После смерти мамы я чувствовала себя очень одиноко, и чтобы перебить тоскливое настроение, часто гуляла в нашем горсаду, невольно любуясь им в любое время года. Однажды в теплый осенний день я сидела на лавочке, смотрела, как пожилая пара кормила голубей остатками печенья. Птицы устраивали драки из-за крошек, отнимая их приямо из клюва. Рядом катался на детском велосипедике мальчуган лет трех, резко вьезжая в середину птичьего столпотворения. Голуби с шумом взлетали вверх и, тут же вновь приземляясь, кидались к крошкам. Мальчуган смеялся, раз за разом наезжая на птиц. Мама его в это время увлеклась беседой с кем-то из знакомых и совсем не обращала внимания на расшалившегося сынишку. Я не удержалась, подошла к нему и, взяв велосипед за руль, откатила малыша в сторону, тот в слезы. Только тогда мать наконец обратила на капризулю внимание, отшлепав его по попе, и снова увлеклась разговором со знакомой женщиной. Мальчишка заехал в лужу и вместе с велосипедом упал в нее, заорав благим матом. Мать кинудась к нему, грбо схватила за ворот запачканного костюмчика, вытолкнула его вместе с "конем" из воды, еще раз отшлепав, крайне недовольная прерывнием интересного разговора...В тот же миг они ушли, а я присела рядом с пожилой парой, и мы невольно разговорились о теперешнем воспитание малышей. В чем-то я поддакивала, а где-то просто несогласно покашливала, стесняясь перечить старым людям, ветеранам Великой Отечественной войны, так как на их груди было множество орденов и медалей.
Разговор с ними немножко отвлек меня от тоскливых мыслей. Незаметно вечерело. Появились первые звезды, повеяло прохладой. Решила идти домой. На одной из скамеек заметила оставленную кем-то общую тетрадь в клеточку с мелким убористым почерком, который не смогла разобрать. Повертела ее в руках. Тут из нее неожиданно выпал листок бумаги, вырванный из тетради, вчетверо свернутый, исписанный тем же почерком и того же цвета пастой авторучки. В горсаду уже почти никого не было, огромная луна неярко освещала тропинки, по которым я шла в направлении выхода. Дома я с помощью лупы все же сумела прочесть содержимое письма, текст которого привоже ниже:
«Прошло три года, как ты ушел в ту ночь, не оглянувшись на прощание.
Твоя гордая спина не знала пощады. Ты ушел навстречу новому дню, в котором
я для тебя уже не существовала.
Я знала это наверняка, но ждала чуда: вдруг обернешься, позовешь, и я, не помня себя, кинусь за тобой куда угодно: в пропасть, в зубы к черту. Но ты не оглянулся, не позвал меня, и мне не нужно было кидаться в пропасть, хотя жизнь без тебя я себе не представляла, так как отводила тебе в ней главную роль, а потом уж чувствовала себя в ней, как твой мизинец левой руки или даже, как ноготь мизинца.
Когда говорят о равноправии женщин, это не про меня. Хоть и прошло три года, но я все равно так и осталась твоей верной рабыней: позови - примчусь, воскресну из мертвых, отдам всю себя, так как я твоя с того самого момента, как я впервые увидела тебя в нашем городе.
Но я знаю: ты не позовешь, поэтому я так смело фантазирую самые невероятные встречи с тобой. Пусть этот грех ляжет на мою душу. Это помогает мне жить без тебя, так что не обессудь.
Я знаю через наших общих знакомых, что ты женился, что у вас родился мальчик, и что вы с ним тезка. Я люблю его, как своего сына. Пусть простит твоя жена меня за то, что я позарилась на вашего мальчика. Моя любовь к тебе и к нему безгранична и бескорыстна, она не причинит вреда никому из вас, скорее разорвется на части мое сердце…»
Прочла письмо, и от его содержани мне стало вновь не по себе, решила на утро отнести находку на то же место...
70-е годы.