Больница была огромной. Построена она была сравнительно недавно. Но в палатах была скученность. В нашей палате лежало шесть человек женщин самого разного возраста и воспитания. Нина работала в психиатрической больнице и считала своим долгом громко рассказывать всем о больных, которые находились там на излечении. Истории были жутковатые. Лена все время звонила по сотовому телефону своему молодому мужу. Лариса требовала отчета о ведении домашних дел от своего мужа, который остался в деревне один на хозяйстве.
- Козу доил? Кормил? Кур не забыл загнать в теплый сарай на ночь? Мурке молока давал?
А про шестилетнего сына и десятилетнюю дочь она почему-то не спрашивала.
И эти вопросы именно в такой вот последовательности ежедневно звучали на всю палату.
Клава целыми днями или смотрела телевизор, или рассказывала о своих мужьях. Каким был первый, и каким был второй, а уж третий, нынешний, так совсем никуда не годился. И она все время сокрушалась по поводу того, что ушла от первого своего мужа.
- Все гордыня. Все хотела главной в семье стать. Ждала от него повиновения. Что? Дождалась? Вот теперь по стоечке смирно и стою перед третьим. Хоть бы он никуда не делся, - простодушно говорила она, - и что мы все перебираем их, что ищем? Бери первое, что под руку подвернется, а дальше - борись и воспитывай. Лет через десять будет такой, какой нужен.
Люди, как люди. У каждого свои недостатки. Все мы поступили в отделение с воспалением легких и шли уже на поправку, когда к нам в палату положили Евгению Борисовну.
Она произвела на всех благоприятное впечатление. Со всеми познакомилась, ко всем, не делая разницы никакой, стала обращаться на "Вы" подчеркнуто уважительным тоном. Рассказала, как добиралась, какая стоит погода на улице, и что морозы зимние уже отступают. Холода пошли на убыль.
На тумбочку она положила книгу - любовный роман в суперобложке, на которой полуобнаженный молодой мужчина держал в своих объятиях выпадающую из пышного платья через огромное декольте голубоглазую и пышноволосую блондинку. И глядя на картинку становилось ясно, что час любви этой парочки уже близок!
- Упоительная книга! - восторженно произнесла пожилая женщина. И голос у неё был напевным и торжественным.
И никто в палате не почувствовал приближение катастрофы. Беда настигла нас в ночные часы.
Ровно в одиннадцать часов в нашей палате раздались страшные звуки громкого женского храпа. Евгения Борисовна храпела басом. Мы её побеспокоили и попросили поменять положение в кровати. Она поменяла. Затихла минут на десять, а потом выдала такую руладу, что в палату даже заглянула дежурная медсестра. Когда мы сделали Евгении Борисовне опять замечание, она разгневалась и попросила нас её не беспокоить больше. Мы перестали. Только уснуть под этот страшный рев не было никакой возможности.
Мы попробовали тихим голосом отвлечь друг друга от этих звуков разговорами о том, о сем, но наш шепот был услышан.
- Ночью спать нужно! Днем времени не хватило поговорить?
Мы примолкли. И просто лежали в своих кроватях или сидели в них, с некоторой неприязнью разглядывая нашу однопалатницу.
Ровно в четыре часа утра концерт был окончен. Мы рухнули на подушки и мгновенно уснули.
Утром мы пошли в ординаторскую с претензиями, но нам сказали, что помочь ничем не могут. Изолятор занят. Нам нужно потерпеть. Через два дня мы пришли опять. Нас пожалели, и Евгению Борисовну обследовали в рекордно короткие сроки. Её выписали с четким диагнозом и рекомендациями проходить дальнейшее лечение по месту жительства.
Сама она этому была очень рада. А когда уходила домой, то очень сердечно простилась с нами. Потом постояла на пороге палаты. Помолчала. И вдруг произнесла:
- Не обижайтесь на меня, девчата, но я вам правду скажу. Какие вы все скучные люди. Целыми днями спите. Поговорить не с кем было. Бодрее нужно быть. Я старше вас всех, но вы видите, как я еще порхаю! Встрепенитесь!
Она взяла свою сумку и удалилась с гордо поднятой головой.
Мы подождали, когда её шаги стихнут в больничном коридоре. Потом Лена встала в дверях палаты, и, подражая Евгении Борисовне, сказала манерно: "Скучные вы, девчата, люди!"
И все в палате рассмеялись снисходительно. Н-да... А что тут скажешь? Она не виновата. Но от замечания в наш адрес можно было воздержаться.