Есть всё-таки что-то холодящее кровь в смене места жительства, в коренной смене обстановки. Вот выходишь ты, скажем, на «Невском проспекте», оставляя позади затхлое метро и толпу непонятных, одноликих людей…
Преодолев препятствие в виде эскалаторов и дверей, ты очутился в артерии Северной столицы. На тебя смотрит памятник Кутузову и Казанский собор, в затылок тебе дышит Спас на крови. На канале Грибоедова по обыкновению много музыкантов, позёров, бродяг, спящих в самых несуразных позах. Даже трюкачи с мыльными пузырями попадаются.
Первые мгновения ты, ещё не совсем проникшийся снобизмом типичного петербуржца, восхищаешься всем, что тебя окружает. После – самое страшное, приходит осознание. Осознание одной простой, до чёртиков понятной истины: всё это – мираж.
Блестящая архитектура соборов и храмом превращается в груду камней, металлический козырёк «Зингера» начинает казаться куском старого, позеленевшего от сырости и времени металла, который неуклюже подкрашивают, «дабы вид не терял». Что же касательно людей – всё ещё прозаичней. Музыканты принимают облик бесталанных неудачников, позёры – самодуров, бродяги предстают мучениками, ну а укротители мыльных пузырей становятся классическими дельцами. Волшебство и шарм куда-то испарились.
Окончательно удостоверившись, что восхищаться тебе здесь абсолютно нечем, ты идёшь в «Дом книги». Достаточно насмотревшись на пустоту книжного прилавка, ты идёшь на кассу оплачивать немногочисленные покупки.
Вновь очутившись на пересечении канала Грибоедова и Невского, ты по привычке бросаешь взгляд по сторонам и по прямой возвращаешься в метро, пора домой. Домой, где тебя никто не ждёт, да и ты, что греха таить, никого не ждёшь. Оплатив поездку заранее заготовленным жетоном, твоя фигура начинает медленный спуск вниз. Всё сильнее в твоих ушах свист вагонов и всё слабее желание о чём-либо размышлять. Сжав скользкий поручень, ты устремляешь взгляд прямо на своё отражение – ехать тебе так довольно долго… И что за чушь у тебя в голове?
Передо мной то ли юноша, то ли моложавый мужчина со смазливым, даже слащавым лицом, облачённый в бежевое пальто и белую рубашку. Фигура в отражении – это я. Студент, восемнадцать лет, приехал из провинции. Впрочем, старательно делаю вид, что последнее – несуразица и вымысел.
«Если долго смотреть на отражение, то отражение начинает смотреть на тебя», - непонятно почему вспоминаются, на первый взгляд, абсурдные слова, укрытые пеленой какой-то непонятной таинственности.
«Станция метро «Сенная площадь»: переход на станцию «Садовая» к поездам пятой линии и станцию «Спасская» к поездам четвёртой линии», - протараторил монотонный мужской. Делать нечего – пора идти на переход.
Проскользнув в сутолоке к вожделенной лестнице, ведущей прямиком к поездам пятой ветки петербургского метро, я слышу «let it be», исполняемую под аккомпанемент саксофона. Есть всё-таки здесь и небесталанные музыканты. Даже денег не жалко – бросил в саквояж всю накопившуюся за несколько дней мелочь.
Свист вагонов затих, отворились двери, на платформу высыпали десятки куда-то спешащих людей. «Хорошо никуда не спешить», - думаю я, иронично поглядывая на полупустой вагон.
«Снова на меня уставилась эта слащавая физиономия. Аж тошно!», - сверкает довольно грустная мысль в моей голове.
Справа от меня сидят двое выходцев из Кавказа, внимательно изучающих объявление «Надежда - 24 часа», слева – пожилая женщина с томиком Асадова в одной руке и громоздкой чёрной сумкой в другой. Такое вот «соседство».
«Аа!», - вырывается из груди глухое подобие крика, тем не менее, удивившее сидящих рядом людей. Осознав то, что только-только произошло, я покрылся ледяным потом…
Ухмыльнувшись патологически тупым репликам двух озабоченных соседей, предвкушающих близость с «женой на час», я отвёл взгляд обратно на собственное отражение. Оно-то меня так сильно и шокировало: сменив ироничную улыбку на полюбившуюся мне гримасу лёгкого недовольства, я вновь начал погружаться в свои мысли, но спустя пару мгновений обнаружил, что лицо в отражении мне саркастично улыбается. Улыбается самым натуральным образом. Моргание не помогло – улыбка не исчезла, наоборот – она принимала всё более и более зловещие очертания, превращаясь в оскал.
Будучи не в состоянии о чём-либо думать, всю оставшуюся часть пути я провёл в абсолютном вакууме. Потому меня очень сильно обрадовало объявление о прибытии на конечную станцию пятой ветки. Поспешив выйти из треклятого вагона, я буквально за пару минут очутился на улице, удивившись собственной спешке. В нос мне ударил прелый, пропитанный какой-то никчёмной суматохой воздух окраины Петербурга.
Позади осталось великолепие, позади остался необъяснимый оскал – всё, чем полнились мои мысли ранее, осталось позади. На небе же ярким перламутром горели сотни, тысячи, нет, - миллионы звёзд.
А по одной из бесконечных улочек нового, бетонного, уже не Петровского творенья, всё быстрее шагал не различимый в темноте безмолвный силуэт.
Есть всё-таки что-то загадочное, что-то необъяснимое, что-то страшное в этом месте. Нечто, находящееся выше снобизма и разочарования. Наверное, Оно и есть Петербург.