Блестящая чёрная «Мазда 6» заложила крутой вираж возле интерната, остановилась, высадила женщину с коротким каре и ядовитой улыбкой и растворилась в морозном воздухе. Женщина вошла в здание, гордо подняв голову. Она была хозяйкой этого здания, и она знала об этом. Интернат напоминал пустыню — ни одного человека не встретилось ей на пути. Она в гордом одиночестве дошла до углового кабинета административного закутка.
«Надо бы сменить табличку, - подумала она. - Заказать новую. Сегодня и закажу.»
Два оборота ключа — и она в своём кабинете. Сняла пальто, отправила его в шкаф, на вешалку. Она чувствовала, что её ждут великие свершения.
- Пусть подождут немного, - сказала она сама себе. - Сейчас отдохну минут десять — и за работу.
Но отдыхала она от силы две минуты. Затем ей не понравилось, что одна папка на полке стоит не вровень с остальными. «Наверное, вчера торопилась, неровно поставила,» - подумала она. Пришлось встать и поставить папку ровно. Потом решила передвинуть на полстола статуэтку танцующей женщины.
«Вчера пришлось много папок доставать, вот и не всё переставила на место. В следующий раз надо будет всё доделывать до конца. Нехорошо, когда прямо с утра приходится заниматься уборкой.»
Затем она призадумалась над другим важным вопросом. Где будет её кабинет? Есть этот кабинет, он уютный и обжитой, но тут хранится слишком много бумаг. Ведь нехорошо, если в кабинете директора хранится столько бумаг. А есть в интернате специальное место — кабинет директора, и все привыкли видеть именно тот кабинет кабинетом директора, потому, может быть, менять его не следует. Польскому теперь, конечно, свой кабинет не нужен. Но кабинет Польского очень дурно спроектирован, там стоит ужасная мебель, там страшный беспорядок, и вообще там для начала стоило бы сделать хороший ремонт. Мебель бы всю вышвырнуть из этого кабинета вон, заново отштукатурить стены, обшить их вагонкой, заменить подвесной потолок, а мебель закупить новую — вот тогда в этом кабинете будет приятно находиться, не то что сейчас. Но на это уйдёт много времени.
Наталья Никаноровна решила, что потом, когда директорский кабинет будет отремонтирован и приведён в человеческий вид, она переселится туда, а этот кабинет пусть будет приёмной. Или ещё чем-нибудь — об этом она ещё успеет подумать.
«Правильная организация пространства для работы — первое, с чего всегда надо начинать. Удивительно, что многие люди этого не понимают. Оттого у них и порядка никогда нет, ни в делах, ни в головах. А потом эти люди начинают учить детей — неудивительно, что и у детей нет никакого порядка в голове, знания плохо укладываются, и от этого они начинают пить водку. Кстати, и с этой проблемой что-то надо делать.»
Бабель немного помедитировала, сидя на уютном диване. Дел ей предстояло сделать великое множество, и необходимо было грамотно распределить, в какой последовательности за эти дела браться.
Первым делом, очевидно, надо нанести визит Польскому. Он уже давно всё должен знать. Он должен передать все дела Наталье Никаноровне, и если он не совсем идиот, то он уже готов их передавать.
- Хотя какие там дела у него принимать? Чего я ещё не знаю? Я и без того в курсе всех дел в СУНЦе. Неприятно, конечно, идти к Польскому, нехорошо вот так прийти к человеку и сказать: «Теперь я здесь директор. Потрудитесь сдать все дела.» Но это необходимо, и без этого никак нельзя. Приказ послан по электронной почте, и он уже должен был приготовиться.
Бабель ещё немного помедлила, затем решительным шагом вышла из кабинета и пошла принимать дела.
Бабель постучала. Реакции не последовало. Она постучала ещё раз.
«Может быть, он ещё не появился? -подумала она. - А придёт позже, или вовсе сегодня не придёт? Тогда он может ещё и не знать. А если не придёт? Что тогда сейчас делать?»
Она вгляделась в проём между дверью и косяком. Одна металлическая полоска. А когда кабинеты закрываются, их обычно две — от ручки и от замка. Из этого она заключила, что кабинет, должно быть, открыт.
«Ну как так можно — оставить открытым кабинет и уйти куда-то! И если бы просто кабинет, но кабинет директора! Неудивительно, что здесь процветает хаос и злоупотребления!»
Бабель повернула ручку. В нос ей ударил резкий запах нашатыря. Её чуткое обоняние улавливало даже слабые запахи, а этот резкий запах подействовал так же, как вспышка от сварки действует на зрение, или удар гонга прямо над ухом — на слух. И ещё из кабинета веяло холодом. Бабель поморщилась.
«Ужасный запах, придётся его долго вытравливать. Как он мог сидеть в таком кабинете, принимать посетителей? Этот запах... Стоп. Но вчера этого запаха не было. Да и не может этот запах быть всегда. Наверняка здесь что-то разлили.»
Она крайне редко заходила в кабинет директора и плохо помнила обстановку. Мысль о том, что в кабинете что-то разлили, показалась ей наиболее правдоподобной. Она идеально сочеталась с общим представлением творящегося в интернате беспорядка.
В кабинете царил хаос, превосходивший все её ожидания. Один стул опрокинут, окно распахнуто, и холодный ветер с улицы похозяйничал в бумагах — сдул некоторые на пол и перемешал. Какие-то листы на полу оказались смяты и затоптаны, на одном из них отчётливо проступал отпечаток обуви — женской обуви. Это зрелище подействовало на неё ещё сильнее, чем нашатырь. Ну разве можно так обращаться с бумагами? Ведь это наверняка документы.
Осторожно обходя все бумажные листы, она приблизилась к столу. И тут же нашла источник тошнотворного запаха. Им оказался бумажный носовой платок, смятый, щедро пропитанный нашатырём и оставленный на столе. Она брезгливо отшатнулась от стола.
Бывшего директора, очевидно, здесь не было. Ещё более очевидно, что кто-то сегодня побывал здесь — может, директор, а может, и нет. И ещё здесь была женщина — в летних туфлях, как определила по отпечатку Бабель.
«Да я сама сейчас в летних туфлях, - подумала она. - Это просто сменная обувь. Не будет же никто ходить в таких по улице, а здесь — самое дело. Наверное, это секретутка его, которую они все Надюшей зовут.»
Бабель вышла из кабинета, затворила дверь и несколько раз глубоко вздохнула, пытаясь проветрить лёгкие и вывести из них аммиак.
«Надо сказать уборщице, чтобы срочно прибрала здесь. Иначе этот жуткий запах распространится на всю школу. Нет, надо сперва самой собрать все бумаги, а то уборщица ещё отправит их в мусорку, а я даже не знаю, что это. Но сперва надо выяснить, что здесь произошло. Нехорошо, что моё директорство начинается с такого беспорядка. Дурной знак.»
Она отправилась в кабинет, где сидела Надюша. Не постучавшись, открыла дверь. Надюша сидела за столом, закрыв лицо руками. В таком положении она казалась какой-то маленькой и жалкой. Услышав звук открывающейся двери, она вся как-то вскинулась, посмотрела на Бабель, которая ответила ей улыбкой, вскочила, как неумелый солдат — руки по швам, ладони врастопырку, и застыла.
- Что здесь произошло? - спросила Бабель, стараясь сделать как можно более любезный голос.
«Неприветливый тон получился, - подумала она. - Так нельзя, мне ведь с этими людьми ещё работать. Впрочем, Надюшу и уволить можно, но вообще сегодня нужно говорить другим тоном. Более ласково, хотя и по-деловому.»
- Вы... сами... знаете... - выдавила из себя Надюша, всячески отводя от неё глаза, точно Наталья Никаноровна была василиском и могла убить своим взглядом.
- Что же я знаю? Я ничего не знаю. Я пришла, а тут погром какой-то.
- Ему плохо стало... Я открыла окна, дала нашатырь... Приехала скорая, увезли его... Говорят, похоже на инфаркт, не знаю... Сердце у него давно уже барахлило...
Она говорила судорожно, отдельными предложениями, и после каждого предложения делала глубокий вздох, похожий на всхлипывание.
- Он жив?
- Когда приехала скорая, был жив... Не знаю... Я не знаю, куда они его увезли...
Она плюхнулась на стул и снова закрыла лицо руками, не обращая на Бабель никакого внимания. У Бабель шевельнулась внутри нотка самолюбия — эта пигалица позволяет себе её игнорировать! - но она подавила в себе нотки возмущения. Не время, не место.
Значит, Польского здесь нет и, вероятно, в ближайшее время не будет. Это одновременно хорошо и плохо. Хорошо, потому что ни с кем не придётся объясняться. Хотя она полностью права, хотя она в полном праве, но она понимала, что смотреть Польскому в полускрытые за бровями глаза было бы неловко. Теперь этой неловкости не будет. Заодно можно поступать с кабинетом как заблагорассудится. А плохо, потому что какие-нибудь документы могли оказаться неизвестно где.
- Ладно, - сказала Бабель, не глядя на Надюшу. - Скажи уборщице, пусть там приберётся. Сейчас там так воняет нашатырём, что совершенно невозможно находиться.
Бабель развернулась и вышла. Как ни противно, но надо было пойти и собрать бумаги. Большинство этих бумаг, конечно, можно выкинуть — при первом же взгляде было понятно, что это какие-то научные статьи с длинными формулами — но среди этих статей вполне могли попасться и документы. От этого профессора всего можно ожидать.
Двумя широкими движениями Бабель сгребла всё, что было на полу, положила на стол и придавила первым попавшимся тяжёлым предметом, оказавшимся дыроколом. Подумала, не взять ли всю эту пачку себе, но решила не брать. Успеется. Сейчас есть куда более срочные дела, чем просматривать статьи в поисках чего-нибудь полезного.
Через час Наталья Никаноровна Бабель уже смогла войти в кабинет директора. Запах нашатыря там ещё, конечно, стоял, но он уже не был настолько тошнотворным. Но в кабинете было невообразимо холодно, и он ещё проветривался. Бабель пошла к себе, накинула пальто и вернулась обратно. Ей было противно сидеть в помещении в пальто, но иного выхода не оставалось. В конце концов, ей предстояло сделать ещё много вещей, которые делать противно. Она ощущала себя настоящим ассенизатором. Но это всё необходимо, уговаривала она сама себя. Необходимо вычистить из интерната всю мерзость, оставив в нём самое лучшее. Ведь именно в этом и должно состоять мудрое руководство. И ни в коем случае нельзя всё оставлять на самотёк, как делали предыдущие директора. Именно они, оставляя все дела на самотёк, и довели интернат до того состояния, в котором он находится сейчас. Она, конечно, не видела, каким был интернат ранее, но хорошо наслышана об этом. Знала, что интернат сейчас совсем не тот, что раньше, и что очень много его выпускников вылетает из Университета, и что это является серьёзной проблемой. Раньше, насколько она слышала, этой проблемы не стояло вообще. А всё потому что сейчас нет никакого порядка. Придётся его наводить, и придётся принимать не вполне популярные меры, которые наверняка будут осуждать учителя, привыкшие к вольнице предыдущих директоров. Но это необходимо. Противно, конечно, но необходимо.
«Надо сходить к Рыжковой и попросить обогреватель, - подумала она. - У неё в кабинете, я знаю, два обогревателя находится.»
Кабинет Рыжковой располагался на третьем этаже. Это был угловой кабинет, а в таких кабинетах всегда бывает очень холодно, потому что помещение охлаждается с двух сторон. Бабель знала это по себе — её кабинет тоже был угловым, и пока там не был сделан ремонт, спасали лишь обогреватели, поставленные на полную мощность. Бабель поёжилась, вспоминая те неуютные времена, когда она ютилась в этом кабинете с отвратительным цветом стен, когда ветер продувал большие щели в окнах с рассохшимися рамами, и их приходилось заклеивать крепом, и этот креп раздувался при сильном ветре и вибрировал. Конечно, в первое же лето нужно было отремонтировать этот кабинет.
Бабель достала телефон.
- Алло, Оля? Да, огромное спасибо за поздравления.
С той стороны трубки лились поздравления с назначением вперемежку с пожеланиями успехов в этой новой должности.
- Ну, буду стараться, - ответила Бабель. - Конечно, ведь так много всего ещё предстоит сделать... Да, она мне пригодится... Я вот почему звоню. Мне обогреватель нужен, так скажи Саше, пусть принесёт... Нет, не в мой кабинет, а в директорскую. Там сейчас очень холодно, он проветривается, и температура как на улице... Скажешь? Нет, пока не зайду к тебе, сейчас работы невпроворот... Не знаю... А, вот что ещё. Сегодня после уроков всем нам надо собраться... Всем нам — это вообще всем сотрудникам, которые сегодня здесь. Я хочу сделать несколько объявлений... Да, да, знаю, что завтра педсовет, его никто не отменяет, завтра соберёмся полным коллективом, но я хочу ещё сегодня, работать надо... Хорошо? Передашь Саше? Ну пока.
Бабель отбила звонок. Через две минуты пришёл Рыжков и принёс два обогревателя.
- Лучшие взял, - произнёс он с улыбкой. - Один у жены родной отнял, она даже отдавать его не хотела.
- Да, я ценю ваше усердие, - ответила Бабель.
Кабинет начинал обогреваться. Бабель постояла несколько секунд под струёй горячего воздуха, ощущая, как тепло начало возвращаться в этот мёртвый кабинет. Потом занялась делами.
Сначала она заглянула в монитор. Диссертацию она закрыла моментально. Второе окно её заинтересовало значительно больше. Письмо в Ассоциацию выпускников. Польский не успел написать ни строчки, но форму, чтобы писать это письмо, он открыл.
О чём он думал, когда собирался это писать? Наверняка он уже знал тогда. Скорее всего, об этом и хотел написать, да не успел. И бессмысленно, потому что Ассоциация наверняка сегодня всё равно узнает. Слишком много источников. Хорошо бы посмотреть за её реакцией. Наверняка большая истерика будет. Ну и неважно, это же чисто декоративный орган, никакого формального права что-то решать Ассоциация не имеет. Строго говоря, её вообще нет на свете. Нет такого юридического лица, как Ассоциация выпускников интерната. Это она уже давно выяснила, когда в первый раз оформляла какие-то бумаги на поездки, которые финансировала Ассоциация. Её тогда очень сильно удивило, что они дали денег и не потребовали ничего взамен. Ни финансового отчёта, ни даже благодарственного письма. Ей тогда пришлось поломать голову, как эту поездку оформлять. Придумала, и с тех пор немало поездок были оформлены таким же образом.
Она закрыла ненаписанное письмо, перейдя к списку входящих. Поколебалась — закрыть ли сразу всю почту Польского, или же посмотреть его переписку? Смотреть личную переписку ей совершенно не хотелось, но среди писем могло встретиться какое-нибудь важное, касающееся интерната. Если уж не получается лично поговорить с Польским, то, может быть, поможет его переписка? Пробежала глазами по заголовкам — в основном это был и письма из астрономического института, которые её не интересовали. Деловых писем, касающихся интерната, на первой странице «Входящих» не было. Она свернула окно с почтой Польского, так и не закрыв его.
«Читать тут нечего, - подумала она. - Но на всякий случай электронный ящик закрывать не буду. Вдруг пригодится.»
Она вспомнила, что хотела устроить сбор учителей сегодня, а для этого надо как-то всех оповестить. Кажется, сейчас в этом кабинете больше делать нечего. Надо бы его закрыть, только где ключ? Если он остался у Польского, в каком-нибудь кармане, то придётся снова вызывать Рыжкова, чтобы он переставил замок.
На виду ключа не было. Бабель начала открывать все подряд шкафы, брезгливо заглядывая внутрь. В шкафах была пыль, и были кипы каких-то бумаг, и были книги. Но ключей не было, и она тут же закрывала дверцы.
Одна дверца, задекорированная под шкаф, оказалась дверцей холодильника. Наталье Никаноровне понравилась эта идея — в своём кабинете она холодильника не предусмотрела. Холодильник был маленький, и там стояла початая бутылка коньяка, бутерброды в пакете, которые давно просились на помойку, и ещё несколько неразборчиво подписанных скляночек, содержимое которых она определить не смогла.
«Антисанитарию развели,» - подумала она.
Она посмотрела на подписи в скляночках. Буквы были латинские, слова явно сокращались, и прочитать в этой мешанине букв ничего не получалось. Так иногда врачи пишут диагнозы — чтобы ни один больной не понял.
«Анализы, что ли? - подумала она. - Явно что-то медицинское.»
С чувством омерзения Бабель сгребла эти скляночки вместе с бутербродами и швырнула в мусорное ведро. На руках, как ей показалась, сразу осела какая-то зараза, которую необходимо срочно смыть. Но крана поблизости не было.
Наконец, ей пришло в голову встать на стул и поискать ключ на верхних полках. Там тоже в углах притаилась всепроникающая пыль, но свою цель она нашла сразу. Ключ покоился на полке прямо над холодильником; Польскому с его ростом, наверное, было удобно доставать его оттуда, а вот ей — не очень.
Она закрыла кабинет, снова зашла к Надюше и сказала:
- Я хочу собрать после уроков всех сотрудников, кто сегодня будет в школе. Передай эту информацию учителям.
Надюша сидела в той же позе, словно статуя. Не отрывая рук от лица, она еле слышно пролепетала:
- Я тоже нужна на этом сборе?
- Я сказала, всем сотрудникам.
- Хорошо, - ответила Надюша сквозь пальцы.
Семёнов спустился в зимний сад и придирчиво рассматривал, как растут его диверсиколофлоры. Две недели назад растение с коммерческим названием «Адамант», от которого Алексей страстно хотел получить семена, выпустило цветонос. Теперь его необходимо было опылить. Это дело непростое, потому что у диверсиколофлор есть простая защита от самоопыления — женские части цветка созревают на несколько дней позже мужских. Эта схема замечательно работает, если имеются густые заросли растений одного вида, как в природе — тогда пыльцу с одного цветка на другой переносят насекомые. В случае с диверсиколофлорами переносчики пыльцы ещё точно не выявлены, но, по всей вероятности, это жуки — цветок устроен так, что бабочки просто не способны его опылить. Но если имеется единичный кустик, то приходится идти на ухищрения. Два дня назад Семёнов срезал мужскую часть цветка и вытряс из неё пыльцу. И теперь он смотрел, не созрела ли женская часть.
Кажется, созрела. Цена ошибки очень высока. Если Семёнову удастся получить семена, а потом прорастить их, то ростки моментально уйдут по семьдесят долларов штука — это довольно редкая и дорогая диверсикилолфлора. Ну хорошо, не по семьдесят, подумал Семёнов — ведь эти ростки появятся как минимум через полгода, а за эти полгода цена их снизится. Пусть по пятьдесят. Всё равно много, можно будет купить ещё несколько видов, на которые я давно облизываюсь.
А теперь нужно сходить за пыльцой...
- Ах чёрт! - сказал он и хлопнул себя по лбу. - Пыльца-то...
Да, пыльца хранилась в холодильнике, в кабинете Польского. Только теперь этот кабинет сменил хозяина. Навряд ли Бабель так же благосклонно отнесётся к его хобби.
Семёнов почти бегом поднялся на второй этаж. Кабинет Польского был закрыт.
«Так я и думал...»
Но пыльцу нужно было как-то вызволять, и он пошёл в кабинет Бабель, не представляя до конца, что ей сказать. Она открыла кабинет, используя улыбку вместо приветствия.
- Что вам нужно? - спросила она.
- Я бы хотел взять ключи от кабинета директора...
«Не то, - подумал Семёнов. - Ещё чего захотел — ключ от директорской. Наверное, её это только разозлит.»
Улыбка на лице Бабель не исчезла полностью, но сократилась вдвое, словно шагреневая кожа, отмеряющая его жизнь.
- Для чего вам это нужно?
- Я хотел бы забрать оттуда свои вещи... у меня там в холодильнике лежат...
- Я выкинула то, что лежало в холодильнике, - сказала Бабель, поморщившись.
- Как выкинули?
- В помойку. А что, я буду тут разводить антисанитарию? Чтобы проверка СЭС у нас нашла каких-нибудь тараканов?
Семёнов почувствовал, что внутри у него что-то перевернулось, и почва начала уходить из-под ног.
- Вообще-то это для опытов... Чтобы зимний сад... - он начал бормотать что-то совсем невнятное.
- Кстати, имейте в виду, что зимний сад не ваш. Он на балансе школы, - Бабель мгновенно выхватила одну из папок, открыла на нужной странице, найдя её за две секунды, и ткнула пальцем. - Видите? И если бы не этот документ, школу бы оштрафовали при вчерашней проверке.
У Семёнова перед глазами всё плыло, и он не видел ничего из того, что Бабель ему показывала. Он видел бумагу, много бумаги, и видел за ней, как эта бумага была когда-то деревьями, целым лесом, а потом этот лес срубили и пустили на целлюлозный комбинат — и вот теперь вместо живого и шумящего когда-то леса, огромной экосистемы, имеются приказы с какими-то непонятными буквами.
«Вот так и в Индонезии вырубают леса, - подумал он. - И исчезают ценнейшие диверсиколофлоры, а всё для чего?»
- Я не говорю, чтобы вы не трогали его — нет, вы можете сажать растения как вам вздумается. Хотя ваш класс не помешало бы проверить на предмет соответствия нормам СЭС. Просто чтобы вы знали, что это не ваша собственность. Строго говоря, у вас не может быть в школе никакой собственности, потому что это ваше место работы.
Семёнов вышел из кабинета. В висках у него стучало, и голове стало так холодно, будто к ней приложили несколько кусков льда. Его кропотливая работа, занимавшая несколько последних лет и уже приносящая кое-какие результаты, пошла насмарку. Коллекционеры ожидают от него семян, ожидают гибридов, но семян здесь больше получить не удастся. Да, оставалась ещё его квартира, где тоже было немало видов, но всё-таки большую часть коллекции он хранил здесь.
Он не помнил, как дошёл до преподавательской. Плюхнулся там на диван и сидел неподвижно. Так его и застала жена.
- Что с тобой? - спросила Надя. В таком состоянии она уже много лет не видела Алексея.
- Ничего.
Помолчал немного и добавил:
- Помнишь, мы с тобой мечтали поехать на Байкал? Несколько лет планировали эту поездку, купили билеты, всё снаряжение, а потом перед самой поездкой я упал и сломал ногу?
Супруги помолчали — их разговор перетёк в немую фазу.
«Бедный ты мой!» - говорили глаза Нади. Но вслух она не сказала ни слова.