, что средняя заработная плата не упадёт, это я вам гарантирую.
- Тут я вижу один подвох, - шепнул Горыныч. - В Университете ставка какая? От шести до двенадцати часов, у профессоров ещё меньше. А у учителей сколько — восемнадцать часов на ставку?
- Да, получается, зарплата в полтора раза снизится. Или в два.
- Заметь, она обещает, что в этом году ничего не будет. Я легко верю, что этот год она закроет какими-нибудь надбавками. Самое интересное начнётся в следующем году. Вот я уже предвижу, что в следующем году все, кто останутся здесь, получат жирный кукиш.
- Кстати, а за учёную степень при этом будут доплачивать?
- Не знаю. Вроде бы в школах за степень что-то дают, какой-то повышающий коэффициент в тарификации. Можно посмотреть, но так лень в этом всём копаться...
- С этим пунктом тоже разобрались, - продолжала Бабель. - Я спросила Татьяну Ивановну, и оказалось, что большинство из вас работать учителем не могут — точнее, могут, но по очень низкой тарификации. Это, разумеется, ни вас, ни меня не устраивает, потому что в нашей школе замечательные и очень опытные учителя. У меня пока что не было времени придумать, как можно решить эту проблему, но уверяю вас, что она будет решена. Причём будет решена так, чтобы всем вам было удобно. Самый простой способ, конечно, отправить многих из вас на курсы повышения квалификации, но это занимает много дополнительного времени, и не всем они будут удобны. Повторяю: мы придумаем, как решить эту проблему. Скорее всего, мы устроим педагогические курсы прямо в стенах школы, чтобы вы могли их посещать без отрыва от основной деятельности. Возможно, будет какое-нибудь альтернативное решение, но этот вопрос обязательно будет решён.
Теперь о средней заработной плате. Вы прекрасно знаете, какая борьба идёт в нашей стране, чтобы вывести заработную плату на приемлемый уровень. Наша школа очень сильно отстаёт по этому показателю, и внешнему человеку может совершенно несправедливо показаться, что уровень сотрудников здесь также невысок.
- Это она к чему? К тому, чтобы установить себе такую зарплату, чтобы средняя существенно выросла?
- Да, себя она, конечно, не обидит...
- А то знаешь же, как в Университете лихо отчитались по средней зарплате? Шестьдесят тысяч у них получилось. Конечно, ректорат миллионы получает, а простые преподаватели гроши, а в среднем шестьдесят тысяч и выходит...
- Средняя температура по палате...
- Мы тоже будем бороться за высокую среднюю зарплату. Сейчас средняя зарплата очень низка, потому что многие учителя ленятся и берут себе по шесть, по четыре, а то и по два часа в неделю — да, всего по два, и таких учителей немало! Этот год, повторяю, дорабатываем как есть, а на следующий такой ужасной ситуации быть не должно. Каждый должен получать достойную зарплату, но при этом иметь соответствующую нагрузку.
- Как же этого она добьётся?
- Она что, вообще не учитывает, что здесь половина совмещает интернат с Университетом?
- А уволит всех совместителей, и дело с концом.
- А, понятно. Так здесь вообще никого не останется.
- А здесь уже никого не осталось.
- Кстати, возможно, она будет считать суммарную нагрузку, здесь и в Университете...
- Ты серьёзно в это веришь?
- Так было бы разумнее...
- Ты веришь в наличие разума у неё?
- Ну мало ли...
- И потом, вот я работаю не в Университете, а в ядерном институте. Это как считать будем?
- А ты же отсюда уходить собрался...
- Это я к примеру...
- Следующий вопрос — календарные планы и рабочие программы. Я успела только краем глаза посмотреть на них, но мне сразу же стало понятно, что они никуда не годятся. Во-первых, многие программы уже просрочены, нужно заменить их более современными. Все написанные программы — все! - написаны в жанре отписки. Может быть, кто-то из вас думает, что этого не видно проверяющим, так я вас уверяю, что вы ошибаетесь. Это видно моментально. Поэтому каждому преподавателю необходимо будет написать рабочую программу и поурочно-тематическое планирование. Обращаю особенное внимание для любителей писать липу: это планирование должно совпадать с тем, что вы будете вести. Не надо никакой отсебятины, всё должно соответствовать действительности. Тема каждого урока должна быть прописана заранее. У вас как раз будет свободная неделя, чтобы заняться приведением программ в надлежащий вид.
Снова шепоток.
- Она вообще, что ли, сбрендила?
- Она думает, что на каникулах мы отдыхаем?
- А у меня студенты...
- Тут почти у всех студенты.
- А откуда я знаю, сколько у меня займёт та или иная тема? Это ведь от детей очень сильно зависит...
- Вообще-то ты должен знать это ещё до начала года.
- Особенно если класс только что набран, и никто ещё не знает уровня детей.
- В средних школах именно так...
- А мы что, средняя школа?
- А ты не слышал? Мы больше не СУНЦ...
- А я принимал участие в написании старых программ. Это несколько суток почти непрерывной работы. Сделать это всё за каникулы — почти утопия.
- Господа, тишина! Я понимаю, что вам не хочется писать программы, но сейчас это необходимо. Переходим к следующему... В Университете вовсю идёт сокращение штатов, потому что штаты и без того очень раздуты. Скорее всего, это коснётся и нас. Три года назад соотношение штатных единиц к количеству обучающихся было чуть больше единицы — точные цифры есть у меня в бумагах. Это значит, что каждый сотрудник мог взять за руку одного ученика, и при этом все ученики были задействованы. Сейчас это соотношение не такое весёлое, около 0,8. Возможно, после следующего сокращения будет 0,6, но я приложу все усилия, чтобы оно уменьшилось не слишком сильно. Но и в этом случае каждый из нас мог бы взять двух учеников и следить за ними. За двумя учениками следить совсем нетрудно, правильно? Это я плавно перехожу к следующему пункту повестки. Вопросы есть?
- Есть. Когда мы начнём обсуждать итоги четверти?
- Сейчас я как раз перехожу к этому вопросу. Мы многое обсудили, но всё-таки главным звеном нашей школы являются дети. Теперь переходим к детям. Как вы видите, в школе в самом конце четверти произошли серьёзные изменения. А от любых изменений, как известно, страдают в первую очередь дети. Страдают из-за того, что мы что-то не согласовали между собой, а они-то ни в чём не виноваты. Многие из вас сами являются родителями, и вы понимаете, что это совершенно недопустимо. Поэтому я приняла решение, что в этой четверти никаких изменений не будет. Все будут учиться так же, как учились. А по итогам следующей четверти можно будет что-нибудь обсудить.
И ещё один момент. Я знаю, как на наших педсоветах безжалостно обсуждается: Иванова — отчислить, у него три двойки! Петрова — отчислить, хотя у него две двойки, но всё равно отчислить. При этом никто не отдаёт себе отчёт в том, что перед нами живые дети, со своими заботами и проблемами. А что такое оценка? Когда вы ставите двойку в четверти — кому вы ставите эту двойку? Ученику? Ошибаетесь, дорогие вы мои. Вы ставите оценку не ребёнку, вы ставите оценку самому себе. Вы говорите, что ребёнок не усвоил материал. Но он ведь у вас его не усвоил! Это вы не попробовали его научить. Я знаю, многие даже не берут за труд разобраться, по какой причине ребёнок не написал контрольную, ко мне недавно подходила мама одного из детей и жаловалась. Так что двойки, уважаемые, в первую очередь, ваши недоработки! И я буду жёстко требовать, чтобы все недоработки были исправлены.
Горыныч не выдержал и поднял руку.
- Да, пожалуйста! - сказала Бабель, глядя на него.
- Правильно ли я понимаю, что двоек теперь вообще нельзя ставить?
- Нет, неправильно. Но за каждую поставленную двойку учитель должен будет сказать, за что именно получена эта двойка, и как её можно исправить.
- То есть отчислять нельзя будет? Если каждая двойка должна быть исправлена?
- Почему же, отчислять иногда можно. Конечно, если ребёнок раз не исправил, два не исправил, три не исправил — такого ребёнка можно и нужно отчислить, хотя и в этом случае предварительно стоит разобраться, почему он не исправился. Может, у него дома положение тяжёлое, а мы его ещё усугубим, отчислив его? Такое вам никогда не приходило в голову?
Наталья Никаноровна провела острым взглядом по залу, точно бритвой полоснула.
- Но, разумеется, хочется, чтобы мы никого из детей не отчисляли. Это ведь показатель нашей работы. И уж конечно же, отчислять такими пачками, как это делается сейчас, ни в коем случае нельзя. Университет тоже борется за то, чтобы процент отсева был как можно меньше, потому что большой отсев является отрицательной характеристикой учебного заведения. Представьте себя на месте родителя, который отдаёт своё чадо в такое заведение. Если вы знаете, что половина учеников отсеется, вы и ребёнок заранее понимаете, что он может оказаться в числе этой половины. И какое отношение у него будет? Да он дрожать и бояться начнёт, а не учиться! Потому что, повторюсь, большинство двоек — это недоработка учителя. Я уже молчу о том, что о каждой двойке — не четвертной, а текущей, повторяю, текущей! — следует извещать родителей.
- Так занялась бы этим, вместо того чтобы проповедовать, - шепнул Горыныч. - А я с удовольствием посмотрю, как она будет извещать родителей, которые находятся за две тысячи километров отсюда.
- Детей нужно не только обучать, но и воспитывать. И мы в последнее время стали совершенно забывать про воспитание. Вот, например, скажите, пожалуйста, кто из вас на уроках говорит про то, насколько велика и хороша наша Родина, насколько могуча наша держава? Ведь никто, могу поспорить, что никто. Разве дети после этого вырастут патриотами? Нет, они в первый же удобный момент уедут работать за границу. И уезжают. У меня есть статистика, что шестьдесят процентов тех, кто выпустился у нас семь лет назад, сейчас живут за рубежом. Шестьдесят процентов, понимаете? Это больше половины. А разве для этого создавался наш интернат? Нет, он создавался совсем не для того, чтобы кормить и поддерживать зарубежную науку. Поэтому последней, и очень важной задачей, я вижу возрождение духовности и патриотическое воспитание молодёжи.
Горыныч закрыл руками лицо и тихо смеялся себе под нос. В этот момент он напоминал сумасшедшего, который смеётся без причины и никак не может остановиться.
- И я очень надеюсь, что вы все возьмётесь за воспитание наших детей, и возьмётесь их воспитывать правильно. Совсем рядом строится храм Всех Святых, возможно, они нам помогут, если мы не будем справляться сами. Возможно, наши ученики смогут на переменках прибегать туда помолиться — это совсем рядом, и никаких дорог переходить не надо.
- Да, или попы будут к нам на уроки приходить, - Горыныч не сдержался и громко откомментировал.
- А что в этом плохого? Что плохого? Вы думаете, наши дети хотя бы приблизительно знают закон Божий? Хотя бы половина из них сумеет прочитать без запинки «Отче наш»? А ведь православие — это основа нашей национальной идентичности, это основа всего русского. И этими основами пренебрегать нельзя.
Наталья Никаноровна выразительно посмотрела на Горыныча. По залу прокатились смешки. Национальность Горыныча была общеизвестна, да и Бабель является не самой русской фамилией.
- Кстати, смежный вопрос — про воспитателей. Если ребёнок нарушает режим, чья это вина? Я напомню, что большинство учеников у нас несовершеннолетние. Кто за них отвечает по закону? Вы, учителя и воспитатели. Значит, если ребёнок нарушил режим, то за это должны отвечать вы! Так ведь? А у нас идёт полнейшая безответственность воспитателей. Поймали ученика за распитием алкоголя — сразу отчисляем. Так ведь? Я уже молчу про саму формулировку, а стоило бы сказать. Предположим, что вы приводите своего ребёнка поступать сюда, а здесь красуются приказы об отчислении за употребление алкоголя. Отдадите вы ребёнка в такую школу? Я бы в жизни не отдала своего ребёнка туда, где пьют. Но у меня другой вопрос: а что делали воспитатели в это время? Куда смотрели? Понёс ли хоть кто-нибудь из них какую-либо ответственность за это нарушение? Нет, никто никакой ответственности не понёс, только дети. Где справедливость? Вы отвечаете за детей, а наказание несут только они. Исходя из этого, я считаю, что с употреблением алкоголя необходимо бороться гораздо строже. Теперь не только дети, но и воспитатели будут нести ответственность за нарушения режима. Потому что это ваша недоработка. Это ведь не так трудно — предотвратить нарушение. Тем более что нас много, я ведь уже упоминала — достаточно каждому взять за руки двух детей, и все дети окажутся под конвоем. Так неужели же трудно следить за детьми лучше? Ведь нетрудно же, правильно?
Бабель улыбнулась залу, как бы вдохновляя этой улыбкой на труд и на подвиги.
- Есть ли вопросы?
Вопросов почему-то не было.
- Тогда спасибо за внимание. Педсовет считаю оконченным.
Как только Наталья Никаноровна вышла, актовый зал стал гудеть, напоминая осиное гнездо. Все потихоньку двигались к выходу, и каждый стремился поделиться своими мыслями с окружающими.
- Я так и не понял: откуда она возьмёт нагрузку для каждого?
- А чего непонятного? Уволит половину и всё.
- А я и не хочу больше четырёх часов здесь работать. У меня ещё студенты.
- Вот тебя и сократят, а твои часы отдадут кому-нибудь...
- Так а что, вон сколько часов физики свободно — бери не хочу...
- Только никто же не возьмёт...
- Почему не возьмёт? Валентина Ивановна с удовольствием возьмёт...
- Ну если только она...
- А вы заметили, что она говорила только про этот год? А про следующий ничего не обещала?
- Обещала повысить среднюю зарплату...
- А вы знаете, как повышают в школах среднюю зарплату? Дают учителям по две ставки. Так и отчитываются: наши учителя получают среднюю по экономике зарплату. А то, что при этом они работают вдвое больше — никого не интересует.
- Потому что нужно не по средней зарплате отчитываться...
- Так это очень удобный параметр. Директор получает пятьсот тысяч, пятьдесят сотрудников — по десять тысяч, а в среднем выходит около двадцати тысяч.
- Потому что в нормальных отчётах нужно брать не среднюю зарплату, а зарплату десяти процентов самых высокооплачиваемых и десяти процентов самых низкооплачиваемых сотрудников...
- Нет, на это наши начальники не пойдут. Если такие цифры увидят массы, грянет революция...
- А так все знают эти цифры, только не видят...
- Да не грянет ничего. Наш народ совершенно инертен. Поводов для революции уже было предостаточно...
- Это что, я должен теперь за каждую двойку родителям звонить?
- Ты сначала их номер найди. Вот ты сколько родителей одиннадцатого «а» видел?
- Я, кажется, троих... нет, четверых...
- Вот то-то же. Они же все иногородние...
- Так предложила — пусть сама и извещает!
- Нет, это трудно, куда легче нас шпынять...
- Ну, пусть попробует ещё пошпынять...
- Да не это главное. Вон она как про название изгалялась...
- А что название?
- Слово «научный», мол, нельзя использовать...
- Да, теперь слово «наука» будет под запретом.
- Зато основы православия станут обязательными для изучения. Слышали ведь, что она говорила?
- Да, будем вместо физики учить православие... А вместо биологии — креационизм. - Алёна, ты ведь будешь учить детей креационизму? Учебник Вертьянова — и вперёд...
Смех вперемежку с горечью на устах тех, кто слышал, что такое учебник Вертьянова.
- Легко. Главное — сомневающихся вовремя на костёр отправить...
- Выгонять только нельзя, а на костёр отправлять, наверное, можно...
Но больше всех возмущалась Жанна Геннадьевна, поймавшая Губаря с поличным. Она выговаривала идущей рядом Светочке.
- Я вообще не понимаю, что она такое несёт. Она хоть сама-то понимает? Это, значит, я должна нести за это ответственность? Это весело говорить, что можно двоих взять за руки, но только ночью я одна на весь корпус, и в мужской половине один воспитатель на весь корпус. Что я должна делать? Ходить по комнатам всю ночь и смотреть, все ли спят? Я уже не говорю, что за такую зарплату вообще стыдно работать, но хотя бы что я должна делать? Вот я обнаружила выпивших. Что я должна делать? По её логике, видимо, ничего. Да и пропади оно пропадом, ничего больше и не буду делать, выпил — пускай, я ни слова больше не скажу! Зачем мне эта головная боль, когда я же ещё окажусь виновата?
- Наверное, она имела в виду, что пьянки надо предотвращать заранее.
- А как их заранее предотвращать? Днём у детей уроки, а потом — у кого факультативы, а кто просто гулять отправился. Я, что ли, со всеми должна быть рядом и следить, что они там покупают? Как я могу за этим следить? А теперь пожалуйста — этих выгнали, а теперь восстановили. Получается, что они во всём правы, а я должна нести ответственность? Да пропади оно пропадом, не буду ничего делать, пусть пьют, а я палец о палец не ударю.
- Вот Наталья Никаноровна и будет довольна — избавились от пьянства...
В коридоре Семёнов вновь столкнулся с Горынычем.
- И что ты об этом думаешь?
- А что думать? Я же вчера всё сказал вам. Но вы не послушали. Вот и увидели сейчас, и потом ещё будете наблюдать. Интерната больше не существует.
Семёнов поморщился.
- Теперь в интернате искоренили слово «научный», - продолжал Горыныч, - а значит, умным детям здесь делать больше нечего. Нечего делать и преподавателям, которые на умных детей ориентируются. Азарова ещё вчера уволили. Ты подожди, сейчас главным методистом назначат нашу незабвенную Валентину Ивановну, тогда всё будет совсем хорошо. Она за последние два дня уже помолодела лет на пять, стала выглядеть куда увереннее.
Семёнов невольно оглянулся — нет ли рядом Ровиной. Но Горынычу, похоже, было всё равно.
- Биологов она, кстати, неплохо учит. Её ученики ЕГЭ не заваливают.
- Ещё бы наши ученики этот ЕГЭ не могли написать!
- Напрасно ты так. Я иногда учу биологов, так вот у них с физикой всё далеко не блестяще. Валентина Ивановна честно выполняет эту работу.
- Знаешь, в чём разница между Азаровым и Валентиной Ивановной? - голос Горыныча сделался очень резким. - Кроме банальной, что он знает физику, а она не знает? Азаров ориентировался исключительно на лидеров. Те, кто послабее, ему были абсолютно неинтересны. А Валентина Ивановна ориентируется на хвост класса, и у неё в пролёте оказываются лидеры — они недополучают знания. И вот теперь сменилась парадигма. Раньше беспокоились о голове, а теперь о хвосте будут. В этом и разница.
«Она сама как её питомцы,» - вспомнил Семёнов собственную мысль.
- Это как домашних животных заводить. Можно взять клубного и совершенно здорового, а можно выхаживать больного питомца, радуясь, что он становится здоровее.
«Не те слова, - подумал Семёнов после того, как сказал последнюю фразу. - Дурацкая тема, приходится слова аккуратно подбирать, чтобы тебя поняли правильно и не обвинили во всех смертных грехах.»
- Больных тоже лечить надо, - ответила Надя, до сих пор безучастно стоявшая рядом.
- Но если меня интересует селекция, я не буду подбирать больное животное на улице. Если наша цель — улучшить породу, то нам нужны самые здоровые экземпляры. Или если мы хотим спасти вид от вымирания, разводя его в неволе — тут тоже нужны здоровые особи. Такова наша специфика. Этот интернат был создан для тех, кто имеет здоровые мозги. Кто хочет и может учиться, и кто может потом двигать вперёд науку. Кто не может или не хочет учиться — до свидания.
- А теперь этого «до свидания» не будет.
- Жалко интернат, - сказала Надя.
- Жалко. Но всё имеет своё начало и свой конец.
- Не надо так говорить.
На щеках Алексея обозначилась пара морщин.
- Рано или поздно это бы всё равно случилось. Если в интернат принимать тупых детей богатых родителей, то ничем другим это кончиться и не может.
- Ты хочешь сказать, что этот процесс тоже эволюционный?
- А, эволюционный процесс? - раздался рядом с ними скрипучий голос, который мог принадлежать только одному человеку. - А я всё-таки предпочитаю креационизм. - Илья помолчал немного, выразительно посмотрел на Семёнова — впечатлился ли тот последней фразой. Видимо, Илья счёл, что Семёнов впечатлился недостаточно, и повторил: - А я предпочитаю креационизм.
- В каком смысле?
- Очень просто. На самом деле то, что мы наблюдаем как эволюцию, вполне можно объяснить и разумным замыслом. Но верующие не могут. У них бог является всемогущим и всеблагим, потому что надо ему молиться, и от этого у них все проблемы с объяснениями.
Горыныч и Семёновы молча уставились на Илью.
- Но стоит только отказаться от тезиса, что бог всемогущ, как сразу всё встаёт на свои места, - продолжал вещать Илья. - Я не понимаю, как такая простая вещь не приходит в их головы. Вот ты представь себе, что ты живёшь в матрице. Что ты — часть проги. Представил? - Илья сделал паузу. - Для тебя программер кто? Правильно, бог. Он же написал эту прогу. И ты, конечно, будешь считать его всемогущим, коли он одной кнопкой тебя стереть может. Тебе даже в голову не придёт, что эту прогу писал не один человек, а команда. И эта команда состоит из троечников и лентяев, средненьких выпускников вот этого СУНЦа, которые пишут так, что руки бы им за такое оторвать и засунуть туда, где этим рукам самое место. И вот кодит такой горе-программер, генетический код пишет, и каждый раз, когда создаёт новый вид, он просто берёт бэкап и добавляет к нему новые костыли. Этим и объясняются все баги, которые любят приводить дарвинисты как несостоятельность разумного замысла — возвратный нерв или строение глаза у позвоночных... А просто программеры, которые этот разумный замысел кодили, были хреновые, да ещё и команда не слажена. Наверняка они ещё и торопились, потому что вот через шесть дней проект сдавать надо, а у них конь не валялся... Я такое постоянно наблюдаю, очень многие программеры — такие же недоучки.
- К чему это ты?
- А динозавров никаких вообще не было. Если вы обнаружили их кости, с чего вы решили, что они существовали? Может быть, это были бэкапы, которые вообще не прошли отладку? А файлы остались, и мы их теперь находим в виде окаменелостей. И теперь всё гадаем — как же они должны были выглядеть? А никак. Это просто фейловые версии, которые так и не успели отладить.
Илья посмотрел сквозь Семёнова.
- И эти твои глобальные катаклизмы, когда дохло большинство видов. Не было никаких катаклизмов, а было лишь несколько попыток поднять проект, чтоб хоть как-то работал. Но он не работал, а лишь вешал систему, и приходилось делать рестарт... И только теперь этот проект худо-бедно работает, глючно, но хоть как-то. И не молиться нужно этим создателям, а руки поотрывать, чтобы больше таких глючных программ не писали. Я в компкласс ещё. Удачи вам!
Илья помахал на прощание рукой и исчез. Горыныч почесал голову.
- Интересно, он в это действительно верит, или на ходу придумал?
- Наверняка придумал. Скорее всего, только что.
- Он любит такие байки.
- Только знаешь в чём основной прикол? Эта его теория неразумного замысла, так её удобнее всего называть, по сути ничем не отличается от теории эволюции. Потому что естественный отбор — это и есть попытка дописать плохо работающий код, чтобы этот код работал чуть получше.
- Интересно, - подытожил Горыныч, - как тогда называется попытка дописать плохо работающий код, чтобы он совсем перестал работать.