Томас Элиот написал «Паломничество волхвов» в 1927 году как текст для рождественских открыток, которыми издательство «Фабер и Gwyer», где в это время работал поэт, поздравляло своих клиентов и партнеров. Томас Элиот, подавший эту идею, сам был автором пяти стихотворений, позднее объединенных в серию «Ариэль». Всего же издательство выпустило 38 таких открыток.
«Паломничество волхвов» стало восьмой, за которой последовало еще четыре, среди которых следует выделить «Песнь для Симеона», очень близкую к «Волхвам» по настроению и проблематике. Дело в том, что незадолго до этого Томас Элиот принял англиканскую веру и стал членом ее церкви, отказавшись от веры своих предков, когда-то покинувших Англию и уже несколько веков живших в Америке.
Элиот сознательно выбрал не только новую веру, но и новое гражданство, отказавшись от американского. То, и другое было непростым выбором и, прежде чем решиться на него, поэт много думал и переживал. Душевные муки и трудности выбора духовного пути наиболее точно выражены именно в этих двух стихотворениях, между которыми много общего.
В обоих случаях речь идет от имени библейских персонажей: старца Симеона, рассказывающего о своих чувствах во время встречи с Младенцем, и одного из трех волхвов, вспоминающего тяжесть пути, который проделали волхвы, прежде чем достигли места, к которому так долго шли.
В том и другом случае – это размышления о том, что принесло миру и лично каждому из них Рождение Богомладенца. И старец, и маг, оказавшись перед тяжелым выбором и пророчески прозревая будущее, понимают, что они – из прошлого и их опыт совсем другой, которому в новом мире нет места.
В стихотворении «Паломничество волхвов» Томас Элиот, учившийся в Гарварде, изучавший философию, сравнительное религиоведение и средневековую мистику, говорит о серьезности христианского выбора. Никакой Звезды, никакого праздника, никаких Рождественских гимнов и елочных огней на этом пути нет.
Этот выбор означает одно: тяжелый опыт духовного перерождения, это вызов, заставляющий переосмыслить собственный прошлый опыт и обрести в мучениях новый. Однажды архиепископ Кантерберийский, доктор Уильямс, в своей Рождественской проповеди сказал:
«Вера – это что-то из ряда вон выходящее, что разрывает наш мир, что призывает нас повернуться, увидеть и замереть, как когда-то замер на месте Моисей, увидев Неопалимую Купину. Вера начинается с момента, когда мы замерли, когда уже не можем продолжать идти так, как шли до этого момента. И это - большой вызов, требование, сопровождаемое переменой взглядов и утратами, и потому эта перемена очень болезненна...». И далее, в подтверждение своих слов, он цитирует «Паломничество волхвов» Томаса Элиота:
Давно это, помнится, было,
Но я и теперь пошел бы, только спросил бы,
Это спросил бы,
Это: ради чего нас послали в путь,
Ради Рожденья или Смерти? Конечно, там было
Рожденье, Мы сами свидетели. Я и до этого видел рожденье и
смерть,
Но считал, что они не схожи; это же Рождество
Было горькою мукой для нас, словно Смерть, наша
Смерть.
Мы вернулись домой, в наши царства,
Но не вернули себе покоя в старых владеньях,
Где люди ныне чужие вцепились в своих богов
И вот я мечтаю о новой смерти.
(Отрывок. Пер. А.Сергеева)
Открывает стихотворение "Паломничество..." цитата из проповеди епископа семнадцатого века Ланселота Эндрюса, произнесенной им в присутствии короля Англии Джеймса I. И далее Томас Элиот описывает всю физическую тяжесть пути трех волхвов, используя слова и выражения, нагнетающие атмосферу духовного распада и пустоты, в которой угадывается и личный опыт поэта.
Ветер, снежная каша под ногами, холод, враждебность людей в городах и грязь в деревнях, непомерно высокие цены на постоялых дворах, гаснущие от ветра костры, брань погонщиков, недосып и голоса, что их затея – сплошное безрассудство. Невольно возникает аллюзия на путь евреев через пустыню, стенавших об утраченном египетском мясе и луке, упрекая Моисея, что тот завел их в пустоту, голод и мрак.
«В холод же мы пошли,
В худшее время года
Для путешествия, да еще такого:
Дороги — каша, и ветер в лицо,
Самая глушь зимы».
И верблюды постерли ноги и спины
И упрямо ложились в тающий снег.
Мы иногда тосковали
По летним дворцам на склонах, террасам
И шелковым девам с блюдом щербета.
Проводники и погонщики бранились, ворчали,
Сбегали и требовали вина и женщин.
И костры угасали, и всем шатров не хватало,
И враждебность в больших городах, и неласковость
в малых,
И грязь в деревнях, и непомерные цены:
В трудное время пошли мы.
В конце мы решили идти всю ночь,
Спали урывками,
И голоса напевали нам в уши, Что все это безрассудство.
(Отрывок. Пер. А Сергеева)
«Песнь для Симеона» тоже начинается с описания зимы. Есть здесь сходство и с опытом Давида, восклицавшим в псалме, что Господь оставил его на растерзание ненавидящих и восстающих на него. Старый мир, по мнению Элиота, всегда заканчивается хныканием, ничего нового в этом нет.
И это всегда так на пути духовных поисков, когда прошлый опыт уже не годен, а нового еще нет. В обоих стихотворениях «Паломничество волхвов» и «Песнь для Симеона» речь идет о межвременьи, когда наступил конец старого мира и началось новое время.
Томас Элиот, пройдя через внутренние духовные скитания, тяжелую адаптацию к английской жизни, через психическую болезнь жены, развод, разочарование и депрессию, осмысливает собственный опыт и заключает: путь обретения новой веры и новой жизни очень тяжел, настолько тяжел, что и Симеон, и маг, оба выбирают смерть.
Во второй части «Паломничества волхвов» Томас Элиот рассказывает уже о будущем, которое видят маги, придя на равнину: ранняя весна, тепло, Пасха, Распятие (три дерева), люди, кидающие жребий, белый конь (Смерть из Апокалипсиса), тридцать сребреников, пустые старые мехи и виноградная лоза над дверью таверны. Но эти люди ничего еще не знают о Рождестве Спасителя и волхвы отправляются дальше.
И вот на рассвете пришли мы к спокойной долине,
Где из-под мокрого снега остро пахла трава,
И бежала река, и на ней мельница билась о тьму,
И под низким небом три дерева,
И белая кляча ускакала от нас на лугу.
И пришли мы в корчму с виноградной лозою
над дверью,
Там шестеро кости бросали ради сребреников,
Толкая ногами мехи из-под выпитого вина.
Но никто ничего не знал, и снова мы вышли
И прибыли вечером, ни на минуту не раньше,
Чем было надо; и это, пожалуй, неплохо.
И волхвы, и Симеон приходят вовремя: Симеон в храм, волхвы – в пещеру, став свидетелями Рождения новой веры. И Элиот, приняв англиканство, тоже достиг своей духовной точки, став свидетелем обретения новой веры и нового опыта.
Вторая часть о пророческих видениях, рассказывающая о том, что будет происходить с Младенцем в будущем и что пришло в мир вместе с Ним. И здесь Рождество смыкается со Смертью, начало – с концом. Особенно много пророческих видений о последних днях Иисуса в «Песне для Симеона».
Томас Элиот делает такой акцент не случайно, потому что Смерть Спасителя и потом Его Воскресение – ключевые в христианстве. Впечатлённые увиденным, волхвы возвращаются домой, понимая, что жить по старому они уже не хотят.
«Паломничество волхвов» - это стихотворение о судьбе и пути каждого человека. Большая часть этого пути тяжела и мучительна, связана с сомнениями, соблазнами и потерями, но духовное путешествие заканчивается обретением веры, а смерть – это лишь дверь в лучший мир.
Каждая строчка «Паломничества...» наполнена драматическим опытом поэта, в них нет никакой романтики, есть философское осмысление собственной жизни и личного опыта обретения веры. «Паломничество волхвов» переводили многие, в тексте дан перевод Андрея Сергеева. Ниже предлагаю перевод Я. Пробштейна.
"И вышли мы в стужу,
В самую худшую пору
Для странствий, для столь долгого странствия:
Дороги размыты и ветер неистов -
Самая тьма зимы".
И верблюды, упрямые, сбившие ноги, стёршие спины,
Валились в тающий снег.
Иногда мы сожалели
О летних дворцах на склонах, террасах,
О девах в шелках с шербетом в руках.
И роптали, бранились или сбегали
Погонщики, требуя женщин и выпивки.
И костры угасали, и шатров не хватало,
А города враждебны, селенья недружелюбны,
И деревеньки грязны и д;роги для постоя -
Тяжкое время для странствий.
Под конец мы решили идти всю ночь напролёт,
Урывками спали,
А голоса пели над ухом, твердя,
Что это безумство.
Наконец, на заре пришли мы в сырую долину,
Где, из-под снега пробившись, благоухала трава
И бежала река, и водяная мельница воздух взбивала во тьме,
И три дерева на фоне нависшего неба,
И старая белая лошадь ускакала на луг.
И пришли мы в таверну, где над дверью лоза винограда свисала,
У двери открытой шестеро в кости играли на сребреники
И ногами пустые винные мехи пинали.
Но мы ничего там не узнали и двинулись дальше,
И под вечер мы прибыли, ни минутою раньше,
И нашли это место; пожалуй, хоть это было неплохо.
И было это, помнится, очень давно,
Но я бы проделал весь этот путь, хочется знать лишь,
Узнать лишь сие:
Мы проделали весь этот путь во имя
Рожденья иль Смерти? Рождество было, конечно,
Мы очевидцы, и это бесспорно. Но я видал и роды и смерти
И полагал, что роды от смерти отличны. Но сие Рождество
Было ужасною мукой для нас, как сама Смерть, наша смерть.
И в свои края мы вернулись, в царства эти,
Но как дома не чувствуем больше себя в старых пределах,
Где чуждый народ вцепился в старых богов.
Я был бы рад ещё одной смерти.
(Пер. Я. Пробштейна)
Авторский блог
http://sotvori-sebia-sam.ru/tomas-eliot/