Look in thy glass and tell the face thou viewest,
Now is the time that face should form another,
Whose fresh repair if now thou not renewest,
Thou dost beguile the world, unbless some mother.
For where is she so fair whose uneared womb
Disdains the tillage of thy husbandry?
Or who is he so fond will be the tomb
Of his self-love to stop posterity?
Thou art thy mother's glass, and she in thee
Calls back the lovely April of her prime;
So thou through windows of thine age shalt see,
Despite of wrinkles, this thy golden time.
But if thou live rememb'red not to be,
Die single, and thine image dies with thee.
Посмотри в зеркало и скажи лицу, которое ты видишь:
пришло время этому лицу создать другое,
так как, если ты не обновишь его свежесть,
ты обманешь мир, лишишь благодати какую-то мать*.
Ибо где та, чье невозделанное лоно
пренебрежет твоей пахотой?
Или -- кто настолько безрассуден, что станет гробницей,
чтобы из любви к себе не дать появиться потомству?
Ты -- зеркало для своей матери, и она в тебе
возвращает прелестный апрель своих лучших лет;
так и ты, через окна своей старости**, увидишь,
вопреки морщинам, это свое золотое время.
Но если ты живешь, чтобы не оставить о себе памяти,
умри в одиночестве, и твой образ умрет с тобой.
--------
* Т.е. лишишь какую-то женщину счастья материнства.
** Здесь "through windows of thy age" (через окна своей старости) можно
понять как "старыми глазами" или "в своих детях".
Пусть зеркалам изменчивым в угоду
Ты все еще любуешься собой,
Не предавай щедрот своей природы
И женщин благодати удостой.
Где та, чье невозделанное лоно
Пренебрегло бы пахотой твоей?
Иль, может, ты, поправ ума законы,
Гробницей стал для собственных детей?
Явив собой черты весны прелестной,
Ты - зеркало для материнских глаз.
Лишь так вернуть возможно в поднебесной
Златое время юности не раз.
Не сохранив в потомстве образ свой,
Ты сам умрешь и он умрет с тобой.