Мне никогда не хотелось умереть. Даже если жить метала говно в мою сторону, я никогда не отчаивался и всегда думал лишь о том, что все утраченное возвратимо, и что депрессия – дело поправимое. Что нужно действовать по собственному принципу: «Не держи на людей зла, держи воздушные шарики». Что в любой ситуации есть свой, хоть и крохотный, но плюс, мать вашу! Но разве в этой стране можно делать что-нибудь так, как хочется? Гомосексуализму – нет, наркотикам – нет, быдлу – да, конечно, милости просим! Что за нах у нас происходит? Я искренне ненавижу страну, в которой мне «посчастливилось» родиться, как и все остальное сейчас. Мимолетная слабость загнала в тупик на всю жизнь. Что она решит? Куда приведут ее мечты? Меня ее мечты приводят только к суициду.
Я шел напрямик, не смотря под ноги. В левом кеде раздражающе хлюпала вода. Видимо где-то случайно умудрился наступить в лужу, заметив это только через время. Хотя кед был не единственной мокрой вещью на мне. До уровня пупка все было омерзительно мокрым и холодным, а все потому, что я трус, болван и негодяй, не умеющий ценить людей, не умеющий любить как нужно. Хотя как трудно любить из жалости, когда этого просто просят и не более. Как трудно знать, что чувствует к тебе человек, а ты не в силах ответить ему взаимностью. Просто из принципов, из жизненных предпочтений, из-за характера и внутренних нервных цунами, что накатывают все больше и больше от той причины, что знаешь, что ты далеко не как все. Или же ты обычный, а они просто другие. Все они – никто, и я никто, и она никто. Есть только то, что между нами. Между ней и мной – безумная любовь, сносящая все границы. Между мной и ней – ложь и обман, разрушающий меня изнутри. Но все я свожу на «нет» единой отговоркой: «Во всем виноваты не мы с ней, во всем виноват лишь тот случай, пробудивший во мне истинного меня, настоящего, что хранился, созревал внутри так долго». Или же не хранился, а я сам его там похоронил.
Всего каких-то полчаса назад она спасла меня, вытащила из рук смерти, хотя я был готов отдаться последней целиком и полностью. Она просто позвонила. Она – нелюбимая, позвонила и спасла меня простым приветом, которые я так терпеть не могу. Она навязчива, она плаксива и она тайна, о которой я никому не рассказываю. Если бы не она – я бы утопился, и через минуту после ее дурацкого бессмысленного звонка я понял, что нельзя было жалеть. Не нужно было выходить на берег к звонящему телефону, когда ты был почти у цели.
Зайдя домой в каком-то немного странном ощущении, я тут же побрел на кухню. Квартира была абсолютно пуста, ни один звук не доносился внутрь с улицы. Казалось, будто она отрезана от всего мира, что все живое вокруг вдруг замирало, когда я захлопывал входную дверь. И все ужасное уходило, только стоило мне переступить порог, но не в этот раз. Зайдя домой, я тут же почувствовал ужасную тяжесть, которую раньше не ощущал. Руки сами потянулись к отцовской выпивке, которая раньше совсем никак не привлекала. Я громко хлопнул дверцей холодильника и замер с холодной стеклянной бутылкой водки в руке.
- Сережа? – сонно донеслось из комнаты за стеной. Я еще больше скис, услышав голос соседки по квартире. Но я решил ничего не говорить. Она и так знала, что это я. Она знает мои действия наизусть за четыре года совместной жизни, но все время раздражает своими вопросами. Сегодня их было меньше. – Опять меня игнорируешь? Ну, хорошо, на завтрак можешь не рассчитывать, я тоже умею быть вредной, - прозвучало чуть живее. Но я снова решил промолчать, приложив бутылку ко лбу. – И еще, звонил сам знаешь кто, и бешено орал в трубку, чтобы ты включил телефон!
- «Сам знаешь кто»? Волан-де-Морт? – это на все, что я был способен. Пусть фраза была не смешная, но она заставила меня вяло улыбнуться и оторвать бутылку ото лба. – И телефон у меня включен, это он нарочно. Ему всегда нравится мною командовать! – я злился и громко поставил бутылку на стол. Мне нравилось быть громким в ту минуту. Хоть как-то разнообразить приевшуюся тишину.
- Бла-бла-бла, мне плевать! Я передала – остальное меня не касается, - буркнула Нелли и стукнула кулаком в стенку. Она всегда так делала, желая спокойной ночи. Я в ответ стукнул дверцей буфета, из которого достал стакан. Кажется, соседке это понравилось.
Напиться я так и не смог. Поставив перед собой бутылку с выпивкой, я сел напротив и долго рассматривал срывающиеся капельки, одна за другой падающие на стол с бутылки. Мне это нравилось. За несколько минут я понял, что мне стали нравиться две вещи, которые я раньше ненавидел:
1. Быть громким. Мне хотелось кричать на весь мир, просто так, безо всякой причины.
2. Одиночество. В первый раз в жизни я наслаждался тем, что остался один.
Эти две вещи казались мне довольно странными, но в то же время сладкая боль одиночества доставляла мне неописуемое удовольствие. Отодвинув бутылку от себя к краю стола, я случайно поцарапал локоть. Боль оказалась тупой и практически незаметной, но какое волшебное чувство пронесла она по мне! Я ощутил себя живее, чем когда-либо и захотел продолжения. Я прошелся по краю стола рукой еще раз, и еще, но, увы, желаемого эффекта не достиг. Тогда во мне проснулся дух мазохиста и самоубийцы. Увидев возле раковины нож, я едва ли не подпрыгнул с табурета, чтобы схватить его. Тогда, в состоянии аффекта, я мало чего соображал. Точнее, мне не хотелось ни капельки соображать. Я жаждал лишь отдаться чему-то более изысканному, чем этот скучный мир. Сделать что-то безумное, но души кричала и звала о помощи ни о чем не догадывающуюся Нелли, мирно спящую в соседней комнате.
Я резал себе руки до той степени, пока кровь не переполнила мои ладоши и не стала потоком литься на кафель. Нож выпал из моих рук, когда я понял, что наделал. Когда чувство реальности стало потихоньку возвращаться. Эта кровавая картина и боль сводили меня с ума. Эйфория улетучилась, но чувство счастья и свободы никак не покидало меня. Я, не медля схватил не поддающимися руками нож, и нанес решающий удар в живот. Слезы брызнули из глаз, но я не издал не единого звука, хоть и кричать было единственным спасением.
Упав на кафель спиной, я понял, что руки мои уже меня не слушаются, а ярко-красная кровь залила почти всю кухню. В моем животе торчит нож, и я чувствую его внутри себя. Вот изо рта просочилась небольшая соленая струйка крови, а за ней рот наполнился кровью так, что я едва не захлебывался ею. Но почему же сознание никак не отключалось? Почему я не кричал, не умирал, а улыбался? И в тот момент я создал еще один пункт в своем небольшом плане новых потребностей:
3. Я обожаю боль.