ЦАРСТВА ЖЕЛАННЫЕ (из книги "Идущие к себе")
1. В атмосфере
Великий дух, обнимающий Вселенную, имеет много детей: есть божественные, чье бессмертное добро высоко и непререкаемо, есть рожденные силами природы, но имеющие разум и душу. И порой все они могут влиять на путь человека, на земные его обстоятельства.
Весьма энергичные особы, которые собрались в одну предгрозовую ночь под куполом земной атмосферы были сущностями ментальными, то есть душу-то они имели, но и все. И только. А еще они были шаловливыми и, по собственным меркам, юными, не более четырех веков с момента рождения. Только разве это солидный возраст для духовно богатых бессмертных личностей? Это у людей чем духовно богаче, тем, как правило, бедней, а у них, у духов, этот вид обогащения весьма даже в почете, за неимением другой - то валюты. Так что за знанием охотиться было полезно и возможно, а вот тело иметь материальное – это фигушки. Я хочу сказать, есть же чему позавидовать, даже если ты, к примеру, бессмертный ментал. Жизнь интересна!
Так же считали и наши незримые герои, томимые ревностным и пристрастным любопытством и потому близенько подлетевшие к обычному провинциальному городку европейской части матушки - России. Заводилой был некто с сущностью Авторитетного руководящего таланта ( сокращенно АРТ), за ним поспевала Личность энергичная, но сентиментальная ( Лэнс), за ними увязалась Решительно одухотворенная натура, то бишь Рон. Эти двое последних, она и он, всюду следовали за лидером, причем, за каждым, причем, каким бы он ни был. За этими, как бы карьеристами логично пристроился « Борец истинный, никак не преклонный» – Бинин, а догонял цепочку дух «Немного эксцентричный, но справедливый интеллигент», то бишь Нэнси.
Мужского или женского пола они, разумеется, не имели, но вот Нэнси, к примеру, по сущности своей скорее не «была», а «был» неким то ли настойчиво уравновешенным, то ли эмоционально наблюдательным интеллектуалом, и именно он произнес первое резюме по поводу увиденного внизу:
-Люди суетятся, толкаются и унижают друг друга. Интересно.
-Унижать несчастных – это же непростительно! – возмутился Рон
-Все от безверия, - яростно добавил Бинин, - прежде атеистов на кострах жгли, был порядок.
-Ты кровожаден! – воскликнула Лэнс, - до сих пор я не знала, кто рядом со мной, теперь я поняла.
-Хватит!- приказал Арт, - от вашего ментального визга ничего не изменится, спорить надо логично, по плану, однако с учетом конкуренции.
-Это как?
-Предлагаю игру: выбрать нескольких из этих обиженых-разуниженных, переместить их духовную сущность в мир, соответствующий их тайным желаниям, и поглядеть, станут ли они и сами мучить собою окружающих. Если нет – пусть люди живут и развиваются, если же все окажутся злобными и никчемными, тогда…
-Не к чему им жить!- воскликнул Бинин с явным удовольствием, - а то гордятся, тела у них, видите ли, есть…
-Справедливость и духовность– наш святой закон, - поддержал Рон
-Вы просто завидуете людям, вы негуманны! – воскликнула Лэнс.
-Не будем ссориться раньше времени,- сказал Нэнси, - посмотрим, что из этого выйдет. Ну и выходки, однако, у нас! Это нечто…
-Так кто станет первым испытуемым?
-Обиженный словом!
-Обиженный бедностью!
-Обиженный утраченной карьерой!
-Обиженный любовью!
-Уступим даме, - важно сообщил Арт, представляя, как поправил бы галстук, будь у него солидная фигура в солидном костюме, - итак – любовь…, пусть будет «обиженный любовью»
-Или обиженная, - в голос сказали Лэнс и Нэнси: первая из принципиальных соображений, второй – из познавательных.
2. Инна, любовь и все, что около
Инна числилась в тех, кто не прочь, но была решительно против. «Против» - это вообще такая позиция, очень удобная, если тошнит частенько. Она позволяет повернуться и наплевать на всех по пути к тазику.. Тошнило Инну не по причине собственной прошлой любви, что было бы не обидно, а по причине многочисленных увлечений своей легкомысленной и расчетливой матери. А еще по причине своей же тайной карьеры, в которой ей, как приме театра, доставались роли и редкое материальное, то бишь шмоточное, вознаграждение, а матери – деньги, неизменно и с успехом заменявшие ей овации. Короче говоря, Инна соблазняла денежных пузанов и по-тихому включала запись на заре самого интересного, а мамка ее, подкатив к началу красноречивого разгуляя, разворачивалась к обидчику грудью и талантом, и он смывался, с облегчением отстегнув немалую мзду.
Но Инна мечтала о любви. Тихо, робко, почти для себя самой неслышно. И все, что удавалось девушке прикарманить, вырвав это из цепких рук родившей ее атаманши, она посвящала этой своей мечте. Она одевалась по моде и покупала дорогие духи лишь ради нее. Ради нее, а не ради тех, местного разлива, торгашей, нередко далеких от семейного счастья, которые гордо, блудливо и подозрительно косились на нее в своих трусах в цветочек и дырявых носках. Были в ее контингенте и обладатели белоснежных трусов, от них тошнило немного поменьше. Если только они не являлись к тому же сторонниками ароматерапии. Обильно политых духами мужчин Инна терпела с остервенением. В конце концов, ей было только 16, она лишь выглядела старше и потому знала: шантаж может продлиться еще года два.
Надо отдать должное матери: на съемную квартиру, куда Инна приводила незадачливых любителей недооформленных женских тел, она поспевала вовремя, под настоящий интим дочь не подставляла. Видно, и того, что есть, хватало мамаше с лихвой, да и побаивалась подрастающей-то силы. Но Инна ненавидела ее тихо, то есть пока еще с тихой, еще неуверенной и незрелой яростью. Ей уже нравилось утирать нос одноклассницам, изредка появляясь в дорогих шмотках и украшениях, но эта была лишь часть ее, однако была и другая.
Инна хотела любить! Она, конечно, мечтала о стройном смуглом принце, который прижмет ее к сердцу и увезет туда, где не надо будет думать о пропитании и чувствовать стыдливое омерзение, глотая несвежее дыхание стариков. Но это было не все. Еще девушка хотела ощущать тревожное и изнывающее от счастья биение своего сердца в унисон с сердцем мужчины, ее мужчины, способным дать ей наслаждение и принять ее заботу. Этого требовала от Инны ее собственная пробуждающаяся женственность, и голос ее становился все громче.
В эту ночь, в эту знаменательную ночь, так многое изменившую в ее судьбе, Инна тусила в клубе, куда ее притащил Вован, нелюбимый, но жутко богатый. Богатый, но скупой и по-дурацки хитрый. В этот клуб по четвергам девушек пускали бесплатно, но он думал, что Инна не узнает. Вот жадюга! И это с его-то колбасным цехом! Но Инку на мякине не проведешь, не таковская. Она тоже хитра и у нее на этого лопуха были свои планы. Инна моргала густо накрашенными ресницами и, не слушая болтовню спешащего на заклание жирного борова, периодически кивала головой в знак согласия.
А в это время на сцене начал свой танец молодой парень, мужчина. Какой красавец! Как танцует! Она лишь глянула на него и не смогла оторвать взгляд. Он отлично двигался! Там, где сужался его гибкий торс, тело выписывало такие круги, как будто этот малый крутил обруч. Сильные ноги подбрасывали его вверх, широкая грудь и плечи блестели от пота. Даже элементы брейка были ему нипочем. Когда танцор завершил выступление и поклонился, Инна постаралась встретиться с ним взглядом и замерла от восторга: глаза были серыми, темно-серыми, они прятались в густых смоляных ресницах. Волосы тоже были черными, очень черными, такими, какие здесь бывают разве что у цыган. Но он такой милый, такой курносый…
Еще не зная его, она таяла от нежности, ей хотелось гладить его как маленького, но подчиняться ему, как старшему. Она не могла сопротивляться такому влечению, она не знала, что это вообще возможно. И потому плыла по течению и была этим довольна.
В ее случае это не означало бездействия, это значило, что она будет добиваться цели, не отвлекаясь ни на что другое.
Потом, в течение целого сезона она ходила в тот клуб по четвергам. Далеко не всегда одна, ведь ей нужно было прикрытие от матери, от ее корыстного ока, но иногда и без сопровождения. В такие вечера и в такие ночи она откровенно строила глазки своему избраннику, и ей было наплевать, что тот о ней думает. Потом разберется! Он был ее тайной, тщательно оберегаемой от мамаши, которая скоро вообще свихнется со своими вырубающими таблетками и на почве денег.
- А хоть бы ей сморщиться, как листку в предзимье, да и улететь с ветром!- думала Инна о матери в мгновения лирических настроений. В иные мгновенья мысль ее была короче и определеннее: «а хоть бы она сдохла!» Определенные мысли появлялись, когда приедалась глядеть в мутные, пьяные глаза.. А ведь матери всего-то 33 года, она родила дочку в семнадцать лет от первого из своих многочисленных любовников и до сих пор твердила, что помнит и любит Инниного папашу. Любит, как же! Такую бы любовь да врагу своему в подарок – долго на свете не заживется. Мать мужиков начала менять, как перчатки, когда Инке не было еще и семи. Только вот помогали они ей недолго и нешибко. Она, ее дочь, в этом куда лучше преуспела, на ней весь этот чертов бизнес держится. На ее гладких русых волосах, синих глазах, стройном теле. А еще на ее изворотливости, на ее уме, про который ничего не знали школьные училки.
Благодаря этому ей удавалось все, благодаря этому она познакомилась, наконец-то, и со своим стремительным красавцем-танцором. Звали его Дэн, то есть Денис.. Она сама предложила проводить себя и прогуляться под утро той ночи, когда ей удалось вырваться сюда без мужика и найти объяснение для матери. Это было доброе утро, утро апреля.
Было уже совсем не холодно, но Инна сделала вид, что зябнет. Дэн намек заметил, обнял ее и поцеловал. Инна не понимала, почему этот парень так на нее действует. Уж поцелуев-то у нее было воз и тележка! Но его губы, его твердая грудь, прижатая к ее груди, его руки, притянувшие ее бедра, бросали в жар похлеще любой парилки. Она просто таяла рядом с ним, ее тянуло быть ближе, ближе и ближе, ей не хватало близости, она глотала воздух судорожно, как рыба на берегу, ей хотелось проникнуть под его кожу. Она испугалась, что упустит его – и все! Она готова была пойти за Денисом куда угодно, ее не смущало то, что они почти не говорили, что она ничего об этом клубном танцоре, в сущности, не знает. Это успеется! Инна чувствовала страсть и была благодарна за эту страсть, ведь она, хоть и не до конца, знавала многих. И они ухитрились все же снять комнату на целых три часа, и провели эти три часа в постели.
Дэн очень удивился, обнаружив, что он у Инны первый. Тем более, что она прямо таки рвалась навстречу ему всем своим телом, всем своим существом. Он был с ней груб, был таким, как хотел, а теперь стал нежнее, извинялся, гладил. Даже резкие скулы мужского лица показались юной женщине не такими уж резкими. Как она была счастлива в это утро, свернувшись в клубок от боли, как была счастлива! Еще целых три месяца переполняла Инну тайная радость. Но возбуждение чувствовалось в ней, в любом ее жесте.
И мать начала замечать, начала подозревать что-то. А потом она их выследила.