Выйдя из подъезда, Толик остановился возле змеящейся полосы из припаркованных автомобилей. Было около половины девятого, и это было как раз то время, когда появляться дома не стоило совершенно. Приходить домой надо либо раньше, когда отец ещё на работе, либо позже, когда уже всё неважно. «Вот мама, - подумал он с некоторой злостью. - Привезла в самый неподходящий момент. Ну что ей стоило привезти меня пораньше? А теперь вот придётся думать, куда идти.»
Об отце, который родной биологический, он забыл практически сразу. Он стыдился своего отца не меньше, чем Польский — сына; стыдился, как обыкновенно стыдятся отцов-алкоголиков. Отец в его понимании и выглядел как самый настоящий алкоголик: нечёсанный, нестриженный, бурчит непонятно что, глаза заплывшие, ходит в каком-то старом засаленном свитере — так ходят обыкновенно бомжи или алкоголики. Разве можно в приличной компании сказать кому-нибудь, что у него такой отец? Его же сразу засмеют. Да и характер у него под стать свитеру — разношенная тряпка. Нет в нём ни одного качества, которое стоило бы уважать в мужчине. Нет ни твёрдости, ни хватки, и весь он какой-то мягкотелый, беспозвоночный. За что вообще его можно уважать?
А ещё правила приличия заставляют называть этого человека папой. Хотя какой он папа? Отцом должен называться человек, который воспитывает ребёнка и заботится о нём, а не тот, который биологический, и который видит своего отпрыска раз в два-три месяца.
Толик почувствовал вибрацию в кармане. «Только бы не мама», - подумал он, доставая телефон. Но через секунду вспомнил, что мама навряд ли будет звонить сейчас — она наверняка считает, что Толик занимается математикой.
Звонил его одноклассник.
- Здорово, Данил! - радостно произнёс Толик.
- Привет! А мы тут в кваку собрались играть. С нами пойдёшь?
- Да, конечно! Только... я сейчас не совсем дома.
- А где ты?
Толик лихорадочно прикидывал, сколько ему потребуется времени, чтобы добраться до компьютерного клуба.
- Могу минут через сорок подъехать, - сказал он.
- Ну мы тогда без тебя начнём, а ты потом присоединишься, лады?
- Ну ладно, - вздохнул Толик. В трубке раздались короткие гудки.
Ситуация поменялась подобно карте в руках опытного шулера: только что Толик тянул время, двигаясь мелкими и неторопливыми шажками и мучительно думая, куда податься, а теперь на счету оказалась каждая минута. Толик прикинул в уме, какая остановка ближе, и пошёл направо, вдоль длинного изогнутого дома.
«Вот делают такие длинные дома, - подумал он со злостью, - а арок в них не делают, приходится обходить.»
По проспекту гулял сильный северный ветер. Очевидно, он считал проспект своей собственностью — на длинном открытом участке, напоминавшем аэродинамическую трубу, ему ничто не мешало разгоняться и шалить как угодно. Ветер баловался с объявлениями, аляповато наклеенными на все столбы, пытался содрать с них номера телефонов, как будто собирался воспользоваться предлагаемыми услугами. Объявления яростно шелестели, словно у столбов внезапно выросла белая прямоугольная листва. Поднимал в воздух брошенные обёртки и полиэтиленовые пакеты, один из которых уже парил на уровне третьего этажа; но находящиеся на проспекте люди не видели летящего пакета — ветер задирал их, хватал за волосы, вынуждая поднимать капюшоны и смотреть только вниз, в землю, а особенно донимал тех, кто стоял на остановке и ждал автобуса. Выйдя на остановку, Толик зябко поёжился и спрятался за столбом, но от ветра это совершенно не спасало.
«Хоть бы маршрутка сейчас пришла, - подумал он. - Интересно, с чего это они собрались сейчас, когда уже так поздно? Ведь не получится нормально поиграть. Особенно мне, - с некоторой обидой добавил он. - Обычно же если собирались, то сразу после школы. Но в любом случае это здорово, что сейчас собрались.»
Фары вдалеке, более габаритные, чем стандартные автомобильные. Может быть, это и есть та маршрутка? Да, машина выглядит в точности как маршрутка; Толик уже посигналил ей рукой, но машина подъехала ближе, и на ней явственно вырисовался красный крест и нехарактерный для маршруток номер «03». Останавливаться она, естественно, не пожелала.
Колючий ветер загнал Толика с открытого пространства под навес остановки, где, как в клетке, находились ещё четыре человека, но решетчатые стены продувались насквозь, как будто они специально были сделаны для того, чтобы не мешать ветру хозяйничать. Маршрутка всё не появлялась, и Толик уже начинал злиться. Злился он и на мать, которая привезла его сюда, и на отца, потому что визит к нему оказался бестолковым и бесполезным, и на тех, кто придумал этот чёртов ГИА, из-за которого Толика теперь терроризируют в школе, и на конструкторов остановки, и на мерзкую погоду, и на маршрутку, которую не дождёшься, когда она нужна, и на весь мир, который совершенно не желает понимать, чего же хочет Толик. Сейчас дорога каждая минута, а он стоит, как дурак, и ждёт, а маршрутка совершенно не желает появляться.
В этот момент, словно почувствовав его мысли, к остановке подъехала маршрутка — увы, идущая не туда. Толик коротко ругнулся, провожая её взглядом. Полез в карман куртки, инстинктивно оглядываясь по сторонам — нет ли знакомых. Знакомых, конечно, не было, но не было в кармане и сигарет — закончились днём. Толик ещё раз оглянулся, на этот раз в поисках какого-нибудь ларька, где можно было бы пополнить запас курева. Ларёк оказался неподалёку, но на противоположной стороне проспекта. Толик поколебался, идти туда или нет — очень бы не хотелось пропустить маршрутку и снова стоять на этом ветродуе. Он вытряхнул содержимое карманов куртки и обнаружил, что денег у него осталось совсем мало — на два часа компьютерного клуба хватит, пожалуй, а больше ни на что не останется. И значит, деньги нужно откуда-нибудь добыть.
Минуты через три подъехала маршрутка с нужным номером. Толик прыгнул в неё, заплатил за проезд, сунул руку в карман брюк и нащупал там пятитысячную купюру, о которой он уже успел позабыть.
Кухонька в небольшой двухкомнатной квартире больше всего напоминала клетку. Всё, что своей прямоугольной формой могло хоть как-то могло имитировать окно, старательно зарешечивалось. Забрано решёткой, намертво приваренной к несущей стене, само окно, потому что квартира помещалась на первом этаже. Деревянная дверь содержала полупрозрачное стекло с металлической сеточкой внутри. Причудливая решётка венчала параллелепипед газовой плиты, а мягкая пластиковая сетка стелилась по дну прямоугольника раковины, препятствуя побегу мусора через сливное отверстие. И даже кухонная утварь — шумовки и половники, параллельно свисавшие с крючков на стене, походили на вертикальную решётку, а симметрично плите свисала аналогичная решётка из кухонных ножей.
Татьяна с тряпкой в руках медленно перемещалась по кухне, делая вид, что стирает с мебели пыль. Никакой пыли на мебели, разумеется, не было — Татьяна прошла уже полкухни, а тряпка в её руках и не подумала менять свой цвет с ярко-зелёного на сероватый. Протереть мебель можно было гораздо быстрее, но Татьяна знала размеры кухни как никто другой, и в быстром выполнении этой работы она никак не была заинтересована.
Она уже не помнила, что явилось причиной очередного скандала с мужем. В последнее время эти скандалы стали частыми, по несколько раз в неделю. Все они вспыхивали из-за каких-то пустяков, на которые обычно никто не обращает и внимания, и через несколько часов сами собой рассасывались. Но эти часы они с мужем проводили в разных помещениях. Евгений занимал комнату, вторая комната принадлежала Толику, а Татьяне не оставалось никакого другого места, кроме кухни, и эти несколько часов она проводила здесь. Поначалу тут бывает много работы — нужно приготовить еду на завтра, помыть посуду, устроить ревизию холодильника... Но потом работа заканчивалась — заканчивалась раньше, чем запал для ссоры, и приходилось неспешно имитировать хоть какую-нибудь деятельность.
Татьяна в очередной раз провела тряпкой по ножке стола, отполированной почти до блеска, и новый порыв злости окутал её всю, с ног до головы. Она посмотрела на часы. Шёл уже одиннадцатый час, а Толик всё не возвращался домой. В последний год он постоянно приходит домой поздно, нередко за полночь, и она знает, из-за чего. Он просто не хочет возвращаться в этот дом. А Евгений живёт своей жизнью, и не то чтобы совсем не заботится о Толике — нет, какую-то заботу проявляет: даёт ему денег, как-то с ним общается, но по большому счёту на Толика ему наплевать. Вот и вчера он никак не отреагировал на то, что Толик рискует не сдать экзамен. Просто усмехнулся и ни слова не сказал. И пальцем о палец не ударил, чтобы что-то исправить — нет, ей самой пришлось звонить бывшему мужу и о чём-то просить. И так происходит с большинством проблем.
Татьяна уже давным-давно не вспоминала, что она сама, когда была в возрасте Толика, страстно мечтала сбежать из своего дома. Её отец частенько возвращался домой пьяным, и попадаться под его горячую руку в эти вечера совершенно не следовало. А как не попасться, если квартира маленькая и однокомнатная? Её мечта осуществилась, как только она окончила школу и поступила в Университет.
Первого сентября, придя на факультет узнать расписание, Татьяна поняла, что ненавидит все предметы, ненавидит заочно, ещё не посетив ни одной пары. Что её абсолютно не привлекает общая физика, что высшая алгебра вызывает у неё лишь ужас, а математический анализ больше всего на свете она бы хотела видеть в гробу. Но квартира, в которой она выросла, была ей ненавистна ещё больше, поэтому она осталась учиться. Впоследствии ненависть к Университету несколько поубавилась. Статфизика ей даже нравилась, потому что её вёл симпатичный аспирант, ставивший девушкам зачёты просто так — тем быстрее, чем короче у девушки была юбка. Но больше всего нравились дискотеки, еженедельно проходившие в студгородке.
Сбежала из дома, сбежала замуж, сбежала от мужа — и всё это затем, чтобы сейчас находиться в крошечной кухне, забранной со всех сторон решётками. Поначалу, после первых скандалов с Евгением, Татьяна очень переживала, потому что теперь сбегать было уже некуда, да и сил на это не оставалось. А теперь она уже привыкла, а то, что было раньше, подёрнулось какой-то дымкой и осталось в прошлой, уже нереальной, жизни. А реальная жизнь — это кухня и Толик, до сих пор не вернувшийся домой.
Дверь в кухню открылась, и на пороге оказался Евгений — глазки маленькие, лицо ухмыляется. То, что по его вине Толик до сих пор не пришёл и шляется неизвестно где, очевидно, его не волновало. Он спокойно вторгался на её территорию, как на свою собственную, а вот она не могла попасть в комнату, где, между прочим, находилась её постель — никаких запретов на то не было, но она просто не могла находиться в помещении, где релаксировал этот самодовольный тип. Морда его так и светится, так бы и хрястнула по этой наглой морде со всей силы...
Она сама не поняла, как это получилось. Стакан, который только что стоял на столе, внезапно приобрёл горизонтальное ускорение и разбился об косяк двери в кухню, в полуметре от ног Евгения. Тот флегматично посмотрел на осколки стакана, оценил взглядом, насколько далеко они разлетелись, переступил через них и уверенно проложил путь к холодильнику, оттуда достал бутылку пива и вернулся в комнату — очевидно, смотреть телевизор, расслабляться. Эта его невозмутимость бесила больше всего.
«А ведь всего неделю назад, когда я задела его за живое, он сам кидался тарелками, - подумала Татьяна. - А сейчас, ишь, флегматик нашёлся!»
Татьяна почувствовала укол в груди. Слабый, еле заметный. Она отложила тряпку в сторону, открыла аптечку в ящике стола. На поверхности лежала скляночка с нитроглицерином, используемая как раз по таким случаям. Несколько крупинок — и всё проходит.
«Сердце барахлит, - подумала она. - С такой собачьей жизнью точно помрёшь раньше времени.»
Татьяна взялась за веник. Пыль может и подождать, а вот стеклянные осколки ждать не будут. Хорошо ещё, если Евгений их по комнате не разнёс. Ему же всё равно, разнёс или нет, не он прибирает. Нет, вроде бы только на кухне. Сметая осколки в совок, она прислушалась — не происходит ли что за пределами кухни, но услышала только телевизор, вещавший футбольный матч. По ту сторону экрана двадцать два человека бегали, наслаждаясь свободой открытого пространства, и огромная разница между тем, что происходило по разные стороны экрана, навевала лишь новое раздражение, смешанное с бессилием.
Толик пришёл домой около половины двенадцатого. Практически беззвучно открыл ключом дверь, перехватил её осторожно, чтобы не скрипнула, и медленно закрыл. Его уши превратились в два локатора — по звуку он пытался уловить дислокацию родителей. Но ничего, кроме телевизора, не услышал.
Дверь на кухню была закрыта, и это почти наверняка означало, что родители поссорились и не разговаривают. «Рано пришёл,» - мелькнуло у Толика в голове. Для верности он заглянул в комнату — это было намного безопаснее, чем открывать дверь в кухню. Отец — тот, которого он больше привык называть отцом — смотрел футбольный матч и на внешние раздражители не реагировал. Перед ним стояло несколько пивных бутылок, преимущественно пустых, и полуобъеденный вяленый лещ. Толик прошёл в комнату и встал так, что телевизор отцу не загораживал, но и не заметить его было невозможно.
- Привет, - сказал Евгений.
Толик пожал ему руку, отметив про себя, что у настоящего мужчины рука должна быть твёрдой, а рукопожатие — крепким. А не как у того отца — жмёшь ему руку и кажется, что держишь медузу.
- Где был?
Евгений указал на место рядом с собой. Его совершенно не устраивало, что Толик одним шагом может перекрыть ему экран. Тем более что момент был довольно опасный — бразильцы успешно атаковали ворота противника, но гол забить им пока не удавалось.
- Да так.
Евгений показал на пиво, не желая произносить слова, которые могла бы услышать Татьяна. Она совершенно не одобряла, что Евгений угощает сына пивом. Несколько раз она устраивала из-за этого скандалы, утверждая, что Евгений спаивает ребёнка.
- Да я же немножко ему предлагаю, - парировал он. - А иначе Толик будет пить в подворотнях, оно тебе надо?
Но на это он получал очередную серию упрёков — если, мол, Толик пьёт в подворотне, то виноват в этом он, Евгений, потому что спаивает мальчика; без этого Толик нипочём бы не пил в подворотне, и вообще в том, что Толик шляется по подворотням, виноват тоже он.
Толик отхлебнул глоток и поставил бутылку на место.
- У папы был, - ответил Толик на давно уже заданный вопрос.
Евгений недовольно кивнул.
- Папа мне компьютерный стол обещал купить.
Евгений немного помолчал, отхлебнул из той же бутылки. Затем отвлёкся на очередной опасный момент.
- А тебе нужен компьютерный стол? - наконец спросил он.
- Ну да, на письменном-то неудобно, да и шатается он.
Толик устремил взгляд в телевизор — то ли его заинтересовал пас, то ли просто взгляд некуда было девать.
- А борщ ещё остался? - спросил он.
- Мама много вчера сварила, должен остаться. Посмотри сам в холодильнике.
- Ладно, - вздохнул Толик и, помолчав, добавил: - Папа, мне там в школу нужно денежку принести...
- Хорошо, я тебе завтра оставлю сам знаешь где, - ответил Евгений. На такие просьбы он никогда не спрашивал, на что и сколько. Если Толик не говорил точную сумму, Евгений выдавал ему столько, сколько считал нужным. Иногда не выдавал, ссылаясь на отсутствие денег. Толику не очень нравилась такая непредсказуемость — никогда не знаешь, увидишь ли на следующий день сто рублей или три тысячи. А уточнить сумму означало уточнить и цель этих трат. Но сейчас Толик был почему-то уверен, что завтрашняя сумма будет не слишком маленькой, хотя и никак не мог объяснить свою уверенность.
Толик открыл кухонную дверь и вошёл, всем своим существом стараясь сделать вид, что он и не догадывается о ссоре родителей. Он посмотрел на маму, которая не спеша мыла кастрюлю. Толику стало её жалко — в такие часы она выглядела немногим лучше затравленного зверя. У него даже возникла мысль подойти к ней и сказать ей что-нибудь ласковое, но он подавил эту мысль в зародыше. Во-первых, телячьи нежности не для мужчин. А во-вторых, это просто небезопасно. Хотя мама и выглядит грустной, но на самом деле она скорее сердитая, и попасться ей под руку значило получить большую порцию ругани — и бездельник он, и лодырь, и домой приходит неизвестно когда. Судя по поведению родителей, в сегодняшней ссоре была виновата она.
- Привет, ма, - бросил он и направился к холодильнику.
- Руки! - резко скомандовала Татьяна.
Пришлось Толику идти в ванную мыть руки. Внезапно он вспомнил, что за весь день ни разу содержательно не поел, и почувствовал себя очень голодным, а оттого что его не пустили к холодильнику сразу, чувство голода многократно усилилось и обострилось. Толик моментально сполоснул руки, работая ими со скоростью хорошего гребного винта, провёл ими по полотенцу, подумал мгновение и помыл их ещё раз, уже гораздо медленнее, особенно тщательно намылив указательный и средний пальцы правой руки. «На всякий случай,» - подумал он.
Толик вернулся на кухню, открыл холодильник, достал оттуда кастрюлю борща и стал наливать в тарелку. Жидкость и овощи не были проблемой, а вот с большим куском говядины на кости пришлось повозиться. Толик взял в руки кость и стал отрезать мясо краем половника, но половник явно не был приспособлен для этих целей. В итоге кость осталась у Толика в руках, а растерзанное мясо, распушив свою волокнистую бахрому, осталось плавать в кастрюле, напоминая диковинного спрута. Толик поставил тарелку в микроволновку.
- Встретился с ним? - спросила его мать.
Толик сначала даже не понял, что обращались к нему — Татьяна процедила эту фразу, не повернувшись к нему и не отрываясь от раковины. Через несколько секунд он догадался, что мать, по-видимому, обращалась к нему и теперь настойчиво ждёт ответа. Но было уже поздно.
- Я спросила, встретился с ним?
Уже громче, чётче и более грозно. Толик посмотрел на решетчатое стекло двери и понял, что незаметно юркнуть в свою комнату сейчас уже не удастся. Как минимум он должен дождаться, пока борщ согреется в микроволновке.
- Да.
- Ну и?
- Сказал, чтобы купили компьютерный стол.
Он полез в карман брюк, выудил оттуда три тысячные купюры и отдал их матери. Та приняла деньги и не глядя сунула в кармашек фартука, висевшего на стене.
- Хорошо, в пятницу поедем, купим тебе стол, - уже мягче сказала она.
- Подвинься, ма!
Татьяна молча подвинулась и освободила подход к мусорному ведру. Толик выкинул кость, которая звякнула о разбитый стакан. От этого звука лицо мамы снова стало суровым, и Толик понял, что стакан разбила она.
А мама проворчала в раковину, ни к кому не обращаясь:
- Пока не скажешь, что сыну что-то надо, сам-то не догадается. А у него и кровать уже старая стала, да и вообще бы ремонт в комнате сделать.
В прошлый раз она так же, ни к кому не обращаясь, проворчала про компьютерный стол.
Микроволновка запищала, обозначив конец разогревания. Толик потрогал тарелку — очень горячая, руками её брать нельзя. Толик поискал глазами прихватку — он чувствовал приближение бури и старался как можно быстрее исчезнуть с территории матери. Каждое его движение, каждый взгляд сердили мать. Наконец он обнаружил прихватку — она была примагничена к холодильнику. Толик вытащил из шкафа поднос, поставил на него тарелку, ложку и два куска хлеба. «Сока бы,» - подумал он, но коробки с соком на видных местах не было, и ему пришлось удовлетвориться водой в кружке. Он уже поднял поднос и сделал два шага по направлению к своей комнате.
- Стоять! - скомандовала мама, уже минуту как прекратившая свою деятельность и неотрывно смотревшая на сына.
Толик послушно поставил поднос на стол. Надежда отделаться дежурными фразами и исчезнуть с кухни улетучилась, словно газ из открытого баллона.
- Чего, ма?
- Что тебе отец сказал?
- Я же тебе ответил...
- Я тебя туда не для того возила. Стол мы и сами можем купить. Я спрашиваю, что вы решили, как ты будешь готовиться к экзамену?
- Книжку нужно купить для подготовки...
- Это и дураку ясно, что книжку купить. Вот сходи завтра и купи. Когда вы в следующий раз встречаетесь?
- Да не знаю я, ма. У меня борщ остывает. Сока нет?
Он подумал, что надо бы попросить на книжку каких-нибудь денег, но сейчас для этого совершенно неподходящий момент. Лучше это сделать завтра, когда мама будет более добрая.
- Дебил, - отрезала Татьяна. - Только и знает что пиво пить и в экран пялиться.
Толик почувствовал некоторую разрядку. Не теряя ни секунды, он схватил поднос. Татьяна смотрела ему вслед, грудь её вздымалась от гнева, но момент был упущен: Толик вышел с территории кухни.
Татьяна всхлипнула и снова взялась за нитроглицерин. От Польского она ничего другого и не ожидала, а вот Толику надо было всыпать по первое число за то, что не настоял на следующей встрече. И она как всегда упустила момент.
«Что за дебила я ращу? - подумала она. - Ну почему у всех дети как дети, а мой вообще ничего не хочет? Лучше бы была девочка.»
Мысль о том, что все мужики — козлы, внушила Татьяне мать. Она это делала ненавязчиво, но методично и в течение длительного времени. А отец своими действиями исправно подтверждал это. Как и мать, Татьяна никогда не говорила эту фразу прямо, а только исходила из этой нехитрой формулы в своих действиях и оценках. И ей было очень обидно, что сын у неё растёт такой же, как и все прочие мужики.
«Хоть бы деньги научился зарабатывать. Так нет же, только тратить умеет.»
Дверь в комнату Толика захлопнулась, и оттуда было сначала слышно, как он торопливо хлебает борщ, а потом стало раздаваться азартное клацанье клавиш.