06 февраля 1943 года
Берлин, Германская империя
21:15
Они вернулись в гостиную. Софи слегка пошатывало после цистерны откровений, которые на неё безжалостно вывалил её возлюбленный, поэтому она с заметным облегчением опустилась на роскошный кожаный диван. Шольц удобно устроился в не менее роскошном (и не менее кожаном) кресле.
Он нагнулся, ловким движением извлёк из бездонного лётного рюкзака объёмистый том с грифом Streng Geheim (совершенно секретно, то есть) и огромной надписью официально-готическим шрифтом поперёк обложки Голуби Мира.
Это было дело её группы. И, следовательно, её дело. Девушка слегка напряглась, но, почему-то, нисколько не испугалась. Как очень быстро выяснилось, и правильно.
Подполковник (Шольц по-прежнему был в повседневной форме старшего офицера люфтваффе) небрежно бросил дело на журнальный столик, вздохнул, элегантно откинулся на спинку кресла, лукаво улыбнулся, заговорщически посмотрел на недоумённую Софи и медленно и неторопливо объявил:
«Я внимательно ознакомился с делом твоей группы…»
Он сделал в высшей степени многозначительную (даже, пожалуй, заговорщическую) паузу.
«… и должен признаться, что с вашим отношением к нацистскому режиму практически полностью согласен…»
Её словно оглушило. Она вообще перестала что-либо понимать.
Шольц же абсолютно невозмутимо продолжал:
«Ибо каждому католику в здравом уме и твёрдой памяти совершенно очевидно, что нацистская идеология глубоко враждебна и абсолютно несовместима с христианством вообще и с католичеством, в частности…»
Софи молчала. Ибо просто потеряла дар речи. Причём весьма похоже, что надолго.
«… поэтому конфликт между католичеством и нацизмом – причём конфликт на уничтожение – неизбежен. Следовательно, нацизм представляет прямую, явную и смертельную угрозу и Святой Римско-Католической Церкви, и всей христианской цивилизации. В первую очередь, разумеется, европейской…»
Софи продолжала молчать, с трудом переваривая услышанное. Ибо это было, пожалуй, последнее, что она ожидала услышать от человека, который вытащил её из тюрьмы мюнхенского гестапо по явно прямому приказу не ниже, чем шефа всей тайной государственной полиции рейха Генриха Мюллера. А то и (впрочем, скорее всего) рейхсфюрера СС Гиммлера.
Ибо она достаточно разбиралась в политике Третьего рейха, чтобы понимать, что ни абвер, ни даже ведомство Геринга не обладали достаточным влиянием для того, чтобы избавить от вполне заслуженного (согласно уголовному кодексу Германской империи) наказания человека, совершившего государственную измену – да ещё и в форме призыва к восстанию против нацистского режима.
«Поэтому» - вдохновенно продолжал её возлюбленный, «борьба с нацистским режимом действительно является христианским долгом каждого благочестивого католика…»
Девушка чувствовала, что умирает. Или, по крайней мере, сходит с ума. Ибо это было уже выше её сил. Намного выше. Неизмеримо выше.
И тут Карл Юрген фон Шольц, подполковник вермахта и люфтваффе, оберштурмбанфюрер СС и, по совместительству, рукоположенный священник Святой Римско-католической Церкви (о чём она и не догадывалась), сбросил на неё очередную бомбу. Причём боеприпас повышенной мощности…
«К сожалению, Meine Liebste Sophie» - обворожительно улыбнулся её возлюбленный, в Ваших безукоризненно стройных логических построениях – передавайте мое уважение и восхищение Вашим преподавателям философии и логики – имеет место одна фундаментальнейшая ошибка…»
Софи поплыла. Хоть её и учили – и неплохо – риторике и искусству ведения спора, но до выпускника Оксфорда ей было как до Луны пешком. Она вдруг почувствовала, что попала под чудовищной силы крупповский пресс…
«… которая состоит в том, что вы построили и анализировали биполярную философскую систему. В которой есть нацизм, который действительно представляет несомненную и экзистенциальную угрозу для католической Церкви и всей христианской цивилизации и его противники, которые, таким образом, автоматически являются защитниками Церкви и вышеупомянутой цивилизации…»
«Если он сейчас же, немедленно, не родит то, что хочет сказать» - мрачно и даже как-то отчаянно подумала девушка, «то я точно с катушек слечу. Либо развалюсь на составляющие, либо что-нибудь такое выкину, что мало не покажется. Никому…»
Шольц, тем временем, абсолютно невозмутимо продолжал:
«… тогда как на самом деле система является триполярной. Иными словами, в ней взаимодействуют не две, а три силы, две из которых представляют прямую, явную и экзистенциальную – то есть, смертельную – угрозу для католической Церкви и христианской цивилизации. Это коричневая чума – нацизм и чума красная – большевизм…»
У неё словно камень с души свалился. Она неожиданно успокоилась. Ибо с самого начала подозревала (не столько разумом, сколько интуицией), что в её стройных философских построениях что-то было не так. Только вот никак не могла понять, что именно. А теперь всё стало на свои места.
А потом он просто прочитал ей лекцию. Лекцию о большевизме. О «красном Тамерлане» Иосифе Сталине. О Коминтерне и Земшарии, о «последней республике» и череде кровавых большевистских мятежей в Европе. Об «освободительном походе» Красной Армии в Европу в 1920 году, о «чуде на Висле» и гении Юзефа Пилсудского, спасшего Европу от «красной чумы».
О гражданской войне и красном терроре. О Голодоморе и теперь уже Большом терроре. Об ужасах коллективизации и расказачивания. О душегубках Исая Берга, Бутовском расстрельном полигоне, Коммунарке и Донском крематории. О показательных процессах и «тройках».
О Беломорканале и ГУЛАГе. О кошмарном приказе Сталина №0428 и его ещё более кошмарном выполнении. О гигантской армии вторжения, нависшей над Европой летом сорок первого. Об «убытии по первой категории» и жутких находках в тюрьмах НКВД от Львова до Подмосковья.
О страшной судьбе католической Церкви в СССР, полностью уничтоженной Сталиным и его бандой. О немногим лучшей судьбе церкви православной. Как и других религий – иудаизма, ислама и прочих. О твёрдом намерении большевиков «повесить последнего буржуа на кишках последнего попа» во всех странах мира.
Не забыв, разумеется, рассказать о планах бравых томми и янки по поголовному уничтожению населения германских городов c воздуха. О ковровых бомбардировках и «огненном шторме». О женщинах, стариках и детях Германии, заживо сожжённых доблестными «союзниками» в бомбоубежищах. О математических моделях максимизации разрушений и жертв. О целенаправленных ударах по пожарным.
И, конечно, о тех, кто стоял между всеми этими ужасами и народом Германии. Её Германии. О вермахте и ваффен-СС, люфтваффе и кригсмарине. О «Стражах Небес» и дивизии «Мёртвая Голова». Ну, и немного о себе, разумеется. От Украины тридцать третьего до… снова Украины, только уже сорок третьего.
Закончив лекцию, которую она выслушала, не задав ни единого вопроса и даже ни разу не перебив его, он добавил:
«Я выполняю поручение рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера. По политическим причинам, о которых ты догадаешься, если немного поразмыслишь, в руководстве рейха – то есть, в СС, партии, государственном аппарате и военном руководстве – никто не заинтересован в громком публичном процессе над… скажем так, весьма специфическими изменниками Родины. Поэтому мне поручено… точнее, рейхсфюрер попросил меня, ибо приказывать мне он не может…»
«Решить проблему тихо и… полюбовно?» - улыбнулась девушка.
«Да» - кивнул Шольц.
«Что требуется от меня?» - неожиданно спокойно и даже как-то по-деловому осведомилась Софи.
«Подписать некий документ. А затем помочь мне убедить твоих… товарищей сделать то же самое»
«А потом?» - настороженно спросила она. «Что с нами будет потом?»
«Дело будет закрыто» - спокойно ответил Шольц. «Точнее, все сделают вид, что его просто не было. Все материалы дела будут уничтожены. Молодые люди отправятся в зенитные части люфтваффе – защищать мирное население рейха от страшной смерти с неба. Сузанна тоже будет спасать жизни – только в полевом госпитале на Восточном фронте…»
«А я?» - удивлённо, но с нескрываемой надеждой спросила она. Ибо расставаться с возлюбленным ей категорически не хотелось.
«А ты» - он неожиданно лукаво улыбнулся, «будешь в некотором роде моей собственностью…»
«Наложницей?» - растерянно спросила она. Впрочем, нельзя сказать, чтобы эта идея ей так уж категорически не понравилось.
«Моим личным агентом» - поправил он её. Ибо было у него ощущение, что она ему однажды понадобится. И сильно.
«Я буду жить здесь?» - с надеждой спросила она.
«На моей другой квартире. На Тирпиц-Уфер. Здесь… в общем, я не могу тебя здесь поселить, ибо работаю я, в основном, дома, а, как правило, всё, над чем я работаю, проходит под грифом намного выше чем даже Streng Geheim…»
«Понятно» - разочарованно протянула она.
«Пару недель ты проведёшь под типа домашним арестом. В доме, где я квартирую, проживает немало высших офицеров абвера. Поэтому охрана там… соответствующая. Потом мы оформим тебя на приемлемую работу – об университете тебе придётся пока по понятным причинам забыть…»
«Понимаю» - ещё более разочарованно пробормотала девушка.
«А где-то через полгода, когда всё уляжется» - закончил Шольц, «я через своих друзей в испанском посольстве вывезу тебя в Мадрид. Где, в отличие от Берлина, ты будешь в полной безопасности. Ибо и сам каудильо Франко, и его друзья мне кое-чем обязаны, а ссориться с их головорезами ни VI управление РСХА, ни гестапо, ни, тем более, абвер, не захотят точно…»
Это было неприятно – даже очень – но, к сожалению, разумно. Ибо Мадрид, в отличие от Берлина, никто не бомбил и даже не собирался. Кроме того, Софи, как говорится, не вчера родилась, поэтому прекрасно отдавала себе отчёт, что в тех играх, в которые играл её возлюбленный (и неважно, добровольно или вынужденно), самое последнее, что ему было нужно, это наличие в его жизни потенциального заложника. Тем более, заложницы.
«И многих ты так… спас?» - неожиданно даже для самой себя спросила она.
«Достаточно» - усмехнулся он. «Начиная с Маши, Даши и кошки Глаши. Хотя, на самом деле, кошку звали Клёпа…»
Она удивлённо и вопросительно посмотрела на него.