Сергей Юрьевич Польский отдыхал в кресле, периодически отхлёбывая чай из своей огромной кружки и после каждого глотка вытирая усы, на которых оседала значительная часть жидкости. Он пытался привести в порядок свои мысли, и он знал, что это ему удастся, если у него будет хотя бы полчаса свободного времени.
Не удалось. Мобильный телефон зазвонил, настойчиво призывая его к ответу. Польский взял его в руки и посмотрел, кто звонит.
- Ну что тут сделаешь? Придётся отвечать, - пробормотал он.
Звонила его бывшая жена, и Польскому не требовалось снимать трубку, чтобы понять, что обещает этот разговор. Таня звонит только тогда, когда ей от него что-нибудь нужно. Как правило, денег.
«Никогда не женитесь на пятикурсницах,» - многократно повторял Польский своим коллегам. Если кто-нибудь собирался жениться на пятикурснице, Польский уговаривал его подождать годик. В основном безуспешно.
С Таней он познакомился, когда она была студенткой, а сам он работал в астрономическом институте. Теперь, с высоты своего возраста и опыта, Польский понимал, что не следовало с ней встречаться, но тогда не понимал. Он помогал ей сдавать экзамены, рассказывая заново практически все университетские курсы. Он делал вместе с ней курсовые — одну наполовину, другую сделал полностью за неё. Она была ему очень благодарна.
Когда она была на пятом курсе, Польский сделал Тане предложение. Таня согласилась, и они сыграли скромную свадьбу.
Позже, анализируя свои неудачи, Польский посмотрел, сколько студенток на каком курсе учится, и про каждую попытался узнать, зачем она пошла в Университет, да ещё на физический факультет. Он искренне поразился тому, какой высокий процент младшекурсниц в открытую отвечают, что они пошли сюда, чтобы найти себе мужа. А сколько ещё думает так же, но не признаётся вслух! И это младшекурсницы, а ведь с годами люди становятся только циничнее.
Итак, Таня, скорее всего, относилась к той же категории студенток. Она бы, может быть, и не вышла за Польского, но срок её обучения подходил к концу, и надо было думать, что же делать дальше. Можно, конечно, поступить в аспирантуру, но для этого нужно было написать хороший диплом. Кроме того, аспирантура не снимает проблему, а лишь оттягивает её на три года. После аспирантуры всё равно встанет вопрос, чем заниматься дальше. Поэтому замужество было наиболее привлекательным вариантом.
Весной пятого курса она стала жаловаться на боли в животе и говорить, что, похоже, она беременна. Потом, правда, беременность не подтвердилась, но за это время Польский успел написать ей значительную часть диплома. В итоге Таня выпустилась из Университета, положила диплом на полочку и никогда о нём больше не вспоминала.
Следующий год она занималась поиском подходящей работы, но почему-то ничего, что бы её привлекало, не нашла. Один раз она даже устроилась официанткой в кафе. Две недели говорила, что эта работа на самом деле очень интересная, ибо здесь можно пообщаться с разными людьми и узнать много нового, чему никогда не научат в университетах, а потом просто уволилась без объяснения причин — вероятно, интересные люди в кафе внезапно закончились. К лету ей уже основательно промывали мозги — и сам Польский, и его родители — что поступает она нехорошо, и что нужно заняться чем-нибудь полезным. И вот тогда она забеременела по-настоящему.
Теперь она поступала хорошо. По дому, правда, у неё почти ничего делать не получалось. Сперва она очень скверно себя чувствовала, у неё кружилась голова, стоило ей нагнуться, поэтому основную работу по дому делал Польский. А потом не давал покоя ребёнок, которого назвали Толиком.
Через полтора года после рождения Толика Тане осточертело сидеть дома. На няню денег не было, да и вообще денег было мало и ни на что толком не хватало. Поэтому Таня просто-напросто сбежала из дома с Толиком, как только появилась такая возможность. А возможность появилась — как раз тогда она познакомилась с предпринимателем, у которого деньги водились — хоть и не миллионами, но их всё равно было побольше, чем у Польского. «Ну что я буду с этим астрономом делать — звёздочки считать? - объясняла она тогда своё решение. - Он же гол как сокол, а ребёнка нужно обеспечивать.»
Они развелись. Следующие два года Польский не видел Толика совершенно, потому что Таня с её новым мужем, Евгением, переехала в другой город. Его многочисленные попытки забрать на время Толика или хотя бы увидеться с сыном оканчивались неудачей. Таня была согласна отпустить Толика, но в последний момент всё срывалось: или Толик заболеет, да так, что приходится ложиться с ним в больницу, или просто планы резко менялись, потому что приезжала Танина мама и забирала Толика себе.
У Евгения начались какие-то проблемы с бизнесом. То ли он кому-то не понравился, то ли кто-то по его вине пострадал — неизвестно, но через два года Таня с Евгением переехали обратно. Теперь у Польского была возможность видеть сына, и эту возможность ему щедро предоставляли. Но он с ужасом осознал, что за эти два года сын очень сильно изменился. Он больше не был любознательным. Его интересовало только то, что стоит денег. И ещё Польский понял, что с Толиком ему совершенно неинтересно. Смысл видеть своего сына пропал напрочь.
Один раз Польский съездил с сыном в Италию. Италия Толику была неинтересна. Море ему было неинтересно. Венеция с ей каналами и гондолами, само собой, тоже неинтересна. Ему были интересны только магазины с игрушками и с мороженым, рестораны и прочие ярко-кричащие места. Больше Польский не предпринимал попыток съездить куда-нибудь с сыном или забрать его на какое-нибудь длительное время. Таня тоже не жаждала отдавать Толика, а в разговоре со своими знакомыми иногда попрекала его за это. «Ну что за отец такой — не хочет даже с сыном общаться,» - говорила она.
Но Толик рос, и его нужно было обеспечивать. Ему нужно было покупать одежду, ему нужно было лечить зубы — само собой, не в бесплатной клинике, нужен был компьютер, нужна мебель в его комнату, нужен велосипед, нужно было отправить его куда-нибудь в тёплое место, чтобы подлечить его хронический насморк. А Польский за это время превратился из рядового младшего сотрудника в известного учёного, защитил докторскую и стал директором интерната — словом, какие-то деньги у него были. И если Таня звонит ему, то она с него хочет ещё каких-нибудь денег, это наверняка. Польский со вздохом снял трубку, гадая, что же Толику нужно на этот раз.
- Алло!
- Алло, здравствуй! - раздался женский голос на том конце трубки. Польский с грустью подумал, как этот голос его волновал до рождения Толика, как продолжал волновать ещё год после развода. А теперь совершенно не волнует. Голос как голос. Разве что заставляет сразу представить, во что обойдётся этот звонок. Вся любовь к Тане была давным-давно выжжена.
- Я слушаю. - Польский взял деловой тон, потому что был уверен, что сейчас речь пойдёт о деньгах.
- Я про Толика. Ты же знаешь, что он сейчас в девятом классе.
- Да, знаю.
- Так вот у него есть проблемы в школе. Они были и раньше, если тебе интересно, хотя ты никогда этим не интересовался.
- Какие проблемы? - Польский произнёс эту фразу, подразумевая «Сколько нужно?»
- У него в конце года экзамены.
- Да, логично.
- И он рискует завалить математику.
- Как завалить?
- Очень просто, не сдать.
У Польского не нашлось слов. Он как-то не представлял себе, что экзамен в девятом классе можно не сдать. Теоретически он знал, что есть некоторый процент детей, не сдающих этот экзамен, и что этот процент не такой уж маленький, но никак не думал, что всё это коснётся его самого. В трубке повисла пауза.
- И... что ты предлагаешь?
- Я думала, это ты что-нибудь предложишь. Ты ведь директор этого, физико-математического как его там... Очевидно, с ним нужно позаниматься математикой.
- Хорошо. Давай я побеседую с ним и оценю масштаб бедствия.
- Давай. Давай я его привезу к тебе часа через два.
Такого радикального решения Польский никак не ожидал. Он не нашёл ответа.
- Ну хорошо, - ответил он.
- Тогда до встречи!
Таня положила трубку, не давая Польскому опомниться.
Польский начал думать про сложившуюся ситуацию. Проще всего найти ему репетитора, благо он является директором этого заведения. Конечно, в интернате не каждый бы взялся репетировать ребёнка, способного завалить экзамен — все привыкли иметь дело с контингентом поприличнее. Но найти репетитора в принципе нетрудно. Надя Семёнова, например, не привередничает и берётся за каждое репетиторство, если у неё есть свободное время. Но в этом случае придётся объяснять, кем ему приходится Толик. Польский представил себе такое объяснение, и ему стало невыносимо стыдно. Польский вдруг осознал, что ему всегда было стыдно — стыдно перед Таней, перед самим Толиком, стыдно перед собой. Он чувствовал себя виноватым в том, что у него нет никакого желания общаться с собственным сыном, а желания не было только потому, что он вырос совсем не таким, каким его хотел бы видеть Польский. Виноватым, потому что он пытается откупиться от сына деньгами, да ещё и недоволен, что дорого получается. Стыдно — но уже перед коллегами — потому что у него такой сын. И в воскресенье было стыдно, когда говорили про преемственность поколений в интернате. У него эта преемственность явно нарушилась. Чувство стыда за своего сына смешалось с чувством вины за свой стыд.
А как было бы хорошо, если бы Толик поступил в СУНЦ! Может быть, подготовить его, и пусть поступит? Да нет, ему это будет совершенно неинтересно. Вот он летает отдыхать в Турцию, а между тем знать не знает, где на карте находится та Турция — заходил у них как-то такой разговор. Нет, не будет он поступать сюда, хотя бы потому что здесь сложно учиться и нужно прикладывать усилия. Не будет.
Хотя зачем за него решать?
Польский посмотрел на часы. Нужно ехать домой, чтобы не привезли Толика раньше него. Вот это будет нехорошо. Пока ещё он должен успевать, но если вдруг в городе возникнет очень сильная пробка, может и опоздать. Хотя тогда и Толика не привезут через обещанные два часа. Он спустился вниз и вышел из здания.
Снова звонок. Может быть, Таня сейчас скажет, что она сама уже решила эту проблему? Да нет, конечно, так она не скажет. «И вообще с чего ты решил, что это звонит именно она?» - подумал Польский.
Он посмотрел на экран мобильника. Час от часа не легче. Теперь звонил первый проректор Университета Михаил Михайлович Ягунов. И, учитывая сегодняшнюю проверку, вряд ли с мирными целями.
- Здравствуйте, Сергей Юрьевич! Вы бы не могли заехать ко мне сейчас?
Без предисловий, без дежурного «как дела».
- Сейчас?
- Да, лучше сейчас.
- Но я должен быть скоро в другом месте...
- Я не займу у вас много времени.
- Хорошо, попробую сейчас подъехать...
В трубке раздались короткие гудки. «Интересно, в каком из этих двух мест мне меньше не хочется быть? - подумал Польский, подходя к машине. - Как-то много становится таких мест. Хоть не выходи из интерната.»
В Университет он приехал через полчаса. Зашёл через главный вход, кивнул охраннику. Вертушка турникета сейчас свободно вращалась, пропуская всех желающих. Польский прошёл во внутренний дворик, поднялся на второй этаж ректорского флигеля. Привычным жестом распахнул дверь, на которой было написано золочёными буквами: «Первый проректор Университета Михаил Михайлович Ягунов». Первое помещение — маленькая прихожая, которую посетители даже не всегда замечали. Во втором работали помощники проректора. Польский безлично поздоровался с ними, но никто из них не поднял головы — наверное, он поприветствовал их слишком тихо. Да и не им был нужен Польский, а человеку за деревянной дверью. Польский направился к этой двери. Один из помощников вскинул на него взгляд, явно собираясь сказать «Вы куда?» или «Туда нельзя», узнал Польского и ничего не сказал. Польский вошёл в следующий кабинет, куда простые смертные уже доступа не имели. В кабинете находился высокий брюнет в полном расцвете сил.
- Добрый вечер! - вежливо сказал брюнет. Обычно таким тоном желают доброго вечера, когда хотят этот вечер испортить.
Польский кивнул в ответ.
- Как прошла сегодняшняя проверка?
«Это он вызвал меня, чтобы спросить про проверку? Или это вопрос для затравки?» - подумал Польский.
- Прошла.
- Это я знаю, что прошла. Итоги-то каковы?
- Нам выдали указание уволить преподавателей и нанять вместо них учителей.
Ягунов кивнул в ответ. Совершенно очевидно, что он уже знал об итогах этой проверки.
- И что вы собираетесь с этим делать?
- Ничего. Мы же являемся подразделением Университета, так что это требование не может быть законным.
- Тем не менее оно поступило. Как получилось, что это указание поступило?
- Я не знаю, им были показаны все документы...
- А что вы сделали для того, чтобы этого указания не было?
Польский почувствовал себя зажатым в угол. Разумеется, Наталья Никаноровна с ним уже пообщалась.
- А как вы думаете, - продолжил Ягунов, выдержав небольшую паузу, чтобы стало ясно, что ответа на предыдущий вопрос не последует, - что было причиной этой проверки? Ведь она явно была внеплановая.
Этот вопрос также звучал как утверждение.
- Я думаю, его спровоцировали родители одного из детей, обучающихся у нас.
- Стало быть, вы плохо работаете с родителями, если возникают такие ситуации.
- Там родители совершенно безумны...
Польский смолк под пристальным взглядом Ягунова, поняв, что сморозил глупость. Называть безумным депутата законодательного собрания в официальном месте никак не годилось.
- Одним словом, я очень недоволен вашей работой как директором СУНЦ. Я обещал вас не задерживать, поэтому ничего более говорить не буду. Выводы делайте сами. Идите.
Польский вышел из кабинета, гадая, как трактовать слова Ягунова. Буркнул что-то сквозь усы секретарям, вышел в коридор. Там он столкнулся почти нос к носу с Натальей Никаноровной Бабель. Она выглядела как с иголочки, словно у неё не было никакого общения с инспекторами. Бабель сделала вид, будто не замечает Польского; одно лёгкое движение — и она уже проскользнула в кабинет.
«Почему-то всё не слава богу,» - подумал Польский и вспомнил, что его ждёт следующая встреча. Посмотрел на часы, понял, что может и не успеть. Вздохнул, поправил усы и поехал к своему дому, который вдруг стал каким-то холодным и отталкивающим.
Толика привезли не через два, а через четыре часа. Машина приехала, высадила его возле подъезда и скрылась в извилистом проезде. Польский впустил сына в квартиру.
- Ну, здравствуй, - сказал он.
- Здравствуй, папа, - ответил Толик.
Ужасно фальшиво вышло у него это приветствие. Вероятно, потому что все сознательные годы словом «папа» он называет совсем другого человека.
- Ну проходи.
Польский давным-давно не занимался репетиторством и скорее знал понаслышке, что это такое. Наверное, надо сразу начать заниматься. Хотя родного сына нужно бы накормить. Или чаю предложить хотя бы.
- Ты есть будешь?
- Нет, папа, я не голодный.
- Ну тогда давай хотя бы чаю выпьем.
Польский поставил чайник.
- Ты какой чай пьёшь? Чёрный, зелёный?
Он снова поймал себя на мысли, что о своём сыне он не знает ничегошеньки — даже какой чай он предпочитает. И снова ему стало совестно.
- Всё равно. Я чай почти не пью.
Польский всё же налил ему чёрного чая.
- Ну рассказывай, в какие у тебя проблемы.
- Мне в школе сказали, что я не сдам ГИА.
- А ты сам-то как считаешь?
- Ну папа, откуда я знаю? Я же его ещё не сдавал.
Разговор явно шёл в тупик. Польский предложил ему задачу — определить, до какой высоты долетит камень, если его подбросить вверх со скоростью 20 м/с.
- Папа, это физика, а физику я не сдаю, - объяснил Толик.
- Вообще-то это математика. Движение-то у нас какое?
- Да откуда я знаю, какое движение?
Толик явно начал раздражаться от того, что отец у него такой непонятливый.
- Ну хорошо. - Польский вынул лист бумаги и ручку. - Реши тогда квадратное уравнение.
Толик посмотрел на квадратное уравнение и начал вспоминать формулу для его корней. Вспомнил он её, конечно же, неправильно, забыл двойку в знаменателе.
- Ну хорошо. Вот ты получил ответ. Как понять, правильный он или нет?
- А как это вообще можно понять?
- А ты подумай.
- Я не могу этого понять. Скажи, пожалуйста, правильно я решил или нет.
- Нужно, чтобы ты сам понимал, правильно ли твой решение.
- Как я это могу понимать?
- Вот и подумай, как это можно понять.
Польский понял, что они оказались в заколдованном круге. Надо как-то искать выход из него.
- А ты подставь.
- Куда подставить?
Польский уже хотел было сказать: «А ты подумай,» но вовремя спохватился. Эта фраза действовала на Толика примерно как красная тряпка на быка. Польский раньше не представлял, что предложение подумать для кого-то может являться оскорблением.
- В это уравнение.
Толик подставил. Польский увидел, что Толик неправильно возвёл сумму в квадрат, и отметил, что надо бы с ним сперва посмотреть формулы сокращённого умножения. Наверняка он их тоже не знает. Но сначала надо закончить с этой задачей. Толик получил какое-то длинное выражение и остановился.
- Так, что ли?
- А если сократить?
Толик сократил.
- И что получилось?
Толик ткнул Польского в свой ответ.
- И что этот ответ означает?
- Папа, ну откуда я знаю, что он означает? Я же говорю, что у меня проблемы по математике, а ты, вместо того чтобы что-то мне объяснить, наоборот, спрашиваешь меня. Зачем спрашиваешь? Я же тебе уже сказал: не знаю!
Польский задумался. Это был очень тяжёлый случай. Толик действительно не хотел думать. В интернате тоже хватает детей, которые не желают думать, но не до такой же степени. Толик сейчас больше напоминал слишком долго прослужившего солдата, наполовину превращённого в робота. Скажешь ему выкопать окоп чайной ложкой, и он радостно примется за дело. А подведёшь к сараю с инструментами, чтобы выбрал себе лопату — не сможет выбрать, слишком трудная задача.
- Куда ты потом собираешься поступать?
- В Академию управления.
- И кем там учат управлять?
- Да не знаю пока. Сперва нужно школу закончить.
Польский вспомнил про формулы сокращённого умножения. Естественно, Толик не знал ни одной. Тогда Польский попытался объяснить ему, как раскрываются скобки в выражении, и сказал, что если Толик это знает, то он может легко вывести любую формулу сокращённого умножения. Толик в ответ посмотрел на него так, будто Польский предложил съесть живого паука.
- Папа, мне к ГИА нужно подготовиться, а не скобочки раскрывать.
- Как же ты подготовишься к ГИА, если ты не умеешь ничего? Ты хотя бы смотрел задания ГИА?
- Нет, но они есть в книжечке.
- А у тебя есть такая книжечка?
- Надо купить.
- Давай ты купишь и сперва сам порешаешь что-нибудь, а потом уже обсудим, что конкретно у тебя не получается.
Толик замялся. Ему очень не хотелось самому, без присмотра отца что-то решать.
- Да у меня ничего не получается. Иначе бы разве я к тебе обратился?
Польский отхлебнул чаю и вытер усы. Он не знал, что делать дальше и как продолжать этот разговор, давно уже зашедший в тупик. Про поступление в интернат, конечно, тут речи не идёт. Мартынов покажется гением по сравнению с ним. Не говоря уже про вопрос, лежащий на поверхности: каково будет коллегам учить этого охламона, зная, что он директорский сынок?
Но Толик и сам готов был сменить тему для разговора.
- В остальном-то у тебя всё в порядке?
- Да, папа, только стол для компьютера совсем сломался, надо бы купить новый...
Это означало — надо дать на него денег. Польский прикинул в уме, сколько должен стоить компьютерный стол. Ладно, если только это, то ничего страшного.
А дальше разговор совсем скис, потому что оказалось, что спрашивать-то и нечего. И Толику не хотелось ничего говорить о том, как он живёт. Например, потому что тогда нужно рассказать что-нибудь про его семью, а тогда слово «папа» будет обозначать сразу двоих, а это очень неудобно. Не хотелось расспрашивать и Польскому — причина была аналогичной. И ещё он понял, что каждая фраза Толика его огорчает, а огорчаться сильнее ужасно не хотелось. И без того огорчений на сегодня выше крыши.
Польский выдал сыну пятитысячную купюру и распрощался с ним, сказав, чтобы он купил компьютерный стол и не забыл про книжечку для подготовки к ГИА. Толик пообещал не забыть.
Польский вздохнул с некоторым облегчением, когда Толик покинул его квартиру. Но облегчение было мнимым: проблема была отложена, но совершенно не была решена. Польский поймал себя на мысли, что ему, в сущности, всё равно, сдаст Толик ГИА или нет, и что если Толик больше не обратится к нему с просьбой, то он и не напомнит про подготовку. Польскому снова стало стыдно за собственный эгоизм. Плохой из меня отец, подумал он. Но что тут сделаешь.