Куба

       Памяти любимой жены моей – Гришиной Галины Георгиевне посвящается!


                Книга первая
               
                Автор выражает глубокую признательность Гришиным Георгию и Анжеле, а также Виктору Коротенко за активное участие в редактировании книги. Особой благодарности заслуживает Лондонский страховой и перестраховочный брокер «Оукшотт», оказавший существенную финансовую поддержку.
                Присказка  о главном

Допотопного вида автобус, единственной заметной деталью которого было переднее стекло,  ярко украшенное вымпелами и значками, словно грудь победителя в ударном труде в СССР, весело подкатил к центру посёлка «Флорес», уютно вписавшемуся в красивейшем курортном пригороде Гаваны. Шофёр мулат Рамиро, кажется, родившийся с улыбкой, неизменной с тех пор, заложил крутой вираж и тут же резко вдарил по тормозам, заставив и свои трофейные побрякушки, и головы пассажиров как бы кивнуть водителю в знак благодарности за приятную поездку.  Безобидный шалун был уверен, что получит очередной нагоняй от сурового советского начальника Бабаяна в виде непонятного напоминания о каких-то дровах, которые  ему, Рамире, почему-то следовало бы возить. Однако он ничего не мог поделать со своей залихватской кубинской натурой, в которой перемешались и бурлили гены бесстрашных предков - несгибаемых революционеров и борцов за независимость Родины - мамбисов, а также многочисленных чемпионов мира по высшему пилотажу и боксу.
Помрачнев для виду на минутку от нахлобучки, будто солнечная полянка при набеге крошечной тучки, его лицо вновь природно озарилось в полную ширь сияющим выражением радости, да ещё подсвечиваемым великолепным набором мраморно - белых зубов. Пробормотав что-то вроде бы в оправдание, он распахнул дверки автобуса и призывно крикнул:   «Пермисо, арива, амигос!» - и первым выпрыгнул на асфальт. Шустрый, похожий на ежа переводчик Серёжа Адомян, в основном для демонстрации непрерывного выполнения трудовых обязанностей даже  в выходной день,  перевёл с армянским акцентом: «Рамыро, это,  просыт прощэня и приглашат выходыт», однако сам застыл неподвижно на своём переднем месте гида, чего-то выжидая. Знающие испанский язык «советикос», как обобщённо называли кубинцы всех представителей дружественного Советского Союза, не удержались, чтобы традиционно не съязвить по поводу родовых корней его словесных выкрутасов: «Не поняли. Теперь тащи толмача с наречия древнего Урарту», но в силу какого-то обычая или усталости тоже не спешили покидать надоевшие сидения.
Если честно сказать, то многие из советских специалистов и членов их семей, совершивших со своим любимым шофёром очередную оздоровительную воскресную поездку на пляж, были довольны его финальным трюком.  Растратив все силы тела и души на непрерывные ласки и любовные игры с морем и солнцем, обостряемые многократными допинговыми глотками из горлышка бутылок короля кубинских пляжей - рома «Каней», они мгновенно заснули на обратном пути, как только симфоническая увертюра, наигрываемая мотором и колёсами автобуса, перешла в устойчивую монотонную мелодию, напоминающую песни казахских акынов. Внезапное окончание концерта, да ещё вынужденный  глубокий поклон позволили без долгой разминки  осознать  реальность, хотя кое- кому и пришлось попробовать лбом крепость впереди стоящих спинок кресел.
Разомлевшие от трёхчасовой знойной тропической дороги пассажиры автобуса - энергетики из СССР, помогающие кубинским друзьям воплотить в жизнь вторую часть лозунга о победе коммунизма путём электрификации их прекрасной Родины,  похотливо потягиваясь и с трудом заставляя закостеневшие ноги передвигаться, лёгкими криками и подзатыльниками возвращая к тяготам земной жизни безмятежно спящих детей, медленно, как после посадки самолёта, начали готовиться к выходу.
Надо сказать, что прослеживалось и  ещё одно сходство с процедурой окончания авиарейса. Как там никто не покидал борт, пока не спустятся по трапу члены экипажа, так и здесь уважительно пропускалось вперёд начальство. Несмотря на атмосферу безоглядного блаженства и благодушия, навеянную замечательным отдыхом на одном из лучших кубинских пляжей «Борадеро», опытный народ строго соблюдал  субординационный протокол.
Каждый «командированный в страну пребывания» хорошо знал, что здесь все его земляки обладают равными правами только в части фигурирования в общем списке под этим бюрократическим кодом, равным по силе обобщения таким звонким штампам, как «гражданин» или «военнослужащий». В остальном их судьба до конца контрактного срока полностью  находилась в руках вышестоящих персон. А так как многие посланцы Страны Советов успели  твёрдо убедиться в многократном превосходстве здешней зарплаты над её падчерицей на Родине, то старались делать всё возможное, чтобы подольше растянуть грустное время ожидания свидания с той далёкой Золушкой.
Одним из широкодоступных подручных средств для достижения цели являлись различные сигналы лести, которые подавались в безмерном количестве нужным людям. Тем более что к подобным новым в коротенькой истории социализма производственным отношениям между уверенно нарождающейся со времён хрущёвской оттепели впервые в мире коммунистической элитой и армией её подданных ненавязчиво склоняла советская пропаганда. Вырвавшись с помощью недалёкого политика, как ей казалось, из пут откровенного космополитизма, она по горло вляпалась в это дерьмо, таща из-за рубежа по всем направлениям любые сверкающие побрякушки и заменяя ими ещё далеко не прижившиеся на Руси истинные ценности подлинного равенства. Начиналась первая в истории человечества смертельная идеологическая война отживающего элитарного строя Запада с пробивающей себе дорогу к жизни и даже впервые победившей в урезанном виде в СССР  властью народа.
Вот почему можно было и не сомневаться, что ни у кого из специалистов, а тем более их домочадцев, пусть и расслабленных пляжным зноем, бархатным морем и забористым напитком, мозги ещё не заплыли ленью до такой степени, что позволят хотя бы мысленно начать движение по проходу в автобусе, пока на него не встанет своей твёрдой поступью медного всадника руководитель самой крупной группы энергетиков на Острове Свободы, строящей вторую очередь столичной электростанции, Эдуард Аркадьевич Бабаян.
Сорокачетырёхлетний высокий красавец, с безупречной улыбкой, заставляющей лукаво топорщиться небольшие усики, обязательные для  лица настоящего армянина, как торчащие уши у породистой овчарки, всю свою успешную трудовую жизнь провёл на энергетических стройках Казахстана, где местные руководители и наставники - казахские партийные аксакалы, умело скрывавшие под марксистской мантией внутри насквозь коммунистических тел тысячелетние генные цепочки байской предназначенности, выпестовали в нём несколько новых условных рефлексов, позволяющих уверенно чувствовать себя, даже находясь на уязвимом лобном возвышении начальника различных строек в среднеазиатских республиках.
Главный из них трагически предупреждал: «Голова, как шлем космонавта на казахском космодроме «Байканур», легко снимается, если её держать высоко перед теми, кто имеет право по должности тебя не уважать, и если её склонять перед всеми остальными. Начнёшь терять достоинство в мелочах, быстро кончится и всё большое». Таков первый закон сохранения руководящей материи.  А инстинкт есть инстинкт, порождающий правильные, хотя вроде бы и не обдуманные поступки. Поэтому Эдуард Аркадьевич уверенно шагнул к выходу, вероятно и не подумав об этом вовсе. Просто так надо. Внутренний голос.
В творчестве всё возможно. Сегодняшние авторские рассуждения молнией пронзили аккуратно уложенные в неведомом архиве тени минувших с тех далёких дней тридцати лет жизни и слегка коснулись  чуткого уха Бабаяна. Улыбнувшись той прежней чарующей улыбкой, он осуждающе покачал головой: «Неужели ты считаешь меня таким легкомысленным, чтобы полностью доверять свою судьбу первой сигнальной системе? После стольких лет перемалывания в начальственных жерновах. Да ещё с таким национальным наследством? Ты что не знаешь любимую гордость- шутку древнейшего и мудрейшего армянского народа: «Где один армянин, там двум евреям делать нечего». Смотреть надо лучше. Конечно,  я стараюсь незаметно подстраховывать, координировать, укрощать свои поступки и инстинкты там, где нужно.  Так учит второй закон, вторая заповедь советского руководителя».
И действительно, приглядевшись внимательней, можно было уловить чуть заметный взгляд начальника стройки, позволивший профессору карьерных выкрутасов твёрдо убедиться, что его коллега по службе, Владимир Иванович Иванов, не претендует на роль головного. Вместе с женой Галиной он возился над коляской восьмимесячной дочки, которая только что завершила одно из своих первых путешествий в своей пока ещё очень коротенькой биографии, и бурно реагировала на смену звуков и декораций.
Эдуард Аркадьевич и его супруга Нина, образец спокойной украинской красавицы, которая как всегда шла немножко позади, оттеняя тихой скромностью высокое положение мужа, были в хороших дружеских отношениях с четой Ивановых. Но не добрые чувства, и не грудной ребёнок волновали стреляного в битвах за власть   Бабаяна. Его друг совмещал в одном лице должность руководителя небольшой группы специалистов, помогающих кубинцам эксплуатировать электростанцию «Мариэль» под Гаваной, на расширяемой части которой трудились бабаяновские ребята, с постом  партийного секретаря всех советских энергетиков, работающих в столице. А это уже требовало особого уважения. Бабаян хорошо усвоил третью, самую идеологизированную, а потому основную заповедь большого советского начальника: все должны видеть, что ты действуешь под лозунгом: «Партия - наш рулевой».
Сам Иванов слабо разбирался  в тонкостях взаимоотношений в верхах. За двенадцать лет после окончания института он, не очень и спеша в силу природной внутренней закомплексованности, прошёл довольно крутую карьерную лесенку  от суетливой и сложной работы дежурного монтёра до ответственной должности  заместителя главного инженера столичной электростанции. Эта дорожка пролегала в одном и том же коллективе, где каждый работник знал о своих коллегах буквально всё. Поэтому дипломатические уловки там были ни к чему, а сложившиеся пропорции между уважением и подчинением воспринимались уже подсознательно и не образовывали свода постулатов. Однако в новой для себя жизни за границей и он, прежде всего с помощью более умудрённых руководящим опытом друзей, начал понемножку улавливать тонкости разумного, а скорее выгодного  поведения, хотя и упрямо сопротивлялся, как дикий конь, вкрадчивому обузданию его по природе неагрессивной, но пока никем не объезженной до полного послушания натуры.
Между тем путь в автобусе  был свободен, и Бабаян уверенной походкой тяжеловеса направился к выходу. Однако жизнь преподносит порою совершенно неожиданные сюрпризы. Вот женщина шарахнулась в ужасе от крошечного мышонка, оступилась и попала под громадную машину. Или наоборот. На одной электростанции человек сорвался с высоты двенадцатиэтажного дома, по дороге к земле готовился предстать в лучшем виде перед неподкупным судьёй на небесах, а попал в груду мягчайшей, как пух, асбестовой теплоизоляции, и заседание суда господнего было перенесено. Не минует эта игра судьбы и людей головастых, с мозгой. Как говорят в народе: «На каждую хитрую голову есть бесхитростная верёвка с петлёй».
                ___ ,, ___

Не успел Эдуард Аркадьевич выйти победителем в очередной из тысяч непрерывных мелких битвочек за честь и достоинство на поле жизни, как на него наехал новый воин, уже более тяжёлой категории, стоящий сегодня на должностной лестнице ступенькой выше. Представитель фирмы «Технопромэкспорт» в Торговой миссии СССР на Кубе, по линии которой осуществлялась людская и материальная помощь кубинским энергетикам, Олег Викторович Ларичев был мрачен, как обратная сторона луны, что не предвещало ничего хорошего. Его обиженная фигура напоминала нахохлившегося ворона, у которого и есть всего сгорбленная спина, грудь колесом и торчащий из неё громадный клюв в виде носа.   
«Где же вы шляетесь допоздна? Ведь завтра на работу, надо готовиться, сил набираться».
«Вот мы и набрались, Олег Викторович. Наверное, по запаху чувствуется?»- безнадёжно пробовал шутить Бабаян, но это только подливало масло в огонь.
«Вы всё-таки ответственные люди, руководители. Знаете, что министр энергетики, Пётр Степанович Непорожний, на Кубу к нам  прилетел. Мало ли что может понадобиться. Ведь государственные дела решаем. А вы не могли одно воскресенье без пляжа обойтись. Иванов тоже здесь?»
Из дверей автобуса показалась обеспокоенная физиономия парторга, и Ларичев переключил вектор своего недовольства на неё: « Ну а ты, партийный вождь, совсем политическое чутьё потерял? Или от партии наблюдал, чтобы кого - нибудь не обнесли, не обидели? Ладно, потом ещё поговорим, как нам организовывать отдых, чтобы и тылы были крепкими. А пока тебе тридцать минут на сборы. Мы махнём сейчас в Наутико на моём джипе, чтобы Эдуард Аркадьевич переоделся,  а затем   тебя подберём. Через час нас ждёт в Торгпредстве Ассонов».
Встреча с  суровым торгпредом не сулила больших радостей. Несмотря на день отдыха, винный перегар из уст партруководителя в год продолжающейся широкой борьбы с алкоголизмом мог стать для него в самом благоприятном случае  предлогом  для жёсткой нравоучительной беседой, а при высшей мере наказания - для далеко, а точнее, на любимую Родину ведущих оргвыводов. Владимир почти бегом с коляской и дочкой на руках поднялся по лестнице в квартиру и суетливо начал чистить зубы, полоскать рот, жевать заварку от чая, резинку – вожделенную мечту революционных по рождению, но по врождённой колониальной привычке - назойливых попрошаек – детей Кубы. При виде «советикос» они  бросались к ним гурьбой и настойчиво требовали эту самую «чикле», невольно повышая их рейтинг в собственных глазах. Русские люди в силу своего менталитета очень редко пользовались этим атрибутом цивилизации, считая вид непрерывно жующего человека неприличным. Да и в гигиенических способностях сладкой резинки  у них были серьёзные сомнения. Поэтому тратить деньги на ерунду за границей, где все наши вели более чем скромный образ жизни, было глупо. И всё - таки тот факт, что кубинские пацаны путали их с постоянно двигающими челюстями янки, которых советская пропаганда почему – то настойчиво убеждала считать поголовно сказочно богатыми  баловнями судьбы, проливал елей на несколько почерствевшие от забот  души.   В общем, он принял в темпе все меры, известные ему по жизни в Союзе для усыпления бдительности блюстителей порядка на дорогах. Однако их список быстро иссяк, и Иванов почувствовал себя совсем беззащитным, голым перед надвигающейся грозой.
Его тревога по биосвязи задёргала нервы и у жены Галины, но она со своим железным характером и пренебрежением ко всякому чинопочитанию, что всегда отличало её от большинства советских женщин, меньше поддавалась панике, а спокойно искала приемлемое решение. Тёща как – то рассказала Владимиру легенду о деде её супруга – загорском купце Когтеве, прославившимся на всё Подмосковье своей неуступчивостью и упрямством. Вроде бы, например, он часами мог стоять на одном месте, строго наблюдая за ходом торговли и работой каждого из своих продавцов. В результате на  твердейшем бетоном полу магазина долгое время якобы оставались глубокие  следы от его солидных башмаков. Как видно наследил он в хорошем смысле в этом направлении и в генах правнучки, благодаря чему семья Ивановых жила счастливо, весело, надёжно и без терзающих душу забот: все проблемы быстро, без колебаний и раздумий решала мама. Вечно сомневающийся во всём Владимир был безумно рад такому симбиозу, прятался с удовольствием от возникающих запросов судьбы за спину супруги, и даже любовно называл её «Наш Жуков», не только за бесконечную волю и настойчивость, но и в знак признания её выдающихся заслуг в успешности совместной жизни.
Наконец, Галочку осенило: «А ты помнишь рассказ артиста Вестника о своём учителе Алексее Диком, который сыграл роль Сталина в кинофильме « Пять ударов»? В один из вечеров вскоре после его выхода на экран они  хорошо сидели и крепко выпивали, и вдруг подъехал военный газик для спецпоручений, и приторно вежливый полковник предложил Дикому быстро собираться, так как его ждут в Кремле. Конечно, все домашние забегали, заволновались. Много было страшных рассказов о таких ночных поездках к вождю. А здесь ещё и в пьяном виде. Артист, как мог, их успокаивал: «Не тряситесь. Я слышал, что Сталину картина понравилась. А против запаха у меня надёжное средство есть. Дайте газету. Знающие люди говорят, что свинец из напечатанных букв полностью его забирает». Быстро  сжевав целую страницу, он довольный укатил в пасть тигра.
Родня во главе с бывшим разведчиком Вестником не сомкнула глаз всю ночь, представляя самое печальное. А под утро виновника их тревог в буквальном смысле приволокли домой, ещё более весёлого и тёпленького. Он снова сыграл уже в собственной квартире своего  великого героя, изображая в лицах  всё, что случилось с ним ночью.
«Сижу трезвый и от газеты, и от страха. В какой-то комнате меня оставили пустой: стол да два стула. Думаю, может быть, уже в тюрягу привезли? Вдруг, будто из стены вышел  Сам. Я, конечно, вскочил и гаркнул во все лёгкие: «Здравие желаю, Иосиф Виссарионович!» Наверное, перестарался. Вместе с приветствием и винный дух пустил. Смотрю, вождь повернулся и, ничего не сказав,  куда – то  удалился. Опять жду, ещё больше терзаюсь и трезвею. Что теперь будет? Чем ему не угодил?»
Неожиданно вновь стена разверзлась, и Сталин стоит, улыбается. А в руках у него бутылка коньяку и две рюмочки. «Я хачу с Вами нэмношко сравнатся, товарыш Дыкой. Нэ возражаэтэ?» И мы так с ним чудесно посидели, поговорили по душам о жизни, об искусстве всю ночь».
Вспомнив историю о великих той далёкой страны, Галина вернулась на кубинскую землю и перевела свой рассказ в практическую плоскость: «На тебе газету, жуй. Может и вправду поможет. А то выгонят в 24 часа. Куда мы с Машкой крохотной  в холодную Москву поедем из тропиков? Ешь. Ради ребёнка».    
Пришлось пройти и эту противную процедуру по сокрытию следов преступления перед руководством. Слава Богу, что на ней фантазии жены также иссякли, и Владимир рванулся вниз, где настойчиво сигналила Ларичевская машина. Кроме уже знакомых лиц, в ней приютился и Яков Васильевич Савченко, статный кучерявый белорус, прибывший из Витебской области руководить строительством электрического моста на Кубе в виде ЛЭП напряжением 220 киловольт со стороны столицы Республики.
Как любил говорить, называвший себя современным поставщиком энергорабов на Остров Свободы Олег Викторович, «вся компашка», наконец, была в сборе. Мотор родного газика узнаваемо зарычал и послушный нижегородский мустанг ринулся по указанному начальством направлению.
Через несколько минут появился и резкий запах фекального канала, который хоть и бил надоедливо в нос каждый день проезжающим над ним на работу специалистам, с упрямым постоянством напоминая о себе, но в хорошие приятели, становящиеся незаметными в повседневной жизни, попасть ему не было суждено. Особенно остро чувствовал его тошнотворный аромат Савченко, всю жизнь строивший линии передач в заповедных белорусских лесах и умеющий дышать только их целебным воздухом.
Не случайно и сейчас Яков не смог сдержать соответствующих запаху резких эмоций: « И как они в этом говне живут?  С ума     сойти можно. У нас в Белоруссии в самой завалящей деревне такое бы не потерпели. А здесь всё - таки столица».
На правах старожила, отдавшего уже почти три года служению кубинской энергетики, и считающему себя знатоком здешней жизни, Иванов начал излагать историческую версию происхождения зловонья: «Ты бы в Сантьяго съездил. Там вообще такой канал среди жилого района проходит. И ты знаешь, к нему настолько привыкли, что дети, у которых нет другого места для игр, используют его как дворовую площадку. Сначала вновь приехавших из Союза  аж рвало при виде, как они по колено в фекалиях бегают друг за другом, в салочки играют».
«Надо тебе, Яков Васильевич, туда было полететь, - вставил своё начальственное слово Ларичев,- Тебе бы тогда здешняя вонь одеколоном показалась». 
«Человек не рак, который может жить только в чистой воде, хоть и питается падалью. Быстро ко всему привыкает, - продолжил, уступив с почтением эфирное время руководителю, сторожил, - Причём главное в этом необычайном по сравнению с другими живыми существами свойстве - способность мыслить, разобраться в сути явления и убедить себя, что имеешь дело не со случайным нарушением комфорта, а с неизбежными вкраплениями всякого  дерьма в жизнь, тем более с закономерным социальным явлением. И сразу все ощущения, все подсознательные рефлексы брезгливости притупляются, уходят на второй план, преломляются через фильтры новых умозаключений. Вот так.
На эти каналы, видя, как мы носы воротим, нам кубинцы сразу глаза открыли. Раньше для этих детей маленьких хижин работала система: стол – персона - выгребная яма, как и в твоих белорусских деревнях. А потом америкашки начали строить в Наутико под Гаваной богатые коттеджи для отдыха. Они без удобств не могут. Но не сооружать же этим великим господам дорогую систему очистки и сброса фекальных вод ради голозадых кубинцев. Ничего, переживут, принюхаются. Вот и нашли ближайший канал, предназначенный для отвода бурных потоков после тропических ливней и циклонов, и сунули туда свои вельможные испражнения.
А потом американские предприниматели начали строить заводы по производству рома и пива в Сантьяго, а с ними и многоквартирные дома для специалистов. Они чувствовали себя великими благодетелями, дающими работу нищему местному люду. Где уж там было ещё и задумываться о всяких пустяках. Поэтому использовали вонючий опыт Гаваны. Дёшево, хоть и сердито.
Ты знаешь, после этих рассказов у нас вместо противных ощущений от запахов слёзы на глазах появлялись из жалости к мальчишкам, бегающим с радостными криками по бурой жиже. Мне кажется, это самый яркий, а, правильнее, самый вонючий след, оставленный янками на чудесной кубинской земле. Хотя и не самый страшный. Ты в этом вскоре сам убедишься».
За разговорами незаметно проскользнула привычная дорога по центру столицы. А через несколько минут, надеясь на благодарность шефа за оперативное выполнение трудного задания, Ларичев уверено ввёл «компашку» в кабинет торгпреда, чтобы тот всевидящим протокольным оком сумел оценить его усердие.
                ____ ,, ___

«Вот, Анатолий Николаевич. Несмотря на воскресный день, команда вовремя собрана и готова к приёму».
Усталый начальник оторвал от кучи бумаг и лениво бросил проникающий взгляд голубых по детски глаз на группу прибывших энергетиков. В одно мгновенье всё в его облике начало темнеть, суроветь,  ощетинилось, стало сердитым, колючим. Нервно забегали усы под носом, затем задёргался и сам нос. Теперь хотелось броситься в укрытие от выстрелов его  стреляющих свинцом очей. Первая фраза застряла на секунду в тиках горла, а потом вырвалась с шумом и брызгами слюны, как пробка из бутылки с забродившим шампанским: «Ты кого привёз?»
«Как приказали, Анатолий Николаевич. Руководителей основных групп энергетиков. В том числе и секретаря партбюро». 
«И эти подвыпившие пижоны в футболках и белых башмаках - моя основная руководящая сила? Позор моим сединам! Доработался! К какому приёму и чего ты их подготовил. Они уже так напринимались, что упадут на пороге посольства».
«Так воскресенье сегодня, Анатолий Николаевич. Да день рождения у одного из нашей группы был», - попытался,  было оправдаться Иванов, но тем подлил керосина в забирающийся огонь.
 Асонов уже вошёл в привычную для советских производственных отношений роль начальника - громовержца. Глаза рвались из посадочных мест, желваки на скулах набегали, как волны непрерывного девятого вала, шея вздыбилась, будто у быка, начинающего смертельный поединок с ненавистным тореадором, застывающий и твердеющий  с каждым словом голос наотмашь хлестал притихших подчинённых. «Тебе, партгрупоргу, нужно объяснять, что партия борется с грязным пьянством постоянно, не отдыхая в выходные дни. А вы, руководители, какой сами пример подаёте. За это морду бить надо».
 Дальше пошёл виртуозный набор выражений, редко употребляемых в литературных произведениях в проплывающей эпохе социалистического реализма, хотя они были не только её неотъемлемой частью и самой реальной, почти материальной составляющей, но, и по сложившемуся у начальства мнению,  очень часто играли роль главного стимулирующего фактора в достижении величайших успехов советской экономики.
Нередко у руководящих персон того славного времени,  когда количество пройденных должностных ступенек переходило в новое качество, отрывающее человека от своих собратьев и возвышающее над ними, заставляющее обычного грешного твёрдо уверовать в своё полубожественное  предназначение, даже создавалось впечатление, что с бранью осуществляется биоэнергетическая передача от них неопознанных сил, позволяющих облучённым ими работникам совершать необъяснимые героические поступки и завоёвывать ранее казавшиеся неприступными высоты. Правда, самим объектам хамского разноса больше всего хотелось в ответ смачно плюнуть в зарвавшуюся рожу. Но почти получившее за сотни лет для русского служивого статус инстинкта  состояние вечно заискивающего жополиза наглухо затыкало преступный рот и заставляло правдоискателя глотать нереализованную слюну.
И надо честно признать,  что порождённый криком страх в робких душах простых русских людей чаще всего действительно заставлял их, пусть и с меньшей охотой и более низким коэффициентом полезного действия, но выполнять требования начальства. Хотя в очень редких случаях происходил перебор указующих посылов, и тогда находила коса на камень. Подчинённый, вспомнив на свою беду, что он живёт в единственной свободной стране в мире, где нет эксплуатации человека человеком,  белел, резко бросал в лицо вассалу: «А пошли вы все!» - и выходил с гордо поднятой головой, громко хлопнув дверью, чтобы буквально через несколько минут начать корить себя последними словами за дурацкую выходку. 
За границей такие эксцессы с нашими специалистами и вообще были возможны только в теоретическом плане. Поэтому глава торговой миссии смело продолжал метать камни в притихших, как нашкодившие ученики, руководителей:«Засранцы! На карнавал что ли разоделись! Завтра серьезно поговорим, а пока немедленно домой и в двадцать ноль ноль всем стоять во всём чёрном и с галстуками около резиденции посла. Приём в честь вашего министра будет очень высоким. Ясно. Ларичев, ты за всё отвечаешь! Бегом!»
Обратная дорога прошла в полной тишине. Каждый вспоминал, где находится его парадный, совершенно бесполезный в этом благодатном климате костюм. Особенно тяжело пришлось Иванову. Ведь он снял и куда - то распихал своё протокольное обмундирование почти три года назад. Но видимо звёзды расположились в нужном для удачи порядке, да и не так уж много барахла скопилось за время жизни в тропиках. С помощью жены все причиндалы отыскались очень быстро. Пришлось прогнать колонии  насекомых, устроивших себе приют в отстранённых от постоянной суеты вещах. В одном месте пиджак белосеро зацвёл разводами плесени, однако ликвидация и этой одноклеточной растительности оказалось по плечу быстрой и решительной Галине.
В конце концов, справившись с непредвиденными трудностями, друзья прибыли по плану в назначенные час и место, однако  ещё у  входа в посольские хоромы их прямо в машине перехватил плохо скрывающий озабоченность под усами и дипломатическим опытом Асонов. Распахнув дверку газика, он резко упавшим в тональности с момента последней встречи голосом отдал новый приказ: «Кубинские руководители приехали в основном в гваяверах. Вашему Петру Степановичу накануне тоже подарили такую рубаху, и она ему так понравилась, что снимать не хочет. Так что мигом домой и, чтобы не выделяться на фоне министра, переодевайтесь во что-нибудь похожее, летнее».
Мотор вновь привычно взревел. «А что такое эта гваявера?»- Яков Васильевич всего три месяца провёл на Кубе и естественно был не очень искушён в местных традициях, нарядах, нравах.
«Да это рубаха такая навыпуск, лёгкая одежда кубинских кампесинос, или крестьян, по - нашему. Она, действительно, очень удобная,  с карманами, как пиджак. А с другой стороны, просторная, продуваемая, самая подходящая для тропиков», - Иванов вновь воспользовался случаем подарить друзьям кусочек главного богатства, приобретённого за три года командировки - знания о прекрасной стране.
Будучи по натуре очень открытым людям, Владимир считал своим основным жизненным постулатом - безвозмездно делать для другого человека всё полезное, что ты только можешь.  Конечно, он не формулировал даже для внутреннего пользования такое альтруистское кредо и,  вероятнее всего, никогда и не задумывался серьёзно над его высокой сутью.  А, если честно, то и не раз в трудных обстоятельствах автоматически изменял ему, как и другие обычные граждане. Но, скорее всего, подспудно, сравнивая себя для образности скромно с не очень толстой и не очень содержательной книгой, всегда говорил, что почитает за счастье без ворчания, возражений и корысти отдать без остатка все собранные в ней сведения любому читателю, пожелающему найти на её страницах что-то для себя нужное.
«Ты знаешь, Яша. Она оказалась такой удачной конструкции, что на Кубе фактически поставлен ей памятник. Первого июля ежегодно кубинцы отмечают День гваяверы. Ты слышал что - нибудь подобное. Представляешь у нас объявить праздник подштанников или телогрейки. А ведь тоже сыграли свою великую историческую роль. Да ты скоро сам убедишься в прелестях этой крестьянской рубахи, особенно в твоей работе на строительстве ЛЭП в горах,   под тропическим солнцем. Не забывай, кто тебе первым дал ценный совет».
                ____ ,, ____
               
Третий акт интермедии с переодеваниями оказался удачным и сдружившуюся в борьбе за подобающий обстоятельствам  внешний вид четвёрку, наконец, пропустили внутрь, в зал приёмов советского посольства, в священный центр сегодняшних сражений родной страны за проникновение на американскую половину земного шарика, в логово последнего мощного хранителя остатков позорной части истории человечества, насчитывающей почти две сотни веков, в течение которых под всякими псевдонаучными прикрытиями и красивыми названиями процветало узаконенное капиталистическое рабство.
Думалось, что в этом скромном зале с низкими потолками, стеллажами вдоль стен, уставленными незамысловатыми закусками, и небольшим уютным обеденным столом, за которым могло уместиться для дружеской беседы не более сорока человек, наверняка побывали все светлые прогрессивные умы латиноамериканских стран, чтобы откровенно поговорить о тяготах сегодняшней борьбы за ликвидацию современных, но от этого не менее омерзительных колониальных пут, помочь друг другу советом, а, может быть, и чем – нибудь посущественней, поделиться радостями маленьких побед. При этом даже не возникали сомнения, что наша великая страна выполняла здесь не простую миссию сводницы или подстрекателя, а была главным стратегом и спонсором в естественном процессе освобождения малых народов мира от смертельной паутины экономического угнетения, которую умело более двух веков плели пауки с тугими карманами в фешенебельных банках Уолл – стрита.
Такой величественный марш свободы звучал, по крайней мере, во впечатлительной душе Иванова, однако его неожиданно прервала просьба официанта в порядке любезности взять с собой что - нибудь из напитков и пройти в посольский садик подышать свежим воздухом перед ужином. Владимир, как и его коллеги, впервые попали на приём такого высокого ранга. Тем не менее, непонятно откуда, особенно для советского человека, вся «компашка» имела ассоциативное мнение о том, что в таком месте вежливость скорее плащ, под которым прячется грозное оружие, а ласковое предложение строже, чем военная команда. Поэтому практически без инерции они кинулись трусцой по направлению, указанному деликатной официантской рукой.
Сад был великолепен. Яркие ажурные наземные светильники выхватывали из черноты тропической ночи слоноподобные ноги королевских пальм, кроны апельсиновых, лимонных, манговых деревьев, и уж совсем тускло в глубине маячили, подобно призракам, кедры, сосны и могучий гладкий ствол сейбы. В темноте все они больше походили на столбы забора, между которыми, имитируя стены, перекрывали открытое пространство заросли акации и других незнакомых кустарников, перевитых ямайскими вьюнами и шелковистыми лианами.
Театрально - торжественный вид природы нарушил дружный мужской смех, долетевший из бокового ответвления главной аллеи. Потянувшись к центру веселья, подопечные Ларичева сразу выделили любопытными взглядами из плотного кольца людей, окружавших помолодевшего от всеобщего внимания и отсветов розовой молодцеватой гваяверы Непорожнего, Карла Рафаэля Родригеса, известного по многочисленным фотографиям в нашей советской прессе. Министр иностранных дел Кубы в отличие от большинства членов революционного правительства, родившихся как политики в мятежных горах Съеро - Маэстро и как - будто нёсших на себе следы пороха, вздыбленной взрывами земли и разорванных в клочья маскировочных цветов одежды, был всегда подчёркнуто интеллигентен, прекрасно, порою даже несколько щеголевато одет, улыбчивый, мягкий, невольно притягивающий к себе внимание. Его клиновидная бородка бросалась в глаза больше, чем естественно слившиеся с лицами, словно мох со скалой, пышные бороды «барбудос», бородачей, как зовут до сих пор кубинских партизан в народе.
С подачи соотечественников Родригеса и в СССР считали, что блестящие дипломатические успехи Кубы на международной арене в немалой степени обязаны его лисьей хитрости, замешанной на виртуозной гибкости мышления. Порою только этими качествами, направляемыми гениальным умом и интуицией Фиделя Кастро, можно было объяснить необъяснимое,  когда маленькая страна, находясь фактически в открытой пасти самого страшного хищника, не только не давала себя сожрать, но и как опытная жертва, сохраняя спокойствие и достоинство, выходила победителем из непредсказуемых переплётов судьбы.
Иванов, совершенствовавший знания испанского языка путём чтения местных газет, с помощью их материалов без труда узнал среди смеющихся гостей и очень популярного в партийных кругах, элегантного, как французский актёр, близкого с юношеских лет друга Фиделя, секретаря кубинской компартии Пабло Мирета, а также почти олицетворяющего широтой плеч и грузностью возглавляемое им Министерство тяжёлой или базовой промышленности Доменича. А навстречу  с протянутой рукой направлялся хорошо лично знакомый ему министр энергетики Луис Бельтран. Он также был довольно точной рекламой своего ведомства, благодаря извергающейся, словно из вулкана, неукротимой энергии.
После небольшого замешательства, связанного с обменом сердечными приветствиями с пришедшими, беседа продолжилась. Собственно, говорил в основном Непорожний, а остальные её участники либо слабо поддакивали, либо просто внимательно слушали его рассказ о впечатлениях от кратковременного визита на Кубу.
«Приехали мы на  площадку строительства атомной электростанции. Попросил меня Бельтран как почётного гостя кол забить в центре будущего машинного зала. Паренёк по перспективе из «Энергопроекта» вызвался быть гидом. Точно показать это место. А вокруг, как в Сахаре, сплошной песок и почти такое же пекло. Идем полчаса, час, чувствую, что Сусанин немножко мельтешит, сомневается. И кубинцы приуныли, вроде бы и шутя, но предлагают: «Петро, это где-то близко. Давай здесь забьём этот кол, а потом мы его перетащим куда надо».
Я возражаю: «Так нельзя народ обманывать. Для Кубы - это историческое событие. Вы вон кинохронику за собой тащите, а мы где попало будем такие важные вехи ставить». А сам для себя твёрдо решил: хоть и плохо с сердцем будет, но дойду до проектного места. Ведь для АЭС правильный выбор площадки - половина успеха. И у меня в этом деле глаз намётан. Поэтому даже шаг прибавил, чтобы не переубедили.  А скоро и проектировщик след взял, какую-то свою отметку нашёл. Так что, как у вас звучит в замечательном лозунге: «Бенсеремос», то - есть «Мы победим!»
Весёлый заместитель министра Бельтрана Жеральд не удержался, чтобы не ответить на критику Непорожнего: « Да никого мы обманывать не собирались. Честно сказать, прихватили с собой целый ящик чудесного вина. А в такую жару так пить хочется. Вот и подумали: что его в руках тащить, да мучиться. Только одна проблема мешала. Я был в России и знаю, что хотя русские выпить любят, однако без тоста, в отличие от нас, кубинцев, умрут от жажды, а бокал даже не пригубят. Вот мы и придумали для выпивки повод. Жаль, что министр нас не поддержал».
Все дружно засмеялись, а Ларичев, мучимый одному ему среди собравшихся известной голой правдой, зашептал Бабаяну и Иванову: «Не знаем, что делать. Пётр Степанович, как настоящий герой, протащился по песку и под палящим солнцем туда и обратно почти четыре километра. А сегодня телеграмма пришла из Москвы от проектировщиков, что выбранное место для строительства АЭС забраковано по условиям сейсмики. Вот мудаки. Не могли на несколько дней раньше решить. Министр послезавтра улетает, и мы с Асоновым решили его не расстраивать. В крайнем случае, сошлёмся, что воскресную почту не успели просмотреть. Пусть он эту радость услышит от авторов  проекта на Родине. Хоть будет иметь возможность сразу разрядиться, на них всех собак спустить».
Команда Ларичева быстро встроилась в хоровод, окружающий плотным кольцом известных персон. Однако разговор в саду непонятным образом затягивался. Создавалось впечатление, что высшие чины не спешили за стол, будто кого-то ждали. Крупный Яков, ожидавший посольских угощений под руководством генпоставщика с самого утра, был особенно скучен, но в силу своей советской дисциплинированности относил тоску изголодавшегося желудка к одной из вынужденных жертв дурацкого дипломатического этикета. Тонкий в вопросах закулисной политики Бабаян понимал, что здесь о самом важном пока лишь намекают. Тем более на случайную реплику Непорожнего по поводу предстоящего ужина: «Эх, сейчас бы борща украинского! Я ведь уже месяц, как из дома уехал. Присутствовал в США на заседании энергетического форума. Был и у президента Форда на личной встрече. Но готовить вкусно, как на Украине, там не умеют», - Мирет загадочно буркнул: «Скоро приедет тот, кто очень любит русский борщ».
                ___ ,, ___               

И это «скоро» случилось даже быстрее, чем предполагалось. Не прошло и десяти минут, как посол, будто по команде, ринулся вглубь своих владений. За ним словно тень заскользило всё высшее руководство. А  следом на полусогнутых, как говорят в народе о подобострастном безмолвном окружении начальства, поплыла лёгкой  тенью массовка вечера, в том числе и уже хорошо сплочённая группа энергетиков.
Лучами прожекторов полоснули из окон по чёрному небу хрустальные отблески вспыхнувших на полную силу люстр зала. Их молниевый всплеск прикрыл радужной пеленой глаза входящих из полумрака сада гостей. А когда зрение вновь адаптировалось к изменившейся обстановке, то, как в сказке, все увидели возникшего в этом сполохе света Фиделя Кастро Рус, великого вождя гордого кубинского народа, получившего от творца в награду за свою многовековую бесстрашную борьбу за свободу такого выдающегося руководителя. Фидель дружески обнял хозяина приёма, потом нашего министра, а затем, не спеша, и очень тепло поздоровался за руку с каждым из собравшихся в зале.
Незаметно, словно в продолжение чуда, рядом с главнокомандующим возник, подобно волшебному гному, невысокий негр со стулом, на который  Фидель аккуратно положил портупею с пистолетом. Ординарец замер около доверенного оружия, как солдат на карауле у мавзолея Ленина. Казалось, он перестал дышать, не говоря о том, что глаза его, не моргая, пристально всматривались в даль.   
Гости постепенно начали переключать внимание с этой картинной процедуры на освоение шведского стола. Надо сказать честно, что Иванов, как, наверное, и большинство присутствующих,  занялся едой больше для виду, из чувства скромности, желания не показаться излишне назойливым перед великим человеком. Но колосники многих душ торжественно звучали подобно трубам органа, наполненным симфонией исторической высоты мгновения.
Активно набирая закуски и демонстрируя, что совершенно поглощён этим занятием, спинным зрением опытного футболиста Владимир чётко заметил, как прямо за ним к стеллажу быстрым шагом подошёл Кастро, вероятно обнаружив своё любимое блюдо. И действительно, вроде бы непроизвольно оглянувшись, он увидел, как кубинский лидер перекладывал в свою тарелочку большое количество кусков порезанной воблы. Кто придумал выставить эту радость российских пьяниц на приёме такого высочайшего уровня, наверное, ещё долго потом выясняли на оперативках в посольстве. Но сейчас надо было спасать честь фирмы, и заместитель посла Монасов бросился закрывать своим грузным телом предательскую кулинарную амбразуру.
«Фидель!» - начал он осторожное отступление: «Разрешите предложить Вам другую рыбу. Эта, хоть  по виду и красная, но очень жёсткая, солёная, специально приготовленная для отечественного любителя подобных деликатесов,  наша традиционная закуска к пиву. Однако я думаю, что  вам, живущим на побережье великолепного Карибского моря, имеющим лучшие, нежнейшие и вкуснейшие его дары, она вряд ли понравится». «Каманданте», как любовно называли своего главнокомандующего кубинцы, ткнул вилкой в один из кусков воблы, представляющей в столь необычном месте кухню нашей славной державы, убедился в искренности слов хозяина бала и сбросил обратно на блюдо все свои трофеи.
Этот маленький безобидный эпизод, как часто бывает в жизни, снял витающую в зале изнурительную напряжённость, показав простоту и доступность самого выдающегося в сегодняшнем мире человека. Все, наконец, свободно внутренне вздохнули, торопливо расселись на обозначенные именными записочками места, и ужин начался.
Прозвучало несколько дежурных тостов за наши страны и вечную дружбу между ними, за Кастро и Непорожнего, за мир. В присутствии руководства посольства и Асонова, а также с учётом воскресной передозировки квартет энергетиков потерял всякий интерес к выпивке и только имитировал осушение бокалов. Тем более, что после, можно сказать, официальной части началась спокойная, непринуждённая беседа великих мира сего, так что о водке, бутылками которой был уставлен стол, не хотелось и думать. Разговор хватал за душу, заставлял горячими приливами работать мозг, вытягивал всё до последней капельки внимание. Иванов и его коллеги не раз ловили себя на неприятном ощущении  выглядеть идиотом, когда от полной отдачи происходящему непроизвольно предательски открывался рот.
 Основная тема обсуждения, безусловно, имела энергетический вектор. К удивлению советских специалистов, Фидель проявил очень глубокие знания в их родной сфере.
«Мы думаем, - сказал он в одном из монологов, - что надо переходить на люминесцентное освещение. Оно ближе к естественному, к физиологической природе глаз. И при этом на треть сокращается расход электроэнергии».
Непорожний солидно усомнился: «Наш министр электротехники, Антонов, мне о таком внушительном преимуществе дневного света не говорил. Вероятно, эта экономия завышена». 
«Бельтран, - Кастро был настойчив - Ты называл мне такую цифру? Я не ошибся?»
«Совершенно правильно, Фидель. Мы определили эффективность в результате многочисленных экспериментов. Причём, как среднюю величину. Некоторые показатели были ещё выше».
« Спасибо. Буду иметь в виду, - Пётр Степанович не был настроен спорить,- Все сбережённые средства бюджета за счёт внедрения неоновых ламп будем переправлять Вам, Фидель как оплату за рацпредложение».
« Вы очень энергичный человек, Петро, - каманданте мгновенно подобрал близкий родному языку по звучанию и одновременно очень тёплый, хорошо звучаший для владельца сокращённый вариант его имени. Иванов вспомнил, как уже при первом общении с кубинцами был приятно удивлён, когда собеседники в один голос назвали его Владимир, но тоже по-своему, с ударением на последний слог. Привычное, как родинка на лице, и даже немного надоевшее имя зазвучало по - новому: и ласковее, и как-то значительнее, торжественнее.
«Очень энергичный,- повторил Фидель, и сделал знакомую всему миру резкую отмашку указательным пальцем,- Мне рассказали, как Вы посетили район будущего строительства атомной электростанции, как шли несколько километров к этому месту по глубокому песку, под знойным нашим солнцем. А ведь Вы не совсем молодой человек. Под воздействием Вашего примера я решил объявить среди своих министров соревнование за то, чтобы быть такими же энтузиастами, такими же полными энергии и целеустремлённости руководителями. Когда Вы приедете на открытие атомной электростанции, а мы обязательно будем просить, чтобы вы присутствовали, и вдруг не увидите среди начальников Бельтрана, Доменича и других, не думайте, что мы их арестовали, как рассказывают в американской прессе страсти о нашей стране. Просто это будет означать, что они не выдержали соревнование быть достойными Вас».
Пётр Степанович заулыбался: «Я не хотел бы стать  причиной кадровых изменений в кубинском правительстве. Наоборот, у меня очень большое желание помочь вашим энергетикам. Дома я много занимаюсь строительством АЭС, имею определённый опыт. И здесь самому надо было убедиться, правильно ли выбрана площадка для её сооружения. Особенно с точки зрения безопасности. И мне кажется, что наши проектировщики не ошиблись».
Ларичев под столом наступил на ногу своего соседа Бабаяна, и тот понимающе кивнул головой.
«Благодарю Вас за добрые слова, за хорошие чувства к нашему народу. Это уже половина дела,- Фидель протянул руки, и кто-то из помощников моментально передал ему темно-коричневый кожаный чемоданчик. Он поднял его повыше, чтобы увидели все, и продолжил: «Для скорейшего  осуществления важнейшего для Республики проекта, и учитывая Ваше намерение помочь нам, мы решили подарить Вам этот портфель из крокодиловой кожи. Он красивый. С ним не стыдно ходить на заседания Кабинета министров. И, в то же время, очень вместительный. Все наши просьбы в области энергетики в нём поместятся, и Вам удобно будет доставать их в нужный момент, когда правительство СССР будет обсуждать кубинские вопросы.
А помощь нам, особенно в энергетическом строительстве, крайне необходима. Мы видим по своим делам, да и изучая ваш великий путь, что электрификация- фундамент всех прогрессивных преобразований. Кстати, я никак не могу понять два момента из советской истории. Как удалось всего практически за десять лет после гражданской войны в отсталой, неграмотной, сугубо крестьянской  стране подготовить такое количество высококлассных специалистов в этой сложнейшей области экономики, что позволило вам развивать энергетику невиданными в мире темпами, перевыполнить грандиозный план ГОЭЛРО и сделать на его основе колоссальный рывок в индустриализации СССР. И второе. Каким образом советское правительство сумело организовать в сложнейший период войны за немыслимо  короткие сроки перебазирование электростанций, да и других производств вглубь территории, на Урал и в Сибирь, и добиться, чтобы  они почти на пустом месте очень быстро начали давать такую необходимую фронту продукцию. Мы и в мирное время не научились так быстро  строить подобные объекты. Я слышал, что в этом очень большую роль сыграл организаторский талант Маленкова».
Выждав паузу, Фидель, верный своему обычаю, ещё раз повторил главнейшую мысль, как гвоздь вбил её в сознание слушающих: «Энергетика в наш век- основа всех побед государства. Только её опережающее развитие позволит Кубе прийти к социализму. Мы преодолели большую часть этого тернистого пути, мужественно, в экономической блокаде, в непрерывной борьбе с американским империализмом. Остался маленький кусочек».
Кастро очень выразительно показал руками масштабы того и другого этапа и продолжил: «Но небольшой остаток тяжелейшей дороги никак не покоряется нам, и только из - за нехватки электроэнергии. Помогите его скорее осилить. Такое развитие событий и в ваших интересах. Сейчас стране, как воздух, нужны два мощных энергоблока сверх того, что строится. Только тогда мы уйдём от апагон. Вы знаете, что это за беда?»
Непорожний понимающе закивал головой. Он уже много раз слышал от своих коллег похожее на странный вопрос испанское слово, означающее в прямом переводе «погашение», но ставшее синонимом главных трудностей в жизни Острова Свободы. Да и сам успел за время визита посидеть несколько часов в темноте, когда из-за дефицита электроэнергии веерно обесточили район, в котором находилась и посольская гостиница.
А каманданте резко и энергично закончил свою речь: «Помогите, и кубинский народ скажет вам, да и нам заодно, огромное спасибо!»
Пётр Степанович был явно огорошен, расстроен, хотя и  старался не подавать виду. Так хорошо, интересно начался вечер, такие приятные комплименты, и вдруг Фидель своей просьбой прижал его к стене. Ведь всем ясно, что выполнить её он не уполномочен. Если бы такой вопрос был проработан в Союзе, то с него бы и начался разговор с вождём. Выигрывая время для формулировки достойного ответа, министр отстреливался отдельными лёгкими фразами: «Да, энергетика всему голова! Фидель, вы знаете, я слышал, что энергетическая промышленность Чехословакии недогружена. Может быть, они с удовольствием изготовят для вас два энергоблока». 
«Мы вели переговоры с чешскими друзьями. У них возможности гораздо меньше ваших. Там трудно на что - то рассчитывать».
Неожиданно наш министр непроизвольно засиял, заулыбался. Лицо его, до этого слегка искажённое напряжённым поиском выхода, расслабилось, вернуло обычное своё выражение доброты и спокойствия. Стало ясно, что нужные мысли созрели, и, не торопясь, он начал излагать свою находку: «А вообще - то, дорогой Фидель, тяжелейшие трудности в преодолении заключительного участка пути к прогрессу - не только ваша боль. Они есть в движении вперёд всех развивающихся стран, в каждом большом деле. В одной нашей песне так и поётся: «Последний бой, он трудный самый».
Также было и у нас. За несколько лет до Второй мировой войны Сталин в одном из докладов сказал, что мы прошли бесконечно трудный путь и находимся на небольшом расстоянии от хорошей зажиточной жизни. Конечный пункт, который позволил бы экономике стать самодостаточной, он обозначил цифрой 40. Ставилась задача достичь выработки сорока миллиардов киловатт-часов электроэнергии, выплавлять сорок миллионов тонн стали, добывать сорок миллионов тонн нефти. Только при таком уровне развития промышленности, заверил наш вождь,  каждый советский человек сможет жить достойно.
   Наш народ с огромным энтузиазмом и самоотверженностью повёл борьбу за штурм намеченных высот. СССР давно выплавляет более 100 миллионов тонн стали, больше всех в мире. Нефтяники перешли 600 миллионный рубеж добычи жидкого топлива. Моё министерство в текущем, историческом для нас году, впервые выработает один триллион киловатт - часов электроэнергии. Один триллион! А проклятый кусочек пути всё остаётся и остаётся. Это - диалектика, Фидель!»
Министр с выражением усталой гордости на лице, обязательно посещающей человека, осознающего, что он сделал что - то очень тяжёлое, но и очень важное, значительное, окинул взглядом своих соотечественников. И он был достоин подобного озарения. Найти такой сильных ход в почти безнадёжном положении, да ещё с использованием интересующих его великого собеседника фактов нашей недавней эпохи, смог бы не каждый.
Чтобы окончательно закрепить свой триумф, Пётр Степанович продолжил: «Кстати, Фидель. По случаю выработки триллиона киловатт-часов министерство выпускает памятный знак. Коллегия обязательно и Вас им наградит. Ведь мы вместе прокладываем тяжелейший неизведанный путь в коммунизм».
Исторический монолог Непорожнего стал апогеем беседы, после которого она начала постепенно терять высоту, перешла в спокойный деловой разговор друзей. Стороны ещё долго обменивались любезностями, обсуждали детали плана завершения визита делегации Минэнерго. И хотя разговор о текущих делах тоже был крайне интересным для советских энергетиков, работающих на Кубе, особенно с учётом не снижающегося гипнотического воздействия присутствия великой личности, уже вошедшей в самый кратчайший курс истории мира в одном ряду с такими борцами за свободу человечества, как Спартак, Ленин,  Сталин, Мао Дзедун, а в Латинской Америке – Боливар и Марти, для Иванова всё это ушло куда - то в даль, в туман. Не вернул его дух в зал приёмов даже групповой снимок с вождём кубинского народа. Не случайно в левом углу этой фотографии, хранящейся в альбоме о самых дорогих воспоминаниях, он выглядит каким - то отрешённым, смотрящим куда-то вдаль в сравнении с Ассоновым, Непорожним и Бабаяном.

 
                ___ ,, ___

Состояние прострации не выпустило его из своих цепких объятий и по возвращению домой. Будто человек, потерявший частично рассудок, супруг сбивчиво рассказал разрывающейся от любопытства жене о некоторых эпизодах встречи, особенно о заключительной её части. Как по - товарищески тепло простился каманданте со всеми её участниками. Как, уже уходя, после рукопожатий, Фидель вдруг вспомнил: «О, мой пистолет!» И верный оруженосец, неподвижно простоявший весь вечер у стула с персональным оружием любимого руководителя, молниеносным тигриным броском передал его хозяину.               
Владимир впервые и поэтому пока - что только интуитивно ощущал, как всегда прежде послушное ему сознание незаметно само по себе перешло в другие координаты, в другой мир, в котором происходит истинное освобождение души. Подлинный пир духа!
 Значительно позднее, в годы бесславной кончины перестройки, режиссер Художественного театра Олег Ефремов вспоминал свой нескольких лет давности телефонный разговор с постановщиком этой трагедии в масштабах Советского Союза генсеком Горбачёвым по поводу спектакля о партии «Мы победим!»: «Он мне говорит: «Пердуха». Я расстроился: почему такая низкая оценка? Старался же изо всех своих скудных в этом направлении чувств и мыслей показать величие его родной КПСС и вот на тебе. Спрашиваю: «Михаил Сергеевич, а что вам особенно не понравилось?» «Да нет, да нет,  - говорит, - Всё просто замечательно! Я же сказал: «Пердуха». Ничего не пойму, но больше спрашивать неудобно. Огорчённый, звоню самому близкому другу, пересказываю беседу. Он сразу: «И что тебе, старому ворчуну не понравилось? У самого руководителя страны вызвал праздник в душе, а ему всё ещё мало». И тут до меня, наконец, дошло: «Пир духа!», ну, конечно же, «Пир духа!» Даже выпил по такому прекрасному поводу».
Вот такой банкет бушевал и во впечатлительной  душе Иванова после встречи с Фиделем. И это был не торжественный, организованный по всем правилам протокола праздничный приём на высоком уровне, с осетрами и кабанами, как он понимал на основании киношных стереотипов слово «пир». Скорее внутри него  шла бесшабашная гусарская пьянка, когда никто ничего уже не соображал и не руководил её ходом. Мысли разбегались и расширялись до бесконечности, тянулись к несуществующим границам такой же бескрайней вселенной, нащупывая в осязаемом вакууме безграничных просторов более плотные сгустки материи вокруг твёрдых, как булыжники в воде, истин. Коснувшись одной из них, импульсы энергетических волн разума начинали прибивать её, как море, в тихую гавань, где неизведанные силы подхватывали добычу, волокли внутрь и начинали конвульсивно выпытывать недоступные нормальному состоянию мозга тайны.
Первым открыло свои неизведанные глубины понятие, которым, как казалось Иванову, он полностью овладел очень давно, задолго до института,  когда окончательно для себя решил, какой будущей профессии посвятить жизнь. Однако лишь после встречи с Фиделем почти уже родная область человеческой деятельности  достигла в его сознании своего подлинного величия, своего планетарного масштаба.
«Ведь надо,- удивлялся Владимир,- все знают, что электрификация - великая вещь. Одно из двух обязательных условий победы коммунизма. Но только сейчас этот затасканный по всем лозунгам, учебникам и речам тезис  стал для меня не просто заученной аксиомой, а фактом, дошедшим до печёнок. И действительно. Ленинский план электрификации вырвал Россию из объятий нищеты и вывел на дорогу прогресса. Только благодаря ГОЭЛРО, вынужденно пробегая последующий путь в головокружительном темпе, теряя неудачливых седоков, партия, под руководством Сталина, успела подготовить СССР к битве века и победить в самой величайшей и жестокой войне. В настоящее время таким же спасательным кругом энергетика стала и для первой, подлинно свободной страны в Западном полушарии, маленькой, слаборазвитой, но гордой и бесстрашной, выбравшей своим девизом святые слова: «Родина или смерть!»
 Разве кто сумеет оспорить простую мысль о том, что в современном мире все высшие блага человеку приносит электроэнергия. Нет, не так.  При таком подходе по аналогии, как после войны снижали цены на обиходные товары, а повышали на предметы роскоши до недоступных величин, и электроэнергию переведут в товары не первой необходимости. А попробуй без неё прожить! Одно только  электрическое освещение в корне всё поменяло. Теперь моему поколению даже вообразить трудно, как можно было творить и веселиться при свечах, за исключением, конечно, специфических интимных радостей. Хотя кубинские апагоны немножко облегчили эту задачу,  встряхнули пыль с тусклых картин прошлого, вернули потерянные там прелести. Уходит в историю тяжёлый ручной труд, повышается на порядок производительность. Электричество подаёт воду в дома, заставляет работать холодильники, кондиционеры, доит коров. А телевизор? Для меня до сих пор это - вещь в себе.
 Наши предки знали о таких чудесах только со слов фантазёров - сказочников. И жили без них счастливо не просто бесконечно долгие годы, а тысячелетия, можно сказать, весь  период существования гомо сапиенса. Фактически ровно вплоть до начала прошлого столетия, когда почти на наших глазах произошёл колоссальный революционный качественный прыжок человеческой цивилизации сразу на несколько маршей  вверх по лестнице к высочайшей фазе её технического оснащения. И обеспечило  такой небывалый по масштабам и времени  за всю историю прирост механизации и комфорта широченное практическое внедрение электричества во все сферы деятельности общества. Двадцатое столетие - подлинный «Электрический век». Его обязательно так впоследствии назовут историки и учёные. И многое в жизни, особенно в науке, будет вести летоисчисление от этого переломного рубежа. А наши отцы, да и мы сами стояли у истоков прорыва, знали его этапы, его героев и почти совсем не рассказываем об этом для истории, даже в воспоминаниях, обращённых к своим прямым потомкам».
Иванов готов был ругать себя последними словами: «Про скольких великих энергетических мастеров услышал я от отца, который шагал с ними рядом. Да и сам успел соприкоснуться с несколькими мастодонтами от энергетики. А всё недосуг было узнать, как, например, лапотная Россия сумела подготовить уйму специалистов в самой сложной области человеческих знаний. Она настолько непонятная, что пока никто в мире и объяснить толком не может сущность понятия «электричество». Может быть, и никогда не удастся влезть в этот таинственный мир. Однако  бесстрашный человек, не обращая внимания на самую, я думаю, сокровенную и опасную тайну  физики природы, не ожидая, когда чей-то пытливый ум овладеет внутренними секретами и этого неприступного бастиона, хватает руками страшного огненного змия и заставляет работать на себя. Подвиг, достойный ярчайшего мифа. А в советской литературе до сих пор не удосужились написать даже о тех фактах из жизни отечественных энергетиков, о которых информирован Фидель на далёкой Кубе. Надо срочно исправлять этот пробел. Прямо сейчас».
Владимир выпрыгнул из постели. Было всего три часа ночи. Холодный душ быстро выветрил градусы возбуждения, забродившие в результате многократных возлияний воскресного дня и впечатлений от незабываемого застолья с лидером кубинцев. Схватив чистый лист бумаги, он занёс над ним ручку и  остановился в недоумении.  Ещё минуту назад бурный поток мыслей, разрывавший изнутри череп, вдруг высох, испарился до последней капли. Казавшийся ясным хрустальным кристаллом сплав раскрытых энергетических тайн, помутнел, начал быстро, на глазах, становиться всё более лёгким и эфемерным, и вдруг поплыл куда-то туманным облачком в даль. Его ещё можно было напряжением мышления слегка подвинуть назад и вперёд, но уже не удавалось схватить, ощутить реальность, а тем более вылепить из него материальное тело.
Иванов с ужасом понял, что сказать что - то дельное не может, не дано. Пламя разбуженного творчества сжигало душу. Он и физически ощущал языки огня в груди, в голове, но никакого стоящего блюда не удавалось приготовить на этом пекле. Нужны были факты, материалы, сильные эмоциональные ощущения, поэзия любви.  А собрать всё это в один сгусток биоплазмы, спрессовать до плотности булатной стали, чтобы лёгким усилием проникать к сердцу читателя, можно было разве только что  дома, в Союзе, путём долгого, кропотливого  общения с фактурой, с  людьми.
Он сумел немножко успокоиться лишь с неожиданным появлением новой, показавшейся резонной идеей. «Ничего. Здесь, чтобы не терять время, можно создать, как выражался  один  известный писатель, « рыбу». То  есть разработать макет, сюжет, основу книги, её главную мелодию, а уж потом, на месте наполнить всё это конкретикой, расцветкой. Стало легче на душе и с этими мыслями удалось, наконец, уснуть.                ___ ,, ___

 Может быть, впервые в жизни сон не принёс желанного облегчения. Упав на мгновение в объятие блаженства беспамятства, сознание вновь вернулось почти в реальную жизнь, поставив Владимира  с глазу на глаз перед лицом свирепого, полного воплощения в натуре разъярённого  вепря в образе совершенно заросшего щетиной, как Маркс, полуголого мужика. В руке он держал большую авторучку, острую, словно нож, и готовился выцарапать какие - то слова на груди Иванова. Тот пытался выкручиваться, как мог, но движения были парализованы. Казалось, что ноги и руки зажали жёсткие металлические колодки.
Наконец, изверг изловчился, и его странное оружие с дикой болью вонзилось в беззащитное тело, выпустив из раны маленькую стайку сверкающих частичек. Иванову показалось, что в этом облачке тихонечко  покинула пораненную плоть, сбежала на время от ужасных мучений и его осторожная  душа. Устроившись поудобней под потолком, подальше от бандита, она теперь с любопытством наблюдала за его садистскими манипуляциями над своей бывшей  телесной оболочкой. Однако брошенная, как изношенное пальто на свалку, лишённое духовного скелета, материальная часть Владимира тем не менее упорно продолжала сопротивляться, пока неожиданно не застыла неподвижно в виде известного изображения прикованного к скале  Прометея.
«Ну, ты! Похититель энергии и пламени. Теперь ты наш!» - с этими словами, вероятно, почувствовав бессилие жертвы, волосатый мужик, как дикарь из глубокой древности или из туристической современности, пыхтя и потея, нацарапал на его груди, словно на скале, кровоточащую надпись «Электрический век. Осторожно! После него – пропасть!», а потом немножко подумал и вырезал ниже под ней афоризм сродни мудрости сознательно отлучённых от общества зэков: «Не предупредишь человечество - век свободы не видать!». Совершив жуткий акт вандализма, вепрь повернул свой звериный лик в сторону мученика и угрожающе прорычал: «Ты будешь повязан страданиями души и путами совести до тех пор, пока не раскроешь людям сокровенную апокалипсическую суть текущего столетия и не передашь им наше предупреждение о реальной  возможности полного исчезновения очередной цивилизации, если она не сумеет изменить свои ориентиры и ценности и своевременно отвернуть несущий её корабль от айсберга».
Владимир удивлялся, скромничал в силу своего характера рака: «Как я могу что-то рассказать всему человечеству? Так же во сне? И какое ещё откровение? Мне никаких таинственных знаний не передавали. Я знаю не больше о законах мироздания, чем любой другой смертный».
 Но насильник был неумолим: «Читал, что об этом сказано в «Библии»?»
 «Откуда? Я её и в руках не разу не держал. Я же коммунист».
 «Дурак ты, а не коммунист! Знаешь, чему учил ваш великий махатма Ленин, главный распространитель на земле наших спасительных идей? «Коммунистом можно стать только тогда, когда обогатишь свой ум всей суммой знаний, выработанных человечеством». А ты не изучил даже одну из самых познавательных книг, которую создавали тысячи мудрецов в течение многих веков. Безусловно, некоторые корыстные авторы закодировали в ней свои мелкие пожелания и цели. Однако в «Библии» есть всё главное: и принципы организации человеческого сообщества, и одухотворяющие их идеи и заповеди, принятые, кстати, на вооружение и твоей компартией, и идеал состояния души – любовь ко всем, живущим вместе с тобой на земле, и художественный  пример подобной жертвенной любви и служения людям – Иисус Христос – первый истинный коммунист планеты, и осуждаемые пороки, и, наконец, способы связи для получения предупреждений об опасностях от создателей мира. В ней имеются даже нравоучительные диалоги о возможных предательствах евреев. Правда, эти хитроумные люди одновременно с имевшимися в книге словами, их осуждающими, вписали себе в один из последних её вариантов всякие несуществующие привилегии, и теперь заявляют о своём моральном праве владеть миром, чем мутят свой народ и ведут его к ранней гибели».
«Вот видишь. Я об этом и понятия не имел. Наши евреи сидят потихоньку на своих местах и радуются жизни. Я со многими из них знаком. Это – милейшие люди с тонким одесским юмором, но очень трусливые. Ни о каком господстве они даже не заявляют. А вот о «Библии» я такие интересные сведения первый раз услышал. Надо будет в Москве найти её тайком, чтобы из партии не исключили, и почитать».
 «Начни с одной из её частей - книге «Царств». Там написано: «И найдёт на тебя дух Господень, и ты будешь пророчествовать, и сделаешься иным человеком». Каждому открыты все сведения о мире. Но этот океан знаний бесконечен, как и сама вселенная, и не только никто из  обычных мирян, но и в целом всё разумное сообщество живших на   различных её материках и живущих сейчас не в состоянии охватить их комплексно, в полном объёме.
Творец наградил мыслящую материю любознательностью, стремлением к познанию. Благодаря бесценному дару коллективный разум через отдельных индивидуумов покоряет одну за другой вершины тайн природы. Однако процесс этот никогда не завершится, потому что горная цепь истин не имеет конца. Как писал Ленин: « Абсолютная истина непостижима». Откуда он мог знать это? Человеку такие сведения не даны. Эту мысль  ему внушили свыше. И таких примеров масса.
Ты знаешь, как тяжело открываются людям законы организации сообщества, нравственных ограничений, понимания друг друга. Они практически не поддаются изучению ни с помощью логических умозаключений, ни, тем более, научных экспериментов. Но без владения ими человечество не может существовать. Поэтому они приобретаются единственно возможным способом за счёт многолетней практики, а частично уточняются свыше путём передачи избранным сокровенных знаний.
При этом порою  сложившиеся взаимоотношения также  грубо нарушаются, и тогда возникает потребность в их срочной и никому неизведанной корректировке. Особенно часто это происходит в связи с перенасыщенностью бытия новыми открытиям в естествознании, что имело место как раз в двадцатом веке - веке электричества. В  каждой цивилизации овладение электроэнергией становилось гигантским качественным скачком в развитии. Жизненные процессы начинают раскручиваться с невероятной скоростью, вырывать из рук седоков вожжи, которыми они управляются. Людей подхватывает водоворот гонки, происходит потеря   ориентировки и морали. Во время революционной ломки понятий о физических  основах жизни человечество стоит на грани полного самоуничтожения. Помнишь, как ярко и талантливо про это написал ваш соотечественник  в романе об инженере Гарине  с его испепеляющим всё вокруг гиперболоидом. Поэтому высшая материя в такие периоды настойчиво посылает людям через многочисленных, более подготовленных их представителей сигналы о необходимости изменения нравственно - организационных устоев общества.
К сожалению,  большинство избранников не находит в себе достаточно силы, мужества и мудрости, чтобы изыскать пути надёжной передачи полученной информации всем соплеменникам и теряет её в суете, в пыли забвения, так как подобные важные сведения никогда не подаются повторно. Ведь тогда бы в мире навсегда исчезла непредсказуемость, загадки судьбы, и он стал таким же примитивным, как детская игрушечная  железная дорога. Не сумеют озарённые знаниями человечки выполнить возложенную на них высочайшую миссию - цивилизация погибнет. Так уже много, много раз было во вселенной, четырежды на земле. Пал выбор в этот раз и на тебя. Решай! Ты теперь в необычайно доверительной степени приближен к высшему разуму и сознательно отвечаешь за судьбы земных собратьев».
«Но как, как это сделать? Помогите мне!» - взмолился поникший Владимир.
«Не бойся. Я всегда буду рядом с тобой, когда это нужно, когда перед тобой встанут действительно космические и неразрешимые проблемы. А пока ты просто пытайся любым способом передать людям свои мысли о жизни. Они уже не совсем твои, а продиктованные в чём-то свыше. Как, впрочем, и весь запрограммированный в базе человеческий разум. Только не каждый может уловить эти посылы и понять. А ты и не пытайся это сделать. Рассказывай всё, что думаешь своим друзьям, родственникам. Но лучше напиши большую книгу об электрическом веке и его опасностях. Мы поможем».
Не выдержав истязаний, Иванов неожиданно сник, как человек, теряющий рассудок, и на него  навалился тяжёлый, словно закрывающая весь мир могильная плита,  сон.
                ___,,___

Спокойное состояние души, наполненное радостной уверенностью в завтрашнем дне – замечательный продукт советского воспитания и образа жизни, в фундаментальных принципах которого даже не было намёка на происки таинственных сил и вмешательство потустороннего духа, быстро перевело бы в разряд рядового пустякового явления ночной сон, а скорее бред впавшего в творческий раж человека, которому слегка помутило рассудок необычайно яркое событие в его судьбе. Однако навязчивые идеи, навеянные встречей с Фиделем, оказались сильнее привычного и продолжали удерживать Владимира в своих крепких руках. Несколько дней и бессонных ночей под их воздействием он составлял заумные планы будущего романа, наводнял их головоломными сюжетами, искривлял всячески линии судеб главных героев, чтобы привлечь внимание потенциальных читателей к незаметным в обычной жизни первопроходцам на заминированном природой электрополе. От перенапряжения и беспрерывного курения раскалывалась голова. Нервы натянулись до предела, как струны, готовые пропищать свою последнюю траурную увертюру в процессе обрыва.
А книга не шла. Упиралась, как грозил поступить один из его коллег по месту пребывания, если его попрут на Родину за не совсем чистые делишки на Острове Свободы. «А я,- обещал кандидат в насильственные возвращенцы, - сяду и расставлю ноги. Пусть несут в таком виде в аэроплан. Там дверки узкие, запихивать будет трудновато. Глядишь, и надоест».
Иногда получались какие-то случайные отдельные абзацы. Иванов любовался ими, спешил читать с гордостью жене. Но они больше напоминали прыжки с кочки  на кочку, с островка на островок в громадном заболоченном с годами пространстве памяти. В основном это были  тёплые воспоминания о наиболее близких душе событиях и людях. Он называл их «островами любви» и даже решил впоследствии  по аналогии оставить этот заголовок за всем произведением. Хотя оно то, как раз и не хотело появляться на свет, словно недозревший плод, ожидающий своего времени.
Владимиру и самому надоели эти терзания, хотелось немножко отдохнуть от напора мыслей и чувств, но кто-то не давал ему покоя, хватал за руки и требовал другого: «Сделай главное, что тебе дано, что в тебя вложено. Расскажи не о своей жизни, сплетённой из дорогих сердцу лоскутков, а о веке стремительной победы электричества, коренным образом изменившей мир, поднявшей человечество к звёздам, но одновременно и подвигшей его к краю бездны, сделавшей менее защищённым перед возможностью полного уничтожения».
Год назад Владимир прочитал в популярном журнале, что где- то в пустыне археологи нашли окаменевший предмет, очень напоминающий по своей конструкции аккумулятор. В статье говорилось, что находка провалялась в ожидании момента обнаружения более пяти миллионов лет, и поэтому делалось предположение о её случайном появлении на земле из параллельного мира или из гениального мозга неизвестного фантазёра, опередившего развитие человечества на возраст этого феномена.
   Однако, если посмотреть на то, как побежал, понёсся, полетел мир после обуздания электрического коня, как быстро создал в этой бешеной гонке на его основе свирепое атомное оружие, способное  многократно разнести на мелкие кусочки хрупкий земной шарик, как уже скрестились ядерные шпаги вблизи от берегов Кубы, то историческую реликвию можно увидеть и в  совершенно ином свете. Например, в качестве  памятника погибшей цивилизации, падение которой началось с этого первого примитивного источника электроэнергии. Ведь легко себе  представить такую  прозаическую картину: когда поведут спор ядерные боеголовки, то может и от всего нашего нынешнего окружения останется какой-нибудь старый холодильник или телевизор в пустыне. И всё.
Причём произойдёт очередная трагедия только потому, что человечество не найдёт адекватные моральные ремни безопасности, удерживающие тех его ретивых представителей, которые рвутся рискованно поэкспериментировать с новыми страшными разрушительными силами, ставшими очень доступными после открытия прикладных свойств электричества. Как точно сказал об этом великий сын Англии Уинстон Черчилль: «Каменный век может вернуться на сияющих крыльях науки». Кстати, он и сам сделал в этом направлении ряд попыток, затевая атомные походы на СССР.  Но теперь, если такое произойдёт, не Черчилль с  его последователями, а Иванов  будет лично виноват в убиении миллиардов невинных людей, потому что своевременно не передаст им открывшиеся ему каким-то чудесным образом откровения, которые он, убей Бог, сам-то выразить словами пока  даже не в состоянии.
Чушь несусветная! Владимир всё чаще ловил себя на мысли о том, что он просто свихнулся. Взялся за непосильный для себя труд писателя и надорвался. Крыша поехала.  Будущее сакраментальное обращение к человечеству не проявлялось в сознании даже в грубых чертах.  А, может, это и есть тот процесс творчества, о котором так много рассказывали различные литераторы, зачастую ничего путного и не создавшие. Всегда в их мемуарах присутствовали и приходящие свыше посылы, и муки на грани помешательства, и неожиданное озарение.
Действительно,  ему было над чем задуматься. Собирался под воздействием великого человека написать о своих контактах с людьми замечательной профессии, об их тяжком опасном труде непрерывного похищения у природы и передачи людям энергии, огня, сродни тому подвигу, который обессмертил имя приснившегося ему легендарного Прометея. А откуда ни возьмись этот сон, эти бесконечно нагнетаемые полубредовые мысли. Хотя, ему показалось, что сон всё - таки был вещим, навевающим.  Ведь не случайно в голове вроде бы сама собой уже выстраивается чёткая крепко завязанная цепочка, ведущая начало от происхождения всего сущего путём  разделения ничего, хаоса на электрополюса, на плюс и минус, на электрон и протон, к рождению из их различных сочетаний всех неописуемых  красот и совершенств мира, а затем и к неизбежной его гибели от разбушевавшегося электроплазменного духа, если не найти на него управы. А вот с этим пока было всё сложнее. Можно было предложить простой способ обратного воссоединения полярных противоположностей, и их взаимонейтрализацию  до превращения в прежнюю бесконечную пустоту. Но такой выход мало кого бы обрадовал.
«Хорошо, но при чём здесь я,- рассуждал Иванов, физически ощущая, что впервые  в жизни он ведёт разговор с неким виртуальным, но совершенно реальным  собеседником, - Мне никаких особых заданий никто не давал. Мой язык,  мои понятия остались в сухих служебных  рамках. С таким чиновничьим нутром смогу ли я сказать что-то новое, душевное и, главное, понятное людям, как достучусь до их чёрствых сердец». И тут же внутренним голосом, но уже с подачи мудрого независимого оппонента возражал: «Ты начал книгу о людях твоей специальности, а вот уже третью страницу пишешь о том, о чём даже никогда и не думал. Откуда это? Может быть, кто-то водит по бумаге твоей рукой? А кто сказал, что это не произойдёт и дальше. Ты попробуй. Помнишь замечательные строки: «Пускай врагу наносит вред не каждый воин, но каждый в бой иди, а бой решит судьбу!» Вперёд! Отдайся своему интуитивному порыву! Не сопротивляйся судьбе!»
Казалось, что в голове поселился неуёмный сверчок, который без устали трезвонил своими крылышками, не давая спокойно смотреть телевизор, спать и просто жить. «Будь она неладна!» - Иванов вспомнил это любимое выражение ближайшего друга, очень подходящее к необычной ситуации и снова взялся за неподъёмный труд.
Смутный ансамбль чувств и осевших в их фундаменте знаний подсказывал, что открыть повествование об истории электроэнергетики логично описанием бытовых подробностей жизни начала двадцатого века. Владимир пытался представить празднование Нового 1900 года в тускло освещённой керосиновыми фонарями Москве. Но картинка не получалась. Оказалось, что фантазировать в прошлое куда сложнее, чем предсказывать будущее. Если впереди с помощью вектора сегодняшнего развития можно было рассмотреть расплывчатый силуэт мира, да ещё и быть уверенным, что и за самые невероятные прогнозы уже и спросить будет не с кого, то ушедшая в историю реальная жизнь оставила о себе детальную память в документах, рассказах, исторических хрониках. Так что сама рука не поднималась на преступное враньё без предварительного проведения  глубоких бумажных раскопок. Это же относилось и к повествованию о пройденном пути отечественной  электроэнергетики, о людях, отдавших ей жизнь, хотя и более близкой теме, но тоже требующей изрядно попотеть над её архивными следами ни один десяток лет.
В таком неустойчивом состоянии психики, сравнимым по его относительно небольшому жизненному опыту с сильнейшей потерей прострации при глубоком похмелье, мучаясь над неразрешимой дилеммой, стараясь примерить строгую логику мыслей с романтическими полётами души, говорящей с подачи незнакомца из сна, Иванов  поехал попробовать  поискать решение в дом - музей великого мастера слова и психоанатома Эрнеста Хемингуэя, финку «Ла Вихия», расположенную в двенадцати километрах к востоку от Гаваны в селении Сан – Франсиско – де - Пауло, где писатель провёл последние десять лет своей жизни. И, как теперь с ним часто будет случаться, уже в первые минуты экскурсии натолкнулся на крайне необходимые для его сегодняшнего смутного рассудка сентенции гениального мастера. Также задумываясь в начале своего творчества о писательском труде, «Папа», как любовно называли его друзья, говорил: «Задача писателя неизменна, она всегда в том, чтобы писать правдиво и, поняв, в чём правда, выразить её так, чтобы она вошла в сознание человека частью его собственного опыта». Вскоре он вычитал и другое сходное, но ещё более сильное высказывание гения: «Писатель должен быть неподкупен и честен, как служитель Бога. Либо он честен, либо нет, как женщина, либо целомудренна, либо нет. И после того, как он однажды написал неправду, он никогда уже не будет прежним. Дело писателя говорить правду!»
 «А ведь он до кончиков мизинцев прав,- рассуждал Владимир в очередную бессонную ночь, - Только такие книги нужны глубоким активным людям, преобразующим жизнь, но одновременно не позволяющим ей свалиться в пропасть. Важно ощущать, что собеседник говорит правду, пусть и прошедшую через его мозг и сердце, через его эмоции. Учёные определяют составы сплавов, структуру раскалённого солнца не напрямую, а всего лишь по излучениям, по световым спектрам, полученным при прохождении и расслоении лучей на части через специальную оптику. Естественно что - то искажается этими устройствами. Но природа их истинна, и поэтому даже по отблескам от отдельных составляющих получается правдивое представление обо всём явлении.
Точно так же и правда жизни, пусть и завёрнутая в самую невероятную цветную оболочку,  всегда будет услышана из уст рассказчика, если он честен перед людьми. Правда и только правда! Так много развелось фантазёров, любителей порассуждать о предмете, не поняв его сути, а может, и вообще ни разу его не увидев. Это - вздор, ложь, вводящая в заблуждение целые поколения. Лучше уж молчать. Так принесёшь больше пользы».
И вдруг его осенило: «Рассказать об отечественной энергетике, даст Бог, ещё будет возможность по возвращению на Родину. Изучу архивы, поговорю с ветеранами и, напитав сухие факты соками своей души, может тогда  и смогу написать что - то интересное. Глядишь, кому - нибудь и понравится, а то и по жизни пригодится, хотя бы детям на память о нас, предках, останется.
Но сегодня я нахожусь в уникальной ситуации. Как будто машина времени унесла меня на уровень тридцатых годов в СССР, с точки зрения становления нового советского человека и энергетики, как раз в период рывка в их развитии, о котором говорил Фидель. Свободная Куба существует примерно те же 12 лет. Ей тоже мешает встать на ноги алчный могучий сосед, потерявший здесь хорошую кормушку. И всё-таки она достигла не меньших успехов, чем наша страна в эти младенческие годы. Как и у нас в этот период мощность энергоисточников уже возросла на порядок, хотя этого ещё совершенно недостаточно для разорённой капиталистами экономики. Интересно понаблюдать, как идёт штурм социальных и энергетических высот здесь, сейчас, как духовно растут ведущие его люди. Пользуясь тем, что и я в нём участвую, напишу всё честно от начала  до конца, что я здесь видел, чувствовал, выстрадал. Тем более, что жизнь идёт сложно, но очень интересно. Это повествование одновременно может стать и  тем инструментом, который поможет лучше понять уже спрятанную под вуалью романтизма правду о героизме наших отцов в огненные годы. А может быть и ещё кому-то понадобится, например, следующим борцам за свободу своих стран в Латинской Америке».
С этими мыслями Иванов впервые за несколько ночей после незабываемой встречи с Фиделем Кастро спокойно заснул, а уже на следующее утро, руководствуясь ещё одной заимствованной у Хемингуэя заповедью: «Ни дня без строчки», - предпринял серьёзную попытку изложить на бумаге то, что объёмно и многогранно, с бесконечными оттенками цветов и букетами запахов, очень внешне просто и логично, по неизвестным законам жанра совершается вокруг нас, в пространстве жизни, но очень сложно, со страшными творческими потугами и муками ремесленника втискивается в плоское ограниченное размерами летописание. Что из этого получилось, судить вам.  За одно могу ручаться, что всё в этом повествовании – чистая правда!               



 Глава 1          «Мы прощаемся с Москвой.
                Перед нами путь большой»

Февраль 1972 года выдался в Москве на редкость морозным. Казалось, что природа хотела помочь улетающему на далёкую тропическую Кубу Владимиру Ивановичу Иванову меньше тосковать на чужбине, вспоминая, как неуютно чувствовать себя пусть и в  родной стране, если  мороз там  хватает тебя за все выступающие концы и конечности, скручивает их в немощные культяпки и превращает гордого субъекта в жалкое красноносое чучело. Тем более, что уже здесь, дома, несмотря на суматоху сборов, он начал понемножку скучать по любимой работе, по друзьям, особенно по родителям.
Довольно симпатичный и приветливый своей редко сходящей с лица улыбкой, Владимир сразу открывался любому мало - мальски умеющему определять психологический тип личности по внешнему виду как мягкий, нерешительный, часто пятящийся назад человек. Одним словом, чистый рак в натуре, в собственном соку. В силу жанра он был очень нежным, домашним, прирастающим к близким людям до мяса, как лианы к окружающим их деревьям. Он знал от друзей, что вдали, где многое, прежде даже формально родное, кажется бесконечно тёплым и дорогим, эта привязанность может перейти в хроническую боль. В голову часто последнее время лезла какая-то пустяковая, но смешная выдержка из забытой книги, которую любили повторять в институте: «Приезжай скорее! Я жду тебя с нетерпением, моя далёкая и холодная. Здесь все такие горячие, потные и противные. Люблю тебя только одну, моя звёздочка!» И действительно, разлука очень часто вносит существенные коррективы в прежнюю шкалу ценностей.
Совсем недавно, всего пару недель назад Иванов, как  на духу, не хотел даже видеть свою первую наставницу на трудовом пути – одну из московских теплоцентралей, несмотря на то, что она дала ему кажется всё, что можно было пожелать. Быструю карьеру от студенческой скамьи до заместителя технического руководителя ответственнейшего объекта. Многие считали, что такой взлёт всего за 12 лет после института сулит хорошее будущее. Одновременно наматывался и руководящий партийный стаж, который уже позволил ему стать заместителем секретаря партбюро предприятия по идеологии, то есть подняться на ступеньку иерархической лестницы в партии достаточную для того, чтобы  вступить на другую качественную площадку - освобождённый труд профессионального партийного функционера. Причём все эти посты и должности Владимир не завоевывал ради карьеры, так как скромность не позволяла ему даже представить себя в высоком должностном кресле. Не говоря уж о том, что он инстинктивно остерегался  своим рвением дать повод для недовольства начальства, которого, честно говоря, побаивался. Просто работал с упоением, даже с восторгом, радовался каждому новому трудовому дню, и, если тот был плодотворным, возвращался домой усталый, но сияющий, как праздничные улицы.
И вдруг в один момент все приподнятые чувства от каждого свидания с любимой работой и друзьями по партии улетучились, словно случайный запах шашлыка, попавший в окно несущегося автомобиля. И произошло всё очень неожиданно и быстро, всего за несколько минут беседы с внешне красивой и интеллигентной женщиной. Дело в том, что дама эта была не просто приятной во всех отношениях, но ещё и ублажала одной из самых аппетитных женских своих прелестей стул  секретаря  райкома города Москвы, что в то время в глазах подчинённой ей производственной паствы было равносильно уровню второго человека на греческом Олимпе после Зевса. Но, главное, что разговор этот явился вершиной двухлетних страданий молодого коммуниста, терзаний устанавливающейся души, слепо верящей до этого облома в безусловное торжество справедливости в нашем замечательном обществе.
 Причина мук Владимира была очень сложная, философская, двойного плана, но во многом типовая для начала шестидесятых годов, когда незаметно для большинства советских людей началось постыдное предательство коммунистической элитой великих истин  новой религии для земной жизни, выстраданных и защищённых жизнями миллиардов борцов за свободу, а с ними и первого в истории человечества социалистического государства, построенного их дедами и отцами.  Анализ процессов рождения многоликого Иуды требует серьёзного разбирательства в отдельной книге об этом сложнейшем периоде ХХ века. Но честный автор, создавая кусочек летописи того времени, естественно, не сможет избежать упоминания о многочисленных деталях, характеризующих отдельные стороны этой планетарной духовной катастрофы человечества.
Одной из таких частных иллюстраций стал и конфликт Иванова с районным партийным начальством, круто изменившим его жизнь. Думаю, что всё-таки надо, хотя бы в нескольких словах рассказать о его сути,  чтобы понять некоторые особенности настроения и пружины поведения за рубежом главного героя книги. Это  лучше и проще, чем заставлять читателей напрягать мысли на разгадку некоторых его нелогичных поступков, и в целом на восприятие выращенных им, вместе с автором, за долгие годы в сердце, как в раковине, дорогих нам жемчужин – идей об основных мировоззренческих опорах бытия человеческого.
Электростанцией, на которой Иванов пропахал первую борозду своего трудового поля, руководил Виктор Викторович Поляков, легендарная личность среди энергетиков Советского Союза.  Долгие годы он успешно организовывал работу первой в СССР теплоэлектроцентрали нового поколения с небывало высокими технологическими параметрами, на которой не только прошли отработку многие решения, определяющие развитие сегодняшнего отечественного энергомашиностроения, но и вырос целый букет замечательных специалистов. Его нечеловеческая воля и хваткий ум сумели обеспечить надёжную эксплуатацию заминированного предприятия в осаждённой Москве в тяжёлые годы войны, да ещё организовать выпуск снарядов для фронта, за что коллектив по праву был награждён орденом боевого Красного Знамени. Но он ещё и находил время для тяжелёйшего строительства жилых домов в Москве хозяйственным способом. Жильцы более трёх десятков  здний старейшего района города Кожухово могут и сегодня сказать большое спасибо этому необычайно энергичному человеку, пробившему через внешне непроходимые бюрократические заборы их благосостояние, пусть уже и не на современном уровне.
А каким счастьем была отдельная квартира в той послевоенной Москве! Правда, те, кто дожил до сегодняшнего царства всеобщей демократии, не могут себе даже представить те далёкие радости, так как для нормального труженика они теперь и вообще остаются за горизонтом. А про те времена рассказывают, как один кадровый работник, придя на приём к Виктору Викторовичу, прямо с порога бухнулся на колени, дополз по ковру до его кресла и стал, несмотря на протесты директора, целовать руки, причитая: «Благодетель наш, кормилиц наш. Не встану, пока не пообещаешь помочь с жильём. Только на Бога и на тебя вся надежда».
Такую же благодарность испытывали и всякого ранга руководители, которым Поляков помогал улучшить жилищные условия. Но в их арсенале были более весомые знаки признательности, чем лобызание рук, хотя чаще всего только за счёт их высокого служебного положения.
Электростанция и её руководитель имели все виды наград, которые существовали в природе, в том числе и самое почётное: Звание «Предприятие коммунистического труда». Причём всего лишь пару лет назад их блеск полностью соответствовал яркой работе коллектива, возглавляемого неутомимым директором. В стенной газете, которую выпустил к тридцатилетию родной ТЭЦ в то славное время Иванов как главный редактор, он с искренним  чувством  уважения посвятил собственное стихотворение его прославлению. Перефразируя приветственные слова на юбилейном вечере начальника крупного соседнего завода «Динамо», сравнившего юбиляра, обеспечивающего энергией его предприятие, с кораблём, Владимир писал:
«Да, мы корабль! Наш курс - на коммунизм!
Мы много скал и рифов миновали.
Но знаем, что всегда готов.
Вести нас к новым и прекрасным далям
Наш капитан - директор Поляков!»
 Ставший самым молодым членом заслуженного, но быстро дряхлеющего руководства  электростанции, Иванов всеми клеточками молодого организма пытался воспринять флюиды, идущие от его многоопытных коллег. Особенно он поклонялся организаторскому таланту директора, буквально был влюблён в его гривастую седую голову, делавшую Виктора Викторовича очень похожим на мудрого пожившего льва, внимал каждому начальственному слову. А в умении выражаться сын профессора Полякова, по учебнику которого «Русский язык» многие из нас  изучали наш «великий и могучий» в школе, был просто непревзойдённым мастером.
В старом анекдоте того времени, советский директор, на вопрос, сколькими языками он владеет, гордо отвечал: «Тремями. Русским, руководящим и матерным». Так вот, кроме всего прочего, Виктор Викторович был просто виртуозом, ассом в двух последних из них. Многие крылатые выражения до сих пор застряли в мозгах его учеников. Если впоследствии приходилось слышать от незнакомого человека  какой-то давно забытый  рефрен, то при возможности всегда было интересно выяснить у его автора, не пересекались ли наши пути на директорском ковре Полякова. Дежурным приветствием для приходящего представиться ему после очередного отпуска загорелого посвежевшего работника была знаменитая фраза: «Ну, напугал! Мне показалось, что на меня кобыла задом пятится». Безусловно, я здесь привожу самый интеллигентный вариант его афоризмов.
Особенно поражало Иванова уменье директора подобрать индивидуальный подход к каждому из подчинённых. Как-то тот вернулся из райкома, где таких же руководителей со стажем  молодой учёный - психолог обучал как - раз этому искусству. «Надо ж,- с  нескрываемым удивлением делился он с Владимиром своими впечатлениями о лекции, - Говорят, есть три группы, три типа подчинённых по их устройству психики. По-разному, оказывается, надо ими и руководить. Один понимает только крик, мат. Другому надо чётко давать указания и проверять исполнение. Эти - самые дисциплинированные. Но есть и такие, с которыми можно только сюсюкаться, не приказывать, а просить их что-нибудь сделать. Тогда они готовы вроде бы разбиться, но выполнят всё, как положено. Это ж надо. Век живи - век учись»
Рассказывая, директор между делом нажал на кнопку селектора и спросил секретаря: «А машина моя здесь. Мне надо по делам ехать». «Да на ней главный инженер на филиал уехал. Он думал, что вы будете долго  учиться».  «Найдите мне его, пожалуйста.  Думал. Он вообще то это делать не умеет».
Через несколько минут по громкоговорящей связи позвонил главный: «Искали, Виктор Викторович. Я через часик подскачу».
«Мне ты до лампочки нужен. А машина чтобы через десять минут была здесь у подъезда. Кто тебе позволил её брать?» А потом последовал такой великолепно сервированный  набор слов, фраз и оборотов из того третьего языка, что покойный его отец, наверное, не раз перевернулся в гробу от зависти. Иванов не выдержал и по подсказке молодой прыти съязвил: «Я понимаю, что это как - раз воплощение теории в практику. А как вы почувствовали, что главный инженер принадлежит к первой психической  группе подчиненных?»  Директор что - то буркнул, но удержался от грубости. К Владимиру он относился очень тепло, по отечески, тем более, что с молодости хорошо знал его отца.
                ___ ,, ___
 
А между тем Виктору  Викторовичу было уже под семьдесят, возраст, когда многое не воспринимается, а кажется. Бесконечные восхваления вскружили голову даже такому сильному человеку, и мир погрузился для него в туман иллюзий, потерял в отдельных местах реальные черты. Он считал, что всё идёт отлично, что удаётся по-прежнему успешно вести коллектив к штурму новых высот, а всякие неудачи так, временные неурядицы: чего не бывает на трудном пути.
В свою очередь, большинство молодых коммунистов ТЭЦ чётко понимало, что предприятие пусть и направлено головой к вершине, но фактически последние два года съезжает задом с покорённых склонов, наматывая на себя вроде кома снега многочисленные аварии, промахи и даже тяжёлые несчастные случаи. Наконец, свой максимализм ребята не смогли удержать в узде и на одном из заседаний партбюро высказали прямо в лицо директора все свои претензии и упрёки. Главным выразителем их настроения выступил Иванов, чувствующий свою особую ответственность в связи с высокими постами и в партии, и на производстве. Именно, исходя из грызущей его внутри совести за терпимость, что значит и сопричастность  к недостаткам в руководстве, а не ради своего карьерного роста. Если бы он хотя бы задумался об этом, то конечно бы промолчал ради собственного блага. Но Владимир был в этих вопросах  другим человеком, каких штучно, но уже успела создать Советская власть за относительно исторически коротенькую эпоху своего существования.
В докладе, преодолев стеснительность, молодой правдолюб не только перечислил с фактами слабые места в организации трудового процесса на электростанции, но в  том числе поставил в упрёк своему любимому директору и грубость в отношении подчинённых, и полное невосприятие товарищеской  критики. Разговор получился впервые за несколько лет на предприятии резким и принципиальным. Поляков признал свои упущения и дал слово многое пересмотреть в стиле и методах работы своей и коллектива. Партбюро, проходившее за закрытыми дверями, приняло решение ограничиться этой беседой, никому пока ни о чём не рассказывать и вместе дружно исправлять недостатки. Каково было удивление Владимира, когда один из его друзей, всего через неделю после этого клинча побывавший в райкоме, передал нелицеприятную критику в его адрес со стороны одного из районных функционеров, который со слов Виктора Викторовича считал, что обидели заслуженного человека совершенно напрасно.
Стерпеть такую ложь было выше страха перед райкомовским начальством, и Иванов записался на приём к самой грозной женщине среди них, второму секретарю Галине Андреевне Васильевой. Для поддержки с ним пошёл ещё и бывший комиссар полка Василий Николаевич Романов, заправлявший на предприятии вопросами гражданской обороны, а также его верный друг, тоже член бюро Николай Соболев. Свидетели, безусловно, слегка сдерживали ретивый характер представителя партвласти, о котором ходили легенды. Она вежливо попросила высказаться всем товарищам, интересовалась некоторыми подробностями.
Но нервные тики, как лёгкий ветерок, периодически волновали её красивое лицо, и предательски показывали, каких трудов стоило его хозяйке скрывать бушевавшие, как варево в котле, внутренние страсти. В конце – концов, где-то она не уследила за ними и тонкой струйкой, всего одной лишь фразой они вырвались наружу: «Райком в курсе этих вопросов. Мы знаем отдельные недостатки Виктора  Викторовича. Но надо признать и другое. Если бы не он, многие работники райкома не жили бы в отдельных хороших квартирах».
«Всё ясно,- Владимира будто подбросил со стула прилив возмущения, - Вопросов больше нет. Теперь понятно, что является у нас в партии главным залогом успеха. Спасибо за разъяснение».
«Сядь! Ишь разошёлся. Один он праведник. Нельзя так просто топтать заслуженные кадры. Ведь Виктор Викторович немало сделал для развития вашей энергетики, а вы его сразу списываете.  Ему скоро исполнится 70 лет, тогда торжественно проводим на пенсию».
« Да никто из нас и не собирается его снимать. Я ему больше вас благодарен за школу. До сих пор восхищаюсь его уменьем руководить людьми. Но ведь мы его только портим, что не открываем глаза на правду. Потом сами выгоним и будем по последним делам говорить, какой он плохой. А надо помогать, честно подсказывать. Ведь партия этому нас учит».   
«Я лучше тебя знаю, что она от нас требует. В первую очередь, это дисциплина, демократический централизм. А мы распускаем всяких юнцов, которые слишком высокого о себе мнения, но ещё ничего не сделали для партии. Подумайте об этом».
«Прежде всего он должен быть демократическим», - буркнул Владимир и ходоки за правдой гордо покинули начальственный кабинет. Потом заскочили в ближайшее кафе, где почти так же молча выпили по стакану водки и разошлись по домам. С тех пор будто трактор пропахал борозду по неразрывному полю из тысяч связей души Владимира с родным прежде коллективом ТЭЦ и её парторганизацией, наросших за 12 лет теснейшего взаимодействия. В мыслях осталась зияющая воронка, совершенно свободная от осколков  прежней бесконечной производственной и партийной суеты. Подобные чувства испытало много мужчин в нашем мире, когда они неожиданно уличали в сознательной неверности любимых женщин,  резко порывали все отношения, и они исчезала из их жизни навсегда, оставляя бездонную пустоту и боль.
Но ещё страшнее было то, что  образовавшийся вакуум начал медленно заполняться отрицанием  любимой партии, чувство, с которым не только трудиться, существовать стало невозможно. Работу можно было поменять, но коммунистическая идеология давно уже незаметно  переросла в его душе  из простых слов в довольно глубокое верование, почти в  религиозные убеждения, полностью взявшие в свои руки и сознание, и волю, и весь набор морально - нравственных ориентиров. И разрушить эти оковы было выше всех слабых сил простого смертного человека. Проще, казалось, было уйти из жизни.
Ф. Достоевский,  характеризуя отношение  русского человека к вере, говорил, что верующий  напоминает ему мужика, который будет бесконечно долго корчиться под навалившимися на него убеждениями в виде громадного камня, но никогда не осмелится сбросить его с себя. Владимиру наоборот казалось, что он очень легко освободился от идеологической клетки сознания. « А что, собственно меня связывает с партией. Я не марксист, не идеолог, чистый технарь. Просто общий фон в стране, порождаемый коммунистической пропагандой, создал такой настрой, что вроде бы и другой дороги нет. Вот и лезем все, как рыба в сети. А толку. Хотелось помочь коллективу вернуться на честный прежний путь славных побед. Теперь накритиковал себе  дорогу дальнюю. Хорошо хоть культ личности позади, а то ещё бы и голову свернули». 
Однако все эти  попытки логическими доводами и бурчанием излечить себя от  новой хронической болезни души только загоняли её внутрь, подальше от глаз, делали более глубокой и опасной. Не было другого достойного увлечения, которое позволило бы забыть обидное разочарование. Просто же вырвать  его с корнем не хватало сил: вакуум пустоты затягивал всё со страшной мощью обратно.
                ___ ,, ___

   А судьбе всего этого было мало. Недаром говорят, что Бог троицу любит. Крушение идеологических и производственных опор  наслоилось на другую жизненную драму, которая  сорвала последний якорь, удерживавший его от странствий. Владимир, по натуре довольно любознательный и даже ближе к научному складу человек, в свободное от работы время был поглощён учёбой в заочной аспирантуре своего родного Московского энергетического  института,  где трудился над диссертацией, тоже завязанной на вопросах эксплуатации электростанций. Практическим его научным руководителем был профессор Иван Аркадьевич Сыромятников. Этот выдающийся советский электротехник всю жизнь посвятил укрощению строптивого и самого мощного на планете из покорённых великанов - электроэнергии. Он был тем удивительным учёным, который считал своим долгом все свои необычайно смелые научные открытия обязательно воплотить не только в книги, но и в практику, и был связан с ней душой и телом.
Впервые в мире этот истинно русский человек по своей разудалости, отважности, и в то же время уменью трезво оценить последствия крупномасштабных перемен, не испугался оставлять в работе крупные электродвигатели при кратковременном перерыве подачи электроэнергии. Как назвали специалисты, открыл возможность их самозапуска, что произвело целую революцию в повышении надёжности использования электроэнергии. И в самой электроэнергетике с его именем связана разработка и внедрение многих смелых проектов, таких, например, как самосинхронизация крупных генераторов. Можно только гадать, как в то сложное, очень ответственное предвоенное время, когда многие от страха быть объявленными врагами народа боялись чем-то выделиться от остальных, Иван Аркадьевич придумывал крайне рискованные эксперименты, которые в случае неудачи могли оставить без электроэнергии на длительное время целые области, и успешно их осуществлял.  Широченный опыт и знания позволяли ему очень плодотворно руководить главным штабом, определяющим стратегию развития отраслевой науки - отделом электроэнергетики в Комитете по науке и технике СССР.
Но однажды прямой и упрямый, как бык, (кстати, он и внешне напоминал это могучее животное) Сыромятников боднул слишком высокую личность в правительственной иерархии. Руководитель Комитета, заместитель Председателя Совета министров СССР был тоже человеком широкой эрудиции, но в областях, далёких от большой энергетики. Однако в то время уже началось поветрие, когда каждый  высокий руководитель считал себя самым компетентным в любом деле и обязательно должен был поучать младших себя по должности, но быть может, на порядок более сведущих в рассматриваемом вопросе. Подавляющее большинство подчинённых, к сожалению, тоже покорно смирилось с этим положением и терпеливо, как к неотвратимой судьбе, относилось к обязательным вышестоящим сентенциям, порою граничащим с бредом. Кстати, почему-то считалось, что именно Иван Аркадьевич подметил эту новую идиотскую тенденцию в развитии должностных взаимоотношений и пустил гулять  такую крылатую фразу: «Ты - начальник, я - дурак. Я - начальник, ты - дурак».
Но сам он был совершенно чужд любым проявлениям подхалимажа.  И когда руководитьель стал однажды поучать его, как председателя комиссии  по определению причин разрушения мощного генератора  на Конаковской ГРЭС, методам проведения расследования, он не сумел дождаться окончания лекции и при членах комиссии природно заикаясь, твёрдо выпалил: «Д-дурак, н-ниччего не п-понимаешь и не лезь ни в свои дела. Без тебя разберёмся».
Другой аксиомой поведения начальства того периода являлась обязательность наказания подчинённого, прилюдно оскорбившего влиятельную персону, пусть даже и заслуженно. Сыромятников поэтому и обдумать не успел свой поступок, как очутился в кресле заведующего кафедрой МЭИ, где как раз в это время начиналась попытка Иванова внести свой вклад в науку. Великий учёный с практическим уклоном мучился своим отрывом от реальных дел, как ребёнок, у которого отняли самую любимую игрушку. Владимир слышал, как он отчитывал одного из чистых от производственных уз, словно дисцилированная вода, учёного, принёсшего ему на утверждение программу одного из лабораторных занятий. Довольно авторитетный педагог предложил для замера сопротивления человеческого тела прохождению электрического тока ставить студента ногами и руками в ванночки с различными электролитами, образуя известную спортивную фигуру, и в таком положении подключать его к источнику.
«В-вы что, б-батенька. Встаньте с-сами так перед зеркалом и посмейтесь от души. Б-большего анекдота трудно придумать. Что же вы над ребятами собираетесь так издеваться. И г-главное, какая от этого польза. Где вы в-видели, чтобы в таком положении люди попадали под напряжение. К-как в рубрике «Нарочно не придумаешь».
Владимир очень пришёлся по душе маститому учёному. В его замкнутой научной камере он стал единственной дыхательной трубочкой, по которой поступал воздух, озонированный напряжённостью высоковольтных лёгких электростанции. Сыромятников каждый раз подолгу расспрашивал  ученика о работе, интересовался всякими вроде бы мелочами, просил выполнить анализ каких - нибудь реальных  процессов на производстве, а то и провести небольшие эксперименты.
Формально Иван Аркадьевич не был научным руководителем Иванова.  В соответствии с социалистическим обязательством коллектива кафедры в честь 50-летия Великого Октября каждому преподавателю вменялось в обязанность вести хотя бы одного аспиранта. В результате для Владимира жребий пал на Ивана Петровича Крючкова, очень хорошего человека, очень близко ему знакомого по студенческой практике, но совершенно далёкого от темы, которой собирался заниматься его подопечный. Новый руководитель был парторгом кафедры, научным редактором всех издаваемых её сотрудниками трудов, и совершенно не имел ни времени, ни желания заниматься ещё и совершенно чуждой ему темой диссертации. Поэтому решение босса взять на себя этот тяжёлый воз он воспринял внешне спокойно, а в душе прыгал и кувыркался от радости, как мальчик.
Всё шло прекрасно. Иванов просиживал до глубокой ночи в Ленинке, раскапывая бесценные материалы в подспорье к своим разработкам. Иван Петрович в силу своих внутриинститутских связей помог ему провести трудные, но очень полезные испытания на экспериментальной электростанции МЭИ. Вытанцовывалась интересная работа, и Иван Аркадьевич уже назначил предварительную защиту соискателя на заманчивое звание кандидата на ноябрь последнего года шестидесятых.
Но, как говорится, человек предполагает, а Бог располагает. За два дня до намеченного срока профессор Сыромятников был доставлен в Кремлёвскую клинику с предполагаемым диагнозом - инсульт, а через неделю не приходя в сознание скончался от рака мозга. Провожала Ивана Аркадьевича в последний путь вся энергетическая Москва. Седые его друзья долго несли гроб на руках, отдавая дань уважения замечательному продолжателю дел знаменитых энергетиков России.
Очень скоро Иванов ощутил на своей судьбе, какой бедой обернулась лично для него смерть великого учителя. Иван Петрович продолжал формально выполнять принятые обязательства в честь Великого Октября. Но во всех его взаимоотношениях с учеником явно проскакивало выражение недовольства тем, что его отвлекают по таким пустякам от очень важных дел. Он месяцами проверял очередной вариант диссертации, хотя мог сделать это при желании за неделю, находил в нём массу редакционных ошибок и возвращал вновь на доработку. Рождённый в свете созвездия рака, Владимир был, как и положено этому скромному существу, излишне впечатлительный и скрытный. Он чувствовал, что его труд застрял, что преподавателю не до него, но не находил в себе смелости прямо задать тому вопрос: а что дальше? Пролетали месяцы, а всё стояло на мёртвой точке. Но, наконец, он созрел и начал искать лишь моральный предлог, чтобы положить конец мучениям и Крючкова, и собственным.   Мосты были сожжены. Хотя очень было жаль бросать крайне важную для энергетики тему, которая актуальна и сейчас, в ХХ! веке. Об этом, как и о системе подготовки учёных при Советской власти, которая имела очень крупные недостатки, стоит подробнее поговорить в другой книге.
                ___ ,, ___

Казалось, что жизнь кончилась. Все ориентиры рухнули и медленно угасли в бесконечности. Иванов запил, благо, что в то время ещё не оскудела земля русская на людское сострадание. Да и желающих утопить жизненные невзгоды в вине было пруд пруди. Кстати, эта важнейшая слабость в характере русского человека – склонность к неумеренному пьянству, стала  главным оружием  в развязанной в то время  нашими противниками холодной войне за выживание, и остаётся таковым до сих пор. Не осилив сделать наркотики основным инструментом оболвания наших людей, как им удалось это со своим народом, хозяева сегодняшнего мира сумели виртуозно использовать врождённое представление о том, «что вино есть и будет главным весельем на Руси», и во всех своих творениях на экспорт ярко воспевали   красоту беспорядочного пития. Русский грязный кабак вновь стал привлекательным для широкой публики, особенно для молодёжи, разукрасившись необычными для него иностранными этикетками, яркими несуразными нарядами, непрерывным куреньем и возведёнными с помощью капитала в разряд сверхмодных бессодержательными песнями ритмов и  африканскими танцами тряски, требующими для куражу постоянного пополнения алкогольного заряда.
Иванов влез в эту грязь, как в лечебную, всей своей пораненной душой. Но иногда случалось и похмелье. В эти  часы просветления молодой мозг искал выхода, рвался к чему-то новому, неизведанному. Мудрая и очень энергичная жена быстро уловила эти порывы, сообразила, что трагизм положения мужа несовместим с сегодняшним жизненным укладом, и для его спасения необходима полная смена окружающих декораций. Такую возможность могло предоставить только крайне желанное в ту эпоху  для многих специалистов командирование за рубеж. Подталкиваемая рассказами  своей сестры, уже побывавшей на чудесном Острове Свободы  и притащившей оттуда вместе с массой впечатлений новый авто, Галина серьёзно взялась за решение крайне тяжёлой по тем временам задачи. Надо сказать, что это была не первая её попытка заманить Владимира в заграничный вояж. Очень уж хотелось модной красавице  щегольнуть в сертификатных обновках, или прокатиться на зависть подругам на собственном шикарном автомобиле. Но на них супруг накладывал решительное «вето» перспективами производственной карьеры да ещё со званием кандидата наук. Теперь все эти прожекты неожиданно лопнули,   стимулов упорно сопротивляться командировке, как прежде, не осталось, путь был открыт, и она устремилась по нему, как лань.
Супруга вспомнила обещания сильных людей энергетического мира на похоронах её отца, безвременно покинувшего своих коллег заместителя министра, помочь в случае необходимости и обратилась к их памяти.  То, о чём страшно было даже подумать, земным богам оказалось проще пареной репы. Непроницаемая стена блата и подкупа вокруг выгодных поездок за рубеж была мгновенно разрушена более сильными дружескими связями. И уже через пару недель Иванов получил заманчивое предложение поехать трудиться в революционно - романтическую Республику Куба и поработать там главным инженером на электростанции «Ренте» в городе Сантьяго-де-Куба.
В прежние времена подобные планы непременно поломал бы и всесильный Поляков. Однако, получив приказ откомандировать своего растущего специалиста в распоряжение Министерства для работы на Кубе, он, к удивлению Иванова, пригласил его к себе, и, будто забыв недавние распри, стал по - отечески тепло расхваливать желание посмотреть мир и себя показать, и даже взял обязательство через министерских друзей преодолеть в кратчайшие сроки бюрократические препоны по оформлению отъезда.
Теперь эти беды и тревоги были позади, будто остались в другом, далёком и чужом мире. Да и первые в жизни сборы для поездки возможно ни на один год в незнакомую страну требовали сосредоточить на них большую часть внимания. В этом всем подобным миссионерам посильную помощь оказывало специально созданное в министерстве подразделение по связям с заграницей. Беспокойный Владимир теперь, как на работу, постоянно наведывался туда, где встречался с людьми, побывавшими в той  таинственной дали. Познакомился он и со своим симпатичным предшественником, Николаем Кориным, который не выдержал ожидания и по каким-то личным причинам сбежал с острова, не сдав вахту.
«Берите с собой всё, что вам нужно в жизни, - советовал ветеран загрантруда,- Сковородки, чайники, утюги, кастрюли, посуду.  Там пусто. Своё барахло я раздарил кубинцам, а у них ничего в загашнике нет. Но главная  радость на Кубе - подводная охота. Обязательно купите подводное ружьё и всё снаряжение. Это - другой, незабываемый мир»,- несколько раз подчеркнул он в своей инструктивной речи.
«А какие трудности в работе? В чём там она состоит?»- волновался Иванов.
«Об этом не беспокойтесь, всё будет хорошо. Кубинские специалисты уже поднахватались опыта и трудятся прекрасно».
«Но тогда зачем я там нужен? Что от меня требуется делать? Ведь просто так деньги платить не будут».
« Повторяю для непонятливых снова. Пусть у вас об этом голова не болит. Это - дело политики. Им нужен главный инженер из СССР как предохранительный клапан в трудную минуту. Спросить во время аварии, а, главное, прикрыться перед своим руководством, если, не дай Бог, что-то серьёзное случится. А в остальном с ними работать даже приятно. Правда, кубинцы очень гордые и терпеть не могут, когда им навязываешь своё мнение, пытаешься руководить в нормальных условиях.
Самая большая трудность - ужиться с коллективом советских специалистов. Вот где будет не просто. Особенно в связи с тем, что партийным руководителем нашей колонии в Сантьяго избран эстонец Крейсарт, упрямый, самовлюблённый, не терпящий возражений руководитель группы специалистов на строительстве ЛЭП-220 киловольт в провинции Ориенте. Из-за распрей с ним я и сбежал пораньше, хотя не очень - то и хотелось».   
 Этого прямой, как корабельная сосна, и бесхитростный Владимир понять был не в состоянии. «Как же так? За границей, среди сплошных иностранцев надо помогать друг другу, поддерживать в трудную минуту. А вы говорите вражда. Я этого не понимаю. Видно, вам просто не повезло с земляками».
«Поживёшь - поймёшь. Ещё меня вспомнишь. Ну, если больше вопросов нет, я побежал. Завтра по разнарядке в Пятигорск уезжаю, на новую работу. Счастья вам. Привет кубинским друзьям!»
Полученной информации было явно недостаточно. Вечно комплексующий Иванов искал других контактов для её пополнения. Не помогло в этом смысле и знакомство со своим будущим начальником, представителем конторы «Технопромэкспорт» на Кубе Олегом Викторовичем Ларичевым, который тоже готовился весной занять место главного поставщика советских энергетиков в торгпредстве в Гаване. Он сам был зелен в этих вопросах, как вечнозелёная страна в тропиках, тем более, что, работая в Ростове на Дону, имел ещё меньше возможностей, чем Иванов, знакомиться с проезжающими через коридоры Минэнерго советскими экс - кубинцами.
Главная надежда была на дамочек из Загранэнерго. Ещё не в конец испорченные постоянными знаками внимания желающих поискать шальных денег за границей, которых до отъезда чаще всего хватало лишь на шоколадки или полевые цветы, они делали всё возможное, чтобы уменьшить предстартовые волнения отъезжающих: знакомили с подобными страдальцами, давали почитать отчёты о работе за рубежом, в конце концов, просто приятно улыбались. Попадались среди их клиентов иногда и более существенные ухажёры. Один из таких специалистов серьезно обхаживал смазливую паспортистку, даже намекал на туманные перспективы счастливой совместной жизни после успешной командировки на какой - нибудь объект. Иванов хорошо запомнил его тонкое, не очень приятное лицо, похожее на диверсанта из фильма «Донецкие шахтёры» в исполнении артиста Масохи.
Познакомился он и со своей будущей переводчицей, Олечкой Тумановой, только что окончившей Иняз и волнующейся не меньше его самого. Хотя у неё были немножко другого типа переживания: как впервые жить вдали от родителей и что из нарядов набрать с собой, чтобы повысить шансы встретить на чужбине героя своего романа.
Случайно попался в собеседники и странный человечек из далёкого электросетевого района Кустанайских степей. Звали его Юра Калоев. Он собирался помогать кубинцам в наладке автоматики новых линий электропередачи, однако все его вопросы были проштампованы единственным интересом: сколько что стоит. Казалось, что Юрий составляет подробный финансовый план, чтобы продать себя за границу как можно выгоднее.
Особенно расстраивали Владимира беседы с куратором энергетиков на Кубе. Через его руки прошёл отряд специалистов, он сам побывал на всех объектах сотрудничества и давал советы убедительно, казалось, с глубоким знанием дела: «Вас кубинцы будут спрашивать по всем вопросам работы электростанции. Будьте готовы. Они очень дотошные ученики. Берите с собой побольше литературы».
И хотя новые рекомендации резко расходились с рассказами Корина, пробывшего непосредственно на его будущем рабочем месте почти два года, перестраховщик по натуре, Владимир больше доверял опытному чиновнику. Да и сам, как все закомплексованные раки, очень боялся, что не обладает всей полнотой знаний, чтобы удовлетворить запросы кубинцев, и они попросту откажутся от его услуг. Ведь в работе энергокомбината перекрещивается столько разных направлений сегодняшнего развития науки и техники, что их простое перечисление займёт ни одну страницу тетради, а уж прочно овладеть их основами - несбыточная мечта многих, не хватающих звёзд с небес энергетиков.
Достаточно назвать, например, такие сложные и разноплановые вопросы, как химия по глубочайшей очистке воды,  сопротивление материалов,  работа металлов при экстремальных температурах, техника высоких напряжений, эффективное сжигание колоссальных объёмов топлива. Ну, и, конечно, все дела, связанные с санитарией и пожаро -   взрывобезопасностью, вообщем, с защитой здоровья и жизни человека.
Некоторые серьёзные, но далёкие от отрасли друзья, рассуждая на эту тему, резонно замечали: «У вас же там, на электростанции, должно быть полно специалистов по всем направлениям». И это действительно так. Но принимать окончательное решение, порою в считанные минуты, не имея возможности проконсультироваться с нужными знатоками, должен единолично главный инженер. И стоят за этим, причём нередко, конечно, не такие  «страшные» последствия неудачных действий, как, например,  режиссера, после которых зрители неправильно поймут трактовку образа Чадского, или не засмеются лишний раз над пустым Хлестаковым, а трагедии с отключением подачи электроэнергии для целых областей, или прекращением отопления больших жилых  массивов города, а ещё хуже - человеческие жертвы.
Владимир невольно помечтал о том прекрасном времени, когда общество поднимется на достаточный интеллектуальный уровень и сумеет по достоинству оценивать значимость и ответственность труда каждого своего члена, а не только работников, а чаще балаболок  публичных профессий. Когда на аллеях парков или в фойе кинотеатров будут висеть не только портреты любимых артистов, но и врачей, круглосуточно спасающих людям жизнь, милиционеров, обеспечивающих её спокойный характер, газовиков и нефтяников, в морозной Сибири добывающих бесценное топливо, тружеников полей, учителей, учёных, дворников и многих, многих других.
Ну и, естественно, больше всего хотелось, чтобы правильно, по риску оценивалась  его родная профессия, энергетика, без перерыва днём и ночью, в праздники и будни несущая людям свет и тепло. «Советский народ пока ещё не почувствовал её важнейшую роль в  жизни каждого и общества в целом, - думал Иванов, - Мои коллеги в очень трудных условиях не разу после войны не допустили серьёзных сбоев в электроснабжении. А ведь в богатенькой Америке пять лет назад сразу несколько штатов просидело сутки без электроэнергии. Что там началось! Мародерство, грабежи, разбой. Люди задыхались в лифтах, мучились от жажды, испортились все продукты в холодильниках и магазинах, ходили по щиколотку в дерьме.
Нашу страну выручает ещё и советская бесконкурентная система ведения экономики, позволившая создать уникальную единую энергетическую систему. Самое настоящее восьмое чудо света. В таком масштабе подобных взаимовыручающих структур нет ни в одной стране мира. Причём и она непрерывно совершенствуется. Так, и его диссертация  задумывалась как - раз на базе американской аварии, чтобы заранее предупредить её возможный дубль в СССР».
Мысли о всяких неприятностях, связанных с ошибками энергетиков, и часто приводящих к масштабным катастрофам, пугали, заставляли снова и снова задумываться об организации своей работы в далёкой стране, где не только нет резервов энергомощностей, но, главное, вообще нет знающих специалистов по отдельным вопросам, с которыми можно было бы посоветоваться в трудную минуту. Оставалась одна надежда на книги, их заменяющие, и Владимир бросился к букинистам выискивать из груды сокровищ всё, что могло спасти его честь перед кубинцами. В результате уже через несколько дней на полу в углу комнаты появилась приличная горка книг по большинству близких его предстоящей работе тем. И только когда она явно превысила разрешённый предельный вес багажа, пришлось Галине умерить пыл коллекционера.
Интересно решилась проблема с тарой для их транспортировки. Интеллигентная тёща вспомнила про громадный чемодан - сундук, в котором ещё её покойный муж привёз кое - какие  подарки из США, где трудился весь 1944 год по реализации программы американской помощи России в войне. Затем с ним, оказывается, прокатилась на Кубу её младшая дочь. Теперь американскому трудяге предстояло третий раз слетать ближе к своей родине за океан уже в сопровождении её зятя.
На смену вычеркнутым  вопросам приходило сразу несколько новых. Младший Иванов заканчивал третий класс начальной школы на пути к познанию смысла бытия. Нарушить этот плавный процесс родители побоялись и решили командировать Галину с сыном позднее, в конце мая, когда уже программа, одобренная Минобразованием, будет успешно освоена. Тем более, что учился он не просто где - то, а в спецшколе, куда поступить было ох как сложно. С большим трудом сражение за место было выиграно!  Теперь не хотелось отдать его без боя, так как досрочное окончание учёбы могло быть расценено учителями как пренебрежение их трудом. Таким образом, Владимиру предстояло на первых порах в одиночку открывать новый континент.
                ___ ,, ___

Сложнее обстояло дело с автомашиной. Почти с первого года супружества и работы, которые календарно совпали,  Ивановы заболели присущим многим их сверстникам того времени полусказочным желанием приобрести автомобиль. Поэтому, несмотря на врождённое стремление быть на корпус впереди среднестатистической модницы, что реализовывалось только с помощью превосходства в средствах, волевая, как Клеопатра, Галина наступала себе на горло и при любых обстоятельствах откладывала определённую сумму  в сбербанк на укрощение мечты. За десять лет труда благодаря совершенно не  представляемой теперь невероятной устойчивости советской экономической и банковской систем, в том числе почти полностью лишённых инфляционных процессов, чете удалось скопить денег на покупку только двух третей автомобиля «Жигули», который за год до этого начал поступать в продажу. Однако, когда Иванову, как передовику производства и отстоявшему несколько лет в очереди, неожиданно выделили эту роскошь, пришли на помощь родители, выделившие две из пяти с половиной тысяч рублей, необходимых для воплощения сказки в быль.
Кстати, в какой – то степени вынужденное в то время разрешение приобретать автомобиль только ударникам труда, а практически людям, не менее десяти лет проработавшим на предприятии, кажется теперь с высоты прожитого удивительно разумным. Когда смотришь сейчас с тоскою на почти не движущееся скопление транспорта на улицах, читаешь многочисленные сводки о погибших в дорожно – транспортных происшествиях, уловками изучаешь экологическую обстановку в городе, то понимаешь глупость сегодняшних незаслуженно называющихся городскими головами. Только желанием их потакать обывателям, и особенно молодёжи, ничего ещё не давшей для создания транспортных путей, можно объяснить этот уличный бардак, в котором на каждой второй машине судорожно или наоборот небрежно цепляются за руль юноша или девушка, несущие потенциальную угрозу для жизни своей и пешехода.
В результате помощи родителей многолетняя мечта Ивановых стала реальностью темно - вишневого цвета,  и уже летом помчала счастливую семью по янтарному кольцу Прибалтики, став для неё на это время вторым домом.  А теперь предстояло решить судьбу дорогой для души вещи, сделавшейся такой же родной, как первый любимый конь крестьянина из прошлого века. Но советы друзей оказались сильнее привязанности: заржавеет, утащат. И Владимир поехал в единственный в то время в Москве магазин по продаже автомобилей на Бакунинской улице узнать, как всё это происходит.
Несмотря на тридцатиградусный мороз ещё не остановившуюся машину окружило плотное кольцо  представителей жизнерадостных народов Кавказа, слегка разбавленное прибалтами. Как умудрялись эти, не взявшие ни числом, ни особыми достижениями в труде народы дужной советской семьи, добывать необходимые для подобных покупок деньжищи, одному Богу, да, может быть, органам внутренних дел известно. По крайней мере, именно они сейчас громче других ругают Советскую власть за притеснения и грабёж. А мы слушаем, развесив уши, и даже не пытаемся выставить им счёт за колоссальные убытки, которые они нанесли советскому братству, нарушив закон о пятилетнем сроке развода и раздела имущества Союза. Ну да ладно. Бог их простит, как любят говорить не умеющие считать барыши застенчивые русские люди.
  Владимир попытался тихо протиснуться через их плотные ряды, но был резко приторможен одним из наиболее решительных южан: «Я купыл».
«Да я ещё и не продаю. Завтра воскресенье, мы за город с лыжами собрались. Хотел просто посмотреть, что здесь почём», - почему-то оправдывался хозяин «Жигулей». Но опытные ловцы наживы на колёсах не имели право на ошибку.
«Лыжы - это харашо! Катайс, дарагой! Может тэбэ надо что - ныбуд купыт? Купы, дарагой. Я дам задаток, двэ тыши. Это свэрх цэны. А вэчэром часов в шэст прыэзжай с жэной в гостыниц «Россыа», там и догворымся, пожалста. Вот адрэс. Завут мэна Ашот», - с этими словами кандидат в покупатели начал засовывать Владимиру в карманы пальто пачки денег, которые тот смущённо пытался вытаскивать обратно и возвращать решительному благодетелю, бормоча: «Что вы, не надо. Мы же совсем незнакомы». 
Тогда Ашот небрежно высыпал эти громадные деньги по понятиям Иванова на сиденье, попрощался до вечера и выскочил из машины. Слышно было, как он успокаивал наваливавшуюся на него толпу взволнованных покупателей: « Тыхо, тыхо. Это мой друг. Я ужэ купыл»
Владимир хотел рвануться вслед за богатеньким армянином, но тот мгновенно растворился в тумане дыхания толпы, да и выскакивать  в народ с такими деньжищами было не безопасно. Оставалось возвратиться домой, чтобы вечером вернуть деньги легкомысленному купцу. « Хорошо я ему такой честный попался, - бормотал он про себя,- Другой бы раз, и с концами. А вообще, куда я денусь? Он наверняка номер запомнил, так что всегда легко найти может. А вдруг его друзья следят за мной и разыграют похищение. Он наверняка заодно с милицией. Сейчас они вместе ко мне и заявятся».
Иванов  периодически пытался рассмотреть через заднее стекло сидящих на хвосте чекистов или бандитов. Пришлось даже сделать вынужденный крюк, чтобы сбить преследователей со следа. Потом он оставил машину далеко от дома, а сам задами, по стеночке, убедившись, что вокруг никого нет, протиснулся в свой подъезд. Не раздеваясь, ввалился в комнату и, размахивая безнадёжно руками, начал причитать: « Всё, попались, конец. Ни Кубы, ни машины. Её конфискуют, конечно. А потом ещё армяне придут бить за задаток. Лучше, если и самого посадят за спекуляцию: хоть живым в тюрьме можно остаться. Вот вляпался!»
«Что ты как еврей - казнокрад перед арестом разнюнился. Что случилось? Давай успокойся и по порядку всё рассказывай», - Галина знала закомплексованность мужа в вопросах купли - продажи и решила сама во всём спокойно разобраться. Но когда в деталях выслушала доклад потенциального арестанта, не смогла сдержать нахлынувших чувств и запрыгала от неожиданного счастья: « Ты не напутал. Он точно обещал оплатить ещё и стоимость машины. Это ж надо. Значит можно уехать за границу чистенькими, без долгов, да ещё положить на  книжку деньги на новенькие «Жигули». Вот здорово! Пошла собираться в «Россию». Если ты боишься, я одна поеду».
« Ты хоть понимаешь, что происходит? Во-первых, с моей стороны это прямое мошенничество, спекуляция в особо крупных размерах. Получил машину, можно сказать, по - блату, за какие-то там успехи в работе и перепродал с громадной выгодой. Из партии вышвырнут, как нашкодившего щенка. И, главное, нет выхода. Может у них деньги меченные, скажут, что я украл, так что не продавать нельзя. А с другой стороны, откуда у них столько денег? Я вот получаю очень большой оклад, как работник электростанции, но для меня две тысячи рублей - целое состояние. Я всего второй раз в жизни такие деньжищи в руках держу. Значит заведомо взял  ворованные, а это ещё одно преступление. А после «России» мои проделки будут известны милиции во всех подробностях. Если пока ещё наша с Ашотом договорённость в деталях может быть и не известна органам, то в номере наверняка полно подслушивающих устройств. Даже анекдот такой есть. Одного постояльца отеля спрашивают: «У вас, как в любой хорошей гостинице, много «жучков»?» « Да нет. У нас всё больше тараканы». Будут транслировать на суде наши преступные сговоры, как журавлиную песнь. И, как говорят, «пишите письма вместе с передачами».
«Ты же сам две недели назад повторял: «Всё, с партией покончено. Она меня предала». Что теперь переживать? Ты с ней расквитался. А с армянами я без тебя договорюсь. Возьму Юру Мишкина, свояка, для смелости и сами справимся. Так что можешь быть спокойным. Если посадят, то меня. Надо торопиться, а то опоздаю, и покупатели чего доброго передумают». Галина быстро перезвонила мужу сестры, благо, что Татьяна была в командировке и не могла помешать, договорилась с ним о встрече, и начала привычно наводить лоск на своём красивом лице. Через 15 минут это уже была не она, а далёкая прекрасная леди из какого-то американского фильма про таких вот обворожительных преступниц. Владимиру всегда нравилось это примитивное кино только за то, что там героини были все, как одна, красавицы, в отличие от наших душевных картин, использующих для усиления воздействия на зрителя только характерных, пусть и некрасивых актрис.
  Но в этом преображении супруги была не только одна холодная прекрасная картинка, но и  другая эмоциональная сторона. Ревнивый, как испанский студент, Иванов сразу закрутил своё внутреннее кино, в котором богатенькие золотозубые армяне умело соблазняли падкую на деньги красавицу – жену. Ярче, чем на громадном экране кинотеатра, он представлял себе, как она, подобно, по его понятию, всем женщинам, разгорячённая коньяком и близостью богатства, будет закрывать глаза и томно дышать в ритме коварного танго. Это было выше его страха перед правосудием, и Владимир тоже поплёлся за Галиной, пусть даже навстречу с маячившей в дымке сырой темницей.
В номере троицу встретила адекватно усиленная армянская рать. При виде рослого Мишкина руки горячих потомков Давида Сасунского невольно дёрнулись вниз, где раньше у их предков был кинжал или другое надёжное оружие. Галина приняла  этот жест за защиту главного, что есть у настоящего мужчины, от неожиданного действия её неотразимых чар. И только Владимир не обращал на все эти мелочи никакого внимания, направив его целиком на поиск подслушивающих устройств. Обняв за плечи Ашота, он увлёк его в единственный свободный от мебели и бра угол номера и зашептал: « Слышь, здесь кругом вражеские уши. Давай о машине и деньгах разговор зашифруем, например, назовём их женщиной и виноградом».
«Пастой, какой жэншин, понымаш, какой выноград, дарагой? Давай коняк луче, армянскый, он из нашэго выноград. Это хорошо. Вот Сэргэй, он наш брат, но жывот здэс, Москва. Он нам в понэдэлник поможт машину оформыт. А пока за твой жэна, за красоту!»
Переговоры начались. Чтобы забыться от страхов и терзаний, мучивших доживающую последние девственные часы совесть, как, наверное, у любого преступника, впервые идущего на дело, Владимир жахнул целый фужер посланца солнечной братской республики. Партнёры предложили не откладывать реальную возможность помочь успешности задуманного, и очередной привет с Кавказа опалил его страждущее нутро. Не отставали от него и другие участники преступления. Видно и их отпетые души ещё не успели зачерстветь от пороков. Пили яростно, почти не закусывая и не разговаривая сверх тостов. Естественно, такой режим был под силу только профессионалам, а собравшиеся любители быстро сбились с ритма и принятых условностей. Первым заговорил пока ещё ничего не понявший в этой игре Мишкин: «Ну и мороз сегодня! По радио сказали, что и у вас в Ереване минус 25».
«Вай, вай! - Ашот сорвался с места и бросился к телефону, - Конэц, конэц! Всо пропал!» Он сбивался, набирал не тот номер и был вне себя от отчаяния.
Галина резко возразила против нарушения застолья: «Пригласили в гости, ещё ни в одном глазу, а вы уже разбегаетесь. Так в Армении не полагается. Мы путешествовали по вашей чудесной стране, как туристы. Были на Севане. Зашли в ресторан «Ахтамар», по нашему «Ласточка». На турбазе кормили бэз добавки. А там такой запах жареной форели: сразу слюнки потекли. С деньгами тоже не густо. Взяли на шестерых три порции, но это для молодых здоровых так, только для разминки. Сидим, тянем, смотрим с завистью на громадный соседний стол, весь заваленный тарелками с рыбой. Там местное население проводило встречу.
И тут пришла в голову великолепная мысль: рискнуть. Знаете, у нас есть такая поговорка: «Кто не рискует, тот не пьёт шампанское!» А мы наоборот: взяли единственную свою бутылку вина и послали на тот шикарный пикник с просьбой передать: «От нашего стола – вашему столу!» Видно этот хороший обычай сработал. Или  им наскучили наши тоскующие взгляды. А, может быть, они опытные и хорошо знают социальное положение туристов из России. Как бы там не было, вдруг получаем ответ с несколькими  бутылками и порциями форели. А потом и вообще предложили сдвинуть столы и уж тут мы погужевались на дармовщинку. Кстати, а откуда у вас такие большие деньги? Вот и машину купить собрались»,- Галина пыталась вернуть беседу к главной для неё теме.
«Да потому и звоныть надо»,- Ашот снова бросился к телефону: «А Галына мнэ нэ даёт. Гвоздыкы испортаса и прошай дэнгы. Будэт хорошо, я вэсной грузовык прыгону и пать машин куплу. Всо сэчас рэшаэтса».
«Вы,  оказывается, гвозди производите. А из чего, из какого металла?- разгорячённая вином супруга Иванова демонстрировала свою существенную черту- настойчивость,- Я работаю проектировщиком в «Гипроцветмете», так для Армении мы никаких проектов не выпускали. Да там одни камни во главе с самым большим - горой Арарат». 
«Арарат, к сожалению, не наша гора, она в Турции, за границей, хотя практически нависает над Ереваном,- впервые вступил в разговор омосквиченный армянин Сергей, - Есть даже легенда такая. Рассказывают, что к Сталину обратилось турецкое правительство с требованием убрать изображение Арарата с герба Армении, так как гора принадлежит не ей. Вождь народов, как всегда, ответил мудро и поэтому резко: «Мы не требуем убрать из герба вашей страны изображение луны, хотя она не является вашей собственностью. Должны и вы быть столь же разумны, и снять свои претензии к вашему соседнему великому древнему народу».
«Надо сказать, что в какой-то мере Сталин и Армению, как республику спас, хотя это может быть тоже легенда, - продолжил рассказчик, - В ту пору носить это высокое звания имела право национальность, насчитывающая более одного миллиона человек. У армян этот показатель был на пределе. А прошла сплетня, что Сталину захотелось оставить на Кавказе только одну республику - свою родину. И первым кандидатом на вылет были мы - армяне. Не поверите, но патриотизм, армянская национальная гордость так в людях забурлила, что стали пачками рожать, в каждой семье по 5-6 детей появилось, несмотря на все послевоенные тяготы. И защитили великую Армению».
«Кстати, я слышал уже другую байку, но тоже связанную с диалогом представителей Турции и советского правительства, - подхватил тему Мишкин, - К Хрущёву обратился    турецкий корреспондент с вопросом: «Правда ли, что наиболее распространённое имя на Руси Иван означает придурковатого недалекого человека?»  Наш тоже не очень страдающий от мудрости правитель здесь не растерялся и достойно парировал: «Действительно, имя Иван - одно из самых распространённых в нашей стране. Но почему-то тех людей, о которых вы вели речь, у нас называют «турками», вы уж извините».
В это время под смех и звон бокалов Ашот наконец дозвонился до своей кормилицы и повёл строгий разговор на армянском языке, который синхронно комментировал собравшимся всё тот же Сергей: «У него теплицы, он цветы выращивает. Не гвозди, на которых много не заработаешь, а гвоздики, наше красное золото. Здесь в Москве они идут на ура: государство ведь от этих забот почему-то отгородилось, предоставило поле деятельности нам - южанам. Нелёгкое дело. Все кругом контролируют, а помощи никакой. Вот сейчас без него не уследят там за температурой и всё, разоришься. Так что деньги просто так, без пота не даются».
Выпили уже несколько излишне, чисто по - русски, но армянского разлива за цветы, за успехи, за дружбу народов, начали целоваться, открытым текстом договариваться об оформлении автомобиля. В этот момент в дверь постучали. Третий член армянской стороны, промолчавший весь вечер, как сфинкс, который также совершенно не понимает русский язык, расслабленный обильными возлияниями гостеприимно распахнул дверь, и вся компания увидела на пороге полковника милиции, без признаков веселья на широком скуластом лице.
Пока осмысление момента медленно вытесняла из скудных остатков сознания участников новой немой сцены гусарскую прыть, оригинальным способом заявил о себе русским друзьям опрометчиво открывший дверь армянин. Он покорно и привычно протянул вошедшему свои смуглые руки для обуздания их, очевидно, не в первый раз в наручники. Глядя на него, и остальные участники застолья, кроме сохраняющей девичье достоинство Галины, даже не задумываясь, медленно подняли руки вверх.   
К удивлению добровольно раскаявшихся преступников, милиционер не пропустил в комнату своих коллег, даже не дал команду пройти с ним, а  застенчиво заулыбался: «Ну, вы, шутники. Только юмор у вас со всех сторон чёрный. Простите, номером ошибся», - и вежливо аккуратно закрыл за собою дверь. Потенциальные новосёлы Колымы ещё несколько минут стояли неподвижно, не веря своему случайному освобождению, пока их не вывел из оцепенения твёрдый голос Галины: «Эх вы, мужики. Обосрались, как дети. Вам не машины, а семечки  продавать надо. Это - ваш потолок. Пошли по домам, пока я вас сама не сдала властям за ненадобностью. Слабаки».
Владимир и Юрий безвольно оделись и бесславно потащились вслед за очередной героиней советских будней. В воскресенье удалось немножко забыться в чарующей лыжной прогулке по подмосковному лесу, хотя и здесь нет- нет, да хватали за сердце разные невесёлые раздумки: а ведь это последняя лыжня перед жизнью в незнакомых бесснежных тропиках. К тому же больше не помчит тебя на свиданье с зимней сказкой верный друг - юркий «Жигулёнок». И снова возникали жуткие представления о завтрашнем расставании с машиной, а, не дай Бог, и со свободой.
Но в    понедельник всё прошло вопреки опасениям тихо и без сбоев. Конечно, ещё и потому, что этот тонкий процесс не был пущен на самотёк. Как понял Владимир, Сергей был корифеем в армянской диаспоре по этим вопросам, обслужил уже не одну группу автомобилистов и готовился только к возможным небольшим отклонениям от привычного сценария. Так, ожидая в очереди разговора с оценщиком автомобилей и предвкушая, что оно будет не совсем бескорыстным, он давал последние  наставления новичку: «Я этому грабителю уже всё дал, что полагается. Но по правилам он и тебя будет спрашивать, как владельца. Ты только особенно не расходись. А то болтнёшь чего лишнего. Спросит, какое твоё предложение по цене, скажи, как договорились: пять тысяч. Если засомневается, почему так мало, то объясни, что модель новая, часто ломается, понял. Не подведи. В твоих интересах».
Закончив инструктаж, разговорчивый Сергей перешёл к своей любимой теме о женщинах. «Из - за этих армян сегодня встал ни свет, ни заря. Даже у жены отметиться не успел. А мои соплеменники считают: день со своей не переспал, всё, она уже чужая. Правда, сегодня не очень и хотелось. Вчера я своих земляков в бордель водил, к мамке. Девки попались не опытные. Чтобы не потерять потенциальных клиентов, хозяйке пришлось самой демонстрировать молодёжи все тонкости секса, что она проделала виртуозно. Но после наглядного обучения практикантки умотали нас, в конце концов, до полусмерти». 
«Да не может быть, - усомнился чистый, как оптика, Иванов, - У нас в Москве нет публичных домов. Это фантазия твоя, Сергей».
«У вас нет, а у нас попадаются. Золотой ключик надо иметь, а не искать афиши об этих заведениях. Их нет, но хочешь, тебя по знакомству сведу, чтобы не жил на облаках?»
Наконец все формальности были соблюдены, бумаги подписаны, за руль с полным правом, обусловленным доверенностью,  сел  золотозубый укротитель дам, любезно предложивший Иванову на правах друга забросить его домой. Прощаясь, они подсказали ему выполнить и красивый обряд расставания с любимой тачкой: поцеловать её  мускулистый капот. А потом мотор как-то нехотя запел по воле новых хозяев и понёс их в даль, оставив Владимиру хвост пара и прекрасные воспоминания о былом.
                ___ ,, ___

Калоев в последний раз пришёл в министерство перед тем, как отбыть в свой степной край и ожидать команду из Москвы на вылет. Непонятливый, как все опупевшие от столичной суеты провинциалы, он хотел ещё раз окончательно договориться обо всех формальностях, связанных с отъездом. В коридоре возле паспортного стола ему навстречу направился  мужчина, которого он не раз видел в тесном общении со смазливой паспортисткой. Тот словно поджидал его и сразу предложил пойти вместе пообедать и обсудить одно интересное предложение.
«Да меня там ждут в паспортном столе. Надо фотокарточки отдать. Договориться обо всём», - Юрий условился по телефону о встрече и не мог, в силу обязательности характера, обманывать чьи-либо ожидания.
«Не волнуйся. Я сам припёрся за документами, а её вызвало к себе начальство. Говорит, часа на три, не меньше. Так что у нас с тобой времени на хороший обед в ресторане. Приглашаю за свой счёт, не пожалеешь. Меня, кстати, тоже Юрий зовут », - представился новый знакомый.
Делать было нечего. Смущала заманчивая перспектива вкусно поесть на халяву, да ещё что-то там обсудить. Степняк охотно согласился, и уже через полчаса они сидели в полупустом зале легендарного ресторана «Славянский базар», где вероятно в такой же  дружеской беседе Станиславского и Немировича - Данченко,  может быть, даже на их теперешнем месте, родился Художественный театр. Историческая ответственность здешних стен давила и заставляла Юру из Кустаная видеть во всём правдивое и чистое. Тем более, что собеседник сразу  предложил очень интересный вариант дальнейшей его судьбы.
«Ты мне сразу понравился. Вы из глубинки наивные, но справедливые. Таких сейчас мало. А за границей ещё меньше. Там все за деньги готовы друг друга на кол посадить. Я тоже еду в Гавану, в Эмпресу работать, как и ты, и договорился  в Загранэнерго, чтобы нас отправили вместе и поселили в одной гостинице. Вдвоём легче переносить невзгоды, да и веселей на чужбине. Согласен?»
Возражать было трудно, да и не к чему. Калоев сам по-деревенски до дрожи боялся предстоящей неизвестной жизни за кордоном. Очень не хотелось, чтобы из-за пустяковой оплошности, какой-нибудь провинциальной неуклюжести выгнали бы в первые месяцы домой и прости - прощай все мечты о большом заработке. И вдруг сам набивается в друзья энергичный партнёр, да ещё успевший познакомиться со всеми нужными людьми министерства. Такое и присниться может только под престольный праздник. А визави продолжал достраивать сказочный замок.
«У меня такое практическое предложение. Ты сейчас поезжай в свою глухомань, собирай вещички и бери билет ко мне в Новосибирск. Мне оставишь доверенность на паспорт. Я его и билет получу и встречу тебя дома через неделю. Я думаю, после Кубы с большими деньгами тебя не потянет снова в степи, где ни вина, ни женщин, ни жизни красивой. Тем более я знаю, что ты из детского дома. У тебя и родственников никого нет. А у нас столица Сибири. Мой шеф в институте очень любит денежки. Мы ему намекнём о щедром подарке после возвращения, и, я уверен, он подберёт тебе тёплое местечко. Договорились?»
Даже думать не хотелось о том, чтобы упустить упавший с неба шанс воплотить в реальность тайную мечту о научной карьере. Всё было решено в момент. Сказочный благодетель через пару часов сумел достать у очередной очарованной им девушки билет до Кустаная, а на следующий день чуть не со слезами на глазах помахал прощально с платформы Казанского вокзала в след поезду, уносящему Юрия в Казахстан.
Надо сказать, что и сибиряк был до холодка в желудке рад и, одновременно, удивлён тому, как всё чудесно складывалось. Он был человеком единой страсти, а в образе его избранницы выступал золотой телец, которому доступно в жизни всё. В окружающем  рациональном советском обществе, где каждый имел свой не слишком жирный кусочек удовольствия, трудно было удовлетворить алчные стремления, чтя, как говорил кумир потенциальных преступников - великий комбинатор, уголовный кодекс. И он пошёл на игнорирование его некоторых статей, которые возражали против выгодных операций с иностранной валютой. Фарцовка быстро помогла вырваться из серенького окружения. Бывшие друзья расступились из уважения, а, в основном, разбежались со страху, открыв дорогу в высшие сферы общества, «где пиво пенится, где пить не ленятся». Жизнь благоухала женщинами и дорогим коньяком, пока в один из обычных дней всё благополучие вдруг зависло над пропастью на тоненьком шнурочке.
События происходили быстро и неожиданно, словно в детской сказке со счастливым концом, в которые кузнец собственного счастья уже давно не верил. В один из дней к нему на улице подошёл скромный со всех сторон человек, назвал полупароль, передаваемый по цепочке проверенных клиентов, и попросил оказать содействие в приобретении валюты. Полоснув покупателя глазами от шляпы до ботинок, с накопленного бугорка спекулятивного  опыта Юрий оценил степень риска, как минимальную, и энергично  начал круговые подходы к делу. Вскоре стороны достигли взаимного удовлетворения и купюры, имеющие   происхождение из антагонистических государств, обменяли местоположения.
Оказалось, что во время незаконной, но с блеском проведённой сделки, продавец буквально очаровал покупателя и тот охотно пригласил нового знакомого отметить удачную покупку в ближайшем ресторане. Вечер заладился. Огонёк взаимосимпатии не угасал до самого конца, пока советские официанты, совершенно не заинтересованные в поздних  посетителях и уставшие от изнурительной ежедневной борьбы за звание ударников коммунистического труда, начали настойчиво моргать светом в зале, показывая, что регламент веселья исчерпан. Обретшие сегодня друг друга долго трясли руки, целовались, клялись в верности и напоминали номера телефонов. Напоследок новый знакомый Александр вдруг преподнёс ещё один приятный сюрприз: «У тебя опасная профессия, как у минёра. Сейчас за подобный бизнес и вышку можно схлопотать. А у меня многое в Новосибирске схвачено, хотя я здесь в длительной командировке. Кое - кто из его хозяев мне очен-но обязан. Так что если у тебя возникнут жёсткие разногласия с властями, сразу звонок мне. Буду рад помочь. Думаю, ты в долгу не останешься».
Не прошло и двух недель, как чёрное пророчество и светлое заверение нового знакомого сработали почти одновременно, позволив Юрию и узреть ад на земле, и благополучно унести из него ноги. В один из вечеров золотопада, когда от шальных успехов сводит скулы, над ним нависли два ярких лба, в шмотках явно не здешнего разлива. Не скрывая наглых намерений, мальчики взяли персону по обмену валюты в тёплые объятия и, овевая его дорогим табаком, тихо, но твёрдо процедили: «Доллар нынче почём?»
«Мужики! Вы, кажысь, что-то спутали,- пытался быть спокойным Юрик, - Я не по этому делу. Тружусь в Новосибирскэнерго, освещаю быт нашим труженикам села. Если в этом есть проблемы, я к вашим услугам. А презренную американскую валюту  отродясь в руках не держал».
Но парни были настроены серьёзно. Они сунули ему в лицо удостоверения работников наивысших органов, потом профессионально нацепили на руки наручники и очень быстро, вывернув многочисленные карманы предпринимателя, продемонстрировали ему эти самые зелёные и не в очень уж ограниченных количествах. Естественно, готовый к подобным операциям, валютчик немедленно сделал удивлённую мину на лице, рассмотрел предъявленные вещдоки и резонно сделал политическое заявление: «Я не знаю, что это такое, но вы стараетесь повесить на меня туфту. Не надо. Я на хорошем счету в энергосистеме и мне помогут выпутаться и из вашей провокации». Тогда неугомонные представители власти повезли его на собственную квартиру, предъявили на месте разрешение порыться в его вещах, и натаскали такое количество доказательств нарушений устоев общества, которого хватило бы всему коллективу энергоуправления схлопотать солидные сроки и укатить слушать песни популярного певца Козина в ставшим для него второй родиной Магадан.
Делать было нечего. Оставалось только повиниться, чтобы скосить срок предстоящей разлуки с энергетикой и красавицей-столицей Сибири. И вдруг его осенило. Он попросил сделать небольшой звонок другу, попросить помочь во время его отсутствия  больной маме. Естественно, такая благородная просьба была удовлетворена. На другом конце провода Александр словно ждал именно в этот момент сигнал «СОС» и обещал немедленно принять меры. Несмотря на то, что в подобных обстоятельствах время по закону относительности тянется, как образно говорил певец революции, соплёю, очень оперативно раздался ответный звонок, коротко выстреливший  в дисциплинированное ухо одного из ментов ему понятную команду, и бодрые стражи порядка, как побитые бобики, задом ретировались из перевёрнутой вверх дном квартиры, предварительно попросив у хозяина прощение за доставленное неудобство.
Теперь уже Юра, обязанный по гроб жизни избавителю от тяжких мук изоляции от общества, а может быть и вышки, закатил в его честь настоящий пир с девочками и другими излишествами. Не обращая внимания на готовый к любым извращениям похотливый товар, друзья сами, будто поменяв сексуальную ориентацию, без устали чмокали друг друга в губы и клялись в вечной любви. От избытка чувств всесильный друг сделал чуть было не загремевшему под фанфары валютчику просто ошеломляющее предложение.
«У меня есть возможность помочь тебе перебраться в Штаты. Как ты к этому относишься?»
Долларовый казначей Новосибирска чуть было не брякнулся со стула от шарахнувшей по вискам радости. Он почти ежедневно про себя робко мечтал о подобном исходе, о жизни в стране, где для таких энергичных, как он, созданы все условия проявления бескрайней инициативы. Поэтому его восторгу и выражению благодарности не было бы конца, если бы благодетель не прервал их на полуслове. Он стал заметно суровее и торжественнее, показывая высочайшую ответственность момента: «Только такую возможность надо заслужить. Деловые американцы не любят словесную мишуру. Им нужны решительные действия. Согласен  пройти не лёгкие испытания, чтобы заслужить их благосклонность?»
Ещё чувствующий на запястьях холодок и неудобство наручников, которые могут очень легко повториться, Юрий машинально потёр напомнившие о себе места тела и, не раздумывая долго, вступил на путь преступления более высокого порядка, связанного с изменой Родине. Бог видел, что он совсем не хотел этого. Но нечеловеческие условия жизни рождённого капиталистом в социалистическом мире заставили пойти и на такую крайнюю меру. По достоинству оценив душевные муки новоиспечённого кандидата в эмигранты, открывающий ему врата в царство яркости и богатства подробно изложил условия перехода границы.
«Ты знаешь, что получить визу с твоей известностью в официальных кругах  нельзя даже во сне. Сейчас самая широкая дорога в свободный мир ведёт через Остров Свободы, как он себя громко называет. В то же время и нашим друзьям из ЦРУ нужен энергетик на Кубе, чтобы выяснить некоторые детали и помочь в проведении важного политического мероприятия. Видишь, здесь их и твои интересы перекрещиваются. Осталось решить задачку: как попасть в гости к Фиделю. У тебя есть предложения на этот счёт?»
«Нет, и я думаю, вряд ли появятся. Специалисты нашего профиля там не очень - то нужны, а с моими заслугами тем более. Да и посылают сибиряков в тропики не так уж часто. Я не помню, чтобы последние годы кто - нибудь туда ездил», - с грустью подытожил Юрий.
«Ждать милости от природы и начальства у нас нет времени. Надо рассмотреть другой вариант. Он может выглядеть примерно так. Мы снабжаем тебя деньгами. Ты берёшь отпуск, мчишь в Москву,  в Минэнерго и заводишь там тесные контакты с теми, кто оформляет заграндела. Затем  находишь подходящего по профилю своей работы и не имеющего семьи специалиста, выезжающего на Кубу, овладеваешь каким-то способом его паспортом. Мы наполняем  документ твоей фотографией и ты свободен,  словно ветер. В какую сторону хочешь, туда и дуешь. Такой сценарий тебя устраивает? При этом двойника, к сожалению, для избежания непредвиденных случаев, придётся ликвидировать». При этих словах Юру сильно перекосило, и он осипшим голосом прошелестел: «То - есть как? Я это самое не могу. Нет, нет. На такое я не пойду».
«Жаль. Хотел тебе помочь избавиться от того преступления, которое на тебе повисло. За него, между прочим, сейчас дают у вас больше, чем за мокроту. Я на время его прикрыл, но не навсегда. Эти два хлопчика ещё вернуться к тебе и не один раз. Сначала будут доить, а потом упекут куда - нибудь подальше, чтобы не смердело. А то и ликвидируют современным способом. Так что выбирай: они нас или мы их. Всё зависит от тебя только».
Выбор был невелик и жесток, так что уговаривать Юрия не пришлось. Единственное, что ему удалось выторговать, стало обещание оказать содействие в осуществлении кроваво - деликатного мероприятия и сокрытия его следов. Но и такой пустячок быстро отогрел закоченевшую в ужасе душу.   А потом полетели месяцы, и то жуткое впечатление от спокойно произнесённого текста задания превратилось, как и всё в жизни, в далёкое, нереальное и чем-то даже притягивающее.
                ___ ,, ___

В контрасте  с неприятными воспоминаниями пролетали, как праздник, дни московских гастролей. Денег было больше, чем надо для того, чтобы засветиться, и он тратил их с привычной осторожностью. Сдерживающим фактором стала мысль о подготовке к прибытию в страну грёз, где значимость человека по простейшей методике определяется не карьерной ступенькой и даже не партийным стажем, а количеством нулей на банковском чеке. Поэтому и дензнаки, выделенные ему на проведение операции, он постепенно отправлял в заначку на тот заветный день. Хотя себя тоже особенно не стеснял в расходах: уж слишком  хотелось забыться перед финалом многоходовой драмы.
Сегодня Юрий пригласил на прощальный ужин в гостиницу паспортистку Тамару. Сибирский золотопромышляльщик за две недели привязался к простенькой девушке настолько, что иногда ловил себя на мысли о том, что вероятно тоскливое чувство скорой разлуки и есть первый знак настоящей любви. Последние годы пролетели в сплошном калейдоскопе малознакомых лиц: покупателей, нужных людей, посредников, перекупщиков, тайных агентов, бандитов. Не были исключением и многочисленные дамочки, слетавшиеся, словно мотыльки,  на   яркий свет тусклых купюр и сгоравшие на жарком костре платной любви за один-два дня. Единственное лицо, которое радовало, несмотря на монотонное постоянство, был портрет Джона Вашингтона на фоне заграничной зелени.
С Тамарой всё было по-другому. Он должен был продержаться ради достижения великой цели до конца, и марафон перешёл в привязанность. Фарцовщик не имел права раскрывать широко перед ней свой кошелек, изображая страждущего вырваться за кордон. И она стала первой женщиной в его жизни, которая была с ним близка бескорыстно. Несмотря на то, что он ей ничего не обещал,  она радовалась любой возможности побыть с ним хотя бы ещё одну лишнюю минуту, и готова была сделать для своего кумира всё, что угодно. Конечно, такие чувства заводят в душе гордого мужчины пластинку с мелодией Гимна Богов.
Вот и сегодня Тамара принесла по его просьбе с нарушением всех правил паспорт и билет на самолёт для кустанайца, который, со слов Юрия, якобы не успевал заехать в министерство по дороге в Гавану. Она весь вечер смотрела на него влюбленными васильковыми глазами, не произнося за ресторанным столиком ни одного лишнего слова. А сейчас на громадной кровати гостиничного номера впервые в жизни выделывала по команде законченного развратника  весь набор пируэтов любви, скакала на нём, будто заядлый ковбой, слегка покачивая в такт галопа тугими девичьими грудями. И лишь под утро, торопливо одеваясь на работу, милая девушка всплакнула и, закрыв глаза платочком, не прощаясь, стремглав выскочила из номера.
А уже через неделю Юрий обнимал своего кустанайского друга на выходе из Новосибирского аэропорта. Всё складывалось как нельзя лучше. Сибиряк передал приезжему конверт, по его словам, с паспортом и билетом. Проверять было некогда. Хозяин хотел показать гостю всё интересное в городе. Прежде всего,  забросив вещи на квартиру,  рванули посмотреть единственный не только в стране, но и в мире пульпопровод для водной транспортировки угля от шахты до электростанции, выбранный как наилучший вариант для проведения кровавой операции его покровителем. Начали экскурсию с небольшого бассейна, где уголь смешивался с водой и загонялся громадными винтовыми лопастями валов, как у мясорубки, в трубы. Прикинувшись патриотом своей энергосистемы, новосибирец  с гордостью показывал необыкновенную установку и предложил другу, чтобы убедиться в её мощи, слегка перегнуться через барьер и посмотреть, какие громадные воронки образуются при засасывании  угольной суспензии в её горловину. Сам он брался поддержать его за ноги, чтобы тот мог увидеть как можно больше интересного. Когда акробатический этюд был зафиксирован, экскурсовод неожиданно резко оттолкнул от себя тело любопытного товарища, и оно мгновенно исчезло в адской машине, измельчающей и пожирающей уголь. Последнее, что успел увидеть фарцовщик, искажённое ужасом лицо кустанайца.
Через несколько дней на приёмном узле электростанции аварийно вышла из строя одна из сушилок угля. При разборке в ней обнаружили измочаленное и изрубленное до неузнаваемости вместе с превращённой в тряпки одеждой тело человека, у которого странным образом сохранился в доступном для чтения виде паспорт на имя Юрия Зелина, работника энергосистемы. Доверчивый сын степей не удосужился проверить в аэропорту документы, переданные любезным другом. Да и тот не давал времени опомниться. В милиции, где проводилось опознание, вспомнили, что за покойником тянулся большой шлейф пока ещё не вызревших до судебной скамейки грешков, особенно по части незаконных операций с валютой. Поэтому с некоторым облегчением дело было названо несчастным случаем и закрыто по причине отсутствия каких- либо улик.
А в это время главное действующее лицо, фиктивно похороненное с чужим телом по милицейским правилам  скромно и безымянно, садилось в лайнер Аэрофлота, следовавший по маршруту Москва - Гавана. На пограничном пункте он уверенно предъявил паспорт на имя Юрия Калоева, в котором руками новых доброжелателей была искусно вмонтирована его собственная фотография.  Процесс открытия Америки новым великим комбинатором был запущен.
                ___ ,, ___
 
Практически и для Владимира начались самые тягучие и бестолковые последние дни накануне отъезда. Деятельному тридцатипятилетнему  человеку невыносимо трудно было сидеть сложа руки, когда кругом бушевала такая привычная трудовая жизнь. В голову лезли всевозможные безрадостные мысли: «Надо же! Считай, чуть не всю активную жизнь человеческую уже прожил и всё время восторгался своей великой Родиной, а за последние полгода сразу узнал столько нелицеприятных тайн и просто грязи из её завитринной жизни, что в пору хоть все жизненные устои менять. В науке - бардак, в Москве - бордели. Какие-то тёмные личности мешками деньги гребут, когда большинство за гроши день и ночь вкалывают. А гарант очищения страны от скверны - коммунистическая партия оптом продаёт своё высокое имя за низменные личные выгоды её передовой части - профессиональных служителей высоким идеям».
С этими размышлениями неразрывно переплетались, произрастали из них и казались более достоверными страхи о грядущих трудностях другого рода. Кухонные языки неустанно предупреждали, что каждый уезжающий за рубеж становится объектом пристального внимания всесильного КГБ. Главный из этих доброжелателей - закадычный институтский друг Боря Мироненко, имевший полное право утверждать, что в этих вопросах он знает всё благодаря маме, которая была по всем статьям своя в предельно осведомленной среде еврейской интеллигенции. Уверенно, без права на сомнения, он инструктировал: «Как только стало известно о твоём желании поехать за границу, на тебя надели колпак в виде постоянного агента госбезопасности. Теперь он с тобой непрерывно всюду, даже в сортире. На Кубе, а может ещё и здесь, тебя заставят  быть осведомителем. Это тоже удел всех загранкомандированных. Но, прошу тебя, не соглашайся быть шпионом: попадёшься - останешься ишачить в тропиках до конца дней своих. И придётся нам сына твоего, Гогу, одним без отца воспитывать».
Однако время шло, а его не очень торопились вербовать. Казалось, что это должно произойти в ЦК КПСС, куда Иванов был приглашён якобы для собеседования. Но и там ожидания не оправдались. Инструктор не спеша поговорил с ним о международном положении, о том, что отношения с кубинскими товарищами немножко напряжены, потому что они ориентируются больше на дружбу с Китаем, а мы с ним разругались. Посоветовал быть бдительным и вести себя, как и положено коммунисту. И всё.
Владимиру стало как-то обидно за такое непочтительное к себе отношение:  «Не предложили даже роль стукача. По всему видно, считают ни на что не годным. Или уже крепко засветился. Конечно, он понимал, что после громкого конфликта с секретарём райкома государственную тайну ему вряд ли могут доверять. Но, как говорил Борька, всех  подряд берут в осведомители, в том числе и беспартийных. Почему же ему не дают задание, которое могло бы принести пользу Родине? Он бы с радостью согласился».
Больше всего пугало, что такое недоверие стало следствием совершённых преступлений. Ведь спекулятивная продажа «Жигулёнка» была не единственным звеном в их цепи. Вопреки своей воле, Иванов совершил ещё и подлог при прохождении медицинского обследования жены. Галина с детства имела проблемы с сердцем. Правда, последнее время оно не напоминало о себе.  Но, как говорят, «бережённого Бог бережёт». Поэтому, сделав рентгеновский снимок пламенного мотора, который требовалось представить для окончательного заключения комиссии, чета на всякий случай обратилась за консультацией к опытному врачу – жене его близкого друга Виктора Коротенко. Специалист был категоричен: «Да с такими фотографиями вас не только в тропики, на юг отдыхать не пустят». Но тут же предложил расстроенным супругам вариант обхода существующего законодательства: «Попросите мою медицинскую сестру сфотографироваться вместо Галины. Она здоровая, как Геракл. С её снимками можно будет хоть в космос лететь».
Стремившийся быть честным всю свою прежнюю жизнь и очень осторожный в вопросах здоровья, Владимир попытался робко возражать против такого решения: «Раз сердце плохое, то нечего и ехать. Одного моего знакомого привезли из Египта в цинковом гробу. Да если просто разоблачат эту афёру. Стыда не оберешься, не говоря о том, что на работу вообще не устроишься». Но всё это мгновенно парировал научными доводами тот же знакомый лекарь, поклявшийся, что внешнее изменение сердца опасно только для перестраховщиков из комиссии. И решительная собственница нефотогеничного органа властно приказала не доставать её болтовнёй, а действовать, как советуют умные люди.
  Пришлось подчиниться, тем более, что медсестра Валентина Александровна оказалась не только добрым и энергичным человеком, без всяких колебаний  выручившим понравившуюся ей супружескую пару, но и действительно приближенной к космическим таинствам. Об этом говорили многочисленные вырезки из газет и журналов, плотными обоями завесившие её рабочий уголок в кабинете. А потом  и она сама рассказала об их неизвестном широкой публике «Обществе за союз с инопланетянами», в который входили, по её словам, крупные учёные и даже космонавты, явно намекнув при этом, что встречи с пришельцами уже вполне материализовались. За снимок своего чуткого сердца она отказалась принять  подарок, но дала телефон и попросила обязательно сообщать ей о любых неординарных явлениях.
В свою очередь, узнав, что девушка, прикрывшаяся её сердцем, собирается лететь на Кубу, Валентина Александровна достала из своего архива совсем уж ужасные сведения о тайнах Бермудского треугольника. Оказалось, что остров Куба практически является большей частью одной из сторон этой зловещей геометрической фигуры, в которой только за последние 50 лет бесследно исчезло около 150 самолётов и кораблёй, пропало без вести более тысячи моряков, лётчиков и пассажиров. Такая подробная информация особенно леденила душу в связи с предстоящим многочасовым перелётом через океан.
На фоне подобных безрадостных открытий Иванов хватался за любую возможность получить хотя бы глоток положительных эмоций. Увидев редкую для Москвы авоську с яркими апельсинами, особенно контрастирующими с кажущейся белизной снега, он вожделенно мечтал о том скором времени, когда можно будет буквально обожраться этой сочной моделью солнца. Брал в руки подводное  ружьё и, закрыв глаза, начинал представлять себе бесстрашную охоту на акул. Перечитывал замечательную книгу детства «Остров сокровищ», где, по сведениям одного из друзей, давалось описание великолепной природы тропического острова Латинской Америки.
Но всё это были случайные минуты, а часы и дни пролетали в томительном безделии. Ещё одной отдушиной становились книги о Кубе. Хотя и они порою напротив порождали новые тревожные предчувствия. В одном  сугубо научном произведении с помощью таблиц и математических выкладок доказывалось, что в годы американского «братского» протектората над островом старший брат незаметно, в основном путём манипуляции с ценами на кубинский сахар - сырец и ввозимые промышленные товары, увёл у своего соседа почти 600 миллиардов долларов, чем и обрёк страну, как, в общем, и другие латиноамериканские государства на беспросветную нищету.
                ___ ,, ___

К счастью, всё в нашем бренном мире конечно, кроме его самого. Иначе бы сверхлюбознательный по природе человек сбежал бы из него, не выдержав скуки повторения. Осталась приятным видением нудная суета ожидания. Наступил один из последних дней накануне отлёта, на который был назначен дружеский прощальный вечер с сослуживцами в уютном банкетном зале столовой завода «Динамо», выполнявшей по совместительству в свободное от обеденного обслуживания трудящихся время функции недорогого ресторана. Его директор был хорошо знаком виновнику торжества и позволил под доступную по цене закуску принести с собой три ящика водки, чтобы обеспечить для веселья на каждый нос провожающих по две бутылки традиционного русского зелья. Мало того, и тесно сгруппировавшиеся между собой три десятка приглашённых притащили ещё и сувенир в виде пятилитрового бочонка с аналогичным наполнителем.
 Такое поклонение Бахусу не было случайным событием в жизни советского общества. Уже говорилось, что в начале семидесятых благодаря, в том числе, и стараниям наших «друзей»,  атмосфера над страной была буквально перенасыщена водочными парами. Уже выдыхалась очередная бездарная атака на зелёного змея. Среди собирающихся достойно проводить Владимира в дальний путь тоже было немало её активных участников.
Готовясь и сегодня нанести страшный урон российскому зелёноглавому терминатору, глядя на предстоящее поле, а точнее, стол битвы, на котором стройными рядами громоздились вражеские солдаты, замаскировавшиеся под бутылки с водкой, они негромко вспоминали замечательные слова районного председателя исполкома, сказанные в начале великого сражения  с национальным злом: «Раньше что было. Тебе рюмку дают и тут же вилку протягивают, чтобы ты обязательно рыбца жареного или котлету наколол. А теперь бутылку в лучшем случае мороженым за 10 копеек закусывают. Разве так здоровым будешь? Я открою закусочные на каждом шагу. Выпил - закуси. Нужно повышать культуру приёма этой заразы - радости».
И хотя в этом направлении мало что изменилось, начавшаяся дружеская встреча наглядно демонстрировала, что усилия антиалкоголистов принесли плоды, правда, ещё до конца не дозревшие. Друзья и коллеги Иванова, в основном руководители цехов и отделов электростанции во главе с партийным и профсоюзным лидерами, хорошо одетые в отличие от их постоянного вида в производственных условиях, и поэтому больше похожие на прилизанные манекены в магазинах, произносили длинные интересные тосты и степенно закусывали аппетитными салатами и заливными блюдами. Всё было чисто и гладко. Естественно, первым пожелал высоко нести в чужой стране гордое звание коммуниста партбосс. Прозвучали добрые напутственные слова показать во всей красе, на что способны советские энергетики, от хорошего знакомого из вышестоящего «Мосэнерго» Анатолия Дубова.
Затем затостовали свои, ближайшие. Товарищ по неудачному походу в райком Николай Соболев закодированной для многих фразой намекнул на это печальное событие, сказав, что не плохо бы и здесь, в своей стране всегда помнить о престиже нашей великой партии. А там, среди пальм и ананасов, пусть ни на минуту не забываются чудесные белые берёзки, простые и плакучие, скромные и отзывчивые, один к одному олицетворяющие душу русского человека.
Все эти речи народ за столом выслушал почти в полной тишине, словно на партийном собрании. Однако  рюмка прибавлялась к рюмке, градусы нанизывались на внутреннюю ось, как шашлык на шампуры.  Постепенно общий звуковой фон праздника усиливался, будто шум надвигающегося шторма. Старинная русская традиция умереть, но сделать всё возможное, в том числе выпить сверх сил, чтобы порадовать хозяина стола, пробивала себе дорогу и в этой странной встрече в связи с расставанием, несмотря на колючую проволоку антиалкогольной обороны.
   Немножко омрачило неожиданное желание Дубова попрощаться. Владимир пошёл в вестибюль проводить друга, извиняющегося за необходимость покинуть приятную ему компанию: « Понимаешь, у нас в родне большая трагедия. Мой брат, Михаил, любитель -  коротковолновик, или как там у них точно не знаю, но, одним словом, шарил  по всем диапазонам и вдруг напоролся на какую-то непонятную станцию. Её диктор чётким торжественным голосов оповестил, что братан связан теперь с высшим космическим разумом, который давно обратил на него внимание и приглашает прибыть в их расположение для совместной вселенской работы. Объяснил он и как это осуществить. Оказывается, достаточно выпить стакан крысиного яду,  который был у нас в кладовке для использования на даче, и в таком состоянии высшие силы транспортируют тело в ту часть космоса, где уже ждут. Миша принял и попал в больницу имени товарища Склифосовского. Его с трудом откачали, но он говорит, что, как только сможет, опять отравится и всё-таки улетит к нашим братьям по разуму. Родня дежурит у него по очереди. Сегодня я иду на ночь. Но что дальше делать, ума не приложим»,- Анатолий почти плакал, рассказывая эту грустную историю.    
Вдруг Владимира осенило: «Я недавно в суете сборов познакомился с одной доброй женщиной, так она как раз просила сообщать ей все случаи, связанные с другими мирами. Говорит, что сама имеет с ними довольно тесные контакты. Хочешь, давай позвоним, посоветуемся. Вот и телефон здесь в вестибюле». Не дожидаясь ответа, Иванов достал записную книжку и набрал номер Валентины Александровны.
На другом конце провода не заставили себя долго ждать. Ответила как раз всё знающая о космическом мире медсестра. Иванов, после извинения, кратко рассказал ей суть проблемы и поинтересовался, не может ли она  чём - нибудь помочь. После некоторого молчания последовал контрвопрос. Владимир  адресовал его другу: «Слышь, она спрашивает, а родственники твёрдо решили, что Мише не надо разрешать улететь в космос. Ведь если его там ждут, то значит, он будет участвовать в каком-то очень крупном проекте, интересном деле. Когда он всё поймёт, то, вряд ли будет доволен поступком своих ближних».
«Да ты что? Ну конечно мы всё обдумали. А вообще-то здесь и думать нечего. Это же бред сумасшедшего».
«Ты ещё специалисту по НЛО такое брякни. Сразу всё испортишь». «Валентина Александровна,- Владимир продолжил  разговор с телефонной собеседницей, - Брат говорит, что всё взвесили и просят помочь не повторить его мучения». Ничего не обещая, энловедка записала  номер палаты Михаила и дала отбойные гудки. Владимир попрощался с Дубовым и пошёл продолжать грустную процедуру проводов. Она так и будет вспоминаться ему в долгой жизни вдалеке как весёлая и одновременно непривычно печальная застольная встреча друзей. И единственное, что перевесит в этом мероприятии в сторону приятного - это сообщение о том, что брат Анатолия быстро пошёл на поправку, за что тот сердечно благодарил и Иванова, и его знакомую богиню.
Возвращение виновника торжества было встречено ставшими значительно более зычными и вибрирующими возгласами, чем это было совсем недавно. Веселье плавно подкатило к тому повороту, за которым подвыпившие мужики всегда ждут безумных встреч с самыми прекрасными  в мире созданиями, хотя и изготовленными из их собственных рёбер. « Ты что ж ни одной женщины не пригласил», - начал с претензии один из застольников. Первый выпад Владимиру удалось изящно парировать: « Я же не разврат устраивал, а прощальный ужин друзей, на котором можно и говорить, не оглядываясь по сторонам, и не отвлекаться на всякие ухаживания, а посвятить разговоры хорошим мыслям, напутствиям, планам на будущее. Ведь вернусь я безработным. Многие из вас в это время продвинутся по служебной лестнице, смогут помочь. А с девками можно без меня здесь хоть каждый день встречаться».
«Говорят, ты и на Кубу без женщин собрался. Свою жену-красавицу дома оставляешь»,- взявший слово самый пожилой участник ужина был одновременно крупнейшим специалистом и наставником станционной молодёжи по женской части, а также по умению рассказывать подходящие к месту  анекдоты: «Смотри. Всю историю человечества это был один из тяжелейших вопросов при заморских странствиях. Источники приводят такой поучительный случай из древних веков. Однажды грозный царь собирался покорить далёкие племена, но боялся, что любимая им супруга не выдержит долгой разлуки. Пришлось искать помощи у специалистов. Один из них изготовил крепкий и коварный пояс верности, который должен отрубать всё постороннее, что попытается приблизиться к запретным таинствам царицы, и супруг на прощанье одел его своей благоверной.
Победив заморского врага, правитель с почестями возвратился домой и решил проверить преданность соратников из своего ближайшего окружения. Для этого он приказал им раздеться догола и к ужасу своему обнаружил, что только один из них остался со своим мужским достоинством. «О, подлые изменники!- закричал государь, - Я лишаю вас своего покровительства и не завидую вашей судьбе. А ты, мой единственный настоящий друг, проси любую награду и она всё - равно будет меньше твоего благородства и верности». Застывший от неожиданности вельможа молчал, и тогда люди, стоящие во втором эшелоне, начали подталкивать его сзади: «Проси, проси. Царь требует». Делать было нечего. Награждённый высочайшим вниманием выдавил из себя какие- то гортанные звуки и все увидели, что у него отрезан язык. Так что, как поётся в песне из известного кинофильма: «И это серьёзное дело нельзя доверять никому».
Ветеран любовного фронта слегка перевёл дух, позволив мужикам выпустить энергию за счёт дружного ржания, и продолжил наставническую проповедь: «Здесь не может быть  ни железных стойких друзей, ни надёжной защиты. Рассказывают, что один ревнивый муж перед отъездом в командировку так волновался за верность жены, что даже обращался за помощью к высшему разуму. И вот в одну из последних и особенно беспокойных ночей перед отъездом снится ему вещий сон. Является к нему добрый ангел и успокаивает: « Не волнуйся. Всё будет хорошо. Я надену тебе кольцо на палец, и пока ты его не снимешь, супруга будет верна и непорочна, как недоступная женщина на картине». Мужик безмятежно заснул, а утром с огорчением обнаружил, что окольцованный его палец  покоился в глубине того самого богатства супруги, которое он мечтал уберечь от развращённых воришек. Естественно, при такой глухой преграде для посторонних, дама даже при всём желании не сумела бы изменить. Но супругу надо было уезжать и увозить с собою единственную возможную защиту чести всех обманутых мужей».
«Кончай своего тёзку запугивать, - могучий красавец профорг Серёжа, как его любовно звали в коллективе, уже перевесил количеством принятого зелья противовес с заповедью: «Вежливость - привилегия профбосса», и поэтому был категоричен, - Я ему на эту тему лучше другой анекдот расскажу. Только теперь муж жену провожал на курорт, и всё учил, как себя там вести. Даже в вагоне поезда, расставаясь, продолжал твердить: « Смотри, будь умницей! Никому не позволяй никаких вольностей, никому». Потом перед вагонным стеклом с улицы приложил палец поперёк к губам и шепчет: «Ни-ни!». Поезд тронулся, а он рядом с окном бежит и всё: «Ни-ни, ни-ни!» Не заметил, как перрон кончился. Мужик с него со всего маху с метровой высоты шлепнулся о землю, встаёт весь в грязи, ссадинах и кричит в след поезду: «Да затрахайся ты в доску!» Так что битьё определяет сознание и всё остальное. Ещё Ленин учил!»
Не мог не сказать своего слова и другой великий специалист по женскому вопросу, но, главное, единственный из всей кампании, кто уже успел отметиться за рубежом нашей Родины. «Мой совет знатока: держись подальше от всех баб: и от ихних, и от наших. За тобой будет непрерывная слежка. Застукают - в 24 часа увидишь маму. А наши стервы тоже там такое вытворяют, что на трезвую голову и придумать невозможно. У нас в Иране жёны специалистов решили, что и они могут внести немалый вклад в семейную копилку, если не сидеть сложа руки, а,  напротив, расставлять, и не только их, но и ноги.
Правда, с жильём там туго, да ещё жара. Хоть русская женщина и в горящую избу войти может, а работать по своей основной специальности привыкла в комфортабельных условиях. Хорошо, что наши советские дамы с разными образованьями, да ещё смекалистые. Походили, помозговали и нашли решение. В двухметровой диаметром ливневой трубе под трассой, где продувает, словно ветер «Бор» в Новороссийске, устроили они нары и начали принимать местных иностранных клиентов. И зажили, как изысканные путаны: и мужики жгучие, не то, что наши после изнурительной работы в песках, и карман деньги обжигают. Но, как говорят, жадность фраера сгубила. Начали они и советских специалистов приглашать, у которых тоже можно было поживиться. Пошёл слух о первоклассном притоне, стала расти отечественная клиентура,  пока один из  мужей не встретил там свою благоверную и не разнёс его в щепки».
Разговор о наших прекрасных подругах мог продолжаться бесконечно, однако реальность внесла в него ещё более приятные коррективы. Немного очумелый и запыхавшийся  специалист по автоматике бесцеремонно прервал его призывом возбуждённого охотника: «Мужики! Там в основном зале ресторана танцы и девок - целый ансамбль «Берёзка». Одна к одной и без кавалеров».
Владимир хотел тоже рассказать анекдот, однако в считанные минуты из слушателей остались только три его верных друга, которые знали все их  наизусть. Спаянный годами квартет в составе весёлого, обаятельного, готового всегда поддержать приятелей  Гарика Кишмишева, умного, с русской хитрецой Серёжи Андреева и невозмутимого в любых обстоятельствах философски мыслящего Вити Коротенко под идёйным руководством самого Иванова держался относительно солидно, потому что чувствовал внутреннюю совместную ответственность за то, чтобы довести прощальный ужин до конца. Остальные быстро освоили свой безответственный статус гостя и с лёгкостью необыкновенной носились в расслабляющем вихре веселья. Посовещавшись с официантом о  дальнейшей программе вечера и взяв небольшой перерыв, организаторы также решили немножко отдохнуть и распахнули двери в Эдем с невинными Евами.
В зале медленно, как по принуждению, танцевало несколько утомлённых пар. Основная часть отдыхающих трудящихся сидела за своими столиками, и с громкостью голосов в меру принятого зелья обсуждало, как обычно, производственные проблемы. И только в дальнем углу столовой, вокруг сдвинутых в виде сцены шести столов кипели настоящие страсти. Ивановские гости, ставшие красноречивыми и выразительными, словно клоуны на манеже, прикладывали все оставшиеся силы, чтобы произвести впечатление на юных щебечущих хозяек сконструированного ими шестистолья. Один, напрягаясь до покраснения ушей, пел бывший до его исполнения  красивый старинный романс, другой нашёптывал своей визави неприличный анекдот, а кто-то уже пытался в манере старого ловеласа облобызать нежную ручку. Вся мужская команда, несмотря на освоение  значительного количества тостов, ощущала остатками джентльменства в среднем двойное возрастное превосходство, и поэтому особенно старалась пусть  и потасканными манерами, потерявшими с возрастом былую изысканность, не проявить даже малейшую бестактность, а тем более грубость по отношению к казавшимися прозрачными от ослепительной чистоты юными выпускницам школы фельдшериц.
Неожиданно эта идиллическая пастель мгновенно разрушилась, как будто на неё вылили чёрную краску из громадного ведра. И, к удивлению, виновницей такого превращения стала носительница первородного греха - самая видная из медсестёр. Известно, что сначала в мире было слово. Поэтому оно и должно было первым подвергнуться напору коварного змея - искусителя, и, где- то потеряв девственность, впустить в себя и всякие ненормативные формы. И простая земная девчонка, безропотно  взвалив на себя и этот тяжкий крест, уже под действием другого, теперь зелёного змея, не выдержала ноши и выплеснула её наружу. Говоря просто, как это было в жизни, девушка вдруг взгромоздилась на стол - сцену и заорала во всю богатырскую мощь ещё не съеденных до конца куревом лёгкими: «Кто с****ил зажигалку?»
Несмотря на то, что нестандартный и не совсем благовидный сигнал СОС прозвучал из нежных уст милого создания,  руководящий состав ТЭЦ, даже находясь в состоянии алкогольного наркоза, смог  пропустить его через свои интеллигентные наэлектризованные души только в виде электрошока, превратившего их на мгновение в оцепеневших персонажей известной немой сцены. Первым затрепыхался самый энергичный среди них - специалист по автоматике. Он оказался и наиболее близким к обиженным дамам в части знакомства: «Лена! Кого ты подозреваешь? Скажи, мы разберёмся!» Как и вся типовая донжуановская братия,  тщедушный и неказистый на вид защитник прекрасного пола должен был сильно вдохнуть в себя сверхобъёмное количество воздуха, чтобы немножко увеличить размер грудной клетки и тем самым напугать противников.
Будущая медродственница находилась тоже в хорошей степени наполнения главной в её профессии протирочной жидкостью. Она слегка нескоординированно откинула со лба гордым взмахом головы и выдохом златокудрую прядь волос и с твёрдой царской уверенностью указала перстом в сторону одного из соседних столов, сверх меры  наперсоненного колоритными мужиками: «Тот, с бабочкой. Он крутился около меня, потом молча отвалил, а зажигалки не стало».
Команда была предельно ясной, как «фас» для собаки. Но автоматчик не бросился, словно разъяренный пёс,  на обидчика, а произвёл этот маневр элегантно и достойно. Стараясь быть солидным, он, не спеша и немного раскачиваясь, с той же выпяченной грудью и не вынимая сигарету изо рта, медленно подошёл к обозначенной жертве и, схватив её за бабочку, резко отпустил этот редкий атрибут заводской столовой со смачным  шлепком о тело обидчика. У мстителя, вероятно, были намечены и другие ритуальные действия по наказанию оскорбителя дам, однако тот почему-то не стал послушно ожидать продолжения программы. В одно мгновение мощным ударом он сбил рыцаря с ног, а его собутыльники, будто стервятники, навалились на поверженного героя.
Этого уже не смогли вытерпеть его сотоварищи по предприятию коммунистического труда. С угрожающим воплем гости Иванова бросились тёмной тучей на груду копошащихся над их коллегой тел. Причём многие из них преследовали, как и подобает солидным руководителям и членам КПСС, только одну благородную цель - разнять дерущихся. Но уточнить их намерения в тех фронтовых условиях было достаточно трудно. Тем более, что за несколькими столиками в ресторане занимали места после трудового дня знакомые по краснознамённому заводу «Динамо» того самого  пижона с бабочкой. И сидели они не просто так, а по традиции того времени ожесточённо борясь со змеем из бутылки, всесильным, как Горыныч, который хронически побеждал не только слабых Ев, но и передовиков производства. Они тоже питали, как и далёкие их предки из средней полосы России, склонность к искусствам кулачного боя. Тем более, что над полем битвы пронёсся не понятно с какой стороны тонкоголосый призыв: «Наших бьют!»
И началось  истинно русское народное веселье. Сошлись стенка на стенку, так тесно, что разделить их друг от друга можно было только взорвав всё строение вместе со столовой. Конечно, и в этом кажущимся сплошным месиве можно было различить отдельные частички. Кто-то уговаривал противную сторону остановиться и одуматься, кто-то оттаскивал уже побитого бойца из эпицентра схватки, кто-то просто валялся в стороне, совсем не пригодный к активным действиям. Незаметно выполз из-под груды тел зачинщик драки, окровавленный и потерявший большую часть одежды, однако чувствующий себя, судя по орлиным искрам во взгляде, примерно также, как похороненный по соседству на территории всё того же завода «Динамо» святой русский воин Пересвет, первым вступивший в великую Куликовскую битву с ненавистными поработителями Руси. Но в целом мужики ответственно дубасили друг друга,  можно сказать, с любовью к обычаям предков, с чувством хорошо исполняемого долга, хотя при этом и не совсем культурно сопели и матерились.
Зрителей осталось значительно меньше, чем соревнующихся. Большую их часть составляли посторонние посетители ресторана, не связанные с прославленными трудовыми коллективами тесными производственными узами, и юные фельдшерицы, спокойно продолжающие свои мирные девичьи посиделки. Сумели удержаться от активных действий и Иванов со своей троицей, а также ветеран зарубежья, ещё раз напомнивший им о непременном наличии в ресторане кэгэбэшного хвоста, и о необходимости в связи с этим проявлять высочайшую бдительность. По его совету свободные от сражения мужики вернулись в заброшенный уютный банкетный зал и приступили к заключительному чаепитию. Иногда к ним заскакивал кто - нибудь из разгорячённых бойцов, залпом выпивал всё, что подворачивалось под руку, и снова бросался в бой. Хотя доносившийся оттуда гул постепенно сникал, как раскаты удаляющегося грома.
Пришёл официант и любезно сообщил, что время, предоставленное для отдыха, закончилось. Друзья прихватили несколько не начатых бутылок водки с собой для облегчения тяжести предстоящего завтрашнего расставания и начали пробираться к выходу. Уже первая лестничная площадка вернула их к недавнему конкурсу предприятий. Добродушный сто двадцати килограммовый начальник смены ТЭЦ, восседая на поверженном противнике, подписывал протокол о нарушении общественного порядка судейской коллегии в составе наряда милиции. «Что ты на нём сидишь? Ему же тяжело»,- старшина был предельно заботлив и корректен. «А вы подержите его. Я встаю, а он вскакивает и начинает драться. Дайте хоть мне уйти подальше»,- безнадёжно умолял тяжеловес.
«Да некогда нам, мужик. У нас в районе таких шесть забегалок. Если мы в каждой будем кого-то удерживать, роты не хватит. Наша задача - наказать в порядке воспитания, а уж дальше всё в ваших руках. Тем более вон на следующей площадке ещё один ваш герой требуют доставки в вытрезвитель. Неподвижен, как мешок с дерьмом. Надо для него поберечь силы».
Пока смогли быть полезны богатырю только советом и организаторы ужина: «Ты ещё посиди на нём немножко, глядишь, он под твоим весом угомонится. А мы пойдём, поможем обеспечить щадящую перевозку нашему начальнику транспортного цеха»,- Гарик узрел, что на следующей площадке отдыхает именно он. Друзья присоединились к милиционерам и общими усилиями бережно отнесли неподвижного товарища вниз. На морозе, к счастью, вдруг на какое-то мгновение он ожил, встрепенулся, даже вскочил на ноги, и стражи порядка с удовольствием позволили запихнуть его не в специализированный  Уазик, а в подвернувшееся такси.
В раздевалке, где было уже полное самообслуживание, побитый автоматчик пытался в обмен на проявленную доблесть добиться любви от пышной хозяйки зажигалки. Проказница хохотала, но как истиная фронтовая подруга кончиком подола обтирала окровавленное лицо своего защитника, достающего ей лишь до высокой девичьей груди. При этом её платье задиралось почти до уровня стриптиза, что вызывало пламя страсти в душе рыцаря. Он валил медсестру на  сброшенные в кучу с вешалок пальто и шубы, она вырывалась, нанося насильнику новые побои, вскакивала на ноги, и всё повторялось заново.
Бои местного значения шли, несмотря на мороз, и на улице. Парторг, прихватив за грудки мощными ручищами бывшего слесаря своего партийного коллегу с завода «Динамо», вытрясал из него какие-то нужные сведения. По соседству равный партийному лидеру по мощности гигант Серёжа загнал своего профсоюзного визави в телефонную будку и обещал его выпустить только в том случае, если он даст слово прекратить террористические набеги заводчан. Пока лидеры выясняли профессиональные отношения, остатки групп их подопечных насмерть боролись в снежных сугробах, не обращая внимания на сигналы патрульной мотоколяски. В общем, вечер заканчивался, как всегда, весело, и отряд Владимира поспешил домой, не особенно интересуясь в силу привычки окончательными результатами поединков.
На утро сильно болела голова и поташнивало,  но верные товарищи спозаранку притащили целительные средства: жбан квасу и банку рассола, и проводы стало возможным продолжить. В пожеланиях и напутствиях теперь уже ближайших родственников день пролетел незаметно, и наступила та самая тягостная минута расставания, которая всегда кажется бесконечно далёкой, а потом вдруг неожиданно оказывается здесь, рядом и, словно злая разлучница, властным жестом безжалостно разделяет человеческие судьбы, иногда навсегда. Поцеловав плачущую маму, отца, сестру и тёщу, Владимир в сопровождении жены, сына и друзей рванул на двух такси в славный путь через аэровокзал Шереметьево. По совету бывалых в тропиках  перед входом в аэропорт он передал друзьям пальто и шапку, сдал в багаж многочисленные чемоданы и в лёгком костюмчике с негабаритным подводным ружьём шагнул в своё первое заграничное турне.
В грибовидной башне - накопителе, к удивлению Иванова, температура не на много превышала свой нулевой уровень. Холод быстро начал ломать в организме защитные спиртовые барьеры и забирать его в свои костлявые руки. Несмотря на интенсивные гимнастические упражнения, лёгкий озноб начал вытанцовывать непрерывную чечётку на зубах незадачливых путешественников, не предвещая в их ближайшей судьбе ничего положительного. Выручила резкая команда стюардессы, заставившая полузамёрзших пассажиров бегом занять места в таком же промороженном автобусе. Из него в спасительный самолёт Владимир рванул со скоростью пули, и вдруг у трапа попал в жаркие объятья Серёжи Андреева. Несмотря на  замороженное состояние, мозг чётко оценил трагизм случившегося: «Серёжа, ты же  за границей. Как ты сюда попал?» «Но не мог я не проститься с другом у трапа самолёта. Ведь так провожают наших правителей. Залез на осветительную мачту, с неё через забор и рванул по лётному полю. Только сейчас эти поймали, спасибо, что не стреляли. Ну, с Богом!» И верный друг трижды поцеловал ошарашенного и остывающего путника. Иванов увидел, как два пограничника скрутили перебежчику руки и начали заталкивать его в автобус. Но сил у него осталось только на то,  чтобы вознестись в салон и закутаться в тёплое одеяло.
 Всё. Родная страна осталась за бортом!




Глава 2.     По другую сторону шарика
Самолёт урчал, как ласкающаяся кошка. Несмотря на трудности с билетами, народ заполнил салон ИЛ- 62 всего на одну треть. Вероятно, многие тащили с собой такой же тяжёлый багаж, а может быть, как предположил один из пассажиров, мы транспортировали под видом гражданского рейса очередную ракету с ядерной боеголовкой. Но скорее всего, с помощью пустых мест наглядно демонстрировало свою мощь обычное российское головотяпство. К счастью, всё это после стольких дней волнений и переполнений мало трогало. Главное, что можно было занять три рядом стоящих кресла, прихватить лишнее одеяло и разлечься почти как дома на любимой кровати.
Сон долго витал на подступах к полупотерянному в традиционных русских обрядах проводов сознанию. Пугливо отскакивал от него, словно  юркий воробышек, схвативший неподъёмный кусок хлеба и видящий в каждом дуновении ветра появление мощного конкурента. То его отпугивала тревога о судьбе друга - нарушителе границы, схваченного бдительными пограничниками, то вновь проходили чередой печальные картины расставания с Родиной, то начинали неясно маячить сложности совсем незнакомой жизни на чужбине.

По настоящему, не считая трёх месяцев целины, Владимир первый раз отправлялся в такое длительное самостоятельное путешествие, так далеко от мамы, и оно его очень пугало полной неизвестностью.
Наконец, циклическая поступь природы победила бурлящие мысли, засадила их в черепную бочку для дозревания, и посланник советских энергетиков безмятежно заснул на высоте десяти тысяч метров. Однако оказалось, что здесь, как и на земле,  действует объективный закон кратковременности, точнее, мигости наслаждения. Всегда в высшие моменты блаженства кажется, что оно куда - то уже спешит, как будто старается доставить радость как можно большему количеству своих клиентов. А в результате у каждого из них чаще всего возникает чувство незавершённости, прерванного полёта, как у дамы, которую пытается использовать любимый человек и по самому прямому назначению, но почти на ходу, не нарушая устоявшийся бег жизни. Так и хочется разразиться ласковой бранью такой жертвы: «Но куда ты бежишь. Я же тебе не ультроскоростная спермовыжималка, а женщина». Но с судьбой спорить так же бесполезно, как пытаться, чтобы тебя понял даже самый близкий человек. Она всё равно продолжает кружить нас в своей разнополосной ангельско - чёртовой карусели.
Зычный голос стюардессы прервал размеренное посапывание пассажиров: «Пролетаем над столицей Австрии красавицей Веной». Ещё не понимая, где эта Вена, Иванов интуитивно рванулся к иллюминатору и увидел прежнюю безмятежную снежную равнину: «А где красавица? С другой стороны что - ли?» «Она внизу под облаками. Неужели до вас не доходят волшебные звуки вальса?» Стюардесса оказалась с юмором, но от этого резкое пробуждение не показалось слаще. Пришлось всё начинать сначала, вновь пройти муки переживания за безрассудный поступок близкого друга, вновь задуматься над превратностями судьбы, неожиданно забросившей его в облака над сказочным городом на Дунае. Возвращение в самое прекрасное состояние души, доступное, как при коммунизме каждому по потребностям, было ещё более долгим, чем первичный подход. Но как только оно успешно завершилось и он крепко заснул, последовала очередная элегантная команда   хозяйки борта: «Дамы и господа (к Иванову, со скромным характером и рабоче - крестьянским наследием, впервые обращались так по - лакейски заискивающе). Наш самолёт приступает к приземлению в Марокко для дозаправки. Просим на этот период отдохнуть в зале аэропорта, где вам предложат прохладительные напитки».
Несмотря на повторный удар насильным пробуждением по психике,  Иванов даже обрадовался возможности освежить предательски горящее нутро. Он начал несобранно шарить по ближайшим сиденьям в поисках пальто и шапки, потом немного восстановив ощущение себя, вспомнил, что они остались на руках у друзей в далёкой теперь, принадлежащей другому континенту Москве, и покорно потащился к выходу.
В голове вдруг заплясали строчки из детства о загадочном, как Лимпопо, знойном материке: «Не ходите дети в Африку гулять. В Африке гориллы, злые крокодилы». Может быть, по причине только зарождающегося утра, лениво прогоняющего ночной мрак, ничего такого страшного увидеть не удалось. Окружённый песками аэродром белел на доступном расстоянии, а дальше всё растворялось в таящей мгле. Сквозь лёгкий туман миражом просачивался силуэт одноэтажного аэровокзала. На его крыше стояли, будто замершие в скульптурной неподвижности, люди в белых высоких тюрбанах и таких же белых одеяниях. Они не только не шевелились, но даже не пытались что-то сказать друг другу.
В такой же непривычной тишине, лишь слегка нечаянно шаркая подошвами по асфальту, двигалась и группа пассажиров ИЛ-62. Неожиданно один из  персонажей этого безмолвного шествия остановился, умело поочерёдно зажал ноздри пальцами, и смачно, со свистом и громким хлопком высморкался перед импровизированной трибуной. Владимир Иванович готов был провалиться сквозь толщу дорожки. Стыд, словно забористое вино, вдарил в голову, окрасив предательские щёки под цвет поспевающих вишен. «Это надо ж! Вот настоящая горилла. Так опозорить великую страну. Что теперь о нас скажут арабы».
Но белые, как московский снег, бедуины странным образом совершенно не прореагировали на выходку посланца Страны Советов, не пошевельнулись, словно высококультурные люди, презрительно не замечающие мерзкого осквернения своей земли. От этого на душе стало ещё тошнотворнее, и все другие ощущения от встречи с новым миром утонули в бурном море возмущения. Чувство омерзения долго не покидало Иванова и после вылета из Марокко, хотя внизу нудно и однообразно сверкала ребристая кожа настоящего первого в его жизни океана, по которому изредка, демонстрируя занятость и сноровку, ползали, словно мухи по столу, крошечные кораблики. Ощущение бескрайности и величия спокойными струями поднималось к самолёту, обволакивало его и всех обитателей и успокаивало лучше колыбельной песни. Ушли в неведанное всякие мелочи жизни, в том числе и инцидент с соплями. Большинство пассажиров мерно спало, и их примеру последовал успокоившийся и смирившийся с перенесённым ударом по святому престижу наш герой. 
В перманентном забвении, поочерёдно переходящем то в полудрёму, то в полубдение пролетело несколько часов, пока наконец голос ставшей родной стюардессы не положил конец мученическому безделью и не возвестил: «Подлетаем к Кубе. Заполните декларации» .
Пассажиры старательно приступили к оформлению своего пропуска в новую жизнь. Многие совершали процедуру впервые, побаивались ошибиться и, подобно отстающим ученикам, пытались слямзить ответы на замысловатые иностранные вопросы у своего соседа, который решал кроссворд более уверенно. Однако вскоре большинство побросало даже эту ответственную работу и прильнуло к элюминаторам на правом борту самолёта, чтобы увидеть свою новую обитель, в которую забросила их судьба.
Под крылом тянулась необычная красная земля. Повсюду, куда доставал взгляд,  на значительном расстоянии друг от друга виднелись аккуратненькие прямоствольные пальмы, очень напоминающие детские игрушки. Всё выглядело настолько декоративным, ненастоящим, что больше казалось панорамой, сооружённой в музее под открытым небом. Совсем не попадалось что - нибудь живое, движущееся, что усиливало впечатление ненатуральности, искусственности.
Только иногда самолёт отходил от береговой линии и открывал возможность наблюдать лёгкое движение морских волн, которые хотя бы немножко позволяли почувствовать реальность картинки за окном. А она была очень далека от нарисованных воображением тропиков. Почти не было солнца, которое по представлению должно было опалять своими лучами  все торчащие из тени предметы, вплоть до обугливания. Как говорила, прощаясь, мама: «Я тебя прошу только об одном: не ходи под солнцем без шляпы. Это - смертельно опасно!» Напротив. Внутри комфортабельного самолёта некоторые пассажиры стали даже немножко поёживаться от излишней прохлады. В общем, создавалось впечатление, что как всегда рассказы о забугорных явлениях и свойствах были явно преувеличены, подобно  басне Крылова о заграничных огурцах величиною с дом.
На душе было неспокойно и в связи с неотъемлемым от каждого человека чувством тревоги при посадке аэробуса. Неожиданно вспомнился старый анекдот. Впервые прыгающего с парашютом гражданина инструктируют: «Шагнёте в дверь и дёргайте за кольцо. Если главный парашют не раскроется, потяните за другое кольцо резервного. А внизу вас будет ждать машина». Он так и сделал. Дёрнул за одно кольцо – никакого результата,  за другое - опять неудача. Падает и думает: «Не хватает ещё, чтобы и  машина не дождалась».
Поэтому, когда самолёт, наконец, завершил обзорную экскурсию и уверенно приземлился, Владимир обрадовался, шагнул в открытый люк и почувствовал тепловой удар жарко натопленной бани: «А ведь так и говорили. Хорошо, хоть в этом не обманули». Главное качество, которое он ценил в людях после доброты, стоящей в созданной его собственной нравственностью иерархии на порядок выше всех других, была честность.
С раннего детства, узнав, что земля круглая и что такое глобус, и найдя на нём СССР и Америку, маленький Вовочка глубоко задумался о том, как могут американцы ходить по земле вниз головой на другой стороне шарика. В конце концов, он уговорил  себя, что это невозможно, не позволит сила тяжести, но только теперь воочию убедился, что его детские научные выводы были правильными. Всё движущееся перемещалось по ровным дорогам, в обычной манере. Казалось, покати автобус немного быстрее и там за горизонтом можно будет вновь вернуться в родную столицу, в снег и горячие объятия близких.
Вскоре Иванову пришлось убедиться в справедливости и другого предупреждения бывалых соотечественников, а именно о строгости кубинцев в вопросах ввоза в страну скоропортящихся продуктов. Прибыл багаж и его потащили к таможенникам на досмотр. Неторопливый негр небрежно перетряхивал аккуратно положенные женой вещи, деловито осматривал и обнюхивал подозрительные с его точки зрения находки типа копчёной колбасы и банок с консервами, неудовлетворенно покачивал головой, давал хозяину последний раз взглянуть на приобретённые со страшными муками дефициты и брезгливо бросал их в специально приготовленные для конфискованных вещей ящики.
Наконец,  и этот тяжёлый барьер был преодолён, и Владимир попал в руки представительного красавца - работника торгпредства Вадима, как он отрекомендовался. «Стойте здесь и никуда больше. Я пошёл собирать остальных. Будет приставать носильщик, скажите ему одно слово «чула» и он отвяжется».
Как и было обещано, через минуту словно из-под земли вырос небольшого роста мужичок с номерной бляхой и тачкой, которая сразу объясняла его профессиональную ориентацию. Носильщик начал быстро сообщать непонятную информацию, получил в ответ «чулу», но не проявил на этот защитный выпад никакой реакции. Наоборот теперь он начал ещё и жестикулировать, прикладывать пальцы ко рту, делая вид, что курит. Владимир повторил свой контрдовод и почему-то дополнил его английским словом «плииз». Видно тому всё стало понятно. Он благодарно закивал головой, взял спокойно из наружного кармана прибывшего недавно начатую пачку сигарет, раскланялся в знак приветствия и укатил свой транспорт в неизвестном направлении.
Только тогда Иванов вспомнил и рассказы бывалых об ужасном дефиците с куревом в этой, с детства известной тогда ещё некурящим пацанам столице табака, родине знаменитых гаванских сигар. «Говорили, что  у них и с одеждой неважно. Не хватает ещё, чтобы начали раздевать». Но опасения быстро развеялись с приходом  Вадима. Он по каким-то своим признакам сумел выловить из пёстрой толпы всех, направляющихся в распоряжение торгпредства растерянных специалистов и быстро растолкал и народ, и громоздкий багаж в  заждавшийся автобус, который помчал их по противоположной дому стороне земного шарика.
Представитель торгпредства быстро вошёл в привычную, судя по манерам и заформализованным выражениям, роль гида, однако и без его  подсказок впечатления лезли в глаза с избытком. Одна зелень после белоснежной Москвы казалась сказкой. Но главное ошеломляющее впечатление производили автомобили. В общем плане они воплощали в реальность кадры из американских фильмов военного времени. Длинные, громоздкие расхлебястанные лимузины и юркие снующие между ними малолитражки. Но колотило по сознанию не рэтромания. Бросалась в глаза поношенность транспорта, отсутствие в обычном понимании таких крайне необходимых деталей, как двери, капоты, багажники, фары, бамперы и всяких бесчисленных мелочей. Все они были покрашены в разные цвета, а чаще и вообще блестели чистотой алюминиевой кастрюли, что можно было принять за стремление замаскировать их  от прежних американских владельцев.
К сожалению, ознакомительная экскурсия очень скоро закончилась. Вадим на прощанье показал своим подопечным столовую для советских специалистов в величественном здании «Фокса», где можно было недорого поесть, раздал по небольшому количеству незнакомых кубинских купюр, вероятно, чтобы они не очень оттопыривали карманы, помог устроиться в одной из центральных гостиниц  Гаваны «Националь» и оставил затюканных путешественников отдыхать до послезавтрашнего  утра.
После восемнадцати часов перелёта, формально состоящих из чередования сна и полудрёмы, казалось, об отдыхе не хотелось даже думать. Однако трёхспальная кровать в номере выглядела так аппетитно, что трудно было удержаться и не упасть в её страстные объятия. Любовная утеха с мебелью продолжалась Бог знает сколько времени, потому что ориентир в этой главной субстанции существования человека был давно потерян, а патриотически настроенные часы показывали, что на Родине утро. С пересыпу поверив своему верному другу, Владимир решил пойти позавтракать в находящийся, как он помнил, всего в одном квартале от гостиницы пищеблок для иностранцев.
Уже через полчаса он выбирал свой завтрак из не очень обширного меню, но отличающегося от привычных разблюдовок советских столовых этого зимнего периода зелёной окраской. Всё было интересно, ново. Спешить было некуда: впереди целый день безделья. А  незнакомый мир сулил показать столько интересного. 
Каково было его удивление, когда, выйдя на улицу после насыщения, он вдруг попал в объятия чёрной, как негр, ночи. Темноту почти не нарушали огни большого города: уличного освещения не было видно, фары автомобилей сверкали в основном где-то в стороне, и вся надежда была на свет окон тех домов, которые низко склонялись над тротуарами. С их помощью он и побрёл в сторону отеля, благо тот должен был быть совсем рядом.
Однако   на деле кажущаяся близость оказалась тем самым локотком, который не укусишь. Время шло, шаги уже испуганно участились, а новый приют не появлялся. В тусклом свете фонаря прорезалась небольшая группа молчаливых людей, и Иванов начал свой первый диалог за рубежом. Он оказался значительно сложнее самых пессимистических ожиданий. Скудненький запас английских слов, накопленный в период учёбы на курсах, быстро иссяк, почти не успев создать хоть какой-нибудь плацдарм в понимании между людьми. Не помогла и демонстрация бумаги из гостиницы: вероятно, её плохо было видно в потёмках, а может быть, просто  никто из толпы не понял, для чего ею размахивал иностранец.
Положение было критическим. Вова вспомнил маму, которая так настойчиво просила его ещё в школе лучше учиться. Да и перед отъездом было время хоть немного заполнить пробелы в предстоящем общении. Мрачные мысли и самобичевание не могли долго бушевать внутри и невольно нашли выход в бранной фразе: «Вот мудак! Не мог хоть несколько основных предложений выучить по разговорнику. А теперь что, на улице ночевать?»
Крик души был услышан. Из толпы выделился молодой человек и неожиданно спросил на очень знакомом языке: «Ты что здесь материшься? Я, Ваня, журналист. Что у тебя случилось? А то бормочешь на каком-то наречии древних чукчей».
 Поняв суть проблемы, спаситель проводил его до дверей «Националя», рассказал чуточку о местных нравах и поспешил домой. Владимир немножко понаблюдал за начинающейся незнакомой ночной жизнью гостиницы. Как подкатывали к подъезду длинные лимузины, потерявшие в темноте свои ужасные раны и увечья. К ним, суетясь, бросались портье, распахивали дверки, если они имелись, подчёркивая всем видом важность прибывающих гостей. Из окон ресторана неслась громкая незнакомая музыка. На чёрном небе появились яркие подмигивающие звёзды. А знойный ветер бросал в лицо визитки своего южного происхождения. Стоило прикрыть глаза и романтика сочинского парка «Ривьера», с её музыкой танцевальных веранд и томным жаром наполненных любовью аллей, обволакивала тебя со всех сторон.
Однако реальность возвращала на другие берега, и Владимир побрёл в свою новую обитель. Достичь её оказалось тоже не простым делом. Сначала он долго с помощью мимики и жестов объяснял дежурному, в каком номере живёт, чтобы получить от него ключ. На выручку, подобно Ване, пришла память о том, что и на этом далёком континенте цифры имеют тот же внешний вид, что и на Родине. Затем пришлось поездить с лифтёром вверх и вниз, чтобы и самому понять, на каком этаже надо остановиться. Поэтому, войдя в номер, Владимир, злясь на самого себя, быстро отыскал заветный разговорник и половину ночи пытался запомнить числительные хотя бы до десяти и несколько фраз, которые могли бы быть полезны в случае повторения происшедших с ним казусов.
                ___ ,, ___
            ____  .  ____
Следующий день на Острове Свободы начался ещё более странно. Прибыв в торгпредство, Иванов не застал в кабинетах непосредственных своих начальников, которым надлежало представиться. Они куда-то временно удалились. Через некоторое время ожидания, возможно, непривычные вода и пища подали сигнал направиться на поиски туалета. Оказалось, что в этом, довольно респектабельном здании, вероятно, для сохранения солидности интерьера, подобные вспомогательные заведения были предусмотрены на улице во дворе.
Найдя, наконец, нужное строение, весьма сходное с лучшими российскими сельскими санузлами, так и называемыми в народе «нужниками», Владимир с удивлением обнаружил, что перед входом в него стоял в ритуальной позе на коленях Ларичев, немножко знакомый по коридорам Загранэнерго и один из тех руководителей, которых он искал. Сначала даже промелькнула крамольная мысль: «Неужели здесь за границей надо произносить специальные молитвы или заклинания, чтобы осуществить такие, самые доступные в СССР желания. Вот что значит отсталая страна». Но отборный мат из-за дверей быстро отбросил это бестолковое предположение: «Бездельники, мать Вашу за ногу. Выйду, всех уволю к ё.. матери. Час открыть не могут, обормоты».
К тому же он заметил, что Ларичев безуспешно пытается подсунуть под дверь нож, причитая: «Василий Иванович, Василий Иванович! Ну успокойтесь! Сейчас слесаря найдут, и он исправит замок. Попробуйте пока снизу ножик потяните. Может он пролезет и тогда Вы сами себе поможете».
«Я и чувствую, что здесь надеяться можно только на себя. Помощнички хреновы.  Уже час этого сраного слесаря ищите. А я здесь запахом дерьма наслаждаюсь. По грязному полу нож твой дурацкий шарю. Иди сам ищи этого бездельника».
«Да как я Вас оставлю. А вдруг Вам плохо станет». «С тобой ещё быстрей кондрашка хватит. А чем ты мне поможешь- то? Дверь всё - равно выломать силёнок не хватит. Слабак».
В это время Ларичев заметил молча наблюдавшего за небывалой сценой Владимира: «О, Василий Иванович! Здесь как раз Иванов подъехал. Помните, наш энергетик. Я вам о нём докладывал. Вот мы с ним сейчас и попробуем крепость двери. Давай. Берись».
Подчинённые, вложив всё подобострастие и желание угодить начальству в мышцы рук, дёрнули, что было сил за массивную ручку и соответствующая ей, такая же тяжёлая и солидная на вид  дверь,  неожиданно сорвалась с петель и обрушилась всем своим весом на упавших на спину нарушителей её многолетнего покоя. Нокаутирующий удар был страшен. Из-под рухнувшей громадины, торчали только ноги коллег, не подающие признаков жизни.
Теперь пришла очередь действовать недавнему пленнику. Поняв невозможность самостоятельно сдвинуть лежащую, как памятная плита на братской могиле, дверь, он заорал во всю трагическую мощь до смерти напуганного человека: «Помогите! На помощь! Мужиков сральником задавило!»
Первыми на его могучий крик откликнулись сами пострадавшие. Он был настолько пронзительно визгливым, несмотря на преклонный возраст исполнителя, что мог встать в один ряд с аварийной сиреной электростанции, имеющей задачу перекрыть сверхгромкий шум, постоянно сопровождающий производственные процессы по выработке электроэнергии. Вероятно, невольное напоминание родного сигнала, которое могло поднять истинного энергетика из мёртвых, вернуло их к жизни, и они, зашевелившись, быстро сбросили с себя тяжесть, доставшуюся молодой Республике, судя по её замашкам, ещё от проклятого колониального прошлого.
Вид бедолаг был одновременно и ужасен, и жалок.  Кроме пыли, древесной трухи и неизвестного происхождения грязи, покрывших их с ног до головы, все свободные части тела имели многочисленные царапины и ссадины. И хотя основные визитные карточки - лица не были кардинально деформированы, трясущиеся губы и щёки, их серый цвет, местами перемешанный с кровоподтёками, делал их малоузнаваемыми.
Между тем на крик «СОС» со всех сторон сбегался перепуганный коллектив торгпредства. Некоторые шли просто ради любопытства, чтобы понять, как можно изловчиться и сильно зашибиться обыкновенным унитазом. Но подавляющая часть толпы рвалась, как и все истинно советские люди, оказать посильную помощь пострадавшим.
Возглавлял их тот самый темнокожий кубинский слесарь, по вине которого всё и случилось. Василий Иванович, конечно, не мог упустить случай и, несмотря на преобладание среди присутствующих дам,  выдал ему по первое число такую цветистую трёхэтажную тираду, которой безусловно позавидовал бы и единственный из пока знакомых Владимиру виртуозов русского мата, Виктор Викторович Поляков. Он ещё долго объяснял безмолвному негру, слабо понимающему и обычные русские слова, кто он есть с точки зрения сексуального применения и куда ему следует немедленно удалиться, пока цел. Не стали ждать своих начальственных «наград» и остальные участники мероприятия, потихоньку под руководством симпатичной врачихи потащив пострадавших обмываться и получать первую помощь.
Собрав через некоторое время в своём кабинете основных фигурантов сортирной баталии, заместитель торгпреда Василия Иванович Чебашин был кратким:  «Тебя надо везти представлять в Эмпресу, в ихнее Министерство энергетики по -нашему. Но куда такого битого показывать. Подумают, что русского пьяницу прислали. У них этот миф о нас ещё со времён американцев не утерян, хотя никаких оснований для его поддержки  мы вроде бы не даём. Так что поезжай в гостиницу, отдохни, а там посмотрим. Скажем, что с дороги приболел. До завтра».
                ___ ,, ___

Утро оказалось более успешным и та же, познавшая друг друга в беде и слегка   потрепанная троица предстала перед светлыми очами технического руководителя кубинских энергетиков Нико Тореса. Глаза у этого милого и интеллигентного на вид человека лет пятидесяти были действительно просветлённые, необыкновенно выразительные. Он долго и дружелюбно тряс двумя руками протянутые в знак приветствия руки приехавших гостей из торгпредства. Потом внимательно выслушал рассказ Василия Ивановича о больших достоинствах Владимира Ивановича, рекомендуемого советской стороной на ответственную должность консультанта главного инженера электростанции в Сантъяго-де-Куба.
Затем высокий кубинский руководитель рассказал коротко об электростанции, о её особой роли, как фактически единственного источника электроэнергии в восточной провинции Ориента. А в заключении уточнил, что на этом предприятии очень высококвалифицированный руководящий персонал и поэтому должность главного инженера там не предусмотрена.
«А кто же там всем заправляет? - Владимир был ошарашен больше, чем от контакта с падающей дверью,- Наверное, директор?» Проведший не один год на Кубе, Чебашин дал знак переводчику из торгпредства этот вопрос оставить только в одном экземпляре на русском языке, а задавшему его коротко пояснил: «Пока притормози. Дома сами  разберёмся».
Подоспели чашечки традиционного кубинского кофе. Между Василием Ивановичем и Нико Торесом начался неторопливый очень доверительный и интересный разговор о развитии кубинской энергетики, о планируемых контактах с советскими специалистами в Москве, о поставках оборудования, в общем, на такой высоте, до которой Иванову и заглянуть просто было не по росту. А затем, пожелав новому пополнению успешной работы в рядах его наёмной силы, министр тепло простился с ними, как с близкими друзьями.
В торгпредстве разговор был предельно деловым. Чебашин с ходу добавил радости Иванову: «Мы у тебя Олю забираем. Здесь в Эмпрессе работает больше двадцати наших специалистов, а у них пока всего один переводчик. Они мне проходу не дают». «Василий Иванович. Вы же слышали, какой это ответственный объект. Да ещё нет главного инженера. Я вообще не понимаю, кого мне там консультировать и с кем работать. С директором, что ли? Наверное, он главного замещает. А теперь ещё и без переводчика».
«Во-первых, да будет тебе известно, что у кубинцев  в наследство от американцев осталась структура управления предприятиями без директора. Есть администратор, который отвечает за всякие хозяйственные дела. Он и образование специальное не имеет, и получает меньше любого инженера. На «Ренте», насколько я помню, нынешний директор до этого руководил комбинатом по ремонту обуви. Так что, как руководителя тебе его надо уважать, не обходить, но делать с ним нечего.
Без переводчика тоже не смей работать. Жди, мы скоро кого - нибудь подыщем. А пока устраивайся, обживайся, изучай. Там в Сантъяго большая наша группа лэповцев. Строят линию электропередачи напряжением 220 киловольт. Я договорился, они тебе на первых порах помогут. Ты и полетишь послезавтра с их работником, проектировщиком из Ленинграда Ждановым Александром. Ларичев, ты его познакомь с последней перепиской по «Ренте», с ребятами из министерства. Я тоже как - нибудь к тебе на станцию подскачу. Так что привет. До встречи».
В эту ночь Владимир так и не сумел заснуть. «Это надо же! Главного инженера нет. Директор – сапожник. С кем же работать? Да и как, если переводчика отняли? Почему не предупредили в Минэнерго? И Корин промолчал. Я бы ни за что не поехал. Это у нас всегда так. Заманят на одно, а потом подсовывают совсем другое, худшие условия. И попробуй откажись. Ты же коммунист!»
                ___ ,, ___

Двухчасовой полёт до колыбели кубинской революции пролетел, как захватывающий сеанс в кинотеатре. Словоохотливый ленинградец  Александр Львович закрыл интеллигентные уста только после приглашения  стюардессы покинуть гостеприимный самолёт. Начав своё повествование с демонстрации схожести исторических революционных  миссий городов – побратимых Сантъяго и его родного Ленинграда, не останавливался он и при посадке, когда  Владимир не мог оторвать глаза от необыкновенного по красоте вида залива этого крупного морского порта, разделённого надвое полуостровом Ренте, на котором аккуратно возвышалась слегка дымящая труба электростанции того же названия. Если учесть, что узкий перешеек, связывающий его с сушей, был перерезан рекой, то место его новой работы можно было смело назвать островом. От этого веяло романтикой. Из близких знакомых никто не имел в своей биографии что - нибудь подобное. Даже на выходном трапе Жданов всё ещё продолжал инструктировать новичка по взаимоотношениям с кукарачами, которые предстали по его рассказам в виде страшного тараканища из детской сказки Чуковского.
В аэропорту привычно, как кусок чёрного хлеба за обедом в России, его встретили два представителя электростанции. Ненавязчиво предложив поужинать в ресторане, они также ожидаемо восприняли его отказ со ссылкой на усталость и необходимость до ночи хоть немного освоиться на новом месте жительства. Договорились встретиться на предприятии через день и на этом расстались.
Долгий путь Москва - пригородный район Сантъяго-де -Куба, названный в честь апостола кубинской революции Хосе Марти, наконец, завершился. Добравшись до теперь своей трёхкомнатной квартиры в четырёхэтажном доме из железобетонных панелей, похожим на грозный многопалубный броненосец,  традиционно распили с Александром Львовичем бутылку за успешное начало новой жизни, закусив лишь баночкой каких - то консервов. Потом собутыльник дал ценный совет не спать без балдахина над кроватью, который он назвал «москитёром», и удалился к ожидающему его семейству.
Большая часть следующего дня скончалась в уборке, мытье жилья, перестановке мебели. Иванов с удивлением обнаружил, что горячей воды нет даже в душе, и мыться пришлось с песней: «Закаляйся, если хочешь быть здоров». Правда, холодное омовение материально напомнило родную землю, тоска по которой, по оставленным на ней родным и друзьям, уже начинала грызть душу.
С помощью Васи Помяло, переводчика, которого подослал Жданов, удалось посетить магазин для иностранцев, изучить его товары и даже запомнить несколько испанских наименований. Сразу стало ясно, что в магазин особенно не наездишься, не близкий свет, и поэтому надо было предусмотрительно покупать многое впрок: всякие крупы, сахарный песок, печенье. Аккуратно разложив всё по полочкам, Владимир поставил на шесть часов будильник, чтобы не проспать первый день работы, и уселся писать весточки в далёкую Москву.
Утром, как прилежный ученик, новый житель Кубы проснулся, опередив звонок. Вновь вспомнив под холодными струями душа далёкую, самую холодную в мире, но всё равно самую прекрасную страну, принялся готовить завтрак и сразу даже не понял, почему сахар, хлеб, мука стали какими-то чёрными и как будто немножко шевелились. При более тщательном изучении удалось установить, что его запасы продуктов полчища муравьёв вероятно по ошибке приняли за свои и устроили себе великолепный пир.
Хозяин в неравной борьбе попытался отстоять священную собственность, начав ножом сгонять с батона таких безобидных в прежней подмосковной жизни работяг - букашек, а теперь раскрывших рядом с бастионом капитализма свою истинную паразитическую сущность.
За этим занятием его застал Помяло, которому руководитель лэповцев Крейсарт поручил, по команде Чебашина,  представить нового главного инженера руководству «Ренте». Владимир понял, что старый лис очень лукавил, приказав ему сидеть дома и ждать переводчика. Выбор, как всегда при Советской власти, предлагалось сделать из одного варианта.
«Ну что вы зря время тратите,- спокойно  прокомментировал он действия временного подопечного, - Бросайте всё в помойку. Очиститься от этой заразы невозможно».
Пришлось последовать его совету, хотя под ложечкой, где вероятно сосредоточены центры управления отрицательными эмоциями, предательски защемило: «Надо же. Мечтали купить после командировки хорошую машину, для этого экономить на всём, а здесь в первый же день приходится выбрасывать месячный запас продуктов. Хорошо, хоть эти твари ещё в холодильнике не живут».
Владимир в силу врождённой русской разухабистоси, порою переходящей в неконтролируемую удаль и бессистемность, не был патологически жадным человеком, тем более скрягой. В то же время другая черта характера, внешне  близкая по своей  природе скупердяйству, словно родная сестра, а именно зажимистость, стремление сэкономить на мелочах, присущая великой нации и порою сильно принижающая её высоту среди надутых, гордых, как индюки, европейцев, конечно, не обошла и его стороной, доставшись в наследство от отца, уроженца нищего села Тульской губернии. Он, например, как и батя, терпеть не мог, когда на тарелке остаётся нормальная еда, и, даже давясь от обжорства, подъедал всё до блеска.
Эти две родственницы часто вступали между собой в неравный бой, в результате которого всё, что удавалось сэкономить в течение длительного времени по крохам, спускалось в одночасье в порыве сделать приятное друзьям или и вообще просто так, для куражу. Серьёзный вклад в борьбу с национальным пережитком, родившимся в то тёмное дореволюционное время, когда каждый второй год был голодным и уносил жизни всех, не умевших создавать запасы, вносила его решительная супруга. За понравившуюся ей модную вещь  она могла, не задумываясь и не обращая внимания на всхлипывания и робкие возражения мужа, выложить такую сумму, которая клала на обе лопатки весь семейный бюджет. Хотя и она, справедливости ради, обладала в этом вопросе, как и всё в живом и неживом  мире в связи с наличием двуединых разнополярных полюсов, сильным противоположного знака свойством: железной волей в достижении цели. Только это и позволило наступить себе на хвост в моде и скопить средства на покупку желанного Жигулёнка.
Многие бывалые друзья предупреждали отъезжающую чету о страшных трагедиях в жизни  таких же загранкомандированных, хороших и добрых на Родине, но не устоявших на чужбине перед убийственным соблазном наживы, продавших дьяволу за гроши чистые коммунистические души. Дома не хотелось обращать внимание на их сдобренные кровавыми примерами нравоучения: итак всё было предельно ясно. И вот на тебе. В первый же день сам по себе в ответ на муравьиную атаку вылез из нутра пока крошечный, но противный донельзя бледный червячок жадности, синдром Плюшкина. Ату его с собаками. Загнать обратно и чтобы сидел там молча аж до самого возвращения.                ___ ,, ___
___ . ___
Между тем на улице уже несколько раз просигналил джип горьковского автозавода, персонально выделенный, по словам опытного Васи, для обслуживания главного инженера. Он и шофёра узнал, черноглазого молчаливого мулата Эфрена. Дальше медлить было нельзя и машина - землячка, радостно урча и жёстко презирая прогибаться на неровностях дороги, понесла их в начинающуюся, как всегда, неизвестную часть судьбы.
Нельзя сказать, что окружение дороги хоть чем-то напоминало проштампованные американскими фильмами представления о буйном тропическом ландшафте. Скорее покрытые лишь пожухлой травой достаточно пологие склоны смахивали на невысокие горы Армении в пограничной с вечными снегами зоне. Только изредка мелькающее в ложбинках долин море, да синеющие на горизонте вершины обещали очаровать другими красотами. Хотя и здесь было много интересного, на что не упускал случая обратить внимание любезный Помяло.
Проскочило вдалеке зелёным оазисом городское кладбище с башенкой,  в глубине которой покоится прах Хосе Марти. Затем мощным комплексом замелькали цеха домостроительного комбината. Оказалось, что на том месте, где суждено было поселиться Иванову, всего десяток лет назад находился густонаселённый посёлок местной бедноты, имевшей жильё хуже, чем у самого слабого из сказки о трёх поросёнках. А в октябре 1963 года на Остров обрушился  тропический циклон невиданной силы, хотя и носивший ласковое женское имя Флора. Прогулялся ураган и по улицам окраины Сантъяго-де-Куба, оставив от бедняцкого городища лишь груды мусора и пальмовых листьев, перекрывавших крыши.
И здесь пришёл на помощь несчастным бездомным Советский Союз. Он безвозмездно передал Кубе домостроительный комбинат, на котором до сих пор наши специалисты оказывают на заводе и при строительстве консультативную поддержку. Скоро, буквально на глазах, вырос новый современный район, с домами со всеми удобствами, которые кажутся для простых кубинцев настоящими дворцами. После этого рассказа в первый, но отнюдь не в последний раз Владимир ощутил мощный прилив гордости за свою великую страну.
Теперь дорога заюлила между корпусами и громадными резервуарами нефтеперерабатывающего завода «Рефенерия», крупнейшего в стране. Вася сказал, что, по его мнению, он явился первой причиной поворота Кубы к социализму. Дело в том, что после отказа гордых кубинских революционеров подчинится диктату Вашингтона, недальновидные, а точнее в то время просто заевшиеся от успехов в ограблении мира, американские политики стали оказывать на них грубое экономическое давление. В первую очередь они отозвали своих специалистов с этого стратегически важного для функционирования государства предприятия. Надо было или сдаваться, или найти консультантов из другого политического стана. Фидель обратился к соцстранам, и они не отказали.
В ответ американцы приняли ещё более жёсткие меры: прекратили поставлять на переработку мазут. И вновь их освободившуюся нишу заняли советские танкеры. Страна была спасена, а кубинские люди, очень открытые, честные и совершенно не способные на предательство друзей, повернулись душой и сердцем к своим спасителям.
В процессе интересной экскурсии Эфрен незаметно вкатил на территорию электростанции, остановился перед её проходной и умчался вглубь административного корпуса докладывать о прибытии советских гостей. Сдружившиеся за время двухдневных мероприятий Иванов и Помяло вышли из машины и тут неожиданно между ними и  входом на предприятие проскочило со страшной скоростью и визгом несколько чёрных, тощих и страшных, как черти, хотя больше похожих на свиней, чудовищ. Владимир был крайне удивлён: «Надо же! У нас  электростанция - строгое режимное предприятие, с полувоенной дисциплиной. Если случайно бродячая кошка или собака забредёт, так их будут ловить всем коллективом, чтобы они не наделали беды. А здесь совмещают производство электроэнергии с уходом за  свиньями? Чем занимается в этом случае директор? Пасёт стадо?»
Погружение в довольно тусклые пучины мыслей отвлекло появление почти перед самым носом, желавшим понюхать незнакомые красивые цветы на кустарнике, крупной пёстрой, как бабочка, пчелы. Приглядевшись, он понял, что это была как раз необыкновенно маленькая птичка, размахивающая с большой частотой, словно насекомое, своими крошечными крылышками.
«Вася, смотри, что это, не знаешь?»
 « Я ещё с детства знаю. Это же колибри. Их здесь полно».
 «А я, видно, напрочь детство забыл. Хотя с этим чудом, если я там и встречался, то совсем шапочно, без глубоких чувств».
В это время вернулся Эфрен и пригласил советских товарищей к администратору. Руководитель предприятия, высокий красавец, был одет, как почти и все работники, уже попавшиеся в поле зрения Иванова, в том числе и в Эмпресе, не исключая самого Нико Торреса, крайне скромно, в простенькую хлопчато - бумажную робу китайского производства. Однако сидела она на нём, как лучшие костюмы Лондона. А вместе с сигарой, бакенбардами и высокими военного образца ботинками, в которые были аккуратно заправлены брюки, директор выглядел как настоящий любимиц женщин из американских фильмов.
«Марио Пидора», - представился он, одарив вошедших мягкой, несколько контрастирующий с суровым мужским обликом, но очень дружественной и по – женски обворожительной улыбкой. Сказав несколько обязательных слов в качестве приветствия, директор затем чётко изложил своё видение ряда  важных хозяйственных вопросов предприятия, а в заключение предложил: « Я думаю, надо продолжить традиции советских специалистов и сохранить их рабочее место в кабинете мастеров ремонтного цеха. Это не только хорошо для нас, потому что там возникает больше всего проблем, но и для вас. Начальник прекрасно владеет русским языком, а, как я понимаю, в первое время без такой помощи будет не легко».
Иванов чуть не брякнул в силу врождённой откровенности слова Василия Ивановича о том, что без переводчика он работать не собирается.  Но уже выросший в нём за неделю международных связей зародыш дипломата вовремя схватил двумя руками предательский язык. Молодого советского бюрократа, то есть недавнего  хозяина стола, да ещё и кабинета в придачу, конечно смутила перспектива работать мозгами среди шумного коллектива мастеров. Но и здесь оставалось только подчиниться воле нанимателя. Тем более, что в это время к ним присоединился симпатичный, сияющий, немножко полноватый и смугловатый Вильям Родригес, тот самый знаток русского языка, о котором шла речь, и с ходу с небольшой корявостью, но очень осмысленно взял на себя роль переводчика.
Обрадованный Помяло вспомнил о необходимости срочно вернуться к своим лэповцам, попросил Вильяма отвезти нового подопечного после работы в магазин, а потом в школу испанского языка, посоветовал Владимиру ножки стола, на котором будет лежать запас продуктов, поставить в консервные банки с водой: эти маленькие бандиты вроде бы ещё не научились плавать, откланялся и умчался с Эфреном в город. А немножко обиженный безысходностью трудовых обстоятельств Иванов поплёлся за Вильямом начинать новый участочек своей биографии.

                ___ ,, ___
 «Владимир,- Вильям впервые произнёс имя с ударением на последнем слоге, что закрепилось за его хозяином на весь кубинский период,- Давайте сразу пойдём посмотрим электростанцию. Для специалиста это - самое главное».
Получив согласие, он бодро зашагал по направлению к главному корпусу. Следуя за ним, Иванов успел заметить необычную для московского климата открытую компоновку котельного отделения, а также чистоту, которая бросалась в глаза, демонстрируя любовь персонала к своей кормилице.
Перед входом в машинный зал им навстречу попался моложавый мужичок, с хитрецой поглядывающий на вновь прибывшего « совьетико». Вильям представил: «Это Соса, наш самый главный специалист: крановщик. Он немножко тоже знает русский язык». Потом потихоньку шепнул: «Вы спросите его, что он делает». 
Не почувствовав подвоха,  Владимир наивно повторил: «Соса, что вы делаете?» Ответ не заставил себя долго ждать. Крановщик выпалил хорошо заученную фразу: «Хуэм гручи околачу». Довольный удачным розыгрышем, Вильям загоготал громким гортанным смехом, а смущённый автор дурацкого вопроса начал пытаться исправить ситуацию: «Соса, так не надо говорить. Это - плохое слово».
Вместо перевода, с трудом прерывающий волны хохота шутник, сам пытался дать некоторые пояснения: «Он по-русски больше ничего не понимает. Не знает Соса и что такое груши. Они не растут у нас на Кубе. А так отвечать его научил ваш руководитель ремонтников. Вы знаете, что во время ремонтов всем нужен кран: и электрикам, и всяким специалистам по вспомогательному оборудованию. Они видят, что крановщик свободен и стандартно спрашивают, чем он занимается, чтобы использовать для своих нужд. Но командует им только турбинист. Один из таких начальников и обучил Сосу матершине, чтобы больше ни у кого не возникало желание  вопросы задавать».
Вильям издал ещё несколько затихающих аккордов смеха, вытер невольно набежавшие слёзы радости и повёл Иванова вглубь главного корпуса. Привычный тяжёлый гул работающих агрегатов обхватил очередную жертву и начал пытаться раздавить барабанные перепонки. Как только они поднялись на площадку обслуживания, на помощь звуковому вампиру выступила ещё и вибрация, вытрясающая душу. Где-то вырывались струйки пара, просачивалась вода, на отдельных переходах ударяли в лицо осязаемые потоки жара.
Знакомая, родная атмосфера, хотя и принявшая теперь в сознании статус международной. В ней каждый профессиональный работник электростанции чувствовал себя, как рыба в воде. А для начальников его уровня это была особая возвышенная симфония, означавшая, что всё идёт нормально. Иванов вспомнил, как однажды ему поручили сопровождать по предприятию известного журналиста, и тот, попав в это пекло, воскликнул: «Да здесь не только работать нельзя! Здесь заканчивается область существования земных  белковых тел!» А когда ещё и увидел страшные надписи: «Стой, убьёт!», «Не влезай, убьет!», «Опасно для жизни!», «Водород, взрывоопасно!», то почти бегом рванул обратно к дверям и попросил в тихом кабинете рассказать, о звуках, шумах и запахах, наполняющих производственную зону.
Так приятно было вновь окунуться в этот шумный омут, а ведь и не был в нём  всего лишь месяц. Действительно, без него чувствуешь себя, как, наверное, какой- нибудь окунишко без воды, пусть и насквозь грязной, пропахшей мазутом. Владимир вспомнил, что накануне отъезда он получил от учёных результаты исследования загрязнения Москва - реки, которая почти всем своим стоком прокачивалась через его бывшую ТЭЦ для обеспечения технологического процесса. К его удивлению, на первом месте среди взвесей стояли волосы. Дальше шёл ил, листва, ветошь и презервативы. Теперь его вряд ли потянет купаться там даже в самый жаркий день.
Не очень приятные воспоминания к счастью прервал голос Вильяма, пробившийся сквозь плотную стену индустриальных децибел: «Посмотрите, какое удобное переносное рабочее место ремонтника. Правда, хорошо! Это нам ваш мастер Сёмкин сделал. Очень здорово». Начальник цеха радовался удачному решению, как маленький ребёнок понравившейся игрушке. На его широких скулах, пухлых губах, во влажных чёрных глазах носились весёлыми волнами неподдельное ликование и восторг. Он буквально запрыгал от радости, когда им попался стенд для инструментов, не только мастерски, но и художественно, красочно оформленный тем же Сёмкиным.
Образ кубинца, как наивного, бесхитростно улыбающегося большого ребёнка, эскизно изображённый в памяти Иванова в первый же день общения с Вильямом, будет затем уточняться всякими деталями, раскрашиваться различными цветами и оттенками, иногда усложняться трудными обстоятельствами, но в основе своей останется незыблемым навсегда.  И это не только дань первому впечатлению о человеке, которое чаще всего оказывается самым точным. Такой он и на самом деле, этот открытый дружелюбный весёлый народ, способный вместе с тем быть и бесстрашным, и беспощадным в борьбе за свободу!
Гостеприимный хозяин продолжал знакомить со своим хозяйством. Не раз ещё прозвучала и ставшая крылатой фраза: «Это Сёмкин сделал». Казалось, что Вильям не просто произносил её с благодарностью, а и  с  гордостью за свою дружбу с таким способным специалистом, несмотря на то, что совместная их работа закончилась достаточно давно, уже больше трёх лет назад. Это чувство удесятеренным резонансом отозвалось в душе Иванова. Ему обязательно захотелось по возвращению в Москву отыскать этого Сёмкина и рассказать и ему, и его товарищам о той тёплой памяти, которую оставили они своим хорошим трудом у друзей в другом полушарии земли. А ещё где – то в тайниках души тихо подумалось: «Как было бы хорошо, если бы и о тебе когда – нибудь с такой же благодарностью сказали: «Это Владимир сделал!» Перед отъездом на Родине ему приходилось говорить на эту тему с разными людьми. Среди них были и такие, которые имели твёрдое мнение: «Нечего другим помогать за свой счёт. Сами не так уж богато живём». Но если бы они могли видеть огоньки искренней благодарности в дружеских глазах, многое решалось бы по-другому.
                ___ ,, ___

День пронёсся, как падающая звезда: ярко и стремительно. Столько информации, знакомств с новыми людьми, их добрых пожеланий. Хотелось, чтобы этот праздник длился как можно дольше, но Вильям чётко указал на часы и они помчались в магазин за очередной порцией запаса продуктов вместо безжалостно испорченных муравьями. С помощью нового переводчика Владимир не только чуть-чуть дополнил свои скудные знания о названиях товаров, но и узнал много интересного о них. Например, оказалось, что банан бывает не только сладким, но и безвкусным, что не мешает ему быть одним из любимых блюд кубинцев, но только в жареном виде. Он так и назывался по-испански: кухонный банан.
Затем, быстро разгрузив покупки, братья по классу рванули в центр города, где располагалась и школа иностранных языков. До начала занятий оставалось время, которое решили использовать для небольшой экскурсии. Начали с двери, над которой сияла красочная вывеска: «Касса де тии». «Видишь, как просто, - давал пояснения очередной гид,- у вас тоже есть слово «касса», поэтому его легко запомнить, хотя обозначает оно у нас «дом». А «тии» - международное слово. Это - чай. Так что я приглашаю тебя в «Дом чая» немножко освежиться. Согласен?»
Иванов покорно подчинился, не представляя, что интересного может быть в таком незамысловатом заведении. Выпьют чашку чая из самовара, потеряют время и всё. В этой жаре было бы действительно не плохо почувствовать на губах прохладу кружки хорошего пива, а то горячий чай. Однако в простом чаще всего и находишь что - нибудь неизведанное, новое. Поэтому никогда не стоит отказываться заглянуть чуть глубже в давно открытую, или даже в полностью известную вещь, но выполненную другим мастером, в другой стороне.
Такой находкой оказался и этот чайный домик. Уютный, словно любимый диван, он был наполнен лёгким, как запах розы, будоражащим ароматом этого волшебного напитка. В меню предлагался чай, казалось, со всех уголков планеты. Мало того, были разнообразные варианты сочетания их с различными винами, коньяками, ромом и уж совсем невообразимые чаи с перцем, солью и другими приправами.
«Что наши деятели не могут перенять такой чудесный опыт. А то всё борются за культуру питья, а в конце концов заканчивается компания и продолжают распивать из горлышка на троих в занюханном туалете, - рассуждал Иванов после третьей чашки чая,- И дёшево, и сердито. И любишь себя больше».
Следующим объектом осмотра стала центральная площадь Сеспедес, строго обрамлённая двухэтажными старинными зданиями. Среди них оказался и самый первый на Кубе дом испанского конкистадора Веласкеса, построенный им в самом начале ХУ1 века, в котором теперь размещался музей.
Сразу в голову полезли смутные воспоминания исторических миниатюр, почерпнутых из различных разноплановых источников. Калумб случайно открывает Америку, встретив на своём пути в Индию красивый остров Кубу. Его соотечественники решают, что там можно хорошо прибарахлиться, тем более, что местное население вооружено лишь луками и стрелами, да и наивно, как все добрые племена. Теперь уже набивать  бочки  золотом прибывает команда во главе с этим самым Веласкесом, безжалостным воином и коварным завоевателем.
Он строит дом в Сантьяго, или как там тогда называлась эта местность, и с него начались все беды человечества, сначала в Новом, а потом и в Старом свете. Здесь разрабатывались фашистские планы геноцида местного населения, хотя в душах, в  генах этих древних народов хранилась информация об уроках пришельцев, позволившая вырастить на другом конце континента величайшую цивилизацию инков. Отсюда зараза порабощения поползла по новому континенту, уничтожая на своём пути всё живое, самобытное и гениальное, каковым является любой сын Божий. А теперь, превратившись в ужасного монстра, потомки конкистадоров пытаются поглотить или превратить в рабов для собственного блага всё остальное человечество.
Можно было долго ещё будоражить мозги сбором информации о тех, не столь уж далёких временах, но звонкий голос сопровождающего вернул в реальность: «Вы в школу опоздаете. Надо уходить. Мы сюда ещё вернёмся».
                ___ ,, ___
___ . ___
Вновь обретённые друзья, пересекая площадь, встретились с негритянкой, которая держала за ручки двух странных близнецов, бледнотёмненьких и с рыжеватыми волосиками. Владимир удивлённо оглянулся вслед удаляющемуся семейству: « Первый раз таких необычных негритят вижу. Вероятно, природа потрудилась?»
«Да нет. Это Сёмкин сделал», - Вильям произнёс кромольные слова так спокойно и обыденно, как будто продолжал экскурсию по предприятию.
«Ты что. Он что, их бросил? Он же, наверное, был коммунистом и не мог так поступить с детьми. Да и вообще, русский мужчина за границей такое никогда себе не позволит»
«Перед  нашими мучачами, девушками по-вашему, не только русский коммунист, но скульптура главного руководителя компартии устоять не сможет. Вы видели, какие они красивые? А как они умеют любить. У нас очень много ****ёжек, профессиональных жриц любви. Наш народ жил при капиталистах очень плохо, очень бедно. Была большая детская смертность. Поэтому в семьях было иногда много детей. А работы нет. Мужчины устраивались на сезонные работы, связанные с сахарным тростником. А женщины были обузой для семьи, хотя на Кубе они очень красивые и страстные.
Это быстро заметили американцы и сделали нашу страну своим публичным домом. И семья была счастлива, если дочь находила себе пусть такую, не очень почётную работу.  Постепенно с этим все смирились, изменилось отношение к проституткам. Перед революцией только официально их насчитывалось более 15 тысяч. А здесь в Сантъяго, крупном портовом городе, каждая незамужняя женщина пыталась перехватить клиента. Вы видели во многих входных дверях открывающуюся верхнюю половину. Они высовывались из этих окошек и заманивали прохожих, в первую очередь иностранных матросов, своими прелестями. Была очень большая конкуренция, очень. Я помню, что цены падали до 50 сентаво, копеек, так у вас.
После революции народное правительство взялось перевоспитывать падших сестёр. Вы видели небольшой полуостров по дороге на станцию и на нём замок. В этом здании под охраной они как – раз и возвращались к праведной жизни. Их не осуждали, а временно туда направляли принудительно заниматься обычным полезным трудом. Они шили рабочие рукавицы и всякие другие вещи. Но так быстро откровенное желание нравиться мужчинам, уметь себя показать в лучшем виде, из характера вытравить невозможно. Природное кокетство, сексуальность остаются главными чертами кубинских красавиц. Вот и не могут устоять наши гости, в том числе и ваши земляки перед настоящей красотой.
С другой стороны, и наши девушки не очень требовательны и не умеют притворяться. Им нравятся добрые русские, они легко влюбляются и даже родят от них детей. Здесь вот был один специалист из СССР по крупным строительным конструкциям: трубе, фундаментам, каналам. Такие объекты сооружаются не один год. А когда он закончил контракт и улетал, то пригласил проводить его в аэропорт всех своих кубинских подруг. Пришло пять мучач с одним, а то и двумя детьми каждая. И никто из них не ревновал к другой. Все мирно плакали, переживая расставание, и не имели претензий  к папе. Вы всё ещё сами узнаете. А пока скорее надо бежать на занятия».
                ___ ,, ___

Интересно, что школа носила звонкое имя Владимира Маяковского. Впоследствии  за два года учёбы в ней Иванов так и не понял, почему кубинцы отдали предпочтение нашему поэту, да ещё с такой непонятной для них манерой написания чеканного, словно солдатские марши, стиха. Но всё равно было очень приятно за отчизну.
Здание школы представляло собой с точки зрения архитектуры крупный двухэтажный прямоугольник с открытой забетонированной баскетбольной площадкой посередине. Входы многочисленных аудиторий располагались прямо по соседству со спортивной ареной, или на террасе второго этажа. Занятия начались, и из многих приоткрытых дверей доносились все основные языки мира, включая японский и китайский.
Вильям быстро с помощью администратора пристроил своего подопечного в тот класс, где изучение испанского языка шло всего с начала года, и где он был ещё в состоянии  догнать быстро набирающих знания учеников. Тем более, что в нём обучалась супруга Александра Жданова, Мария, и он мог бы попросить её взять шефство над новичком.
«Профессора Гладис»,- ткнула в себя пальцем приветливо улыбающаяся учительница и показала смущённому Владимиру на свободный стул. Потом она что-то быстро сказала, и класс покорно продекламировал за ней хором уже знакомое пришедшему: «Буэнос тардес!» Совсем растерявшийся Иванов пролепетал по- русски: «Добрый вечер», - но преподавателя это не удовлетворило. Она заставила его вслед за учениками повторить испанский вариант приветствия и только тогда продолжила занятия.
Сидевшая рядом женщина средних лет с низким грудным голосом скромно прошептала: «Я - Маша Жданова. Заняла Вам место рядом, чтобы помочь освоиться. У нас на уроках не разговаривают, а потом я всё объясню. Пока внимательно слушайте и повторяйте за учителем всё, что можете».
Испанский - был третьим иностранным языком в жизни Иванова, которые он пытался освоить, не считая тех самых руководящего и матерного. Немецкий он изучал больше десяти лет в школе и институте. А самый первый урок ему преподала его ровесница, пятилетняя дочь ссыльного немца Поволжья в далёкой деревушке под Омском, во время эвакуации семьи в 1941 году от тех же немцев. Картавя, девчушка с упоением декламировала: «Стол - тыш, рыба - фиш, маслобойка - бутер фас, что – такое - вас из дас». Эти слова были практически единственной памятью от языка который, не будь Сталина, мог стать главным, как для него, так  и для всех народов мира.
Затем на двухгодичных курсах Мосгороно, куда Владимир попал после окончания института от нечего делать, но, главное, под нажимом воли супруги, имеющей врожденную любовь к словесности на любом наречии, его учили спикать по- английски. После их завершения для закрепления нажитого багажа знаний он поработал немножко в академическом реферативном журнале. Такая практика оказалась достаточно полезной. Ведь приходилось очень чётко переводить громадный материал, чтобы понять его суть и изложить её в нескольких строчках. Кроме того, она давала и материальное возмещение. Кинокамера, с помощью которой Иванов собирался запечатлеть для друзей неизведанную жизнь далёкой страны, была куплена как - раз на деньги, полученные за рефераты.
Интересно, что улов в бредне мозга в виде застрявших там надолго английских слов всего за два года оказался более богатым, чем десятилетний в немецких водах в школе и институте. Супругов привлекали даже в качестве вроде бы случайных посетителей кафе для беседы с американскими экскурсантами. Правда, после того, как, вопреки инструктажу, они не выдержали и выдали очередной американке всё, что думали по поводу варварского вторжения их вояк в далёкий для них Вьетнам, а та в ответ заплакала по погибшему там родственнику, эти приглашения прекратились. Но язык успел немножко зацепиться, как обрывки парашюта на дереве. Настолько, что позволил ему сдать кандидатский минимум на пятёрку и уверенно писать в анкетах: «Могу читать и объясниться на английском».
Забегая вперёд, можно сказать, что методы преподавания в школе имени советского поэта Маяковского, основанные на механическом многократном повторении новых слов, становящихся после этого активными и во сне, оказались самыми эффективными. Конечно, ещё большую роль в освоении языка сыграло непрерывное вынужденное жизнеобеспечивающее общение с испано - говорящим окружением. Как бы то не было, но уже через год, когда, наконец, прибыл обещанный Василием Ивановичем переводчик, Владимир нуждался в нём только, может быть, в части партнёра, с кем, по народной традиции, можно было чокнуться при распитии спиртных напитков, и для изнурительного перевода больших письменных текстов его пожеланий руководству электростанции и Эмпресы. 
Звонок об окончании уроков прервал все эти размышления о прошлом и будущем. На улице уже вовсю господствовала чёрная тропическая ночь. Путеводные звёзды Западного полушария он знал не настолько хорошо, чтобы добраться до дома. Выручила любезная Маша. С её помощью они быстро вышли на соседнюю улицу, к нужной остановке автобуса. Ожидая его, Владимир с риском для жизни познакомился ещё с одной особенностью города. Дело в том, что год назад кубинское правительство приобрело для густонаселённого и низенького, а поэтому широко раскинувшегося Сантъяго сто японских автобусов фирмы «Нино».
Сверхкамфортабельные и скоростные, они с трудом вписывались в узенькие улочки старых кварталов. Но лихие водители не обращали на это особого внимания и редко сбавляли скорость даже в самых тесных местах. Спасало  лишь чутьё зодчих, которые ещё в прошлые века предвидели ужасы прогресса и предусмотрели углубления для дверных проёмов. Только в них можно было втиснуть слегка уже выходящее из стандартных границ тело и почувствовать себя в безопасности от проносящихся, словно метеоры, в нескольких сантиметров от носа японских громадин. Этому его тоже научила заботливая Маша.

                ___ ,, ___

Следующий трудовой день прошел ещё более насыщенно. Вернулся из командировки в Гавану мощный мулат Луис Лахейре, начальник производственно - технического отдела, в какой- то мере выполняющий часть объединительных функций главного инженера электростанции. В этом смысле он должен был стать основным деловым партнёром Владимира. Поэтому хотелось быстрей поближе узнать этого на вид сурового и очень замкнутого в себе человека. Однако средства для такой сложной операции были крайне скудными. Всё опять упиралось в языковый барьер, созданный Богом в наказание людей за возведение Вавилонской башни, посягнувшей на близость к небесам. Окончивший американский университет, Луис, безусловно, владел английским языком в совершенстве, но с его ужасной заокеанской спецификой.  Познания Иванова были куда скромнее. Кроме того, как и полагалось в нашей высокообразованной стране, он консервировал их  в своей голове не в виде испорченного сленга, а в непорочной чистоте времён Шекспира. Понять этих двух собеседников не только со стороны, но даже внутри диалога было практически невозможно.
К счастью, появился ещё один начальник: из отпуска возвратился Эдвард Мадорьяга, руководитель всех ремонтных подразделений предприятия. Он обучался в институте Чехословакии и познал там, через студенческие связи, а больше через горячо любимых им студенток, частицы русского языка, правда, в основном относящиеся  к любовной романтике и прелестям женского пола. Троица очень хорошо понимала друг друга в безобидных обсуждениях красоты, грациозности кубинских мучач. Но серьёзные производственные вопросы без посторонней помощи не проходили.
А именно с такой «проблемы», как любят говорить кубинцы, применяя весомое в нашем обиходе слово даже к разным житейским мелочам, и началось более тесное их знакомство. После обеденного перерыва Луис попросил вновь собраться в его кабинете и с помощью Вильяма объяснил, что случилась беда с одним из самых крупных вспомогательных механизмов, дымососом котла, без которого продукты сгорания мазута из топки не хотят добровольно уходить в трубу. Этот многотонный агрегат вдруг задрыгался, как паралитик, и был аварийно остановлен. Соответственно в знойной провинции Ориенте начались трудности с электроснабжением, а значит с работой холодильников.
«Мы просим вас, - завершил перевод монолога Лахейры Вильям, - провести балансировку этого ответственного механизма».
«Вот это конец, белые тапочки!»- Владимир даже про себя от волнения не мог сказать что - нибудь вразумительное: «Я же ничего в этом не соображаю. Хорошо знаю электротехнику. Не плохо изучил эксплуатацию всего оборудования электростанции, особенно её экономику. Но такими конкретными мелкими вопросами ремонта я совершенно не владею. Нельзя же быть универсалом во всех мелочах. В общем плане - да, но в таких деталях должны разбираться специалисты. А что, если они меня проверяют и прогонят, как никудышного специалиста. Мой предшественник предупреждал, что ни в коем случае нельзя показать свою некомпетентность. В первый день и так влип!»
Чтобы оттянуть расплату, Иванов безнадёжно пытался отговориться: «Я думаю, что ваши мастера сделают эту работу не хуже меня. Знаете, у нас такой анекдот есть. Учительница спрашивает ученика, почему он вчера не был в школе. Тот отвечает: «Корову на случку водил». «А что, отец не мог?» «Отец, наверное,  мог, но бык лучше». У нас на станции такую работу почти каждый бригадир ремонтников может сделать гораздо квалифицированнее,  чем главный инженер».
Кубинские коллеги скривили рты в улыбках, но создалось впечатление, что либо они ничего не поняли в этом специфическом юморе, либо им вообще было не до смеха.
Тревогу усилил Луис: «Мы знаем высокий класс ваших ремонтников. Они и у нас хорошо выполняли подобные операции во время капитальных ремонтов.  А в остальное время таких проблем не возникало. Я в этих делах ничего не понимаю. Меня в американском университете хорошо научили считать механические процессы. Я даже  могу рассчитать амплитуду тряски дымососа. Но делать что-то руками там не учат. Был у нас мастер, которого мы ставили к вашим специалистам перенимать опыт. Однако он тайно сбежал в США к своим родителям - юристам. Так что одна надежда на вас. Если мы к завтрашнему вечеру не восстановим положение, то придётся закрывать кинотеатры, рестораны, вечерние учебные заведения. За это нас народ и правительство не похвалят. Мы вас очень просим помочь».
Мозг метался в поисках выхода, словно волк, обложенный флажками. Замаячила единственная слабенькая надежда, что в тех восьмидесяти килограммах книг, которые он упаковывал в чемоданы под смех жены и друзей, есть что - нибудь и по этому вопросу. Владимир попросил дать ему на ночь чертежи установки и укатил домой до утра думать.
Действительно, нужный материал нашёлся. Но он был написан таким сухим бюрократическим языком, что представить всё в натуре было не легче, чем по ремесленному детективу совершить убийство или ограбление банка. Всю ночь Иванов пытался выстроить в деталях  порядок работы. Он сбегал на улицу, нашёл там кусок проволоки и изготовил из неё что- то похожее на рекомендованную эталонную скобу. Потом перевернул стол, нагромоздил на него стулья и тумбочку и много раз проделал на этом макете  книжные процедуры. Только когда всё было отработано до автоматизма, он на пару часов позволил себе вздремнуть.
На следующий день ночные навыки пошли в дело. Однако Иванов был удивлён, вероятно, больше других, когда после завершения  всех операций по балансировке, которые он законспектировал и в уме, и на всякий случай на бумаге, эта громадина при первом же опытном пуске  вдруг плавно и покорно вышла на требуемый режим. «Конечно, Бог спас,- шептал про себя победитель,- разве так бывает, чтобы с места и в карьер. Спасибо Тебе, Господи!»
                ___,,___

Вечером три технических  руководителя электростанции пригласили Владимира отметить знакомство и удачно проведённый ремонт в одном из городских ресторанов, благо, что апагон был предотвращён, и они продолжали функционировать. По дороге, сделав небольшой крюк, заскочили в крепость ХУ111 века Эль- Моро, чтобы немножко расширить знания гостя о городе. Она нависла, словно крымское «Ласточкино гнездо», на скале, уходящей крутым обрывом вниз метров на сто, на входе в залив порта. Стратегическое положение бастиона было решающим и непреодолимым, когда слабенькая судовая артиллерия только могла салютовать её мощи. Но, как и всё в жизни, подоблачное величие сокрушается виртуальным богатырём - временем, низводится до шутовского подобия новым великаном, превращается в жалкий шевелящийся и цепляющийся за старые регалии труп, над которым снисходительно не в полный голос смеются пришедшие на смену потомки. И так всё своим чередом.
Правда, до того, как окончательно стать мумией или музеем, многие отживающие объекты, как и люди,  могут передать идущим следом колоссальные сокровища личного опыта, но одновременно и способны наделать много бед, если оторвутся от реальности да ещё получат в руки дубинку власти. Так и эта, защищавшая горожан от бесчисленных пиратов крепость, на склоне лет  переквалифицировалась в зловещую тюрьму.
«Вы посмотрите, Владимир, как интересно! -  Вильям и здесь с детской непосредственностью и восторженностью упоительно рассказывал о достопримечательностях родного города, -  Видите этот люк. Он маскировался, был незаметен. Идешь по площади на прогулке и вдруг проваливаешься в каменную трубу, в которой упакован, будто связанный. Летишь вниз, в море, а там уже акулы поджидают. Говорят, что они до сих пор подплывают к этим местам. Наверное, бабушки их передают внукам, что здесь можно было вкусно поесть».
Экскурсовод заиграл своим необычным гортанным смехом. Казалось, что нос, рот, горло и лёгкие в этот момент превращались у него в известный древний музыкальный инструмент в виде мехов и поющей суженной трубы, и издавали задорную танцевальную мелодию. Под её раскаты Иванов с опаской заглянул вниз, под основание скалы, где столовались страшные хозяева моря. И хотя на этот раз их не было видно, воображение уже само дорисовало кипящую кровавую воду, в которой каждый хотел урвать свой жирный кусок. Да и высота кружила голову так, что захотелось скорее сесть и забыть ликующее чувство танца смерти.
Вероятно, поэтому довольно уютным показался ресторан, похожий больше на громадный сарай, или наш знаменитый манеж. Луис взял на себя роль ведущего и сходу заказал бутылку знаменитого кубинского рома. Уже после первого посещения магазина Владимир, конечно, узнал всё о ценах на этот продукт первой необходимости, и поэтому в силу своей природной зажимистости и любопытства не удержался, чтобы не возразить.
«Ну, зачем так тратиться. Я знаю, что у вас такая бутылка стоит треть всей зарплаты, почти пятьдесят песо, а у нас в магазине для иностранцев всего три. Сказали бы, я купил по дороге. А то детям на молоко не останется.  Мне рассказывали, что у инженеров заработок всего 150- 180 песо. Кстати, почему так мало? Я в первый день потратил в магазине почти половину этой суммы, правда, накупил всего на целый месяц. А от чего вообще зависит ваше благосостояние и сколько получают рабочие? Ведь это всё связано с производительностью труда».
Спокойное лицо Луиса слегка исказилось от саркастической усмешки. Он перекинулся какими - то фразами с Мадорьягой и начал пропускать через Вильяма, как через волшебный аппарат автоматического перевода, давно устоявшиеся ответы: «Все вы «советико» одинаковые, не умеете отдыхать. Хотя тоже есть исключения. Вот здесь на пуске электростанции почти десять лет назад был главным инженером Лев Денисевич. У него был протез: в войну ногу потерял. Но веселился он, как мы, кубинцы. Был случай, когда домой после ресторана возвращались, а он с гитарой, шёл и песни пел. И вдруг останавливается и, почти плача, заявляет: «Ребята, я где-то ногу забыл». Мы ему: «Лев, а идёшь - то ты на чём?» Он подумал и даже заплясал от радости: «Точно! Вот она! Это мне спьяну почудилось». Мы от смеха даже на землю попадали.
Давайте и мы немножко выпьем за знакомство. Вы знаете, что такое «хайбол». Русские пьют чистое вино, а то и спирт, я видел. А у нас принято разбавлять их тонизирующими напитками, такими, как вот этот - «рефреско», кубинское Кока-коло. Так и получается хайболл, хотя раньше чаще всего разводили виски с содовой».
Словно в школьной химической лаборатории, давая основы теории, Луис демонстрировал их применение и на практике. Он налил стакан шипучей воды, а потом очень аккуратно, словно опасаясь сильнодействующего лекарства, капнул туда несколько капель из драгоценной бутылки. Его примеру последовали и остальные собутыльники, в том числе и Владимир, которому не хотелось выделяться среди новых друзей, хотя, если сказать честно, то была скрытая надежда жахнуть полный стакан чистого препарата, чтобы немножко по традиции снять накопившееся за последние дни напряжение.
Ещё во время учёбы в  институте один знакомый медик открыл ему законы здорового образа жизни. Он объяснил, что все болезни, за исключением венерических, определяются состоянием нервной системы. Та, в свою очередь, после сильных потрясений и нагрузок, не восстанавливается даже во сне. Большинство клеток мозга продолжают активно работать. Глубоко их затормозить и заставить отдохнуть способен лишь алкоголь, который в разумных дозах полезен в любом количестве. С тех пор и вошло у него и его друзей в лечебную практику хорошо тормознуться, прежде после  экзаменов в институте, а потом после испытаний, устраиваемых жизнью. Было немного обидно, что пока жаждущая душа остаётся без лекарств. Их хайбол, как мёртвому припарки. Кстати, не верилось, что здоровый мужик, хорошо знакомый ему главный инженер одной из московских электростанций, Денисевич, смог так напрочь отключиться до потери ноги от простой газировки.
Между тем Луис, не обращая внимания на уход иностранного гостя внутрь своих мыслей, продолжал нелёгкий философский монолог: « Особенно в последние годы всех русских всё больше интересуют деньги, работа, производственные проблемы, даже во время отдыха. Кубинцы за столом никогда не говорят о делах. А уж в холостяцких застольях единственная тема - женщины. Вы же какие - то все встревоженные, озабоченные. Мы очень внимательно изучаем ваш опыт строительства социализма. Он для нас бесценный. Многое вы прошли вслепую, а мы идём по дороге, проложенной вами в тяжёлых битвах, по телам погибших товарищей.
Очень много наших специалистов побывало в вашей стране и не один раз. Мы изучали оборудование, которое потом приобрели для «Ренте», знакомились с людьми, с образом их жизни. И вот в последнее время всё больше с тревогой замечаем, что в Советском Союзе настолько привыкли к замечательным завоеваниям ваших дедов и отцов в достижении социальной справедливости в обществе, в приближении к реализации великих демократических лозунгов о равенстве и братстве, что они стали для вас такими же обыденными, как золотые унитазы для королевских персон».
Владимир попытался что – то сказать, но его русский дошел до ушей оратора не более понятно, чем шум проезжающего автомобиля. Тем не менее, Луис отверг и эту жалкую попытку дискуссии.
«Вы задали мне очень сложный вопрос, и пока мы не вернулись к вечной теме о прекрасном, я бы хотел изложить нашу позицию по нему. Так и вам будет легче в дальнейшем нас понимать и взаимодействовать.
Ну, я продолжу. Скажите, что ещё надо советским людям, чтобы сказать: «Мы живём при коммунизме»? У каждого есть работа, дешёвое жильё и пища, бесплатный доступ к медицине и образованию. О такой жизни пока только безнадёжно мечтает большинство населения мира. Вы можете что - нибудь возразить?»
Пытаясь сохранить достоинство, Иванов отреагировал мгновенно, не задумываясь: «Да у нас тысячи нерешенных вопросов. Кому надо жилищные условия улучшить, кто хочет автомашину приобрести. Да о чём речь. Каждому что - то надо».
«Вот это и пугает. Предыдущее мужественное поколение советских людей хорошо удобрило, вспахало и засеяло поле жизни, защитило его в битве с врагом, предоставив каждому зёрнышку равные условия для счастливого развития. Однако выросшая в этих тепличных условиях смена не только, к сожалению, сохранила в своём наследстве  и эгоизм, и стяжательство, и мещанство, но и под воздействием непонятных стимулов довольно бурно их развивает. Многие молодые побеги начинают вытягивать из - под своих соседей питательные вещества, привлекать незаконными методами опыляющих бабочек, жить выше нормальных потребностей, обрекая на прозябание остальных. А государство не нашло эффективного  способа унять ненужные стремления, ненавязчиво направить их на более высокие цели. Я не прав?»
«Вы знаете, Луис, во многом вы, как ни странно, правы. Странно потому, что вы чётче издалека сформулировали наши трудности, чем порою мы у себя дома. Честно говоря, многие пороки,  которые вы упомянули,  настолько ползуче, незаметно вошли в жизнь, что я лично над ними даже не задумывался, просто не замечал. Занимался увлечённо своими техническими проблемами и только сейчас понял, что они действительно укоренились в нашей жизни. Но почему вы уделяете этим вопросам такое пристальное внимание? Ведь пока у вас совсем другие задачи».
 «В этом «пока» и суть проблемы. Мы уверены, что с вашей помощью построим основы коммунизма, хорошей жизни. Но как подойти к этому рубежу в другом качестве, с другими идеалами. Сегодня наше общество в отличной форме. Мы действительно ощущаем единство, братство и это придаёт нам несокрушимые силы. Вы спрашиваете, почему у рабочего зарплата почти, как у инженера. Но скажите, чем труд сварщика, ликвидирующего аварию внутри ещё горячего котла, или дежурного по щиту, обеспечивающего надёжное электроснабжение госпиталя в ночное время, менее важен и сложен, чем мои, пусть и требующие долгой предварительной учёбы, инженерные расчёты. Я имею итак преимущества за счёт хороших, более лёгких условий труда, в кабинете, с кондиционером. За что же мне ещё и платить намного больше? А вы об этом спрашиваете. Значит у вас какие - то сомнения. Это и тревожит».
Разговор безнадёжно затягивался. Мадарьяга, не в силах убрать с лица врождённую скромную улыбку, с тоской посматривал по соседним столикам, думая о несбывшихся возможностях потанцевать с одной из прекрасных соседок. Не помогла и очередная порция хайбола в честь будущей успешной совместной работы. Тем более, что волевой Лахейре был полон желания закончить свой душевный стриптиз, который давался ему очень нелегко.
«Я, как дипломированный инженер, живу сейчас материально намного хуже, чем до революции. Но таких, как я, несколько тысяч. А миллионы простых кубинцев, рабочих и крестьян, поднялись с колен, почувствовали себя людьми. Поэтому и я счастлив, а это главное в жизни. Как нас учила религия: «Возлюби ближнего, как самого себя». Вот главная заповедь теперь уже истинного коммуниста. И это не просто слова. Ни один глубоко честный и сопереживающий сердцем человек никогда не будет чувствовать себя комфортно, если знает, что где – то рядом стонут от страшного гнёта его братья по крови. Вы увидите, какую бедность оставили нам янки. Правда, за десять лет после революции многое ушло в историю, несмотря на их изуверскую экономическую блокаду. Но ещё стоят кое – где жалкие хижины из «гуано» - листьев королевской пальмы. Мы ходим в бедненьких одеждах, потому что экономику развивали однобоко и совсем не для удовлетворения нужд собственного народа. Но это всё терпимо.
Хуже, когда мы наблюдаем, как у вас в стране, у нашего старшего брата, вместо социализма начинает произрастать сосиолизм. «Сосио» - по-испански  означает «близкий друг», «приятель», «кореш» по - вашему. Нам кажется, что вместе с проявлением опасных тенденций обогащения, в советском обществе всё больше берут верх приятельские, а не деловые отношения. Ты – мне, я – тебе! Мы знаем это и на своём примере. Не секрет, что часто к нам присылают ваших специалистов, мягко говоря, не того профиля, но имеющих, как у вас говорят, большую мохнатую начальственную руку, позволяющую им попасть за рубеж и  хорошо заработать».
«Мне кажется, вы исхлестали нас чересчур, незаслуженно сурово. Ведь не так уж и богато живёт советский народ: скромно одет, не голодает и всё. А в то же время мы безвозмездно оказываем большую помощь очень многим странам, чтобы они могли встать на ноги, фактически освободиться от колониальной зависимости. Это же факт, и вы его знаете не по - наслышке».
«Кубинцы очень благодарны вам за поддержку. Вы сами это почувствуете. Но я говорю о другом: о знамени, об идеале, о будущем. Без них народ слеп. И нам бы очень хотелось видеть в качестве путеводной звезды Советский Союз. Вы первыми решили массу проблем на трудном пути к истиной свободе человека. И поэтому нам особенно больно замечать, что сейчас вы по зёрнышку теряете свои завоевания и, прежде всего, главное из них: твёрдую уверенность каждого гражданина в том, что только он есть подлинный  хозяин страны. Это чувство является основным предметом гордости и движущей силой сейчас для наших людей, было оно таким и для советского народа до начала шестидесятых годов. Но сейчас, как нам видится со стороны, оно постепенно тускнеет, растворяется в суете и мелочах, зарывается вглубь бюрократами и мещанами.
Наш героический Че Гевара провёл довольно долгое время в СССР и Китае, изучил и прочувствовал политическую атмосферу этих стран и был глубоко опечален постепенным отходом не только правительств, но и морали их населения от социалистических принципов развития. Особенно страшно, что на словах все  были за социализм, а на деле довольно откровенно действовали вразрез с его великими принципами равенства и братства, уступая зловонной жажде наживы.  Он написал об этом эмоциональное письмо вашему Политбюро, но советские лидеры побоялись публично поспорить с ним по его замечаниям. А зря. Ещё осталось немного времени исправить допущенные просчёты. Но скоро будет поздно. Такой вывод сделал наш великий революционер, погибший в борьбе за свободу порабощённых.
Друзья! - извиняющимся тоном завершил свой монолог Лохейре, - Я испортил сегодня вам вечер дискуссиями на политические темы и прошу меня простить. Мне ассистировал в этом наш советский товарищ, и я думаю, что он тоже следующий раз будет поднимать такие сложные вопросы не в ресторане, а в другой обстановке. А пока я предлагаю выпить последний тост за великую дружбу наших стран!»
Пришёл официант, достал обычную школьную линейку и определил, что они вчетвером откапали за весь вечер в свои хайболы всего два сантиметра рома. За них он и взял небольшую плату к радости Владимира, у которого итак было слишком много оснований для бессонной ночи. «Вот ещё один крепкий щелчок по гордо вздёрнутому носу моей Родины, - думал он, ворочаясь под душным москитером, - дома нащёлкали неприглядными фактами будь здоров, а здесь и вообще друзья - нахлебники продолжают лупить. Вот она чёрная неблагодарность. А если они правы? Может быть, мы действительно медленно сползаем вниз, а не карабкаемся вверх, как себе внушаем или как нам кажется. Жаль я не политик и не философ и вряд ли смогу разобраться в этом жизненно важном вопросе. Но он заслуживает того, чтобы поломать над ним голову. А пока спать. Утро вечера мудренее».
                ___ ,, ___      

  После такого бурного начала кубинского периода жизни последующие дни показались чересчур спокойными и серыми. Несмотря на то, что каждый из них не проходил без каких- либо открытий или знакомств, всё стало казаться закономерным,  неизбежным, предусмотренным кем-то свыше. По-другому вроде бы и не должно было быть при такой резкой смене полюсов. На время ушли под слой новых впечатлений не только проблемы родной страны, но даже оставшиеся там близкие люди. В голове сверкал разноцветным салютом калейдоскоп неизведанного.
Уже в первую ночь допоздна не стихал невероятный гвалт детей на улице. Казалось, что ты пытаешься заснуть посередине большой стаи птиц, и они кричат, недовольные таким нахальным вторжением и поведением. Сразу пришлось узнать, что стёкла на окнах домов здесь не положены, а деревянные жалюзи не настолько плотны, чтобы сдержать высокие ноты детского речитатива. Детей было больше, чем много, особенно чёрной расцветки. Покуривая на балконе, Владимир не раз наблюдал, как негритянка, словно курица, гордо шествует среди пяти - шести прижимающихся к ней ребятишек, ещё одного несёт на руках, а под платьем топорщится очередной кандидат в члены семьи.
Окна в каждой квартире обязательно располагались с двух противоположных сторон для создания сквознячка. Эта придумка архитектора выручала в душные штилевые дни лучше, чем кондиционеры в бывших американских вилах. Но зато галдёж детской площадки часто сталкивался посредине квартиры с потусторонними криками, а чтобы было понятней, несущимися из маленького скверика с другой  стороны дома, в котором в ящике находился общественный телевизор. Кубинцы, эти взрослые дети очень любят бейсбол или пилоту, как они его называют, собираются наблюдать толпой за ходом игры и реагируют на её  перипетии бурно и громко.
В один из первых дней Иванова пригласили в советское консульство для записи в книгу учёта. Он совсем не понимал предназначение такого учреждения, но будучи законопослушным, как все советские люди за рубежом, немедленно явился по высочайшему зову. Консул Аветик Бадалян, солидный пожилой армянин, зорко не моргая долго глядел ему в глаза, как будто старался прочитать укрывшуюся в их глубине истину. Потом он заверил, что его заведение будет и впредь несгибаемо стоять на страже, защищая права  советских граждан за рубежом.
После его тёплых рукопожатий Владимир попал в крепкие лапища громадного Александра Крейсарта, секретаря партийной организации колонии советских специалистов. Из коротких предыдущих общений с земляками, обитающими в Сантьяго, он уже знал, что этот голубоглазый вежливый эстонец обладал высшей властью над всеми «совьетико», работающими в провинции Ориенте. Но первая беседа была, естественно, не об этом. Типичным поюще - плавающим прибалтийским наречием партруководитель поинтересовался о жизни, о проблемах, и, главное, какой общественной работой он занимался в Союзе. Иванов поблагодарил за участие в обустройстве, за помощь со стороны членов его группы, а про партийные дела, помня глубокую обиду на работников райкома, соврал, что в этом деле у него опыт только со времён пионерской организации. Это не смутило опытного общественника: « Ничего, мы и для вас найдём интересное занятие». На том, к счастью, встреча и завершилась.
Приятным и полезным во всех отношениях оказалось случайное знакомство с живущим в соседнем доме переводчиком одной из групп Сашей Петровом. Нудное однообразие более года жизни на Кубе, по его словам, просто толкало  в объятия нового собеседника. А здесь ещё и крайне нуждались в его помощи, особенно в части ускорения познания инструмента общения. Поэтому он взялся опекать переданного судьбой в его руки соседа буквально с родительским  рвением высоковозрастной мамаши.
В ближайшую субботу, которая была на Кубе укороченным до обеденного перерыва рабочим днём, новоиспечённые друзья махнули в один из кинотеатров  города. Владимир впервые познакомился с бестолковой системой американского кинопроката без перерывов, когда тебя в темноте проводят на свободное кресло, и ты начинаешь знакомиться с картиной с любой её части. Конечно для западных развлекательных пустышек был на самом деле безразличен момент начала просмотра. Но наши высокохудожественные кинопроизведения, нанизанные, как шашлык, на  шампуры мудрых сюжетов, нравственных постулатов и идейных посылов, смотреть в таком варианте было равно тому, чтобы начинать любовь после оргазма.
Фильм был запутанный, о старом колониальном прошлом, да ещё из испано-говорящей страны Латинской Америки, то есть без титров. Александр и сам мало что в нём понимал, поэтому и почти не переводил. Единственным разнообразием среди сплошной скуки была сцена насилия, где в полумраке всё было показано в полном масштабе. В момент кульминации кто-то из зрителей с завистью произнёс на весь зал: «Ке пинга!» Все засмеялись. Владимир поинтересовался: «Что он там сказал?»
«Вот это пенис!»- Саша тоже хохотал над невольной шуткой.
Домой пошли пешком для освоения дороги. В Сантьяго ещё не полностью были решены транспортные проблемы, и маячила перспектива в один из дней возвращаться из школы своим ходом. Прошли знаменитый фекальный канал, и Иванов узнал его историю. Затем заскочили в маленькое кафе, и выпили по чашечке чая. А при выходе из него увидели грациозную негритянку, опирающуюся одной рукой на столб, что позволяло ей высоко вздыбить мощное, как у кобылицы, бедро. От неожиданного выстрела сочной похоти в холостяцкие чакры Иванов пробормотал что - то невнятное, на что владетельница двойного венерианского торса нежно проворковала: «Ке те кьерос, компаньеро?»
«Саш, что она спрашивает?»- по долгу интеллигентного человека нельзя было допустить, чтобы вопрос, да ещё женщины, да ещё чернокожей, повис в воздухе.
 «Да интересуется, может ты чего - нибудь хочешь. Что ей ответить?»
«Да ничего мне не надо. А она о чём вообще? Что - нибудь продаёт?» - и вдруг до его полукоммунистического сознания достучалась правда жизни. Впервые он увидел женщину вот так открыто предлагающую себя первому встречному. Кровь ударила Иванову в голову, внутри всё заходило горячими волнами. И, оглядываясь по сторонам, он словно преступник зашептал на ухо Петрову: «Пошли скорей. Услышат, ведь выгонят завтра с острова. Надо же. Первый раз в жизни с проституткой связался. Болезней мне ещё не хватало».
«Да никто тебя не выгонит. Кому ты нужен. Наших здесь чекистов нет и в помине, а кубинское начальство, говорят, даже приветствует смешение кровей со здоровыми иностранцами, чтобы оздоровить нацию после американских наркоманов. Заразы здесь тоже осталось мало в результате принудительного обследования и лечения профессиональных жриц любви. Так что всё зависит только от желания. Я могу переводить».
«Ты что, шутишь? Да мне легче застрелиться, чем с незнакомой женщиной вот так сразу и в койку. Да у меня никогда ничего и не получится. Пошли, всё, хватит на сегодня этого кино».
                ___ ,, ___
___ . ___
Следующий день был воскресеньем и Иванов решил  посетить знаменитый кубинский пляж. По договору с руководством его по выходным дням должен был оздоравливать Эфрен, но для первого знакомства он решил не рисковать, так как был наслышан ещё в Союзе о коварстве обитателей морского царства, и  воспользовался приглашением лэповцев совершить коллективную поездку на их автобусе. Согласно инструкции ещё в дороге он начал готовить к бою своё новое подводное ружьё. Оно было гидравлическое, и с помощью насоса Владимир начал поднимать его внутреннее давление до указанной нормы. Однако это оказалось сделать труднее, чем впервые в жизни отбалансировать мощный агрегат. Оружие то выскакивало из рук, то предательски шипело, выпуская его Сизифов труд через предохранительный клапан.
Между тем за окном сменялся совершенно незнакомый, но такой красивый ландшафт, что вообще хотелось бросить эту строптивую игрушку к чёртовой матери. С одной стороны шли скалистые, почти крымские горы. Иногда дорога пронзала их с целью сокращения пути и тогда можно было увидеть внутренние красочные прожилки составляющих их пластов. А спускались горы уже по другую сторону от автобуса к синему, словно специально подкрашенному морю, падая в него каменистыми обрывами, медленно вливаясь закаменевшими потоками лавы или оставляя для жаждущих поваляться полосы жёлтого нежного песка. Иногда дорога петляла по невысоким травянистым склонам, которые целиком были разделены колючей проволокой на загоны для пасущегося скота. Интересно, что на каждой равномерно жующей корове восседал небольшой аист, вероятно персонально прикреплённый к ней природой для более глубокой переработки травы. Других живых существ не было видно, за исключением грифов, которые тоже по законам джунглей восседали недалеко от погибших под колёсами автомобилей кошек или собак, да изредка мелькавших подальше от дороги чёрных больших птиц с длинными хвостами, чем-то напоминавших попугаев.
Владимир обрадовался возможности сосредоточиться на обозрении незнакомых мест, когда смуглый коренастый кубинский парень подсел к нему на сиденье и предложил заняться с ружьём. «Мне кажется, оно очень хорошее, очень. Сегодня мы постреляем много лангустов. Будет большой праздник». Звали его Бенито. Позже Иванов узнал, что строители ЛЭП считали его сотрудником  спецорганов, хотя ничего подозрительного о нём сказать не могли. Он хорошо говорил по-русски, периодически появлялся на объектах или ездил с ними в турпоездки, а потом надолго исчезал и часто объяснял это командировками в Союз.
Группа выбрала на сегодняшний день пляж Калитон Бланка, один из лучших вблизи города с точки зрения обустройства, красоты и удобства контролировать поведение детей. По приезду новый кубинский знакомый сразу незаметно исчез, и Владимир занялся нормальным пляжным меню, в котором купание сочеталось с неторопливой лёгкой беседой. Если учесть, что собеседником был приятный во всех отношениях и такой же всесторонне знающий Александр Жданов, да ещё предложивший немножко отметить новоселье на пляже, то можно представить, как ласково и прекрасно проплывало над ними время.
«Жаль, что ты приехал в середине зимы. Сейчас не так комфортно, прохладно. Многие кубинцы в такой холод совсем на пляж не выезжают. Сейчас здесь народу намного меньше, чем летом».
«Да ты что, Саша. Побойся Бога. Сегодня жарче, чем в разгар лета в Крыму. Как бы не обгореть с непривычки».
«Это вероятно так, но через год ты сам почувствуешь разницу температур. Меня вот тоже уже меньше тянет зимой в воду, чем в прошлом сезоне. Всё познаётся в сравнении».
В этот момент над безмятежно кайфующими болтунами внезапно возник, словно коршун, упругий Бенито: «Владимир, давай скорее с ружьём за мной. Лангуста нашёл. Он ждать не будет»
Иванов, схватив на ходу ружьё и трубку с маской,   рванул за разведчиком в резиновых шлёпанцах, думая только о предстоящей добыче. Обогнув почти бегом пляж, охотники осторожно спустились по разрушенной на крупные куски скале в воду и начали с опаской пробираться между награмождениями камней, во многих местах покрытых чёрными колониями морских ежей. Проводник успел предупредить, что радости от соприкосновения с этими на вид преспокойными существами, будет гораздо меньше, чем печали. Зайдя примерно по грудь в воду, Бенито подозвал к себе стрелка, одел маску, приказал делать, как он, и опустил голову в воду. Там он чётко указал рукой на расщелину в скале, и Владимир увидел торчащие из неё громадные, подобные щупальцам осьминога, усы. Вынырнув, наводчик зловещим шепотом приказал: «Стреляйте!»
Подавляя рвущийся наружу сворой борзых охотничий азарт, Владимир спокойно, будто на занятиях в тире, прицелился  и плавно спустил курок. К его удивлению, гарпун, словно в замедленном кино, выполз с усилием из дула и колом пошёл на дно. Наблюдавший со стороны егерь досадливо махнул рукой, выругался по-испански и, не переводя  по привычке выданное сгоряча, резко скомандовал: «Скорее стреляйте снова. Уйдёт».
Оказалось, загнать гарпун внутрь было гораздо сложнее всех остальных подготовительных операций. От упирающегося в грудь приклада разливалась режущая боль, мышцы рук натянулись до судорог, от напряжения, казалось, что тело даже в воде покрылось потом. Наконец, ружьё покорилось воле хозяина, и снова было направлено на дичь. Однако приговорённой жертве, видимо, надоело мирно ожидать окончания экзекуции. Лангуст  задергал усами, о силе и опасности которых Иванов ничего не знал, потом сделал какое-то резкое движение и стрелой вылетел навстречу судьбе. Такое неожиданное и дерзкое выступление привело стрелка в состояние полной растерянности и испуга. Он сделал неосторожное движение ногой, предательский шлёпанец подвернулся, и неудачливый охотник упал со всего маху спиной на чёрный ежиный ковёр.
Передать новизну полученных им ощущений от общения с мореигольчатыми сможет только очень крупный художник, научившийся вмещать в маленький лист бумаги гигантские события и чувства. По крайней мере, сказать, что всё это напоминало укусы нескольких десятков пчёл, выпускающих из своих жал ещё и струйки обжигающей кислоты, значит сузить общий наступательный эффект крошечных мстителей до отдельных небольших деталей. Боль была адская. Иванов, словно ошпаренный в котле преисподней, бросил всю свою дурацкую амуницию, и выскочил в одно мгновение на сушу. Легче не стало. Болезненный огонь обжигал ноги, спину и всё, что было под плавками.
«Бенито, что делать? Помоги».
Работник всёзнающих органов осмотрел поражённые участки тела и предложил: «Я слышал, что хорошо помогает собственная моча. Попробуйте это средство. Пописайте на раны».
«Но как? Как попасть на спину? Если наделать лужу и лечь в неё?».
На такие тонкие вопросы даже у спецработника не было готовых ответов. Однако он уже сделал своё доброе дело: оттянул время. Бог так устроил защитные системы своего раба - человека, что непрерывные, подготовленные им для испытаний самые жуткие удары судьбы и по бренному телу, и по тонкой душе, действуют больно и чувствительно только в первые мгновения. Затем вступает в силу закон привыкания, и всё заворачивается в обёртку давно знакомого, а потому весьма терпимого явления. И жизнь продолжается, только в новых одеждах.
Болезненная память о той злополучной охоте давала о себе знать в течение нескольких недель, когда оставшиеся в теле ежиные иголки по очереди вдруг нагнивали, набухали гнойным волдырём и легко выдавливались наружу. В голове эти коварные уроки природы засели навсегда вместе с освоенной теперь на деле народной мудростью: «Но какой же ты рыцарь, если не можешь  састь голой жопой на ежа!» Хоть в этом смысле можно было гордиться собой.



 


Глава 3         Очередное  открытие Кубы

Время - единственная материальная субстанция, которая не знает границ, а само ограничивает все явления, в том числе и жизнь каждого из нас. При этом оно истинно интернационально и гуляет по мирозданию само по себе. Как медленно тянулись первые дни командировки. За сутки удавалось сделать столько, что и вспоминать ни к чему: всё равно сам себе не поверишь. А теперь недели замелькали тускло и однообразно, будто стены тоннеля в метро, озаряясь лишь изредка дворцовым светом коротких остановок.
Первой передышкой в монотонной гонке на колеснице времени стало празднование в консульстве дня Советской Армии. Собственно, и в нём не было ничего запоминающегося. Но удалось поглубже познакомиться с интересным человеком, участником войны, руководителем группы, в которой трудился переводчиком Саша Петров, Петром Ивановичем Катаевым. Он случайно оказался соседом Иванова по столику и подарил ему вечер ярких воспоминаний о тяжёлых годинах испытаний, которые оставили и у него недобрую память в виде ноющего в груди осколка. В то же время эта самая почётная, но и тяжёлая награда для солдата не помешала ему от души повеселиться и даже рассказать  новичку о смешном случае  из кубинской жизни.
Иванов со слов Александра уже знал многое  о своём собеседнике, например, как тот, несмотря на возраст,  легко делает стойку на руках и ходит так по пляжу, заплывает в морскую даль, словно в курортном Чёрном море, игнорируя все страхи и предупреждения о коварных её обитателях. Поэтому легко можно было материально представить рассказ Петра Ивановича о том, как по просьбе двух дам, оказавшихся невинными в части опробования кокосовых орехов, он артистично полез на одну из немножко наклонённых пальм за её высокорастущими плодами.
«Ты знаешь, туда взлетел, как мальчик под кокетливыми взглядами красоток. А как поднялся выше их глаз  метров на десять, чувствую всё, конец, надо спускаться пока не загремел под фанфары. Но сил уже нет, придерживаться за острые выступы, оставшиеся от листьев, не получается. Остался один выход: обнять ствол руками и ногами и съехать вниз, словно по столбу. Но есть у нас, у мужиков одна особенность, которая при наличии неровностей резко снижает при таком способе скольжения вероятность благополучного исхода. Знаешь, такой старый анекдот: чем отличается колобок - девочка от колобка - мальчика. Девочка катится себе и катится, а мальчик катится и подпрыгивает, катится и подпрыгивает. Так что пока донизу сполз, показалось, что очень много раз подпрыгнул и оставил на этой проклятой пальме всё мужское достоинство вместе с кожей живота и ног. Два дня дома отлёживался, рубцевался».
Потом начались танцы. Владимир попытался тихо отсидеться в уголочке, но одна энергичная особа из Университета высмотрела его и вытащила, как миленького, при очередном белом танце. Она так интересно рассказывала о неизвестных подробностях коллекционирования ракушек, что пришлось тащиться после вечера в её гостиницу, чтобы наяву увидеть все описываемые сокровища.
Коллекция оказалась даже выше всяческих ожиданий. Раковины были разных типов и размеров, необычной броскости и красоты.  А, главное, сверкали перламутровой радугой, будто драгоценности высшей пробы.  Не верилось, что одной природе без подсказки творца удалось создать такие совершенные шедевры. Их названия, вероятно, придуманные нашими соотечественниками, органично соответствовали каким-то основным отличительным признакам. Например «зубатки» были очень похожи на рот сказочного существа, ощеренный для демонстрации ослепительного жемчуга зубов. «Развёртки» представляли  собой закрученные в спираль укрытия для моллюсков, широко раскрывающиеся у выхода. А самые ценные, по словам хозяйки, небольшие ракушки, отливающие блеском коричневого перламутра, расцвеченные многочисленными белыми пятнышками, так и именовались гордо: «жемчужины Карибского моря». Хотелось подробнее выяснить технологию их лова и приготовления, но когда дама, прожившая в одинокой командировке почти год, начала в большие фужеры наливать коньяк, Иванов вдруг вспомнил, что его пребывание в женском номере вряд ли будет правильно истолковано начальством, вскочил, словно вновь севший на морских ежей, и, бормоча извинения и благодарности за науку, быстро нашёл нужный выход.
                ___ ,, ___

  Владимир постоянно самоочищался от остатков ежиных иголок, и постепенно  его заднюю часть тела покинули все непрошеные гости. Захотелось снова, но в лучшем варианте встретиться с морской стихией. Тем более что кубинские друзья успели рассказать ему всякие страсти - мордасти о её коварстве. А это всегда непонятным образом не пугает, а, напротив, влечёт к себе человека. Вероятно, вместе с инстинктом самосохранения он получил в наследство для его нейтрализации в предвкушении нудности вечной жизни, и противоположные по знаку качества: бескрайнее любопытство, стремление совать свой нос во все рискованные дела, что благополучно сокращает его спокойное существование.
Их повествование он уже заучил наизусть. «Вы знаете, когда Бог создавал нашу прекрасную землю, он прогнал с неё всех вредных существ. У нас нет на суше хищников, ядовитых змей, даже пчёл. Но для равновесия природы где - то эти гады должны существовать, и они поселились в море. Конечно, вы слышали и читали о свирепых акулах. К счастью, практически весь наш остров опоясывает защитная гряда коралловых рифов. Эти живоглоты их очень бояться, потому что частички кораллов, попадая им в жабры, вызывают нестерпимую боль. Так что к берегу они, если и прорываются, то на секунды, не открывая рта, и потому не опасны. Но упаси вас Господь встретиться с акулами в открытом море,  где они безгранично царствуют.
Зато барракуды - морские волки, часто величиной с человека, плавают, где хотят, по любой мели. Они очень любознательны и не раз будут сопровождать вас, словно часовые. В принципе, эти рыбы миролюбивые, но не терпят всяких раздражителей. Рассказывают, что один советский специалист поранил гарпуном маленькую рыбку и засунул её себе под рубашку. У нас подводные охотники плавают в футболках, чтобы не сгорела подолгу открытая солнцу спина. Так вот, барракуда почувствовала вкус крови и схватила добычу вместе с частью живота. Поэтому, если вы заметили, настоящие охотники таскают за собой куканы на длинных поводках, чтобы транспортировать к берегу свои трофеи. Да ещё имеют нож, прикреплённый ремнём к ноге, чтобы отразить непредвиденные атаки  морских чудовищ.
Попадается часто и самое противное создание - морская змея: мурена. Она прячется обычно в норах на дне. Но если сунешь туда руку, и она её схватит своими стальными зубами, а сама упрётся туловищем в стены пещеры, то о будущем можно уже не беспокоиться: освободиться из живого капкана да ещё под водой будет крайне сложно. Наплодилось там много и другой гадости: ядовитые медузы и маленькие незаметные рыбки - скальпены, жгучие кораллы и водоросли. Из рыбы - шара делают препараты для зомбирования человека, то есть впадение его в затяжной литургический сон. В прошлом веке им пользовались рабы для побега от хозяина. Примешь этого снадобья сколько надо, и  совершенно правдоподобно уходишь в мир иной. А через какое - то время оно перестаёт действовать, вылезаешь из могилы и - свободен. В общем, лучше всех этих страхов и не знать, но, если собираешься насладиться подводной охотой, познакомиться с ними надо обязательно.
Из всех дружеских советов Владимир усвоил главный: надо общаться с морем под руководством опытного наставника. Его выбор пал на Масео, симпатичного,  маленького, тощенького непоседы, очень напоминающего своими манерами и  гримасами на лице придурковатого французского комика Де Фюнеса. Он славился среди работников электростанции как лучший пескадор, то есть рыбак. Да и сам не раз предлагал свои услуги, рассказывая закрученные рыбачьи истории, из которых всегда с честью выходил победителем и выручал советских друзей.
И вот в ближайшее воскресенье молчаливый Эфрен на своём джипе фирмы «ГАЗ» уже катил охотничий тандем к месту будущей славы. Подрулив к одному из морских  заливчиков, он высадил их по команде Масео  на берегу только в боевых доспехах и плавках, а сам с вещами и, главное, с разговорником  куда-то быстро исчез. Руководитель экспедиции властным жестом покорителя Сибири Ермака показал: вперёд, на тот берег. Иванов оглядел предстоящий маршрут и с ужасом понял, что большая его часть будет проходить в открытом море, между защитными полосами рифов. Он уже знал перевод страшного слова «акула» и с дрожью пролепетал: «Тибурон, там тибурон!»  Масео отрицательно покачал головой и первым медленно спустился в ласковые волны.
Делать было нечего. Идти голым неизвестно куда по берегу было не менее опасно, чем плыть под прикрытием опытного охотника. Ведь он тоже, вероятно, мечтая увидеть торжество коммунизма на своей Родине, не особенно торопился пожелать хищнику из его пасти приятного аппетита.  С такими зыбкими надеждами Владимир судорожно рванул вслед за вожаком, пытаясь не упустить его далеко от себя, одновременно периодически через маску наблюдая сквозь тёмно - зелёную толщу воды за состоянием тылов.
Масео юрко нырял то в одну, то в другую сторону от основного направления, по всей видимости, используя свои охотничьи приёмы. Иногда он совершал длительные погружения, продувая после них  шумно, с брызгами, словно кит, дыхательную трубку. На душе стало немножко спокойней, но только до тех пор, пока пескадор не вынырнул очередной раз после длительного отсутствия и, победно подняв пику с трепыхающимся на ней маленьким акулёнком, прокричал громко: «Тибурон!»
  «Что же он делает? Зачем подстрелил детёныша? Значит акулиха где-то рядом и будет мстить. Этого ещё не хватало. Плыли бы себе потихонечку. Вот идиот!» Сердце испуганно колотилось. Владимир перестал поднимать голову из воды, готовясь отразить нападение взбешённого хищника. В этот момент кто-то слегка потянул его за ласт. «Всё, конец! Пробует зараза на вкус. Начала с ласта. Надо же так бесславно погибнуть. И дёрнуло меня искать приключения. Мудак! Прощайте родные, близкие, друзья!»
Лепеча последние слова, Иванов одновременно размахивал со страшной скоростью руками и ногами, будто крошечная колибри, пытаясь уйти от преследования. Он почти уже физически ощущал, как стальные челюсти перекусывают его пополам. Теряя силы, пловец оглянулся назад и увидел там хохочущую рожу Масео, деформированную безумной гримасой радости удачной шутке. Вероятно, по перекошенному от ужаса лицу тот понял, что перешутил и, заворковав нежным, извиняющимся голоском стал помогать теряющему силы товарищу медленно дотянуть до берега.
На суше Владимира вообще словно парализовало. Масео крутился перед ним, пытаясь вывести из транса новыми впечатлениями. Сбегав в море и подстрелив недалеко от берега рыбу - шар, он стал демонстрировать её необыкновенные защитные способности раздуваться, как мяч, и тем самым приводить в боевую готовность свои острейшие иголки. Увидев этот механизм самообороны, аналогичный  испробованному им во время  предыдущей охоты орудию пыток, Иванов почти бессознательно отпрянул от него подальше. Двойник Де-Фюнеса притащил извивающуюся мурену, потом небольшого краба. Однако все усилия были тщетны. Игрушки не действовали. Рак - отшельник спрятался в свою толстую надёжную скорлупу.
И вдруг шутника озарило. Вероятно, он вспомнил, что перед ним простой русский человек, а чем такого можно вылечить, знал каждый кубинец. С помощью Эфрена он помог одеться и подсадил Владимира в газик. Они куда-то долго неслись, пока не остановились около красивого домика с цветником,  который, как, оказалось, принадлежал Масео. Ткнув в руки ослабевшего охотника разговорник, тот сумел объяснить, что сейчас они, наконец, поймают самый хороший улов и пригласил всех к себе в гости.
Казалось, не прошло и минуты, как на столе перед рыбаками появились полные стаканы рома и белые мясистые шейки лангустов. Такой маневр немедленно дал свои результаты. Иванов мог уже самостоятельно прореагировать на следующую инициативу хозяина и поплёлся за ним следом на стоявшую на якоре, должно быть со времён Колумба, шхуну, переоборудованную под бар. Усевшись за столик рядом с совершенно не огороженным бортом, друзья продолжили удачно найденное лечение, но уже в более ограниченных дозах.
Когда синдром алкогольного оргазма приблизился к апогею, повязав лёгким онемением конечности и, напротив, открыв умственным фантазиям бесконечные просторы вселенной, Масео судорожно нашёл нужное слово в словаре, и Владимир с удивлением пьяного прочитал: падать, упасть. Он посмотрел на собутыльника, а тот выразительным жестом показал рукой за борт, сказал: «Бух»,- и исчез, оставив прибитый к полу стул, звонкий шлепок тела по воде и идущую  от кораблика лёгкую рябь волн.
 Иванов развёл руками, показывая, что не понимает почему друг решил понырять, потом тоже с трудом выговорил: «Бух», - и последовал его примеру. Он чувствовал, как погружается глубже и глубже. В стороне темнела якорная цепь шхуны, ещё дальше - остов отдыхающего на дне моря корабля. Становилось холодно, душно и трезво. Всё стало ясно и тело, словно пробку, с брызгами выбросило вверх из воды. Он увидел карабкающегося по верёвочной лестнице Масео и опять последовал за своим опытным партнёром.
Очередная порция рома по фамилии «Каней» вновь потянула к водным процедурам и собутыльники, бухнув теперь уже хором и держась за руки,  повторили свой героический трюк. Их пример оказался заразительным для нескольких соседей по столикам, и вскоре к верёвочной лестнице выстроилась в воде целая очередь освежённых клиентов, словно горнолыжников на подъёмник в Букуриане. Один из них подошёл к Владимиру и представился, что он недавно закончил Львовский политехнический институт, и рад теперь принять советского человека на своей земле.
«О, это чудесно! - с восторгом и эмоциями пьяного клиента вытрезвителя пролепетал Иванов, - Спросите, будьте так, пожалуйста, узнать у моего друга, где мы, в воды какого моря мы прыгаем?». Масео также не очень внятно пропел ответ, но в переводе он прозвучал чётко и разумно: «Мы находимся на входе в главный залив порта и города Сантъяго-де-Куба. Туда же и прыгаем».
«Успокойте его, будьте любезны, пожалуйста.  Скажите ему, что здесь нет акул и это очень хорошо. Не так, как в том противном заливе».
Масео иронически усмехнулся доброй пьяненькой улыбкой, а добровольный переводчик добросовестно передал его ответ: «Вы знаете, ваш приятель говорит, что вы всё перепутали. Там, где вы были, мелко и мало рыбы. Поэтому акулы туда не заходят, им там делать нечего. Заскочил случайно малыш, он его и подстрелил. А этот залив глубокий для прохода океанских судов. Сюда сливается очень много пищевых отходов. Так что акулы приходят сюда, как в столовую. Их здесь напихано, словно рыбы в консервных банках».
Владимир второй раз за сегодняшний день реально ощутил, как громадные челюсти легко перекусывают его на две равные половинки. Неожиданно в голове стало ясно и страшно. Хмель, быстро не оглядываясь, убегал огородами. «Эфрен, поехали домой! Завтра на работу. Масео, будь здоров! Вы ему не переводите, но чтобы я ещё хоть раз поехал с ним на рыбалку. Ни за какие шиши!»
                ___ ,, ___
               
К счастью, позор по части ловли рыбы оставался за порогом неглубокого огорчения. Не могли не радовать  темпы изучения языка. Каждый вечер после занятий в школе и ужина под окнами раздавался условный крик - пароль  Петрова, и они утрамбовывали полученные под руководством профессоры знания. Владимир и сам сделал важное открытие, позволившее освоить целый материк крайне необходимых слов. Он обратил внимание, что ряд специальных терминов звучит почти одинаково на русском и испанском языках. Очень можно было просто и быстро понять, что генерадор - это генератор, трансформадор - трансформатор, а мотор и, вообще, даже на Кубе мотор. Оставалось только найти их в словаре, что он сделал в порыве творчества за одну ночь и сразу пополнил  словарный запас почти на триста слов.
Помогали и кубинские коллеги, особенно пожилой старший мастер Альфредо, рабочий стол которого располагался рядом. Добровольный учитель не знал практически ни одного  слова по-русски, но изобретал, подобно профессоре Гладис, свои методы наглядного обучения. За одним из таких уроков их и застал Ларичев, неожиданно прилетевший из Гаваны навестить своего подчинённого. В момент его появления Иванов мучился над решением очередного кроссворда, нарисованного Альфредо на листке бумаги. Он состоял из двух, одинаковых эскизов в виде сдвоенных полос, чем – то напоминающих губы, заштрихованных волнистыми полукругами, вероятно изображающими то ли кустарник, то ли волнение на море. Разница состояла в том, что на одном из них изображение располагалось вертикально, а на другом - горизонтально. Автор сопровождал свой рисунок пояснениями, которые он многократно повторял почти по слогам, но до ученика доходило значение лишь одного слова: негритос или негритянка.
«Ну, как дела? Работаешь? - генпоставщик дружески поприветствовал присутствующих и  взглянул на рисунок, - Объясняешь процессы горения в котле или что?»
«Да нет. Вы с Василием Ивановичем зажали переводчика, вот теперь с помощью Альфредо изучаю язык самостоятельно. Так сказать, самообслуживание. Он мне графически и на словах всякие важные для работы понятия и термины объясняет, а я запоминаю. Правда, всё не так легко даётся. Вот сейчас никак не возьму в толк, что он здесь изобразил».
«Слушай, Александр, - обратился Ларичев к сопровождающему его молоденькому переводчику, вероятно студенту, проходящему по блату практику за границей, - Узнай, что он хочет, какой технический вопрос. Мы ему с твоей помощью сейчас всё и разъясним».
Несколько раз, переспросив Альфредо на испанском, Саша недоумённо пояснил: «Да он вроде ничего не спрашивает. Он говорит что - то непонятное о совьетико, которые думают, что у всех женщин вдоль, а у негритянок поперёк. Может, Владимир Иванович знает, о чём у них здесь был разговор. Я пока никак не врублюсь».
Ещё раз, с интересом взглянув на рисунок, Ларичев вдруг отрезал: «Спасибо. Достаточно. Я сам всё уже понял. Отдыхай,  - затем, строго насупившись, продолжил разговор с Ивановым, - Ну  ты даёшь! Не ожидал. Я думал, ты здесь делом серьёзным занимаешься, а ты занимательную анатомию изучаешь. Анекдот! Всем в Гаване расскажу, как наши специалисты язык изучают».
Надо сказать, что Ларичев сдержал это своё обещание и ещё долго работники торгпредства, встретив Иванова, вроде бы на полном серьёзе советовались с ним, как можно лучше и быстрее познать испанский.
У Владимира вскипело внутри, как в старом сельском самоваре. Эмоции клокотали и рвались наружу: «Ведь сами сказали с этим старым засранцем, что работать без переводчика даже и думать запрещают. А теперь вместо помощи контролировать приехал: «Чем ты тут занимаешься?» Валяю, да к стенке приставляю. Сказал бы, когда переводчик будет. Врезать бы тебе сейчас, да уехать домой к чёртовой матери. Но там тоже никто не ждёт. Мосты сожжены. Придётся потерпеть. Уж больно мы обидчивые стали. За такие деньги можно и разрешить начальству немножко повыпендриваться. Унижения на год, а благосостояние - надолго».
Быстро усмирив почти без сопротивления гордыню, приученную к подобным экзекуциям в условиях нарождающегося социалистического единоначальствующего хамства, Владимир перешёл к более волнующей его теме: неудовлетворённостью успехами на производственном фронте, которые в то ещё достаточно чистое время были почти для каждого советского человека делом чести, доблести и геройства.
« Олег Викторович. Хоть какая-то есть инструкция, как надо здесь работать. Кубинцы очень редко обращаются за советом, что-то там делают, а меня словно не замечают. Главного инженера нет, с кем можно было бы постоянно контактировать и чувствовать пульс производства. Бегаю от одного начальника цеха к другому, да ещё без переводчика. Спрашиваю, какие есть вопросы. Молчат или говорят, что всё окей. Но случится что, я отвечать буду».
«Насчёт ответственности ты прав. А что тебе посоветовать не знаю. Я тоже здесь пока новый, с порядками не очень познакомился. Так что ты уж сам разбирайся, опыт у тебя станционный есть. А приедешь в мае семью встречать в Гавану, там и посоветуемся с торгпредом, другими нашими специалистами. Главное, не раскисай. Как говорят: «Даст Бог - проскочим». У тебя есть здесь, где пообедать?»
«Я в заводской столовой питаюсь. Еда не ахти какая, но кататься одному домой по 12 километров в одну сторону тоже мало удовольствия. Заодно и кубинские блюда изучаю. Хочешь, пойдём, я на твою долю талон возьму у администратора. Здесь коммунизм, питание для работников бесплатное».
«Ты, я смотрю, исследователь. Женщин изучаешь, кухню пробуешь. Вернёшься, книги писать будешь о вкусной и здоровой пище, употреблённой в компании с негритянкой. Смотри, дальше теории не продвинься. Эти дела наше начальство пресекает мгновенно».
В столовой было многолюдно и шумно. В длинной очереди стояли все: и довольно грязные  работяги, и чистенькие девушки из канцелярии, и инженеры, и начальники цехов. Никаких различий по чинам и званиям.  Также демократично уживались рядом и все расцветки кожи. Над всеми витали непринуждённость  и полное отсутствие элитарности. Человек из советских бюрократических слоёв с отдельными кабинетами в столовых для руководства попадал в непривычную обстановку истинного равенства и братства.
Владимир обучал шефа нехитрым премудростям здешнего пищеблока. Вручил ему металлический поднос, на котором были проштампованы углубления для блюд, приборов и даже мороженного. Когда очередь подошла к раздаче, повар аккуратно разложил всё по своим местам, и трапеза началась. На первое было традиционное «конгри» - рис с подливкой из чёрных бобов, на второе - вареная юкка, очень напоминающая нашу картошку, с кусочками гуляша. Особенно понравился Ларичеву компот и мороженное.
«Ну, ты устроился, - говорил он с завистью, - такой обед и задарма. Придётся теперь к тебе почаще наведываться, экономить».
                ___ ,, ___

В один из ближайших дней после визита начальства, собравшись, как обычно, по условным позывным, Иванов и Петров продолжили укреплять фундамент испанского.   В перерывах между занятиями друзья слушали по приемнику «Голос Америки» - единственную станцию в громадном эфире Западного полушария, которая несла информацию на русском языке. Это трудно было понять, учитывая мощь Страны Советов и то, что более шести тысяч её представителей томились на Острове Свободы от желания получать известия о жизни Родины. Лишь убогостью идеологических вождей и их помощников, исходящих из дубового постулата: «Наше учение всесильно, потому что оно верно» можно было объяснить такое презрительное отношение к борьбе за умы своих представителей под боком у главного врага.
Ну а «вражеский голос» старался на всю катушку, не имея не только перед собой хотя бы слабенького оппонента, но даже тех жалких жужалок - глушителей, которые немножко осложняли его разрушительную работу в Союзе. Он выдавал примитивные сказки о великой созидательной миссии капитализма, о возможности создать счастье для человека только в рыночных спорах, которые для приехавших на Кубу разбивались в несколько минут взглядом на смердящие останки этого самого капиталистического прошлого: жалкие жилища аборигенов и омерзительный вид зловонного открытого канала, сбрасывающего фикали через жилые кварталы. Но всё это казалось советским пропагандистам настолько понятным и не требующим дополнительных разъяснений, что они за свою хорошую зарплату международных корреспондентов даже не хотели поднять жирный зад, чтобы показать эту страшную правду  жизни всему миру и особенно своим людям.
Как бы то не было, а командированные надолго от Родины были благодарны даже этому лживому источнику информации, который сообщал им  о событиях в СССР и мире,  несмотря на  тенденциозность, идеологическую обёрточность и яркую враждебность передач. Как всегда, прослушав последние известия и немножко поговорив о главных из них, друзья перешли к обсуждению текущих дел  из своего ближайшего окружения.
«Володь, ну что, тебя можно поздравить. Первую получку получил за рубежом. Для нас она больше, чем орден Ленина. Ведь всё на кон ради неё поставлено».
« Всё равно какая-то прострация на душе. Хорошо, что ты есть, а то и поговорить не с кем. Событие действительно неординарное. Хотя и первая зарплата в жизни после института тоже взволновала до печёнок. А здесь особая статья. Да ещё и отоваривание, что для меня полная неожиданность. Но что мы здесь говорим. Пойдём немножко это дело отметим. Как у нас принято».
Под термином из политэкономии «отоваривание» в колонии советских специалистов проходила реализация прекрасной инициативы наших загранорганов поставлять традиционно российские товары: селёдку, водку, коньяк, сыр, крупу, варенье, мёд, а также необходимую одежду и обувь. И поставщики были довольны, собирая за ерундовые дела валюту, и потребители, скучающие по привычной еде. Из этого набора и соорудили в темпе первополучечный стол.
Духовность русского человека пытается играть на его голосовых связках, как на струнах, везде и всегда, а особенно в периоды временного вывода из обращения части или всего объёма вещества головного мозга за счёт погружения в алкогольный омут. Никогда не почувствует он полноты комфорта, или кайфа, как теперь это называют, если не будет даже в конце процесса, почти автоматически, чокаться с рюмкой пусть и совершенно никудышного напарника. Такой же обязательной, снимающей терзания и сомнения процедурой, является сопровождающая питиё душевная откровенная беседа.
Чаще всего разговор протекает по одному и тому же сценарию. Сначала разрешаются все животрепещущие вопросы,  причём в сугубо официальном плане, не задевая интересов присутствующих. Затем занавес потихоньку раздвигается, и для более существенных доказательств каждым выставляется на показ, на сцену откровенно стриптизирующие факты. А дальше начинается праздник эмоций и фантазий, никому из хором говорящих не понятный, но кажущийся простым, как одноклеточное растение.
« Ты знаешь, Саш. Заглянул в ведомость, когда расписывался и не поверил глазам своим. Разница в зарплате между руководителем группы, простым инженером и рабочим мизерная. За что тогда стараться, да отвечать за целый коллектив. Как говорила та курица, которой предложили нести крупные диетические яйца и обещали увеличить их стоимость на  десять процентов: «И чтобы я за такие деньги свой зад надрывала!»
«Да не так уж они падают от усталости. Вот наш руководитель Катаев и на работу не ходит. Предложил кубинцам разработать проект модернизации производства при условии, что будет заниматься этим дома, и сидит над ним уже второй месяц. А мы за него всю работу вчетвером везём. Сам при этом ещё и негритянку потягивает. Ну, ты скоро об этом услышишь».
Под воздействием родного напитка из Армении Владимир уже слабо реагировал на слова собутыльника. В этом, кстати, обычно и состояла прелесть застольных бесед: каждый мог говорить о чём-то своём, его волнующем, а в целом казалось, что идёт задушевное обсуждение наболевшего. Причём темы менялись мгновенно, но общий их вектор всегда вроде бы и случайно, а на самом деле, по какому-то объективному великому закону обязательно направлялся в сторону женщин.
«Он у вас классный мужик. Участник войны. А по утрам он с вами действительно что-то не ездит. Я думал, у него персональный транспорт. Когда покуриваю на балконе, ожидая своего Эфрена, смотрю, как вы грузитесь. Шофёр у вас, я скажу, это умора, цирк. Ему без грима в кино сниматься можно. Страшный, как чёрт, нос громадный, сам маленький, горбатый, чистый Квазимода. А как он машину заводит. Чарли Чаплин, наверное, позавидовал бы. Поднимает ногу выше головы и на что-то там давит, а в это время рукой внизу работает с педалью газа. Я когда это вижу, то чуть с балкона со смеху не падаю».
 «А зовут его, между прочим, Ангел. У него уже пять детей. А если ты заметил, когда он нас привозит домой, к нему незаметно подсаживается красавица из нашего двора. Ты, наверное, обратил на неё внимание. Он считает, что ей двенадцать лет, но выглядит она намного старше: здесь в тропиках все женщины быстрее развиваются, но и раньше наших стареют. Так Ангел говорит, что она его безумно любит, и они выезжают с ней за город купаться и развлекаться. Вот тебе и Квазимода!»
«О! Я действительно замечал, как она садилась к нему в машину.  Очень красивая девочка. Здесь вообще девушки - загляденье. И мужики их любят. Шофёр обязательно сигналит красавице, особенно мулатке, когда мимо проезжает. Мой Эфрен так насигналился, что в свои тридцать лет уже шесть раз женат. А детей своих, по- моему, он и по именам точно не помнит».   
От следующей рюмки Петров неожиданно посерьёзничал. Такие спиральные ходы, слабо припоминающиеся по муторно преподававшейся в институте политграмоте, представлявшей там величайший из продуктов человеческого творчества - философию, пронизывают всю историю мироздания и особенно общественного развития. Тем более они не могут оставить без внимания обратный процесс эволюции самого человека, который он проходит каждый раз под воздействием простейшей машины времени - принятия излишней дозы солнечного концентрата.
«А ты слышал, что получить на Кубе деньги гораздо проще, чем сохранить. Здесь идёт страшное воровство. Причём жулики пронюхали, что самой ценной вещью у советских специалистов являются сертификаты. Они их в первую очередь ищут, когда залезают в квартиры, а потом продают по дешёвке нашим же людям. Каждый решает эту проблему по - своему, но хорошего рецепта до сих пор нет. Один вскрывал половую плитку и замуровывал их каждую получку. В конце концов, залил, когда мыл пол. Другой вешал в бочок унитаза на верёвочке в целлофане, и однажды они благополучно уплыли в канализацию вместе с очередной порцией дерьма. Потом он каждый день бегал по берегу фекального канала, надеясь их выловить. Пришивали их к трусам и по пьяной лавочке лезли с ними в море. Так что дерзай, изобретай свой персональный способ защиты. Потом поделишься».
«Саш! А ты мне растолкуй, что такое эти сертификаты? И почему мне дали 140 этих рублей и всего 100 песо. Это что, норма такая?»
«Это действительно сейчас строжайшая норма. Когда мы в прошлом году приехали, то меняли, сколько хочешь, хоть всю получку. А потом некоторые наши специалисты стали падать в голодные обмороки: хотели прожить экономно. Поэтому рассчитали минимум и в зависимости от состава семьи выдают, чтобы сводить концы с концами. Это - мизер, но никто больше не обменивает, хотя и живут очень скудно. Ты потом узнаешь, как это делается.   
А что касается сертификатов, то это - хитрое изобретение нашего правительства. Оно оптом получает причитающуюся специалистам валюту, а взамен выдаёт бумажки «Внешпосылторга», на которые можно приобретать в магазинах «Берёзка» в основном отечественные товары, или, в лучшем случае, импортные, но втридорога».

                ___ ,, ___ 
Здесь, на правах автора мне хотелось бы, спустя более тридцати лет, сделать маленькое отступление, уточняющее написанное. Недавно кумир советских времён певец Лев Лещенко отметил своё столетие: шестьдесят лет от роду и сорок лет пения на сцене. Я хорошо помню, как он, молоденький и  никому неизвестный, выступал на очередном праздничном вечере в институте, где работала моя жена. Причём взялся петь великую песню Гамзатова о журавлях  - выдающийся литературный памятник о погибших на войне, и эстрадный - о скончавшемся в то время её первом исполнителе, Марке Бернесе. После концерта певец заскочил в буфет, где мы уже вовсю отмечали какую-то годовщину. Мы столкнулись с ним у стойки и я, не сумев преодолеть влияния большого возлияния, схватил будущую звезду за грудь и зловеще прорычал неизвестно почему: «Прошу, не пой святую песню, до которой не дорос. Она должна на время умереть и ждать исполнителя, который поднимется до уровня большого артиста, не исказит светлую память о нём. А то у тебя будут большие неприятности». Нас быстро разняли друзья, но супруга всегда вспоминала этот случай с гордостью чеховского героя, о котором написали в газете в связи с наездом на него кобылы городского головы.
Смазливого аккуратного выдержанного юношу, несмотря на не такой уж большой голос, быстро раскрутили коммунистические, как их теперь называют, средства массовой информации, и почти тридцать лет при советской власти он был её запевалой, первым нёс народу лучшие душевные песни, которых тогда было немало. Доверили ему премьеру и другой великой песни о победе в войне, о празднике со слезами на глазах. И я невольно постепенно стал вспоминать тот эпизод в буфете со стыдом за мелкое хулиганство, но и с гордость за причастность к судьбе знакового человека.
 А в 2002 году шестидесятилетнего певца новые хозяева телевидения пригласили на разговор об этих доброй памяти магазинах «Берёзка». И соловей эпохи развитого социализма вдруг запел вновь чужую песню, до которой ему также было далеко, как до «Журавлей» Бернеса. На вопрос ведущего, похожего на гибрид Кощея Бессмертного с Бабой Ягой, о справедливости решения ликвидировать сеть этих специализированных магазинов, Лев Валерьянович, как его называл на юбилейном вечере вице - премьер демократического правительства, не моргнув глазом, философски ответил: «Обязательно надо было разрушить, как один из последних оплотов несостоятельной коммунистической идеологии. Ведь их для чего ввели. Человек, поработавшей за границей и привыкший к роскоши, к красивым модным товарам, возвращаясь на Родину, чувствовал эту пропасть между уровнем жизни, благосостоянием людей здесь и там. И чтобы это чувство было не столь сильным и агрессивным, не переходило в ожесточение против системы, идеологии, ему давали и у нас пожить на том высоком уровне, пообвыкнуть, не сразу окунаться в омут нищеты».
И мне вдруг  захотелось вернуться в тот злополучный буфет, вновь взять за грудки теперь уже предателя не одного из своих  братьев по профессии, а  всего простого русского народа, доверившего ему высокую миссию идти впереди.
Успокоился я только тогда, когда случайно прочитал в одной из газет о том, что в древние самые мудрые и целомудренные времена актёр всегда приравнивался официально по всем канонам к проституткам. Лишь примерно в 500 году, когда византийский император Юстиниан 1 собрался жениться на цирковой актрисе Феодоре, пришлось отменить старинный закон, запрещавший высокородным людям вступать в брак с женщинами лёгкого поведения. Да и современная история развала моей великой страны завязана намертво сермяжными ремнями именно с продажным поведением таких публичных людей сцены, как Ульянов, Захаров, Любимов, Басилашвили, Рязанов, Михалков и многих их собратьев меньшего калибра. Так что обижаться на низкую нравственность этих лицедеев просто нет смысла, как на вора - рецидивиста, который вновь что - то упёр.
 Но не ответить на очередную глупость певуньчика я не смог, хотя бы в этих своих интимных писаниях. Тем более, что касалась она непосредственно и меня и ещё почти десяти миллионов таких же посланцев страны Советов, пронёсших с достоинством её честь за рубежом. Тем более, что я знаю всё с этим связанное не понаслышке, а на собственном примере и по рассказам своих друзей - энергетиков, составлявших большую часть клиентов «Берёзки». Ведь в то время основное направление сотрудничества СССР с другими государствами велось в области сооружения крупных энергетических объектов. Строились плотины и гидроэлектростанции в Египте, Сирии, Аргентине, тепловые электростанции в Индии, Бангладеш, Пакистане, Нигерии, Афганистане, на Кубе и во многих других развивающихся странах. Всего было построено в это время более 400 таких предприятий. Энергетика и здесь шла впереди и доказывала, что она имеет право назвать в честь её весь двадцатый век.
А вот о каком-то высоком уровне жизни всей этой громадной армии сварщиков, бетонщиков, бульдозеристов, слесарей, да и их инженерно - технических управленцев можно вообще  не заикаться, пусть это будет на совести советского запевалы. Может быть, по сравнению с миллионами голодных и бездомных людей в этих странах наши люди и купались в роскоши: жили в палатках, правда часто в резервации за колючей проволокой, их лечили от обязательной малярии, укусов змей, иногда смертельных. Ну и чем - то кормили, хотя каждый мечтал скорее вернуться домой  к своей русской привычной пище. А сколько из них ушло досрочно из жизни под воздействием непривычного палящего солнца, перерождения организма в тропиках, заражения незнакомыми, иногда неизлечимыми болезнями. Да какие только невероятные опасности не поджидают любого из нас на чужбине.
Сейчас даже трудно представить, хотя это и бесспорный факт, что и в таких нечеловеческих условиях посланцы первой социалистической страны в большей своей массе крепко сжимали в руках знамя передовой идеологии. Сколько новых друзей, сторонников идеи свободы, равенства и братства смогли мы приобрести в разных странах за счёт самоотверженного труда наших представителей - одному богу известно. Но пропагандистский эффект от простых человеческих контактов со своими зарубежными друзьями был несоизмеримо выше, чем от всей, зачастую  низкопробной  концертной деятельности наших мастеров искусств.
Конечно, многие из работяг ехали за рубеж не из-за любви к экзотике, к джунглям. Главной составляющей цели их миссионерства был хороший заработок. Но его с помощью хитрых уловок Внешпосылторга очень быстро прибирало к рукам государство. Во-первых, главная мечта практически всех, уносившая львиную долю заработка, была покупка отечественного автомобиля. А на оставшуюся мелочь приобреталось всякое барахло, входившее в понятие модной одежды и обуви и поэтому стоившее больших денег, пусть и в виде сертификатов. Кстати, был небольшой процент от этого контингента, который действительно жил в комфортных условиях развитых стран, и не брал никаких сертификатов, а получал зарплату в местной валюте и покупал там товары гораздо качественнее, чем  в «Берёзке», и значительно дешевле. В основном его составляли работники дипломатического корпуса. И если уж говорить начистоту, именно они во многом расшатывали наши идеологические устои и способствовали гибели первого государства пролетариата, считая, что простой народ не дорос до их вельможного уровня  людей из  высшей касты.
Но хватит терять время на этих хамелеонов, меняющих  свои убеждения также просто, как характеры в пьесах. Лицедеи они и есть лицедеи. Хорошо бы только научиться, как можно быстрее распознавать их истинное собственное лицо.
                ___ ,, ___

Между тем время шло, а интерес кубинских коллег к его персоне, как казалось Иванову, оставался почти на нуле. Конечно, не было открытого безразличия или, тем более, неприветливости. Напротив, они чаще и охотнее беседовали с ним, особенно любезный Вильям, который ещё выполнял добровольно обязанности переводчика. Но разговор шёл о жизни в Союзе, о его кубинских впечатлениях, о природе, о Сантьяго, о женщинах. А производственные вопросы, казалось,  были для них запретными, и это расстраивало Владимира до бессонницы и боли в затылке. Свойственные характеру рака сомнения и угрызения совести терзали его душу сильнее акульих челюстей.
«Где-то я видно ошибся. Не знал их каких- нибудь святых обычаев и ляпнул что-то невпопад. А может быть, не так перевели, и получилась глупость несусветная. Недаром есть хорошее выражение: «В мире не так много дураков. Просто люди часто не понимают, а ещё чаще не умеют слушать друг друга». Как любил повторять его друг Виктор Коротенко: «Не ловили ли вы себя на том, что в то время, когда кто – нибудь пытается вам что-то рассказать или  доказать, вы думаете совершенно о другом, своём, а, может быть, ждёте, когда он замолчит и обдумываете то, что хотите сами сказать. Слушать, а  тем более понимать собеседника – есть величайшее искусство, которое редко кому дано. Когда вы им овладеете, вас наверняка удивит то, что вы услышите».    Что делать, что делать? Ведь ладно прогонят: держать без дела смысла нет. А ведь ещё и позор какой. Не подошёл по деловым качествам на такой маленькой электростанции. Дома вообще никуда не устроишься».
 Гонимый муками совести и страха, Иванов решил прямо обо всём поговорить с Вильямом. К этому времени они уже достаточно сблизились, чтобы осмелиться на такой шаг. Нужен был повод и обстановка. И они появились: у кубинца сломался мотоцикл, и он попросил своего советского приятеля подбросить в город. Когда они подъехали к дому, Владимир робко предложил: «Не хочешь посмотреть, как я устроился. Может, что-нибудь посоветуешь. Я, кстати, вчера впервые встретился с кукарачей: чуть с перепугу не умер. Здоровая, противная. Кажется, всё понимает. Я налево, она - направо. Хотел ударить её щёткой, подпрыгнула и полетела. Хитрая, как чёрт».
«Не такая она и хитрая, как прожорливая и плодовитая. Бороться с этой гадостью не будешь, она обнахалится и всё сожрёт. Пойдем, посмотрим. Вы ночью встаёте? Нет. Так их уже, наверное, полно. Просто они по ночам промышляют».
Конечно, как повелось на святой Руси, а, оказалось, и в городе святого Яга, все крупные дела начинаются с пожелания их хорошего выполнения. Благо, отоваривание было проведено нашими внешторговцами с изобилием, от души, и материальное обеспечение для поддержания древней традиции имелось. На столе появились белые и коричневые бутылки, как шахматные фигуры на громадных досках в Парке культуры имени Горького. В отличие от шахмат, для баланса их обставили разными закусками и овощами. И игра началась. Каждый ход, похоже, как в поединке между Сабакевичем и Чичиковым, сопровождался сильным выражением или шуткой в виде тоста.
Когда солнечные брызги коньяка, наконец, раскочегарили искорки творчества в душах, Вильяма, словно обычного русского мужика, потянуло серьёзно поговорить на сложные политические темы: «Скажите, а вы коммунист?» Получив положительный ответ, он продолжил: «А что это значит? Чем вы и ваши товарищи по партии отличаетесь от остального народа. Я скажу, как было у нас. Партию создали за один день, недавно, спустя несколько лет после победы революции. Взяли и назначили её членов. Они все достойные люди: бывшие революционеры, партизаны, борцы за свободу. Но я считал, что это должен быть особый человек по душевным качествам, складу ума, нравственности, идейной ориентации. Фидель объяснил нам такие действия, примерно, следующим образом: « Эти люди давно были коммунистами. Поэтому они и повели смертельный бой с угнетателями, колонизаторами, грабителями. Не побоялись выступить против сильнейшего государства в мире. Но ведь если бы мы ещё в горах Съера - Маэстро сказали об этом, вы не дали бы нам спуститься с них и победить. Вы сами, кубинцы, расправились бы с нами. Такая ненависть к коммунистам была воспитана американскими империалистами в нашем народе. А теперь вы разобрались, что к чему, узнали новых друзей из Советского Союза  и других братских стран, и мы решили обнародовать свои идеологические взгляды».
И, правда. Я жил в детстве с родителями и в Америке, и на Кубе. Но пропаганда здесь и там была одна и та же. И уже нам, малышам, вбивали в чистые детские головки, что коммунисты - изверги рода человеческого. В кино, а потом ещё чаще и доступнее по телевизору ваши однопартийцы выступали в зловещей роли волка, съедающего Красную шапочку, кровожадного разбойника или пирата. В школе нас, насмерть перепуганных детей, загоняли под парты и объявляли, что эти заклятые враги человечества хотят бомбить страну, пытаются всех уничтожить.  Мне и сейчас кажется порою, когда я слышу слово «коммунист», взятое, может быть, даже из нашего словаря, имеющее интернациональное звучание и обозначающее самое демократическое понятие: «общее, для всех», что где-то рядом стоит злой мужик, обвешанный кинжалами и пистолетами. А как у вас? Как вы лично пришли в партию?»
«Ты знаешь, очень легко, словно лодка по течению. Без всяких усилий и душевных мук. У нас сложилась стройная система становления понятий и нравственности. Если ты не очень большой философ, не любишь истязать себя мыслями о смысле жизни, об идеологических ценностях, то она сама быстро прикатит тебя в союз коммунистов. Как по эскалатору в метро. Знаешь, у нас есть такие чудо - лестницы?»
Вильям утвердительно кивнул головой.
«Сложнее другое. В последнее время я столкнулся с явлениями в партии, которые не смог объяснить. Дело дошло до прямого конфликта с секретарём райкома. Всё это невольно заставило меня задуматься над всеми вопросами, которые ты задаёшь. И вот к каким грустным выводам я пришёл. До революции членство в партии было сродни санкциям прокурора на арест. А давало оно единственную награду, как писал, хотя и о другом, наш великий поэт - демократ Некрасов: «Имя громкое народного заступника, чахотку и Сибирь». На такие подвиги были готовы только очень чистые люди, безгранично любящие свой народ. Я долго думал, как сказать одной фразой об их жизненной позиции,  и считаю, что самым подходящим для этого является заповедь: «Люби каждого человека больше, чем себя самого».
Вильям оживился: «Я знаю. Это в «Библии» записано».
«Немножко не так. Там сказано любить только ближнего. Но кто это такой? Родственник, друг? И, главное, «как себя самого». Это, как мне кажется, недостаточно. В таком случае ты никогда не отдашь жизнь за свою страну, за народ. А мы в годы войны видели массовые подвиги такой высоты. И первым коммунистом был Иисус Христос, который пошёл на смертельные муки ради спасения всего человечества. Но это всё мои размышления. Может быть, они совсем и неправильные.
Главное другое. Эта идеология, практически новая вера, стала всё больше в сегодняшнее время расходиться с принципами пополнения рядов партии. Я сначала не понимал отдельные поступки коммунистов, и вдруг меня осенило: да не коммунисты они вовсе, а члены партии. А это две большие разницы. Как, например, есть верующий христианин и член какой - нибудь «Христианско-демократической партии». У них общее, может быть, только в слове «христианин». У нас и подходы к вступлению стали меняться. Некоторые стали прямо писать в заявлении о приёме в партию: «Хочу быть в первых рядах строителей коммунизма». Потому что звание стало давать возможность легче продвигаться в эти самые ряды. Конечно, и сейчас не принимают, кого попало: всяких там алкоголиков, морально разложившихся. Только передовых лучших людей. Но их нравственная позиция, моральные качества в этом важнейшем конкурсе на право быть ведущим в обществе отошли на второй план. Вот так. А теперь давай вернёмся к нашим тараканам».
 Вильям нехотя, словно ребёнок, которому неожиданно перестали рассказывать интересную сказку, поднялся с дивана, взял швабру и начал шуровать её ручкой под мебелью. Сначала всё шло спокойно. Но когда он засунул своё орудие под одну из тумбочек на кухне, из- под неё выскочил усатый средних размеров жучок, коричневый, блестящий, словно стекло на брошке наших послевоенных девушек. Он воровато огляделся по сторонам, а потом, вероятно, дал незаметный сигнал своим сородичам, и в разные стороны из родового гнезда посыпался целый выводок этих противнейших тварей от мала до велика.
  Охотник торжествовал: «Вы видите, сколько их. Хватайте, а то они разбегутся. Где же вы?»
А Владимир стремглав бросился к столу, чтобы предупредить стремительно наваливающуюся тошноту. Он схватил стакан, быстро наполнил его почти до краёв коньяком, проглотил залпом, вытер губы рукой и сразу почувствовал, что мерзостное ощущение и вызванная им  реакция организма медленно погружаются в  теплоту блаженства. Он слышал сквозь внутреннюю мелодию забытья, как кубинский друг приглашал его полюбоваться на охотничьи трофеи, потом его обещания принести какой-то яд, чем травят своих неистребимых спутников местные жители, слова прощания и стук закрывающейся двери.
Затем яростный сон повалил его на мраморный пол среди трупов поверженных врагов, и продержал в своих цепких объятиях беззащитного от колких укусов москитов до утреннего звонка будильника. Иванов сначала изумлённо изучал хитроумные муравьиные дорожки к раздавленным тараканам, которые нарисовали на полу силуэт, обходя его тело - это большое и, наверное, плохо пахнущее препятствие. Затем разглядывал в зеркале покусанное комарами и слегка опухшее лицо, которое не советовало показываться в таком виде на предприятии: «Возьмут, да прогонят опохмеляться. Вот будет позор! А не появиться на работе - лучше? Да ещё Вильям расскажет всем, как они напились до чёртиков во время тараканьей охоты. Нет, надо ехать».
                ___ ,, ___
Всё оказалось гораздо проще. Стакан крепкого кубинского кофе и такая же по убойной  силе, рассчитанная на стойких мужиков, кубинская сигарета лучиками сквозь туманную мглу пробили унылые взгляды на жизнь и заменили отдельные подозрительные составляющие исходящего изо рта амбре. Открытый нараспашку, символизирующий душу русского человека, газик под водительством всегда насупившегося, будто пытающегося вспомнить имена своих многочисленных детей Эфрена, устроил ему истинную поездку с ветерком, и так просквозил в это довольно прохладное утро, что в пору было вновь возобновлять вечерние согревающие процедуры.
В кабинете уже поджидал сияющий, как ни в чём не бывало, Вильям с бутылкой смертельной закуски для кукарач. А в обеденный перерыв он со слегка  таинственным видом пригласил Иванова на пристанционную площадь для участия в каком-то мероприятии: «Будет очень интересно, очень», - обещал он, подкрепляя слова своей изумительной по наивности, отметающей все сомнения в искренности,  улыбкой.
Действительно, судя по тому, что собрался почти весь коллектив предприятия, громко барабанила музыка из репродукторов, многие заразительно смеялись, слегка пританцовывали - предстоял серьезный активидат, как называли кубинцы свои многочисленные митинги и манифестации. Несколько человек городили какие - то ворота посередине толпы, очень напоминающие виселицы из фильмов об ужасах войны. И, как показали дальнейшие события, эти военные впечатления имели под собой почти реальное будущее.
 Вскоре несколько работников притащили смешное лохматое чучело в человеческий рост и начали прилаживать ему петлю на шею. Не прошло и нескольких минут, как странная кукла уже беспомощно болталась на верёвке под сильнейшее улюканье собравшихся. А потом неожиданно она запылала в нескольких местах сразу. Огонь пополз по чучелу вверх, образовав большой факел, а толпа захлопала, закричала какие-то гневные слова, обращая их уже не на полыхающее тряпьё, а на неказистого парня, стоящего отдельно от других на небольшом возвышении в непосредственной близости от виселицы.
Появившийся, наконец, Вильям растолковал Владимиру суть происходящего спектакля. Кубинцы получают полную зарплату вне зависимости от того, ходят ли они на работу,  болеют, или прогуливают по каким-то причинам. Такой вот истинный коммунизм. Единственная возможность коллектива проявить своё недовольство нерадивому работнику - это смастерить похожую на него куклу и публично её казнить. Подобное наказание считалось очень позорной процедурой, почти как гражданская казнь у нас при царе, о  которой мы чуть - чуть знали по сложной биографии писателя Чернышевского из школьного учебника.
А здесь всё было наяву. Виновник торжества очень смущался и, наверное, давал клятву самому себе больше так никогда не выделяться. Активные обличители сорвали горящие лохмотья с виселицы и начали топтать ногами, рискуя прожечь ценные на вес золота ботинки и брюки, которые они получали по талонам раз в пять лет. Но страсти бушевали сильнее всяких меркантильных опасений. Справедливость восторжествовала!               
Между тем оставшийся горящий конец верёвки незаметно, подобно бикфордову шнуру дополз до перекладины и деревяшка, высохшая под палящим солнцем, занялась, словно порох. Очень быстро она перегорела пополам, и две освободившиеся от объятий  стойки начали падать. Народ в панике шарахнулся от головешек, в суете сбивая друг друга. В это время одно из брёвен свалилось на мостовую, раскололось на несколько пылающих осколков, которые разлетелись в разные стороны, в том числе и, накрыв, подобно напалму, сбившуюся в кучу толпу. Запылали брюки, платья. Раздались крики о помощи.
В суматохе никто не заметил, как кусок горящей  деревяшки по закону подлости упал прямо на открытую горловину бензобака старенькой машины, не имеющей ни только этой миниатюрной детали, но и передних дверей. Через несколько секунд раздался оглушительный взрыв. Машина запылала значительно эффектнее  недавно горевшего чучела. Из образовавшегося  облака выскочило несколько человек, раненых кусками стекла и металла. Пока приходили в себя и обсуждали случившееся, загорелся другой рядом стоящий автомобиль. Владельцы остальных авто, сообразив что к чему, бросились стремглав к своим любимицам и, как на войне, в дыму и зареве пожарища, нажали на педали и с визгом рванули прочь из ада. Но беда не ходит одна. Ускользнув от огня, они при плохой видимости не смогли избежать столкновения с  мечущимися людьми. Количество пострадавших стремительно нарастало. А здесь ещё огонь от двух догорающих автомашин перебросился на стоящий рядом кустарник и начал медленно пробираться по нему к следующей жертве - административному корпусу.
Площадь стала похожа на натуру для съёмок фильма о последнем дне Берлина. Трагизм действия подчёркивался бравурными непрекращающимися звуками весёлых мелодий. Несколько руководителей пришло в себя, и попыталось организовать невменяемых людей на борьбу с коварной огненной стихией. Однако даже их начальственные крики не находили никаких отзвуков в действиях спасающегося в панике народа. По - правде говоря, и людей поблизости почти не осталось. Лишь бедолага - прогульщик, не выходивший на работу, как потом узнал Иванов, по причине ужасной любви, ради которой он бросил всё и умчался на этих самых крыльях со своей визави на несколько ошалелых дней в заброшенную горную хижину, стоял на возвышении - своей плахе, возведённый на неё профсоюзным боссом  и без его команды не смеющий её покинуть, и горько плакал, понимая, что во всех этих несчастьях виноват он один.
Наконец, паника немножко затихла, и наиболее успокоившиеся, способные к сознательным поступкам люди начали постепенно улавливать команды руководителей. Кого-то послали за огнетушителем, но он оказался пустым. Потом сумели протянуть пожарный рукав, открыли кран, но ничего за этим не последовало. Вспомнили, что надо включить специальный насос. Теперь вода полилась потоками, правда не  в сторону пламени, куда направлял ствол один из смельчаков, а на людей из многочисленных дыр лопнувшего от старости и отсутствия профилактики шланга. И только через час, когда один из начальников нашёл телефон городской пожарной части, и она примчалась на зов «СОС», всё было элегантно и быстро закончено.
                ___ ,, ___

Ночь прошла тоскливо, однако результативно. В первой её половине Владимир с безысходностью загнанного в ловушку преступника ожидал услышать за окном лёгкое шуршание шин машины кубинских спецорганов, или, в более благоприятном варианте, генконсула, и готовился покорно принять их суровые обвинения в его полной бездеятельности с точки зрения повышения противопожарного состояния важнейшего режимного предприятия. Впадая в полубредовую прострацию, он всё-таки лепетал жалкие слова оправдания об отсутствии переводчика, незнании кубинских порядков в этих делах, отчётливо понимая, что пощады ему не будет.
Когда же утро разбудило его не на нарах, и не в салоне аэробуса рейса «Гавана- Москва», а в ставшем уже родным балдахине москитёра, Иванов в каком-то смысле даже обрадовался случившемуся. Он вспомнил, что всего четыре года назад в таком же бардачном противопожарном состоянии находилась и его родная отечественная энергетика, пока не пришла большая беда, и не полетели виновные головы. Но сколько с тех пор удалось сделать важного и ценного по защите энергокомбинатов от пожаров! Хотя и цена была не малая. Вот этому и надо в первую очередь учить кубинских друзей, передавать им наш печальный опыт. После вчерашнего несчастья они обязательно воспримут такую помощь с благодарностью.
По дороге на работу Владимир представлял различные варианты состояния подавленного случившимся коллектива. Но то, что происходило на самом деле, вряд ли мог заранее нарисовать даже самый изощрённый фантазёр. Открыв уже привычную дверь в кабинет мастеров, где находилось его рабочее место, Иванов чуть было не был сбит с ног вырвавшимся изнутри мощнейшим залпом хохота. Притихнув для приветствия «совьетико», мужики продолжили своё веселье с новой силой.
В первую очередь Вильям с радостью сообщил ему, что вся вчерашняя катавасия по счастливой случайности окончилась довольно благополучно, без серьезных увечий, а тем более жертв. Конечно, всяких травм, ожогов, ушибов предостаточно. В подтверждении этого несколько присутствующих со смущёнными улыбками гордых своими героическими поступками людей помахали перевязанными конечностями, ткнули пальцами в наклейки на лицах, не поленились задрать рубашки или приспустить брюки, чтобы показать, что и тем скрытым частям тела досталось на славу. А около сорока человек и вообще не вышли на работу в связи с более тяжёлыми повреждениями. Но это всё пустяки, быстро заживёт.
А дальше все наперебой принялись рассказывать о наиболее ярких эпизодах битвы с огнём. Причём так весело и энергично, что  впервые на Кубе Владимир смог со всей полнотой ощутить основные особенности характера её обитателей. Кроме южного  темперамента, кубинцы всегда, даже о грустных вещах, стараются говорить с  юмором, как бы защищая слушателя, которого уважают, от ненужных для него отрицательных лишних эмоций. А шутки эти при их внешнем детском озорстве и наивности  выглядят примерно так же, как иногда у нас на сцене или в кино, когда ребёнку поручают рассказывать о чём- нибудь очень взрослом.
Первой пошла история высокого красавца Рауля, чёрного, как куски сажи, оставшиеся на тротуаре вместо шин одного из автомобилей. Переводя её, как и дальнейшие повествования, Вильям вынужден был хохотать дважды: в испанском и русском варианте. Причём он уже знал рассказ наизусть и начинал смеяться, как только его главный герой открывал рот.
«Вы знаете, Владимир, самую красивую мулатку у нас на предприятии. Она - победитель конкурса красоты района. Зовут её Манрис, вы знаете. И вот Рауль видит, это вчера было, что красотка упала со страху на траву за горящими кустами и закрыла голову руками. Тогда он бросается на неё сверху, - здесь переводчик не выдержал и залился таким смехом, что даже начал брызгать слюной во все стороны,- И шепчет: «Не бойся. Я закрыл тебя своим телом. Я спасу тебя». Так продолжается десять, двадцать минут. Он потихонечку наслаждается, ласкает мулатку, а сам ей сообщает страшные подробности о том, что творится вокруг. Что кругом пожар, скоро, наверное, все здания рухнут.
Но так молодой кубинец долго не продержится. Он ей и воркует: «Дорогая! Раз нам всё равно суждено вместе погибнуть под завалами, давай хоть на последок будим счастливы, полюбим друг друга» А сам потихоньку проникает глубже к её прелестям и начинает пристраивать своё мощное орудие. И только было всё пошло, и Манрис задышала почаще, подъехали пожарные и сходу направили свои брандспойты на кусты и на всё, что за ними. Какая уж тут любовь! Пришлось намоченной парочке срочно вскочить с земли и потерять все завоевания».
Похоже, но совсем наоборот, сложилась внутрипожарная ситуация у самого пожилого и самого печального из мастеров, одновременно учителя Владимира по испанскому языку, Альфредо. «Везёт этому красавчику. Даже в огне улёгся на мучачу. А я тоже шарахнулся от взрыва в сторону, споткнулся, как и он обо что-то движущееся и свалился головой на асфальт, подмяв под себя маленькое шевелящееся тельце. Потеряв ориентацию и от удара на время соображение, я схватил это крошечное создание, протянул его появившемуся из дыма призраку, и по старой морской привычке закричал: «Спасайте в первую очередь детей и женщин. Сажайте их в шлюпки».
Видение  заругалось и превратилось в нашего начальника транспортного цеха, а ребёнок в его руках - в визжащего поросёнка. Тот бросил это несчастное животное, выругался ещё раз: «Ну и каброн ты, Альфредо!»- то есть «козёл» по - нашему, что у кубинцев является самым большим оскорблением, и снова растворился в смраде пожарища. Я тогда, наконец, начал ориентироваться в происходящем и  понял, что в отличие от Рауля под ноги мне попалось стадо свиней. Вы знаете про них. Они у нас перед проходной пасутся».
Закончив последние слова перевода этой печальной истории, Вильям не выдержал, прыснул во все стороны смехом и слюной, свалился на пол и задрыгал в экстазе ногами. Его необычная весёлая истерика передалась резонансно остальному народу, благо души кубинцев всегда открыты безудержному веселью. И вот уже  все находящиеся в комнате начали конвульсивно хохотать и валяться, будто в судорогах, на столах, на креслах, а кто и рядом с первопроходцем на холодном мраморном полу. В это бесконечно прекрасное время, редкое для простого смертного, когда ему выпадают мгновения без границ насладиться прелестями жизни и напрочь забыть о многочисленных невзгодах и трудностях, в импровизированную комнату смеха степенно вошла секретарь директора и, совершенно не удивившись увиденному, не очень громко объявила: «Товарищи! На предприятие приехали представители министерства внутренних дел. Они интересуются вчерашним происшествием и просят вас  немножко рассказать о вашем в нём участии. Так что далеко не уходите, вас будут по одному к ним приглашать на беседу. Вильям, скажи, пожалуйста, Владимиру, что они хотели бы узнать на этот счёт и его мнение».
Иванов обмер, услышав деликатное приглашение, да ещё увидев в окне, что на площади остановилась довольно вместительная машина спецслужбы. «Вот это влип! У себя на Родине ни разу не встречался с органами, даже накануне отъезда. Хотя отдельные друзья иногда нашёптывали на ушко про их постоянную слежку и незримое присутствие, не представляю, как они выглядят. А здесь в первый же месяц и вызывают. Придётся зарабатывать сертификаты в их лагерях.  Ведь у них сейчас, по рассказам «Голоса Америки», репрессии, как в наши тридцатые годы. Там тоже долго не разбирались: иностранец ты, или свой. Главное, не попадаться под горячую руку». И хотя он совсем ничего не знал конкретного о тех событиях в своей стране, кроме ужасных сцен в фильмах, но понял, что это конец.
Напуганный приближающейся карой непонятно за что и в каком виде, Владимир  бросился судорожно искать телефон генконсула. «Пусть приезжает и пробует спасти, пока не засунули куда-нибудь, где люди незаметно пропадают», - лепетал он, пытаясь зародить в себе маленькую надежду. Однако на этом занятии его прервали и попросили вежливо пройти в кабинет директора. Собственно, от этой комнаты осталось только прежнее название. На директорском месте уверенно восседал солидный бородач в военной форме, окружённый с двух сторон такими же грозными представителями   карающей специальности. Перед тем, как войти внутрь, Иванову неожиданно пришли на память трагические строки, начертанные перед входом в поэтический ад: «Оставь улыбку всяк сюда входящий». Поэтому, несмотря на недавний хохот, он открыл дверь с выражением скорби и душевных мук на лице. К его удивлению, сидящие за столом дружно смеялись, и, может быть под его пасмурным взором, как-то сразу сникли, затихли и посеръёзнели.
Председательствующий пригласил жестом занять место за столом. Напротив Иванова уже сидела полная вечно улыбающаяся негритянка по имени Каридат, большая умница, самостоятельно изучившая русский язык так глубоко, что теперь она была главным и незаменимым переводчиком и всей технической документации, и на подобных ответственных официальных переговорах с советскими представителями. Владимир поискал взглядом директора и, не найдя его, понял, что тому одному из первых появилась возможность найти наиболее уютное место в кубинском варианте автоперевозки типа советского чёрного воронка.
Между тем военный начальник начал свой допрос: «Уважаемый товарищ Иванов!» Впервые на Кубе к нему обратились по фамилии, которую Владимир почти забыл и воспринял, как что-то постороннее. Такое начало не сулило ничего радостного. В голове переплетались невесёлые воспоминания о киношных сценах допросов и судов в гестапо, где колотили по морде, но всегда обращались поначалу вежливо и уважительно.
А главный особист продолжал: «На «Ренте» произошло небольшое загорание, но нам показалось, что персонал немного растерялся, действовал суматошно и медленно. Чтобы избежать больших потерь при более серьёзных происшествиях, мы хотели  бы проанализировать случившееся, и сделать профилактические выводы. Нам очень важна ваша оценка на основании советского опыта.  Поэтому мы и просили вас принять участие в анализе действия коллектива при ликвидации пожара. Что вы по этому поводу можете сказать?»
Внутри всё напряглось: «Сейчас только не наболтать бы лишнего. Они, наверное, записывают где-нибудь под столом  на магнитофон все разговоры, так что потом не оправдаешься». Поэтому он долго обдумывал ответ и повёл его, как ему показалось, строго по юридическим канонам.
«Вы знаете, судить о правильности поведения людей, можно только сравнивая их с требованиями законов. У нас в СССР в этой части существуют противопожарные правила, и по ним мы действияуем. На электростанцию кубинские коллеги пригласили меня на должность консультанта главного инженера в части эксплуатации советского оборудования. За небольшой срок пребывания в вашей прекрасной стране (Владимир посчитал такой реверанс очень важным в деле смягчения приговора) я не успел ознакомиться с другими инструкциями, не связанными напрямую с основными моими обязанностями. Например, как надо правильно тушить пожары на площадях. Поэтому мне сложно оценить объективно вчерашние события. Единственное, что бросалось в глаза, это большое мужество, проявленное всеми участниками. Хотя и это мне сказать сложно, потому что был сильный дым».
Гражданин начальник усмехнулся: «Да! Мужества им не занимать. Один инженер так осмелел, что пробежал, не заметив, почти три километра и, ошалелый, словно от наркотиков, был задержан охраной на территории соседней «Рефенерии». А другого мастера вообще сняли с девушки, которой он чуть было не завладел почти на площади, пользуясь тем, что она, бедная, от страха ничего не соображала. Вы знаете, у нас пока нет никаких правил по тушению  пожаров, как у вас. Поэтому мы вас и просим подсказать, что можно улучшить в этом деле на будущее».
В это время директор с секретаршей внесли из подсобного помещения два подноса с чашечками дымящегося традиционного кубинского кофе и с рюмками, окружившими бутылку рома. У Иванова немножко отлегло от сердца: «Значит, директора ещё не арестовали. Может быть,  и меня отпустят»,- промелькнули надежды, но верилось в этот счастливый конец пока с трудом.
А процедура шла своим чередом. Выпили кофе с ромом. Потом повторили. Разговор стал теплее и доступнее. Сыщики рассказали, что они занимаются пожарами по всей провинции, но навести нужный порядок им не удаётся. Особенно они волнуются за противопожарное состояние электростанции - этого сложного и очень ответственного предприятия. Если здесь что-то случится, Фидель им не простит. Владимир, как мог, рассказал им в перерывах между приёмами кофе и рома за дружбу между народами, о печальном отечественном опыте и о той большой работе, которую провели на советских энергопредприятиях по профилактике загораний и ликвидации их последствий. В заключительной стадии допроса, целуясь и обнимаясь в знак вечной дружбы, бывшие потенциальные палачи и жертвы договорились собрать коллектив  и обсудить предложения советского специалиста по этим вопросам, за что и выпили по старой русской традиции на посошок.
                ___ ,, ___

Лишь войдя в дом после вечерних занятий на курсах,  Владимир уселся писать конспект предстоящего выступления перед персоналом ТЭС. Хотелось сказать сильно и убедительно, чтобы каждый прочувствовал опасность и побежал принимать противопожарные меры на своём рабочем месте. Однако материала было так много, и весь  он казался таким неотразимым, что выбрать из него короткую информацию оказалось не легче, чем передать в двух словах содержание и философию «Войны и мира» Льва Толстого.
Пришлось прибегнуть к испытанному средству - повысить творческий потенциал путём принятия в разумных дозах популярного в народе допинга. Этого потребовала и вновь вернувшаяся к сегодняшним ожиданиям кандальных уз разболтавшаяся нервная система. Тем более начали поступать сигналы первой рефлекторной системы о необходимости слегка подкрепиться, то - есть закусить.
Быстро удовлетворив низменные потребности нутра, Владимир продолжил муки создателя. Однако теперь защекотало где-то  в другом месте. Своей сатисфакции потребовала доселе скромно молчавшая душа. В последнее время в её недоступных хозяину глубинах неизменно маячили различные размытые мысли, связанные с ушедшим в непредставляемую обычной человеческой психикой даль родным домом в холодной Москве, а, точнее, с его обитателями. Всё чаще тёплая и колючая тоска, словно шаль из грубой шерсти, окутывала сознание при взгляде на фотографии родителей и маленького сына. Но, по каким-то своим, пока ему никак не подчиняющимся законам, всё холоднее и неприветливее становились глаза на фотографии жены. Он уговаривал себя в нелепости такого чувства, пытался с вожделением вспомнить её горячее гибкое тело, жадные губы. Но ни что не помогало  избавиться от нового непонятного ощущения. И сегодня, как назло, оно достигло своего апогея, как нарыв, готовый вот- вот прорваться.
Чтобы освободиться для пожарных дел и от этой тяжёлой ноши, пришлось вновь прибегнуть к запрещённым методам самолечения. Очередной стакан неожиданно перечеркнул все надежды на подготовку к предстоящей беседе о завоеваниях советских пожарников. Он сумел, будто таинственный магнит, притянуть к себе все запрятанные в уголках души обрывки  мечущихся мыслей и они, наконец, сконцентрировавшиеся в одном месте, мощно выплеснулись эмоциональным потоком наружу.
Всё стало  вдруг цельным и понятным. Отдельные, вроде бы случайные и разномастные мазки сложились в ясную, как небо над Сантьяго, картину. Родившийся под салют робкого созвездия «Рака», он, как и подобает его однозвёздникам по несчастью, был неуверенный даже в реальности собственного существования, сомневался в правильности каждого самого маленького поступка, в том, что отпущенные ему природой физические и умственные качества имеют для других людей хоть какую-нибудь потребительскую ценность. Владимир всегда считал себя недостойным такого высочайшего подарка судьбы, каким представлялась ему красавица Галина. И на протяжении всех совместно прожитых двенадцати лет он непрерывно ревновал её ко всем, как говорят, и к старому телеграфному столбу.
 Эти чувства чаще всего Иванов стеснялся обнародовать и загонял  глубоко внутрь, что было ещё болезненней. А супруга,   которую, кстати,  он всегда ставил в рассуждениях себе в пример, как  эталон честности и порядочности, казалось, совсем не замечала его терзания и напротив принимала все меры, чтобы разжечь пожар ревности, подобный случившемуся на «Ренте». Она очень незамысловато скрывала встречи с какими-то интересными, по её мнению, людьми, почему-то преимущественно мужского пола, а потом попадалась на этом наивном вранье и объясняла, что если бы хотела действительно обмануть, то уж об этом никто бы никогда не узнал. Иногда и откровенно в совместной кампании позволяла на глазах мужа довольно нагло ухаживать за собой какому-нибудь красавцу - прощелыги. В общем, сыпала обильно соль на спрятанные, а потому ещё сильнее ноющие раны.
И вот здесь, вдалеке от той любовной суеты и семейных неурядиц, многослойный пирог страданий и подозрений, упрёков и обид вдруг подошёл до готовности и обрёл целостную и вроде бы понятную суть. Неожиданно его горький миндальный аромат перешёл в какие-то бредовые или пришедшие сами собой стихи о лодке, в которой терпят бедствие двое. Чтобы спастись, необходимы их дружные усилия, полная отдача сил. Но один не верит другому, считает, что тот блефует, используя партнёра на полную катушку. Это неверие переходит в безволие, предвиденье неизбежной гибели. И гребец перестаёт сопротивляться стихии, несмотря на призывы о помощи его партнёра, а лодка тонет в морской пучине.   
Свою прощальную поэму, почти, как у Маяковского о семейной лодке, которая разбилась о скалы, Иванов сопроводил подробным письмом о том, что вряд ли есть смысл продолжать совместную жизнь, тем более здесь, в экстремальных условиях, где любой день может закончиться позором или тюрьмой, и когда особенно важно полностью доверять человеку, который рядом. Он попросил Галину ещё и ещё раз обдумать целесообразность бросить работу и друзей и приехать за тридевять земель, чтобы мешать друг другу быть счастливым.
На письмо и горькие раздумья к нему ушли все душевные и творческие силы. О подготовке чего-нибудь  стоящего к завтрашней беседе с коллективом не хотелось и мечтать. Оставалось только выпить ещё один стакан за принятое тяжёлое решение и лечь спать, уповая на везенье и не испорченную пока что склерозом память.
                ___,,___
 
На следующий день ему действительно повезло, если можно было так назвать аварийный выход из строя сразу двух ответственных установок - испарителей воды, что  серьёзно снизило производство электроэнергии. Опять в провинции прошла волна апагонов. В домах на два-три часа отключался свет, холодильники, погасли голубые огоньки телевизоров. Начались призывы местного начальства к персоналу электростанции сделать всё возможное, чтобы восстановить к вечеру нормальное электроснабжение в городе и деревне.
На время оставив эту вечную борьбу человека за  достойную жизнь, я, как автор, настаивающий на том, что двадцатый век был веком электричества, обязан в нагрузку к этому бесспорному выводу рассказывать не только о героях - энергетиках, но, хотя бы  чуть-чуть, об особенностях технологии производства и передачи людям божественной энергии в самом удобном для использования виде - без огня и пламени, а по проводам с доставкой на дом.
Важнейшим звеном в этом процессе и в сегодняшнее, насквозь современное время, осталось колесо с лопастями, которое под напором падающей воды крутило жернова и обеспечивало хлебом ещё наших древних предков, живших несколько тысяч лет назад. Главнейшее изменение в этой системе состоит в том, что вращает оно теперь не каменные колёса, а генератор электроэнергии, от которого вся новая часть и начинается.
Есть большие перемены и в использовании энергоносителя, а, просто говоря, воды. Если на гидроэлектростанции она так напрямую и продолжает падать на лопасти, правда, за счёт грандиозных плотин со значительно больших высот, то на тепловых электростанциях её испаряют, доводят до высочайших параметров, которые выдерживают только особо прочные стали, и в таком переполненном энергией состоянии направляют на турбины с большим количеством рабочих колёс с лопатками из материалов, естественно выдерживающих наваливающиеся на них гигантские, не поддающиеся представлению нагрузки.
 Достаточно сказать, что температура пара превышает 500 градусов и трубы, по которым он идёт, имеющие толщину орудийных стволов, светятся ярким малиновым светом. А давление его достигает 100 и более атмосфер, то - есть значительно больше, чем создаёт лезвие ножа. Если случайно при аварии пар устремляется из трубы наружу, то он естественно перерезает и сжигает всё, что попадается на его пути, в том числе, к несчастью, нередко и самих бесстрашных потомков Прометея.
Вырабатывают этот паровой смерч в так называемых котлах, больше напоминающих десяти-двадцати этажные дома без окон, внутри которых с температурой в несколько тысяч градусов сжигаются различные виды топлива. На атомных электростанциях эти агрегаты выглядят менее солидно и более интеллигентно, что не помешало им наделать страшные беды на земле, но значительно позже, когда случилось несчастье на Чернобыльской АЭС.
И последняя маленькая деталь.  Для производства пара нужна идеально очищенная вода, чтобы дорогостоящее оборудование не покрывалось толстым слоем накипи, словно чайник. Её очищают различными химическими способами или получают в виде дисцилированной воды в испарителях, которые и вышли из строя в тот злополучный день на «Ренте».
Весь персонал был мобилизован на ударный труд. Кто непосредственно не участвовал в ремонтных работах, обеспечивал их нужной документацией, искал необходимые материалы, а то и просто организовывал горячее питание непосредственно около оборудования. Принимал в нём посильное участие и Владимир, тем более, что возникали некоторые неожиданные проблемы. Ему даже пришлось позвонить на завод - изготовитель в город Таганрог и проконсультироваться с главным конструктором.
Кубинцы работали не только самоотверженно, но и красиво. Раздевшись до пояса, мускулистые красавцы - негры, мулаты и белые, словно мел, потомки первых испанских конкистадоров, сменяя друг друга, неистово молотили неподъёмными на вид кувалдами, чтобы отвернуть многокилограммовые гайки, удерживающие напор колоссального давления пара. Металл ещё окончательно не остыл. Пот с тел рабочих попадал на него и шипел, как вода на раскалённой сковородке. Казавшиеся нестерпимыми жара и влажность исходили не только от оборудования, но и от старающегося не ударить перед ним в грязь лицом раскалённого тропического солнца.
Однако наперекор всему люди работали легко, весело, с шутками и не сходящими с лиц улыбками. Создавалось впечатление, что они вылеплены из такого же сверхпрочного материала, как и подвластные им агрегаты. И при этом все знали, что за этот нечеловеческий труд единственной наградой может быть станет благодарность начальника и домашних, когда вновь замерцают экраны телевизоров.
За рабочий день завершить устранение поломки не удалось. И тогда прозвучал знакомый уже Иванову клич: «Трабахо волюнтарио»,- и всё без перерыва поплыло на вторую смену. Действительно, он давно знал слово «волонтёр», или доброволец. А «трабахо», переводимое как «работа», сразу легко запомнилось по ассоциации с детской перепевкой: « трах - бах». В целом по-испански, а, точнее, по - кубински это был коммунистический призыв к добровольному сверхурочному безвозмездному труду, который легко и беспрепятственно уже проложил путь к сердцу этого душевного народа.                ___ ,, ___
 
В конце дня позвонил Крейсарт и ласковым, смягчённым прибалтийским акцентом голосом попросил в обязательном порядке приехать вечером в консульство на закрытое партийное собрание.
«Может быть, уже туда настучали про пожар. Почему он не сказал о теме, по какому поводу собираемся »,- после пережитого в последние дни, Владимиру иногда казалось, что из-за каждой пальмы кто-то постоянно за ним внимательно следит. К счастью, пока превратности судьбы обошли стороной, и волнения за своё будущее быстро отошли на второй план. Но то, что произошло на собрании, поразило не меньше, чем встреча с представителями внутренних органов.
Без всяких формальностей с избранием президиума слово для  информации взял секретарь: «Вчера состоялось заседание партийного бюро объединённой парторганизации советских специалистов, работающих в провинции Ориента. Обсуждалось заявление работников группы Катаева о недостойном поведении их руководителя. Я думаю, нет смысла зачитывать его полностью, с различными не совсем приличными подробностями. Кратко оно сводится к тому, что товарищ Катаев вступил в недопустимые отношения с кубинской работницей предприятия, на котором трудится его группа. Факты его неправильного  поведения подтверждены документально и он не стал их отрицать.
 Мало того. Руководитель группы почти семь месяцев из десяти не был на предприятии, ссылаясь на то, что по просьбе кубинской стороны разрабатывал новую структуру управления. А его коллектив советских специалистов оказался брошенным на произвол судьбы. На обращения подчинённых изменить  порядок работы или решить какие-нибудь конкретные вопросы, Катаев не отвечает  или посылает куда подальше. В результате они оказались вынужденными обратиться в наш адрес с просьбой принять меры по устранению грубых нарушений партийной дисциплины, тем более недопустимых, что совершает их руководитель, да ещё за рубежом, где на нас смотрят, как на пример для подражания во всех делах. Они же помогли нам раздобыть неопровержимые доказательства, в буквальном смысле голые факты.
Бюро долго и тщательно рассматривало этот вопрос. Мы учитывали, что товарищ Катаев -  уважаемый в Союзе человек, участник войны. Он сам не отрицал своей вины, считает, что оступился, не выдержал одиночества, но просит снисхождения: не исключать его из партии и не ворошить здесь на собрании всё грязное бельё. Бюро учло его просьбу и решило объявить ему строгий выговор с предупреждением и просить руководство Торгпредства немедленно откомандировать на Родину, а на собрании ограничиться информацией и проголосовать наше решение. Товарищ Катаев с такой постановкой вопроса согласился. Будут ли у вас вопросы?»
Зал напряжённо молчал, именно напряжённо, когда тишина, кажется, вот- вот взорвётся неудержимым потоком крика и слов. Но ничего подобного не произошло. Так же тихо проголосовали единогласно за предложенное решение, заслушали текущую информацию и приступили к просмотру очередного отечественного фильма. Судьба ветерана была решена.
Вернувшись  домой, Владимир бросился, словно тигр, с расспросами к Александру. «Что случилось? Почему раньше ничего не предпринимали без собрания?» Тот был готов к такой атаке и степенно, как всегда, рассказал всё, что знал.
«Ты в курсе дела, что у нас в группе кроме меня с руководителем ещё два специалиста: начальник производства Илья Филев и технолог Виктор Смирнов. Катаев их крепко прижимал: заставлял работать сверхурочно, иногда и по выходным дням, запрещал ездить на заводском транспорте на пляжи, а тем более на дальние экскурсии и всякое другое. Им это не нравилось и мне соответственно, но виду мы не подавали. Наоборот, когда шеф договорился с кубинцами разработать дома, не теряя время на дорогу,  предложения по улучшению технологии и системы управления производством, мы начали таскать по его заданию с доставкой на дом горы различной документации. А чтоб он ещё меньше отвлекался, уговорили красивую негритянку с завода периодически убирать его квартиру и готовить обед.
Как - то Филев мне говорит: «Ты знаешь, что наш дед вытворяет? Из Смирновских окон виден его балкон. Так эта красотка уборщица часто мелькает там совсем голенькой. Видно он использует её на полную катушку».
Спустя несколько дней он снова с негодованием вернулся к этой теме: «Больше я терпеть не могу это ****ство. Кубинские органы пронюхают, разоблачат, и нам с тобой, как членам партии, допустившим моральное разложение своего начальника, по головке в консульстве не погладят. Быстро на Родину загремишь. Я иду в партбюро и прошу принять меры».
Через неделю по предложению Ильи был проведён следственный эксперимент. К Смирнову приехал заместитель консула с биноклем. Взяли и меня, как ещё одного свидетеля. В бинокль было видно, как негритянка убирала шваброй комнату, а на кровати против балконной двери торчали голые мужские ноги. Потом красотка тоже разделась и юркнула к мужику. По движению их ног очень хорошо можно было понять, чем они там занимались.
Когда, наконец, она начала одеваться, пришёл Филёв и предложил для полной убедительности пойти на остановку автобуса, встретить её там и прямо спросить обо всём. Так мы и сделали. И девушка, не смущаясь, на вопрос, была ли она близка с «совьетико», с гордостью ответила утвердительно.
Надо сказать, что Крейсарт нам не поверил на сто процентов и решил убедиться лично. Он, правда, приехал через несколько дней без бинокля, но мог хорошо и так разглядеть обнажённые прелести негритянки, мелькавшие в открытой двери балкона. Когда она ушла, мы поднялись к Катаеву, сказали ему о признании уборщицы, что сами видели её раздетой в его квартире, и он не стал отпираться. Вот и всё».
Трудно было в чём-то усомниться, и всё- таки Иванов не только в силу своей природной доброты жалел ветерана, но и  где-то в глубине души чувствовал интуитивно, что здесь не всё так просто. Сомнение укрепилось, когда на следующее утро Катаев пришёл к нему прощаться перед отлётом в Гавану, и печально сказал: «Не поминайте лихом. Не такой уж я совсем плохой. Кто-то очень здорово всё разыграл, как профессиональный режиссер. Ну да Бог им судья. Я устал здесь один, домой давно хочется. А там уж как - нибудь оправдаюсь».
Так бы и забылась эта странная история. Филёв отработал исполняющим обязанности руководителя группы почти десять месяцев: наш бюрократический аппарат не так разворотлив, чтобы быстро подыскать замену. Эта задержка была на радость подчинённым, получившим значительно облегчённую службу, да ещё различные поездки на экскурсии. Через некоторое время после отъезда Катаева пришло печальное известие о странной его гибели. На большой скорости он выехал на встречное движение и столкнулся лоб в лоб с тяжёлым грузовиком. А вскоре лучший личный друг Филева из Университета вроде бы проболтался по пьяной лавочке одному из своих коллег о том, что произошло в той любовной драме на самом деле.
   Илья досиживал в тот злополучный февраль предпоследний месяц своего годового контракта. Но домой он совсем не спешил, зная, что его место рядового чиновника в тресте от него никуда не уйдёт. Тем более, что и должность его была фактически придумана родственником, руководящим системой подобных предприятий, и никакого интереса для его ищущей натуры не представляла. Он и за границу поехал не только по протекции, но и для поиска новых ощущений.
Одной из главных отдушин в холостяцкой жизни стала прекрасная негритянка, не имевшая никаких комплексов относительно горячей плотской любви, готовая выполнить любые эротические фантазии и требовавшая взамен только такой же непрекращающейся страсти и изредка, в виде знаков внимания, маленькие материальные дары. Но скоро пыл не такого уж юного любовника стал сникать, и энергия, освободившаяся от постоянных утечек в виде поцелуев, фрикций и выполнения других сложных упражнений из учебника Кама сутры, стала искать для себя новое нестандартное приложение.
Филёв вдруг захотел поработать на месте руководителя группы. Это не только сулило прибавление в оплате труда, но и позволяло осуществить ещё ряд задумок: поездить по чудесным кубинским пляжам и историческим местам, чаще с руководством комбината посещать местные рестораны, сохранившие свой колорит и высокую культуру обслуживания со времён давно сбежавшей от революции аристократии. Да и досуг среди прекрасных женщин Острова Свободы уже следовало значительно разнообразить.
Илья был из той редкой породы советских людей, представители которой не имели угрызений совести за поступки, не совсем отвечающие высоким требованиям кодекса чести строителей коммунизма, если они были необходимы для достижения запланированных целей. Поэтому, когда у него вдруг созрела мысль использовать в корыстных целях бескорыстную любовь чёрного алмаза, как он нередко искренне называл в экстазе свою кубинскую подругу. Никаких отрицательных эмоций с её стороны этот дерзкий план не вызвал.
Основу интриги составляло хорошее знание человеческих слабостей. Он был уверен, что даже такой коммунист, как его начальник, грудью защитивший Родину, будет безоружен после года воздержания перед прелестями юного дитя природы. Ему ничего не стоило уговорить свою партнёршу по кровати, генная невинность которой была давно подпорчена развратным Дядей Сэмом, за обещание новых радостей и подарков избавить своего товарища и руководителя от тоски, вызванной отсутствием женской красоты и ласки. Он попросил её регулярно помогать тому по уборке квартиры и приготовлению пищи и быть при этом как можно раскованней, вплоть до того, что постепенно даже раздеться наголо и обрадовать начальника своей красотой.
Катаеву он тоже совершенно естественно предложил переложить на плечи работницы завода заботу о чистоте и еде в доме, чтобы не отрываться от работы над своим эпохальном проектом. С этим радостно согласилось и заводское начальство, жаждущее как можно скорее осуществить обещанную реорганизацию топчущегося на месте производства.
Так на радость всех участвующих сторон зловещая операция была запущена. Юная прелестница оказалась очень способной ученицей и с большой аккуратностью и точностью выполняла все производственные инструкции своего опытного наставника. Через пару дней  усердного труда Илья попросил её, не стесняясь пожилого хозяина, под видом страшной жары снять кофточку и остаться в одном лифчике. Минда, как звали юную прелестницу, несколько раз с чувством произнесла во время уборки самое популярное выражение на Кубе: «Муча калор, муча калор»,- смысл которого Пётр Иванович хорошо знал: «Очень жарко». Ещё с институтской скамьи осталось в памяти понятие о калории, как единицы тепла.
А со словом «муча» у него, как и у большинства его соотечественников, был вообще давний роман. В их душах с прекрасных лет юности звучала, словно вечный музыкальный сувенир, страстная песнь любви «Бесаме, бесаме, Муча». И почему-то у многих из них сложилось твёрдое убеждение, что Муча - это имя красавицы- мулатки,  обжигающей своими ласками  поющего о своём невероятном счастье кавалера. Однако уже в первые дни пребывания на Кубе имя это произносилось так часто, что очень сложно ассоциировалось с кем-то из присутствующих. А потом всё оказалось, как всегда, гораздо проще. Переводчик пояснил, что  под этим томительным словом из песни скрывалось всего лишь самое обыденное понятие «много». Романтика, увы, исчезла, но прибавилось новое знание, которое позволило в данном случае с красивой помощницей понять, что ей очень жарко. И поэтому Пётр Иванович очень спокойно воспринял её дальнейшие действия по сбрасыванию лишней одежды.
В последующие дни в связи с избытком тепла стриптиз продолжался, пока шалунья не осталась лишь в тапочках и для виду с условной маскировкой главного оружия Ильи только теми редкими кудряшками, которые рисовал на уроке испанского языка Альфредо. Однако советский солдат был стойким не только в окопах Сталинграда. Старый воин никогда бы не заставил девушку одеться, чтобы  мучиться от ужасной жары. Тем более не мог он себе позволить  обходиться с представительницей союзной страны таким же простым способом,  как это не раз самим собой случалось дома с русскими девчатами. Он вообще считал, что, может быть, её поведение было  проявлением какой-нибудь национальной традиции, а относиться к ним уважительно и почтенно не раз внушали ему в различных инструктирующих инстанциях.
В результате, как понял Филёв из докладов своей Мата Хари, ветеран не поддавался ни на какие её уловки. Он стонал, без причины потел, но только крепче вжимался в своё рабочее место в углу комнаты. Если же исподлобья и бросал украдкой взгляд на запрещавшиеся кодексом строителя коммунизма  части тела соблазнительницы, то потом судорожно удерживал железной волей и руками то, что осталось после знаменитого спуска с пальмы.
Такой оборот дел, а, скорее, тел никак не устраивал зловещего интригана. Время подпирало, и он решил идти во - банк, благо, как всегда, для неблаговидных поступков подворачивается удачный случай. В Сантьяго с очередной ревизией прибыл генпоставщик их группы, и Катаев должен был встретиться с ним в ресторане гостиницы для информации. Такие встречи обычно заканчивались поздно и особенно не рекламировались, то  есть в консульстве о ней никто не знал. Илья поручил Смирнову, которому тоже не было известно про визит высокого начальника,  связаться с вице - консулом и пригласить его на пост наблюдения, на балкон своего дома, а сам прикинулся больным и исчез.
Добровольной полиции нравов не пришлось долго ждать. Чтобы не рисковать, Филёв сразу после отъезда шефа проник в его квартиру и, убедившись украдкой, что комиссия заняла свой пост на Смирновском балконе, улёгся на хозяйскую кровать, с которой, как он твёрдо установил, наблюдателям видны были только его ноги. Далее он поручил своей подручной раздеться и несколько раз покрутиться на балконе, а затем броситься в его объятья и, с присущей ей полной отдачей,  провести изумительный сеанс пылкой любви. В этом упоительном процессе неопытный мошенник иногда забывался в потоке наслаждения, вскакивал, чтобы изменить позицию, но уже в движении схватывался и, боясь попасть в окуляр бинокля, вновь трусливо прижимался к койке.
Удовлетворив фрагментарно через балконную дверь любопытство высокой комиссии,  и полностью свои низменные инстинкты, Илья быстренько смылся, заверив красавицу в своей безграничной любви и сказав ей, чтобы она не боялась честно признаваться любому встречному, что близка с «совьетико», но пока не называть его имя. Смирнову же он предварительно подсказал, что для большей уверенности ему стоит вместе с представителем партбюро допросить обо всём развратную негритянку, что  они и сделали, поймав её на остановке, когда убедились, что сексуальный час закончен, и, получив, как и ожидалось автором интриги, подтверждающий ответ. 
Провернув такую великолепную авантюру, Филёв понял, что с конкурентом всё кончено. И всё-таки он решил для верности произвести ещё и контрольный выстрел. Теперь по его подсказке место наблюдающего занял сам Александр Крейсарт. Он долго изучал с помощью бинокля прелести главной героини, которая по команде Ильи особенно старалась в этот день демонстрировать стриптиз перед балконом. Громко цокал при этом языком в знак высокого качества натуры. А после её ухода поднялся со всей свитой к ветерану и, с присущей ему партийной принципиальностью, заявил тому, что оправдываться бессмысленно, что сожительница сама во всём призналась, и единственное, чем можно облегчить наказание при полном раскаянии - постараться без большого шума отправить его на Родину. Катаеву ничего не оставалось делать, как согласиться, а что было дальше уже известно.
Рассказ произвёл на Иванова  ужасное впечатление, вероятно, не меньшее, чем доклад Хрущёва о культе личности Сталина. Первая мысль была о том, что он своим бездействием вместе с другими товарищами по парторганизации способствовал гибели честного заслуженного человека.
«Почему мы не разобрались во всём сами. Поверили партбюро. Ведь были у многих сомнения. Но как всегда привыкли подчиняться, доверять начальству. Не хватило смелости. Хоть сейчас   надо восстановить справедливость. Первый раз сталкиваюсь с подлостью не случайной, совершённой в горячке или по пьянке, а заранее продуманной, сознательной, причём по отношению к человеку, которому надо кланяться в ноги за спасение мира и наше собственное от фашистской мрази, от уничтожения. Такое нельзя простить».
Однако всё оказалось гораздо сложнее, даже, несмотря на то, что к этому времени Владимир уже занимал высокий пост секретаря партбюро организации советских специалистов в провинции Ориента. Прежде всего, отказался давать официальные показания главный свидетель - рассказчик, сославшись на давность события, на отсутствия трезвости в момент получения информации, а, значит, и достоверности. Да и новый состав партбюро заявил почти единодушно, что по уставу заниматься персональным делом при отсутствии его участников нельзя. Тем более, что потерпевшего уже не было и в живых. И всё плавно спарашютировало в   прежнюю тихую заводь.
Не могу не прерваться на минуту. К сожалению, масса пусть более мелких, но от того не менее отвратительных случаев моральных преступлений коммунистов, особенно в производственном коллективе, оставалась в то прекрасное время подобным образом без всяких последствий из-за ложного уважения к товарищу, занятости текучкой, просто неумения разобраться в деталях, а иногда и вообще из-за дурацкой стеснительности копаться в чужом грязном белье. Именно за эту недальновидность, лень и глупость мы и получили впоследствии массовое предательство членов партии, их презрение к собственному народу, к единомышленникам, к нравственным коммунистическим устоям, в верности которым многие из перевёртышей в своё время клялись с пеной у рта. Только за пренебрежение к главной, пусть неблаговидной, черновой, бесконечно долгой, кропотливой, но важнейшей  работе при возведении истинно свободного общества - воспитанию  по капельке нового человека, наше поколение и получит от истории самый страшный приговор - презрение потомков за развал созданного героическими  великими предками первого в мире справедливого в принципиальных решениях не только общества, но и реального громадного и могучего государства, доказавшего за семьдесят лет существования своё право и способность на жизнь. Но об этом позже.
                ___ . ___

А между тем Владимира продолжала угнетать отстранённость от активной жизни коллектива электростанции. Ведь и повод появился для сближения - пожарные дела. А всё никак не удавалось осуществить и эти, вроде бы крайне нужные для обеих сторон задумки. Сначала директор укатил в командировку, а без него проводить семинар не хотелось. По всем нашим правилам в этих вопросах главным организатором и ответственным назначался руководитель предприятия. И эту мысль  хотелось внушить и здесь, на Кубе. Потом он вернулся и начал деятельно готовиться к празднованию Дня женщин. Сняли ресторан, зарезали несколько свиней. И, надо признать, праздник удался на славу.
Для Иванова лично, как одинокого и ещё совсем не изношенного мужчины, он принёс новые волнения. Ему очень нравилась восемнадцатилетняя мулатка Мария, работающая в отделе управления и поэтому часто встречающаяся в коридоре директорского этажа. Как и все кубинки, она умела ходить гордо,  по-королевски прямо, с высоко поднятой головой. Правда, когда он освоил несколько основных испанских слов и начал при встрече робко произносить «Буэнос диес!», то  есть «Добрый день!», Мария, как ему казалось, снисходительно, с отрепетированной сановней улыбкой, слегка покачивала в ответ своей безукоризненно красивой головкой и проплывала мимо на высоких и стройных, словно мраморные колонны, ногах.
Неожиданно в ресторане, где, как перевёл незаменимый Вильям, на весь вечер в связи с женским днём объявили белый танец, недоступная красавица начала не только регулярно его приглашать, но и пробовала научить национальному способу исполнения танго. Владимир уже успел увидеть эту полную любви манеру танцевать у себя под окнами дома, когда в один из воскресных дней вынесли радиолу на улицу и под любую мелодию танцующие прижимались, сливались друг с другом, непрерывно целовались и лишь слегка раскачивались в такт музыки, чтобы посторонние не подумали что-нибудь другое.
Так пыталась действовать и юная прелестница. Иванов всем телом чувствовал непрерывное напористое прикосновение её трепещущих ожиданием любви, нежных и одновременно девственно налитых упругостью грудей, живота, бёдер. Опаляющим жаром дышала шоколадно - розовая кожа идеально правильного лица, а широкие, словно покрытые алым бархатом губы, рвались всосать целиком подвернувшегося нерасторопного мужчинку.
Спокойно выдержать обволакивающую ласку тысячещупальцевого сгустка страсти не смогло бы, наверное, даже бронзовое изваяние рыцаря революции. Не получалось это и у него, несмотря на сильнейший страх в этих вопросах перед потомками Железного Феликса. Волны тепла и желания вздымали грудь и другие части тела, предрасположенные к любви, вынуждая почти теряющего рассудок их владельца разворачиваться боком к источнику страданий. Однако уже достаточно продвинутая в искусстве обворожения девушка сильными руками возвращала партнёра в нормальную стойку и ещё плотнее вжимала в своё пьянящее, будто молодое игристое вино, тело, заставляя его краснеть, потеть и пытаться вновь медленно вытекать из её жёстких объятий.
Искушение было выше человеческих возможностей сопротивляться, даже тех, которые воспитали в нём  комсомол и партия. Он пытался отвлечься в разговорах, вспоминая скудные запасы слов, вложенных в голову активной профессорой: «Вы так хорошо танцуете, Мария. Не можете меня научить?» Последнюю фразу Владимир сказал только потому, что очень чётко заучил её на уроке, где она, правда,  применялась совсем для другого случая. К его удивлению, мулатка всё прекрасно поняла и коротко ответила в привычном для кубинцев стиле: «Нет проблем, сеньор».
Вспомнив о правилах борьбы с пожарами и залив безобидным  хайболом бушующее внутри и кое-где вырывающееся наружу пламя, Иванов немножко потяжелел в мыслях, стал солиднее и основательнее: « Что я творю, или позволяю вытворять с собой? А если она агент спецслужб и выполняет их поручение скомпрометировать меня и завербовать для шпионских целей? Или просто таким примитивным способом руководство «Ренте» решило избавиться от недостаточно активного специалиста?» Он стал искоса наблюдать за публикой, пытаясь обнаружить скрытую кинокамеру, хотя прекрасно знал, что кубинские чекисты - мастера высшего класса и подобных промахов не допускают.
«Да какая она шпионка. Просто захотела с подружками посмеяться над советским мужчиной, зная, что для них мулатки - приманка посильнее, чем  кусок мяса для акулы. Ведь я её в два раза старше, а туда же. Бежать надо, пока не стал общим посмешищем. Завтра вся электростанция рассказывать будет, как я с оттопыренными брюками безуспешно пытался вырваться из цепких ручонок шутницы». 
Теперь Иванов начал исследовать окружающих с точки зрения отношения к его особе, как к  предмету насмешек, или даже спора. Но и здесь ничего предосудительного увидеть не удалось. Все беззаботно танцевали, также упоительно сливаясь с партнёрами, как  пыталась это сделать и Мария.  И всё – таки, когда в поле его обзора попал друг Вильям, он бросился к нему с просьбой найти Эфрена и отвезти его домой в виду сильной усталости.
 Только в своей квартире, ставшей уже почти родной, он, наконец, расслабился и спокойно развалился на кровати под балдахином. Сон пришёл очень нескоро, предварительно заставив новоиспечённого монаха, чувствовавшего реальное присутствие очаровательной искусительницы, пройти все муки своих собратьев по воздержанию от мирских радостей. Это уже были его личные, недоступные взору постороннего страдания, сродни блаженству мучительной гибели за народ, и поэтому периодически сопровождающиеся стонами не от боли, а от разрывающих душу пленительной страсти и томительных грёз.
                ___ . ___

На следующее утро, когда Иванов ещё полужил, полубредил упоительными минутами растворившегося в прошлом восторга, его неожиданно пригласили в большую аудиторию, где уже оживлённо гудели почти все участники вчерашнего праздника, но пребывающие теперь в роли усердных слушателей советского пожарного маэстро. Директор и остальные руководители затерялись среди одинаково с ними одетых в китайские фланелевые робы подчинённых. За столом в качестве нашего традиционного президиума восседала одна, широкоформатная по фигуре и с не сходящей с лица улыбкой Каридат, позвавшая к себе в кампанию и московского лектора.
Положение казалось тупиковым. За последние несколько дней было столько событий, что заготовленная речь во многом была вытеснена впечатляющей информацией. Дома остались и конспекты тезисов. Мало того, в организме продолжали поигрывать сгруппировавшиеся в одно неразливное целое градусы святых возлияний за женщин. По этому поводу в голове слабо забрезжил похожий момент из фильма «Карнавальная ночь», когда изрядно «подготовленный» противниками мероприятия посредством испытанного оружия - коньяка незадачливый лектор Никодимов в исполнении блистательного артиста Филиппова пытался рассказать народу о жизни на Марсе.   
Мало того, Владимира не покидало чувство, что где- то в глубине помещения несколько человек давятся от смеха, уткнувшись в ладоши, вспоминая, как выставляла его на показ во всей мужской красе царица бала. И вдруг до него дошло, что всё равно нечего терять, когда уже итак ничего не осталось. Сразу начали нарастать спокойствие и уверенность, и он смело рванулся в атаку.
«Мне для начала очень хотелось бы узнать, как вы представляете себе борьбу с пожарами на электростанции. Конечно, теоретически. Практически я имел неудовольствие наблюдать этот процесс во время недавних событий по поводу наказания прогульщика. Ну, например, представим, что загорелся масляный бак турбины. Кто расскажет, что он будет предпринимать?»
Руки подняли сразу несколько желающих. Первый из них чётко отрапортовал: «Вызову пожарную команду из города по телефону»,- и гордо без запинки назвал сантьяговский эрзац московского номера 01. Других предложений не последовало, и Иванов продолжил.
Вот так и мы с коллегами - энергетиками в СССР ещё всего шесть лет назад работали и полностью надеялись на славных пожарных, хотя  твёрдо знали, что наш тип предприятия является одним из самых сложных и опасных в этом отношении. Здесь есть всё, чтобы устроить грандиозный пожар: высоченные температуры, которых нет даже в аду, громадные запасы масла, топлива, водорода, трассы кабелей с высоким напряжением. Поэтому мы были убеждены, что любые загорания в этом сборище горючего материала могут ликвидировать только профессионалы.
И, как всегда, беда, подобно любви, приходит, когда её совсем не ждёшь. На одной из московских теплоцентралей загорелись кабельные линии, которые, как и у вас, проходят в специальных коридорах или каналах. Дежурный персонал  чётко вспомнил, как и вы, телефон покорителей огня и начал заниматься своими делами, которых было немало. Несколько агрегатов потеряли управление из-за повреждения проводки автоматики, и их надо было аварийно останавливать. Вместе с ними пришлось из-за отсутствия технологического пара  в спешном порядке отключать и соседний нефтеперерабатывающий завод, подобный вашей рефенерии, что привело к большому  экономическому ущербу. Но это было бы ещё полбеды.
На подступах к очагу загорания всё было окутано чёрным масляным дымом. Пожарники изучили чертежи помещения и звено из семи человек, словно слепые бродяги, взяли друг друга за руки, надели противогазы и живой цепочкой растворились во мгле канала. Сигналы от них долго не поступали, и обеспокоенный начальник команды послал ещё двоих бойцов на связь. Исчезли и те.
К этому времени понаехало большое начальство, и пожарное, и энергетическое. Рисковать из них никто не стал. Повели снаружи наступление на огонь, предварительно полностью остановив оборудование. Начали разгонять дым воздуходувками. И когда, наконец, появилась возможность проникнуть внутрь к месту событий, удалось установить и трагические причины исчезновения людей.
Семеро смельчаков продвигалась в дыму, поливая впереди себя водой из брандспойтов. Струя  случайно попала на повреждённый огнём кабель, всё ещё находящийся под высоким напряжением. А так как они продолжали в связи с отсутствием видимости держаться за руки, то все по цепочки были смертельно поражены электрическим током. Два разведчика погибли ещё более нелепо: заблудились во тьме и, не зная географии помещения, упали в вертикальную шахту, которая, как и у вас, соединяет два тоннеля, находящихся на разных уровнях. При падении они получили сильные ушибы, потеряли противогазы и задохнулись в дыму.
Трагедия была ужасной. Кроме невосполнимой потери людей, материальные убытки исчислялись миллионами рублей. Советская власть в принципе даже чересчур лояльно относится к виновникам экономическим потерь, но когда дело касается человеческих жизней, здесь она становится беспощадной. Ряд начальников лишились своих руководящих постов, некоторые из них попали на скамью подсудимых.
Быстро создали высокую комиссию из разных учёных и специалистов. Их выводы привели в ярость внешне всегда спокойного председателя правительства Косыгина. Оказалось, что сумма убытков от пожаров на энергокомбинатах страны в связи с их несравнимыми технологическими сложностями  ежегодно превышает аналогичные потери в других отраслях. При этом несколько человек погибает.  А нарисованная только в чёрных тонах картина противопожарного состояния  предприятий позволяла быть твёрдо уверенным, что все сегодняшние неприятности - пустяки по сравнению с тем, что нас ждёт в будущем. Кстати, она была всё-таки значительно оптимистичнее, чем то, что я увидел у вас.
Были определены меры по снижению риска. И хотя затраты на их внедрение составляли громадную сумму, при социализме, если речь идёт о безопасности людей, на это смотрят, как на второстепенное препятствие. И уже через три года порядок повсюду был наведён. Кабельные тоннели уплотнили, разделили негорючими перегородками,  в каждом отсеке установили сигнализатор загорания и трубы для подачи специального противопожарного раствора. Теперь при получении сигнала дежурный дистанционно включал насос, отсек заполнялся жидкостью и огонь отступал без непосредственного участия в этой борьбе человека. На ряде предприятий эти действия проводятся и вообще автоматически. Главное, обучили эксплуатационный персонал и пожарников чётко действовать при загорании, в том числе и путём проведения регулярных совместных тренировок.
Но, по нашей народной примете, беда редко приходит одна. В спешке нельзя было всё предвидеть. И вот два года назад вновь на столичной электростанции, словно выбранной дьяволом для его смертельных оргий, произошла ещё более ужасная трагедия. Все теперь следили за чистотой в этих пожароопасных помещениях и использовали для уборки любые возможности. В этот раз туда послали наводить лоск практикантов из техникума.
Как назло, на небольшое время их оставил без присмотра руководитель от предприятия. И в этот момент в соседнем помещении разорвалась труба с кипятком. Его струя пробила стенку тоннеля, и начала заполнять отсек с работающими в нём ребятами. Всё наполнилось паром, студенты потеряли ориентировку и не могли сами выбраться на волю. В результате погибли те же роковые девять человек, но теперь ещё и совсем юные мальчишки, заживо сварившись в этом подлинно адском котле.
Снова забурлили мозги учёных и специалистов, и решение новой проблемы было быстро найдено. Сложнее проходило его внедрение, но почти перед моим отъездом и с этими трудностями было покончено. Так, на крови и костях своих лучших представителей, мы вновь на шажок продвинулись вперёд в укрощении разъярённой энергии, как это и происходит в тех направлениях человеческой деятельности, где оно на ощупь пробирается в неизведанные бесконечные тайны природы. Я думаю, что вам  не хотелось бы повторить наш путь ошибок и трагедий. Поэтому предлагаю с завтрашнего дня вместе заняться внедрением накопленного в нашей стране опыта. Я, как и положено представителю братской страны, поделюсь им с вами честно и без остатка».
В зале будто отключили жизнь. Все сидели, не шелохнувшись, в абсолютной тишине. Кубинцы перестали быть похожими на себя, посерьёзнев и спугнув этим на короткое время постоянные улыбки с лиц. Затем поднялся Луис и, словно соглашаясь на участие в ратной битве, решительно и твёрдо произнёс: «Владимир, мы с тобой!»
Вечером было решено обмыть с Вильямом начало нового этапа в жизни предприятия под предлогом использования как раз  принесённого им в этот день убойного средства  для борьбы с кровожадными тараканищами. Интересно, что мужики всех стран, удивительным образом различающиеся друг от друга по всяким свойствам и размерам в разы, составляющие гигантскую неповторяющуюся шкалу на все вкусы и требования созданных из их рёбер потребителей, то - есть женщин, едины и жалко однообразны в двух вещах: в неуверенности при реализации принятых решений, и, наоборот, в твёрдости и последовательности осуществления планов, если они направлены на сокращение количества алкогольной отравы на земле.
Друзья перво-наперво  набрызгали во все щели и под мебель принесённый подарок для самых древних жителей мира, как об этом повествует наука, чтобы не отвлекаться от любимого занятия настоящего современного мужчины - трёпа. После удачного сегодняшнего дебюта на предприятии Иванов посчитал возможным начать беседу с вопроса, который так и не удалось обговорить в предыдущей встрече: почему  кубинцы так редко прибегают к его помощи?
Вильям не просто удивился, а какое-то время,  озираясь по сторонам, беспомощно молчал, соображая, о чём его спрашивают.
«Вы считаете, что мы глупые и плохо работаем? Ведь тогда только надо просить вас помогать. А если всё нормально, то зачем вас беспокоить?»
« У меня пока нет повода сомневаться в вашей высокой квалификации. Но вы же для чего-то пригласили меня. Какие-то у вас были цели. А раз вы не обращаетесь ко мне, значит, я этим задачам не соответствую. Может быть, вам нужен был специалист узкого профиля, но вы боитесь об этом сказать, чтобы не испортить наши дружеские отношения».
«О, Владимир! Я, наконец, понял о чём вы спрашиваете. Вы привыкли, как и мы, много работать, а здесь   вроде бы ничего не делаете. Но это - ваша новая работа. Она такая. На электростанции, построенной французами в Матансасе, находится такой же, как вы, представитель фирмы и  только следит за действиями кубинского персонала, чтобы найти при аварии ошибку и снять гарантии. А получает больше вашего раз в пять. Вы все советские такие: не можете сидеть без дел за высокую зарплату. У вас уже глубоко укоренился принцип социализма: кто не работает, тот не ест. Это мы знаем и подождите, используем вас полностью. Но ведь пока вы изучаете новое для вас предприятие. Это дело не быстрое. Мы понимаем и не торопим».
От этих слов и очередной рюмки рома на душе стало спокойнее и светлее. Потянулась плавная, хотя и неожиданно меняющая тему, беседа о делах, о домашних, о всяких мелочах. Вдруг кубинец как-то задорно подмигнул и неожиданно выпалил в упор: «Владимир, а вы нашу мулатку попробовали?»
Иванов почувствовал, как на пьяный румянец щёк, полезла бурая краснота стыда. Подумал: « Вот это спросил. Откровенность за откровенность. Что он чокнулся что ли?»
А Вильям спокойно продолжал, не замечая смущения своего собеседника: « Я вам расскажу на эту тему анекдот. Один мужчина пришёл в публичный дом. Видит две двери. На одной написано: «Тем, кто может любить всю ночь». А на другой: «Для всех остальных». Он думает: «Вообще то я способен на подвиги, но, чтобы не посрамиться, пойду лучше туда, где для обычного клиента».
Вошёл, а там опять только две двери и вновь надо выбирать: или для очень страстных людей, или не так уж. Опять выбрал не крайний вариант, хотя чувствовал, что  перестраховывается. И так ещё несколько ступенек отбора: по параметрам всех достоинств, по количеству партнёров, по разнообразию и так далее. Каждый раз он принимал лёгкое решение, а, в конце концов, открыл очередную дверь и, к удивлению, оказался на улице. А перед ним громадный плакат: «Зачем ты сюда приходил?» Так что смотрите, как бы и наши женщины в аэропорту, когда будем вас провожать, не повесили такой лозунг».
«Да разве так можно. Для меня с другой женщиной переспать, всё равно, что человека убить», - Иванов процитировал уже не в первый раз почему-то пришедшие на ум слова дежурного по щиту, с которым вместе работал в смене, довольно пожилого красавца Петра Петровича. Тот не раз повторял их ночью во время задушевных бесед с молодым начальником. А потом выяснилось, что ветеран имел абсолютный рекорд разврата в коллективе: сумел за один день не упасть лицом и всеми мужскими причиндалами в грязь перед пятью своими  музами во плоти.
Вильям не сдавался. «Только так и нужно. Так поступало много ваших специалистов и им это нравилось. Я же рассказывал вам про мастера Сёмкина. У нас очень красивые девушки. Вы видели, Владимир, очень красивые. И они сильные ****ёшки. С ними легко договорится. Я могу вам помочь. Хотите?»
«Да о чём ты говоришь. Меня на следующий же день отправят домой за разврат. У нас такие дела не приветствуют. Да, я думаю, что и у вас тоже»,- Вильям закачал отрицательно головой, а Иванов быстро изменил действующего героя в этой опасной теме: «Ты лучше расскажи про публичный дом. Ты там успел побывать?»
«Был много раз. Я вам расскажу, как это было  впервые. Мне было четырнадцать лет, а моему другу на пять больше. Он уже несколько лет занимался любовью и пользовался уважением у своих подруг за уменье это делать с душой и мастерством. Он сказал мне, что уже пора становиться мужчиной и повёл за ручку в дом свиданий. Мы побыли вместе в общем зале, выбрали себе партнёрш (я, конечно, с его подсказки) и разошлись по номерам.
Сижу с краюшку на кровати, дрожу от страсти и страха, и не знаю, что делать. А до этого наболтал своей напарнице, какой я опытный. Она ничего понять не может, думает, что не нравится. Так мы и просидели бы всё оплаченное время, но вдруг слышим крик в коридоре. Я понял, что кричит мой друг. Вырываюсь на его зов, хотя многое из одежды осталось за дверью, и вижу нашего красавца улицы, совершенно голым и требующим возместить ему убытки.
  Прибежала хозяйка и попросила спокойно всё объяснить.  Я тоже стал умолять его успокоиться и, наконец, мы разобрались, что там произошло. Оказывается, избалованному в нашем районе Дон - Жуану попалась не слишком добросовестная работница. Она предоставила ему поле деятельности, а сама взяла в одну руку книгу,  в другую бутерброд и начала получать тройное удовольствие. Конечно, такое невнимание, полное отсутствие интереса снизу обидело нашу гордость, и он решил обратиться с жалобой в вышестоящие органы. Порядки в бардаке были, как и полагается, идеальные. Партнёршу тут же поменяли, и скандал был улажен. А у меня кончилось время, и я пошёл скромненько на улицу, на скамеечку в кустах, дожидаться товарища, а заодно и снять любовный пыл проверенным искусственным кустарным методом с помощью подручных средств».
                ____ . ____
               
Работа по борьбе с будущими пожарами закипела с революционной энергией и страстью. Кубинцы, как, наверное, в своё время и наши отцы, за всё, что касалось развития и укрепления государственной собственности, то  есть в их понятиях, общей  или, точнее даже личной каждого из них, брались с пламенным энтузиазмом, с праздничным чувством великого братского в ней единения. Заработали проектировщики, конструкторы, специалисты. Каждый работник во главе с начальством отработал безвозмездно не один час по уборке пожароопасных помещений. Снабженцы начали нелёгкий для состояния страны поиск различных первичных средств пожаротушения.
Однако судьба, как часто с ней бывает, почувствовав сильнейший напор и натиск людей в попытке преобразовать свою жизнь в каком-то крохотном направлении, решила устроить здесь напоследок небольшой комедийный спектакль. Главным персонажем в нём стал наш заместитель министра энергетики Николай Данилович Пальцев, совершивший неожиданный инспекционный вояж в Сантьяго. Буквально через два дня после, как теперь говорят, эпохального для Иванова собрания, раздался звонок от Ларичева с указанием готовиться к встрече, а уже на следующее утро кортеж автомашин во главе с торгпредом Асоновым и начальником из Москвы въезжал в ворота «Ренте».
Кубинцы устроили не просто тёплый, а буквально знойный приём, во многом продолжающий перманентное состояние местного климата. Не зря здесь часто можно услышать расхожую фразу: «Ориета - ла тьера кальента!», что переводится на наш родной: «Ориента, или восточная провинция - раскалённая земля!». Зацеловали, заслюнявили гостей, заобнимали до треска костей. А потом предложили поехать в ресторан, немножко отдохнуть с дороги.
Но нашего советского начальника так просто на наживку в виде ресторана не поймаешь. Тем более такого, как Пальцев, у которого за плечами опыт работы аж в главном штабе партии. Правда, по началу в научно - техническом институте молодой учёный не очень удачно стартовал в соревновании за достижение новых вершин в познании тайн природы. Но гибкость сознания и языка позволили ему идти параллельными путями, и очень быстро он стал способствовать развитию науки, внося в процессы брожения умов необходимые идеологические дрожжи, давая ей правильные ориентиры с поста секретаря партбюро института. Затем кто-то из бывших коллег по райкому, возможно и партсекретарь соседнего ЗИЛа Аркадий Вольский, быстро проскочивший несколько пролётов карьерной лесенки, вспомнил про него, и Николай Данилович взлетел, словно пушинка, на самый высокий для простого смертного чиновника бугор – в аппарат ЦК партии.
И всё было бы ничего. Пальцев был не плохим человеком и энергичным борцом за коммунистические идеалы, но оказалось, что по сложившейся традиции, он должен был руководить также и хозяйственными делами отрасли, в которых, чтобы разобраться, нужен был такой же большой по времени, но другой по содержанию жизненный путь. Начались неудачи. Прикрыть их не могли даже могучие друзья. В результате, тоже по сложившейся теперь уже  в последние годы схеме, он был послан для усиления руководства Минэнерго заниматься международными связями.
Николай Дмитриевич честно в силу своих скромных возможностей отрабатывал солидный кусок хлеба, намазанный толстым слоем масла и икры. Все поездки тщательно готовились с помощью специалистов министерства. Заранее было известно, что надо посмотреть и чем поинтересоваться. При посещении электростанции в кубинском городе Сантьяго его попросили узнать, как хранятся горы дорогостоящих запасных частей и поступающего нового ценного оборудования для расширения предприятия. Всё оно поставлялось пока в долг и поэтому требовало особенно бережного обращения, чтобы не потерять свои потребительские и гарантийные свойства задолго до начала применения.
Была и ещё одна особенность сегодняшнего визита. В отрасли все стояли на ушах, борясь за обеспечение высочайшего противопожарного состояния. Поэтому и при его напутствии лично министр Пётр Степанович Непорожний попросил изучить эти вопросы на кубинских электростанциях. Конечно, разобраться во всех тонкостях древней профессии брандмейстеров было не просто. Но некоторые знания по борьбе с огнём есть даже у школьников. Все они верят в магическую силу огнетушителя. На этом и была построена тактика проверки профессионального партработника.
Во всех помещениях Пальцев в первую очередь требовал показать ему эти с виду нехитрые аппараты. А в громадном, как крытый стадион, складском помещении наступила кульминация действа. Он вдруг для виду весело, даже игриво обратился к громадному, голому по пояс кладовщику - негру: «Вы показываете эту штуковину, а если она давно разрядилась. Вы продемонстрируйте её в действии».
Все, в том числе Владимир, тревожно затихли. Огнетушители в связи с последними событиями были в порядке. Но никто не успел  толком обучиться, как с ними обращаться. Поэтому в жгучем взгляде хозяина склада чувствовалась не просто  растерянность, а мольба о помощи всевышнего. Между тем советский гость настойчиво просил: «Ну что же вы? Давайте, включайте, включайте. Я от вас не отстану».
Поняв безнадёжность ждать чуда, негр начал действовать. Он дёрнул за торчащую сверху пипку, но ничего не произошло. Стал крутить красную загадку в руках, чтобы найти какой-то выход, но проклятый бак был круглый, словно бутылка, и ничем не выдавал свои тайны. Чувствуя приближение международного скандала, кто - то из немножко соображающих руководителей зловеще тихо прошипел на - испанском. Уловив сигнал, новоиспечённый пожарник ударил огнетушитель об пол, затем повторил тот же приём, но уже с разрушительной силой, однако проклятый   аппарат продолжал невозмутимо скрывать свои внутренние возможности.
Первым не выдержали нервы у порывистого, словно ртуть, и к тому же отвечающего за склады Мадарьяго. Он подскочил к герою битвы и перевернул огнетушитель вверх дном вместе со здоровенными чёрными руками, вцепившимися в него мёртвой хваткой потерявшего рассудок утопающего. «А теперь бей»,- скомандовал начальник, добавив  для убедительности несколько крепких слов из местного лексикона.
И кладовщик вдарил. Подняв ненавистного мучителя, словно булаву, на высоту громадных лапищ, вложив в свои действия всю накопившуюся злость, в том числе и предков, угнетавшихся веками  разными видами издевательства и рабства, он шандарахнул его об бетонный пол так, что, казалось, всё разлетится вдребезги. Однако чудо советской техники, не проявив никакой обиды, покорно выполнило свою миссию и начало поливать обильной пенной струёй разбегающихся в стороны начальников.
Пальцев, несмотря на слегка забрызганный облик, довольно улыбнулся и снисходительно произнёс: «Хорошо. Доказали. Можете отключать».
Владимир помнил ещё по забавному случаю в школе, что огнетушитель отключится сам и только тогда, когда иссякнет его наполнение. Его одноклассник, Боря Шеянов, случайно сбил головой этот инвентарь со стены и пытался вместе с учителями его утихомирить. Но, кроме смеха и последующего вечного прозвища «пожарник», попытки ни к чему не привели. Потом эти его знания многократно подтверждались во время всяких пожарных учений. А большой руководитель знал об этом, оказывается, не больше, чем Боря - пожарник, или представитель знойной Африки на Кубе.
Между тем, получив перевод приказа закончить эксперимент, работник склада приступил к действию. Точнее, сначала он внимательно, будто впервые, начал изучать штуковину, поворачивая её вокруг и поливая пеной себя и окружающих наблюдателей. Дернув за всё, что хоть немножко выступало на поверхности, и не получив никакого эффекта, исследователь попробовал зажать струю пальцем, но лишь сильнее окатил себя пеной. Владимир с гордостью за страну подумал, что отечественному изделию не страшны никакие преграды для выполнения своего служебного предназначения. А носителя революционного духа кубинца безвыходность положения, как перед пулемётом дзота, убивающим его друзей, подняла на подвиг самопожертвования. Схватив ненавистный предмет, словно Геракл дракона, он вдавил его пенодышащую пасть себе в грудь и застыл в скульптурном бездвижии. Пена медленно стекала по чёрному торсу, частично оседая на одежде и выпуклых элементах фигуры, а по большей части пополняя громадную бурую лужу на полу.
Николай Дмитриевич, наконец, сообразил, что в этом безобразии вряд ли будет хороший конец, и поспешил к выходу. За ним метнулась хвостом и разномастная свита. И только одинокий негр продолжал нести свой нелёгкий крест в виде всё ещё функционирующего огнетушителя, превращавшего его в покрытый белыми хлопьями айсберг посредине бушующего пенного моря.
                ____ . ____

А через день сильнейший удар судьбы ниже пояса потряс все жизненные устои Иванова. Как обычно поужинав после школы, он готовился к встрече с Александром, но вдруг в дверь кто-то робко постучал. Подумав, что друг решил провести вечер за столом, как иногда практиковалось в их коллективе «на двоих», Владимир гостеприимно распахнул вход в свои хоромы и замер от охватившего душу удивления, переходящего в страх. На пороге, сияя и испуская радостный аромат духов, возникло радужное видение призрачной красоты, быстро материализующееся в знакомую уже по своим предыдущим шалостям юную Марию.
Слегка придя в себя, хозяин схватил в руки словарь и все накопленные знания, и шепотом пролепетал изучающей квартиру прелестнице: «Мария, вы что? Вы почему?» На большее помутневший от неожиданности рассудок пока готов не был.
«Ты же просил научить меня танцевать. Вот я и пришла», - её непосредственность разоружала до последнего патрона. Но мысль, как непоседливый локатор, уже забегала цапучими лучиками по забытым уголкам мозга, ища хоть какой - нибудь выход. Первый вариант подвернулся быстро: «Тебя будут искать родители. Старших не надо беспокоить».
«Нет проблем. Они знают, что я пошла учиться, а потом заночую у подруги. Не волнуйся».
В голове Иванова на основании первой полученной информации прогнозировалось дальнейшее развитие событий: «Как бы не так. Не волнуйся. Она, как я понимаю, приготовилась танцевать всю ночь. Вот это да. А за окном Петров уже подаёт позывные сигналы. Сейчас, конечно, он припрётся, и всё будет кончено. Вот влип. Нашёл учителя танцев», -  он бросился плотно закрывать жалюзи на окнах, врубил погромче телевизор, хотя в глубине души твёрдо понимал бессмысленность любых попыток спасти моральную репутацию, а с ней и возможность продолжать пребывать в этой стране слишком раскованных женщин.
Между тем незванная маэстро, уже слегка пританцовывая в такт музыки и, покачивая своими шикарными бёдрами, начала доставать на стол из холодильника то, что прислало заботливое советское правительство в очередное отоваривание, не знав ещё о его ужасном нравственном падении. Появился гордый посланец столицы Армении, засаженный, словно могучий джин, в бутылку со звёздочной этикеткой. За ним, как за магнитом, быстро прискакал олень на коробке конфет и бьющий хвостом лосось на банке с собственным телом в своём же соку. А дальше уже без красочной рекламы развалились в готовой отдаться позе всякие сыры, колбасы и другие менее заметные деликатесы.
Владимир вспомнил, что пока на Кубе не удалось создать изобилие продуктов, руки не доходили, и что по рассказам некоторые голодные кубинки готовы были подарить свою незабываемую страсть за банку вишнёвого варенья. Обречённый на позор, он решил ждать конца развязки, когда гостья отвалится от стола, словно насытившийся клоп, и он сумеет откупиться от уроков танца какими-нибудь съестными подарками. Подвинув поближе к её стулу своё более низкое  кресло и расположившись таким образом на другом уровне, чтобы не создавать для наблюдателей через щели в жалюзях иллюзию их сближения, он с помощью словаря охотно нахваливал даме закуски, ускоряя процесс насыщения.
Но, несмотря на молодость, Мария вела себя по - светски достойно и никуда не спешила. Она налила себе и своему кормилицу стакан коньяку и предложила выпить за здоровье родителей. Владимир с радостью последовал её тосту, понимая, что спасти уже больше ничего не возможно, кроме нервной системы за счёт испытанного способа глубокого торможения. Стало значительно легче, тем более, что закусывать с его приниженного положения не получалось. А шоколадница уплетала за обе щёки запасы из отоваривания, весело лепеча при этом ласковые, но совсем непонятные слова.
По каким-то ещё не открытым законам второй стакан пошёл не впрок: снизил уровень радости в крови и даже положил на успокоившееся чело оттенок тоски. Вспомнился далёкий московский дом, жена, которая недавно прислала письмо, совсем не отвечающее на запрос о целесообразности дальнейшей совместной жизни. Создавалось впечатление, что его строки о разбитой лодке вместе со стихотворением вырезала бдительная цензура, чтобы не напрягать нервную систему неутомимых строителей коммунизма. Он уже почти совсем раскис и оказался на грани скупой мужской слезы, но Мария была на чеку и новая порция армянского солнца обожгла нутро расчувствовавшегося кавалера.
Три стакана коньяку без закуски сделали своё дело. Потянуло на подвиги. Ведь всё равно никто не поверит, что у них с этой жгучей красавицей ничего не было. Не такие они наивные, эти службы, охраняющие безопасность Кубы и СССР, чтобы поверить в его девственность после уединения с мулаткой на несколько часов. Значит позорное изгнание на Родину неизбежно. А раз уж так случилось, то надо хотя бы напоследок по совету Вильяма попробовать, как целуются эти цветки тропиков. Да и друзьям можно будет рассказать захватывающую историю, за которую не обидно и вылететь из - за границы. Конечно, со своей глубоко, по крайней мере, ниже пояса укоренившейся моралью советского гуманного человека и ударника коммунистического труда, Иванов не только наяву, но даже в будущих романтических байках не мыслил зайти дальше наивного поцелуя. И к выполнению хотя бы этого плана - минимум он  приступил с помощью главного помощника - словаря.
«Мария! Я очень интересуюсь кубинскими танцами и поэтому благодарен вам, что вы нашли время меня им научить. Незнакомая культура других стран всегда привлекает внимание. Я думаю, что и вы хотели бы узнать что-нибудь интересное о нашей стране,- собеседница в знак одобрения закачала своей прелестной головкой, а коварный соблазнитель продолжил незаметно подбираться к цели, - В СССР есть такой интересный обычай, позволяющий двум малознакомым людям скорее понять друг друга. Для этого они выпивают, как у нас говорят,  на брудершафт, или по - вашему, на братство, чтобы считать свои отношения такими близкими, как между братом и сестрой. Причём делают это особым способом. Сначала заводят рука за руку, вот так, и в таком не совсем удобном положении выпивают бокал вина, а затем скрепляют этот союз поцелуем. Я понятно всё объяснил? Ты хочешь попробовать выпить по-русски на брудершафт?»
Партнёрша вновь горячо, пусть и с врождённой для красавиц всех национальностей надменностью, понимающе кивнула в ответ, и Владимир, не предчувствовав в этом стремительном согласии никаких осложнений, начал на деле осуществлять свои коварные задумки. Первый этап прошёл, как по маслу. Но как только после выпитой рюмки он потянулся наверх и коснулся пухлых губ новоиспечённой сестры, Марию словно взорвало.
Резко всосав робкие губы учителя вместе с частью лица и не выпуская добычу из жадного рта, она, словно тигрица, метнулась на него в прыжке и придавила намертво к креслу своим молодым горячим телом. От неожиданности Иванов выронил словарь и начал шарить рукой на полу, ища своего спасителя. Поняв тщетность поисков, он возвратил внимание к происходящему на главном фронте братания и от ужаса чуть не потерял рассудок. Усевшись на него, словно наездник на лихого скакуна, глубоко дышащая и нежно стонущая женщина, ловкими сильными руками  расстегнула в один миг все пуговицы на рубашке и брюках, распахнула всё сверху до низа, и быстро ввела его вышедшую из подчинения и состояния страха плоть куда-то в огненную сладость, будто пытаясь удержаться на ней, чтобы не вылететь из седла на полном скаку.
Владимир по инерции, не имея словаря, закричал по-русски: «Ты не поняла! Это не так! Я же тебе всё объяснил!» Но крик быстро перешёл в шепот, а потом  в страстное ритмичное посапывание и бормотание чужих для этой земли, но понятных без перевода слов желания и любви.
Ночь была поистине безумной, переполненной не только нежнейшими ласками и полным без границ слиянием тел в единый сгусток высоконапряжённой энергии, но и открытиями в области любовной технологии и сексуального общения. Хотя даже трудно как-то реально назвать этот период суток из параллельного мира, пребывания не во времени, а в состоянии невесомости и блаженства, парения в томительном неосязаемом эфире. Когда Мария выпорхнула под утро на волю, прихватив понравившиеся ей дары отоваривания, Иванов долго и почти безрезультатно пытался вспомнить что-то из этого, превратившегося в единый изумительный порыв случайного соития с прекрасным. Возникали мелькающие в ярком вихре видения изумительных своей персиково - шоколадной лёгкой пушистостью и нежностью грудь, живот, бёдра амазонки. Потом по ним застучала крупными брызгами холодная вода из душа, которая, как они надеялись, должна была пригасить охватившее их сильнее, чем на пожаре, испепеляющее до тла пламя страсти. А затем вновь жаркие объятия, сводящие с ума, щемящие душу поцелуи, и без устали любовь, любовь, любовь, бесконечная, словно вселенная.
                ____,,____   

Следующий день прошёл, как во сне, а, точнее, в большей своей части и без «как». Иванов первый раз засыпал в буквальном смысле слова на ходу. В очереди в лавку за хлебом и рыбой он прислонился к деревянной стойке и сам почувствовал, что громко захрапел. Правда, деликатные кубинцы разбудили его только для того, чтобы «советико» не прозевал купить свои продукты.
Кстати, Владимира удивляла честность народа при взаимоотношении с магазином. Товары выдавались не по карточкам, а по книжечкам, в которых продавец отмечал произведённую покупку. Делал он запись карандашом, и у человека, прожившего всю сознательную жизнь при социализме, почему-то сразу возникла мысль о возможности  стереть эти пометки и упереть вторую норму. А кубинцы жаловались, что еды маловато. Они ведь не имели дополнительное подспорье в виде отоваривания и специального магазина для иностранцев, где действовали другие, значительно более либеральные ограничения. Но никто из них, как понимал Иванов, не допускали даже возможности просто подумать о подобном жульничества. И он каждый раз по этому поводу ловил себя на мысли о том, что, вероятно, такими же честными были и его соотечественники в первые годы Советской власти.
Хорошо, что день этот оказался воскресеньем. Владимир собирался поехать на пляж с лэповцами, но когда на него из зеркала посмотрела опухшая, с громадными синяками ещё не протрезвевшая рожа, то планы эти отпали сами собой. Оставалось только спать и мечтать, чтобы процессу отдыха накануне вполне реального тяжёлого перелёта на Родину не помешал визит бесцеремонных блюстителей нравов в лице защитников государства от таких, как он, злостных нарушителей коммунистической нравственности.
В перерывах между падением в забвение самого себя приходили на ум всякие философские ремарки, граничащие с умопомешательством или чем-то новым. Это состояние полёта в процессе заурядного похмелья выделяет русского человека над другими народами, как соловья, с упоением поющего в душистых ветвях ивы над стаей воробьев, деловито клюющих внизу свежий лошадиный навоз. Если бы наши светлые умы смогли бы с помощью высших сил вспомнить обстоятельства рождения своих нетленных шедевров, призванных надолго после кончины задержать их в стане активно действующих героев, то, безусловно, многие бы неожиданно для себя открыли чёткую связь всех своих достижений с пребыванием в невесомости после серьёзного превышения допустимого злоупотребления в каких-то действиях.
«Как одинаковы люди на земле,- думал пробуждающийся Нью – Сенека, - И в России, и на Кубе, и, наверное, в какой- нибудь Зимбабе, не зная языка и национальных тонкостей поведения, они сближаются, отдаются друг другу и не просто ради животной похоти, а рожают чудесных продолжателей их родительской породы». Здесь его слегка покоробило от мысли, что и после ночной оргии может появиться на свет прекрасное дитя любви, которому в планах на будущее совсем не отводилось даже малюсенькое  местечко. «Ну ладно я напился. А она должна была соображать. Ведь только жить начинает. Но может по - детски сама ещё неразумная. А что, если как все женщины тропиков, она уже давно созрела и всё хладнокровно спланировала, чтобы надолго задержать меня здесь?».
Иванов на вздёрнутую вчерашним голову, открытую для самых безрассудных фантазий, ярко представил маленькую гостиную, себя в виде старого деда на плетёной качалке перед телевизором - любимый вид отдыха пожилых кубинцев. А на мраморном полу ползает без контроля несколько внуков и внучек. Дети периодически спрашивают, когда придёт бабушка: есть хочется. Он отвечает, что скоро, а сам думает: « Когда этой молодой сучке надоест бегать по квартирам иностранных спецов». И по извилистым морщинам поношенной  щеки тихо находит себе дорожку скупая мужская слеза.
«Это ещё ладно. А вот если она больная какой-нибудь венерой. Тогда что делать?» Эта картинка была уже не такой идиллической. Он представил, как в госпитале на него уставятся любопытные завсегдатаи диспансера, хроники, в основном больше представлявшие любвеобильное чёрное население. Негритянки будут цокать языками и тепло улыбаться ему, как очень близкому человеку. Такие уж они добрые по жизни. А мужики начнут открыто смеяться, как будто они являются посторонними наблюдателями в этом зловещем отстойнике жертв случайной любви.
«Да что ты особенно переживаешь? - успокаивал он сам себя, - Завтра в понедельник оперативники доложат по инстанции начальству с демонстрацией диапозитивов, согласуют с нашими дипломатами, и поедешь ты спокойненько лечиться в свою родную Москву. Тем более, у тебя в это учреждение первый визит уже состоялся». Действительно перед отъездом на Кубу необходимо было получить справку  в вендиспансере о том, что кадр не везёт с собой бактериологического оружия. Владимир вспомнил, с каким трепетом входил он в мрачноватый лечебный корпус, как боялся случайно дотронуться до чего - нибудь и без сомнения заразиться, и как соседка его по лавке ожидания бесцеремонно спросила: «Ну что? Полечимся вместе? Где ты этот подарок получил?», - вогнав его тогда ещё непорочный, будто белый лебедь, организм в багровое зарево стыда.
Но ни на следующий день, и даже ни через неделю никто не проявил интереса к его подвигам на ложе свободной любви. Сначала подобное пренебрежение к собственной персоне ещё больше нагоняло волны напряжения и переживания, но долго так жить не свойственно такому непостоянному существу, как человек. Приходят новые, более сегодняшние чувства, прежние переходят в привычку, а потом и вообще теряются островком в море памяти. «Всё проходит, и это пройдёт» - главный закон жизни человечества работает безотказно.      
Порой по ночам стало возникать противоположное чувство, вправленное в обычное неврастеническое обрамление мужского одиночества. « А что если снова встретиться с Марией. Раз одно нарушение простили, должны и второе не заметить. Правда, она тоже видно не очень довольна встречей. Ходит, приветствует, как всегда. Как будто ничего и не было. Может быть, ей угощение не понравилось?» О том, что после многих лет тихой семейной жизни он сам мог потерять класс и не доставить удовольствие пылкой красавице, вопрос не стоял, как и, наверное, почти у всех мужчин мира, даже у бесконечно копающихся в себе истинных интеллигентов.
Такие вражеские мысли отметались Ивановым напрочь сразу при появлении на пороге реальных действий. «На кой лад это нужно. Только испортить первое впечатление. Ведь оно самое верное. Да и вообще. Моли Бога, что до сих пор не летишь домой с волчьим билетом. Может тебя какой - нибудь кэгэбист пожалел. А следующий уже не промахнётся. Так что вопрос закрыт намертво. Только через собственный труп. Наступи на горло и на всё, что нужно, чтобы эти песни больше не зазвучали».
От желания воплотить в действительность навязчивые мечты спасала серия вовремя подвернувшихся праздников. Первым среди них и по календарю, и, вероятно, по значимости для нас, простых людей земли, стал день рождения Ленина. Собственно, Иванов и не думал, что эту дату отмечают и здесь, на далёкой Кубе.   Поэтому, когда его пригласили к директору, он, как обычно, взял с собой записную книжку, чтобы выслушать какие-нибудь пожелания. Однако там уже собралось большое количество работников, а профсоюзный руководитель от их имени вручил представителю страны Ильича картину с изображением города Сантьяго.
В Союзе большинство рядовых жителей давно привыкло к затасканным  словам о величии этого человека, как и к многочисленным памятникам настолько, что они будто оторвались куда-то от земли и не проникали по настоящему в душу. А здесь те же высказывания звучали словно рассказ о мифическом герое, а не о человеке, прожившим тяжёлую короткую жизнь и сумевшим в течение неё  подвигнуть человечество совершить небывалый в истории скачёк к совершенно новому качественному пониманию своей природы. Впервые Владимир почувствовал в связи с этим именем что-то другое, близкое, своё. Было очень трогательно. Неожиданная гордость за  земляка подступала горьким комом к горлу. И хотя новое восприятие мира не всех устраивало, и придти к нему оказалось очень сложно, но когда с его помощью удалось посмотреть на себя не как на животное, стихийно стремящееся растоптать своих собратьев, а как на разумное существо, способное по своему усмотрению устроить жизнь общества, где каждому будет почёт и достаток, то тогда и родилось у его последователей понимание высоты совершённого им подвига.
Такое неподдельное восхищение гением революции, идущее от продуманного и пережитого, и искреннюю благодарность  за изменение собственной судьбы услышал Иванов впервые в своей не такой уж короткой жизни, в, казалось бы, обыденный очередной день рождения Ленина.
Один юноша поведал, какой переворот в его отношении к якобы свободной буржуазной прессе произвела маленькая работа Вождя, раскрывающая очень доступно её подлинное продажное лицо. Студентка университета взахлёб рассказывала, как помогли ей поставить всё на свои места его  философские труды.
Многие отдали дань уважения сверхчеловеческому предвидению Ленина, граничащему с таинственными неопознанными чудесами в истории земли. Особенно энергетики поражались глубине ума, сумевшего в те мглистые времена, словно величайший пророк, правильно предугадать, что только электрификация способна поднять Россию с колен до уровня супердержавы.  Но все были едины в одном: замечательные изменения в их прежней, по сути, колониальной жизни во многом были предопределены теоретической и практической работой этого планетарного человека.
Особенно потрясла Иванова исповедь простого пожилого рабочего Альфонсо Мачадо. Трясущимися губами он рассказывал свою незамысловатую историю из той, теперь почти невероятной жизни, которая пригибала, будто свирепый ураган, этих прекрасных людей к земле, заставляла лизать ботинки подонкам.
«Чем я мог заниматься при капиталистах? Как и все рубил с утра до ночи во время сафры сахарный тростник. Получал что-то пять - шесть месяцев. Половину пропивал во время карнавала. А потом ходил и искал любой заработок, чтобы прокормить семью. Иногда меня брали американцы на ремонты на свою электростанцию. Я был здоровый малый. Но дальше чёрной рабочей силы продвинуться там никто не мог. Нам не рассказывали никаких секретов, не то, что сейчас, когда каждый делится своими знаниями друг с другом, чтобы вместе лучше сделать общее дело. А там за сентаво заставляли крутить гайки, да таскать тяжести. Сейчас на Кубе не лёгкие времена. Мы решили улучшить положение сразу всех, а на это пока нет возможностей. Но, главное, что мы думаем об этом все вместе. Нас слушает Фидель. И за такое каждый готов отдать всё, даже свою жизнь. А научил таким добрым делам весь мир ваш мудрый Ленин. И наша победа - самый хороший памятник этому человеку».
«А, кстати, вы, вероятно, не  знаете, что в те дни, когда мир прощался с Лениным, прогрессивно настроенный мэр кубинского городка Реглы издал муниципальный декрет и призвал всех жителей собраться на холме, находящемся на окраине, и посадить в память о вожде оливковое дерево. Одновременно он предложил всем гражданам в момент похорон почтить двухминутным молчанием память о Владимире Ильиче. В его обращении говорилось: «Транспорт  должен остановиться. Магазины должны прекратить торговлю. Все граждане должны оставить свои занятия»
За несколько часов до начала  траурного митинга, несмотря на тропический ливень, собрались тысячи людей. Каждый бросил к стволу деревца горсть земли. С тех пор это место называется «холмом Ленина», и рабочие собирались там на маёвки. В 1930 году диктатор Мачадо учинил во время первомайского праздника на холму жестокую расправу с трудящимися. Оливковое дерево было срублено, но чьи – то заботливые руки до самой революции приносили туда букеты цветов. Таким образом, страна уже в те далёкие годы знала и любила этого великого человека. Может быть, благодаря этому мы и пришли первыми на континенте к пониманию такой простой и, вместе с тем, такой сложной идеи коммунизма Народное правительство построило около холма детский городок. Он носит имя Владимира Ильича. А в центре установлен  скульптурный портрет Ленина. Так что наши дети с малых лет знакомятся с вождём пролетариата».
Владимир слушал перевод каждого слова, изумлялся их знакомому, но такому весомому новому звучанию и радовался возможности понять заново своего отца, также, как ему казалось, со старческим идеализмом  отзывавшегося о роли Владимира Ильича в истории: « А ведь через десять лет после революции и наши люди понимали его истинное величие, как сейчас эти далёкие от лести и высоких материй кубинцы. А мы всё растеряли.  Не верили даже своим родным, кичились современным виденьем прошлого. А на самом деле разбазаривали впустую своё бесценное наследство».
Ещё раз прочитать невинную и прекрасную страницу истории, похожую на розовую сказку и одновременно честную кровавую битву насмерть за счастье других, Иванов смог всего  через несколько дней, когда его пригласили на майскую демонстрацию. Пришли все, хотя никто никого не понуждал, и даже напротив отговаривали, как он узнал, пожилых товарищей от изнурительного многочасового перехода под палящим солнцем. Но в колонны встали и старики, и малолетние дети. Никто не хотел остаться в стороне от небывалого чувства единения, когда физически начинаешь ощущать себя клеточкой могучего великана. Все от мала до велика танцевали знаменитое южноамериканское конго, танец рабов, не потерявших веру в помощь и руку друга, и выражавших её хотя бы в ритмичном, как работа на плантации, движении.  Беззаботно и самозабвенно змейка танцующих совершала ритуальные незамысловатые пируэты по асфальту во время каждой из многочисленных остановок праздничной колонны. Но как только движение возобновлялось, аморфная жизнерадостная толпа превращалась в армию закованных в сталь рыцарей, понимающих, что вместе - они непобедимы. Постянно повторяемый хором призыв: «Эль пуэбло унидо хамас сера бенсидо!», что означало по-русски: «Народ объединённый никогда не будет побеждённый!» - звучал как клятва демонстрантов не позволить разъединить единый строй свободных людей.
 «И такие лозунги давно ушли  из нашей жизни,- тоскливо подумал Иванов. Всё разыгрываем спектакль, много болтаем и пишем о единстве партии и народа. А об этом даже говорить нечего. Ведь одно является полной миниатюрной копией другого. Так они в принципе должны строиться. Вероятно, есть этот разрыв, вот и пытаемся его спрятать за словами. А надо, чтобы каждый житель страны чувствовал единение не шумом в ушах, а сердцем, понимал всё, что решает партия, и что  она делает только для него, в первую очередь, для улучшения его жизни. На демонстрациях мы теперь больше пьём да орём песни. А политический смысл их проведения только на транспарантах, да в приветствиях ЦК КПСС остался. Почему с идущими от души словами не выступают сами рабочие, не говорят о том, что им даёт Советская власть. А то начальство само себя хвалит при громадных нерешённых проблемах. Это больше похоже на анекдот, когда один старик жалуется доктору, что у него ничего не получается с женщинами, а сосед, который старше его, хвалится, что у него всё в порядке. И доктор советует: «А вы тоже хвалитесь».
Следующим неординарным событием стал день рождения одного из друзей Мадарьяги, куда пригласили и Иванова. Он случайно совпал с Днём Победы и воскресеньем, поэтому был для него втройне приподнимавшим настроение. Многочисленные гости, вероятно, следовавшие неписаным правилам неоднократных подобных сборов, разбрелись по углам просторной квартиры и сада, попивали пиво и, казалось, не имели между собой никаких контактов и связей. Хотя, без сомнения, советский гость был гвоздём встречи, и как только он заводил какой - нибудь разговор с помощью опекающего и в этой праздничной обстановке незаменимого Вильяма, все невольно или вольно тянули свои ушки в его направлении, словно пеленгаторы.
Владимир принёс в подарок пару бутылок водки, из которых мгновенно  вычерпали всё содержимое. А из него, смакуя, цедили информацию по капли. Начали издалека, спросив, как ему нравится кубинская еда и те закуски, которые были на столе. Владимир искренне хорошо отозвался о креветках и лангустах, фруктовом ассорти. «Но пирожки с курятиной - это потрясающе. Мясо нежное, аж тает во рту. Как вы умудряетесь так вкусно готовить?»
«Объясните «совьетико», что это мясо не курицы, а совсем другого зверя. Поэтому оно такое необычное и считается у нас одним из самых любимых деликатесов».
«Это, я думаю, кролик»,- Владимир не унимался,- Жалко, что у нас в магазине они не продаются. А где вы их достаёте?»
«Что такое достаёте? - хозяин недоумевал над непонятным словом, - Из раковины, что ли? Так мы их не достаём, а рубим её на части мачете, и они сами вываливаются. Так что это не проблема».
Теперь в свою очередь не мог разобраться в смысле сказанного Иванов: «А причём здесь ракушка? Про яйца разговор, что ли, из которых куры появляются? Вильям, ты что-то не то переводишь. Водка подействовала?»
«Да то, всё правильно. Водка, конечно, замечательная, но на перевод она не влияет. Просто вы никак не можете понять, что съели внутренности  улитки, а вовсе не курицу. Ясно».
Наконец, Владимир к ужасу своему, как говорят, врубился в суть проблемы. В последнее время он научился основам лова ракушек, не лёгкого ремесла, прежде всего потому, что советские специалисты благодаря своим разносторонним дарованиям очень быстро освоили этот процесс и уловили, что красивейшие дары моря являются практически единственными и достаточно доступными сувенирами о пребывания в тропиках. И очень быстро в прибрежных водах эти беззащитные существа исчезли напрочь. Теперь для приобретения предмета воспоминания о море, омывающем прекрасный остров, приходилось нырять на мало кому доступные глубины в четыре- пять метров.
К сожалению, на этом трудности не заканчивались. В раковине сидел упрямый моллюск, который ни под каким видом не хотел покидать свой великолепный дом. Однако наши ушлые соотечественники и здесь нашли выход, хотя в эстетическом плане его нельзя было считать безупречным. Процесс заключался в том, что бедного хозяина драгоценной ракушки цепляли за краешек выступающего тела крючком и подвешивали на некоторое время таким манером на верёвке. Под тяжестью массивного панциря всё это сооружение медленно опускалось в течение нескольких дней к полу, постепенно извлекая наружу его обитателя.
Вид этого погибающего слизняка, вытянутого подобно громадному бледному червяку, был ужасен. Кроме того, по ходу издевательства часто незаметно  несчастный пленник погибал и добавлял к непрезентабельной картине ещё и резкий зловонный запах. Всё это уже вызывало невольную неприязнь у палача. А если ещё сказать ему, что он случайно съел эту гадость, то радости жизни вместе с остатками пищи покинут его мгновенно и надолго.
Такое состояние возникло и в сверхчувствительном к подобным картинам организме Иванова, но испытанное лекарство в виде очередной рюмки спиртного избавило от более неприглядных последствий. К тому же и хозяин вечера сумел переключить его внимание на новый  незнакомый объект. К этому времени компания в основном переместилась  в сад и здесь, под роскошной, словно специально декоративно - причудливо изогнутой пальмой, у именинника невольно возник вопрос: а пробовал ли далёкий гость ром с соком кокосового ореха. Получив отрицательный ответ, он обратился к кучке молодых людей, и один из них, зажав в зубах тяжёлую мачете, быстро, подобно гибкому и сильному шимпанзе, начал подъём по наклонённому стволу.
Ждать почти не пришлось, и увесистый орех покатился к ногам Иванова. Спрыгнувший с дерева охотник ловким ударом отсёк от него макушку и перелил в банку немножко мутноватую жидкость, которую гости тут же начали использовать, как тоник, выбирая индивидуальные пропорции при смеси с крепкими напитками. Дали стакан такого коктейля и Владимиру. Особой прелести он не почувствовал, но, естественно, поблагодарил хозяина за небольшое, но интересное открытие в жизни, а молодого человека ещё и за поистине цирковое искусство, проявленное при восхождении на пальму. Парень в благодарность кивнул головой, и здесь Иванов обратил внимание на его белые вьющиеся волосы. Блондин впервые встретился ему на Кубе, и поэтому он невольно заинтересовался его биографией.
«Вильям, спроси у него, пожалуйста, насчёт его родителей. У них тоже такие же красивые белые волосы. И как он думает, откуда они переселились сюда на остров».
Ответ был неожиданным, особенно в день окончания самой страшной войны: «Мои папа и мама любили путешествовать. Мы жили в Германии, а в 1945 году они надумали поехать в Америку. Объездили несколько стран, и Куба им так понравилась, что решили здесь остаться навсегда. Родилась моя сестра, через десять лет я. И все мы, кроме мамы, блондины. Вот такая история. Мы живём рядом и дружим с соседскими детьми. Нам очень нравится новая жизнь в стране, и мы стараемся делать всё, чтобы скорее построить у нас социализм, как и в Советском Союзе».
Весь вечер Иванов оставался под сильным впечатлением от этой случайной встречи. «Надо же, какие зигзаги устраивает жизнь в судьбах людей. Убежали от кары со стороны коммунистической армии, может быть, даже нацистские преступники, а теперь с радостью строят этот самый коммунизм в чужой стране. Может быть, сын  тех самых оккупантов нашей страны таскает мне с пальмы кокосовые орехи. Поистине, всё течёт, всё меняется и, к счастью, чаще в лучшую сторону».
                _____ . _____

А ещё через неделю пришёл конец холостяцкой жизни. Позвонил Ларичев и пригласил Иванова в Гавану встречать жену, а заодно и решить ряд накопившихся проблем. Начальник назвал номер автомашины, на которой представитель Эмпрессы будет ждать его в аэропорту, и посчитал на этом все организационные вопросы исчерпанными. Мы часто думаем подобным образом, в одной, понятной и доступной плоскости, хотя великую мудрость: «Человек предполагает, а Бог располагает», никто пока что не отменял, даже всехвышнее  Политбюро.
Жизнь, как почти всегда, внесла  в планы свою существенную закорючку. За несколько часов до полёта в Сантъяго пошёл страшный тропический ливень. Всё стало вокруг голубым, не зелёным. Вода покрыла большую часть лужаек, превратив их на время в продолжение синего моря. Непонятно, каким образом, но мгновенно в новых водоёмах появились и заорали благим матом на своём языке полчища лягушек. Однако их пронзительное кваканье не смогло разогнать грязно - серые тучи, ничего хорошего не предвещавшие готовящимся в полёт пассажирам.
Машина для поездки в  аэропорт   прибыла минута в минуту. Как предупредили Владимира, в связи с воскресным днём это была не привычная колымага Эфрена, а изящная «Альфа - Ромео», новое приобретение предприятия. Заботливый водитель сразу предупредил, что лучше пристегнуть ремень, потому что мотор у итальянского дитя имеет восемь цилиндров и слабо поддаётся управлению. Действительно, очень скоро Иванов впервые в своей жизни увидел, как стрелка на спидометре уткнулась в цифру 240 и замерла, похоже, из-за исчерпания возможностей шкалы. Больше ему о ремнях можно было не говорить. От страха он готов был привязать себя к сиденью и свободным поясом соседа.
А шофёр ликовал своим сияющим лицом, оскаленными зубами и устремлённым вперёд взглядом. «Смотрите, мы сейчас будем взлетать. Вы в Гавану. Пор фабор, то – есть, пожалуйста. Наш самолёт взял курс на столицу».
На самом деле создавалось впечатление, что под колёсами мелькает взлётная полоса, которая постепенно начнёт в ближайшее время отставать от непосильного для неё разбега. Владимир попытался пошутить: «Летать надо уметь и иметь права. Вам не дадут разрешение на вылет авиадиспетчеры».
«Мне не дадут?- водитель возмутился и, казалось, ещё крепче нажал на педаль акселератора, - Мой дядя был чемпионом мира по высшему пилотажу. Это все в Сантьяго знают. Он - почётный гражданин нашего города. Так что для меня воздушные ворота открыты нараспашку».
Единственная прелесть езды с сумасшедшей скоростью состоит в том, что для неё все расстояния коротки и быстро кончаются. Не успел страх проникнуть в каждую  клеточку сжавшегося в комочек тела, как завизжали тормоза и за окном замелькала знакомая надпись: «Аэропорт имени Антонио Массео». Владимир пулей вылетел из маленькой, но своенравной машинки и бросился под проливным дождём в спасительное здание вокзала. Хотя там сразу стало ясно, что можно было и не мчаться сюда,  рискуя всем на свете, так как небо для полётов закрыто наглухо и, наверное, надолго.
Положение становилось безвыходным. Лихач умчался в город, хотя, по всей видимости, мог связаться с Гаваной и предупредить о задержке рейса. Там в выходной день тоже долго ждать не будут. Вряд ли догадаются в аэропорту оставить какие - нибудь координаты: ведь мало кому придёт в голову, что человек летит в другой город и не имеет ни одного телефона для связи. А вылет сегодня, судя по черноте сплошных туч, уже точно не состоится.
Прогнозы - дурная забава для простых, не связанных с космосом людей, а тем более не знающих предмета своего предвиденья. Налетел ветер, и тучи мгновенно уплыли куда-то на восток, может быть, и в Россию. А открывшееся солнце начало неистово навёрстывать упущенное. На площади аж пошёл пар от намокшего асфальта. Лужицы, словно в ускоренном кино, начали сокращаться подобно знаменитой, но мало кому известной шагреневой коже. А вскоре зычный голос стюардессы уверенно пригласил  воспрянувших пассажиров на посадку.
Не знал Иванов и пределы радушия кубинских друзей. А они оказались безграничны, по крайней мере, значительно шире четырёхчасового ожидания. Причём, встречавший его, личный шофёр директора Эмпресы, сначала угостил в красивом кафе традиционной чашечкой кофе, и только после этого отвёз в ещё более уютную и чарующую взор динамичным дизайном гостиницу «Капри».
Утром тот же знакомый водитель повёз Владимира к своему шефу, Нико Торесу. После неизменной чашечки кофе, министр очень внимательно выслушал доводы советского специалиста о введении должности главного инженера на электростанции «Ренте», подумал немного и неожиданно без долгих разговоров согласился. Стало ясно, что он и сам давно думал над этим вопросом и только хотел услышать убедительные доводы в пользу созревшего решения. Вероятно, ему заранее  передали своё мнение и руководители предприятия, с кем не раз обсуждал это предложения Иванов. Однако оперативность принятия решения не могла не поразить  на фоне оставшихся впечатлений от тягомотины, виртуозно демонстрируемой в аналогичных ситуациях отечественными бюрократами со стажем.
Была ещё немаловажная причина не терять время на дискуссии. Оказывается, перед встречей главному энергетику Кубы позвонили с электростанции «Мариэль» и сообщили о серьёзной аварии на агрегате, только что отремонтированном советскими специалистами. «Сейчас туда выезжает ваш посол и торгпред. Так что было бы хорошо и вам поехать с нами, - предложил он Владимиру, - Как у вас говорят: «Одна голова хорошо, а десять лучше». Вместе подумаем, как быстрее ликвидировать повреждение. Ведь уже во время ремонта почти полгода четверть населения  Гаваны жило без электроэнергии. Производились апагоны, отключения на два часа, пока не оттают холодильники. Ещё так же долго мучить людей нам правительство не позволит».
Доехали очень быстро. Небольшой портовый городок Мариэль, давший название находящейся рядом с ним электростанции, расположен всего в тридцати километрах от столицы и связан с ней великолепной автострадой. Чёрный министерский «Форд» пролетел эту, по сути,  взлётную полосу, почти как разбегающийся самолёт. На входе их уже поджидал главный инженер Падрон и руководитель группы советских ремонтников, а в Союзе - главный инженер крупного энергоремонтного предприятия Михаил Гаврилович Полянин. Приехавшие быстро переоделись в спецовки и  поспешили к виновнику торжества.
«Будьте осторожны. Внутри температура ещё градусов шестьдесят», - кто- то предупредительно давал нужные советы. Но ждать нельзя было ни минуты. Нико Торес намекнул, подняв палец к потолку,  что высокий человек с бородой уже несколько раз интересовался ходом ликвидации аварии. Поэтому прибывшая комиссия быстро по очереди протиснулась через узкий лаз внутрь котла.
Открывшийся перед ними вид был ужасен. Обычно Владимир, часто посещавший под руководством музыколюбивой жены Московскую консерваторию, сравнивал это замечательное творение человеческой мысли - котлоагрегат с большим органом. Внутри создавалось впечатление, что ты находишься в многоэтажной башне, стены, пол и потолок которой сплошь покрыты стальными трубами, как и у того громадного музыкального инструмента. Они  устремлялись вверх чёткими ровными линиями, словно органные сопла, отливая таким же серебряно - стальным блеском. Теперь же почти четверть их имела чёрный обгорелый вид, а штук десять вообще порвались в разных местах и безобразно свисали сверху подобно переваренным макаронинам. Всё было абсолютно ясно. Да и находится внутри было, вероятно, не легче, чем в жерле только что потухшего вулкана. Пот заливал глаза. Через подошвы ботинок плавились ноги. Казалось, волосы стояли дыбом от сжимающей голову жары.
Окончательные выводы сделали только после тщательного разбора случившегося с работавшим персоналом. Виноватым во всём оказался щупленький неказистый мужичок, который не уследил за тем, что котёл во время  пуска остался без воды. Штатные приборы в это время не работают. Поэтому ставят специального дежурного, который наблюдает за уровнем жидкости по простому водомерному стеклу. Ведь в топке температура превышает несколько тысяч градусов, и без охлаждения трубы сразу сгорят. Так это и произошло, когда безответственный наблюдатель каким - то образом отвлёкся, пусть даже размечтался о том, что он будет иметь при коммунизме, или от своей сеньоры после смены.
Бурно развивающейся стране был нанесён тяжелейший материальный урон. Жители столицы остались без света и любимого телевизора, и не один раз в эти дни вспоминали бранными словами революционное правительство, не способное навести порядок.
Такое случалось нередко и на моём энергетическом веку на Родине. И каждый раз вставал вопрос: что делать с этим разгильдяем, иногда даже успевшим там, почти на боевом посту, напиться и ничего не соображать. Рассуждали вроде бы правильно, что, сколько бы он не пыжился, даже толику ущерба ему не возместить, зарплата не позволяет. Можно посадить в тюрьму, чтобы другим не повадно было. Но в эти тяжелейшие условия работы итак очень сложно подбирать людей, а здесь они будут бояться суда и вообще не пойдут на электростанцию. Корень подобных рассуждений принципиально был в другом. После войны, особенно со времён бестолкового правления  Хрущёва,  Советская власть стала слишком гуманной к злостным нарушителям законов и норм и лишь слегка журила за подобные преступления. Я думаю, что эта взращённая  безответственность и распущенность сыграли в дальнейшем роковую роль в её гибели. И мало кто впоследствии из рабочих высоко оценил эту доброту и  вспоминает хорошим словом. Считали, что так должно и быть.
Гораздо с большим уважением простые люди относятся к драконовским методам наведения порядка и дисциплины в годы войны, когда жестоко карали за малейшие проступки,  например, за опоздание на работу на несколько минут. И такая оценка проистекает отнюдь не из каких – то садистских наклонностей русского человека, или из-за психического заболевания  правителя, как утверждают некоторые исследователи. Мудрый наш народ хорошо знает свои недостатки, такие, как лень, необязательность, безалаберность, низкое чувство самодисциплины и ответственности. И поэтому они всегда сознательно уважали твёрдую руку лидера страны, умевшего ограничить их негативные последствия, понимая, что только так Родина может достичь невероятных успехов.
Не знаю, как решались подобные дилеммы на Кубе. Но в ряде случаев в анализе причин аварий участвовали спецслужбы, как, наверное, и у нас в юные годы страны. Правда, я не разу не слышал, чтобы кто-то серьёзно пострадал за свою халатность. Может быть, к сожалению, в этих делах кубинцы переняли у нас великое, но опасное русское всепрощение. Одновременно необходимо подумать и о поднятии уровня оплаты для подобных рабочих мест, где возможен колоссальный ущерб, а не для всяких певцов и спортсменов, итак имеющих сверхкрупное моральное вознаграждение за счёт публичности и популярности.   
Пока я, как и положено автору, философствовал, дела неожиданно приняли тяжёлый оборот. В кабинете советского руководителя ремонтов появился посол, Никита Павлович Толубеев, и с ходу выстрелил вопросом в Полянина: «Где были ваши специалисты? Почему не взяли в свои руки контроль за пуском агрегата из ремонта? Это не просто ротозейство, это - политическое преступление. Что скажут люди в тёмных квартирах? Русские сделали плохой ремонт. И это будет правильно. Ремонт заканчивается тогда, когда оборудование работает на полную мощность. А вы уже во время пуска самоустранились. Безобразие».
Михаил Гаврилович со свойственной ему внешней застенчивостью и неизменной улыбкой, с которой, казалось, он не расставался даже во сне, попытался неуклюже оправдаться: « Вы знаете, по всем правилам мы не имеем права вмешиваться в работу эксплуатации. Да и нет у нас таких специалистов. Мы выписали котёл из ремонта и на этом наша миссия закончена».
«Ассонов, он мало того, что ничего не понял, ещё и улыбается. Ему весело, а мне сейчас ехать к Фиделю, объяснять случившееся. Выгнать его домой в 24 часа. Пусть там, в ЦК посмеётся. Там ему объяснят, что такое Куба в нашей внешней политике. Всё, вы свободны. Давайте сюда заместителя, обсудим, как выходить из этого идиотского положения».
Полянин беспомощно посмотрел на присутствующих и, втянув голову в плечи, тихо поплёлся из кабинета. Ассонов не менее растеряно смотрел на Ларичева, не находя достойного ответа. Он знал, что в группе не было заместителя. Были специалисты по отдельным направлениям, но в целом в руководители никто не годился. Однако сказать об этом послу сейчас было равносильно и самому пойти собирать вещи. Поэтому его опыт и лисья хитрость подсказали, что, как и всегда в подобных случаях, надо выждать время, взять тайм - аут.
«Никита Павлович. Разрешите нам в рабочем порядке обсудить все вопросы и вам через пару часов доложить. А то ремонтники в вашем присутствии стесняются и думают гораздо медленнее».
Посол слегка кивнул в знак согласия высоко поднятой головой, буркнул: «В пятнадцать ноль - ноль я вас жду с подробными предложениями», -  и величественно двинулся на выход, не глядя на услужливо  расступившийся  народ. Его руководящая миссия была достойно выполнена.
Оказалось, что советские ребята не теряли время даром. Несколько сварщиков в ужасной жаре вырезали разорвавшиеся трубы. Периодически они высовывались в люк наружу и стоящие наготове коллеги обдавали их из шлангов холодной водой. От теплозащитных роб при этом поднималось густое облако пара. Другие рабочие подтаскивали доски для строительства высоченных лесов. Работа кипела, и организатором её был выдворенный только что из страны Полянин. Вместе с Ивановым и другими ведущими инженерами они уже всё продумали, расписали в виде напряжённого до предела графика работ, и начали неуклонно его выполнять.
Теперь в свою очередь  выступил торгпред в роли строгого и всёзнающего начальника - обычной для советских производственных отношений периода развитого социализма,  как вскоре это полупонятное состояние общества назовёт один из будущих его могильщиков. Он небрежно, даже с чувством затаённой брезгливости взял в руки набросанный наспех план, пробежал его взглядом, который бывает у артиста, вроде и рассматривающего какой-то документ, но на самом деле держащего перед собой пустой лист бумаги, и задал прямой вопрос: «Когда котёл будет в работе?»
«Через четыре дня, в субботу, в восемнадцать часов. Если, конечно, ничего непредвиденного не случиться».
Теперь Ассонов решительно шагнул к машине,  бросив на ходу конкретное указание: «Действуйте. Поехал к послу на доклад». Вдогонку ему  эхом полетела просьба Ларичева: «Вы ему скажите, пожалуйста, что если Полянин уедет, этот срок вырастит раза в два, потому что некому будет координировать работы».
Часа через три раздался звонок, и Ларичев с радостью сообщил, что торгпреду удалось уговорить посла оставить Михаил Гавриловича на десять дней. Всё было продумано,  организовано. Часть рабочих уехала по домам, чтобы выйти в ночь для непрерывного ведения работ. Симфония напряжённого ударного труда, которую умеет с блеском исполнять только русский бесконечно терпеливый человек, зазвучала плавно и широко, чувствую твёрдую руку хорошего дирижера. Начальству делать было нечего, и Полянин попросил Владимира поехать к нему домой, чтобы тяжело в одиночку не переживать всё случившееся вновь в свойственном нашей национальной породе режиме самобичевания.
Квартира шефа ремонтников располагалась в Наутико, в полуподвальном помещении, недалеко от моря. Духота в ней стояла почти такая же, как в аварийном котле. Хорошо, что апагон ещё не подошёл к этому району, и в холодильнике пиво и более крепкие напитки находились в состоянии полной боевой готовности, то – есть обильно  потели при употреблении. Потом часть напряжения от прошедшего дня осталась в освежающем ночном море. И всё - таки почти до утра в широченных трусах до колен из цветастого ситчика  и с голой грудью, покрытой гораздо более обильной шевелюрой, чем заканчивающая лысеть голова, забавный и трогательный до слёз, Михаил Гаврилович ходил по комнате, периодически хлопал себя по бокам и почти причитал: «Это надо же. Говорит, что я смеялся. Да мне ремонт этого котла кровью дался. Сколько я в него сил и души вколотил. Разве здесь до смеха. Не знаю. Но разве так можно с человеком. Тридцать пять лет энергетики отдал и на тебе. Выгнать с позором. Не знаю, не знаю».
                ___ ,, ___

А через день, сотрясаемый волнением, словно молодой возлюбленный, Иванов встречал в аэропорту Гаваны жену и сына. Самолёт опаздывал. Несколько раз он слышал обрывки фраз, в которых звучало слово, напоминающее пресловутые, заставляющие вздрагивать от страха, Бермуды. Его знаний языка уже хватало, чтобы задать почти любой вопрос, но понять при этом и смысл ответа, произнесённого к тому же со столичным акцентом,  как-то не удавалось. В результате он спрашивал почти каждого встречного о причинах задержки рейса из Москвы, но до прибытия самолёта так ничего и не узнал. К счастью, всё обошлось благополучно, и вот уже радостный Юрик бросился папе на шею, а за ним выплыла гордая новым элегантным костюмом, приобретённым на переданные с оказией сертификаты, красивая и сексапильная, словно Любовь Орлова и Мэрелин Манро вместе взятые, но своя близкая и радостная Галина. 
В машине сын уселся, естественно, на переднее сиденье и всю дорогу произносил, в основном, одни и те же звуки: «Ух, ты!» А мама с папой, словно молодожёны, прижались друг к другу на заднем сиденье и крепко сжимали друг другу горячие от желания руки. Кончилось эта поездка тем, что перед гостиницей шофёр, как интеллектуальный попугай, запомнив нехитрые повторяющиеся междометия, и, со свойственным большинству кубинцам юмору, вдарив по тормозам, тоже торжественно выпалил: «Ух, ти!» Не заходя в номер, семья завалилась в гостиничный бар и приезжая её часть с восторгом и гордостью услышала, как изъясняется с официантом на незнакомом языке их отец и муж. После традиционного начала для этих заведений в виде холодного стакана воды стало немножко спокойнее.
Прибывшие с ещё не полностью покинувшим их страхом начали наперебой объяснять причину опоздания лайнера. Оказывается, встречный ветер над океаном вызвал повышенный расход горючего, и пришлось совершить вынужденную посадку на Бермудских островах. Причём и до них то с трудом дотянули. А там местные власти, в связи с отсутствием какой - либо предварительной договорённости, милостиво продали керосин, но запретили пассажирам на время заправки покидать самолёт и не подвели к нему воздух для охлаждения салона. Жара была адская. Некоторые более пожилые люди падали в обморок. Так что злосчастный треугольник даёт о себе знать по - разному. Слава Богу, что всё закончилось только небольшими трудностями. Могли и войти в печальный список самолётов, исчезнувших без следа в водах Саргассова моря.
Уже под столом ноги родителей начали нетерпеливо касаться друг друга. Потом поднялись в номер, и Владимир побежал показывать сыну бассейн на крыше отеля. Тому он естественно очень понравился, и Юра с удовольствием согласился поплавать часок, пока папа с мамой отдохнут. А Иванов стремглав помчался в номер, где уже ждала его, изнемогая от наружного и внутреннего жара, спрятавшая под одеялом своё прекрасное нагое тело Галина. Всё поплыло, закружилось, заиграло любовью и лаской. Где-то растворилась Куба с её холостятскими открытиями и заворотами. А навстречу  смутно выплывал новый поворот в знойной тропической жизни.
 

 
 






Глава 4.               Друзья и враги

Новая сантьяговская эра в жизни Ивановых началась довольно необычно, хотя поначалу всё развивалось вроде бы гладко и  обыденно.
По пути из аэропорта теперь уже в три пары глаз семья смотрела на красоты города, ставшие привычными для её главы. Причём, как обычно бывает, каждый находил в них что-то новое, отличное, своё, глядя из индивидуальной амбразуры зрения. Папа, чтобы сразу не разочаровывать прибывших на новую землю, всегда на первых порах невольно выявляющих различные отрицательные элементики в сравнении с покинутым обжитым краем, старался продемонстрировать всё самое привлекательное и  восклицал: «Видите, какие красивые, горящие, будто пламя в камине, цветы!». Мама соглашалась, но слегка навязывала другое мнение: «Очень красивые, но слишком яркие. У нас сейчас цветёт голубая и белая сирень. Насколько это благороднее, нежнее». Юру волновали другие ценности: «Пап! А где же мальчишки играют? Кругом дома, кусты, цветы ваши, да дороги. Совсем нет детских  площадок».
Был такой замечательный фильм, который назывался, кажется, «Супружеская жизнь». В нем внешне банально просто, а в философском плане гениально было показано, как по разному видят мир очень близкие друг другу люди, супруги. Несмотря на то, что  свела их вместе любовь, которая, как известно, хотя и формируется на облаках, но чаще всего незаметно возникает именно  на фундаменте схожести во взглядах на многие важнейшие кусочки мироздания.
В картине происходят обыкновенные, мещанского уровня события. В одной серии мы смотрим на них глазами мужа, а в другой - жены. И они представляются настолько противоположными по оценке, что вызывают агрессивное ожесточение супругов, которое почти естественно заканчивается распадом семьи. Сколько раз в жизни у меня возникали подобные семейные коллизии, но, вспоминая прекрасный фильм, я всегда старался представить себя на месте жены и искать  теперь уже с двух сторон пути их решения. Честно сказать, эти старания редко заканчивались успешно. Вероятно, и другая половина становилась на мои позиции, но не могла, как и я, в соответствии с законом сугубо штучного производства индивидуумов, разобраться в потёмках моей души, строила свои чудовищные конструкции моих мыслей, потом, естественно, возмущалась их наглостью и лицемерием, и все взаимные нагромаждения  разваливались, как карточный домик.
У Ивановых всё шло великолепно, как и должно быть при встрече соскучившихся друг без друга людей, тем более, что в поле зрения их влюблённых взглядов были ещё совсем незнакомые и потому крайне интересные своей новизной  картины из жизни далёкого тропического города. Около дома их встретил сияющий Попов, с радостью познакомившийся с приезжими.
«Александр! Сегодня мы намучились от дороги и впечатлений, - предложил Иванов, - Так что давайте завтра поплотнее познакомимся за столом. Отметим приезд не спеша, по-нашенски». Попов согласно закивал, а параллельно   постарался незаметно  передать Владимиру ключи от его квартиры, которые, неизвестно для каких целей, попросил оставить на время поездки. Затем  он любезно помог оттащить вещи на этаж и покинул чету осваивать новое место обитания. 
После долгого пути приезжих в первую очередь потянуло познакомиться с особенностями тутошнего туалета. Галантные мужчины пропустили без очереди даму и вот тут всё и началось. Галина выскочила из места интимного отдыха со страшными воплями и  криками презрения. В первые минуты трудно было хоть что-нибудь понять.  Владимир решил, что это происки кукарач, о которых он не хотел много распространяться, чтобы не омрачить радость встречи. Однако, заглянув в эту предельно просто обставленную комнатушку и  не найдя следов какой-либо живности, поспешил к супруге выяснять причину её гнева.
Первая истерическая волна уже затухала вдали. К удивлению Иванов увидел, что  Галина засовывает обратно в чемодан свои вещи. Постепенно до его сознания дошло, что и часто повторяемые ею слова «сволочь» и «подонок» каким-то образом адресованы больше ему, чем какой-нибудь экзотической твари. Пытаясь что-то понять, он лепетал: «В чём дело? Что случилось? Ты таракана испугалась? Но там ничего нет». И вдруг брань стихла, и  жена почти спокойным голосом приказала: «Ты иди, загляни в толчок и давай вызывай такси. Мы с Жориком летим в Союз. Я с таким ****уном ни на минуту не останусь. Не мог даже спрятать следы преступления».
Не понимая, что  можно увидеть в том аппарате, который в старом анекдоте сравнивали с первыми советскими телевизорами, потому - что и в одном, и в другом кроме дерьма ничего не было видно, он поплёлся выполнять непонятную команду, посмотрел внутрь сантехнического устройства и замер, будто превратившись в соляной столб. Посреди малюсенького технологического озерка, полный надменной гордости, подобно величественному айсбергу, плавал слегка надутый использованный презерватив.
Победив оцепенение, Владимир с таким же воплем, что и жена бросился на улицу и уже через пару минут стоял в дверях с полуодетым Петровым: «Давай рассказывай, что здесь было. Что за бардак ты устроил в моей квартире? Зачем ты брал ключ?»
Когда Александру был предъявлен вещественный аргумент, стало ясно, что отпираться бессмысленно. Бормоча и поминутно извиняясь, он поведал разъярённым супругам, что взял ключ по просьбе своего руководителя группы в связи с приездом генпоставщика в очередную командировку. Для чего тому понадобилась квартира, он особенно не интересовался. Подумал, что как подстраховка, если не удастся забронировать номер в гостинице. Так, по его мнению, и произошло. А когда поздно вечером по традиции прогуливаясь вдоль дома, Петров из любопытства заглянул в знакомые окна, то был удивлён, что в такой поздний час в квартире мелькала стройная и совсем не декорированная фигурка уже знакомой красавицы-негритянки, погубившей своей  непереносимостью жары бедного Катаева.
Как говорится, инцидент был исчерпан. Александр бочком ретировался домой, прикрываясь необходимостью для приезжих хорошо отдохнуть. Слегка успокоилась и Галина, хотя ещё не раз над кричащими на улице кубинскими детьми пролетали, подобно артиллеристской канонаде, её проклятия в адрес развратников, устроивших публичный дом в приличной квартире, требования поменять всё постельное бельё после этих безобразных оргий и просто громкие сожаления о том, что нельзя мгновенно перенестись обратно в тихую и уютную московскую квартиру. Придя немножко в себя после неожиданной злой шутки судьбы, Владимир придумал способ утихомирить и супругу. Почти шепотом он показал на окна, продемонстрировал, что они в отличие даже от гаванских отелей не имеют стёкол, и предложил потихоньку заглянуть через щелку на улицу. «Там наверняка слушают твои истошные вопли работники местного КГБ, и завтра они предоставят тебе возможность за нарушение спокойствия населения и предрасположение к психическим заболеваниям возвратиться в родную Москву». Эта угроза подействовала, хотя и не сразу,  и жена, как говорят теперь ученики в школе, больше не возникала.
Однако мелкие происшествия ещё дважды заставляли семью вздрагивать и просыпаться. Сначала  Галина почувствовала лёгкое почёсывание и поймала на себе муравья. Все вскочили ловить хулигана. Владимир поднял матрас и оторопел от увиденного: весь деревянный настил под ним был чёрный от сплошной массы этих крошечных созданий. Он сразу понял и причину происшедшего. Во время интенсивной эксплуатации кровати посторонней парой вода в банках, в которой стояли её ножки, расплескалась, что позволило ненасытному полчищу насекомых захватить новый плацдарм. Пришлось всё разбирать, счищать их щёткой и восстанавливать водную защиту. Конечно, жене он не раскрыл секрет муравьиного вторжения, чтобы не будить тяжёлые воспоминания и не провоцировать новый всплеск эмоций.
А ночью пошёл в туалет Жорик после распития нескольких бутылочек рефрески, и там  неожиданно столкнулся нос к носу с кукарачей. Крика было не меньше, чем по поводу того айсберга. Пришлось и тут вмешиваться папаше и изгонять страшилище   из дома.               
                ____ . ____

Каждый человек отличается от своих собратьев по виду во всём, начиная от рисунка кожи на  кончиках пальцев, чем успешно пользуется криминалистика, и кончая высотой творческого полёта мыслей. И в то же время есть очень много общего, что собственно и позволяет создать фоторобот обобщённого гомо сапиенса, а внутри него разбить типаж на более мелкие отряды и группы. Мечта любого художника – определить важнейшие типовые черты характера, присущие его современнику. В случае успеха бессмертие его творения будет обеспечено в любом случае, даже при неудачных сюжетных построениях и не очень ярких художественных образах.
Однако подобная селекция – дело исключительно тонкое, деликатное. Главное – правильно выбрать критерии водораздела из тысяч существующих. Особенно сложно отнести человека к тому или иному подотряду с точки зрения  организации его сознания. Приоритетами, на мой взгляд, здесь являются: национальность, затем - приверженность  той или иной религии,  а также  фундаментальной идеологии, и, наконец,  классовая принадлежность. И всё-таки рядом с этими четырьмя опорными китами духовности я подставил бы ещё один – память, основанную на любви к различным источникам информации, и, в первую очередь, к книгам.
Книге я уделил такое почётное место не ради оригинальничания или вообще пустого красного словца. И не потому, что душа человека может формироваться в современном мире как высокодуховная, во многом получая составляющие её кирпичики в виде биоэнергетических лучиков со страниц этих банок с законсервированными в собственном соку мыслями. Просто у меня лично отношение к этому продукту человеческого интеллекта особое. Ничто не доставляло мне одновременно столько радости, возбуждения и желания, как новая книга в руках. И я знаю, что в этом извращении не одинок, хотя и не настаиваю на его универсальности.
Есть миллиарды и других идей, мыслей, фантазий, фанатами которых может быть всего  один индивидуум, или разного объёма группы людей. Многие, например, как и я, испытывают очень большое желание увидеть, подсмотреть в естественных условиях, незаметно, как живут другие люди. Этот чужой мир мне казался самым большим таинством на земле, хотя с годами стало ясно, что в глубину чужой жизни проникнуть не сможет даже волшебник, а на поверхности она довольно однообразна и не очень увлекательна. В детстве эта мечта была на уровне заманчивых сказок. Достигнув некоторой одночленной зрелости, не очень оторвавшей меня от отряда всех млекопитающих, захотелось увидеть когда - нибудь вечером сразу все многомиллионные пары землян, совершающие свой основной природный инстинкт. Позднее, вместе  с тяжкими самопроизвольными усилиями по  преодолению ступенек в просветлении сознания, ставились условно и соответственно новые задачи перед этим волшебным зеркалом. И вдруг чудо стало реальностью благодаря соединению двух  страстей: желания видеть сквозь стены и расстояния и книгописания.
Мне, например, очень хотелось бы в то, не очень поэтическое время, когда Владимир занимается приручением членов семьи к кукарачам и другим экзотическим насекомым, познакомиться поближе с людьми, чьи судьбы в ближайшее время на страницах книги,  словно хвосты комет, пересекутся с его жизненной траекторией. И вот, пожалуйста. Я  с лёгкостью могу не только подсмотреть за ними сам, но и предложить это любопытное занятие всем, кто ещё не отбросил в сторону моё пока - что незамысловатое своей одноликостью сочинение. Заодно и сделать его вместе более разнообразным.
                ___ ,, ___
 
Один из них, Вячеслав Иванович Анин принадлежал к тому типу красавцев- мужчин, перед которыми Иванов всегда чувствовал себя ущербным. Особенно подавляло  его  превосходство на голову в росте, хотя и сам он был не последним в солдатском ряду, занимал ту заветную золотую серединку. По его мнению, Вячеславу надо было не так уж много изменить по сравнению с гоголевским женихом, чтобы, стать вообще на один пьедестал с эталонами мужской красоты.
Глядя на него, Владимир часто вспоминал развалившегося на тахте Шаляпина на  картине, где его рисует Репин. И рассказ о том, как во время этого творческого процесса, восхищённый красотой натуры, художник вдруг остановился и произнёс непонятную фразу: «И какая же природа дура!»
«С чего ты это взял?» - буркнул недоумевающий певец.
«Да создала такую изумительную красоту, такое совершенство, как ты. А потом сама же и погубит своё великое творение. Ведь ты всё равно, Федька, помрёшь».
Когда Иванов впервые увидел Вячеслава в голом виде в душевой, то само собой появилось другое сравнение: «Ведь он запросто мог бы  подменять во время обеденного перерыва прекрасного Давида Микеланджело из Пушкинского музея,  на которого специально ходят смотреть украдкой взрослеющие девицы. Надо только закрутить ему волосы на бигуди, как это часто проделывали кубинские красотки в рабочее время, чтобы набрать пик формы к вечерней встрече с любимыми, и, по примеру еврейского обычая обрезания, укоротить на две трети фрагмент, подтверждающий принадлежность к мужскому полу.
Его и  судьба сложилась во многом под воздействием дарованных природой богатых физических данных. Здоровый увалень с трудом окончил девять классов в школе незаметного посёлка, затаившегося, будто серенькая мышь, на просторах Саратовской области. Овдовевшая во время военного ненастья ясноокая красавица- мать с трудом тащила по жизни двух детей, оставшихся ей вместе с разваливающимся домом в наследство от супружеского счастья. Горе и житейские тяжбы рано, но потому накрепко привязали её к бутылке, как способу забыться на время  обо всём, не выть волком при виде возвратившихся в соседние дома с войны героев, не ползать в истерике по кровати, разрывая огрубевшими от чёрной работы руками ветхое, давно отслужившее свой положенный срок бельё. Иногда пьяные куражи заносили её в объятия очередного временщика, и тогда брата с сестрой выгоняли спать в сарай на соломе. Конечно, осуществлять одновременно и воспитательные функции, помогать учебному процессу, как поручали ей учителя, когда в редких случаях встречали в состоянии,  располагающем к диалогу, она физически не могла и, слава Богу, не пыталась. Моральный урон от такого общения мог быть для юных душ совсем в будущем невосполнимым.
Как не крутись, а здоровое тело обладает повышенной потребительской прожорливостью, которую не мог погасить скромный вдовий достаток. Жизнь  впроголодь секла наотмашь своей беспросветностью по - русски смекалистого парня. Поэтому, как только в их зачуханном посёлке появился вербовщик, приглашавший проявить себя на одной из строек коммунизма, начинающейся в области, и обещавший приличные заработки, Вячеслав, не долго думая, записался туда добровольцем, собрал нехитрый скарб и помахал ручкой мамаше и сестрёнке из окна новенького автобуса, приехавшего за романтиками светлого будущего.
Для мускулистого, и не очень напрягающего свой мозговой аппарат работника прямая дорога на строительстве гидроэнергетического узла вела в бетоноукладчики, которые обеспечивали приёмку и виброуплотнение такого количества этого серого вещества, которого хватило бы на возведение ни одной сотни египетских пирамид. Работа была не пыльная, но грязная, душная, в наморднике под палящим солнцем и к тому же трясогнусная. И по ночам казалось, что руки продолжают непрерывно вибрировать вместе с тяжеленным орудием производства. Чтобы немножко было полегче, трудились хоть и в сапогах, но в одних трусах и периодически бегали освежаться в нежные воды Волги. Такой труд вытрясал не только душу, но и энергетические калории. Поэтому жрать хотелось по-прежнему сильно и постоянно.
В один из обычных дней на стройке появилась представительница столичного научно - исследовательского института Тамара Николаевна. Вообще-то она ещё не отзывалась на такое слишком полное имя, потому что лишь  несколько месяцев назад закончила ВУЗ и не избавилась от привычки называть так напыщенно только представителей священнодействующего коллектива преподавателей. Это была её первая командировка в роли полноправного учёного, и поэтому естественное волнение сопровождало её повсюду. Мало того, у девушки, оставившей позади четвертьвековой возрастной рубеж, то есть давно набухшей тяжёлыми соками материнства, из-за полученной при рождении  излишней порции скромности, симпатичного, но не очень броского вида, и просто по воле судьбы, пока не только не заработала на полную мощность, но даже ещё не открыла шлагбаум  линия любви, и она просто обязана была по природе слегка смущаться всех подряд мужчин. Стеснялась она и своей новой,  ещё не обносившейся по фигуре мантии учёного, как ей казалось, приподнявшей доселе мало чем выделяющегося человека над всей толпой обычности.
Задачи, поставленные перед молодым учёным её научными руководителями, были предельно простыми. Она должна была в течение месяца хронометрировать богатырскую деятельность вибраторщиков - самой массовой и самой тяжёлой профессии на укладке бетона в тело будущей плотины, для составления обоснованных нормативов по повышению их карликовой зарплаты. Ребята это знали от своего начальства и поэтому, как говорят, не рвали подмётки, осуществляя свой нелёгкий труд. Если учесть, что неопытной наблюдательнице достался участок, на котором вкалывало более десяти работяг, то можно себе представить, что чётко проследить за ними одновременно было ой как не легко. Даже не было времени вспоминать завистливые шутки подруг из лаборатории по поводу предстоящей поездки на тему о том, что работа на берегу Волги под летним солнцем вплотную приближается к хорошему отдыху.
Уже через пару дней бригада подружилась со своим контролёром. Более опытные бойцы, несмотря на изматывающий труд, стали намекать на желание и вечером продолжить демонстрацию своих усилий, но уже на другом поприще. Тамара интеллигентно отшучивалась, однако всё больше и больше ощущала в себе незнакомые волнообразные приливы необузданности, когда в поле её учёного взгляда попадал красивый юноша по имени Слава, несмотря на своё малолетство, играючи работающий с ужасным вибратором.
А в середине научного эксперимента её,  наконец, прорвало. И виной этому как раз и стали эти самые физические совершенства саратовского Распутина. Сбегав в очередной раз на Волгу освежится от изнурительного солнца, пока бригада и она с ней заодно простаивала из-за отсутствие бетона, Тамара забежала за кустики и сбросила мокрое бельё, чтобы немножко его отжать. И вдруг почувствовала на своём обнажённом теле почти физическое воздействие чего-то постороннего. Оглянувшись, она увидела недалеко от себя туго натянутые какой-то мощной пружиной мужские трусы, а, подняв голову,  уставившегося на неё Вячеслава.
Кровь, словно прорвав плотину, шарахнула в голову, а потом и во все связанные с возбуждающим зрелищем уголки организма. Пересилить возникшее внутреннее движение она не смогла ни доводами о том, что мальчик на семь лет младше её, ни обращением к своей повышенной брезгливости, которая могла бы найти много нарушений в соблюдении  санитарных норм молодыми малокультурными рабочими.
Не помог и пришедший на ум неприличный анекдот, который ей рассказала в Сочи прошлым летом соседка по дому отдыха: «Одна дамочка прикатила на пляж с целью подцепить мужичка. Смотрит, идёт один, на вид неказистый, но достоинство мужское, будто шпага под плащом, прямо  вырывается из плавок. Она к нему так и сяк, и уже  приглашает в свой номер гостиницы отдохнуть. Мужик оказался не промах, соглашается, но с условием, что перво - наперво хозяйка нальёт ему стакан, чтобы снять волнение, освоится в чужой обстановке. Так и порешили.  Как только приплыли в её хоромы, дамочка бросилась выполнять своё обещание. Мужичок степенно выпил, крякнул, утёрся поначалу рукой,  а потом достал из плавок большой огурец и начал, чавкая, закусывать, приговаривая: «Надо же. Вот спасибо Колюне! Надоумил. Сегодня уже третий стакан пью, а купил у бабки всего три огурца за рупь!»
Перепрыгнув в порыве неожиданно подкравшейся решительности, подстёгиваемой страстью, все внутренние барьеры, уже в тот же вечер Тамара угощала смущающегося своих новых ботинок гостя наспех приготовленными салатами и варёными сосисками с картошкой, от которых шёл приятный тёплый запах. Несмотря на низкий возрастной ценз, при котором большинство московских пацанов   того времени ещё и не знали вкуса водки, Вячеслав, пройдя всё - таки частично свои университеты под руководством пьющей мамаши, да и значительно быстрее, чем в столице,  развивавшийся в этом смысле в условиях перманентно пьяного рабочего посёлка, уверенно шмякнул пару стаканов и только чуть свободнее начал разговаривать о жизни.
Конечно, философией в высоком смысле слова, как  модно сейчас говорить в кругах выдающих себя за радетелей родников русской мысли, назвать его рассуждения было трудно. Вячеслав никогда бы не только не подошёл ближе тысячи непрожитых лет к высказываниям, например, превозносимого этими людьми Василия Розанова, но  не мог и мечтать хотя бы  понять самую малость из наиболее простых афоризмов, отданных безвозмездно этим гениальным мыслителем для практического использования своему народу. Хотя бы такое о России: «Мёртвая страна, мёртвая страна, мёртвая страна. Всё недвижимо и никакая мысль не прививается», или об одном из писателей: «Толстой был гениален, но не умён. А при всякой гениальности ум всё- таки не мешает», или о самом главном: «Всякий оплодотворяющий девушку, сотворяет то, что нужно».
Но не редко увальни из занюханной русской глубинки умеют очень глыбасто говорить о жизни, просто и понятно показывать её недоступное никакому мыслителю нутро. Когда Тамара разложила по тарелкам парящую сладостью картошку, Слава глубоко, по взрослому вздохнул и произнёс гимн в честь этого эмигранта, прижившегося на порою никаких российских землях: «Наш Спаситель, Заступник за забытого Богом человека. Сколько раз матушка причитала: «Всё, не протянем зиму. Жрать будет нечего. Ладно уж я, непутёвая, своё отдрыгала. А куда бы вас, горемычных, к сиське приткнуть». А мы с сестрёнкой пойдём на поле сто раз перепаханное, пропустим сквозь растопыры мешки земли. Глядишь, на счастье горка клубеньков, словно карасики, забьются жаланные в нехитрые детские сети. В мороз отваришь, да с сольцой, сразу легко, будто свету поболе сталось.
Нам всем полегчало, когда у соседа корова появилась. Тоже поначалу комедь была ужасна,- парень забился в хохоте и долго ещё всхлипывал, давя в себе отражённые внутри волны смеха,- Он инженером работал на железнодорожной станции, за счёт которой наш весь посёлок только и тянул. Приехал к нам откуда-то одиношенек, тоже поголодал немало, пока не зацепился за хозяйство. Да ещё повезло: за хорошую работу его коровой дойной премировали. Бегали мы, пацаны, ему траву для скотины собирали.
А через пару дней инженер вдруг врывается к нам и орёт: «Корова сбесилась, желанная. На меня, как на красну тряпку швыряется. Что делать, не скумекаю». Собрался соседский сход. У нас люди добрые. Каждый мозгой крутит, пытается соседу помочь, а выхода найти не можем. В нашем быту редкостно у кого в то время такое богатство насчитывалось. Но народ у нас ушлый. И в первую очередь мамка по части выпивки. Наверно, на этой почве она раз, да спроси: «А что она у вас  пьёть?» Инженер опешил: «Как пьёть? Не водку же ей наливать? Ничего».
Тут всё и раскрылось. Потащили ей скорей кагалом ведро воды и вовремя: Бурёнка уж на ногах еле держалась. С тех пор всё наладилось, полились молочные реки. Да ещё мамаша за свою находчивость к инженеру подскочила в товарки. И мы зажили не хуже, чем городские».
Они долго вместе смеялись над неудачным начинающим скотником. Слава вскакивал с дивана, закрывал лицо руками, прыскал в них неудержимым раскатом смеха, потом хватался руками за живот и валился вновь почти на колени хозяйки.
«Какой чистый мальчик! Как всё у них хорошо в посёлке, по-семейному. Нас на комсомольские собрание последнее время почти уговаривали  ходить, запугивали отчислением из института. И мы отбывали, словно трудовую повинность, эти скучные ни о чём разговоры. А они собираются без принуждения, чтобы помочь соседу, хотя сами еле сводят концы с концами, живут за счёт забытой в поле промёрзшей картошки. Какие мы испорченные городским комфортом и снобизмом, как далеко оторвались от корней, от  природы. Боже мой, как всё прекрасно! Как я люблю  этого большого ребёнка! Боже мой!»
Юноше и самому видать понравилось проводить вечера с недосягаемо учёной собеседницей, да ещё вкусно готовящей поесть. Их встречи стали ежедневными и всё более необходимыми для обоих. Хотя, если можно было бы заглянуть в душу человека, в самые глубокие, чаще всего ему самому недоступные тайны, то, пожалуй, оказалось бы, что для Тамары тайные вечери были более желанными, давали больше эмоциональных удовольствий, чем молотобойцу. Их жаждал начинающий перезревать в своём соку и цветению материнский механизм продолжения рода человеческого. Ими наслаждалось и подпитывалось её повзрослевшее и твердеющее, словно хрящики у младенца, внутреннее мироощущение.      
Она спрашивала у Славы с каким-то ей самой не очень ясным смыслом: «Что тебе сейчас больше всего хочется. Наверняка в вашем мужском коллективе есть трения, противостояния, борьба за лидерство.  Может быть, тебе надо в чём-то помочь выделиться среди других? Скажи. Я встречаюсь с начальством, могла бы их попросить».
И вдруг получала совсем не предсказуемый ответ: « Ты что? Белены объелась? У нас у всех одно на уме: скорей бы коммунизм устроить. И если кто в перваках, пошустрее в  этом деле, мы ему только подсабляем. За что спорить-то? Ведь там всем будет здорово и хорошо. А сейчас, если пацан лучше работает - он и лидер. Нам рассказывали, как вся  Саратовщина заживёт, когда построят канал и электростанцию. Рай, да и только. И каждый горбатится, как может, чтобы его поскорей сварганить, успеть хоть одним глазком на него позырить».
 «Ну, а плохие среди твоих друзей есть?»
Слава задумался: «Кузькин мне не ндравится. Он намедни у Листова бутылку спёр. Пошёл к бабе, а для смелости и ухажёрства решил водки прихватить. Но попался. Мы ему крепко врезали».
«Исколотили?» 
«Не. Собрали общагу и сказали всё, что о нём думаем. Теперь ему до конца жизни на чужое зарится заказано. Он даже всплакнул в конце, когда прощение просил».
«А зачем ты говоришь «баба»? Это же грубо, не воспитано. Женщины нежные, красивые, а ты их так обзываешь».
«Я красивых не обзываю. А он к захудалой пошёл, тощёй, страшенной. Она баба и есть. Поэтому для такой и жалко бутылки, тем более ещё чужой».
Особенно тепло Вячеслав рассказывал о  своём посёлке, о друзьях, соседях. Тамара удивлялась: «Какая у него яркая жизнь позади, хоть и лет то меньше, чем пальцев на руках и ногах. Я тоже помню своих соседей, когда жили в коммуналке. Так дружно между собой  общались, всё от чистого сердца подсказывали, помогали  друг другу. А в пятнадцать лет, как родители переехали в отдельную квартиру, я и имён тех, кто рядом живёт, не знаю. Так, шапочное знакомство: здравствуйте -  до свидания. А ведь насколько жизнь богаче от общения с разными людьми, а не только с подружками по группе. Не умеем мы пользоваться главным достоянием земли -  индивидуальными способностями каждого человека. Ведь всем от Бога что-то обязательно необычное отпущено. Но мало кто до конца своих дней этот клад находит. А мы, окружающие его люди, всё стараемся выпятить свои невероятные достоинства, не давая порой рот открыть собеседнику.   И сколько сами в результате  теряем для себя радостей на этом свете!»
Словно ниточка, связывающая накрепко два разных лоскутка материи, сновала между ними главная сводница на земле - время. Оно открывала тёплые уголки в душах, куда хотелось, будто с мороза, засунуть нос и руки и застыть так в ожидании томительного чуда рождения биоэнергетического мостика. Оно ткало узорчатый ковёр взаимопереплетающихся знаний о том, что, кажется, лежит под ногами, но понятно меньше, чем небо в бесконечности. Оно, как паук, закутывала людей в незаметные, но крепчайшие в мире сети любви.
Приволжские корни сущности Вячеслава, вскормившие большую часть  патриотов России, помимо его воли долго сопротивлялись за свою самобытность в новом дуэте, высоко держали чистую, без штемпеля марку парня из саратовской глубинки. Несмотря на весёлый протест Тамары, он долго не мог сказать ей «ты», а иногда и вообще вдруг автоматически называл тётей Томой. Всегда приходил в гости не с пустыми руками, как сам говорил: «Не на ширмочка, небось». Заканчивал ужин традиционным вылизыванием до блеска столовых приборов и обязательным стандартным выражением благодарности: «Спасибо  за кушанье! Всё было оченно вкусно!» Однако вылезающие исподволь признаки зарождающегося в нём крутого мужика тоже давали о себе знать. Слава быстро освоил непринуждённую, даже порою с непроизвольными проблесками превосходства, манеру беседы, как это принято между мужчинами и женщинами простого сословия  в провинции. Иногда подшучивал над хозяйкой, но в милой, безобидной форме.
Подкручиваемая ещё и своей сверхнаучностью, молодая специалистка постепенно начала привыкать к роли старшей сестры, или мамы, заботливой, прощающей лёгкие забавы сына. Поэтому, словно из другого измерения, услышала она во время одной из очередных встреч, похожих друг на друга однообразностью и, вместе с тем, неизменной искренностью, срывающиеся в волнении слова парня: «Тамар, давай потыкаемся». Учёная, конечно, не поняла своим высокоинтеллектуальным умом фразу из народной сексологии, переспросила наивно: «Ты о чём Слава?», а сердце уже застучало чаще и громче, а внутри уже забурлил, заклокотал почти физически ощутимый поток сладости соития.
Юноша не ответил, застенчиво засопел, покрылся малиновыми пятнами стыдливости, сжался от бессовестной смелости поступка. Повторить свой прыжок через пусть и перекошенный, почерневший от старости, но всё ещё стоящий частокол нравственных понятий, непонятно как до сих пор сохранённых в русской провинции, словно девственница, оставшаяся нетронутой после ночи, проведённой в мужской колонии, он уже не мог. Но этого и не требовалось. Недоступные в нормальном состоянии психики для посторонних языки высших эмоциональных порывов души, звучащие для каждого на волне собственной частоты, слились в резонансную мелодию и запели понятную только распахнутым навстречу друг другу двум сердцам величественный гимн любви.
И уже Тамара, словно вспомнив, что опаздывает на занятия в институт, стремглав подскочила к выключателю, а потом начала суматошно сбрасывать с себя лёгкие летние наряды и, сверкнувшие в свете улицы, белые трусики. И уже угловатый волжский богатырь, повинуясь сигналу плоти, степенно сложил свои брюки и рубашку в стопочку и, шаря будто слепой перед собой руками, неуклюже, но одновременно очень бережно, чтобы случаем не придавить свою нежную подругу, начал прижиматься к ней в глубине дивана.
Тамара трепетала, извивалась, шептала: «Скорей, скорей! Я хочу тебя, мой милый мальчик!»
Слава засуетился, поспешно, хотя и грубовато,  разобрался что к чему, и тогда по коридорам гостиницы полетел звериный стон самки, впервые познавшей с восторгом и болью физическую суть любви ради самого высшего предназначения  человека. А юный молотобоец, совсем потерявший от новых чувств способность соображать, неистово и мощно заработал своим громадным вибратором, как -  будто получил задание комсомола здесь и сейчас разворотить всё, чтобы расчистить дорогу светлому будущему. Однако подобный стахановский труд оказался не под силу даже такому крепышу, как Вячеслав, и уже через несколько тактов он неожиданно сломался, обмяк, подобно разорвавшейся резинки в трусах, почти придавил подругу распластанным телом, продолжавшим конвульсивно дёргаться  в любовной агонии.
С того необычного дня, разделившего их коротенькие жизни на две неравные половинки, встречи превратились в сладкий и мучительный миг. Начал действовать особенно заметный в периоды наивысшего счастья неумолимый временной закон относительности. Казалось, ждёшь весь длиннющий рабочий день, буквально вечность, свидания с любимым человеком, а потом раз, раз, и побежали грустные минуты расставания.
Обвязанные до макушек комсомольскими нравственными путами, влюбленные и подумать не могли о том, чтобы нарушить режим многоместного общежития, а тем более самого большого и уважаемого в городе здания гостиницы и провести тайно вдвоём всю ночь. Только в субботу вечером они забирали с собой незамысловатый ужин, одеяла и уходили в ночное на высокий берег прекрасной Волги, хотя на речные красоты, честно говоря, смотреть им особо было некогда. Снова всё тот же относительный характер волшебника Хронуса сотворял с ними добрые превращения и злые шутки.
Прошло всего три недели полной близости и бесконечного общего счастья, а каждый из них твёрдо верил, что знают они друг друга, наслаждаются взаимной любовью вечность. Шаловливое время позволило Славе за коротенький срок взаимности созреть до такой степени, что в один из череды счастливых дней он пришёл разнаряженным в слегка потёртом и местами не заглаженном, но настоящем тёмном костюме. А самым необычным в его виде  был галстук, из - под которого неуклюже топорщился впервые неумело затянутый, словно у повешенного, ворот белоснежной рубашки. Эти причиндалы влюблённый юноша выпросил у одного из хронических передовиков труда, который использовал их для себя и позволял одеть своим друзьям - ударникам в минуты высшего торжества - фотографирования для местной, а иногда даже и для районной Доски почёта. Не случайно на этом иконостасе советской эпохи все разновозрастные и разномастные лица, удостоенные высокой чести, очень часто  возвышались на одинаковом пьедестале из передаваемых по эстафете галстука и воротника рубашки.
Нарядного и серьёзного, похожего на типового комсомольского вожака той поры Анина,  сопровождал бригадир Александр, значительно больше своего друга посмотревший на жизнь, и в отдельных местах крепко потёртый её не совсем деликатными прикосновениями. Он без слов выдавал цель их визита, напоминая всем своим необычным видом типичного свадебного дружка. По всем законам жанра скрипели и вносили в комнату своё амбре густо намазанные дёгтем бывшие всего где- нибудь год назад новыми кирзовые сапоги. Из-под кепки колосился пшеничным снопом залихватский чуб. В наружном кармане пиджака раскачивалась в такт шагам немножко подвятая белая ромашка. А уж совсем для отпада на плече висел непременный атрибут первого парня на деревне того времени - видавшая виды трёхрядная гармонь. Правда, выглядела она как - то неестественно, по бутафорски, будто монокль у артиста, играющего Антона Павловича Чехова, и повесившего его  впервые в жизни перед спектаклем на свой потерявший породу нос. 
Бригадир степенно, со знанием дела, шумно и независимо высморкался в белый платок, краешек которого до применения также аристократически высовывался из кармашка рядом с цветком, потом поклонился в пояс Тамаре, сделал подметающий жест рукой, и начал свою торжественную речь: «Уважаемая, Тамара Павловна! Вы хорошо знаете успехи нашей бригады, как одной из лучших на стройке. В прошлом месяце мы выполнили план по укладке бетона на сто два и три десятых процента, чем внесли свой достойный вклад в строительство коммунизма. Вам также доподлинно известно, а, точнее, лично измерено и учтено, что очень много труда в общий успех внёс наш молодой товарищ Анин, который представлен здесь, и которого я здесь представляю. При этом Слава не только хороший производственник и активный комсомолец, но и в быту находится на нужном моральном уровне, ведёт себя, как подобает представителю коммунистического завтра.
Исходя из вышеизложенного, наш сплочённый коллектив без всяких колебаний и со спокойной совестью может поручиться за него, как надёжного спутника жизни, и приказал мне от нас просить у вас для них, то - есть Вячеслава, вашей руки и согласия быть его супругой. С волнением ждём ответа, как соловьи лета».
Закончив заученный экспромт, Александр, словно после тяжёлой работы с вибратором, утёр лоб и почему - то руки белым платком и сделал неуклюжий жест рукой, приглашая своего друга присоединиться к сказанному. При этом забытая гармонь скользнула по богатырскому плечу и грохнулась на пол, произведя жалобный, плачущий звук. Но даже он не вывел Славу из оцепенения. На него было жалко смотреть. Нижняя губа тряслась, как пассажир старенького трамвая. На носу выступили росой капельки пота, а глаза напряглись до остекленения.
Слегка разогнав стрессовый туман, Тамара начала входить в образ девицы, которую уговаривают сваты. Но, покрасоваться в нём не удалось. Взглянув на несчастного суженного, она едва не шлёпнулась в обморок от жалости и без раздумья торопливо затараторила: «Конечно, конечно. Я согласна. Я Славу очень люблю! У нас будет всё хорошо, да милый?», - и первая поцеловала застывшего жениха в напряжённые и посиневшие, как у утопленника, губы.
Все облегчённо отпустили струнки нервишек, натянутые от необычности момента посильней, чем вожжи при экстренном торможении строптивой кобылки. На столе сами собой замаячили сургучными головками спутники радости. Тамара бросилась на кухню что-то резать и чистить. Сватовство, согласно народной традиции, начало медленно перетекать в заурядную дружескую попойку.
Через неделю молодые расписались в местном ЗАГСе, бурно отметили в трудовом коллективе первую свадьбу на стройке, и укатили знакомиться со Славиной мамой.
Добраться до посёлка удалось намного быстрее, чем думалось. Надёжно срабатывал автостоп - ценный подарок от комсомольской и профсоюзной организации в виде трёх ящиков водки. Нагрянули они в отчий дом на день раньше обещанного в письме, и родительница не успела своевременно войти в свой новый образ благочинной свекрови. От неё ударяло на несколько шагов не полностью  переработанным неуёмной утробой местным самогоном. Глаза предательски не открывались шире восточного варианта и скорее напоминали смотровые щелочки танка. А под одним из них, в качестве символа настоящей русской любви желтел, перешедший в свою последнюю фазу цветовой гаммы, синяк, поставленный пылким ухажёром.
Вероятно, потерявшие способность сфокусироваться подобающим образом глаза и стали причиной небольшого дипломатического казуса в первые минуты встречи. Новоиспечённый муж завозился с бережной разгрузкой стеклотары и неосторожно позволил своей половине пройти вперёд к дому. Навстречу ей, услышав гул машины, выскочила мамаша, едва видя божий свет, как через узенькие прорези в броне. Естественно, что она и брякнула с ходу: « Вы мама Тамары? А сын не писал, что и вы прибудете. Ну, ничего. Всем места хватит. Корову соседову выгоним и в хлеву спать можно будет».
Молодуха всплакнула по поводу произведённого на свекровь впечатления. Подоспевший Вячеслав, не понимая причину слёз, начал успокаивать Тамару, как мог: «Ну, не расстраивайся. У нас в посёлке и похуже есть. Просто мамаша не успела опохмелиться. Мы это дело сейчас поправим».
Тогда, наконец, сообразила, что опростоволосилась, и хозяйка дома. По укоренившейся привычке профессиональной плакальщицы на похоронах, она заголосила с причитаниями на весь посёлок, напугав невестку и невольно дав сигнал ближайшим соседям бежать к ней на помощь. Знакомство состоялось. Веселье началось. Содержимое пламенного подарка руководства стройки начало непрерывными струйками перетекать в нутро родственников, знакомых и просто подвернувшихся под пьяную руку прохожих.
До глубокой ночи дружно поздравляли молодых с благополучным приездом, всех со свиданьицем, с хорошей погодой, со скорой победой коммунизма во всём мире. Звонко попели берущие за душу песни о коробейнике и о том, как шумел камыш и гнулись деревья, а потом уж совсем не к месту, но  в верность традиции, об удалом Хаз - Булате и некрасовский плач о страшной беде, связанной с самоубийством чужого человека.
На утро почти без перерыва перешли к свадебным церемониям, которые продолжались несколько дней. Собственно, церемоний никаких и не было, тем более, что единственная мамаша отключилась от них ещё с вечера. Друзья детства и некоторые соседи, ещё держащиеся на ногах, поздравили новобрачных с соединением, нажелали им большой воз всяких радостей и не меньшую тележку детей, прокричали не совсем спетым хором обязательное «Горько!», и праздник потёк по накануне проложенному руслу. Соседи таскали нехитрые закуски. Периодически устраивали небольшие концерты в виде озорных частушек с гармонистом, или карнавала ряженных. В общем, всё прошло здорово и, главное, без жертв, хотя драки периодически возникали.
Больше всех пострадала несчастная корова, которая все дни торжеств одиноко бродила по посёлку,  не кормленная и не доенная, изгнанная из своего стоила. Её место на подстилке в хлеву пользовалось особым спросом у гостей, созревших для глубокого отдыха. Интересно, что уже в зрелом возрасте Вячеслав Иванович, вспоминая  свадебный кавардак, чаще всего рассказывал забавный эпизод или,  быть может, анекдот, связанный именно с этим спальным местом: «Спит мужик в хлеву, взяв во время свадьбы тайм - аут по поводу невменяемости. А другой выскочил из избы до ветру, разгорячённый, ещё поёт, в потёмках не ориентируется, ничего не видит. И направил с ходу струю излишне выпитого прямо в рот спящего. Тот спросонья никак ничего не сообразит, но узнал голос родственника, решил, что его опять угощают, и умоляет: «Слышь, кум, не неволь. Ну не могу боле. Нажрался уже до усёру!»
Праздники на Руси идут лихо, задористо, звонко, но тягуче, хотя и они в конце - концов заканчиваются. А вот рабочее время после них понеслось для молодой четы, словно русская тройка: стремительно и неудержимо, может быть ещё и потому, что приближалась пора завершения научных изысканий Тамары. Надо было решать дальнейшую судьбу новой советской семьи.
«А что здесь думать- то?- Вячеслав не без помощи заботливой и уступчивой во всём супруги уже вошёл в роль главы дома, - Подавай заявление в своём НИИ и будем устраивать тебя на работу на стройке. Ты куда больше хочешь: в контору или в работяги? Везде народ нужен. А в Москве что мне делать? Да я и не могу отсюда податься, пока не закончу стройку коммунизма».
Несмотря на лёгкость необыкновенную, которую после свадьбы почти постоянно ощущала Тамара, перспектива похоронить себя, свою научную карьеру в этом, далёком от многих земных благ и передовых мыслей уголке нет-нет да и портила ей праздник. Она пыталась всеми доступными средствами сломить упорство мужа. Однако все её рассказы об уютной московской квартире родителей, о прелестях столичной жизни, об учёбе в институте, наконец, ночные нервно - психологические и любовно - паралитические кавалерийские атаки стойко отражались её «чистым мальчиком»: «Ты что, Тамара? Да за кого меня будут считать наши комсомольцы? За дезертира, который не выдержал трудностей и сбежал к жене под юбку. Я отсюда уеду только после того, когда услышу марш на митинге по поводу пуска электростанции. Давай на эту тему больше не балаболить. Что у нас заняться нечем?» - и молотобоец загребал своими стальными, будто у шагающего экскаватора руками молодуху в охапку и тащил на ложе любви, не обращая внимания на печальные лучики в её добрых глазах.
                ____ ,, ____   

Надо сказать, что слова Вячеслава об определяющем значении мнения комсомольцев на принятие им решений даже в делах семейных, сыграли роковую роль в его дальнейшей судьбе. Нашпигованная премудростями марксизма - ленинизма и практическими приёмами их применения, правда, в основном теоретически по анекдотам на тему взаимоотношения жены с парткомом, Тамарина головка выдала блестящую мысль, которую она не замедлила претворить в жизнь. Утром пораньше, выкарабкавшись из объятий сладко спящего мужа, она заскочила в Красный уголок стройки и нашла там нужную книжонку, а затем сумела протиснуться сквозь толпу активистов к телу самого секретаря комитета комсомола Гвоздева и поговорить с ним по душам с использованием первоисточников. Тот всё понял, попросил оставить ему на время брошюру и не беспокоиться. А сам поручил помощнику запланировать заслушать на ближайшем заседании бюро комсомольца Анина по вопросу самостоятельной его работы над собой.
Пришлось Вячеславу вновь просить у передовика производства на прокат его бывалый галстук. Вся бригада подсобляла ему в написании на бумаге отчёта, так - как самому похвалиться, честно говоря, особенно было нечем. Но всем колхозом сочинили неплохую речь, отражающую положение и в мире, и на стройке. В нескольких строках в ней рассказывалось о том, как Анин учился управлять вибратором под руководством старших товарищей, а потом подробно расхваливались успехи не только маленькой бригады, но и всего участка бетонных работ на плотине. А в завершении отчёта звучал гимн героическому труду целого отряда передовиков, фамилии многих из которых Вячеслав слышал впервые. Этот материал заставил включить в текст грозный секретарь партбюро участка: «Ты понимаешь, что в твоём лице заслушивают весь коллектив. Ведь у нас никто в одиночку не работает. «Что один не сделает - сделаем вместе!» На бюро всей стройки о нас говорят впервые. Поэтому ты должен показать все наши достижения, на фоне которых и сам будешь выглядеть отлично».
Обстановка на совещании была строгая, напряжённая, как небо перед грозой. Сходство с этим пугающим явлением природы усиливали и громовой голос секретаря, и молнии сварки, периодически озаряющие отсветами стены кабинета. Почему после войны комсомольские, да и партийные вожаки перешли от душевного дружеского разговора с массами, царившего на подобных совещаниях в первые годы после революции, к бюрократически - военному стилю работы армейских штабов - трудно сказать. Вероятно, во - многом повлиял авторитарный метод руководства, единственно возможный в военные годы, но, к сожалению, по недомыслию поощряемый партийным руководством и в дальнейшем,  вплоть до конца их эры. А напускное это чванство составляло не малую часть стены, которой отгородили партию от народа.      
Между тем, приплюснутый к полу зловещей атмосферой, Слава, смущаясь, полушёпотом, шмыгая носом и периодически запинаясь, закончил читать перечень побед на участке и их героев, и, оторвавшись от бумажки,   робко посмотрел своими наивными глазами на секретаря, тайно ожидая похвалы. Тот некоторое время молчал, глядя не моргая стальным взглядом большого советского руководителя на притихшего докладчика, а потом издевательски удивлённо изрёк: «И это всё? Ты что же, кроме своего молотка ничего не изучал? А почему не поступил учиться в вечернюю школу? Тебе же до аттестата осталось одолеть всего десятый класс! Ну, ты даёшь! Вот это комсомолец!»
Анин стыдливо пробурчал: «Да времени не было. Работа тяжёлая, новая. Всего выматывает. Сил на уроки не остаётся».
«А жену отхватить времени и сил хватило. Знаешь, был такой герой в пьесе Фонвизина «Недоросль», который всё твердил: «Не хочу учиться, хочу жениться». Прям твой портрет. Но хотя бы над своим политическим уровнем ты работал? Речь Владимира Ильича на третьем Съезде комсомола изучал?»
«Читал в школе»,- упавшим голосом прошептал Вячеслав.
«И о чём ты там вычитал? Забыл? Я тебе сейчас напомню, что завещал нам, молодёжи, великий вождь, - секретарь медленным движением, словно Сталин в кинофильмах, взял со стола оставленную Тамарой книжечку и начал читать, - «Задача состоит в том, чтобы учиться. Коммунистом стать можно лишь тогда, когда обогатишь свою память знанием всех богатств, которые выработало человечество».  А ты: «Читал». Это не читать, а пятками, каждой клеточкой почувствовать надо. Кругом разруха, интервенты, а здесь такой оптимизм, такая вера в сознательность молодого поколения!
А дальше и вообще про нас, энергетиков. «Мы знаем, что коммунистическое общество нельзя построить, если не возродить промышленность и земледелие, причём надо возродить их не по-старому. Надо возродить их на современной, по последнему слову науки построенной  основе. Вы знаете, что этой основой является электричество, электрификация всей страны. Вы прекрасно понимаете, что к электрификации неграмотные люди не подойдут, и мало тут одной простой грамотности. Здесь недостаточно понимать, что такое электричество: надо знать, как технически приложить его  и к промышленности, и к земледелию. Вот задача, которая стоит перед каждым молодым человеком, который считает себя коммунистом. Он должен понять, что только на основе современного образования он может создать коммунистическое общество, и, если он не будет обладать этим образованием, коммунизм останется только пожеланием».
Секретарь сверкающим взглядом обвёл заполненную плотной тишиной комнату. Почти все забыли ленинские слова и только сейчас по настоящему почувствовали величие дела, которому служат, важность грязной, неподъёмной, пропахшей потом работы, из которой когда-то польются огни волжского электричества. Возбуждённый произведённым на слушателей впечатлением, Гвоздев взмахнул чубчиком,  словно породистый конь гривой, и продолжил громоверженье: « Ты понял, о чём речь? Вот путь нашей Родины к победе. Думаешь, что честные и самоотверженные молотобойцы, как ты, сумеют построить светлое будущее? Ошибаешься. Нам нужны не только преданные, но ещё и высокограмотные ребята. Пока страна не может дать всем высшее образование. Но есть у нас такие, кто имеет возможность  учиться, а упирается руками и ногами.  И к подобным отсталым комсомольцам относишься, к сожалению, и ты, Вячеслав».
Секретарь вновь  вскинул на место заглядывающий в глаза чубчик и, направив взор на членов бюро, по царски произнёс приговор: «Считаю, нам надо принять такое решение. Во - первых, осудить комсомольца Анина за слабую работу над повышением своего образовательного уровня, а, во-вторых, поручить ему поехать в столицу, используя возможности, предоставленные женой, окончить там школу и ВУЗ и вернуться к нам на стройку с дипломом инженера для выполнения более сложной работы. Согласны?»
Все единогласно согласились. Воля товарищей, а скорее всё-таки судьба поволокли грузное тело Вячеслава Ивановича по другой, куда более высокой параллели. Через год он стал студентом строительного института и одновременно с учёбой начал медленно переваливать через почти неприметный, но по сути своей громадный водораздел между родовыми корнями - простым народом и вновь в конце пятидесятых годов исподволь зарождающейся невиданной в мире руководящей элитой в социалистическом обществе.
Учащиеся в ВУЗах и техникумах, составлявшие в стране армию в пять миллионов человек, обученные премудростям марксизма - ленинизма, имевшие по большей части пролетарское происхождение,  вдруг  словно окутывались мантией тщеславия, начинали всё отчётливее с брезгливостью смотреть на простых работяг и раздуваться изнутри от чувства своей значимости. Казалось, должно было быть всё наоборот. Молодой человек отлично понимал, что только за счёт вкалывающего народа получил возможность до конца жизни трудиться в комфортных условиях, творчески и красиво, и, казалось,  должен был  ещё больше уважать своего благодетеля. Да и полученные знания позволяли ему глубоко осознать, что только неприглядные с виду рабочие и крестьяне являются подлинными творцами всех благ на земле. Однако, подобно  Снежной королеве, палящей по людям осколками льда, чтобы исказить ощущение жизни их сердцами и разумом, учёба в институте начала незаметно заражать выпускников - специалистов бациллами зазнайства, чувством превосходства и пренебрежением к человеку в робе. Этот феномен ещё надо как-то понять, хотя простому взгляду он не доступен. Но то, что он стал одной из главных причин гибели великого и длительного подвига: существования на земном шаре государства равных, управляемого по воле трудящихся, а не какой - либо сектой наследников сверхбогатства, а значит и власти - это почти бесспорный факт. Высшая школа вместо главной кузницы железных солдат коммунизма начала вырождаться в болото, в котором из незрелых головастиков выращивали преимущественно любящих только себя, ищущих, как бы без труда  погреться на солнышке, безразличных ко всем земным страданиям пресмыкающихся.
После окончания института жена уговорила Славу пожалеть недавно родившуюся дочку и не возвращаться временно на волжские берега, а приложить свои знания в Управлении по строительству в Москве, где у Тамары трудился на одной из руководящих ступенек бывший однокурсник. Контора не так уж рьяно помогала молодому специалисту быстро расти вверх и в глубь, но гарантировала раз в пять лет выгодную длительную командировку в одну из дружественных нам стран, где трудились московские строители.
Да и сам новоиспечённый инженер не проявлял особой прыти вернуться в родной коллектив. Он неожиданно легко согласился с доводами жены, что не менее важным для комсомольца  делом является помощь странам социализма в улучшении жилищных условий нашим братьям, сражающимся на переднем крае в битве с капитализмом, чтобы повысить привлекательность нового общественного строя. Тем более, что высокий красавец Анин, научившийся с манерами крупного руководителя не торопясь, с чувством огромной весомости произносить слова, пользовался большим успехом у женской половины ВУЗа, имел обширный список наиболее близких поклонниц и был под завязку доволен жизнью.
К удивлению многих, хорошо знавших прежнего Славу и с любовью считавших его добрым бесхитростным увальнем, мальчик сумел, оставаясь в принципе прежним, главное, честным, быстро набраться современной мудрости и научиться нравиться и угождать начальству. Причём его врождённая простота и кажущееся полное  отсутствие дипломатической хитрости даже помогали скорее войти в доверие к большим руководителям, боявшимся всех и вся, разных подвохов и подсидок. В результате по сложившимся стандартам довольно быстро Анин оказался в Польше технологом на комбинате стройдеталей, где в течение трёх лет постоянно насыщался нытьём и подзуживанием польских начальников, преданных дружбе с русскими, а тем более коммунистическим  идеалам, как Иуда своему учителю Христу. 
Ощутив явные преимущества труда за рубежом, Вячеслав Иванович щедро оценил вклад руководства Управления в обеспечении его командировки, и,  во многом поэтому, уже через год он получил предложение занять неожиданно освободившееся место теперь уже руководителя группы строителей в Сантьяго-де-Куба. Причём ему предстояло выехать почти на год одному, так как Тамара опасалась отправиться в тропики с только что родившейся второй дочкой.
                ___ ,, ___

Если вновь вернуться к той неудовлетворённой страсти многих узнавать, как живут их собратья по разуму в натуральном соку, то лично мне всегда очень хотелось не подсмотреть сценку из интимной жизни соседа или сильного мира сего, а просверлить насквозь наш хрупкий шарик и заглянуть через  дырку на его противоположную сторону, например, в США. При этом прежде всего убедиться в том, что невозможно обывателю даже представить, напрягая все мускулы своей простенькой фантазии, и о чём я уже говорил выше. А, именно, увидеть, как  америкашки удерживаются на нашей планете вниз головой, словно она - большой магнит, а в их башмаки подбиты  металлическими  подковами. Естественно, при этом мой скромный взгляд нырнёт и под юбки американским леди, хотя надо честно признаться, что, несмотря на их сверхмодное бельё и большую вероятность прослыть за своё равнодушие импотентом, такая панорама интересует меня меньше всего. На грани эмоционального помешательства сознание рвётся проникнуть глубже внутрь,   в душу простого американца, и узнать, о чём думает и как воспринимает различные оттенки жизни народ, по словам кубинцев, очень примитивный, непрерывно, словно Карлсон,  восхищающийся собой, своей страной, и, в то же время, прикрывшись ширмой с таким серым портретиком, сумевший обобрать всё человечество, а некоторых, как Кубу, до последней нитки.
И вот такая возможность представилась за счёт волшебной способности творить, подаренной  человеку свыше, то - есть  анализировать всё вокруг, пристраивать к сущему всякие знания, заквашенные воображением, а порой и просто сочинять сказки, хотя они по существу тоже являются продуктом пропущенной через мясорубку реальности интуиции, и таким способом без особых усилий рассказывать  о любом уголке мира, о незнакомых людях, об их судьбах и мыслях.
Так случилось, что с помощью этого божьего дара, смонтировавшего смотровое отверстие сквозь землю, удалось взглянуть на жизнь в прекрасном ранчо во Флориде, где в период мучительных трудов Иванова в тропиках, безмятежно отдыхал следующий соучастник в его судьбе, хозяин поместья, заслуженный шпион Соединённых Штатов Америки кубинского происхождения Дэн Гонзалес. Владельцем великолепной роскоши он стал сравнительно недавно, пять лет назад, когда в результате масштабной мультидолларовой операции привёз президенту своей новой страны в качестве вещдока усердия  и преданности, заспиртованные кисти рук великого гражданина Кубы и мира Эрнесто Че Гевары.
Это был поистине титанический труд. Пришлось поднять все материалы тяжёлого прошлого, чтобы понять, как несколько десятков мальчишек разгромили до зубов вооружённую северным соседом многотысячную армию Батисты и выгнали из страны не только вороватого президента, но и таких её благодетелей, как крупного плантатора - отца Гонзалеса. Особенно подробно изучал Дэн поход отряда Че по провинции Санта-Клара. Казалось, что Каманданте, словно великий маг, парализует волю противника своими чарами и побеждает его почти голыми руками. А с чем можно было сравнить отряд, состоявший всего из двухсот усталых, голодных, одетых в тряпьё, человек. Мало того, как писал Че, после потери автотранспорта и перехода через болота «ужасная болезнь ног, известная крестьянам под названием «масаморра» и превращавшая каждый шаг в невообразимую пытку, сделала из нас бродячие тени». Сам командир дошёл до того, что один раз заснул на ходу и свалился, как подкошенный.
Эти оборванцы творили удивительные чудеса. Дэн не мог удержаться от хохота, несмотря на весь трагизм случившегося, когда ему рассказали, как ими  был захвачен единственный, неприступный, словно танк, правительственный бронепоезд. Отрядику  повстанцев из восемнадцати человек Че поручил разобрать рельсы, чтобы не допустить приезд этого сухопутного дредноута на помощь войскам Санта-Клары. Усталые до нельзя, бойцы и оружия с собой почти не взяли, так как тащили всякие лопаты, кувалды и другое, необходимое для выполнения задания и достаточно тяжёлое снаряжение. Неожиданно, когда работа была сделана только наполовину, подкатил бронепоезд. Дело происходило в пустынной местности: спрятаться некуда. Измождённые барбудос решили, что всё кончено, и в знак капитуляции приподняли руки со своим шансовым инструментом. Но не тут-то было. Сквозь щелочки в броне напуганные до смерти непобедимостью партизан и видя издалека у них в руках новые типы оружия, вероятно предназначенные для поражения брони, триста  батистовцев, вооружённые покрепче гангстеров, кожей ощутили, как сейчас начнут заживо вариться в своей стальной кастрюле и повыскакивали из поезда с белыми тряпками сдаваться на милость победителя. А через день вообще уже, словно в дурном сне, без одного выстрела капитулировал и тысячный гарнизон столицы провинции во главе с девятнадцатью капитанами, майорами и полковником Эрнандесом.
Юмора в этой всей катавасии было предостаточно. Чего стоит только один красочный рассказ о том, как накануне Нового 1959 года бежал из страны  президент Батиста, прихватив с собой телефонный аппарат из чистого золота, серебряный ночной горшок и другие милые сердцу вещи.
Приступов веселья все эти забавные истории не вызывали. Смех напоминал больше рыдания глубоко несчастного человека. Сорокалетний Гонзалес сам с трудом успел улизнуть с родителями от гнева освободившихся батраков. Конечно, весь капитал семейства хранился в американских банках и показывал обворованному народу жирный кукиш. Но  всякую недвижимость, землю, наконец, с острова не попрёшь. Осталась непыльная работа в энергетической кампании. А пять прелестных мулаток, с которыми холостой Дэн проводил чудесные одиночные и коллективные рандеву! Теперь эти праздники приходят только во снах, да и то крайне редко: нет спокойствия и комфорта в душе. Самой любимой проститутке перед отъездом он предложил перебраться в Америку. Но она гордо, как истинная патриотка, окинула его презрительным взглядом и произнесла сквозь зубы: «Свободный кубинский народ не продаётся презренным янки!»
Толкового, прекрасно знающего энергетику Острова и злого, как чёрт, на нарушивших сладкий ход жизни повстанцев Гонзалеса быстренько захватил своими гигантскими  щупальцами спрут Центрального разведывательного управления. Сначала его использовали для консультаций по вопросам специальности. И хотя он понимал, что его ответы могут быть применены в диверсионных целях и принести гибель и страдания родному народу, Дэн шёл на контакты из желания выместить свою злобу на всех. Главное, он убедил своих новых друзей, что старенькое американское оборудование кубинских электростанций протянет без ремонта ещё два - три года, а затем развалится и наступит жесточайший энергетический кризис, который посильнее любого оружия заставит жителей тропиков, лишённых света, воды и холодильников, просить американских благодетелей смилостивиться и вновь вернуться царствовать над ними. Однако эти предсказания лопнули, как мыльный пузырь, когда в Сантьяго и в Мариэле под Гаваной заполыхали зарницы сварки на строительстве новых тепловых электростанций, которое осуществлялось специалистами из СССР.
И всё - таки шустрые цэрэушники сумели по подсказке Гонсалеса взорвать несколько важных подстанций и даже привезли ему в подарок фотографии с мест событий, на которых можно было легко заметить и отдельные фрагменты человеческих тел. Консультант был щедро вознаграждён и почти автоматически введён в штат разведывательного монстра, равного которому по масштабам и цинизму злодеяний человечество ещё не знало.
Новый сотрудник кипел от желания мстить, и поэтому быстро пошёл вверх по карьерной лестнице. Вскоре он уже стал не только руководителем разведывательных операций на Кубе, но и одним из шефов этой сети по всей испано-язычной Латинской Америке.
Дэн умел и любил работать, особенно  глубоко копаться в фактах и находить их неожиданную внутреннюю логику, которая, после разоблачения порою кажется до неприличия простой и бесхитростной. В то же время годы исследований сложнейших событий позволили ему  лучше многих коллег узнать, что не всё на земле можно понять и объяснить. Что, например, скрывается за необычайным везением Фиделя, его прямо таки заговоренностью от смерти. Ещё юношей он  должен был быть съеден акулами, когда плыл от преследовавших его ищеек по Гаванской бухте. Его не дал застрелить в соответствии с командой президента кубинский сержант, взявший в плен после штурма Монкады.  Мимо высокой фигуры Кастро пролетали пули, поразившие большую часть отряда, высадившегося с «Гранмы». А потом и вообще пошла череда покушений, из которых с подмоченной репутацией выходило лишь ЦРУ. И некоторые очевидцы говорят, что каждый такой акт чудесного спасения сопровождался голубым сиянием небольшой звёздочки или НЛО, неизменно наблюдавшей за  очередным злодеянием профессиональных убийцы и заставлявшей трястись их привыкшие к преступлениям руки.
В результате, к удивлению многих, Гонсалес занялся изучением мистики, всего таинственного, неопознанного, или, напротив, известных вдоль и поперёк, но также не зависящих от воли человека, например, астрологических прогнозов.  Прежде всего, его отказывался понимать родной отец, который считал себя глубочайшим знатоком сильных и  слабых сторон человеческой души. Он, действительно, был   в этой области на голову выше материалист, чем Маркс, особенно после успешного практического применения своих знаний на собственных обширных плантациях, где эксплуатировал забитых кубинских крестьян, как хотел. Там же на месте в прошлое счастливое время он передавал своё искусство наследнику, и даже подумать не мог, что после такой наглядной школы реальной жизни тот неожиданно свернёт на тропу суеверий и начнёт верить в упырей и ведьм.
Однако неутомимого исследователя не остановили сомнения близкого человека. С помощью разных тёмных личностей он составил многочисленные гороскопы на тяжёлые события в истории Родины, карты звёздного неба в дни побед повстанцев и излазил их до потёртости, выискивая причинные связи. Он мог глубокой ночью позвонить своим помощникам по отделу и закричать в трубку: «Победа! Я схватил Фиделя за космический хвост! Он у меня в руках вместе с его покровителем - созвездием Тельца!» Однако наутро всё опять разваливалось, словно пальмовая хижина рыбака под ударом тайфуна, и всё приходилось начинать заново. Такие проходы в зазеркалье не проходят без последствий. Дэн, по свидетельству врачей, был на грани серьезного психического расстройства.
Узнав об этом и о предмете его заботы, начал анализировать прошедшее и бывший плантатор. Вместе со своими коллегами, приютившимися в США, он воссозал подробную картину событий тех дней и в ярких красках нарисовал её сыну. Оказалось, что главным оружием Фиделя стала аграрная реформа. Старому латифундисту пришлось сознаться, что всего две тысячи таких, как он хитрожопых жуликов в своё время незаконно завладели почти половиной всей обрабатываемой земли на Острове, причём лучшей, родящей зелёное золото - табак и сахарный тростник.
«Ты не там ищешь, малыш, - отец вновь почувствовал себя заботливым родителем. И ром родной земли помогал вернуть его в тот далёкий безмятежный  рай, - Пока ты трахался с мулатками и в перерывах электрифицировал страну, мы гоняли крестьянина так, что из его гваяверы можно было выжать ведро пота. А Фидель начал сразу выгонять нас к чёрту и раздавать этому быдло и землю, и скот. И к нему повалили солдаты, а сочувствующими были все эти изгои. Народ - сила, против которого не попрёшь и на бронепоезде. Кто им завладеет, тот и в дамках».
                ___ ,, ___

Всё оказалось, как всегда, гораздо проще, чем думалось. Чтобы понять врага, Гонзалес в своё время изучал и Маркса, и Ленина, но по странному совпадению, как и большинство советских людей, в том числе и членов партии, считал, что теория - одно, а на самом деле всё сложнее, разнообразнее, со своей спецификой, и оставлял полученные знания в далёких уголках мозга на полочке для бесполезных вещей. Оказалось, коммунистические философы были правы. Главным двигателем всех революций всегда была и будет борьба обездоленных слоёв, как там у них, классов за овладение крупной собственностью и, в первую очередь, землёй.
Теперь Дэн вместе со своими бывшими земляками, а нынче коллегами по ЦРУ  Рамосом и Гарсией вновь отыскал в своём могущественном ведомстве  и перечитал эти мудрые книжицы и, как говорилось в то время у нас в стране, на базе марксистско- ленинского учения начал выполнять задание своего начальства - готовится к борьбе против воплощения этой гибельной для капитализма теории в жизнь на американском континенте. Победим врага его же оружием!
Казалось, что сама мысль о триумфальном шествии по американской половине света коммунистических идей, пусть даже успешно прошагавших пол Европы и Россию с Китаем, в середине шестидесятых годов могла придти в голову  только чудаку. Созданная ещё в 1908 году для раскрытия уголовных преступлений старшая сестра зловещей фирмы Дэна ФБР уже через несколько лет,  чихая на законы и гордость американца - его великую Конституцию,  узурпировало функции политического сыска и только в годы первой мировой войны и революции в России арестовало без ордеров свыше пятидесяти тысяч человек. Её агенты, словно голодные волки, набросились на  созданную в 1919 году Компартию США. Лишь в январе 1920 года, во время «великого красного страха», было незаконно арестовано более десяти тысяч её членов. И хотя репрессии вызвали громадное возмущение в стране, дело было сделано: градусы на революционном термометре пошли на убыль. Инициатива была перехвачена и прочно удерживалась ведомством под чутким руководством Эдгара Гувера, по всем данным, антикоммуниста номер один в мире, прослужившего с1924 года  семи американским президентам. Он организовывал в стране рекламной демократии облавы на людей, подслушивание телефонных разговоров. Как высказался много позже его ближайший подручный У. Салливан: «Если говорить откровенно, «право на неприкосновенность» личности никогда не учитывалось при расследованиях. Права человека иногда отбрасывались в практических интересах».
Под покровом второй мировой войны отлов неправильно мыслящих приобрёл характер мощной путины. Сразу по инициативе президента Рузвельта фэбээровцы закинули сети и притащили в концентрационные лагеря 112 тысяч американцев японского происхождения, где они и коротали время до скончания войны. И хотя они ссылались на опыт Гитлера в отношении евреев, один из специалистов заявил позднее: «Подлежал высылке как враг общества любой имевший шестнадцатую часть японской крови. В нацистской Германии нужно было иметь в два раза больше еврейской крови, чтобы подпасть под  эту категорию».
А уж после победы, когда по всему миру покатилась волна очищения, смывающая разномастных Гопсеков и Бендеров, грабящих трудовой народ, ведомство Гувера начало шерстить прогрессивных выскочек, словно на конвейере. Была проверена лояльность шести миллионов шестисот тысяч американцев. Причём тысячи и тысячи ушли с работы, чтобы не проходить опасную и унизительную проверку. 104 коммуниста, в том числе 11 лидеров Компартии оказались за решёткой.
Вообще, с коммунистами в это время, называемое маккартизмом, в Штатах не церемонились, что вызывало великую радость в стройных рядах ФБР, сделавших для себя пусть и несколько грязную работу не только целью жизни, но и главной жизненной страстью. Некоторые сотрудники радовались и  визжали, брызгая слюной, когда в 1950 году был принят закон о внутренней безопасности, обязавший всех коммунистов регистрироваться и спокойно идти по тюрьмам при объявлении чрезвычайного положения. Затем через четыре года прошёл закон о контроле за коммунистами, который лишал Компартию всех «прав, привилегий и имунитета, которыми пользуются законные организации США». В обстановке деловитости, свойственной свободной стране, выстроили шесть концентрационных лагерей и составили чёткие списки их скорых обитателей. В них входило около 230 тысяч людей, которые были столь наивны, что поверили в сказку про демократические свободы и открыто объявили себя защитниками закабалённых долларом простых людей.
Ясно, что  тайное с гораздо большей силой вылезает наружу, чем голая правда. Все эти детские забавы в виде, например, вшивания жучков в домашних котов диссидентов, значительно подмочили репутацию рекламируемого по всей стране милого добродушного парня из ФБР, прикрывающего своей грудью слабых от разнузданных преступников. Но им было глубоко начихать на различные там сантименты. Дело было сделано. Мировому коммунизму, подбиравшемуся к награбленным у народа богатствам для раздачи их хозяевам, придавили руки пусть и грязными, но тяжёлыми сапогами.
Ещё проще удалось справиться с красной заразой в соседних странах континента. Большинство тамошних правителей, словно туземцы, готовы были идти на всё ради сверкающих золотом даров. А строптивым и вообще давали пинка под зад. И хотя такой аттракцион для Америки стоил порой тоже немалых денег,  в таком вопросе не скупились. Внешне казалось, что к концу пятидесятых годов с Марксовым призраком в Западном полушарии было покончено. Особенно после дурацких выступлений и поступков Хрущёва, которые привели к распаду гробового для Запада союза России с Китаем и раскола в коммунистическом движении, к организации которого приложило руки и  новое могущественное ведомство - ЦРУ с помощью своих людей в рядах еврокоммунистов.
И вдруг гигантским метеоритом в центр континента врезалась кубинская революция и затрясла Америку, как иногда трясут пьяного за шкирку, чтобы он скорее очухался. Сначала в верхах разведуправления ей и внимания особого не придали: мало ли подобных цирковых миниатюр разыгрывалось на сценах латиноамериканских стран. Тем более и Кастро был вроде бы своим в доску. Ну, национализирует несколько компаний для собственного авторитета и ладно. Договоримся.
А потом случилось непоправимое. Президент Кеннеди беспечно и самонадеянно подписал приказ о физическом устранении вождя кубинцев, и эта циничная бумага попала в руки, которые предлагалось ликвидировать. В результате Фиделю ничего не оставалось делать, как искать защиту у заклятого врага американцем - коммунистов. Всё это противостояние закончилось зелёным сигналом светофора, открывающим человечеству прямую дорогу на Олимп к Богам. Зажёг его Карибский кризис и, хотя вооружения у американцев было в двадцать раз  больше, чем у русских, колени их не выдержали, и они практически сдались в страшной борьбе нервов. Хотя, конечно, и здесь бестолковый Хрущёв сначала по-троцкистски залихватски поставил человечество на грань самоуничтожения, а потом сам перепугался и не получил всех возможных выгод из победы. Куба лишилась  ракет, хотя и под обещание оставить её в покое, а вокруг СССР продолжали ощетиниваться ядерным оружием многочисленные американские базы.
Но как говорят: «Одна беда не ходит: ей скучно». А если честно, то Дэн и сам не раз ловил себя на глупой мысли: «И что этот забитый народ так долго терпел наши издевательства и грабёж. Россия ему давно показала пример. Она же его и поддержала. Не было только сильного вожака, вроде Кастро, и всё наше нажитое полетело вверх тормашками». И тут же  бил себя по мозгам железной логикой хозяина жизни: «Да что они могут? Ведь через десять лет кубинцы сами приползут на коленях к американцам с головой Фиделя на подносе, и попросят спасти их от неминуемой голодной смерти. Вести хозяйство страны - не кокосовые орехи сбивать. Это дано только знающим и избранным людям. Элите!»
Однако пока вопреки правилам американский континент продолжало трясти, словно старую колымагу на булыжной мостовой. ЦРУ с большим трудом удавалось удерживать партизанскую войну в Гватемале, Колумбии, Венесуэле, Перу, Аргентине в состоянии  местных очагов пожара, не переходящих в непокорный огненный шквал. Агенты с тревогой докладывали о ростках народного гнева в Гренаде, Чили, Никарагуа, всё увереннее пробивавших ветшавшие стены тюрьмы, в которую заточил их богатенький сосед.
И вот появилась угроза объединения всех этих отрядиков и отрядов. Разведка донесла, что в Боливию готовится прибыть для руководства повстанцами сам великий партизан Че. Гонсалес не мог в такое поверить. Быть вторым человеком в стране с соответствующими благами, известным всему миру, и всё бросить ради возможности вновь ощутить себя на тропе войны - такое не укладывалось в его умной голове, привыкшей искать в каждом поступке какую-то выгоду. Но сообщения были всё конкретнее, и собственные сомнения пришлось засунуть в одно непрезентабельное место. Их вытеснил холодный трезвый расчёт.
Стало ясно, что планы революционеров направлены в самое уязвимое место, в страну, занимающую серединку в пожароопасном регионе. Она граничила и с Чили, и с Перу, и с Бразилией, где президент Гуларт всё решительнее выступал против империалистических притязаний США, и, что особенно опасно, с родиной Гевары -  Аргентиной, где с гордостью следили за его победоносными шагами, и было не мало горячих голов, готовых ринуться в бой по зову героического земляка. Да и в самой Боливии имелось достаточно сторонников кубинской революции даже в верхних эшелонах власти. Серьёзной опорой её могли бы стать существующие вооружённые отряды шахтёров, хотя до поры до времени и остававшиеся верными правительству.
По всем законам физики часть всегда меньше целого, входит в его плоть, подчиняется ему. ЦРУ и здесь не было подвластно обычным земным правилам, руководствовалось более высоким уровнем строения мироздания, его многомерностью, координатами двойного дна. Сказать, что оно осуществляло функции сверхгосударства в государстве, было равносильно пустому банальному сравнению, например, что две костяшки тазобедренного сустава могут крутить, как захотят, прелестной женской ножкой. Щупальца внешней разведки формально вылезали из туловища, завёрнутого в панцирь звёздно - полосатого флага, но фактически   давно держали в своих удушающих объятиях и собственную великую страну, и правительства многих внешне независимых государств. И хотя в последнее время другой краснозвёздный спрут пытался вырвать часть добычи, оторвать долларовые присоски, Гонзалес продолжал гордиться принадлежностью к высшей иерархии планеты, чувствовал своё полубожественное превосходство над серыми людскими потоками, бурлящими, словно речки и ручейки по странам и континентам, высоко витал над землёй, по которой сновали в хаотичном броуновском движении полчища мелких однообразных муравьишек, не понимая, что они хотят и кто ими на самом деле управляет.
Его имя и дела закутали в ещё большую пелену секретности. Но те почести, те награды, которые под покровом тайны ему вручили властелины мира сего после завершения операции в Боливии, заставили бесшабашного и мало думающего о славе типового кубинца впервые почувствовать себя увековеченным в золотой книге истории человечества. Он по-прежнему проводил время в кругу друзей, но они куда-то постепенно уходили вдаль, становились крошечными и невесомыми, словно в мир, увиденный сквозь обратную сторону бинокля. Хотя он и продолжал по инерции проводить с ними свободные вечера, которого  имел теперь больше, чем когда-либо.
                ___ ,, ___

Это была одна из обычных вечеринок, которую они проводили в своём любимом ресторане. «Дэн, ты совсем мало пьёшь. Опять что-то замышляешь? Или влюбился? Хочешь, я познакомлю тебя с чудной мулаткой? Конфетка! Ей всего семнадцать. Жемчужина! Марабиосо! Великолепная!- заботливый Элиас пытался вернуть своего друга детства на землю, - Давай немножко повеселимся, расслабимся. Жизнь дана не для того, чтобы её законсервировать в банке! Надо скорее разменивать эту дорогостоящую валюту на удовольствия, пока она не залежалась и не девальвировалась из-за ветхости. Вперёд, за мной! К мучачам!»
Напор земляка оказался посильнее, чем ватные мысли о высоком, и пассивные радости расслабленно возлежащего отдыхающего. Чертыхаясь и ворча: «Мне скоро пятьдесят. Ты хочешь опозорить дедушку перед школьницами»,- он нехотя поплёлся к машине - великолепному подарку всё тех же благодарных покровителей, которая выглядела красивой игрушкой на фоне одноцветной с ней громадной виллы того же происхождения, где коротал теперь время рыцарь плаща и кинжала, ожидая зова Родины на новые подвиги.
Дорога была недолгой, и всего через полчаса Элиас уже знакомил журчащих, словно горный ручеёк,  девчонок со своим степенным спутником. Каждая хотела что-то сразу сделать необычное, броское и поэтому все они казались Дэну особенно неуклюжими и одинаковыми, буквально на одно лицо. Он тут же перепутал их имена, хотя в этом бардаке для особо важных персон такое напряжение мыслей было излишним.
В зал тихо вошла ещё одна участница веселья.  И вот здесь  произошло чудо. Показалось, что все исчезли в её радужном сиянии, ушли в тень, превратились в одну тёмно - коричневую массу. Её глаза, будто оружие инженера Гарина, шарахали осязаемыми душой, но совершенно внешне безопасными лучами энергии, готовой спалить всё, стоящее на пути прародительницы. Их убойную силу бесконечно наращивала  завораживающая улыбка мулатки, от которой нельзя было уберечь сердце даже под покровом кожи устоявшегося перегулявшего холостяка. По крайней мере, неземные выстрелы красоты ощутил защемившим сердцем строптивый Дэн, потерявший на время не только свой стиль высоко поднятой головы, но и вообще застывший в дурацком оцепенении.
Вероятно, вся эта дуэль с поднятым пистолетом у одного из её участников продолжалась не более нескольких секунд, но и их было достаточно, чтобы соорудить глухую стенку между всей предыдущей жизнью и началом её новой эры. Дуэлянт был сражён наповал. Будущее для него не существовало без этой чарующей красоты девчонки.
«Дэн, дружище, очнись. Ты что, очумел? Она не для нас. За её девичью честь хозяйка залупит такие баксы, что волосы станут дыбом, а всё остальное опустится», - Элиас забыл, что его компаньон перешел в другую весовую категорию, где деньги уже мало что значат, а только сигнализируют об изменениях и препятствиях в жизни, словно указательные знаки на дороге. А для Гонзалеса, отгороженного от реальности любовным покрывалом, упоминание о них вообще было пустым, почти не слышным звуком. Если бы их не было, то он пошёл бы на штурм банка, на убийство богатого знакомого, но добился бы допуска к телу сокровища.
Друзья продолжали веселиться, неторопливо набирать высоту мужского потенциала, чтобы, достигнув потолка, низвергнуть клокочущую энергию под аккомпанемент взаимных возгласов и стонов. Дэну обычные прелюдии сегодня были нужны не больше, чем воздушный поцелуй любимой вслед летящему с Бруклинского моста самоубийце, заканчивающему жизненный путь, не сумев  найти дороги к её сердцу. Быстро уладив все формальности с собственницей девственницы, он уже сидел вдвоём с Луисой, как звали его приобретение, в комнате интимного отдыха, почти не видя её в нежных лучах альковного  освещения, и молчал от избытка теснивших грудь чувств. Безмолвствовала и проданная на заклание, пусть и открывающее дверь в новый мир радостей, девица, хотя опытный психоаналитик мог без труда уловить в её прерывистом дыхании  борьбу между желанием приговорённого к казни сократить мучительные минуты  ожидания и страхом ребёнка перед входом в интересный, но пугающий аттракцион ужасов.
Конечно, подобный ход событий не соответствовал обстановке, был каким - то извращением здешних правил.   Мулатка, безусловно, была обучена своему маневру и уже несколько минут спустя начала торопливо сбрасывать на пол ажурные одежды. Дэн, привыкнув к полумраку, с упоением наблюдал за прекраснейшим в его долгой жизни стриптизом. Когда она, закончив нехитрые манипуляции, оказалась совершенно нагой перед солидным мужчиной и, стесняясь своей прыти, сжалась в комочек, прикрыв руками всё, что могла, необъяснимая сила, словно ураганный порыв ветра, сбросила Гонзалеса на пол, и он принялся неистово целовать её босые ноги.
В какое-то мгновение он поймал себя на мысли: «Что случилось? Неужели это я, гордость Кубы, чьи портреты будут ещё украшать даже стены школьных классов? Ведь женщина для меня всегда была не больше, чем приятная игрушка или бутылка хорошего вина. И вдруг я валяюсь, как тряпка, перед этой несмышленой девчонкой. Какой позор! Не дай Бог кто - нибудь войдёт и увидит героя страны в таком рабском унижении! Прогнутый, с оттопыренным задом, ползающим у ног почти ребёнка». Но все эти рассуждения проскочили быстрее, чем падающие звезды, и, подобно им, бесславно угасли. А губы и жадный язык, подвластные не сознанию, а наводнившим душу новым неопределённым чувствам, продолжали покрывать влагой всё, начиная от аккуратных, словно у куклы, мизинчиков. Сладостное забвение охватило его целиком, когда они достигли не до конца округлившихся, угловатых по-детски коленей, а затем с поспешностью  закончили сумасшедший рейд, уткнувшись в нежный пушок лобка. Резко оборвав свой путь к близкому наслаждению, разгорячённый мужчина неожиданно спросил, словно выстрелил в упор: «Ты действительно девушка? У тебя я первый?»
Она утвердительно закачала в ответ едва маячившей высоко над ним величественной головкой. Только теперь он почувствовал, как дрожали её колени, живот, губы, увидел, как, вероятно, от страха расширились громадные, словно раковины - жемчужины, глаза. «Ну что ты боишься? Да не трону я тебя. Расскажи лучше, как  ты сюда попала, чем занималась раньше? Успокойся. Выпей немножко вина».
Оказалось, что Луиса вовсе и не волновалась за свою честь, уже не только вполне овладела своими чувствами, но и вошла в то игривое настроение, которое так характерно для кубинских красавиц: « Простите, как это не тронете? Нет уж, будьте так добры, сеньор, сделайте меня, наконец, дамой. Что я буду делать, если вы вернёте меня хозяйке в прежнем виде? Да она просто выгонит меня за профнепригодность, скажет, что если меня не захотел мужчина в первозданном виде, то какой дурак позарится в дальнейшем. Да и коллеги засмеют. Не юлите, а делайте своё мужское дело. Или боитесь, что не получится?»
Дэн удивился, с каким не по - детски тонким юмором и вместе с тем, с тактом и достоинством вела беседу эта недавняя школьница. Хотя за короткое время общения с ней он уже перестал чему - либо удивляться. Достаточно вновь было взглянуть со стороны на растянувшегося у её ног шпиона, и всё становилось понятным: каток любви проехал безжалостным счастьем по давно зачерствевшему сердцу.
Конечно, он выполнил её необычную просьбу. Бурная ночь сблизила их настолько, что в мире фактически появился новый человек со сдвоенным  сердцем и душой. Как показалось Гонзалесу, разлучить их сможет только смерть, которая физически разорвёт надвое их тела. Через пару месяцев они объединились и юридически, создав самую счастливую на свете семью. А ещё спустя положенный срок их слияние воплотилось в прекрасном мальчишке по имени Мишель.
Теперь Дэн принял окончательное решение покончить со своим опасным ремеслом. Семья съедала его свободное время полностью. Да он просто и представить себе не мог, что в один из обычных дней уедет на очередное задание и сможет спокойно не видеть рядом с собой свою ласковую тигрицу и забавного малыша. Сейчас Мишель гулял на улице со служанкой, а он, только - что завершив очередной любовный галоп на горячей, словно дикая кобылица, бронзовой Афродите, полулёжа в широком кресле, приводил в порядок вздыбленные пульс и дыхание и рассеянно смотрел на забрызганный изнутри кровью экран телевизора.
Шёл непрекращающийся боевик. Герои деловито палили  друг в друга, не обращая внимания на зияющие раны и корчившихся в последних муках друзей. И вдруг среди порохового дыма и зарниц выстрелов какой-то рьяный самурай выскочил вперёд и взмахнул саблей поперёк экрана, отрубив, будто масло ножом, кисти рук растяпы, случайно влезшего в этот момент в кадр и сжимавшего двумя руками здоровенный кольт. Бывший хозяин конечностей начал благородно оседать на землю, выпуская из культей фонтаны крови. А кисти продолжали какое-то время висеть в воздухе и судорожно нажимать на спусковой курок пистолета, направляя его прямо в сторону Гонсалеса.
Дэн невольно даже закрылся рукой, защищаясь от мести обрубков. Всё снова повторялось, как тогда. И это был не первый такой случай. То на него нацелились посмертные слепки одного из известных людей страны в местном музее, то вызывающе смеялись над ним своей красотой и великолепием обрубки женских рук с многочисленными кольцами на витрине ювелирного магазина. Но самое страшное случалось довольно часто ночью, во сне, когда до боли знакомые руки начинали разговаривать с ним, медленно, с любовью поглаживая шею жены или сына. И не раз из глубины не поддающегося измерению зазеркального края сознания звучал ответ Че на его последний перед казнью вопрос: о чём тот думал. Гордо подняв голову, озарённую известной всему миру чарующей улыбкой, он спокойно произнёс: «Я думаю о бессмертии революции».
Опять эти ужасные воспоминания. Когда Луиса рядом, всё уходит куда-то вдаль, внутрь глупого экрана, в дымку гор, в туманную нереальность. Но стоило остаться одному, как видения выползали из всех дыр, из всех нор, словно прожорливые мурены и начинали плясать вокруг него костлявый танец смерти.
«Луиса! Скоро ты там? Совсем замылась. Выходи. Скучно».
Шоколадка не заставила себя ждать. Она появилась голая на фоне белоснежных стен и мебели, сделала несколько лукавых движений, известных из искусства женского кокетства, и как всегда безотказно вызывающих прилив крови к разным частям тела у среднего по интеллекту мужчины, и вновь оседлала свою любимую в последнее время вроде бы и шутку, но бьющую наотмашь по краснеющей от стыда  мужской чести Дэна: «Кто - то нас очень звал? Мы готовы. Любовь должна быть бесконечной, правда, милый. Раздевайся же скорей, пузатик. Я сейчас сгорю от жажды. Закрой  поцелуем мой алчный рот, а своим телом - ненасытную амбразуру».
В соответствии с законами природы, помноженными на кубинский темперамент, наивная девушка очень быстро превратилась в прекрасную безкомплексную самку. Обнаружив слабину в физической форме мужа, она для куража, без всякой злобы выкрутасничала с этим, как могла, не замечая, что тому весь юмор был не в карман, и только уменье шпиона скрывать живую рану на душе, позволяло ему внешне оставаться невозмутимым, как стена.   
Примерно в те годы на родине Иванова в России любили рассказывать такой анекдот из сельской жизни. К председателю колхоза идёт поток работников с различными проблемами: «Федотыч! Пора пахать, а солярки нема». «Федотыч! Обещал вчера корма завести. Что коровам-то гутарить? Они же твоими обещалками и доиться будут». «Федотыч! Когда строителей пришлешь? У меня крыша амбара на дрыне держится».
В какой - то перерыв председатель переводит дух и с радостью обращается к заму: «Слышь, слава Богу, хоть одна проблема отпала». «Какая?» «Да стоять перестал».
Гонзалес как раз подошёл вплотную к отметке, когда проблема ещё и не встала, а точнее не потеряла созвучную возможность в полном объёме, но, чтобы вновь после утех восстановиться в боевом виде, обрести твёрдость духа и других важных частей организма, требовался теперь не один час, не как прежде: ванна и чашечка кофе.
Естественно, во взаимосвязанном многочисленными нитями оркестре организма пришла в движение наиболее чувствительная и звонкая струна души - ревность. Любые задержки Луисы в городе вызывали в его мозгу, длительное время работавшем только в режиме холодной, гроссмейстерской логики, такие приливы жары, буйства и смятения, которые в других руках увели бы на тот свет не один десяток Дездемон. Пока уменье разведчика стать двумя ногами на свои эмоции и затоптать до того, как они начнут руководить его действиями, спасали юную красавицу от незаработанной расплаты, но давалась такая победа над собственным вторым «я» с каждым разом всё труднее и труднее. А если на набирающий силу главный мужской инстинкт наложить ещё и воздействие постоянного маниакального мельтешения вокруг и внутри спокойных своим высшим торжеством обрубков рук, а также крутую ломку режима жизни от напряжения натянутой тетивы лука к полной расслабленности оборванной струны, то станут весьма понятными отдельные вспышки гнева  героя на фоне безоблачного семейного благодушия.
И всё-таки жизнь казалась бескрайне прекрасной и омрачённой только тем, что она не бесконечна. Особую радость доставлял ему беззубой улыбкой и неожиданными открытиями годовалый сынишка Мигель. Последнее время он сумел откуда - то свыше узнать, как ведут себя ёжики, хотя не только сам в своей ещё очень  коротенькой жизни, но и его папаша ни разу не встречались с этим колючим созданием. Однако на просьбу взрослых изобразить зверька, он смешно сжимал всё своё гутаперчивое личико в сплошные морщинки, из которых высовывалась крошечная нософырка, и забавно сопел. Дэн аж падал на пол от смеха, а Луиса смахивала счастливые слёзы. Все насмешки любимой уходили куда-то в даль, казались лёгкими шутками, а блаженство накрывало весь мир сплошным бесконечным ковром.
Всё рухнуло в один из таких безоблачных счастливых дней. Бывший его шеф позвонил по телефону, словно близкий родственник тепло выражал радость по поводу удачного поворота судьбы, который в прошлом зародил их тесную и плодотворную работу, долго справлялся обо всех семейных делах, а потом деликатно попросил подскочить к нему для очень важной консультации. Гонзалес отлично понимал, что отказать в такой просьбе нельзя, и уже спустя пару дней шёл марочной походкой ветерана, немножко ссутулившись от груза нахлынувших воспоминаний, по пустынным коридорам, которые вывели его к пока ещё спрятанному под покрывалом секретности  монументу вечной славы.
Вот и до мелочей знакомая дверь начальника управления. Когда - то начинающим разведчиком он подолгу задерживался перед ней, напряжённо выверяя ещё раз все детали предстоящего доклада. Потом посещения становились всё более свободными и приятными. А в конце карьеры дверь вообще как бы перестала существовать вместе с барьером перед высшим чином, уступив место закадычной дружбе, а порою и невольным заискиванием руководителя перед своим формально подчинённым агентом, а фактически своими успехами поднявшимся над ним на озарённую подвигами внештатную высоту.
Как и прежде, радостный друг вскочил из-за стола и бросился к нему навстречу с распахнутыми до стен объятиями. Лицо его лоснилось от радости встречи. Губы впились в лицо Дэна затяжным любовным поцелуем. Восторгам не было конца.
Традиционные кофе, виски, разговоры по всему диапазону обязательного дружеского этикета длились, казалось, вечность. Наконец, словно для разрядки, бывший начальник деликатно начал обсуждать волновавший его вопрос: «Дружище! К Фиделю летит через год Брежнев. Визит для нас крайне неприятный. Их сближение нам нужно, как макаке очки. Мы хотели бы немного омрачить их свидание. Самым уязвимым местом в Сантьяго, где на фоне воспоминаний о событиях в Монкадо пройдут основные переговоры, является электростанция. Если её вывести из строя, то им будет очень мрачно и неуютно. Ты у нас главный специалист по кубинской энергетике. Подскажи, как можно хлопнуть там погромче».
«Люк, родной! Ты забыл, что я умотал с Острова сто лет назад, когда там о «Ренте», как называют теплоцентраль, и разговоров не было. Так что в этом вопросе я тебе полезен не больше, чем таблетки от насморка покойнику. И,  конечно, ты, старый лис, знаешь всё это не хуже меня. Так что выкладывай сразу, зачем звал. Но помни: к старым игрушкам возвращаются только дебилы. Я с ними покончил!»
«Ты гонишь коней, как неопытный ковбой. Смотри, так недолго и загнать их. А нам ещё далеко добираться до конечного приюта, ой как далеко. Давай немножко поговорим о жизни, о семье. Как там поживает прекрасная шоколадка и ваш совместный продукт - будущий  великий агент 007! Всё ли есть у вас для счастливой жизни?»
« Спасибо. Я их очень люблю и поэтому у нас есть всё. Вы создали нам жизнь в раю и единственное, что можно просить ещё, но не у вас, а у Бога, чтобы он чуточку замедлил бег счастливого времени. Но давай о деле. Пока я не узнаю, для чего ты меня на самом деле пригласил, не успокоюсь».
«Ну, хорошо. Какой ты стал нервный, нетерпеливый. Не веришь, что я могу для тебя сделать только хорошее. Ведь ты не только благодаря своей голове вошёл в историю. И я всегда был рядом, подставлял в трудную минуту плечо и задницу, чтобы разделить ответственность. И на этот раз мне хочется, чтобы ты себя увековечил на недосягаемой по высоте колоне, как адмирал Нельсон в Лондоне. Половина её под тобой уже построена - это голова Че. Но в нашем полушарии есть ещё один хитрый и коварный враг, способный нарушить покой свободного мира. Если ты сумеешь победить и Фиделя, с нашей помощью, конечно, то и вторая часть памятника тебе обеспечена. Согласен?»
«Ради нашей дружбы, Люк, я выслушаю тебя. Если что сумею подсказать, буду рад. Но ни в какие дела я влезать не буду. С меня хватит этих обрубленных рук, которые преследуют меня повсюду. Говори, если тебя такая моя позиция интересует».
«Ты мне нужен в любом качестве, Дэн. Но ты опять спешишь. Давай ещё по рюмке виски за старую дружбу. Ведь она твёрже железа: не ржавеет, не отделяет нас друг от друга безобразным слоем сгнившего металла, погибших близости и доверия. Теперь о деле. Ещё когда ты был не только душой, но и телом в наших рядах, тебе поручили и помогли изучать русский язык.  Как у каждого талантливого человека, у тебя он быстро пошёл в извилины, хотя из-за обстоятельств это занятие пришлось на время забросить. Ты не разу, в силу своей дисциплинированности, не спросил, для чего это было нужно. Тем более, тебя язык интересовал как инструмент для более глубокого изучения Ленина. Помнишь? Когда ты чуть не погорел за вождя голозадых?
Теперь я хочу посвятить тебя в наш план, который ни на минуту не уходил из -под контроля ведомства. В России нам удалось завербовать нужного человека.  Сейчас по линии энергетики он работает в Гаване, в твоей родной «Эмпресе». Разъезжает по стране. Вот его фотография.  Ты можешь немножко изменить внешность, чтобы тебя не узнали старые друзья, и под прикрытием агента поработать на Кубе. А во время визита русских руководителей в Сантьяго устроить взрыв на электростанции, и под шумок наехать и на самих вождей. Удастся  ликвидировать Фиделя вместе с первым коммунистом мира - впишешь себя  в историю  золотыми буквами. Ты понял, что нам нужен не только человек с твоими выдающимися способностями, но и с твоим интеллектуальным багажом: кубинский энергетик, знающий русский язык. Другого такого, кроме тебя, в Америке нет. Решайся. Родина снова призывает тебя спасти её от врагов!»
«Люк! Я тебя очень уважаю. Знаю, что ты мой настоящий друг. Поэтому прошу тебя забыть все наши старые дела и твои новые предложения. Я слишком сильно люблю жену и сына и не вынесу разлуку с ними. Да и годы уже не те. Так что прости, но в этих делах я тебе ничем помочь не смогу. Ждём тебя в Майями, в гости. А пока привет!»
«Жаль, очень жаль. Я думаю, ты ещё помозгуешь над нашим предложением. Пойми, другого вместо тебя у нас нет. А ведь гроза, нависшая над всеми нами, может быть страшной, смертельной. Она не пощадит и твою семью. Ведь ты их так любишь. До скорого свидания».
Гонзалес всё понял. Для простых людей есть Бог, есть законы природы, всякие случайности. Но в орбите ЦРУ кончается всякая другая власть, и всё перемалывается жерновами бездушной машины. Можешь дёргаться, молить о помощи, стонать и плакать, но всё будет так, как захочет беспощадный молох  тёмной власти. Всё будет так. И вырываться из его объятий всё равно, что трепыхаться рыбе, попавшей в сети, или мухе - в паутину: с каждым движением только больше запутываешься в ловушке. Это он хорошо знал.
Крохотная надежда на то, что в Центре помогут друзья, учтёт его заслуги начальство, растаяла, словно дым от сигары, когда через неделю Луиса задержалась в городе необычно долго и пришла сама не своя. При этом она не стала ничего рассказывать об автомобильных  пробках, или встрече с подружкой, а только обречено посмотрела на супруга и поплелась на кухню готовить ужин. Так повторялось несколько дней. Наконец, она коротко шепнула ему: «Дэн, мы потеряем Мигеля».
На следующий день Гонзалес набрал знакомый номер в Вашингтоне и тихо выдавил из себя в трубку: «Люк. Оставь малютку в покое. Твоя взяла. Я согласен».
                ___ ,, ___               

Жизнь человеческая складывается из осмысления чередующихся ярких и тусклых ощущений, навешенных на связывающую их между собой линию времени, словно разноцветное бельё на верёвку. К сожалению, остающихся в памяти событий и картин гораздо меньше, чем за тот же период оторванных листков календаря, но не в чужых краях, где, что не день, то какое-нибудь новьё.
В ближайшее воскресенье после приезда Юрика Эфрен повёз своих подопечных посмотреть на Сантьяго с высоты, с вершины самой знаменитой в окрестностях города горы Гран Пьедро. Радующийся возможности прихвастнуть знанием языка, Владимир пояснил, что переводится это название как «Большой камень». Снизу было хорошо видна  эта здоровенная глыба, непонятным образом сумевшая оседлать гребень горы и, кажется, вот-вот готовящаяся  оттуда сверзиться.
Дорога сразу же решила не тянуть с трудностями и поднялась почти вертикально в небо. Газик деловито задрав нос, фыркая и рыча, начал монотонно рваться вверх. Мама сначала сдерживала свои переживания в присутствии пока ещё малознакомого водителя, но потом с подъёмом и возможностью лучше представить перспективы незапланированного спуска прямо в пропасть, страх прорвал барьеры стыда и вылился в звонкий, словно свисток, визг. За ней вошёл в резонанс сын, составив второй голос в этом естественном дуэте. Угрюмый водитель слегка неожиданно улыбнулся и пробурчал трагические слова, которые глава семейства перевёл примерно так: «Сейчас возвратиться ещё опаснее». Галина с Жориком сразу притихли и судорожно схватились друг за друга. Затем до неё дошло: «Но ведь мы там жить не собираемся. Всё равно спускаться. Чем ниже, тем меньше вероятности свалиться».
«Это не так. Обратно, развернувшись на смотровой площадке, мы поедем нормально, вперёд мотором, а сейчас должны сползать задним ходом. Терпите, а то хуже будет».
Главная особенность, которой Бог наделил человека по сравнению с животными - это его способность быстро приспосабливаться к любым изменениям в жизни. Только тараканы или кубинские кукарачи могут с ним как-то тягаться.  Гигантские динозавры не выдержали похолодания климата и не остались даже на страницах  Красной книги. Питающиеся падалью раки не могут жить в грязной воде. А люди носятся из тропиков на Северный полюс. Пьют воду, в которой вредных примесей больше смертельных доз. И только закаляются, чтобы добавить  новые рекорды в  книгу Гиннеса.
Экипаж машины боевой очень быстро почувствовал радость вертикальной езды и начал смело смотреть по сторонам. Вид захватывал дух. Узкая полоска города пряталась внизу под ногами. Её окаймляла бирюзовая полоса моря, переходящая затем в сине - зелёные радужные цвета. А рядом бушевала свободная от городских садовников разнообразная горная зелень, среди которой, что и было знакомо для жителей холодной России, то сосна, да, как ни странно, та самая белая берёза, за благополучное возращение к которой пришлось в недавнем прошлом не мало выпить зелья на проводах.
Вскоре туристы достигли места на горе, после которого дорога превратилась в площадку с круговым движением рядом с тем самым камешком, который так ненадёжно висел при взгляде снизу. Вблизи он оказался мощной скалой, величиной с трёхэтажный дом, сдвинуть с места который вряд ли сумел бы даже греческий античный герой Геракл.
Владимир вспомнил детскую головоломку про такую скалу и поделился ей с сыном. «Ты знаешь, один мальчик спрашивает отца: «Бог, он всемогущий, он всё может?» «Ну конечно». «А он может создать такой громадный  камень, который сам не сможет поднять?»  «Малыш, он всё может». «Но если он не в силах поднять эту глыбу, то какой же он всемогущий». Таких загадок в жизни очень много и как их решить на земле никто не знает. Так что учись лучше».
На обратной дороге Эфрен свернул немножко в сторону и неожиданно подъехал к воротам едва просматривающегося сквозь деревья замшелого строения. К ним на встречу спешил такой же обросший волосами, словно мхом, очень пожилой человек, представившийся хозяином бунгало. Он заговорил на классическом английском и все члены семейства, в той или иной степени приобщённые к языку Шекспира, наперебой начали переводить друг другу, что попали они на землю французской колонии и могут ознакомиться с её бытом подробнее.
В России интерес к французскому всегда был несколько повышен, может быть ещё и потому, что двести лет назад, вторгшиеся почти до Волги доблестные воины Наполеона передали значительную долю генофонда нашим прапрабабушкам. Кстати, в этом вкусы кубинцев совпадали с российскими. Когда Ивановы проводили первые дни после прилёта в Гаване и бродили по её центру, им попался музей Наполеона, который оставил массу впечатлений. Главным его экспонатом была кровать, по которой можно было судить, что великий полководец был таким же коротышкой, как и, например, гениальные люди русской земли  Пушкин, Ленин, Сталин. Хотя для Владимира всегда было загадкой, почему французы так высоко ценили человека, который погубил в снегах России тысячи своих соотечественников, позволил русскому царю с победными фанфарами въехать в Париж, а русским солдатам повеселиться с легкомысленными француженками. А затем и вообще устроить в их стране такой всеобщий вертеп, который отрыгивается в некоторых политических выкрутасах до сих пор.
Естественно, экипаж устремился вглубь загадочного поселения. Перед началом рассказа хозяин обратился к Владимиру со странной просьбой снять и передать ему свою рубашку. Как поняла  Галина, в музее на неё пришьют за время экскурсии красивый памятный знак, и ради такого дела трудно было устоять. Получив согласие,  обросший субъект утащил с собой воскресный наряд супруга, непривычно оставив его полуголым во время осуществления культурной программы.
Дальше всё пошло более привычно, хотя и раскрывало много нового, интересного. Осмотр начался с небольшой наблюдательной вышки. Молодой  гид бодро показал рукой, что почти вся гора принадлежала в прежние времена Франции, и до сих пор никто официально этого положения не изменил. «Так мы что, на французской земле?» - Галина не верила своему счастью. «Конечно, и ещё сможете попробовать прекрасного французского вина. А пока посмотрите на эти деревья. Вы узнаёте их?» После затянувшийся паузы, француз задал наводящий вопрос: « Что вы пьёте по утрам?» Владимир с трудом поймал на кончике языка ответ из старого студенческого анекдота: «Рассол», тем более, что не знал звучание этого чисто отечественного слова ни на одном из знакомых ему языков. Да и боялся осуждающих слов супруги за неумение скрыть природную серость в цитадели величайшей французской культуры.
«Да это же кофейное дерево. Наши предки в колонии здесь на горе занимались разведением его плантаций. Выгодное дельце. На Кубе кофе любят, но растёт оно только в нескольких зонах, подобных нашей. Поэтому и держались за землю даже после захвата острова американцами и жестокого прессинга с их стороны». 
Дальше всё пошло более прозаично и скоро. Экскурсовод тыкал на ходу то в кошелку для сбора кофе, то в старинную кофемолку, то в изношенную до громадных дыр одежду раба, которых во французских владениях, оказывается, тоже было не мало. Затем он подвёл гостей к небольшому уютному столику и предложил присесть, а на подносе разбитная мулатка уже тащила несколько небольших рюмочек с красным вином. Эфрен решительным жестом отказался от дегустации, показывая, что он за рулём. Не разрешили родители попробовать солнечный дар французской земли и малолетнему отпрыску. Однако и за две рюмки вина официантка попросила 40 песо. «Она что, с ума сошла. Да я за эти деньги 15 бутылок хорошего рома куплю, а не этой подкрашенной бурды!» - Иванов был вне себя.
Почуяв недоброе, гид начала рассказ о высочайших достоинствах выдержанных французских вин, и как тяжело переправить бутылки с такими редкими напитками сюда, на Кубу. Не очень разобравшаяся пока что в местных ценах, Галина тоже заняла его сторону: «Хватит нашу страну позорить. И что ты в хороших винах понимаешь. Я слышала, что во Франции некоторые бутылки стоят значительную часть нашей всей зарплаты».
«А ты думаешь, я много получаю. От зарплаты остаётся всего сто песо. А сейчас с собой у меня всего двадцать. Где я остальные возьму, рожу что ли, или буду плясать за плату перед автобусами с туристами, как Киса Воробьянинов?»
Однако делать было нечего: не идти же на двойной международный скандал из-за этих несчастных денег. Он попросил у шофёра дать  недостающие песо взаймы. Но гид неожиданно нашёл другое решение: «Вы нас простите, но при нанесении памятного знака на рубашку случился технологический брак и нам  пришлось выбросить её на тряпки. Так что эти двадцать песо мы вам прощаем в качестве компенсации за причинённый убыток. Спасибо за визит. Приезжайте к нам ещё, будем очень рады».
Он резко повернулся и скрылся в доме, чтобы прекратить ненужный поток благодарностей, а может быть не слушать после своих заключительных слов в очередной раз непонятную просьбу советских посетителей дать им какую-то «Жалобную книгу», или просто грязные угрозы набить морду, которые ему не один раз переводила  бойкая мулатка, показывая на деле, что это означает, когда они в одиночестве делили между собой оставленные трофеи из денег и наиболее ценной верхней одежды. Если бы узнала об этом Галина, то ей бы было очень обидно, что её модную сертификатную блузку оценили ниже, чем рубашку мужа, и не предложили нанести на неё памятный знак. А может быть просто испугались, что под ней ничего могло не быть, и манёвр прошёл бы впустую.
Ивановым ничего не оставалось, как последовать за Эфреном к машине. На обратной дороге супруга бесконечно восторгалась гостеприимством и изысканными манерами французов, а Владимир мрачно молчал и думал, как он пойдёт голым в дом на виду любящих хорошо одеться по воскресеньям кубинцев, и как теперь восполнить солидную брешь в бюджете семьи. «Эфрен, а ты не видел, куда они мою рубаху выбросили? Может быть, её ещё можно было отстирать?» «Почему выбросили? Взяли в качестве сувенира. Вы знаете, как у нас тяжело с одеждой. Пока революция не решила этот вопрос. Вам повезло, что им не очень понравились ваши брюки!»
«Вот-вот, - Галина ликовала, имея возможность подковырнуть супруга, хотя понесённые потери одинаково ударили и по её благосостоянию Он всегда такой растяпа. В прошлом году во время отдыха в Риге в гостинице ботинки оставил. Радуйся, что рубахой отделался, да ещё поговорил с настоящими французами и выпил их дорогого вина. Так, Эфрен?» Суровый водитель закачал в знак согласия головой, а потом вдруг улыбнулся и предложил заехать по дороге в магазин и купить бутылочку этого божественного напитка за песо: «Это наше вино, кубинское»,- произнёс он с законной гордостью.
Владимир был взбешён: «Ты знал и молчал. Какой же ты друг после этого», - но слова о высоких понятиях даже не поколебали невозмутимого лица шофёра. «Мы с вами всего полгода ездим, а это - мои соседи. Знакомые всю жизнь. Девушка недавно ещё на «Ренте» в буфете работала. Вы меня должны понять. Мы ведь не пришли к социализму, как вы, и поэтому у нас остались жулики. Вам надо это знать и быть осмотрительными. Но сегодняшние обманщики говорят, что делают свои тёмные делишки, исходя из революционных идей. Они обирают только иностранцев, которые, по их мнению, долгие годы грабили нашу страну, и передают часть добычи совсем бедным людям Сантьяго».
До дома ехали молча, а уж там горячая супруга выдала своему благоверному все накопленные в её красивой головке звонкие эпитеты.
                ___ ,, ___

Александр Сергеевич Крейсарт был озабочен до собственного горизонта. Ведь у каждого человека в душе, мозгах, сердце тоже есть такая условная линия, к которой идёшь с определёнными желаниями, целями, чувствами, а приближаешься и видишь, что её вовсе и нет, она снова стала далёкой и манящей, а все прежние ясности превращаются в дым, мечты или просто в заурядное дело. Причём этот собственный горизонт вмещает в себя все устремления человечества, начиная от желания открыть главный смысл жизни и её физическую основу, заключающуюся во взаимопроникающих и видоизменяющихся энергетических потоках, и кончая главным - сексуальным влечением, без которого   все остальные достижения стали бы нужны, как тулуп для сфинкса.
У всех людей к сорока годам в начинающем слегка увядать  букете характерных черт лица обязательно проявляется определённым образом основное свойство его души, которое для опытного физиономиста видно также явно, как большая старческая бородавка. О секретаре советских коммунистов в Сантьяго-де-Куба, например, по заострённому носу в обрамлении поблескивающих маленьких лисьих глазок сразу можно было сказать, что хитрость является его главным богатством и одновременно  основным грабителем собственной свободы, отнимающим у личности прекрасную                возможность иметь ни с чем не связанные и без подоплёки заинтересованности общения с другими, подобными ей высшими созданиями природы.
Сегодня хитрый эстонец ломал голову над тем, как закрыть брешь в составе профкома. И должность то была ерундовая: ответственный за спортивную работу. Но Александр Сергеевич к любой пешке подходил со всей серьёзностью, зная, что и она может съесть, а ещё хуже, пробраться в ферзи и спутать всё на шахматной доске. Его главным принципом в кадровой стратегии было создание баланса сил, интересов, подсидок. Для этого в обязательном порядке он приглашал в руководящие органы колонии советских специалистов представителей всех групп, в том числе и своей, и всё шло без просечек. Сейчас ему не хватало делегата от сборного коллектива, составленного из строителей и энергетиков. И подходящий человек был - главный инженер электростанции Иванов. Но тот упирался, словно приговорённый перед плахой, ссылаясь на отсутствие опыта общественной работы, и дело застопорилось.
«Ведь врёт нахально,- рассуждал сам с собою Крейсарт, - Кто в наше время может проскочить на такую должность, как у него, не помелькав на партийном Олимпе? Надо прижать немножко. Этот стимул для активизации советских загранработников ещё не разу не подводил. Все ведь у нас в стране какие-то запуганные, даже непонятно почему, а здесь этот мандраж усиливается многократно».
Завидной чертой характера прибалтов всегда была деловитость, точнее, готовность действовать без промедления. Русский человек, если и принял решение, то будет тянуть до последнего в его реализации, подспудно думая: «Как бы чего не вышло». Великий учитель Иванова Иван Аркадьевич Сыромятников очень любил повторять заповедь для руководящего работника: «Хочешь быть начальником - решай быстро, не задумываясь. Но ничего не пиши. Написал - не подписывай. А если уж подписал, то скорей иди, кайся». А Крёйсарт наоборот любил повторять  ленинские слова: «Промедление смерти подобно».
В тот же вечер в консульстве, куда прибыли на очередной просмотр фильма почти все люди его партийного прихода, Александр Сергеевич попросил пригласить в кабинет консула намеченную жертву и строго глядя ей в глаза, мягко произнёс: «Ай-яй- яй, Владимир Иванович, нехорошо, нехорошо. Мы позвонили в Москву, и оказалось, что у вас был целый букет общественных нагрузок. А вы ссылаетесь на отсутствие опыта, видимо, просто, чтобы не помогать коммунистам лучше трудиться в тяжёлых условиях зарубежья. Ленитесь сделать что - нибудь бесплатно. Быстро вы привыкли работать за большие деньги. Придётся попытаться помочь вам избавиться от вредной привычки, поговорить об этом на партийном бюро. Согласны?»
Чем-то горячим шарахнуло в черепной коробке Владимира. Немножко взяв себя в руки, он пролепетал: «Согласен. Я смогу поработать в профкоме на спортивной ниве. Если мне немного помогут. В этих вопросах я действительно профан».
«Ну, вот и ладушки. Начинайте готовиться к спартакиаде колонии в честь праздника Октября. У вас ещё три месяца, но время быстро бежит. Что будет неясно, приходите. Вот вам Положение о предыдущих соревнованиях. Я был в Гаване и привёз два ящика призов. И их заберите. Посмотрите, за какие дела их надо вручать. За работу, как говорят, товарищи. А на ближайшем профкоме мы вас кооптируем в его состав».
Владимир весь вечер, пока не вернулся домой и не опрокинул залпом стакан рома, не мог отделаться от схватившего за горло чувства испуга. Зато потом долго хвалился жене, как он не растерялся и сумел избежать публичной порки на партбюро, а, может быть, и преждевременной поездки на Родину. Затем они с небольшим чувством зависти перед будущими победителями рассматривали простенькие сувениры, которые будут отданы тем в качестве награды и, окончательно успокоившись, поползли в свой шатёр - москитер заниматься более приятным, но пока мало производительным трудом: вот уже почти десять лет после рождения сына небеса по каким-то своим высшим соображениям не посылали им традиционного аиста с подарком, несмотря на их усердные старания.























Глава 5                Вождь

Министр обороны Кубы Рауль Кастро, по обычаю направлялся в рабочие апартаменты Фиделя без предупреждения,  прекрасно зная, что аппарат об этом позаботится. Тепло поприветствовав верного помощника руководителя страны Хосе Мияра, или, как его любовно звали все – Чоми, он тихо  прошёл в кабинет Каманданте-ен-хэфе. Так по-испански звучит высшее звание у военных – главнокомандующий, которое достойно носил его великий брат. Надо сказать, что он никогда не показывал на людях, даже в узком кругу, необычайно близкие с ним отношения, и  не только потому, что таким панибратством боялся хоть чуточку зачернить безупречную репутацию вождя. Просто Рауль, как все  гениальные люди, могучей интуицией уверенно  осознавал своё высочайшее место в борьбе за свободу многострадальной Родины, и  твёрдо знал, что не существует таких внешних поступков, которые смогли бы хоть ещё на миллиметр  возвысить его  в глазах кубинцев.
Вся современная история многочисленных стран Латинской Америки напичкана захватывающими сюжетами прихода к власти ярчайших лидеров, грозных диктаторов, разномастных жуликов и бандитов, а также других заметных представителей народа. Но все они имели банально печальный конец. Правителей смещали либо  такие же «выдающиеся», но более прыткие и нахальные претенденты, либо их подминали под себя ближайшие соратники в сговоре  с мафией, генералитетом, а чаще всего с финансовыми или разведывательными структурами могущественного северного соседа. И происходили падения персон только потому, что рядом с ними не было помощника, которому можно было бесконечно доверять, в том числе и в вопросах руководства армией - главной движущей силой всех переворотов.
А у Фиделя такая правая рука была, причём не только понимающая его с полуслова, но и прекрасный организатор и исполнитель, умеющий наполнить побеждающим талантом сухой приказ лидера. При этом Рауль обладал редчайшим умом для такого, Богом избранного человека, который позволял без ревности относиться к эпохальной славе брата, и осознавать, что только в таком артиллерийском расчёте, где он выполнял незаметную роль подающего снаряды, они смогут победить врага и обеспечить счастье для родной Кубы. И это было для него дороже всего, несмотря на характерное для  всех кубинцев и выходящее иногда из берегов  желание окунуться в прелести жизни,  нырнуть в поток бурлящего веселья и потерять в нём все ориентиры, в том числе чувство пространства и времени.
Вождизм - самая старая и самая страшная болезнь человечества. Возникшая на танцах и драках самцов за доступ к вожделенному телу самки, она уже давно оторвалась от здоровых сексуальных корней, даже от сопровождающих их похоти и сладострастия, и перешла в ужасную патологию, разъедающую, словно рак, всё прекрасное на своём пути. Вождики из семейства пигмеев, Горбачёв и Ельцин, в борьбе за личную власть разрушили великую страну – мечты и надежды  большей части человечества, надолго  лишив её будущего. Причём, им такой труд Герострата был совершенно не под силу, если бы на помощь не ринулись мелкие вожделюбцы, карьеристы, прохвосты, мечтающие сунуть и своё поганое рыло в объектив истории.
Рушатся, подточенные славоохотливыми грызунами, целые направления в науке, технике, производстве, искусстве. Не успев засверкать всеми многогранными каратами таланта, травятся, стреляются, душатся своими завистниками Моцарты, Кулибины, Лермонтовы, Есенины, Сталины и миллионы других, пока безымянных для Родины,  людей, унося с собой в могилу неповторимое своеобразие высшего творения природы.
Надо честно признать, что в мире нет ни одного существа, лишённого искры Божьей. Просто одни люди с точки зрения укоренившихся в обществе понятий имеют совпадающие с ними  творческие векторы, положительный знак, а у других они расходятся на тот или иной угол от общепринятых догм, порой вступая  в прямой конфликт. Причём, определения и границы этих постулатов крайне условны, принципиально отличаются у отдельных групп и слоёв населения, и постоянно меняются. Так, ещё недавно в СССР главными положительными чертами  человека были скромность, открытость и желание помочь ближнему. Но уже в конце прошлого века такую персону рассматривали как ограниченную и убогую. Сейчас народ подводят к тому, что уважаемыми людьми начинают считаться бесконечно нахальные и умеющие урвать для себя всё, что только получается. Кто такой академик Сахаров? Крупнейший учёный, который принимал участие в создании водородной бомбы. Но уже  в то время это был ужасный терминатор, который  предлагал шарахнуть своим изобретением по нескольким крупным городам США. А потом он и вообще выродился во врага страны и передал своё детище в такие грязные лапы, что они, вне всякого сомнения, в конце концов, взорвут нашу прекрасную планету.  Однако в связи с параллельной деградацией  канонов нравственности он вновь тянет на звание героя.
Зараза вождизма во многом переносится так называемыми историками, которые во всех делах человеческих видят не народ, являющийся их единственным творцом, а какого-нибудь царя, начальника, руководителя института или театра, которому очень часто просто повезло по счастливому стечению обстоятельств в лучшем случае помогать, а в худшем - лишь присутствовать при рождении шедевра. Я помню, какой искренний   восторг заполнял мне душу, когда  удавалось подержать в руках и присмотреться к случайно попавшимся мне в Ургенче кусочкам древнего оформления стенной росписи, покрытой не тускнеющей тысячи лет лазурью, фрагментам резных колон в Афинах, фрескам в русских монастырях. И каждый раз в голове возникал образ бедного забитого раба, или мужика в лаптях, который медленно и тщательно, чтобы не ошибиться и не угробить произведение, работал над воплощением в натуре своей души. А профессиональный историк напишет только, что это чудо света создано в период царствования, например, Ашур - Банипала, да ещё добавит, что правитель очень покровительствовал тонким ремёслам, хотя кроме поглощения ценностей, пьянки да посещения гарема в период между массовыми убийствами и войнами, тот не в чём другом замечен не был. Да и, главное, что ему, как и любому царю или руководителю совершенно неподвластна душа постороннего творца, хотя сам он в чём-то тоже может быть величайшей творческой личностью той, либо другой полярности.
Ну, хватит об этом. Единственное, что успокаивает, когда порою заболтаешься,  затокуешься, зациклишься над какой-нибудь проблемой, это полное понимание непрерывности жизненного процесса, который, слава Богу, совершенно не зависит от словесной шелухи, хотя многие философы в буквальном смысле воспринимают библейский завет: «Сперва было слово».
Шла своим чередом жизнь и в кабинете главы Республики Куба.
Братья тепло обнялись, и Рауль непринуждённо спросил: «Ты едешь в Сантьяго. Послезавтра начинается их знаменитый карнавал».
«И ты, Брут, туда же!» - Фидель ещё не выпустил из сознания какие-то предыдущие мысли.
«Ты совсем заработался. Родного брата сравнил с предателем и убийцей. В твоём положении надо быть осторожней с подобными ассоциациями. Враг иногда отдыхает между кружками пива и прислушивается».
«Прости, но я могу хоть с тобой, самым близким мне человеком, немножко расслабиться и говорить всё, что приходит на ум, а не то, что услужливые архивариусы запихнут в сборник моих назиданий для  потомков,  положительных или отрицательных в зависимости от того, каких господ в то время они будут обслуживать. А дело в том, что перед твоим приходом один умный человек, правда, по долгу службы, тоже доказывал мне целесообразность поездки в Восточную провинцию, и, прежде всего в Сантьяго, где в Университете, по его данным, появился толковый парень, который грамотно настраивает студентов против диктатуры братьев Кастро. А ты ведь лучше других знаешь: все революции в нашей стране порождала горячая земля Ориенты. Надо послушать: может быть и вправду мы с тобой очерствели и не туда тащим проснувшегося, но ещё не совсем соображающего крокодила.
Так что плясать с мулатками придётся тебе одному. Там назревает и ещё одна, действительно тяжёлая проблема. В два раза дольше, чем положено по нормативам, работает без хорошего профилактического ремонта один из двух советских энергоблоков на «Ренте». Заменить его было нечем, так как пришлось бы останавливать работу большинства предприятий провинции. Теперь такая возможность появилась. Наши и советские специалисты форсируют завершение строительства первого пролёта энергетического моста страны - линию электропередачи напряжением 220 киловольт. По ней можно будет частично возместить теряемую мощность. Надо там проверить, как готовятся руководители провинций к ответственному мероприятию. Энергетика в современном мире - главная составляющая блага народа! А на карнавал туда на следующий год поедем. Будет двадцать лет со дня штурма казармы Монкада. Уж в такую годовщину там развернутся! А завтра я туда на денёк слетаю, поговорю со студентами».
                ___ ,,___

Утро в студенческом городке Университета Сантьяго было всегда суетливым и шумным. Все стремились вперёд, но находилась эта цель у каждого в своём направлении. В хаотическом движении молодые тела ненароком подталкивали друг друга, не успевая извиниться или выругаться в полном объёме, иногда встречали знакомых, и на ходу успевали разобраться в их делах, но чаще всего не обращали на всю эту круговерть никакого внимания, находясь в плену планетарных идей.
Остался незамеченным и небольшой джип, который зарулил к баскетбольной площадке и выпустил из себя бородатого водителя с громадными звёздами на погонах и нескольких сопровождавших его солдат. Один из них бросил своему командиру мяч и тот начал выполнять нехитрые финты и броски по кольцу, будто вспоминая ещё не так далеко отставшую молодость.
У кромки поля остановился закурить юный очкарик. Он машинально поднял взгляд на упражняющегося с мячом военного и застыл с горящей спичкой в руке: на него смотрели добрые глаза его божественного кумира, ради которого он готов был, не раздумывая, пойти с голыми руками на любого вооружённого до зубов врага. « Фидель, неужели это ты?» - всё, что удалось выдавить ему из закаменевшего, будто от наркоза, рта.
«Я, чико, я. Вот пришёл посмотреть, как вы используете построенный вам революцией великолепный спортивный комплекс. Мы проезжали сейчас мимо больницы для душевнобольных и видели, как даже эти, волею судьбы неполноценные люди, бегают по стадиону, борются с недугом за возможность вновь обрести интересную жизнь. А вы приходите сюда разве что покурить. Помнишь, что написано на пачках сигарет: «Куренье разрушает твоё здоровье».
Их беседа задела краем уха ещё нескольких, пробегающих мимо студентов. Словно в детской игре, они поворачивали головы в сторону площадки и мгновенно меняли направление движения,  обступая её плотным кольцом. Пока в нём царил птичий гомон и стремление поверить в реальность происходящего, Каманданте не спеша совершал раскачивающиеся пробежки с мячом и бросал его в кольцо. Наконец, он закончил свои упражнения, остановился посреди площадки и удивлённо обронил: «Как вас здесь много. Мы не сорвём занятия? Потом всё будете валить на меня. Но, в общем, я к этому привык. За все неудачи ругают меня одного. Я слышал, что и вы недовольны моими действиями. Может быть, у вас есть конкретные предложения, как что-то надо изменить, улучшить. Я вас внимательно слушаю и хотел бы попробовать поспорить, если смогу, убедить вас в своей правоте, или наоборот принять вашу сторону. Ну, кто начнёт?»
Молодой горячий народ сумел спрятать глубоко внутрь свои эмоции и напряжённо молчал. Потом вперёд протиснулся вихрастый парень и, неожиданно смело заговорил: «Я не могу спорить с главой правительства, не тот уровень. А высказать свои мысли я бы хотел, если позволят».
Фидель улыбнулся: «Жаль, что ты смолоду научился быть хорошим дипломатом. Я в твои годы не смущался начальства и возражал даже президенту. Хотелось бы, чтобы у нас побольше было бойцов, отстаивающих свои идеи. Мы могли бы значительно быстрее продвигаться вперёд!».
Юноша согласился: «Хорошо. Я попытаюсь не только выдвигать доводы, но и защищать их всеми силами. Вот один из них. Вы очень много уделяете внимания аграрному вопросу. Сейчас ратуете за разведение на Кубе английской породы коров. Но вы ведь никогда не работали на ферме и в этом ничего не понимаете. Однако я думаю, что своим авторитетом вы заставите селян купить этих коров и выбросите деньги на ветер. Почему эти вопросы не решают специалисты?»
«Это очень хороший вопрос. Наша страна отдаёт все силы и средства на быстрейшее развитие базовых отраслей хозяйства, которые обеспечивают улучшение условий жизни людей: энергетике, геологоразведке по поиску запасов нефти, цветной металлургии, ремонту и сборке судов, автобусов, телевизоров - всему тому, что не позволяли иметь нам янки, создав уродливое монокультуре. Вы все согласны, что страна может ставить любые задачи по повышению благосостояния её населения, только создав мощную индустрию и, к сожалению, потратив значительные средства на защиту от империалистических хищников, называющих себя «демократами», но предпочитающих, словно прожорливая барракуда, слушать либеральные речи лопоухой ставриды у себя в желудке?»
«Согласны»,- студенческий хор ещё не сложился в единый ансамбль, но уже большая часть его участников поддержала  вождя.
«Однако народу надо получать необходимое питание для такой сложной работы,- продолжил Фидель, - Мы считаем, что эту жизненноважную проблему, да ещё в короткие сроки, можно решить только за  счёт науки: агрономии,   селекции,  разведения наиболее урожайных сортов растений, продуктивных пород скота. Правильно мы думаем?».
«Правильно»,- теперь голоса зазвучали значительно слаженнее и мощнее.
«Раньше у нас дома такими делами никто не занимался: что янки подсунут, то считалось хорошим. Теперь всё это наше, и тратить деньги на всякую дрянь мы не собираемся. Мы не имеем право ошибаться в сегодняшних условиях. Вы нам не простите глупости. Да и враги раструбят о них на весь мир. Справедливо ты сказал, что я в этом деле тоже мало что смыслю. Поэтому кубинское правительство послало учёных и практиков поездить по свету и собрать побольше данных. Они привезли много полезных сведений, и мы их творчески обсуждаем. Вот вам сравнительные показатели наиболее перспективных для нас пород коров», - Верховный главнокомандующий начал на удивление по памяти приводить большое количество цифр, показывающих средние надои, выход мяса, устойчивость к климату, неприхотливость к еде и другие важные характеристики рогатых представителей разных государств. Чувствовалось, что вопросы животноводства сидят у него в печёнке, волнуют, как колхозника, готовящегося купить корову: «Можешь ли ты, чико, подсказать нам что - то разумное в этом деле? Мы тебе будем очень благодарны».
Полностью подавив волнение, студент смело посмотрел в глаза руководителю страны и произнёс: «Я прочитал в американской газете, что вы получили большую взятку за то, что решили покупать коров в Англии, но они не переносят наш климат и скоро сдохнут».
«Ты до сих пор не понял, что их продажную прессу можно читать только в часы грусти, чтобы немного развеселиться, или в сортире, чтобы потом использовать по назначению. Но об янки поговорим немножко позже. А, по сути поставленной тобой проблемы. Во-первых, мы ещё ничего не решили. Во-вторых, ты не допускаешь, что эта статья появилась специально, чтобы расстроить невыгодную для кого-то сделку, и не за просто так? Такой приём очень распространён в том мире капитала, когда пытаются сделать не то, что нужно людям, а то, что выгодно хозяевам жизни. Но самое главное: неужели ты действительно поверил, что для человека деньги могут быть важнее такой чести, как руководить своей страной. Я могу ошибаться, как любой человек. Но я никогда не променяю высочайшее доверие моего народа на какие-то грязные доллары. Запомни, никогда. И думаю, что когда ты сменишь меня или другого лидера на этом посту, то для такой чёрной мысли даже не найдётся места ни в твоей голове, ни в твоём кубинском сердце, ни в твоей, принадлежащей Родине, душе. У тебя есть ещё вопросы?» 
Юный бунтарь не сдавался: «Хорошо. Аграрный вопрос для меня труден, чтобы спорить с вами. Но энергетика. Это так просто. А мы мучаемся который год с апагонами. Янки пишут, что бездарные наши руководители развалили всё, что они создали в стране».
«Опять ты слушаешь вора, которому дали по рукам и отняли награбленное. Поверь мне, что доставшееся нам в наследство энергохозяйство и назвать так сложно. Это скорее груда заржавленного металла и изношенного до дырок оборудования. Кое- что они ещё при бегстве сумели добить до скелета. Но не в этом дело. Мы уже построили несколько электростанций и вполне могли бы удовлетворить прежний спрос. Однако из-за повышения уровня жизни и резкого роста промышленности дефицита электроэнергии пока избежать не удалось.
Электростанции в наш век являются фундаментом всех успехов. Но возвести их совсем не так просто, как ты думаешь, чико. Очень не просто. Это самая капиталоёмкая отрасль. Для неё нужно мощное дорогое оборудование. В планах мы всё уже предусмотрели, в том числе и расширение в два раза энергопредприятия в Сантьяго. Но внедрить всё это в жизнь, да ещё в условиях экономической блокады,  ох как не легко. Поверьте нам и потерпите ещё немного. Сейчас будет ещё хуже, так как надо ремонтировать один энергоблок на «Ренте». Но потом мы закончим строительство энергомоста - линии электропередачи напряжением 220 киловольт, и острота немного спадёт. Помогайте нам. Экономьте электроэнергию везде, где только можно».
«Каманданте! Но зачем вы погубили наших лучших сынов: Камилу и Че? Газеты США пишут, что это ваших рук дело».
Наступила абсолютная тишина. Фидель медленно прошёл несколько шагов по полю и потом тихим голосом произнёс: «Ты сказал очень дерзкие слова, и только твоя молодость может позволить тебя понять. Мне очень тяжело без моих ближайших друзей. Очень тяжело! С ними рука об руку мы сумели освободить нашу Родину. С ними начали возводить на Острове подлинный мир свободы. Камило пропал на самолёте в этом злосчастном Бермудском треугольнике, хотя есть кое-какие сигналы о том, что тёмным силам кто-то очень усердно помогал из нашего кубинского отрепья в Майями. Гевара сам принял решение о продолжении борьбы и уехал из страны. Он не мог быть спокойным, пока империалисты убивают его братьев в Латинской Америке. Он написал об этом в эмоциональных письмах  родителям, детям, в правительство на моё имя, в том числе и вам. Мы их публиковали.
Однако ты по-прежнему доверяешь во всём только тем, кто довёл твою Родину до нищеты и унижения, но после революции потерял возможность грабить её дальше, очень этим недоволен и ищет любые средства, даже самые подлые, чтобы вернуть старые времена.  Причём, они не гнушаются никакими грязными приёмами, готовы на любые провокации, даже на гибель ни в чём неповинных людей.
Ты знаешь, я думаю, как янки, втайне, конечно, взорвали в 1898 году в Гаванской бухте собственный корабль «Мэйн» с экипажем на борту, который прибыл с визитом вежливости и, свалив вину на Испанию, развязали с ней войну для захвата, а затем и аннексии Кубы. Ты знаешь, наверное, как такой же варварский акт ЦРУ повторило с целью покорить нашу молодую Республику в марте 1960 года, когда в Гаванской бухте был разорван на части бомбой французский пароход «Кувр». Погибло 70 человек, больше ста было ранено. Но их злодейские планы не прошли».
«И не пройдут, Фидель! - стоящий недалеко от Каманданте студент сказал эти слова почти шепотом, но в полной тишине они прозвучали величественно и громко, подобно удару набата, - Мы помним, как на похоронах жертв этой трагедии ты впервые провозгласил лозунг, который стал нашим знаменем, нашей клятвой: «Родина или смерть! Мы победим!» И мы здесь вновь подтверждаем, что останемся верными ей до конца!»
Ещё на несколько секунд  всё замерло, а затем лавина аплодисментов разорвала тишину в клочья и, казалось, заполнила собой весь котлован между гор, в котором живописно раскинулся город. Всё потонуло в ней, и создавалось впечатление, что остановить её также невозможно, как и в жизни справиться с реальной её снежной сестрой. Но стоило Фиделю поднять руку и она, словно в сказке, повисла на лету, на полуслове.   
А руководитель страны продолжил свою речь в известной всему миру манере быть до мелочей правдивым и логично довести главную мысль до конца: «Нам недавно удалось заполучить план подготовки очередной чудовищной операции «Нортвудс», разработанный в 1962 году Объединённым комитетом начальников штабов США с целью создать предлог для оправдания вооружённой интервенции на наш ненавистный им Остров Свободы. И в этом случае ничего умнее они придумать не смогли, как вновь действовать по тому же сценарию и затопить своё судно в бухте Гуантанамо, или, по другому варианту, сбить самолёт, летящий из США в Панаму или Венесуэлу со студентами колледжа, направляющимися на каникулы. А вину свалить на кубинцев.
Нам повезло, что к этому времени у нас появился сильный друг, которого боялись интриганы. Поэтому они трусливо записали в плане провокации, что он может начать исполняться только тогда, когда будет полная уверенность, что американское вторжение на Кубу не приведёт к прямому вовлечению в конфликт СССР. Поэтому он до сих пор и остался на бумаге. Но если бы его реализовали, ты бы тоже поверил их обману и требовал отдать меня под суд, как злодея? Ты - умный человек. Но нельзя оставаться таким наивным и думать, что загарпуненная акула только мечтает о том, чтобы помочь рыбаку подтащить её к лодке. У вас есть ещё вопросы, друзья?»
Слушатели были так высоко подняты над реальной жизнью речью вождя, что некоторое время стояла абсолютная тишина. Потом кто-то звонким голосом прокричал: «Родина или смерть! Мы победим!» И вновь ураган  аплодисментов обрушился на площадку и грохотал там до тех пор, пока Фидель, приветливо помахивая рукой, не завёл свой джип и не затерялся в потоке машин на Центральном шоссе.
Помещённая здесь фотография вождя особенно дорога Иванову, потому что сделана в его присутствии и он полностью убеждён в её подлинности.
Вечером глава правительства встретился с руководителями провинции и энергетики. Директор  Энергоэмпресы Костанейрас в деталях рассказал о списке предприятий в Ориенте, которые должны вынужденно отдыхать на период ремонта энергоблока, а значит, не производить продукцию для населения.
Кастро заметно нервничал: «Вот где надо, прежде всего, искать контрреволюционеров. Среди энергетиков. Ты предлагаешь в два раза ухудшить жизнь сантъягеровцев. Да они нас мгновенно выгонят, сбросят в море. Я сегодня с трудом выдержал натиск студенческой молодёжи. А если поднимется вся колыбель революции? Энергетика в наш век - оружие главного калибра в политике. Оно или стреляет во врагов, повышая благосостояние народа, или взрывается в нашем стане, выбивая из строя командиров и наводчиков. Кто изучал, сколько и каких товаров надо завозить из других городов в провинцию для  создания запасов, какие фабрики могу работать посменно, как обеспечить бесперебойную деятельность больниц, школ, хлебозавода даже в случае, если аварийно остановится и последний, остающийся в  работе на электростанции агрегат? И потом. Действительно ли состояние агрегатов на блоке так опасно, что нельзя дождаться включения новой ЛЭП и сократить дефицит мощности наполовину?»
«Это хороший вариант, Фидель,- главный энергетик уже выстрадал все эти проблемы и спокойно излагал их вождю, - Но имеющимся составом строителей энергомост можно пустить не раньше, чем через год.   А этот срок турбина явно не выдержит».
«Дайте ваши расчёты по нужному количеству работников на стройке. Мы сделаем всё, чтобы увеличить его в два - три раза, и  закончить работы в этом году. Давайте ещё раз через неделю встретимся в Гаване и рассмотрим ваши предложения. Дело первостепенной важности. Ты летишь со мной, Костанейрос?» - обратился он к своему старому хорошему другу.
«Спасибо, Фидель. Но я ещё поработаю завтра здесь со специалистами. Тем более я сам приехал на своей машине, так что её надо все равно перегонять в Гавану».
«Тогда до скорой встречи»,- Команданте тепло попрощался со всеми за руку и быстрыми шагами покинул кабинет руководителя провинции. К сожалению, этой встрече так и не суждено было состояться. Директор Эмпресы провёл ещё  двое суток в Сантьяго, в  обсуждениях и изучении сложившейся обстановки, в течение которых он практически не сомкнул глаз. А на обратном пути ночью, почти около столицы его автомобиль на полном ходу врезался в принадлежащую компании энергоопору. Так Куба потеряла одного из ведущих энергетиков и преданного ей до последнего дыхания сына.  Было подозрение, что авария была подготовлена, но следователи не смогли найти улик, и вынесли вердикт о том, что водитель уснул от усталости за рулём.      
                ___ ,, ___

Между тем приближающееся традиционное веселье карнавала, словно лёгкая утренняя морская волна, нежно накатывалась на людей, заставляя их, как прибрежную гальку, сверкать брильянтами морских капель в лучах просыпающегося солнца. Все стали добрее и уступчивее. Всех будто всё больше и больше накрывала и ближе прижимала друг к другу ажурная сеть любви.
Ивановы узнали историю старинного праздника. Он был связан с ежегодным  окончанием сафры, или уборки сахарного тростника - основного кормилица кубинцев. Чтобы как-то разрядить гнев и многовековую озлобленность своих рабов, измотанных на уборке урожая до полусмерти и готовых все свои беды выместить на хозяевах, плантаторы начали предоставлять им полную свободу на определённый срок, в течение которого можно было делать всё, что душе заблагорассудиться. Взбешённые свободой, словно вода, выпущенная из высокой плотины, герои полей устремлялись в центр города, где можно было тратить деньги на вино, танцы, женщин. Веселье бурлило непрерывно, лишь на время жары принимая замедленные формы. Спали прямо под кустами  на лужайках, чаще всего с ночными знакомыми в обнимку, а с первыми сумерками вновь устремлялись в питейные заведения, из которых их периодически выхватывали смерчи зажигательных танцев.
Постепенно к неорганизованному гулянью приложили руки всякие заинтересованные в нём люди: торговцы, музыканты, танцоры и просто любители всё поставить в придуманные ими рамки. В результате появилась художественная часть праздника: театрализованные шествия и танцы, а разнузданное пьянство получало заряд в специально возводимых для этих целей временных пивнушках. На вершине своего развития фиеста была удостоена статуса государственного праздника с предусмотренными для этого официальными днями отдыха.               
Перед революцией карнавал официально длился около месяца, хотя рабов к тому времени уже давно не было, и их лишь вспоминали добрым словом за такой царский подарок. К концу праздника всё надоедало, и начинались потасовки, буйные драки, коллективные побоища, как правило, оканчивающиеся поножовщиной, выстрелами  и подсчётом убиенных. Теперь всё это осталось в тёмном далёком прошлом, как всегда прикрытым временем розовым плащом романтики. Правда, больше в качестве юмора в газетах приводились старые запреты городских властей не приносить с собой на праздник кинжалы и пистолеты, не резать, не стрелять, а тем более не убивать его участников, не заниматься любовью на улицах и площадях города. Для серьёзных строителей светлого будущего такие призывы были, конечно, излишними. Разве могло быть что-то подобное в сплочённых коллективах, соревнующихся за высокое звание социалистических. Они и праздновать могли себе позволить не более недели. Но уж, зато снимали с себя за это время  накопившуюся усталость и напряжение до последней стружки.
Для советской колонии праздник начался несколько раньше, когда очередное воскресенье вдруг оказалось на Кубе «Днём отцов». Молодые мужики, знавшие только международный день восьмое марта, поняли вмиг свою значимость и раскрутились по всем законам торжества. Тем более что в тропиках начался сезон арбузов, а в советской колонии  прошло очередное отоваривание, и холодильники ломились от водки - традиционной королевы русских гуляний.
«А ты знаешь, как любил выпивать Василий Сталин?»- Саша Жданов всегда был в курсе последних событий и прошлых великих дел.
Вообще на Руси издревле был человек в любом месте и среди любого коллектива, который связывал их  сегодняшний день, текущие дела с событиями пламенных лет, потому, что на расстоянии они всегда кажутся глыбастыми, вырубленными из громадной мраморной скалы. Одних называли летописцами, других - сказочниками, а иных и просто болтунами. Но, к счастью, они были, есть и будут, и тем всегда колоритен и русский стол, и русский дом, и русский народ. И только так, и только у нас бережно, словно драгоценную эстафетную палочку, передают из рук в руки, из поколения к поколению живую, будто трепещущая рыбка, жизнь. Пока нас так и не обуздали тщательно, каллиграфическим почерком рисовать свою родословную, тем более, что у большинства населения она заканчивается через три-четыре поколения записью – крепостной крестьянин, после которой в биографических изысках наступает сплошной мрак.
«Да нет. Как-то не посчастливилось наблюдать его вблизи, как тебя. Вероятно, он предпочитал свою кампанию, а я свою».
«А зря. Масштабный был человек. Мне дядька рассказывал. Он в Сестрорецке с Севой Бобровым начинал мяч гонять, а потом не раз встречался в разные годы. Был он с ним и в ресторане вместе с Василием Иосифовичем. Так тот приходил и говорил официанту: «Мне моё», и каждый знал, что надо тащить сто граммов водки и ломоть арбуза. Так что давай по рецепту самого младшего Сталина хлопнем».
Как всегда кульминацией веселья стало выкрикивание русских народных песен без учёта отсутствия стёкол в окнах. Вспотевший хор родителей никак не мог уловить, для чего дети потянули их на балкон. Оказалось, что под ним собралась большая толпа слушателей, которые пританцовывали под новые для них мелодии, а при появлении исполнителей громко зааплодировали. Успех был потрясающий, хотя для осторожных  совьетико было бы лучше, если бы он был не  таким шумным.
                ___ ,, ___

В следующее воскресенье за неделю до начала карнавала весь город потянулся к вечеру на новый громадный стадион, где в соитии  света прожекторов и рёва музыки, кажущейся осязаемой на ощупь из-за невероятной мощи звука, выбирали здешнюю королеву красоты. Ивановы, как и большинство их земляков, участвовали в подобном мероприятии впервые, и шли на него с тайным желанием наконец-то побывать на известном по обрывочным намёкам и потому особенно влекущим неприличном представлении с раздеванием из репертуара буржуазных кабаков. Хотя невольно вспоминался анекдот о том, как деревенский парень, вернувшись из-за границы, заставил смущающуюся жену Дуньку ходить перед ним взад - вперёд голяком по хате и потом недоумевал: «И что они в этом стриптизе находят?»
Чтобы впервые увидеть необычное представление, пришлось больше двух часов выдержать мученическое воздействие шквала музыки и шума. Конечно, советская колония не теряла время даром и подготовилась к восприятию новых ощущений. Не один раз по кругу прошла бутылка дружбы и подняла тонус соотечественников до такой планки, что можно было уже ничего и не показывать: и так всё было хорошо. Шел привычный для такого состояния светский разговор наперебой, когда мыслей становится гораздо больше, чем желающих их выслушать, несмотря на то, что все они претендуют на место в самом коротком сборнике афоризмов.
«Ты посмотри на южное небо. Сколько падающих звёзд. Они все спешат долететь до земли и принять участие в конкурсе». «У меня от шквала музыки вибрация перепонок в ушах отозвалась резонансом в мочевом пузыре. Скоро зажурчит». «Интересно, почему Крейсарт не поехал с нами. Может за это будут привлекать?» «Кажется, утюг забыла выключить». «В нашей стране столько прекрасных женщин, а некоторые и сейчас ещё трудятся у станка и  даже не мечтают о конкурсе красоты». «Главное по заповеди любить ближнюю. Тогда всем достанется!» «Ты чего бутылку не передаёшь?» «Никак не пойму, по каким параметрам можно оценить девушку. Это же тебе не сука брудастая». «Кончай. Здесь дети. А то на женсовет вызову».  «Над Россией небо синее»,- сбивчивый баритон Петрова уже готов был плавно перетечь в нестройный хор земляков, но в этот момент, наконец, появились претендентки.
По центральной оси стадиона довольно быстрым шагом, слегка пританцовывая, прошло сто миловидных девушек в разнообразных платьях, не только не пытающихся окантовать их природные прелести, а напротив, словно боясь разъярить возбуждённую ожиданиями  мужскую половину зрителей, прикрывающих их плотной вуалью целомудрия. Они быстро покинули арену под неистовые крики разгорячённой публики, и комиссия во главе с ректором университета преступила к своей нелёгкой работе. А на бейсбольном поле загремела сводная канонада из трёх оркестров с участием лучших эстрадных артистов.
Примерно через час, потеряв по каким-то признакам треть своего состава, конкурсантки вновь прошли перед трибунами, вызывая приливы крика, свиста и одобряющих слов. Хотя по – настоящему зрители на них уже особенно и не обращали внимания, ожидая выступления очередных кумиров эстрады. Так происходило несколько раз, пока на небольшом помосте не выстроились десять оставшихся претенденток, причём уже одетых или скорее раздетых ближе к прежним ожиданиям и к времени глубокой ночи в яркие купальнички. Не понятно, чем такой наряд больше соответствовал  последнему этапу конкурса, на котором жюри начало выяснять интеллект участниц, приглашая к судейству всех присутствующих на стадионе. И они старались на славу. В знак одобрения ответов шум стоял такой, что, казалось, небеса вот-вот расколются и оттуда посыпятся все их обитатели. Однако, они выдержали и не помешали рождению королевы карнавала и четырёх её помощниц - звёздочек.
Через три дня по традиции королева со свитой прибыла на «Ренте». Вильям ворвался в кабинет, как во время тяжёлой аварии, с выпученными глазами и захлёбывающимся дыханием: «Владимир! Там, там, а вы сидите! О! Скорее, скорее! За мной!»
«Что, что случилось? Пожар?»- Владимир рванул в карьер за другом и уже через несколько секунд, влетев на щит, увидел несколько симпатичных девочек, тыкающих во все стороны своими аккуратненькими пальчиками и мило спрашивающих о назначении разных непонятных и грозно гудящих предметов. Он сразу понял, в чём дело, узнав в одной из них  недавнюю победительницу конкурса красоты, хотя вблизи она оказалось куда более очаровательной, чем там, на стадионе. Дежурные, забыв о своих прямых обязанностях, или как раз вспомнив о них, о главной природной задаче продолжения рода человеческого,  крутились около звёздочек, словно надутые глухари.
Иванов первый пришёл в себя и начал оттаскивать их буквально за рукава: «Рональдо, смотри, котёл улетит в небо. Вот будет салют. Но вместе с ним и ты вылетишь с работы. Останешься со своими пятью голодными детьми. Сколько можно бегать за юбками? Остепенись». Машинист нехотя возвращался к щиту, убеждался, что всё пока в норме и снова бросался в толпу сопровождающих, чтобы хоть мгновение побыть рядом с временным божеством.
Затем процессия продефилировала в зал заседаний, и там королева неожиданно продемонстрировала другие свои таланты, достойные статусу её величества. Она проявила себя великолепным оратором, объяснив очень просто и остроумно собравшимся роль женщины в социалистическом строительстве, которая оказалась совсем не той, как себе представляли возбуждённые её близостью энергетические мужики.
                ___ ,, ___

Встречал дорогих гостей директор электростанции Марио Пидора. Высокий мулат, с громадной сигарой и чарующей улыбкой,  хотя и имеющий несколько женский тип лица, особенно из - за пухленьких улыбающихся губ, сам производил впечатление известного киногероя. Оказалось и вправду, что за ним тянулась целая гирлянда героических дел, но не бутафорских, как у победителей зла из американских криминальных фильмов, которым недалёкие зрители верят почему-то больше, чем жизни, а настоящих, грязных и тяжёлых, нанизанных на судьбы партизан - патриотов.
Марио было в марте 1957 года чуть больше шестнадцати лет, когда к нему, рослому пареньку из небольшой деревеньки на берегу разговорчивой речонки Ла-Платы в отрогах Сьера - Маэстро, революция пришла прямо в дом в образе тогда ещё никому не известного Че Гевары. Он выскочил на улицу, услышав осторожный звук и столкнулся лицом к лицу с будущим великим партизаном, который довольно строго попросил продать им что-нибудь съестное. За бородачом маячил отряд человек в двадцать, и мальчик понял, что скромных запасов пищи их семейства  хватит только на то, чтобы разыграть аппетит этим людям и ещё больше их рассердить.
Он повёл пришельцев к более зажиточному соседу по имени Попа, который очень походил внешне на одного из провокаторов. Правда, партизаны не стали выяснять о связях с властями, но, под впечатлением неприятного сходства, без особого сожаления конфисковали у него старую побитую лошадь. Через несколько часов она стала спасительной пищей для бойцов, питавшихся уже несколько дней только ягодами и дикими фруктами. Хотя несколько крестьян из отряда и присоединившийся к их трапезе Марио долго перебарывали соблазн и с возмущением отказывались от своей порции, но когда голод пересилил отвращение непривычного, стали считать себя почти людоедами, которые съели доброго старого друга человека.
Каннибализм, вероятно, очень сближает людей, и поэтому деревенский паренёк после съеденного в коллективе куска конины, сначала напросился быть проводником в знакомых ему до последнего кустика горах, а потом и вовсе уговорил Фиделя оставить его в отряде. Тем более, что в одном из ближайших боёв героически погиб хорошо знавший местность Элихио Мендоса. Он был очень суеверным человеком и всегда имел при себе свой талисман. Почти у каждого человека есть какая-нибудь вещица, которая, по его мнению, помогает выйти из трудного положения. Но большинство, доверяя сокровенному предмету, одновременно подстраховываются всеми возможными способами, понимая, что на земле кроме Бога, все остальные силы ограничены в своих возможностях. Не таким был Элихио. Когда он бросился на вражеский отряд один с винтовкой наперевес и ему крикнули: «Поберегись!»,- он уверенно ответил: «Меня защитит мой святой!» Минуту спустя его надвое перерезала автоматная очередь.
Физически крепкий, по-горски смелый и по - крестьянски сообразительный и осмотрительный, Марио быстро нашёл своё место в строю, хотя с учётом юных лет его щадили и отстраняли от участия в наиболее рискованных операциях, поручая тыл и кухонные дела. Была и другая причина такой заботливой опеки. Из-за практически полного  отсутствия женщин в отряде, нежные черты юноши в какой-то мере скрашивали мужское одиночество, а для отдельных, наиболее любвеобильных сердец, с учётом характерного для жителей тропических стран гипертрофированного пристрастия к экзотическим видам любви, и вовсе делали его незаменимым во всех отношениях.
Закалённый пламенем тяжёлых военных походов, после революции Пидора не остался в стороне от важных для Родины проблем по строительству новой жизни. Немножко подучившись, он быстро и по делу стал подниматься по нехитрой лестнице руководителя при социализме. Заняв поначалу скромный пост администратора небольшой обувной артели, он по-настоящему проявил своё организаторское уменье год спустя, командуя в сложных условиях крупной геологической экспедицией по разведке залежей нефти, крайне нужной для находящейся в экономической блокаде Республики. А теперь был назначен руководителем очень ответственного предприятия - главной электростанции восточной части страны.
После отъезда королевы со свитой директор впервые решил подробнее познакомиться с советским специалистом. Дружески улыбаясь, как бы даже слегка кокетничая, Пидора умело скомплементил: «У вас такое громкое имя. Да и вы сами, как  рассказывают, очень опытный инженер и симпатичный человек. Мне, новичку в энергетике, будет очень приятно поучиться у вас. Так что после карнавала давайте встретимся и составим программу обучения сапожника новой специальности. Согласны? Я очень хочу узнать, чем занимается директор на советских электростанциях».
У Иванова аж потеплело на душе в этот знойный тропический день. Первый раз за пять месяцев, проведённых на Кубе, он услышал от кубинца просьбу научить его премудростям жанра, то есть желание использовать специалиста по прямому назначению. Ведь для этого он сюда и  прибыл, и именно это так волновало его, как честного советского человека, которому казалось, что он зря получает свой хлеб, да ещё так обильно намазанный маслом. Владимир даже слегка покраснел, словно юноша, к которому впервые в жизни взрослый человек обратился за советом, и поспешно возразил: «Зачем так долго ждать? Давайте начнём учёбу завтра. Я готов».
«Вы, наверное, не знаете, но у нас с завтрашнего дня начинаются фактически дни отдыха».
«Не может быть, - Иванов был удивлён такой новостью не меньше, чем желанием кубинского директора брать у него уроки по специальности, - Весь коллектив электростанции будет неделю отдыхать? Странно. У нас, особенно в Москве и других крупных городах, наоборот, в дни праздников, которые без электроэнергии в наш век стали бы тусклыми буднями, энергетиков мобилизуют на ударный труд, на обеспечение повышенной надёжности работы предприятия. Так что для советских энергетиков всегда праздники - самые тяжёлые испытания. Мы их поэтому и не очень-то  любим. А кто же у вас будет обеспечивать народное веселье?»
«Ваше руководство, мне кажется, недостаточно заботится о нужных специалистах. С другой стороны, вы, наверное, не очень хорошо пока узнали наш народ. Для настоящего кубинца веселье как раз и начинается, когда гасят свет, например, в кино, если рядом любимый партнёр, - сострил Пидора, - А если говорить серьёзно, то на «Ренте», как мне пояснили старожилы, не просто сложился определённый порядок проведения карнавалов. Он даже узаконен самим героическим партизаном. Несколько лет назад Гевара, будучи одним из руководителей правительства, приехал на электростанцию и во время встречи с коллективом спросил: «Какие у вас есть вопросы, пожелания?» Ему ответили: «Разреши нам, как и всем кубинцам, участвовать в карнавале». Че удивился: «Но как это можно сделать? Ведь у вас непрерывное производство». Тогда один из рабочих пояснил: «Мы разобьём весь персонал на семь бригад, по числу праздничных дней, каждая из которых будет работать одни сутки с ноля часов. Тогда мы потеряем всего часть одной ночи, а остальные  - наши. Мы немножко сократим плановые дела. Зато круглосуточно на предприятии будут представители всех цехов, всех профессий, и надёжность работы не снизится».
Так и порешили. Вернувшись в Гавану, Че, как и обещал, выпустил правительственное решение, и теперь у нас это -   святая традиция. Но вас мы не будем утруждать и просим работать, как обычно, по нормальному графику. Договорились?» - Марио, улыбаясь, протянул Владимиру свою большую мягкую  руку и они скрепили соглашение крепким рукопожатием.
                ___ ,, ___

Карнавал для четы Ивановых начался с посещения импровизированных трибун, выстроенных ударными темпами вдоль одной из широких автострад города. Вильяму удалось с большим трудом достать билеты на представление, которое по афишам начиналось в пять часов вечера. В его сопровождении папа, мама и сын прибыли на место задолго до официального начала праздника, но смогли занять лишь оставшиеся,  не очень удобные места на галёрке.   
Примерно два часа над ними гремели динамики с хорошими кубинскими мелодиями, которые зрители поддерживали с помощью свистков, полученных при проходе на трибуны. Шум стоял не слабее, чем при выборе королевы красоты. Голова от непривычки у нежных советских граждан разрывалась на части. К тому же у Владимира подступал приступ нервного срыва из-за природной ненависти к опозданиям. А здесь ещё и свисток -  мечта детства, попался с дефектом. При всём старании он издавал лишь слегка шипящий звук и не давал возможности хотя бы таким манером высказать своё отношение к происходящему, высвестить тяжесть из души.   
К восьми часам внизу у края трибун появился небрежно размалёванный клоун. Без микрофона, да ещё под свист и улюканье зрителей он был слышен, как барракуда, так же ритмично, без звука, раскрывающая свою страшную  хищную пасть. И только струйки воды из бровей показывали, что клоун тоже не был доволен всем происходящим.
«Какой жалкий шут!- подумал Иванов, прижимая раскалывающийся от мигрени левый висок, - Как бы поскорее умотать с этого странного балагана!»
«Владимир! Смотрите, какой смешной!» - Вильям весь сиял гордостью за происходящее. Веселье и восторг брызгали из его чёрных глаз. Губы повлажнели от радости.
«Что они за люди, эти кубинцы? - Владимир начал вытаскивать чёрные мысли из своей пасмурной души, - Умеют красиво защищать свою свободу. Серьёзно работают. А здесь хуже детей. Пускают слюни восхищения шутками затрапезного клоуна. Да ещё, наверное, вынужденно заполняющего паузы из-за каких-нибудь недоразумений.
«Вильям, - обратился он к другу, - Ты что-то слышишь, о чём он говорит? Может быть, рассказывает, почему карнавал задерживается почти уже на три часа?»
«Да ничего я не слышу. Он просто смешной. А карнавал начнётся вовремя. Просто вы не знаете наших обычаев. Во всей Латинской Америке неприличным считается опоздать в таких массовых мероприятиях меньше, чем на три часа. Стемнеет, и всё закрутится».
«А чего мы тогда так рано припёрлись?» - больная голова выдавала не совсем дипломатические резкости.
«Где бы мы тогда сидели, как вы думаете? Видите, сколько там народу за трибунами вдоль дороги. Наши народные власти не могут отказать желающим получить билет. Но таких оказывается значительно больше, чем мест. А потом, разве плохо посидеть с друзьями, послушать музыку, посмеяться? Мы строим социализм, много работаем и так мало отдыхаем».
Логика была железная, и пришлось продолжить ожидание. Тем более, что жена с сыном, вооружившись качественными свистками, уже вплелись в сводный оркестр трибун и, надувая щёки, неистово старались пересвистать друг друга. Их немножко выпученные от напряжения глаза тоже увлажнились, как у Вильяма, от единения с всеобщим ликованием. Владимиру оставалось смириться с судьбой и попытаться залить  воющую душу хотя бы равнодушием.
К счастью, страдать пришлось недолго. Вспыхнули юпитеры, воссоздав на земле, как на модели, кусочек млечного пути, размером с улицу Марти города Сантьяго. Резко смолкли радиоканонады, заставив ушные перепонки прогнуться в обратные стороны и стремиться выскочить из своих рамок. От удивления притихли зрители. Всё приготовилось к необычному. И оно началось!
Над асфальтовой полоской между трибунами, словно по морю, поплыл трёхпалубный пароход с трубой. Его незаметно тянул за собой наш сноровистый тракторишко «Беларусь». А за кораблём болтался прицеп с крошечной электроустановкой, благодаря которой он полыхал огнями, будто гигантский факел,   и громыхал во все стороны из радиорубки залпами неудержимого самбо.
Оглушённые и ослеплённые  бурлящим морем огня и музыки, Ивановы не сразу заметили, что все палубы фрегата стали подмостками многоярусной сцены, на которой почти раздетые девушки выворачивались буквально наизнанку в жгучем водовороте танца. На фоне чёрного неба тропиков медленно плывущий театр превратился в сказочный фейерверк, салют радостям и красоте жизни. А ещё порой казалось, что синхронно танцующие кубинки являются пропеллерами многочисленных моторов и сообща разгоняют к взлёту громадный искрящийся светом лайнер.
«Это - кароссы,- Вильям не забывал даже в экстазе свою благодатную роль толмача любых новых проявлений культуры или обычаев Родины, - Каждое крупное предприятие готовит тематическую повозку по роду своей деятельности или отражающую какое-нибудь событие из истории Кубы. А вон видите, вышли кампарсы  - танцующие группы, которые будут выражать ту же  тему в танцах. Как красиво, правда, Галя!»
Гид почувствовал, что Владимир отстал от восторженного состояния супруги и поэтому начал напрямую искать в ней поддержку высоким чувствам от всего происходящего. Действительно, глава семейства только что сумел под воздействием спасительного напора красоты забыться от нудной головной боли, но так уж прямо без перехода начать  ликовать тоже  было сложно. Да и в силу присущей национальному характеру русского человека инерции и медлительности он всегда переходил в новый режим настроения неторопливо, будто боясь потерять в прошлом что-то очень близкое и дорогое, пусть и не совсем приятное, а, может быть, и совершенно ненужное.
Между тем толпа танцующих, одетая в отдельных местах в лоскуты, напоминающие собой что-нибудь морское, чаще всего в обрывки старых рыбацких сетей, не на шутку распалялась, увлекая за собой давно готовые к порыву трибуны. Плясуны пытались показать тяжёлый труд рыбаков, лоббируя породившую их артель. Но уж больно сноровисто крутили своими покинутыми причалами убитые разлукой морячки. И мужички, не выдерживая их призыв пришвартоваться, нет-нет, да и бросали вытаскивать сети и поднимать якоря, пристраивались сзади к своим тоскующим подругам и начинали в резонанс и такт с ними повторять, по советским меркам, довольно непристойные телодвижения.
Вероятно, они проявляли заветные мечты моряков, давно покинувших родные семьи и кровати. Но всё  было так лихо и задористо, что  свистящая публика трибун всего через несколько тактов повскакала с мест и начала усердно копировать эротический танец покорителей морей и рыб.
А на площадь уже выползал следующий посланник далёких белорусских тракторостроителей, прицепив вместо плуга ещё более могучую каравеллу, теперь в подлинном её значении. На мачте сидел единственный мужчина на корабле и всё время орал по-испански: «Эль тьеро! Эль тьеро!», чтобы всем сразу стало ясно, что это Колумб открывает  Америку. Как утверждают историки, его вперёдсмотрящий закричал: «Земля!», увидев остров Сан-Сальвадор, входящий в группу Багамских. С этого возгласа и родился Новый Свет.
Тем временем историческая драма вовсю бушевала на импровизированной сцене. Небольшая группа конквистадоров теснила аборигенов - почти голых и безоруженных индейцев. Они что-то искали, требовали, а потом началась неистовая карусель смерти. Особенно жаль было прекрасных индианок, которых сначала цинично насиловали в танце братки Колумба, а потом убивали, и они с размаху натурально валились на шершавое покрытие мостовой.
Несмотря на кровавые, пусть и театральные события,  музыка не снижала высоту бушующей страсти. Трибуны не прекращали виртуально прелюбодействовать в ритмических танцевальных покачиваниях. Вильям, возбуждённый до красноты лица спектаклем, периодически выкрикивал: «Вы видите, как красиво! Как весело! У нас лучший карнавал в мире! Может быть, после бразильского».  И это было на самом деле здорово!
Ликование не знало границ, выплёскивалось через парапеты трибун, иногда прихватывая с собой загипнотизированных им жертв. Одиночные зрители периодически падали вниз, забыв о реальности. Тогда локально веселье переходило в глубокие вздохи и стоны сочувствия, причём произносимые в том же ритме танца, а когда становилось ясно, что всё обошлось благополучно, оно немедленно вновь возвращало свою мажорную тональность и ураганом догоняло ушедших вперёд по дороге праздничного безумия соседей.
Картины сменяли друг друга, становясь при этом всё масштабнее и ярче. Чаще начали появляться четырёхпалубные красавцы, которых огненные мулатки раскачивали своими мощными телами и бюстами не слабее, чем семибальный шторм. Казалось, вот-вот и каросса рухнет вместе со своим экипажем. Но от страха только сильнее замирало сердце, отключая механизмы сдерживания. И все страсти букетом колючих и прекрасных роз вылезали наружу.
Было очень жаль корчившихся под плетьми надсмотрщиков рабов, убирающих сахарный тростник. Впрочем, и работа мачетеро, или современных свободных рубщиков, выглядела несколько более весёлой, но не менее тяжёлой. Мало что изменилось в технике этого процесса с тех далёких времён. Не перестало нещадно печь тропическое солнце. Не вмешался в ручной труд прогресс со своими хитростями и заботой о людях. Совместный советско - кубинский сахароуборочный комбайн, созданный несколько лет назад на подмосковном заводе имени товарища Ухтомского, всё ещё проходил испытания на небольших для его масштабов и кривых деляночках кубинских  плантаций.
В один из очередных прогонов каросс с кампарсами все неожиданно затихли. И было от чего. На встречу с простым народом великодушно приехала на роскошном открытом кабриолете сама королева карнавала в сопровождении своих фрейлин-звёзд. Это уже было нечто. Зрители приветствовали её величество стоя и таким воплем радости, какого вряд ли удостаивалась её коллега из самых многовековых  коронованных династий. В воздух летело всё, что было в руках, в том числе и крошечные дети, которые таким образом начинали свою карнавальную жизнь. Жидкие, наспех выстроенные трибуны качались от неподдельного ликования королевских подданных. Казалось, ещё один порыв, и всё полетит вверх тормашками. Страх на время заглушал восторг, но тот вновь разрастался и взрывался салютом разноцветных эмоций, в том числе в виде совокупных раскачиваний и совместных прыжков. Начинали вновь ходить ходуном трибуны, и всё повторялось вновь. Конечно, описать  крутовертие и сочность происходящего простому смертному писателю сложно. Это смог бы сделать только такой великий мастер сухого гротеска, как Борис Акунин, однако он в то время ещё, к сожалению, не возник.
Лишь много заполночь заботливый Эфрен доложил о своём прибытии, помог дотащить глубоко спящего Юрика до машины, и чета Ивановых неохотно покинула разгорающийся костёр страстей, продолжая и в узком газике слегка покачиваться в такт слышимой за несколько километров от эпицентра событий музыки.
                ___ ,, ___

Уже спустя несколько часов неутомимый и точный, словно немец, Эфрен (ему бы организовывать начало праздничных мероприятий), абсолютно  не обращая внимания на бранные крики из окон не выспавшихся соседей, настойчивым сигналом клаксона приглашал Владимира начать трудовой день. Подталкиваемый женой, слабо воспринимая реальность, тот окатил себя холодной водой, схватил в зубы банан и поплёлся на трудовые подвиги. Дорожный сон под равномерное урчание мотора позволил немножко очухаться и явиться в кабинет во многом  понимающим, куда его привезли.
Хотя узнать свой обычно аккуратный и строгий офис он смог с трудом. Почти не оставив прогалин, на которые можно было бы наступить, вповалку, как погибшие на поле боя, пол закрыли своими мощными телами любители карнавальных утех. С помощью сменного персонала,  после вчерашних развлечений не так уж быстро врубающегося в суть, Иванов сумел понять, что так будет продолжаться всю карнавальную неделю, благодаря полученной энергетиками вольной на эти лихие дни.
Одна из семи бригад гуляет напропалую до полуночи, а затем подбирается автобусом недалеко от праздничных улиц и доставляется на предприятие. Этот же весёлый транспорт подхватывает заждавшихся в течение суток на рабочих местах таких же сменных специалистов и везёт в центр гулянья, где они остаются до конца праздников. Таким хитрым манером удаётся почти не пропустить целиком ни одной из семи карнавальных ночей. Как говорится: «Гулять, так по большому!» Хотя на электростанции они молят Бога не посылать аварий,  а в нормальном режиме просто отсыпаются на полную катушку.
Иногда Владимир ловил себя на мысли, что он завидует кубинским энергетикам, в которых власть видела не  повторяющих подвиг Христа и отдающих себя целиком народу, а нормальных людей, которым тоже требуется хорошо отдохнуть. Во время праздников на Родине для перестраховки высокие начальники всегда проявляли повышенную бдительность и требовали от всего руководящего персонала предприятий не только организовать дополнительные дежурные бригады, но и проводить бесполезно время на работе или в зоне досягаемости.
Сколько скандалов в советских семьях возникало в связи с этими непродуманными командами. Сколько измен и обмана происходило по всей стране, когда глава семьи в самые весёлые часы праздников вынужден был сидеть у себя в кабинете и ждать ударов судьбы. И, самое интересное, почти все верили, что это только так и должно быть, и даже не пытались что-нибудь изменить. Считалось, раз ты добровольно стал энергетиком - значит сознательно выбрал себе такую высокую и тяжёлую участь - служить людям, обеспечивать огнями их праздничное веселье и утешаться тем, что ты такой хороший, такой нужный всем и всему. А, может быть, это и на самом деле было прекрасно!
Кстати, здесь, на Кубе, Иванову пришлось вновь выполнять практически ту же самую роль ответственного дежурного, которой обременяли  в Союзе, по его пониманию, партийные функционеры и стоящие перед ними навытяжку разного уровня энергетические начальники. Отдыхающие на холодном мраморном полу после жарких битв бойцы, в том числе и начальники, твёрдо знали, что он вытрясет из них душу, но заставит подняться и работать в аварийных ситуациях. А работники смены находили у него ответы на возникающие проблемы, вместо лежащих в изнеможении инженерно - технических специалистов.
Был у Владимира и свой корыстный интерес в таком режиме работы. Он и прежде любил после обхода рабочих мест при спокойных делах усесться поудобней на кресле и начать, прикрывая ладошкой листок бумаги от излишне любопытных кубинцев, проводить расчёты размера своего здешнего  заработка за весь год работы. Выходило немало, причём почему-то с каждым разом всё больше и больше. Будущий богач проводил расчёты всяких его трат, конечно, в первую очередь, на машину. Потом аккуратно, чтобы не сглазить, он начинал подсчитывать, а что можно будет купить, если здорово повезёт, и его оставят ещё на год. Здесь уже вырисовывались блестящие двери вожделенной «Волги» и он даже потел слегка от такой сказочной перспективы.
Порой Иванов неожиданно ловил себя на этих дурацких мыслях: «Я становлюсь хуже пушкинского скупого рыцаря. Тот хоть балдел от реальных сокровищ в сундуках. А у меня вообще ничего нет кроме нескольких сотен сертификатных бумажек. А я уже начинаю заворачивать себя в них от реального мира и бредить мифическим богатством. Да и когда для меня деньги стали представлять духовное начало, а не просто грязные бумажки, к сожалению, необходимые для обмена продуктами труда между людьми. Ещё недавно я только так и воспринимал их. Откладывал на необходимую вещь в виде машины. А остальные транжирил, как хотел. А теперь почти молюсь. Сертификаты стали каким-то фетишем. Они скоро закроют мне настоящие прелести жизни».
Самовоспитание действовало. На какой-то период он не возвращался к глупым расчётам и, казалось, вообще терял интерес к деньгам. Но проходило время, поступали сообщения об изменении цен на сертификатных рынках, и волей - неволей появлялась причина пересчитать будущие богатства. А там страсть вновь требовала завершения, и приходилось с ущербом для физического, но с целью сохранения  психического  здоровья топтать её в зародыше.
Но сегодня у Владимира появилась ещё более мощная навязчивая идея, требующая поработать для себя. Перед карнавалом его пригласил на встречу Крейсарт и, как всегда, предельно вежливо попросил: «Мы с фамми дохоффарифалис федь о спартакиаде. Я прошу после карнаффала   сразу ей заняться. Подхотоффте полошение, пошалуйста». Этим сложным делом он и хотел заняться, пока разговорчивые кубинские друзья восстанавливали свои силы на мраморном полу.
Собственно, можно было совершенно не ломать голову. Ему передали готовый прошлогодний документ, и достаточно было в нём изменить несколько фамилий и дат и задание генсека было бы выполнено.  Но какие-то подспудные чувства, отчасти, как ему думалось, и это самое скупорыцарство не давали так просто завершить дело. Если у сводной команды в виде его самого, присовокупленного к строителям, всего восемь человек, а у строителей ЛЭП или Группы университета в коллективах по 30-40 участников,  то, естественно, они найдут достойных представителей, готовых выйграть все призы. Но это же несправедливо. И не в наградах, в конце концов, дело, а в том, что должны быть равны шансы всех соревнующихся. Владимир и в этом вопросе оставался верен наметившейся у него в душе главной идее существования человеческого сообщества – каждый его индивидуум должен иметь равные права для достойного существования и проявления своей сути.  Ещё ему очень хотелось вовлечь как можно больше соотечественников в ряды соревнующихся.
Логика была железная, и решение не заставило себя ждать. Ну, конечно же. Надо  поставить главным показателем массовость, участие в спартакиаде как можно больше народу. Ведь на это нас и нацеливают принципы организации спорта в СССР. Владимир решительно записал первым пунктом в подведении итогов по всем видам соревнований процент выходящих на старт от состава групп, в том числе, с учётом жён.
Вообще, подумал организатор  спортивного движения, надо расшевелить женскую половину колонии. Она от безделия только носится по магазинам и сплетничает. Пусть побегают на стадионе. Так родился второй пункт оценки выступления команды: за каждую участвующую в соревновании женщину присуждались дополнительные балы. Безусловно, лучший пловец, бегун или стрелок будет отмечен, как чемпион. Но в командном зачёте по всем видам спорта  победные очки получат и те, кто сумеет обеспечить как можно больше участников, и особенно, участниц. Причём эти призы должны быть более ценными, чем индивидуальные. И это справедливо, по совести.
Закончив сочинять бумагу, Иванов, сияя от удовольствия быть таким умным, отложил её в сторону, но как только сам отвлекся от навязчивых мыслей, тут же сообразил, что он натворил. Положение надо подписать у представителей всех групп, а кто пойдёт на такую глупость, на добровольный отказ от победы. Всем сразу станет ясно, что в этом случае побеждает крошечная команда. За такое жульничество и по шее можно схлопотать. А то глядишь, и поедешь за обман в Союз с соответствующими характеристиками. Вот тогда и будут тебе и призы, и сертификаты, и пиво холодное.
Владимир схватил прошлогодний вариант бумаги, начал суетливо править в нём устаревшие данные, но  вдруг в голову ему въехала та самая национальная задоринка, супротивчик, которые очень часто пытаються не позволить душе русского человека не только стать рабом своих внутренних доводов, но и даже дотянуть до уровня слуги золотого тельца.
«Да и чёрт с ними, с деньгами, угрозами! Ну и пусть отсылают, не на каторгу же! Надоело перед всеми ходить на задних лапках. Хоть в чём-то надо быть собой. Как написал, так пусть и будет. Теперь надо подумать, как это протащить через представителей команд. Лучше всего это сделать во время кино. Всем будет не до моей писанины. Да и вообще, советские люди доверчивы, как молодые телята, меньше всего думают о подвохах, тем более здесь, за границей. Впридачу есть у них ещё и какая-то трепетность перед бумагами: особенно и читать-то не будут, а подпишут не глядя», - и он первым подписал своё лукавое творение.
Действительность полностью оправдала его шаловливые надежды. Грозному телохранителю консула Топтыгину, по совместительству капитану сборной команды дипломатов, геологов и сахарников, а также киномеханику, Иванов просунул бумагу с ручкой прямо в кинобудку.
«Давай  после фильма»,- Игорь перекручивал плёнку и не хотел отрываться от налаженного процесса.
«Да Крейсарт торопит. Ты знаешь его упрямство. А я ему должен сказать, что ты не мог найти пять минут посмотреть этот бюрократический  документ? Он же меня живым сожрёт. Но потом и до тебя доберётся».
«Ты прав. Давай свой талмуд. Кому это всё нужно. И без него можно сейчас сказать, кто победит», - первая сторонняя подпись  уверенно украсила ивановский поход к равенству.
В качестве второй жертвы он избрал линейщиков. Заместитель Крейсарта по всем делам группы, в том числе и по спорту, Вася Федин был краток: «Надо?»
«Надо, Федя! Всё это формальности для твоего начальника. Он меня загонял с этой спартакиадой, будь она неладна».
«Раз он - значит надо», - и Вася размашисто начеркал свою скромную фамилию, запечатлевшую на века, что кто-то из его далёких предков был сыном Фёдора.
Теперь с тремя подписями можно было начать штурм и самого занудного и осторожного человека в колонии - руководителя группы преподавателей Университета Горизонтова.  Владимир был интуитивно уверен, что тот просто так никогда в жизни ничего не подписывал, тем более за границей. И действительно, сидя боком к экрану, солидный учёный начал в отблеске фильма изучать его творение: «Значит, виды состязания остаются прошлогодними», - сделал он вывод после чтения первой странички, которую Иванов предупредительно оставил без изменения.
«Да там и дальше почти всё, как было. Я человек новый, поэтому думаю, что до меня кто-то лучше всё это придумал», - начинающий авантюрист старался быть полностью равнодушным к происходящему, небрежно смотрел на экран, хотя всё внутри трепетало перед скорым провалом.
Неожиданно ему пришло в голову сделать ещё один спасительный ход. Глядя на экран, Владимир неудовлетворённо процедил: «С этой бумагой всё в фильме прозевал. Не пойму, зачем она снова с ним встречается? Мало ей было унижения?»
Привыкший всю жизнь кого - нибудь учить, Горизонтов и здесь не сумел удержаться, чтобы не пролить свет истины на  происходящее. Быстро поставив свою подпись, он  начал пояснять собеседнику  идейный смысл сюжета и способность автора глубоко запрятать его под слой шелухи, чтобы он был особенно неожиданным для тех, кто не умеет заранее прочитать между строчек.
Владимир благодарно качал головой, несмотря на явный намёк учителя на его ограниченную фантазию. А про себя он  торжествующе шептал: «Сам-то ты хорош! Даже открытый текст не смог одолеть! Тоже мне доктор!» Он первый раз пошёл на продуманный обман не одного какого - нибудь неприятного или вредного человека, вставшего на пути, а целых коллективов. Это оказалось  так просто, что даже трудно было поверить. Неужели и в большой политике, там, наверху, так легко обтяпываются делишки?
Опыт был бесценным и, вернувшись домой, он первым делом выпил стакан рома за свои новые наклонности, оказавшиеся сродни виртуозности знаменитого мошенника Остапа. Собственно, он совсем не претендовал на  лавры великого комбинатора. Считал, что его открытая попытка принести  таким несложным манером победу своей малочисленной команде будет разоблачена, и всё - таки готов был до конца отстаивать идеи массовости советского спорта. Но что бы так легко добиться такого результата, он даже подумать не мог.
Следующий стакан сделал своё обычное дело, когда предыдущие плюсы становятся главными недостатками. «И что я, дурак, наделал. Ведь отвечать придётся и как жулику, и как коммунисту. Завтра поеду к Крейсарту и во всём признаюсь».
Довольный правильно принятым решением, он осушил положенную в этом деле третью долю, мудрейшую и, не успев еще, как положено, закусить, почувствовал прилив новых, ещё более верных мыслей. «Ну, ты даёшь, Иванов! Там только и ждут твою явку с повинной. Вот за эту дурость и трусость тебе и влепят по первое число.  Что ты плохого сделал? Решил вовлечь в соревнование как можно больше засидевшихся без дела советских дам. Это же замечательно. А то, что эти профаны подписали бумагу не глядя, так пусть они идут и каются. Ведь люди-то ответственные. Так что тебя ждёт вовсе не дальняя дорога, а награды и резкий рост авторитета. Можешь начинать гордиться».
                ___ ,, ___
               
Карнавал для семьи Ивановых закончился с его открытием. Почему-то они посчитали, что увидели его главную часть, и всё остальное не заслуживает внимания. Тем более, что в жизни в эти дни произошло некоторое разнообразие.
В колонии появился новый руководитель группы строителей, широкоплечий статный красавец Вячеслав Анин. Он сразу же нашёл Крейсарта и сообщил, что торгпред устно поручил ему возглавить по линии ГКЭС все группы советских специалистов, расквартированные в провинции Ориенте. При этом он так начальственно улыбался, что даже прожжённый в битвах за звание вожака комиссар, чувствовавший себя уже третий год полновластным хозяином в колонии, не стал уточнять детали странного назначения. Он пожал громадную руку нового начальника и только улыбчиво пропел: «Рад, рад. Будем работат фместе. Я дафно шдал такой помоши, штобы немношко осфободиться от хозяйстфенных дел. А теперь дафайте я постафлю фас на учёт в сфоей партийной фотчине. Как гофорится: «Кашдому сфоё».
Появилось и нечто новое на производстве. Рано утром, в один из карнавальных дней, в ремонтную офисину, где находилось рабочее место Иванова, буквально вкатился гигантский ком мяса, почти округлого очертания и, как потом оказалось, весом в полтора центнера. Он радостно бросился навстречу земляку, и Владимиру пришлось отчаянно закричать, чтобы эта гора походя не наехала на спящих мертвецким сном гуляк. В то же время, вопреки  признанному факту о том, что садизм никогда не был присущ большинству истинно русских фамилий, тем более такой сверхнациональной, как Иванов, в его голове неожиданно  промелькнула шальная мысль: было бы интересно посмотреть, сколько вёдер пива вылилось бы на пол под прессом советского Гаргантюа.
Владимир только раз в жизни видел что-то подобное, да и то по телевизору. Американский супертяжеловес Пауль Андерсен безуспешно пытался подавить своей массой нашего стройного, как Геракл, прославленного штангиста Аркадия Воробьёва. А наяву всё казалось ещё более страшным и уродливым, несмотря на то, что о прибытии на три недели ему в помощь большого, в буквальном смысле слова, человека, ремонтника из Ростова Куриненко, его предупреждал по телефону Ларичев.  Едва сдерживая парализующую силу охватившего обруча противоречивых ощущений, Владимир почти выдавил из себя вежливость: «Рад вас приветствовать в колыбели кубинской революции, Анатолий Иванович. Проходите, только не подавите моих коллег. Они сегодня умаялись, но очень хорошие ребята».
Ростовчанин не был столь дипломатично вежлив: «Распустил ты, я смотрю, своих мужиков. Гонять их надо с утра до вечера. А они у тебя дрыхнут, как свиньи в грязи. Что это вообще за ночлежка? После аварии, что  ли?»
Владимир по натуре своей не очень умел держать удар наглости, тем более от лица, расположенного, по его мнению, географически ближе к начальству. Поэтому оправдывающимся тоном он начал рассказывать гостю о карнавальных делах и принятых по этому поводу государственных решениях. Тот всё равно остался недовольным, что демонстрировал сложенной в адекватную гримасу нижней губой. Так он и ходил по станции, знакомясь с оборудованием, хотя Иванов быстро привык к его тоскливой мине на лице, и, уже не замечая её, прятался за своего попутчика от солнца, словно в тень многоэтажного дома.
Анатолий Иванович, надо сказать, искренне восхитился, когда увидел всякие хитрые ремонтные приспособления, сконструированные мастером на все руки и другие органы тела Сёмкиным. «Надо же! Вот умелец! У нас в Союзе мало где найдешь подобное». А когда Владимир рассказал ему ещё и о близняшках, он вообще почти прослезился: «Вот уж память о себе добрую оставил! Таких надо как рекламу нашему строю и народу во все страны посылать. Это посильнее Левши будет.  Не только создал чудеса техники, но и обслуживающий её персонал. Молодец!»
Его нижняя губа растянулась в улыбающуюся добрятину и вместе с мокрыми от слёз гордости глазами он напомнил Иванову где-то прочитанную мысль о бесконечной  сентиментальности таких больших людей, об их  детской наивности и плаксивости. А после посещения столовой, где Куриненко почти проглотил два обеда, разговор стал и вообще простой и сердечный.
«Ты знаешь,- рассказывал человек-гора, увидя сидевшего на пальме попугая, - Нам подарили похожего три месяца назад в Гаване. Он такой потешный, нежный. Сядет к жене на голову и аккуратно перебирает ей волосики. А меня он почему-то не возлюбил. Старается вообще не обращать внимание. Но иногда вдруг взлетит на плечо и строго так начинает кричать: «Куриненко, Куриненко». Как супруга, когда ругается. Просто обхохочешься».
Анатолий Иванович так смешно, с учётом  своего профиля и силуэта изображал сердитую птицу, а потом сам так азартно смеялся, что снял последние натяжки во  взаимоотношениях. В офис они вернулись почти старинными друзьями.
За время их отсутствия жизнь медленно вернулась в карнавальных гуляк,  промотавших всё на свете: и энергию, и чувства, и ощущение времени. Ещё не полностью осознавая материальный базис жизни, они обменивались информацией, чтобы скорее окунуться в реальность. Радостно поприветствовав приезжего почти хоровым речитативным произнесением   выражения: «Ке груэсо!», что на испанском тонком языке означало: «Вот так туша!», или точнее: «Какой грузный и большой!», они, с присущей кубинцам манере мало чему удивляться в жизни, продолжили свои междусобойчики по теме вчерашнего праздника.
Считавшийся самым упитанным среди персонала «Ренте», но значительно уступающий нашему советскому толстяку, Фреди что-то упорно повторял отказывающемуся верить его словам Раулю. Вероятно обиженный недостаточным вниманием к своей персоне, Анатолий Иванович сам стал пытаться войти в их жаркую беседу и даже попросил Владимира: «Слышь. Мне сказали, что ты уже почти говоришь на ихнем. О чём это они так яростно гутарят? Может быть, что-то случилось на предприятии?»
Иванов локаторами направил уши в центр разговора и бойко перевёл: «Да рассказывает, что вчера он всю ночь одну негритянку мамарил. А что такое это «мамарил», я не знаю. Обнимал, прижимал, уговаривал, или ещё что-то. Сейчас посмотрю в словаре». Пока он теребил своего постоянного помощника, Куриненко делал всякие недвусмысленные и не встречающиеся в нормативной лексике переводы.
На этом занятии их застал всегда появляющийся там, где нужно, Вильям. Познакомившись с приезжим, он участливо обратился к Владимиру: «Вам помочь?» А узнав причину затруднений неопытного переводчика, кубинец весело захохотал: «Это старое испанское слово, которое вряд ли есть в обычном современном словаре. Раньше оно обозначало «сосать сиську», но со временем немного изменило свой смысл. Теперь оно обозначает действие не ребёнка, а мужчины, которое он производит тоже по отношению к женщине, но совсем в другом месте. Кубинцы очень любят таким образом доставлять радость своим возлюбленным».
Анатолий Иванович был явно недоволен. Нахохлив брови и сжав губы, как при пародировании сердитого попугая, он процедил: «Больные вы что ли,  кубинцы? Жили недалеко от Ростова в Древней Греции любительницы подобных развлечений, но это были бабы. У наиболее искусных из них даже специальное звание было: «феллатриса». Самая известная среди лизал была, по легендам, Клеопатра, которая в течение дня доставляла глубокое удовольствие пальчиками, язычком и губами больше, чем ста мужчинам. Но не мужское это дело. Меня от одной мысли тошнит. Просто ваши мужики хилые. Приведите ваших женщин ко мне. Они без всяких там мамаров визжать от удовольствия будут. Вот в чём дело».
Вильям покачал головой и недоверчиво посмотрел на толстяка: «Вы не знаете, как это прекрасно, Куриненко. Многие советские специалисты  считали вначале так же, как и вы. А потом знакомились с нашими женщинами, с их приёмами любви и наслаждения,  и меняли своё мнение, признавались: «Муй савросо!», что значит, по-вашему, «Очень вкусно!». Так что давайте мы познакомим вас с кубинскими мучачами и посмотрим потом, кто кого и в какую веру обратит. Согласны?»
                ___,,___       

Следующая послекарнавальная неделя прошла живо и интересно благодаря активному участию в ней энергичного Анатолия Ивановича. Он оказался головастым и своеобразным по многим вопросам, что всегда приносит радость общения для желающих что-то узнать новое в жизни. В этом смысле кубинцы  были идеальными собеседниками. Их просто раздирало природное любопытство, что позволяло очень быстро познавать сложности современного мира, от которого их загораживали долгое время своей мощной фигурой янки.
Куриненко охватывало неподдельное детское ликование от своей востребованности. Он буквально забегал к соотечественнику на минутку и на ходу изливал свой восторг: «Какие умные ребята! Рвут прямо с подмётками. Мы уже третье приспособление с ними изготавливаем для ремонта генератора, а им всё мало. Ну, молодцы! Жаль, что с бабами у них не всё получается. Ничего. И этому научим».
Ростовчанин оказался горазд и на другие выдумки. В один из дней он неожиданно спросил Иванова: «А что это за громадная бутылка нависла над Сантьяго?»
«Да это резервные ёмкости пивного завода.  Пиво здесь чудесное! Правда, на заводе мы до сих пор не побывали. Но это дело наживное».
«Вот и давай его сегодня наживём. Посмотрим, как это чудо варится. Такой опыт надо перенимать».
После работы, наскоро переодевшись и уговорив Галину прогулять занятия в школе испанского языка, исследователи нового приказали удивлённому Эфрену везти их к самому популярному в городе заводу. Перед входом Владимир в нерешительности занервничал: «Да не пустят нас туда. Ещё и в полицию сдадут, как иностранцев, зашедших не в свой огород».
Действительно, их троица большей своей частью очень напоминала трёх жуликов из популярного на Кубе фильма Гайдая. Сам Иванов вполне мог сойти за вечно сомневающегося и всего опасающегося героя Вицина. Куриненко значительно превосходил по массе, но был по колориту и типу очень близок Бывалому. И только яркая красавица Галина контрастировала полностью по знаку с уголовной внешностью Никулина. Но как раз этим трио выглядело ещё подозрительнее на фоне своих кинопрототипов.
«Может не пойдём, а? - Владимир словно специально репетировал роль Труса, - Прогонят, да ещё в консульство сообщат, что рвались на пивной завод. Поехали к нам домой. У нас тоже есть пара бутылок пива. Посидим, поболтаем».
«Да не пиво мне нужно. Я хочу их технологию посмотреть, порядок, чистоту. А за нормальные отношения я отвечаю. Только правильно меня переводите», - и Куриненко, решительно открыв двери, втиснулся в узкую щель между пропускным турникетом и стеной. Вахтёр был начеку, и железная скоба, выскочив откуда-то из стены, схватила Анатолия Ивановича за его необъятные брюки и  прижала к вращающемуся железному стражу, словно мышеловка. Вероятно, всю охранную конструкцию проектировали под другие стандартные  габариты человека, и она, выйдя из расчётных параметров, схватила богатыря за какие-то жизненноважные органы. Куриненко взвизгнул, потом застонал в тональности последнего вздоха и рухнул на пол, оставив на турникете большую часть невообразимых по размерам для среднестатистического человека штанов. Их было так много, что оставшиеся фрагменты, вместе со сползающим исподним бельём обхватили его ноги, будто стропы парашюта у неудачливого десантника, и в таком стреноженном виде он энергично пополз подальше от зловещего механизма.
Картина была та ещё!
С одной стороны стоячего полицейского по полу величественно продвигался громадный зад, оголяющийся с каждым движением, оставляя на железяке лохмотья от бывшего джентльменского прикрытия личного мужского достоинства. Мало того.          Этот железный барбос в своём охранном рвении отхватил кусок излишнего тела, в результате чего за ползущей тушей тянулся тонкий кровавый след. Увидев кровь, Галина, повинуясь благородному материнскому  инстинкту спасать сынов человеческих, начала рваться через одетого в куриненковские брюки турникет и кричать: «Он ранен! Он ранен! Он истекает кровью!» Почуяв по её крикам, что дело плохо,  Владимир попытался рвануть на улицу, призывая о помощи, но не поняв, что дверь открывается внутрь, начал колотить её ногами. Вахтёр, впервые вынужденный применять полученные несколько лет назад инструкции по защите народного добра при нападении врага, нажал сразу на все кнопки сигнала тревоги, и очумело непрерывно дул в свой пронзительный свисток.
На территории предприятия волчицей ревела аварийная сигнализация. Очень скоро и со стороны улицы заорали милицейские сирены. Полиция ринулась в проходную, вытаскивая на ходу заржавевшие от долгого бездействия револьверы. Они резко открыли внутрь дверь, нанеся чувствительный удар вырывающемуся безуспешно наружу Владимиру. « Опять эти дурацкие кубинские двери», - успело проскочить у него в голове, прежде чем он провалился в беспамятство.
А со стороны завода неслась толпа вооружённого топорами и кольями народа, готового дать решительный отпор контрреволюционерам. Две противонаправленные волны народного ополчения какое-то время слегка мутузили друг друга, топча валяющихся на полу советских друзей и хватая в плен единственное инородное среди них тело Галины. Слава Богу, что не встречая сопротивления и испытывая трудности удерживаться на ногах, попадая случайно в толпе на занявший большую площадь голый скользкий зад Анатолия Ивановича и валявшегося около выхода Иванова, защитники  довольно быстро сориентировались в боевой обстановке и их начальники прокричали отбой тревоги.
Победители попытались поднять поверженного гиганта, предварительно подставив под него стул, но тот мгновенно подломил свои ножки, не выдержав нерасчётной нагрузки. Теперь многострадальный ростовчанин уселся с размаху на пол, широко раздвинув ноги и представив на обозрение весь свой мужской арсенал. Примчавшаяся согласно боевому расчёту вместе с передовым отрядом медсестра в виде весёлой красавицы - мулатки, бдительно усмотрела кровоточащую царапину на мошонке шпиона и начала без промедления обрабатывать её зелёнкой. Перед наложением повязки она не сумела устоять перед напором главной черты национального характера кубинок - озорного юмора, и, положив разукрашенные прелести на ладошки,  с деланным удивлением пропела: «Как авокадо?».
Бойцы зашлись хохотом. От его артиллерийских раскатов очухался и Иванов, проклиная себя за всегдашнюю уступчивость и несопротивление легкомысленным людям. Одна из подвернувшихся кубинок стыдливо сорвала с железяк обрывки одежды, в которые действительно прежде можно было упрятать целое облако, и накинула их на раненую вражескую конечность
Нашёлся парень, который уловил несколько русских крепких выражений, промелькнувших в воздухе, и взялся быть  переводчиком. Он начал свою работу с разъяснения, почему гениталии Анатолия Ивановича так неожиданно сравнили с фруктом: «Видите ли, на языке древних ацтеков, которые обитали недалеко от нас, так и называли яички по их внешнему сходству. Кстати, потом оказалось, что авокадо содержит очень много витаминов, в том числе способствующих повышению потенции. Я читал, что их возили в большом количестве стареющим монархам для продления подлинной жизни. А ещё я знаю, что пасту из этих фруктов в тюбиках давали в полёты космонавтам».
Не мог, как всегда, удержаться и не продемонстрировать глубокие знания в главном направлении человеческой жизни и Куриненко, несмотря на своё состояние глубокой прострации: «По латыни эти штуки называются «тестис», что означает свидетель. Но это не потому, что они являются вынужденными наблюдателями любовных похождений детородного органа. Просто в Древнем Риме, который располагался недалеко от моего родного города Ростова, существовал обычай приносить клятву, приложив руку к яичкам. Это свидетельствовало, что мужчина говорит правду».
После неожиданного обмена информацией на сугубо деликатную тему  пошли необходимые следственные процедуры  разборки террористического акта. Допрос вёл сам директор предприятия: «Вы зачем прорывались на завод? С какими целями? У вас было какое - нибудь задание?» - подозрительность, продиктованная близким территориальным расположением оплота империализма, пронизывала каждое его слово. Однако расколоть представителя великой столицы жулья  Ростова- папы было не так-то просто. Успевший прочно вернуться в бескрайние телесные просторы его рассудок спокойной логикой парировал бестактный вопрос: «Мы увидели бутылку над вашими зданиями и подумали, что это приёмный пункт посуды. Решили узнать расценки. Вот и зашли в проходную».
Окружающие преступников пожимали плечами, недоумённо переглядывались, просили переводчика уточнить ответ, но врубиться, как говорят теперь юные демократы, в его смысл так и не смогли. И действительно. Только в одной стране мира – СССР - сдача опорожнённой тары являлась доходным бизнесом. Многие ещё помнят, как на крупных стадионах, когда зрители  по окончанию матча покидали трибуны, появлялись бизнесмены с мешками и очень быстро набивали их пустыми бутылками. В то время наш народ был крайне интеллигентный и приученный военным временем к дисциплине. Поэтому, по сравнению с сегодняшним днём, ему никто не мешал хорошо отдохнуть после трудового дня: принести с собой на футбол и не спеша распить с друзьями напитки любой крепости. Знали, что всё будет в высшей степени культурно. А оставленный ими реквизит быстро приберут те, кто повышал на этом промысле своё благосостояние. Наш знаменитый певец Леонид Утёсов даже любил пошутить по этому поводу, рассуждая о своём заработке: «Да на жизнь хватает. Я немножко получаю и зять на несколько тысяч рублей бутылки сдаёт». У кубинцев же посуда ценилась очень высоко, так как мощность по её производству была, как и всё в забытой Богом и забитой янками стране, крайне слабенькой. Поэтому у них существовал строжайший порядок: при первой покупке бутылка торжественно вручалась тебе в виде дара, а потом любой товар, будь то пиво, ром или молоко для младенца,  выдавался только в обмен на опорожнённую тару.
«Но что тут сложного? - недоумевал главный подозреваемый, - У вас на заводе можно сдать пустые бутылки?»
Это уже было похоже на закодированный условный сигнал, или пароль. Тень шпиономании захватила большую часть лица руководителя. Он решился на вопрос в лоб: «На каком транспорте, господа, вы заброшены из США в нашу страну?»
«Да не из Америки мы, а из ЭС-ЭС-ЭС-ЭР!» - гордо по слогам почти пропел Куриненко. А привёз нас сюда шофёр Эфрен с электростанции «Ренте», где работает наш специалист Иванов», - и он предательски указал в сторону своего подельника, успевшего незаметно устроиться за спинами кубинцев, ведущих дознание. Владимира вытолкнули вперёд к сидящему на полу главарю, начали выпытывать детали о сослуживцах по электростанции, быстро связались с ними по телефону, и всё постепенно стало ясно, как, по рассказам пропагандистов становилось в жизни на Родине после решения очередного исторического съезда родной партии. Инцидент был полностью исчерпан.
Улыбка начала медленно наползать на облик толпы. Кто-то уже поперхнулся в кулак, давя набежавший приступ хохота. Заботливые руки друзей подняли с громадным трудом с бетонного пола посиневшее от холода и размякшее тело главаря. Почти окоченевший в тропиках, он дрожал в коленках и безуспешно пытался прикрыть хоть что-то полами рубашки. По заданию директора проворный мужичок куда-то шмыгнул и вскоре вернулся с невероятных размеров мешком. В нём быстро прорезали дыры для головы и рук и коллективно напялили на Тело.
Затем руководитель и профсоюзный босс начали наперебой извиняющимся тоном предлагать попробовать их продукцию, пока работницы что-нибудь придумают с ремонтом одежды. Виновники шума смущённо отказывались, говоря, что почти не пьют пиво, но, в конце концов, уступили и поплелись за хозяевами в зал дегустации. Первые бутылки прошли медленно, пились жеманно, словно с трудом оказываемая любезность. Но потом всё пошло со скоростью экспресса. На четвёртой или пятой бутылке Анатолий Иванович что-то вспомнил и попросил притащить его потерянную в проходной авоську. В ней оказался завёрнутым в бумаге знаменитый ростовский рыбец, которого он, видно, по рассеянности захватил, идя поинтересоваться насчёт сдачи посуды. Кстати, об этой процедуре нет-нет, да и спрашивал подвыпивший хозяин, всё стараясь уловить её тайный глубокий смысл.
Вечер кончился прекрасно. Спели хором несколько песен своих народов. Выпили не один бокал пива за укрепление советско - кубинской дружбу. А потом долго обнимались, пытаясь расстаться, то есть расцепиться, но  остаться стоять на ногах.
                ___,,___
 
В ближайшее воскресенье троица выехала на пляж залечивать полученные в пивном бою раны, особенно травмированную нервную систему. Морская вода лучше любого врача зализывает болячки, снимает болевые ощущения в суставах и мышцах, успокаивает растревоженные души, а это уже надёжный залог оздоровления всего измотанного в современных гонках за успехом организма.
Море в районе второй барки, или парохода, затопленного в начале века в период борьбы с испанцами за независимость, встретило сплочённое трио необычайным спокойствием и ласками. Вода была настолько неподвижной и прозрачной, что казалась застывшим стеклом. Невольно боязно было опускать в неё ноги, чтобы не разбить что-то подобное стенке аквариума и не порезать об осколки ноги.
Действительно, через водяную толщу можно было наблюдать за жизнью подводного мира, словно в знаменитом Гаванском океанариуме. Тут и там по дну сновали проворные рыбки в поисках пропитания. Медленно шевелил усами из-под камня здоровенный лангуст. Из глубокой норки злобно выставлялась на показ хищная мордочка мурены. А в одной тихой протоке краб пытался разобраться с неизвестно как сюда попавшим трупиком крошечного поросенка.
В этом суетливом сожительстве, где у каждого его члена была единственная мысль поесть что-нибудь и при этом не быть съеденным самому, только представители великой страны социализма вели себя спокойно и степенно. Тихим голосом, чтобы не нарушить природной заповедной тишины, они рассказывали всякие весёлые истории из той далёкой жизни, нехотя поигрывали в карты и довольно часто прерывались на водные процедуры, чтобы оставить в море ощущаемые физически сгустки тепла на коже.
Тематика их беседы тоже крутилось около кулинарной книги, может быть под влиянием действий своих  младших собратьев из подводного мира, а вероятнее всего в связи с приближением часа обеда. Высший животный инстинкт выживания давал о себе знать и среди самых сознательных существ на земле - неукротимых строителей коммунистического общества.
«Зимой я летала в командировку на наш объект в знаменитый казахский город Джезказган. Тот самый, где приводили себя в порядок многие космонавты после приземления. Местные руководители завода придумали в благодарность за успешное решение всяких проектных вопросов подарить мне тушу сайгака, их дикой козы. Говорят: «Попробуешь - пальчики оближешь».  Охота на них была ограничена, и для вывоза мяса требовалось специальное разрешение. Мои благодетели оформили всё, как надо. Привезли прямо перед отлётом на аэродром мешок весом в двенадцать килограммов, сунули его в наш маленький самолёт, пожелали счастливого пути и умчались по домам, благо было уже заполночь. Я с гордостью продемонстрировала стюардессе паспорт на козу, а потом куда-то сунула или может и вообще выбросила эту бумажку, посчитав, что она уже отработанная, и, поудобнее устроившись у окошка, начала прикидывать, какие блюда приготовлю на приближающийся день рождения из этой прелести.
Всё оказалось гораздо прозаичнее. В Акмолинске, где мы должны были сменить своего воздушного извозчика на лайнер, завьюжило и для приёма Ту-104 требовалось расчистить лётное поле. Нас прогнали из уютного самолётика и предложили подождать в светящемся вдалеке ангаре, изображающим из себя аэровокзал. Пришлось волочить подарок по снегу. Вероятно, он уже немного оттаял в полёте, и на снегу оставалась узкая кровавая полоска. Мне было не до неё, но бдительное око сумело не только заметить, но и донести куда надо о подозрительных следах, и перед входом меня поджидали люди, обличённые формой и властью.
Быстро обыскав на предмет наличия оружия, милиционеры поволокли теперь уже нас вместе с козой в свои апартаменты, где устроили настоящий допрос по всем правилам следственного искусства, как я себе его представляла по криминальной литературе.
«Что у вас в мешке? Только не рассказываете нам, что вы везёте кусок свинины на день рождения. Мы почти всё знаем. Нам только надо услышать от вас честное признание, кому вы должны передать этот страшный груз».
Я насторожилась от последних слов, посмотрела подозрительно на мешок, валяющийся посреди кабинета, но первый привод в милицию ещё не сделал из столичной красотки осторожного рецидивиста: «Как у вас всё известно! Прямо, как в кино! Я действительно везу это на день рождения, но только не поросёнка, а сайгака. Кстати, вручённого мне начальством металлургического комбината за хорошую работу».
Другой страж порядка, по виду более старший и по-казахастей, и потому смешно искажающий слова, не сдержал своего гнева: « Медам! Давольно хватет валят дюрочку. В Джизьказане зарэзалы мужика. Из крававый отместка. Ми нэ могим найты его галава. Навэрна эво вэзут показат, что жэртв кырдык и нэт мужик. Што в вашем мешок? Голова?»
Я аж подскочила на стуле. Смотрю на мешок и думаю: «А что в нём на самом деле? Может его где-нибудь подменили и что тогда?» Начала судорожно искать бумагу, которую мне передали на козу. А им тараторю: «Да у меня разрешение на отстрел есть, и справка на это дело. Сейчас покажу».
«Слыш, кто тэбэ убыват разрэшыл, а? Вот ты нам  назовы. Лучшэ будыт. А на голова справка нэ надо. Мы сам заклучену сдэлаэм, - он приказал охраннику, - Дэвушк давай в кэпэзэ, а голова вэзи в болниц на эксыпырытыз, понымаш».
Затолкали меня в камеру, закрыли решётчатую дверь, и началась та самая жизнь в клеточку. Хорошо, что через пару часов я услышала, как вернулся посыльный и обиженно начал доклад начальнику: «Меня выставил главврач. Посмотрел, что там в мешке и говорит: «Пьяный у тебя начальник, что ли? Зачем он козу на экспертизу прислал? А ты утверждаешь, что это у мужика голову отрезали. Какое я должен заключение дать? Сейчас напишу: «У старшего следователя Усманова вместо человеческой головы козья». Куда он потом с такой справкой на работу сможет устроиться? Вот пьянь. Даже на работе не просыхают»
«Хватыт, разболтался, понымаш. Так с тобой и в алкоголык запышут. Сдэлай так, чтобы я этот баб с казой болшэ нэ выдэл. И быстро».
Меня подхватили под белые рученьки, отвезли прямо к самолёту и уже через сутки мы пробовали дома великолепную сайгачину, которая, к сожалению, имеет один странный недостаток: она прямо на лету стынет».
«Ну и дела, - Куриненко находился под впечатлением рассказа, - Так за хорошую работу и в кутузку надолго загреметь можно. У нас перед отъездом на профкоме тоже рассматривали  весёленькое дело, связанное с кулинарией. Только мы решали вопрос о депремировании наших двух работников по итогам года в связи с поступившей на них жалобой.
Эти хлопцы были в командировке на нашем объекте больше двух месяцев. Вдали от семей порастратились. Денег ни на что не осталось, а выпить хочется. Тем более две девицы подвернулись, не прочь попраздновать. Они и договорились: приносите водку, а мы закуску обеспечим.
В назначенный день в гостинице на столе аж парило здоровое блюдо, доверху наполненное кусищами мяса. Под водку оно пошло бегом, как машины на конвейере у Форда. Люди молодые. Веселье в разгаре. Чего-то всегда не хватает. Водка есть, а еда кончилась. Девки пристали: хотим ещё мяса. Мужики долго ломались, но водка и желание дам взяли верх. Один из работяг полез под кровать и вытащил оттуда тоже мешок, в котором оказалась половина не очищенной даже от шкуры тушки собачки, с головой и болтающимися ушками.
            «Извините, вот всё, что осталось. Сейчас почищем, как это, почистим».
           «Так мы что, собаку съели?»
«Да вы знаете, как они в Корее ценятся. Главная закуска. Мы давно после заграницы - ничего другого в рот не берём».
Наконец волосатая реальность вытеснила из загулявших девичьих душ сказку бала. Одна тут же грохнулась в обморок, а другая заголосила на все этажи: «Сволочи, подонки! Мы к ним со всей, а они. Чтоб вам век этой падалью питаться. Мы это так не оставим!»
И посчитавшие себя обесчещенными, дамы сдержали свои угрозы. Вскоре к нам на предприятие прилетела их весточка с приветом, в которой они кратко рассказали о своих больших успехах в составе бригады коммунистического труда на ткацкой фабрике, а потом поведали об этой печальной истории и попросили наказать на полную катушку гнусных обманщиков, подсунувших им за хорошую водку собачатину. Так и пришлось мужиков премии лишать, хотя и жаль было».
«Ну вот! Всю обедню испортил. Пойдём для очищения души окунёмся, пока жена что-нибудь здесь вкусное состряпает из консервных банок, - и Владимир бросился в воду, увлекая за собой Анатолия Ивановича, - Медленнее заходите. А то волной на берегу всю закуску смоет».
 Куриненко немножко побарахтался у берега, вышел на сушу, степенно зашёл за жиденький куст и начал не спеша переодеваться. Его белая необъятная спина вместе со своей курдючной частью долго сверкала из-за слабого прикрытия. Потом он тщательно развесил сушиться на тот же куст свои, похожие на парашют, трусы, и в полной готовности присел за импровизированный стол помогать Галине его сервировать.
Иванов, утомлённый жарой, расслабился и безвольно плыл над небольшой скалой, наблюдая за жизнью маленькой колонией её обитателей.  Топорщился небольшой крабик. Уткнулись в камень несколько малюсеньких рыбок, словно рассказывая друг другу различные смешные истории. Рядом, как ребёнок, спрятал свою голову в ракушку и считал себя невидимым рачок - отшельник. Всё было благостно, спокойно, связано невидимыми нитями судьбы в одном крохотном месте бесконечной вселенной. Не хотелось ни о чём думать и даже двигаться.
Вдруг небольшая волна от промчавшегося недалеко катера, играючи, подтолкнула пловца, и он невольно упёрся рукой в подводную часть скалы. Неожиданно  из - под ладони выскочила какая-то малюсенькая вёрткая рыбка, которую он принял за коралл, и слегка кольнула его своим плавником. Однако уже через несколько секунд страшная боль пронзила всю руку, а спустя ещё некоторое время она вообще повисла, будто высохшая ветка лианы. Голодные компаньоны приглашали скорее начать трапезу, а Иванов со слезами на глазах боролся с болью и никак не мог понять, что с ним происходит. Наконец он доплёлся до берега, плюхнулся почти на стол и простонал: «Надо ехать домой. Что-то случилось с рукой. Её парализовало».
Испуганная Галина бросилась помогать супругу одеться, одновременно начала сбрасывать в сумку разложенную на скатерти провизию, да так быстро, что Куриненко с трудом успел всё таки выхватить несколько  кусков колбасы и хлеба, чтобы самому не отдать Богу душу с голоду. Наконец с помощью Эфрена троица побросала вещи в машину, и она рванулась к городу. Примерно через полчаса Анатолий Иванович вдруг застонал и стал умолять вернуться: «Да трусы я забыл. А что дома скажу? Ведь жена не поверит, скажет, у бабы оставил. Опять скандалы на месяц пойдут». Пришлось поехать за его парашютом, хотя боль в руке Владимира не утихала. Кстати, с тех пор этот пляж очень долго после его отъезда Ивановы так и называли: «Где Куриненко трусы потерял».
                ___,,___

Когда отдыхающие, наконец, добрались до дома, пораненный Владимир уже стерпелся с болью и ленился что-нибудь предпринимать. Однако деятельная Галина заставила его переодеться и отправиться вместе с ней к русской жене одного из соседей, которая прожила в Сантьяго больше пяти лет. Тем более, что ей тоже периодически оказывали услуги в виде подарков детям или покупки дешёвых сигарет. Вера, как звали окубинившуюся землячку, приняла их с восторгом: «Заходите, здравствуйте! Как хорошо, что вы пришли! Ваши специалисты обычно побаиваются к нам заходить. Кто говорит, что КГБ вам запрещает, другие, что жалко нести подарки, а без них к кубинцам ходить неудобно. А вы молодцы!»
«Да мы на минутку, - оправдывалась Иванова, выкладывая на стол конфеты для детей, сигареты для мужа и бутылку рома, - У нас вот Владимира какая-то рыба ужалила. Рука отнялась. Мы хотели у вас узнать, что надо в таких случаях делать. Сегодня ведь воскресенье, госпитали закрыты. Может, что посоветуете».
Слова о помощи пролетели, словно пули, мимо уха хозяйки. Она продолжала суетливо что-то готовить и ворковать: «Да что на минутку. Мы сейчас чаю попьём, поговорим. Вы же первый раз, наверное, зашли в гости к кубинцам. Так что изучайте жизнь народа. Это всегда интересно».
Вскоре ей на помощь из другой комнаты вышел, заканчивая приводить себя в порядок и проверять в районе ширинки, согласно светскому этикету, всё ли задраено, крупный и в таком же количестве добродушный негр.
«Знакомьтесь, мой супруг Лула, - Вера успевала соблюсти все необходимые условности представления, не отрываясь от своих дел, - Учился в Львовском политехническом, откуда и меня похитил, не дав стать инженером. Но разве перед таким черномазым устоишь. Покажи свою очаровательную улыбку, которой ты меня околдовал».
Супруг покорно улыбнулся, оголив великолепную шеренгу громадных жемчужно - белых зубов, которым могла позавидовать и самая зубастая на земле из всех кусающихся - акула. Затем он протянул гостям навстречу мясистые и даже красноватые подстать этому ладони и дружелюбно пригласил их ими  за стол.
Сопротивляться было бесполезно, хотя и усаживаясь на типовые для кубинцев плетёные стулья, Галина всё ещё продолжала оправдываться: «Вы извините, что мы так без предупреждения. Вот мужа рыба укусила. Хотели узнать, что делать».
«Поймаем и приговорим её к зажариванию, - пошутил Лола, разливая в рюмки ром, - Я предлагаю выпить за вашу великую Родину! Годы учёбы у вас прошли, словно сказка, которая завершилась свадьбой с царевной. Какая высочайшая школа! Какие замечательные люди! За них!»
 Деловито выпили, схватив по кусочку лимона, а хозяин продолжал: «Мои друзья во Львове никак не могли представить, что может быть в жизни по-другому, не голубое советское детство, а тяжкое и голодное, как у меня. Ведь я родился в семье батрака, и получить высшее образование даже во сне казалось нереальным. Единственной мечтой было досыта поесть, а в будущем получить хоть какую-нибудь работу. Сколько бездомных безработных бродяг подыхало у детей на глазах в те чёрные, как я, годы. И в первую очередь, конечно, это были негры. 
А львовчане, мои знакомые, всё время переживали, когда я там учился, что их оккупировали москали, которые их притесняют, не уважают украинский язык и культуру. Я им часто рассказывал страшные истории из нашей судьбы. Пытался разубедить. Говорил: «Вы же были отсталыми нищими задворками Польши. Вас чуть не перебили во время войны, но защитили своими жизнями русские солдаты! А теперь у вас в едином Союзе по горло работы, достаток. А какие учебные заведения. Мечта! Вас бы к нам в бывший уголок Америки. Вы бы быстро оценили своё счастье. Ну да ладно. Выпьем за дружбу народов всех цветов и языков!»
«Ты знаешь, - Владимир незаметно упростил разговор, - Мы с женой несколько лет назад были во Львове на экскурсии. Ездили всего на три дня в большой группе туристов. Сколько там всего интересного! Я не впервые туда приехал, но всегда нахожу что-то новое. Хотя каждый раз обязательно хожу посмотреть чудо в мраморе, - Лычаковское кладбище. И, естественно, весь наш коллектив сразу отозвался на любезное приглашение городского бюро прослушать в лектории рассказ об истории города. Пришло нас туда радостных и весёлых более сорока человек. Перед самым началом мероприятия в зал вошли парень с девушкой, как нам показалось, в поисках укромного места для приятных разговоров. В этот момент лектор спросил: «На каком языке вам рассказывать о Львове?» Мы зашумели: «Конечно на русском. Другой, к сожалению, мы не знаем. Но нас здесь подавляющее большинство».
Парень встал, обвёл нас какими-то горящими глазами и зло обрезал: «Только на украинском. Вы в Москве будете просить рассказывать вам о городе на русском языке? Эти москали обнаглели до предела. Припёрлись в захваченную ими страну и требуют говорить теперь на их языке. Такого даже немцы не могли себе позволить». И лектор будто испугался его и перешёл на родной язык, да ещё в западном, более сложном его варианте. Мы какое-то время пытались что-то понять, но потом встали и все вместе покинули зал. А обнимающаяся парочка посвистела нам вслед под монотонный невозмутимый рассказ о славных традициях своей земли».
«И откуда всё это берётся. Мы дружили со многими в группе, встречались все эти годы. Люди, как люди. У них большие планы и, чаще всего, связанные с будущей интересной работой в огромной стране. Они не скрывают, что входят в дружную семью народов первой в мире страны социализма, где есть подлинная свобода и широта для осуществления самых дерзких мечтаний. А собираются вместе, но тоже не на открытых собраниях, и начинается: «Нас русские поработили. Нет никакой свободы. У них там царь сидит, а мы не можем его даже раскритиковать, не то что по своему что-нибудь сделать, а тем более свергнуть. Вот у вас там на Западе. Подлинная свобода и народовластие».  Я им начинаю свой рассказ про эту самую демократию. Не верят. Говорят: «Наших газет начитался. Да и сами вы не лучше. Мы вчера слушали Голос Америки, так там про вас всё рассказали. Как вы, вроде нас, запуганные Кастро и боитесь сказать что-то против. Сразу посадят».
И получается, словно разговор на разных языках, как в том вашем лектории. Рядом сидит представитель этой самой демократии, который помнит, как притащили с плантации избитого до полусмерти отца. Что-то не понравилось надсмотрщику. А отец больше всего боялся, чтобы никто из полиции про насилие над ним не пронюхал. А то вообще выгонят и тогда только в петлю.  А как праздновала семья, когда одну из моих сестёр, которой ещё не было и четырнадцати лет, вдруг приняли в публичный дом. И что толку, что ходили разные демократы на митинги, орали всякие гадости про президента. Иногда удавалось и переизбрать его. Но истинные хозяева страны, владельцы банков и латифундисты, только радовались, что сумели пустить нас по ложному следу, дали возможность выпустить пар в партийных дебатах или критикуя очередного марионетку, а сами продолжали спокойно грабить нашу богатую страну. Вот и весь пшик от этой хваленой демократии».
Интересно, что Владимир под влиянием труднообъяснимых сил и сам втайне всё-таки был настроен не совсем на такой простой вывод, который делал этот спокойный негр. «Конечно, - думал он, - Мы знаем, что негров крепко притесняли в те времена.  Особенно американцы. Обидно, наверное, было, когда тебе даже на скамейку рядом с  белым сесть не разрешали. Но зато какой бесконечной свободы добилась демократия на Западе. Одни выборы чего стоят, когда есть из кого выбирать. А здесь тебе дают одного депутата и привет. Это не выбор, а издевательство», - но естественно его уже давно приучили не обсуждать такие мысли с посторонними, хотя лично от советских властей он такого наставления и не получал. Как-то так само собою сложилось, что люди помалкивали о некоторых своих мыслях, хотя многие понимали: ни к чему хорошему все воздержания не приводят.
Так в будущем и получится. Если смотреть вперёд сквозь годы, всё потеряет молчащее поколение, и сегодняшние недомолвки будут казаться просто мелкими пустяками рядом с национальной трагедией. Станет всё на свои места. Вылезет на свет смеющаяся над нами, дураками, ужасное рыло всё скупившей капиталистической демократии. И очень быстро дойдёт до печёнок простая правда, высказанная этим чёрненьким пареньком. Но всё уже будет слишком поздно.
Выпили за важнейшую черту, объединяющую людей – взаимопонимание. Иванов вновь продолжил терзать своего интересного собеседника: «Вот ты там долго прожил. В чём дело? Почему они так настроены против нас, ты не понял? Ведь иногда даже и у нас в Москве от молодых ребят можно услышать подобные мысли. Откуда они берутся?»
Лула задумался: «Это очень трудный вопрос. Я рос в стране с запутанным гражданством, в которой кожа населения похожа на палитур со всей чёрно - белой гаммой.  Но этот момент  очень важный. Мне показалось, что у вас им не занимаются серьёзно, и это большой минус. Многие объясняют просто: национальные интересы. И это действительно так. У каждой нации есть своя природная гордость и желание быть выше других. Некоторые из них даже в нашей стране пытаются жить обособленно, своими кланами, как, например, китайцы или отдельные племена из Африки. Ты присмотрись к нашему многоцветному и разношёрстному народу. Здесь есть и испанцы, и англичане, и африканцы, и китайцы в большом количестве.  Но мы дружны и чаще всего даже не замечаем этих различий. Наоборот, порою интересно узнать чужие обычаи или хотя бы кухню.
Но такой мир дался не просто. Ты знаешь, как у нас эксплуатировались и унижались люди моей расцветки кожи. Почти такими же изгоями были и китайцы. Но у вас совсем другое дело по сравнению с нашей страной. Куба не присоединяла и не имела в своём составе другие государства, как у вас.  Главная разделительная полоса в обществе  лежит между национальностями. Но всё-таки наиболее антагонистические противоречия возникают в идеологии, иногда в религии, но чаще всего, в классовых различиях. Правы были коммунистические мыслители. Собственность управляет головой. Отобрали у правящего класса землю, и он возненавидел не только правителя, но и весь народ, который фактически восстановил справедливость: вернул то, что ему от природы принадлежало. В этом мне кажется, как у вас говорят, собака зарыта. Это хорошо продемонстрировала и наша революция. После неё прошло немного лет,  осталось ещё много врагов строя, пытающихся развалить страну по любым имеющимся трещинкам в обществе. И всё равно у нас нет такого ярого национализма. Как только революция дала всем нациям равные социальные права, все национальные различия потеряли свою основу и быстро начали незаметно исчезать, померкли.
В Советском Союзе история совсем другая. Царизм за сотни лет создал громадную империю, в которую вошли десятки народов со своими территориями. Происходило это слияние порою добровольно, а когда-то и насильственным путём. Ну, вы лучше меня знаете своё прошлое. При объединении, естественно, ряд национальных свобод частично теряется, поглощается нацией, имеющей преобладающую численность в общем населении страны. Особенно, язык. Вы теперь почувствовали, как не просто в совершенстве овладеть вторым языком. Так и в ваших республиках молодёжь думает о карьере в единой большой стране и поэтому в первую очередь изучает русский язык. Родная речь забывается. Вот на этих ущемлениях, неизбежных противоречиях и строят свою политику ослабления вашего единого государства разведки западных стран. А ваши идеологи им ещё и помогают. Вместо выравнивания национальных барьеров они их наращивают, исходя, мне кажется, из неверной теории о независимости и самостоятельности наций в едином государстве, тем более об их праве на самоопределение. Всеми средствами поддерживается развитие национальной культуры, языка. Вот на этом ваши противники вас и ловят».
«Ты какой мудрый! Я над этими вопросами раньше почти никогда не задумывался. А ты вон как глубоко копаешь», - Иванов на самом деле подумал, что прожил немалую часть жизни под убаюкивающие песни о единой семье братских народов страны и даже не пытался понять, почему некоторые из братьев меньших порою изподлобья косо смотрят на старшого, который, как он считал, в ущерб своим интересам пытается создать тем в первую очередь счастливую жизнь. А в правильности национальной ленинской политики он и вообще никогда не сомневался под влиянием убдительных высказываний нашей пропаганды. А ведь если задуматься, то как можно представить себе крепкую семью, в которой каждый член готов в любую минуту начать жить самостоятельно. Что-то действительно здесь не всё до конца продумано.
«А зачем эти ваши могучие соседи так уж стараются развалить нас на части. Живут они лучше нас. Никто их не трогает. Что им тратить лишние силы и средства на возню с нами. Тем более, что Гитлер уже попробовал однажды разорвать дружбу наших народов, и чем он кончил».
Лула вновь взял тайм – аут для размышления, предложив тост за прекрасных русских женщин, присутствующих за столом. А потом продолжил: «Это вам так кажется на своём континенте. А мы-то здесь прекрасно знаем, как трясутся американские капиталисты и их приспешники за сохранение своих наворованных богатств. Особенно они почувствовали, что почва уходит у них из-под ног после победы нашей революции. Мы хорошо об этом осведомлены от наших родственников и друзей, живущих в самом волчьем логове. Воротилы капитала, чтобы не потерять всё на свете, а к этому мир идёт, делают всё для ориентирования молодых умов  в нужном для них направлении. Они - не как зазнавшиеся ваши идеологи, уверенные в непогрешимости любых слов, которые  вещают. Эти, прижатые историей к стенке мировые бандиты, ищут любые лазейки, чтобы удержать власть. Для них главная задача - подействовать на неустойчивую молодёжь, развратить их духовно. Вот они и изобретают всякие способы. Закарпатье - приграничная область. Сколько здесь привозят ярких товаров на продажу, на барахолки. А даже эта мелочь  уже создаёт у ребят представление о том строе, как сумевшем обеспечить подлинное изобилие для народа, а не теоретическое, которое наступит когда-то при коммунизме. Вот так всё с пустяков и начинается. Кстати, многие на этом просто руки нагревают. Продают такое тряпьё, что и смотреть страшно. Но на них надпись: «Сделано в США». И какая-то магия действует. Не остановишь. Хотя иногда бывает, что наклейка отвалится, а под ней другая, из города Бердичива. Правда, чаще всего, клеят надёжно».
Посмеялись и выпили ещё раз за дружбу народов. Уже стало хорошо. Запели нестройно «Подмосковные вечера». Потом Владимир взял Лулу за руки: «Ты такой интересный. Ты философ. А я первый раз с негром выпиваю. И ничего. А что? Все негры такие философы? Про ваше желание всё узнать даже анекдот есть. Еврей спрашивает негра, читающего еврейскую газету: «Вам мало, что вы негр?» Я просто удивляюсь. Я о вас совсем не так думал. А вы, надо же. Вот как всё меняется. И не поймёшь куда».
«Да может и не все, но негры любят рассуждать. У них склад ума такой и жизнь приучила. Тебе раз, другой по заднице пинком врежут, так невольно задумаешься над смыслом существования. А нам почти всё время прежде врезали. Вот мы и анализировали. Так, что это стало нашим постоянным состоянием. Но если по честному, то большинство темнокожих бесхитростные и весёлые до предела. Вы не познакомились с нашими парнями на карнавале? Они могут плясать и петь всю ночь. А пить вообще бесконечно. Так что давай ещё выпьем».
«Да как-то не пришлось. Но выпить можно. Русские тоже любят рассуждать, особенно о политике. А, правда, что у негров эта штука очень большая?»- Иванов несобранном жестом пьяного показал куда-то вниз.
«Хватит, совсем заболтался. Уже черт знает, что несёшь, - Галина первая поняла вопрос, а с ним и стадию опьянения обычно скромного мужа, - Давай собирайся. Завтра на работу. Надо и хозяевам дать отдохнуть».
Владимир нехотя и неуклюже начал выбираться из-за стола, но любопытство не сократилось от этого, и он вновь пробормотал запретное: « Так как там у вашего народа?  Всё по высшим мировым стандартам?»
«Мы скромные, не любим выставлять все свои достоинства напоказ. Хотя нас за долгие годы рабства приучили наоборот рекламировать только всё хорошее, яркое, чтобы хозяин получил большую цену, как за то тряпьё на украинских барахолках. Но вы об этом лучше наших советских подруг спросите. Они только могут оценить реально. Да, кстати! Вы когда пришли, о чём-то говорили Вере, о какой-то рыбе? Что там у вас случилось».
Владимир попытался сбивчиво и подробно рассказать о своей ране, но Галина остановила его пьяные красноречия и чётко поведала об укусе. Лула стал задумчивым: «Я не большой знаток в этом деле, но то, что вы сообщили, очень тревожно. Я слышал о подобных уколах маленьких рыбок, которые живут около камней и называются скалпенами. Их укус производит примерно такое же действие поначалу, что и у вас. Они страшно ядовитые. Обычно через несколько часов наступает паралич и человек живёт не больше суток. Причём противодействия против этого яда не найдено. Так что сделать ничего нельзя».
«А ты так дипломатично и не ответил на мой вопрос», - Владимир лукаво посмотрел на Лулу , потом на жену и вдруг осёкся, увидев её побледневшее серьёзное лицо. Только теперь до него дошло, что слова о безнадёжности положения относятся лично к нему, что это всё и больше ничего не будет. Все дурацкие мысли и умные вопросы улетучились в один момент, словно стайка стремительных птиц. В голове напряглось и застучало непрерывной дробью: всё-всё-всё-всё. Тело вместо игриво расшатанного превратилось в безвольно вялое месиво. Всё потухло в душе: «Как глупо! Как всё глупо кончилось!» Не прощаясь, Иванов выскочил на улицу и помчался в свою последнюю обитель.
Юра крепко спал, и ему решили не теребить раньше времени нервы. Владимир судорожно начал складывать тяжёлый чемодан, чтобы вдове было проще собраться домой в тяжёлые дни траура. Потом не выдержал, уселся на пол и начал тихо скулить. Супруга по привычке зловеще прикрикнула на него в полголоса, чтобы не потревожить сына, но затем спохватилась, сама примостилась рядом с ним и  молча глотала солёные слёзы.
«Надо же, - всхлипывал супруг, - Третий раз в жизни мне такое испытание. Каких они нервов стоили, насколько жизнь укоротили. Помню, как в шестом классе кто-то с силой бросил ручку. Тогда они были перьевые и она, как копьё, вонзилась мне в горло. Я дёрнулся. Ручка  свалилась и все увидели, что кончик пера отломан. Учительница, испугавшись не меньше меня, отрядила сопровождающего и приказала скорее бежать в больницу.
Приветливый и даже излишне весёлый врач осмотрел рану и сделал решительный вывод: «Эта херня может пойти по крови в сердце. Надо делать скорее операцию и извлекать. Готовься, а я пойду, пообедаю».
Ждать было невмоготу. Всё время казалось, что пёрышко уже покалывает рядом с сердцем. Внутренний холод разливался по телу. Ноги немели от страха. Но приходилось быть весёлым: не хотелось, чтобы приведший меня Колька рассказал ребятам, как в последние минуты жизни я струсил. В то время нашим кумиром был герой фильма «Иван Никулин - русский матрос», который не дрогнул перед пытками в немецком плену, выстоял и победил. Подражая его образу, почти все ребята в школе пытались быть смелыми и стойкими, а для полного сходства  выкалывали себе на груди той же перьевой ручкой с чернилами, превозмогая боль, якоря, корабли, а иногда и целые послания, типа: «Привет от моряков Черноморского флота». Я бодро шутил, хотя верхняя губа предательски скрючивалась от чувства ужаса. Даже решил не звонить домой, чтобы не расстраивать родителей раньше времени.
Наконец доктор  пообедал и, проходя мимо меня, схватил за руку и потащил в кабинет. От него сильно пахло спиртным, и мне казалось, что он слегка опирался на меня, чтобы не свалиться. В кабинете врач по военному строго, хотя и растягивая слова от возникших трудностей с дикцией, скомандовал медсестре: «К- к -катерина, спирт. П-п-промоем рану п-п-перед операцией».
Обернувшаяся на его крик помощница оказалась благодушной старушкой, вероятно, лечившей ещё бойцов Первой конной и хорошо знавшей свой маневр: «Кекстантинь Лазеривич,- пробурчала она в ответ, - Да гдешь иво серьдечного взять то? Ты ж ишо на прошлый уторник всю норьму за месяц жахнул. Теперича надо ждать поступленью».
Доктор был расстроен. Казалось, что рухнули его вожделенные планы, созревшие  совсем не в связи со мной, а под воздействием гнетущего состояния организма: «Ты п-п-пойди п-п-пошукай, п-п-пошукай у п-п-подруг-то, - посоветовал он бабульке, - Скажи, мол, что операция серьёзная. А то п-п-погибнет малец от занесённой инфекции. А ты п-п-пока п-п-подожди в коридоре», - посоветовал он мне и вытолкнул за дверь.
Я вспомнил, что отец иногда приносил спирт с работы для, как говорил наш друг семьи, куражу. Я уговорил администратора разрешить позвонить мне домой,  и сходу попросил папу привезти немножко этой жидкости для моего спасения. Он долго не мог понять, о чём идёт речь, а потом крикнул в трубку: «Стой на месте! Я сейчас приеду»,- и уже через несколько минут вводил меня в кабинет директора больницы. Мы жили в небольшом городе, где отец был крупным для его масштабов начальником, которого  все знали. Поэтому и главный медик сразу проявил самое большое внимание к моей персоне. Николай остался за дверью, и я сбивчиво рассказал о своей трагедии, смело дал волю слезам, забыв о светлом образе Ивана Никулина. Быстро осмотрев рану, он попытался вызвать ставшего мне почти родным врача, но получил сообщение, что тот не может придти по причине потери транспортабельности.
«Ну, Рахман! - прорычал, негодуя, директор, - В работе ему равных нет. Но как начинается запой, всё, пиши, пропало. Только успевай следить за руками, как за фокусником. Недавно после его операции по поводу аппендицита  один пациент начал загибаться. Пришлось резать повторно. Так в животе бедняги нашли зашитыми не только тампоны и ножницы, но и очки хирурга. С трудом откачали. Первый раз в жизни встретил еврея - алкоголика. А у тебя всё в порядке. Можешь идти учиться. Там даже и ранки почти нет, а только чернила нарисовали».
Мы долго с отцом благодарили моего спасителя. Но почему-то я очень поверил Рахману и ещё несколько дней всё ощущал почти реально, как эта, по его выражению, «херня» медленно подкрадывается к колотящемуся, словно у забегавшегося щенка, детскому напуганному сердечку.
Владимир остановился, подкрепил угасающую надежду стаканом рома и продолжил свои печальные воспоминания.
 «Другой случай был ещё более трагичным и, главное, в десятом классе, когда уже всё понимаешь и ждёшь от жизни ближайших встреч со всем, что в ней есть прекрасного. На уроке химии мы с моим соседом по парте и ближайшим другом Виталиком Звёздкиным делали контрольную работу. Учитель, хромой и горячо любимый Водород, раздал всем ученикам по три раствора со вспомогательными материалами, и дал задание определить, какое  известное вещество  находится в каждой из пробирок. Первое мы сразу выявили с помощью знаменитой лакмусовой бумажки. А два других не хотели светиться, хоть тресни. Одно из них должно было быть муравьиной кислотой, и мы решили, чтобы не схватить двойку, попробовать её на вкус: зря кислятиной нормальную вещь не назовут. Лизнули и я, и он из каждой оставшейся пробирки, проанализировали ощущения, написали ответ и пошли из класса.
Естественно, любознательным юношам захотелось узнать, что надо было делать на самом деле, и мы заглянули в учебник. Первая строка нам сразу не понравилась. Там чётко было сказано, что даже сотая часть миллиграмма этой дряни смертельна для человека. Мы поняли, что это конец. Посидели на лавочке, погоревали, выпили на все деньги дешёвого молдавского вина и договорились пока не расстраивать родителей, а звонить друг другу и принимать меры, только когда уже припрёт. Дома написали посмертные записки и перезванивались почти до утра, пока не сморил сон. Сколько каждый из нас пережил за эти часы - одному Богу известно. Пронесло и на этот раз. Мы не стали выяснять у Водорода, почему не сработал его раствор, но сделали печальный вывод, что даже школьные учебники иногда врут».
После детских тягостных воспоминаний, но с хорошим концом, появились смутные надежды. Поэтому вновь слегка разрядившись, для чего пришлось ещё  выпить по стакану рома, супруги обсудили основные детали предстоящих дел и  затихли под противокомариным балдахином.
                ___,,___

Первый воскресный день на Кубе Вячеслав Иванович решил посвятить уборке своей новой квартиры. Собственно, новая она была только в смысле его персоны. Через  железобетонный каземат, припрятанный кокетливо под розовой краской, прошло уже несколько десятков советских специалистов, в том числе и его непосредственный предшественник Катаев. Каждый из них свято заботился о чистоте временного приюта, но обязательно, по всесильному предательскому закону бутерброда, оставлял какие- нибудь следы на его весёленьких стенах и типовой кубинской мебели. Кто-то приклеил портрет жены и не сумел потом отодрать его в полном объёме. Другой аккуратист тщательно мыл мокрой тряпкой полированный стол и оставил на нём несмываемые знаки усердия. Где-то на потолке полыхал рисунок из эпохи социалистического реализма, расписанный брызгами шампанского. За шкафом на стене детская рука пыталась написать хорошие стихи для мамы. А на балконе мелом, валявшимся до сих пор, были разлинованы клеточки для игры, подобной нашим прыгалкам. Обратил Анин внимание и на то, что кто-то, видно, головой отбил кусок стеклянной люстры, висящей на опасной для такого рослого мужчины, как он, высоте.
Все эти лёгкие символы прекрасного былого мало беспокоили привыкшего не замечать мелочи волжского богатыря. Но свисающая со всех углов паутина и пыль, накопившиеся за время отсутствия хозяина, вызывали в нём чувство брезгливости, особенно понятной после длительного пребывания в аккуратненьких апартаментах начавшей обзаводиться буржуазненькими финтифлюшками Польши.
Услужливый Илюша Филев, формально передавший ему бразды правления, но пытающийся оставаться фактическим головою, предложил начальнику освежиться в воскресенье с группой на одном из местных пляжей, но, услышав его твёрдое желание устроить дома генеральную уборку, вызвался отрядить ему на помощь уже проверенную со всех сторон в этом деле мулатку. В каком деле - зам не уточнил, но издал чувственный  придыханный звук, вселяющий в одинокого мужчину некоторые надежды на уют.
Слава принял душ, несмотря на полное отсутствие в нём тепла, одел ласкающий тело и глаз заграничный халат, с аппетитом съел несколько яичек, сваренных вкрутую, как, он слышал за рубежом, любил Адольф Гитлер, и неожиданно для полного блаженства выпил стакан армянского солнца, закупоренного в бутылку на ереванском заводе «Арарат». Заниматься уборкой ему решительно расхотелось. Он улёгся на широченную кровать и начал разглядывать фотографии из эротического журнала, оставленного кем-то из предыдущих обитателей  в тумбочке. Красотки быстро пробудили низменные чувства, требующие, как у умелого фокусника, исключительно ловкости рук, но в  это время раздался стук в дверь и на пороге возникла очаровательная мулатка, что-то приветливо журчащая улыбающимся ротиком. Разомлевший начальник тоже пропел встречный привет на русско - польской смеси и выразительно показал ей на ещё не убранный стол: «Может хочешь немножко перекусить?»
Девушку не пришлось уговаривать дважды. Она быстро уселась на указанное хозяином место и начала с упоением уплетать всё, что тот тащил из переполненного холодильника. Затем почти без алкогольной гримасы осушила стакан того самого сгустка араратской энергии и засуетилась выполнять свою основную работу. Но Слава понял это её предназначение по-своему. Он прижал громадными ладонями начавшие сразу же вздыматься, как вулканчики, груди, потом, не ощущая протеста, переключился на необычайно приятные по окраске, стройные ножки помощницы, и, не в силах дальше продолжать любовные игры, схватил в охапку извивающееся от страсти миниатюрное девичье тело и поволок на освежившее их лёгкой прохладой ложе любви.
Трудно представить, как эти изящные, впрессованные мгновенно друг в друга женщина и кровать, смогли выдержать неистовый напор и всё нарастающие по темпу и силе удары. Отдельные элементы трио скрипели, трещали, стонали, рычали, вскрикивали и ритмично повторяли одно и то же: «Ке гранде! Ке гранде!» Вячеслав Иванович почему-то начал изучение испанского языка именно с этих слов, знал, что они означают «Какой большой!», и поэтому, периодически возвращаясь из страстного умопомрачения в сознание, пытался не только их перевести, но и понять, к чему они относятся: к его ли монументальной фигуре, или к каким-нибудь отдельным её фрагментам. Собственно, это было для него совсем без разницы: он бушевал и безмерно наслаждался.
Всё кончилось, как всегда, резко и неожиданно. Он, правда, успел прошептать по-русски в её затуманенные от страсти до белизны глаза, традиционный вопрос о месячных и о необходимости предохраняться, но вместо ответа она облизала своим жарким язычком его напряжённые от слов губы, и Слава, зафыркав, словно дикий хряк, мощным фонтаном вылил в её заокеанское лоно миллилитры весёлых живчиков, соскучившихся в период многомесячного воздержания по свободе. Его мускулистое тело стало сразу аморфным, потеряло линии, обмякло и повалилось грузно на кровать, успев выпустить из - под себя юркую искусительницу. Уже через несколько минут Анин захрапел безмятежно и сладко, будто упитанный пятиклассник, съевший тайком банку варенья и потому переполненный счастьем. А слегка потрёпанная в битве мулатка быстро привела себя в порядок и с энтузиазмом актрисы Орловой из кинофильма «Светлый путь» принялась наводить чистоту в доме своего нового покровителя.
Пробуждение прошло плавно, хотя и потребовало от его исполнителя напряжения одной из мозговых извилин, чтобы понять, где он голый спал в присутствии посторонней женщины, и почему так ярко светит солнце. Несмотря на то, что наше сознание совершает громадный пробег во время погружения в сон и бывает чёрт знает где и в каких отрогах в момент возвращения к реальности, подобные вопросы обычно решаются молниеносно в силу действия инстинкта самосохранения: а вдруг это всё происходит в чужой квартире и с минуту на минуту в неё может влететь разъяренный и очень опасный муж.
На этот раз опытный внутренний голос мгновенно подсказал, что на Шипке, или где-то там ещё за бугром, всё спокойно и можно продолжать кайфовать. Он даже не стал советовать себе прикрыть свой мужской анфас, а сразу направил стопы восставшего на кухню готовить традиционный для эти мест кофе.  Естественно, в подобном варианте божественный возбуждающий напиток, спасший ни одного студента от провала на экзаменах, поддерживая его ночные бдения и зубрёжку, мог оказать воздействие только на пару с другим нектаром Богов - коньяком.
Затем по старинным волго - русским рецептам он решил немного закусить и начал жарить яичницу. Тем более, что в его постепенно начинающим лучезарить мозгу появилась светлая мыслишка: эта милая девушка, не перестающая водить тряпкой по мебели, тоже заслуживает материального вознаграждения. Вскоре стол был отсервирован, и счастливые любители чистоты приступили к трапезе. Всё проходило в полной тишине, и Вячеслав Иванович не выдержал её гнёта. Он разлил посланца солнечной Армении теперь уже в два стакана и картинно показал мулатке, что надо эту штуку выпить. Та, не сопротивляясь его настойчивым домогательствам, мгновенно осушила стакан, хотя и на минутку обожгла своё нежное горлышко.
После серьёзной подготовки, Анин стал значительно более уверенным в общении с иностранной гражданкой: «Как тебя зовут?» - спросил он почти по слогам. Мулатка оживилась и произнесла целый монолог, от которого в ушах осталось лишь лёгкое щебетание. Не очень большой любитель искусства, но зато сохранивший много в памяти из тех немногочисленных фильмов, которые пришлось всё - таки посмотреть, Вячеслав вспомнил картину далёкого детства про любимого Тарзана и решил опробовать применённый там способ знакомства.
«Я - Слава, а ты?» - он ткнул любовно девушку в грудь. Дитя американской колонии оказалась более тупая, чем её кинопрототип из метрополии. Она засмеялась, словно от щекотки и тоже начала теребить его волосатую грудь. У Славы не только в душе встрепенулось от её нежного прикосновения. Но он решил идти до конца. Налив коньяк, он продолжил опыт: «Это - коньяк, сказал исследователь, тряхнув рюмкой: «Поняла. Коньяк, коньяк. А я - Слава». Он вновь ткнул себя в грудь и начал повторять: «Коньяк - Слава, коньяк - Слава», размахивая в такт рукой с рюмкой. Не чувствуя ответной реакции дамы, учитель с досады выпил своё наглядное пособие. Это оказалось более доходчивым примером. Девушка тоже налила себе спиртное и, произнеся с акцентом: «Канак - Свава»,- опустошила рюмку. Проделав ещё несколько  подобных неудачных экспериментов, Анин вдруг вспомнил одно из редких слов, застрявших у него в мозгу, будто рыбка в сетке, со времён изучения английского языка в школе. «Нэйм, нэйм», - потребовал он строго от подопытной, направив на неё свою мощную руку. И вдруг та всё поняла и бойко протараторила: «Май нэйм из Минда».
«О!- Вячеслав Иванович был доволен результатом. Он сделал расширенные глаза и развёл руками, - Да ты знаешь английский лучше меня. Продолжим тогда занятия. Минда - сладкая», - и, демонстрируя новое понятие, он развернул конфету и начал со смаком обсасывать, показывая с натурализмом ребёнка неподдельный восторг. Что-то в этот момент произошло, может быть укусил шаловливый комар и он машинально опустил руку к своему притаившемуся мужскому признаку. Этого было достаточно, чтобы послушная ученица уловила тайный смысл урока. Она проворно соскочила на пол, на колени и начала повторять его смачные движения язычком там, где недавно было это самое насекомое.
В это время на советского специалиста неожиданно сошло новое озарение. Он напряг ещё не успевшие утонуть в блаженстве силы и мужественно отстранил присосавшуюся, будто пиявка, мулатку. Затем взял с балкона детский мел и провёл на свободной стене вертикальные полоски на высоте примерно двух метров, жирно размазав крайнюю левую из них. С помощью гуталина Вячеслав нанёс подобную густую чёрную отметку справа. А затем взял шоколад и начал им заштриховывать остальные  полосы, увеличивая количество коричневого цвета по мере приближения к правому концу стены. Получился цветовой ряд с переходом от белого к чёрному полюсу через коричневый частокол. Анин отошёл подальше от стены, убедился, что его творческие планы воплощены, как надо и, довольный, вновь сел за стол.
Минда со страхом наблюдала за ним,  понимая, что вытирать стены придётся ей. Всё равно ей нравились необычные действия красивого русского. А тот решил завершить задуманное в полном объёме. Он налил по большой порции коньяка себе и прекрасной даме. После принятия вдумчиво повёл её к своей настенной живописи. Затем, поставив послушную модель спиной к стене, начал передвигать мулатку от одной полоски к другой, пока не нашёл ту, которая была наиболее близка её оттенку кожи. Вероятно, творческие искания возбудили, как всегда для таких натур непонятным образом, низменные звериные инстинкты. Начинающий художник  вдруг яростно набросился на натуру, словно Геракл, сражающийся с тигром. Он мял её, целовал, и, наконец, схватив своими большими руками настоящего мужчины, приподнял и напялил, подобно ножнам, на вновь готовый к битве клинок. Потом сильными ритмичными ударами долго возил её спиной вверх и вниз по стене, будто пытаясь стереть маячивший над ней рисунок, но, в конце концов, угомонился, закончив порученную природой работу самца, нежно опустил девушку на землю и перечеркнул мелом накрест соответствующую её шоколадному цвету кожи отметину. Начало большого кропотливого труда  в новом полушарии было положено.
Довольная таким повышенным вниманием щебетунья ещё немножко попорхала по квартире, произнося, судя по звучанию, ласковые слова на своём певучем языке. Потом забрала приготовленные щедрым хозяином подарки и мышкой шмыгнула за дверь. Спустя несколько минут и сам начальник захрапел под москитным шатром на кровати, словно русский богатырь, не сохранивший достаточных сил, чтобы покинуть поле боя.
Вячеславу Ивановичу снился непонятно почему далёкий волжский городок - всегда прекрасный уголок детства. Он пас на лугу свою любимую корову, по большей части лёжа спиной на душистой траве и глядя в бесконечное небо. Оно и сейчас во сне застыло над ним, удивляя своей полной чистотой и понятливостью. Создавалось реальное ощущение, что он и эта неземная голубизна - два одинаковых по размерам берега небольшой реки, по которой, словно белоснежные льдины, проплывали редкие облака. Всё казалось тёплым, близким и белоснежным, как мамкины белые кружева на столе по праздникам.
Незаметно по реке времени подобно лёгкой белой дымке, сформировавшейся в кольца или другие расплывчатые силуэты, запорхали ангелочки, очень похожие на прекрасных друзей детства, членов первой его трудовой бригады и даже секретаря комитета комсомола. Подобно грациозной богине, смотрела на него с облака Тамара, та самая Тамара, которую он впервые увидел на стройке, городская, модная, душистая, и в которую он влюбился сразу и наповал своим открытым, незанятым и ждущим любви юношеским сердцем.
А потом небо над головой начало постепенно тускнеть, темнеть, как полоски на его настенном рисунке. Поползли, пошатываясь, подвыпившие однокурсники, размалёванные девицы, подхваченные по случаю сдачи очередной сессии на улице и вовлечённые в оргии для снятия  умственного напряжения. А потом уже совсем в предгрозовом небе замаячили чёрными силуэтами польские коллеги, рассказывающие о прелестях соседнего свободного мира, при этом смешно пшикая и по-змеиному шипя. И, наконец, разразилась гроза, превратив спокойную реку в кипящий поток, из которого в сиянии молний и почему-то театральных юпитеров вынырнула стройной рыбкой, приветливо улыбаясь, красавица Минда. Анин почти поймал её своими большими руками, но она неожиданно затрепыхалась, забилась и юркнула вновь в свою родную стихию.
















Глава 6  «А в борьбе с зелёным змеем побеждает змей»               
Как всегда, в семь часов зазвучал резкий призывный сигнал Эфренового джипа. Вставать не хотелось после излишнего воскресного расслабления. Но горн был настойчив, и Владимир начал быстро собираться на свою Голгофу. Не зная в силу  коммунистического воспитания истинного смысла святых библейских понятий, как большинство рядом живущих и не понимающих чужую жизнь людей и прихожан, он считал любую необходимость что-нибудь делать  помимо твоего желания тяжким крестом, положенным на человека высшими силами. И выполнял, поэтому все эти тяготы безропотно.
Зашевелилась и Галина, придавленная не в меньшей мере похмельными синдромами вчерашнего сумбурного дня: «Ну что ты шумишь? Не мог потише, -спросила она в своём обычном строгом тоне, но вдруг осеклась и тревожно продолжила, - Ну как ты, как чувствуешь? Что болит?»
«Да пока всё болит, что полагается после перепоя. Немного ноет рука. Но в целом обычное состояние алкоголика, когда не очень хочется жить. А скалпена притаилась. Вероятно, шарахнет неожиданно».
«Вот сволочь! Ну, ты звони. Сутки кончаться через шесть часов. Я буду волноваться».
«Да не переживай. Тебе обязательно сообщат о дне похорон, - мрачно пошутил Владимир, -  А звонить я могу только по интуитивной линии. Многие, я читал, чувствуют, что с близкими случилось несчастье, без всяких физических средств связи. У нас, из-за отсутствия телефона, она только такая. Так что жди внутреннего звонка».
Муж укатил, а Галина, слегка поохав о тяжестях  судьбы, продолжила досматривать сон про снега Килиманджаро. Такое снится не часто, и не хотелось упустить редкую возможность. Хотя она сама себя воспитала в спартанском духе и обычно вскакивала вместе с мужем, чтобы пройти комплекс физических упражнений для поддержания тонуса в душе и теле.
Перед проходной Иванова уже встречал директор с Каридат - самой аккуратной и понятной переводчицей «Ренте».
«Мы договаривались начать нашу учёбу сегодня, - улыбаясь своей милой, почти женской улыбкой, приветствовал его Пидора, - Я сгораю от нетерпения. Мне очень хочется понять роль директора на ваших электростанциях. Пока не начали звонить всякие местные начальники, давайте немножко поговорим на эту тему».
«По вашему заданию я попытался  обобщить материал и подготовил что-то вроде небольшой лекции. Но, мне кажется, что так изучать другую страну скучно. Давайте лучше просто побеседуем, потолкуем, как у нас говорят. Так будет эффективнее, и, главное, живее, интереснее»,- Владимир уже не первый раз участвовал в обсуждениях, которые проходили  с помощью полной негритянской переводчицы, и каждый раз  удивлялся её чистейшему русскому произношению. Причём она изучала наш язык, ни разу не покидая родной город Сантьяго. Это было поразительно. Теперь он убедился в её умении с первого раза подбирать и для кубинской стороны такие слова, которые позволяли слушателю чётко разбираться в новой для него области знаний.
Владимир даже подумал о таком феномене. За годы жизни в его мозгу на основании различных косвенных информаций сформировался образ негра, как человека, больше следующего своим инстинктам, а в делах, где необходимо мыслить, тугодума и не очень далёкого, не способного на обобщения и полёты фантазии. Каридат первая начала разрушать в нём этот идиотский  стереотип, сложившийся чёрт знает каким образом. Он никогда не слышал из советской официальной печати что-нибудь подобное, да и не мог услышать, потому что эти мысли были совершенно чужды нашему сверхгуманному интернационализму. Скорее мы рассказывали всё плохое о лопоухих русских, часто просто наговаривали на своих собратьев. Но говорить нехорошие слова о других нациях язык не поворачивался под воздействием нравственных, моральных, политических и всяких других пут. 
А здесь вдруг оказалось, что в подсознании кем-то было заложено совсем крамольное представление об умственной ограниченности темнокожих. Слава Богу, что миф очень быстро начал превращаться в мираж, а потом и совсем растаял. Но ведь откуда-то он влез в башку. Видно наша пропаганда тоже не всегда соответствовала провозглашаемым принципам, хотя и действовала крадучись, совершенно незаметно.
«Вы о чём задумались,- Пидора заметил отсутствующий взгляд учителя и прервал его путешествие внутрь себя, - Мне показалось, что причина вашего недовольства - Каридат. Я много работал с русскими, ещё больше и ближе с чехами и французами, и знаю, что все они по-разному, но в целом неприязненно относятся к неграм, хотя и не могут внятно объяснить свои чувства. Может быть, непривычный чёрный цвет кожи, делающий их похожими на ваших измазанных геологов или шахтёров, вызывает у вас чувство брезгливости, аналогичного восприятию грязи, отбросов. Мы давно живём на американском полушарии единой семьёй и почти не замечаем этих различий. Но если вам неприятно, то не надо стесняться: мы должны удобно устроиться для изучения таких сложных вопросов. И Каридат не обидится, если мы пригласим другого переводчика. Так, наша чёрная прелестница?»
Девушка с доброй улыбкой грациозно несколько раз кивнула головой в знак согласия. А Владимир оцепенел, вжался в кресло и почувствовал, как жар вместе со своим огненно - красным выражением начал медленно отхватывать плацдармы на его напряжённом лице.
«Надо же! Как он угадал, о чём я думал? Правда, с точностью наоборот, но какой проницательный. С ним непросто будет работать. Факт»,- мысли, словно искры, выскакивали из  горящего мозга. В то же время переставший  подчиняться язык бессвязно бормотал в оправдание: «Да нет, нет. Как раз наоборот. Я думал, как Каридат чудесно переводит. Лучшей переводчицы я на Кубе ещё не встречал. Так что нет, то есть да. Пусть она обязательно участвует в нашем разговоре. Я прошу».
«Хорошо, - легко согласился Пидора, - Тогда продолжим о деле. Я принимаю ваше предложение изучать  советский опыт в виде беседы, и  вот мой первый вопрос: за что отвечает ваш директор?»
Мулат бил точно в десятку. Иванов опять был поставлен в тупик и продумал над очередным ходом больше, чем было необходимо, чтобы попасть в цейтнот: «Марио. Ваш вопрос подобен ударам знаменитого кубинского боксёра Стивенсона: куда надо и наповал. Ответить на него - значит закончить наш разговор. Гораздо проще сказать, за что советский директор не  несёт ответственность на территории предприятия: только за погоду. За всё остальное с него могут спросить, хотя есть, конечно, дела первостепенной важности. Я бы назвал главным среди них - выполнение государственного плана».
«Не жалеете вы своих специалистов. Мне казалось, что социализм  - это, прежде всего, забота о людях. Получается, по-вашему, что руководители в эту категорию не входят. А что, остальные служащие ни за что не отвечают?»
«У нас на предприятиях принцип единоначалия. Тебе доверили руководство, взялся - будь добр и отвечать за недоработки. А с подчинённых ты уж  сам спроси».
«А где же главный инженер, начальники цехов? Они что, все прячутся за его спину? Вы знаете, что у нас эта категория технических руководителей и образование чаще всего имеет более высокое, и получает зарплату повыше, чем администратор. Соответственно, они полностью несут ответственность за действия и решения на своих участках. Мне кажется, это более справедливо. Быть директором на ваших условиях я бы вряд ли согласился».
«А наши специалисты все рвутся в начальники. Отбоя нет. Дело ещё и в том,- разоткровенничался Иванов, защищая родные беспорядки, - Что чаще всего эта ответственность превращается в простую формальность. Ну, поругают его на партбюро, объявят выговор, а через год автоматически снимут наказание, и все дела. А преимуществ больше, зарплата повыше. Есть за что пострадать».
«Это уж совсем плохо. Так скоро у вас всё развалится. На чём  же тогда дисциплина и производство  держатся? Особенно среди рабочих? Наши люди пока ещё хорошо помнят капиталистические способы руководства. Что-то сделал не так, или просто сказал то, что не понравилось хозяину – и вылетаешь, будто первый фонтан нефти из скважины, из ворот предприятия, где уже стоит очередь жаждущих получить работу. Отсутствие прав у наёмного труженика перед хозяином и непременная безработица – два главных простых, но звериных по сути, стимула высокого послушания в мире капитала.  Я хотел бы в первую очередь разобраться, как решаются  эти вопросы, а также проблемы повышения производительности труда в Советском Союзе. У нас они пока только ставятся. До их решения ещё очень далеко. Правительство просит нас давать свои предложения по стимулированию хорошей работы, но мы не имеем практического опыта. Поэтому трудно понять, почему они не перенимают достижения вашей страны, где уже больше полвека люди трудятся при социализме по законам, в основе  которых могут быть только гуманные рычаги. Я надеюсь получить ответ у вас».
Владимир, запутавшись в дебрях отечественной системы управления, и понимая, что влез в порядочное дерьмо, обрадовался перемене темы, и с надеждой на спасение бросился в мутный  поток экономического регулирования. Собственно, оно было малопонятным для большинства советских специалистов, хотя он считал себя значительно  подкованней многих своих коллег, так как трудился несколько лет в должности главного аналитика  показателей работы электростанции. Однако, может быть, именно поэтому Иванов очень хорошо понимал, что по чьей-то прихоти или дурости этот процесс шёл в стране, мало перекрещиваясь с реальным производством, и почти не оказывал действенного влияния на производительность труда. Но отступать было  нельзя. 
«Здесь накоплен очень большой опыт, - уверенно открыл Иванов новую страницу, - Мы имеем эффективную систему премирования за различные показатели. Все нарушения незамедлительно влекут за собой материальное наказание. Так что поговорить есть о чём. Для начала я предлагаю вам ознакомиться с брошюрой, посвящённой нашей советской экономике. А потом следующий раз уже легче будет  говорить по конкретным вопросам, а не раскрывать всю теории политэкономии социализма». Он торжественно передал директору небольшую книжечку, выпущенную специально и в громадном количестве нашими пропагандистами - международниками для Кубы и облегчённо про  себя вздохнул: тайм-аут в тяжёлом поединке был получен.
«Я согласен»,- быстро подтвердил его надежды послушный слушатель. Он хорошо чувствовал вымученный характер беседы и считал его причиной свою полную неосведомлённость в поднятых им самим сложных вопросах, хотя интуитивно понимал, что и его учитель не плывёт в них с лёгкостью умелого спортсмена, а часто барахтается и почти тонет в их глубинных водоворотах. «Только, если не возражаете, я хотел бы следующий раз встретиться в более спокойной обстановке. Здесь нам непрерывно мешают посетители и звонки. Можно поговорить у меня дома».
«Приезжайте лучше ко мне. У меня  много другой литературы. И жена будет рада познакомиться с вами», - Владимир подумал, что среди своих стен можно будет легче отбиваться от въедливого кубинца, да и Галина сможет в чём-то помочь, по крайней мере, отвлечь директора в трудные моменты.
Супруга искренне обрадовалась предстоящему знакомству. После бурной жизни на Родине, где она была и ведущим специалистом в своём проектном институте, и секретарём портийной организации отдела, и просто активным организатором весёлых мероприятий для широкого круга друзей, Галина никак не могла свыкнуться с новой ролью изолированной домохозяйки и искала любые возможности для расширения контактов, пусть даже в нудной атмосфере учёбы.
                ___ ,, ___

После ужина Ивановы уселись за перевод книжки, вручённой Пидоре, чтобы быть, по крайней мере, с ним на уровне в знаниях, и очень скоро убедились, что в руках у них была очередная пропагандистская халтура, в которой превозносились величайшие достижения родной страны и не было хоть какой - нибудь конкретики, показывающей, что эти успехи не свалились с неба, а стали, в том числе, и результатом внедрения прогрессивных  методов управления.
Разочарование подобного рода было уже рядовым в недолгой заграничной жизни Владимира. Главное, что невозможно было объяснить их причину. Ведь успехи Страны Советов  бросались в глаза даже слепому. Только электростанции вырастали повсюду, словно грибы после дождя. Всего за несколько лет полностью были залечены глубочайшие раны войны. А один первый шаг в космос чего стоит.
Поэтому было особенно обидно читать в рекламных проспектах Родины пустые фразы о партийном руководстве, о роли съездов КПСС, о единстве партии и народа. Так хотелось, чтобы по ним о советских инженерно – технических работниках судили, как о деловых, серьёзных управленцах, а не как о  болтунах, выезжающих в народном хозяйстве на голом энтузиазме коммунистически воспитанного народа. Вдумчивые люди, изучая подобную макулатуру, не могли отделаться от мысли: «В чём дело? Что мешает нам быть умнее и правдивее? Почему давно уже предлагаемую рядом советских специалистов и даже частично действующую по жизни систему руководства  экономикой  при социализме не сформулировать теоретически и не изложить чётко в виде законов и регламентов, в кодексе о труде, в конкретных положениях и руководящих материалах, вместо сегодняшних малопонятных и неэффективных методик?» Зафиксировать  практику на бумаге, разложить её на элементы и создать эффективную теорию, науку, а не лозунги. Почти как в музыке: переложить чудесную народную песню на ноты.
 А ведь, казалось, всё имелось для этого: и многочисленные профильные институты с армией учёных, и развитые системы организации  труда,  учёта и контроля, и дающая высочайшие результаты  сеть подготовки и переподготовки кадров. Безусловно, и роль коммунистов была во всех делах наиважнейшая.  Самое главное, что жизнь и наши великие предшественники довели фактические производственные отношения в стране и их бухгалтерское отображение до высочайшего научного уровня, убрав из них всё, связанное с наживой и требовавшее мутной воды.
В первую очередь были выброшены на свалку истории частные банки с их смертельной кредиторской удавкой. Никогда не державший в руках мудрую «Библию», Владимир, естественно, не знал главную для них заповедь, записанную в «Пятой книге Моисеева. Второзаконие», которой они руководствовались: «Господь говорил тебе, и ты будешь давать взаймы многим народам, а сам не будешь брать взаймы; и господствовать будешь над многими народами, а они над тобою не будут господствовать».  Не случайно первым шагом Советской власти в ликвидации паразитического характера управления народным хозяйством стала их национализация.
Во многом это позволило сделать и второй решающий шаг в наведении порядка - убрать прикрывающую все тёмные дела так называемую коммерческую тайну. В полном объёме этот вопрос был снят с повестки дня после передачи в управление государства  заводов и фабрик. А  формирование всей новой теории управления  завершилось на практике после блистательной реализации ленинского плана ГОЭЛРО в тридцатые годы, когда планирование социального и экономического развития страны стало полностью и окончательно господствующим в народном хозяйстве. В итоге поколение Иванова получило в руки, впервые в истории человечества, гениальный инструмент организации производственных отношений в обществе – способный  без ограничний заниматься  их постоянным совершенствованием, простой, как правда, кристально прозрачный, лишённый преступных возможностей частного обогащения. Казалось, что для создания целостной теоретической системы регулирования социалистической экономики осталась самая малость – связать известные эффективные рычаги стимулирования с успехами в выполнении государственных планов и интересами коллективов в целом и отдельных их тружеников. То есть обеспечить реализацию главного лозунга социализма: «От каждого по способностям, каждому по его труду». И вот здесь наша экономическая наука наглухо забуксовала.
Надо сказать, что возникли эти проблемы только в начале шестидесятых годов, когда страна смогла победить в двух войнах и в какой-то степени зализать кровоточившие раны. До этого говорить о каких-либо  поощрениях успешной работы было кощунственно из-за  полного отсутствия необходимых для этого средств. Работал лозунг: «Всё для фронта, всё для победы!» Хотя надо отдать должное экономистам военной поры. Они умело использовали премиальную систему и в те лихие годы для достижения важнейших показателей, например, в части экономии значительного количества топлива на электростанциях. А вот позднее, когда начала возникать некоторая свободная от обязательных трат сумма средств, назовём её ближе к марксовским терминам прибавочной стоимостью государства, одну её часть посчитали  возможным распределить на всех в виде ежегодных снижений цен на товары, а другую уже можно было бы направить на премирование отдельных работников за высокие достижения в труде.
Однако громадный отряд наших учёных - экономистов так и не сумел создать стройную и понятную всем теорию  эффективного и стимулирующего распределения премий. Казалось, чего проще. Всё в твоих руках. Все данные при социализме известны и доступны. Есть цифры роста товаров народного потребления в денежном выражении. Только эту прибавку можно раздать народу, чтобы избежать инфляции. А дальше дели эти деньги среди  коллективов, выполнивших план, пропорционально, например, суммарным  объёмам их заработной платы, помноженным на временные коэффициенты, устанавливаемые правительством, и отражающие важность и сложность отдельных специальностей и отраслей в целом на данный период.
  Поначалу что-то похожее было. Хотя и здесь дурости хватало. Например, для приведения всех под одну гребёнку начали считать выполнение плана не в натуральных единицах, как это надо было потребителю, а в весовых. Конструкторы предприятий вынуждены были вместо эффективных механизмов рисовать многотонные громадины. А затем наши  горе – теоретики и  вообще не сумели придумать ничего лучшего, как срисовать теорию получения доходности предприятий у капиталистов. В период экономических реформ шестидесятых годов центральное место среди показателей, определяющих эффективность работы, заняла прибыль. Для социалистической плановой системы хозяйствования это был полный нонсенс. Ведь цена на продукцию складывалась у нас не на рынке, и не устанавливалась самим предприятием, а определялась для нескольких миллионов товаров чиновниками в Министерстве цен. Естественно, она была совершенно необъективной, и определять от неё экономичность работы предприятия было просто смешно.
На эту бестолковость наложилась другая – бесконечная субъективная ненаучная корректировка планов. Основной параметр оценки деятельности коллектива стал зыбким, плавающим. Почти не стало руководителей, не справляющихся с плановыми заданиями. Перед внешним миром всё выглядело просто замечательно. А внутри отечественного народного хозяйства из-за этого непрерывно возникали дефициты, перекосы, диспропорции, значительно снижавшие уровень жизни населения.
Не лучше решалась и вторая задача эффективного управления экономикой – непосредственное стимулирование участников трудового процесса. Здесь вообще в основу был положен смехотворный принцип: лишь бы никого не обидеть и не допустить злоупотреблений со стороны руководства, решающего вопросы премирования. В итоге в большинстве случаев применялась обычная уравниловка, когда все получали одинаковую мизерную премию, что  фактически сводило на нет действие важнейших экономических стимулов при социализме. Боязнь присвоения малоконтролируемых денег начальством, несмотря на то, что чаще всего это были коммунисты – честнейшие люди за всю историю человечества, которые не могли даже подумать о таком подлом поступке, переросла со временем в тяжелейшую болезнь скупердяйства, когда руководителю разрешалось израсходовать лишь копейки на премирование персонала или другие срочные производственные нужды без оформления целого пакета бумаг. В конце концов, учёные завели страну в тупик, и нашли выход во внедрении изношенной до тлена и уже давно выброшенной в чистом виде всеми на свалку так называемой рыночной экономики в её худшем варианте. От советской  науки управления осталась единственная ценная фраза, сказанная Леонидом Ильичом Брежневым: «Экономика должна быть экономной!», над которой как-раз больше всего хихикали в ладошку разномастные учёные – прилипалы.
Интересно, что в советские времена подобные мысли о возврате к капиталистическим методам управления не просто возникали у отдельных  наших думающих, но мало знающих граждан , а были преобладающей частью их социального сознания. И только когда созданная их усилиями и сердцами великая страна рухнула, некоторые из них, в том числе и Иванов, наконец, после изучения на собственном горьком опыте хвалёных западных экономических постулатов, глубоко прочувствовали свои заблуждения, поменяли взгляды во многом на  противоположные. Стала явью цементирующая роль партии в строительстве принципиально нового для жизни землян государства тружеников. Отчётливо проявились грандиозные социальные свершения, достигнутые новым обществом, вопреки кровавому сопротивлению, организуемому несколькими сказочно богатыми международными семейными кланами. До слёз оказались понятными и банальные рукотворные  причины поражения простого народа, обманутого содержащимся на их средства мощным пропагандистским аппаратом. Но было уже слишком поздно. Уникальная возможность установления справедливости в мире была надолго упущена.
Я, как автор, позволил себе в чём-то забежать на много лет вперёд, чтобы сделать доходчивыми мысли и трудности Владимира, которые он сам, как и многие,  достаточно глубокие люди в то время до конца не осознавали, но чувствовали их аж до боли в печёнках. А пока новый поворот работы возбуждал и беспокоил его до предела. Как раз на следующий день в Гавану вылетал Жданов, который напомнил ему, что месяц на исходе, и он готов, как всегда, прихватить с собой полагающийся отчёт Иванова для Торгпредства о проделанной работе. Это было очень кстати. Ему не терпелось похвалиться  новым для Кубы явлением, когда директор предприятия стал изучать опыт работы его советских коллег и её экономические основы. Одновременно он попросил прислать интересный и наглядный материал по этим вопросам.
___ ,, ___

Между тем для членов советской колоний в Сантьяго настало время демонстрировать своё спортивное мастерство. Ответственный за проведение спартакиады Владимир Иванович Иванов под чахлые аплодисменты почти всех детей и женщин колонии, по большей части не  задействованных в соревнованиях, торжественно объявил о её официальном открытии.
Иногда мне кажется, что в таинственной даже для самих себя русской душе на первом месте по внутренней важности стоит желание выигрывать всегда и во всём, будь это  родные игры типа лапты, городков и домино, или даже занесённые модой канадский хоккей, теннис и бокс. Набить морду или обогнать противника на дистанции во все века перекрывала в типичном представителе России желание заработать побольше денег, поиметь королеву или что-то там ещё из репертуара грёз западных мужиков. Женщины чаще всего ограничивали себя ролью страстных заинтересованных наблюдателей, может быть, ещё в силу условного инстинкта, родившегося в очень далёкие времена, когда соревнования проводились на поле брани и супруги знали, что победители после убийства мужей обязательно их изнасилуют.
Практически нет ни одного вида спорта, где бы русский человек не поднялся до его вершин. Причём иногда в силу бойцовского характера в сплаве с некоторыми другими специфическими качествами национальной породы появлялся такой выдающийся спортсмен, которому поистине не было равных. Стоило пару лет погонять по советским каткам плоскую канадскую резинку, и появился Всеволод Бобров, гений, которому родоначальники хоккея даже не пытались подражать. Подобными одинокими вершинами в своих видах спорта были Власов и Алексеев, Яшин и Стрельцов, Чукарин и Латынина, Роднина и Пахомова, Исакова и Скобликова, Смыслов и Карпов и многие, многие другие.
Очень скоро определись первые победители и в проводимой на другой стороне от Родины шарика спартакиады в Сантьяго. Гордо, не глядя на мишень, покинул тир телохранитель консула и представитель наших силовых органов Топтыгин. В силу своей своеобразной профессии он хорошо был осведомлён о стрелковых способностях персонала колонии и знал, что равных ему среди чисто гражданских очкариков в этом деле нет. Его умиляла попытка новичка  в коллективе Иванова найти ему достойного соперника, для чего он заставил стрелять всю свою небольшую группу, даже всех жён.
«Ты смотри. Они могут и по стенам шарахнуть, - предупредил он добродушно организатора, - Что ты их мучаешь? Думаешь вырастить нового чемпиона? Класс выковывается годами!»
«Да они сами рвутся. Говорят, дома засиделись. Пусть немного разомнутся. А стены, я думаю, здесь сделали и с учётом наших напористых дам. У нас ведь главная задача - массовость. Ведь так мы записали в Положении?»
Топтыгин снова не понял намёк. Да и в состоянии эйфории победой это было невозможно. Тем более по регламенту он перешёл в бассейн и опять с громадным преимуществом победил своих соперников. Голова с носом у Игоря поднимались уже до предела, когда ещё можно было передвигаться, чуть свысока наблюдая за ямками на дорогах. Триумфально - верхним зрением он с удивлением обнаружил, что и в бассейн привалили и начинают заплыв те же Ивановские дамы. Видно их онемевшие от безделья органы ещё не получили должной энергии после пальбы по мишеням. А когда знакомые до боли в поджелудочной железе женские лица продефилировали в полном ассортименте и на волейбольной, и на теннисной площадках, Топтыгин перестал удивляться и только соображал, примут ли они участие и в перетягивании каната.
В этом чисто мужском виде спорта борьба с самого начала перешла в жёсткое противостояние. Владимир пытался для победы своей команды протащить в её состав Куриненко. Естественно, он прятал в кустах богатыря и руководителя героического штурма пивного завода, расположенного, кстати, поблизости от исторической казармы Монкада. Но когда формальности с присутствием представителя другого города были улажены и  довольный спортсмен, сверкая вываливающимися из его легендарных трусов здоровенными голыми ляжками, вышел на поле боя, противники на миг остались неподвижно стоять с открытыми ртами, а потом из их рупоров понеслись над колыбелью кубинской революции негодующие возгласы протеста.
Владимир спокойно с улыбкой начал принимать по очереди их возражения только по существу и в рамках регламента. Оказалось, что в подписанном ими документе отсутствовали и ограничения спортсменов по весу, и по месту проживания, а, тем более, просто по потесту других участников. Когда крыть его оппонентам стало нечем, Иванов с несвойственным ему в прежней жизни снисходительным жестом победителя вдруг согласился снять Анатолия Ивановича с соревнования, чтобы не нагнетать страсти и не устраивать распри в одной из зарубежных советских колоний, но при этом получил заверения представителей команд, что с их стороны больше не последует никаких замечаний, если они не укладываются в олимпийскую хартию, заключённую ими самими.
Владимир знал, что делал. Шансы на победу его команды и так слегка подскочили незаметно для постороннего глаза. Не мог это знать и Куриненко. Разъяренный предстоящей борьбой, как бык в начале корриды, Геракл был явно недоволен принятым решением о его дисквалификации и выложил всё своему опекуну: «Тоже поддался на слёзы и плач. Не мог отстоять до конца правое дело. Так они тебе и вообще на шею сядут. Размазня!»
Упрёки обижали, но ради успехов команды пришлось промолчать. Впереди предстояло пройти более половина дистанции.
Споры удалось разрешить, и судьи подвигнули атлетов к канату. За один его конец вцепился почти что зубами коллектив энергетиков под руководством Анина. Мощный бывший молотобоец содержал в себе потенцию для  победы не только накопленным на строительстве плотины спрутом бицепсов, хотя и значительно подрастерявшим в последние годы свою упругость и волевой настрой, но и простым превосходством в живом весе. Однако на другом конце спортинвентаря повисла занозистая команда преподавателей высшей школы, которая была, вероятно, не плохо тактически подготовлена за счёт мудрости кандидатов и докторов наук.
Некоторое время канат находился в неподвижности, будто за него никто и не хватался. Потом, словно ходики, сделал несколько качающихся движений в одну и другую сторону, и опять его заклинило на  несколько минут. Силы спортсменов были на пределе. И вот маятник успеха медленно качнуло, а затем  уверенно потащило туда, куда указывала ему путь руководящая рука Вячеслава. Казалось, всё кончено. Только чудо могло спасти упирающихся, похоже, даже очками в землю, жалких в потугах доказать своё превосходство в далёком от их специализации деле, учёных.
И вдруг это чудо произошло. Канат остановился, немножко подумал, и резко переметнулся в стан очкариков. Команда Владимира попадала на их территорию, и судья без труда назвал победителя, хотя понять этот результат никто из участников так и не смог. Всё решил фотофиниш, а точнее фильм, который сняла Галина об этом историческом поединке. На нём сразу стало прекрасно видно, как обиженный Анатолий Иванович незаметно прошёл на сторону противника, осторожно  взялся за университетский конец каната, сначала слегка потянул за него, изменив характер борьбы, а потом резко дёрнул на себя, что и обеспечило поражение обидчику. К сожалению, причина неожиданного  результата стала известна только через два года, когда чета Ивановых возвратилась в родную страну и проявила злополучную плёнку.
         ___ ,, ___

Относительный характер земных понятий расстояния и времени сам лезет тебе в глаза, даже если ты и не хочешь его замечать. Правда, часто он закамуфлирован всякой бутафорией, но для творчества она прозрачна, как бельё прекрасной наложницы.
Пока  советские мужики на Кубе под руководством Иванова вели жаркие споры за награды в честных спортивных поединках, их кубинские сверстники и соседи на расстоянии всего ста миль в американском штате Майами медленно и тщательно готовились к решающей битве двух миров. Планы были грандиозные. После появления на капиталистической карте южного полушария второй бреши в виде полусоциалистической Чили решено было идти ва-банк. Предполагалось сначала вдарить руками чилийцев по своей, ещё не окрепшей демократии. А затем, во время планировавшегося визита в начале 1973 года на Кубу главного коммуниста России Брежнева, силами бывших кубинцев вывести из строя важнейшее энергопредприятие страны «Ренте»,  посеяв в  ней страх и анархию, и в такой обстановке постараться совершить крупный террористический акт, чтобы  лишить оба ведущих государства социалистического лагеря их лидеров.
С восходом солнца и до поздней ночи Гонзалес тщательно и зло готовился к новой страшной встрече с землёй своего счастливого детства. По документам, издалека, он собрал гибкий отряд из хитрых и бесстрашных иммигрантов - бывших земляков, не запечатлевших в официальных документах на Родине свои профиль и анфас. Причём никто из этих головорезов не знал его в лицо и не мог досрочно сдать властям. Не были они посвящены и в детали предстоящих операций, и поэтому готовились ко всему.
В первую очередь Дэн узнавал все стороны сегодняшней жизни по рассказам свеженьких беглецов с Острова, «гусанос», или червяков, как презрительно назвал Фидель людей, которые испугались трудностей строительства новой жизни и потихоньку уползали во все стороны. Больше всего он жаждал встреч со своими бывшими коллегами - энергетиками. Нужно  было прояснить для себя тонкости предстоящего сложнейшего дела на электростанции. Однако люди оттуда ползли, надо сказать, не так, чтобы очень уж густо. За весь год на маленькой лодчонке приплыл в лоно ЦРУ лишь один из них, но зато работавший как раз на «Ренте», с которой планировалось начать всю заварушку.
Фелисио, как звали беглеца, толстенький и рыхленький, больше походил по виду на маменькиного сынка, чем на борца  с коммунистической диктатурой. Трудно было  понять, как он отважился на такой смелый шаг. Вояж на подобных плавсредствах очень часто заканчивался для храбрецов в атласном чреве одного из кишащих в проливе живых символов капитализма.
Опытный разведчик сразу понял, что на подвиги такого увальня могли подвигнуть только невероятные тяготы, и поэтому он начал беседу с тактичного выяснения этой трагической стороны жизни своего бывшего земляка: «Вам будет тяжело вспоминать, но я прошу подробнее рассказать, как вас пытали сатрапы Фиделя. В деталях, пожалуйста. Это очень важно!»
Жертва режима съёжилась, будто ребёнок, которому напомнили о родительском ремне. Он даже сдвинул брови в поисках мыслей, но они, как назло, не соответствовали высоте трагизма, витавшего в комнате. Наконец невнятно промямлил: «Что бы вы хотели услышать?»
  «Вы знаете, как вы рисковали, предпринимая свой заплыв на прогулочной лодочке?»
«Ну, собственно, да. Я так далеко ещё никогда не плавал. Когда скрылся берег, понял, что потерял ориентацию и очень испугался. Хорошо, что меня подобрал американский катер и доставил сюда, во Флориду. Спасибо вашим морякам».
Гонзалес продолжал медленно прижимать оппонента к барьеру: «Вот видите! Это очень опасно! Такие героические поступки совершают только бандиты, убегающие от виселицы, или люди, подвергающиеся невыносимым страданиям. Насколько мне известно,  никаких крупных преступлений за вами не числилось. Что же заставило вас пуститься в столь рискованный путь. Я полагаю, что ваш подвиг, да, да, это настоящий подвиг, был необходим для избавления от каких-то невероятных мучений. Что это было: пытки в коммунистических застенках, угрозы или что-то другое?»
«Страданий было выше головы. Об этом очень больно вспоминать. Я бы не хотел. Простите», - и этот по виду большой ребёнок смахнул первую просочившуюся слезу.
Глядя на нежное заплаканное лицо Фелисио, профессиональный разведчик, а, если надо, и палач, прошедший много трудных дорог в жизни, проникся невольно чувством сострадания, словно к собственному сыну, которого он постепенно вспоминал всё туманнее и нечётко. Он налил ему стакан Кока - Колы, дал отсморкаться и отфыркаться.
Потом по-отцовски перешёл на доверительно - заботливую тональность: «Я тебя понимаю, чико. Я тебя очень хорошо понимаю. Физические страдания всегда для мужественного человека даже больнее вспоминать, чем противостоять им на самом деле. Но, пожалуйста, потерпи немножко. Пойми. Мы должны положить конец издевательствам над людьми на нашей с тобой Родине. Расскажи нам о них подробнее, и мы поднимем весь мир на борьбу с доморощенным Калигулой».
«Не могу, не могу! Было очень страшно! Я не могу!» - человек, пропущенный через горнило земного ада, вновь напряг лицо в страдальческой гримасе, но она показалась искушённому по части допросов физиономисту слишком уж театральной, без душевной поддержки, без глубины. Дэн сразу, словно опытная ищейка, сбросил дурацкое чувство жалости, напрягся, сделал стойку и почувствовал необходимость перейти на более жесткий тон в беседе. Но для начала надо было расслабить внимание собеседника: «Хорошо. Не будем об этом. Давай поговорим о твоих планах, о жизни. Чем ты занимался на Кубе? Что думаешь делать здесь, у нас, в США?»
«Я работал на электростанции в Сантьяго», - бодро начал повествование обрадованный переменой темы разговора Фелисио.
«Ты не напутал, чико? В этом городе нет электростанции. Я тоже энергетик и хорошо знаю, о чём говорю», - по старой конспиративной привычке Дон сделал вид, что ничего не слышал об объекте предстоящей операции.
«О! Вы очень отстали. На Кубе столько всего понастроено, - создавалось впечатление, что толстяк с гордостью произнёс последние слова, - В том числе и довольно мощная электростанция в нашем городе. Она называется ТЭС «Ренте», как полуостров в заливе, на котором стоит. Соорудили её очень быстро с помощью русских и на их оборудовании»
«Надо же!  Это интересно! И чем ты там занимался».
« Да работал инженером в производственном отделе. Подсчитывал показатели».
«Они засекречены?»
«Нет. Публикуются везде, в статистических отчётах».
«И когда последний раз ты был на предприятии?»
       «Да позавчера перед тем, как сесть на лодку и рвануть в сторону свободы».
Гонзалес удивился, как неожиданно быстро не такой уж юный мужчина прокололся в своём вранье, забыв зарезервировать время на пытки в тюрьме. Но спокойно продолжал размеренную беседу: «В какой запрещённой политической организации ты состоял?»
Собеседник что-то невнятное вякнул в ответ, будто откусил большой кусок мороженного и хотел его скорее растопить во рту. Но Дэн был настойчив: «Как всё- таки она называлась, и где вы встречались друг с другом?»
«Я боюсь навредить товарищам, раскрыв все явки. Может быть, нас подслушивают русские? У них на острове мощная радиолокационная станция».
«Не бойся. Сюда лапища Москвы не пролезут, как на нашу Родину. Будь откровеннее. Мы связаны со всеми подпольными группами на Кубе. Собственно, поэтому они и существуют. Но твой рассказ поможет определить направления повышения их эффективности».
«После темницы я запамятовал, как она называется».
            «А какие цели она ставит в своей борьбе?»
            «О, это святое! Свержение тирании Кастро!»
«Это замечательно. Ты имеешь факты проявления насилия коммунистов? Кого и за что из твоих знакомых арестовали, замучили в застенке, расстреляли?»
«Да вы что, не знаете? Полстраны сидит. Конкретного человека в этой массе трудно вспомнить. Ну, а я вам не пример? Надо мной издевались, как хотели».
«Бедный чико. Было бы хорошо, если бы к следующей встрече ты вспомнил и название вашей организации, и фамилии несчастных друзей. А теперь давай поговорим о тебе. Что тебе вменяли в вину? За что посадили?»
«Да там берут всех подряд. Кто под руки попадётся. А за что, не объясняют и ждут, что ты сам на себя наговоришь».
«И сколько времени ты провёл в тюрьме?»
«Больше двух месяцев. А три дня назад мне удалось сбежать оттуда во время прогулки. Нормально из таких учреждений после бесчеловечных пыток выходят только вперёд ногами».
«Бред какой-то. Зачем он, сбежав из тюрьмы, заходил на работу? Может рассудок помутился? - подумал Дэн, задавая следующий вопрос, - Расскажи, пожалуйста, о конкретных методах пыток, которые применяли к тебе, Я понимаю, что подобные воспоминания мучительны. Но зло надо вырывать с корнем, как гнилой зуб. А для этого нужна ясная картина болезни. Помоги нам!»
Жертва диктатуры сжал в жалостливую маску заплывшее жиром лицо: «У них там громадный арсенал орудий. О всех зверствах и не расскажешь».
            «Ну, хотя бы об одном. Как тебя мучили?»
 «Мне, наверное, как энергетику, выпал электрошок. Страшное дело!»
«Подробнее, чико, в деталях. Как это технически проделывалось. Куда прикладывали электроды?»
            «Вот сюда»,- Фелисио ткнул пальцем в грудь.
«Сними майку. Покажи. Там должен быть страшный ожог. Давай его сфотографируем,  пока не зарубцевался».
Толстяк начал нехотя раздеваться. Потом вдруг остановился и пробормотал:                «Простите, вспомнил. Они подводили ток к голове, к темечку. Это так тяжело, так тяжело».
           «Я понимаю, чико, я понимаю. И что они хотели от тебя узнать?»
           «Кому я передал секретные сведения об электростанции».
           «Но ты же сказал, что никакими секретами не владел».
           «Да. Но полиция этого, наверное, не знала».
Гонзалес вновь уловил неискренность в ответе: «Парень неумело врёт, напропалую, как нашкодивший в школе ребёнок. Зачем ему это надо? Засылать такого тюху вряд ли кому придёт в голову. На бандита, которые в основном бегут с Острова, он тоже мало похож. Надо с ним разобраться поточнее».
«Ты, наверное, устал. Отдыхай. В спокойной обстановке обдумай ответы на мои вопросы, чтобы помочь нам. Через несколько дней вновь встретимся. Я тебя приглашу», - Дэн прикрыл своё недоверчивое лицо профессиональной слащавой улыбкой и тёплым прощальным ритуалом. Но как только за перебежчиком закрылась дверь, он вызвал помощника и поручил ему срочно собрать все материалы, которые могли быть связаны с Фелисио.
Через неделю начальник оперативного отдела кубинского направления ЦРУ положил перед Гонзалесом папку с несколькими страницами текста и вырезкой из кубинской газеты. Пробежав их в привычной скоростной манере, выдержанный разведчик вскочил из-за стола и взорвался в негодовании, как истинный кубинец.
«Подлец, жирный кобель, ничтожество, - кричал Дэн с надрывом, словно выпуская с ругательствами и свои, накопившиеся за жизнь обиды, - Он оказывается двенадцатилетнюю негритянку изнасиловал. А чтобы малолетка не пожаловалась кому- нибудь об этом,  дал слово жениться на ней, когда ей стукнет четырнадцать лет. Но месяца через четыре девчонка поняла, что беременна, и обрадовала будущего папу. Тот приказал делать аборт, но, естественно, было поздно, и тогда подонок заявил ей, что она его обманула, и он берёт своё обещание о женитьбе обратно. Всё равно в полицию обращаться ей бесполезно, потому, что время ушло, и  никто не поверит.
В порыве отчаяния негритянка рассказала о своём позоре старшим братьям и те поклялись поймать и кастрировать насильника собственными руками. Случайно узнав об угрозе, мерзавец, спасая свои драгоценные яйца, рванул, на чём Бог послал, в США, где и начал переквалифицироваться в борца с диктатурой. Я сразу почувствовал фальшь в его рассказах, но не до такой степени. Так что ещё сочувствовал этой сволочи».
«Ты знаешь, Дэн, он не самый худший представитель кубинского землячества в Майями. Есть здесь и многократные убийцы, и террористы разных мастей, и грабители - рецидивисты. А это так, сявка среди воров в законе. Ты к нему, по-моему, очень строг», - оперативник не согласился со своим старым знакомым, но только подлил масла в огонь.
В матёром хищнике среди людей бушевал огонь ненависти ко всему человечеству, которое вырвало его из мирной семейной идиллии, похожей на жизнь зверей в Национальном заповеднике, и вновь заставило заняться поеданием себе подобных. Причём где-то в глубине своего компьютерного мозга, умеющего мгновенно просчитать многоходовые решения проблем, возникающих на каждом шагу в его опасной профессии, он уже совершенно точно определил, что на этот раз охота закончится для него трагически.
 «Прошу тебя. Сделай так, чтобы я больше никогда не встретил ублюдка. Я не ручаюсь, что собственноручно не оторву его вонючее хозяйство и не пошлю несчастной девчонке в утешение. Пусть мои ребята вытащат из него всё, что надо о «Ренте», и гони его подальше от меня. Пусть бежит бегом, если не хочет вновь запеть детским голоском».
____ ,, ____

Спустя три недели после первой учебной встречи Пидора неожиданно зашёл в кабинет Иванова и напросился продолжить разговор вечером в спокойной домашней обстановке. Владимир с трудом скрыл нахлынувшую радость. Договорились встретиться через час после работы, чтобы не застать врасплох жену.
Ровно в назначенное время директор уже галантно поцеловал руку хозяйке, сверкающей и благоухающей по такому важному поводу. А затем с размаху плюхнул   мощное тело, небрежно закинув сапог на сапог, на типовую мебель своей страны - изящно сплетённый из капроновых нитей и потому кажущийся каким - то музейным и хрупким диван. За ним плавно и воздушно, как тень, проплыла и скромно присела в уголочке незаменимая Каридат. Галина бросилась на кухню, откуда сразу прозвучал обещающий звон посуды и барабанный перестук ножа. Учёба началась.
«Я долго думал над вашим рассказом о непростом труде руководителя в Советском Союзе, - начал Пидора, - Благо, что и время было предостаточно. Перерыв затянулся по моей вине. Я постараюсь исправиться, тем более, что это в моих же интересах».
Владимир неожиданно для себя самого ответил подобным дипломатическим реверансом. Вероятно, исподволь начала действовать интуитивная школа этикета загранработника: «Я представляю, что и у вас жизнь не легче. Давит масса дел. «Ренте» - важнейшее предприятие восточной части Кубы и очень непростое по своей технологии, так что забот, конечно, больше, чем возможностей от них избавиться. Я это хорошо понимаю. Мы друзья по несчастью».
Лицо кубинского  директора озарилось очаровательной улыбкой в знак согласия, хотя он вежливо поправил учителя: «Я бы  сказал: «Друзья по счастью!» Для меня быть во главе такого ответственного завода - высшее человеческое счастье! И, чтобы научиться лучше оправдывать высочайшее доверие, я бы хотел продолжить обмен знаниями с более опытным советским коллегой».
«Согласен. Жду ваших вопросов», - Иванов напрягся, ожидая сложный разговор по той несуразной книжице, которую он вручил прошлый раз в качестве учебного пособия Пидоре.  Но речь пошла вновь  на запутанную тему управления производством.
«Вы рассказали о нелёгкой доле ваших руководителей, которые несут персональную ответственность буквально за любой промах в работе предприятия. Но с кого много спрашивают, тому и многое дают. Какими рычагами располагает директор вашей электростанции, чтобы результативно влиять на работу  коллектива, добиваться от подчинённых выполнения своих указаний? У нас некоторые работнитки, которые прошли практику в СССР, часто шутят, а может быть и говорят правду, что главным стимулом у вас является крепкое слово, ругательство, знаменитый русский мат, которым некоторые кубинцы тоже неплохо овладели.  Вы в этом скоро сами убедитесь».
Иванов понимающе улыбнулся, хотя выражение на его лице больше походило на смеющуюся маску несчастного Арлекино. Не потому, что он пытался под ней скрыть свою некомпетентность. Напротив, и этот аспект вопроса был крайне больным для него, естественно озабоченного, как и все в его возрасте, достижением той или иной высоты на служебной лестнице. Он видел, что во многом эти процессы  проходят в смутном тумане индивидуализма, неизвестных устремлений и непонятных желаний лично начальника, и почти не зависят от мнения коллектива а, тем более, от усердия и способностей исполнителя. По его мнению, к сожалению, именно возможность руководителя реально влиять на улучшение жизненного уровня и карьерного роста подчинённого инженерно – технического персонала и являлась главной плёткой в его руках.
Владимир сам был свидетелем отвратительной сцены, когда невольно застал  начальника цеха, целующего директорскую руку и обещавшего: «Виктор Викторович! Сделаем всё, как скажете. Будьте спокойны! Мы за вас в огонь и воду».
Молодым специалистам, и, особенно, коммунистам претил весь этот подхалимаж. Они считали его не просто дурью, возвратом к старым господским замашкам во взаимоотношениях в коллективе, а  и источником всех бед. Но с другой стороны, если отнять у начальника и эту волшебную дудочку, то как он сможет добиться беспрекословного подчинения? Практического решения этой проблемы в советском обществе так и не нашли, хотя оно было прописано во всех материалах классиков: подлинная демократия и народный контроль, особенно в кадровой политике.
Ещё запутаннее был этот вопрос в отношении рабочего класса. Конечно, Владимир хорошо знал, что можно рассказать иностранцу. В распоряжении советского руководителя имелся целый арсенал средств воздействия воспитательного и карательного плана. Доска почёта или позора, грамота или выговор, премия или лишение всех видов довольствия, продвижение по службе, в очереди на получение квартиры или переход на последние позиции в улучшении жилищного вопроса. Но  себе, положа руку на сердце, он мог честно сказать, что все они для простого, переполненного удалью и неукротимостью русского  человека были какими-то половинчатыми,  слабоватыми, не бьющими по рукам в полную силу.
Вспомнился последний случай с Васей Пирожковым, который пришёл перед Новым Годом на работу не просто пьяный, а, как говорят, никакой. Все удивились, как он вообще дотащился до рабочего места, потому что сразу на посту упал и отключился напрочь. А мужик великолепный. Тихий, немногословный,  виртуоз в своей профессии машиниста энергоблока. Внешне - эталон широкой русской красоты и мощи. Жаль его, но не скроешь. В журнале росписи нет. Предыдущий дежурный остался трудиться ещё на 8 часов, а Вася дрых в душевой до утра.
Возмездие тут же свершилось, и Пирожков потерял в виде всех премиальных за месяц, квартал и год больше тысячи рублей, почти два оклада Министра энергетики. Он очухался и плакал горючими слезами русского богатыря, обещая вообще забыть путь в пивную. Приходила и бухалась в ноги начальнику его жена с двумя малолетними детьми. Но что делать? Закон есть закон. Казалось, этот урок ему на всю жизнь. А всего спустя два месяца его друзья принесли почти бездыханное Васино тело к проходной и предупредили охрану, что человек идёт на смену и пусть не мешают ему отдыхать. Обильные денежные лишения вновь ударили по карману. Опять были слёзы и обещания. Но в них мало кто верил, в том числе и сам виновный.
Действеннее лупили по сознанию гневные слова товарищей по работе. Как врежут на собрании друзья прямо в глаза, что знать его больше не желают и работать в одной бригаде с ним не будут, сразу видишь, как человек съёживается, отчётливо проявляет на лице чувство вины, и долго потом ходит чуть не на цыпочках, по стеночке, тише воды, ниже травы, чтобы, не дай Бог, вновь чем-нибудь  провиниться перед коллективом. Знает - другой раз спуску не будет.
Иванов пришёл на работу после института в 1960 году и ещё застал нескольких таких принципиальных ветеранов - коммунистов, которые хлестали словами больнее, чем кулаками, а тем более денежными начётами. Причём им было безразлично, по лицу какого ранга они били наотмашь и от души: заслужил – получай сполна. Но постепенно, ещё в хрущёвскую оттепель, а, точнее, в эту гнилую распутицу всё честное и нужное куда-то исчезло, будто чистый снег растаял и умчался ручьями, а из- под него вылезли и сформировались в  неприглядный ландшафт грязь и мусор. Прогрессивная пресса называла такие проявления тоталитаризмом, внедрением в личную жизнь, ханжеством, пережитками неграмотных людей. Одновременно в результате маразматических бездумных высказываниях лидера коммунистов о нашем трудном и прекрасном прошлом треснул и закачался под многими бывший монолитный фундамент советской идеологии. Бороться за счастье страны и товарищей стало не модно и неинтересно.
Многие молодые экстремисты считали, что панацеей от подобных бед может быть только одно: выгнать нерадивого работника и взять на его место другого. Хотя на практике и этот приём не был безотказным. Во-первых, громадные темпы развития страны создавали почти везде, а тем более в столице, сложнейший дефицит с кадрами. . Но если и удавалось за счёт высокого уровня  зарплаты на электростанции найти замену, то в бой вступала следующая линия обороны - профсоюзы, которые должны были дать согласие на увольнение. Их решение почти всегда было однозначным: «Лёгкой жизни ищите, начальнички. А кто эту пьянь воспитывать будет? Пушкин? Хотите, чтобы кто-то другой с ним помучился. Нет уж! Он дал нам слово исправиться, и давайте верить людям. Дадим ему испытательный срок».
Чаще всего амнистированный отличался, не дождавшись окончания периода условного наказание. И всё повторялось вновь, с той лишь разницей, что его руководителю доставалось по первое число за слабую воспитательную работу. Владимир не раз пытался узнать у нарушителей из народа, хотя бы ценят  они  эту человеческую заботу о людях, оступившихся в жизни, которая есть только в нашей социалистической стране, но всегда ответы звучали формально и не заслуживали доверия.
Все эти мысли пронеслись ураганом в голове Иванова, пока он формулировал ответ директору, но тот вдруг неожиданно изменил суть вопроса: «Мне очень понравилась ваша книжечка. Я сделал настоящее для себя открытие о конкуренции при социализме, или, как там называется, «социалистическом соревновании». Причём это не та смертельная схватка хищников - капиталистов, а, как я понимаю, настоящее дружеское состязание, которое даёт возможность всем вместе быстрее достигать большего прогресса, а не топить друг друга. А если один из участников споткнётся и упадёт, то другие не злорадно радуются его беде, а, напротив, помогают подняться, крепко стать на ноги. Так ли это? Расскажите, пожалуйста, как у вас происходит борьба между коллективами на самом деле».
Во внутреннем Владимире тяжёлая озабоченность мгновенно уступила место ликованию, как у студента, вытащившего на трудном экзамене лёгкий билет. Всего пару недель назад он накатал письмо на нескольких страницах, ответив своему другу на ТЭЦ Вите Коротенко на его просьбу поделиться мыслями как раз на эту тему. Тому поручили заниматься соцсоревнованием по линии  завкома, и ему захотелось узнать мнение и получить советы более опытного общественника. В конце письма Иванов предупреждал: «Все друзья спрашивают о море, погоде, больше всего о прекрасных кубинских женщинах, а ты нашёл, о чём. Хоть не рассказывай никому: будет новый анекдот, как про чукчу». И впервые по сему поводу забыл сделать очередной ход в шахматной партии, которую они играли с другом по переписке.
С языка уже готовы были вздыбиться первые фразы, но прилетевший невесть откуда холодок сомнений заставил почувствовать, что и здесь для внешнего пользования не всё так гладко, как хотелось бы: «А что можно из всех многостраничных рассуждений письма рассказать революционному кубинскому руководителю? О том, как замечательное начинание, гениально увиденное сквозь дым войны и пепелище разрухи самим Лениным, обюрократили, превратили в обязаловку, противное, никому не нужное, формальное мероприятие, вроде похода в туалет? Я сам видел, как начальник смены собрал бригаду и диктовал им всем сразу примерно следующий одинаковый текст индивидуального обязательства каждого участника соревнования за звание «Ударника коммунистического труда»: «В честь очередного Съезда родной партии обязуюсь хорошо работать и не приходить на работу пьяным».
И самое страшное, что многие коммунисты и, особенно, руководители,  были на стороне подобных трафаретов, пошлых эрзацев настоящей борьбы за победу коммунистического сознания: «А что, - оправдывались они, - Во-первых, работать хорошо - самое главное на производстве. А, во-вторых, на какие подвиги можно подвигнуть борцов, если на приз победителю выделяется всего три рубля? Смешно».
И чтобы было совсем весело, рассказывали соответствующий анекдот: «Когда курицу начали срамить, что её подруга несёт яйца высшей категории, на треть крупнее, она спросила: « А на сколько они дороже?» « На 10 копеек, почти на 10 процентов». Тогда она резонно возражала: «И буду я из-за такой мелочи зад драть!»
Действительно, трудно было понять, почему не направить на важнейшее не только хозяйственное, но и идеологическое поле борьбы за будущее новой страны большую часть премии, которую очень часто выплачивали фактически просто за нормальную работу без глупостей. Всё решалось где-то наверху, без совета с рядовыми коммунистами. Правда, сам Иванов, как и многие его друзья того времени,  безгранично верил в мудрость высшего руководства, которое сверху и видит дальше, и делает всё по уму.
Может быть, поэтому они и не очень уж требовали, чтобы их услышали. Скромно и безропотно выполняли указания партии и правительства. Хотя иногда молодежь взбрыкивала и пыталась сделать что-то по-своему, с большим толком. В цехе, где секретарствовал без отрыва от производства Владимир, под нажимом его и молодых сторонников в личных обязательствах работников появились новые пункты, например, обещание изучить дополнительно конкретную производственную тему и даже смежную профессию, подать рацпредложение, а от беспартийных - активно посещать партийную учёбу.
Многие тёртые во взаимоотношениях с властью резонно спрашивали: «Тебе что, больше всех надо? Так можно и на неприятность нарваться. А что ты имеешь для себя от этих обязательств?» Задавал и он себе те же вопросы. И в силу логики, а также совсем не бойцовского характера рака отвечал всегда однозначно: «Конечно, к хорошему эти инициативы не приведут». Его старший друг, начальник цеха, рассказал в связи с этим анекдот: «Колобок катился и попал в лапы к лисе. Она, естественно, нахально заявила: «Я тебя сейчас съем». Несчастный взмолился: «Дай я тебе песенку спою». Лиса снисходительно разрешила. Все равно никуда не денется. Пока она его слушала, подкрался охотник и пальнул по зрительнице. Та раненая бежит, бросила колобка и ругается: «На хрена мне нужна была эта самодеятельность».
Но есть почти в каждой русской душе искорки бунтаря, Стеньки Разина. Они мешают часто в организации дела, в плавной и чёткой реализации задуманного. Зато и настоящие прорывы во всех сторонах жизни могут совершать люди только с такими национальными чёрточками. Так и Владимир не мог себя  перестроить и продолжал искать приключения на свой мятежный характер.
Целый калейдоскоп разноплановых мыслей прокрутился в его голове. Но в целом «социалистическая конкуренция» в её сегодняшнем виде  вспоминалась с тоской. Особенно в части соревнования между электростанциями, несмотря на то, что родная его ТЭЦ неизменно торчала среди победителей, хотя и работала не ахти как. И некоторые  из его сверстников  видели за этими победами знакомые лица из влиятельных профсоюзных боссов, как и славных тружеников министерства, которые были замечены среди новосёлов новых домов предприятия. Правда, и в этом крупном отраслевом сражении, совсем уж без здравого смысла, действовали всё те же мизерные ставки для победителей. Начальство, безусловно, имело побольше, да ещё и ордена в придачу, а для всех остальных  призёров куш в основном делился поровну и чаще всего заклинивался на тех же пресловутых трёх рублях.
Надо было, в конце концов, и отвечать Пидоре, а не только бормотать внутри себя. Причём, как всегда так, чтобы не уронить честь Родины. И Иванов, нисколько не лукавя, начал подробно излагать всю технологию подсчёта результатов борьбы, особенно их технико-экономических составляющих. Как экс - начальник производственного отдела он досконально знал эту сложнейшую процедуру и мог говорить о ней часами, хотя опять же между своих считал её мурой и очковтирательством. Ведь достаточно было на несколько минут отклониться от графика при записи электросчётчиков механизмов, и все расчёты становились бессмысленными. А такие промахи происходили объективно каждый раз. Поэтому он считал, что дело сводилось к бесцельной трате усилий  квалифицированных работников. Но изменить давно заведённые до него порядки во всей отечественной энергетике, конечно же, и не пытался.
Пидора не слушал, а буквально внимал всем существом, напряжённо, будто сориентированная антенна, ловил каждый звук. Он словно прильнул не только ухом, но и всем телом к учителю, прижался вплотную к его бедру, хотя понятные для него слова неслись совсем с другой стороны, из уст неутомимой Каридат, переводящей почти синхронно. Тем более, что и она в основной своей деятельности была работником техотдела и большинство сложных технических терминов были ей хорошо знакомы.
Польщённый необычайным вниманием, Иванов так увлёкся, что долгое время не замечал отчаянных отмашек супруги, которые означали, что у неё всё готово для отдыха от тяжёлых, но праведных трудов. К удивлению охотно, без жеманства и ритуальных интеллигентских отказов, директор согласился откушать. Не пришлось долго уговаривать его и отведать братского армянского коньяку, после чего беседа очень круто поменяла предмет и приняла непринуждённый характер. С каждым тостом заметно увеличивалась частота и амплитуда жестикуляции начальника, будто приглашающего собеседника к более откровенному разговору.
«Пидора, вот ты мне честно скажи,- Владимир взял директора за руку и пробовал сфокусировать свой закосевший взгляд на хитроватых глазах шефа, - Ваш вождь заговорённый от несчастий, или что другое? Чем больше знакомлюсь с его биографией, тем мне всё больше эта мысль не даёт покоя. Просто чудеса какие-то. При штурме казармы Монкада здесь в Сантьяго, при высадке отряда с катера «Гранма» в живых остаются единицы героев, и среди них Фидель. Может быть,  у него есть ангел- хранитель?»
«Это действительно так. У него смолоду была неуёмная потребность действовать во имя справедливости. В условиях тирании свободолюбие не поощряется. Он часто был на грани трагедии, но   какие-то силы спасали его от беды.
В 21 год Фидель отправился на пустынный остров Кайо Конфитес, где многочисленный отряд готовился отплыть к берегам Доминиканской Республики с целью свержения режима свирепого диктатора Трухильо. Об угрозе, нависшей над их ставленником, узнало правительство США. В Вашингтон был срочно вызван военный министр Кубы, и сразу после его возвращения более двух тысяч революционеров было им арестовано и отправлено на трёх кораблях в Гавану. Их ожидала тяжёлая судьба. Однако перед прибытием в порт Фидель прыгнул за борт и благополучно достиг берега вплавь в ночной темноте, хотя море кишело акулами.
Через два года трое подвыпивших американских матросов осквернили монумент Хосе Марти.  Один из них забрался на мраморную голову апостола, второй помочился на пьедестал памятника. Вместо наказания негодяев, полиция разогнала разгневанную толпу кубинцев. На следующий день Фидель организовал демонстрацию протеста студентов Университета к американскому посольству. Стражи порядка вновь не жалели дубинок. Крепко досталось и вожаку. Но инцидент всё-таки завершился принесением извинений со стороны американского посла и возложением венка к осквернённому памятнику.
А затем произошёл и вообще невероятный случай. 20 февраля 1952 года Кастро опубликовал в газете «Алерта» статью, в которой обоснованно доказал связь президента Прио Сокарраса с мафией. В ней был дан глубокий анализ причин появления в стране  гангстеризма как социального явления, и потрясающей силы материал, показывающий, как президент лично вручает в конвертах ежемесячно по 18000 песо руководителям преступного мира, да ещё предоставил бандитам более двух тысяч постов в государственных учреждениях, где они регулярно получают зарплату, и не думая работать. Как говорилось тогда, «никто не дал бы и сухой мухи за жизнь Фиделя». Полагали, что он будет убит в ближайшее время. Мафия таких вещей не прощала. И до сих пор многие недоумевают, почему он остался жив.
Не менее смелым было и выступление будущего вождя против Батисты, совершившего в марте 1952 года военный переворот в стране. Уже через несколько дней он направил в гаванский суд обращение, в котором показал документально, что за совершённые преступления диктатор должен быть приговорён на срок более 100 лет тюрьмы. И вновь погрязший в крови интриган не посмел расправиться со смелым героем.
Причём у Фиделя целый коллектив хранителей.  Его бабушка, негритянка Доминга, и её дочь, метиска Лина - мать Каманданте, умеют упрашивать высшие силы быть покровителями, используя для этого свечу, воду в стакане и заклинания. Я думаю, у него до сих пор под рубашкой висит амулет, которым его снабдила бабушка, чтобы уберечь внука от несчастий. Рассказывают, что после Манкады он остался невредимым только потому, что Доминга и Лина принесли в жертву несколько коз и кур. А перед его походом в горы Съеро-Маэстро мама говорила, что видела во сне апостола Якова и упросила его помочь сыну выжить».
«Сказки какие-то», - Владимир оттопырил губы и наморщил лоб, выражая высшую степень сомнения.
«Может быть, и сказки, но они добрые, и мы им рады. В народе, например, замечено, что когда Кастро угрожает беда,  а на него совершено больше двух сотен покушений, в небе даже днём можно разглядеть чуть видимую звёздочку. Когда его отряд под прицелом батистовцев, а, точнее, в сплошном свинцовом дожде пробирался с яхты «Гранма»  по открытой местности в горы, персональное светило словно закрывало своим лучиком от пуль рослого командира. И он вместе с двенадцатью революционерами остался жив.
А после штурма казармы его спас ангел в виде лейтенанта Саррия. Он наотрез отказался передать Фиделя в другие руки, готовые немедленно расправиться с ним и сдал его в тюрьму под расписку. За это он вскоре сам был арестован. Но после победы революции стал адъютантом президента Кубы. Недавно он, к сожалению, умер. В числе провожающих его в последний путь был, конечно, и сам Каманданте». 
«И Фидель верит в предрассудки? Ведь он - коммунист, а  коммунистическая идеология и религия несовместимы».
«Не знаю, как у кого, а у нас совместимы, и ничего. Я сам в церковь хожу. Ведь вера в высшие силы и мысли об организации жизни на земле, и ученье о равноправном совместном проживании с соседями – совершенно разного направления и калибра части человеческой души. В первом случае ничего нельзя узнать, доказать, и остаётся только принять на веру одну из гипотез о нашем прошлом и будущем во вселенной. А во втором, наоборот, необходимо глубоко изучать принципы организации общества и его историю для воплощения в практику лучших предложений по совершенствованию общественных и производственных отношений. Вы согласны?»
Владимир машинально кивнул головой в знак согласия, хотя заложенный в нём многолетним воспитанием фундамент атеиста, естественно, никуда не делся, сопротивлялся и был близок к явному проявлению своего недовольства. Однако неожиданные мысли мулата заставили его на время задуматься и сдержать подступающие эмоции. А тот продолжал: « Недалеко от Сантьяго, в местечке Эль-Кобре, находится главный храм Кубы. Там вскоре, 8 сентября, будет большая фиеста. Я вас отвезу туда обязательно. Согласны?»
Галина, жаждущая новых впечатлений, почти прокричала: «Да, да! Конечно! Си, си, оф кос!» А Иванов про себя подумал, что неплохо будет получить на такую поездку санкции генконсула. Не дай Бог неожиданно встретиться с ним лицом к лицу на церковном празднике.
Сжиженное солнце Армении подвигнуло коллектив к шумной беседе ни о чём, быстро позволило выпустить дискуссионный пар и завершить оставшуюся без взаимоинтересных тем встречу. С тех пор они стали традиционными, хотя директор, вероятно, чтобы не быть надоевшим гостем в доме, находил отговорки и посещал гостеприимных супругов не чаще, чем раз в три недели.
                ___ ,, ___

Владимир всячески оттягивал подведения итогов спартакиады народов СССР в провинции Ориенте, но время неумолимо поджимало, как и жаждущие призов участники, и деваться стало некуда. Он тщательным образом, в полном соответствии с утверждённым положением обсчитал очки команд во всех видах спорта и свёл их в красивую наглядную таблицу. Из неё, словно тельняшка на груди интеллигента, броско выпячивалась  сокрушительная победа крохотного коллектива, возглавляемого самим же ответственным за спорт. Соответственно, он завоевал и все главные призы  турнира.
Для большей надёжности и солидности Владимир решил подписать бумагу у представителей команд. Первым ему попался Топтыгин, и процедура подписания не закончилась мордобоем только по причине чекистской выдержки доблестного телохранителя. Пробежав документ глазами без особого смыслового блеска, мощный атлет был почти готов начертать мускулистой рукой свой автограф, но неожиданно что-то сообразил и начал вновь медленно изучать протокол, периодически шлёпая губами. Потом окинул притихшего Иванова с ног до головы бойцовским взглядом, будто прикидывая, куда эффективнее нанести нокаутирующий удар, и резанул:
«Ты что, опупел? За такие дела морду бьют. Считай, что тебе повезло с местонахождением: за границей я дипломат. А бумажку свою тащи в туалет и немедленно готовь новую, правильную. Твоя сраная команда выиграла один футбол, а получается,  что во всех видах она - чемпион. Надо же! Быстро дуй домой и переделывай свой манускрипт по всем правилам. Или тебе очень не повезёт в зарубежной жизни. Ты ведь ещё, наверное, и на «Москвич» сертификатов не набрал. Не рискуй благосостоянием. Его повышение - основная цель нашей партии».
«Вот предупреждала Галина, что из-за крошечных призов плохо кончу»,- промелькнуло в голове Иванова. Но тут же место трусливой мыслишки начала занимать чисто русская бычья бессмысленная упёртасть, готовая ради понятия стоять до конца, каким бы он ни был, вплоть до бойни.
«Ты знаешь. Я всё по правилам считал. Перепроверял. Может быть в чём-то ошибся. Давай вместе пересчитаем».
«Ты, Зин, на грубость нарываешься. Что у тебя за правила идиотские? - Игорь не допустил в голосе даже капельки сомнения в своей правоте, - Ты их сам сочинил?»
«Да нет. Вместе с тобой и другими представителями команд. Вот «Положение», вот твоя подпись. По нему я и подводил итоги».
«Как же так может получиться? Мы по стрельбе и плаванью заняли два первых места, а в командном зачёте победил твой вшивый «Строитель».
«Ты не обижай маленьких. Тем более, что они тебя обштопали, как заяц волка в фильме «Ну, погоди!». А считается всё очень просто. У меня по каждому виду соревнования есть подробные таблицы подсчётов. Вот смотри. Плаванье. Ваши очки за первые места в личном зачёте мы перекрыли за счёт участия в заплывах пяти наших женщин. У вас ни одна дама не захотела намочить плавки. Мало того. У нас вышел на стартовые тумбы весь наш коллектив. А у вас больше половины не плавало, поленились. Вот и вся арифметика».
« Чихал я на твои математические выкрутасы. Мы победили и должны получить все призы. И переделывай всё  в таком духе. Тебе понятно?»
«И не  подумаю. За свою победу ты приз получишь.  А командные результаты я подвёл окончательно»,
«Ну, смотри. Пеняй на себя, - Топтыгин побагровел от напряжения, - Я иду к консулу. Ты об этом пожалеешь, Пифагор».
Несколько минут ожидания показались Владимиру вечностью. Он успел обсудить сам с собой, чем будет заниматься в Москве, когда так скоро и неожиданно вернётся. Вспомнил, какие вещи у них есть для сегодняшней ненастной осенней погоды на Родине. Но не тени страха или раскаяния не промелькнуло в его возбуждённом сознании. Природа говорила: русский мужик, решивший пойти на любой высоты подвиг, никогда не отступится, не усомниться в своей правоте. И это была аксиома. Сложно понять, как в по-детски наивные и разявистые евразийские души вселилось неистовство спартанцев идти до конца, если их затронут за живое или разозлят, но это уж, как говорят, «из другой оперы».
«Давай, тебя Бадалян вызывает, мудило. Сейчас он напомнит Положение о пребывании советского гражданина за границей», - торжествующий Топтыгин саркастически услужливо придержал открытую дверь в кабинет шефа.
«Здравствуйте, Аветик Егишевич», - Иванов, несмотря на внутреннюю дрожь, с порога правильно произнёс сложное имя главного начальника над его соотечественниками в провинции Ориенте, и это стало началом трудной победы над собой.
«Здравствуйте, Владимир Иванович, - генконсул не прореагировал на повисшую в пустоте протянутую руку вошедшего, - У нас с вами первая встреча по делам и, к сожалению, как я понял по информации Игоря Михаиловича, она не очень-то приятная. Он заявляет, что вы подтасовали результаты спартакиады и незаслуженно присвоили для своей команды большую часть призов. Так ли это?»
Предательский страх ударил внутренним жаром в лицо Владимира, но мозг работал чётко и продолжал отчаянно сопротивляться: «Да он просто вам наврал. Ваш профорг не поработал, как следовало, с коллективом перед началом соревнований, а теперь хочет поправить положение за счёт вашей власти».
Начальственное лицо передёрнуло выражение недовольства, но опытный дипломат убрал на время свои эмоции и спокойно продоложал: «Вы пока обвиняете друг друга без всяких доказательств. Я прошу вас в деталях объяснить причины ваших петушиных боёв. Я хочу разобраться в споре между соотечественниками досконально».
«Пожалуйста, Аветик Егишевич, - Владимир вновь неожиданно для себя внутренне обрадовался, что ему без запинки второй раз удалось выговорить трудное имя, - Готовясь к состязаниям, мы решили подойти к оценке результатов, исходя из следующих соображений. Коллективы за границей складываются совершенно случайно, и не их заслуга, что в группу вдруг пришлют мастера спорта. Не она его вырастила. Конечно, сам хороший спортсмен должен считаться победителем, хотя были предложения позволить разрядникам выступать только вне конкурса. Но ведь не будет справедливым, если и команда вылезет в победители на плечах такого супермена.
В то же время мы считали, что главная задача подобных соревнований - заставить заниматься спортом как можно больше соотечественников, особенно домохозяек, засидевшихся на кухнях. Вот на этих принципах и было разработано Положение, которое представители всех коллективов приняли. Вот подпись под ним и вашего Топтыгина. А вот итоговые расчёты результатов».
«Давайте с вами посмотрим их внимательнее», - Бадалян долго близоруким взглядом изучал таблицу, допрашивал Иванова по разным тонкостям, а потом позвонил дежурному и приказал срочно прислать ему Игоря. Тот вошёл с торжествующей улыбкой, но, почувствовав на себе резкий взгляд шефа, сжался и сник.
            «Это твоя подпись?» - генконсул ткнул пальцем в Положение.
            «Моя».
            «Какие у тебя конкретные замечания по расчётам? Покажи их».
            «Да нет. Но это несправедливо. Ведь...»
«Прекрати болтать,- оборвав хранителя своего тела на полуфразе, хозяин кабинета встал с места, словно на крыльях ярости, - Займись делом и знай, что подписываешь. Ведь ты на дипломатической работе, где общие разговоры недопустимы. Это не первый твой прокол. Ещё раз оступишься, и выгоню тебя не только из консульства, но и из МИДа вообще. Ясно? Результаты подведены правильно и, главное, грамотно, по - уму всё организовано. А ты мутишь чистую горную воду».
Иванов впервые в жизни увидел, как лицо человека на глазах стало красным, подобно изменению цвета рака при варке. Стали другими и движения, и голос Топтыгина. Он почти пропел шёлковым баритоном: «Простите, Аветик Егишевич, простите. Я не понял серьёзности спортивных дел. Больше такое не повториться».
«Вы свободны, Владимир Иванович. Спасибо за хорошую работу. А ты задержись. Слишком легко извиняешься. Мне кажется, ты ещё не всё до конца прочувствовал».
Выходя из кабинета, Владимир подумал, что первый серьёзный бой за рубежом ему удалось выиграть. Хотя кто может предсказать последствия любого события. Они -неисповедимы.
Но больше всего его поразила встреча с Бадаляном: «Какой настоящий человек! Вот таким должен быть подлинный коммунист! Не стал ради престижа защищать своего работника, а спокойно разобрался в сути и принял правильное, а не волевое решение. Как жаль, что такие люди очень редко встречаются в жизни».    
___ ,, ___

Советские специалисты и их домочадцы на востоке Кубы поддерживали здоровье не только за счёт пусть разовых, зато интенсивных спортивных мероприятий. И в этот далёкий уголок мира до них докатилась волна заботы партии и правительства о своём народе, поднятая очередным их совместным постановлением по усилению борьбы с пьянством. В один из дней все колонисты собрались в консульстве, чтобы определить кратчайшие пути к победе над проклятым пережитком очень далёкого прошлого.
Солидности разговору прибавило появление на собрании первого секретаря советских коммунистов на острове Свободы, Виктора Ивановича Калинина, который почему-то скрывал свою истинную роль под дипломатическим рангом посланника. Никто не понимал, для каких целей нужна подобная маскировка факта, который давно уже был секретом полишинеля. Но все строго соблюдали установленные кем-то ранее правила игры.
Гаванский начальник ярко рассказал о мероприятиях, намеченных под его руководством парткомом для победы над белым Деникиным в бутылках. Затем, исходя из традиционного принципа нерушимого единства партии и народа, не спрашивая нас, заверил Центральный Комитет, что мы не пожалеем и живота своего, чтобы выиграть и эту историческую битву. В свою очередь секретарь партбюро Крейсарт и профорг Федин горячо поддержали оратора, доложив, что положение  в этом вопросе у нас было, есть и будет на самом высоком уровне. Всё всем вроде бы стало ясно, и председатель собрания предложил закрыть его, предварительно проголосовав за резолюцию об одобрении всех других, более высоких решений на эту тему, принятых исключительно в наших личных интересах.
Неожиданно робко попросил слово маститый специалист по сахару и виноделию доктор наук Паристый: «Вы знаете, товарищи. Мы иногда решаем с кондачка важные вопросы. Вот, например, о роли вина в жизни человека. Учёные давно установили, что в ограниченных дозах оно очень полезно, иногда крайне необходимо. И дозы целебные установлены. Примерно 15 граммов виноградного вина на килограмм живого веса человека. Просто у нас не все знают об ограничениях и часто принимают больше, чем требует организм. Нам надо повышать культуру винопотребления, а не пропагандировать разные ненаучные теории».
Учёный ещё долго пытался доказать роль предмета его творческих поисков в укреплении духа и здоровья нации. Однако и первых его посылов было достаточно, чтобы у членов президиума лица вытянулись, словно в зеркалах комнаты смеха, хотя при этом они не наполнялись весельем, а были пасмурные, как на поминках. Народные массы в зале тоже потеряли нить собрания, бросившись оживлённо подсчитывать индивидуальные нормы приёма оздоровительного зелья. А с удовлетворением убедившись, что они почти для всех превышали две бутылки, шумно обменивались радостной и очень важной информацией с соседями.
Забылся и председатель собрания, убедившись, что те две бутылки бананового ликёра, которые он регулярно вечером не спеша вытягивал на ночь через соломинку из высокого фужера под аккомпанемент ворчания жены, теперь полностью реабилитированы наукой. Однако благостную мысль о полученной пользе для организма за всё время пребывания за границей ему не удалось обсчитать до конца.  Он ощутил на своей ноге увесистый удар ботинка Крейсерта  и вскочил, не понимая, что надлежало делать. Чтобы придти в себя, ведущий предложил устроить перерыв для подработки решения.
По-своему поняла этот шаг супруга Паристого: «Сейчас посовещаются и запишут выгнать моего дурака домой», - промелькнуло у неё в голове. Тем более, что она видела, как отчаянно шарахнул под столом ногой председателя секретарь партбюро. И дама ринулась в бой.
«Я не согласна на изменение решения. Сначала надо всех выслушать, а потом уж решать. Вот я учительница. Сколько я насмотрелась горя в детских глазах из-за пьянства родителей! Скольким моим ученикам подлинные трагедии на этой почве исковеркали судьбы! Пьянство - страшное зло, и его надо вырывать с корнем. Я полностью поддерживаю деятельность партии и приложу все силы, чтобы и у нас здесь Постановление ЦК выполнялось, как надо.
А Паристый, он учёный. Уткнувшийся в свой сахар и виноделие зашоренный фанатик. Он всё меряет своими формулами, и за ними не видит реальной жизни. Я ему дома покажу, где раки зимуют. Может быть, его расчёты годятся для кубинцев, которые не пьют сверх меры. А наши соотечественники останавливаются только в вытрезвителе и когда деньги кончаются. Мы не можем ставить интересы науки выше здоровья народа. Таких учёных гнать надо грязной метлой!»
Торжествующая супруга плюхнулась на своё место, не почувствовав в порыве пламенной речи, какую глупость она сморозила в её конце. Между тем зал, заполненный народными массами, недовольно загудел и заёрзал. Появившийся было шанс на законном основании выпивать достаточную норму в сложный период очередной беспощадной войны за трезвый образ жизни, вдруг начал стремительно исчезать, будто прекрасный призрак.
Знающие с тоской и тайной надеждой во взгляде повернули головы в сторону другого учёного, доктора наук Воронова, считавшегося в здешних краях высшим авторитетом в вопросах культуры пития.
Алексей Иванович недавно прибыл в Сантьяго для просвещения здешних студентов в вопросах обеспечения психологической устойчивости личности. Несмотря на солидную бороду, как у партизанского писателя Вершигоры, и соответствующий ей возраст, он быстро включился в коллектив специалистов, участвующих каждую субботу под руководством Иванова в футбольном променаже. Было очень забавно наблюдать со стороны, как маститый учёный мотался по полю за мячом. Словно опахало над индийской принцессой, взметался в такт бега его волосатый знак мудрости. А очень часто из-под домашних трусов ему составляло кампанию в ритмичном танце помахивания и крупномасштабное мужское достоинство. Подобный спектакль, безусловно,  доставил бы не мало восхитительного волнения упомянутой королевской особе, а порою действовал завораживающе и на суровых футболистов, заставляя останавливаться и давиться от смеха.
На все случаи жизни у него были твёрдые, глубоко продуманные взгляды, с которыми сложно было спорить. Например, своё футбольное рвение, не соответствующее почтенному статусу и возрасту, он объяснял выводами из многочисленных экспериментов, которые показали, что игра необычайно повышает мужскую потенцию: «Специально после таких разминок я мчусь к очередной любовнице, и она, как и все предшествующие, просто стонет от удовольствия. Хотя, честно говоря, истинную причину феномена я до сих пор не раскрыл».
Особенно большим специалистом, с его слов, он был по части борьбы с зелёным змеем. Алексей Иванович входил, якобы, как психиатр, аж в какую-то всесоюзную комиссию по антиалкогольной деятельности и был одним из авторов правительственных документов по этой актуальной для советского народа теме. Безусловно, только он мог разрешить возникшие в прениях противоречия между наукой и политикой, почему и глядел на него с мольбой, теряющий обретённую на мгновение свободу, зал.
Воронов не мог уронить своего реноме у простого народа, и смело шагнул к трибуне: «Трудно во всём согласиться с профессором Паристым. Таких твёрдых норм наука ещё не установила и, прежде всего потому, что они очень индивидуальны. Как говорится, каждому по потребностям, у каждого своя мера, которую рекомендуют знать. Но я думаю, что никто не будет отвергать медицинскую полезность спиртосодержащих лекарств и напитков. Сколько жизней спасли во время войны наркомовские сто граммов, снимавшие страх, который сковывал душу и ум идущих в атаку солдат, превращал их в слепых и бестолковых, а, значит, и беззащитных. А первая помощь замёрзшим в снегу, в ледовитой воде?
Да что там говорить? Грамотный постоянный приём алкоголя является замечательным профилактическим средством, значительно укрепляющим здоровье. Медики хорошо знают, что нервные клетки мозга не успокаиваются даже во время сна и получают отдых только при резких торможениях во время сильнейшей выпивки.
Известный академик  говорил мне, что может делать сложнейшие операции лишь в том случае, если в конце недели напивается до поросячьего визга. Иначе от напряжения у него трясутся руки.
Мой друг, известный врач, обратил внимание, что неожиданно скончавшийся известный драматург Погодин имел почти детские по чистоте внутренние органы. Когда он спросил у вдовы, какой диеты придерживался покойный, она рассказала, что в основном он практически постоянно ел щи и гречневую кашу, но при этом в обязательном порядке не спеша выпивал за день бутылку водки.
Я думаю, что науке придётся ещё немало потрудиться, чтобы определить оптимальную дозу алкоголя для каждого индивидуума. Но выбрасывать его вообще из нашей жизни ненаучно и не достойно современного уровня развития человечества».
Было наглядно заметно, как в процессе яркой речи гордость за товарища позволяла расправить плечи и смело поднять головы сначала тем, кто уже заканчивал своё пребывание за рубежом, а за ними и всему залу. Теперь настала пора Крейсарта получить под столом ощутимый пинок от главы советских коммунистов на Кубе. Парторг вскочил и со своим прибалтийским говором повёл наступление на лженауку: «Этто хак ше получается? Фсе учёные страны доказыфают фред пянства, а у нас пояфились грамотеи, идушие протиф течения. Фы знаете, мне рассказали, что Форонов пришёл на софетски теплоход читать лекцию и начал её такими слофами: «Ну, чем мы будем закусыфать фашу фотку». Фот куда зафёл человека этот учёный бред!
Я поддершифаю предложение коммунистки  Паристой гнать её супруга грязной метлой домой. А штобы ему не было скучно лететь, предлагаю, чтобы и Форонов составил ему кампанию. Дафай, председатель, голосуй».
«Кто за? - крикнул зычно ведущий, не дожидаясь очередного подстольного стимула. И хотя даже в конец запуганные соотечественники всё - таки довольно медленно осуществляли процедуру поднятия рук, он бодро прервал процесс, -Достаточно. Ясно, что большинство. Предложение принимается».
Присутствовавшие быстро повскакали с мест в надежде, что на этом экзекуция завершилась, не затронув любого из них, тоже в чём-то замеченного. И хотя учительница пыталась докричаться и доказать, что её неправильно поняли: такого предложения она не подавала, толпа была нема и глуха. Расправа была совершена. Остальные должны были крепко задуматься и сделать нужные выводы.
___ ,, ___

Ближайшие друзья и соседи Иванова предложили не откладывать процесс обсуждения случившегося надолго, и уже через час они сидели дружным квартетом за столом под патронажем Галины. Хозяйка выставила гостям по чашечке кофе и приготовилась слушать мужские сплетни, как всегда занудные и глупые.
Так уж повелось издавна среди русской интеллигенции, в основном трусливой, боящейся открыто защищать свои всегда революционные мысли, смелое обсуждение темы продолжилось в узком кругу. Искривив в презрительной гримасе лицо, отчего оно стало угрожающе мужественным, Петров буквально прорычал: «И что это, как не издевательство над людьми. Ведь никто не отказывается выполнять указания партии. Но они должны быть чёткими, понятными. А для этого необходимо выслушать мысли всех  и учесть их в намеченных мероприятиях».
Всегда готовый спорить по любому поводу, не публично, а в малюсеньких коллективах, Владимир резонно возразил, совсем не думая подобным образом: «Ты представляешь, что получится? Всем известно: сколько людей, столько и мнений. Мы по одному пустяковому вопросу будим дискутировать несколько лет, и не придём к правильному решению. Да и как ты будешь относиться к такому руководству, которое ничего не решает. На это им и дана власть, чтобы привлечь науку, актив народа и определять направления главных ударов. Твоя демократия - бесхребетный кисель».
«Вот что бабы - дуры делают, - сразу в открытую выложил свои карты прямолинейный Вячеслав, круто изменив ход дискуссии, - Сейчас Паристый воспроизведёт своей идиотке в натуре одну из тех страшных картин, о которой ей рассказывали ученики. Завтра будет разрисованная в сине-красные тона, словно бордельный фонарь в ночном небе».
«Да. Подвела она его капитально, - поддакнул Петров, преданный переводчик Анина, - Хотя и он тоже хорош. Нашёл место, где читать лекции о целебных свойствах бормотухи».
«А я не уверен, что битой будет супруга. Она будь здоров, баба с яйцами, - Витя Смирнов воспользовался  тем, что Галина выскочила по делам на кухню, не только для того, чтобы ввернуть крепкое выражение. Он мгновенно выхватил из портфеля бутылку «Канея», с филигранной точности разлил её содержимое по стаканам для освежающих напитков и шёпотом предложил, - Давайте напоследок, пока её, проклятую, совсем не извели».
Четыре стакана мгновенно выстрелили отражёнными от опрокинутых донышек лучами люстры. Руки интуитивно потянулись за закуской, но сегодня на её месте была стерильная чистота.
Новизна в технологии застолья не могла не отразиться и на результатах процесса. Совсем скоро беседа приобрела тёплые душевные тона. Снова верховодил Анин: «Вы меня простите, что я так говорю. Может, вам со мной стыдно общаться. Я не удивлюсь, если завтра кто-нибудь из вас  напишет на меня в партбюро. А я всё  равно пил, пью и буду пить. «Если б я не пил вино, я б засох давным - давно». Помните песню Владимира Канделаки? Живу один, без семьи. На всём экономлю ради детей. Да ещё тоскую. Единственная радость в жизни - вот так с друзьями стакан - другой пропустить. Хоть спишь после этого спокойно». «А действительно, - поддержал начальника Александр, - Ведь уже немало прожили. Сами можем ответить за свои поступки, если что. А нас, как детей, всё норовят взять за руку и водить по прямой: туда не ходи, это не пей. Денег не хватает. Единственный луч радости в тусклом мире, так и его хотят заслонить. Иссушить последний источник вдохновения».
«Пока не иссяк, быстро давайте стаканы», -  Виктор вновь умело воспользовался отсутствием надзора и молниеносно наполнил протянутую тару, которая по стандартной траектории перенесла очередную дозу низменной силы в горящие мужские утробы. Вновь живой огонь опалил пищеводы. Вновь руки потянулись туда, где обычно лежали огнетушители в виде бутербродов и фруктов. Но всё было тщетно. Зато зелье, не встречая защиты, било прямой наводкой по организмам. Беседа становилась всё громче и сбивчивее. Стало сложно улавливать смысл даже в речах Анина, всегда по народному простых и мудрых: «Я вот что. Я думаю, что это - чушь. Двое - это не все. Всех не пошлёшь на Родину. Самолётов не хватит. Виктор, у тебя ещё есть?»
Смирнов продемонстрировал пустую бутылку, показал, что пытается её выжать, словно тряпку, но тщетно. Вячеслав, между тем,  неожиданно круто поменял своё жизненное кредо: «Надо, мужики, вообще завязывать. Ни к чему хорошему пьянство не приведёт. Кончать надо. Где бы за такое решение последний стакан найти распить. Володь, поищи, а! Горит!»
Иванов почему-то тихо опустился на пол и пополз по-пластунски к книжной части буфета. Отодвинув одного из многочисленных представителей технической литературы, он вытащил бутылку, победоносно помахал ею над собой, и, зажав её за горлышко в зубах, тем же манером вернулся в стан друзей. Тлеющее нутро Вячеслава было спасено.
После третьей слово взял хозяин дома: «Вот мы друг друга уважаем. Вы меня уважаете? - одобрительно выслушав нестройные возгласы собеседников, подтверждающие хорошее к нему расположение, Владимир продолжил, - Так почему партия нас не уважает? Всё делает словно специально, через назад, чтобы нам сложнее было в жизни выкручиваться. Я говорил в Союзе с одним медиком,  вроде Воронова специалистом в винном деле. И что же? Он меня спрашивает: «Тебе выпить хотя бы по праздникам хочется?» Я отвечаю: «Конечно. И не только по праздникам, но и в будни». «Тогда я могу сказать, что ты больной и определить диагноз: вторая стадия бытового алкоголизма». Смекаете, что доктор прописал? В чём дело? Мы все больные. Боль-ны-е! И начальники наши такие же. Лечиться нам нужно всем сообща, дружно и бережно. Ведь болезни не скажешь «брысь». Она от крика не сбежит, как кошка. Здесь нужен аккуратный научный подход. А мы: прогнать, снять, исключить. Так недуг лишь загоняется внутрь, а потом проявляется с новой силой, когда медицина уже бессильна. Глупость всё это несусветная!»
Под конец речи супруга в дверях столовой появилась Галина с громадным подносом бутербродов, переодетая во всё яркое и слегка бесстыдное по случаю мужской кампании. Однако её сияющее личико заокеанской красавицы мгновенно потускнело от ударившего в нос свежайшего запаха незакусанного спиртного. Бросив на стол запоздалое угощение, она свирепо обвела взглядом притихших пьяниц и прогремела: «Сволочи! Так то вы ответили на мудрые решения родной партии. Вон по домам. А завтра готовьтесь ползать на коленях в парткоме. Всех заложу. Подонки!»
«Пошёл собирать вещи,- успел, убегая, пошутить слегка протрезвевший Вячеслав, - Галина, Владимир. Давайте полетим одним рейсом. Веселее будет. Напьёмся. До встречи в аэропорту».

___ ,, ___

Последний месяц школьного лета начал бесстрастно ускорять сбрасывание календарных листочков. Есть такой эффект сжатия времени в конце периода, после которого, например, произойдёт расставание с дорогим человеком.
Чете Ивановых предстояло сделать трудный выбор относительно продолжения учёбы сына. Собственно, решение было фактически принято, но ещё не утверждено на семейном совете, хотя всегда эта процедура была пустой формальностью. Любящая, но волевая мама и слышать ничего не хотела о том, чтобы оставить ребёнка учиться в Сантьяго: «Я потратила столько сил, чтобы подготовить Жорика для поступления в великолепную спецшколу с углублённым изучением английского. Одних пословиц до экзаменов насобирала по книгам и у друзей больше сотни, когда сказали, что на собеседовании будут просить малолетку рассказать о смысле какой-нибудь из них. А объяснить ему этот смысл, думаешь было легко? Что, например, обозначает: «Баба с возу-кобыле легче». Я и сама, как следует, не понимаю. Или другая о простой женщине: «Курица не птица, баба не человек». Целая серия мудростей была о домашних животных: «Уставился, как баран на новые ворота», «Пусти козла в огород», «Не всегда коту масленица». Ещё менее понятные о членистоногих: «Жди, когда рак на горе свиснет», «Покажу, где раки зимуют». А как  заучить такие подвохи: «Что легче, килограмм ваты или килограмм гвоздей?» А теперь все труды, как в той ещё менее доходчивой пословице говорится: «Коту под хвост». Только через мой труп.
Ведь здесь четырёхлетка. На следующий год все равно уезжать в Москву. А из-за одного года хорошую школу потеряем. Родители твои согласны с ним заниматься. Так в чём проблема? Я узнала, как здесь идут занятия. Все четыре класса сидят в одном помещении и слушают одну учительницу. Представляешь! Смех! Его на следующий год и в четвёртый класс в Москве не возьмут. Он всё забудет».
Доводы были безотбойные, как в выступлениях министра Громыко в ООН. Но Владимиру очень не хотелось им следовать. Думать, и то было тоскливо. Каждый день он приходил с работы домой и начинал возиться с сыном, понимая, что сегодня будет потерян ещё один миг радости из немногих, оставшихся до отъезда Жорика в Москву. Ребёнок тоже ждал встреч. Он очень скучал из-за отсутствия друзей, равных по возрасту и росту, и был счастлив хотя бы побороться на кровати с отцом, пока мама возилась у плиты. По-странности им обоим нравился садистский вариант поединка. Отец плотно закрывал ему рот и нос ладонями и держал до тех пор, пока, использовав все попытки выкрутиться, мальчишка начинал задыхаться. Он крутил головой, судорожно глотал оставшийся воздух. А глаза становились крупными и по-детски беззащитными, молящими о спасении.
Большую часть лета, наскоро сжевав скромный ужин, семья неслась в школу испанского языка, где, привыкший запоминать большое количество новых иностранных слов своими целинными извилинами, Юрик достигал больших успехов, чем страшно гордился. В августе наступили каникулы, и родители искали разнообразные развлечения для сына, чтобы он почаще вспоминал в Союзе и эту чудесную, но далёкую страну, и своих скучающих без него маму с папой. В один из дней им ужасно повезло. Совершенно случайно они набрели в городском парке на городок аттракционов и набросились на них по полной программе.
По сравнению с отечественными ухоженными увеселительными сооружениями местные их родственники вызывали странное чувство. Казалось, что их давно забросили ржаветь, а сегодня кто-то пришёл случайно, включил и они, к его удивлению, заработали, хотя и не все. И теперь он торопливо собирает денежки с доверчивой публики и думает, куда бы сбежать, если одна из этих допотопных махин развалится и погребёт под собой развлекающийся народ.
Аттракционы и по технологии были на грани предельных ресурсов человека. Чашечки, в которые чинно усаживалось по четыре человека, совершали такие стремительные обороты вокруг своей оси, что создавалась полная иллюзия вытягивания шеи до готовность головы отделиться от туловища и осуществить, подобно  ядру, залп  по окружающим кустам. Никто даже не помышлял закрывать двери или привязываться на колесе обозрения. Переворачивающийся в воздухе самолёт так долго держал веселящегося джентльмена вниз головой, что, казалось,  тот привыкал и начинал считать именно такое состояние естественным.
Вакханалия безудержного веселья и непрерывного подвига производила  безрадостное впечатление на озабоченного в обыденной жизни подобной безответственностью Иванова, девизом которого в оправдание подобной позиции были слова: «Техника безопасности у меня в крови». Но Юрик должен был запомнить чудные мгновения безудержной радости, и решительная Галина первой поднялась на эшафот, или площадку аттракционов, с гордо поднятой головой революционерки, идущей за идеи на казнь.
Всё понеслось перед глазами, озаряемое резким светом прожекторов сквозь тропическую ночь, и слилось с обвальным рёвом музыки. Было единственное чувство и желание: скорей бы всё это кончилось. Владимир вспомнил, как однажды глубокой осенью что-то случилось с недавно пущенным громадным колесом обозрения в Парке Горького. Оно никак не хотело останавливаться,  и вместе с друзьями он катался до посинения. Только находившийся в то время у его фундамента общедоступный ресторан «Кавказ» спас везунчиков от тяжёлой простуды. Здесь, слава Богу, было хоть не так холодно, но радости удушающая жара тоже особой не доставляла.
Наконец, все закоулки ада развлечений были пройдены и, словно прижатые к земле ещё не отставшими перегрузками, но  гордые, будто соколы после космических  приключений, Ивановы покидали ипподром бесстрашия. Голова пребывала пока где- то там, в кустах. Все движения выполнялись машинально, без мыслей, по многолетней программе. Владимир в забытьи провёл ладонью по спине сына и выпал из оцепенения от необычайного ощущения. Позвоночник Юрика словно вздыбился, образовав самый настоящий горб: «Это что? Мать пощупай. Он сломал хребет. Что делать? Что делать?»
Несмотря на двенадцать лет работы в тяжелейших условиях энергогенерации, где по нескольку раз в день возникали непредвиденные опасности и требовалась мгновенная реакция, холодный ум и твёрдая воля, чтобы их избежать, в обычной жизни Владимир оставался паникёром, хлюпиком и размазнёй, теряющимся перед любыми трудностями, и, прежде всего, перед натиском нахальства и, особенно, перед несчастьями с близкими людьми или им самим. Ему сразу представлялось, что всё пропало, мир рухнул в бездну и уже никакое чудо не может спасти. В голове всё бесцельно мелькало. Суматошные мысли подпрыгивали, издеваясь над его беспомощностью. А в душе всё накрывалось чёрной грозовой тучей.
Когда опасность уходила, он ругал себя последними словами за трусость и растерянность. Пытался проанализировать прошедшее и составить сценарий действий в аналогичной ситуации в следующий раз. Однако каждое несчастье приходило с новым неожиданным лицом и характером, выработанные рецепты оказывались бесполезными, и он снова поддавался слепому испугу и ничего не мог с этим поделать.
Иванову казалось, что он один на свете такой слабый и безвольный. Ущербные уроки психологии в школе не довели до его ума, что эта ущербность является результатом действия основного инстинкта сохранения себя и своего рода, которым обладают все живые индивидуумы на земле. Просто многие умеют прятать своё смятение, кстати, как и он, сам в присутствии посторонних.
С годами  все чувства и порывы стали менее острыми. Страсть, как и состояния аффекта и стресса, вместе с молодостью теряли мощность энергетической подпитки, и эмоциями стало управлять намного легче. Помогал ему в этом и пример отца, который, по крайней мере, трижды, благодаря умению держать себя в руках в, казалось бы, безнадёжных ситуациях с близкими людьми, спасал их от неминуемой смерти.
В первом случае Владимир сам в возрасте двух лет был главным героем трагедии. Мальчишку оставили спать в комнате с печкой и он, как показалось маме, угорел совсем, насмерть. Она рыдала над бездыханным тельцем, рвала на себе волосы, но ничего не делала в истерике. Хорошо, что вернулся вовремя с работы отец. Быстро поняв, в чём дело, он немедленно потащил ребёнка на улицу, на свежий воздух, а жене твёрдо попросил взять себя в руки, успокоиться и немедленно вызывать медицинскую помощь. Вместе они смогли вырвать малютку из обморочного состояния. Иванову после этого ужасного рассказа не раз явно чудилось, что он помнит, как отец носит его на руках  и подставляет иногда лицо под капли дождя, стекающие с крыши дома.
Затем пришёл черёд сестры Владимира Ольги. Почти в том же роковом двухлетнем возрасте она заболела воспалением почек. В один из дней на рассвете, брат, который был старше её на девять лет и уже всё понимал, услышал из своей комнаты, как над ней, словно над покойницей, причитала мама: «Ой, родненькая моя. Всё! Всё! Губки синенькие. Ножки синеют. Бездыханная. Ой! Ой! Ой! И за что нам такое горе? За что?» Пройдя в большую комнату, он увидел, как отец спокойно читал какую-то толстую книгу. Потом он узнал, что это была медицинская энциклопедия. Увидев его, батя скомандовал: «Дуй на кухню и быстро вскипяти чайник, полный».
«Дочь умирает, а он книги читает и чай пьёт. Во нервы!» - подумал лоскутной от испуга головой Владимир, но быстро выполнил команду. Отец наполнил кипятком грелки, пустые бутылки, обмотал полотенцами и обложил малышку со всех сторон, но, главное, приложил их к маленьким синим ножкам. Затем начал делать осторожными круговыми движениями массаж крохотной грудки девочки в районе сердца. Когда, с большим опозданием, приехала скорая помощь, кризис уже миновал. Олечка порозовела и задышала ровно и глубоко.
А спустя двадцать лет, уже в качестве деда, он спас и сегодняшний  объект переживаний - внука Жорика. Мальчик в трёхлетнем возрасте заболел сильнейшей ангиной. По крайней мере, такой диагноз ставили многочисленные врачи, посетившие его. Но лечение не помогало, и ребёнку становилось всё хуже и хуже. Он задыхался, не ел, не разговаривал, лежал почти неподвижно и жалобно постанывал.  Пришлось и в воскресенье вызывать скорую помощь. Доктор внимательно осмотрела мальчишку и вдруг сделала неожиданное заключение: «У него дифтерит. Надо немедленно везти в инфекционную больницу». Затем выписала направление и рассказала, как в воскресный день вызвать медицинский транспорт для перевозки. А перед уходом непонятно для чего успела шепнуть плачущей бабушке: «Я думаю, уже поздно», от чего та немедленно грохнулась в обморок.
В обстановке шока и истерики дед один оставался с виду совершенно спокойным и не спешил с вызовом машины. «Успеем, успеем», - успокаивал он окружающих, а сам созванивался со знакомыми и собирал сведения о детских больницах. Потом вызвал такси и повёз невестку с мужем и внуком в больницу имени Морозова.
«Попасть в инфекционное отделение никогда не поздно, - объяснял он своё решение, - Но очень уж странно, что только один из всех врачей вынес такой страшный приговор. Если у него что-то другое, то там он может подхватить и дифтерит, и ещё какую-нибудь заразу. А в его состоянии это очень опасно. Пусть его ещё раз осмотрят в хорошей больнице».
Семья провела мучительнейшие минуты ожидания. Вот когда секунды казались часами. Но всё проходит и, наконец, из приёмного отделения вышла ликующая Галина и объявила, что у сына редкая болезнь - мононуклеоз. Она излечимая, если её правильно определить. И Морозовка оказалась как раз головной в стране по этому заболеванию. Жорику дали капли, оставили в стационаре с мамой, и через пару часов она сообщила, что ему значительно лучше.  А спустя несколько дней внук уже носился по квартире на радость родным и, прежде всего, торжествующему деду.
Кстати, в понедельник, после злосчастного выходного, к Ивановым нагрянула бригада районных медиков производить дезинфекцию квартиры от дифтерийных бацилл, и долго не могла поверить, что врач их больницы поставил неверный диагноз. Зато после их визита молнией примчалась заведующая отделением и чуть ли не на коленях просила прошение за досадную ошибку её подчинённой.
Конечно, индульгенция была выдана. Русский человек не злопамятен, очень быстро отходит, если всё плохое позади. Эта широта души так часто играет трагическую роль  в судьбе и отдельных людей, и всей страны в целом. Но об этом рассказ впереди. Надо сначала созреть, чтобы самому понять сложные перипетии жизни, а потом ещё и суметь объяснить их другим.
Пока Владимир вспоминал в душный чёрный тропический вечер под мощные взрывы музыки со стороны аттракционов о том, как героически оказывал первую помощь беззащитным детям отец, Галина отстранила его от ребёнка, сделала Юрику нежный массаж спины, заставила его выполнить контрольные повороты и прогибы и приняла решение подождать до утра, которое, как известно многим её соотечественникам, не очень любящим всё делать сейчас и сразу, вечера мудрее.
И действительно. Им повезло, и на следующий день опухоль исчезла практически без следа. А спустя неделю семья вылетела в Гавану и со слезами проводила сына на Родину глубоко изучать английский язык, который в дальнейшем ему действительно очень  пригодился и для сердца, и  для кармана. В аэропорту по просьбе Юры он был оформлен пушистой шляпой в стиле аля – индейца. Вместе с этим украшением и чувством расстования на лице он особенно походил на последнего аборигена Острова, насильно покидающего свою прекрасную Родину.





































Глава 7                Галина

Развеять тоску осиротевшие на время родители решили за счёт упрочнения контактов с земляками. Первый визит они нанесли Ждановым, которые  нравились им обоим. Александр Петрович был фирменным знаком ленинградской слегка запудренной интеллигенции и очень приятным собеседником во время коротких встреч,  хотя и порой через край словоохотливым. Его жена Мария напротив держалась излишне молчаливо, даже замкнуто. Поначалу казалось, что она диковатая, не приученная к откровенному общению, тем более спору. Но в её сторонности очень быстро можно было почувствовать нерастраченное желание действовать, большой саккумулированный заряд энергии.
Они и внешне были полной противоположностью. Красавец - мужчина не только утончённым лицом, но и стройной гордой осанкой, умением одеваться, снисходительно улыбаться в пустоту, непрерывно демонстрировал всеми клеточками тела и речью непостижимую высоту интеллекта и культуры Питера. Супруга же рано слегка ссутулилась,  была излишне коренастая, с крупным носом. Да и в её одежде трудно было уловить не только признаки представительницы северной культурной столицы, но и отсветы профессии архитектора, к тому же ещё и прекрасно рисующего.
Ждановы давно зазывали новых московских знакомых поговорить по душам. На пляже такие разговоры не получались из-за необходимости непрерывно отвлекаться для корректировки линии поведения детей. Да и пляжная жара мало располагала к умной беседе о главном. А Александр словно рвался в бой. Создавалось впечатление, что всем своим друзьям по группе он до макушки надоел нескончаемыми спорами по любому вопросу и теперь пытался заполучить в свои словесные объятие новые жертвы.
Сами они никуда в гости не ходили из-за брызжущей через край энергии краснокожих вождей у двух их малолетних чад. Они готовы были перевернуть вверх дном не только домашнее барахло, но и сам дом целиком. Несмотря на свои четыре года, Денис был удивительно изобретателен в небезобидных шалостях. Просто Кулибин в детстве. На пляже можно было разомлеть в тени деревьев и вдруг с удивлением почувствовать капли дождя. Потом оказывалось, что мальчик залез наверх и сумел прицельно помочиться. А один раз Владимир слышал сбивчивый завистливый рассказ другого шутника о подвиге своего одногодки: «Денис с дерева  начал срать. А под ним стояла сама Крейсартриха. Вот крику было. Мамочки!» Он засовывал в сумки к дамам колючих крабиков и кукарач. Выкапывал в песке большую глубокую яму, прикрывал  сверху целлофаном с песком, а потом из-за угла наблюдал, как в неё с ругательством провалится очередная жертва. Не уступала ему в изобретательности по части ловушек для взрослых и голубоглазая, невинная, словно кукла, Верочка. Так что приводить детей в чужой дом они просто опасались, резонно считая, что претензии за принесённый ими ущерб могут превзойти все дивиденды загранки.
Вечер начался немножко странно. Владимир заглянул случайно в стоявшую на столе сахарницу и не сумел скрыть удивления. В ней весело резвилась целая армада муравьёв. «Не обращайте внимания. Я их сейчас прогоню, - успокоила хозяйка и невозмутимо выбросила на пол незваных гостей вместе с частью песка. «Ишь, совсем распустились. Хлеба им мало, - ворчала Марина, продолжая накрывать стол, - Они не вредные, но уж очень нахальные. У нас дома таких нет. Там интеллигентнее».
Ивановы удивлённо переглянулись, но уже пошло предложение выпить за знакомство, и традиционная неловкость первых минут начала постепенно исчезать в винных парах. Беседа покатилась слегка зажато по ближайшим видам на погоду, затем   легко перелистала безобидные местные новости, переходя порою в рядовые сплетни, и вдруг упёрлась, как бык рогами, в главную новость колонии - досрочную отправку на Родину двух коммунистов.
«Что ж ваши - то, пьют? Не выполняют решения ЦК?» - Александр Петрович любил везде выставлять свою беспартийность, несмотря на солидную высоту служебного положения.
«Пьют. Не выполняют, - согласился Владимир и почти  пропел, - Не пейте водку. Водка-яд! Пьяные Республику зазря спалят!» - это ещё до партийных установок Владимир Владимирович Маяковский советовал».
«И вот так во всём у вас в партии. Небось, напились всего-то и один раз, но не послушают, не дадут исправится. Диктатура, одним словом. А кто их заложил?»
             «Ты знаешь - никто. Они сами выдались».
             «Пьяные на собрание припёрлись?»
«Тоже нет. Чересчур трезвые. Как стёклышки от чистой бутылки. Но полезли на трибуну доказывать пользу пьянства. Вот их и послали в Союз По совету одной из жён для воспитания посмотреть на пьяные кошмары».
«Надо же! А я слышал, другую историю. Что их друзья предали».
«Саш! С искажениями информации к нам все чёрные дела прилетают. Человек часто сам себя понять не может, а где уж догадаться, что на уме у начальника или друга. Вот ты себя понимаешь? Только честно».
             «Я понимаю».
             «Это хорошо! Давай выпьем за самопонимание и за мир во всём мире».
 «Вот почему мы чехов не понимали? Какой может быть мир, если мы их танками давили? Они хорошее дело начали, а мы их танками. Как ты думаешь?»
Сквозь метроном в голове, который иногда начинал произвольно отстукивать такт при принятии спиртного сверх профессорской нормы, Иванов уловил подвох в очередном вопросе: «А может это и есть агент КГБ, которого мне обещали московские друзья». Он напрягся и кокетливо заосторожничал: «Не скажу. И вообще я ничего не знаю про Пражскую весну. А откуда ты всё разнюхал? Где можно прочитать про их хорошие дела?»
  «Голос Америки» слушал. Там всё объясняют».
«Таким же манером, как тебе про пьяных коммунистов наплели. Они такие дураки, что будут тебе за так всё честно рассказывать. Держи уши локаторами. Они лучше нас деньги считать умеют. У них всё по делу. Свои интересы. Ну, а что ты слышал? Какие были цели у тех, кого танками давили?»
«Да некаких особых. Просто хотели демократии, свободы побольше, а не так, как у нас - всё залимитировано».
            «А каких тебе свобод хочется? Что тебе лично не хватает?»
            «Ну!»
             «Что «Ну»? Давай конкретно. Ты выпить имеешь право?»
             «Имею».
 «Давай его реализуем в первую очередь, пока не отобрали», - мужики, пользуясь уходом дам на кухню, врезали сразу по стакану и беседа пошла динамичнее, понеслась русской тройкой.
«У вас в партии уже отобрали», - Жданов, как все подвыпившие собеседники, вновь вернулся на круги своя, не имея возможности свернуть с выбранного маршрута.
            «Ты опять за свои сплетни. Я - коммунист?»
            «Коммунист».
            «А видишь, я пью, и не мало. И жена пьёт. А она тоже в партии. А ты всё лживые голоса слушаешь».
Александр Петрович не нашёл веских доводов против. Однако, как большинство русских интеллигентов, совершенно не разбирающихся в политических играх, но стремящихся обязательно в них участвовать, чтобы выполнить, как им кажется, возложенную на них историческую миссию защитников народа, обратился к более крупным категориям: « А всё- таки свободы у нас нет. Не как на Западе. Там хочешь - можешь хоть самого президента обругать. И ничего!»
            «Тебе очень хочется?»
            «Ну?»
            «Что ты заладил: ну, ну. Давай, ругай президента. Я разрешаю».
            «Да у нас его нет».
«Ругай ихнего. Чёрт с ним. Раз хорошему человеку хочется.  Только я так думаю. Если ты там так вот его просто облаешь, то схлопочешь за оскорбление личности по первое число ещё скорее и побольше, чем у нас.  И я тебя понять не могу. Зачем ты мало знакомому человеку хочешь сделать больно. Мозахист ты, что ли? Ну что, не будешь ругать? Вот ты и не хочешь воспользоваться свободой. Какие у тебя ещё желания?»
Александр Петрович задумался. Очередная рюмка в неуверенной руке совершила непонятный зигзаг, словно сопротивляясь выполнению своей злодейской миссии по одурачиванию личности. Потом она и вовсе перевернулась, оросив пол сладостным ядом, а Жданов всё смотрел вперёд, не моргая, морщил лоб и пытался что- то вспомнить. Вдруг мысль затрепетала в извилинах, словно бабочка в детском сачке:
«А у нас беспартийных на руководящие работы не берут, в загранку не пускают. Что это, как не попрание прав человека?»
«Здесь ты попал в мишень, но только в молоко. Не на все ответственные должности их берут и не везде пускают. Потому что спросить с них по всем нашим нормам нравственности нельзя. Они дополнительный обет на служение Родине и народу не давали. Да и моральные узы Устава их не сдерживают. Могут и великую социалистическую державу опозорить в каком-нибудь притоне. Кстати, я забыл. А ты в Ленинграде кем работаешь? Простым чертёжником?»
  «Ты что! Я - главный инженер проекта всей ЛЭП!»
«Ни хрена себе! Вот это доверие! И сидим мы сейчас на Кубе. Значит, и сюда тебя выпустили. А ведь ты - беспартийный. Выходит, опять ты мне с подачи забугорного голоса ерунду наговорил. Где ж тебе на твои права наступили?»
«Я не хочу с тобой спорить», - Александр полез целовать партнёра.
«Вот и правильно. Давай лучше поцелуемся и выпьем мировую», - Владимир чмокнул партнёра в слюнявые, как у всех пьяных, губы, не подумав, сплюнул на пол и, довольный собой, отвалился на спинку стула.
   Но напарник не сдавался: «А зачем в Чехословакию танки послали?»
«То ты ругаешься, что простых людей за границу не пускают. То недоволен, что молодым солдатам разрешили погулять по Европе. Тебе не угодишь. Ведь никто против этого турпохода не возражал».
«Как! - Жданов аж взревел, протестуя, - Народ вышел на Красную площадь. Не побоялся расстрела».
«Я рядом живу, а не видел демонстрации. Ты опять по приёмнику узнал? И сколько там было народу?»
«Двое. Богорад и Литвинов. Но их многие втайне поддерживали»,- Александр Петрович смело выкатил вперёд кадык, показывая всем своим орлиным видом, что и он был идейно рядом с ними.
«А за что они выступали?»
            «За свободу. Требовали освободить Чехословакию и предоставить ей полную независимость».
«Пошли по второму кругу. О свободе всё уже сегодня было. А про Чехословакию ты что-то напутал. Их немцы оккупировали. Потом в сорок пятом наши солдаты освободили ценой более семисот тысяч жизней. Представляешь? Эту гору трупов нельзя даже вообразить. Потом наши отцы вкладывали средства на восстановление братской республики, отбирая у нас с тобой предпоследние крохи еды. Создали мощную стену против западных капиталистических угроз. И вдруг появились два чудика и требуют всё это бросить вместе с могилами наших земляков и бежать из страны. Ради чего? Чтобы пойти навстречу горстке безответственных борцов, не знающих к чему всё это приведёт. Я с такими доводами не могу согласиться».
«Но они же от нас не отказываются».
«Тогда что им надо? Мы с тобой весь вечер о них печёмся, но что они хотят, так и не поняли. И, наверное, не поймём. Очень уж всё покрыто мраком и туманом. Мне кажется, что всё это - происки американцев. И добиваются они только одного - разрушить любым способом наше единство. Вот и давят на таких неустойчивых, вроде тебя, туманными фразами о социализме с человеческим лицом и о необъятных свободах. Ты лучше здесь вокруг посмотри. Куда кубинцев в своё время демократический марш под руководством США привёл. И какие грязные методы, чтобы вернуть себе Кубу, они используют. Вплоть до многочисленных покушений на Фиделя. А экономическая блокада? Она бьёт народ посильней, чем танки без выстрелов. Это - твоя демократия?  И ты что - то не протестуешь, хотя здесь вся грязь, как на ладони».
             Неожиданно Жданов резко сменил тему: «А вы золотишко уже прикупили?»
             «О чём вы, Александр Петрович? - в этих вопросах Галина была всегда начеку, - Здесь есть дешёвые ювелирные магазины?»
«Магазинов я не знаю. Но наши ушлые люди считают приобретение золота и серебра у кубинцев самым выгодным занятием. Они ведь обменивают его на тряпки за бесценок. Так что ищите партнёров. Как говорил ваш вождь: «Учитесь торговать».
«Он и наш, и ваш вождь, - Иванов не мог пропустить политический  выпад оппонента, - И кубинцы к нашему Ильичу трепетно относятся. Они ещё не забыли, как он открыл им глаза на причины их рабства. Не как мы, которые уже зажрались и не помнят, кто им такую жизнь добыл. А всяких драгоценностей нам не надо. Зачем они нам? Ящики занимать, да от воров прятать».
«Это его личное мнение, - супруга не поддержала мужа, -  Марин. Ты мне подробней потом расскажи об этом. Мне это крайне интересно».
Дальше беседа не заладилась, и веселье пришлось прикрыть к неудовольствию разговорившихся о своих куклах жён.
Вспоминая на следующий день спор со Ждановым, Владимир подумал, а что бы он смог ответить на подобные вопросы, но заданные на серьёзной дискуссии, а не за дружеским столом. Про ту же Чехословакию. Простоял в рядах провожающих президента Свободу на улице несколько часов, потом вроде бы сказали, что он не поехал. А о чём были переговоры  с ним в Кремле, что хотят чехи - молчок. Не доверяют, что – ли, простым коммунистам начальники, считают, что мы не доросли. Или там сплошные секреты. Но так, на пустом месте из-за отсутствия информации, и порождаются разные сплетни, а потом начинается болтанка в мозгах и в рядах борцов.
                ___ ,, ___
               
После нескольких недель упорных занятий Пидора за чашкой чая, вероятно, в знак благодарности за гостеприимство, пригласил чету Ивановых прокатиться в ближайшее воскресенье в интересное место на море. В  назначенное время он лихо зарулил свой газик к подъезду, и отдых начался.
Не всё в нём  сразу пошло гладко. Главная трудность возникла из-за отсутствия незаметной тени директора - Каридат. Но совместными усилиями супруги, перешедшие на второй год учёбы в школе языков имени великого Маяковского, с горем пополам заткнули и эту пробоину в корпусе корабля развлечений. Тем более, что Галина всегда с жадностью относилась к изучению инструмента общения и имела в этом процессе значительный прогресс.
В итоге день удался на славу. Особенно много впечатлений оставило посещение маленького живописного островка. Марио хорошо знал это место. Подкатив через четыре часа пути к уютному причалу, он сразу отыскал спящего в кустах перевозчика. Тот быстро завёл свой баркас, и уже через пятнадцать минут улыбающиеся экскурсанты спускались с его борта на тёплый островной песочек.
Директор пошептал на ухо встречающему его кубинцу, оказавшемуся хозяином этого кусочка земли, и предложил подняться на гору, на которой, подобно венцу, красовалась смотровая площадка. Открывшийся вид изумлял наповал, заставлял усомниться в реальности окружающего мира. Не хватало внутренних эмоций и запаса слов, чтобы запечатлеть в памяти увиденное. Ивановы синхронно подумали, что такое великолепие ещё не проходило через кристаллики их глаз.
Особенно поражали краски, своей сочностью и оттенками контрастно отличающиеся от стандартной палитры, которую постоянно приходилось наблюдать в предыдущей жизни. Среди них царствовали три стихии: сиренево - зелёное море, неестественная лазурь неба и сочная зелень, в которой утопал остров.  Галина аж застонала, словно в порыве любовного экстаза, от обнявшей её почти реально живой красоты. Сказать что-то не получалось. Нужно было родиться поэтом или философом. Для простого смертного оставалось единственная возможность понизить напряжённость от нахлынувших чувств: громко выругаться матом. Но с учётом заграницы и такой шанс отпадал. Они так и остались на какое-то время стоять с открытыми для этих целей, но не использованными по назначению ртами, пока Владимир не запел: «Куба, ке линда эс Куба!» И это была не песнь, а подлинный крик восхищённой души.
Из общего восторга начали выкристаллизовываться отдельные его составляющие: небольшая яхта под парусом на горизонте, несколько рыбацких лодок, сгрудившихся в одном месте, где, вероятно, хорошо клевало. Вдали, словно выполняя чьё-то задание украсить ландшафт, регулярно выпрыгивала из воды серебристая дуга громадной рыбины. Марио пояснил, что акула охотится за чучей. Понять, что есть чуча, на равных сражающаяся с царём моря, оказалось выше переводческих возможностей супругов.
Всё дышало спокойствием и любовью. Завершающим аккордом в райской симфонии страсти стал любовный акт, совершаемый всего метрах в двадцати от Ивановых. Не обращая внимания на туристов, смуглый кубинец, примостившись с приспущенными брюками сзади к своей подруге, совершал очевидные любовные покачивания, будто заведённая механическая игрушка. Партнёрша, казалось, не замечала его старания, упёршись локтями в скалу, а взором - в окружающую яркость.
Владимир почувствовал, как предался любовной неге, исходящей из почти подлинных райских кущей, даже с грешащим подобием Адама и Евы, темпераментный южный человек Пидора. Он непроизвольно плотно прижался к нему, вероятно, потому, что рядом больше никого не было, задышал громко и прерывисто. Лёгкие конвульсии прокатились по его телу. Глаза покрылись влажным блеском и неподвижно взорились вдаль.
У супругов из северной страны тоже слегка засосало в животе и душе от неземных видений. Однако шаловливые  мысли незвано навеяли стыдливость и неловкость, и потянули вниз из знойного исчадия блаженства. Уже вскоре их радушно принимал в свои объятия друг Марио - хозяин ресторана и музея, расположенного в уютном, продуваемом со всех сторон домике под пальмовыми листьями, который как нельзя лучше гармонировал с общим чарующим пейзажем.
Внутри стены заведения были обвешаны трофеями морской охоты. Собственно, поэтому он и назывался музеем. Но, конечно, главное назначение он исполнил, когда на громадном столе стали появляться те же экспонаты, но уже в виде вкуснейших морепродуктов, приготовленных с высочайшим искусством и душой.
Пидору здесь хорошо знали. Он верховодил за столом, произносил тосты, иногда что-то живо рассказывал, вызывая раскаты смеха. Иванову было приятно получать столько внимания от такого авторитетного человека. Он передовал ему самые аппетитные блюда, следил, чтобы разливающий не обнёс советского гостя, иногда что-то шептал на ухо, и сидел,  тесно прижавшись, хотя за столом было достаточно свободно.
Уставшие от обилия пищи и напитков, бежали в море и пытались освежить перенасыщенные утробы его нежной прохладной водой. Затем трапеза продолжалась с некоторыми новыми изобретениями тамады. Например, Марио придумал конкурс на определение национальной принадлежности мелодии. Он запевал очередную песню, её подхватывал прекрасно поющий хозяин острова, а один из присутствовавших начинал аккомпанировать на гитаре. А затем спрашивали в первую очередь совьетико, в какой стране она создана.
Ивановы впервые почувствовали, как тесен мир и как много известных песен родилось на Кубе. Здесь были и «Голубка моя», и «Кукарача», и «Мама ё кьеро», и «Адьёс мучачос». Последняя, оказывается, имела очень печальную историю. Её автор написал в ней пророческие слова: «Прощайте мальчишки, друзья моей жизни». А вскоре самолёт, на котором он летел, пропал в районе Бермудского треугольника.
Когда дуэт неожиданно запел  какие-то слова на мелодию «На сопках Манжурии», Ивановы дружно закричали: «Это наша, наша, русская! Она о войне России с Японией!» Очевидно, претензии на авторство со стороны советских друзей были не новостью для кубинцев. Они дружно заржали, а потом наперебой стали рассказывать о кубинском композиторе, который, по их мнению, задолго до этой географически далёкой трагедии сочинил музыку о любви, но её каким-то образом унесло от родных берегов, чтобы оплакивать павших на чужбине россйских солдат.
Затем пришёл звёздный час Галины. Она спела несколько замечательных русских романсов, которые очень понравились кубинцам. Но ещё больше они расхваливали её голос, звучащий, словно певучая скрипка над островом, и её божественную, по крайней мере, неземную красоту. Иванов с трудом скрывал гордость, чувствуя себя счастливейшим обладателем подобного сокровища. 
День пролетел мгновенно, как всё прекрасное в жизни. Всю дорогу, превратившиеся из товарищей по работе в близких друзей, распевали по очереди песни двух дружественных стран и часто вновь спорили о происхождении той или другой из них. Пидора долго прощался с Ивановыми на пороге их дома, не выпуская из своих больших рук изнеженные без физической работы руки Владимира. Ему даже показалось, что в рукопожатии было что-то большее, чем дружеское. Влюблено смотрели на него и ласковые глаза директора. Стало даже немножко не по себе  от такого излишнего проявления чувств, как застенчивой девушке. И хотя он объяснил подобное отношение свойствами кубинской души и тем уважением, которое могли внушить его знания в области энергетики, Галина охладила и эти фантазии, неожиданно сообщив, как только они остались  одни: «Ты понял, почему Марио ходит к нам на твои занятия. Я ему нравлюсь. Вот и всё».
                ___ ,, ___

После отъезда сына дни для семьи Ивановых поплелись тягуче и однообразно, словно волны на море, идущие неторопливо одна за одной, серые, одноликие и незапоминающиеся. Тем более что и разноплановые заботы практически  занимали всё свободное время для подробного рассмотрения их итогов. Хотя отдельные неординарные события, конечно, оставляли незаметные поначалу, но глубокие и яркие зарубки на всю жизнь.
Одно из них особенно сильно запало в душу впечатлительного Владимира, потому что начало развиваться прямо у него на глазах. Во время обычной  беседы с Вильямом в помещении ремонтного цеха к одному из мастеров заскочил по делам его друг из города. Они о чём-то поговорили, а потом под смех присутствующих ремонтник передал своему гостю какой-то документ. Тот неожиданно яростно выкрикнул грязное ругательство и почти бегом скрылся за дверью, даже не простившись.
Вильям посвятил недоумевающего Иванова в суть случившегося. Оказывается, убежавший молодой человек был в какой-то пассаде и оставил там свой студенческий билет. А наш мастер, побывавший там после него, нашёл и, так как в Сантьяго многие немножко знакомы друг с другом, он разыскал владельца и теперь вернул документ хозяину. Владимир в недоумении пожал плечами:
«А что же тут смешного? Благородный честный поступок. А вы ржёте, словно лошади. Не пойму я вас, кубинцев. Всё вам весело, как детям».
Тогда Вильям  стал более подробно объяснять случившееся: «Вы знаете, что такое пассада?» На отрицательный ответ собеседника он продолжил: «В этом всё и дело. До революции мы имели много публичных домов. Но потом их все народная власть закрыла. А кубинцы - очень любвиохотливые люди, очень! Не случайно у нас почти всегда многочисленные семьи. А с жильём пока ещё большие проблемы. Мы покончили с хижинами, но в новых домах тесно, многолюдно. Где молодым удовлетворять любовные страсти. И наша молодёжь в знак протеста начала заниматься этим интимным делом повсеместно: на пляже, на газонах, в парках, в общем, в общественных местах, прилюдно.
Правительству ничего не оставалось, как найти красивый выход из этого безобразия. И были открыты дома свиданий, или, как их называют для маскировки, пассады. В Сантьяго их пять. Вы, наверное, заметили по дороге из аэропорта, что на одном из красивых зданий написаны три семёрки. Это она и есть».
Такая новая информация заслуживала более пристальное внимание, и Владимир естественно проявил к ней живой интерес: «А ты был в таком заведении?»
«Конечно. Я знаю, что и многие ваши соотечественники там бывали. Ради любопытства».
«Мне туда не просто выбраться. Ну а что там интересного? Необычного?»
«Я знаю советских специалистов, которые посещали пассады с жёнами. Для разнообразия, хотя там ничего особого нет. Приходите, кладёте в окошечко три песо, и вам передают ключ от номера, не спрашивая ни документы, ни ваши фамилии, и даже не глядя на вас. Если  у вас машина, то и её замаскируют. А в номере большая кровать и столик со стаканами. Есть единственная достопримечательность: маленький лифт, такие движущиеся полочки. Вы положите туда записку и деньги, и вам пришлют вино, закуску, фрукты, воду, презервативы. И можете отдыхать два часа. За ночь берут подороже».
«А у нас до таких вещей пока не додумались.  Тоже часто молодым людям некуда пойти, вот и жмутся на задних рядах в кинотеатрах, или по подъездам, хотя, как в анекдоте говорится, там тоже есть свои преимущества».
Вильям заинтересовался: «Я коллекционирую советские анекдоты. Они очень смешные. Очень. Пожалуйста, расскажите мне новый».
«Да он с бородой, старый. Но может, ещё до вас не доплыл. Хотя оказалось, что многие песни наоборот попали к нам из вашей страны. Спрашивают русского, француза и еврея, где им больше нравиться заниматься любовью. Наш Ваня отвечает: «На природе, в поле, в стогу свежего сена». Изнеженному, да слегка изысканному французу нужна громадная постель, прекрасное бельё и чтобы на потолке были эротические рисунки. А хитрый еврей говорит: « Я только в подъезде. Если дама маленькая, можно стать на ступеньку ниже, высокая - наоборот повыше. А не получится - соврать: «Кто-то идёт!»
Кубинец долго и совершенно естественно хохотал, как только могут южные искренние люди. Он так и пошёл продолжать трудиться, давясь от смеха. А к концу рабочего дня появился в кабинете Владимира совсем другой, пасмурный, озабоченный: «Вы знаете, какая трагедия случилась? Оказывается, наш знакомый, которому вернули студенческий билет, вы его видели, работал милиционером в городе и учился в Университете. Он передал его жене, чтобы она могла пользоваться библиотекой. И она, а не он, его потеряла. Наш мастер не знал всего этого и вернул билет другу, чтобы того не уличили в измене. А муж в пассаде не был, и поэтому твёрдо решил, что она развлекалась с другим. От нас он поехал домой, не успев загасить гнев ревности, и набросился на жену с упрёками. Та тоже начала говорить всякие резкие слова. Он выхватил свой штатный пистолет, кубинцы - народ горячий, и, может быть, и случайно, с первого выстрела наповал застрелил девушку. Она очень красивая, он её сильно любил, и когда понял, что совершил, сам покончил с собой. Вот такие наши сантьягеровские Ромео и Джульета. Ужас!  Завтра мы поедем прощаться с ребятами. У нас ведь жарко. Поэтому хоронят в течение суток. Если хотите, мы и вас захватим».
Иванову всегда не нравились такие мероприятия. Они вызывали у него тоскливое чувство скоротечности жизни, напоминали о том, как всё непрочно на этой земле, хотя и призывали перед таинством вечного покоя быть чище и справедливее во всём. В то же время он считал, что в такие горестные минуты человек не может притворяться, бывает тем, кем он есть, и тогда наиболее выпукло и правдиво проявляются и индивидуальные, и национальные особенности характера участвующих в панихиде людей.
Прощанье проходило в специальном помещении, которое, оказывается, имелось в каждом районе. Молодые супруги лежали рядом и были изумительно красивы. Приходили знакомые и родственники и, немножко молча постояв у постамента с гробами, уходили. Никто не плакал. Совершенно не чувствовалась атмосфера скорби, траура, переживаний. Не было вздохов, всхлипываний, причитаний. Всё походило на обычную встречу, на какую-то привычную работу, а не проводы близких  в последний путь.
Вскоре гробы тихо, по-деловому, перенесли в два длинных чёрных лимузина, и процессия тронулась на кладбище. Однако и там мало, что изменилось в поведении участников. Даже тогда, когда останки переносили в бетонные ниши и закрывали плитами. Всё очень резко отличалось от похорон в России с их традиционными плакальщицами, истериками до потери сознания, приёмами лекарств, глухими ударами комьев земли о крышку гроба и обязательными поминками тут же на краю свежего могильного холмика.
Иванов не сумел скрыть своё удивление: «Вильям! Почему никто не плачет, не переживает? У них что, нет родственников?»
«Есть, но почему они должны сильно расстраиваться? Всё в руках божьих. Раз так случилось, значит, они нужны на небе, и за них можно только радоваться. Мы, кубинцы, так относимся к смерти и часто не понимаем подобные сцены из ваших фильмов. Единственное, что мне не нравится, это наш обычай не создавать постоянных могил с надгробьями, как у вас, и как у нас делают для некоторых богатых или известных людей. Обычно они бывают временными и через три года останки сжигают, и прах передают по желанию родственникам или  где-то закапывают в землю. Чтобы не доставлять хлопот живущим. Вот об этом как-то печально думать, но лучше и не надо. Живи, пока тебя не призвали свыше и радуйся. А там, в конце концов, все равно».
После завершения захоронения люди торопливо разошлись в разные стороны, словно пассажиры автобуса на оживлённой остановке. Вильям пояснил, что никаких поминок устраивать не принято. Последний долг отдали, и достаточно. Оставшимся на земле сложнее осуществлять свои функции живущих, чем тем, кого приняли на небо для вечного блаженства. Так что для лирики и чувств без отдачи времени нет: надо спешить жить.
___ ,, ___

Причины многих необъяснимых и потому томительно интригующих изгибов жизни раскрываются только спустя десятки лет, а то и века, когда к ним пропадает подлинный интерес их участников вместе и с самими участниками. И польза тогда от этого прозрения ограничивается прикладным применением раскрытых тайн в виде захватывающих сюжетов для статей и книг, тем диссертаций и мифов, а со временем превращением в  банальные, занюханные и понятные прыщавому слаборазвитому школьнику факты истории.  И снова зазвучит гениальная  мудрость: «Жизнь не так проста, как кажется. Она ещё проще!»
На фоне этого самого моего любимого изречения опять захотелось немножко отвлечься и порассуждать о вечном. Мы, хрупкие земляне, никогда не сможем нарушить созданные для нас свыше законы святой  диалектики и повернуть жизнь вспять. А иногда так бы хотелось это сделать! Вероятно, каждый из простых смертных, особенно в тягостные минуты старения и жестоких болезней, мечтает изобрести  машину, способную переносить его и связанные с ним события в разные эпохи, или преодолеть физическую сущность  времени.
Всё чаще подобные размышления начали посещать и мою седую голову. Постепенно в их смутном клубке выкристаллизовывалась мысль о том, что единственная возможность  продлить земную жизнь  - использовать подарок судьбы в виде выстраданной  и странным образом просвещённой души и вложить её всю без остатка в страницы книг. А с другой стороны, для сохранения нервной системы пытаться понять мудрость мироздания и нашу в нём роль.
Словно в подтверждение правильности сделанных выводов неожиданно, практически сами собой, лишь при нежном прикосновении к струнам темы вечности, стали  возникать, будто посланные свыше, смутные картины глубочайшего смысла великих таинств. Нам, затерянным в бесконечности людишкам, не дано опровергнуть или проверить достоверность  индуцированных подобным образом понятий просто из-за микроскопических размеров нашего мирка. Поэтому всякой честной информации приходится доверять. Ну, хотя бы учитывать в ряду подобных зазеркальных посылов. Тем более что логику в их построении не отнимешь.
В свою очередь, у меня напрочь отсутствует малейший интерес сообщать своим близким сочиненную в муках для красивой памяти белиберду. Безусыпно в мозгу дежурит мысль Хемингуэя о святой задаче для писателя оставаться всегда правдивым. Поэтому я пытаюсь как можно точнее и бережнее сохранить сложный смысл нашёптанных мне из неоткуда слов и фраз, словно беззащитного крошечного птенчика, и передать его в первозданном виде читателям.
Интересна ещё такая деталь. Рой незнакомых понятий и их конструкций произвольно облепил внутреннюю ось разума, когда по ходу повествования случайно и почти одновременно прозвучали слова  «машина» и «время». Было достаточно поздно и, естественно, подумалось, что эти бредни от усталости. Я отключил компьютер, даже не сделав обычных пометочек для памяти.  И действительно. Все несуразные мысли мгновенно улетучились и не подавали признаков жизни более двух дней, когда снова появилось свободное  время и желание продолжить рассказ о спартакиаде в раскалённом городе Сантьяго. Но стоило только включить  бесценного помощника сочинителей всех уровней и мастей, как в сознании вновь, будто на его волшебном экране, выстроился аккуратный ряд картин и аксиом из совершенно недоступной мне науки о вселенной.
Здесь невольно пришли на память  предупреждения дикого человека из сна, писавшего ножом всякие предсказания на моей груди. Я рассказывал об этом ужасном видении в начале романа тем, кто не поленился его открыть. От кошмара воспоминаний стало не по себе. Показалось в какой-то степени рискованным делать вид, что я не замечаю новых мощных  внешних сигналов, и продолжать так же живо всем нутром ощущать и сопереживать, как тридцать лет назад мы с друзьями перетягивали канат на кубинской земле.
Делайте выводы сами, но я обязан выполнить наказ посланника высших сил, которому лично поверил безоговорочно, и передать некоторые знания, которые впервые были получены мною не обычным путём из книг и рассказов, а посредством трансляции интуитивной информации свыше. На халяву, как принято сейчас среди русскоговорящих россиян двойного гражданства называть  способ приобретения всех жизненных благ, о котором, по их мнению, мечтал постоянно советский человек вместо того, чтобы напряжённо трудиться.
Вот основное содержание навеянного, которое принадлежит, безусловно, не мне, а кому-то, какому-то источнику непостижимой мудрости, и поэтому взяты мною в кавычки.
 «Может ли земная система ориентирования, определяющая положение любого события и предмета, быть приемлемой и в бесконечности? Безусловно, нет. Она, естественно, ограничена и даже не замахивается на подобные масштабы. Во вселенной вообще не существует  понятий  пространства и времени. Должны здесь действовать и принципиально иные критерии и инструменты, например, энерго – волнового типа, свободно пронизывающие просторы галактик и не нуждающиеся в нулевых точках отсчёта, или и вовсе ещё неизвестные человечеству.  Это - первый, геометрический параметр мироздания  при самом примитивном подходе к оценке его с позиций такой ничтожно малой величины, какой является в нём человек».
Мне подумалось, что все эти мысли уже много раз озвучивались различными авторами и знакомы, можно сказать, изнутри, изначально, с молоком матери. Я вспомнил, как священник  семейной церкви и усыпальницы графов Толстых, стоящей на большаке недалеко от Ясной поляны, на вопрос прихожанина: « Что есть бесконечность?», - убедительно отвечал словами, якобы услышанными по такому же поводу свыше преподобным Аввакумом: «Человеку проще выпить ложкой всю воду океана, чем понять, что это такое».
Но следующее утверждение свыше сразило меня наповал своей новизной.
«Всегда, чтобы отойти от обыденных вещей, следует показать, что они в новых условиях бесполезны, не действуют, - громогласный шепот, идущий напрямую в душу помимо всех обычных локаторов и фильтров, тут и сам засомневался, - Правда, для подобного необычайно высокого предмета  рассуждений и такой надёжный приём вряд ли хоть на йоту приблизит неподготовленного слушателя к принятию второго,  ещё более сложного параметра, физического.  Вечная и бесконечная вселенная по своей сути материальна, но существует в неизведанном пока что состоянии. Её нельзя представить не жидкостью, не газом. Она – НИЧТО, пустота по земным понятиям, но такая наполненная и бездонная, которую ограниченное человеческое мышление представить и понять пока ещё не готово.
 И совсем уж невозможно вообразить реально объект, скрывающийся под этим словом «Ничто», а тем более выявить суть  его внутреннего содержания, третий параметр».
Здесь мой великий просветитель ниоткуда проявил недюжинные знания нашего народного фольклора и для наглядности, чтобы хоть на капельку продвинуться в процессе озарения моего дремучего познания, привёл описание опыта из старого детского анекдота: « Учительница берёт  противоположно заряженные электроды, что физически подтверждается приборами, и медленно начинает приближать их друг к другу, с предвкушением опасности в голосе, повторяя: «Что-то сейчас будет? Что-то сейчас будет?» Вечный герой забавных школьных историй, Вовочка, не выдерживает напряжения и наивно в полустрахе шепчет: «А не трахнет вас, Марья Ивановна?» Увлечённый экспериментом, педагог машинально отвечает: «Не трахнет!- но тут же спохватывается и строго спрашивает, - Кто сказал: «Не трахнет»?» И весь класс дружно хором отвечает: « Вы, Марья Ивановна».
И действительно, в опыте всё проходит чинно и гладко. Разве что проскочит маленькая искорка вроде прощального салюта, и привет. Заряды соединяются, нейтрализуют друг друга и перестают быть реально ощущаемыми. А ведь плюс и минус имели какую-то массу, свойства, условно можно сказать были веществом и антивеществом. В этом случае придётся констатировать, что материя исчезла, испарилась. Её части взаимно поглотили своего антипода без остатка, превратились в это самое «Ничто», но всегда готовы повторить обратный путь из небытия. Подобным образом и внутреннее содержание мироздания безумно сложно существует, даже открывает отдельные свои составляющие и для вас, смертных, но в целом вновь остаётся равным этому самому нулю».
Чтобы скорее завершить трудные и  малопонятные  рассуждения, мой информатор, как говорилось раньше, подвёл черту, и коротко обобщил их итоги: «Привычные   оценки любого объекта человеком во вселенной не приемлемы, не работают. Там не применимо традиционное четырёхмерное определения положения в пространстве и времени, наши знания о примитивных формах состояния и физической внутренней  сути материальной массы. Проще говоря,  этот безбрежный океан в целом подобен миражу, который нельзя потрогать, то есть, по понятиям землян, он не существует.
Но где тогда место для солнца и звёзд, лесов и рек? Где, в конце концов, все вы, порою считающие себя чуть ли не властелинами мира? Что, вас тоже нет? Тоже ноль на палочке? А ведь люди друг друга очень хорошо ощущают, особенно когда чужой кулак попадает тебе в глаз или зубы.
И здесь главная разгадка, и одновременно главная загадка мироздания!
Большинство из вас не задумываясь ответит, что в непостижимой и больше похожей на хаос пустоте витает и управляет  с филигранным искусством и железной логикой такая же, не поддающаяся человеческому воображению, сверхсила. Одни назовут её высшим разумом, мыслящей материей, Богом, Аллахом, Буддой. Другие, как, например, ваш гениальный философ Ленин « Абсолютной истиной». И все они будут по своему правы, так как здесь начинается самая великая тайна вселенной. Лучше всех, коротко и точно, обозначил её суть Владимир Ленин, которого за его посвещённость и провиденье даже тибетские мудрецы не стеснялись называть «Учителем»: «Абсолютная истина непостижима».
С одной стороны, всюду в окружающем мире видны следы её высочайшего искусства. Она способна делать всё, в том числе тот самый обратный ход школьного эксперимента. Если перевести этот процесс на язык  нашего человеческого представления о технологии создания любого объекта, то сначала появляется слово в какой-либо форме, определяющее замысел творения, проект. Затем производится расщепление нейтральной нулевой субстанции, и из возникающих отдельных противоположно заряженных частиц формируются два запрограмированных адекватных сгустка энергии, схожих друг другом, как две капли воды, но антиподы по противоположности зарядов, а по известным понятиям,  антитела. Они бывают  двух типов: штучные изделия сути или души живых существ и полный набор материалов для создания одухотворённых и неодухотворённых объектов. Они получают задание свыше и направляются в указанные им точки вселенной. Потом из  частиц, как из кирпичиков, на месте сооружается  запроектированный объект, а в другой половине мироздания антиобъект, будь это живая клетка или молекула воды, Эверест или человеческий мозг.
Порою исполнение проекта осуществляется более прогрессивным способом. Создаётся подобно орбитальным  станциям база строительных материалов, например, планета земля, и на ней уже лишь душа, или духовная составляющая существа, созданная и посланная из космоса, облачается в материальную оболочку по месту будущего своего временного существования. При этом высшие силы формируют у посланца главные внутренние характерные свойства и  передают ему необходимые  для осуществления задания сведения, например, для одушевлённых предметов в виде индивидуального генетического кода и других параметров, определяющих в принципе его развитие, или  судьбу. В этом случае по завершению задуманного души,  оставаясь до конца материально идентичными своим проектам, возвращаются в космос, а материальная оболочка остаётся на месте её изъятия и растворяется в составе первичной материи, например, той же земли, пока и она в соответствии с её легендой не прекратит своё существование».
Глашатай свыше, почувствовав моё размягчение и готовность вникать каждому его слову, с ещё большей убедительностью менторским тоном продолжил свой удивительный рассказ: «Причём антимир не является неподвижным негативом, лежащим на печке в тоскливом ожидании свидания со своим антибратом. Он строится по своим законам, совершенно даже внешне не похож на  другую половинку и живёт  собственной жизнью. Как и их улетевшие части, антитела передвигаются и изменяются по своим индивидуальным программам, или судьбам, но в других частях вселенной. Здесь совершается подобный эксперимент, что и в вашем мире, но по антизаконам и другим программам.
А когда приходит время завершения персональной части эксперимента, разорванные половинки начинают двигаться по сложным траекториям навстречу друг другу к материнской ячейке, чтобы воссоединиться, по людским понятиям, в неделимое и нематериальное, и ожидать, когда вновь в своём истином обличии они будут востребованы и посланы на выполнение очередных поручений высших сил. Причём антидвойники не сразу бросаются в роковые объятия и перестают физически существовать. Это подтверждается рассказами людей, астрально побывавших, как у вас говорят, на том свете  и встретивших там давно умерших родных и знакомых.
Вот и вся сверхмудрая простота возникновения любого явления. И не нужны здесь никакие взрывы во вселенной для рождения отдельных миров, о чём пишут многие учёные. Если признать необходимость внешних обстоятельств или случайностей в подобных процессах, то откуда они могли взяться изначально?  Получится замкнутый круг, абракадабра.
Созданный подобным образом окружающий нас мир поражает ограниченное человеческое сознание непостижимой сложностью и уникальностью. Особенно трудно понять бесконечное разнообразие творений. Ведь куда проще штамповать типовые изделия с узкой номенклатурой. А здесь, например, не только каждый человек в целом, но и его голос, рисунки на коже пальчиков, роговице глаз, буквально все мельчайшие фрагменты строго индивидуальны.  В этом главный, кстати, знак разумного, запроектированного, а не случайного творения всего сущего. С другой стороны, создание набора совершенно уникальных индивидуумов позволяет достаточно обоснованно предположить, что проводится какой-то сложнейший эксперимент. Для чего это нужно, нам знать не дано. Для сравнения, для выбора, а может быть и для более грандиозных целей, которых вам не понять. Поэтому дальше занавес закрывает самую главную часть тайны: в чём он состоит и чем заканчивается, в том числе для каждого из нас?»
Все эти перенасыщенные  непонятным знания лезли в меня со всех сторон, нахально и насильно, словно подвыпившие мужланы из отряда батьки Махно в окна поезда, перехваченного ими в степи для разграбления. Они всё дальше и дальше  уводили меня от прекрасной обители моих героев, красавицы Кубы. Я яростно отбивался от нападающих, пытаясь вернуться в чудесный мир прожитого. Однако силы были не равны. Пришлось вновь отдать свой узенький творческий мирок видению или бреду, в котором незримый пророк всё настойчивее внушал мне мысль о том, что его речи - отголосок великого разума вселенной,  но в то же время  почему-то очень уж упорно желал выступить на страницах моего скромного труда. Несмотря на то, что я не был уверен, что его прочтут до этого места даже мои ближайшие потомки.
Как только я, наконец, уловил ещё не доводы, а лишь высочайший мотив напутствия, его воля стала для меня, как, по-видимому, и для всех земных букашек,  несокрушимым законом. Моё Я тихо и поспешно начало уходить в сторону, хотя и ему интересно было бы узнать, откуда при таком раскладе взялись все эти людишки, бегающие по земле во времени и пространстве, а порою и  пытающиеся перемахнуть на другие, манящие любознательных лилипутиков планеты.
Здесь я почему-то вспомнил, что Ментор -  воспитатель Телемака, сына Одиссея из Гомеровской поэмы, то  есть тоже полулегенда - полубог. Поэтому все поучения посланника стали казаться ещё более нереальными, сказочными. И всё – таки, когда я стал хотя бы для себя обладателем некоторых поразительных сокровенных знаний, преодолеть возникшие в связи с ними волнения рассудка было уже выше простых человеческих сил. Дело ещё и в том, что когда-то в очень популярном научном журнале я случайно прочитал рассказ о том, как спустя миллион лет оживают ящерицы, находившиеся всё это время в стволе дерева,  постепенно превратившегося в уголь. Когда углекопы разбивали колмышку топлива, к их изумлению оттуда выползала, а потом и пыталась удрать доисторическая рептилия. Учёные доказали, что такое возможно. Животное впадало в летаргический сон, а питательных веществ дерева вполне хватало, чтобы поддерживать чуть теплящуюся в нём жизнь.
Но не это чудесное воскресение меня поразило. Я представил муки, которые надо вынести, чтобы просидеть миллион лет в такой одиночной камере. Неужели и нам, смертным, мечтающим отхватить ещё и послеземное существование,  придётся на самом деле подобно этому несчастному пресмыкающемуся сидеть в материнской ячейке, да ещё и в непонятном «Ничто», пока не созреет новый проект, в котором мы будем вновь нужны?
Интересно, что таинственный вещатель каким-то образом почувствовал внутреннюю дрожь моей души и тут же отпарировал: «Вы опять ко всему подходите с позиций человека, причём находящегося на сегодняшнем историческом уровне просвещения. Откуда вам знать, что происходит с зарядами после их видимой взаимной нейтрализации. Может быть, они продолжают существовать да ещё, по вашим понятиям, в раю, но просто в недоступном для вас виде. Я знаю, что уже в ХХ! веке эту загадку человек решит и значительно продвинется в процессе познания тайн материи.  Но в глубины потустороннего мира и подобные скачки знаний не позволят проникнуть ни на один микрон. Иначе жить будет неинтересно».
Трудно было удержаться от соблазна, и я шепнул: «Ну, мне по знакомству про что-нибудь тамошнее намекните. Когда сам знаешь больше, то легче нести просвещение народу». Однако на этот естественный вопрос я даже не удостоился ответа. Как в той великой сказке, когда рыбка «лишь хвостом по воде махнула». Требовать  было бесполезно,  и поэтому я был бесконечно рад, что получил разрешение хотя бы на время до особых указаний продолжить свой скромный труд.
                ___ ,, ___

В субботу Эфрен предупредил, причём уже не в первый раз, что не сможет отвезти Ивановых завтра на пляж из-за домашних трудностей. Галина сразу принялась отчитывать мужа за тряпкость, неспособность добиться реализации своих контрактных прав на отдых. Но Владимир нашёл более лёгкий путь, и напросился к Анину в его газик, задний салон которого в воскресенье был не ангажирован. День прошёл весело и беспроблемно, а завершился совсем здорово.
На обратном пути в Сантьяго, когда автомобиль поравнялся с  первым по счёту от города полузатопленным во времена борьбы за независимость кораблём, Вячеслав дал команду шофёру остановиться и поспешно начал обличаться в доспехи подводного охотника.
«Слав, ты куда, Одиссей?» - Галина слегка задремала в отечественной машине - качалке и не могла понять спросонья, что происходит.
«Да сбегаю в свой магазин за лангустами. Хочешь со мной, - обратился он к Владимиру, - Там, в затопленных трюмах их, как на прилавках в рыбных рядах Гданьска. Вдвоём быстрее наловим».
«Ты знаешь, я так разомлел дорогой, что никакой охоты нет, снова лезть в воду. Я думаю, и тебе не стоит. Лучше дома откроем консервы к рому и все дела», - честно говоря, Иванов побаивался подобных авантюр, всегда относился с настороженностью к тому, что находилось в морской глубине. Ныряя в мутной воде, да ещё в лабиринтах скал или заброшенных конструкций, он испытывал примерно такие же тревожные  чувства, как и при проходе через тёмный двор, в котором к тому же недавно было совершено убийство. Его пугливое воображение мгновенно дорисовывало невероятных чудовищ, вырывающихся с раскрытыми пастями из черноты воды, или сидящих в засаде злоумышленников. И даже в тёплом море от таких видений тело покрывалось холодной испариной.
Анин, напротив начисто был лишён подобных комплексов. Владимир однажды был невольным свидетелем, как тот поднырнул к расщелине в скале и, не заглядывая внутрь, смело засунул туда руку и начал шарить по углам. У Иванова аж внутри всё замлело. Он пытался закричать в воде, но лишь выпустил дыхательную трубку и вынужден был всплыть на поверхность. Вскоре показался и довольный охотник,  гордо поднявший над водой руку с трепыхающимся лангустом.
«Вячеслав! Ты ведь так рискуешь. Там в норах могут быть мурены. А если эта морская гадина схватит за руку, говорят, конец, Она из своей пасти ничего не выпускает, как акула капитализма. И останешься с ней под водой навечно».
«Да ладно! Что-то не много я слышал историй о подобных происшествиях от их участников. Больше такие, вроде тебя, сухопутные охотники рассказывают. Не думаю, чтобы такого громилу, как я, какой-то там угорь мог удержать», - Анин, как и многие крупногабаритные мужики, разговаривал почти всегда с детским выражением на лице, слегка выпучивая глаза и оттопыривая губы. Вместе с тем, при разговоре об опасности глаза у него начинали хитровато светиться, и из них так и брызгала в разные стороны внутренняя удаль и богатырская снисходительность к слабеньким людишкам, боящимся всего и вся.
И на этот раз он не смог изменить своей природе, одарив Иванова взглядом сразу трёх богатырей Васнецова и буркнув: «А меня что-то на консервы не тянет. Хочется свежачка!» - плюхнулся в воду. Вскоре лишь дыхательная трубка периодически выпрыгивала из волн рядом с торчавшей из моря орудийной башней затонувшего фрегата, выдавая над поверхностью шумный столб брызг. А когда внимание четы притупилось, Вячеслав неожиданно появился на берегу, таща за собой на кукане огромную сетку, до отказа забитую крупными лангустами.
«Ну, куда ты столько набрал, Славик? Ведь всё равно выбрасывать придётся» - Галина непроизвольно удивилась мешку еды, забыв, что имеет дело с изрядно укрупнённым мужчиной из породы Гаргантюа, который успокаивал её: «Смотри, Галочка, не заставляй ночью катиться сюда и нырять, если не хватит. Сама больше не захотела».
Вечер удался на славу, или, точнее, благодаря Славе. Удачливый охотник нашёл на кухне не используемое в нормальной жизни громадное ведро и набросал туда одних лишь хвостов трофеев, хотя и они поместились только под большим нажимом, чуть ли не ног. А затем началось сплошное чавканье, обсасывание, облизывание с перерывом на вожделенные вздохи и вскрикивания: «Вот это да! Вот это вкуснятина! Ай да Славик! Ай да молодец! Ай да сукин сын!»
Действительно, деликатес не имел аналогов и совсем не напоминал сморщенных раков, продававшихся в наших ресторанах под таким же именем. К тому же нежнейшее белое мясо просто как неразливное целое шло с потоком рома, создавая неповторимый единый букет восторга.
Расстраивало лишь то, что всё в этом в целом бесконечном мире заканчивается, тем более, прекрасное и вкусное. Приросшие к кастрюле едоки поочерёдно начинали со свистом отдувать щёки и мотать головой, а потом и с огорчением отпадать от кормушки, вытягивая спины и выпячивая вверх животы, чтобы можно было хоть немножко дышать. Дольше всех держался автор застолья, но и он вынужден был остановиться в обжорстве в целях предотвращения разрыва многочисленных стенок живота.
Интересно, что, несмотря на царскую закуску, ром совершал своё темное дело, и беседа пошла дальше легко и откровенно, хотя и бестолково.
« Ну, Слава, ты дал! Уважил, так уважил! Как же ты там под водой не испугался таких страшилищ с усами. А если бы они объединились и напали на тебя. Сейчас бы у них был такой же сказочный ужин», - Галина почти заплакала, представив себе ужасную картину трапезы усатых чудишь.
«Надеюсь, вспомните добрым словом, если что случиться. Скоро мои приедут. Я всё экономлю для них. Только вот рыбу, да всякую морскую живность ем. Иногда кажется, что они хвостами внутри колотят. Жуть!»
«Ты хоть иногда к нам пообедать бы приходил. Я часто и первое варю. Ты уж, наверное, забыл, что это такое»,- хозяйка с состраданием в голосе и нежным взглядом смотрела на Анина, как на большого брошенного ребёнка. В нём было столько любви, что у ревнивого Владимира невольно тревожно сдавило на время мужскую гордыню души. Но разговор поплыл дальше и постепенно ослабил звериные кандалы самца.
«Да я сам иногда варю бульон из куриных крылышек. Они копейки стоят, точнее, сентавы. Скоро должно быть легче. Кубинцы открыли столовую в нашем доме для «советикос» и обещают готовить там дешёвые обеды. Вчера я даже зашёл пообедать, но неудачно. Передо мной один наш  специалист попросил «пойо». А вы знаете, что здесь это слово означает женскую прелесть. Поварихи сначала не поняли, а он всё повторяет. Тогда они со смеху прекратили работать и аж на пол попадали. Я его спрашиваю: «Ты что, хулиган, к девчонкам пристаёшь? Тебе что здесь, публичный дом?» «Да я курицу просил, а они хохочут». «Так ты иди, словарь посмотри. «Бойо» надо говорить, понял». А официантки никак от смеха не отойдут. Пришлось опять домой идти консервы жрать».
«Это точно. Язык у них запутанный. Всякие ещё диалекты, наречия. Меня тоже предупреждали: «Поедешь в Гавану, не говори там «папая». А то можешь и в тюрьму загреметь». В Сантьяго так называется их фрукт, по - другому «фрута- бомба». А в столице, оказывается, это обозначает то же, что и курица, про которую ты рассказывал. Кошмар», - Иванов на правах старожила, почти на полгода опередившего Анина с приездом, демонстрировал свои громадные лингвистические познания.
«А столовая нам нужна», - продолжил Вячеслав: «Народ попёр. Вчера несколько наладчиков приехало. Говорят, к тебе десять человек скоро прикатят».
«Тебе, как представителю ГКС это известно. Я пока ни хрена не знаю», - удивился Владимир.
«В какой-то мере, хотя заранее мне тоже ничего не сообщили. Хорошо, что среди приезжих еврей затесался, Рувим Дашкевич. Он сразу разнюхал, в силу своих национальных особенностей, кто здесь бугорок, и припёрся знакомиться».
«Видно дисциплинированный»,- уточнил Иванов.
«Дисциплинированный. Просто они без мыла в жопу влезут. Прости меня, Галочка. Ты и не почувствуешь, что они уже внутри командуют. Ненавижу всех их после Польши»,- Анин изобразил на лице что-то омерзительное и даже сплюнул.
«Ты что, антисемит? Чем они тебе там так насолили. Дорогу перешли?»- для Владимира, как и большинства советских людей, к началу семидесятых  слово «еврей»  звучало примерно так же, как «казах» или «грузин», но немножко теплее и ближе. Кроме национальной принадлежности, оно позволяло вспомнить всегда более приветливых и предупредительных, в какой-то мере, услужливых однокурсников, коллег, знакомых и даже близких друзей, обладавших к тому же и своеобразным уютным чувством юмора, не унывающих в сложных ситуациях, значительно более уверенных в себе, чем он сам, и этим помогавших и ему почувствовать себя равным среди людей.
Конечно, он не был девственником в этом понимании. Где-то и неизвестно из каких источников  сложилась в голове стопочка стереотипов, связанных с почему-то наиболее встречающейся в жизни нацией. О том, что они очень поддерживают друг друга. Говорили, что, как заведётся где-нибудь один еврей - начальник, так вскоре вокруг появляется целый выводок людей с горбатыми носами. Но в этом смысле, почувствовав в начале трудового пути на своём опыте, как часто русский человек не только не помогал, а, напротив, топил своего коллегу и брата по крови, он только завидовал замечательной солидарности немногочисленных представителей дружного народа.
Какие-то недосказанные недовольства по этому поводу звучали в своё время в речах взрослых и откладывались во впитывающей, словно губка, всё новое и особенно эмоциональное детской душе, без причин и доводов, а так, в виде клубочка смутной неприязни, хотя он был маленький и неопределённый. Да и пресловутый лозунг: «Бей жидов - спасай Россию!», неизвестно по какому поводу провозглашённый, подспудно застрял в мозгу и при подходящем случае мог слегка подстраивать его под соответствующий лад.
Знал, безусловно, Иванов и о существовании целого движения антисемитов, которые питают к евреям лютую ненависть. Но причины её, а тем более их конкретные дела были очень далеки от его повседневных интересов. Оставались на уровне песни Высоцкого о том, «что очень давно они Бога распяли». А сам он  из своего жизненного опыта ничего плохого не мог сказать об этом мудром и весёлом народе. Поэтому неожиданные резкие высказывания по незнакомой теме не только удивили, но и заинтересовали.
«Я слышал, что их в Польше и не осталось совсем. Гитлер почему-то вроде тебя имел на них зуб, и за время оккупации страны  их  там всех без вины и следствия уничтожили. Так что ты не прав, как мне кажется».
«Я тоже так считал. А простые поляки на комбинате, и польские друзья по дому  мне глаза раскрыли. Евреев там больше, чем в любой другой стране. Оказывается, в средние века, когда их уже за настырность, наглость и предательство отовсюду гнали, польская шляхта клюнула на их деньги и единственная из всех стран Европы предоставила им убежище. Перед войной их было там свыше трёх миллионов. Представляешь, десять процентов населения. А в Сейме это соотношение было ещё в два раза больше».
«Ну и что плохого. Они - умные люди, наверное, уважаемые. Вот их и выбирают в верха.  Но после войны там хоть один еврей остался?»
«Остался. Их там больше, чем было. А насчёт «уважают» ты просто ничего не знаешь, и поэтому молчи. Они так всё перевернули вверх дном, что с ума сойдёшь».
«Да я ничего не думаю и не знаю. Читал где-то о массовых зверствах над ними. Только не понимаю, чем они так провинились перед немцами. Ну ладно. Давай лучше выпьем. А то занялись ерундой, а лангусты стынут. До чего же они вкусные!»
«Выпить - давай. А лангусты -  всё. Знаешь, как кубинцы показывают, когда сыты?», - Вячеслав выразительно провёл ребром ладони под подбородком.
«А ты замечал, что они при этом говорят? «Истой ено», что значит: «Я переполнен».
«Вот и я и лангустами, и рассказами о еврейских проделках переполнен. И те, и другие наружу лезут. Не могу остановиться. И что самое главное. Поляки отлично знают, что над ними творят чужестранцы. А сделать ничего не могут. Настолько они хитры и идут на любые подлости. В Германии тоже подобное состояние приближалось, но нашёлся решительный Гитлер и сумел заразу перебороть. Ты сказал, что не знаешь, за что он на них обозлился. А я знаю. Мне там, в Польше, давали прочитать его знаменитую «Майн кампф», «Моя борьба» и несколько других его статей. Ты слышал что-нибудь об этом?»
«Где-то случайно название звучало. Но для чего мне всякие фашистские изуверия изучать?»
«Смотри, а то поздно будет. Они кончат с Польшей, а потом и за нас возьмутся. Надо готовиться. Я себе в записную книжку даже выписал высказывания Фюрера по этому поводу, который сам наполовину был евреем: «Я довольно далёк от расовой ненависти…Я всегда был абсолютно справедлив в моих делах с евреями. Накануне войны я сделал им последнее предупреждение. Я им сказал, что если они вызовут ещё одну войну, щадить их никто не будет, и что я вымету паразитов из всей Европы – раз и навсегда. На это предупреждение они ответили объявлением войны…Если я выиграю эту войну, я положу конец еврейскому мировому могуществу и нанесу им такой удар, от которого они не оправятся».
«Ну, ты нашёл себе наставничка! Маньяка, погубившего пятьдесят миллионов человек!»
«Ты опять ничего не понял. Или я был невнятен. Гитлер же писал, что другие начали мировую войну, а он этого не хотел. И конкретно назвал их – сионисты. У евреев есть такое мощное политическое течение, стремящееся к мировому господству. Подкрепляет в них подобный азарт «Библия», по которой   еврейский народ считается богоизбранным, приближенным к высшей власти. Перед войной они достигли значительного влияния в большинстве стран, особенно в США, за счёт сосредоточения финансов в крупных банках, которыми управляли их последователи.  Они, по мнению нацистов, и стояли у истоков войны. Кстати, и Россию Гитлер считал сионистской вотчиной, так как после революции и до середины тридцатых годов большинство руководящих мест у нас в стране занимали евреи. Потом их Сталин немножко потеснил, но в основном внешне».
Владимир не сдавался: «Всё это тебе спьяну показалось. Там ведь тоже крепко выпивают?»
«Поляки водку любят и закладывают вроде нас. А как напьются - разговоры по душам или о политике. Много у нас схожего».
«Да про это даже анекдот есть. Стоят два пограничника на советско-польской границе по разную сторону. Скучно, зябко, противно. От нечего делать начинают изучать язык. Русский кричит: «Как по - вашему будет «мама»?» Поляк отвечает: «Мама». «Смотри ты! А «папа»?» «Папа».
Русский удивляется: «Надо же! Всё одинаково. И что мы здесь торчим. А интересно, как сказать по-польски «проститутка»?» «Пани курва». «О! Совсем по - другому. Вот из-за этой ****и мы и мёрзнем!»
Вячеслав посмеялся, но заметил: «А в Польше концовка иная. Там поляк спрашивает: «А как по-русски называется «орш»?», - и хлопает себя по заду. Наш отвечает: «Жопа». Тот уважительно: «Надо же. Тоже красиво!»
Владимир обрадовался перемене темы, но неосторожно заметил: «Вот видишь, сколько всего удивительного, интересного. А ты всё, как в песне: «Евреи, евреи. Кругом одни евреи».
«Ну, зачем ты мне напомнил. Там всё не просто. Увидишь».
«У тебя, как у перепившего русского мужика: пока всю закуску обратно не предъявит, не остановится. Так что давай, поделись своими тошнотиками. Вместе нам веселей».
Вячеслав повторил: «Там всё не просто, не просто». Он стал вроде бы трезвее от мучивших воспоминаний: «Я когда в шестьдесят шестом году прикатил в Варшаву, всё вроде бы было тихо и спокойно. Как у нас в Союзе. Так, отдельная болтовня о жидах, на которую я и внимания не обращал. У нас тоже есть отдельные типы, между прочим, часто сами евреи, которые любят поговорить на эту тему».
«Не знаю, - наконец отошла от обильной пищи сама хозяйка и тоже, как говорят, «встряла» в беседу,  - У нас в проектном институте треть евреев. И никаких проблем. Никто и не замечает, кто есть кто. Иногда только анекдоты про евреев осторожнее рассказывают. А сколько среди них прекрасных людей, специалистов. Так что надоели вы мне со своей болтовнёй. Давайте лучше споём».
«Не мешай мужскому разговору, - Владимир после крепкого подпития становился обычно смелым и мог даже сказать что-то резкое жене, не только потому, что  побаивался её, когда был в натуральном виде, но и из-за неизвестно откуда попавших при рождении джентельменски нравственных вожжей, - Видишь, человеку плохо. Дай ему излить душу. Не закрывай клапан. Он тебя тем более омарами накормил. Да и тема интересная. Мы с тобой о сионизме ничего не знаем. Давай, Вячеслав, говори».
«Да не плохо мне, а просто уж раз заговорили. Явное стремление сионистских элементов направлять политику Польши - мои самые сильные впечатления от страны, но я боюсь, что подобные их поползновения не останутся внутри её границ. Зараза распространяется по миру с большой скоростью».
            «Ты давай поконкретней. Выводы потом. Начал, как приехал и всё там чин-чинарём. А дальше что изменилось?»
«Через год началась война арабов с Израилем. И вдруг пошло - поехало. Начальники из госаппарата, партийных органов, всякая культурная шушера начала демонстративно выбрасывать партбилеты и уезжать в свою страну обетованную. Вот когда стало наглядно видно, сколько их окопалось на самом верху. Это был сильнейший удар по коллективам, где они трудились, тем более неожиданный. У нас на комбинате умотали сразу и директор, и главный технолог. Пришлось и мне потрудиться за них. Ну, вроде уехали и уехали.  Ничего не поделаешь. Как -  нибудь переживём. Говорят, в пятьдесят третьем году их более ста тысяч укатило. Вот была кадровая трагедия для экономики! А здесь попроще».
«Тем более, если человек не хочет жить с тобой, его и удерживать нечего. Никакого толку. Как говорят: «Скатертью дорога», - решила высказать своё мнение Галина.
«Вот один журналист написал примерно те же слова в газете. Так через некоторое время его сына нашли замурованным в подвале «Дворца правосудия». Страшные люди!»
«А почему они в год смерти Сталина побежали? Не знаешь? Их что, крепко наш вождь от притеснений защищал? Им советские евреи вроде бы тоже не слишком довольны. Особенно за дело врачей».
«Не в нём дело. Их притеснишь. После войны над Польшей по наследству от фашизма ещё витал дух антисемитизма, подогреваемый разговорами о непонятном явлении, в результате которого большинство ключевых постов в руководстве страны и в прессе заняли евреи. Чтобы защитить себя, эти проныры создали Центральный комитет евреев в Польше, куда вошёл и ряд членов Политбюро Польской объединённой рабочей партии, и несколько министров. Они поставили задачу принять меры, чтобы поднять антисемитизм до ранга главных преступлений, и не стали откладывать их реализацию в долгий ящик.
Под руководством лично министра внутренних дел Родкевича, их человека,  в июле 1946 года был разыгран страшный спектакль, кровавая трагедия. В городке Кельце распустили слух, что евреи похитили ребёнка из польской семьи для жертвоприношения и спрятали его в одном из домов. Однако когда десятки разгневанных обезоруженных поляков подошли к нему, по ним открыли стрельбу с чердака заранее размещённые там снайперы. Взбешённая толпа разметала всё вокруг и растерзала больше сорока евреев. Хотя те тоже сопротивлялись, и вместе со стрелками человек двадцать сумели ухлопать.
Состоялся суд, где прокурором опять был еврей. Много поляков осудили, а десятерых приговорили к расстрелу. Теперь все антисемиты замолчали, а евреи захватили восемьдесят процентов командных высот, прогнали из первых секретарей Гомулку и устроили над поляками такие страшные  издевательства, которым, говорят, сам Берия, их покровитель, завидовал. Вот после его казни, а вовсе не смерти нашего вождя они и побежали. Боялись кары за содеянное. Ведь  по сплетням, Берия - их соплеменник. Кстати, его почти предшественник на посту министра внутренних дел СССР Ягода, если не считать прослойки в виде Ежова, тоже еврей, был разоблачён, как польский шпион, о чём он сам признавался на открытом судебном процессе».
«Ну, насчёт Берии ты уж совсем заврался. У тебя видно пунктик такой, заикание в мозгу. Он столько бедных иудейских сынов божьих к своим отцам на свидание отправили, что и их потомки до сих пор во сне содрогаются».
« Ты знаешь точно? У меня таких сведений нет. Но если надо, они и своих могут побить, как в Кельце».
Ивановым изрядно надоел словесный стриптиз гостя. Но сегодня он был кормилец. Да и у Владимира, как большинства русских мужиков, всегда была тяга к политическим сплетням. Он считал их на порядок выше болтовни о какой-нибудь пусть и известной актрисочке, а тем более о любовных похождениях соседа. Поэтому он старался не упустить нить рассказа: «Ну а как же они сумели выжить в Польше, да ещё и процветают?»
«Жалко им стало всё достигнутое бросать. Или может команда с их верха поступила. Но только через три года они очухались и сумели организовать недовольство рабочих в Познани. Погибло почти 60 человек. Расследовала страшный инцидент комиссия во главе с евреем Гереком. Она сделала выводы о необходимости для профилактики нарастить кадры министерства внутренних дел, где их и так было большинство, и где они могли теперь спокойно продолжить свои тёмные дела. Правда, пришлось вернуть Гомулку. Тем более он был женат на еврейке и традиционно считалось, что им будет легко управлять. Но мужик оказался строптивый, закусил удила и к концу шестидесятых, как Сталин в своё время, вытеснил почти всех грязноносых из Политбюро».
  «Почему ты их так назвал? Они сопливые, по-твоему?»
«Да не моё авторство. Друзья - поляки так их величают и сразу понятно, о ком речь. А написал об этом опять Гитлер. В его завещании есть слова о «присутствии определённых физических черт, присущих всем евреям от варшавского гетто до марокканского базара – безобразный хищный нос, жёсткие грязные ноздри». Я после командировки дома присмотрелся и, правда, заметил, что у многих богоизбранных носы будто увлажнённые. Помечены они таким манером, может быть. Ну, хрен с ними!»
«Хрен то хрен, а сам уже больше часа только про иудеев и толкуешь. Как будто ничего интереснее нет. Чокнулся ты видно на этой почве. Кстати, среди них есть очень красивые типы. Не случайно их соплеменники - многие наши лучшие артисты и певцы. Давай лучше споём, Славик. Надоело!»
«Галочка. Дай ещё пять минут договорить и мне легче будет. Тогда и петь можно».
«Давай, Вячеслав, заканчивай. Не слушай её, аполитичную. Ты столько интересного порассказал. Жаль, что всего лишь сплетни. Но всё равно интересно».
«Поляки мне эти сказки, как ты говоришь, со слезами на глазах рассказывали. И предупреждали: скоро подточат и обрушат социализм у нас, а с нами обвалится и Варшавский договор, а потом и весь социалистический лагерь вместе с Россией».
«Но ты же сказал, что Гомулка победил, и я обрадовался, хотел рюмку за дальнейшие успехи выпить. А ты опять за упокой».
«Если бы так. Сионисты долго и тщательно готовились к реваншу. Наступление велось широким фронтом и, прежде всего, на молодежь. Создавались всякие там «Кривые колёса», клубы. Кругом разврат, порнография. А степенных людей увела от активной борьбы за коммунизм церковь.
В декабре 1970 года, вероятно, они решили проверить готовность народа к принятию новых ценностей и подсунули рабочим Гданьских судоверфей провокационную фальшивку - якобы программу правительства по повышению цен на всякие товары. Те начали бузить, вышли на улицы. Милиция для острастки постреляла холостыми патронами. Но радио «Свободная Европа» растрезвонила слух о том, что застрелили ребёнка, и тогда уже пошла настоящая бодяга. В конце концов, опять около шестидесяти человек убили, больше тысячи - ранили. И всё посыпалось. Гомулку прогнали и избрали секретарём Герека. Теперь у них сплошной праздник по случаю победы. Вот так».
На всякий случай больше по привычке Владимир ночью записал польские рассказы Вячеслава и забыл о них напрочь, пока спустя двадцать лет пришло желание написать о своём самом счастливом периоде жизни – кубинском. Достав пожелтевшие листы дневника, он с удивлением обнаружил необыкновенно точное провидение своего друга – простого строителя о ближайшем развале всего мощнейшего социалистического лагеря и о том, что начнется он с Польши. Иванов не знал о пружинах этого обрушения, о движущих его силах. Слышал только, что, к сожалению,  и здесь без энергетиков не обошлось. Во главе разрушительных сил встал электромонтёр судоверфи Лех Валенсе. Но не это было главное. Поразило его то, что далёкий от политики Вячеслав Иванович точно предсказывал развитие страшных для нашей страны событий, а тысячи учёных и чиновников во главе с Политбюро, правительством и дипломатами словно зашоренные неплохо сидели за счёт народа на руководящих креслах и ничего не предпринимали,  чтобы предупредить лавину бед, которая обрушилась вскоре на головы их кормильцев.
                ___ ,, ___
       
Вялотекущее время не могло, как бы не хотело, совсем остановить свой бег. Подошёл, наконец, и долгожданный для Галины день, когда Пидора вновь подрулил к их дому на своём директорском газике и предложил, как и обещал, поехать на праздник в главную святыню Кубы - местечко Эль Кобре. По поводу такого торжественного дня он выглядел нарядным и ярким, словно жених на свадьбе. Даже губы его слегка алели, как будто он подвёл их помадой. Сапоги были новыми и отражали на своих зеркальных поверхностях весь окружающий мир.
Всего километров через двадцать автомобиль решительно юркнул, будто в пещеру, в широкую долину. Создавалось впечатление, что её дно устлано красным, искусно вытканным  ковром. В его середине торчала высокая колокольня, чем-то напоминающая плывущую по красному морю белоснежную яхту.  Ближе ковёр  распался на отдельные лоскуты, представляющие  собой черепичные крыши одно и двухэтажных домов. Они и составляли тот скромный городишко, которому выпала великая честь хранить священный талисман страны.
Окраинные улицы уже были заполнены народом, превратившим их из проезжих в пешеходные. Автомобиль пришлось оставить у городской черты, чтобы не нарушать праздничного настроения гуляющих. А оно чувствовалось во всём: в более громком по сравнению с обычным шумовом фоне, в несущихся с разных сторон звуках играющих или настраивающих инструменты оркестров, в многочисленных лотках, с которых продавали куски жаренных поросят, пирожки с разной начинкой и, конечно, в непременном присутствии в каждой арке при входе в дом импровизированного алтаря с изображением святой Мадонны, украшенного цветами и  большим количеством свечей.
«Вы что-нибудь слышали об истории нашего праздника?» - Марио решил слегка просветить своих советских спутников.
Более успешная в изучении языка Галина начала составлять короткие и простые фразы: «Конечно, нет. Читаем мы плохо. Книг у вас мало. Ничего не знаем».
Директор купил всем по куску мяса с хрустящей корочкой, усадил супругов на лавку и в большом темпе сумел втиснуть в их иностранные головы старинную легенду о здешнем чуде. Произошло оно в начале семнадцатого века, когда испанские конкистадоры вместе с захватом земель покоряли и души местных аборигенов за счёт принятия христианства. К двум индейцам, рыбачившим на лодке недалеко от здешних мест, неожиданно подплыла укреплённая на доске фигурка Богоматери - Каридат. Безусловно, они и жители окрестных деревушек приняли случившееся за послание свыше и быстро возвели находку в неоспоримый культ.
Существовавшие религиозные обычаи ощетинились против нововведения, пытались уничтожить  реликвию. Её приходилось десятки лет прятать в заброшенных шахтах и пещерах, оставшихся после многовековой добычи в них рудокопами меди, железа и марганца, которыми богаты окружающие горы. Поэтому местечко, а затем и построенная церковь, куда со временем перенесли икону, и называется «Эль Кобре», что в переводе означает «медь». Кстати, красивый храм был выстроен на средства, собранные ветеранами войны за независимость в знак признания заслуг церкви в эти трудные годы. А затем римский папа разрешил признать Каридат из Эль Кобре покровительницей Кубы, и вместе с ней храм стал главным собором страны.
После интересного рассказа особенно захотелось пробраться внутрь церкви и посмотреть на чудо своими глазами. Но сделать это было ой как не легко. «Вы знаете, сюда на праздник съезжаются десятки тысяч поклонников святыни. Вряд ли мы сможем попасть внутрь. Ничего. Приедем в обычный день и посмотрим», - успокаивал Пидора. Но сам не терял время даром. Он увидел идущего к храму священника и успел после поцелуя руки попросить его о помощи. И вскоре к ним вышла монашка и провела через запасной вход внутрь.
Особой роскошью помещение церкви не блистало. Скромно выглядела и икона, куда была вмонтирована легендарная Каридат. Единственной достопримечательностью были несколько стендов с подарками прихожан в виде крестиков разного достоинства, стоимости и красоты: медных, бронзовых, железных и золотых;  а также браслетов, ожерелий, колец, медальонов, украшенных драгоценными камнями. По непонятной причине здесь же были представлены палки, костыли, всякие награды. Среди них без особого выпячивания затесалась и Нобелевская медаль, подаренная церкви Хемингуэйем.
Прекрасный день медленно угасал, однако директор всё время намекал, а может быть, и говорил не совсем понимающим его спутникам о том, что незабываемые впечатления ещё ждут их впереди. Вскоре темь длинной нескончаемой шалью окутала уютный городок, и тогда во всех его концах начали вспыхивать тысячи звёздочек свечей. Загорелись мощные факелы, тёплые лампадки, затрепетали в воздухе светлячками лампочки крохотных фонариков. Феерический поток искорок света не позволял тропической ночи, как всегда, резко вступить в свои права, разжигал страсти, поднимал их ярким столбом вверх над людьми, словно над громадным костром на туристической поляне.
С разных сторон всё чётче и синхроннее забухали барабаны, слегка облагораживаемые нежными звучаниями оркестров. А из улиц, подобно потокам лавы, медленно начали выливаться на центральный проспект цепочки людей, держащих друг друга за плечи, талии, бёдра, слегка пританцовывающих, раскачивающихся в такт музыки, а порою страстно изгибающихся и извивающихся.
«Конго, конго!» - радостно прокричал Марио. Он нашёл ближайший к ним конец одной из танцующих змеек, схватился за чью-то спину, показал жестом Владимиру, чтобы он последовал его примеру, сам опустил его руки на свою талию и весь задрожал в едином порыве со всеми танцующими. Пидора извивался в танце. Иванову порою казалось, что его тело млело под руками, ослабевало безвольно, а затем вновь наполнялось энергией страсти. Он издавал нежные глубокие вздохи и тяжело дышал, как на ложе любви.
«Ну и заводной мужик», - подумал Владимир, хотя, честно говоря, его внимание больше было занято женой. В вихре веселья и задора она неслась, держась за его плечи, иногда радостно вскрикивая или нашёптывая какие-то слова, раскрасневшаяся, нарядная, красивая. Но ревнивому мужу  всё время чудилось, что источниками  её волнение и вдохновение были громадные чёрные руки высокого негра, которыми тот впился, будто клещ, в её точёную талию.
Танцы продолжались до утра. Когда горы сбросили с себя непроглядную чернь и затуманились неясными очертаниями, усталое и довольное трио вернулось в Сантьяго. Прощаясь, директор разрешил сегодня в виде исключения пропустить работу и непонятно почему поцеловал Владимира в губы.
Заснуть долго не удавалось. Мешало реальное чувство физического воздействия на расслабившееся тело брызг энергии ликования праздничной массы народа. Думалось о том необычном подъёме, который охватил кубинцев всего-то от небольшой деревянной статуэтки, пусть и связанной с глубинными корнями древней мощной ветви религии. Его атеистические подкорки не могли понять такую великую власть собрания древних легенд и сказок над людьми, тем более так далеко живущими от их истоков.
В то же время поражала удивительная народность веселья, его всеобъемлемость. В празднике участвовало практически всё ходячее население городка, от мала до велика. Далеко не каждый среди них был ярым католиком, а, может быть, и верующим. Но от души веселились все. Ровно так же, как это было на праздновании Первого Мая. И это замечательно, когда твой сосед, земляк воспринимает твоё торжество также близко к сердцу, как собственное. Ведь такое взаимопонимание как раз и служит основой для подлинных коммунистических отношений. 
Было обидно, что в родной стране, где ещё в каждом теле и сознании бродят, укоренившиеся за тысячу лет, гены и флюиды православия, отношения между государством и церковью напрочь, без особых причин, испортились, ведутся сухо, натянуто. Изучивший полный курс  марксистско-ленинской философии, Владимир почему-то очень смутно представлял себе историю религий, их истоки и развитие. Но из разных житейских обстоятельств делал вывод, что виноваты в таком состоянии обе стороны.
Он помнил, как в конце пятидесятых годов приехал с будущей женой в Загорск, на экскурсию в Троицко-Сергиевскую Лавру, и случайно попал на праздник Святой Троицы. Ни Иванов, ни его начитанная и любознательная девушка понятия не имели об этом событии. По дороге они купили семечек и спокойно в центре монастырской площади сорили ими направо и налево среди громадной толпы людей, которая вдруг по какому-то сигналу бухнулась на колени на жёсткую брусчатку и мгновенно стихла. Они остались вдвоём стоять над морем голов людей, поникших в едином порыве. Со всех сторон на них налетал зловещий шепот: «На колени! Патриарх говорить будет!», «Прекратите грызть семечки!», а специально для его спутницы, нарядившийся в малознакомые в тот период брюки: «Куда в подштанниках в святой двор явилась! Вон отсюда!»
От них отцепились только благодаря тому, что начал свою праздничную речь митрополит Алексий и все переключили своё внимание на него. Говорил он действительно так проникновенно, что всю последующую жизнь смысл его слов не раз навещал Владимира. Там была главная мысль о том, чтобы после праздника все присутствующие рассказали дома, как им было хорошо, когда они почувствовали здесь на площади полное единение душ, что они - неделимое целое,  слились в общем порыве любви к Богу и друг к другу.
Но уже на себе Иванов ощутил, что подобные родственные чувства были только у глубоко верующих людей. А остальных они выталкивали из своего круга по разным причинам, в том числе, и даже по одежде. Не то, что здесь, на Кубе, где народ веселился и был взаимоприятен друг другу в любом виде: в футболках, халатах, шортах и даже голый по грудь, в кроссовках, тапочках и босиком, в производственных касках и сомбреро. Да и вообще. От того загорского торжества осталось  странное впечатление заформализованного, заношенного, нафталинового празднования, не то, что здешняя полная раскрепощённость и подлинное внутреннее ликование.
Вспомнил Владимир и пример проявления этих взаимоотношений с другой стороны, со стороны власти. Их семья жила в конце войны в небольшом городе Сталиногорске, в котором отца, как главного инженера электростанции, знали все. В один из дней накануне празднования Пасхи к ним домой пришло несколько учителей из школы просить известного человека, коммуниста рассказать ученикам о предстоящем празднике, как вредном пережитке прошлого. Вова, выбежавший на шум открывающейся двери, был свидетелем всей происшедшей сцены. Папа сразу согласился, был рад приглашению, и старался быстрее вытеснить пришедших к дверям. Те тоже были довольны, считали, что миссия завершена успешно и вскоре удалились. Но до этого все с разных позиций успели оценить стоящую на видном месте, на столе тарелку с крашеными яйцами, которую заготовила к празднику глубоко верующая внутри себя мама. Ну что здесь было особенного. Так, небольшая дань далёким народным традициям. Но разбушевавшийся отец хорошо понимал все последствия случившегося, и устроил матери такую взбучку, что она, я думаю, не забывала её всю жизнь. Да ещё на пару недель  прекратил полностью с ней разговоры и другие формы общения.
Чувствовалось, что и Галина не спала и молча вспоминала что-то своё. Конечно, она имела колоссальный успех на торжестве, резко выделялась на фоне однообразной толпы своими яркими европейскими нарядами, модной причёской и изяществом. Такой триумф мало какую женщину мог оставить спокойной и безразличной. А может быть, она ещё физически ощущала тепло больших добрых рук незнакомого Отелло на своём чувствственном теле. Владимир краешком глаза замечал, как тот отгонял во время танца «конго» многочисленных ухажёров, желающих подержаться за королеву бала то игрой мускулов, то предупредительным рыком, а то и просто пинком под зад.
Глава 8 «Из-под книжек партийных, побед и                знамён вылезает мурло мещанина»

Уже через пару дней после праздника в кабинете Иванова раздался телефонный звонок, и Ларичев, как всегда приветливым голосом справившись о здоровье и жизни, почти мимоходом предупредил: «Послезавтра к тебе прилетают десять ремонтников из Гаваны, так что надо их обустроить, организовать работу, ну и всё такое. Тебе там виднее. Они будут проводить капитальный ремонт энергоблока».
«Хорошо. Я встречу и поселю. Но почему ко мне. Я ремонтом не занимаюсь. У них свой начальник должен быть», - обречёно пробормотал Владимир.
«Ты знаешь, мы здесь посоветовались и подумали: зачем второй командир на одном предприятии. Ты с организацией ремонтов знаком по работе в Союзе. Так что тебе и карты в руки. Решили назначить тебя одновременно и руководителем бригады ремонтников».
У Иванова всё кипело внутри, но прямо сказать генпоставщику о нарушении контракта и фактически об отношении к нему, как к рабу, язык не поворачивался. Присох к мозгам, которые уже не раз реально ощущали запах новой «Волги» и не хотели его потерять навсегда: «Олег Викторович! Когда же мне своёй контрактной работой заниматься. Вы же знаете, что я работаю по экономическим вопросам с директором. Впервые на Кубе учу его нашим приёмам организации деятельности предприятия. Готовлю лекции о металлах в энергетике для инженерно - технических работников. Это очень сложная и здесь упущенная тема. Вплотную занимаюсь модернизацией противопожарного состояния. А теперь придётся ради ремонтов всё бросить. Кубинцы мне этого не простят».
«А ты и не бросай ничего. Ремонты начнутся не завтра. Да и ребята к тебе приедут опытные. Так что не бойся. Всё будет хорошо», - и начальник знаково повесил трубку.
Иванов был вне себя от злости. «Вот так у нас во всём. Кто молчит, того грузят, как хотят, а откажешься, так схлопочешь по полной программе. А кто орёт о перегрузке и бездельничает, того только похваливают и помогают, как могут. На электростанции «Мариэль» в Гаване у такого же, как я, консультанта главного инженера четыре помощника, переводчик, и у ремонтников свой руководитель. А здесь один, словно пёрст, а теперь ещё вторую нагрузку повесят. И даже не обещают подкинуть, например, денежек, или прислать зама по эксплуатации, на худой конец, переводчика. Так у нас о людях заботятся».
Утробный плач и причитания могли повлиять только на аппетит и стул, а в остальном пришлось выполнять указания начальства. Иванов с представителем дирекции два дня занимался комплектацией десяти квартир. Хорошо, что только недавно кубинцы передали ещё два дома целиком для советских специалистов, и с жильём проблем не было. Но не всё было укомплектовано мебелью, посудой и пришлось многое покупать. Рабочие, присланные Пидорой, повозились с  замками, москитерами, сантехникой, освещением. Однако к приезду специалистов трудности были позади. Всё сверкало чистотой и ухоженностью.
В аэропорту довольно габаритный автобус с большим трудом вместил всех прибывших. К каждому специалисту была приложена жена, да ещё с одним, а то и двумя детьми, и громадная куча вещей. Группа напоминала забытые сцены из советских фильмов о бегстве мирного населения от оккупантов. Дети писчали, мамы пытались перекричать их, чтобы быть строгими, да ещё отыскать свои чемоданы. Опытные в загранжизни мужики, уже отбарабанившие почти по два года на «Мариэле», глотали из горлышек бутылок пиво и сосредоточенно затаскивали барахло в автобус.
Наконец, процессия тронулась, и  спустя час благополучно остановилась около ожидавшего их дома и отдыхающих после работы соседей. Все семьи были быстро распиханы по своим жилищам, и Иванов уже собирался облегчённо вздохнуть и отбыть восвояси, как на него посыпался целый град ядовитых стрел с претензиями. Одни не соглашались жить на первом этаже, хотя таких квартир было большинство. Другим не хватало предметов домашнего обихода. Третьи просили поменять соседей на привычных. В конце концов, и вновь возникшие вопросы были сняты с повестки дня. Да и тропическая ночь подкралась незаметно. Табор постепенно стих, дав возможность и Владимиру  убыть в объятия любимой жены, которая, страдая последнее время из-за отсутствия новых впечатлений, половину ночи промучила его, задавая самые невообразимые вопросы о приезжих.
«Ты знаешь, - удивлённо рассказывал ей супруг, - Я хорошо помню радость, с которой я попал первый раз в нашу нынешнюю квартиру в Сантьяго. Всё казалось гораздо лучше, чем можно было предположить, но, главное, если и были какие-то претензии, то  даже думать  было страшно о том, чтобы о них заявить. А ведь квартиру никто не готовил. Она была старая, гораздо в худшем состоянии, чем сегодняшние для ремонтников. Но они требуют всё, вплоть до мелочей. И совершенно ничего не бояться. Не пойму, почему так».
«Да всё очень просто. Мужики уже за два года имеют машину в кармане. Соскучились по дому. Да и париться третий год в тропиках радости не так уж много. Тем более заменить их быстро не так-то просто. Вот они и выпендриваются. Так что ты ещё с ними лиха хлебнёшь».
«Но они все - члены партии. Понимают нашу ответственность не только за помощь Кубе, но и за продвижение коммунизма в Америку».
«Да чихать они хотели на всё это с высокой полки. Человек с деньгами уже не коммунист. Он - собственник с партбилетом. Все высокие материи кажутся наивными и пустыми, когда можно запросто пойти в магазин и купить авто или манто жене. Бытиё определяет сознание».
«Ну, ты тоже, марксистка. Забыла, что они - советские люди. Нас за медный пятак не купишь».
«За медный нет, а за золотой упадёте, как миленькие. Спи. Завтра тебе новоиспечённые буржуи устроят весёлую жизнь».
Слова жены оказались пророческими. Ни о какой поездке на работу не было и речи. Все семьи дружно и во весь голос, как говорится, качали свои права. За ночь были составлены длиннющие списки недоделок и недостающих предметов, и теперь к ним приделывала ноги администрация электростанции. Снабженцы, слесари, электрики носились роем вокруг великих специалистов, пытаясь удовлетворить их самые экзотические прихоти.
После обеда напор недовольных слегка ослаб. Иванов собрал в библиотеке своих новых подопечных и произвёл беглое  знакомство. Оказалось, что половина из десяти человек были высококвалифицированными слесарями. Ещё один рабочий в совершенстве владел сварочным делом. Остальные четыре специалиста были инженерами и курировали ремонт турбинного, котельного, электротехнического и вспомогательного оборудования. Одного из них, котельщика Мудрова, избрали парторгом группы, и на этом разошлись, чтобы на следующий день собраться и поехать, наконец, на место работы.
Владимир понял, что ему хоть в чём-то повезло в последнее время, когда ближе познакомился с прибывшими недавно из Союза соседями Сидоровыми. Глава семьи Анатолий приехал в группу строителей на должность архитектора. Уже от его специальности дул знойный ветер барокко и коринфа, хотя все подобные богемные слова мало что говорили сугубо техническому интеллигенту Иванову. Ближе и понятнее была Надежда, супруга продолжателя дела Растрелли в эпоху социализма. В Союзе она преподавала в школе английский язык, то есть была училкой, с которой каждый взрослый, прошедший тернистую дорогу к знаниям, умел договориться. Главное, что у них не только не было претензий по поводу обустройства, а напротив, они всё время повторяли, что никак не ожидали найти здесь подобный комфорт.
На этих разноплановых сюрпризах октябрь месяц не успокоился. Неожиданно засобирался в дорогу Крейсарт. По его заявлению, он очень уж потребовался в своей маленькой Эстонии, а зовом начальства пренебрегать после трёх лет пребывания за границей было слишком рискованно для будущего. Когда схлынула  первая волна сплетен о грядущих переменах, эстонцы неожиданно пригласили к себе на ужин чету Ивановых, и всё стало на свои места.
После очередной рюмки Александр Сергеевич вдруг запел на своём протяжном наречии: «А мы скоро фам помашем ручкой. Собираемся домой».
Удивление Владимира, традиционно не верящего разным слухам, было искренним: «Как? Ведь скоро пуск ЛЭП, а руководитель уезжает. Не может быть».
«Не только не мошет, а долшно быть. И есть ещё одна нофость, непосредстфенно касающаяся фас. Бадалян предлагает избрать Иванофа секретарём партбюро и я его поддершифаю».
«Да вы что, Александр Сергеевич. Я вам спартакиаду почти провалил. За границей без году неделя. Да ещё ко мне целая группа прикатила. Забот выше головы. У вас есть опытные замы. А я что. Пока салага необученная».
«Фот и будете обучаться под рукофодстфом Афетика Егишефича. Он - большой политик. С ним фам будет легко. А противиться я не софетую. Здесь, как на фронте: начальстфо приказало - значит фсё».
Домой Владимир приплёлся совершенно подавленный страхом перед грядущей катастрофой. Ведь он ни в коем случае не может согласиться на такую работу. После выяснения отношений с Пролетарским райкомом по поводу конфликта с Поляковым для него партия стала символом не ума и чистоты, а скопища карьеристов и проходимцев, променявших великую идею на удобную квартиру или другие блага. С тех пор Иванов подчинялся партийным директивам, как любым указаниям других органов власти, не делая между ними никакого различия. Казалось, ушло навсегда в прошлое желание что-то совершать для общего блага, бороться за ставшие очень быстро абстрактными, нереальными и далёкими коммунистические идеи.
Однако такое одностороннее и логическое решение не вытанцовывалось. Несколько дней Владимир вёл с собой яростный поединок, переходящий порою в бред. Причём  внутренний оппонент был во многом более убедительным, а, главное, практичным: «Ты делаешь выводы обо всей партии по одной избалованной московской партийной бабёнке. А вокруг тебя было немало и  честных настоящих коммунистов. Конечно, чужая душа - потёмки. Может быть, многое там было показного. Но отцу - то своему ты веришь? Он был для тебя полностью открыт. И ведь ни разу ни сказал чего-нибудь шкурного, порочащего партию, хотя жизнь его тоже прошла не просто. И при всех трудностях он всегда оставался честным, заботящимся, прежде всего об общем благе человеком.
А сколько на твоей электростанции было простых членов партии, готовых отдать жизнь за социалистическую Родину, за народ. Это не были слова. Многие из них оплатили верность принципам на полях войны своей кровью. А ты споткнулся об одну взбалмошную секретутку и готов забыть всё, что уже стало самым дорогим для души. Вот и докажи всем, что коммунист - это высочайшее звание настоящего человека. Тем более что и деваться тебе некуда. Отказаться от такого предложения - значит, попросить билет домой. Решай, хотя всё уже за тебя решено свыше».
К тому же и  супруга внутренне, но уж очень заметно,  ликовала по поводу предстоящих перемен, улыбалась без причин, была бесконечно ласкова и ещё выше вздёргивала и без того постоянно переполненную гордыней красивую головку. И это была весомая гирька на стороне его оппонента.
В результате через пару недель всё совершилось точно по предсказанному сценарию и лишь с лёгкой тенью кокетства с его стороны. Благословить новоизбранного вожака на нелёгкий труд прибыл второй секретарь парткома со странной двойной фамилией Сало-Заленский. Он долго доказывал необходимость поддерживать в коллективе высокую моральную и нравственную чистоту, затем крепко выпил на банкете по окончанию собрания и умчался в Гавану. А Иванов потащил домой несколько папок с партийными делами и громадный груз ответственности за своих земляков в кубинской провинции Ориенте.
Неделя перевернула вверх тормашками весь устоявшийся за полгода жизненный мир Иванова. Ещё недавно он мог отметить с друзьями за столом успешное собрание по поводу борьбы с проклятым зельем ненасытным его уничтожением. На этот раз Анин скромно заикнулся по поводу обмытия высшей должности в колонии, но тут же осёкся и спрятал своё предложение, грубо говоря, в зад. Заискивающий блеск увидел он в глазах ещё недавно почти не замечающих его высокомерных учёных из университета. И только вновь прибывшая, непосредственно подчиняющаяся ему группа ремонтников отнеслась к возвышению своего шефа как к обычному, совершенно логичному явлению. Наш и должен быть высоко. Только так.
                ___ ,, ___

А для комплексующего по всяким поводам и без повода Иванова началась мучительная полоса переосмысления философии жизни. Весь предыдущий её период он был ведомой шестерёнкой в её замысловатом механизме. Иногда он пытался показать зубы ближайшему приводу за сбои или непорядочность в работе. Получал за это зуботычины и уходил в себя под простой рефрен: «А мне это надо?»  Теперь он сам впервые становился ведущим в звене и должен был взять на себя ответственность за слаженную и надёжную его работу. Так, по крайней мере, ему казалось. И мысли бились об одну скалу: «Как не уронить доверенный ему груз?»
Как всегда, на деле всё оказалась намного проще, чем представлялось. Хорошо организованная цепочка управления посылала чёткие указания по направлениям работы партбюро. В ответ Иванову не составляло особого труда по предыдущим шаблонам высылать отчёты о проведённой работе. Мало того. В связи с разноплановостью задач, стоящих перед коллективами, объединёнными под эгидой партийной организации советских специалистов в провинции Ориенте, в основном проводимые мероприятия носили бумажный, или разговорный характер. А приплюсованный сюда объективный фактор резкого повышения по сравнению с родными пенатами  гражданской сознательности и дисциплины загаранслужащих позволял выполнять их чётко, в срок  и на высоком идейном уровне.
И всё - таки эта «простушка» - жизнь постоянно выдавала завороты и выкрутасы, по форме примитивные донельзя, но по сути в сумме составляющие сложнейшие пируэты в судьбах людей и мира. Первой такой загогулиной во время хождения Иванова во власть явилась любовная драма, участниками которой неожиданно стали два благочинных жителя колонии. Роль пылкого Ромео взял на себя представитель отечественного телевизионного завода Алексей Шулетиков. Владимир лишь несколько недель назад познакомился с этим крайне скромным на вид человеком в связи с поломкой домашнего телевизора. По приглашению хранитель честного имени предприятия прибыл к нему на квартиру точно в назначенный час, аккуратно снял ещё за дверью ботинки и, стараясь не шуметь, на цыпочках, бочком протиснулся в квартиру. Бросалась в глаза его лисья форма головы с вытянутым профилем и  наполовину оставшейся в прошлом шевелюрой, крайне далёкой от сложившегося представления о пылком итальянском юноше.
Почти односложно ответив на ряд протокольных вопросов о здоровье и успехах, он наконец узрел молчавший, словно сфинкс, телевизор и стал резко на глазах изменяться в своём облике, будто пантера, готовящаяся к броску за дичью. Потом специалист действительно почти бегом бросился к родной продукции, включил его в розетку и неожиданно начал стучать изо всех сил кулаками по её полированным поверхностям.
«Ты что, спятил? Ты же расколотишь его в доску»,- Иванов оторопел от такого натиска, а мастер спокойно пояснил: «Это наша стандартная первичная проверка аппарата. Пока он доставляется сюда за тысячи  километров, мало что с ним может быть. Какой-нибудь из миллиона контактов отойдёт немножко и будет себе на своё усмотрение то включаться, то разъединяться. Попробуй, в таком случае, найди поломку. Перемежающееся соединение. А стукнул посильней - всё и отвалится напрочь. Тогда и дефект наружу выскочит. Такова проверенная практикой технология первичной отбраковки при сервисе нашей продукции».
«Здорово. На уровне мировых стандартов. У нас на электростанции многие ремонтные работы для сборки габаритных деталей выполняются с помощью кувалды.  Знаешь, механизма есть такая. Не каждому под силу и поднять. Вот тебе бы ещё наш опыт перенять. Я думаю, уж тогда наверняка всё отваливаться будет в лучшем виде».
«Это уж слишком. А пока давайте проверим, что нам дал начальный этап восстановления аппарата, - с этими словами мастер вскрыл заднюю стенку своего детища и, ликую, показал болтающийся проводок: «Вот и всё, что требовалось доказать. Теперь только надо найти, куда его присобачить, и будь здоров, не кашляй». Скоро и последняя стадия сервиса была завершена. Телевизор нежно засветился своим сказочным огоньком на радость хозяина, который, кроме того, в подарок от фирмы приобрёл на всю жизнь бесценный опыт деликатного обслуживания казавшейся до этого момента таинственно деликатной техники.
Удачное мероприятие, без всякого сомнения, было оформлено распитием пары бутылок «Канея» и неторопливым взаимоизлиянием душ. Алексей в разговоре многократно усилил первоначально произведённое  впечатление о себе, как о резком, волевом, можно сказать, необъезженном человеке. Причём во всех поворотах беседы им явно управлял националистический пунктик в голове, как у большинства представителей его родного Львова. Слава Богу, что здесь им нечего было делить, и общение завершилось мирно и приятно.
А всего через месяц властелин телевизоров преподнёс первый серьёзный и крайне неприятный сюрприз партийному секретарю. В один из дней генконсул пригласил Иванова в свой кабинет и рассказал о ЧП, которое имеет место быть в подведомственном ему коллективе. От советских преподавателей университета поступила тревожная информация о том, что одна из их коллег несколько дней не ночует дома. Опытному кэгэбисту Топтыгину не представляло особого труда по заданию Бадаляна проследить её ежедневный путь после окончания занятий. Оказалось, что он ведёт в один из кубинских  домов и там тесным образом пересекается с маршрутом Шулетикова. Аветик Егишевич предложил нагрянуть в гости к уединившейся парочке и на месте разобраться в обстановке.
Однако взять их, что называется тёпленькими, не удалось. Дверь и ставни небольшого деревянного домика были наглухо закрыты и не пропускали признаков жизни на охраняемом ими объекте, хотя кажущаяся пустота была зловещей, словно в иностранных фильмах ужасов. Ждать можно было бесконечно, как у бурного моря погоды, и прибывшие дипломаты начали словесный приступ. Естественно, главную ударную силу обеспечивал опытный Бадалян: «Тамара! Алёша! Мы знаем, что вы дома. Давайте спокойно побеседуем. Расскажите, что у вас произошло. Может, мы чем-нибудь сможем вам помочь».
Подобный односторонний безрезультатный запрос продолжался минут десять. Периодически к нему подключался и Иванов, но генконсул каждый раз прикладывал пальцы к губам, показывая, что его попытки оказывались ещё менее удачными, и лучшим вариантом было замолчать. Наконец, великое терпение дипломата иссякло, и он грозно изрёк: «Я отвечаю за вас и должен убедиться, что всё в порядке. Игорь, поезжай в полицию и попроси их взломать дверь».
Иванов, помня недавнюю любовную трагедию, разыгравшуюся в Сантьяго из за пустяшного студенческого билета, вжал плечи, ожидая роковой развязки на выпад старшего товарища. Но мудрость на этот раз оказалась сильнее страсти. Через минуту за окном зашевелились, и сквозь приоткрытые жалюзи засветилось скуластое лицо не первой молодости Джульетты: «Подождите за полицией. Мы с Лёшей очень любим друг друга и готовы умереть, если нас решат разлучить. У нас есть бутыль с бензином и, прежде чем выломают дверь, мы обольёмся им и сгорим вместе с этой деревянной хибарой. Лучше не трогайте нас».
«Любовь - великое чувство. Жаль, что оно растворяется в дымке лет и меркнет, словно мираж, - старый лис вздохнул картинно в знак зависти к молодым, - Поэтому вас никто и не собирается разлучать. Надо только сделать всё тихо и красиво. У вас скоро заканчиваются контракты. В Союзе можно будет найти любое приемлемое решение, в том числе, и для ваших семей. А выбранный вами путь может привести только к одному - громкому скандалу с выдворением на Родину и всеми вытекающими отсюда последствиями».
«Аветик Егишевич! А вы можете предложить что-нибудь другое? - Тамара первая почувствовала тупиковость выбранной им тактики   бессрочного протеста, - Что нам делать? Помогите, ради Бога!»
«Вот это уже другой разговор. Открывайте дверь и давайте вместе поищем элегантный выход из сложившейся ситуации. Я думаю, он обязательно должен быть». Однако наметившуюся разрядку в один миг сокрушила появившаяся в окне лысая голова Шулетикова. Он, как всегда решительно захлопнул приоткрытые для переговоров жалюзи и резанул: «Томочка, любимая! Ну что ты их слушаешь? Что ты веришь этим холодным служакам? Всё равно они нам наврут, и повяжут, будто бродяг. Это же москали, которые обманом затащили в свои сети наше родное Закарпатье! А уж мы для них - олени для охотника на привязи у кормушки. Кончай ненужную болтовню. Решили умереть, если к нам приблизятся, и давай готовиться к красивому уходу из жизни».
За окном на время опять всё трагически затихло. Но влюблённая, вероятно, всё таки хотела использовать своё право на последнее слово. Как только Бадалян отдал повторную команду своему преданному водителю отбыть за представителями власти, в окне вновь засветился её широкий силуэт и полился тихий шепот о возможных путях разрешения конфликта. Однако через несколько минут идущий на смерть ради любви бесстрашный земляк Бандеры вновь с шумом захлопнул слабенько забрезжущую надежду на согласие.
Подобным образом беседа продолжалась несколько часов. Иванов всё это время просидел с закрытым ртом, боясь спугнуть неосторожным словом медленно приручающихся, сумрачно нахохлившихся влюблённых голубков. Наконец, мир был достигнут. Молодые люди дали обещание перестать бросать вызов обществу и продолжить свою прежнюю раздельную жизнь, при необходимости встречаясь без свидетелей. А Бадалян поклялся, что не выдаст их страстный порыв, и они могут спокойно дорабатывать контрактные сроки.
Когда договаривающиеся стороны расстались, и генкосул вызвался довести Иванова до дома, тот, терзаемый опасениями, сразу задал вопрос в лоб: «Аветик Егишевич! А если узнает в Гаване начальство про этот случай? Ведь нам с вами несдобровать».
Бадалян посмотрел на него своими умными, немножко грустными глазами: «Владимир Иванович. Вам не надо волноваться. Вас при этом инциденте не было. А мне уже поздно переживать за такие пустяки. Я всё возьму на себя. Но пойти против великой любви я не в силах!»
                ___ ,, ___

А вскоре уже в епархии самого генконсула разразился крупный скандал. Собственно, таким он казался простым обывателям колонии, пользующимся лишь сплетневой информацией. Говорили, что в порту на севере провинции наши морячки устроили драку и убили нескольких кубинцев. По другой версии, там погибли как раз советские граждане и тоже в большом количестве. Аветик Егишевич ходил с мрачным лицом, каждый день куда-то уезжал и совсем перестал общаться с партийным секретарём. В свою очередь, Владимиру казалось крайне бестактным приставать к нему с расспросами, исходя из простого любопытства.
Все мифы развеялись, как всегда, быстро и просто, когда в один из дней Бадалян попросил Иванова поехать с ним в Ольгин по важному делу. По дороге он ввёл своего спутника в курс дела: «Понимаете, Владимир Иванович. Наш юный морячок замешан в убийстве кубинской девушки. Всё вроде бы ясно, доказано. Надо было скорее завершить дело и просить передать преступника в руки советского правосудия. Здесь на Кубе и законы строже, и сидеть ему придётся долго одному, без визитов родственников и друзей. А он это никак не поймёт:  всё юлит, меняет показания, тянет время, явно не в свою пользу. Мне он не верит. Считает меня кубинцем, наверное, за тёмную армянскую внешность. Вы коммуникабельный, да и по виду типично русский человек. Может быть, у вас получится убедить парня в том, что мы стараемся помочь ему, а не следствию усугубить его вину».
Затем Аветик Егишевич посвятил Владимира в детали преступления. Как установило документально следствие, во время увольнения на берег матрос с судна «Новоросийск», стоящего в порту под разгрузкой, изнасиловал местную мулатку, а затем  убил её ударом булыжника по голове,  снял золотые вещи, и убежал.  Однако его вскоре поймали: нашёлся случайный свидетель. Парень сначала всё отрицал. Когда его припёрли к стенке анализами спермы и отпечатков пальцев на орудии убийства, он начал доказывать, что совершил преступление случайно,  защищаясь от шайки бандитов. В конце концов, он вообще рассказал сказку о чертях и русалках, чем окончательно завёл судебные органы в тупик.
«Жалко морячка, - закончил свои пояснения Бадалян, - Ему и двадцати лет нет. А здесь за такие дела могут и пожизненное заключение припаять без всяких возможных амнистий. Так что попробуйте убедить его быть правдивым, помочь следствию. В этом его единственное спасение».
Уже через час в тёмную замызганную комнату свиданий ввели жалкого мальчонку в разорванной на груди тельняшке. Его светленькое в прыщах личико с незащетинившимся пушком волосиков над верхней губой, вместе с  растерянными и обиженными, полными слёз глазами ребёнка, у которого грубо отняли  любимую игрушку, заставило и Владимира прикрыться руками, чтобы прилюдно не расплакаться. Однако трагические обстоятельства не оставляли времени для сантиментов. Бадалян быстренько познакомил двух москвичей, сидящих по разную сторону барьера, и присутствующие по его просьбе торопливо оставили их наедине.
Миша, как звали юнгу, доверчиво уставился на Владимира, ожидая помощи, хотя тот даже не представлял с чего надо начинать необыкновенно сложную беседу. Автоматически он спросил: «А ты где живёшь в Москве?»
   «В Пролетарском районе, на улице Машиностроения».
   «Это ж надо! А я в Кожухово. Но учился рядом с твоей улицей. А фамилия твоя как?»
        «Бычков».
        «А отца не Эдуард зовут?»
        «Нет. У меня дядя Эдуард Петрович. Он - геолог».
«Вот это встреча. Я с твоим дядей в одном классе учился. Мы в то время были, как братья, дружные. Время было такое, послевоенное. Так что зови меня тоже «дядя», «дядя Вова» и рассказывай всё, что было. Только когда я буду знать всю правду, может быть смогу чем-нибудь тебе помочь. Мне этого очень хочется. Верь мне. Я твой друг».
Вероятно, парень был уже доведён до края, сам искал возможность хоть на что-нибудь опереться и поэтому тут же выложил Иванову все детали случившегося.
«У меня в Москве, дядя Вов, есть девушка. Я её очень люблю. Но я уже давно в море и соскучился по женской ласке. Вы пожилой и, наверное, не замечали, какие кубиночки красивые».
Иванов с тоской подумал об ушедшей внешней молодости, а юный ценитель женщин продолжал: «А эта мулатка, мне её так жалко, была ужасно хороша. Юбочка у неё коротенькая, ножки сбитые, шоколадные. Не идёт, а приплясывает. Загляденье! А она ещё и улыбаться начала мне, и рукой показывает, чтобы я за нею шёл. Забыл я и про устав, и про Настю московскую, и помчался за ней следом. Она меня в скалы завела, сама сняла трусики, стала ко мне раком, ну я, конечно, по полной и отсалютовал. Ох уж и хороша была! Просто, словно в рай попал!»
Морячок аж вздохнул с чувством высочайшей радости: «Когда я насытился и отвалился на скалы, не чувствуя от блаженства их острые выступы, девочка начала что-то ворковать, втолковывать. Я сначала подумал, что она признаётся в любви, а потом понял по её жестам, что мулатка требует денег. Мне много рассказывали бывалые моряки про портовых проституток, но вот так пришлось самому встретиться с ними первый раз наяву. И оказался не готов, всего с одним песо в кармане. Я ей показываю, что нет ничего, карманы выворачиваю. А она не унимается: давай и всё тут. Дёргает за часы, рубаху, даже брюки. Я, естественно, разозлился. Вообще, мне эта любовь за деньги никогда не нравилась теоретически. А тут ещё такие претензии бессовестные. Как будто я ей никакого удовольствия не доставил. А ведь стонала от страсти, словно зверь раненый».
Юный любовник вновь сложил в вожделенной улыбке чувственный рот, вспоминая сладкую шоколадку, но мгновенно погрустнел и перешёл к описанию печальной части случившегося: «Неожиданно возник какой-то мужик и начал тоже приставать ко мне с материальными претензиями. Я разозлился, хотел плюнуть на всё и уйти, но он достал нож, и поворачиваться к ним спиной стало рискованно. Пришлось схватить валявшийся под ногами булыжник и, когда защитник мулатки сделал движение, чтобы нанести мне удар ножом, я бросил его в их сторону и попал в голову случайно подвернувшейся девушки. Она упала. Кровь потекла по лицу. Тот с ножом куда-то смотался. Я хотел бежать на корабль, но вспомнил, что у проститутки был очень красивый золотой перстень, который было бы не плохо подарить московской девушке. Тем более что красавица продолжала лежать без сознания. То, что она могла быть мёртвой, мне и в голову не приходило: так, слегка оглушил. Ну, здесь бес и попутал. Содрал я украшение с её руки и пустился бежать. А в порту меня полиция и прихватила с поличным: кто-то уже успел донести.
Так что специально я никого не убивал и не грабил. Всё по дурости само собой получилось. Но кто мне теперь поверит? Свидетель только с её стороны есть, тот мужик с ножом. Да и очень я боюсь, что моя московская любовь узнает о моей измене. Она мне такое не простит. Поэтому и рассказываю  всякие истории. Не знаю, просто не знаю, что мне делать. Помогите, пожалуйста, земляку своему. Я вас очень прошу. Век не забуду».
Иванов некоторое время обдумывал сбивчивый рассказ соотечественника. Потом переспросил: «Ты ничего не наврал, не придумал? Может быть, были ещё какие-нибудь обстоятельства. Кто-то из местных вас видел с мулаткой до того, как случилось несчастье?»
Юноша задумался: «Вот вспомнил. Мы покупали мороженное на набережной, и она разговаривала с продавщицей. Мне показалось, что они хорошо знали друг друга. А потом мы сели на лавочку, и к нам присел старик с палкой. Он тоже её поприветствовал, и они о чём-то поговорили».
            «Ты описать их внешность сможешь, узнать?»
            «Я думаю, смогу».
«Ну теперь сиди жди и лишнего больше не болтай. Будем пытаться тебя выручить. Этот пожилой армянин - наш генконсул в Сантьяго. Очень добрый и мудрый человек. Так что ты можешь ему полностью доверять. От него многое зависит».
Под энергичным нажимом Аветика Егишевича по рассказам Иванова и юнги местная полиция очень быстро отыскала всех свидетелей, в том числе, и сутенёра с ножом, составила картину преступления и передала Мишу Бычкова в руки советского правосудия для суда за неумышленное убийство. Бадалян сиял от счастья.
Владимир тоже был внутренне горд за свой вклад в спасение человека. Но одновременно ему ещё долго не давала покоя такая неприятная мысль: «Что же творится с нашей молодёжью? Каким надо быть извергом, чтобы ударить девушку, с которой только что был близок, по голове камнем, пусть и не специально, и в то же время думать о каком-то колечке, даже снимать его с её остывающей руки. Москвичи так испортились? Или в принципе воспитывать стали по новому: поменялись ценности? Такое даже представить в кошмарном сне невозможно. Ужас и только!»
                ___ ,, ___

Для многих самой большой загадкой человеческой психики является совместное сосуществование кажущегося  тонкого высоконравственного сознания с порою крайне грубыми физическими действиями, такими, как убийства, грабежи, насилия. Процесс материального исполнения кровавых замыслов вообще не поддаётся никакой логике и пониманию, подобно бесконечности, и производит на обывателя впечатление неосознанного страха перед неизвестным, как вход в узкий тёмный тоннель. 
А между тем и эти варварские поступки вполне объяснимы на основании предыдущих рассуждений о структуре и свойствах мироздания, и его экспериментальном характере. Всё в нём, будь то свет или кусок металла, строится из одного и того же исходного материала, пока ещё не известного человечеству. И управляется этот процесс созидания из общего штаба и по одинаковым в принципе своём проектам. Чтобы было всё ясно до конца, следует напомнить, что по тем же законам создаются и психо-энергетические центры всего живого, или так называемая душа, которую по аналогии с ролью коммунистической партии в социалистическом обществе можно назвать умом, честью, совестью и одновременно рулевым органом. Так что взаимопонимание всего сущего в мире объективно обусловлено.
А вот  заданная внутренняя программа, которой подчинены во всём и душа, и наше собственное «Я», сугубо индивидуальная для каждой из нас. Вероятно, ради того, чтобы  эксперимент был полным, всесторонним и всеобъемлющим, в некоторых из них не только  не предусматривается для подопытных субъектов иметь некоторые из перечисленных положительных  качеств, а наоборот, отдаётся преимущество  криминальным наклонностям. То-есть то, что считается преступлением среди простых смертных, на самом деле во многом предусматривается в каких-то неопознанных целях свыше. Кроме того, напротив, никем не планируются в деталях  происходящие события. Они являются результатом случайных столкновений намерений, обстоятельств и просто материальных тел, которые в мироздании обязаны находится в движении чтобы сохранять, как гироскопы, устойчивость и целостность. Среди живой природы происходит и другой тип перемещений и пересечений траекторий, связанных с выполнением каждым из субъектов своей собственной программы. Поэтому и говорят о непредсказуемости судьбы и важнейших дат в жизни живых существ. При другом раскладе исчезает всякая интрига и смысл в таких грандиозных испытаниях.
Правда, случаются явления, которые и при таком простом и логическом объяснении их сути, понять, кажется, практически невозможно. Вам, как и мне, вероятно, не раз приходилось обращать внимание на такие факты: стоит подумать о чём-то непроизвольно, как глядишь, а оно уже стучится к тебе в двери. Даже распространённое выражение в русской речи об этом есть: «Ну вот, накаркал!» Создаёться впечатление, что мысли материализуются. Кстати, этот процесс также вполне допустим. Но в данном случае сенсации являются всё тем же проявлением взаимосвязи и взаимозависимости всего во вселенной.
Так было и на этот раз. Стоило Иванову подумать о нездоровом интересе к драгоценностям, который, слава Богу, обходит стороной его самого с семьей, и конкретно о роковом колечке в деле убийцы из Пролетарского района, как, словно услужливый гном, подобное явление незвано влезло в его чистую, как стёклышко, судьбу.
Как и полагалось в то время за рубежом, хотя трудно понять отсутствие интереса у государства к валюте, Владимир терпеливо стоял несколько месяцев в очереди за простым отечественным радиоприёмничком «Спидола». Наконец, его мечта сбылась. Теперь каждый день вечером после работы и учёбы он летел на крыльях желаний к своему маленькому другу - болтуну и прикладывал к уху собственную вожделенную связь с внешним миром, чтобы слушать о событиях на Родине, пусть и в искажённом изложении «Голоса Америк». 
Так происходило и в один из ближайших дней после событий в Ольгине, однако обласкать свою новую радость ему не было суждено: приёмник пропал. Его не было нигде.
«Ты мою «Спидолу» не видела?» - обратился он к жене. Та непонятно фыркнула и ушла в другую комнату, по дороге бормоча удивлённо: «А почему, собственно, она твоя. Я что здесь ничего не зарабатываю? Бросила для тебя любимую работу, а получается, теперь я ни на что не имею право».
Чтобы скорее послушать новости, а не претензии супруги, Владимир охотно быстро согласился: «Ну конечно он наш, общий. Если хочешь, твой. Но где он есть».
Через некоторое время Галина появилась перед жаждущим известий мужем в своём лучшем платье, которое она успела купить в валютке перед отъездом на взятые в долг у сестры сертификаты. Собственно, это были скорее фрагменты платья. Юбочка слегка прикрывала лишь начало ног, как у теннисисток. Не слишком много материала пошло и на декорирование верхней части тела. Но в целом, вместе с такими же заграничными туфельками на высоком каблуке, ансамбль был ослепительным. Она начала кружиться вокруг Владимира, слегка пританцовывая, зачем-то помахивая руками перед его носом и периодически повторяя: «Ты что- нибудь замечаешь новое? Блестящее и очень красивое?»
Иванов непонятливо пожимал плечами и пытался хотя бы внутренним чувством уловить смысл происходящего. К сожалению, его второе Я, как всегда в подобных случаях, не могло устоять перед прелестями супруги, и выдавало на-гора лишь единственное решение: желание поскорее ей овладеть. Правда, пока ещё не полностью закандаленный страстью механизм соображения подавал сигналы о том, что Галина намекает на что-то другое, но, под воздействием вида красивой женщины, и он начинал давать серьёзные сбои.
«Ну, ты здесь совсем отупел со своими комплексами, - супруга кокетливо подмигнула получеловеку – полусамцу, - Помнишь такой старый анекдот. Женщина сделала красивую причёску, купила новое платье, вырядилась перед мужем, а он уставился в телевизор и не обращает никакого внимания. Тогда она взяла и надела противогаз. Хозяин, наконец, заметил какие-то  перемены и недовольно процедил: «Ты зачем брови выщипала?»
Во время рассказа она продолжала порхать вокруг Владимира, постепенно снимая свой валютный наряд. Оставшись в одних туфельках, Галина вновь напрягла его интеллект: «Теперь ты хоть видишь что-нибудь новое, прекрасное?»
«Прекрасное вижу. А новое? Туфли твои я уже видел. Мне они понравились. А больше на тебе ничего и нет», - с этими словами Иванов, не в силах больше сдерживать вечный зов, поднялся и попытался обнять предмет вожделения, но тот изящно отстранился и недовольно изрёк:
«Как нет. Неужели ты у меня такой невнимательный, ненаблюдательный, одним словом, бирюк! А кольцо! Ты что, не видишь это великолепие? Ты даёшь, парторг».
«А ты вот не даёшь, - Владимир вновь сделал движение, чтобы позволить плоти начать действие, но получил элегантный отлуп, - Ты сначала скажи, нравится тебе эта штучка и готов ли ты мне её подарить за радость любви?»
«Я у тебя восхищаюсь другой штучкой и за неё, как говорили, полцарства, а не только какое-то там колечко»
«Ну, смотри. Не обмани доверчивую наивную девушку»,- с этими словами шутница позволила себя поймать и покорно почти полетела в объятиях мужа под москитер, похожий на балдахин княжеских опочивален. После возбуждающих пыток любовь забралась на редкой высоты уровень, сжигала и пожирала всё в своих пылких ласках, обморочным забвением придавливала напрочь любые посторонние мысли. Партнёры были неистовые и разнообразные, как никогда. Они отбросили в сторону все временные и скоростные нормативы и скакали вперёд без устали, до упаду.
Когда, наконец, прекрасный финиш поверг их в неземное блаженство, и время сумело остановить падение в никуда после имитации продления рода, Владимир случайно вспомнил о колечке, подарившем ему, немножко подзабытую под грузом новых проблем, высочайшую степень наслаждения: «Да. А откуда у тебя кольцо?»
«Вот это здорово! Сам час назад его подарил и спрашивает. Ты мне напоминаешь того грузина, который после упоения с барышней, как и ты, потребовал вернуть подарки. Дама возмутилась, вроде меня: «Как? Вы сами мне всё отдали за будущую любовь. Какое вероломство!» На что ей кацо спокойно пояснил: «Ты мужчын настояшы знаш, да? До у ных сэрдц мягкы, а члэн творд. А сэйчас обратн. Вараты, а то быть буду». Но ты же не грузин? Поэтому и вопросы твои необдуманные, никчёмные».
«Конечно, я, к сожалению, не гордый и  непреклонный, не настоящий джигит. У грузин, единственных в мире, как я слышал на экскурсии в Тбилиси, даже приветствие звучит «Гомарджоба!», что в переводе означает «Побеждай!» У всех народов: «Доброе утро! Как дела? Как живёшь?», даже: «Как твой живот?», а у них: «Побеждай!» и всё тут. Но зато я простой русский человек, вялый, безвольный, и очень при этом любопытный. Так что, исходя из интереса,  хотел бы узнать, а откуда я взял это сокровище перед тем, как украсить им руку любимой женьщине?»
«Ну, раз и про любовь заговорил, придётся открыться. Честная девушка перед такими словами устоять не может: так вы нас, бедолаг, и соблазняете. Тебе его подарили наши милые соседи. Помнишь, они приглашали нас к себе в гости, показать, как живёт кубинская семья. Два благовидных старичка с первого этажа. Они и упросили меня, такую же мягкотелую, как и ты, подарить им наш приёмник. Оказывается, это их мечта всей жизни. Вот я и не смогла отказать нашим кубинским братьям. Я целый месяц сопротивлялась: и тебе не хотелось сделать неприятность. Но потом сумела заказать в Гаване новый, более мощный аппарат. Его через несколько месяцев привезут. Тогда и решилась сделать желанный подарок хорошим людям. Тем более, что они тут же предложили мне в качестве сувенира совершенно не нужное им, но очень красивое золотое колечко. Я сразу подумала, что ты будешь очень горд, если я пойду рядом с тобой, украшенная такой драгоценностью. И, видишь, не ошиблась. Ты с радостью преподнес его мне. Спасибо, милый!» - и Галина, расчувствованная от политически выдержанного выступления, попыталась поцеловать в лобик своего благодетеля.
Но до того тоже  дошла суть случившегося. Иванов вскочил с кровати, взмахнул руками и бессвязно закричал, не найдя сразу подходящих слов. Потом что-то более внятное начало возникать из орущей пасти: «Ты что? А? Ты что? Да это ж всё! А? Что делать? Что делать?»
«Вова, ты о чём? Тебе уже ничего не надо делать. Я всё за тебя устроила. А тебе оставалась только приятная миссия: галантно подарить даме прилетевшее с неба кольцо, а потом и получить от доверчивого создания всё, что мужику надо по полной программе.  Ты её выполнил, но, вероятно, перевозбудился и плохо соображаешь. Одевайся. Пойдём погуляем, успокоимся».
Владимир сумел справиться с охватившим его, будто удав, ужасом и начал громко излагать контузившие его мысли: «Ты хоть представляешь, что ты наделала. Это же самая настоящая международная спекуляция. Дед с бабкой пойдут сейчас и заявят органам о сделке, и тебе ни один адвокат не поможет. До десяти лет тюремного заключения. На Кубе очень строго караются такие делишки. Иначе весь Остров давно погряз бы в этом дерьме. Я думаю, они специально спровоцировали тебя на подобный поступок. А в шкафу сидел свидетель. Так что пиши письма родным и друзьям на Родину. Меня тоже, безусловно, выгонят. Я их и отвезу. А ты останешься на райской земле добывать им медную руду в каменоломнях. «Адьёс, мучачас, компаньерос де ми бида!»
«Теперь договорились? Я остаюсь трудиться на благо революции. Мечта моей комсомольской юности. А ты спокойно возвращаешься достраивать коммунизм в Союзе. Тебе там приёмничек совсем не нужен. Так что все довольны, все широко улыбаются. Осталось за малым: дождаться исполнения желаний».
Убитый горем парторг не находил новых слов для выражения терзающих его мыслей. Ими он насытился до предела ночью, когда долго рассказывал себе все последствия случившегося. Но, главное, его опять не оставляла в покое открывающаяся только здесь, за границей, новая черта простого советского человека: готовность не только  за деньги, а за бестолковые сверкающие бирюльки продать всего себя без остатка, вместе с громадной страной, с великой идеологией, со своей собственной совестью, в конце концов.
«Ведь что ещё этой красавице не хватало  в жизни? Отец и тесть - крупные начальники в энергетике, не бедные. Муж тоже до определённого бугорка добрался. Зарабатывает неплохо. Сама - уважаемый специалист. Теперь и за границу маханули. Машина будет хорошая, тряпки там всякие, да и материально повольготней. Что ещё надо? Нет! Ради яркой безделушки идёт на преступление и может всего лишиться. С мужем вступает в конфликт: загнала мой любимый приёмник. А ведь не дура! Чем ещё такую глупость можно объяснить. Только страшной жадностью, бесконечной алчностью к деньгам и драгоценностям.
Но откуда всё это вылезло? Сидело до поры до времени с  проклятого прошлого, как наши идеологи доказывают, а появились условия для его применения, и на тебе! «Выползает мурло мещанина!» Что-то в такой легенде резонное есть. Сколько преступлений  совершалось прежде ради наживы. Но теперь многое изменилось. Другие ценности. У всех на слуху трагедия великого комбинатора. Сумел изъять у гражданина Корейки миллион рублей, а применения ему в нашей стране не нашёл.
У пацанов, вроде юнги Бычкова, пока ветер в голове, несбалансированное состояние. Их больше на иностранное кренит, хотя, что они о нём знают. Я тоже восторженно думал о США: «Какая богатенькая страна!» А посмотрел здесь на следы варварства янки, на их беззастенчивый грабёж соседа, на сознательное поддержание его в состоянии рабства и нищеты, и понял, что процветание такой ценой не для меня. Хватит мне и средненького достатка. Авось не голодаем! Зато кубинские друзья искренне благодарят нас за громадную помощь подняться им с колен, и это - самое главное богатство, награда за праведную жизнь.
Но Галина тоже всё отлично понимает. Такой  же коммунист, как и я. Ещё и похлеще. Как она боролась на партийном собрании в институте за улучшение работы столовой. Я так смело никогда не могу выступить против жуликов и воров. Мне всегда их жаль. Думаешь, ведь тоже человек. Если и оступился - исправится. А она - борец. Для неё честность всегда была высшей истиной в жизни. И на тебе. Скатилась до рядовой спекулянтки. Откуда такой зигзаг. Чёрт его знает!»
Владимир долго не мог заснуть, рассуждая о возможных вариантах воспитания в новом советском человеке отвращения к сверхбогатству, презрения к мещанскому желанию тащить побольше, порою и не нужного вовсе дорогого барахла в дом, нанизывать себе на пальцы, уши, шею всё, что подороже, пусть и не так красиво. «Ведь если не побороть этого главного врага - страсть к накопительству и стремление перещеголять другого, можно забыть о коммунизме, о прекрасном обществе будущего навсегда. Там обещают всем воздать по потребностям, но если они будут продолжать быть необузданными, бесконечными, то, сколько не напрягайся, всё равно запросы превысят предложения. Удовлетворить все желания человеческие невозможно, потому, что им нет предела.
Кубинцы правы. У нас сегодня самый настоящий коммунизм. Есть всё, чтобы жить достойно и творчески. Но вот некоторым этого мало. Даже самые сознательные лезут из кожи, чтобы перещеголять других машиной, мебелью, золотишком. На войну с этим злом должен быть нацелен весь наш арсенал орудий пропаганды, воспитания, учёбы. Все на борьбу с мещанством! Ведь когда-то в предвоенные годы, начиная с Маяковского и Демьяна Бедного, так и было. А потом всё подрастеряли. Думали, что после военных страданий надо дать народу пожить красиво. А всё обернулось пустотой и серостью.
Необходимо создать такую атмосферу в обществе, чтобы расфуфыренная и купающаяся в роскоши мадам также стыдилась своего вызывающего вида, как если бы она была голая. И показывать наглядно, как мы убедились здесь на Кубе, куда ведёт эта внешне привлекательная дорожка к безмерному накоплению богатств:  только к преступлениям в виде грабежа, насилия, убийств, а в целом, горя миллионов людей. Другого способа не придумали. Наша планета земля, наш дом, видно, строилась по советским проектам с дефицитов всего. Всем чего-то не  хватает. Хотя более правдоподобна другая гипотеза. При создании  человека Бог ни в чём не хотел ограничивать его, кроме одного – продолжительности жизни. Поэтому у нас бесконечные способности, к сожалению, мечтать и хотеть. Вот в этом необходимо с первого дня приучать ребёнка к самоограничению, соизмеримому с реальностью, но, главное, к пониманию того, что предоставленные нам свыше возможности  познавать и творить гораздо  интереснее и престижнее, чем скупердяйство. А слаще всего выполнение великой заповеди любви к   окружающим нас людям, которая никогда не позволит даже подумать о том, чтобы сделать им больно. Мы же всё пытаемся научить всех подряд заумным премудростям марксизма или вбиваем в голову народу исторические факты о решениях далёких съездов, а реальную опасность продолжению заложенных ими великому движению в царство справедливости у себя под носом не замечаем».
                ___ ,, ___
 
По закону единства энергосферы для всего человечества в резонанс с мыслью о трудностях воспитания нового поколения вполне мог  работать в эту ночь, в том числе, и мозг великого вождя кубинской революции. Гениальной особенностью Фиделя было уменье во время страстной речи не увлекаться, не уходить в сторону от главной темы, а все аргументы и факты направить именно на её разносторонний показ, на железное доказательство возникающих на её основе выводов, и, наконец, на их приземление, наглядную демонстрацию того, как они будут применяться в жизни и какие преимущества при этом будут достигнуты. Железную логику Каманданте знал и уважал весь мир.
Во время ночных бдений всё менялось на противоположное. Рой разнообразных идей крутился над ним, то спокойно, убаюкивающе, а то стремительно уносясь в стороны, собираясь и путаясь в водовороте мыслей. Нормальный человеческий мозг не может оставлять в себе такое громадное количество информации, которое сваливалось ежедневно на этого человека. Только благодаря бесподобным профилактическим свойствам, заложенным в каждом из нас природой, он самоочищается по ночам, аккуратно раскладывает по соответствующим полочкам на память нужные факты, выловленные из беспорядочного вихря, и прогоняет всё остальное прочь в электромагнитные сети вселенной.
В момент селекции и выкристаллизовываются отдельные моменты, которые приносят с собой величайшие по масштабам открытия, например, в виде конструкции оружия, которым можно легко и очень быстро наполовину сократить население земли, или лекарства от туберкулёза,  выношенное в сердце великого Пастера на кубинской земле и способное, напротив, спасти миллиарды людей планеты. Фидель очень любил подобное сумбурное состояние сознания и души, несмотря на муки, которые оно с собой приносило. Он хорошо знал: только так рождается всё новое и шёл сознательно на страдания ради него. Причём, как все неординарные личности, не ждал, словно медведь на быстрой протоке, когда судьба принесёт лёгкую добычу, а находил приманку, изобретал специальные снасти для ускорения процесса.
Одним из эффективных способов лова было подбрасывание в гущу несвязанных идей и фактов какого-нибудь понятия или просто слова, затем неоднократное с нажимом его повторение, в результате чего оно принимало на себя роль ядрышка, центра кристаллизации, вокруг которого начинала образовываться сперва расплывчатая, а потом всё более чёткая и понятная картина на заданную тему. Причём, применить подобный метод мог только тот, кто был глубоко уверен, что происходящий процесс не случаен. Фактически шёл своеобразный диалог с неопознанными высшими силами,  о которых собеседник не только ничего не знал, но  даже не был готов и подумать об их реальности. Однако в объективности происходящего  он ни на минуту не сомневался.
Сегодня таким неводом стало почти забытое в настоящее время на Кубе обобщение «роскошь». Собственно, оно и раньше мало что говорило простому крестьянину, а тем более рабу на плантациях сахарного тростника, то есть большинству населения Острова.  Но были отдельные баловни судьбы, которые, как говорят, просто купались в сокровищах, имели их столько, сколько кубических метров моря приходилось на каждого кубинца. Некоторые заработали процветание в тяжёлом до пота труде, как, например, Хосе Бош, который долго шёл к тому, чтобы возглавить предприятия по производству рома «Баккарди» и пива марки «Атуэй» и стать практически монополистом в самом прибыльном деле. Но многие из богатеев прихватили себе громадные плантации сахарного тростника и заводы в результате спекуляции, обмана малограмотных крестьян, а то и просто воровства.
Теперь справедливость восторжествовала.  Природные богатства страны переданы всему народу, и это главное достижение его жизни, за которое он сотни раз глядел в глаза смерти. Но что дальше? К сожалению, стремление к излишествам, к превосходству - ужасное родимое пятно человечества. Оно всё время хватает его за руки и тянет назад, к древним временам, в мир патрициев и плебеев, разделённых между собой непроходимой золотой стеной.
Каманданте полагал, что ещё лет пять, ну от силы десять, кубинцы останутся равнодушными к блеску роскоши, отдавая предпочтение строительству неизведанной новой, захватывающей, творческой жизни. Идеи социального равенства и братства, словно драгоценная мантия, прикрывают непрезентабельный вид дешёвой китайской хлопчатобумажной одежды,  лишь которую государство пока в состоянии предоставить народу в условиях экономической блокады и бурного развития промышленности. Помогает в безысходности и тот факт, что одинаковую робу носит и простой рабочий, и министр, и все руководители страны. Американцы оставили Кубе зачаточное производство, обеспечивающее каждому жителю получение всего пяти метров ткани в год. Включая и технические потребности. Пять! Это - предельная бедность!
Сейчас с помощью советских друзей  строится большой текстильный комбинат в родном Сантьяго. Будет по двадцать метров на человека. Но всё ещё гораздо ниже, чем в богатых странах. Конечно, можно было махнуть рукой на другие нужды и одеть кубинцев в добротные европейские товары. Но такое решение  затормозит развитие энергетики, а с ней начнут пробуксовывать и остальные отрасли. Наступит общий застой. Тогда в красивые тряпки от нужды тоже не спрячешься. А завалить оборону -  значит  добровольно сдаться перед янки. Такого история нам не простит.
Всё это так. Но  сверкающая зараза богатства всё время прячется где-то рядом, готовясь к решающему бою. И вот когда наступит относительное благосостояние и, прежде всего, каждую мучачу потянет блеснуть чем-либо перед подругами, тогда она выпустит свои щупальца, будто громадный осьминог. В женщинах вся мощь и движущая сила, но, одновременно, и большинство пороков человеческого сообщества.  Начнутся бои местного значения за обладание сокровищами, предметами этой самой роскоши. Все высокие идеалы покроются её вонючей плесенью. А на ней начнут нахально прорастать ядовитые букеты спекулянтов, коррупционеров и преступников.
В золотой лихорадке, порождающей мещанскую мелкоту интересов - ужасная опасность для социально ориентированного общества. Не американские ястребы, которым значительно подрезали крылья, не внутренняя контра,  а именно ржа наживы, рецидивы скупого рыцарства могут подточить фундамент светлого социалистического дома.  И лекарства против них до сих пор не найдено.
Фидель часто возвращался к записке Че, которую тот написал ему после длительной поездки по Советскому Союзу. Наряду с восхищением небывалыми достижениями, героическими подвигами советского народа, Че прямо отметил, что над первой социалистической страной нависла смертельная угроза мещанского контрреванша. Слишком много уделяется внимания погоне за ростом благосостояния по сравнению с возведением в высший ранг моральных ценностей, достижений человеческого мышления. Кстати, Гевара поделился честно своей озабоченностью с руководителями России, передал и им свои письменные размышления, но серьёзного разговора по ним, к его удивлению, не состоялось. Вероятно, были веские причины, хотя многое довольно странно.
Но задуматься есть над чем. Достаточно сказать, что только по докладам нашего министерства внутренних дел сотни советских специалистов занимаются здесь, на Кубе, элементарной спекуляцией. Мы особенно не пресекаем их действия, чтобы не терять хороших специалистов, да и не ссориться с советскими друзьями. Надо честно признаться, что в какой-то степени они помогают нам решить сложные пока вопросы со снабжением кубинцев одеждой и обувью. Но признаки  мещанского перерождения советских людей налицо. И тревога по этому поводу громадная, в том числе и у кубинцев. Мы повязаны единым будущим.
Причём проблема до невозможности проста, впрочем, как и всё в этом мире. Вся её сложность в новизне, к которой не успели найти подходы. Она возникла недавно вместе с социализмом, точнее, с его новой послевоенной стадией, когда народ получил возможность не только удовлетворять свои самые скромные потребности, но  и некоторые желания, не связанные с примитивным выживанием. Ей пока меньше двадцати лет, да к тому же она зреет скрытно, как рак в здоровом организме. Руководители большинства социалистических стран, напротив, бесконечно рады, что сумели, наконец, создать для своих многострадальных соотечественников более менее зажиточную жизнь, и спокойно почивают на лаврах, как Тито, например. К сожалению, они не замечают, что великое завоевание человечества – социализм - может очень быстро рухнуть, если червь стяжательства превратит в труху его фундамент.
Во все прежние исторические формации всё было проще, откровеннее. Богатство определяло принадлежность человека к элите, или высшему классу. Безразлично, измерялось ли оно количеством рабов, размером плантации, или суммой вкладов в банках. Оно же предоставляло в руки элиты и власть, которая, пользуясь этим, в свою очередь позволяла бескрайне обогащаться только своим братьям по классу, то - есть ограниченному количеству людей. Остальным разрешалось лишь  существовать и обслуживать высшее сословие. Единственное, что изменилось под влиянием социалистического лагеря  в современном элитарном мире по сравнению с шестью тысячами лет существования государства, это то, что элита в лице крупных капиталистов, чтобы не потерять власть, позволила  обогащаться более широкому кругу лиц из так называемого среднего класса и сделала их своей опорой.
При социализме зависимость положения в обществе от нажитого состояния стала иметь противоположный знак. К управлению государством в массе пришли энергичные люди из простого народа, которые высоко ценили и гордились  своим положением, отдавали себя целиком служению обществу и даже думать не хотели о нечестной наживе. Хотя и тогда находились рвачи и жулики. Как говорится в русской пословице: «В семье не без урода». Главное, что слой руководителей непрерывно пополнялся выдвиженцами из рабочей и крестьянской среды. Каждый человек чувствовал себя нужным, и, если даже не был востребованным наверх в данный момент, то, по крайней мере, таким, с которым советуются по всем государственным вопросам. Все твёрдо ощущали себя хозяевами в большом новом доме.
Интересно, что и на этом этапе развития СССР были уникальные случаи проявления беспредельной и губительной жадности. Особенно поразил Фиделя один документ, который под большим секретом показал ему в Кремле Хрущёв. В конверте хранился доклад на имя Сталина об обыске на даче маршала Жукова и объяснительная записка самого полководца. Каманданте хорошо знал выдающуюся роль Жукова в разгроме Германии. Понимал, что этот необразованный выходец из крестьян вошёл в самую короткую книгу об истории человечества, как главный помощник генералиссимуса по военной линии в достижении Победы. И вдруг перечень всякого барахла, которое он, как обычный мародер, грабанул и вывез из побеждённой им страны. Здесь и четыре тысячи метров тканей, и больше трёхсот всяких шкур, и несколько сотен часов,  и  свыше шестидесяти картин, некоторые из которых не помещались в комнатах и висели на кухне. Интересно, что на даче не было ни одной советской книги, но все шкафы были забиты дорогими немецкими в переплётах с золотым теснением. Немецкого языка их хозяин совершенно не знал. А мебель, драгоценные ковры и всякая другая утварь складировалась просто штабелями. Откуда такая алчность?
Фиделю рассказали, что это был не единичный случай. Ещё несколько крупных военоначальников были уличены в грабежах и стяжательстве. Для всех других армий мира такое завершение победоносной войны было не только в порядке вещей, а просто закономерным явлением. Но здесь все они были коммунистами, являлись символами нового справедливого общества, да ещё сами происходили из низших слоёв. Сталин даже отказывался верить, что  задержали семь вагонов с награбленным добром для Жукова. Он искренне недоумевал: «Ну, зачем ему шесть столовых гарнитуров? Ну, один, ну два…Но шесть?» Чтобы понять такое явление, он сам спросил тоже арестованного по «трофейному делу» маршала авиации Новикова: «Я хочу понять вашу психологию. Вот я как руководитель имею две государственные машины. У вас они тоже есть. Зачем вам ещё восемь собственных, которые вы вывезли из Германии?» Вразумительного ответа он так и не получил.
И в самом деле. Что этим людям не хватало? Там, говорят, попался и помощник маршала генерал Крюков вместе со своей женой, очень популярной в то время певицей Руслановой. Тоже, наверное, купались в роскоши, а, главное, во славе. А вот душа не выдержала, потянула на тёмные дела. Откуда такая дрянь заводится в человеке?
Некоторые сегодняшние деятели в СССР болтают, что вождь убрал Жукова из руководства армией фактически в ссылку, чтобы тот не затмил его славу главного победителя фашизма. Так могут думать только глупые люди. Всему миру известно, что Вторая мировая была прежде всего войной машин, а не полководцев, и именно Сталин сумел к её началу превратить крестьянскую отсталую Россию в ведущую машиностроительную и энергетическую державу. Да и командующих, в том числе и Жукова, генералиссимус сумел вычислить из большого ряда высшего военного состава и смело возвысить в период смертельных сражений. Кроме того, гениальный Сталин прекрасно понимал, что, наказывая одного из творцов победы без объяснения причин, чтобы не вымазать в грязи, он, безусловно, возвышает его в мозгах обывателей перед историей, которые будут считать, что он расправился с маршалом, как основным своим конкурентом на звание верховного организатора победоносных сражений.
Конечно, умный человек сразу поймёт, что история судит о вкладе в победу не по должностям мирного времени, и, раз Жуков был допущен к руководству многими военными операциями, значит, это ему зачтётся почётными страницами. И за это, как он сам говорил, он полностью обязан главе страны. Но как коммунист, Сталин не мог поступить иначе, видя, какой грязный пример тот подаёт народу в главнейшем направлении борьбы за строительство справедливого общества – выкорчёвывании мещанства. Вот такое чувство презрения к излишней роскоши и мы должны стараться выработать, по крайней мере, в каждом члене партии.
Всё не вечно в нашем экспериментальном мире. Великие первопроходцы, первые руководители пролетарской страны, не слишком образованные, но преданные каждой клеточкой тела новому строю, завоёванному их собственной кровью, их здоровьем, со временем быстро и в массовом порядке уступили свои комиссарские  кресла следующему поколению. Руководящие посты заняли  почти сплошь дети рабочих и крестьян,  успевших в период собственного стремительного восхождения с помощью государства в полном объёме соединить с народными корнями знания высшей школы. Однако в целом был создан уникальный для мировой практики офицерский, директорский и инженерный корпус, устойчивый против интеллигентских вирусов, волевой, напористый, чувствующий себя бесконечно свободным для любых творческих свершений,  открытый, словно губка, для знаний. Ещё важнее, что большинство народа за тот же кратчайший период с помощью партии ощутило себя подлинным хозяеином всего, что было в стране. Только благодаря воспитанию кадров в таком духе, несмотря на непередаваемые трудности и помехи, страна быстро поднялась с колен и сумела подготовиться к величайшей в истории человечества войне экономик, а затем и в рекордные сроки восстановить разрушенное хозяйство.
Это был бесценный капитал. Во многом сотворивший чудо Сталин прямо говорил: «Кадры решают всё». Их берегли, словно народное достояние, алмазный фонд, корону Российской империи. Да и война не позволила длительное время обновлять начальников. Многие из них пришли к руководству совсем в юные годы и возглавляли всякого рода  предприятия по сорок - пятьдесят лет. Естественно, такой руководящий стаж в любом человеке накапливает с годами чувство незаменимости, превосходства, а с ними и вседозволенности. Мало кто из них к концу карьеры с гордостью вспоминал о связи с народом, о пролетарском происхождении. Создалась новая советская руководящая элита, но ещё действующая в увядающих рамках диктатуры пролетариата.
Их дети считали себя потомственными интеллигентами и часто чурались грязных сельских избушек своих дедов. С другой стороны,  выросшие в относительном достатке и комфорте, они подрастеряли напор и бойцовские качества. Поэтому в начале шестидесятых при очередной смене поколений они были оттеснены от кормушки с малолетства завидующими им и жаждущими реванша выходцами из бедных  семей, которым были созданы все возможности для качественной учёбы. В результате отпрыски первой волны подлинных грамотных капитанов социалистического хозяйства, интуитивно получившие в жизни опыт своих успешных родителей, остались с этим ценным, но не работающим багажом на обочине главной карьерной дороги, и, естественно, чувствовали себя ненужными обществу, относились к труду, как к неприятной повинности.
В то же время их победители не имели даже непрочного классового фундамента,  состоявшего из смеси благодарности народу за сказочную судьбу и опыта первой волны советских директоров из народа. Мало того. Многие из них оказались в детстве без достатка потому, что их ближайшие родственники провинились перед страной в первые пламенные и запутанные десятилетия советской власти, и не только не стремились её всячески укреплять, но и имели к ней серьёзные претензии. Им хотелось иметь больше прав, как на Западе, где крупные руководители жили в роскоши за счёт угнетения простых трудяг. Самое главное, что из-за отсутствия творческой атмосферы в рядах партии, немощной идеологической работы, в КПСС практически полностью прекратилось развитие теории социалистического строительства и сошла на нет значимость рабоче – крестьянской диктатуры.  В результате, раскрепощённые от обязанностей перед породившим их народом, новые начальники рвали подмётки в борьбе за скорейшее получение возможных благ, совершенно не думая о простом труженике. А тот, в свою очередь, почти напрочь утратил чувство хозяина и стал обычной рабской силой в их цепких, ничем не скованных руках.  Именно эта вторая волна красных директоров и смыла первое равноправное государство в истории человечества.
И правил всем мерзким балом сатана под названием бюрократизм, древний, как мир, и потому особенно живучий. Казалось, ну что стоит искоренить явное зло. Создай, как рекомендовал Ленин, сильные независимые местные компетентные органы партийно – хозяйственного контроля и устрой ротацию руководства с учётом их  рекомендаций, как уже давно практикуют, например, наши китайские ученики. Дай максимальные права коллективам в решении всех местных вопросов и всё. Но сразу вся эта братия партийных и хозяйственных божков объединялась в стальные ряды и выдвигала железные доводы против подобных мер: нельзя терять опытных, знающих руководителей, коллективы не готовы решать многие сложные проблемы. Возможны злоупотребления.  И в результате всё шло по - старому.
Некоторые, особенно популярные в собственных государствах вожди, сумели в разной степени решить эти проблемы. Сталин, борясь с  созревшим в стране многоликим заговором предателей из пятой колонны против власти, заодно очистил накануне войны, хотя и частично, руководящие ряды и от начинающей проступать мещанской ржавчины, и только благодаря этому сумел победить страшного противника. Мао Дзедун использовал ненависть бедной, революционно настроенную молодёжи против зажравшихся чинушей в процессе так называемой культурной революции. Но всё это были разовые решения. А как создать механизм постоянного обмена руководства, ротации начальников, и одновременно значительного усиления  влияния каждого жителя на управления страной и предприятием? Хвалёная буржуазная демократия в этом смысле - сплошной блеф. О каком значении простого рабочего можно говорить в условиях частной собственности? Да он и пикнуть не успеет, как вылетит  за ворота. Надо искать новые пути решения этой главной проблемы переходного века.
Так, или почти так, по мнению повзрослевшего с тех пор на тридцать лет и приобретшего горький опыт развала Родины Иванова, думал в ту пору над её решением  Фидель Кастро, самый выдающийся мыслитель современности. И это не были пустые фантазии поздно начинающего писателя. Дальнейшее продвижение Кубы подтвердило, что ему пока  удаётся удерживать судьбу народной власти в своих крепких руках.
                ___ ,, ___               

Энергетики Восточной провинции Кубы вели полномасштабные бои за реализацию программы вывода энергоблоков «Ренте» в ремонт, утверждённой  руководителем страны. Фидель и сам внимательно следил за её выполнением: заслушивал сообщения руководителей «Эмпресы», читал их письменные отчёты, а периодически напрямую звонил директору  электростанции и в деталях выяснял у него ход работ.
Гвоздём всех подготовительных мероприятий было подключение вновь построенного участка будущего энергетического моста страны ЛЭП-220 по временной схеме к действующим линиям 110 киловольт, чтобы иметь возможность перебросить электроэнергию от других электростанций Республики в Сантьяго и заместить хотя бы часть выбывающей мощности энергоблока. А наиболее сложным узлом в этой схеме являлась трансформаторная подстанция. Владимир сам слышал, находясь в кабинете Пидоры, как тот жаловался Каманданте на отсутствие достаточного количества квалифицированных наладчиков, чтобы форсировать эту тонкую работу.
«А вы предложите Фиделю использовать по местным контрактам для наладки некоторых наших жён. Вы знаете, например, что моя Галина в Союзе проектирует как раз подобные установки?  Уж как-нибудь она сумеет разобраться в натуре, что куда надо присоединять. Есть и другие специалисты»,- Владимир подсказал такой выход из трудного положения, вовсе не надеясь на его осуществление. Для принятия подобных решений в наших бюрократических внешнеэкономических органах требовалось обычно столько времени, что они раньше становились ненужными. Однако на этот раз всё свершилось на редкость оперативно, и уже через неделю бригада бесконечно довольных женщин, томящихся днями без дел и, главное, теперь имеющих возможность заработать, влилась в стройные ряды  борцов за скорейший ввод в строй новой линии электропередачи.

Галина была вне себя от радости. Ещё бы! Она неожиданно из домашней работницы стала почти вровень с мужем, гордившимся тем, что он полностью содержит семью. Пусть по непонятным соображениям жёнам платили в два раза меньше, чем специалистам - контрактникам, но это тоже были немалые деньги. Она пустила по такому поводу в расход один из лучших своих брючных костюмов с крупными зелёными цветами, превратив его в спецовку. В таком броском наряде новоиспечённая наладчица носилась вихрем по подстанции, легко взлетала на порталы конструкций, сравнивая проектные схемы электрических соединений с фактическим их исполнением, невольно заставляя с упоением наблюдать за ней своих кубинских коллег. Для них, в основном представлявших негритянскую часть работников предприятия, она была не только красивая белая женщина, но ещё и «профессора», по - нашему, учительница, то есть пользовалась уважением сразу со всех сторон. Тем более, что она, по классическим рецептам обольщения, но в данном случае совершенно непреднамеренно, прозванивала цепи со скромнейшей и совершенно не претендующей на звание звезды бала напарницей, всегда одетой в замызганную спецовку и, словно специально, чаще всего перемазанной грязью. Хотя очень скоро такой желанный для любой модницы  контраст, к сожалению, неожиданно и довольно трагически исчез с поля боя.
Дело в том, что всё в нашем мире теснейшим образом переплетено. Рядом соседствует комическое и трагическое, грандиозные свершения и незамысловатые детские шалости во взрослом исполнении. Такое единение юмора с серьёзным чуть не оборвало самым печальным образом звёздный карьерный взлёт новоиспечённой наладчицы – коллеги Галины. Кстати, в истории отечественной энергетики, отрасли, в которой пренебрежение элементарными требованиями правил по технике безопасности таит в себе смертельную опасность, было немало подобных случайных совпадений, пополнявших длинный скорбный ряд пострадавших с тяжёлым исходом.
А началось всё это с безобидной на вид шутки. В электроустановках для избежания возможных несчастных случаев применяются яркие предупредительные плакаты. Как на дороге. Повесили знак с изображением «кирпича» - значит туда ездить не стоит. Один раз Владимир в темноте проехал под такой символ опасности и только чудом сумел удержать автомобиль перед полётом с трамплина в виде разобранного пролёта моста через реку. Да и в жизни почти всё население страны знает, что если написано: «Стой! Высокое напряжение!», так лучше туда не соваться: целее будешь.
Однако смысл не всех плакатов доступен каждому. Как в одной юмористической сценке на вопрос милиционера: «Почему вы повернули? Вы видели там знак с перечёркнутой  стрелкой налево? Что он означает? - водитель отвечал, - Да я решил, раз его зачеркнули, значит, он не действует». Тем более что среди вновь оформленных на работу дам, были очень далёкие от техники, которых использовали на всяких вспомогательных работах.
Как всегда, именно в то время, когда одной из таких несведущих работниц нечего было делать, начались опасные высоковольтные испытания оборудования. Советские специалисты, соблюдающие правила безопасности гораздо ответственнее, чем уголовный кодекс, повесили на лестнице, ведущей к испытуемому объекту, положенный по стандарту плакат: «Не влезай! Убьёт!» Как назло, он попался на глаза страдающей от безделья девушке, занимающейся в Союзе организацией концертной деятельности. Одним словом, культработник, будь она неладна, лёгкий в смысле мыслей и игривый по своей музистой натуре.
Плакат ей сразу приглянулся неподкупной нудистской чёткостью и грозностью. Не долго думая, инженер человеческого духа схватила его с места и повесила себе на шею, вероятно, пытаясь таким образом на антипринципе привлечь к себе внимание обладателей мужских яйцеклеток. Однако результат оказался паршивеньким. Окружавшие её негры из штата электростанции хорошо и быстро усваивали язык, которым разговаривал великий Ленин. Но понимать его так глубоко, как хотела того носительница плаката, было выше их головы.
Да и большинству кубинских мужиков, прошедших разнообразную школу в России, не так просто было сообразить, что призыв «Не влезай» имеет и второе, сексуальное назначение. Поэтому длительный променаж представительницы советской культуры по коридорам административного корпуса остался также без ожидаемой реакции, а, точнее  в данном случае, эрекции.
Всё бы и закончилось так не интересно, если бы параллельно не происходило развитие роковых событий на том самом месте, где совсем недавно висел злополучный страж порядка. Тщательно отрабатывающей свой контракт специалистке пришло в голову перепроверить что-то на защищавшемся  прежде плакатом агрегате. Она спокойно полезла к нему вверх по лесенке, не встречая каких-нибудь преград, но, прикоснувшись к одной из  его безжизненных и холодных частей, получила  ужасный  по силе и внезапности удар и, парализованная, покатилась вниз. Часто судьба словно поджидает подобные инциденты в нужном месте. Рядом оказалась поднятой плита кабельного канала, и несчастная девушка рухнула в его корявое нутро, разрывая об металлические конструкции не только дешёвенький комбинезон, но и дорогую каждому человеку свою собственную кожу на руках и ногах. К счастью, одна из девичьих ножек в рабочем башмаке осталась на поверхности и сыграла роль своеобразного маячка при отыскании её хозяйки.
В энергетике второй ступенью защиты после предупредительного бессловесного знака является автоматическое отключение действующей электроустановки, если к ней кто-то прикоснулся и умыкнул часть энергии через себя в землю. Чётко сработал бдительный страж и на этот раз. Одному из испытателей ничего не оставалось делать, как в соответствии с инструкцией пойти на место и разобраться в причинах происшедшего. Ничего подозрительного он не заметил за исключением таинственного исчезновения плаката. Он уже было собрался идти искать ему дубликат, как в поле зрения мелькнул странный ботинок, торчащий из кабельного канала.
Дальше события развивались в обычном для энергетического предприятия ключе. По сигналу разведчика на его территории буквально заорала аварийная сирена. Вскоре появилась и неотъемлемая в таких случаях машина скорой помощи. Она была, как воздух, нужна сейчас. Хотя наши специалисты изо всех сил и проводили несчастной девушке искусственное дыхание, она не проявляла признаков жизни. Нужны были более прфессиональные действия. Сделав необходимые инъекции, медики подключили бездыханное тело к аппарату и повезли его в ближайший стационар. Одновременно комиссия специалистов, в том числе и Владимир, приступили к разбору причин случившегося.
В скором времени на месте происшествия появилась довольная по горло собственным юмором дама с пропавшим плакатом на шее.
«Ты где его нашла?» - наладчик, ответственный за обеспечение мер безопасности при испытаниях, а теперь, может быть, и за гибель специалиста, бросился к ней, как к спасательному кругу, надеясь узнать тайну пропажи знака. Ведь он точно помнил, что повесил его там, где и требовалось по правилам. И его надежды были оправданы: «Да он вон там болтался на лестнице без дела, а я нашла ему применение», - культпросветительница была нескрываемо горда своим тонким юмором.
«Ты, ты! Ты что ж, ****ь, наделала!»- его прорвало. Напряжённый до предела организм весь затрясся от приступа бешенства к кокетливо кривляющейся дуре. А та, ещё не понимая серьёзности момента, продолжала свою комедийную игру в кровавой драме: «Нет, я как раз напротив. Видите, что написано: «Не влезай».
Потерявший контроль над собой и людское достоинство человек, несколько минут назад безрезультатно пытавшийся вдохнуть свой воздух в рот безжизненной по его вине пострадавшей, развернул громадный кулачище и шарахнул, будто на ринге, в раскрасневшееся от непонимания яркое лицо девицы: «Убью сволочь, - кричал он, брызгая слюной и сверкая во все стороны сумасшедше выпученными глазами, - Убью!»
Его схватили несколько мужчин, скрутили руки, стали почти насильно заливать в рот стакан воды. Женщины занимались тоже впавшей в истерику шутницей. Страсти начали затихать только с получением сообщения из больницы о том, что девушке очень крупно повезло, и она будет жить.




Глава 9    «Нам электричество сделать всё сумеет»

Несмотря на подобные досадные инциденты, на время выбивающие ход стройки из деловой колеи, высочайший темп штурма ввода в строй электромоста не спадал ни днём, ни ночью. Существовало опасение, что отработавшие больше трёх регламентных сроков без ремонта энергоблоки аварийно остановятся, и второй по величине город республики погрузится, как «Титаник», в кромешную ночную мглу. Правительство собрало людские и материальные резервы со всей страны, организовав производство монтажных работ круглосуточно. Ведущие специалисты не покидали объект сутками. Иногда лишь урывками падали на несколько часов на траву около подстанции и снова шли в бой.
В свою очередь, Иванов вместе с кубинскими коллегами значительно усилили наблюдение за эксплуатацией агрегатов. Периодически проводили ночные выезды, чтобы персонал, их обслуживающий, не дремал. Установили дополнительные контрольные приборы. И, что интересно, всё больше и больше убеждались в высокой работоспособности нашей отечественной техники. Причём кубинцы здесь были, на удивление, на порядок более уверены в высочайшей надёжности советских агрегатов потому, что им было с чем их сравнивать.
«Ну что вы волнуетесь, Владимир,- успокаивал его неразлучный друг Вильям, -  Отработают они спокойно, сколько надо. В них десятикратные резервы. Это не чешские турбины, которые чуть что, начинают дрожать, словно в припадке падучей болезни. Или американское оборудование. К нему подойти близко страшно, настолько оно кажется хрупким и  слабеньким. И это действительно так. А стойкость ваших машин мы сами хорошо проверили. Когда учились искусству их управления, что мы с ними только не вытворяли: и воду во все узлы давали, а такое для  турбин остального мира смерти подобно. И нарушали все нормы прогрева оборудования. И ничего. Крутятся, словно заколдованные. Так что они нас не подведут».
Иванов, безусловно, был внутренне горд такой высокой оценкой отечественной техники. Впервые в этой связи ему на ум пришло философское размышление о каких-то характерных национальных чертах сородичей.  «Русские,- рассуждал он, - Очень странные люди, наверное, единственные на планете, кто восторгается любым заграничным говном и хает на всех углах свои творения, своих мастеров. Во многом это проистекает из их врождённой холопской робости перед иностранцами, боязнью невольно их обидеть. Вероятно, унизительный комплекс неполноценности  им  вбили в гены  за тысячу лет фактического господства разные варяги и их влиятельные местные почитатели, начиная с приглашения на княжение скандинавских Рюриковичей и провозглашения в качестве духовной базы народа византийского православия, и кончая царствованием многочисленных европейских отпрысков. А параллельно, вырвавшийся в верха творческий до пяток русский человек развлекался подобострастным  преклонением до забвения всего национального, иногда даже языка, то перед немецкими, то перед французскими, то перед вообще безродными и безземельными племенами».
Владимир вспоминал некоторые факты из жизни. Его наставник Владимир Иванович Смирнов как-то рассказывал с восторгом такой случай из жизни своего давнего друга - великого нейрохирурга и одновременно отца одного из первых космонавтов Егорова: «Ты знаешь, у академика более двадцати лет безотказно работал шведский холодильник, подаренный за успешную операцию кем-то из королевской семьи. В конце концов, он  отправил на завод благодарственную телеграмму за такой надёжный агрегат и получил в ответ новый вместе с глубочайшей признательностью за ценнейшую рекламу».
А ведь наши  холодильники пахали без замены не меньшее время. Или вот часы «Победа». Владимиру подарили их в десятом классе, и они больше пятнадцати лет проработали без всякого ремонта. Правда, изрядно надоели, и он был рад, когда пару лет назад потерял их у родителей на даче. А через год при посадке картошки они нашлись и, мало того, оказались работоспособными. Но об этом как-то не принято было говорить. Тем более, при вечном социалистическом дефиците реклама была совершенно излишней. А надо было хвалиться на весь мир и завоёвывать другие рынки.
Сейчас, наверное, стали многое лучше понимать. Вот недавно была в консульстве встреча с мудрым армянином Шахназаровым, советником нашего генсека. Он прямо сказал: «Вы здесь делаете очень важное дело в смысле продвижения наших товаров на американский континент. Надо везде показывать их высокое качество, надёжность. Особенно мы заинтересованы в прорыве на рынок продукции энергетического машиностроения». Иванов хотел сразу после этой лекции написать в нашу газету о рекордной по длительности  работе отечественных энергоблоков на «Ренте», но побоялся, как большинство русских людей, сглазить.
Все в колонии ждали, что ЛЭП введут в строй к 7 ноября, как было принято в Союзе. Но помешали проливные дожди, которые шли каждый день. Иногда стихия расходилась так, что потоки воды по улицам достигали пола машины. Особенно было страшно на перекрёстках, где возникали водовороты, и казалось, что автомобиль вот-вот поплывёт по бурной реке. Местные жители были довольны, так как закладывались условия для урожайной сафры. Однако размытые дороги в горах задерживали ход строительства.
Надо сказать, что кубинские друзья не придавали особого значения незначительным неудачам. Подумаешь, потерять несколько дней в борьбе со стихией. Пустим. Никуда не денется. Они ещё не привыкли к советскому штурму высот любыми силами, за счёт любых потерь, лишь бы отчитаться о выполнении чего-то к какой-то знаковой дате, что потом ещё долго будет не работать, а доделываться. Важнее было соблюсти традиции, особенно в части праздников.
Такой данью установившемуся порядку стало бурное празднование 55 годовщины Октября коллективом «Ренте». Тем более что за победу в соревновании совсем по советскому обычаю предприятие получило орден «Героев Монкады» и знамя «26 июля» - дня штурма казармы в 1953 году.
Праздник гудел в большом и очень красивом ресторане «Сан Педро». Немножко непривычно было отмечать революционную дату в ресторане с церковной символикой и даже названном в честь святого Петра. Но кубинцы в  этом смысле оказались дальновиднее нас и сохранили почти все старые названия городов, улиц, ресторанов. А на противоречия между коммунистической идеологией и религией обращали внимания гораздо меньше, чем на своё любимое лакомство: зажаренных по случаю победы с хрустящей корочкой нескольких свиней, пасущихся на территории электростанции.
Большую часть вечера шло красочное представление с названием: «Приезжайте к нам в Сантьяго». На фоне ярких диапозитивов с видами города пели красивые мулатки, которые то наряжались в экзотические платья с перьями и разными прибамбасами, то очень сильно раздевались, смущая непривычных даже к полустриптизу приглашённых советских товарищей. Веселье  удалось на славу!
                ___ ,, ___

Не менее эмоционально прошёл следующий день - 7 ноября. Хотя наша традиция вводить в строй новые объекты к празднованию великого Октября  не сработала, подарок советские специалисты получили, правда, с другой стороны. В процессе подготовки праздничного стола, когда всё в квартире Ивановых было окутано запахом пекущихся пирогов, ворвался Анин и закричал: «Парад! Парад! Включай телевизор».
Владимиру, крутящемуся на кухне, показалось, что Слава закричал о пожаре. Выскочив в зал, теперь уже он очумело заголосил: «Где? Что? Что горит?»
«Да ничего не горит, - Вячеслав своим сияющее - спокойным видом сразу охладил волнения в душе друга, - Ты лучше включи телевизор и посмотри хоть через него на Родину».
Ещё не очень соображая, Иванов  нажал на кнопку и вдруг увидел на экране до боли знакомую Красную площадь и снежинки, словно в театре, легко пролетающие ватными хлопьями между камерой и шагающими в колоне солдатами. Как раз недавно он подумал, что почти не может вспомнить вид гор снега на улицах. Специально заглянул в холодильник, чтобы посмотреть на изморозь. Но представить, как то же самое выглядит в большом масштабе, воображения не хватало.
Ему показалось, что стало тяжело дышать. Ком волнения и слёз подступил к горлу и перекрыл доступ кислорода. Когда, наконец, дыхание немножко восстановилось, Владимир набрал полные лёгкие воздуха и во всё горло непроизвольно заорал: «Ура-а-а!» Анин и Галина сразу, как по команде, подхватили его крик, и он полетел над улицами далёкого кубинского города, заставляя прохожих  задирать головы и останавливаться, задумываясь над смыслом непонятного аккорда. А троица схватила с праздничного стола фужеры, набухала в них водки до краёв и выпила до дна за свою великую Родину. В это время, вероятно, для укрепления их высоких чувств по брусчатке площади загрохотали мощные тягачи, тянущие за собой громадные повозки с межконтинентальными ракетами. Гремели победные марши. Ликующий голос диктора разносил на весь мир правду о величайших достижениях страны в освоении космоса. Периодически операторы выхватывали на гостевых трибунах лица иностранцев, жмущихся от холода, а, быть может, и от наступающей мощи Советов.
Позже пришли гости. Стало весело и шумно. Как всегда в этот, набивший оскомину с самого раннего детства праздничный день, не говорили о его истоках, о тех рыцарях, кто пробил для всего человечества новую дорогу к свету. Однако за столом не раз возвращались к параду, к родным кремлёвским стенам, к гордости за Родину, что в прошлые годы было бы воспринято, как что-то банальное, нудное, пахнущее нафталином из бабушкиных сундуков.
А вечером Ивановы и Анин как руководители советской колонии укатили на консульский приём в предместье Сантьяго, предоставив друзьям в отсутствие руководства резвиться на полную катушку. Хотя и сами они повеселились от души. К удивлению всех, на столах было изобилие колбасы, икры и водки. Несмотря на присутствие одного из руководителей страны и главы  провинции Арманда Хара и торжественно - революционного повода встречи, напились все до невесомости, когда от малейшего движения воздуха человека качало и бросало по сторонам, словно пушинку.
Большую часть вечера кубинский оркестр исполнял русские и цыганские мелодии, что особо располагало разнюниться ностальгически и пить по-домашнему, по -русски. Вероятно, чтобы подчеркнуть неформальный характер мероприятия, к ночи была запущена народная танцевальная группа. Босые артисты сразу начали выдавать непристойные па, наскакивая друг на друга и как можно реальнее изображая сексуальные действия. Их пример раззадорил многих гостей, и они начали в силу способностей подражать артистам. Особенно удачно копировал их движения Анин. Громадный, неуклюжий, он схватил одну из мулаток ансамбля и так правдоподобно начал изображать любовные движения, что они казались  совершенно натуральными кадрами из эротического фильма.
На следующий день соотечественники получили ещё один повод вспомнить Родину. В Сантьяго давал концерт эстрадный ансамбль названный по непонятным причинам «Варьете «Подмосковные вечера», хотя состоял почти полностью из представителей союзных республик. Коллектив не блистал звёздами, несмотря на то, что выступал под патронажем самой Екатерины Фурцевой, министра культуры СССР, приехавшей знакомиться с колыбелью революции. Наиболее известным среди них был ведущий программу Борис Брунов, который,  к удовольствию кубинцев, очень бойко болтал по-испански. Больше всего местным зрителям понравился азербайджанский квартет «Гайа», близкий им по манере исполнения и по темноватому виду артистов.
А спустя лишь неделю Владимиру вновь было радостно сознавать, что он представляет небывалую страну мира. Состоялся ввод новой линии электропередачи в эксплуатацию. Сначала директор энергетической «Эмпресы» Бельтран перерезал ленточку при входе на подстанцию. Затем начальник смены включил выключатель. А когда он убедился, что всё в порядке, и отрапортовал: «Товарищ Директор! Сообщаю, что впервые в истории Кубы включена электрическая связь между Гаваной и Сантьяго», - радости присутствующих не было предела. В воздух полетели защитные каски, а затем и всякие рабочие и начальники, в том числе и Иванов. На глазах некоторых трудяг заблестели слёзы и они, не скрывая их, целовали друг друга. А потом, забыв о строгих порядках в энергетическом производстве, Лахейре, Мадорьяга, девушки - наладчицы, а за ними  и все остальные сцепились в традиционную цепочку и закачались в ритме страстного конго.
Появился ром, бутербродики. Танцы и веселье продолжались дотемна, когда директор пригласил всех в столовую на праздничный банкет. Вновь не повезло нескольким свинкам, которые смотрели на присутствующих со столов из-под румяной корочки. Но, несмотря на их манящий вид, прежде чем приступить к дегустации, собравшиеся с большим вниманием выслушали взволнованную короткую речь главного энергетика страны.
«Друзья!- Бельтран широко развёл руки, словно обнимая всех присутствующих, - Сегодня вы превратили сказку в быль. Я рассказывал своему отцу, крестьянину, о том, что скоро рабочий электростанции, например, из провинции Пинар-дель-Рио на западе страны сможет крутить двигатели в Ориенте, и он мне ответил:«Я не представлял, что мой сын такой врун. Что ты мне рассказываешь небылицы?» Но мы-то с вами знаем, что это действительно так. Вот я сейчас включу выключатель за моей спиной. Загорелось ещё несколько лампочек. И чтобы они освещали нам столы и доставляли радость, где-нибудь сейчас, допустим на электростанции в Матансасе, машинист прибавит немного мазута в котлы и всё. Наша армия энергетиков связана теперь в монолитный единый строй. А мы знаем с вами: «Объединённый народ непобедим!»
И свершить такое чудо на кубинской земле помог наш верный друг - великий Советский Союз. Он дал нам хорошее оборудование. Послал замечательных специалистов. И мы создали вместе нужный для страны, как воздух, энергомост. За нашу нерушимую дружбу!»
Все долго скандировали «Куба - СССР! Куба - СССР!» А потом началось то неудержимое веселье, которым так славится маленький кубинский народ в мире. Казалось, что вскоре весь остров не выдержит и начнёт слегка покачиваться вместе с ликующими укротителями энергии.               
                ___ ,, ___

Загудевшие в единой цепочке от Гаваны до Сантьяго провода только очень условно можно было сравнить с мостом, по которому свободно перемещались работящие электроды. Лишь в пределах Восточной провинции, где широко расправили плечи электромачты ЛЭП напряжением 220 киловольт, воздвигнутые под руководством группы Крейсарта, он заработал во всю мощь. В остальной части страны его сварганили из старых маломощных сетей, не позволяющих пропускать требуемые объёмы энергии. Да и передавать особенно было нечего, кроме скудных излишков в ночные часы провала нагрузок за счёт выключения телевизоров и света в столице.
Диспетчеры Ориенты трудились изо всех сил, распределяя слабенькую струйку электропомощи. Ряд заводов перешёл на работу только в ночные смены. Вводились графики поочерёдных погашений отдельных районов провинции и городов. И всё-таки вместе с выводом энергоблока в ремонт несколько предприятий пришлось остановить полностью и отпустить их персонал в длительный отпуск. Среди них оказалась и часть птицефабрики, где забивали и разделывали птицу.
Уже в ближайшее посещение магазина Владимир был не сказать, чтобы приятно удивлён, когда продавец Франциско притащил откуда-то двух протестующе дёргающихся кур, слава Богу, хотя бы со связанными лапами и подрезанными крыльями. Прежде курятина составляла основную часть увеличенного недельного мясного пайка, полагающегося иностранному специалисту. Мяса в чистом виде по норме отпускали на неделю лишь по двести граммов на нос, что явно вызывало уныние на этом главнейшем индикаторе человеческого лица. Потерять основной источник пополнения белковых тел, которые обеспечивают продолжение жизни, очень уж не хотелось.
«Франциско, ты что мне принёс? Я же просил пару кур, как всегда, а не бойцовых петухов. Что с ними делать прикажешь? Или ты их сам зарубишь, а взвешиваешь в живом виде, чтобы были потяжелее?»
«Владимир. Я слышал, что вы остановили на «Ренте» энергоблок для ремонта. Так что пеняйте на себя. Вместе с ним пришлось закрыть и птицефабрику. Как только вы опять введёте его в работу, так сразу появятся нормальные куры на прилавке. А пока только в таком виде. Нам их убивать запрещено. Магазин не приспособлен под бойню. Всё будет в крови. Ведь у меня каждый день проходит больше двухсот штук. Вы сами не захотите приходить в такую живодёрню».
Иванов хотел было гордо возвратить продавцу его кудахтающий товар, но здесь возник Эфрен, таскающий продукты в машину, и, сообразив в чём дело, заверил: «Не волнуйтесь. Я вам помогу. Мне такие операции известны».
По дороге домой Владимир представлял лицо любимой жены, когда  она увидит его с двумя трепыхающимися курами под мышками. Но перед действительностью все воображаемые картины померкли. Стала воочию ясна простая человеческая мудрость: жизнь всегда ярче и сочнее вымысла. В первые мгновения её физиономия вопросительно вытянулась и застыла в недоумении. Потом она слегка помрачнела и приготовилась сказать что-то язвительное. Но когда он выпустил покупку на пол и они поскакали по комнате, поливая всё вокруг жидким помётом, возмущение резко подскочило к пику, раздался пронзительный крик, лицо превратилось в посмертную маску  погибшей в адских мучениях Нефертити, и хозяйка бросилась пинать ногами то одну, то другую несчастную птицу, а заодно и супруга, пытаясь выбить их по футбольному за пределы жилья: «Немедленно убирайся отсюда с этими гадкими курами. Слышишь. Не-ме-длен-но! Чтоб лап ваших близко не было. Надо же! Как ты мог догадаться принести такую грязь в приличный дом! Бестолочь!»
Положение вновь спас невозмутимый, словно скульптура, Эфрен: «Подождите. Дайте им немножко успокоиться. Я их сейчас прикончу. А вы идите на кухню и кипятите в ведре воду, чтобы кур сразу ошпарить. Так будет легче ощипывать».
Галина, как и все женщины мира, умела быстро принять кокетливо -привлекательный вид перед посторонним мужчиной, в каком бы трагическом состоянии она не находилась за секунду до его появления. «Откуда ты принёс таких красивых птичек? - запела она нежным голосочком, - Они будут у нас жить?»
«Нет, зашли только покакать», - не выдержал, чтобы не пошутить оскорбленный муж.
«Молчи, тебя не спрашивают. Ты ещё своё получишь». Затем по-испански она вновь обратилась к Эфрену: «А вы их возьмите и зарубите где-нибудь на улице».
«Да я их сейчас прямо здесь прикончу. Мы с детства таким делам обучены. До революции куры нам, бедным, перепадали редко, по праздникам. Конечно, в натуральном виде. Птицефабрик тогда и в помине не было. При нас птицу убивали и разделывали ребята постарше. Иногда приходилось и кошек есть. В кубинских детях сохранилась жестокость по отношению ко всякой живности. Вы, наверное, заметили, что у нас и птиц не так уж много, а пацаны за ними охотятся с рогатками. Все мы родом из рабства. Отошли от него только на шажок. Ещё надо много и много ломать в себе и детях всякого вредного. Но ничего. С Батистой справились,  янки прогнали с острова. Должны и себя перебороть», - С этими словами доблестный шофёр схватил первую подвернувшуюся под руки жертву, зажал её тонюсенькую шейку между полусогнутыми средним и указательным пальцами и резко повернул кулак. Курица дёрнулась, попыталась вырваться, но быстро начала терять силы и сползла к ногам губителя. А тот, в оправдание варварских действий, начал подводить под них теоретический базис: «Такой способ самый гуманный. Птица погибает мгновенно от паралича, когда ломаешь ей шею. Не успевает и боль почувствовать. Не то, что медленно перерезать горло ножом. Мы не варвары. Не даём животному долго мучиться. А вот теперь давайте нож. Надо с неё кровь спустить. И сразу в ведро с кипятком. Приготовила горячую воду, хозяйка?»
Ошарашенная от произошедшего на её глазах убийства, Галина машинально кивнула головой, а потом, очухавшись, бросилась на кухню за ножом, как бы опасаясь, чтобы и её не постигла участь несчастной жертвы человеческой утробы. Эфрен закончил своё грязное дело, показал Ивановым, как надо сдирать с птички перья и, довольный, укатил восвояси. А неумелые супруги до глубокой ночи обдирали и палили бездыханные тельца, разнося по всей квартире, словно следы преступления, их разноцветные, но теперь ненужные никому пёрышки.
Следующая неделя вновь потребовала принести в жертву Богу энергетики Прометею невинных созданий. Эфрен приболел, а заменяющий его водитель казался таким легкомысленным, что просить его привести смертный приговор в исполнение - язык не подчинялся. Тем более, что со стороны процесс показался настолько элементарным, что Владимир без тени сомнения взял на себя не лёгкую должность палача, считая, что полученный урок позволит облегчить участь бессловесных кур.
На деле всё оказалось гораздо сложнее. Стоило ему остаться один на один с птичками, рассматривающими его доверчивыми глазками, как уверенность и другие, подобные ей мужские признаки ушли из его размякшего тела, предоставив свершить грязное дело оставшемуся в нём слабаку. Но того явно было мало, и он был настолько хлюпеньким, что его душеприказчика Владимира сильно потянуло прочь с эшафота куда глаза глядят. Остановило позорное бегство лишь незримое присутствие волевой супруги. Оказывается, не доверяя своему нерешительному мужу, она подсматривала за ним с балкона сквозь прозрачную занавеску. Почувствовав неладное, Галина, словно будёновский кавалерист, влетела в комнату и прорычала: «Мужик ты, или не мужик! Хоть раз докажи своё мужское начало. Убей дичь жене на пропитание. Не будь телком, а то быстро сам попадёшь на жертвенный костёр. В нашем мире только так: кто кого».
Такой укор не смог бы вынести и самый последний мужичок вселенной. Иванов решительно направился к предмету своего падения, схватил курицу за лапы, зажал пальцами на манер опытного киллера её тонюсенькую горячую пульсирующую шейку и крутанул со всех сил ослабленной от интеллигентных стенаний рукой. Мгновенно ему стало легко. Он открыл кулак и увидел в нём крошечную куриную головку. От напряжения слух и возможность думать отказались ему служить.  Иванов отупело рассматривал оставшийся фрагмент первой своей жертвы, и старался понять, куда девалось всё остальное.
Из оцепенения его вывел зычный голос жены: «Ты что наделал. Ты всю квартиру испохабил. Ты посмотри, что она делает, Лови же её скорее, лови!» Наконец, до него дошло, что в мире что-то происходит и не всем нравится. Владимир поднял глаза, обвёл ими вокруг и вновь чуть не брякнулся в отключку. В голове сверканула тупая молния, глаза радужно помутились от ужаса. Такое он видел впервые в жизни. Вдоль стены, иногда натыкаясь на неё, неслась безголовая курица, у которой из остатка шеи сплошной струёй бил по сторонам фонтан крови. Зрелище было не для слабонервных, особенно если учесть, что красные пятна покрывали вещи, москитер, а местами и потолок.
Видя перед собой приступ полного мужского слабоумия,  грозящего напрочь разрушить возведённый ею за месяцы идеальный порядок в доме, Галина выскочила на авансцену и с истошным криком бросилась грудью на источник бедствия, повторяя в чём-то подвиг великого соотечественника Александра Матросова. Но одного героизма оказалось мало. Придя в себя после падения, хозяйка вновь увидела кровавую шею курицы, сумасшедшие глаза мужа и прокричала осипшим от бессилия и боли голосом: «Ну что стоишь? Падай! Ложись! Хватай её, безголовую, урод безрукий!»
Владимир, так и не приходя до конца в трезвое сознание, плюхнулся на пол в лужу крови, а через несколько секунд рядом с ним свалилась сама на бок и закончила свою земную жизнь его  несчастная жертва. Всю ночь, ругая и обзывая друг друга всеми изобретёнными для подобного случая словами, супруги смывали и затирали следы кровавой драмы, однако до конца их пребывания в Сантьяго то там, то здесь они выступали, заставляя подниматься на дыбы волосы у преступника и напоминая, какую важную роль играет энергетика в жизни каждого современного человека.
Интересно, что куриная история в пределах небольшого поселения русских людей наглядно подтвердила мудрость их великого земляка графа Толстого о том, что все семьи несчастны по-своему. В одной из ячеек гражданского общества муж отказался выполнять свои мужские обязанности, и жена, доказывая, что наша женщина всё может, пытаясь отрубить голову курице, лишилась пальца. Другая пара, неуклюже засовывая птицу в ведро с кипятком, перевернула его на себя и долго ходила потом с синхронно перевязанными животами. Ещё одна бойкая супруга, обидевшись на слишком сентиментального мужа, выбросила курицу с балкона, забыв народную мудрость о том, что это не птица, и снайперски угодила в некстати подвернувшуюся голову одного из начальников. Тому ничего не оставалось, как отправиться в больницу на карете скорой помощи с признаками сотрясения мозга. Естественно, после возвращения из покоя он потребовал разнообразной сатисфакции.
Более однообразно протекали бои местного значения в семьях, где были маленькие дети. Воспитанные в гуманных советских школах, юные защитники природы своими маленькими тельцами прикрывали любименьких курочек Ряб от обжористых родителей. Через месяц можно было, не входя в дом определить, где проживают добровольные защитники животных. Их балконы были обтянуты сетками, под которыми спокойно разгуливали, ожидая очередной буханки хлеба, целые выводки кубинских хохлушек, на которых исподлобья, насупившись, с вожделением периодически поглядывали голодные родители. Отдельных особей предприимчивые дети смогли вообще украдкой выпустить на свободу, и они быстро становились лёгкой добычей не всегда совсем сытых кубинцев.
                ¬¬___ ,, ___

За успешное включение в работу участка линии электропередачи кубинцы решили премировать наших специалистов поездкой в город Баракоа, находящийся на восточной оконечности острова,  отделённой от основной его части высокими горами. Раньше туда вела лишь пешеходная тропа, доступная не для всех. Поэтому до сих пор среди народа существует такая шутка в адрес иностранцев: «А он случайно не из Баракоа?» Только после революции туда проложили великолепную дорогу, в отдельных местах на железобетонных сваях, на фоне которой хочется за каждым поворотом запечатлеть  на фотографии своё такое красивое и любимое лицо.
Миновав извилистую горную дорогу, пассажиры решили освежиться, и шофёр вскоре по их просьбе подкатил автобус к высокому берегу, на котором уже стоял мужчина, правда, весь из бронзы и с табличкой. Оказывается, именно здесь причалила флотилия легендарного Антонио Масео, прибывшая освобождать родную страну от конкистадоров, или, как мы теперь говорим, фашистских захватчиков. Искупаться в таком историческом месте было  равнозначно возможности посидеть на знаменитой пушкинской скамейке под дубом в Михаиловском.
Была у предстоящего купания и ещё одна манящая сторона. Только здесь, на узкой полоске самого краешка острова,  берег омывали воды не ставшего уже обыденным Карибского моря, и, тем более, не Мексиканского пролива, а самого настоящего океана, поплавать  в котором было давней мечтой большинства туристов. Пока шофёр мучительно вспоминал из школьной программы сведения о своём великом земляке, молчаливо наблюдавшим бронзовым взглядом за его героическими потугами, прикатившие экскурсанты поспешно стаскивали с себя всё излишнее для заплыва и спускались к воде. Самый шустрый, не дождавшись окончания лекции, закричал: «Здравствуй, Атлантика!» - и бросился в обещающую прохладу воду. А через секунды на его вынырнутом лице изобразилась и повисла непонятная удивлённость. Однако  остальным было не до его гримас, и они, словно груши с дерева, посыпались с горки по проложенной первопроходцем дорожке. Вскоре весь табор, молча стоявший по пояс в воде и уставившись на неё, пытался понять её загадочные свойства: она была противно тёплой и совершенно пресной.
Чтобы не прослыть отсталым, Иванов, как ему представлялось, тихо прошептал жене: «Ты слышала когда-нибудь, что океан не солёный. Я понятия не имел, хотя географию знал не плохо. Видно её писали такие же знатоки, что и мы. Вот парадокс!» Однако его признание было услышано чуткими к начальственному голосу ушами и поставлено на обсуждение близкими в смысле местонахождения в воде. С разных сторон летели искренние признания: «И я не знал. И я. И я».
Единственный, кто оставался в группе совершенно  спокойным и не потерявшим веру в себя, был Рувим. Он уверенно пробасил: «Вы что? Таких вещей не знаете? Странно. Во всех книгах написано, что в океанах действуют мощные течения, и подводные, и надводные, создающие  гигантские вихри. В них, словно в сепараторах, соль центробежными силами выносится на периферию и попадает, как в отстойники, в примыкающие морские воды. Этим моря и океаны и отличаются друг от друга. А иначе как? Ведь между ними по воде границу не нарисуешь. Удивляюсь, что вы таких элементарных вещей не знаете». 
Народ с уважением и завистью посмотрел на знатока морской стихии и начал выбираться на берег, не получая удовольствия от пресного купания, но справедливо считая, что познавательная сторона процесса раскрыта полностью. Некоторые, не получив освежающего эффекта, недовольно ворчали на водителя: «Тоже мне. Привёз в парном молоке купаться. Как царя в сказке «Конёк-горбунок». Ну ладно. Может быть, не охладились, так хоть омолодились».
Вскоре, однако, их нереализованные надежды были неожиданно возмещены очередным подарком судьбы, как это обычно бывает в жизни. Один юморист удачно сравнил её с зеброй, которую начинаешь осматривать с головы, восторгаясь  её умными глазами. А потом пошло: полоска белая, полоска чёрная, полоска белая, полоска чёрная. А в конце - жопа.
Выбравшись на берег, экскурсанты галантно разделились на две группы. Дамы условно спрятались за бюст и растущие рядом с ним чахлые деревья, похожие на наши лиственницы, для замены фиговых листочков. А джентльмены разгуливали неподалёку в мокрых плавках в ожидании своей очереди, рискуя, по мнению медиков, ради соблюдения этикета своими детородными органами. Стриптиз за памятником был в самом разгаре, когда, словно специально, в центр условной раздевалки неожиданно въехал автобус с очередной экскурсией. Подруги энергетиков, прикрыв что-то спереди, бросились с открытыми тылами в тень  своих суженых под общий хохот уже двух групп отдыхающих.
Создавшуюся щекотливую ситуацию сумел элегантно разрядить гид прибывшей группы. Ни мало не смущаясь, он начал громко и уверенно рассказывать об истории Кубы, и делал своё дело настолько замечательно, что сумел быстро переключить внимание даже мужской части  толпы с продолжавших переодеваться женщин на себя. Вслушиваясь одновременно в перевод явно художественного повествования и модуляцию его собственного артистического голоса, можно было при совсем небольшой способности к воображению легко оживить странички истории.
Владимир закрыл глаза, и глухо звучащий рассказ о тех далёких событиях стал отчётливо зримым. По крайней мере, он явно почувствовал замаскированное движение вооружённых людей, поднимающихся из небольшого суденышка вверх по тропе, только что покорённой   купавшимися. Вскоре на крутом берегу построились 22 ветерана первой группы бойцов, высадившихся 1 апреля 1895 года на этом месте, чтобы начать заключительную фазу борьбы за освобождение Родины от испанских колонизаторов. Командовал отрядом Антонио Масео, которого за героизм, громадный рост и цвет кожи называли в народе «Бронзовый титан».
Гид немножко отвлёкся от описания того исторического дня и поведал несколько фактов из удивительной биографии легендарного  воина Кубы. Один из девятнадцати сыновей крестьянина - мулата из Сантьяго, он вступил в Освободительную армию простым солдатом в 1868 году в самом начале Десятилетней войны. А благодаря удивительному мужеству и врождённому таланту лидера, заканчивал её в звании генерал-майора. Кстати, все его братья храбро сражались за суверенитет страны. Отец и пятнадцать из них не вернулись с поля боя. Ушла к повстанцам и скончалась в изгнании и их мать, которая стала прототипом кубинской женщины - революционерки.
Великие жертвы принесли, как всегда, весомые плоды. После войны Испания отменила рабство на острове. Но патриотам этого было мало. Они добивались подлинной политической и экономической свободы для сложившейся к началу 19 века кубинской нации. О какой независимости могла идти речь, если испанцы, составляя  всего 8 процентов населения страны, присваивали себе более 90 процентов доходов от их трудов. Ещё в 1880 году Масео пытался доставить на Кубу партию оружия для продолжения сопротивления, но его выдал предатель и помог испанским военным кораблям перехватить груз.
И вот новая попытка. Она оказалось значительно удачнее. Менее, чем за сто дней высадившийся в Баракоа маленький отрядик вырос до полутора тысяч бойцов. Вместе с двумя с половиной тысячами солдат другого вождя, Максимо Гомеса, они прошли и подняли на борьбу практически всю страну. А 22 января 1896 года водрузили на западной оконечности острова флаг Кубинской республики. Интересно, что в этой героической эпопее кубинского народа принимали участие трое русских – Николай Мелентьев, Пётр Стрельцов и Евстафий Кристантинович, которые оказались в те годы на Кубе и добровольцами вступили в отряд повстанцев.
Для защиты от революционеров крупных поселений, оставшихся под патронажем Испании, губернатор Вейлер придумал варварский способ. Он издал указ, по которому все сельские жители обязаны были под страхом смерти сконцентрироваться в городах, занятых войсками. Сотни тысяч людей вынуждены были покинуть свои жилища и имущество и жить под открытым небом на городских улицах без всяких средств к существованию. В результате одного из первых в мире применения концентрационных лагерей погибло более трети сельского населения Кубы. Продвижение повстанцев было несколько затруднено, но сломить их правительство оказалось бессильным.
Иванов, словно волшебник, превращал в живые картины на своём внутреннем экране горестные слова лектора. В темноте грязных улиц кутались в лохмотьях, оставшихся от умерших до этого людей, измождённые старики и дети. Они бросались навстречу каждому забредшему сюда путнику, умаляя подать хотя бы что-нибудь, дохлую кошку или рыбу. Ещё сильнее брошенных людей косила насмерть жажда и расползавшаяся с грязной дождевой водой из луж зараза. Грифы разрывали ушедших из жизни рядом с пока ещё живыми трупами, понимая их полную немощь.
Под покровом ночи молодёжь ускользала от неминуемой гибели из города и присоединялась к повстанческой армии. Только к ней были обращены надежды народ на спасение. Однако у повстанцев тоже не всё шло гладко. Колонизаторы отчаянно сопротивлялись, понимая, что их не простят за издевательство над населением. Они неожиданно нападали на отряды ополчения. В одном из боёв всего в 20 километрах от столицы погиб и Антонио Масео. Он участвовал более, чем в 900 сражениях, и люди верили, что он неуязвим. Но когда Бронзовый титан пал смертью храбрых, на его могучем теле  было обнаружено 26 шрамов от огнестрельных ран.
Потеря выдающегося борца за единство патриотов была невосполнимой. Но заложенный им и другими бесстрашными революционерами прочный фундамент в борьбе за независимость позволял быстро довести начатое дело до победы. Многие кубинцы сердцем восприняли принадлежащие ему слова: «Свобода завоёвывается мачете, её не просят: вымаливать права – удел трусов, неспособных осуществить их».  Цель была близка.
Однако за ходом событий внимательно следил хищный сосед кубинцев. Когда в США стало ясно, что наступает развязка и можно практически чужими руками приобрести в свою собственность чудесный остров, была устроена чудовищная провокация. В гаванской бухте произошёл взрыв на американском броненосце «Мэйн». Погибло 266 членов команды и два офицера. Соединённые Штаты обвинили в этой трагедии Испанию. Конгресс принял решение, что «Куба является и по праву должна быть свободной и независимой». Путь к американской интервенции на остров был открыт. После недолгой войны с Испанией 1 января 1899 года Куба перешла в руки США.
Гид остановился и обвёл взглядом слушающих, застывших под гипнозом его проникновения. Картина была ещё та. С одной стороны располагалась нарядная группа экскурсантов из провинции. Другая, значительно более живописная, состояла из полуголых дам и слегка прикрывшихся полотенцами джентльменов, так и не успевших поменять свои купальные доспехи. Но и те, и другие в равной степени были увлечены рассказом и переполнены переживаниями по поводу гибели полюбившегося им героя, как будто она произошла только сейчас, буквально на их глазах.
«Они приплыли сюда по океану?» - задал вопрос Рувим, единственный из присутствующих, оставшийся невозмутимым и рассудительным.
 «А где вы видите здесь океан, - удивился лектор, -  Перед вами устье самой широкой реки острова. Вы же купались и, наверное, обратили внимание, что вода пресная. До океана надо ехать и ехать. Мы с группой сейчас осмотрим ряд достопримечательностей города, а потом  поедем к океану. Если хотите, присоединяйтесь к нам. Впереди очень много интересного».
Такую возможность упускать было грешно. Строители энергетического моста суматошно кое-как  переоделись, вскочили в автобус и рванули вслед за удаляющимся сказителем, помахав на прощание рукой бронзовому бюсту, прототип которого стал для них теперь в один ряд с Чапаевым, Будёным, Щорсом. Таков уж характер русского человека: признавать новых героев только наравне со своими родными. И они не пожалели, вспоминая всю жизнь захватывающие часы почти непосредственного общения с ожившей в рассказах истории страны и города. Оказалось, что, несмотря на свою сегодняшнюю удалённость от культурных и промышленных центров, Баракоа сыграл выдающуюся роль в прошлом и, благодаря этому, имел очень широкую известность далеко за пределами Кубы.
Следующую остановку автобус сделал около громадного деревянного креста. Поводырь в страну древних чудес предложил представить Испанию конца 15 века, что для многих из слушателей, читавших книгу Сервантеса и смотревших фильм «Дон Кихот», не составляло особого труда. В голове сразу возникли дышащие раскалённым зноем картины: горячие, говорливые люди среди каменистых, не очень уж богатых дарами почв. Было легко понять  их стремление использовать удобное морское положение страны для наживы за счёт торговли и покорения новых земель.
Затем проявилась более конкретная сцена. Один из таких искателей, опытный генуэзский мореплаватель Христофор Колумб просит испанских Католических королей Фердинанда и Изабеллу поддержать его план похода в Индию через Атлантический океан. Он был убеждён, что такой маршрут будет короче существующего и позволит сократить время доставки в Европу ценящихся там на вес золота восточных экзотических продуктов и пряностей. Его уверенность была обёрнута в такой силы энергетику, что королевская чета снабдила поход не только средствами, но и назначила Колумба адмиралом, вице-королём и губернатором земель, которые он откроет на своём пути.
Как всегда, открывать новое не просто. Три каравеллы «Санта-Мария», «Нинья» и «Пинта», отплывшие 3 августа 1492 года из порта Палос-де-Могер испанской провинции Уэльва, 72 дня безрезультатно бороздили воды океана. Возникают различные трудности и, прежде всего, с точки зрения поддержания морального духа команды. Она в панике, считает, что капитан выжил из ума,  ведёт свою флотилию в бездну, и даёт ему три дня, после чего требует возвратиться на Родину. И вот оно - истинное счастье. Уже на следующий день 12 октября 1492 года андалузский моряк Родриго де Триано, следящий на мачте за горизонтом, крикнул «Ла тьера!», то-есть «Земля!», и Христофор Колумб стал первооткрывателем нового континента.
Пока это был лишь небольшой островок, входящий в группу Багамских. Адмирал дал ему имя Сан-Сальвадор, по-испански «Спаситель», за роль в его судьбе. Но затем, узнав от туземцев, что неподалёку есть другие земли, каравеллы продолжили плаванье и через 15 дней 27 октября прибыли к берегам Кубы. Колумб, очарованный природой острова, сказал, что «это самая прекрасная земля, которую когда-либо видели глаза человеческие». В честь этого исторического события на набережной и был установлен в прошлом веке крест, возле которого не сфотографироваться было выше всяких человеческих сил.
Кстати сказать, фотография на фоне любого старинного объекта стало ритуальным бедствием в наше просвещённое время. Вместо того, чтобы впитать в себя послания предков, запечатлённые в плодах их трудов, понять их сокровенный смысл, осознать неразрывную связь эпох, люди суетливо выстраиваются между камерой и древними сокровищами, поворачиваясь к ним спиной и закрывая собой мудрость прошлых веков, гармонию продолжающейся их жизни с сегодняшним днём. Научно -прогрессивные варвары и только!
Гид поторапливал запечатляющих себя подобным образом рядом с  крестом фотолюбителей, чтобы успеть посетить ещё один исторический памятник. Около него талант рассказчика вновь позволил слушателям вернуться теперь уже в 1510 год, с которого пошло покорение Кубы. Руководил испанскими войсками Диего Веласкес. Конкиста  началась с безжалостного истребления коренного населения, индейцев, как первоначально назвали их люди Колумба, думая, что достигли берегов Индии. Отряды входили в селения, а когда туземцы собирались, чтобы на них поглядеть, начинали хладнокровно убивать беззащитных мужчин, женщин и детей.
Постепенно аборигены осознали беду, пришедшую на их землю, и начали оказывать посильное сопротивление. Одним из таких отрядов, сражавшихся несколько месяцев в горах, руководил касик, или вождь племени Атуэй. Но силы были не равны. Испанцы разгромили восставших, а их предводителя захватили в плен и сожгли живым на костре. Согласно преданию, когда Атуэя привязали к дереву и зажгли у его ног костёр, один из монахов предложил ему стать христианином, чтобы попасть на небо. Касик спросил: «А испанцы, умирая, тоже попадают на небо?». Когда ему подтвердили это, он гордо заявил: «Не хочу на небо. Не желаю встречаться там с ними».
У памятника первому герою Кубы советские специалисты, запечатлевшие с детства на всю жизнь ужасы войны, были настолько поражены страшной картиной его казни, что даже не захотели сфотографироваться по заведённому обычаю в очередной раз на память. Притихшая под впечатлением услышанного, Галина всё-таки не   смогла не поделиться с мужем возникшем у неё недоумением и зашептала: «Кто же это догадался и сделал такого мученика символом кубинского пива? На всех бутылках его имя, его профиль. Чушь какая-то!» «Ты знаешь, я тоже об этом подумал, - согласился Владимир, - Теперь и пить пиво будет неприлично. Это всё - равно, как если бы у нас назвали водку Чапаевкой или Космодемьяновкой. Додумался ведь кто-то. Но это в период господства американцев. Вероятно, хотели стереть память о славных страницах кубинской истории. Как у нас распространяют всякие анекдоты о Ленине и Чапаеве».
А будитель светлых дум уже подталкивал свою паству в автобус, чтобы успеть познакомить  с последним крупным памятником - городской крепостью. Когда сопротивление местных аборигенов стало более мощным и организованным, колонизаторы вынуждены были сооружать для защиты подобные бастионы, неприступные для примитивного оружия индейцев. Кстати, их возводили и с учётом  притязаний на остров подобных захватчиков из других европейских стран, переполненных слухами о несметных золотых богатствах открытого континента. Фортификационные сооружения стали центром создания первого города и первой столицы Кубы, которой присвоили длинное имя Нуэстра-Сеньора-де-ла - Асунсьон-де Баракоа. Правда, уже через два года Веласкес с войсками продвинулся вглубь страны и в 1512 году основал новый главный город страны - Сантьяго-де-Куба. Но пальму первенства можно пересадить на другую почву, только обманув историю или себя. 
Хотя хвалиться здесь особенно нечем. Эти города стали одновременно и плацдармами истребления коренных жителей острова. Главным бичом для индейцев было стремление колонизаторов найти на Кубе побольше золота. А так как его было мало, то они заставляли аборигенов работать практически без отдыха, что быстро сводило их в могилу или побуждало самим уйти из жизни. Один вандал похвалялся тем, что  убил множество индейцев различными способами. Одних - заливая в горло кипящее масло для развлечения, а других - выжигая рот, чтобы они не ели землю, что было главным приёмом покончить жизнь самоубийством. В результате всего за сорок лет после прихода испанцев коренное население было практически истреблено.
Вынести и дальше рассказы о кровавых трагедиях маленького народа было выше возможностей праздно отдыхающей публики, и она запросила поездку на берег океана. Вскоре по просьбе трудящихся автобус подкатил к очередному крутому берегу, который спускался террасами застывшей лавы к бушующей водной стихии. Сразу была видна её неумеренная сила, способная осуществить любые желания, вплоть до повторения всемирного потопа.
Для большинства из группы спуск к воде не имел никакого смысла. Наоборот, он мог отрицательно повлиять на сложившееся в коллективе положительное мнение о человеке, как сильной и смелой персоне. Не помог и допинг в виде мгновенно появившихся  на свет бутылок рома. Однако в любой маленькой группе, совсем не претендующей на какие-либо спортивные достижения, всегда находятся люди, способные высоко нести знамя советского спорта. Несколько добровольцев стали поспешно раздеваться, и первые из них уже достигли кромки вожделенного океана. Не удержался от рядового подвига и Иванов. Коммунисты всегда старались идти во главе наступления. Жена хотела крикнуть на него по обыкновению, чтобы он не валял дурака, но осеклась, понимая, что на карту поставлена честь секретаря.
Когда до воды оставалось несколько метров, мощная волна вырвалась на берег и свалила Владимира на бок. Оказалось, что скользкие и гладкие на вид наплывы лавы на ощупь работают, словно наждачный камень. Бок любителя океанских заплывов мгновенно превратился в сплошную ссадину, но теперь останавливаться тем более было позорно. Он мужественно дополз до ставшего ненавистным океана, как испанские колонизаторы для кубинцев, плюхнулся в набегающую волну, проплыл несколько метров, хлебнул солёной до горечи океанской воды и гордо начал выползать на берег. «Слава Богу, хоть живой»,- думал он про себя, высоко держа голову и прикрывая собой расцарапанные и кровоточащие руку и бедро. Реноме партии не пострадало.
Зато казалось, что будет сильно посрамлён знаток природы Дашкевич. Выбравшиеся из пучины смельчаки со всех сторон наперебой начали хватать его за цугундер, как он сам любил выражаться: «Ну что ты болтал про пресные воды океана? Их в рот взять невозможно. Как пересоленный напрочь борщ в столовой». Один из шибко грамотных ввернул и ещё пуще убийственное сравнение: «Плаваешь, будто в Эльтоне или Бускунчаке».
Рувим, как всегда предельно спокойный и словно смотрящий выше всех мирских сует, вполуха, слушал претензии слегка  трясущихся от зябкости и возмущения товарищей. Потом выбрал момент, когда их полемический задор, не встречая сопротивления, поутих, и громко провозгласил: «Меня удивляет не просто ваша серость, но полное неумение учиться у более умудрённых людей. Для этого надо лишь быть внимательным и наблюдательным. Вы помните старый анекдот, когда студенту при приёме в мединститут сказали, что он должен обладать для учёбы именно такими качествами. И предложили поучаствовать в эксперименте. Профессор демонстративно засунул палец в задний проход трупа, потом его облизал и попросил абитуриента повторить маневр. Тот с большим отвращением выполнил задание ради поступления в ВУЗ, на что профессор заметил: «Вы не брезгливы, что тоже не маловажно в нашей профессии. Но, главное в ней то, о чём я вас предупреждал: внимание и наблюдательность. Если бы вы обладали этими качествами, то наверняка заметили бы, что я засунул в зад указательный палец, а лизал средний. А так вам пришлось ещё и говна наесться, то в наше учебное учреждение мы вас принять не можем».
Народ засмеялся, а Иванов с лёгкой завистью подумал: «Какие евреи хитрые. Я бы на его месте растерялся, покраснел со стыда и признал своё невежество. А они  спокойненько расскажут что-нибудь смешное, уйдут на другую тему и всё путём: как с гуся вода».
Однако Дашкевич и не думал сдаваться. Он с явным чувством превосходства обратился к хихикающей толпе: «Кто из вас был внимательным и помнит, что я сказал по поводу пресной воды в океане?» Все от неожиданного напора как-то сникли и даже потупили глаза. Выручила Галина, обладающая хорошей памятью: «Ты сказал, что в океане создаются водовороты и соль, словно в центрифуге отбрасывается на периферию, в моря».
«Молодец, Галочка. Ты внимательна и далеко пойдёшь. Вот именно. Соль собирается по краям. Чаще всего там находятся моря. А что мы видим здесь. Край океана, а дальше берег. Всё, что и требовалось доказать. Куда ей, бедной, деться. Давайте спорить. Если кто проплывёт километра два от берега и там обнаружит соль в воде, то я ставлю ему бутылку. Есть желающие?»
Таких не нашлось. Никто не захотел ради скромного приза снова лезть в бушующую стихию. Да  уже начало смеркаться, и надо было думать об обратной дороге через крутые горные виражи. Честь Рувима была спасена, хотя многие понимали, что он напропалую врёт. Но, как пелось в советские времена: «Смелого пуля боится, смелого штык не берёт!»
Старые песни летели всю дорогу из окон автобуса, пугая жителей маленьких тёмных деревень. Подвыпившие советские специалисты под впечатлением новых знаний тоже осмелели и решили напугать  зарвавшихся американцев. Когда вдали от дороги в стороне моря возникло яркое свечение прожекторов, и шофёр пояснил, что там расположена их военная база Гуантаномо, автобус дружно несколько раз проскандировал: «Янки, гоу хоум!». Но, то ли было довольно далеко до противника, то ли ветер относил звуки в другую сторону, никакой реакции не последовало, и нам ничего не оставалось, как продолжить весёлую дорогу к дому.
                ___ ,, ___

Ремонтные работы на энергоблоке с каждым днём наращивали обороты. Для кубинских специалистов они превратились не только в тяжёлую проверку их зрелости, но и, в каком-то виде, в праздник. Впервые в истории страны основная нагрузка легла на плечи национальных кадров, а русские лишь иногда подсказывали и выполняли отдельные операции повышенной сложности. Кубинцы и выглядеть стали наряднее, праздничнее. Старший мастер Фреди Кинтана, весёлый толстый молодой человек, отрастил усы и начал курить сигары, что являлось символом особого шика. Не отставали от него и его помощники.
Для руководства работами из Гаваны прибыл инженер постарше, похожий лицом больше на китайца и потому откликающийся на имя «Чино». Свою деятельность он начал с расспросов Иванова о планах, специализации каждого из советских ремонтников. В свою очередь и Владимир решил поинтересоваться его послужным списком.
«Вы знаете, я прошел очень большой трудовой путь. Перед революцией мне посчастливилось работать чуло. Удивительно интересная и настолько же хлебная работа. Очень важно, что она требовала уменья быстро узнавать людей, чувствовать, на что каждый из них способен. Много времени я провёл на площади Сеспедес в Сантьяго около кафедрального собора. Знаете такую?».
«Конечно,- удивился Иванов, - Но там нет никаких энергетических установок. Разве что провинциальная Эмпреса недалеко. Где же вы общались с этим самым народом, учились распознавать его представителей?».
«Зато какая там энергетика души! Бывало, стоишь где-нибудь на уголке площади, в модной шляпе с громадными полями, куришь очень дорогую сигару и наблюдаешь, часами наблюдаешь. Чёрная тропическая ночь, россыпи звёзд над тобой. Всё чисто и красиво в свете уличных фонарей. А вокруг бурлят людские страсти, мелкие страстишки и порывы самого высокого напряжения. Многое известно наперёд. Ясно, для чего собираются около дома Веласкеса мужчины в сандалиях на босу ногу. Вы знаете первый дом города, который построил испанский конкистадор в 1512 году. В нём сейчас музей истории.
Не интересовали меня и сборища слегка потёртых граждан около дома напротив собора. Обычно отсюда начинались маршруты на дело группы преступников, маскирующихся под неудачливых работяг. А вот прибывают и наши клиенты: прифранчённые, обязательно с тросточкой, часто с бабочкой и в котелке. Они даже не смотрят в сторону товара, зная, что уже приняли охотничью стойку несколько свор из конкурирующих групп. Вот здесь нужно быть на стрёме. Если заранее зоны работы не поделили, то могут быть и производственные травмы, а то и со смертельным исходом. У каждого чуло не только слова, но и быстрый кольт под мышкой».
«Вы - романтик. Только я не понимаю: вы там один работали, или с коллективом?»
«А что мне там одному делать? Кому я нужен? Если только тем в сандалиях, то я не по этой части. Конечно с бригадой. Девочки у меня были, как на подбор. Да я их сам и на работу принимал, и первый оприходовал. Зато досконально знал их слабые и сильные стороны, и на защиту вставал грудью, даже под пули».
У Иванова, наконец, сработал умственный мозжечок и он сориентировался: «Так вы сутенёром работали. Дам на прокат сдавали, так что ли?»
«Примерно так, хотя задачи были не такие простые, а многоходовые. В то время простой кубинец мог иметь успех и красивую жизнь только на таком поприще. Или в мафии, но там игры заканчивались значительно раньше, до насыщения. А проституция была более обыденной и менее рискованной профессией. Соответственно, и её организаторы жили спокойнее и зажиточнее. Ну, да ладно. Давайте вернёмся сюда, к ремонтам».
Вот к этим делам Владимиру возвращаться очень не хотелось. У него сразу что- то не заладилось с приехавшими ребятами. Впрочем, не совсем верно. Первые дни всё шло хорошо. Но как только Мудрова выбрали парторгом, да ещё он назначил его своим заместителем, турбинисты Носова захандрили, ушли в себя, прекратили всякие контакты сверх однословных ответов. Был ли это протест, или им что-то не понравилось - пока Иванов не находил истинных причин и не мог переломить ситуацию. Вроде и работали они нормально, не придерешься. А общаться не желают, причём и по производственным делам, что могло кончиться печально.
Зато мудровский участок проявлял максимум подхалимажа и услужливости. Только что интимные места не лизали. В результате трещина во льдах всё больше расширялась, и Иванов днём и ночью ломал голову, как перекинуть через неё мост дружбы. Было обидно: доверили важное дело, а он его проваливает из-за пустяков, какого-нибудь гусака, как предмета ссоры между Иваном Ивановичем и Иваном Никифоровичем. Но гоголевские уроки жизни остались в школе недоученными, недопонятыми, теперь выступающими только одними пустыми фразами.
Владимир несколько раз пытался вызвать Носова на откровенный разговор, но натыкался на глухую стену, словно пьяный в тумане. «Вы что, Владимир Иванович? Какая ссора? Наши отношения кому мешают? Что мы, целоваться на работе должны? Не понимаю ваши претензии».
Обстановка с каждым днём  становилась всё более невыносимой. Ремонтники, почувствовавшие хруст в карманах и прилив  аристократизма в душах, не захотели бесплатно питаться в заводской столовой с Владимиром и  потребовали возить их на обед по домам. Дорога, занимавшая по времени более получаса, проходила в абсолютной тишине и превратилась своей натянутостью в сплошной кошмар. Напряжённое состояние без принятия радикальных мер, грозило завершиться взрывом.
Оставалась единственная надежда понять происходящее. В команде Носова работал слесарь Коля Молохов, которого Иванов немножко знал в Союзе. Ему показалось, что старый знакомый обрадовался их новой встрече на кубинской земле. И теперь надо было лишь найти не вызывающий подозрения предлог, чтобы встретится с ним вне работы, и поговорить по душам.   
Владимир был глубоко убеждён априори, что простые рабочие, а тем более партийные, не могут врать, не нуждаются в обмане. Поэтому они всегда, в любых обстоятельствах искренние, бесхитростные и готовые служить общему благу. Не смущала его и странноватая манера Молохова разговаривать с собеседником. Он обязательно поворачивался к тебе боком, опускал глаза и сильно кривил губы, словно исходно знал, что ты сморозишь какую-нибудь глупость, или, по крайней мере, будешь говорить банальности и только заставишь слушателя зря терять драгоценное время.
И вдруг сама судьба пошла ему на встречу. Так часто бывает, особенно в любви. Совпадают рейсы самолётов, продаются билеты в один и тот же вагон поезда, случайно затягивается совещание и одновременно у подъезда института ломается чья-то машина. Выдумки у жизни бесконечны, как и она сама. И уже идут двое, рука в руке, как у очень давно знакомых и радующихся друг другу людей.
В субботу Бадалян познакомил Иванова с ответственным работником идеологического отдела ЦК КПСС Остроуховым. Тот прилетел в Сантьяго на пару дней, чтобы «изучить состояние морального духа в колонии советских специалистов», как он сформулировал цель своего визита. Высокий гость, долго пристально глядя в лицо, выспрашивал Владимира о всяких всячинах, вроде бы и не имеющих никакого отношения к идеологии. Интересовала его и рыбалка, и исторические места города, и заслуживающие внимание сувениры в здешних магазинах.
Создавалось впечатление, что там, в штабе партии всё знают, всё известно, а сюда приезд эмиссара необходим, чтобы посмотреть в глаза «нашим» и прочитать в них что-то сокровенное, недоступное для традиционных способов передачи информации.
Вероятно, для укрепления создаваемого, по его мнению, у окружающих впечатления видящего всё насквозь и живущего рядом с богами, распространения его вширь, в массы, большой партийный начальник попросил Иванова устроить ему «с утречка» встречу с каким-нибудь работягой. «Только заранее не предупреждайте, -говорил он как-то нехотя, словно сомневаясь в целесообразности пустой траты времени, -  А то устроят стол, тогда до вечера не выберешься. А мы хотели наскоро рассказать о наших делах, а потом с Аветик Егишевичем проскочить на пляж, посмотреть местные красоты. Договорились?» - и высокопоставленный чиновник от партии вяло протянул руку для прощания, показывая, что в дальнейшем любые вопросы излишни.      
Задачка была поставлена не простая. Тем более, что у Иванова была на памяти аналогичная история, случившаяся пару лет назад с директором Поляковым. К тому на пасху в выходной день приехал корреспондент центральной газеты, чтобы смастерить репортаж на антирелигиозную тему. О встрече специально договорились, так что здесь никаких сюрпризов и быть не могло. После долгой приятной беседы за чашкой чая в соответствии с оговорённым сценарием, Всеволод Васильевич предложил «неожиданно» нагрянуть к одному из рабочих электростанции, Василию Панову, недавно переехавшему в новый дом, чтобы наглядно убедиться в полном равнодушии простого народа к религии.
Измученная ожиданиями гостей,  семья артистически продемонстрировала искреннее удивление их визиту, показала, что с интересом смотрит передачу по телевизору о развитии соцсоревнования в коллективах хлебопекаренной промышленности, и долго сообща пыталась ответить на вопрос корреспондента: « А какой сегодня праздник?» Вспоминали и день Парижской коммуны, и годовщину полёта космонавта Терешковой, и дату победы Кубинской революции. Только после групповых подсказок удалось разворошить память и назвать давно забытую традицию наших предков отмечать мифическое событие воскрешения мёртвого человека.
Затем глава семьи рассказал экспромтом, отрепетированном в течение двух дней с участием секретаря парткома, об успехах коллектива предприятия, достигнутых под мудрым  руководством директора и партийной организации, показал новую замечательную квартиру, а хозяйка притащила чай с вкусными пирогами, входящими, по её словам, в типовое воскресное меню. Всё прошло, как в космосе, чётко и по заданной программе.
Но беда часто подстерегает нас там, где её меньше всего ждёшь. В квартире напротив проживал ветеран труда Иван Алексеевич Облезнев, тоже бескрайне благодарный директору за возможность отпраздновать святой день пасхи в новой квартире. Кто-то из его друзей, проходя в дом, случайно заметил начальство, приехавшее к соседу, и немедленно рассказал об этом хозяину. Тот решил лично поблагодарить благодетеля за царский подарок, распахнул дверь и постоянно следил за событиями на лестничной площадке.
Иван Алексеевич был просто выдающимся машинистом энергоблока. Несмотря на частичный паралич левой руки и ноги, он за полтора - два часа до начала смены приходил в цех и осматривал всё работающее оборудование, поднимаясь при этом несколько раз пешком на высоту десятиэтажного дома. Владел он своей профессией виртуозно. Каждый из дежурных инженеров прикладывал все усилия, чтобы заполучить его в свою смену. При этом он был ещё  очень контактным и весёлым человеком. Внешне похожий, как две бутылки из-под пива, на популярного в те годы артиста Театра сатиры Лепко, он и сам порою смахивал своим задором на известного комика. А когда Облезнев от души хохотал, словно под действием резонанса начинали неудержимо смеяться и все окружающие.
Естественно, он целиком отдался празднику и заботе о том, чтобы Бог видел его преданность, а навестившим его друзьям было сытно и хорошо. В какой-то мере он даже забыл о желании увидеть родного руководителя предприятия, потерял бдительность, но входную дверь оставил открытой. В один из моментов Иван Алексеевич начал распекать жену в коридоре за то, что она не сумела вкрутую сварить пасхальные яйца. Держа в руках несколько ярких символов Пасхи, он сурово пьяным голосом ворчал: « Что же ты, старая перечница, мать твою ети. Тебе и такое простое дело доверять нельзя. Хотел с другом яйцами тюкнуться, похристосоваться, как обычно, а они потекли. Хорошо хоть не на брюки, едрёна феня. А то бы за наш счёт чистить пришлось. Но всё равно человеку неприятственно. Весь праздник испортила, косорукая».
В этот момент на лестничную клетку вышел слегка разомлевший от тепла приёма Поляков. Иван Алексеевич, забыв местные обиды и всё на свете, рванулся к нему на встречу, и, полупричитая, полуплача от радости, крепко обнял руками с яйцами любимого директора за шею, прижал к себе и начал в засос целовать в губы, приговаривая: «Христос воскрес! Христос воскрес! Виктор Викторович, родной ты наш! Зайди хоть на минуточку. Пасху отметим. Сделай удовольствие. Ну, хоть по грамуличке».
Отбиваясь от слюнявого рта заслуженного машиниста, Поляков вдруг почувствовал, что и по спине от ворота потекло что-то скользкое и липкое. Одновременно корреспондент, шедший сзади директора, тоже зашумел: «Товарищ, осторожнее! Вы раздавили яйца на спине у вашего руководителя и вымазали ему весь костюм».
Почувствовав весь ужас случившегося, вспомнив о миссии подавшего голос представителя прессы,  Поляков начал принимать меры, чтобы вырваться из железных лап рабочего: «Хулиган! Ты что вытворяешь! Хулиган! Я тебя завтра с работы вышвырну. Отпусти сейчас же. Перед посторонними товарищами стыдно». Но ошалелый от счастья Облезнев, ещё долго удерживал, словно спрут, дорогого Виктора Викторовича, пока подбежавшие гости не схватили его за руки и за ноги и не оттащили к праздничному столу.
Иванов хорошо сохранил в памяти, как на следующий день директор крыл матом начальника цеха Смирнова, у которого работал передовик производства, всё время повторяя фразу: «Сколько лет живу, но такого хулигана вижу впервые!» Не меньше досталось и секретарю партбюро. «Организатор вшивый, - кричал на него пострадавший, - Не мог попроще доклад о наших достижениях составить. Панов спотыкался раз десять. Сразу видно было, что не его это уровень. Написали. А с ним и вся твоя потёмкинская деревня развалилась. Лакировщик хренов».  Больше же всего Поляков был расстроен отказом газеты опубликовать статью о нём и его коллективе под предлогом невозможности придти к общему знаменателю по двум противоположного плана сюжетам.
Примерно такого рода действо предстояло свершить и Иванову. Он сразу решил: «Заранее предупреждать никого не буду. Это глупость, против которой не раз выступал в Москве. А теперь что? Самому её городить? Никогда. Будь что будет. Я-то здесь при чём? В колонии собираются случайные люди со всех концов СССР. Что я должен всех их перевоспитывать? Да и вообще. Всю жизнь мечтал, что высшее руководство будет слушать не подставных импровизаторов, а естественные мысли народа. Вот пусть и слушает, хотя с такого уровня начальником жизнь свела впервые».
Таким образом, по первому вопросу не очень решительный Владимир был совершенно согласен со своим внутренним голосом. Оставалось решить вторую часть задания: к кому вести ответственного работника. Однако при раскладке вариантов оказалось, что и здесь ответ получался сам собой. Начальство заказывало рабочего, а таких в колонии было всего пять, и все в его группе. Из них он лучше других знал Молохова и, как всегда по законам человеческой психики, больше всех ему доверял. И ещё подумалось: «Цэковец немножко поболтает и смотается на пляж, а у меня появится желанный шанс поговорить с Николаем по душам». Одним крючком ловились сразу две рыбки. Всё складывалось как нельзя удачно.
Лёгкое раскаяние охватило его зыбкую душу и солнечное сплетение, когда к подъезду подкатила очень уж показавшаяся официальной чёрная «Волга», и он повёл её пассажиров к своему избраннику: «Надо было всё-таки предупредить. Ну, хотя бы намекнуть. А вдруг работяга уже в доску пьян, как Облезнев. Вот шума будет!» Но было  поздно.
Дверь открыла жена Молохова, слегка засмущавшаяся своим кухонным нарядом. Но быстро поняла, что гости приехали ни к ней: «А вы знаете, Коля ушёл».
«Куда ж в такую рань-то?» - удивился Бадалян.
«Ды вы знаете, и не так, чтобы совсем. Он в воскресенье по утрам рисует и в это время уходит в себя. Лучше его не трогать, а то будет злой, как зверь дикий».
«Вы нас очень напугали, и мы не будем его трогать. С вашего разрешения только немножко поговорим», - представитель самой высшей власти в стране уверенно шагнул в комнату, где за небольшим холстом восседал в пёстром халате и в вязаной шапочке с кисточкой художник.  «Разрешите представиться. Ответственный работник ЦК КПСС Остроухов Василий Павлович, - руководящая рука вяло потянулась к представителю массы, но осталась висеть в воздухе, - Мы хотели бы обсудить с вами некоторые вопросы политики партии. Уделите нам немножко своего драгоценного времени. В штабе очень дорожат мнением народа».
Молохов ещё какое-то время поработал над картиной, вероятно заканчивая очень важный мазок, а затем негромко пропел: «Нюрочка, кого ты ко мне пропустила? Я же говорил, что меня нет. Могу я хоть в воскресенье пользоваться статьёй Конституции о неприкосновенности жилья?»
«Да я их предупреждала, но они сами прошли. Что мне, драться с ними, что ли?» - оправдывалась супруга.
«И ты решила переложить эту неприятную миссию на меня, хотя знала, что я сейчас далеко отсюда?»
Ответ завис, а Иванов понял, что настала его очередь действовать. Ещё немного, и их выставят за дверь со всеми вытекающими для него последствиями. Он ринулся вперёд: «Николай, прости, забыл, как тебя по батюшке. Люди прилетели из Москвы. Всего на несколько часов. Попросили организовать им беседу с мудрым человеком. Так что удели им немножко внимания. Это же на нашу общую пользу»,
«Владимир Иванович, видите, я вот ваше отчество помню. А я Петрович. Если я без приглашения и разрешения припрусь к вам домой, то вы тоже особой радости не будете испытывать. Не так ли?».
«Ты совершенно не прав. Если по делу, то всегда пожалуйста. В любое время дня и ночи. А ведь мы к тебе не просто поболтать пришли. Штаб нашей партии хочет посоветоваться с народом. Так что не сердись, а помоги, чем можешь».
«Меня народ не уполномочил говорить за него. Я только за себя могу»,- художник, наконец, оторвался полностью от мольберта, поднялся со стула и встал в свою обычную боковую стойку рядом с Остроуховым: «Что же вас так беспокоит, что вы прилетели за тысячи километров со мной посоветоваться?»
«Это не совсем так. Партия постоянно имеет контакт с массами. Собственно, она и есть эти массы. Вы ведь тоже коммунист? Вот с рядовыми членами идёт постоянный диалог. И сегодня вы наш собеседник. Нам бы очень хотелось знать ваше мнение о последних начинаниях руководства партии. Например, о борьбе с пьянством».
Молохов прикрыл глаза, подумал, потом посмотрел внимательно на важную персону и, зло улыбаясь скривлённым ртом, процедил: «Я не понимаю, мил человек, само сочетание слов. С пьяным я боролся, даже дрался. А с пьянством? Но не в этом дело. Я, например, совсем не пью. А почему? Со мной кто-то занимался, воспитывал? Да нет же. Просто я увлечён высоким, искусством. В этом всё дело. И надо принимать постановление не о запрете пить, а о развитии культуры, об охвате ею широких слоёв людей. Тогда и пьяницы поубавятся. А принимать на вашем уровне решение о том, чтобы водку продавали подальше от предприятия, это, по-моему, глупо. Припрёт, так работяга и километр пробежит. Такие барьеры русских людей не остановят».
«Интересные у вас мысли», - без особого энтузиазма в голосе отметил Остроухов и тут же сменил тему: «А как вы относитесь к кубинцам?»
«Работать надо, а не относиться. Они - ребята хорошие. Специалисты у них появились. Им ещё немножко подсобить, и они пойдут вперёд, будь здоров».
Вероятно, ответственная персона вспомнила об ожидающих её красочных пляжах и, решив завершить беседу, доверительно посоветовала: «Очень большая ваша поддержка партии, Николай Михаилович, будет в том, если вы подпишетесь на нашу газету. Не обязательно её и читать. Ведь вы получаете валюту, а она нам ох как нужна!»
Улыбка съехала с лица Мелихова. Он внимательно посмотрел на собеседника и вдруг почти закричал, хотя и зловещим шёпотом: «Владимир Иванович, кого вы ко мне привели? Вы говорили, что работника ЦК. И он не читает наших центральных газет? Во – первых я Петрович! Во – вторых, я не только выписываю и читаю партийную прессу. Да я её проглатываю  от корки до корки! Это мой интеллектуальный воздух здесь, вдали от Родины. А он советует мне не дышать? Я жалею, что потерял с вами время воскресного рисования»,- с этими словами Молохов повернулся к гостям спиной и вновь продолжил пребывание в нирване творчества. Тем ничего не оставалось, как тихо ретироваться.
«Ну и тип у тебя этот друг. Работай с ним побольше, а то он  здесь дел наворотит», - вместе с руководящими указаниями Василий Павлович опять вяло протянул Иванову руку на прощанье. Всё ещё находясь под впечатлением неудавшейся беседы, которая может в дальнейшем повлиять и на его судьбу, Владимир машинально пожал её, пожелал счастливого пути и с облегчением вздохнул вслед убывающему в размерах чёрному лимузину.
                ___ ,, ___

В один из обычных дней в дверь квартиры не постучались, а буквально слегка поцарапались. «Дети балуются», - подумал Владимир и поплёлся проверять свою интуицию, нехотя отставив в сторону работу над очередным докладом собранию. Общественных мероприятий здесь было несравненно больше, чем в Союзе. Ежемесячно в обязательном порядке проводились  партийное и профсоюзное собрание, два заседания партийного бюро и занятия в политсети, да ещё всякие сверхплановые встречи с гостями из Москвы. И относились к ним гораздо серьёзнее. Хотя некоторые из присутствующих явно просто делали бесконечно внемлющий докладчику вид, боясь нежелательных последствий, в основной массе чувствовалась искренняя заинтересованность. Сказывался информационный голод в отличие от условий на Родине, когда со всех сторон радио, телевидение, пресса незаметно, но монотонно, часто неинтересно и поэтому надоедливо, вбивали в мозги мысли и факты, необходимые, по их мнению, каждому советскому человеку.Но были и ещё две веские причины,  которые, в первую очередь, и заставляли колонистов буквально рваться на надоевшие в Союзе и ставшие во многом формальными процедуры. Во-первых, на встречах разговор чаще всего шёл о повседневных жизненных делах, в которых многие разбирались с большим трудом, и, во-вторых, благодаря демократическому характеру секретаря и отчасти генконсула, каждый чувствовал себя равноправным соучастником в принимаемых решениях и проводимых действиях, а это всегда привлекает.
Нередко проходили встречи с интересными людьми. Особенно понравился всем космонавт Герман Титов. Он держался очень просто, откровенно отвечал на все вопросы, каждому желающему написал автограф. Более пижонистым выглядел известный артист Евгений Матвеев. Может быть, к такому поведению он вынужден был прибегнуть в связи с присутствием красавицы актрисы Остроумовой. Кто их там разберёт? Но и он произвёл на публику очень хорошее впечатление.
При таком сгущённом графике мероприятий секретарю приходилось чуть ли ни каждую неделю выступать на разные темы, что, честно сказать, нравилось ему. Владимир по натуре был бытовым миссионером, то есть пытался распространять среди окружающих свои взгляды на мир и жизнь, хотя сам их стеснялся, как большинство русских творцов любого пошиба. Поэтому он маскировал их под высказывания всяких официальных или заимствованных лиц, но в глубине души жаждал признания, глубоко и болезненно переживал, если его идеи отвергались. В то же время никогда не падал до конца духом, быстро реанимировался и продолжал  в любом виде сеять, по его мнению, разумное и вечное.
Времени на все дела катастрофически не хватало, тем более, что  наделённый от природы никудышными способностями внутренней организации, он разбрасывал его направо и налево пригоршнями. Но всегда, как и в этот раз, был очень недоволен, когда потери ускользающих безвозвратно кусочков жизни происходили не по его вине. Иванов уже готов был выругаться по этому поводу, открывая дверь,  как он считал, напрасно, но на сей раз интуиция ему отказала в совете. Вместо убегающих пацанов, перед ним предстал здоровый улыбающийся мужик, в котором он без труда узнал старпома с корабля «Ленинский комсомол» с чудесной, пусть и совсем не соответствующей фигуре  фамилией Лёгонький.
Хозяин от растерянности на  какое-то время застыл с открытым от удивления ртом, но быстро очухался и заорал во весь голос: «Мать, смотри. Пётр приехал! Вот какая радость!»
«Не приехал, а приплыл, - уточнил гость, - Думал, что не узнаешь. Вот ещё со мной наш судовой врач. Знакомьтесь».
«Борис Сергеевич», - коротко представился деликатный мужчина, выступивший в сторону из-за широкой спины моряка.
В столовой Галина разливала в рюмки пахнущий праздником ром, одновременно отвечая  на поцелуй пухлых губ Лёгонького. Она хотела и дальше продолжить хлопоты хозяйки, но властный голос командира прервал порыв инстинкта: «Давайте лучше немного покатаемся по городу, мы здесь впервые, а потом рванём на корабль. Там у нас нетрадиционная для здешних широт закуска: жареная картошка с селёдкой и чёрным хлебом. Согласны?»
Устоять против такого соблазна было выше сил среднестатистического командированного в тропические страны. Уже через час весёлая экскурсия осматривала старинную мебель в самом древнем доме Сантьяго, затем обошла известную на весь мир казарму Монкада, а в заключении посетила Художественный музей города. На удивление, здесь оказалось несколько очень приличных картин аж 15 века. Но в зале молодых художников глаз положить было некуда. Кругом нарочито ярко и бессмысленно выпячивалась сплошная мазня, нагромождение тряпок, металла, старых газет. Единственный натуралистический рисунок - портрет кенгуру был слегка опошлен молнией, приклеенной  на сумку.
А потом начался корабельный бал в уютном кабинете старпома. Их обслуживали две дамы, которых, вопреки повериям о несчастьях, которые приносят женщины на борту, взяли в плаванье. Одна заведовала всем продуктовым хозяйством, а другая работала официанткой в столовой, повышая своими симпатичными ямочками на щеках аппетит у команды во время длительных океанских переходов. Вскоре стол был завален яствами до краёв, и девушки с удовольствием присоединились к теплеющей на глазах компании.
«А вы помните, как мы с вами познакомились? - не дожидаясь ответа Ивановых, старпом начал рассказывать историю знакомства членам своей команды, - Мы с капитаном пошли в Гаване в гости к корреспонденту «Правды» Зафесову Генадию. Он с нами плавал месяц на теплоходе, собирал материал для книги о Латинской Америке. Там подружились и теперь каждый раз пытаемся его навестить, если время позволяет. Жил он тогда, да и сейчас в гостинице «Ривьера». Знаете, такое современное красивое здание со скульптурами русалок на въезде. Кстати, этот отель для себя гангстеры строили, как центр мафиозной столице американского континента. Их тогда в США прижали, вот они и решили по соседству с ещё большими удобствами устроиться. Там и рестораны, и рулетка, и бани разные, и бассейн. Единственное, чего нет - тринадцатого этажа, точнее, номеров с первой цифрой тринадцать. Бандиты, оказывается, народ очень суеверный. Нам Генадий про них много страшных историй порассказал. Он их тоже коллекционировал для книги.
Когда собрались подниматься наверх, на пятнадцатый этаж, где наши друзья жили, начался апагон, то есть электроэнергию отключили. Лифты не ходят, кругом света нет. Но не возвращаться же домой. Попёрлись пешком, по аварийной лестнице. А там, наверное, специально для гангстеров ни одного окошечка, сплошная темень. Идём, за руки держимся. Периодически я спички зажигаю. Вдруг чувствуем, что кто-то притаился во тьме. Я чиркнул спичку и выхватил её пламенем лица в балдахинах, похожих на куклуксклановцев. В это время капитан об кого-то, ползающего по полу, споткнулся, начал падать и меня за собой потащил. Внизу мы быстро сгруппировались, сели спина к спине и кулаками ощетинились: советские моряки без боя не сдаются. 
Мой шеф на английском спрашивает: «Что вы хотите?» Отвечают женским голосом, но  тоже не по-нашему: «Ищем деньги и вещи». Всё ясно. Банда грабителей воспользовалась апагоном и спокойно отнимает чужое добро. Причём запустили вперёд девку, чтобы не сразу пугались и убегали. Чувствуем, что они тоже о чём-то шепчутся, вероятно, обсуждают план действий. Решили и мы не ждать, словно налимы, когда нас голыми руками за жабры возьмут. Я говорю капитану: «Ты командир. Так что давай дуть вниз, а я, как положено по Уставу, прикрою тебя своим телом. Всё хоть одного только обберут».
Вдруг слышим детский голос: «Мам! А они по-русски говорят». Женщина в ответ: «Тебе показалось. Встань за папину спину и не высовывайся. А то схлопочешь от этих извергов финку в бок».
  «Мать честная! Так это ж наши! Вот встреча!»
А здесь как раз свет включили, и мы чуть не целоваться начали, тем более, что девушка очень уж симпатичная. Оказывается, они спускались по требованию сына в бассейн. Поэтому были в купальных халатах. Дальше - больше. Оказалось ещё, что они тоже пришли в гости к Зафесовым. И уже через час мы дружно сидели за столом и пили под традиционный тост за знакомство. А ведь могли под действием страха и легенд о мафии и приведениях  пришить друг друга. Вот как бывает в жизни, особенно морских бродяг, которые нынче здесь, а завтра там».
«Да уж, - врач оказался очень серьёзным и всё пытался привлечь внимание компании к своим научным изысканиям, - Эти мотания туда - сюда - страшное дело для организма. Я вот устроился на корабль, чтобы набирать материал для своей докторской. Изучаю, как влияет изменение климата, широты, долготы на человека. Оказывается, всё чуть ли не полностью перестраивается, особенно при прохождении тропиков. Кровь густеет, её химический состав деформируется, биоритмы сбиваются, словно испорченные часы, обмен веществ на грани опрокидывания. Мой вам совет», - обратился он персонально к Галине: «Не рожайте здесь, а то могут возникнуть трудности со здоровьем».
«У нас на ближайшую пятилетку таких планов не намечалось. А за это время наверняка успеем домой вернуться. Да и вообще - то, нам уже пора петь: «Будут внуки потом. Жизнь опять повторится сначала».
Призыв упал на подготовленную почву. Коллектив только что перешел Рубикон, отделяющий индивидуума у стола, жующего и слегка мычащего, от насытившегося вещественным, и желающего изливаться духовно. Через открытый иллюминатор, мимо зазевавшегося вахтенного, полетели в порт звуки пусть и не самой высокой пробы, но от всей русской души. «Варяг» продолжался «Ландышами», после печальных  рассказов о наших солдатах, спящих на сопках Манчжурии, и о моряке, которого напрасно дожидается дома старушка, зазвучала призывом к пляскам «Катюша», и  девушки начали громко отстукивать чечетку.
«Корабль - то они не разнесут в щепки?- попытался острить Владимир, - Помните, как в фильме «Волга-Волга», когда герой зашумел: «Разве можно так топать на таком корабле?», сам стукнул ногой о пол  и провалился».
«Ты нас обижаешь, - старпом и в пьяном виде готов был сражаться за честь своей шхуны, - У нас одно из лучших суден в Одесском пароходстве. «Вера, - обратился он к одной из пляшущих дам, - Покажи гостю своё роскошное хозяйство. И заодно дай там ему всё, что надо. Что мы обещали. Селёдку, там, и прочее».
Галина уловила искажённый смысл команды и, несмотря на захватывающий её до упоения процесс пения и танца, ревниво уточнила: «Верочка! Уж вы, пожалуйста, не всё показывайте и давайте. А то он в приподнятом настроении смелый и ненасытный».
Заведующая над продуктами лукаво улыбнулась и потащила кавалера выполнять задание шефа. Она показала великолепную кают - компанию, кубрик, где над шашлыками для руководства орудовал кок, а в завершение подошла к двери холодильника на нижней палубе и без особого напряжения открыла громадную стальную махину. С потолка довольно просторного помещения свисали многочисленные мясные туши. На полках лежали горы всяких банок, коробок и другой всячины. Камера заставляла восторгаться изобилием.
Правда, Владимир, разгорячённый близостью пышущей здоровой красотой девушки, вожделённо  смотрел не на бесстыдно раздетые невинные жертвы человеческого чрева, а на слегка прикрытые лёгким платьицем, но от этого ещё более нагие и влекущие, её мягкие совершенные формы. Ему казалось, что и хозяйка прекрасного тела ненадолго покинула свою огнедышащую плоть, предоставив ей действовать по собственному усмотрению.
В отношениях мужчины с женщиной, как правило, наступает такой момент, когда самец получает прямую команду: «Вперёд». И тогда, если случайно инстинкт не ошибся, любые действия достигают желанной цели. В трепещущей душе Иванова прозвучал такой сигнал, зов природы, и он лишь немножко тянул, так как  производил украдкой разведку местности, чтобы провести атаку без общественной огласки. Одновременно юный ловелас продолжал подпитывать даму флюидами любви, довольно крепко сжимая двумя руками её пухленькую горящую руку чуть повыше локотка.
Неожиданно Верочка вырвалась из его ласкового капкана и бросилась внутрь камеры: «Ой! Что же я! Совсем забыла про селёдку. Сейчас найду»,- и она начала шуровать по полкам в поисках подарка.
«Созрела»,- подумал Владимир: «Но придумала, будь здоров! Первый раз в холодильнике любовью придётся заниматься. Но ничего не сделаешь. К тому же новые впечатления. А ей, видно, больше спрятаться негде», - с этими мыслями пьяный любовник смело шагнул в морозильную камеру, с трудом , но решительно захлопнув за собой тяжеленную дверь. Он ещё успел всосаться своими жаждущими губами в её шею, когда объект предстоящего удовольствия вдруг заверещал что-то непонятное.
Иванов решил, что поторопился. Вероятно, у них в Одессе так скоро дела не делаются, а его внутренний голос не сделал соответствующей корректировки на провинциальные деликатности. Он вдарил, как говориться, по тормозам: «Да ты не так поняла. Я просто попугал. Ты извини, если что-то не так». Но Вера продолжала кричать и плакать и тогда он, выйдя из любовного оцепенения, начал понемножку разбираться в её словах и медленно осознавать ужас создавшегося положения.
«Вот дура, - негодовала завпродуктами, - Что теперь делать? Я не заблокировала замок, думала, что ты останешься снаружи, и дверь будет открыта. А теперь всё. Если нас не найдут, то мы замёрзнем напрочь, как папанинцы на льдине. Замок не открывается изнутри. Никто и не поверит: смерть от переохлаждения в тропиках. Это надо же придумать. И кричать нет смысла. Здесь глухо, словно в подводной лодке».
Иванову какое-то время думалось, что опытная интриганка, проводящая благополучно многодневные плаванья в сугубо мужском коллективе, просто шутит над ним, проверяя его  стойкость. Он быстро потерял внутреннее предлюбовное напряжение и начал опять более менее логически мыслить. Первая его осознанная попытка была направлена на то, чтобы вновь принять образ кобеля и постараться расчувствовать соскучившуюся по посторонним интеллигентам знойную женщину. А вдруг ей захочется чего-нибудь более существенного, чем простой розыгрыш. Но сразу стало ясно, что она не имела никаких шансов на успех. В камере запахло серьёзным.
«Не может быть, чтобы не предусмотрели подобные ситуации, - говорил сам себе и своей сокамернице Владимир, - Должен быть загрузочный люк, или запасной выход? О чём думали проектировщики?»
«О том, чтобы не обокрали склад. А на дураков во флоте предусмотрены всякие инструкции. Полагается ходить сюда вдвоём, и каждый должен иметь свой ключ. А я оставила его в замке. У вас какого-нибудь ключа нет?»
«Был от собора и от дамских тайн, - попробовал пошутить Иванов, выдав своеобразное попурри на тему известных анекдотов, - Но теперь всё съёжилось от холода. А сломать ваш чёртов холодильник нельзя?» - в свою очередь озадачил он хозяйку склепа.
«Не думаю. Он советский, поэтому крепкий, как наш строй. Одна надежда, что кто-нибудь догадается нас искать до того, как мы здесь окочуримся». 
Тем временем соответствующий закон термодинамики начал своё чёрное дело по выравниванию температуры в замкнутом пространстве. Вслед за любовной горячкой улетели, словно птички, винные пары со своими загадочными градусами. Владимира в его тонюсенькой рубашечке, да ещё прикрывающей собой нестойкую душу врождённого паникёра, начала откровенно колотить дрожь.
Более мужественно воспринимала случившееся Вера. Периодически причитая: «Мама, мамочка, прости меня. Такая уж я у тебя дурёха оказалась»,- она энергично размахивала руками, приседала, растирала себя ладошками. Увидев, что её визави совсем расслабился и почти готов упасть, она по-матерински обняла его,  прижала к своей груди и начала уговаривать: «Вовочка! Ну, подержись ещё немного. Должны же они схватиться, что нас нет. Даже если немножко и замёрзнем, могут ещё спасти. Надо надеяться и двигаться, двигаться. Обними меня, помассируй спинку. Не засыпай только!»
Она сумела немножко растормошить Владимира. Он на миг даже подумал, что почти достиг своего, и обнимает, как хочет, эту аппетитную хохлушку. Но тут же вернулся к трагизму положения, и почему-то в этой связи вспомнил знаменитую теорию относительности, о которой все любили рассуждать, но которую, по его мнению, никто толком не понимал. Вот сейчас её, наверное, можно было бы наглядно подтвердить: то хочешь, но не можешь, то можешь, но не хочешь. Вся диалектика желаний налицо. Или другое. Ты производишь электроэнергию, чтобы людям было светло и тепло, а она возвращается к тебе через холодильную камеру и замораживает в абсолютной темноте.
Мысли снова увели его в другой мир. Он почувствовал себя в зимнем лесу. Один раз на улице было больше тридцать градусов, но железная Галина указала перстом вперёд: раз собрались покататься на лыжах, значит, нечего смотреть на градусник. Не терять же из-за мороза воскресенье. К их группе на Белорусском вокзале присоединился незнакомый молодой человек, друзья которого не пришли на встречу. В лесу он бодро шёл впереди отряда, часто прокладывая дорогу по запорошенной лыжне. Не отставал он и на привале, когда началась обычная заключительная водочная часть у костра. А потом ему вздумалось погреть ноги и, сняв ботинки,  он протянул их к огню. От изумлению подвыпивший гудящий коллектив замер. У него в тридцатиградусный мороз оказались наполовину рваные носки, из которых местами торчали голые подошвы.
На минуту Иванова неожиданно взволновали почти вдавившиеся в него Верины груди. Потом всё исчезло и лишь пронзительный крик жены: «Вот они где! Прилипли друг к другу. А ещё он мне за колечко мораль читал. Подлец!» - заставил его попытаться оторваться от почти окоченевшей спутницы и сделать невинный вид. Ничего путного не получилось. Но опытный старпом уже всё понял и начал стремительно действовать. Пару раздели почти наголо и принялись энергично растирать в несколько рук, поливая спиртом. Когда жизнь медленно начала возвращаться в свои обители, их заставили принять теперь уже внутрь ту самую заразу, с которой так долго и безуспешно боролись большевики. Теперь, по той же теории относительности, она превратилась в главное лекарство и очень быстро восстановила истраченные впустую калории. Как говорится: «И жизнь продолжается вновь».
Вскоре всё и все, пусть и не совсем устойчиво, встали на свои места, но время неукротимо позволяло лишь провести процедуру расставания. Кто-то вспомнил о злосчастных подарках и приказал вахтенному притащить их в полном ассортименте. Спустившись по качающемуся трапу на твёрдую пристань, сблизившиеся до братания, друзья продолжили прощальные поцелуи, не обращая внимания на снующих взад и вперёд кубинских грузчиков. Чтобы крепче обняться с хозяевами и поблагодарить за прекрасный вечер, Владимир выложил временно дары моря из рук на ступеньки трапа.  Каково было его удивление, когда почти через мгновение, словно в цирке, место, где они лежали, оказалось совершенно пустым. Однако верный своему девизу: «Моряки не сдаются!», старпом вновь послал гонца, и изрядно помятая и подмороженная, но бесконечно довольная, чета Ивановых, наконец, отбыла восвояси, неся в авоське водку, селёдку и чёрный хлеб -  вожделенную мечту советского человека в тропиках.










































Глава 10    «С Новым Годом! С новым счастьем!»

Неисповедимы пути, по которым приходит в мир и идёт по нему каждый из нас. Собственно, всё физическое в этом явлении изучено довольно основательно. Более тщательно скрыты от грубых человеческих органов чувств психо - энергетические процессы, формирующие сугубо разовую личность. Хотя некоторые просвещённые или более тонко организованные люди и в этой занавешенной области познания готовы по звёздам, изгибам линий кожи на ладонях, имени или ещё по каким-то, только им доступным посылам, предсказать всё наперёд, вплоть до участия во всяких мирских делах.
Беспредельно доверяя своему сверхтайному советнику - просветителю, я без колебания принял его схему создания всего сущего в мироздании из энергоинформационных частиц, полученных путём расщепления абсолютного нуля по определённым законам и проектам, предусматривающим, вероятно, для экспериментальных целей, их обязательную корректировку на индивидуальность. Пока мудрецы земли не сформулировали в общем виде тайные каноны, раскрывающие тяжкий труд зодчих по созданию личности, как это сумели филигранно сделать, например, классики марксизма - ленинизма относительно философского понятия материи и законов её существования, или многочисленные физики по поводу её свойств. Хотя, безусловно, отдельные мыслители сумели уловить их приблизительную суть на различных этапах рождения нового и используют свои сокровенные знания для разной степени точности пророчеств.
В ряде случаев частная практика приобрела настолько массовый характер, что её заезженные и относительно устойчивые удачные моменты были обобщены и провозглашены ветвями оккультных наук. И во многих из них в той или иной степени присутствуют три главнейшие опоры познания: множество, тождество и повторяемость, а также связывающие их воедино логические цепочки.
К примеру, астрология. Ещё в 1980 году в «Советском энциклопедическом словаре» писали, что это «учение о якобы существующей связи между расположением небесных светил и историческими событиями, судьбами людей и народов. Возникло в древности, было распространено в средние века, продолжает процветать в ряде капиталистических стран, где пользуются услугами астрологов для предсказания будущего». Есть свидетельства, что зародился такой способ гадания ещё в древнем Вавилоне. А теперь гороскопы на разные темы публикует большинство средств массовой информации и в нашей стране. Значит, эта наука не только живёт, но и развивается, хотя по – настоящему в неё мало кто верит.
«Ты прав,- наконец, не вытерпел и встрял, как говорится в народе, в мои досужие рассуждения по-прежнему обросший и свирепый, но теперь уже очень близкий мне медиум, - Ведь в нашем мире, образовавшимся из единого «Ничто», всё совершенно наглухо завязано. После возникновения за счёт деления некоторые энергоинформационные субстанции  получают в соответствии с более сложными, чем для неживой материи программами, духовный наказ и все признаки нарождающейся души.  Впоследствии в запрограммированный срок они вселяются в живое существо и формируют его индивидуальные свойства. Этот процесс, действительно, происходит по – разному в зависимости от расположения планет, которое является для него временной координатой и определяет, соответственно, некоторые типовые фундаментальные черты характера. Этот факт уловили и используют астрологи. Кстати, все эти звёзды и планеты созданы таким же способом, что и земля, но пока ещё не раскрыли цель своего участия в грандиозном эксперименте. Разумеется для вас, землян».
«Я тоже всегда верил, что связь такая есть. Но почему смотрят на небо в день рождения? Ведь дух входит в рождающуюся плоть гораздо раньше. Говорят, уже через две недели после зачатия».
«И это замечание верно. Просто в древности этих различий не знали. А теперь по инерции продолжают вести прежнюю бухгалтерию, считая, что эти временные моменты жёстко связаны и могут взаимозаменять друг друга при изменении выбора точки отсчёта. Если мы, например, знаем, что сегодня суббота, значит, совершенно точно можем сказать, что три дня назад была среда. Хотя в космосе всё гораздо сложнее, события чередуются по нелинейным зависимостям. Отсюда и приблизительность всех предсказаний и гороскопов».
Взять другую науку – хиромантию. В упомянутом словаре говорилось, с использованием того же союза «якобы», что она, «по представлению суеверных людей, позволяет по линиям и бугоркам ладони определить характер и судьбу человека». Не случайно в Библии сказано, что все пути человека отражены на его руках. И здесь просматривается железная логика. Каждый индивидуум  сугубо индивидуален, но в соответствии с законами мироздания его существенная, только ему присущая отличительная черта проходит в комплексе через всё тело, характер, судьбу и, естественно, через каждый отдельный фрагмент: ладонь, ступню, ухо, роговицу глаза и всё остальное. Соответственно, чуткая натура может  уловить некоторые типовые связи. Единственное, что можно наверняка утверждать: для эксперимента совершенно бессмысленно заранее определять весь жизненный путь человека. При таком опыте можно получить лишь подтверждение правильности заложенных начал и никаких новых знаний. Поэтому обязательны сбои в осуществлении прогнозов.
Ещё более древний способ прорицания - нумерология. Библия содержит цифровую кодировку, так как древнееврейский алфавит скрытно сочетал буквы и цифры. Интересно, что сейчас она вновь входит в основной арсенал научных предсказателей. Так, один наш замечательный учёный определил, что многие необыкновенные сооружения на земле, в первую очередь пирамиды, находятся практически на одинаковых расстояниях друг от друга, что говорит об их космическом предназначении. Но изначально он заложил неверную гипотезу их роли в жизни нашей планеты, как глушителей потока греховных мыслей и чувств людей. А для доказательства были подогнаны расстояния до невозможной пока что точности измерения, но с тем расчетом, чтобы они были кратными числам дьявола: три, шесть, девять.
На самом деле строения, которые и сегодня человечество технологически не готово повторить, явились своеобразными матками, способствующими появлению на земле первых людей, причём сразу в  большом количестве, как в инкубаторе, чтобы пройти труднейшую адоптацию к новым условиям и  выжить, а также с различными качественными признаками, обеспечивающими возникновение у потомства расового разнообразия.
Интересно, что и сам исследователь, изучая рисунки на стенах египетских пирамид, пришёл к подобному выводу. Он расшифровал их и показал, что там действовал своеобразный конвейер по производству живых существ. Но и от своей прежней теории он пока что не отрёкся».
«Так и должно было быть, - опять помог мне опереться на свой авторитет мой духовный наставник, - А в противном случае, откуда они могли взяться, не имея предшественников, практически в одно время, в таком количестве, с такими разительными отличиями, в разных уголках земли? Ведь археологи не находят крупных захоронений человекообразных особей. Да и Дарвинское учение, заложившее эволюционную  теорию происхождения видов растений и животных на земле, в абсолютном виде не выдерживает проверки с применением   теории вероятности».
Было удивительно, что такое, недоступное для понимания существо, дикое на вид, и одновременно далеко продвинутое во всех областях знания вселенной, легко оперирует ограниченными науками, выработанными человечеством, и даже считает целесообразным использовать их в своих высокого полёта рассуждениях. Но ему виднее.                ___ ,, ___

Подобные мысли и знания очень далеко обходили стороной чету Ивановых начала семидесятых годов. Тем более, что властвующая над их умами и душами идеология воинствующего атеизма не оставляла для всякой бесовщины даже крошечной надежды на взаимопонимание. А между тем им бы очень хотелось узнать, почему жестокая судьба изменила им в главном и уже почти десять лет после рождения сына отказывала в счастье иметь следующего ребёнка. Жена, с самого начала возникновения у семьи твёрдого намерения обеспечить своё простое воспроизводство, уже и определила точно, что это будет непременно дочь, и имя дала ей - Маша. И старались они с каждым годом всё сильнее, используя каждую свободную минутку, особенно в период отпусков. А упрямая Машка всё обегала стороной желающих стать её родителями.
В конце концов, годы, словно волны моря на пляже, сгладили высоченные башни призрачных песчаных замков надежд, охладили раскалённую солнцем и желаниями жаркую мечту, оставив от них лишь негу и знойную прохладу радостей зрелой любви. Жизнь заполнили суетливые заботы среднего возраста, когда начинает казаться, что свершения  всего задуманного опаздывают, всем знакомым везёт на порядок больше и уже полетели, кружась и посмеиваясь, первые осенние листья. Во многом, вероятно, именно за эту нарастающую неудовлетворённость недавно группа известных учёных назвала возраст в сорок лет самым несчастливым для человека. Хотя одновременно, но из–за постепенности малозаметно, достигают апогея и готовы к рекордным свершениям все его рабочие органы, набравшиеся знаний и опыта, уменья и натренированности, терпения и зрелости. В результате вырабатывается устойчивая осанка, уверенность и трезвая оценка своих возможностей, интуиция и реальное прогнозирование завтрашней погоды. Однако, по мнению тех же мудрецов, все эти приобретения заработают позже и делают наиболее счастливым возраст в 74 года, когда одновременно уходят и все сомнения в том, что что-то в жизни осталось недоделанным.
И вдруг всё спокойствие четы начало неудержимо сползать со склона, опоры закачались, как старческие пародонтозные зубы, а все мирового масштаба увлечения и цели показались мелкими и неинтересными. Причём и не случилось ничего чрезвычайного. А просто Галина, как бы между прочим, обронила: «Я беременна. Машка подала первые сигналы».
Владимир, словно плохой вратарь, пропустил лёгкий гол, а через мгновение сделал великолепный бросок, который был нужен для дела, как перчатка человеку, потерявшему руку. Он продолжал спокойно готовить материал для завтрашней беседы с кубинцами, потом отвлёкся от него и нехотя удивился: «Ну, ты даёшь!» И вдруг подскочил с кресла-качалки и уставился на супругу: «Ты что говоришь? Ты в своём уме? Ведь две недели назад на корабле пила водку, сколько хотела. Да и вообще, слышала, что судовой врач сказал? Это же тропики. И себе, и ребёнку здоровье испортишь. Что же делать? Что же делать?»
«Ты не прыгай. Мало кто там чего наговорил. Я десять лет ждала дочь, а теперь должна слушать всяких паникёров и расстаться со своей мечтой? Нет уж! Она мне от Бога, и я своё счастье не отдам. Слышишь! Всё! Буду рожать! Единственное, что тебя прошу: не проболтайся об этом в письмах на Родину. Родным нервы побережёшь. Да  и нечего заранее трубить на весь мир о том, чего ещё пока совсем нет. Меньше всяких мыслей дурных будет».
Владимир знал, что если жена приняла решение, то берётся за него мёртвой хваткой бульдога, и тащит до конца. Спорить с ней бесполезно. Может, оно и к лучшему. Меньше внутренних терзаний и споров. Время завело специальный лицевой счёт для нового человечка земли. К концу года в соответствии с его законами он уже бодро стучал ножками в мамин живот, помогая ему скорее принимать форму дирижабля.                ___ ,, ___

Несмотря на заметные невооружённым взглядом уважительные причины, позволяющие отлынивать от разных общественных работ, Галина наотрез отказалась остаться дома, когда вся колония совместно с кубинцами покатила ни свет, ни заря на уборку сахарного тростника, посвящённую пятидесятилетию образования СССР. Работу посоветовали начать пораньше, пока не стало припекать тропическое солнце. Однако уже  через час рубки даже мощные молодые ребята с трудом держали в руках поначалу лёгкий и удобный нож - мачете. Кубинцы, как могли, успокаивали  своих советских друзей: «Вы знаете, кто-то ошибся и выбрал вам очень тяжёлый участок. Здесь тростник высотой под пять метров и очень густой. Мы сами работаем с трудом. А вам на первый раз совсем нечего расстраиваться».
Действительно, приходилось рубить не мягкие стебли, а фактически жердины, подобные стволам деревьев, причём на четыре - пять частей, а затем ещё обрубать листья и сваливать в кучи. Но от этого вывода было не легче. Глядя на сноровистую работу хозяев, Владимир всеми силами своего авторитета пытался подбодрить соотечественников, вёл их в атаку на стройные ряды сладких растений.
Несмотря на своё льготное состояние, его активно поддерживала Галина, выделявшаяся  энергией и задором среди других колонисток, подбиравших обрубки в валки. Лишь изредка она садилась на несколько минут отдохнуть с задумчиво-угрожающим видом на кусок старого срубленного дерева и с новым азартом бросалась в бой с тростником.
Пару дней назад супруги посетили в Сантьяго открытие выставки известного советского фотографа Макса Альпера, приуроченную к юбилею. Отшагавший по жизни семьдесят шесть лет и сохранивший необычайную бодрость, летописец истории страны с удовольствием давал пояснения к фотографиям, делился впечатлениями о виденном. «А сколько всего осталось за кадром, - немножко сожалел художник, - Я был одно время на кавказском фронте, в районе Новоросийска и сделал там много снимков Брежнева. Красавец - мужчина. Ни одной дамочки не пропускал, и они от него млели. Но потом часть архива я уничтожил, в том числе и с его участием. Негде было хранить наиболее ценные работы. Я же не знал, что от ухажёра он перейдёт к обязанностям генсека. Кстати, ходят сплетни, что он сильно заболел после визита в Индию, и поэтому отложил поездку на Кубу».
В центре внимания была его всемирно знаменитая работа «Комиссар». Иванову казалось, что, подобно бесстрашному герою, навеки застывшему в смертельном порыве на исторической фотографии, он поднимает свой отряд на бой с тростником, за то, чтобы не уронить славу своего народа.  Но всё было тщетно. Как только на поле выехал трактор с прицепленной бочкой и пошёл шум, что привезли рефреско и впервые  на Кубе раздают бутерброды с ветчиной, работа сникла, атака заглохла, и совьетико нестройными рядами потянулись к живительному источнику.
Понятно, что после вкусного завтрака, да ещё вприкуску со сладкими кусочками тростника, работа совсем не заладилась.  С трудом удалось раскачать Анина и нескольких членов партбюро. Но их личный пример остался слабым номером на сцене перед жующей публикой, и совсем не затронул ни национальную гордость жителей первого свободного государства, ни чувство страха перед всесильным партийным руководством. Только кто-то из его рабочей группы процедил в оправдание: «Говорили, что едем для укрепления дружбы на уборку тростника, на символическую сафру. А теперь что? Мы здесь под жарой должны головы сложить, как на поле брани. Мы так, начальник, не договаривались».
Пришлось наскоро водрузить советский и кубинский флаги, провести небольшой митинг дружбы, сфотографироваться на память и, получив от хозяев сомбреро в подарок, укатить восвояси. К вечеру с болью разгибалась спина, ныли все мышцы, всё время мучила жажда. Не помог и роскошный приём в консульстве, где можно было лопнуть от изобилия бутербродов с чёрной икрой. Такой необычайный момент, естественно, остался надолго в памяти, но ещё глубже и до конца жизни сохранится выросшее на собственном опыте чувство искренней жалости к кубинским крестьянам, которые часами изо дня на день участвовали в изнурительной уборке главного богатства страны, чтобы хоть как-то существовать.
                ___ ,, ___
 
А через неделю подкатил Новый год. Казалось, что кто-то просто перепутал и приказал устроить зимний праздник в жаркий летний день. Не спасала от ощущения нереальности и небольшая сосёнка, которую из-за отсутствия ёлочки и игрушек нарядили цитрусовыми и конфетами. Праздновали в одной из квартир ЛЭПовцев, которые начали потихоньку собираться к отъезду. Завершённое строительство своего пролёта энергетического моста они успешно сдавали заказчикам. Пригласили в гости и несколько кубинских друзей. Готовились основательно, даже пирогов напекли. Дым стоял коромыслом. Веселье щекотало ноздри.
По непонятным мотивам встречу организовали на первом этаже. Легко было выходить на свежий воздух при перенасыщении ромом и табачным  дымом. Но в Сантьяго есть особый вид людей, которые сопровождают совьетико повсюду и без отбоя, как рыбки - прилипалы своих доноров. Оба балкона с двух сторон квартиры были до потолка облеплены маленькими, в основном тёмненькими, детьми, которые всю ночь молча взирали на странные телодвижения вокруг сосны, лишь иногда жалобно попискивая «чикли». Их присутствие довольно долго смущало веселящийся народ, пока не была превзойдена та самая норма, которую на Руси ищут уже вторую тысячу лет и до  сих пор так и не знают.
Перерывы между едой и танцами публика, как всегда, заполняла попытками юморения, вызывающими обвал хохота склоненными  ромом к смеху друзей. Вытирая пот, Владимир подошёл к такой группе ржущих вокруг его жены и сразу понял, что объектом их шуток был продукт их совместного труда, спокойно переходящий в свой первый на земле год в утробе веселящейся мамаши. Причём самым  активным насмешником был шофёр автобуса Хосе, мулат, но почти чёрного раскраса, по которому  сразу можно было сказать, что один из его родителей - негр выполнил при его закладке несколько стахановских норм. У него и анекдоты вращались больше вокруг аналогичного цвета кожи, хотя опять во многом напоминали истории, которые звучали в Союзе ещё во времена счастливой юности Иванова. Сразу пронеслась в голове полупьяная мысль: если картошку и табак завезли к нам из Америки, то эти юморески в какую сторону переплыли океан? 
Между тем, весёлый водитель начал свой очередной рассказ: «У нас здесь один ваш земляк с женой родили ребёнка. А он чёрный. Ну, сами пережили позор, куда денешься. А как родителям объяснить. Наконец, придумали, и сын пишет маме в Москву: «Дорогая мама! Поздравляю тебя! У тебя родилась внучка. Всё нормально: вес, рост, здоровье. Есть, правда, одно отклонение от нормы. У жены долго не было молока, и мы брали его у негритянки. Поэтому у нашей девочки чёрная кожа. Но ты не расстраивайся. Это очень красиво и, главное, оригинально».
Конечно, мамаша не сразу сумела успокоиться, но, в конце концов, присылает ответ: «Сынок! Когда ты родился, у меня тоже пропало молоко, и я поила тебя козьим. Так что я тоже виновата, что теперь у тебя выросли рога».
Окружение засмеялось, но не очень дружно и громко. Все знали, что Галина очень хорошо относилась к красавцу Хосе, любила с ним пошутить, подшлифовать знание языка, и немножко затихли, прогнозируя реакцию на байку партийного вожака. В свою очередь Иванов не всё услышал, да и  за счёт многочисленных тостов уже достиг стадии возвышения над собой, особенно по части мужской гордости, когда снисходительно понимаешь, что тебе нет равных. Он спокойно примкнул к коллективу, а Хосе, не получив оваций за первый анекдот, продолжил: «Была ещё интересней история. Одна ваша землячка забеременела и поняла, что получилось такое из-за её неаккуратных шалостей с негром. Что делать? И её надоумили опытные подруги. Перед родами за несколько дней она начала каждое утро будить мужа и со слезами рассказывать один и тот же сон: «Ты знаешь, приснилось, что родила  мальчика с двумя головами. Ты только представь: с двумя головами, кошмар, да ещё и чёрного. Вот ужас! А ведь сны часто сбываются, особенно такие вещие». Супруг успокаивает, как может, и так каждый день.
Пришла пора. Отвёз её в больницу. Приходит на следующий день, а на медицинской сестре лица нет. Мнётся, не знает, что сказать. Муж понял, спрашивает: «Что случилось?» Та в слёзы: «Да не знаю, как вам это объяснить. У вас мальчик родился, но вы не переживайте, всё бывает, он не совсем нормальный». «Как, что? Неужели с двумя головами?» «Да нет, одна, кучерявенькая». «Ну, слава Богу. А то мы переживали. Ну а чего тогда ненормального?» «Да чёрненький он почему- то». «О, не расстраивайтесь. Всё бывает. Может среди предков негр затесался. Главное, что голова одна. Представляете, какой урод мог бы появиться. А это ничего, свыкнится». Не ожидая восторгов публики, Хосе неожиданно обратился к благодушно улыбающемуся кандидату в отцы: «Владимир, а вам Галина какие сны рассказывает?»
Народ притих. Мулат явно нарушал дипломатический этикет. На удивление, Иванов очень спокойно прореагировал на коварный выпад.  Он похлопал нарывающегося на неприятности по плечу: «Она умная женщина и придумает что- нибудь новенькое. Мы эти рассказы ещё пятнадцать лет назад слышали, когда был фестиваль молодёжи. Кстати, ты не участвовал? А то у нас в соседнем дворе в Москве симпатичная негритяночка бегает,  примерно разлива того периода».
Теперь все облегчённо могли посмеяться, хотя, как принято у нас, кое-кто был слегка разочарован несостоявшимися ожиданиями крупного скандала в качестве продолжения веселья. Он бы, наверное, и случился, если бы Иванов, под впечатлением выпитого и услышанного, не ушёл в себя с мыслями о начавшемся годе, о непредсказуемости в его личной судьбе, таящейся в быстро растущем животе супруги. Как и почти все на земле, он был достаточно суеверный и боялся даже подумать о благополучии заранее. В то же время ещё с детства в нём запала уверенность в магию цифр. Пацанами, они смотрели в след каждой машине на её номер, и если сумма первых двух цифр равнялась сумме двух вторых, то, раньше других проделавший нехитрое арифметическое действие, радостно кричал: «Счастливый! Счастливый! Мой!» Сейчас земляне переходили в 1973 год, подходящий под детскую формулу счастья. И он исподволь верил, что всё будет хорошо.
Рассказанные Хосе анекдоты протянули цепочку мыслей и в другую сторону души. Он вспомнил   недавнюю беседу с одним из рабочих. Накануне тот неожиданно почувствовал себя неважно и попросил отправить его на машине домой. На следующий день он робко зашёл боком в кабинет начальника, дождавшись, когда там никого не было, и тихим голосом промямлил: «Владимир Иванович. Вы давно здесь в Сантьяго живёте, порядки их знаете. Вот скажите, действительно они так заботятся о жителях, что даже сами без вызова ходят сантехнику проверяют?»
Не совсем понимая направление беседы, Владимир ушёл на всякий случай от прямого  ответа, хотя сам не мог припомнить случая такого уж навязчивого сервиса: «А что? В чём дело? У тебя что-нибудь сломалось?»
«Да, наоборот. Всё работает нормально. Я же сам высококвалифицированный слесарь».
  «А что тебя тогда беспокоит?»
«Да странно как-то. Вчера я пришёл домой с работы днём, когда заболел. Смотрю, а в нашей комнате негр без рубашки, голый по пояс. Да ещё на кровати уселся. Я жену спрашиваю: «Что он здесь делает?» А она сама удивляется: «Ты знаешь, это сантехник. Представляешь, они сами без приглашения ходят, проверяют, как что работает». Мы к такому обслуживанию у себя дома не привыкли. Вот я и думаю: может быть, у американцев так было принято. И они эти манеры у них переняли».
«Ну, конечно же, американцы. Они везде свой нос совали. Шпионили за населением. Так под видом профилактики и шастали по домам. Ничего, мы скоро кубинцев отучим от такого капиталистического показного благородства. Не расстраивайся».
В прострации Владимир вернулся к столу и выпил около праздничного дерева по приглашению Рувима половину бутылки шампанского за счастье в Новом году. Потом от нахлынувшего головокружения выскочил на улицу, с трудом отбился от ватаги детишек, любящих по врождённому инстинкту эпохи рабства попрошайничать, и поплёлся медленно по пустынной улочке, ощущая себя в жарком подмосковном вечере. Почти все окна в кубинских домах были тёмными: после революции страна, отвыкая от барских причуд, создавала свои праздники, отказавшись отмечать самый весёлый из них.
На обратном пути он заметил, как что-то яркое, похожее на большую падающую звезду свалилось на дом, где продолжала расслабляться Галина. «Не душа ли нового человечка спустилась к нам с небес? - подумал Иванов, - Дай Бог, чтобы она была доброй и счастливой!»
Он никогда не достигал уровня обобщения понятий. Считал себя не способным на философские выводы. Но внутренний интуитивный его сожитель всегда ставил на первое место среди человеческих качеств, как и сейчас,  именно доброту. Возможно,  такой посыл шёл от его собственной мягкотелости и неуверенности. Но не исключено, что почти всё мыслящее в этом мире думает подобным образом. Ведь только творящие добро могут сосуществовать и спасти хрупкую планету от неизбежной гибели в результате противостояния эгоистов.
Спустя несколько дней  жизнь советских колонистов вновь неожиданно осветил солнечный лучик детства. Седьмого января они узнали о новом, незнакомом для них празднике - Дне детей. На Кубе заметно уделяется много внимания детям. Им  шьют красивые, с разнообразными рюшечками и оборочками платья. Уже с коляски девочки имеют в крошечных ушках золотые бусинки серёжек. Существуют специальные организации, которые помогают сделать каждый их день рождения запоминающимся торжеством. Они декорируют квартиру под сказочный терем, присылают на праздник громадное количество игрушек, продают подарки, организуют изготовление и доставку громадных тортов площадью в 1-1,5 квадратных метра. Появляются слюнки во рту, когда пару мужчин тащат на своих головах мимо тебя такую сладкую красоту.
Но особенно проявление истиной заботы о своём будущем бросается в глаза в  дни этого общего специфического праздника. Несмотря на экономические трудности, магазины продают накануне его изумительные игрушки со всех стран света. Для каждого ребёнка можно приобрести только одну из них, и поэтому выбор превращается в трепетную процедуру познания сущности своего дитя. Зато утром 7 января детскому восторгу  не бывает границ.
                ___ ,, ___

Ремонтные баталии сблизили, словно солдат в окопах, Иванова с главным инженером Лохейре. Резко отличающийся от многих кубинцев своим умеренным темпераментом, рассудительностью, несмотря на полученную при зачатии большую дозу  крови мулата, он был очень эрудированным по многим вопросам жизни и поэтому крайне интересным собеседником на любые темы. И в сфере производственной часто поражала его необычная способность прогнозировать и прокладывать подоснову для дороги вперёд. Но, как и большинство выпускников североамериканской высшей школы, Луис был очень слабо подготовлен выполнять конкретные операции, образно говоря, укладывать шпалы, рельсы, вбивать костыли, чтобы по новому пути можно было не просто ходить и представлять его будущее, а водить тяжеловесные поезда с грузами.
В то же время, углубление ремонтных работ каждый день ставило перед ним и его советскими помощниками именно подобные проблемы, которые при этом необходимо было решать со скоростью звука. Потребовалось проточить многотонный десятиметровый ротор турбины. Кажется, вся Куба бросилась искать подходящий станок, и вскоре деталь уже вращалась на сложном приспособлении для ремонта валов пароходов. А в дверь уже врывается Фреди Кинтано и требует дать ему немедленно технологию ремонта клапана турбины, который должен сдерживать напор пара в сотню атмосфер, такое же, как испытывает корпус батискафа на глубине больше километра. А она непростая. Быстро летит телеграфный запрос на Харьковский турбинный завод. Ответ не заставляет себя долго ждать. Но, оказывается, что для его воплощения необходимо достать жидкий азот. Вновь начинают шуровать разведчики, теперь уже по всяким сусекам научных лабораторий и институтов. В конце концов, и эта трудность остаётся позади, будто очередной барьер в беге с препятствиями.
Толстяк старший мастер ещё не покинул кабинет главного, а на его пороге уже появился  сам Чино, забывший напрочь про своих далёких, как звёзды, девочек, под грузом забот о приобретении редких композитных электродов для сварки разных марок сталей. Кабинет не успевает очиститься от предыдущих тембров голосов, звучит на разные лады и лишь слегка заглушает крики о помощи густым табачным дымом, который уже можно ощущать на ощупь.
Среди шума людской лавины особенно резали слух паузы, когда волею судьбы посетители отсутствовали. Становилось просто невыносимо от навалившейся тишины, вероятно, как напротив чабану, спускающемуся иногда с высокогорья в нормальные условия шумной равнины. Чтобы не страдать от резкой  перемены условий существования, сдружившиеся коллеги нередко заполняли антракты в работе разговорами на интересные темы.
«Владимир! Я слышал, вы скоро собираетесь быть отцом. Где намерена ваша жена родить ребёнка: в Москве, в Сантьяго, или, быть может в море?»
  «Ты о чём, Луис? Почему в море? У вас что, так принято?»
«У нас нет. А в какой-то степени у нас с вами - да. Мы же марксисты. А наш, самый известный марксист Южной Америки, поклонник вашего Троцкого, аргентинец Хуан Пасада, утверждает, что рожать надо только в воде, да ещё в присутствии дельфинов. Он считает, что раз эмбрион в утробе матери находится в жидкости, то при рождении в обычных условиях младенец испытывает колоссальный гравитационный удар, световой натиск, да ещё резкую перемену условий дыхания. Это его ослабляет на всю жизнь. А в воде всё это  смягчается. В то же время малютка может на пять минут задерживать дыхание за счёт врождённой способности брать кислород из питательных веществ внутри организма. Так что роды в воде - залог здоровья нации».
«А дельфины при этом что делают? От них какой прок?» - Владимир всё ещё считал, что Луис его немножко разыгрывает.
«Да вы знаете, в этих вопросах он ссылается на ваших учёных. Они вроде бы доказали, что у дельфинов уровень сложности информации чуть ли не в два раза выше, чем у человека. Хотя система их сигнализации, оказывается, напоминает языки эскимосов и некоторых других племён Америки. Дети, рождённые в их присутствии, вырастают с более высокой чувствительностью. А многие даже обладают экстрасенсорными способностями».
  «Я такого не знал. Но причём здесь марксизм, да ещё Троцкий?»
«Главное в трудах Пасады - победа социализма во всём  мире. Причём здесь он пошёл ещё дальше своего духовного наставника и считает, что она не возможна не только в отдельно взятой стране, но и на одной планете. Для торжества справедливого общества во всей вселенной необходимо единство природы, человека и космоса. Роды в воде - одна из составляющих такого единения».
Иванов искренне удивился: «Чушь какая-то. Неужели в эту чепуху кто-нибудь верит?»
«У него  много сторонников. Ещё и потому, что он - хороший футболист, а в Аргентине они пользуются особым уважением. Теперь партии «пасадистов» есть в нескольких странах, в том числе нелегально и у нас».
«Луис! Ты каждый раз меня удивляешь. Раскапываешь такие странные вещи, хоть стой, хоть падай. А как же они собираются воплотить свои идеи в жизнь?»
«Неотроцкисты, как их именует наша пропаганда, полагают, что атомная война неизбежна. Несколько лет назад Пасада писал, что приготовление СССР к атомной войне сопровождается развёртыванием революционного движения в мире. Просто так капиталисты своих несметных богатств не отдадут. И хотя он считает, что у вашей страны имеется постоянное оружие в космосе, и превосходство ваше в военном отношении очевидно, война превратит нашу планету в ад, уничтожит половину населения и основную массу накопленных богатств, но человечество быстро восстановит свой потенциал и триумфально войдёт в эпоху социализма. Вот так, Владимир».
Приход очередного специалиста прервал интересный рассказ Лохейре о новых теориях марксистов на американском континенте. Но он неожиданно затронул какую-то струнку во впечатлительной натуре Иванова. И поэтому не случайно, что идея единства всего в мироздании, внушённая его душепросветителем в начале повествования, будет ещё не раз в жизни являться ему в разных видах, и при мыслях о вечном, и при раздумьях о судьбах человечества и своего великого народа.
                ___ ,, ___

Не в меньших потугах, чем ремонт энергоблока на «Ренте»,  продвигалась к финишу реализация плана подготовки операции под кодовым названием «Смерч», в которую вкладывал все свои выдающиеся способности дьявола Гонзалес. Очень уж мало данных о конкретном кубинском жизненноважном объекте и системе его охраны,  куда предполагалось нацелить его разрушительную силу, удалось собрать. Крестьянское правительство Фиделя действовало крайне осторожно, умело маскировало основные цели, развешивало вокруг них защитные сети с ячейками меньше, чем для малюсенькой камсы. Бороться с ним оказалось, вероятно, сложнее, чем играть в шахматы со ставшим недавно чемпионом мира Бобби Фишером. Те же непрерывные ловушки, комбинации и мысли, опережающие события на много ходов вперёд.
Дэн не сдавался. Ему всегда доставляло удовольствие сражаться с умным противников. Как он сумел обыграть в Боливии гениального Че! Хотя, если признаться честно, решающим в его победе стала подсказка одного из местных предателей. Сейчас он снова пытался атаковать по всей линии фронта, имея по флангам ощутимый перевес. На одном из них сидел в засаде свой человек, внедрённый в результате удачного маневра  в ряды советских энергетиков на Кубе, который давно мечтал быть для них «своим» и по прописке, и по тугому наполнению карманов. Считал он, что и на другом краю доски кубинец, посланный несколько дней назад первой ласточкой в Сантьяго, спокойно обустроился на новом месте. В противном случае коммунисты Кастро раструбили бы уже о его поимке на весь мир.
Больше всего уверенности в успехе вселяли в него решительные шаги  коллег, предпринимавшиеся по всему миру. Всё дальше уплывает от социалистического лагеря миллиардный Китай. Пусть не получилось во Вьетнаме, китайцы перекроят кислород коммунизму в своём регионе. Заканчивается подготовка к свержению Альенды в Чили. Важно, что нашлись люди, сумевшие незаметно отговорить руководство СССР от всесторонней помощи чилийским социалистам. А поначалу у многих его друзей по ЦРУ затряслись коленки перед реальностью в ближайшем будущем заполучить вторую Кубу на континенте. Похоже, не будет особых возражений у заплывающих жиром советских людей, если удастся тихо, вроде бы руками народа, задавить и первую возмутительницу покоя.
Совсем недавно Дэн реально ощущал, что привычная почва уходит из-под ног, всё летит в пропасть. Изучая марксизм, он почти уверовал в его правоту. Главным учителем были не книги, а, как писал их вождь Ленин, практика, жизнь. Словно многотысячные груды снега откалывались от прежнего, дорогого ему уклада, разномастные страны, и лавиной, сметая всё устоявшееся на своём пути, неслись со страшной скоростью к своим братьям по разуму, уже раньше заполнившим часть спокойной цветущей долины. Восточная Европа, потом большая часть Азии, одна за другой забитые страны Африки спокойно расставались с прошлым и принимали на обожествление новую веру святой коммуны. 
Становилось страшно от их беспощадной логики, превращающей в труху идеологию супердиктата в  обществе эгоистической сути человеческого существа. Только генная уверенность в правоте отцов, имевших в собственности плантации и рабов и тем спасавших страну от анархии, а планету от гибели, не позволяла и самому перейти в стан противника.  Хотя железных приверженцев дикой власти капитала над разумом человека становится всё меньше и меньше. По-настоящему их осталось в мире всего несколько миллионов человек. Если бы люди других сословий получили бы такую информацию и разобрались, как их дурит тонюсенький слой сверхбогатеев, похожий на маленькое масляное пятно на безбрежном водоёме, то давно бы сгребли его скребком и сбросили в сточную канаву.
В завершение подобных споров с собой он становился, словно надутый индюк, бесконечно гордым за то, что поставив крест на революции в Боливии, начал очищение планеты от заразы, грозящей  гибелью элите. Настала очередь Чили и Кубы. И здесь он также чувствовал твёрдый фундамент под ногами, который в свирепой борьбе не на жизнь, а на смерть, медленно, но неуклонно и с  успехом возводили  его коллеги по ЦРУ в цитадели коммунизма, Советском Союзе, где устроенные ими сырость и грязь в сознании людей создали условия для быстрой коррозии всех устоев, в том числе и на самых верхних этажах общества. Мало того, прошла крайне обнадёживающая информация о том, что свои люди сумели вплотную подобраться к голове коммунистического монстра. Теперь, как говорится, будем посмотреть, кто кого!
Гонзалес чувствовал, что подходит его черёд открыто встретиться лицом к лицу с врагом, и он стремился ринуться в решающий бой. Казалось, что можно упустить открывшиеся возможности навсегда. Он, как мог, торопил начальство переправить его на Кубу. И, наконец, этот момент наступил. Он сразу понял, что решение принято, по напряжённому выражению лица исполнительного директора Управления, пригласившего его к себе на чашечку кофе.
«Дэн, дружище! Так давно тебя не видел. Весь в делах, но всё равно тому нет оправдания, кто забывает старых друзей, - Стейнбек поднялся навстречу безыменному национальному герою и сдавил его в своих медвежьих объятиях, - Но ты прожжённый лис и, конечно, не поверишь, что я просто соскучился и решил увидеть сегодняшнего  себя в искренних глазах боевого соратника. Да, ты прав! Наступает решающий бой и горнист созывает верных солдат Родины под знамёна, овеянные славой погибших за её свободу. И ты, как всегда, в первой шеренге, в первой линии атаки. Так хочется иногда припрятать тебя, как будущую святыню, где-нибудь в   государственном музее почивать на лаврах, или под подолом  твоей изумительной шоколадки, но ведь ты и сам не согласишься на такую судьбу. Как русский парень Юрий Гагарин, имевший всемирную славу и почёт, рвался в небо и погиб за штурвалом самолёта. Главное, что тебе нет равных в передовом отряде бойцов невидимого фронта. Только у тебя за плечами бесценный опыт боливийского триумфа, только ты знаешь досконально и Кубу, и её энергетику, да и морально мало кто среди твоих земляков хотел бы яростно, как ты, отомстить бородатому диктатору за нанесённые обиды. Согласен?»
«Ты всегда прав, Гарри, даже когда и не очень. Таков сладкий удел начальства. И ты напрасно тратил так много красивых слов на меня. Хотя в подобный  исторический момент иногда не получается по-другому. И мне сейчас необходимо достать из души для потомства что-то высокое, важное, тем более, что я хорошо знаю:  в этом кабинете все звуки через уши в стенах материализуются и навечно остаются в истории. А сказать я хочу вот что. Я действительно готов идти туда, в пасть коммунистической огненной геенны, и сгореть на жертвенном костре, если так будет угодно судьбе. Не потому, что я так люблю тебя, наших общих друзей, нашу страну. Просто я прекрасно понимаю, что только так можно спасти мировую элиту, создавшую величайшую цивилизацию на земле, от порабощения  и уничтожения страшными силами тёмной и грязной толпы. Мне выпала великая честь начать борьбу за светлые идеалы, и я постараюсь быть  её достойным. У сегодняшних правителей Кубы в ходу лозунг: «Родина или смерть!» Я постараюсь вырвать из их рабских рук и вернуть законным хозяевам и патриотам первое его слово, оставив непокорному быдлу только один выбор - смерть».
«Дэн. Кое - кто, вероятно, помнит тебя на Острове. Надо слегка косметически изменить внешность, не возражаешь? А пока ты цел и прежний, поезжай на несколько дней к своим родным и самым близким, и забудь на время о труднейших лишениях впереди. Счастливых тебе каникул!»
Прежнее уютное гнёздышко, из которого он выпорхнул почти полгода назад, показалось каким-то чужим, необжитым. В проходе лежали ненужные вещи, кресло в прихожей неласково приняло его в своё лоно, пока он разувался и шарил руками вокруг в поиске стоптанных тапочек. На шум выполз испуганный отец Луисы. Он никак не ожидал увидеть своего зятя, и был вооружён на всякий случай тяжеловесной битой для гольфа. К счастью, использовать её по новому назначению не пришлось. Всё мгновенно прояснилось, и мужчины слились в горячих родственных объятиях.
«Вот радость-то какая! Надолго, или насовсем? Луиса пошла погулять с малышом. Он очень не любит сидеть дома. Такой стал забавный. Говорит, соображает. Мне от него достаётся больше всех. Как чуть - чего, сразу дед виноват. Недавно на одну даму, перешедшую через средний возраст, вдруг ополчился: «Сталюха, иди отсюда!» Та чуть не в слёзы. Мать оправдывается, что сын ещё ничего не понимает. Спрашивает: «Кто тебя научил так говорить?» А тот не моргнув глазом: «Дидя Боб». Я таких слов в жизни никогда не произносил. Надо же выдумщик! Так недолго и уволят без пособия по безработице за хулиганство. Я сбегаю, поищу их. Обрадую поскорей».
«Да не стоит. Пусть им будет большой сюрприз. Вы лучше, пока их нет, расскажите, как вам живётся, какие проблемы? Как ваше здоровье?»
«Да живём, не кашляем. Единственное, что по тебе они очень скучают. Но теперь хоть немножко  успокоятся».
Разговор не клеился. Взволнованный тесть всё время рвался на улицу искать  загулявших дочку с внуком. Зять останавливал его. Так повторялось много раз, пока в двери не забрынькал ключ, и в комнату ворвался метеором маленький незнакомый Дэну мальчишка.
«Мам! Cто ето тякое? - впялился тот глазами в нового дядьку, - Ти дидин пиятель? А как ти зявут? Ти блиднилиси и некасиий. Ти пинёс игуски?»
Заинтересованная словами сына, в дверь заглянула Луиса. На какое-то время она так и застыла в изумлении, а потом бросилась на пол перед мужем и начала целовать его ноги, бормоча непонятные причитания или молитвы. Дэн принялся её поднимать, не удержал равновесие и упал рядом с ней на ковёр, на лету обнимая её и шепча слова любви. Сынишке показалась забавной неожиданная сценка борьбы, и он тоже бросился на валяющихся взрослых, чтобы разделить с ними восторг и веселье.
«Дэнчик, это же наш любимый папуля. Ты понимаешь? Папочка наш миленький приехал. Счастье какое! Ты его не помнишь совсем. Он так давно не был с нами. Теперь уж мы его никуда не отпустим. Пусть хоть сам президент просит. Он наш, и мы его никому не отдадим. Правильно, сыночек?»
Взволнованный необыкновенным маминым голосом, мальчонка тоже шепелявил в ответ, пытаясь высказать своё отношение к происходящему. Луиса, заливаясь слезами, говорила и целовала лицо любимого человека. Над ликующим на полу семейством откровенно плакал от счастья улыбающийся дед.
Первой опомнилась мулатка. Она вскочила с пола, схватила сына и деда за руки, потащила их к дверям, шепча отцу: «Сходите, купите чего-нибудь к столу. Ну, погуляйте в парке. Скорей, скорей, я прошу. Дэнчик, покажи диде нашу любимую горку. Хорошо, солнышко?» Луиса почти вытолкнула растерявшуюся парочку за порог. И ещё не успела захлопнуться дверь, как она буквально сорвала с себя платье и бросилась, будто разъярённая львица, на мужа, продолжавшего лежать в блаженном изнеможении на полу.
Время понеслось ярко и стремительно, словно солнечный зайчик от зеркала по мраморному полу. Только в редкие минуты его от избытка счастья посещало дурацкое предчувствие: «Смотри и наслаждайся навсегда. Это последний твой праздник в жизни». Дэн прогонял его прочь, злился на себя за то, что ослабил вожжи нервной системы. Пытался забыться в новой волне удовольствий. Но злобный молоточек часов судьбы с наглой настойчивостью и завидным постоянством доставал его всюду и в самый неподходящий момент вновь и вновь постукивал по темечку, будто предупреждая, что всё на земле бренно и развязка близка.
Особенно больно было чувствовать пророческие сигналы во время возни с сыном. Он не мог себе теперь представить, как можно выдержать без общения с такой любимой крошкой целые полгода. Мальчуган был на редкость изобретательным в шалостях и играх, заставлял его то ползать по полу, изображая страшное рычащее животное, то читать, то бегать за ним вокруг стола. И всё он проделывал серьёзно и основательно, будто честно выполнял кем-то заданную программу. Только временами его охватывал порыв любви к вновь обретённому родному человеку, и он начинал порывисто целовать лицо отца своим слюнявым неумелым ротиком.
Сложнее всего было сказать жене о предстоящей разлуке. Дэн исподволь начал готовить её к очередному разлому судьбы. Вроде бы случайно между развлечениями он вспоминал, что не закончил отдельные дела: не передал, куда надо, важные документы, не всё написал в заключительном отчёте, не поговорил с нужными для продолжения дела людьми. В конце концов, он напридумывал такой ворох недоделок, что отъезд для их устранения стал вырисовываться сам собой. И этот тяжёлый день настал. Гонзалес навсегда сохранил в памяти трагическую картину расставания. Когда приехавший за ним автомобиль медленно начал неумолимое движение в будущее, рыдающая Луиса уткнулась заплаканным лицом в мощную грудь отца. Тот тоже мелко вздрагивал, пытаясь подавить накатывающиеся слёзы, чтобы не усиливать горе дочери, и нежно наклонясь к её головке, пытался шептать что-то успокаивающее. И только растерянный малыш стоял маленьким столбиком около сгорбившихся взрослых, помахивал вяло крошечной ручкой и настойчиво повторял: «Папа, уходи! Папа, уходи!»
                ___ ,, ___

Тоскливо провёл новогодние праздники директор «Ренте». Единственным светлым пятном на их фоне была поездка к родителям в горы Съера-Маэстро. Пидора давно обещал старикам выполнить свою святую обязанность и навестить их в отчем доме. Однако наваливавшиеся заботы и всякие непредвиденные дела превращали хорошие планы в бледные благие пожелания.
В то же время на этот раз он совершенно явно  ощущал, что грядущие дни веселья станут для него невыносимой мукой, и истощённая нервная система может окончательно потерять контроль над упорным желанием покончить с сумбурными и не понятными ему  самому изгибами судьбы. С другой стороны, была надежда, что только там можно будет спокойно порассуждать обо всём, вырвать из души случайное и вновь обрести уверенность в жизни.
Почти так оно и случилось, хотя поначалу происшедшие в родных краях перемены мешали сосредоточиться на своём. Они были связаны с приближающимся двадцатилетним юбилеем штурма казармы Монкада. В провинцию, где пройдут основные торжества, приедет много высоких представителей других государств. Некоторые из них захотят посетить и исторические места в горах, где зарождалась победа революции. Поэтому все сохранившиеся памятники того времени приводили в идеальное состояние. А дом его родителей находился как раз по соседству с одним из таких мемориалов.
Дело в том, что 17 мая 1959 года, вскоре после победы революции, премьер-министр молодой республики Фидель Кастро уговорил временного президента и весь кабинет министров выехать в Съерра - Маэстру и подписать там закон об аграрной реформе. К этому событию готовились давно. Его ждал весь народ. Введение справедливого землепользования было главным лозунгом на знамёнах революционеров, и теперь очень важно было показать,  что они не изменили своим обещаниям.  Уже то, что в  работе постоянно действующего Форума аграрной реформы, разрабатывающего закон, принимали участие представители рабочих и крестьянских организаций, вселяло уверенность в его успех.
В первую очередь большинство населения считало, что он должен был нанести удар по ненавистным простому народу иностранным вкладчикам капитала на Кубе и собственным олигархам, владевшим громадными сахарными плантациями. Так оно и случилось. В соответствии с законом в стране полностью ликвидировалось иностранное землевладение, а максимальные размеры земли, находящейся в руках одного владельца, ограничивались 400 гектарами. В результате  реформы закачались устои существования всего класса крупной буржуазии.
Для торжественного акта была выбрана невзрачная деревенская хижина, в которой с трудом помещались стол и две скамейки, сколоченные из неструганных досок. Такой выбор символизировал высочайший смысл исторического события: революция несёт  счастье в самую бедную крестьянскую семью. А для обсуждения документа на заседании Совета Министров с общественностью перед домом расчистили площадку, соорудили два ряда скромненьких скамеечек и вбили перед ними кол с доской, который заменял трибуну.
Вот этот исторический уголок и приводили в порядок рабочие из провинции, когда Пидора совершил паломничество в родные пенаты. Постоянные шутки и смех напротив, стуки топоров и мачете, безусловно, с непривычки отвлекали его чуткую душу от полного забвения. Особенно в контрасте с абсолютной тишиной, которая окружала здесь в юные годы. Да и сделать что-нибудь важное с самим собой, перевернуть себя наперекор каким-то предначертаниям свыше, человеку сложнее, чем совершить самый невероятный подвиг. А чаще всего и вообще невозможно. И это он также ясно осознал в стране ушедшего детства.
А доконало его там окончательно смертельное чувство одиночества, ощущение полной ненужности для других, ничтожности и беспомощности перед судьбой, перед высшими силами, манипулирующими  простыми смертными, как  оловянными солдатиками. Друзья детства погибли или разъехались по разным городам и весям. Родители были сверх меры рады его приезду, и требовать от них ещё и понимания вывернутой наизнанку души было бы слишком наивно и жестоко. Он уходил на полдня в горы, выбирал укромное местечко и пытался сосредоточиться на своих проблемах, посмотреть на них как бы со стороны. Но на такое был способен только барон Мюнхаузен, вытаскивавший сам себя из воды. А у Марио получалось лишь увидеть тонущего, абсолютно похожего на него человека, но постороннего, не понятного, которому не только помочь, а и сказать было нечего.
Правда, иногда ему удавалось слегка разговорить своё второе я. Прежде всего, когда беседа касалась полностью рокового совьетико. Они вдвоём, словно дамы в испанском дворике, разбирали по косточкам этого постороннего и очень близкого человека. Оказывается, при тщательном рассмотрении у него была масса недостатков, начиная с корявого, как мангровые корни, языка. Чувствовалось, что он был не очень уж мужественный, даже скорее трусливый. Но сразу возникал вопрос: «А вдруг из-за этого и все трудности и страдания в их отношениях?» Но тут же контрдовод выбивал из-под него почву: «Я что, должен отбросить всякое достоинство и честь, и первый подать знаки желания?» Такое и в голову не могло придти гордому кубинцу, тем более несколько необычно смотрящему на отношение между полами.
«А что, собственно, случилось? Я молодой, интересный мужчина. Начальник, бывший партизан. До приезда русского у меня была куча друзей, близких и очень близких. Жизнь текла весело и безмятежно, хотя и переполненная заботами о благе Родины. Он никогда не бросит свою красавицу и волевую, как Бонапарт, жену, которая крепко наступила на супруга двумя каблуками. Уедет через год-два, а что буду делать я  со своими взрывными чувствами? Без друзей, которые к тому времени меня окончательно забудут? Да и что в нём такого особенного? У него холодная северная кровь и такая же голова, повёрнутая в одну сторону. Его даже наши мулатки не волнуют. Сухарь. Ни чувств, ни желаний. Учиться с ним интересно, а всё остальное, всякие мысли и мечты надо выбросить вон. Хватит».
«А ты вообще- то о чём, - подтверждал внутренний собеседник, -  Ведь ничего и не было. Одна болтовня. Кончай даже думать об этом. Вокруг столько прекрасного, интересного. Так и жизнь пролетит в слюнтяйстве. Всё. Баста. Приехали». На душе становилось легко и привольно. Снова ласкали уголки леса, где в детстве играл с мальчишками в прятки. Снова хотелось порадовать чем-то стариков и он начинал искать повод для этого. Снова вокруг пели птицы и светило яркое солнце.
Мысли, как и всё в природе, взаимосвязаны, перекручены в тугие узлы, переменчивы, словно мартовская погода. Вчера был солнечный жаркий день, всё таяло и текло, а сегодня вокруг насупилось, захолодало, и к вечеру, глядишь, пойдёт пушистый зимний снег. Проходило пару часов и всё опять валилось из рук, а сознание заволакивал туман тоски и безысходности. Доводы, как маятник, вставали в совершенно противоположную позицию: «Такой ерунде так много внимания. Что, в конечном счете, произошло? Увлёкся очередным интересным человеком. У некоторых, более раскованных, продвинутых и влюбчивых, такие события - каждую неделю, а то и каждый день. У тебя самого это что - впервые в жизни? Какие были трагедии, как руки изнутри заламывало. Всё, конец жизни! А где теперь эти любовные терминаторы? Порыв страсти тем и хорош, что рванул, опалил, помучил ожогами, но долго пылать не может. Гаснет и исчезает в небытиё. Конечно, некоторым хватает и мгновения, чтобы испепелиться. Но это слабаки, ушедшие целиком в одно чувство. А нормальные люди, уверенные в себе, идут на любые контакты, удовлетворяют непокорную похоть, наслаждаются и становятся только чище, благоразумнее и выше. И нечего бояться заложенных в человеческой природе, к сожалению, а, может быть, и к счастью, животных похотливых инстинктов. Что есть, то есть, как нос или уши, которые, если посмотреть посторонними глазами, торчат на самом видном месте ни к селу, ни к городу.  Это просто прекрасно, что ты не робот, не холодная предсказуемая машина! Вперёд, и пой. А люди, все точно такие же раздвоенные, как и ты, тебя поймут и не осудят».
Всё хорошо в меру. Но когда подобные синусоиды разума выворачивают нутро с лица на изнанку и обратно по нескольку раз в день, душа не в состоянии следовать за ними, сбивается с нормального биоритма и потихоньку сползает с ума – её прямого переводчика и волшебника, превращающего неопределённые порывы в конкретные поступки. Чувствуя приближение подобного исхода, через три дня побывки Марио с искренним сожалением расцеловал единственных близких ему сегодня людей и медленно покатил на своём верном газике к подножью горы. Вернувшись домой, он выпил стакан русской водки, подаренной учителем, и поплёлся в порт, где всегда в определённом месте собирались прежде друзья - бедолаги, наделённые природой несколько необычными желаниями по сравнению с нормативным большинством. Его там помнили и даже ещё любили. Хотя длительное отсутствие и здесь воспринималось ревностно и с болью.
Поболтав немного с некоторыми из них о разных пустяках для освежения бывших связей, Марио сумел незаметно переброситься парой фраз со своим бывшим любовником, и уже через двадцать минут они сидели в тёмном углу уютного ресторана и наслаждались звуками голоса друг друга.
«Почему тебя так долго не было, ну почему? Я так скучал. Я не знал, куда себя деть. Мне было очень плохо. Прошу, не делай так больше, не исчезай. Ты можешь меня убить».
«Ты знаешь, я и сам ужасно мучился. Но закрутили дела, словно смерч.  Один ремонт блока чего стоит. Каждый день - десятки проблем. Не тебе объяснять, как тяжело сейчас в провинции с энергоснабжением?»
«Ещё бы мне не знать! Наш завод из - за этого остановили, а нас выгнали в отпуск. Что-то там заплатили, но, понятно, меньше, чем обычно. Да ещё скукота страшная. С утра до вечера не знаешь, куда себя деть. И тебя не чувствуешь рядом»,- его рука нашла под столом колено собеседника и нежно сжала в ладони.
«Подожди, Лео,- Марио непроизвольно уклонился от ласки, совершенно не прореагировав седьмым органом чувств, - А как мне далась новая подстанция! Мы несколько суток жили там, почти без еды. Тебе трудно понять, как было тяжело, но и интересно одновременно. Для нашей страны это же новая эпоха, когда все энергетические мощности связали одной цепью. Ты себе представить не можешь значение этого события для Кубы!»
Наконец, Пидора уловил новое в их отношениях. Он с удовольствием говорил о производственных делах и совершенно не чувствовал прежней дрожи от присутствия ещё совсем недавно самого родного ему человека. Разве раньше  такие темы могли интересовать их, когда они оставались одни. Вообще в такие минуты не было разговоров. Всё свершалось где-то в вышине, на облаках. Был только он и пир любви, переливающийся из переполненного сосуда. Каждая жилочка ликовала, каждая клеточка пела свадебный марш без мыслей и слов.
Марио попытался, прежде всего, для освобождения из добровольного плена, восстановить былое. Они, как и раньше, пошли к нему домой, были бурные минуты страсти, была длинная ночь любви. Но уже в её разгаре он понял, что все потуги его тщетны: душа не хотела возвращаться к прежнему очагу. Она забаррикадировала все входы для сильных чувств, оставив поле деятельности слабым плотским страстишкам. Это была их последняя встреча.         ___ ,, ___               

После участия в «героической» рубке  тростника колониальный народ захотел узреть собственными глазами, как фактически из стволов деревьев получается привычный сахарный песок. Во время очередного посещения главы провинции каманданте Арманда Харта, в прошлом ближайшего помощника Фиделя в Съерра- Маэстра, Иванов поднял этот вопрос и получил разрешение вывезти любознательных советских друзей на завод «Урбан Норис».
Уже в ближайшее воскресенье, прихватив с собой традиционный набор туриста, в состав которого неизменно входили бутерброды и бутылка рома, актив земляков рванул на изучение неизведанного. Оказалось, что выбор на указанный объект пал не случайно. Его директор, открывая обзорную экскурсию, с гордостью пояснил, что по объёму производства  подведомственное ему предприятие уступает в мире только одному подобному заводу в Мексике. На нём работает более 1500 человек. Ещё почти десять тысяч мачетеро рубят в окрестных полях тростник и доставляют его на завод. Цифры внушали уважение и экскурсанты, несмотря на жару, с интересом заглядывали в каждую попадающуюся дыру и задавали массу вопросов.
Сахарника, самого пожилого в группе, шестидесятилетнего Фёдора Петровича, больше всего волновал процесс сушки пульпы.
«Да у нас вакуумные фильтры! Вон те громадные цилиндры. Это их обоймы. Они ещё американского производства».
«Не может быть! - удивлялся Петрович, - Вот бы посмотреть!»
Директор дружелюбно приоткрыл люк на кожухе и дал возможность убедиться в мощной силе вакуума, втягивающего внутрь, словно акула в свою зубастую пасть.
Потом пришло время удивляться Иванову. Оказалось, что завод имеет собственную электростанцию, причём довольно мощную для дореволюционной Кубы, аж 12 мегаватт. «А на каком же топливе она работает? - поинтересовался Владимир, - Не видно ни газопровода, ни мазутных баков».
«А штабеля отходов, похожих на опилки вы видели?» - поинтересовался директор.
«Да, были такие».
«Вот это и есть собственное горючее - пагас, которое получается после выжимки, сушки и молки тростника. Ничто не теряется в технологии».
Обсуждение увиденного продолжили в кабинете руководителя. После нескольких вопросов с разрешения хозяина на стол вытащили безотказные продуктовые наборы, и экскурсия быстро перешла в дружескую попойку. Русские и кубинцы целовались через стол, клялись друг другу в верности до гроба, желали, чтобы как можно скорее и у отсталых америкашек мозги встали на место, и их трудолюбивый народ перестал таскать на своём горбу бездельников с денежными мешками.
«Вы представляете, как мы здесь раньше жили, - жаловались наперебой кубинцы, - Работаешь, работаешь, глядишь, через пару месяцев прикатывает хозяин из США. К нему с двух сторон управляющий и лавочник, и начинается расчёт заработка. Там ты невовремя пришёл, там немножко механизм разладил, слишком много взял в долг продуктов, и иногда уходишь от них почти с пустыми карманами, как и пришёл. С горя напьешься нашей сахарной водки и вся радость».
«А что это за продукт такой?»
«Мы же говорили, что у нас ничего не пропадает, - пояснял директор, -  Из отжима и патоки мы готовим технический спирт, а если его умельцы по своей технологии почистят, то он и вашей водке не уступит. Хотите попробовать?»
Наши люди скромно пожали плечами, но, в связи с окончанием туристических запасов, сделали вид, что никогда и краем уха не слышали о самогоноварении и согласились провести небольшую дегустацию. На столе появилось несколько бутылок с прозрачной жидкостью и вазочки с кусочками жжёного сахара, вероятно, в качестве закуски.
«Вы только особенно не увлекайтесь. Он коварный»,- любезно предупреждали кубинцы. Владимир в тему рассказал об одном аналогичном случае из своей биографии: «Однажды мы, несколько студентов,  собрались на праздник у меня на квартире и кто-то предложил пить «Северное сияние», смесь коньяка с шампанским. Говорили, что такой коктейль  очень полезен для здоровья. Один из нас, наиболее дотошный поинтересовался: «А какую надо соблюдать пропорцию?» Ответа готового не было, и решили действовать сугубо индивидуально. Каково было удивление, что результат оказался для всех одинаковым. Уже через пару часов веселье закончилось, и экспериментаторы завалились спать в самых неожиданных позах. Один валялся даже с растянутым баяном на груди. И только тот, кто спрашивал о нормах, страдая, прикладывал ко лбу мокрое полотенце и приставал к спящим с вопросами: «А какая у тебя была плипорция? У меня, видно, не та». Так что проявляйте благоразумие при контактах с неизвестными партнёрами».
Однако  для вошедших в раж экскурсантов такие советы больше напоминали желание жадных хозяев сэкономить свой продукт, а руководителя поездки - перестраховаться от разных неприятностей. Тем более, что по вкусу и крепости он напоминал знакомую многим сладковатую и не очень крепкую бражку, а имея ещё и пониженную температуру погреба, шёл в жару просто на ура.
Беседа становилась всё теплее и раскованнее. Загремели песни. Некоторых потянуло на свежий воздух. А продукт и впрямь оказался  бомбой замедленного действия, которая взрывала мозжечки медленно и незаметно. На улице между тем стемнело, и Иванов начал готовить свою бригаду в обратный путь. Когда его стараниями удалось заставить подопечных занять места в автобусе и по правилам путешествующих посмотреть на своих бывших соседей, то некоторых из них увидеть не удалось.
К ужасу Владимира, отсутствовало пять человек. Простые крики и ауканья оказались бессильными. Назревал скандал. Пропажа такого количества иностранцев смахивала уже больше на специально организованное похищение. Для подкрепления директор вызвал на подмогу местный отряд милиции и членов поселкового Комитета защиты революции, и поиски начались. Их участники почти взялись за руки и прочёсывали всё подряд буквально по сантиметрам.
Первым нашёлся Фёдор Петрович. Ветеран сахарного фронта крайне заинтересовался работой американских вакуумных фильтров. То, что продемонстрировал директор, было для него явно недостаточно. Конечно, он никогда бы не позволил себе такую партизанщину, как самостоятельное изучение работающего агрегата. Но незнакомый напиток сделал своё чёрное дело, и всё стало сразу легкодоступным. Одного не предусмотрел Петрович. Всё дело оказалось в шляпе. Когда он  подобрался к люку и распахнул его во всю ширь, чтобы было лучше видно, всесильный вакуум немедленно снял с него сомбреро и затянул внутрь агрегата.
Потерять такой сувенир, полученный в битве за урожай в честь пятидесятилетия родной страны, было выше любого предупреждения по технике безопасности. Да и повышенное количество промилей алкоголя в крови уносило прочь любые сомнения. Сахарник полез в люк, чтобы разобраться в ситуации со щляпой. Но как только он перекрыл своим грузным телом всё открытое пространство лаза, в глубине сушилки немедленно создалось такое колоссальное разряжение, что он сам, словно пушинка влетел внутрь громадной установки. Спасли исследователя от верной гибели несколько хитростей, вероятно, придуманных американцами для защиты от  дураков,  которые, по простой логике устройства агрегата, и у них водятся в избытке. Одна блокировка почувствовала резкое увеличение вибрации на барабане в связи с появившейся односторонней нагрузкой и отключила установку. Другая, чтобы не повредить стоящий механизм, отключила подачу на него пара. И, наконец, от всех этих умных устройств пошли аварийные сигналы дежурному персоналу: дико закричала аварийная сирена, заморгали лампочки на пультах, загорелись всякие указывающие табло. Рабочие бросились со всех ног к месту аварии и буквально в одно мгновение вытащили ещё не потерявшего сознание человека на волю. Петрович быстро пришёл в себя, понял, что он натворил, и виноватой походкой, бочком, поплёлся в сторону  автобуса под зорким контролем здоровенного кубинца.
Вскоре нашёлся и второй невольный  участник игры в прятки. Он также стал жертвой технического любопытства. Профессиональный строитель заинтересовался конструктивными особенностями машиноопрокидывателя, который, словно игрушку, хватал подходящий грузовик с тростником и переворачивал над приёмным бункером или просто ямой. Пытаясь рассмотреть необычное устройство со всех сторон, подвыпивший исследователь свалился в эту самую яму и заснул, прикрывшись попавшимися под руку тростниковыми листьями. Замаскировался он капитально, но поисковая команда нашла его по мощному храпу, который перекрывал даже производственный шум завода.
Во время ликования компании по поводу очередной находки один из местных руководителей попытался незаметно вывести под руку из административного корпуса ещё одну, числящуюся среди  пропавших, симпатичную персону, слегка пошатывающуюся, раскрасневшуюся, будто морской окунь, но явно довольную результатами сегодняшней экскурсии. Владимир, узрев пропажу, бросился к ней, чтобы высказать всё, что он о ней думал, но в этот момент привезли ещё одного, потерянного для всех и для себя человека. Его нашли в посёлке мирно спящим под забором, напоминавшим плетень его родного дома в деревне. Свидетели рассказывали, что он очень долго стоял около изгороди, вероятно, осмысливая происходящее. Потом кричал во двор, приглашая к себе маму на помощь, а затем не спеша устроился поудобнее на земле, свернулся калачиком и мирно заснул. Разбудили его только по требованию местного полицейского, который получил команду бросить все силы на поиск пропавших русских.
В связи с наступлением глубокой ночи от поисков последнего исчезнувшего члена коллектива пришлось отказаться. И всё-таки Иванову повезло. Его вручили ему в руки недалеко от Сантьяго, когда милицейский джип обогнал автобус и дал команду остановиться. Оказывается, молодой переводчик тоже не выдержал натиска неординарного напитка, но действие его было необычным. Вспомнив недавнюю службу в армии, юноша запел походную песню и пошёл, как ему казалось, стройной колонной из одного человека вперёд. Его подобрал патруль километрах в десяти от завода, и, зная по рации о поисках иностранцев, сумел доставить по месту требования.
Экипаж был в полном количестве и порядке, что нельзя было сказать о его партийном лидере, пережившем в один воскресный день сразу несколько жизненных крушений. Постоянно слышались шутки на одну и ту же тему: «Владимир Иванович! Как вы нам про плипорцию накаркали! Ведь точно оказалась не та!»
«И что я связался с этой экскурсией, - думал Владимир, забравшись, в конце концов, дома под своё одеяло, - Назначил бы кого-нибудь старшим из руководителей групп и сидел бы себе посмеивался. А если бы этого старика измолотило в сушилке? Ещё и под суд бы пошёл. Хватит. Всё хочешь показать, что ты - большой начальник. А им нередко и  отвечать приходиться.  Так что желание выпендриться не стоит того, чтобы тебе надавали за не дающий никаких дивидендов начальственный вид пинков по заду. И зачем мне нужна была эта самодеятельность?» -  вспомнил он свой любимый бесхитростный анекдот.
В связи с ощущением собственной большой вины, Иванов решил не обсуждать на собрании неприглядное поведение некоторых коммунистов во время воскресной поездки на сахарный завод. Хотя руки чесались врезать некоторым друзьям по первое число. Инцидент был замят, списан между участниками на непредвиденные обстоятельства. Но до конца командировки шутка о неудачной плипорции оставалась одной из главных составляющих колониального фольклора.
    ___ ,, ___

Между тем важнейший для страны ремонт энергоблока на «Ренте» начал странным образом отставать от графиков, навешанных на стенах кабинетов начальников всех уровней, вплоть до самого верха. Иванов и Лохейре подталкивали сбавивший  ход процесс, как могли. Но всё было тщетно. Почти с самого начала ремонтной компании работы велись в две смены, но в вечернее время они были малоэффективными из-за отсутствия советских консультантов. А работать шестнадцать часов подряд, да ещё без выходных дней, наши профессора наотрез отказывались. Не помогало давление на партийную совесть, на высокий интернациональный долг, на необходимость не уронить торговую марку отечественной энергетики.
В самом маленьком, но упёртом коллективе шло дальнейшее размежевание на две группы. Поездки на работу в микробусе превращались в сплошное душевное мучение в связи с необходимостью враждующим лагерям почти полчаса находиться в одном ограниченном пространстве. Попытки Владимира разговорить их на интересные темы встречали стену молчания или, в лучшем случае, односложное мычание в ответ. И по-прежнему  причина возникшего напряжения оставалась тайной за семью печатями.
В феврале в Сантьяго приехала делегация из СССР во главе с космонавтом Шаталовым. В торжественной обстановке он, как председатель общества, открыл в городе дом кубино - советской дружбы, намекнув, что такой шаг является прелюдией к предстоящим большим событиям в нашем движении навстречу друг к другу. В неофициальной обстановке генерал разъяснил Иванову, что общество выделило немалые суммы, в том числе, и на сближение наших стран под крышей нового здания. Оно располагалось в красивейшем дворце одного из сбежавших местных богачей и было пусть и не очень большим по размерам, но уютным и хорошо декорированным.
Уже спустя пару дней его главный администратор позвонил Владимиру и пригласил 10-15 советских друзей на первое мероприятие, пообещав сопроводить его отменным банкетом. Решив, что такое везение является даром божьим в деле сплочения коллектива, Иванов, в силу данной ему власти, повёз в порядке исключения лишь одну свою группу, надеясь там и в её рядах обрести мир и покой. Встреча состояла из нудной двухчасовой лекции на испанском языке без перевода, из которой и он сам, оканчивающий школу испанского языка, почти ничего не смог уловить. Сначала он пытался передавать по рядам отдельные переведённые слова, потом понял, что всё это ни к чему, и начал понемножку грустнеть по примеру остальных, но, увидев  мужика в форме официанта и, вспомнив откровения покорителя космоса, подал тому понятный сигнал. Вскоре все приглашённые почти синхронно опрокидывали бокалы с хайболом, рюмки с ромом и всё, что попадало в их натруженные руки. Домой возвращались раскрасневшиеся, с запахом переваренного винного букета, или, по-нашему, перегара, но снова в абсолютной тишине. Голосом в пустыне осталась попытка Владимира запеть русскую народную песню про рябину. Раздрай на уровне ссоры между родственниками Ромео и Джульетты наглухо запечатал рты, шепчущие в темноте про себя такие близкие состоянию души слова.
Через три дня активидад, как назывались подобные дружеские мероприятия у кубинцев, повторили. Вновь вино не кончалось в руках проворного гарсона. Но конечный эффект в смысле сближения враждующих группировок остался на нулевом уровне. Напротив, чувствовалось по производным флюидам, что увеличение времени общения пропорционально вело к накоплению чувства ненависти и презрения. Последнюю черту ребята не переходили: драки не было. Но обстановка была нездоровая, предгрозовая.
Интересно, что по воскресным дням острота противостояния заметно притуплялась. Группа ехала на пляж со всеми домочадцами. Дети шумно  играли между собой, не замечая профессиональных различий. Достаточно мирно вели себя в общении и жёны. Так как домочадцы составляли большую часть отдыхающего коллектива, то и общий накал  противостояния нивелировался. Снижался. Иногда и совсем исчезал. Был случай, когда ремонтники всем колхозом окружили и пытались подстрелить довольно крупную барракуду, очень опасную рыбу с острыми, как бритва, зубами. Улюканью, крикам, смеху не было конца.  Но в понедельник непринятие и антагонизм половинок группы возвращались на круги своя и даже с большей силой.
Иванов вновь и вновь пытался разобраться в сути конфликта. Он приглашал к себе льстивого и всегда улыбающегося Мудрова и начинал рассуждать с ним о причинах контуженного психологического климата в коллективе: «Ты там все вечера проводишь около дома. Здесь ведь и стёкол нет: всё слышно. Неужели нельзя понять, чем турбинисты так недовольны. Что-то мы с тобой, как с партгрупоргом, не так, может быть, делаем?»
«Не понимаю я, Владимир Иванович. Вы видите, мы ничего не требуем лишнего. Всё время пытаемся идти на контакты. А они упёрлись, будто быки, головы в землю уставили, копытами постукивают и даже не мычат. Чёрт их знает, что им не нравится».
«Сейчас весенняя пора миграции крабов. Ты видел, как они сплошной массой выбираются на сушу, а иногда и на дорогу, и пытаются куда-то передвигаться, хотя намерения их нам никогда не понять. Машины давят их тысячами, буксуют на месиве их чешуи и слизи, а они упорно  ползут и ползут. И нельзя сказать, что глупые, не получили свыше инстинкт самосохранения. Попробуй его одного вытащить из - под коряги. Он за всё, что может, цепляется намертво своими клещами, сопротивляется насилию. А здесь, словно массовое самоубийство. Вот также и группка турбинистов. Чего-то хотят, а что – не понятно».
Потом Иванов пытался вызвать на подобный откровенный разговор Носова: «Ты мне можешь объяснить, почему твоя группа всё время дуется, молчит, чем-то обижена. Что вообще происходит? Что вам нужно?»
«Вы о чём, Владимир Иванович? Я не понимаю. Было бы что-нибудь нужно, мы сами бы сказали. Всё нормально. Ребята устали, надоели друг другу, вот и хмурые иногда. Посмотрим, какой вы будете через год, если останетесь здесь работать. Заграница не мёд, хоть и подслащённая»,
«Но ваша надутость, отсутствие деловых контактов влияют на ход ремонтов, замедляют решение вопросов. Приедете домой, и ругайтесь там, сколько хотите. А здесь просто стыдно пред кубинцами».
Носов пожимал непонимающе плечами: «Какие проблемы мы медленно устраняли? Что-то я не знаю. А перед нашими кубинскими друзьями мы улыбаемся и виду не показываем. Даже на ваших мероприятиях в Доме дружбы, где всё талдычат без переводчика. Так что вы на нас просто наговариваете. Это ни к чему».
«Кстати, завтра нас опять пригласили на очередную встречу. Готовьтесь».
«Я не поеду. Мне жена запрещает. И про вас обещает написать в посольство, что на этих встречах повальное пьянство. Я её пока удерживаю, но если снова поеду, то она уж точно напишет».
Владимир совершенно не ожидал услышать подобное и даже растерялся. Он наоборот считал, что для мужиков посещение Дома дружбы было своеобразным поощрением. Бесконтрольно и бесплатно дают выпить сколько душе угодно. Опять же общение интересное.
 «Пусть пишет. Ты сам не пей, и всё. Я же тебя не насилую. И хозяева дома подносят угощения только по вашей просьбе».
«А что ж там тогда делать? Лекции без перевода, ничего не поймёшь. Хотя бы фильм наш какой показали, или их, в крайнем случае. А то сидишь, как дурак, и делаешь умное лицо. Если не выпить, то артисты мы плохие. Будем естественные, и радости от нас будет мало. Ребята мои тоже отказываются ехать, так что вы нас извините».
«Как хотите. Из других групп у меня давно просятся, - пригрозил Владимир, - А я всё для вас по блату устраивал».
«Вот и хорошо. Пусть они тоже помучаются», - усмехнулся Носов и встал, показывая, что больше ему сказать нечего.
Он ушёл и вновь унёс с собой тайну, которая интриговала Иванова больше, чем загадочная улыбка на лице красивой женщины. Тем более, что она захватывала новые плацдармы, словно распоясавшаяся зараза.
Почувствовав неуверенность руководства в одном направлении, мужики начали прорываться и на других фронтах. В самый напряжённый период ремонтов они всё чаще, ссылаясь на недомогание, оставались дома. Всякие общественные дела ремонтники практически полностью игнорировали. На собрания бунтари пока что приходили, но всем своим зевающим видом показывали, что делают это только ради секретаря, а обсуждаемые там вопросы нужны им, как рыбе апельсин.       
Владимир последнее время также чувствовал себя не лучшим образом. Медики подсказывали, что это сезонное усиление влияния солнечной радиации. Сначала пришлось на время забросить поддерживающий спортивную форму футбол, а затем и весь спорт. Этого оказалось мало, и по совету специалистов он начал колоть витамины, переданные через посыльного заботливой тёщей. Впервые познакомившись с кубинской медициной, Иванов сделал для себя ряд открытий. Во-первых, они были вооружены различной аппаратурой, которую он даже не встречал в Союзе. Особенно это бросалось в глаза и в зубы в стоматологических кабинетах, где применялись совершенно доселе не известные у нас высокоскоростные бормашины с внутренним водяным охлаждением. А во-вторых, врачи действовали очень уверенно и решительно. Даже при малейших жалобах они непременно начинали обследование с анализа крови из вены. Эти знания очень пригодились ему при дальнейшей борьбе со своими подчинёнными.
Дело в том, что некоторые из них всё более откровенно отлынивали от работы. А когда Владимиру пришлось поставить вопрос о сверхурочных работах в связи с отставанием ремонта турбины от намеченного графика, прогулы стали хроническими. Ремонтники пользовались существующей на Кубе практикой, не предусматривающей наличие каких-либо справок, как основания для невыхода на работу, и в связи с этим, ссылаясь на недомогания, даже не посещали врача.
И тут до Иванова дошло. Несмотря на свою мягкость и любовь к людям, он ещё больше заботился о честности в труде, считая, что обман и халтура наносят вред не отдельным индивидуумам, а всему обществу в целом. И он решил пресечь всякие безосновательные прогулы. В один из дней, когда сразу трое из турбинистов попросили тайм-аут, Владимир вполне резонно высказал серьёзные опасения за их здоровье и, не обращая внимания на возражения, приказал: «Вы больше меня прожили в тропиках и знаете, как опасен здешний климат для жителей средних широт, таких, как мы. Я отвечаю за вас и считаю, что вам надо основательно провериться и получить справки о заболеваниях с рекомендациями. Берите машину и в госпиталь. А завтра обсудим дальнейшее ваше лечение».
На другой день вчерашние больные выглядели браво и подтянуто, лучше остального персонала. Владимир понимал, что анализ крови из вены, которого панически не переносит большинство мужчин, сделал своё дело. Но он не хотел останавливаться на достигнутом: « Ну что, немножко вас подлечили? Я думаю, надо пройти полное обследование. Для нас здесь очень часто причиной недомоганий бывает нетрадиционная пища, которая повышает кислотность. Вам надо определить этот показатель. Чтобы быть спокойным за желудок или, может быть, начать серьёзно лечиться. Берите машину, и в госпиталь. Директор с ними принципиально договорился».
Для всех заболевших принеприятнейшая процедура с заглатыванием кишки была незнакомой,  и они покорно побрели  выполнять приказ начальства. На следующий день сразу стало ясно, что больных  среди ремонтников нет. И всё-таки Иванов не удержался, чтобы не попугать их очередным испытанием: «Нам сообщили, что у вас пока всё в порядке. Но много проблем в тропиках возникает у командированных  с прямой кишкой. Надо вам съездить и пройти ещё одну, к сожалению, достаточно неприятную процедуру. Вам вставят в задний проход фонарь с лампочкой и лупой и осмотрят, что у вас там есть. Правда, для неё нужна некоторая подготовка. Сейчас станционная медсестра принесёт вам касторку и научит, как надо очистить кишечник, чтобы всё было видно. Ясно?»
Бывшие больные слегка пошептались и почти одновременно закричали: «Нет, на это  насилие над личностью мы своё согласие не даём. Зачем? Мы чувствуем себя замечательно. Исследования показали, что мы совершенно здоровы. Так что хватит. Надо работать, а то все ремонты завалим»,
«Ну, хорошо, - согласился Владимир, -  Но вы должны знать, что для нас главная ценность - человек, а не железки. Так что если будет опять похуже, чёрт с ними, с ремонтами. Говорите, и поедем показывать прямую кишку».
На время проблема с симуляцией была решена. Позднее в Москве во время отпуска, Иванов перечитал  книгу гениального Гашека о Швейке, которую немножко подзабыл, чтобы взять на вооружение и другие приёмы борьбы с дезертирством. С чувством удовлетворения он убедился, что действовал более изобретательно по сравнению с врачом из романа, у которого в арсенале был единственный приём - клистир.
___ ,, ___

Трагедия и фарс, смех и слёзы всю жизнь бродят рядом с человеком, ругаясь между собой за его обладание. Последние дни обнажили для Иванова эту известную истину, показали хрупкость каждого из нас, незащищённость перед обстоятельствами, незаметный постоянный переход одного состояния в противоположное. Может быть, поэтому на него нашло неожиданное желание выступить в роли конферансье на предстоящем празднике  в честь восьмого марта. А вероятнее всего, просто пользуясь данной ему властью, он решил осуществить голубую мечту каждой скромной личности и доказать хотя бы себе самому, что короли сцены и экрана такие же обычные люди, как и все. Правда, они не боятся выглядеть смешными перед большим количеством людей, творя откровенные глупости, но зато ничего не умеют сделать серьёзного, фактического, полезного материально для других, кроме как насмешить или огорчить их чужим словом. Шуты, да и только.
Готовился он к своему театральному дебюту основательно. Сочинял фразы, заставки, стихи. Заучивал их наизусть, а потом чувствовал ущербность и всё переделывал заново. На время забросил занятия в школе, но к сроку основные свои задумки сумел реализовать в виде заученных слов в голове. Для профилактики, чтобы непредвиденное волнение не смогло сковать артистический пыл, Владимир пригласил перед поездкой в консульство для выступления Рувима и его коллегу Игоря для совместного принятия небольшой доли известного стимулятора творчества.
Водка всегда была неизменной спутницей актёрского мастерства. Иванов хорошо помнил и часто повторял любимый анекдот своего наставника Владимира Ивановича, очень подходящий к сегодняшней ситуации. В том случае первый раз читать проповедь в храме готовился молодой священник. Перед дебютом он зашёл к опытному проповеднику, и тот посоветовал: «Перед выходом зайди в алтарь и для храбрости выпей стакан кагора, но не больше. А там, даст Бог, всё пойдёт, как надо. Только  в конце не забудь сказать «Аминь». После выступления он снова посетил наставника. Тот в принципе похвалил его, сказал, что для первого раза совсем не плохо, но добавил: « Ты совершил три ошибки и в будущем их надо не повторить. Во-первых, вместо стакана ты выпил бутылку вина. Во-вторых, ты всё время повторял крепкое русское выражение вместо «пресвятая мать». Ну, и в конце забыл мой наказ, и брякнул вместо «Аминь» «****ец». А в целом ничего, понять можно было».
«Ну, теперь ты всё знаешь, - друзья расценили рассказ, как намёк на то, что предварительная подготовка завершена, - Значит, мы обойдёмся без инструктажа. Желаем удачи!» Приехал Эфрен, и потеплевшая компания во главе с Галиной рванула в консульство. По дороге Владимир рассказал ещё одну аналогичную историю, но теперь уже реальную, из его школьной жизни.
«В десятом классе комсомольская организация поручила мне сделать доклад к женскому дню восьмое марта. Учились мы тогда раздельно, по полам. Я добросовестно несколько дней ездил в библиотеку и готовился прочитать лекцию  своим мальчикам о прекрасной половине человечества. И вдруг накануне праздника стало известно, что слушать меня придёт целый класс из соседней женской школы. Это было уже слишком. В то время, да, впрочем, и сейчас в какой-то мере, я был очень стеснителен и буквально терялся и краснел, если рядом оказывалась хотя бы одна девчонка.
В панике я бросился за спасением к самому храброму ученику, Юрке Чернову, которому было всё до фени. Он тут же согласился, но поставил условие: бутылка. Делать было нечего и, несмотря на трудные времена, ради избежания стыда пришлось несколько дней не обедать, чтобы наскрести денег на  сувенир. Прямо перед началом мероприятия он жахнул её у меня на глазах, утёрся рукавом и пошёл на трибуну читать мой опус юным дамам. Всё было прекрасно. Все, а особенно я, были довольны.
Но, к сожалению, на этом закончилась только первая часть мероприятия - торжественная. Во второй половине вечера была художественная самодеятельность, где среди прочих номеров наш ученик Петров читал рассказ Чехова «Сватовство», или что-то в этом роде, а суфлировал ему Чернов, которого к этому времени уже порядочно развезло. Чтеца, скромника, вроде меня, буквально вытолкнули на сцену, и он пролепетал первую фразу рассказа. Суфлёр за занавесом ничего не услышал и громко выполнил свой долг подсказчика. Вероятно, он был уже в другом измерении и вновь голос Петрова не достиг его высот. Посчитав, что молчание на сцене происходит по его вине, Чернов буквально проорал следующую строку во всю богатырскую силу своих лёгких.
Представляете картину? Мы сидим в зале и слышим сначала крик суфлёра. Потом эту же фразу слабеньким смущённым голосом произносит артист на сцене. Юмор происходящего затмил гениальный текст величайшего юмориста. Весь зал просто ржал, оставив в стороне галантность и этикет, к которым нас призывали школьные учителя накануне встречи с воспитанными девочками. Да и они сами забыли обо всех благих советах, и буквально сползали на пол со стульев от смеха.
В свою очередь Чернов, услышав громкий смех, подумал, что всё идёт хорошо и продолжил своё сверхгромкое суфлирование. Через некоторое время его визави не выдержал соревнование с ним, развёл руками и прекратил бормотание. А суфлёр продолжал с упоением выполнять свои закулисные обязанности. Все были довольны, но случай вновь внёс свои коррективы. Распевшись, словно глухарь на току, Юра машинально схватился довольно резко за занавес и тот рухнул на них обоих. Когда зал вскочил с мест и увидел, как на сцене из-под громадного куска материи пытаются выбраться, ища выход, артист и его верный помощник, сдержать гомерический хохот не смог даже строгий коллектив учителей. Я думаю, в тот вечер многие вернулись домой с мокрыми трусиками. Такого неудержимого мощного веселья больше в жизни я пока не встречал».
Незаметно дорога осталась позади, и начинающий конферансье попал, как тот известный герой, с газика на бал. Почти без подготовки представление началось. Владимир выскочил на сцену, улыбнулся зрителям, слегка поклонился и выпалил привычно: «Собрание считаю открытым». Шутка секретаря понравилась и зал захлопал, не заметив, что шутить тот ещё не начинал, и был смущён тем самым первым комом. Но, получив случайное одобрение, ведущий более уверенно выдал  домашнюю заготовку.
«Сегодня всё у нас отдано женщинам. Мы почти полностью уступили им и все ведущие роли в концерте, за исключением шута, в которого обычно бросают яйца и помидоры. Ради милых дам я взял на себя этот жалкий жребий. Главная для меня трудность - как представлять выступающих, чтобы сразу было ясно, что это лучшая  половина человечества. Все сегодняшние артисты - жёны наших специалистов. Но очень уж немузыкально по сравнению с нашими красавицами звучит слово «жена». Что-то похожее на ЖЭК, женская эксплуатационная контора. А супруга? Вообще из обихода конюха, закладки кобылы. Помните: упруга, подпруга?
Хотел позаимствовать ласковое обращение у наших кубинских друзей. Они умеют очень красиво общаться с женщинами. Читаю в словаре: жена по-испански «эспоса». Другое значение слова - наручники. Вот скажи своей родной: «Ты мои нежные наручники». Можешь и по лицу схлопотать. У англичан вообще полная дискриминация по половому признаку. Только мужчина – мэн - является  одновременно и человеком. Остальная половина просто женщины. Ещё хуже у французов. Чуть что стащили, или, не дай господи, прибили кого, сразу «шерше ла фам», ищите женщину. Просто повесили на всех дам этикетку - «криминал». Кстати, и последнее, наиболее вроде бы уважительное обобщение - «дамы» - успели  опошлить. Вы, конечно, слышали такой каламбур: «Дамы делятся на дам, не дам и, может быть, но не вам».
Безвыходное положение получается. Как объявлять сегодня актрис, если все они чьи-то жёны? И вдруг меня осенило. Считайте это моим ноу-хау. Что для нас всех самое радостное, светлое и греет? Конечно, солнце. Вот я и придумал такое представление для наших прекрасных подруг: «солнышко». Провожу в порядке эксперимента первое опробование своего изобретения: выступает солнышко Петрова Наталья с символической песней для мужчин: «На солнечной поляночке».
Зал шумно зааплодировал. Владимир подумал, что так тепло встречают певицу и тоже захлопал в ладоши. Но через секунды до него дошло, что овация звучит в честь его дебюта. Он скромно поклонился и быстро пошёл за кулисы, но аплодисменты не стихали и Иванов подумал: « Вот оно, настоящее призвание публики! Оказывается - это очень приятная вещь». Внутри в волнении вздымалась грудь, словно наполненные ветром паруса. Росло воодушевление и азарт. Всё пошло дальше на одном дыхании. Иногда он замечал, что сморозил глупость, оговорился, но влюблённый народ не жалел своих натруженных рук и хлопал ими бесконечно. В перерыве Владимир понял один из секретов неистовства зрителей. Толкаясь среди публики и получая со всех сторон выражения восторга и зависти, он иногда чувствовал, что будто бы находился в маленькой пивной, где дохнуть было тяжело из-за высокой плотности винных паров. Стало ясным: чтобы стать истинным  ценителем настоящего искусства, народ готовился не меньше, чем сами актёры.
И все-таки душа ликовала и неслась в полёт. На подъёме чувствовал он себя и в доме дружбы, где прошла заключительная часть праздника. Женщин посадили за стол, а мужчины стояли сзади. Дамам подарили по две розы, а потом бусы и почему-то сигары. Играло несколько оркестров, выступали артисты. Все просто балдели и млели от удовольствия. На следующий день приём показывали по телевизору, и можно было до ушей насладиться своим дурацким развислым видом.
Глядя на себя со стороны, Владимир не выдержал и вроде бы мимоходом спросил своё солнышко: «А как тебе мои успехи на сцене? Я видел, как ты чуть от гордости не лопнула. Ещё бы. Муж - популярный конферансье. Почти, как Миров с Новицким в одном лице. Публика стонет от его шуток».
«Да они и юмор  твой не поняли. Что-то бубнил, словно на собрании. А апплодировали они тебе на будущее, как секретарю партбюро. Ведь каждый может оступиться».
Владимир обиделся, хотя и не подал виду. Ему казалось, что жена говорит так только из зависти. Он знал, что в  тайне от всех Галина гораздо сильнее его мечтала вступить на театральную стезю, причём не в роли затрапезного шута, а как исполнитель серьёзных старинных романсов.  Да и данных Бог дал ей в этом направлении побольше. Но могла бы не расстраивать, похвалить для повышения самозначимости. Тем более, что лет через тридцать он с удовольствием прочитал письмо супруги на Родину к маме, где говорилось, что выступил он неплохо, и что, по оценке друзей, таких весёлых праздников в их жизни ещё не было. Видно, как и все жёны, или, как там, солнышки, она боялась перехвалить и потерять потом мужа в ярких вывертах серой театральной жизни, где мало что связано с моральным кодексом строителей коммунизма, а основной творческий спор идёт о том, кто первый значимо сморозил глупость во время спектакля или смело сделал что-нибудь этакое, что отдалённо напомнило бы зрителю характерный жест или выражение одного из коммунистических лидеров страны. Такая уж это свободолюбивая публика.
                ___ ,, ___

Великая загадка вселенной - человек. И не только своей сложностью. Его планетарные масштабы определяются, прежде всего, необъятным участием каждой личности во всех сторонах жизни мироздания. Без неё оборвалась бы цепь событий в истории, не произошла намеченная свыше передача каких-то генных сигналов следующим поколениям, осталось бы зияющей дырой место, которое оно занимало в обществе, пусть на вид  самое скромное, незаметное, но на поверку, может быть,  решающее в трансформации решаюших процессов, судеб, событий. С другой стороны надо понимать своё предназначение, ощущать свою неповторимость и не пытаться заниматься подражанием всяким, кажущимся более удачным субъектам. Однажды в Крыму на стене, исписанной перлами народным фольклёром, я прочитал выдающееся философское выражение: «Жизнь прекрасна! Будь собой! Остальные роли на земле заняты!» Лучше не скажешь!
 Как важно каждому из нас видеть неповторимый божественный заказ в любом случайном встречном, любить его за эту уникальность, за тот тернистый путь, на котором он  реализует заложенное в нём назначение, и помогать всеми своими силами осуществиться через него высоким задумкам. Глядишь, и он проникнется такими же чувствами в ответ, и только в этом случае появится возможность и вам проявить свою изюминку. Так что прошу прощения за постоянную критику артистически ориентированной части населения. Она также несёт в жизнь, и не всегда легко порхая, заполняет порученную ей область общественной ауры. Но хотелось бы, чтобы в первую очередь человечество замечало и способствовало бы тем своим братьям и сёстрам, которые должны  выполнить своё предназначение, связанное с материальными делами для обеспечения его существования.
Каждый индивидуум может стать узнаваемым и осуществить возложенную на него Богом миссию только в коллективе, во взаимоотношениях со своими кровными по виду. Человек может ставить невероятные спортивные рекорды где-нибудь в пустыне, один, но они там никому не нужны и никогда не будут замечены даже всевышним, которому нужен только процесс изменения всего сообщества в целом под влиянием каждого в отдельности. Отшельники лишь тогда становятся значимыми, как, например, Серафим Саровский, когда своим творческим уединением служат путеводной звездой для большого количества людей.
Эти великие мысли из круга незримых чувственных взаимоотношений в среде разумных обитателей планеты, сумел аккуратно вложить в разжиженное от кубинской жары сознание Иванова его небесный просветитель всего за несколько минут, которые они провели втроём в переполненном японском автобусе по дороге в школу иностранных языков. Третьей, кроме его и супруги, была Машка, нещадно колотившая ножками изнутри здоровенного живота Галины, вероятно, выражая своё недовольство некомфортабельной поездкой. А, может быть, и у пока не совсем земного крошечного создания родились подобные преувеличенные мысли о своём предназначении, и она рвалась наружу, чтобы скорее приступить к воплощению в жизнь воли Божьей.
Владимир, в отличие от своего осведомителя, усматривал в её действиях более прозаические намерения. Было очень жарко. В таких условиях никак не хотелось сидеть в душном помещении и учить испанский язык. А каково ей? У него самого в последнее время часто появлялось сильное желание смыться с занятий на море, или, по крайней мере, домой, встать под холодный душ, а потом потягивать весь вечер прекрасное кубинское пиво и смотреть по телевизору старые и наивные, словно детские рисунки,  американские фильмы. Правда, их невероятное количество было тоже большой загадкой. Ведь они стоили больших денег, и трудно было поверить, что в сложившихся условиях кубинцы выкладывают за них свою последнюю валюту, а не  относятся к ним, как к случайно унесённым к ним ветром - по названию одной из наиболее часто  демонстрируемых кинолент.
Накануне поездки на Кубу, Иванов  был на очередном занятии в Университете культуры, где рассказывалось о творчестве одной из звёзд Голливуда. Сопровождалась лекция  демонстрацией отрывков из разных картин с её участием, а потом и целого фильма «Мост Ватерлоо». При этом лектор очень красочно пояснил, почему возникает возможность просматривать не купленные для проката ленты: «Вы помните, может быть, смешной фильм про Мики-Мауса. Там есть такая сценка: мышонку захотелось попробовать праздничный пирог. Он вбегает в комнату, где он находиться, оглядывается, убеждается, что свидетелей нет, отрезает маленький кусочек, а потом ещё раз озирается и утаскивает большую часть главного угощения. Её тоже можно назвать фрагментом. По соглашению между странами, входящими в ЮНЕСКО, разрешено демонстрировать на подобных, как наша, лекциях отдельные части фильмов.  Мы поступаем, как тот мышонок. Выбрасываем крошечные малозначимые сцены и гоним всё остальное под видом подобного  фрагмента».
Вероятно, так же поступали и кубинские руководители телевидения с американскими кинокартинами. А может быть, они справедливо считали, что за те беды, которые янки принесли стране за долгий период своего господства, её подлинные  хозяева имеют полное право в порядке небольшой компенсации смотреть оставшиеся им в качестве трофея эти малохудожественные одноликие пустышки.
Надо признаться, что советские фильмы чаще всего тоже не приводили в восторг кубинскую публику. Они не совпадали друг с другом не только по темпераменту, но и по  подготовке к восприятию явлений жизни, с одной стороны, и ориентации на имеющийся задел в этих вопросах, с другой. Незаметно, но вся система образования в СССР вырабатывала в человеке стремление глубоко разбираться в существе проблемы, можно сказать, копаться в корнях явлений, добиваться понимания их сути. Коммунистические общественные отношения значительно сложнее, чем рабское подчинение хозяину, основанное на силе или деньгах. Здесь преобладает сознательная дисциплина, сформированная на фундаменте всеобщей грамотности, за которую с первых дней существования повела борьбу социалистическая власть, в том числе, и на Кубе. Не случайно нас называли самой читающей страной в мире, хотя по всем признакам, даже физическим, начиная с оттопыренного уха и курносого носа, русские люди никогда прежде не котировались, как думающие и глубокие. И под стать новому уровню духовных потребностей все настоящие произведения искусства создавались умными наблюдателями жизни.
Именно эта новая черта характера земляков Владимира подверглась первым атакам со стороны хитрых защитников денег своих хозяев в капиталистическом мире, когда началась на вид невинная подмена ценностей в искусстве путём создания шедевров хвостом осла на холсте или шизофренических вывертов в литературе и кино, как новаторский, пока ещё не доступный рядовому обывателю шаг вперёд.
Несколько дней назад Иванов обсуждал с Вильямом советский фильм «Укрощение огня», и тот откровенно поведал другу об отношении кубинцев к советскому искусству: «Вы знаете, Владимир, мы строим новую жизнь в нашей стране, много спорим, обсуждаем во время работы и очень устаём. А приходим смотреть ваши картины и снова попадаем на работу, на совещания, собрания, заумные разговоры. На них нельзя отдыхать, а мы в этом нуждаемся. Конечно, и у вас есть хорошие фильмы. Например, «Неукротимые мстители». Но их очень мало».
Владимир, наконец, поймал себя на разбросанности мыслей. Кстати, он считал эту свою черту мышления громадным недостатком и очень переживал, что не может быть сосредоточенным на одном серьезном вопросе в течение длительного времени. Ему представлялось, что только по этой причине  не получается придумать что-нибудь интересное и даже просто правильно реагировать на  разговоры или события. Такое заключение он вынес из нескольких рекламных книжечек о наших великих учёных и политических деятелях, где говорилось об их невероятных способностях не выходить из темы, пока она не предстанет во всех своих сторонах и закоулках. Другие рассуждения психологов об ограниченности человеческого разума в вопросах длительного сосредоточения внимания на одном предмете представлялись ему пустой болтовнёй.
Схватив себя за мозги, он вернулся в душный переполненный автобус, увидел рядом с собой мулатку с волосами, накрученными на консервные банки, чуть поодаль большой живот жены и вспомнил о цели их изнурительной поездки, досаждавшей даже уютно устроившейся Машке. Сегодня заключительное собрание на курсах испанского. Ему и жене вручат дипломы о том, что они не только овладели в достаточном объёме этим сложным языком, но и  имеют полное право его преподавать. А дальше - прощай школа! Стало грустно от одной мысли о расставании навсегда с чем-то привычным, близким, добрым. Но такова жизнь. Только теряя пройденное, можно идти вперёд. Диалектика. Главное, не забывать всё хорошее, что остаётся в прошлом. Багаж положительных эмоций делает человека устойчивым, спокойным, а, значит, и счастливым.                ___ ,, ___

Материализовав собой главную мечту великого поэта о воплощении хороших людей в пароходы и другие  громкие дела, школа имени Маяковского вся гудела музыкой и криками радостного восторга, когда чета Ивановых вошла в её знакомый вестибюль. Только их, как-будто, и ждали. Прозвенел последний звонок и торжественная часть началась. Всё было коротко, просто и слезливо. Рыдали профессоры Гладис и Изабель, расставаясь навсегда с кусочками своих душ, отданных ученикам. Всхлипывали наиболее чувствительные слушатели. Пытались изобразить грусть на своих упитанных бесчувственных лицах гордые своим сегодняшним положением иностранные спецы.
Как часто бывало и в природе, и в народе прекрасного Острова, всё в одно мгновение изменилось на противоположное. Кто-то удачно пошутил, учительница засмеялась, и пошло-поехало. Веселье хлынуло ливнем. Смешно и усердно поздравили выпускников малыши из соседнего детского сада. Они понимали, как собачонки в цирке, что без конфет их номер не закончится. Потом началась художественная самодеятельность. Кубинца пели, плясали, изображали забавные сценки из школьной жизни.
Две наши дамы рассказали анекдот в лицах: «Вчера мой сын прибегает с улицы и кричит: «Мам, в магазине папу дают!» Я ему говорю: «Ты что кричишь. Нам-то зачем. У нас папа есть», а сама думаю: «Есть, то есть, да не скажешь, что очень уж хорошего качества. Староват, грубоват, привычен, как родное, но засаленное и местами протёртое кресло. Не плохо было бы ещё одного прикупить. Про запас. Мало ли, что в жизни бывает».
Другая говорит: «Надо же. А где же я то была? Прозевала. И ты хороша: не могла подруге покричать. Когда в прошлый раз яйца давали, я тебя позвала, помнишь. А ты, небось, боялась, что всем не хватит. Ну и что? Как? Хорош?»
«А кто хорош-то? Надо было язык испанский учить. Оказывается, по-ихнему папа - это не мужик вовсе. А картошка. Вот я тюк притащила и вся радость. А вырядилась, губки накрасила, и думала Бог знает о чём. Размечталась».
А потом объявили, что Анатолий Сидоров исполнит «Аве Марию». Сосед Ивановых вышел, всем своим видом, особенно скуластым совиным лицом, показывая стеснение и желание не испортить сегодняшнее торжество. А потом полились первые аккорды музыки и Толя запел. Хотя происходящее мало было назвать пением. Это была подлинная богатырская симфония. Звучало всё вокруг: высокие стены школы, замершие зрители, чёрное покрывало ночи. Его необычайно бархатный голос не помещался в рамки окружающего и заставлял вибрировать буквально всё, в том числе и души присутствующих. Безуспешно постучавшись в обыденность, спрессованный звуками воздух осязаемо вырывался мощным потоком вверх, к звёздам, где находились равные ему по эмоциональному напряжению миры.
В начале совместной жизни Галина заставляла Владимира ходить на органные вечера. Ему очень редко во время казавшегося вечным концерта с превеликим трудом удавалось не задремать под мелодичное звучание старинного инструмента. Но порою не только спать, но и дышать от перевозбуждения было нелегко, когда из многочисленных труб гимном неслось прославление величия крошечного создания во вселенной - человечка. Подобное чудо происходило и здесь, под чужим небом Кубы. И сотворил его не представитель чуждого и далёкого ему артистического мира, а непрофессионал, простой русский парень, с маленькими добродушными глазками на круглом лице.
Зал был ошеломлён эффектом  единения в экстазе человека и природы. Каждый ощущал себя участником откровенного разговора с естеством, удачным исследователем непостижимой тайны. Никогда раньше Владимир не чувствовал подобного соития с высоким под воздействием пения, даже на концертах выдающихся, по определению рекламы, представителей отечественного искусства. Единственное, что приходило на ум,  было подобное впечатление от рассказика Тургенева « Певцы», прочитанного в школьные годы, хотя вспоминался он смутно, в тумане, и, вероятно,  ещё и поэтому казался такой же непостижимой сказкой.
Иванов смотрел на небо, особенно чёрное из-за подсветки прожекторами импровизированной сцены, и реально ощущал, как слова и музыка, словно искры от костра, взлетают ввысь и присоединяются к россыпи звёзд. Переходят в вечность, становятся частичкой грандиозного памятника  человеку - творцу, а ,может быть, одной из бесчисленных единичек той продукции, которую хотел получить создатель на пути совершенствования мироздания. Но никто никогда не познает этого. Неисповедимы замыслы Господни, и нет на земле такого смертного, кто хотя бы осмелился их осмыслить.
В то же время, полёт человеческой мысли ни в чём не ограничен. Это - тоже одна из загадок законов создания материи. Бесконечное сознание мечется свободно во всех направлениях, открывает новые и новые истины. Наверняка, проходит пытливым взглядом и по главным таинствам природы. Но они, по каким-то своим секретным правилам, остаются навсегда, или до какого-то момента, недоступными ему. Совсем так же, как драгоценные клады. Тысячи людей могут смотреть на замшелый кусок скалы, валяющийся в стороне от своей материковой части. А потом кому-то непонятно почему захочется сдвинуть его с места и под ним неожиданно засверкает сундук с алмазами и брильянтами.
                ___ ,, ___

И опять, если бы в тот вечер был поставлен масштабный эксперимент, проливающий свет на влияние общей информационно - энергетической оболочки земли на её обитателей, то можно было бы проследить, как в сознании каждого из них в той или иной степени присутствовала мысль о вечности. Даже Фидель среди нечеловеческой загрузки делами решил полностью отвлечься на несколько минут, взял пачку своих писем, которые он посылал из стен тюрьмы после штурма Монкадо своей любимой женщине, и открыл одно из них именно там, где молодой революционный романтик рассуждал над вечной философской темой:
«Человеческая мысль нерушимо обусловлена обстоятельствами эпохи,- писал он, -  Что касается политического гения,  то берусь утверждать, что он целиком зависит от своего времени. В другую эпоху Ленин был бы всего лишь пламенным защитником русской буржуазии. Если бы Марти жил в то время, когда англичане брали Гавану, он вместе с отцом защищал бы испанский флаг. Кем были бы Наполеон, Мирабо, Дантон и Робеспьер в эпоху Карла Великого, как не бесправными крепостными или никому не известными обитателями какого-нибудь мрачного феодального замка? Юлий Цезарь никогда не перешёл бы Рубикон в первые годы существования Республики, до того как обострилась классовая борьба, потрясшая Рим, и не возникла и набрала силу огромная партия плебеев, сделавшая необходимым и возможным его приход к власти.
По этому поводу мне казалось любопытным, что французские революционеры всегда имели большое влияние со стороны римлян. Читая, по твоему настоянию, «Историю французской литературы», я узнал, что Амио, французский писатель ХVI века, перевёл с английского «Сравнительные жизнеописания» и «Моралии» Плутарха. Воспоминания о великих людях и великих событиях Греции и Рима, содержащиеся в этих книгах, послужили своего рода справочными данными, руководством к действию для главных действующих лиц Великой Революции.
Но то, что является очевидным для политического гения, вовсе не касается гения художника. Здесь я присоединяюсь к мнению Виктора Гюго, который утверждал, что в поэте и художнике живёт бесконечность. Именно бесконечность дарит гениям их не подвластное времени величие. Бесконечность, живущая в искусстве, чужда прогрессу. Искусство может способствовать и нередко способствует развитию прогресса, но оно не зависит от него. Искусство не подвластно переменам, происходящим в жизни общества, в языке. Рождаются новые языки, умирают старые. А искусство продолжает жить. Его нельзя изменить и сосчитать. Его нельзя подчинить какой-то другой сфере. Оно чистое, полное и божественное во все времена - и в эпоху варваров, и в эпоху высших достижений цивилизации. Искусство может иметь разные формы в зависимости от характера гениев, творящих его. Но оно всегда равно себе самому. Оно превыше всего!
Ролан мог родиться полвека назад, и был бы таким великим, как Бальзак и Гюго. Если бы Вольтер появился на свет раньше на пятьдесят лет, он выражал бы свои идеи в другой форме, как если бы я писал письмо не тебе, а другой женщине...»
Время отдыха завершилось. Фидель успел лишь, откладывая письма в ящик, подумать, что юношеский пыл умеет сказать сильнее, чем выутюженный жизнью, пусть и утончённый с годами, ум. Сейчас бы он по-другому рассказал о политических титанах мира. Ведь только страдальцы за человека удостаиваются божественной святости, а не те, кто виртуозно изображает запрещённых религией идолов. Остаются в вечной памяти человечества философы, поучающие или пытающиеся объяснить мир, хотя они больше других зачастую исполняют роль злостных мистификаторов, коллективно зомбируя народ красивыми мистериями, иллюзиями, теориями. А художники слова порою также надолго задерживаются среди живущих, выступая как эталоны, вешки, знаки дорожного движения, помогающие людям проще понять друг друга, легче совместить индивидуальные личные кусочки бытия.


































Глава 11     «О карнавал, карнавал, карнавал!»

Несмотря на  трудности и проблемы, город жил своими изначальными биоритмами. Во всём чувствовалось приближение нового пика активности, связанного с очередным карнавалом. Причём в этом, 1973 году, он был особенным для Сантьяго. Двадцать лет назад здесь, в колыбели кубинской революции, отчаянные юноши во главе с Фиделем пошли в карнавальные дни на приступ главного каземата батистовских войск в провинции - казармы Монкада, и  разожгли своей молодой кровью костёр борьбы за независимость Родины. Не случайно жители города с особой гордостью и ответственностью готовились к проведению юбилейных торжеств.
В первую очередь, на каждом балконе и у каждой двери появились красочные фонарики. Их делали в виде звёздочек, луны, роскошных люстр. Творческая фантазия поднялась до невероятных высот. По вечерам дома смахивали на праздничные ёлки. Почти все фасады зданий в центре  перекрашивались. Повсюду высаживались цветы, кустарники. Ремонтировались дороги. Традиционные карнавальные киоски для продажи пива строились в виде индейских хижин, японских чайных домиков, в общем, всех экзотических строений мира. При этом их ещё украшали цветами, выполненными из кусочков бамбука.
В один из дней подготовки и чету Ивановых посетили  представители местного Комитета защиты революции. Супруги очень поверхностно представляли этот незнакомый для советских обывателей орган с очень громким названием, и, естественно, решили по союзному опыту,  что это обычный рекламный трюк властей.  Сколько подобных организаций на Родине прикрывало, по их мнению, различные собрания бездельников, да ещё, вероятно, по каким-то внутренним связям имевших возможность довольно ярко жить: выезжать за границу, принимать иностранные делегации, кататься по стране с лекциями о своей необычайно ответственной  миссии.   Одних только Обществ по связям с разными странами было, казалось, больше, чем этих самых стран. А всякие там комитеты, объединявшие борцов за мир, за дружбу между молодыми и студентами, за всё, за что можно было без устали бороться, зная, что результата можно добиться только в бесконечности. Только теперь, спустя десятилетия, стало ярко видно, какая судьбоносная роль была отведена этим объединениям и как вяло, блекло, безответственно они её исполняли.
 Вероятно, априори накопленный опыт стал виновником того, что в данном случае у Ивановых сразу сложилось независимое, но совершенно одинаковое мнение: кубинцы просто нашли благородный приём угоститься за счёт «совьетико».  Тем более что явившееся трио в составе двух обветренных, как выщербленные скалы, пожилых мужичков и средних лет негритянки, вполне могли сойти за генералов песчаных пустынь благодаря своим одинаково полосато выгоревшим под солнцем лицам и одеждам.
Прямая, как аутописта - центральное шоссе Кубы,  Галина почти демонстративно не стала разговаривать с непрошенными гостями и ушла в спальню. Кстати сказать, это десятиполосное шоссе вызвало недовольство у наших военных стратегов - консультантов. «Ведь это готовая посадочная полоса для вражеской авиации”,  - докладывали они на самый верх. И строительство красавицы - дороги заморозили. Так что не всегда приносит счастье прямота. И вероятно потому, а  также в силу своего врождённого неумения хоть чем-то обидеть незнакомых людей, Владимир, несмотря на вполне обоснованное предчувствие неприятного объяснения с женой после ухода гостей, начал ставить на стол бокалы и традиционную батарею спиртного. К его удивлению, защитники завоеваний народа резко замахали руками, выражая полный отказ от такого продолжения беседы.
«Мы к вам зашли по делу, - объяснил один них, - Наш город украшается к празднику. Мы на собрании горожан решили, что на каждом балконе должен быть какой-нибудь фонарик, и хотим помочь вам сделать что-то красивое. Конечно, это не обязательно. Вы, наши советские друзья, и так много трудитесь для нашего счастья, и мы никак не хотим заставить вас делать что-то ещё, что вам не хочется. Но нам бы очень хотелось, чтобы вы разделили с нами радость праздника, в том числе и наслаждаясь красотой карнавальный огней. Вы согласны?»
«Ну, конечно же, - Иванов совсем не желал прослыть противником тех, кто стоит горой за революцию, и поэтому проявлял почти полную готовность соглашаться с любыми  их предложениями, - Но в магазинах  нет материалов для этих целей, и мы ничего не можем сделать. А очень бы хотелось не выглядеть белым грифом среди всеобщего ликования».
Иванов не знал, как звучит на испанском языке слово «ворона», и ему показалось, что он нашёл очень интересный местный аналог. Но для понимания его мудрости кубинцам нужно было ещё и знать тонкий смысл национальных пословиц, над чем потела в своё время Галина с Жориком при поступлении в спецшколу. У них такая подготовка явно отсутствовала, и они замешкались, долго советовались между собой по поводу  ответа.
Во время неожиданно возникшей паузы у Владимира промелькнула мысль о том, что эта организация с громким названием явно смахивает на деле на наш многострадальный женсовет. Цели грандиозные, задачи масштабные, а реально - полная имитация деятельности, потому что фактически необходимые права и средства полностью отсутствуют. Только вчера он организовывал перевыборы руководства над женщинами, и лишний раз убедился в этом. Хотя для виду Иванов традиционно пожелал вновь избранной начальнице в лице Надежды Сидоровой больших успехов «в этой нужной и сложной работе».
Кубинцы, наконец, очухались от запущенной им незнакомой птицы: «Мы не знаем, где вы встретили белого грифа и тем более, как собираетесь использовать его в дни торжества. Но как нам стало понятно, у вас возникли трудности с оформлением балкона. Нет материалов. Вот поэтому мы к вам и пришли, - даже как-то обрадовано провозгласили они почти хором, -  У вас есть бутылка пива?».
«Вот это по-человечески, без дипломатии, - отреагировало   подсознание Владимира, и он рванулся на кухню к холодильнику за спасительницей, но на ходу вновь подкинул афоризм, теперь уже из современного отечественного фольклора, - Я сразу почувствовал, что  в этих премудростях без пол-литра  не разберёшься».
Три кита революции вновь, словно игроки в телевикторине «Что, где, когда?», сгрудились в кружок и зашептались, пытаясь коллективно понять глубокий смысл нового заявления русского. Они даже не заметили, как загадавший им шараду хозяин, притащил и разлил пенящийся и играющий золотом напиток, и машинально протянули руки к бокалам выверенными в долголетней практике движениями, как у стрелки компаса. Но затем, синхронно, по внутренней команде, будто под воздействием священного табу, резко отдёрнули их к себе без играющего пузырьками стекла.
«Мы не смогли понять смысла ваших слов о ёмкости посуды, - прорезался старший из пришельцев, - Вы, конечно, знаете, что у нас пиво разливают в бутылки по ноль тридцать три. А что касается вашей проблемы, то нужны бутылки с первым кубинским революционером. Там больше серебра».
«Во как наклоняют. Вероятно, опытные. «В ваших интересах гони нам наше любимое, - ворчал про себя Владимир, - А вообще-то, сколько я этого продукта перепил, а первый раз слышу, чтобы он ценился по количеству серебра. Сразу видно, что следствие ведут знатоки. Только что им от меня надо?» И он выпалил комитетчикам: «Знаете. Я в магазине пока не видел Фиделя».
После короткой консультации ведущий вновь ответил за всех: «Вы интересуетесь сразу разнообразными вопросами. Многие мечтают о встрече с нашим вождём, но почему вы надеетесь встретить его в магазине? Он обязательно приедет в Сантьяго на карнавал. Вот здесь его и можно будет увидеть. Но давайте вернёмся к нашей главной проблеме».
Диалог всё больше смахивал на один популярный в то время анекдот, смешной и пошловатый. В пивной два друга решили упростить процедуру определения кандидата на поход за очередными кружками. По очереди загадывается загадка и проигравший выполняет эту не простую в то время миссию.
По жребию на пальцах первый спрашивает: «Что такое: сто херов - одна верёвка?»
Партнёр молча сдаётся и идёт за кружками: «Но ты хоть скажи ответ».
«Очень просто: бурлаки на Волге».
Теперь ты ответь: «Сто верёвок - один хер?»
«Ладно, пошёл. А что это?»
«Да тоже элементарно: парашютист».
С ними за столом находился ещё один посторонний мужик. Он не выдержал и говорит: «Вы очень интересно играете. Можно и мне поучаствовать?»
В кампании всегда любят незнакомых клиентов: они разнообразят монотонность и привычность беседы. Поэтому друзья хором отвечают: «Конечно. Давай свою загадку». Новичок сперва растерялся, а потом выдал: «Шесть крыльев, семь херов?» Слегка покумекав, авторы викторины сбегали за новым наливом и просят пояснения. «Да вы что, сами не догадались? Всё примитивно: шестикрылый семихер!»
Затюканный визитёрами до состояния подобного урода, Иванов рванул за спасительным советом к жене в спальню: «Ты права. Эти халявщики требуют пиво и  только марочное, в честь первого кубинского революционера. Ты где-нибудь пиво «Фидель» встречала?»
«А причём здесь Фидель? Ты только недавно ездил на экскрусию в Баракоа и забыл про Атуэя. Ведь у них большая часть этого напитка производится в его честь. Эх ты! Что бы ты без меня делал!»
«А ведь права девушка», - Владимир схватил из холодильника несколько бутылок с изображением мужественного индейца и поволок их к жертвенному столу.
«А у вас  пустых бутылок нет, - совсем уж озадачила его троица, задав каверзный вопрос не легче, чем про то несуразное шестикрылое существо, - Эти запотевшие и хуже отрываются».
«Извращенцы какие-то»,- промелькнуло в голове у Иванова по дороге на балкон, где он складывал до необходимости использованную тару. У кубинцев были настолько серьёзные проблемы с бутылками, что без обмена они новую порцию спиртного не отпускали. Да, впрочем, трудности у них были во всём, как сейчас у него самого. Главное, он многое в поведении гостей не сразу понимал, и каждый раз терзался в догадках, как и теперь. « Чёрт знает что. Наверное, они привыкли пить, когда на столе стоит целая батарея пустых бутылок, для солидности? Или собираются фокусы показывать? А может, просто конфискуют посуду на благо революции?» - проигрывал он варианты ответов, выставляя на стол отряд воинственных Атуэев.
«Вот это то, что надо, - одобрительно закивал головой старшой, - Теперь принесите нам ведро воды».
Совершенно не напрягая завинченный за вечер мозг мыслями о   предназначении очередного заказа, Вадимир мгновенно исполнил его, лишь слегка   пошутив по своему обыкновению: «Хорошо хоть вместо воды не приказали тащить ром!» Затейники одобрительно зацокали языками и начали запихивать пустые бутылки в воду. Через некоторое время один из них достал одну из бутылок и ловко отклеил этикетку. Второй подельник с помощью специального трафарета привычным манером начертил на ней несколько звёздочек, а завершающая  трио дама вырезала их специально принесёнными для этого ножницами. Конвейер заработал на полную мощность. Скоро весь стол был усеян, словно платье принцессы, сверкающими серебром звёздочками. Кубинцы аккуратно собрали свою продукцию и потащили вместе с ней и хозяина на его балкон. Появился припасённый тюбик клея и звёздный дождь стал медленно оседать на люстре, разбрасывая вокруг праздничные пятиконечные отсветы.
Наконец, до Иванова дотащился смысл миссии защитников революции. Причём ему самому  искренне нравились их затеи. Теперь уже с полным основанием в качестве премии за хорошо проделанную работу он пригласил своих новых друзей выпить по бутылочке пива, но те вновь деликатно отказались: «Вы знаете, нам приходится бывать по роду нашей общественной работы во многих домах, и если мы везде будем отмечать свой визит, то наверняка станем пьяницами. А нам бы такого финала совсем не хотелось. Гораздо приятнее посидеть и поговорить о наших странах, об успехах в строительстве социализма и коммунизма. У вас есть к нам какие-нибудь вопросы?»
«Есть и очень меня интересующий, - выпалил неожиданно для себя самого Владимир, - Чем всё-таки занимается ваш Комитет? Ну, понятно, когда готовится город к праздникам, то надо помогать с оформлением, изготавливать разные игрушки. А что вы делаете в обычное время, между  торжествами?»
«Вы задали очень большой вопрос. Отвечать на него можно несколько вечеров и всё равно трудно охватить все стороны нашей деятельности, все разнообразные проблемы, которые возникают в жизни и требуют нашего  решения. Наша страна строит социализм, как первый шаг к коммунизму, к коммуне, где мы должны жить одной великой семьёй и уважать друг друга. Вот такие родственные отношения и устанавливает наша организация на территории своей улицы. Мы следим за каждым нашим соседом, чтобы помочь ему при возникновении трудностей и предостеречь от нежелательных ошибок. К нам идут и советуются и специалисты перед поступлением на новую работу, и ребята, выбирающие учебное заведение, и молодые люди перед женитьбой. Кстати, мы организуем же и проведение свадьбы. А как много приходится работать, когда в нашем квартале появляется незнакомое лицо: вы же знаете, сколько у нас попадается всяких шпионов,  в первую очередь, из кубинского отребья, пригретого в США для организации диверсионной работы. Мы думаем, что вы ещё познакомитесь подробнее с нашей непростой деятельностью. А сейчас нам надо спешить в Комитет. Сегодня у нас встреча со школьниками».
Гости скромно попятились в прихожую и начали стоя суетливо натягивать свою незамысловатую обувь, поношенную и потёртую за долгие годы бессменной эксплуатации при власти, которую они готовы были защищать до конца. На их документах,  предъявленных Владимиру, вероятно, для порядка, крупными буквами кричал великий лозунг: «Родина или смерть!». Правда, для советского человека, привыкшего к многочисленным громким и набившим оскомину плакатам,  вся подобная мишура казалась пустой формальностью, незаметным, но обязательным фоном процесса бытия. Они проплывали мимо, словно облака, каждое из которых  своей красотой и неповторимостью заслуживало пристального внимания, однако становилось объектом наблюдения только тогда, когда окрашивалось преимущественно в чёрные тона и переходило в категорию предвестника надвигающейся грозы. Так, вероятно, воспринимались плакаты РОСТА в годы тяжелейших испытаний молодой страны Советов, призыв «Вставай, страна огромная!» в начале страшной войны.
«Какие милые люди, - подумал Иванов, закрывая за ними дверь, - Пришли, помогли украсить дом и даже постеснялись выпить по бутылочке пива. Только такие  вот простые работяги действительно не сдадут супостату свою землю, если он сунется к ним на порог. Жаль, что им приходиться пока заниматься всякой ерундой, далёкой от настоящей борьбы с врагом. Но что поделать? И у нас почти все общественные организации только делают  важный вид, а за вывеской одна суета. Никто из вышестоящих не воспринимает их всеръёз, как это ярко высветилось в конфликте партюбюро  с Поляковым.  Но тоже, наверное, нужно. Как говорится, школа коммунизма. На мелочёвке можно хорошо набить руку для больших дел».
                ___ ,, ___

Юбилейный карнавал украшали не только цветами и бижутерией. Он был буквально увенчан короной из различных представлений и мероприятий. Одним из крупнейших алмазов в праздничном венце стала командная встреча советских и кубинских боксёров - мировых лидеров в этом виде спорта. Российскому землячеству пришлось пожертвовать возможностью лицезреть эмоциональную битву красавиц за титул королевы, чтобы поддержать в тот же вечер своих соотечественников в боях на ринге. Тем более что болеть было за кого.
Накануне колония встретилась с нашими ребятами и тренерами и имела полное представление о всех предстоящих поединках. Кубинцы намеривались выставить четырёх олимпийских чемпионов, в том числе легендарного Теофила Стивенсона, дважды выигравшего олимпийское золото в самом престижном среди боксёров тяжёлом весе. А выступить против него готовился двадцатилетний парень из Магадана, внешне неповоротливый увалень, похожий на очень крупного ребёнка, с громкой фамилией Высоцкий.
Приехавший вместе с командой в консульство наш известный спортсмен и тренер Андрей Червоненко, несколько лет проработавший со сборной Кубы и значительно способствовавший её победам, почти со слезами на глазах уговаривал Игоря отказаться от предстоящей встречи с королём ринга: «Я тебя Христом - Богом прошу: не дерись ты с ним. Ведь разделает он тебя, как паровую котлету. Нокаутирует, и будешь год куковать вдалеке от большого спорта. Это лучший вариант! А так, глядишь, и покалечить может. Он же, как наш танк Т-34: прёт, и не один снаряд его пробить не может. А ты же мальчишка талантливый. У тебя впереди большие победы. Да и техникум только недавно закончил. Гравёр. Творец. А он из тебе всё творчество начисто выбить сможет».
Несмотря на серьёзность разговора,  магаданец рассеянно смотрел перед собой в зал, по-детски слегка улыбаясь и, казалось, не понимал, что опытный наставник обращается именно к нему, что бить собираются его лично. Его невозмутимость и спокойствие  подействовали и на собравшихся колонистов. Подумалось, что весь спектакль разыгрывается специально для подогрева ажиотажа своих болельщиков. Но Червоненко всё долдонил на свой лад, особенно нажимая разными способами на строгость действующего в боксе правила, согласно которому после нокаута боксёр отстраняется от выступлений на год. Наконец, и ему надоело уговаривать упрямца,  и он выстрелил тому вопросом в лоб: «Последний раз тебя спрашиваю: не будешь завтра драться?»
«Обязательно буду. Выпал такой редкий случай встретиться с чемпионом мира, а я его упущу. Ни за что! - Высоцкий поднялся, и сразу стала заметна его громадная и твёрдая, словно утёс, фигура, выпирающие из-под коротеньких рукавов ковбойки бугры мышц, - Так что, мужики, завтра приходите болеть, постараюсь не подвести».
В зале кто-то не выдержал: «Игорь, ведь страшно встречаться со Стивенсоном. Подумай ещё».
«Я хорошо подумал, когда начал заниматься боксом. Своих убеждений не меняю. А потом, он же тоже человек. Глядишь, попаду в печень, тогда ещё, как говорят, бабушка надвое сказала. Давайте других послушаем. Что вы на мне зациклились».
Все завтрашние участники соревнования рассказали что-нибудь интересное. Особенно запомнился Рискиев и тем, как он играл на гитаре и пел песню собственного сочинения, и тем, какие у него были длинные и тонкие, словно палочки руки, совсем не похожие на крушащие руки боксёра, и особенно заключительными словами о нём тренера советской сборной Романова: «Его зовут «Казахский тигр» за то, что он  почти все бои кончает нокаутом. Так что завтра следите за ним внимательно: может быть  интересно».
На следующий день практически вся советская колония в Сантъяго строем поднялась на гостевую трибуну громадного бейсбольного стадиона, где был установлен ринг. Приволокли, как и полагается советским патриотам, всех маленьких детей, несмотря на позднее время соревнований. Не сумел уговорить остаться дома свою супругу и Иванов, не без основания опасавшийся, что от избыточного волнения она может родить прямо во время боя. В целях профилактики он уселся на соседнюю скамейку и некоторое время напряжённо посматривал по сторонам, пытаясь предупредить возможные случайные удары по громадному животу Галины протискивающихся на свои места болельщиков.
Пока всё шло тихо и чинно. Как всегда, орала на полную мощь музыка из динамиков, подавляя нормальное человеческое внутри. Как всегда, громко и боевито обсуждали между собой бытовые новости кубинцы. Как всегда, опаздывало начало мероприятия по сравнению с заявленным временем. Но всё это было как всегда и не несло новой информации. Рядом с ним неудачно попыталась сесть на обозначенное в билете место роскошная негритянка, хотя её собственные посадочные формы раза в два превышали ограниченные номером возможности части лавки. Естественно, поначалу большая часть её аппетитной ляжки крепко придавила Владимира, хотя он мужественно улыбался в ответ на спокойные извинения красавицы. Однако, и эту незадачу быстро удалось решить за счёт товарищеской взаимопомощи соседей по ряду.   
Постепенно тембр разговора на трибунах начал нарастать, и Иванов подумал, что Машке в её укрытии тоже хватает излишней децибельной нагрузки. Но это были последние его разумные мысли. Первый поединок начался, и всё обычное ушло в  даль, уступив своё место животному крику, волнению и ликованию. Шум стоял такой, что себя сквозь него услышать было невозможно. Он раздирал барабанные перепонки, стучал, будто ватным мешком по голове, и, улетая вверх к звёздам, казалось, заставлял весь мир прислушаться к тому, что происходило на стадионе в Сантьяго.
Надежды на успех наших  спортсменов были на уровне фантазий Мюнхгаузена. Блестяще победив на прошлогодних олимпийских играх, кубинцы принимали нас у себя дома, и было понятно, какую моральную поддержку окажут им соотечественники. Несмотря на наши отчаянные призывы до хрипоты: «Шайбу! Шайбу!» и «Молодцы!», первый бой мы проиграли и смиренно  готовились к повторению подобного результата. Уж больно сильны были ребята с Острова Свободы! Бесстрашные, юркие, прыгучие, с молниеносным жалящим насмерть ударом. Не случайно всемирная федерация бокса решила в знак признания заслуг кубинских боксёров провести первый в истории чемпионат мира на следующий год на Кубе. Да и поддержка трибун, несмотря на кажущееся максимальное использование всей мощи лёгких и голосовых связок, всё нарастала и нарастала.
Пока ещё можно было что-то замечать  и думать, вспоминался советский фильм «Мексиканец» по рассказу Джека Лондона о выступлении на подобном стадионе непрофессионального, но состоящего из единой воли боксёра, пытающегося  заработать таким страшным способом на оружие для революции. Тогда думалось, что режиссёр переборщил, демонстрируя пир страсти на трибунах. На самом деле всё виденное в прошлом казалось теперь бледной пародией на  изливающийся в натуре вулкан необузданных эмоций.
Оказалось, что латиноамериканский темперамент при соитии с боксом давал просто  потрясающий эффект, который не только воссоздать нашим артистам в кино, но и описать самому великому писателю было не по силам. В жизни есть довольно много событий, когда напряжение эмоционального поля достигает высочайшего уровня, и тогда ни один художник не в состоянии выразить его даже самыми яркими, но всё - равно мёртвыми и неменяющимися красками. И секрет здесь, прежде всего, в том, что такие ядерные взрывы чувств в отличие от остальной интеллектуальной продукции,  производятся и, соответственно, улавливаются не с помощью высшей энергетической системы человека - речи, а самым нижним её этажом - низменными страстями. А они у каждого живого существа сугубо индивидуальны, как рисунки на пальчиках.
Наиболее яркий пример этого – оргазм. Ежеминутно на земле совершаются миллионы половых контактов, венцом которых он является. По количеству - это самый распространённый в человеческом обществе вид эмоционального общения. Естественно, большинство художников не может не пытаться отразить его в своём творчестве. Сколько раз приходилось каждому из нас читать или смотреть в кино разнообразные сцены плотской любви, бесконечные варианты изображения в принципе крайне примитивных действий. Однако обобщённая суть их до сих пор остаётся загадкой. Об этом в прошлом был даже такой анекдот. Проводится конкурс на тему: «Что такое любовь в её заключительной стадии?» Говорят, это театр, игра. Но актёр возражает: «А где же зрители? Мне кажется, что ближе здесь судебная процедура». Юрист против: «Мы тоже не можем вершить свой процесс без свидетелей. Ну и главное: обе стороны удовлетворены. Это - не наша область деятельности, скорее науки». Тогда встаёт старый профессор: «Ну какая же здесь наука, если я, учёный с мировым именем, не могу сделать то, что делает любой пацан!»
Надо сказать, что почти каждая  сцена вторжения в интимный мир в талантливом произведении оказывает нужное воздействие на его потребителя, волнует его, если он здоровый, не безнадёжно состарившийся человек. Но более опытный читатель, задумавшись, резюмирует: «Для возбуждения интереса рисуют любовный экстаз самым низменным и откровенным способом. Поэтому своего добиваются. Но на самом деле всё совершенно другое, более простое и более высокое». И он будет прав. Ни у кого в мире не будет одинаковых ощущений и сопутствующих чувств, которые сугубо индивидуальны.
Аналогично каждым человеком по - своему воспринимаются и тяжёлые  потрясения, и безграничная радость, и извержение эмоций толпой, подобно тому, что происходило в эти минуты на стадионе города Сантьяго-де-Куба. Отдельные люди исчезли, слились в единое целое, в поток, из которого, словно из пруда, переполненного голодной рыбой, тянулись к воздуху и пище тысячи обезумевших голов. Потные лица превратились в сплошную предельно разинутую пасть,  вытянутую вперёд и составляющую с шеей единое ревущее устройство, как у буйволов, трубящих об опасности.
Интересно, что только спустя почти двадцать лет после победы капитализма на его Родине до Иванова дошёл этот необычный дикий ажиотаж толпы, когда он понял, как подталкивают к нему народ буржуазные идеологи, чтобы отвлечь его от тяжких социальных раздумий. Стал близким и родившийся в это время лозунг: «Капитализм – это власть золотого тельца плюс дебилизация всей страны!» А тогда он все эти вопли относил к необузданному темпераменту латиноамериканцев.
Уже через несколько минут после начала первого поединка все зрители в едином порыве встали, вероятно, чтобы удобнее было размахивать руками и ногами и плясать по ходу боя. Советским болельщикам не очень улыбалась перспектива несколько часов провести на ногах, и они с большим трудом со ссылкой на  детей сумели сохранить статус-кво в сидячем положении. Напротив, соседка Владимира не только помогала крику раскачиванием своего мощного тела, но буквально парила над ниже сидящей публикой, чтобы хоть на чуточку быть ближе к месту основных событий. В результате её могучий торс периодически угрожающе нависал над Ивановым подобно знаменитой скале на Военно-грузинской дороге с выразительным названием «Пронеси, Господи». Но если там всё завершилось лишь острыми впечатлениями на долгую добрую память, то здесь обвала избежать не удалось.
Наш боксёр в так называемом весе «мухи», первым выступивший на ринге, и проигравшим свой бой, пробрался с трудом к землякам, чтобы вместе болеть за следующих участников. Несмотря на его миниатюрные размеры, пришлось слегка сдвинуть сидящих, чтобы он сумел втиснуться в их дружные ряды. Наблюдая за этими манипуляциями, Иванов потерял бдительность, машинально вместе со всеми переместился и опрометчиво вторгся во владения негритянки. Как часто бывает по закону подлости, ей именно в этот момент захотелось немножко отдохнуть, и она плюхнулась со всего маху ему на колени. Владимир от неожиданности заорал в диссонанс с воплями зрителей, и схватился за какие-то части её тела, пытаясь вырваться на свободу. Вероятно, в свою очередь дама ухайдакалась напрочь, помогая своей команде победить, что не  позволило ей быстро сориентироваться и изменить не совсем приличную позу. В результате их успел застукать её спутник, такой же чёрный гигант, о чём сделал ей грозное заявление. Та быстро что-то протараторила в своё оправдание, и сверкающие гневом очи ревнивца выстрелили в Иванова, явно показывая, что это  он сам для собственного удовольствия лёг под надвигающийся каток, и что подобное посягательство на честь женщины может кончиться для него плачевно.
На какое-то время для Владимира бокс ушёл на второй план. Он напряжённо следил за траекторией движения кормы соседки, чтобы вновь невзначай не угодить под её грузный пресс. Однако из психологии известно, что долго пребывать в состоянии повышенного внимания человеческая психика не способна. На какой-то момент Иванов вновь выпустил из рук вожжи бдительности. Победил в следующей схватке наш соотечественник. На советской трибуне в воздух полетело всё, что было в руках, в том числе и различные детские игрушки. Одна из  них упала на лавку недалеко от него, но в территориальных водах, а точнее, на место негритянки. Естественно, он машинально потянулся, чтобы достать её ребёнку, и в этот момент скала вновь обрушилась на него, похоронив под собой и юбкой его руки и незадачливую голову. Теперь они взвыли уже дуэтом, привлекая внимание окружающих, и как только Владимир сумел высунуться из-под пышных праздничных одеяний дамы, перед его носом замаячил, будто в чёрной боксёрской перчатке, огромный кулачище соседкиного мачо. Что-то  в отчаяние  крикнув жене, неудачник вновь нырнул под спасительный подол во избежание первого и, может быть, последнего в жизни нокаута.
« Так ты русо!» - неожиданно прозвучало над его укрытием: «А я думал, что это наши белые кобели пристают к моей красавице - сестре. Вылезай, товарищь! Я очень люблю русских! Пять лет учился в Москве. Она тоже их любит. Так что тебе, друг, путь открыт! Ведь ваши ребята мечтают попробовать чёрных девушек».
Иванов робко приподнял краешек юбки и глянул одним глазом на происходящее. Над ним по-прежнему стоял  защитник чести сестры, но теперь на его крупном лице вместо ярости во весь экран светилась очаровательная улыбка, почти детская, беззащитная, с сияющими глазами и распахнутыми настежь пухлыми губами, такая, какая бывает только у больших добродушных негров. Он протянул ему руку, помог подняться и начал безостановочно извиняться за случайный инцидент. Несколько раз чмокнула его в щёку в знак примирения и негритянка.
Увидя, теперь уже с другой стороны угрожающий взгляд Галины, потерпевший окончательно пришёл в себя и промямлил, вспомнив откровенный намёк новоиспечённого друга: «Какой там путь. Вот моя супруга. Видишь, мы ждём пополнение советского общества. Так что у меня дорога одна: успеть бы доехать до роддома».
«Тогда мои самые добрые пожелания, особенно вам, сеньора». А та не удержалась и ехидно прошипела: «Что же  ты растерялся? Все прелести детально изучил и на попятную. Что-то не так? Не поперёк, как тебя учил Альфредо? Смотри, доиграешься».
Волнения улеглись, и их участники вновь включились в сладкий процесс переживания и борьбы за успехи своих команд. Неожиданно они оказались на стороне советских боксёров, которые перед заключительным боем тяжеловесов выиграли пять из шести встреч. Потом говорили, что великие кубинские мастера не хотели раскрывать в товарищеском поединке всех своих секретов перед приближающимся чемпионатом планеты. Хотя дрались они энергично и стойко, и упрекнуть их неспециалисту было не в  чем.
Праздник приблизился к своей кульминации. Стадион, словно по команде, неожиданно притих, готовясь взрывом оваций встретить своего земного, после Фиделя, Бога. Воспользовавшись этим подарком, советские болельщики, в том числе жёны и дети, вскочили со своих мест в едином порыве,  и завопили, что осталось мочи в охрипших за вечер голосах: «Молодцы! Шайбу! Шайбу!» К их изумлению, сначала новые приятели Владимира, а постепенно и большая часть трибуны подхватила совершенно непонятный для здешней публики призыв, и под него на ринг поднялся стройный и элегантный красавец Теофил Стифенсон, и размашистый, словно таёжный медведь,  будто сложенный  из кубиков с прямыми гранями наш Игорь Высоцкий.
Схватка началась под аккомпанемент советского хоккейного клича. Может быть, кубинцы пытались подобным образом получить побольше удовольствия и подбадривали явного аутсайдера, чтобы он хоть чуточку продержался, или при абсолютно предсказуемом результате хотели сделать приятное своим советским друзьям. Чувствовалось, что кроме всего им просто понравился новый способ выражения своих эмоций. После поединка Игорь поделился с земляками о том, что  очень хорошо ощутил мощную поддержку стадиона, поэтому быстро преодолел стартовый бзик и начал уверенно реализовывать намеченный рисунок боя. Олимпийский чемпион не особенно мешал ему в этом. Стифенсон легко передвигался, буквально танцуя на ринге, иногда делал небольшие выпады, демонстрируя молниеносную реакцию и филигранную технику. Казалось, он тоже шёл на поводу у публики, пытаясь не торопить развязку, а доставить ей более длительное удовольствие лицезреть своего кумира.
Второй раунд мало чем отличался поначалу от первого. Высоцкий всё чаще делал попытки нанести удар по корпусу. Его титулованный противник умело уходил от них, нанося ответные клинчевые удары в голову. Всё медленно шло в запрограммированном направлении, и только чудо могло переломить ход событий. Советские болельщики под дирижирование Топтыгина кричали о победе, а про себя молились, чтобы молодому спортсмену не закатали глубокий нокаут. Пусть бы проиграл по очкам. И вдруг всё переменилось. Профану от бокса трудно было заметить перемену, но сидящие с земляками члены сборной сразу дружно вскрикнули: «Ну, Игорь его и припечатал. Смотрите, он аж согнулся. Сейчас начнётся».
Все считали, что чемпион разозлится и отомстит обидчику. Но тому было не до реванша. Ноги перестали совершать разнообразные пируэты и вяло передвигались по рингу. Сияющая гордостью осанка потускнела. Известная всему миру очаровательная улыбка Стифенсона, которой он психологически давил волю противника, ускользнула напрочь с его красивого лица. Конечно, поверженный титан и в таком состоянии был грозен, как Геракл. Но наш юный магаданец, к удивлению, великолепно понимал опасность и не лез на рожон для скорейшего закрепления успеха. Он уверенно набирал очки в позиционном бою, всё время бдительно следя за редкими отчаянными выпадами великого мастера. И всё-таки никто до конца не мог поверить в надвигающуюся сенсацию.
Не случайно, по сигналу заключительного гонга стадион замер, ожидая решения судьи. А когда тот поднял вверх руку улыбающегося Высоцкого, взрыв оваций превзошёл всё, что до этого приходилось слышать Владимиру в жизни. Даже равные по эффекту орудийным залпам хлопки при срабатывании предохранительных клапанов на паропроводах высокого давления электростанций казались, на фоне рёва болельщиков, слабыми звуками разрывающихся хлопушек.
Советская колония бросилась буквально по головам к рингу. Бегущие впереди схватили усталого победителя в охапку, начали целовать, словно чудодейственную икону, а затем подхватили  на плечи и, выстроившись в колонну, понесли вдоль бушующих трибун с криками: «Это - будущий чемпион мира! Он будет великим боксёром! Да здравствует кубино - советская дружба!» Замыкала шествие, не успевая за ним с крутящейся, вероятно,  от радости Машкой, Галина. Она победно размахивала руками и посылала воздушные поцелуи зрителям, приводя их в неописуемый восторг.  Местная телевизионная хроника много раз впоследствии показывала эту волнительную сцену законного ликования советских болельщиков и, особенно, громадный живот Ивановой, истинной патриотки своей страны.
                ___ ,, ___               

Героиня  телеэкрана не рискнула сунуться со своей дорогой ношей  на карнавальные улицы города. Там и малогабаритному человеку было не просто пройти в практически монолитной, да ещё приплясывающей, толпе. Поэтому Владимир отправился на веселье в мужской кампании. По предложению  Вячеслава Ивановича, не отходя далеко от дома распили для затравки пару бутылок «Канея» с конфетками, и при подходе к месту гулянья уже значительно потеплели, как было и задумано для полноты ощущения всех прелестей главной латиноамериканской фиесты. Они успели в какой-то степени  к официальной части празднества, когда несколько десятков полицейских, в основном рослых красавцев – негров, проехали с ветерком на своих мощных белых мотоциклах стройной колонной, слегка поддавливая народ и демонстрируя, что шутить с нарушителями порядка  не собираются.
Как только спина последнего стража закона скрылась из виду, ещё оставив на память шум моторов и запах бензина, толпа сомкнула свои ряды и устремилась к одновременно открывшимся заветным палаткам. В  течение всего года только в дни карнавала можно было пить пиво и вино без всяких карточек и других ограничений, и народу не терпелось на самом деле, физически, ощутить глоток освежающей радости.
«Смотри, смотри, что делается-то!»- русские мужчины с социалистическим прошлым первый раз участвовали в уличных гуляниях такого размаха и, естественно, поражались отдельным необычным сценкам.
«Мужик с самоваром за пивом полез. Я думал, что подобные агрегаты есть только на земле русской. А, оказывается, здесь они используются ещё более универсально. Надо же!»
«А вон там, у китайской пагоды! Половина очереди с вёдрами. Сколько ж можно за ночь выпить? Неужели ведро!»
В это время рядом с таращащими глаза «совьетико» уселся на траву вообще уникальный участник торжества. Он, словно вырвавшийся из безводной пустыни путник, припал лицом к сапогу, из которого по бороде и груди текли пенистые ручейки живительной влаги. Несмотря на июльскую жару, один сапог у него был надет на ногу. То есть он  специально вырядился  подобным образом, чтобы иметь не в руках, а на ногах ёмкую и надёжную тару.
После подобных заманчивых картин трудно было не поддаться искусу, и друзья добавили к домашнему допингу ещё по паре бутылочек воинственного «Атуэя». Естественно, по русской традиции вскоре было решено слегка осадить плещущееся в желудке пиво сто граммами рома. Все манипуляции со спиртным совершались буквально на бегу, по ходу движения к поставленной цели, которыми были палатки «Ренте» и Завода строительных конструкций, где трудился Анин.
Первыми по ходу загулявших мужиков оказались энергетики. Главным виночерпием в павильоне работал Лахейре. По пояс голый, как и несколько его подручных, тоже специалистов электростанции, они буквально носились по пивнушке, обслуживая многочисленных клиентов. Пот градом катил по его скуластому лицу, по крупному, слегка тронутому ранней полнотой телу. Он с ходу обхватил Иванова мощными лапищами, слегка приподнял и усадил на один из пустых ящиков. Другой мебели в павильоне не было. Тут же со всех сторон к гостю потянулись руки с бутылками пива, бумажными стаканчиками с «Канеем», бутербродами, даже лангустом, вероятно, принесённым для собственных нужд. На лицах всей непрофессиональной обслуги светилась по-детски неподдельная радость и желание сделать всё возможное, чтобы гость остался доволен приёмом.
«Луис, я не один, с друзьями, - наконец, пришёл в себя после горячей встречи Владимир, - Познакомьтесь, это наши специалисты, работающие на вашем соседе - домостроительном комбинате. Их руководитель - Вячеслав Иванович, Виктор, переводчик Петров. Вам наша помощь не нужна?»
«Очень нужна» - Луис в своей обычной манере самого серьёзного мулата на Кубе слегка ошарашил гостя.
«Напросился, - подумал Владимир, - Теперь придётся весь вечер пиво подносить».
А Лахейре продолжал: «Нам очень хочется повеселиться, потанцевать. Но надо продать сотню ящиков пива. Это надолго».
«Сейчас вообще умотают плясать, а нам придётся отдуваться до утра», - опять невольно проскользнула тень тревоги.
«Поэтому мы очень просим вас и ваших друзей пить, не переставая, чтобы скорее опустошить всю подконтрольную нам посуду. Давайте выпьем за то, чтобы вы забыли всё на свете и полностью отдались бы карнавальному веселью. Только так, в полузабытьи можно по-настоящему ощутить душу народного праздника. Арива, камарадос! Вперёд, друзья! Как у вас говорят: «Поехали!»
Неожиданно появился вездесущий Вильям. Оказывается, он тоже состоял в штате палатки на сегодняшний день, но бегал за очередной порцией льда, которую сразу сгрузил из металлического ящика в контейнер с бутылками пива, и сходу сообщил: «Владимир, а мы недавно видели вашу Галину по телевизору. Когда Высоцкий побил нашего Стивенсона. У неё та-акой большой живот, та-акой большой! У вас, наверное, сразу родится боксёр - тяжеловес. Хорошо, что прямо на стадионе это не случилось! Надо выпить за будущего чемпиона!»
С этим трудно было не согласиться. Теперь Иванов  реально ощущал, что знаменитый карнавал в Сантьяго-де-Куба, по-праву считающийся вторым  в мире после бразильского, пройдёт снова стороной, как и в прошлом году, когда он изучал с сыном и женой его театральную часть. Уже не слушались при разговоре губы, иногда предательски пропускающие излишние слюни, словно подгулявший сторож, у которого под носом тащили всё, что он охранял. Периодически от ног к макушке проходили волны теплоты и лёгкой тряски, заставляя всё тело содрогаться, как при икоте. В систему, координирующую движение рук и ног, влез случайный паразитный элемент, старающийся расчленить единое целое, пустить отдельные звенья в разные стороны. Надо было спасаться. По крайней мере, выпасть из наметившейся колеи.
«Слышь, Луис! А где же директор? Он что, в продавцы не годиться? По тем функциям, которые возложены на кубинских руководителей предприятий, они гораздо ближе к таким операциям, чем главный инженер и другие спецы».
«Пидора сегодня на дежурстве и появится в ларьке после полуночи. Так полагается, чтобы в первый день праздника, когда всё только налаживается, дежурило первое лицо. Я думаю, мы его дождёмся. Выпивки с трудом, но хватит, - и Лахейре обвёл рукою вокруг, лукаво улыбаясь, - Давайте продолжим её уничтожение. Я предлагаю выпить за ваших друзей!» - он потянулся за очередной бутылкой, и Владимир понял, что пропал. Организм был на пределе возможного.
Но, как часто бывает, совершенно неожиданно пришло спасение. Около дверей павильона стал нарастать ревущий шум моторов. Кто-то выглянул и сообщил: «Демонстрация дореволюционных машин». Иванов понял, что это его таинственный наставник пришёл на помощь, схватил за руки своих друзей и буквально потащил недоумевающих Вячеслава и Виктора из пивнушки, приговаривая: «Я так давно мечтал увидеть этот символ старой Кубы, так давно! Луис, мы ещё заскочим позднее. Салют!» Повод смотаться был просто великолепный, хотя вдогонку им и неслись призывы продолжить приятное застолье.
На улице Анин, пока удовлетворивший потребности своего мощного организма лишь наполовину, предпринял попытку вернуться: «Ты чего, Володь? Так хорошо сидели! Да и твои подопечные обидятся. Давай ещё немножко поквасим».
«Хочешь - иди! А я честно, уже хорош! Да и сколько там можно сидеть. Весь праздник прозеваешь. Посмотри, как вокруг весело и интересно!»
Действительно, окружающая их сцена  приняла новый чарующий облик. Теперь представление шло на фоне чёрного бархата тропической ночи. Вместе с принятым допингом она превратила в глазах ещё довольно молодых, пусть и воспитанных на советском пуританстве, людей,  сотни голых плечиков и потных прелестных личиков беззаботно наслаждающихся радостью девушек в сплошной, наполненный сладким зовом, бурлящий поток. В воздухе, несмотря на оставленный несовершенными двигателями прошлого запах бензина, витал пьянящий армат любви и сладострастия. Всё вокруг влекло и закручивало в губительном водовороте страсти.
«Вот это да! - только и пролепетал наиболее восприимчивый к игре чувств Анин, - Вот это да!  Теперь, Слава, держись! Забег на длинную дистанцию!»
Друзья стояли и хлопали глазами, не соображая, каким образом втиснуться в казавшийся сплошным сгусток тел, наэлектризованный зарядом безграничного веселья. Из ближайшего павильона неслась сумасшедшая музыка, почти материально осязаемая в силу своей громкости, превосходящей все допустимые пределы органов слуха. Казалось, она физически заставляла желеобразную толпу слегка лениво покачиваться в соответствии с тактом убивающего звуком террориста. Отдалённо было похоже, что люди танцевали. Первый импульс после такого открытия заставлял направить заигравшее внимание на поиски свободных партнёрш, чтобы хоть слегка поостудить вспыхнувшие от принятых градусов желания на их упругих горячих бюстах.
Вакансий, увы, не предвиделось. Казалось, что все намертво вцепились друг в друга в экстазе любви. Владимиру почему-то пришло на ум совсем не к месту сравнение объятий танцующих с ужасной картиной соединённых навеки скелетов Эсмеральды и Квазимодо из «Собора Парижской богоматери», которая произвела на него в детстве шок, равный глубокой незаживающей до конца раны. Он сам схватил себя подвыпившей волей за мозги и вернул их к реальному фестивалю жизни, где всё прекраснее, хотя и не так возвышенно.
Похоже, что и на остальных его партнёров навеяло что-то несуразное от снующих флюидов соития: они застыли в оцепенении, беззвучно шевеля губами, словно телята, и бесцельно уставив расширенные глаза просто вперёд. Такими тёпленькими их и подхватил извивающийся по улице ручеёк огненного конго, танца, который сразу позволяет оторваться от земли в единении с плотным бесконечным рядом  совершающих одинаковые  движения  человеческих тел. Совсем юные на вид девушки расцепили свои детские ручки и позволили четырём совьетико влиться в веселящуюся змейку. Она мгновенно, словно сверхмощный автомобиль, рванула их сходу вперёд, заставила по закону физики о великом влекущем к себе резонансе вместе со всеми раскачиваться  и двигаться мелкими шажками. Тут же заработало и другое аналогичное явление, но уже из области духовной, связанное с объединением аур группы людей в единое энергетическое поле,  управляющее ими в целом, ещё не до конца прочувствованное и потому не заформатированное  землянами, но от этого совсем не теряющее своей силы. Под его воздействием в специфических частях организмов начали нарастать невыразимые пока что слабо развитой человеческой речью позывы к неуправляемому совместному ликованию и томительные чувства близкого блаженства.
Почти совсем не потребовалось времени, чтобы друзья полностью освоились, отдались до конца во власть единой души веселящейся толпы в виде гигантского дракона, а Вячеслав Иванович от восторга даже начал слегка подкручивать задом, вероятно, чувствуя себя участником большого танцевального представления. Все безудержно кричали, сливаясь с общим шумовым фоном карнавала. А когда навстречу им попался другой подобный паровозик с танцующими пассажирами, крик от восторга усилился   до визга  и, слившись с приветственными воплями коллег по танцу, на время намертво заглушил динамики всех ближайших ларьков.
«Ты смотри! У них Рауль, Альмейда, Харт отплясывают. Половина кубинского руководства! - Владимир не верил глазам своим, - Так запросто, без охраны! Или мне показалось?»
«Я думаю, это они, - встречающий на Кубе третий карнавал Петров был наиболее знающим в компании, - Мне говорили кубинцы, что Рауль почти каждый год приезжает в родные пенаты порезвиться, вспомнить молодость. А бояться им особенно нечего. Здесь их так любят, что мгновенно растерзают любого, посмеющего хоть слегка оскорбить героев страны. Вот она, демократия в действии. Ты можешь представить нашего Устинова или Будёного, танцующих конгу в толпе? Хотя Семён Михаилович в такие годы, говорят, тоже здорово плясал перед участниками съездов и играл на гармошке».
«Это точно, - Виктор Смирнов слыл знатоком нашего революционного прошлого, - А сейчас ему это зачем? Он и так останется навечно героем. Каждому овощу своё время. Главное, не поторопиться и не сорваться зелёным, несъедобным и никому не нужным».
«Философ, - Вячеслав прорычал явно недовольно, -  Ты лучше сообрази, что дальше делать. Мы в этом поезде явно засиделись. Можно и все остановки просвистеть, в том числе, и с названием «Девочки». Володе хорошо. Он последний из нас. В него мулаточка вцепилась своими ручонками. Глядишь, и сговорятся таким  макаром. Петров тоже за чью-то попочку держится. А я его поддерживаю, да смирновские ладони на своих плечах тащу. Удовольствие ниже среднего».
« Он прав», - подумал Иванов и с улыбкой обернулся к своей партнёрше по танцам, чтобы лучше её разглядеть и попробовать спрогнозировать свой сегодняшний вечер: продолжать общаться с ней не совсем обычным способом, как говорят в простонародии, через назад, или поискать что-то поинтересней. При ближайшем рассмотрении оказалось, что у него на корме плыла действительно очень симпатичная мулаточка, с огненным блеском в глазах, зовущих слиться в экстазе, но пребывающая в возрасте нашей пионерочки из старшего отряда. «Не приведи господи связаться с ребёнком», - пронеслись телеграфные строчки в его голове, и он начал подыскивать возможность выскочить с друзьями из живого  ручейка, чтобы попасть  в другое интересное мероприятие.
Вероятно, его прекрасному хвостику тоже пришли новые энергетические сигналы о складывающейся ситуации. Возможно, ей понравилась ласковая улыбка партнёра, или она почувствовала, что он намыливается улизнуть. Сложно  проникнуть в женские мысли, а тем более понять их логику. Но последующие  действия, ими продиктованные, были полностью осязаемы. Её маленькие нежные ручки заскользили по его бокам и крадучись начали вползать в карманы. «Кошелёк ищет», - бдительность Иванова была на чеку. Он знал о наклонностях некоторых аборигенов взять у иностранных шалопаев всё, что им мешало жить спокойно  и счастливо. Причём, в годы владычества янки, операции по экспроприации ценностей достигли здесь на Кубе  высочайшего  искусства.
Владимир хотел сразу пресечь беспардонные поползновения на его  кровно заработанные копейки, но вспомнил, что весь наличный капитал вместился у него в маленький задний кармашек брюк, и на время успокоился. Притормозил излияние возмущения и сосредоточился на неожиданно возникшем интересе к дальнейшей процедуре кражи. Между тем, юная баловница не спеша осваивала завоёванную территорию. Пошарив немножко по пустым карманам, она положила свои горячие ладошки внутри них на бёдра сеньора и продолжила в таком положении ритмичные движения в такт танца.
Теперь осторожный в международных связях Иванов заметил, к ужасу своему, существенные предательские изменения в поведении собственного нутра. Мысли о воровстве сменились, словно в кино, сладкими мечтами о невозможном. Вожделение, будто ласковая и тёплая морская вода, распаляло низ живота и в паху, а  механизм выполнения плотских желаний неожиданно принял боевую готовность. Мулатка как будто только и ждала подобных превращений. Она через карманы нежно охватила ручками индикатор любви и почти сразу страстно застонала в спину Владимира.
Выдержать стремительный натиск амура было выше человеческих сил. Но секретарь партбюро, как и подобает настоящему вожаку коммунистов, к тому же осознавшему своим условным партийным инстинктом, сформированном на смеси бдительности с верностью уставным нормам, что положение безвыходное, держался молодцом. Хотя стоило ему вымученные спокойствие и невозмутимость потерей не одной тысячи нервных клеток. Собственно, в первый момент пленения он дёрнулся в сторону свободы, но сразу почувствовал, что якорь зацепило прочно, и с оправданной радостью  покорно смирился с жизненными обстоятельствами.
Блаженство тянулось недолго. Вячеслав продолжил свою разрушительную деятельность в коллективе и вскоре на одной из оживлённых площадей, где шёл импровизированный концерт известных мастеров искусств, четвёрка выпала из танцующей шеренги, а с ними и маленькая чёрненькая пьявочка, присосавшаяся, пока что  руками, к  своей пьянящей добыче. Надо сказать, что Иванов так быстро привык к новому, совместному с искусительницей состоянию мануального соития, что даже не сделал попытки прикрыть непрезентабельный внешний вид. Он и думать об этом забыл. Тем более, что на сцене появились нравящиеся ему гаванские исполнители популярной песни и он невольно принялся  подпевать: «Биба алегрия! Биба ел амор!»  А когда песня завершилась, Владимир почти пропел возбуждённо: «Какой замечательный призыв: «Да здравствует веселье! Да здравствует любовь!»
Не сразу среагировало  внимание секретаря и на растопыренные от удивления глаза друзей. Причём, почему-то странно упёртые ниже области его пупка, словно он вышел на сцену очень торжественного собрания перед громадной аудиторией с распахнутой настежь ширинкой. Когда, наконец, безмолвный их крик  достучался в раскалённый мозг, смущённый партийный лидер дёрнулся в сторону вместе с мулаткой, напоминая  собачек, склещенившихся во время занятия любовью. Не придумав ничего оригинальнее, Владимир рявкнул: «Нет у меня там денег. Куплю я тебе мороженное, только отпусти, не рви карманы».
«Вот это Володя устроился, - Вячеслав Иванович завистливо  цыкнул губами, - Саш, скажи, что у меня в брюках есть всё, что ей надо. Пусть ищет», - и наглядно раскрыл входы в свои пещеры.
«Нет уж, увольте»,- рассудительный Петров знал свой маневр: «Распределять между начальником и парторгом такую шоколадку мне совсем ни к чему. Обязательно от кого-нибудь в ухо заработаешь. Вы не торопитесь: всем достанется. Я по прошлогоднему опыту знаю. Посмотрите вокруг. Сколько девочек свободных. Лишь бы сила и здоровье позволили. Вы только далеко друг от друга не расходитесь. Глядишь, выручать придётся».
И действительно. Вся танцующая площадь напоминала громадную клумбу разнообразных сияющих и благоухающих цветов. На фоне чёрного неба в свете разноцветных фонариков и бегающих от зеркальных граней шаров лучей, природно-красивые полуобнажённые девушки провинции Ориенте превратились в лучших красавиц мира. Их влажные от нежности и радости взгляды сверкали ярче карнавальной иллюминации, поражая наповал, будто выстрелом из гиперболоида инженера Гарина. Хотя ещё глубже проникали в распалённые мужские  души контрастные картинки:  полузакрытые в экстазе глаза на светящихся вечной любовью женских личиках, царственно проплывающих на мощных плечах танцующих с ними кавалеров.
Такой насыщенный яркостью пир страсти наши люди из СССР наблюдали впервые. В нём всё сливалось вместе с музыкой в единый сказочный мир наслаждений, который, если вдруг и удастся когда-нибудь крупному творцу хотя бы частично достоверно показать в добротном реалистическом фильме, всё равно он никогда не сможет убедить зрителей в своей правдивости, в том, что такое бывает в жизни на самом деле. 
Впрочем, как  и сама любовь. Можно очень подробно,  в мельчайших деталях, без сознательного хвастовства, рассказывать о незабываемой встрече не просто с подругой, а именно с любимой женщиной. Но всегда самый доверительный ваш друг, полностью вам верящий, скажет про себя: «Вот заливает, Ромео!  И откуда столько выдумки берётся! Видать, недавно роман прочитал на эту тему. Покруче Мопассана завернул!»
В уникальности - главный закон диалектики  природы: ничто не повторяется, даже в астральной форме и в художественных образах. В разовости и её восхитительная прелесть: кто бы стал колесить по свету, рисковать кошельком, а порою и здоровьем, чтобы увидеть то, что доподлинно точно можно было бы показать в кино, по телевизору, на фотографиях. В субъективном, единственном в мире собственном ощущении каждым человеком встречи со вдоль и поперёк изученным местечком, существом или предметом - основной стимул, заставляющий интеллектуальных людей с радостью жить на нашей небольшой планете. Для каждого из населяющих землю хорошо известно, что самый яркий художник, с лихвой перехлестывающий через края реального феномена и палитрой красок, и набором мыслей, позволит создать о нём лишь бледную плоскую копию.
Никогда не повторяющийся результат творения высшей материи как раз и есть та великая её тайна и та великая её разгадка об экспериментальной сути создания нашего мира, которую открыл мне в самом начале работы над романом мой необычайного вида ангел - хранитель и просветитель.
Приходит на ум зазубренное ещё со студенческой скамьи произведение Ленина, в которой гениальный мыслитель спорит с великими философами Махом, Авенариусом и другими о материальности мира. Действительно, он убедительно доказал, что  основа всего сущего не зависит от нас. Она - объективна. Но в чём–то нельзя не согласиться и с идеалистами, утверждающими, что мир заново  рождается в мозгу каждого живого существа.  Наше сознание может так взглянуть на него через свои  индивидуальные дырочки, навесить на него столько субъективных побрякушек и оттенков, что это будет уже совершенно другое явление или объект. Получается, что и противоположные высказывания могут быть справедливыми. Это опять же проявление другого внутреннего содержания тайны вселенной, о которой марксисты очень точно говорят: единство и борьба противоположностей. Опять то, что открыто мне моим покровителем: всё в мире состоит условно из единства противоположно заряженных энергочастиц.
Как в том затасканном в наше время анекдоте о суде над воришкой, пойманным  с поличным при похищении пальто. Истец заявляет: «Большое количество свидетелей подтверждает, что этот оборванец украл мою вещь». Судья отвечает: «Вы совершенно правы». Ответчик тоже не отрицает факта кражи, но заявляет: «Гражданин судья! Он капиталист, у него таких вещей тысячи. А я бедный и ничего не имею. Наступает зима, и я замёрзну. Но я ведь тоже человек и имею право на жизнь. Поэтому я и похитил не нужное ему старое пальто». Судья вновь заявляет «Ты совершенно прав». Тогда из зала спрашивают: «Как такое может быть: вы утверждаете, что  два спорящих, доказывающих совершенно противоположные истины одновременно правы?» Судья и с ним соглашается: «И ты прав!»
Всё. Кончаю болтать. Хроническая болезнь писателей - многословие завела мою прирождённую душу игрока в скучный философский спор, заставив оставить в стороне невероятный, полный  феерического веселья эпизод из жизни, от которого в то время и за уши не смогли бы оттащишь. Тем более что день  там, в Сантьяго приближался к полночи, а, по рассказу бывалых, истинное ликование только тогда и начинается.
Как-то совершенно незаметно, естественным образом, квартет теперь уже в полном составе обзавёлся партнёршами и продолжал знакомство с народными традициями в обрамлении мало задрапированных женских тел. Интересно, что обманчивая относительность всего на земле создавала впечатление, что они топчутся на одном месте. На самом деле их бурно  несло по течению вдоль улицы, но вместе со всеми окружающими танцующими парами, непрерывно целующимися и постанывающими от удовольствия, что и создавало иллюзорность однообразия. Продвижение замечалось лишь тогда, когда менялась музыка. Оказалось, что звук, как и всё в мироздании тоже занимает определенную нишу, свою зону, как вороны в городе. Когда расстояние от его источника увеличивалось, резко возникала звуковая граница, и в уши врывалась новая мелодия, воспроизводимая очередным пивным павилионом. Перешедшие её, в зависимости от сохранившихся под хмелем остатков индивидуальной реакции, вразнобой и не сразу начинали менять темп и ритм танца, от чего всем становилось невероятно смешно. Страстное танго переходило в яростное самбо, легкомысленный фокстрот или лихое буги-вуги.
Так в общем потоке, то замирая в утомлённых желанием па, то подпрыгивая, словно молодые козлики после зимнего стояния в стойлах, кутилы очутились в объятиях кубинских коллег, торгующих в павильоне домостроительного комбината. Всё началось по-новому, но теперь уже на самом высоком витке спирали, когда становилась совершенно осязаемым возможность скорого из неё выпадения. Ром не шёл, но его упорно заталкивали в переполненные утробы с помощью великих здравниц и под провокационными взглядами гордости за своих новых мачо кубинских девочек, ставших всего за несколько карнавальных мгновений почти родными.
Как и полагалось по законам экстремального застолья, всё вскоре достигло своего апогея, когда естественным исходом становится стремительное внутреннее и внешнее перевоплощение, зачастую даже в другой вид живой природы.
Сначала пропал стыд, и стало безразличным  мнение окружающих на посещение так называемых временных кабин интимного пользования. Они сооружались на период праздника в больших количествах в виде облегчённых ширмочек над канализационными люками, мало что прятали от постороннего взгляда и для трезвого человека казались весьма неприличными. Мощное давление пива изнутри организма разрушило иллюзорные мещанские понятия о скромности. Всё засверкало вокруг, словно в туалетах лучших ресторанов. Позывы налетали чаще, чем девятый вал на штормовом море, но исчезающее сознание с помощью преданного условного инстинкта успело  переключиться на автопилот, который честно делал своё дело и своевременно приводил прибой к нужному берегу.
«Ты кто? - неожиданно, насупив брови и поджав ноздри, спросил своего начальника Петров, - Я точно тебя где-то видел. Морда твоя очень знакомая. Где же я мог тебя видеть? Ты ЦК знаешь? Цен, Центральный комитет партии знаешь? У меня там брат начальником работает. Знаешь?»
«Да рассказывал ты уже про брата. Всё  я про него знаю. Давай за наших родных, ждущих нас на Родине, выпьем», - добродушный Вячеслав Иванович ещё не сумел набрать спиртовую норму  для своего центнера живого веса и не собирался тратить время на пьяные бредни подчинённого.
Но тот не унимался: «Нет, с тобой пить не буду. Сказал не буду, и всё. Потому, что не знаком. Д-давай сначала познакомимся. Познакомиться предлагаю. Меня зовут Александр Николаевич Петров. Прошу любить и уважать. Хотелось бы узнать ваши данные, ваше фамилия. Где-то я вас уже встречал».
«Завтра на работе познакомимся. Там всё припомнишь. И брат не поможет. А пить я тебе и сам не дам. Не сформировался. Не создал, как граф Монте-Кристо, иммунитет к ядам. Слабоват. Прикладывай лёд к голове. Он сокращает сосуды и снижает возможности мыслить. Для тебя сейчас главное - остановить словесный понос. Ясно?»
Компания, несмотря на явную первую потерю  в своих рядах, с ещё большим напором и ожесточением продолжила пивной марафон, словно пытаясь взять на себя и дозы падшего в неравной битве с зелёным чудовищем  товарища. Вскоре звуки знакомой песни о веселье и любви вытянули их из гостеприимного павильона, хотя без серьёзных усилий сделать первые шаги оказалось не просто. Благо,  под боком у каждого из бойцов торчало по хорошенькой кучерявой головке. Дамы, вероятно уже знакомые  с манерой поведения  русских сестёр милосердия, мужественно взваливали на свои женственные плечики тела кавалеров, утяжелённые возлияниями и ставшие похожими на мешки с бесформенной массой.
Вокруг всё кружилось в калейдоскопе веселья и красоты. Лучи от мощных прожекторов, разноцветных фонарей и миниатюрных вращающихся зеркал спресовали до осязаемости клубы чёрного ночного воздуха, перенасыщенного пивными парами. В нём, словно в чреве гитары, многократно усиливались перепутавшиеся музыкальные мелодии, заквашенные высоким звуковым фоном гомона веселящейся толпы, образующей своеобразный медленно текущий, но бурлящий от жарких танцев поток. Словно берега, сплошной стеной его обрамляли красочные разномастные павильоны, похожие на очертания сказочного города. А внутри фестивальной реки, полной мистики и необычности, наслаждалась торжеством обезумевших страстей и эмоций, будто выпорхнувшая из узеньких телесных оболочек и превратившаяся в энергетический сгусток любви, единая душа тысяч ликующих людей.
При ближайшем рассмотрении можно было пока ещё уловить различия индивидуумов по способу получения наслаждения от жизни. Точнее, целых  групп, объединившихся по манере общения в парах. Только очень редкие из них продолжали, вроде отряда Иванова, куда-то пробираться, глазеть по сторонам, желая увидеть как можно больше интересного. Большая часть танцующих партнёров слилась в нескончаемых поцелуях, лишь слегка покачиваясь для обозначения своей причастности к танцам. Многие пошли дальше и дополнили контакты губ различными вариантами ручных ласк других эрогенных таинств. Наиболее продвинутые мучачи крепко удерживали рвущиеся к облакам мужские достоинства в своих нежных  ручках, протиснув их в различные технологические отверстия брюк кавалеров.
Между тем начали проявляться тенденции к распаду и в дружном советском квартете. Ничего не соображающий Петров медленно клонился к земле, словно раненый боец, продолжая смотреть своими стеклянными глазами только вперёд. Приданная ему негритянка с мощным торсом и грудями буквально взвалила его на выпирающие части тела и тащила на себе, будто санитарка, выносящая раненого с поля боя.
Иванов, под неукротимым натиском сегодняшнего подарка судьбы, стремящегося по-прежнему удерживать синицу в руках, пытался скрываться в наиболее тёмных местах, чтобы, не дай Бог, его  увидела в таком неподобающем виде партийная паства. Анин сам вцепился громадными ручищами в юные телеса спутницы и делал серьёзные попытки затащить её в какое-нибудь пусть и не столь укромное, но слегка прикрытое место. Только самый юный из гуляк Смирнов всё ещё наслаждался редкой возможностью поплясать с молоденькой кубинкой, лишь изредка украдкой целуя её влажные, горящие в ночи, как красный фонарь, губы.
В таком виде они неожиданно оказались на набережной залива, причём рядом с превращённым в ресторан кораблём. Вероятно, учитывая высокий статус представителей дружеской страны, их пропустили внутрь без очереди, и веселье продолжилось в новом экзотическом месте, декорированном под матросский кубрик и уставленном  грубыми деревянными  столами и табуретки. Официанты обслуживали посетителей в тельняшках. Возле баров пьющие восседали на высоких бочках. Всё было выдержано в лучших тонах картины гуляния лихих пиратов после удачной атаки на богатенькое судно.
Быстро почувствовав себя своим среди пирующих разбойников, Анин громовым голосом прокричал заученную по фильмам фразу: «Официант, пиво для всех!» Половые в полосатой униформе уже начали подтаскивать ящики в зал, а старшой из них пришёл к Вячеславу Ивановичу уточнить, сколько бутылок давать на каждого из присутствующей публики и с кого начинать. Однако, уловив смысл их действий,  Смирнов успел внести необходимые коррективы: «Для всех нас за этим столом». Сидящая вблизи публика тоскливо вздохнула вслед испарившейся надежде на дармовую выпивку, а Виктор гордо обвёл взглядом победителя притихших друзей.
Новые возлияния крепкого кубинского пива довершили процесс временного перерождения сознания и организма земляков. От первых же глотков коварной жидкости Петров начал совершать конвульсивные движения кадыком и ртом, будто глотая недостающий воздух. Благо его сослуживцы, хорошо знакомые по студенческому прошлому со значением подобной мимики, схватили дёргающегося товарища под руки и мгновенно  приволокли к борту, откуда тут же полетело в сверкающие карнавальными отблесками воды залива натуральное выражение содержания сегодняшнего праздничного меню.
Затем вечно предательская последняя капля алкоголя сделала своё чёрное дело и с главным представителем ГКЭСа в Сантьяго. Анин выпустил вожжи из рук и полностью перестал обращать внимание на окружающих. Он что-то настойчиво объяснял своей сегодняшней подруге, и та покорно полезла под стол, чтобы тут же её кудрявая головка вынырнула там, где у шефа начинались руководящие ноги. Прикрывшись рубашкой Вячеслава, понятливая девчонка немножко побродила в лабиринтах остальной его одежды и вскоре лишь изредка напоминала о себе смачным причмокиванием, очень похожим на откровенные радости детей, облизывающих мороженное.  Замурлыкал и заулыбался прикрытыми глазками, будто большой котяра, и сам грозный начальник советских специалистов провинции Ориенте.
Поклонник танцевального жанра Виктор вновь попытался сделать несколько шажков в быстром танце с креолкой, но и его моложавый организм надломился под тяжестью принятого спиртного, бросив хозяина обратно на деревянную лавку. Лишь на Владимира последняя бутылка «Атуэя» странным образом  произвела некоторое отрезвляющее действие, дав толчок к работе нескольким, пусть и не связанным друг с другом извилинам думающей серой массы. Он  вспомнил почему-то лицо кассира, привозившего раз в месяц получку из Гаваны. Затем строгие глаза жены, забирающей деньги в своё полное распоряжение. Под воздействием птицелова, продолжавшего работу рук под столом с пойманным соловьём, он явно узрел осуждающие лица родного коллектива, производившего экзекуцию над ним во время открытого собрания. А в итоге сумбурного мыслительного процесса вдруг реально почувствовал себя вылетающим из ресторана в связи с отсутствием денег за пиво под улюканье приматросившихся официантов.
«Слав, а Слав! Ты пиво заказал, а деньги у тебя есть?»- начал пытаться достучаться до подошедшего к экстазу Анина, раскрывшего рот, словно рыба на суше, и стонущего сладкими прерывистыми вздохами. Хотя отлично понимал, что тот был вне досягаемости, на небесах, где если что и слышится, то кажется непрерывным чудесным пением ангелочков. Виктор прореагировал на опасения парторга сразу, и друзья начали действовать. Вместе с двумя кубинками они практически вынесли на улицу Петрова и усадили в стороне от ресторана.
Вернувшись к столу, мужики с радостью увидели, что Вячеслав Иванович успешно завершил нетрадиционные контакты с местным населением и постепенно начал возвращаться в себя. Вопрос о деньгах резко ускорил его реабилитацию, и уже спустя пару минут оставшееся трио с мамзельками не спеша вышло подышать на палубу, а затем, словно   почувствовав гибель корабля, на всех парусах спустилось на берег и промчалось мимо удивлённого стража ворот в темноту. Только спустя час они, крадучись, вернулись к месту преступления, чтобы подобрать скисшего партнёра и продолжить карнавальное веселье.
Хулиганская выходка придала куражу ликующим душам, но и, безусловно, как всегда в жизни, стоила немалых затрат энергии. Очень скоро их дружно потянуло отдохнуть. Замаячивший впереди небольшой лужок, окаймлённый кустиками показался очень подходящим местом для осуществления естественного желания. Четыре веселящиеся пары с наслаждением бухнулись в нежную прохладу ночной  травки. Собственно, первоначально туда выложили безжизненного Александра, который сразу вытянулся во всю длину своего костлявого тела и мгновенно уснул.
Владимира же поначалу больше тянуло на джентльменские подвиги, чем на сон. Он быстро разобрался во всех таинствах и прелестях  партнёрши. Проделал необходимые предварительные операции с её и своей одеждой, практически отбросив их в сторону. Но дальше дело затормозилось. Преданный прежде, как пёс, важнейший в деле любви член организма стал вдруг совершенно неуправляемым и не отвечающим адекватно всем остальным органам на прихоть хозяина. Он выламывался, не бросался на амбразуру для поддержание мужского достоинства господина и вообще, можно сказать, улёгся отдыхать, взяв дурной пример у Петрова. Все потуги были тщетны. Вспомнились пророческие слова мудрого школьного друга Генки Ермоненко, к сожалению, рано ушедшего из жизни: «Алкоголь усиливает желание, но и увеличивает трудность его осуществления». В поисках поддержки Иванов обратил свой взор в сторону друзей, но быстро понял, что и они не смогли высоко поднять  репутацию страны Советов. Непонятно почему, но впервые в жизни антипатриотический  вывод о позорном бессилии земляков подействовал успокаивающе и позволил  быстро забыться в объятиях жаждущей ласк кубинки.
Первым от шуршания автомобильных колёс пробудился шустрый Смирнов. Не открывая глаз,  по привычке он слегка потискал прижавшуюся под бочком супругу и вдруг услышал от своей простоватой Катюши непонятное воркование на испанском. Приоткрыв один глаз, Виктор с изумлением увидел тянущиеся к нему, сложенные бантиком губки кучерявой мулатки, и сразу из смуты в тяжёлой голове начали формироваться обрывки вчерашних приключений. 
Вскочив на ноги, с индивидуальной высоты  птичьего полёта, которая определяется для каждого человека расстоянием от глаз до земли, то есть ростом, он сумел обозреть последнее поле боя праздника. Шесть его спутников сладко спали, тесно прижавшись друг к другу, на одной из центральных клумб города, расположенной посреди скрещивания нескольких дорог, в том числе и карнавальной имени Марти.  На украшающих её цветах и невысоких кустиках, словно после смертельной битвы, валялись военные доспехи отдыхающих бойцов в виде брюк, рубашек, платьев и различного внутреннего обмундирования: маек, трусов и бюзгалтеров. С ужасом посмотрев на свои ноги, Виктор обнаружил, что и на нём из вчерашнего праздничного туалета осталась только футболка с оранжевым попугаем и яркой надписью «Куба».
Вокруг деловито, уступая дорогу друг другу,  сновали разномастные автомобили, которых до этого в часы праздника не пускали к стратегической клумбе, а  гоняли в объезд. Водители и пассажиры горячо приветствовали жестами и криками онемевшего от стыда полуголого мужика, указывая на середину клумбы, где какой-то остряк воткнул в землю кубинский и советский флаги.
«Салют, товарич!» - неслось из окон лимузинов: « Как дела! Вам нравится наш карнавал и наши мучачи? Да здравствует дружба!»
Какое-то время Смирнов по-привычке машинально  дружески помахивал рукой в ответ на тёплые приветствия братьев по борьбе, выдавливая из себя слащавую улыбку, как бюрократ Бывалов из фильма «Волга-Волга», бормоча про себя: «Вот идиот! Вот вляпался! Наверное,  уже  успели и в кино снять. Этим двум начальникам простят. У Петрова брат в ЦК. Вытащит из грязи. А на мне отыграются по полной программе. Как пить дать, вышвырнут и из страны, и из партии, как плешивого котёнка. Ну и дурак! Надо было так напиться!»
Наконец, оцепенение прошло, и будущая жертва партийного терроризма бросилась на поиски белья, предварительно прикрыв попавшимся под руки  женским лифчиком фрагменты былого мужского величия, предательски выглядывавшие из-под футболки. В суете он наступил на руку одной из кубинок. Та, в свою очередь, тоже совершенно не  ощущая реальность, заорала с перепугу на всю улицу, естественно, обратив на изумительную сцену взгляды дополнительных свидетелей, но и разбудив одновременно остальных участников представления. Каждый из них сначала недовольно открывал глаза,  медленно приходил в себя, приподнимал голову, оглядываясь по сторонам, ничего не понимая, а потом вскакивал, будто ошпаренный кипятком, и начинал судорожно шарить по траве и кустам в поисках недостающей одежды.
Первым сообразил, что надо срочно сматывать удочки, Иванов. «Пошли отсюда с глаз долой!» - буркнул он и бросился через поток машин, одев лишь один сандаль и штанину на одну ногу. Вежливые и поражённые видением водители вдарили по тормозам, и парторгу удалось благополучно достичь противоположного тротуара. За ним гуськом почти след в след засеменила и вся кампания. В тени придорожных деревьев наскоро приведя себя в порядок, мужская часть коллектива бросилась  прочь почти бегом, не успев даже сказать прощальные слова благодарности растерявшимся попутчицам. Затем сообразив, что дом находится в другой стороне, они круто повернулись и цепочкой пробежали мимо дорогих ещё недавно девочек, застывших на месте от обиды и недоумения, но все равно с нежностью и слезами в глазах смотревших им в след. Они, конечно, не могли себе представить той свирепой радости, с которой в подобных случаях встречают своих благоверных их дарованные Богом половины. Зато мальчики знали предстоящую процедуру досконально.
Не случайно долгие годы главным впечатлением от фиесты в памяти Иванова оставались резкие и очень громкие слова, высказанные Галиной по поводу  его благополучного возвращения с гуляния. Она дала ему хорошо прочувствовать свою полную ответственность за счастье нескольких будущих поколений внуков, за её предродовое состояние, за судьбу партийной организации колонии и в целом за мир во всём мире. Не оставляли его и мысли о том, какими словами напишут в трудовую характеристику о его ярком участии в прошедшем празднике кубинского народа представители всевидящих органов. Но в любом случае он не сомневался, что их будет с излишком, чтобы поставить  жирный крест на всех дальнейших жизненных планах. Только спустя много лет все беспокойства развеялись, как туман, и за ними вновь реально обозначилась удивительная сказочная ночь карнавала.
                ___ ,, ___

Не спал в эту ночь и мудрый вождь кубинского народа. Каманданте готовился выступить через два дня на торжественном собрании в Сантьяго-де-Куба по случаю двадцатой годовщины штурма небольшим отрядом его сторонников тамошней казармы, названной в спекулятивных целях буржуазным правительством именем героя борьбы против испанцев Гильермо Монкада. Воспоминания, вызванные юбилейной датой, терзали душу великого борца, перелистывали в голове траурную книгу памяти. Из 123 участников операции всего 6 патриотов погибло непосредственно в бою. Но ещё 55 человек было подло убито полицией в последующие дни в застенках. Он знал, что их имена теперь увековечены на многочисленных величественных монументах по дороге из города до фермы «Сибоней», где они готовились к атаке, но от этого не становилось легче.
Вспоминались различные детали того ярчайшего и важнейшего события в истории революции. Как собирали средства для экипировки отряда. Эльпидио Соса продал своё рабочее место, Фернандо Ченард - аппаратуру из собственной фотостудии, в которой он зарабатывал на жизнь, Оскар Алькальде - лабораторию фармацевтических товаров. Педро Мирет отдал на подготовку восстания весь свой заработок за несколько месяцев. В конце концов, удалось приобрести оружие и одеть в солдатскую форму более 100 бойцов. Причём для конспирации покупали в основном охотничьи ружья и малокалиберные винтовки, которые свободно продавались в магазинах. Большинство из них было приобретено в кредит, который так и не был погашен.
Напасть на гарнизон крепости численностью более 400 человек в столице провинции Ориенте было решено после долгих раздумий. Многие революционные выступления в истории страны начинались именно здесь, вдали от напичканной военными сатрапами столицы. Фидель хорошо знал, что его земляки всегда готовы были поддержать любое движение за свободу и доказал остальным участникам целесообразность такого выбора. Также продуманно была определена и дата атаки: 26 июля. В эти дни в Сантьяго проходит грандиозный карнавал. В город съезжаются тысячи гостей, и под эту марку можно было беспрепятственно проскочить туда и небольшому отряду с вооружением. Многие вояки получают увольнение и отдаются целиком гулянью. Дисциплина в казармах падает. Контроль за ночными передвижениями в городе вести практически невозможно.
Всё складывалось очень удачно. Удалось скрытно провести предварительные приготовления. Молодые его друзья замечательно имитировали процесс создания на ферме «Сибоней» птицеводческого хозяйства. Под клетками для птиц  удалось припрятать автомобили. В высохшем колодце хранили оружие, прикрыв его сверху тазом с землёй и даже с посаженным в нём апельсиновым деревом. Самым смешным были различные легенды, с помощью которых у соседей создавалось твёрдое убеждение, что за забором разгуливают индюки, кричат петухи и несут громадные яйца привезённые из дальних краёв куры.
Перед выездом на штурм Фидель обратился к ребятам. В сегодняшнюю ночь несколько раз в голове повторялись те слова, которые торжественно звучали, словно клятва, в тишине тех последних для него часов, когда  он ещё был  нормальным, совершенно  неизвестным в мире человеком: «Друзья! Завтра мы либо победим, либо погибнем. Но что бы ни случилось, начатое нами движение победит. Если мы завтра станем победителями, свершиться то, за что боролся Хосе Марти! А если нет, наш подвиг станет примером для народа Кубы. Мы с нашими скромными средствами покажем продажным политикам, что можно сделать. Народ поддержит нас в Ориенте и во всей стране. Как в 1868 и 1895 годах, здесь, в Ориенте, мы поднимаем клич: «Родина или смерть!»
Мысль невольно покатилась в створе собственного пророчества. А ведь так оно всё и вышло. Конечно, почти не было надежды в ту ночь  справиться с мощными силами Батисты. Но их выступление раскрутило маховик непобедимого движения патриотов против ненавистного диктатора. И уже ровно всего через 5 лет, 5 месяцев и 5 дней он вошёл со своими воинами в ту же самую крепость победителем тирана, сбежавшего к своим покровителям в США.
Цепная реакция побед патриотических сил в Латиноамериканских государствах неминуемо должна была продолжаться и дальше. Сейчас мы могли бы все собраться на наш общий праздник: начала борьбы за окончательное освобождение континента от современного рабства, в котором в руке надсмотрщика находится не кнут и ружьё, а тугой кошелёк, действующий в обществе «Золотого тельца» посильнее любого оружия насилия. А пока на континенте только Чили идёт похожим путём. Очень жаль, что на праздник не смог прилететь  президент Альенде из-за трудностей, устроенных янки.
И всё из-за недалёкого толстозадого кукурузника из России. Он поссорил социалистические страны, внёс смуту в сплоченные ряды коммунистов мира. И здесь во время Карибского кризиса сдрейфил, как мальчишка, и уступил инициативу ястребам из США. Его художества лет на сто отбросили дату полного триумфа социализма на планете. А ведь так всё хорошо шло. Ну, ничего. Мы ещё поборемся. Мир состоит не только из самоубийц и круглых дураков.
Память  вновь вернулась к тем дням двадцатилетней давности. И тогда всё складывалось удачно. Как было задумано. Конечно, был один тяжёлый для всех момент. Фидель ещё раз перед посадкой на машины напомнил об опасности предстоящего дела и попросил всех, кто твёрдо решил действовать, сделать шаг вперёд. Одиннадцать  человек остались на месте. Отряд замер. Такое предательство товарищей могло поколебать решимость остальных, но этого, к счастью, не случилось. И уже довольно скоро  смельчаки  незаметно подкатили на нескольких автомашинах к воротам мрачного бастиона.
К сожалению, молодым начинающим революционерам не удалось избежать ошибок и промахов при подготовке штурма. Они до сих пор отзываются болью в сердце вождя.  Хотя и невезение сыграло здесь свою коварную роль.
Из-за опасения попасть в поле зрения персонала крепости заранее не была досконально изучена система охраны. Фидель словно наяву увидел ту роковую сцену, когда между ребятами, направившимися для захвата часовых, и его головной машиной колонны, притаившейся в начале улицы, неожиданно возникли силуэты солдат пешего патруля. Они заметили возню возле ворот казармы, где в это время происходило разоружение охранников, и поспешили им на помощь. Надо было что-то срочно предпринять. Чтобы отвлечь их внимание, он с шумом распахнул дверцу и выскочил на тротуар с пистолетом в руках. Такой сигнал не был предусмотрен планом операции. Однако находящиеся в диком напряжении бойцы, не имевшие твёрдых навыков в организации взаимодействия в боевой обстановке, приняли его за призыв атаковать противника и бросились вперёд с оружием в руках.
И здесь проявилась ещё одна, наверное, важнейшая недоработка подготовительного периода. Почти все участники штурма не знали города, не имели плана нанесения удара и бросились в ближайшие дома, приняв их за военные объекты. У кого-то сдали нервы, в темноте раздались первые выстрелы, и главный их козырь – внезапность - был бит. Заорала сирена тревоги. Её занудный зловещий звук нет-нет, и терзает душу каманданте, словно заупокойный  колокол по  погибшим товарищам. Когда вновь удалось восстановить атакующие ряды и двинуть их на приступ, весь гарнизон был на ногах и занял оборонительные рубежи. А ведь там был целый армейский полк, да ещё с кавалерийским эскадроном в придачу. На каждого революционера приходилось по 14 хорошо вооружённых солдат.  Исход боя был предрешён, хотя он и продолжался за счёт беззаветной храбрости атакующих более двух часов.
Тягостные воспоминания под утро перешли в тяжёлый сон, но до конца так и не выпустили из своих объятий главное действующее лицо тех трагических и, вместе с тем, исторических событий.
Он вспоминал, что все последующие дни пленения пролетели, словно один миг, и, казалось, не имели для него никакого значения. Фидель был из породы людей, которые никогда не складывают безвольно руки при временных неудачах. Он искал эффективный путь продолжения борьбы. И первым, важнейшим этапом, стала его речь на суде в Сантьяго, которая впоследствии обошла весь мир под названием «История меня оправдает».
Когда Владимир впервые в подлиннике прочитал этот документ, то долго не мог прийти в себя. Трудно было поверить, что подобный глубочайший манифест борьбы народа за право быть свободным написал всего лишь двадцатишестилетний юноша, только вступивший на тяжкую дорогу профессионального революционера. Тем более, что он знал: речь не только явилась символом величайшего мужества человека, находящегося в плену у кровавого тирана и не побоявшегося высказать ему в глаза гневные обвинения в предательстве собственной страны, но и стала  теоретической и организационной программой действий за национальную независимость Родины. В ней есть такие великие слова, которые до сих пор после Сталина не сказал ни один из коммунистических лидеров нашей страны: «Чтобы люди искренне и от всей души уверовали в какую-то идею, надо делать то, что никто не делает: говорить людям с предельной ясностью и безбоязненно всё». Этот принцип стал для Кастро основополагающим во всей его большой и прекрасной жизни и обеспечил ему подлинную любовь и бесконечную преданность кубинского народа.
Кстати, в обвинительной речи Фидель определил это понятие – народ, ради которого пошли на смерть молодые герои и который, разбуженный ими, ещё скажет своё решительное слово в борьбе с тиранией. Это - 600 тысяч безработных, желающих честно зарабатывать на хлеб, 500 тысяч сельскохозяйственных рабочих, работающих всего 4 месяца в году и живущие в голоде и нищете, 400 тысяч промышленных рабочих, чьи пенсионные кассы целиком разворованы, 100 тысяч мелких землевладельцев, обязанных платить за свои клочки земли, словно феодальные крепостные, 30 тысяч учителей, которым так мало платят за их самоотверженный труд, 20 тысяч мелких торговцев, отягощённых долгами, 10 тысяч молодых специалистов, не имеющих работы.
«Вот это и есть народ, который переживает все несчастья и поэтому готов бороться со всей отвагой! Этому народу, печальные пути которого вымощены фальшивыми обещаниями и ложью, - этому народу мы не скажем: «Мы вам всё дадим». Мы ему скажем: «Отдай борьбе все силы, чтобы свобода и счастье стали твоим достоянием!»
Именно этот народ стал впоследствии главной опорой партизан Съеры-Маэстро и обеспечил победу освободительной революции.
                ___ ,, ___

В эту ночь никак не мог заснуть поблизости, на американском континенте, и ещё один человек - Дэн Гонзалес. Днём его вызвал к себе директор ЦРУ и после дружеских приветствий и кофе с виски коротко рассказал о плане предстоящих действий руководимой им группы на Кубе.
«Дэн, дружище. Я вижу, ты в прекрасной форме и больше похож на артиста, на этакого Джеймса Бонда. Это хорошо. У тебя работа будет посложнее, чем в этих слащавых и примитивных фильмах. Зато и награды тебя ждут великие, и главная из них - освобождение твоей прекрасной Родины от коммунистической заразы. И вот как мы решили всё это осуществить.
В ближайшие дни мы устроим кровавую баню Альенде. На Кубе это произведёт шок и отвлечёт внимание ненужных нам людей. Пользуясь таким подарком, ты и  ребята отдельно друг от друга должны высадиться на острове, разобраться в обстановке и залечь на дно. Тебя никто из них не должен знать. Сегодня на инструктивных совещаниях ты со стороны познакомишься с ними - и всё. Воссоединитесь вы все только в последний день операции, когда надо будет поставить жирную точку в коммунистической диктатуре в твоей горячо любимой стране и спускать на воду вёсла. Если, конечно, не случится что-нибудь сложное сверх программы. Но это уж тебе предстоит решать самому на месте. После Че, мы знаем, тебе любые трудности нипочём.
А принципиально, дальнейшая задача стоит таким образом. Примерно в январе на Кубу прилетает Брежнев с несколькими членами их Политбюро. Кастро, естественно, потащит его в Сантьяго. Все собираются в одном месте, где основное внимание охраны будет обращено на гостей, а не на своего лидера. В это время один из твоих отрядиков должен устроить шухер в виде взрыва на электростанции и выхода её из строя. Провинция останется без света. Начнётся паника. Тогда ты вместе с другой группой орлов шлёпните нашего старого приятеля с бородой, а если повезёт, то и его русских покровителей. И домой, к Луисе и маленькому Дэну, а по большому - в историю нашей великой страны. Как перспектива? Заманчивая? Я думаю, что тебе такое дело по плечу. Если бы я был кубинцем, то сам бы рванул на остров за славой. Так что дерзай.  Завидую тебе!»
Позже Гонзалеса пригласили на инструктажи, которые руководство департамента проводило в целях конспирации поочерёдно с каждой группой  его будущих соратников.  Дэн затесался за спиной начальства среди нескольких десятков сотрудников, готовивших операцию, и остался, по его мнению, незамеченным. Одновременно  удалось познакомиться с агентами в натуре, хотя он уже изучил досконально их лица, биографии и черты характера по документам. Ребята ему понравились. Они без обычной суеты, присущей выходцам из Испании, спокойно слушали и заучивали необходимые пароли, адреса, имена и легенды. Не стеснялись по нескольку раз переспрашивать непонятные детали. Работа шла основательно и солидно.   
Главное, что их почти не волновала цена вопроса. Чувствовалось, что только глубокая ненависть к существующему на Родине строю  была побудительной силой в опасном подвижничестве, в желании схватиться в поединке почти голыми руками с прекрасно вооружённым  опаснейшим врагом, вероятнейшим исходом которого будет их гибель в неизвестности. Однако ни страха, ни желания продать подороже, в случае чего, свою жизнь не прозвучало даже как-то боком, слабеньким намёком в эти несколько часов беседы. Во всех вопросах сквозил высокий профессионализм и прекрасное знание дела.
«Молодец, Гарри, - подумал Гонзалес, - Кадры подобрал на славу. С такими можно идти и против Кастро. Не то, что в Боливии, где Че год водил за нос слабую дружину из ЦРУ. Если бы не случайный рядовой предатель, то ещё неизвестно, чем бы кончилась их дуэль».
Стало немножко спокойнее, но не надолго. В голове, словно надоедливая муха, вновь зажужжала тяжёлая мысль последних месяцев: «Хорошо. Убьём мы бородатого, как сумели прикончить Че. А дальше что. Ведь не в них дело! Там впервые миллионы простых босяков поняли, что прекрасно могут обходиться без нас, господ. А такой народ непобедим! Эти вот, головорезы, почему рвутся в бой? У одного из них осталось небольшое подпольное казино, у другого – притон. Третий был киллером. Да и остальные имели какой-никакой бизнес, что позволяло сладко жить. Конечно, им хочется вернуть своё богатство, а с ним и безбедное существование. А кубинцы почувствовали себя собственниками всей страны. И её можно отнять у них только вместе с жизнью. Недаром там так популярен лозунг: «Родина или смерть!»
Крамольная мысль забралась, словно солитёр, в его стерильно чистую от всяческих абсурдных идей всеобщего равенства голову с большим трудом, но не случайно. Почти два века Гонзалесы убеждались в своей богоизбранности, и научились смотреть на батрака, а прежде и на раба на плантации, как на безропотный, безотказный и по - собачьи покорный механизм. Душа, чувства, переживания могли  быть только у людей их круга. Гены собственного превосходства железной рукой овладевают сознанием, отбрасывая прочь всякие сантименты, как вредную заразу. Они, в первую очередь, руководят мыслями и поступками их носителя.
Порождённые ими уверенность и знание своей высокой цены позволили Дэну счастливо прожить прошедшие годы. При этом нельзя сказать, что он презирал окружающую его чернь. Он не издевался, не побуждал насильно к сожительству женскую половину обслуги, как это было принято в большинстве знакомых семей. Юные господа, его друзья и ровесники, не раз довольно открыто хвалились ему  о любовных похождениях с горничными, поварихами, дочерьми рабочих. При этом они часто подчёркивали громадную радость и гордость малолетних партнёрш, да и их родителей, за то, что именно они удостоились такой высочайшей чести, а порою ещё и получали какие-нибудь подарки. Дэн не снизошёл до подобных дел не потому, что считал их низкими, безнравственными, а просто боялся всякой грязи и заразы, о чём ему сумела ненавязчиво, но глубоко, до печёнок внушить брезгливость и ужас предусмотрительная мамаша.
Собственно, он и сейчас ни на йоту не отступил от этих принципов и продолжал в душе с огромной высоты прямого наследника одного из крупнейших плантаторов острова - семьи Гонзалесов - смотреть на окружающий мир. Однако, начиная с необходимости глубоко знакомиться с жизнью на Кубе в период охоты за Че, и особенно в последние месяцы, когда он читал все газеты и журналы и беседовал с непосредственными свидетелями тамошних дел, в закоулках его души и мозга, не зависящих от воли и взглядов их хозяина, медленно накапливалось осознание происшедших необратимых перемен. Он всё больше чувствовал нутром, что сам этот вчерашний мир, особенно в лице населяющих его прежде блеклых и никчёмных людишек, суетящихся в заботах о пище, словно муравьи, незаметно начал выступать из ничего, словно проявляющееся фото, превращаться в говорящих и даже порою думающих личностей.
Недавно сумел вырваться из ада, как он сам говорил, их преданный многолетний управляющий поместьем. Дэн по нескольку часов в день беседовал с ним, чтобы влезть до ушей в новую жизнь страны. Ему он верил безоглядно, хотя с каждым днём убеждался, что фактические подтверждения многих гневных эпитетов и признаков развивающегося маразма коммунистических нововведений давались тому не легко. Им трудно было поверить вдумчивому человеку, готовящему себя к поединку с властью, в котором не может быть ничьи. Но больше всего Гонзалеса поражали изменения в жизненном статусе своих бывших подданных, на которые Мигель, как звали перебежчика, почти и не обращал внимания, так как, вероятно, свыкся с ними. Они стали для него рядовым обыденным явлением, хотя ставили все прошлые стереотипы с ног на голову.
«А как там наш конюх?»- интересовался Дэн. Это был его самый любимый из челяди человек, хотя чувства родились с детства из-за восхищения такими красивыми и большими лошадками. Он украдкой от родителей позволял юному хозяину даже потрогать их жёсткий  загривок, подержаться за уздечку. Потом он же учил Дэна верховой езде, что также западает в детскую душу надолго.
«О! Этот плебей далеко пошёл, - Мигель по всем классическим законам ревности и конкуренции недолюбливал всех своих подчинённых, чем-то выделяемых хозяевами, что явно сквозило в раздаваемых им характеристиках, - Он у них в центральном профсоюзе большая шишка. Отвечает за трудоустройство бывших безработных. Я как-то слушал его выступление по телевизору, так он хвастался, что теперь не то, что безработица, а наоборот, людей не хватает, чтобы укомплектовать вновь созданные рабочие места. Вот умора. Кто в таком случае у них будет работать, если за воротами не стоит очередь жаждущих их сменить. Да ещё зарплата почти у всех одинаковая. Хотя я удивляюсь, но у нас на свиноферме, где я последнее время перекантовывался, все вкалывают, будто неистовые. Не смотрят ни на время, ни на поощрения».
«Может быть, они чего-нибудь бояться? Посадят, например.  Или лишат заработка», - Дэн не мог понять такое рвение к труду прежде вечно ленящихся и работающих только из-под палки пролетариев.
«Да нет, вроде. Я таких случаев не знаю. Просто сумел им Кастро внушить, что теперь они сами себе хозяева и всё их благополучие находится в собственных руках. Вот они сдуру и грызут пальму. Козлы, одним словом. Что с них возьмёшь. Вот ещё наш бригадир. Помните его?»
«Думаю, что помню. Он вечно права народа защищал и получал за это не раз  по макушке».
«Во, во. Он и сейчас за людей хлопочет. Но теперь как большой чиновник в департаменте социальной политики. Тоже и по радио выступает, и в газетах печатается. Всё критикует всякие недостатки в работе властей. Его кубинцы уважают!»
«И хватает ему грамотности, чтобы разбираться в таких сложных делах? Насколько я помню, он нигде не учился».
«Они сейчас все за парты засели. Особенно в первые годы после победы барбудос.  Сотни учителей поехали в провинцию бедноту по букварю учить. Их запугивали. На них устраивались покушения. Несколько десятков преподавателей были убиты. Но, вероятно, гордость быть миссионером и нести людям просвещение оказалась сильнее страха. Сейчас практически всё население умеет читать и писать, а многие за это время успели и институты закончить. Не знаю, кто теперь у них за свиньями навоз убирать будет и коров доить. Грамотных на такие дела палкой не загонишь»,- бывший управляющий  разразился хохотом над собственным удачным выводом и продолжил рассказ о новом совершенно непонятном Дэну мире.
Гонзалес временно отключился от его монотонного повествования, ушёл в себя. Он многое знал о переменах из кубинской прессы, но не мог в лицах представить массовый исход забитых людей в руководство государством. Поэтому  всегда сомневался в глубине происходящих преобразований, хотя в стране народу много и могли среди него вырасти отдельные вундеркинды.  Однако, по его мнению, овладеть искусством управления техникой, а тем более людьми, может не просто человек, прочитавший несколько книг, а интеллигент, в генах несущий широкий кругозор и уменье анализировать факты, с молоком матери приобретающий высочайшую культуру и этикет, в творческой атмосфере, создаваемой отцом и его деловыми партнёрами, впитывающий в себя навечно азы искусства повелевать массами. А здесь знакомые ему невыразительные, вечно заискивающие лица конюха, рубщика тростника, скотника. Не бывает таких чудес. Всё это чушь собачья. Республика под руководством ничтожеств обречена.
Конечно, крутятся там всякие иностранные специалисты, консультанты, учителя. На них всё и держится. Но чужую землю от интервенции наёмники защищать не будут. Это уж как пить дать. Главный закон развития нации: переход воды, земли и воздуха Родины в экстракт патриотического безумия. А вот кубинцы, почувствовавшие себя ещё и на вершине власти - вдвойне страшная сила. Преодолеть такую мощь можно, только уничтожив её носителей. Других путей не существует. Но что за победа в битве, в которой ты собираешься перебить большинство своих сородичей. И для кого она нужна? Чтобы на Кубу американцы завезли новое поколение рабов со всего мира?
Сомнения, словно хищный зверь, раздирали душу, подавляли волю к жизни, убивали азарт предстоящего боя -  важнейшую компоненту среди условий, обеспечивающих победу бойцу. А периодически в  неожиданных   извилинах, отражающих бытиё, вдруг появлялись и добавлялись к ним те самые окровавленные руки, беспомощные, будто товар в мясном ряду, но одновременно угрожающие, похожие на хватающие за горло властные костлявые символы смерти. Дэн чувствовал, что в нём оборвалась одна из многочисленных невидимых пуповин, связывающих человека от рождения до ухода в мир иной с живительными силами природы. Причём значительная, обеспечивающая устойчивость крохотного индивидуума в таком непрерывно меняющемся, крутящемся, как волчок, мире. Он всё больше терял твёрдые ориентиры и хандрил, не понимая происходящих в себе перемен. Иногда просто надоедало делать одно и то же, а порою и жить.                ___,,___               

Накануне празднования  двадцатой годовщины штурма казарм «Монкадо» представители руководства провинции вручили Иванову пригласительные билеты на торжественную часть, но в очень ограниченном количестве. Объяснили такой жест тем, что в город  прибыло очень много гостей, и мест на плацу в казарме на всех не хватает. Взяв с собой нескольких ремонтников по принципу, чтобы не получилось скандала, секретарь отправился впервые воочию наблюдать живого кубинского вождя.
Надо сказать, что особых предосторожностей  органы власти не проявляли. Не требовали паспортов, не устраивали дополнительных кордонов из полицейских. Пройти на митинг было проще, чем попасть на карнавальные трибуны. Впервые мероприятие, по сравнению с теми, которые успел посетить Владимир на Кубе, началось почти точно в назначенное время, во что даже трудно было поверить.
На правительственной трибуне собралось много гостей, но узнаваемой была лишь Анджела Дэвис, мужественная американка с известной всему миру неповторимой, похожей на громадное гнездо аиста, копной волос. Советский Союз представлял Владимир Иванович Долгих, кандидат в члены Политбюро.
Главное внимание публики, безусловно, было обращено на жену чилийского президента Сальвадора Альенде,  которая привезла с собой текст выступления супруга. Когда оно зазвучало  из динамиков над казармой, установилась полная тишина. Казалось, что темпераментные кубинцы, боясь произнести случайно что-нибудь непутёвое, перестали   дышать. Порою между словами речи слышался лишь тонкий писк комара. И это была не просто дань уважения к одному из соседних народов, к его прогрессивному лидеру. Все ждали, что на континенте появится, наконец, ещё одно братское государство, смело бросившее, по примеру кубинцев,  вызов всесильному вассалу. Это будет триумфальным продолжением великого процесса истинного освобождения всех латиноамериканцев  от рабства, того самого, который инициировал на первой его стадии великий Боливар. Именно сейчас мог настать исторический момент, когда прозвучат позывные к решающей последней битве. И они прозвучали.
В полнейшей тишине хрипловатый голос Альенде торжественно заявлял: «И у нас будет наша Монкада! И у нас будет строиться социализм! И мы вместе с вами создадим самое свободное общество на планете!» Зрительный зал взорвался аплодисментами. Многие целовались и плакали,  не скрывая скупых мужских слёз. Победа справедливости над злом казалась реальной и близкой.
На фоне всеобщего ликования не произвело своего обычного впечатления и как всегда яркое  и чёткое выступление Фиделя. А он предупреждал, что враг коварен и хитёр, что необходима бдительность и ещё раз бдительность. Неусыпно и твёрдо должны стоять на страже завоеваний преданные Родине народные дружины - Комитеты защиты революции.
Иванов вышел после митинга возбуждённый и радостный, словно человек,  сделавший что-то хорошее и приятное для других. Он не очень глубоко проникал в большую политику, которую творили в этом далёком от его северной Родины, и не совсем понятном уголке земли. Ему трудно было различить действия президентов –патриотов здешних многочисленных государств - от голословных заявлений надменных  марионеток. Не хватало знаний истории, традиций, национальных особенностей народов этих красочных стран. Но даже просто неподдельная бурная радость кубинцев после  речи   чилийского президента привела его в бесконечный восторг.
«Ну что, мужики! Пойдём, отметим слегка это великое событие. Тем более, что нам можно возвращаться домой по карнавальной улице Марти», - сказав это, Владимир вдруг вспомнил свои незабываемые позавчерашние подвиги на том самом поле боя, которые ещё ой как могут шарахнуть по его пока что светленькому жизненному пути. Глянул исподтишка на своих спутников: «А вдруг они уже всё знают и выдадут себя слабо скрываемой усмешкой?» И сразу ещё больше захотел забыться за кружкой пива и лёгкой болтовнёй. Однако его попутчики были явно не расположены к веселью.
«А что, Владимир Иванович, тут необычного-то. У них ничего не разберёшь. То воюют, то мирятся и танцуют.  Небось, тоже и чилийцы норовят к нам на шею устроиться. У них же у всех за душой только хрен с бананами, - Володя Носов не очень разделял интернациональные чувства своего начальника, считал всех подобных наших друзей, особенно по социалистическому лагерю, дармоедами и бездельниками. «Да и  пить что-то совсем не хочется. Так, за компанию по одной бутылочке пропустить можно: уж больно запарились на этом их мероприятии», - в конце согласился турбинист, чтобы не обидеть совсем уж руководителя группы.
На этом и порешили, хотя своеобразный Молохов и здесь был оригинален: «Я пиво не люблю, а вот кваса бы кружечку выпил. Выпил бы. Это вот напиток!»
Ему поддакнул другой рабочий - интеллигент Вячеслав Ворохин: «Да хотя бы водочки по сто грамм. Но здесь её днём с огнём. Так что по бутылке пива и домой, к бабам». Этот простой русский парень очень нравился Иванову. Высоченный красавец, всегда вдумчивый, сосредоточенный, но совсем не такой, как тот слесарь – передовик, которого любила показывать наша пропаганда: с очками на верёвочке и постоянно рассматривающий одну и ту же деталь. Владимир всегда удивлялся этому пещерному примитивизму, хотя в юности верил подобным штампам, считал, что так оно и получается, если не учиться до высшего. Теперь он хорошо знал, что  на самом деле простые работяги зачастую гораздо смекалистей и даже порою умнее своих начальников. Им не всегда хватает знаний, чтобы правильно выражать  мысли, а порою и рассчитать какой-нибудь электромагнитный процесс в двигателе, например. Но по части хитроумных переделок и подгонок под нужды человека  любой сложной техники, освоенной своими руками, они сто очков дадут форы многим учёным - занудам с дипломом в кармане. Жизнь порою бьёт, но и учит глубже, чем преподавательница с накрашенными ноготками.
«По одной, так по одной», - Владимир был настроен благодушно, боясь  спугнуть маленькое затишье в коллективе. Первым по ходу попался ларёк с солидным продавцом, вероятно, тоже каким-нибудь директором или специалистом. Попросив шесть бутылок на семерых, Владимир начал собирать протянутые мужиками песо для оплаты, но при этом залез и к себе в карман, достав вместе с деньгами и красочный пригласительный билет. Заметив его, шеф киоска солнечно заулыбался, как умеют только кубинцы, дал команду помощнику тащить сразу ящик бутылок, и, путая русские и кубинские слова, затараторил: «О! Амигос! Дгузя! Сегодня ви - наши гости. Всех, кто бил на митинг и слушал Фидель, мы угощаем бесплатно. Пор фабор! Пожялста!»
Шустрый его зам быстро раздал каждому совьетико по бутылке пенистого напитка и сам вместе с шефом присоединился к группе  почётно пьющих. Пили не спеша, с чувством, растягивая удовольствие. Не отказали себе в нём и пивные противники. Вероятно, очень уж хотелось не обидеть гостеприимных хозяев.  Да и экономный подход сыграл не последнюю роль: у посланников страны Советов за рубежом он очень быстро занимал одно из первых мест при выборе приоритетов.
Вытерев по традиции рот рукавом, подопечные начали горячо благодарить хозяина и трясти его мощную мозолистую руку. Тот явно был обижен неожиданным быстрым окончанием торжества: «Ви уже уходить? Вам не ндравилось у нас? Может быть, ещё по одной бутылочке, а? Я вас прошю!»
«А что, ещё можно?»- неуверенно спросил Молохов. И услышав положительный ответ, солидно качнул головой, и заявил: «Надо уважить. Друзья ведь. А если друзья угощают, отказываться грех».
После второй Иванов засобирался домой, памятуя о недавней нахлобучке от жены. Однако слегка осмелев, выступил Носов: «А может, и по третьей получится? Переведите ему, Владимир Иванович, что Бог троицу любит».
Уловив смысл народной мудрости, хозяин весело захохотал и радушно пояснил: «Пейт, сколько хочет. Руководст провинцй принял решеню сигоднь бесплатн угощать приглашённых на митинг всем, что они пожелаит. Так что весь наш пивной запас в ваш распоряжени».
Пока энергетики запихивали в себя содержание очередных бутылок, Гахарес, как звали гостеприимного властелина палатки, начал обычный мужской разговор о политике. (В связи с серьёзностью темы я убрал его оговорки в трудном русском языке): «Как  вам понравилось послание Альенды? Теперь всё изменится, всё изменится! С нами пойдёт Никарагуа, Сальвадор, Панама. А там и проснувшийся Уругвай, и остепенившаяся Аргентина на подходе. Вы слышали про маленькую Гренаду? Она тоже выбрала подлинную свободу. Континент кипит. Скоро янки вынуждены будут непрерывно плясать свой дурацкий твист, чтобы не обжечь пятки:  напитанная пролитой ими кровью земля начнёт гореть у них под ногами», - Он вновь громко загоготал, вероятно, наглядно представив эти нестенальные танцы.
«О чём он там? - полный тёзка Владимира вытер смачно свой длинный острый нос, демонстрирующий правомерность полученной от Бога и родителей фамилии, и наглядно потряс перевёрнутой пустой бутылкой, - Лучше пусть нашёл бы воблы к четвёртой бутылке. Надо чем-то зажевать».
«А слюней сладких не хочешь? - Владимир вспомнил любимую поговорку жены и опять загрустил от предчувствия заслуженных репрессивных выпадов с её стороны, - Нет у них никакой закуски. Они любят пить пиво стерильно, не мешая всякие вкусы. Знатоки, не то, что мы, всеядные гурманы. Может, хватит уж пить на халяву. Неудобно. Да и домой пора. Вы же сами к жёнам рвались. Моя вот-вот родить собирается».
«Моя дура тоже надумала, - Ворохин солидарно вздохнул, ещё сильнее насупив свою постоянно хмурую физиономию, - Я ей вбиваю, вбиваю, что пора остановиться. У нас и так в России двойня. А она, как сучка на случке: никак не угомонится».
«Не то и не туда, видать, вбиваешь»,- Носов хитро заулыбался, сделавшись очень даже похожим внешне на великого смехотворца Гоголя.
«Вам угощающий о борьбе с угнетателями поговорить предложил, а у вас  опять всё  бабы да похоть в мозгах. Уважьте мужика. Да и себя не выставляйте кобелями лютыми. Стыдоба полная!» -   слегка развязался язык у вечного молчуна сварщика Анатолия Суворова.
В это время стараниями энергичного помощника перед каждым участником беседы возникли, словно фигурки в кегельбане, по три  потненьких бутылки воинственного «Атуэя». «И вновь продолжается бой»,- пропел роковым басом Молохов. Он напрочь забыл про свой любимый квас и наслаждался со всеми на равных в борьбе по уничтожению ненавистного в недавнем прошлом напитка.
«А вы сами в революции принимали участие? - решил угодить хозяину Мудров, - Расскажите что-нибудь из своей боевой жизни».
«Да особенно хвалиться нечем. Мне в год победы революции 14 лет исполнилось. Но в одном сражении я участвовал. Жил я с родителями в городе Камагуэе. И вот в октябре шестидесятого года, когда в стране всё только утрясалось, руководитель нашего гарнизона  поднял военный мятеж. Он был из старых военных специалистов. Примкнул к революции недавно. Но быстро сообразил, что пахнет она коммунизмом, и решил взять власть в свои руки. Говорят, ему и помощь через пролив  обещали.
Фидель, будучи премьер-министром, узнал об этом и приехал в город без оружия и охраны. Даже пистолет не взял. К утру народ начали по радио собирать на площадь. Пришло тысяч тридцать, тоже не вооружённые, с голыми руками. Кастро рассказал очень доходчиво о готовящемся заговоре и призвал всех, кто поддерживает завоевания народа, идти за ним. Пришла наша громадная толпа к казарме. Ворота закрыты, за ними тишина. Но мы-то знали, что там полно вооружённых военных. Мальчишками не раз ходили в крепость в гости к служившим там  родственникам. Коленки, конечно, затряслись от страха. А Фидель, словно ему всё нипочём, как саданул ногой по воротам. Они нараспашку. Мы осмелели и гурьбой внутрь. Ну, и всё на этом кончилось.
Кстати, нас вот обвиняют янки в жестокости. Вы видели памятники жертвам штурма Монкады? Сколько мальчиков сложило головы в борьбе за свободу. Причём большинство из них погибло не на поле брани, а в батистовских тюрьмах. А этого мерзавца Матоса, чуть не погубившего нашу революции, суд приговорил всего к 20 годам тюрьмы».
В палатку не вошла, а вплыла, будто скользящая по воде яхта, красивая мулаточка со свёртком в руках. Она достойно представляла прекрасную часть лучшей половины кубинцев, и, понимая свою ответственность за высокую  марку нации, во всём была безупречна. На ярком светло - шоколадном личике сверкали коралловой белизной красивые зубы и влажные с поволокой глаза. Гордо рвалась вперёд к победам крутая грудь. А малозаметная юбочка, открывающая всю стройность  ног и слегка приподнятая сзади, будто завлекая узнать сполна все прелести, вносила законченность и чисто латиноамериканскую эротичность в облик земной богини любви.
Интересно, что наши земляки, прибывшие на Кубу сразу после свержения Батисты, дружно замечали и у таких совершенных созданий природы явную кривизну ног: генетический след рахитов и туберкулёзов, связанных с тяжёлым нищенским прошлым. Сегодняшний их вид был очень наглядной диаграммой улучшения социальных условий жизни.
Словно королева, без всяких усилий заставившая подвыпивших мужчин остановиться на полуслове с открытыми ртами, полными всяческих убойных политических фактов, и дружно по незримой команде уткнуть свой похотливый взор в трепещущий кусочек ткани,  девушка нежно поставила перед ними горку бутербродов с ветчиной, сыром и жареной рыбой и по-русски пригласила за стол.
«Наш переводчик с птицефабрики. Мы с ней были у вас в Союзе и знаем, что вы любите немножко кушать во время выпивки. Вот она и постаралась. Угощайтесь, пожалуйста!» - хозяин вновь был сама любезность.
Владимир, наконец, пришёл в себя от наркоза женских чар и схватил, как за спасательный круг, новую тему для разговора: «Так вот кто нам живых кур поставляет. Мы с ними и спим и едим из одной посуды. Убивать мы не привычны. К тому же они -подданные другого государства. Да и дети у нас воспитаны на советских принципах добра к ближнему. А сами они кончать жизнь самоубийством не торопятся».
«Вы знаете, - начала свою работу переводчика звезда стола, - Мы бы рады были поставлять их вам в готовом виде, но наши энергетики подводят. У них там какие-то ремонты затянулись, и пришлось из-за отсутствия электроэнергии половину производства остановить. Говорят, им там ваши специалисты помогают. Если вы их знаете, попросите побыстрее всё сделать. Ведь это и в ваших интересах».
«А пиво-то греется. Да и закуска манит, -  решил прикрыть неприятный поворот беседы Носов, - Теперь в наших рядах очаровательная богиня красоты и я предлагаю выпить в её лице за всех представительниц прекрасного пола: «За милых женщин! За блеск их глаз! Любивших нас хотя бы раз!»
Почувствовавшие себя заправскими ловеласами, мужчины повскакали с мест и  окружили символ любви грубоватым вниманием: тянулись бутылками, чтобы чокнуться с ней, пытались облобызать слюнявыми ртами ручки её высочества, сказать что-нибудь самое умное и смешное, но обязательно замешанное на пошлости. В результате пир чувственности заслонил собой контроль за потреблением продукции пивоваренного завода. Она стала перехлёстывать через край, и смущённые кавалеры выстроились в очередь к ближайшему туалету.
Первые трудности не охладили жаждущие души, и пивной фестиваль продолжился с новой скоростью. Призывы и даже жёсткие требования Иванова собираться домой проносились над ним словно шорох листьев. Если кто-нибудь и обращал на них внимание, звучал один резонный ответ: «Владимир Иванович! Ведь праздник такой! Да и угощают бесплатно! Неудобно обидеть хозяев!»
К счастью Владимира и его супруги, ничто  не вечно под луною. Постепенно начали иссякать силы и у представителей сильного пола. Сначала не хватило мощи ходить в далёкий туалет и, позабыв о богине любви, мужики начали пытаться мочиться прямо на стену палатки. Иванову вместе с хозяевами приходилось буквально выволакивать мокродела на улицу. Кто-то, словно поверженный герой, лёг лицом на оставшиеся бутерброды. Другой воин, потеряв в борьбе физические возможности, но желая оставаться в строю, стал, чтобы не упасть, широко расставив ноги, и только просил, как тяжелораненый, поднять и поднести ему ко рту очередную бутылку с пивом. То одного, то другого из них резко кренило или бросало из стороны в сторону, будто под ногами была штормовая палуба.  Но до последнего наши люди стойко демонстрировали высокие морально - волевые качества советского человека.
Кончилось всё очень прозаично. Гахарес вызвал с фабрики подкрепление в лице нескольких грузчиков с грузовиком, пропахшим курами и не совсем  очищенным от всяческих их продуктов жизнедеятельности. Гостей бережно положили почти штабелями, любезно перегородив им возможность свободно кататься по кузову ящиками с пустыми бутылками. В таком виде их и разнесли по домам в Дистрито. При выгрузке очередного джентльмена заботливая мулатка допытывалась у семьи опознания главы, чтобы не передать ценный груз в чужие руки. В благодарность  за усердие она получала крепкие слова из уст заждавшихся жён, но сносила их стоически, понимая, что выполняет важную международную миссию. Больше всего верные супруги возмущались тем, что их благоверные были густо покрыты куриным помётом и перьями, хотя про себя с затаённой гордостью надеялись, что потеря товарного вида сужеными случилась с этой прелестницей, пусть даже в   каком-то замызганном курятнике.




Глава 12             Человек родился!

Как не пытался Владимир, пусть и не с умыслом, своим неблаговидным поведением приблизить рождение Машки, всё шло по угодному Богу маршруту. Галина также опасалась, что перегуляла сверх положенного срока, и в начале августа уговорила врачей положить её в роддом «Лос-ангелес», где, судя по названию, немалую роль в появлении детей на свет играли посланники небес.
Да и как может свершаться без них такое таинство, как рождение нового, обязательно отличающегося чем-то от всех живших и живущих на планете, мыслящего и внутренне мучающегося только по-своему существа. Иванов всё чаще посматривал на небо, вспоминая известное утверждение о решающем влиянии  на будущую судьбу человека расположение планет, но увидеть там что-то непосвящённым взглядом было нелегко. Да и в самой этой аксиоме не всё уж так было просто. Тем более, что он не знал о разговоре автора с его осведомителем по поводу астрологии. Владимира всегда интересовал вопрос, а когда же, по заявлению учёных, маленький комочек вдруг становится думающим существом и как влияют на этот процесс законы мироздания. Уж конечно не при появлении на свет, который может быть разными способами приближен. Хотя кто его знает. Ведь именно день рождения становится одной из двух важнейших дат в жизни каждого человека. Собственно, всё это ни на что не влияет. Все числа календаря тесно завязаны между собой математическими цепочками, и  какую из них  принять за основу не имеет особого значения.  И он пытался узреть в космосе что-то, связанное с этой загадкой, но так и не сумел.
Больше сведений он получал от жены. Посетив свою ненаглядную в субботу, Иванов понял по её намёкам, а, точнее, приказам прибыть в воскресенье, так как она что-то знает, и попросил Эфрена прикатить к нему к десяти ноль - ноль. Утром не спалось.  Владимир что-то наскоро поел и побрёл уже часов в семь к единственному в районе телефону - автомату, чтобы узнать у дежурной сестры роддома, как там дела. Бодрый голос на другом конце трубки пробарабанил: «Поздравляю! У вас родился барон. Всё нормально».
Счастливый отец опешил. Он хорошо знал значение этого слова: сын. Даже прежде искал связь между ним и титульным понятием «барон». Но теперь он не верил своим знаниям, своим ушам. Что же будет? Галина не выдержит крушения всех своих жизненных планов. Ведь она так хотела дочь. Была совершенно уверена, что так и случится. И на тебе!
Он даже всплакнул по этому поводу, когда вопреки своей деликатности впервые в жизни постучал в дверь в столь ранний час  друзьям и соседям по дому Сидоровым. Анатолий и Надежда тоже были сродни ему в смысле уважения к людям. Едва продрав глаза и разобравшись, в чём дело, супруги первым делом пригласили его к столу и налили стакан «Канея».
«Вова! Главное, человек родился и пока всё нормально. Давай выпьем за это!» - глава женсовета хорошо знала успокаивающие народные средства и незамедлительно приступила к лечению.
Первые дозы не сняли тоску, но развязали язык и позволили спокойно обсудить создавшееся положение.
«Ты сам посуди, - рассуждал Анатолий, - У тебя один сын есть?»
«Есть»,- покорно соглашался Иванов.
«Ты его любишь?»
«Люблю».
«Значит сын - это хорошо?»
«Хорошо».
«А чего ж ты второго вдруг не полюбил?»
«Да я нет, - Владимир начал оправдываться за своё отторжение нового человечка, - Да я не против. Просто жену жалко. Она уж больно дочку ждала. Мечта жизни».
«Давайте выпьем за мечту, за желания, чтобы они совпадали с нашими возможностями, - серьёзно произнесла традиционный тост Надежда, -  Кстати о возможностях. Я забыла. У вас сколько комнат в московской квартире?»
«Две небольшие»,- скромно отрапортовал Иванов, успев закусить очередной стакан рома маленькой масляной рыбкой из далёкой Прибалтики.
«А для разнополых детей обязательно нужны раздельные комнаты. Я, как педагог, это правило хорошо знаю. Для полноценного воспитания совместное проживание мальчика и девочки недопустимо. Ты как, надеешься новую квартиру получить?»
«Да откуда же. Я всё бросил, когда сюда подался за машиной. Даже аспирантуру. Так что будущее для нас пока что в потёмках».
«Вот видишь. За что не возьмись, понятно, что вам нужен сын. А матери любой ребёнок бесценен. Она сразу забудет свои прежние мечты, как только возьмёт в руки       живой беспомощный комочек», - Анатолий, художник по жизни и натуре, потихоньку нажимал на лирическую сторону дела.
Надежда была более рациональной: «Ты ведь страстно увлекаешься футболом. А хочешь девку. Да разве она когда-нибудь порадует тебя? Забьёт гол? А сын, мне кажется, точно будет великим вратарём. Как Яшин. Давай за такое предсказание выпьем».
«Давай! Только не люблю я всякие пророчества. У меня со школы засел в голове дед Щукарь, который проклинал такую же бабку - вещунью. Она ему при рождении нагадала по пузочку и громкому крику, что быть ему генералом. А он так и остался бедняком в деревне, ожидая счастливой судьбы. Ну и, естественно, в конце жизни хотел ей выдать за неправильный прогноз. Так что смотри, чтобы мой сын не ловил тебя на старости лет с подобными целями».
Как всегда громко заявил о своём прибытии Эфрен. Выпили на посошок  за большую удачу - рождение сына, и гордый отец помчался ему на встречу.
В роддоме было достаточно оживлённо. Все посетители требовали в обязательном порядке, чтобы дежурная обратила именно на них своё внимание, и потому у справочного окошечка стоял сильнейший гвалт, обычный звуковой фон для общественных мест, в которых преобладают южные темпераментные люди.
Протиснувшись, наконец, вперёд, слегка смущаясь за возможные следы выпивки, недостойные столь высокого места, и в то же время торжествующий, Иванов быстро выстрелил в окошечко приготовленной заранее фразой: «Как там мой сын и когда его можно увидеть?» Привычно зарывшись в свой священный талмуд, глашатай появлений на свет новых его обитателей, монотонным голосом изрекла: «У вас не сын, а дочь. Рост-53 сантиметра, вес- 4250 граммов, - и причмокнув в восхищении языком, добавила, - Ке гранде!»
Владимир опешил. Её радость по поводу крупных параметров ребёнка его совершенно  не задела.
«Как это дочь! А где барон? Куда сына дели? - с этими вопросами он вновь протиснулся к кубинской пифии, оповещающей во многом о дальнейшей судьбе семьи, -  Я звонил утром по телефону, и мне сказали, что родился мальчик».
Девушка сразу поняла, что назревает скандал, да ещё с участием подвыпившего совьетико. От таких можно ждать что угодно и, конечно же, выговора от начальства. Забросив все свои обычные заботы, она вихрем понеслась куда-то внутрь помещения, и уже через несколько минут подробно объясняла Владимиру причину недоразумения: «Вы нас простите, но у вас действительно родилась дочь. Она сейчас с мамой в палате и вы можете сами в этом убедиться. Посещение родственниками разрешено. А по телефону вам сообщили неправильную информацию по ошибке. Руководство госпиталя просит нас извинить за это. Дело в том, что по требованию вашей супруги ей поменяли кровать, но не успели сменить прикреплённую к ней бирку о ребёнке. Это и ввело в заблуждение медсестру, которая как раз в это время делала запись в рапорте о ночном дежурстве. «Ай бег ё падон», - закончила она по-английски, уверенно полагая, что каждый иностранец должен владеть этим языком, ещё недавно господствовавшим на Кубе.
Но Иванову было не до её извинений. Он только что потерял обретённого утром сына, и был до крайности удручён. И не подумав воспользоваться возможностью повидать жену с дочкой, он круто повернулся и раздражённо буркнул: «Вечно вы всё путаете, кубинцы!- и скомандовал шофёру, -  В  Дистрито».
Однако дома не стало легче и его вновь потянуло поплакаться соседям. Сидоровы по-прежнему встретили его радушно: «Ну как там? Как Галка? А сына уже видел?»
«Нет сына»,- тихо ответил Владимир и по его щеке, будто первая капля дождя по лобовому стеклу, прокатилась маленькая сверкающая слезинка. 
«Постой! Как нет, - Надежда побелела и прислонилась для упора к стене, - Что случилось? А что врачи говорят?»
«Говорят, что его не было и не будет. Дочь у меня. Вот тебе и футбол, и проблема разнополых. Накаркала: Яшин, Яшин!»
             «А сын – то откуда взялся? Ты сам придумал? Приснился он тебе что ли?»
 «Да что я, пьяный? Они мне сами по телефону сообщили. А теперь говорят, что ошиблись, кровати перепутали. Надо же! Так разве можно!»
«Пьяный, не пьяный, а выпить по этому поводу стоит. Как - никак, а дочь родилась. За неё давай и хлопнем по стакану».
Вновь закуска не лезла в рот в связи с необычной ситуацией. Только верная до последнего шпротина юркнула в огнедышащую от спиртного пасть. После неё Анатолий начал медленно прощупывать психическое состояние новоиспечённого папаши.
«Вот как бывает. Одним словом, заграница. Хорошо хоть какого - нибудь негра не подсунули. Ты хоть девчонку видел? Туда ещё наверное не пускают?»
«Пускают, да я сам не захотел. Расстроился, что не получилось, как мечтали и уехал домой. Надо было, конечно, посмотреть. Ну да ладно. Ещё успею. Никуда теперь не денется».
             «Что-то я тебя не пойму. У тебя сын есть?»
             «Есть».
             «А дочь есть?»
             «Теперь есть».
             «А раньше была?»
             «А раньше  не было».
 «А почему ты говоришь, что вы ещё одного сына хотели? Совсем недавно ты переживал за Галю. Что она убиваться будет, раз Машка не родилась. Забыл, что ли?»
«Да нет. Просто знаешь, там всякие проблемы начнутся, раз дети разнополые. Да и вообще. Шахматы, футбол. А девчонки во что играть умеют? В куклы. Да грабят родителей на всякие украшения»,
«Вот поэтому тебе и нужна дочь, что ты ничего об этом не знаешь. Даже с точки зрения разнообразия. Вот у нас девочка, так мы нарадоваться не можем. И аккуратная, и заботливая. Просто солнышко в доме. Дочь - это хорошо. Особенно на старости лет. Как она на фигурных коньках катается! Просто загляденье. А квартира что! Ты всю жизнь собираешься прожить в своей крохотуличке? Дерзай! Теперь ты – многодетный. Давай за наших дочерей выпьем».
Словно почувствовав, что у друзей идёт трудный разговор на житейские темы, явился Анин: «По какому поводу пьём? И почему количество, вопреки закону диалектики, не переходит в качество? Бутылка пустая, а на лицах философский запор. Веселья не вижу и не слышу. Володь, что случилось?»
«Да дочь у него родилась. Вот переживает».
«Ты что? Да Галка только об этом и мечтала. Узнает, что ты не радовался, вот тогда по – настоящему заплачешь. Она девушка с норовом. У меня две девки, и не нарадуюсь на них. Соскучился до некуда. Но скоро привезу. А пока за новорожденную! Мира ей и счастья!»
После мудрых слов Вячеслава застолье оживилось, приняло почти традиционные для русских размах и удаль. Только изредка вспоминали причину веселья и тогда вновь звучали тосты за виновницу торжества, за  маму и папу, за дедушек и бабушек, которым готовится серьёзный подарок.
«Представляете! Наши старики ещё ничего не знают, - Владимир раскрыл друзьям один из семейных секретов, - Жена решила ни о чём им не писать, пока не свершится. Переживания вредны для их здоровья. Да и сглазить могут. Не они, так какие-нибудь знакомые. Мало ли среди них так называемых «доброжелателей».
«Это точно. Завистников у нас  много. Особенно у тех, кто за границу умотал. Считают, что на них деньги с неба падают».
«А что, не так? Конечно, здесь в несколько раз больше получаешь, чем в Союзе. Так что есть от чего вам завидовать. Да и нам есть, за что здесь держаться».
Во дворе раздался шум моторов и вышедший на балкон Анатолий доложил: «Бадалян прикатил собственной персоной. И с ним ещё какой-то начальник на чёрной «Волге» из Гаваны.
Выглянувший из-за его спины Владимир,  отпрянул со страху назад: «Да это же Калинин. Главный партийный босс на Кубе. Ну, сейчас начнется.  И что им дома не сидится в воскресенье. Делать нечего. Надо идти сдаваться. Вячеслав! Ты шепни генконсулу, что у меня дочь родилась и по этому поводу слегка выпили. А то ещё аморалку за пьянку пришьют, не отмоешься».
Пытаясь спрятаться  за спины друг друга, Иванов и Анин предстали пред начальственными очами. Поздоровывавшись и пытаясь не дышать в сторону руководства, они молча слушали монолог руководителя коммунистов в стране пребывания: «Брежнев приезжает. К концу года. Обязательно посетит Сантьяго, революционные места. Надо очень много сделать, чтобы визит прошёл на высочайшем уровне. Ты, Иванов, дай команду собрать всех в консульство. Так. Что мы сейчас имеем? - он посмотрел на часы, прикинул что-то и продолжил, - Давай к часикам девяти. А мы с вами и Аветиком Егишевичем посидим, покумекаем, что надо сделать к его приезду. Составим план действий и утвердим его на собрании колонии. Ясно?»
Вячеслав успел сделать своё дело, и Бадалян с его подачи предложил: «Может мы Иванова отпустим. У него сегодня дочь родилась, а он ещё в роддоме не был».
«Какая дочь! Генсек приезжает, а он дочь, понимаешь. Ну ладно, давай так. Мы сейчас над планом поработаем, потом на собрании ты меня представишь и дашь  слово, а сам рванёшь на моей машине к дочурке. Идёт?»
Владимир, обрадовавшийся такому исходу встречи, согласно закивал головой, и работа закипела. Секретарь  обкома, как за глаза называли коммунисты своего лидера, уже многое продумал и давал готовые пункты в программу действий. «С руководством провинции решите, какие предприятия с нашим участием возьмут на себя повышенные обязательства в честь визита, какие и где  митинги провести, как распространять соответствующую литературу. Мы ею вас завалим. То же сделайте с коллективами, где работают наши специалисты. Имейте в виду, кубинцы очень заинтересованы в визите, надеются за счёт него укрепить экономическое положение, решить много важных для себя вопросов. Надо не упустить благоприятный момент и всячески укреплять наши отношения, наше деловое сотрудничество».
Практически ровно в двадцать один час Иванов вышел на сцену открытого зала консульства. «Товарищи! К нам едет Генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Ильич Брежнев».
Народ зашумел. Кто-то резонно спросил: «Когда? Скоро?». Его довольно неосторожно дополнил человек с юмором или высокоразвитым чувством подхалимажа: «Скорее бы! Давно ждём!»
«Вероятно, в начале следующего года. Но работы, чтобы достойно его встретить, у нас больше, чем оставшегося времени. Сейчас о том, что надо будет сделать в этот период, вам подробно расскажет Посланник Посольства СССР в республике Куба товарищ Калинин». Пока Владимир спускался  с трибуны, уступая место Калинину, тот успел бросить в зал: «Давайте поздравим вашего секретаря. У него сегодня дочь родилась. Не где-нибудь, а на Острове Свободы.  Пожелаем их семье большого человеческого счастья». Народ дружно зааплодировал, а Иванов, раскланиваясь на ходу, летел стрелой к посольской машине. Там его уже ждала соседка Надежда, предложившая свои услуги на случай, если мужчину не пустят в палату в столь поздний час.
На удивление, им не только не чинили каких либо преград, а, напротив, дежурная, словно давно их ожидая, вскочила с места и, не говоря ни слова, почти бегом,  провела по пустым залам и  указала рукой вперёд в темное помещение: «Аки», то есть «здесь». Владимир смело шагнул в указанном направлении и через несколько шагов получил жёсткий удар мокрым полотенцем в лицо. Не соображая, что произошло, он встал, как вкопанный. Сзади, на него наскочила плохо видевшая в темноте Надежда.
А впереди уже гремел всё поясняющий родной голос: «Сволочь! Ты где целый день шлялся? У них через два часа после родов ребёнка приносят и надо его обслуживать. А у меня ни пелёнки, ни одеяльца. Хорошо, что кто-то сжалился и дал маленькое полотенчико. Машенька под ним целый день пролежала. Естественно, оно промокло. Да и прохладно. Здесь все окна и двери нараспашку. Я сама чуть живая, а глотка воды нет. Да ты, я чувствую, ещё и пьяный. Этого я тебе никогда не прощу!»
«Ты не представляешь, что случилось. Брежнев приезжает. Такое событие, а ты здесь со  своей  водой. Надь! Скажи ей, я не прав?»
«Прав, прав, - соседка старалась выгородить провинившегося отца, чувствуя слегка и свою вину, - Ты не представляешь, сколько он раз порывался к тебе поехать, но мы его отговаривали. Считали, что сегодня  никого не пустят, как у нас в первый день в Союзе. Ты сначала покажи нам ребёночка-то. А то он уж извёлся».
«Да, - поддержал её Владимир, - Целый день мечтал увидеть, а ты заладила про какие-то тряпки. Где мой сын, нет, то есть дочь?»
«Пьянь беспробудная, - Галина подняла полотенце над малюсенькой кроваткой, - На, любуйся! Какая красавица! И большая очень. У кубинцев почему-то все дети два-два с половиной килограмма, а эта в два раза больше. Да ещё советская. Весь роддом приходит посмотреть: «Ке горда!» Они – люди бесцеремонные. Поднимают тряпочку, смотрят, а потом обязательно скажут: «Син ропа», значит, что голенькая, без одежды. Да здесь всё по-другому. На третий день, если всё в порядке вообще выписывают. Ладно. Его поведение мы потом обсудим. А сейчас дуй в Дистрито и привези все Машкины шмотки, которые я сложила в узел на верхней полке. Быстро. Одна нога здесь, другая там. Надь, помоги ему. А то он спьяну опять что-нибудь напутает».
Через час всё имущество для нового человечка и напитки для её мамы были на месте.  Иванов с лёгкой душой вернулся на собрание, чтобы подробно обсудить, как лучше принять у себя в Сантьяго родного Ильича.
                ___ ,, ___

Весь следующий день Владимир непрерывно получал поздравления, то по телефону от членов землячества, то непосредственно на рабочем месте от работников «Ренте». Пидора, как проговорился Вильям, сказал на селекторном совещании об этом событии, и теперь каждый из кубинских друзей считал своим долгом посетить счастливого отца и выкурить с ним сигарету за счастье новорожденной. Приходили даже те работники электростанции, которых он почти никогда не встречал. Некоторые приносили скромные, и потому особенно трогательные подарки: серебряные ложечки, всякие платочки, косыночки и носочки. Знаменитый рыбак Масео подарил маленькие ботиночки и начал смешно демонстрировать, как они побегут по дорожке. Было очень приятно на душе от того, что его знают и хотят доставить радость.
Когда поток поздравляющих схлынул, пришли руководители цехов во главе с Лахейре, и празднование продолжилось за бутылкой «Канея».
«Не пойму, что у вас за порядки? - то ли удивлялся, то ли возмущался Иванов, - Через два дня уже выписывают мамашу с ребёнком из больницы. У нас  неделю там лежат, пока всё не придёт в норму».
«Вы плохо изучаете нашу историю, Владимир, - как всегда спокойно парировал его выпад Луис, - Вот нас здесь восемь человек разных возрастов. А поднимите - ка руку, кто из вас появился на свет в больнице. Видите, таких среди нас нет. Ещё несколько лет назад было большим счастьем, если поблизости жила бабка - повитуха, которая хоть что-то соображала в родах. Остальных принимали все, кому придётся. Приглядитесь на пляже к пупкам наших детей, старше  пятнадцати  лет. Они все безобразные, торчат, словно коряги мангровых зарослей.  Потому что перегрызал их какой-нибудь подвыпивший для храбрости сосед, или обессилившая старушка -  мать. Так что уже факт рождения в больнице - небывалое для нашего континента достижение. Не случайно, на Кубе самая низкая в Латинской Америке детская смертность».
«А роженицы? Им каково? Потерять столько крови и сил - и сразу приносят ребёнка: давай, обслуживай. Среди них, наверное, нередки  случаи всяких заболеваний», - не сдавался Иванов.
«Я, вы знаете, пусть и маленький, но специалист по электростанциям. Поэтому данных на этот счёт не имею. Но, как утверждают наши медики, здесь тоже всё в порядке. Они, напротив, считают, что мать скорее придёт в себя, если начнёт хлопотать над своим ребёнком. Большие заботы отвлекают от собственных болячек, и они в этом случае заживают значительно быстрее».
«Лахейре напрасно скромничает по поводу своих знаний. Я думаю, что сейчас на Кубе вы один из лучших инженеров - энергетиков. Не зря электростанция работает так надёжно. А по поводу теории ваших медиков, как вы хорошо говорите: «Охала!». По-русски тоже есть похожее выражение: «Дай-то  Бог!». Но чаще наши люди по-старинке менее уверены в будущем и предпочитают  не делать чётких прогнозов: «Чему быть суждено, то и сбудется».  А порою и вообще просто: «Поглядим, куда кривая вывезет». Так что: «Будем живы, не помрём».
«А медициной нашей, её успехами в годы после революции вам обязательно надо поинтересоваться, - впервые став серьёзным, добавил Мадарьяга, -  Все признают, что такого быстрого оздоровления нации ещё не знала мировая практика. Уже через двадцать дней после победы Революции был издан закон о здравоохранениии, по которому всё начало кардинально меняться. Достаточно сказать, что прежде большая часть врачей была сосредоточена в столице, а теперь каждый выпускник медицинского вуза должен,  как минимум, отработать год в сельском районе. Из шести тысяч врачей половина покинула Кубу, но теперь, спустя 14 лет их у нас десять тысяч, работающих на всей территории страны. На медицину расходовали 20 миллионов песо, а теперь четыреста. Эти цифры я знаю. Кто - нибудь ещё может дополнить, просветить Владимира?»
Начальник производства Алексис, очень собранный и начитанный человек, продолжил: «Я знаю, что полностью искоренён в 1963 году полиомиелит, в 1968-малярия, в 1971-  дифтерит. А  в сумме ими болело ежегодно около четырёх тысяч детей. Столько же малышей умерло ещё в 1962 году от гастроэнтерита - бича слаборазвитых стран. А в прошлом году эта цифра сократилась в пять раз. В результате детская смертность уменьшилась больше, чем в два раза, а средняя продолжительность жизни возросла с 55 до 70 лет. В области здравоохранения мы уже достигли уровня высокоразвитых  стран. И при этом медицинское обслуживание является абсолютно бесплатным.  Всё передано народу, и поэтому он так горячо поддерживает революционное правительство».
Вскоре появился и директор. Пидора очень тепло поздравил Иванова и даже по-женски нежно поцеловал его в губы: «Я думал, вы давно у жены в госпитале, а вы с нашими мужиками время теряете. Поезжайте и передайте наш привет! Вы сегодня там нужны больше, чем здесь».
По дороге Иванов почему-то вспомнил одного из героев довоенного музыкального фильма «Моя любовь», который неизменно повторял с гордостью: «Еду к жене и сыну! Еду к жене и сыну!».
А всего через час он  уже подходил к зданию роддома, и решил впервые немножко замедлить  свой бег, чтобы внимательнее его рассмотреть и на старости лет суметь что-то вспомнить и рассказать дочери о первом её далёком жилье. К входу вела знакомая аллея, украшенная скульптурами, в том числе и вырезанными из  живых кустарников. Она очень была похожа, словно на своих сестёр, на аналогичные торжественные проходы в Воронцовском дворце в Алупке или на помпезных курортах Кавказа. Трудно с первого раза было предполагать, что  по ней выходят в жизнь новые обитатели планеты. Для верности впечатлений перед отъездом из Сантьяго мама с дочкой вновь вернулись к своему счастливому дому и позировали на его фоне, правда, за забором.
Во многом и сам госпиталь больше напоминал величественный дворец, чем строгое медицинское заведение. По крайней мере, внешний вид его запросто мог сойти за подобное здание, построенное для  царской фамилии в Ливадии. Вероятно, чтобы скорее можно было понять его назначение, на верхней части фасада громадными буквами горела надпись: «Матернидат дель Сур», что обученный языку Владимир легко перевёл: «Южный роддом».
«Интересно, - подумал  вновь обретённый папаша, - Здесь рожают по сторонам света, или такие дома имеются со всех сторон города?» Загадка не была столь уж интересной и тотчас вылетела из головы. Хуже было то, что в памяти никак не хотели оставаться характерные мелочи важной для семьи реликвии. Он подумал, что всегда с памятью происходит нечто похожее. Так иногда хочется оставить навсегда в себе детали окружения, в котором случилось что-то очень  существенное в жизни. Но проходит совсем немного времени и начинаешь, вспоминая прекрасное, понимать, что остались одни лишь общие моменты, а милые чёрточки зарубцевались, зацементировались пылью истории, будто рисунки на песке.
«Раз так, то и нечего напрягаться, - подумал Иванов, - Тем более, что меня давно уже дочь с мамой заждались». И, оставив созерцание и мудрствования философам, быстрыми шагами заскользил по мраморному полу, на ходу восхищаясь дворцовой красотой, не замеченной вчерашним вечером в потёмках. Единственная мысль, всё-таки вскочившая в голову по дороге в связи с блеском окружения, была: «А правы кубинцы. Прежде жил в этой роскоши плюгавенький отпрыск какого-нибудь пирата, отправившего на дно  морское тысячи невинных душ и поживившийся их имуществом. Он и думать не мог из-за полной оторванности от жизни, где рожают своих детей местные рабы, обслуживающие его с ног до головы за вонючие наворованные деньги».
В палате, где лежала жена с Машкой, было абсолютно тихо и спокойно, только почему-то страшно накурено. От двери Владимир увидел лишь кровать своих родненьких, и довольно громко спросил: «Ты, что ли, курить начала с радости?» В ответ Галина  кивнула головой на противоположную сторону комнаты. Картина, которую увидел там Иванов, буквально повергла его в шок и заставила на время подумать, что это просто дурной сон. На соседней кровати, словно неподвижные изваяния, сидело человек двенадцать негров, которые молча наблюдали за «совьетико» и нещадно курили. По всей видимости, они пришли навестить свою родственницу, которая с трудом  выглядывала через щель между сидящими, чтобы также участвовать в необычайном процессе наблюдения. То, что это живые люди, можно было установить только по дыму, который то исчезал, то с новой силой вырывался из почти неподвижных губ. Не один мускул не портил своим подёргиванием высочайшего торжества удивительной немой сцены.
Придя в себя, Владимир, периодически оглядываясь через плечо, робко начал выполнять строгие команды жены. Надо было перестелить её кровать, разобраться на столике с едой, постирать какие-то тряпки. Работа шла напряжённо, словно на сцене при большом стечении публики.
«Что ты еле поворачиваешься! Скоро время посещения закончится, а ты ничего не сделал. Опоздал и тянешь, - Галина, почти как всегда, резко выражала недовольство супругом, - Не обращай на них внимания. Они уже полчаса так неподвижно сидят. Им просто интересно, вот и доставь людям удовольствие. Заодно и  нам с Машкой порядок наведёшь».
Деваться было некуда, и пришлось заниматься всякими хозяйственными штучками под любопытствующими взглядами соседей. Иногда Владимир украдкой поглядывал на них, пытаясь прочувствовать реакцию зрителей на свои действия. Но они оставались совершенно неподвижными и без всяческих эмоций, вроде типового портрета могущественного и такого же монументального вождя индейского племени. Иванов вспомнил подобную картинку в аэропорту Марокко, где за их поведением наблюдала похожая своей неподвижностью группа арабов. Вспомнил, как насморкательски отнёсся к ним один из его соотечественников. Но  видно и на одной плите получаются разные по вкусу борщи. Движения его до конца были скованы, мысли непрерывно обслуживали их с поправкой на наличие немых свидетелей. Единственное радовало, что завтра они всей семьёй будут спокойно вершить свои личные дела в уютных домашних условиях.
                ___ ,, ___

Постепенно жизнь потекла в том же русле, но с новыми берегами и скоростью.
Не понимая, что есть разница в мире между временем суток, Машенька почему-то предпочитала бодрствовать по ночам и сильно верещала, если ей это не удавалось. Часто ночь превращалась в подобие веселых прежних загулов, когда сон наступал мгновенно в любом месте и положении, даже стоя, но очень быстро прерывался настойчивыми криками что – нибудь пожелавших девушек.
А днём не выспавшийся секретарь имел другую головную боль - скорый приезд своего высшего начальника. Он рисовал на бумаге и вычёркивал разные варианты встречи, собирал предложения от своих коллег и не знал, что с ними делать. Настоящей тесной работы с кубинскими друзьями не получалось. Посольство почему-то требовало заниматься общественной работой втихую от них, скрытно. А вдруг  они подумают, что, вместо братской помощи, мы приехали сюда решать свои пропагандистские задачи. В свою очередь, может быть из-за отсутствия необходимой информации, руководители провинции тоже не шли на партийные контакты, а ограничивались согласованием совместных действий с консульством.
В голове Иванова Брежнев и Машка сплетались порою в запутанный клубок проблем.  По крайней мере, они одинаково настойчиво постоянно напоминали о себе и  не давали жить спокойно.
В один из дней Галина решила устроить небольшой праздник в честь окончания проблемы с Машиным пупком. Она   пригласила на него патронажную сестру и главное действующее лицо во всём процессе - директора госпиталя Отто, который лично принимал роды. Для веселья и солидности был зван и наш начальник - Вячеслав Иванович.
Главная сегодняшняя повитуха оказалась удивительно скромным и очень даже симпатичным молодым человеком, который после нескольких политических и персональных тостов превратился в обычного весёлого кубинца и с удовольствием поддерживал непринуждённый тон встречи.
«Галина, помните, что вы перед родами говорили: «Ё но пуэдо парир! Мехор морир, ке парир!» Я сначала немного испугался. Наши девушки, в основном, молчат. Правда, у них обычно дети не такие крупные».
«Что он сказал?» - не понял подвыпивший Анин.
«Да вспомнил, какие слова я кричала, когда Машку рожала: «Я не могу рожать! Легче умереть, чем родить!» Странно, что я тоже всё помню. А тогда казалось, что сознание ушло от боли, что всё было в полузабытьи. Вы знаете Отто, какая здесь интрига? У вас сейчас по телевизору идёт наш замечательный сериал «Семнадцать мгновений весны». Вы его смотрите?»
«Да! С удовольствием! Очень интересно! Мы не так много знали про ваших мужественных людей, про разведчиков, которые победили такого страшного врага. Очень интересно!»
«А я смотрела его перед отъездом на Кубу, в Союзе. И там есть такая сцена. Наша радистка Кэт в немецком тылу должна родить. Как и я. В другом государстве. И она всё время боится, что во время родов, в полузабытьи, начнёт кричать по-русски и выдаст все секреты. Я помнила об этом, но, мне кажется, ни разу   не отклонилась от испанского. Так, Отто?»
«Я работал и не очень прислушивался. Но мне кажется, что так оно и было».
«Подпольщица ты наша, - Вячеслав поднял очередную рюмку, - За наших советских женщин, которые могут рожать, где попало, но всегда при этом свято берегут интересы Родины».
«Галина! А помнишь, что ты мне крикнула, когда я показала тебе только что родившуюся девочку?»- подала голос сестра.
«Конечно. Я видела у многих кубинцев на пляже некрасивые пупки и просила сделать моей поаккуратнее. Меня эта проблема всё время беспокоила».
«Ну и как? Ты довольна?»
«Маравиосо! Просто великолепно!»
«Тогда за пупочки! Я очень их люблю. Не только женские, но и куриные. Пока семья не приехала, я всё больше ими питаюсь в целях экономии. Вот они у меня где! - Вячеслав выразительно провёл рукой по шее, - Слышать о них не могу!»
«Чтобы меньше прислушиваться, надо больше пить. А пупок - единственное, что отличает нас от Адама. Такой детали у него нет. Он был первый, и пуповину подсоединить было не к кому. А то, про что ты рассказываешь, это не пупки, а желудочки. Моя самая любимая закуска. Ты давай, ешь. А то завтра проспишь. Не забыл, что у меня машина сломалась, и ты меня до работы обещал подкинуть?»
«Отто!»- не унималась героиня торжества: «А вот почему у вас при поступлении в госпиталь спрашивают что-то о любви? К чему это?»
«Вы, вероятно, не поняли вопрос. При приёме интересуются, вы замужем, или нет. А для деликатности не говорят, что девушка где-то нагуляла ребёночка, а называют этот случай беременностью «по любви».
«Как красиво! - Вячеслав Иванович честно выполнял свою роль тамады, - Теперь, если кто будет упрекать, что я с девками путался, например, партийная организация, буду говорить: «А куда денешься: по любви». Давайте за это прекрасное чувство выпьем, в том числе, за материнскую любовь, и за обратные чувства детей к нам. Кстати, вы свою дочь мне так ещё и не показали. Столько я за неё выпил, что скоро она двоиться начнёт. Дайте взглянуть, пока не поздно!»
                Когда Анину продемонстрировали Машульку во всей красе, он, недоумевая, изрёк: «Вот гляжу я на таких сморщенных, беспомощных крох и всегда думаю:  а ведь когда-нибудь из-за неё мужики будут мучаться, страдать, драться на дуэли. За такую перспективу просто грех не выпить!» В подтверждении этого пророчества я поместил здесь ещё один снимок, но сделанный тридцать лет спустя. Он представляет интерес ещё и потому, что я нигде не видел фотографии встречи мамы  и дочки всего через час после появления её на свет. По тому пристальному и придирчивому взгляду, с которым ребёнок разглядывает только что обретённую родительницу, можно ещё раз убедиться в правдивости слов моего покровителя о  том, что человек входит в мир вооружённый душой со всеми присущими ей качествами.
«А вот ещё вопрос!» - любознательность Галины была сегодня в ударе: «У нас кесарево сечение делают только в крайних случаях, а у вас, я заметила, сплошь и рядом. Ведь после этого женщина становится бесплодной»,
«Да кто вам это сказал? Я знаю одну маму, которая родила четырёх детей и каждый раз только с помощью такой операции. Я слышал, что в Европе не в моде подобная практика. А мы считаем, что важнее сохранить жизнь матери и ребёнка, не рисковать их здоровьем. Поэтому при любых затруднениях при родах прибегаем к кесареву сечению. По нашим наблюдениям, такой подход себя полностью оправдал».
«Отто! - не выдержал Владимир, хотя и боялся обидеть дорогого гостя, - Вам вряд ли доложили о моём случае, но я до сих пор не совсем уверен, что это моя дочь. Мне сначала сказали, что у меня мальчик, потом поменяли на девочку. Возможна, по-вашему, подобная путаница?»
«Ну что ты со своей занудливостью вылезаешь. Ты, может быть, считаешь, что и меня подменили? Думаешь, мать не почувствует нутром, её это дитя или нет?»
«Вы,  действительно, можете быть совершенно спокойны. Вашу громадную дочь там не с кем было спутать. Я знаю ваши злоключения по нашей вине и ещё раз приношу искренние извинения. Конечно, здесь произошла для вас целая трагедия. У нас был очень строгий разговор со всем персоналом госпиталя и, надеюсь, что подобная путаница больше не повторится. Вовремя не заменили бирки на кровати. Но  главные метки крепятся непосредственно к ручкам ребёнка, а на них не обратили внимание. К сожалению, могут перепутать и эту маркировку, особенно по злому умыслу. Но это уже граничит с преступлением.
Хотя в жизни и не такое случается. Недавно по телевизору показывали двух старушек, которые только что узнали, что они родные сёстры, двойняшки, и воспитывались не своими родителями. И всё по вине врачей, принимавших роды в одной из клиник США. Причём, сделано это было за деньги».
«Ладно. Затеял нудные разговоры. Давайте веселиться. В жизни много хороших людей, которые оберегают нас от страданий и мук. И главные среди них - врачи. За вас, Отто! За вашу долгую счастливую жизнь на радость будущих ваших пациенток!»
Тостов было  много. Поэтому утром не так просто было настроиться на трудовой ритм. Опытный Вячеслав Иванович резонно предложил: «Володь! Давай маханём в аэропорт. Сейчас только там можно пивом похмелиться. Потеряем полчаса, зато значительно повысим производительность труда. Идёт?»
«Ты хозяин машины. Куда повезёшь, туда и поедем».
«Анхель, вперёд к самолётам!» Послушный водитель, как чувствовалось, не впервой рванул свой разваливающийся драндулет в противоположную сторону от родного завода. Несмотря на кажущуюся неминуемую ближайшую кончину, американское чудо техники времён начала покорения страны чикагскими гангстерами довольно быстро прикатило жаждущие освежения души к живительному источнику. Однако на их пути неожиданно возникло новое непреодолимое препятствие.
Со всех сторон площадь перед аэровокзалом начала быстро  заполняться народом. Друзья сунулись было внутрь помещения, но всё было перекрыто.
«Вам куда?» - спросил рослый полицейский, перегораживая дорогу.
«Да в буфет. Ребёнку водички купить», - соврал Вячеслав.
«Всё закрыто. Провожаем товарища Мишу Филиппова».
«Слышь, Володь. Какого – то хрена провожают. Откуда он, не знаешь?»
«Учился с нами такой спортсмен, но не думаю, что это он. Мне кажется, есть  болгарский деятель с таким русским именем. Нечего делать. Поехали трудиться».
«Нет уж. Рядом пиво, а я умотаю. Век себе такое не прощу. А чего нам не проводить хорошего человека. Может, это и на самом деле твой однокурсник».
Выйдя на площадь, страждущие попали в шеренгу пионеров с голубыми галстуками. Ребята выкрикивали что-то по команде руководителя и размахивали кубинскими флажками.
«Эй, дайте нам помахать, - пристал к двум из них Вячеслав, - У вас у каждого по два, а нам не выдали. Пионеры должны делиться всем с товарищами».
Мальчишки растерянно протянули свои реликвии дядям и те с удовольствием занялись давно забытым делом. Им не раз приходилось от предприятий встречать и провожать в Москве разных политических деятелей. Особенно такое показное гостеприимство было очень широко распространено во времена Хрущева. Не было предела восторга и у юной смены кубинских барбудос. Пацаны зловещим шепотом требовали «чикле», особенно те, кто уступил им свои флажки. Многие просто смеялись над забавным видом взрослых, пузатых и слегка помятых «совьетико», встроившихся в ровненький ряд малышей.
Вскоре болгарский гость благополучно улетел. Вячеслав с Владимиром утолили свою печаль   и заглушили все послеалкогольные синдромы стонущих организмов. Однако каждый шаг оставляет свой след в нашей жизни. Через пару дней при посещении консульства друзей пригласил в свой уютный кабинет Бадалян.
«Вы почему приняли участие в проводах болгарского премьер - министра? Вас об этом кто-нибудь просил из иностранцев? Или, может быть, кубинцы порекомендовали?» - сурово спросил генконсул.
«Да нет. Никто не просил. Мы случайно оказались в аэропорту и там попали в оцепление к провожающим. А кто же вам про это сообщил? Мы и думать забыли».
«Вас специально несколько раз показали в разных программах телевидения. Да ещё крупным планом. Почему-то вы оказались среди детей, да ещё с флажками. Что вы там делали? Насколько я, как генконсул, знаю, в этот день никто к нам не прилетал?»
Выкручиваться было бесполезно. Вся жизнь колонистов ограничивалась своеобразным протоколом, где подобным делам места не оставалось. Друзья замолкли, как на допросе в гестапо. Однако и Аветика Егишевича такой вариант мало устраивал. А вдруг кто-то из посольства видел эти кадры по центральному телевидению в Гаване? Тогда ему одному придётся выдумывать легенду о блудных сыновьях. У них мозги молодые. Пусть попотеют. И он продолжил прессовать нарушителей дипломатического этикета.
«Имейте в виду. Каждый иностранец за рубежом рассматривается другими государствами как представитель своей страны, а не просто Иванов и Анин. Особенно, если надо, то их действия трактуются, как выражение её политики. Почему, спросят наше посольство, вы отдаёте предпочтение только руководителям Болгарии? А, вероятно, и спрашивать не будут, а поймут этот жест по-своему. Не долго дойти и до международного скандала. Я обязан буду подробно доложить об инциденте наверх, а вы мне не хотите помочь. Пеняйте на себя. Чистосердечные признания могли бы облегчить немножко вашу участь».
Было ясно, что опытный дипломат ловит их на крючок. Но по-народному мудрый Анин, давно усвоивший главный трюк хитрецов, что рассказать всё, как оно есть, всегда лучше: меньше бьют, не выдержал пыток и раскололся.
«Аветик Егишевич! Простите наши души грешные. Просто после празднования рождения Володиной дочки очень пива захотелось, а оно в это время у кубинцев только в аэропорту продаётся. Вот и влипли там в эти дурацкие проводы. Больше такого никогда не повторится, ей-богу!»
«Ну, от вас-то, моих столпов в колонии, я такого ребячества не ожидал. Постараюсь вас защитить, но может всё выпереть не туда, куда нужно. Тем более, скажу вам по секрету, что наши власти не очень одобряют некоторые поступки этого молодого болгарского премьера. Остаётся надеяться на  счастливый случай».
Стареющий мудрый лис ещё долго корил молодых людей за необдуманный демарш, учил их с удовольствием уму-разуму. Наконец, экзекуция окончилась и друзья, словно мины из-под воды, выскочили  наружу.
«Ну и вляпались,- подытожил Вячеслав, - Теперь до конца отмываться придётся. Мать его за ногу, этого Филиппова».
«Толи ещё будет, ой-ё-ёй, - пропел в ответ Владимир, - Вот если они нас на клумбе без штанов по телевизору покажут, тогда и помыться не дадут. Я всё думаю, может, их телерепортёры, на наше счастье, тоже где-нибудь конго с девками плясали? А если припрятали сенсационный репортаж до лучших времён? Ну, что делать. Надо жить! Как говорил великий классик: «Чему быть суждено, то и сбудется». Поехали лучше домой, и слегка зальём неудачу зельем».
Иванов сам удивился тому спокойствию, с которым он реагировал на случившееся. Видно, душа настолько перебоялась за  всякие непротокольные поступки, что потеряла возможность   остро переживать в прежней манере. Ну и ладушки!
Ещё промелькнула мысль, что несвойственная смелость в чём-то обусловлена недавним наблюдением за параллельным миром. Не тем, где живут своей обычной самостоятельной жизнью наши двойники - противоположно заряженные энергетические половинки. До него так просто не дотянешься.  А соседствующим с нами и тоже имеющим свои судьбы и свои похожие проблемы громадным скопищем насекомых, животных, растений. Несколько дней назад он заметил в нижнем углу балконной сетки рыженькую ящерицу – хамелеона, казалось бы, мирно дремавшего на одном месте. Его, словно специально, ярко подсвечивал комнатный светильник, создавая эффект разноцветного сказочного царства. Похожая на потомков всемогущего дракона, но родившегося по  генетическим причинам   карликом, рептилия совершенно не обращала внимания на рой всяческих насекомых, пытающихся проскочить через сетку и добраться до человечины.
Неожиданно ящерица подняла головку и повернула её в верхний угол сетки, куда примостился передохнуть крупный мохнатый мотылёк. Она не делала никаких усилий, ни на миллиметр не сдвинулась из полюбившегося места. А бабочка вдруг странно заколотила крылышками, будто пытаясь улететь. А затем, продолжая безуспешные попытки оторваться от сетки, она, под воздействием невидимых чар, начала медленное движение строго по прямой к карликовому чудовищу. Когда между ними практически не осталось промежутка, ящерка, будто нехотя, широко разинула свой ротик, и мотылёк исчез в нём, как в пасти, до конца не прекращая размахивать потерявшими подъёмную  силу и ставшими лёгкой добычей крыльями.
«Вот так часто происходит и среди людей, - размышлял Иванов, - Глядишь, вроде все внешне равны. Если поставить их рядом в одинаковые условия, ещё и неизвестно кто придёт первым. На кого ставить. А попадаются те же люди в обстановку, где за правилами, за честным ведением боя практически никто не следит. Смотришь, один сразу без особых усилий тянет всё на себя, а другой падает на спину и лапками дрыгает, признавая поражение. Будь он даже объективно и сильней, и умней. Что это? От Бога? Как говорил местный философ на целине Романыч: «В каждом своя разная магнетизма имеется». До создания справедливого общего дома на земле, прежде надо обязательно научиться управлять этими тёмными необузданными силами индивидуумов. Или, по крайней мере, подчинять их воле большинства. Иначе всё будет разваливаться каждый раз, когда они будут выбираться на охоту».               
                ___ ,, ___

Всё в жизни Маши шло своим чередом. Чтобы любого нового жителя земли уравнять в правах с остальными её обитателями, надо было выправить какой-нибудь официальный документ, говорящий, что это человек и тоже, между прочим, личность. Оказалось, что вдалеке от Родины сопротивление бюрократии подобным законным помыслам слабеет пропорционально расстоянию. Метрики   о рождении выдавало родное консульство. В результате высочайший акт появления нового гражданина страны свёлся к пустой формальности и тривиальному распитию очередной бутылки.
«Ты где хочешь, чтобы твоя дочь родилась? - спрашивал оформляющий документ работник консульства.
«Как где? - недоумевал Иванов, - Ты кого спрашиваешь? Меня? Так я тебе уже который раз говорю, что у меня ребёнок уже дома и ему надо выписать метрику. Понимаешь? Родилась уже. Здесь. На Кубе!»
«А я тебя русским языком спрашиваю: какое место её рождения  ты хочешь, чтобы я записал? Соображаешь? Мне всё равно. Могу «Москва» написать, могу «Сахалин». Как скажешь, так и напишу».
«Но ведь она  появилась на свет на Острове Свободы! Разве можно писать что-нибудь другое?»
«Ты закуси получше и глубоко задумайся над тем, что я тебе говорю. В нашем деле всё можно. Где скажешь, там и напишу. Ну, лишнюю рюмку с тебя за это сдеру. А вот если напишу «Куба», это уже серьёзно. Мало что между нашими странами может произойти. Какая чёрная кошка пробежит. А у неё уже прошлое будет подмочено. «Ах! Так вы на Кубе родились? Может быть, у вас там и родственники есть? А в каких вы с ними отношениях? Никаких? Хорошо. Но на всякий случай до выяснения пока выезд вам за рубеж запрещён». Вот так, голова садовая!»
«Очень уж ты дальножопый, как я погляжу! Человек в футляре. Между нашими народами дружба на века. Моя Машенька ещё гордиться будет своим местом рождения: первая  свободная страна в Западном полушарии. А главное, зачем искажать историю. Мало кем она вырастит. И будут искать дом в Москве, чтобы повесить доску мемориальную. Так что всё, решили: пиши «Куба». По последней - и дело с концом».
Ещё интереснее прошла регистрация ребёнка в местном муниципалитете. Отто пояснил, что такая процедура совершенно необходима для получения бесплатного медицинского обслуживания и питания. Муниципальная дама, серьёзно занимавшаяся оформлением нового документа, внезапно подняла свои натруженные глаза на отца и неожиданно спросила: «А какую национальность записать ребёнку?»
Владимир оторопел: «Подождите, подождите! Вы мою дочь оформляете? Наши тархеты у вас? Я русский, жена русская. Кем же дочь может быть?»
«Во-первых, в ваших документах записано, что вы советские, а вовсе никакие не русские. А во-вторых, у нас складывающаяся нация. По нашим законам вы можете выбрать любую национальность. Конечно, лучше всего «кубинец». Но по желанию можем записать и испанец, и англичанин, и эфиоп. У нас свободная страна».
«Тогда пишите «русская», - Владимир выпрямил плечи, понимая торжественность момента: он с гордостью представлял свою великую Родину, - Я тоже из свободной России и пусть моя дочь продолжит мой русский род в нашей прекрасной стране!»
«Хорошо, хорошо! Как вам будет угодно», - и чиновница вывела красивым подчерком «русо».
Через несколько дней в традиционной беседе с Вильямом на вольные темы, Иванов вспомнил необычный разговор в муниципалитете: «Я на днях столкнулся с интересным моментом. Мне предложили дать дочке второе гражданство, причём на выбор. У вас действительно так просто стать, например, французом? Никаких родословных, родственных корней, гордости за свою нацию?»
«Вы знаете, Владимир, это действительно так. Я не большой специалист в истории, но могу вам рассказать, что знаю и как сам понимаю. Наша страна, наверное, единственная в мире, где было полностью уничтожены коренные жители, причём очень быстро. В конце пятнадцатого века испанцы открыли наш остров и обнаружили здесь, по их мнению, отсталую цивилизацию. Трудолюбивых и мирных жителей они назвали по ошибке индейцами, поскольку считали, что приплыли в Индию. Завоеватели нещадно эксплуатировали местное население в поисках золота, а позднее и на плантациях. В итоге, несмотря на  сопротивление, к середине шестнадцатого века оно было полностью истреблено. Остались одни господа.
Однако для вольготной беззаботной жизни этого оказалось мало. Нужна была грубая дешёвая рабочая сила. Выход нашли в поставке негров в основном из Африки. Уже в 1513 году появился документ, разрешающий ввоз африканских рабов. Их ловили и везли, словно животных, в вонючих переполненных трюмах. Многие погибали в пути.  Оставшихся продавали рабовладельцам на невольничьих рынках».
Вильям подошёл к окну кабинета. «Вы видели много раз вон тот остров в бухте. Он до сих пор называется «Остров рабов». Вот это один из таких рынков».
Впечатлительный Владимир увидел возникающий из воздушных струй над морем стройный парусник, бросающий якорь на входе в залив. Быстро начинают вытаскивать на волю жалких, скрючившихся и потерявших половину веса темнокожих. Некоторые ещё пытаются  выбираться своим ходом, чтобы скорее вдохнуть свежий воздух. А многих такие проблемы перестали интересовать. Торговцы, убедившись в этом, незаметно спускают их в воду, где такие же, как алчные рабовладельцы, ждут пищу прожорливые акулы.
Лодки, перегруженные живым товаром, причаливают к острову. В море хищники уже начали разрывать на куски свою добычу. На суше почти такие же страсти. Каждый из покупателей знает, что в этом деле всё решается в течение первых нескольких минут. Прозеваешь, не ухватишь сильных и крепких негров, приведёшь домой дохлятину, за что наверняка получишь нагоняй от хозяина. А потом ещё за свой счёт придётся закапывать тех, кто уже через несколько дней протянет ноги.
Борьба идёт почище гладиаторской. Выбирающий рабочую силу в одной руке тянет на привязи, словно на кукане, уже купленный товар, а другой, подбегая к очередному рабу, то грубо открывает тому  рот и изучает состояние зубов, то хватает за волосы и резко пригибает к земле, проверяя  эластичность позвоночника, то щупает мышцы ног и рук.
Шум, гвалт. Всё смешалось в кучу. Гора живого мяса. Не понимающие языка, запуганные до смерти издевательствами надсмотрщиков во время плаванья, совсем ещё недавно гордые покорители африканских джунглей сжались в комочки, будто беззащитные птенцы, и покорно позволяют сжимать, дёргать, рассматривать себя незнакомым людям. Им даже представить трудно, для чего проходят такие странные манипуляции. Но интуиция и бесцеремонное обращение, подобно тому, которое проявляли они сами к пойманным для съедения животным, ясно стучит внутри: всё, конец. Съедят сразу или немножко погодя.
Вильям заметил, что Иванов далеко, ушёл в своё, и ждал, глядя на залив, как огромные пеликаны бросаются в воду и выхватывают свою живую добычу. Как всё взаимосвязано и закручено в этом мире! Какая красота и совершенство, а рядом с ними смертельная борьба за обладание всеми прелестями мира и главной из них - возможностью жить.
Почувствовав, что собеседник вернулся к нему, кубинец продолжил: «Вывезли сюда по разным подсчётам более миллиона африканцев. Потом кому-то показалось, что более живучими и работящими являются китайцы и их начали закупать в массовом порядке. Учёные сходятся на цифре в четверть миллиона. А параллельно в страну продолжали заезжать с разными целями испанцы. Совершали набеги  и тоже при удаче селились на острове  англичане, французы, голландцы.
Вот весь этот конгломерат людей и создал единое общество под вывеской: кубинцы. Однако до конца процесс полной ассимиляции разношёрстной публики не закончен. Вы видели у нас на центральной площади «Дом Испании», где постоянно собираются люди, считающие себя насквозь испанцами. Во многих больших городах существуют китайские землячества.  Их легко узнать по красным маленьким книжечкам, которые там почти не выпускают из рук. Это цитатники Мао Дзедуна. Чтобы никого не обидеть, наш закон не особенно строг в отношении национальной принадлежности и предоставляет вам свободу выбора. Так что можете выбирать для Маши самую хорошую».
Вместе с тем сама претендентка на национальную этикетку незаметно подошла к преодолению первомесячной высоты. Накануне юбилея Галина решила наградить её памятными серёжками, «как у всех кубинских девочек». Среди её новых местных подруг, имеющих таких же маленьких крошек, не было ни одной,  чтобы у  дочки отсутствовали  золотые бусинки в ушках.
В своих решениях супруга всегда шла напролом. Под её Т-34 лучше было не попадать, и Владимир дал добро на издевательство над беззащитным ребёнком, хотя, честно говоря,  его мнением никто всерьёз и не интересовался. Как та ящерица. Начала бы она спрашивать у своей жертвы согласия на съедение, ходила бы до сих пор голодной.
Семья с малюткой прикатила по указанному адресу точно в назначенное время. Маша впервые обновила свой новый экипаж. Владимир с Вильямом сварганили коляску из ходовой части уже отработавшего старья. А саму люльку сделали в виде ящика из проволоки и клеёнки. Принципиально сооружение очень походило на своих сородичей по транспорту в миниатюре. На те самые шикарные в прошлом американские машины, в изобилии курсировавшие  по улицам города, но украшенные, как корова седлом, различными кустарными приспособлениями, закрывающими зияющие отверстия потерянных частей или полученных за долгие годы пробоин. С собой, по сложившейся в колонии традиции, Владимир тащил увесистую авоську с курами, консервами, сигаретами и другим натуральным эквивалентом валюты, широко применяемым для деловых частных контактов с кубинской стороной.
Им открыло дверь что-то большое, чёрное и бесформенное,  постепенно принявшее вид огромной толстенной негритянки. Владимир инстинктивно отступил назад, будто ему предстояло лечь под нож этого могучего существа. Галина, напротив, смело выступили вперёд и протянула уже усевшейся на стул врачевательнице плачущую малышку. Их ждали. Все нехитрые причиндалы для операции были разложены на столе. Слегка попахивало спиртом, в котором, может быть, их обработали. Кстати, по рассказам специалистов, побывавших на Кубе годами раньше, этот алкогольный продукт спокойно продавался в любой аптеке за копейки. Наши крепкие парни быстро сообразили, что к чему, и спирт был мгновенно вынужденно переведён  в разряд лекарств, продававшихся по рецепту.
Громадной рукой косметолог взяла верещащий комочек и положила животиком на колено. Потом подложила под младенческое ушко пробку от вина и большой иголкой с ниткой безжалостно проткнула его. Не обращая внимания на истошный визг новомодницы, негритянка проделала такую же процедуру и с другой мочкой, обрезав и завязав на них по колечку из ниточки, и возвратила подпорченное дитё родителям.
«Давай, благодари»,- шикнула Галина, и Владимир бросился со всех ног выкладывать  принесённые подношения. «Спасибо, спасибо, - расточал благодарности отец, довольный, что издевательства над ним  и ребёнком закончились так быстро, - Мы вам очень благодарны! Очень!»
Эскулапша скосила глаза на дары, вероятно, оценивая их тождественность затраченному труду, и одобрительно кивнула головой. «Через неделю снимите ниточки и вставите серёжки», - проинструктировала благодетельница и окутала лицо налётом безразличия, показывая, что всё окончено. Пятясь спиной, Иванов выскочил на лестничную клетку и стремглав скатился вниз к скучающей без дела коляске. Первый шаг дочери к высокой моде завершился успешно.
К сожалению, следующий шаг девочки с серёжками мог стать трагическим в её скромненькой биографии. Перед домом Владимира встретил его услужливый зам по партийным делам, очень милый учёный из Харькова Анатолий Середа. Он пришёл посоветоваться по делам и предложил свою помощь  по доставке ребёнка в коляске на третий  этаж. Не слушая обычных для природно-скромной русской натуры   слов благодарного отказа, он впрягся в телегу впереди, приподнял её и быстро потащил на ступеньки крутой бетонной лестницы подъезда. Отцу ничего не оставалось, как подхватить её таким же Макаром сзади и последовать за ведущим.
Всё шло прекрасно, как в слащавых индийских фильмах тех лет. Иванов даже вспомнил анекдот в масть,  по аналогичному поводу, когда они остановились на лестничной площадке передохнуть. «Знаешь, вот так же заяц попросил волка помочь затащить комод на пятнадцатый этаж.  Перед квартирой серый обрадовано шутит: «Жаль, что пришли. А то бы мог уже сегодня отдать Богу душу и попасть в рай!» А косой ему в ответ: «Не расстраивайся. У тебя ещё всё впереди. Я понял, что мы не в тот подъезд зашли». И дальше конечно: «Ну, заяц, погоди!»
 «Мы-то  хоть туда идём?»      
 «За кого ты меня принимаешь? Тоже мне, товарищ по партии. Впрягайся! Один этаж остался».
Однако последний переход едва не оказался роковым для крохотного создания. В середине очередного пролёта ещё не освоенная техника дала роковой сбой. Коробка с шумом вырвалась из переднего посадочного места и почти мгновенно встала на попа перед глазами Владимира. Из неё, как из катапульты, стремительно вырвалось всё наполнение: матрасик, пелёнки, одеяльце и не успевший даже вскрикнуть ребёночек. Трагедия происходила в считанные доли секунды и не давала никаких шансов взрослым предпринять хоть какие - нибудь меры по его спасению.
Но в жизни есть высшие силы, способные творить чудеса. Сколько бы раз спустя годы Иванов не проигрывал в голове тот миг, он так и не мог понять, что заставило его молниеносно отпустить коляску и выбросить в сторону руки. Никакая человеческая реакция не смогла бы осуществить подобные действия практически мгновенно в силу объективного наличия в каждом осуществляющем их элементе времени запаздывания. А здесь случилось что-то другое. И неспроста. На руке Владимира из всего потока  беспорядочно летящих вещей повисла простынка и скрючившееся пополам крохотное тельце. Всё остальное в смертельном падении приземлилось на предельно жёсткие цементные ступени лестницы.
Ночью уснуть не было сил. Пугала возможность перелома позвоночника у малютки, хотя её активные действия в кроватке убеждали, что всё в порядке. Ещё больнее щипало нервы представление последствий, если бы не пришла помощь свыше. 
« Судьба каждого из нас соединяет воедино комедию и трагедию, счастье и горе. Однако всё это очень относительно. Ведь оценки её поворотов, классификацию жизненных явлений проводим мы, ничтожные частички вселенной, совершенно не представляющие всего комплекса их объёма», - это уже внушал ему  личный инопланетянин, хотя не исключено, что у всевластного посланника небес таких послушников было много  миллионов, причём в разных частях мироздания. Он ни разу не предстал наяву. А ночные сновидения вполне могли транслироваться всеми телепатийными передатчиками мира.
«Пойми! - настаивал Учитель,  - Единственный возможный принцип построения мира - теснейшая связь всего и вся. Вроде бы страшно - гибнет человек. Но,  во-первых, ничто не исчезает. Это уже было ясно по способу формирования из унифицированных элементарных энергоинформационных ядрышек единого уникального  продукта - души. В  ней закодировано множество параметров и конструкций, определяющих появление в мире неповторимой индивидуальности. Она и создаётся по принципу неделимости и вечности, консервируясь в таком виде для нейтрализации на время вместе с антиподом по знаку заряда. Всё это сложнейшее производство высших сил покрыто вуалью таинственности. Постепенно часть из этих тайн мы сообщаем людям по мере их просвещения таким же способом, как и тебе. В 1970 году, например, человечество узнало про существование ДНК, одного из основополагающих остовов личности. Причём открыли его не профессиональные биологи, что ясно демонстрирует информационный характер получения  знаний.
После кончины разрушается материальная оболочка личности. Но и здесь действует другой важнейший постулат, переданный людям через твоего соотечественника Ломоносова: закон сохранения вещества. Каждый атом человеческого тела остаётся в природе. А собрать их в прежнем виде при наличии той самой генной формулы проще, чем сложить картинку из кубиков в детской мозаике. Не случайно один из посвящённых рассказал людям легенду о воскрешении, которая, несмотря на сказочный вид, вполне кажется правдоподобной. В неё очень многие верят.
Теперь ты, вероятно, уловил, что смерть, с точки зрения высших знаний, лишь обратимый переход в иную форму. Безусловно,  угодный в данный момент создателям, так как по их воле всё это и свершается. Тогда, какая ж это трагедия? Наоборот, во многих странах считают, что покойник является богоизбранным, приближённым к высшим силам и это, как ты видишь, правильно».
С некоторых пор Владимир почувствовал величайшую мудрость в простых назиданиях своего ангела и пытался каждую из встреч с ним использовать максимально: «Вот ты говоришь, что процесс ухода из жизни всего живого совершается по указанию свыше. А как можно объяснить известные факты предсказания различных трагедий? Что это?  Как можно предвидеть планы властелинов мира?»
Иванов уселся на любимый диван, старый, уютный и дарящий неизвестное. Таким для него были различные легенды о неопознанном.
«Нострадамус, например, пророчествовал через столетия об убийстве Кеннеди и гибели девяти космонавтов «Челенджера». Или роман Моргана Робинсона  «Тщетность», в котором за 14 лет до трагедии в деталях описана катастрофа с трансатлантическим  пароходом «Титаник». Совпадают многие технические данные, количество пассажиров, время столкновения с айсбергом. Даже название судна было «Титан». Или другое поразительное пророчество. В 1838 году в «Повести о приключении Артура Гордона Пима» Эдгар По рассказал, как корабль потерпел крушение и четыре спасшихся человека много дней скитались на шлюпке по океану. В конце концов трое убивают и съедают своего товарища по имени Ричард Паркер. А через 46 лет всё рассказанное воплотилось в жизнь. Утонуло судно «Магнометт». В живых осталось четыре члена экипажа. И, конечно, после многодневных скитаний одного из них слопали. Самое поразительное, что звали его именно Ричард Паркер. А вот попроще факты, но из нашей российской жизни. Достоевский в «Бесах» за пятьдесят лет предсказал сроки революции. Поэт Андрей Белый писал: «Я умру от солнечных стрел» и умер от солнечного удара. Историк Татищев и философ Сковорода ничем не болели, но за день до смерти вырыли себе могилы. Кто-то рассказал, видно, им о воле Божьей».
«Вы, люди, всё усложняете. Я уже говорил тебе, что в бесконечном мире нет понятия времени. Всё совершается практически одновременно. Поэтому некоторым из вас для стабилизации жизни на земле иногда сообщают сведения из тех, что предстоит пережить. Вот и все чудеса. А сверхчувствительные натуры могут сами с небольшой степенью точности интуитивно проникать в параллельно идущую будущую жизнь».   
                ___ ,, ___

Не обращая внимания на всякие бытовые разности, календарь неумолимо сбрасывал листки, отделяющие сантьягеров  от встречи с самим Леонидом Ильичём. Между тем, сверху никаких указивок не сыпалось, артподготовкой и не пахло, что всегда до печёнок пугает итак затюканных всякими начальниками стоящих на нижней ступеньки карьерной лестницы руководителей. Надо было шевелиться, но в таком историческом деле любая самодеятельность чревата. Тем более что посетивший на днях «Ренте» с очередным плановым визитом Ларичев рассказал в порядке профилактики трагика - комичную историю на волнующую тему.
«Ты знаешь на «Мариэле» Лёню Квитинского, начальника ПТО? Он там сейчас за главного в группе. Хотел показать себя.  Узнал, что Брежнев на Кубу прилетает и решил проявить инициативу. Собрал кубинских руководителей предприятия и обратился к ним с призывом: «К нам на электростанцию скоро приедет наш генеральный секретарь. Я предлагаю подготовиться к визиту, чтобы ему было приятно». И зачитал целый список дел: газету выпустить, несколько плакатов повесить, ну и всякое такое».
«Ты не можешь его предложения мне переслать? А то я всё голову ломаю, что можно придумать»,- Владимир с надеждой посмотрел на шефа.
«Он, я думаю, уже голову сломал. И ты докрутишься. Будь осторожен. Через несколько дней после его выступления к послу пришёл кубинский министр внутренних дел и потребовал выслать Квитинского из страны. «Для нас сейчас, - сказал он, -  Самая большая государственная тайна - маршрут Леонида Ильича на Кубе. А ваш работник узнал каким-то образом, что он будет на «Мариэле», и проболтался. У нас много недругов. Да и разведка вражеская под боком. Такая информация для них на вес золота. Тем более, что мы располагаем сведениями о попытке американцев сорвать важный визит. Так что болтуна надо послать подальше от места встречи».
Толубеев, наш посол, вызвал Лёню пред свои очи и начал пытать, откуда он выведал секретные сведения. Тот, как на духу, начал божиться, что ничего не слышал и не знает. Просто подумал, что Брежнев может побывать на крупнейшем детище нашего содружества, и решил на всякий случай принять меры. Но попробуй это кубинцам докажи. А отправить его на Родину тоже не хочется: сейчас там нет руководителя, да и парня жалко. Хорошо, кубинцы пока срок  его высылки  не назвали. Но дело сложное. Так что смотри!»
«Бери меня на «Мариэль» начальником, - Иванов почувствовал удобный повод высказать свою наболевшую проблему, - Мне врачи не советуют возвращаться в Союз раньше, чем дочке два года не исполнится. А нам без сына скучно. Да и деду с бабкой с ним нелегко: уже взрослый. Но здесь в школе только четыре класса. А в Гаване школа - десятилетка. Он бы мог там учиться. Подумай и помоги».
«Это - дело. Но до приезда Брежнева тебя никто не отпустит: ты же секретарь. А там будем стараться помочь».
После грозового предупреждения начальства ивановские руки совсем безвольно  повисли. Несмотря на то, что и за бездеятельность можно было схлопотать не меньше, чем за глупость, ничего не оставалось, как ждать действий со стороны кубинцев. Однако их внимание, словно, лучи лазера, неожиданно сфокусировалось на единственном событии и единственной точке на планете. Иванов узнал о том, что случилось что-то страшное, сразу - по лицам кубинцев, когда прикатил, как всегда, на работу одиннадцатого сентября. Они впервые были без улыбок и несли налёт монументальности, словно типовые физиономии скульптур политических деятелей.
«Вильям, что произошло? Авария? Пожар?» - в голове застучали молоточки кровотоков - постоянные спутники бурных волнений.
«Хуже. Вы ничего не слышали о военном перевороте в Чили? Один из командующих армией возглавил хунту, и она захватила власть. Впервые в мире в нарушение всех норм и присяг солдаты бомбили дворец действующего президента. Великий патриот своей страны Сальвадор Альенде не подчинился их требованию сложить оружие, и  они застрелили его при штурме. Сейчас без суда и следствия идут массовые казни прогрессивных чилийцев. Всё произошло так неожиданно, что пока ни ваше, ни наше правительства не сделали никаких заявлений. Мы все ждём приказа и готовы по первому зову выступить в защиту наших чилийских братьев».
Владимир онемел от ужасной новости: « Сейчас все маханут в Чили на войну, а как же Брежнева встречать? Хотя если действительно заваруха начнётся, то вряд ли он полетит на Кубу. Могут и подстрелить в зоне военных действий. Это было бы здорово. Тогда и готовиться к встрече не надо». Интересно, что в его коммунистической голове, заквашенной на мещанской глади советского общества, не появилась даже малюсенькое чувство классовой солидарности с чилийскими трудящимися. Не проскочила искорка короткого с ними замыкания, зовущая на борьбу за свободу, заставляющая душу выскочить из зажравшегося тела и лететь добровольно в решительный бой с последним эксплуататором на земле. И в то же время, он полностью верил в искренность кубинских друзей, в их готовность отдать жизнь за счастье далёких и не знакомых людей. Не случайно вспомнились рассказы о наших добровольцах, героически сражавшихся и погибавших на полях гражданской войны в Испании. И те далёкие соотечественники стали ближе и понятнее. Что-то бродило в генах, но слабое и далёкое, не способное подвинуть на поступок. Вероятно, такое состояние души среди прочих родило и подленькую мыслишку о том, что, слава Богу, наше высшее руководство не будет участвовать в авантюре, подобной Карибскому кризису, в который влез по дурости авантюрист Хрущёв.
В Москве дело обстояло совсем наоборот. Звонок Андропова, главы КГБ, и его доклад о событиях в Чили, поверг Брежнева в шок: «Юра, что делать? Приезжай, посоветуемся». У него чуть не вырвался другой вариант реакции на сообщение: «Где же ты был, засранец? Пять лет назад поставил тебя рулить в органах, а ты главный удар проворонил. Ведь ни за один день американцы организовали свержение правительства Альенде. Можно было заметить и принять контрмеры. А теперь что. Каждому понятно: прежде всего, это  выпад против меня лично. Мир впервые увидит, имеет ли генеральный секретарь смелость и волю, чтобы побеждать. Или он трус и тряпка, с которым можно поступать, как захочешь. По крайней мере, в Западном полушарии. Социалистические преобразования в Чили стали важнейшим событием в ходе мирового развития, победоносного шествия коммунизма за последние годы. Потеря там демократических завоеваний надолго приостановит сегодняшний обнадёживающий процесс. И это поражение заляпает грязным жирным слоем всё хорошее в моей светлой биографии».
Политбюро собралось необычайно быстро. Каждый понимал историческую высоту момента. Но практически никто из них не представлял себе реально положение дел, а тем более не мог предложить какое – нибудь вразумительное решение. Все с надеждой смотрели на властелина КГБ, который обладал самой полной информацией о случившемся. И тот пошёл вперёд:
«Я думаю, Леонид Ильич, развитие событий - подарок судьбы. Американцы сами напросились. Пусть и получат на полную катушку. Я считаю, что настала благоприятная возможность перевода революционных действий на их континент. Высадим свои войска в Чили под предлогом защиты наших людей. Быстро наведём там порядок с помощью Фиделя. А дальше освобождение народов Латинской Америки от власти империализма пойдёт, как по маслу. Сдерживать придётся. Так что я предлагаю действовать активно».
«Воспользоваться ситуацией было бы неплохо, - менее оптимистично продолжил мысль министр обороны, - Но организовать переброску войск в таком масштабе, чтобы представлять угрозу США - задача невероятно трудная. Только подготовить караван нужно не меньше месяца. Да и там ничего нет: ни  баз, ни аэродромов. Придётся высаживать десант. А на чужом континенте такая операция будет на порядок сложнее. Да ещё неизвестно как нас там местное население встретит. Оно тоже зомбировано капиталистическими идеями. Хотя бы нас за пару месяцев предупредили».
«Встретят с распростёртыми объятиями, - не сдавался Андропов, - Латинская Америка уже давно беременна революцией».
«Весь мир ей беременный. Но видно срок родов ещё не подошёл, - министр иностранных дел Громыко был более определённым, -  И нас  там не очень-то ждут. Не случайно социалиста Альенде почти никто не поддержал. Мне не понятно, почему нет более подробной информации от нашей разведки. В том числе, с опережением. Мы тоже могли бы действовать активно по всем фронтам, если бы знали о затевающемся перевороте. А сейчас там такая вонь поднимется, что только будешь дерьмо счищать. К таким серьёзным решениям нужна длительная дипломатическая подготовка. А не так, с бухты-барахты. В этой точке сойдутся интересы всего мира, всех сил. Если мы проиграем, то это будет серьёзное отступление прогресса и надолго».
Ещё резче был Косыгин: «Мы второй Кубы сейчас не выдержим. Кишка тонка. Сами с трудом выгребаем. Ведь за десять  лет население СССР выросло почти на пятнадцать миллионов. В полтора раз больше, чем живёт народу в этой Чили. А здесь нефть иссякает. Вы все не хуже меня знаете, какие затраты идут на проникновение в Западную Сибирь. Почти ещё один госбюджет. Народ из-за этого затянул ремни. А без нефти тоже всё встанет. Так что денег на войну в казне нет. Я против военных действий. Давайте нажмём на дипломатические педали. Там надо рога американцам обломать».
«Я решительно поддерживаю Алексея Николаевича, - со свойственной молодым дерзостью рубанул Кулаков, - Считаю предложение о применении силы в чилийских событиях авантюрой. А разведка наша должна сделать вывод. Она проиграла ЦРУ вчистую».
 Остальным членам совета мудрейших дорога была расчищена и, слегка побаиваясь попасть не в масть, они всякими намёками и сравнениями поддержали позицию главы правительства и своего молодого коллеги. Вопрос был решён. Генеральному   ничего не оставалось, как  в заключении пожурить Юру за опаздывание с информацией, поручить Громыко развернуть дипломатическую войну на всех фронтах, а Косыгину - принять все меры по защите и скорейшей эвакуации наших многочисленных специалистов в Чили.
Брежнев хорошо понимал, что проиграл важнейшую в своей политической биографии битву с идейным врагом. Не меньшую по значимости, чем Карибский кризис во времена  Хрущёва. Но и осознание бесперспективности размахивания оружием тоже было полным.  В то же время, он увидел в этом решении и свои политические выгоды. В том числе, для получения серьезных дивидендов в  копилку своего имиджа миротворца. Да и население должно понять его желание не рисковать судьбами граждан, не ухудшать их уровня жизни ради мальчишеского желания набить кому-то морду. Так что всё, что Бог  и Политбюро не делает,  к лучшему. А что может сделать он один? Ведь у нас только коллективный орган  принимает важнейшие для страны решения. Ему и отвечать перед историей. А то он уж совсем всё решил взвалить на свои плечи. Они не выдержат. Не те масштабы. На душе стало спокойно. На том и разошлись.
Гораздо болезненнее прошли дни чилийского кризиса для Фиделя. Может быть и специально, чтобы затруднить быструю, опасную и непредсказуемую реакцию страстного и грозного борца за свободу на континенте, фашистский путч начался в те дни, когда лидер кубинцев находился во Вьетнаме.  Его встречали там, как героя, который в результате многолетней борьбы первым на планете нанёс сокрушительный удар североамериканцам. С другой стороны! он тоже искренне восхищался этим героическим народом, который также успешно колотил зажравшихся янки. Правда, и сам нёс в борьбе за свою свободу громадные потери. На одном из митингов в освобождённом районе Южного Вьетнама бойцы подарили кубинскому гостю трофейный американский танк. Кастро был восхищен и обрадован подарку: «Я обязательно притащу его в Гавану и буду изучать его уязвимые места, чтобы при случае так же наверняка их подбивать, как делаете вы»,- обещал он своим новым друзьям по борьбе.
Здесь ему и сообщили страшную весть о военном перевороте в Чили, о гибели  после многочасового боя президента Альенде, о мужестве персонала кубинского посольства, который не испугался армии хунты и с оружием в руках и кличем «Родина или смерть!» отбил атаки фашистов. Бесстрашно вёл себя и другой кубинский коллектив - экипаж торгового судна «Плая Ларга». Несмотря на обстрелы с самолётов и эсминцев противника, он не был сломлен, не сдался и с пробоинами в бортах сумел вырваться из плена.
Однако все эти детали баталий не доходили до души Каманданте. Он ушёл в себя, замкнулся на своих мечущихся мыслях и сам не находил выхода, чтобы прекратить их безудержный галоп.  «Что? Что можно сделать? Чем помочь мужественному народу? О, Сальвадор!  Ты был наивен, как ребёнок. Незадолго до событий я писал тебе, что такое может быть, и что единственной силой, которая может напугать путчистов, станет твёрдая позиция рабочего класса. Я предлагал тебе: «Обратись к рабочим. Скажи им, что революция в опасности. Это - практически единственный выход».
Фидель  считал себя лично виновным в случившемся  и от этого долго не мог спокойно сосредоточиться на одной мысли. Хотя чем он мог спасти ситуацию? Он сделал даже больше, чем мог. В 1971 году, сразу после победы на выборах блока революционно - демократических партий и выдвижения  на пост президента их общего кандидата Сальвадоре Альенде были восстановлены дипломатические отношения с Кубой. И новое правительство пригласило его посетить Чили. Что только не делало ЦРУ, чтобы сорвать визит Кастро. Открыто угрожали ему физической расправой. Печатали в десятках газет, вещали на большинстве радиостанций, находящихся в руках правых, чудовищную клевету в его адрес. Дошло до того, что из США срочно доставили эмигрировавшую туда его сестру Хуану, которая вынуждена была по сценарию своих новых хозяев обливать брата грязью с ног до головы.
И всё-таки  Фидель выстоял и провёл три недели в Чили. Он имел многочисленные встречи с простым чилийским народом, много  работал с Альенде и членами его правительства над поиском дальнейших путей укрепления народной власти. Знакомился со всем высшим руководством страны. Конечно, он был повязан по рукам и ногам в своих порывах повлиять на ход событий в стране. Он прямо говорил, что не имеет морального права выступать в роли учителя, вмешиваться во внутренние дела страны, чтобы не навредить пригласившему его правительству. Но о чём он не мог умолчать, это о замеченном им процесс перехода постепенно отлучаемых от власти эксплуататоров к фашизму. И он открыто заявил на одном из митингов, что богатеи делают выводы из революционных процессов гораздо быстрее, чем народные массы, и это крайне опасно.
Но никакие успокаивающие доводы не приносили облегчения. Как он мог просмотреть такое предательство? Этот прокол история ему не простит. Конечно, Фидель отчётливо сознавал возможность заговора, попытки физического устранения президента, отстранения от власти путём дворцового переворота. Для пресечения подобных наезженных янки стандартных наборов он  оставил другу своих лучших телохранителей, которым доверял, как себе самому. Но чтобы большая часть генералитета пошла на чудовищное предательство и совершила преступление против своего законного президента, открытое, вызывающее, не знающее по масштабам аналогов в истории человечества, причём в то время, когда нависла гибель над всем кагалом рабовладельцев мира, которому их бунт на руку - такого он не мог представить даже в своих неуёмных фантазиях на тему возможных вариантов развития событий.
«Ведь я с этим иудой Пиночетом ни один час провёл, обсуждая реформирование армии, приспособление её под нужды революционной ситуации. Главная забота была: как суметь противостоять  североамериканской агрессии. И он моргал своими полуприкрытыми глазами, шлёпал толстыми губами, кивал породистой головой в знак согласия. А оказывается, в первую очередь надо было искать защиту от этого благовидного подлеца, от редкого мерзавца, поднявшего руку не только на президента страны, но и на её многострадальный обезоруженный народ. Сообщают, что по его команде без всякого суда армия уничтожила тысячи невинных людей. Только  зачастую за то, что они исповедовали социалистические или коммунистические идеи. Иногда совсем непонятно за что. Например, издевались и убили популярного певца Виктора Хару, который никогда не был ни фанатиком социализма, ни политическим деятелем».
Несколько дней стойкий вождь кубинцев находился в прострации между реальностью и страшным для любого человека чувством полного бессилия перед лицом откровенной подлости. Особенно воспламенило в нём ярость отмщения сообщение о том, что дочь покойного президента, которая была замужем за офицером Госбезопасности Кубы, не выдержала подлого убийства отца и застрелилась. Через несколько дней сестра Сальвадора выбросилась с верхнего этажа гаванского отеля «Ривьера». Кастро воспринимал эти трагедии очень близко, хотя никогда не слыл особенно уж сентиментальным человеком. Руки чесались броситься с кулаками в бой на предателей, порушивших такой важный мост на дороге к прогрессу для народов Латинской Америки. Такое же настроение было у большинства кубинцев. Почта главнокомандующего не справлялось с потоком писем, в которых была одна и та же просьба: отправить добровольцем на помощь чилийским братьям. Сдержать гнев народа было сложно.
В то же самое  время Фидель, владея всей полнотой информации, лучше других понимал: ввязаться в драку – смерти подобно. «Пока в Западном полушарии, -  рассуждал он, -  США господствует безраздельно. Куба держится за счёт русских ракет, но на второй фронт их не хватит. Конечно, можно рискнуть с расчётом на революционный дух латиноамериканцев. Но так уже было с Че в Боливии. Риск закончился трагедией. Врождённый страх людей перед всесильными янки, понуждение доллара к предательству - оказались весомее чувств свободы и честности.
Как всё было бы по другому, если бы этот баламут, голова - задница, не развалил лагерь социализма, не порушил связь России с Китаем. Такое коммунистическое цунами не  выдержал бы подгнивший столп прошлого. Но в истории нет сослагательного наклонения. Что было, то было. Надо исходить из сегодняшнего соотношения сил. А оно хотя в целом в мире и в пользу прогресса, но на американском континенте явное превосходство за преступным капитализмом. Вот и вся голая правда. Остаётся только жалеть, что чилийцы созрели немножко раньше, чем русские и их союзники по Варшаве договорились бы с Китаем и навалились сообща на общего врага светлой жизни на земле, защитника рая, но лишь для кучки избранных.
А пока надо отвлечь людей от желания подраться, заглушить в них горечь поражения каким – нибудь интересным и важным делом. Правительство предлагает провести перед съездом профсоюзов во всех коллективах широкую дискуссию по вопросам введения финансовых рычагов в производственные взаимоотношения для обеспечения дальнейшей поступи социализма. Эта тема очень интересная и обязательно разбудит творческую энергию масс. Надо как можно скорее выступить с этим призывом к народу и создать все условия для плодотворной дискуссии. Вопрос назрел в стране очень давно».













Глава13 «Общество спасения чести советской                женщины»                ¬¬

Как всегда в жизни каждого землянина одной серьезной проблемы не бывает. Она обязательно находит себе спутницу, и не одну. Очень часто всё идёт в жизни гладко и чинно. Многое получается или, кажется, что получается. Все трудности не уходят выше первого этажа. В такое время штиля на душе тревожно ещё больше, чем в момент шторма и бури страстей: ждешь этих потрясений, но, главное, не знаешь, где они случатся и в каком масштабе. Самый большой  возмутитель спокойствия - таинственная притихшая неизвестность. Странно, но становится немного спокойнее, когда появляются на волнах первые барашки и  воздух сгущается, чтобы стать хорошим проводником команд урагана. Однако и здесь душа успокаивается лишь тогда, когда рядом с гигантскими потрясениями и ударами стихии в обязательном порядке вылезет, словно прилипала, мелкая противная бяка.
Мысли и нервы Иванова напряглись до предела между тремя осями его сегодняшней деятельности: как встретить Брежнева, что рассказать кубинцам по поводу выполнения в Союзе социалистического завета об оплате каждому по его труду, и что будет с ним лично в связи с событиями в Чили. И вдруг среди треугольника, связанного с величайшими  делами в мире, возник малюсенький по масштабам конфликтик, но заставивший секретаря коммунистов отвлечь своё  внимание от всех трёх его недоступных вершин.
Дело в том, что вслед за Галиной в «Матернидат-дель-сур» по тому же самому делу отправилась та самая жена слесаря из его группы, которая предпочитала пользоваться на своей кухне услугами местного сантехника. И всё было бы замечательно, если бы не одно досадное обстоятельство.
Владимира узнал о нём из тревожного звонка генконсула: «Владимир Иванович! Мне позвонили из роддома. Там жена вашего работника родила.  Вам  что-нибудь об этом известно?»
«Нет ещё. Я отпустил Ворохина навестить жену, но пока от него известий не было. Видно он вас решил первым порадовать. Готовьтесь в крёстные отцы».
«Да, обрадовал он меня до самой макушки. Дальше некуда. Надо и вам подскочить в консульство, чтобы разделить со мной нахлынувшие чувства. Это очень важно. Сейчас сюда приедет Анин. Мы вас ждём».
Иванов сразу допетрил своими новыми зарубежными условными посылами, что произошло что-то неординарное, и особого удовольствия оно не обещает. И он как можно быстрее нашёл Эфрена, отпросился у Луиса в увольнение и помчался на зов старшого по команде. По дороге в голову забирались всякие варианты события. Чаще всего возникала печальная мысль о той статистике, где небольшими процентами значились неудачные роды с летальным исходом. Жизнь есть жизнь, и её игры с нами непредсказуемы. А в таком сложном процессе, как появление нового жильца на земле, всё может случиться. Но то, что пришлось услышать из уст Бадаляна, как всегда, оказалось и более сложным, и более обыденным.
«Вы знаете, у вашей подопечной родился чёрненький мальчик. Абсолютно чёрненький, как уголёчек. Но она не принимает сына. Кричит на весь госпиталь, что ей подменили ребёнка. Ссылается на ваш случай с Машенькой, когда её перепутали с мальчиком. В общем, надо ехать гасить скандал».
На удивление, успокоилась она очень быстро, лишь только Бадалян, Иванов и Анин пообещали, что  примут все меры для  восстановления справедливости. Три столпа колонии, не откладывая в долгий ящик выполнение принятого обязательства, сразу же заскочили в окружной муниципалитет, объяснили местному начальству суть проблемы и попросили его поручить соответствующим органам разобраться с непонятным явлением природы. Довольные собой, они разъехались по своим службам и очень скоро забыли о неприятном инциденте.
Интересно, что и сама бунтарка будто смирилась с судьбой и заботливо суетилась над её подарком. Маленький представитель знойной Африки пользовался среди российских жён гораздо большим вниманием, чем остальные дети. Наши русские женщины со своими природными сердечностью и состраданием к униженным, почему-то считали его пострадавшим от жизни и потому особенно нежно сюсюкали над его колыбелью. А высшей гордостью среди них считалось разрешение мамы потискать маленький чёрный комочек своими большими белыми руками.
Единственный, кто оставался глубоко уязвленным, был несчастный отец ребёнка. Он пытался скорее найти своего истинного сына, чтобы снять с себя клеймо обманутого супруга. Поэтому он непрерывно напоминал Иванову о необходимости активнее действовать в этом направлении. Владимиру нравился этот высокий белокурый парень, во многом олицетворяющий наяву его представление о внешних данных былинных русских богатырей. Он очень хотел бы ему помочь, но всё было в руках кубинских спецслужб, а они не очень-то спешили восстановить справедливость. На все его многочисленные просьбы ускорить расследование кубинские сыщики  отвечали по-советски «будет сделано», но результат продолжал оставаться нулевым. Не помогали и неоднократные напоминания генконсула провинциальным властям о затянувшемся деле.
Последний визит Ворохина проходил вообще на грани срыва. Обычно застенчивый до предела, стесняющийся громко говорить в присутствии начальства, он ворвался в кабинет, встал в позу быка, готового пронзить рогом всех, кто появится на его пути, и почти закричал: «Я не могу больше так унижаться! Все смотрят на мою жену, как на последнюю ****ь. А меня жалеют, словно дурака, которого все обманывают, и над которым издевается каждый. Что это? Жизнь или сплошная каторга? Над преступниками в тюрьме так не измываются. Мне друзьям в глаза смотреть стыдно. Неужели так сложно разобраться в путанице с детьми и вернуть мне моего ребёночка. Может  всё кончится плохо. Если вы не поможете, я до убийства могу дойти. Порешу жену с этим чёрненьким и себя с ними. Я не шучу. Уже на пределе!»
Владимир, как мог, пытался успокоить парня:
«Ну, наберись терпения. Вся милиция Сантьяго пытается тебе помочь. Видно всё не так просто, как кажется. И напрасно ты считаешь, что тебя кто-то укоряет в глупости. Всякое бывает в природе. Я сам читал, что были случаи, когда у белых родителей появлялось чёрное дитя. Особенно, когда они меняли место жительства на тропики. Ведь в роду могут быть всякие примеси. Они  и дают о себе знать под палящим солнцем. Меня самого перед рождением дочки предупреждали, что такие случаи редко, но бывают. Так что главное - новый человек родился, а какого он цвета - это уже дело десятое. В жизни и не такие чудеса происходят. А какие уроды и больные появляются на белый свет! Лучше пусть уж чёрный или коричневый. Кстати, он ещё и посветлеть может. Да и сейчас, я его видел, он такой славненький. Подожди немножко, не горячись».
Не случайно во время очередной субботней дружеской пирушки с Аниным, Сидоровым, Поповым и Смирновым Иванов не сумел избежать волнующей его проблемы: «Вячеслав! Твой тёзка Ворохин, мне кажется, или чокнется, или руку на себя наложит. Негритёнок этот его достал. Как ему помочь, ума не приложу. Он правильно рассуждает: «Ну, какая здесь проблема для кубинских следователей? В роддоме было всего в этот день десять родов. Проверь всех младенцев и сразу понятно, кто подменил ребёнка». А кубинцы всё что-то раскачиваются, всё обещают разобраться. Как ему это объяснить? Не знаю».
«А может, нам самим заняться частным сыском?» - всегда самый трезвый в кампании и потому  слегка подозрительный среди друзей, Сидоров сказал то, на что в первый момент никто и реагировать не стал. Вячеслав с упоением начал рассказывать о последних успехах на подводной охоте. Владимир одновременно пытался продолжить рассуждения о горестной судьбе своего работника. Смирнов предлагал тост за свободу негритянского населения в мире. Но скромный художник оказался впервые настойчивым и, не обращая внимания на общий гвалт и суету, твёрдо настаивал на своём: «Кубинцам сейчас не до нас. Давайте мы сами этих младенцев посмотрим. Как бы только их адреса найти. А остальное будет не такой уж сложной процедурой».
«Мужики! Кончай болтать! - Виктор от нетерпения даже нахмурился, - Я предлагаю  выпить за негритёнка, как представителя бывших африканских рабов. Я хорошо помню фильм «Цирк». После него до сих пор всех негров жалко. Но там всё прекрасно кончилось.  И малыш попал в советскую семью с белым цветом кожи. Давайте и мы пожелаем нашему сыну полка обрести своё негритянское счастье».
«Выпить, конечно, можно, только этим ты мало мальцу поможешь. Глядишь, этот Ворохин свихнется окончательно и шарахнет его об стену. Тогда такой цирк всем устроят. Вот если действительно попробовать найти настоящих родителей пацана.  Но как это сделать?» - Вячеслав почесал затылок, словно заправский деревенский мужик.
«Адреса я, пожалуй, смогу достать через Отто, директора Матернидата. Но надо предлог придумать и для него, и для посещения семей. Ведь просто так не заявишься, и не начнёшь малыша рассматривать. Ещё и полицию вызовут».
Анатолий был сегодня в ударе и успешно развивал свою идею:
«А почему просто так? Решили сделать подарки всем роженицам, которые были в роддоме вместе с советской мамой. По-моему, благородно и убедительно. А? Как вы считаете?»
«Гениально! Давай Вячеслав, выделяй средства на подарки. Виктор с Анатолием их купят. Я в понедельник поеду за адресами. И в следующее воскресенье начнём. Лады? А завтра, как договорились, давайте рванём пораньше на пляж у скалы, поохотимся».
Поводов для тостов в этот вечер было много. Одно решение о легализации негритёнка пришлось обмывать многократно. Поэтому пили долго и разошлись по домам всего за пару часов до отъезда на рыбалку, надеясь выспаться по дороге.
                ___ ,, ___

Та самая скала, к которой решили прокатиться сопляжники, стала в тот же день ориентиром для другого чужестранца. Ещё не забрезжил рассвет, но Дэн хорошо видел её очертания в свете луны, и уверенно направился к другу своей юности, хорошо помня все тропинки в её окрестностях. Вынырнув из спецаппарата подводной лодки, он легко преодолел вплавь несколько сот метров до коралловой гряды, не боясь акул, так как был надёжно защищён от зубов морских хищников специальным гидрокостюмом. Затем, не спеша добравшись до берега, он ещё раз полюбовался на каменную глыбу теперь уже в свете первых невидимых лучей солнца, и пошёл по пляжу к нагромождению крупных валунов, лабиринт которых он хорошо помнил с детства. Идти приходилось с большой осторожностью, чтобы не напороться на паутину проволоки, связанную с сигнальными ракетами. Ему хорошо была известна эта незамысловатая защита побережья, применявшаяся новой властью, контакты с которой совсем не входили в планы представителя ЦРУ.
Всё шло вэри вэлл. Кругом, кроме цикад, был безмолвный безлюдный мир. Море тихо тёрлось о прибрежную полоску, иногда плескаясь для предания хоть какой-нибудь мелодичности почти лунному безмолвному ландшафту. Ничто не предвещало надвигающейся беды. 
Гонзалес с удовольствием снял обжимающее его спортивную фигуру резиновое одеяние и с помощью кинжала закопал глубоко в песок, сделав соответствующую заметку из камней. Затем достал и разложил на камнях свои документы и другие причиндалы, чтобы удобнее рассовать их по потайным карманам, и вдруг бросил суетиться, прилёг на валун, глядя в море, и погрузился в свои радостные с грустинкой мысли:
«Бог мой! Ведь я дома, в родной стране, на таком знакомом, почти родном берегу моря. Сколько всего связано с этим уединённым пляжем! И детские шалости, и первые охотничьи трофеи, и первая женщина, которую он не просто изнасиловал, как одну из служанок, а по – настоящему полюбил, долго уговаривал поехать с ним на пляж и ощутил здесь впервые совершенно необычные радости соития с любимой, не просто с сучкой. Боже мой! Как всё хорошо!»
Он вытянулся на тёплом песке и, глядя в чёрное небо, вдыхая родной воздух и наслаждаясь звуками Родины, вспоминал и вспоминал тёплое беспроблемное детство. Как всегда в радостное благо души начали проникать тревожные нервные сигналы, пока неосознанные, беспричинные, но всё настойчивее захватывающие её бесконечные пространства. Вспомнился сын с печальными глазами, провожающий его словно навсегда: «Папа, уходи». Подумалось, что и на свою родную землю он пробрался, как вор, тёмной ночью, без фанфар и приветствий. Никто не ждал его здесь, даже верные слуги, в былое отдававшие ему себя без остатка. Нужны здесь хоть кому-то его преступные планы, кроме разве что кучки богачей и мафиози, мечтающих вернуть отобранные у них народом награбленные сокровища? Что он может дать этому доверчивому весёлому люду? Отрезать еще кому-нибудь руки, чтобы доказать своим новым хозяевам, совершенно безразличным к кубанос, что он честно отработал свои тридцать серебряников?
Дэн попытался сбросить с себя наваждение, освободиться от навалившейся тоски: «Чёрт знает что. Раскис, словно мальчишка. Впереди громадная историческая миссия, а я уже на первых порах затеял душевный стриптиз. Кому это нужно? Каждому своё. Они грабят законную собственность, я возвращаю её владельцам. Закон должен быть выше чувств. Экспроприация экспроприировавших экспроприаторов. Вот и вся трёхголовая правда. Вперёд - и хватит женских истерик. Ты нужен истории! Родина или смерть!»
Пока Гонзалес дискутировал сам с собой о жизненных парадоксах, забрезжил рассвет, подгоняя его к действиям. Сбросив нижнее бельё, предохранявшее вельможное тело от неприятного холода резины гидрокостюма, он не спеша начал вытаскивать из непромокаемой сумки новые доспехи, в которых предстояло перевернуть вверх тормашками жизнь в царстве братьев Кастро. Всё было продумано до мелочей. Одежда была специально предварительно поношена, чтобы не сверкать новизной и не привлекать нежелательное внимание. Блеклый цвет и потёртые отвороты брюк завершали комплекс образа трудового человека. Он даже слегка залюбовался филигранной работой своих коллег по ЦРУ, готовивших его к подвигу. Но долго заниматься в голом виде созерцанием современных достижений в подготовке шпионов ему не позволили голоса, зазвучавшие внезапно в дальнем конце пляжа. Пришлось на время притаиться в камнях, слегка прикрывшись понравившимися шмотками.
Утро на морском берегу выдалось туманным, невзрачным. Может потому, что Иванов со товарищами впервые достиг его побережья в такую рань. Конечно, и вчерашний банкет слегка застилал плохо открывающиеся глаза отдыхающих, напускал на них лёгкую дымку. Последствия алкогольной атаки внесли некоторые сбои и в координацию систем организмов, и в лёгкость их передвижения. Со стороны, смутно просматриваемые через сиреневый воздух  движущиеся по песчаному пляжу люди напоминали неуверенно пробирающиеся по пустыне деморализованные остатки цыганского табора или группу поддерживающих друг друга слепых.
«Володь! На провод не споткнись. Знаешь, что кубинцы на ночь вдоль удалённых участков побережья протягивают проволоку, соединённую с ракетницами. Шпионов ловят, - Вячеслав был предельно предупредителен и услужлив, неся сумку партийного босса, который был занят перемещением кошёлки с дочерью, - Под ноги смотри, а то всех пограничников и комитетчиков разбудишь. Потом будешь вместо охоты  полдня объясняться».
«Надо было вчера думать. Приняли хорошее решение людям помочь, так почему-то обязательно надо было и напиться за это. Традиция такая. Да  ещё спьяну надумали в такую даль  и рань ехать. А теперь: смотри под ноги, смотри под ноги. Чем смотреть, если глазки заплыли, голова, как набатный колокол гудит, хоть и пустая. А ботинки сами себе передвигаются по свободной траектории. Того и гляди завалишься. Правильно говорят: дурная голова ногам покоя не даёт, а пьяная -  ногам поклоны бьёт. Скорей бы купнуться - легче будет, - Владимир мечтательно вздохнул, - Ты хвалился, что у тебя пиво есть холодное. Дал бы немножко освежиться».
«Это мы сейчас»,- Анин, не останавливаясь, полез в сумку за бутылкой. В это время он поравнялся с нагромождением камней, основание одного из которых далеко выступало в сторону. Естественно, что руководящая нога представителя ГКЭС не могла не споткнуться о неожиданное препятствие, и её владелец рухнул на песок, схватившись в свободном падении  за одну из фискальных проволок. Мгновенно в нескольких местах пляжа что-то сильно полыхнуло, затем бабахнуло, и в небо устремилось шесть разгорающихся в полёте ракет. Вячеслав, виновато улыбаясь, начал неуклюже подниматься с земли, цепляясь за каменные надолбы, и вдруг заметил через расщелину внутри лабиринта голую мужскую фигуру.
«Странно, что там этот Робинзон в такую рань делает, - подумалось ему, - Может, убил кого?»- и он заглянул с любопытством вглубь катакомб, встретившись сразу же глазами с нелюбезным взглядом незнакомца. Вячеславу показалось, что кто-то буквально выстрелил в него в упор. Так колюче и зло сверкнули очи странного любителя воздушных ванн ранним утром, - Ладно, хоть бы с бабой там занимался. А то один одинёшенек, а сердится, будто я ему на яйца наступил».
Вдалеке вдоль берега уже неслись на сигнал ракет бдительные пограничники и люди в гражданском, вероятно, местные активисты Комитета защиты революции. Гонзалес сперва принял решение остаться в своём укрытии и переждать их разборку с иностранцами, зацепившими за провода. Но подумал и понял, что упавший к нему в ноги бугай обязательно укажет на него, чтобы разделить свою вину с кем-то. Времени на переодевание не было. Да и ему самому после странных мыслей о своём возвращении на Родину почему-то не хотелось натягивать на себя жёсткий противоакулий костюм и спасать свою жизнь. Полное безразличие и апатия, граничащая с самоубийством, парализовали волю, отключили действие главных жизненных гарантов - инстинктов самосохранения.
Дэн успел надеть только трусы, потому что рядом слышались женские голоса, не позволявшие джентльмену от рождения появиться перед ними в неглиже.  Не взяв с собой даже нож, он рванулся в сторону моря, пробежал бегом по коралловым рифам, споткнулся, глубоко поранив руку, и нырнул в морскую пропасть. Последнее, что упел увидеть великий шпион – это торчащие перед лицом из пасти акулы его собственные оторванные кровоточащие руки с часами, не боящимися глубоководных погружений. Все на берегу застыли на какое-то мгновение от неожиданного явления скального бомжа народу, и молча глядели туда, где в волнах исчез незнакомец. А потом стон ужаса нарушил тишину. Несколько крупных хищников взметнулись над поверхностью воды в жаркой схватке за свою долю от большого кровавого куска мяса, свалившегося им на завтрак. Бурлящая между ними морская вода была бурой от хлеставшей крови. Но пищи было мало. Буквально через несколько секунд всё успокоилось, и море снова размеренно катило свои волны над последним пристанищем блудного сына.
Анин заглянул за камни и увидел среди разбросанных вещей тархету гражданина Кубы. Он взял в руки документ, на котором  рядом с незнакомой фамилией красовалась фотография человека, очень похожего на Сидорова.
«Анатолий! Смотри, здесь твой двойник был. Может брат к тебе в гости приплыл, а мы его в море загнали. А?»
«Да нет у меня никакого брата. А мужчина, действительно, очень на меня похож, - подтвердил тот, - Надо прятаться от пограничников. А то заметят сходство, и до утра не отобьешься от вопросов. Весь отдых испортят»,- и он незаметно бочком ушёл в сторону перед подходящими к ним защитниками границ.
Разборка длилась недолго. Поняв, что отдыхающие «советикос» не имели никакого отношения к переодевавшемуся человеку, представители власти взяли на всякий случай их координаты, забрали вещи беглеца, осмотрели ещё раз с помощью бинокля то место моря, где он исчез, и удалились с пляжа, предварительно смотав защитный проволочный каркас. А отдыхающие отошли подальше от места гибели незнакомца, опасаясь разгорячённых добычей акул, и вскоре почти забыли о трагическом инциденте, опохмелившись и с упоением отдавшись всепоглощающему азарту подводной охоты.
                ___ ,, ___
 
Казавшаяся размеренной и немножко нудной своим однообразием производственная жизнь кубинских предприятий стремительно набирала обороты. В ответ на призыв руководства страны дать предложения предстоящему съезду профсоюзов по совершенствованию производственных отношений загорелся желанием что-то сказать своё весь рабочий люд. Все жили ожиданием вызревших перемен. Самое интересное для покрытых в этих вопросах коростой равнодушия советских специалистов было то, что каждый кубинец считал своим долгом, своей святой обязанностью внести вклад в решение назревших проблем.
Повсюду на улицах и в производственных помещениях висел такой близкий по духу и такой далёкий по обращению к нему в Союзе лозунг: «От каждого по способностям – каждому по его труду!» В газетах мелькали непрерывные статьи на темы, которые уже давно не обсуждались там, где они родились: как проводить дифференциальную оплату труда, оплачивать сверхурочные, и многие более мелкие вопросы. Страна рвалась к новым высотам.
В один из дней Пидора пригласил Иванова принять участие в очередном  активидаде, как называли кубинцы свои собрания, и поделиться опытом о воплощении главного девиза социализма в СССР. Они больше двух месяцев не встречались накоротке. Владимир объяснял охлаждение директора к экономической учёбе трудностями, связанными с проведением карнавала, напряжёнными днями в период чилийского кризиса, а, может быть, и заботой о нём в связи с рождением дочки. Но в душе он переживал, считал себя виноватым во всём, потому,  что плохо преподавал науку, которую и сам, если честно сказать, как следует, не понимал. Хотя верил, что всё вскоре возвратится на круги своя, и продолжал готовить лекции по очередным темам, рисовал всякие наглядные пособия и информировал руководство ГКЭС: всё идёт путём.
В отличие от него Марио хорошо знал причину прекращения встреч. Ему было очень интересно, как начинающему директору, услышать из уст участника многолетнего эксперимента по воплощению в жизнь многовековой мечты простых людей о народовластии любую конкретику о новых производственных отношениях. Но он боялся себя, своей страсти, своего необузданного желания почувствовать вкус этих близких губ, влекущее тепло  тела, ласку рук, сующих ему под нос непонятные схемы и графики. Во время коллективных бесед он скрывал бушевавшие чувства под маской своей обольстительной улыбки. Но давалась вся эта маскировка ой как не просто. А наедине и вообще весь этикет мог улететь в тартарары, и он взял тайм-аут для лечения обострённых чувств главным лекарем земли – временем. Теперь ему показалось, что всё улеглось, погасло, притупилось. Болезнь прошла.
Сразу после окончания рабочего дня практически весь коллектив устремился в актовый зал и, ожидая продолжения дискуссий, коротал время в жарких спорах, переходящих в соревнования по крепости глоток. Когда Иванов с Пидорой вошли в помещение, шум стоял на уровне артподготовки из многочисленных фильмов о войне. Но стоило директору показать, что работа началась, всё мгновенно стихло, произведя, как и на солдат в окопах, психологический шок на присутствующих. Обсуждение началось.
Выступающие пытались строго придерживаться темы разговора, хотя не всегда им удавалось оставить в себе желание просто красиво поговорить. Если оно и прорывалось наружу, то в дело вступал председатель  профсоюза, восседавший на  встрече в качестве тамады. Он резко обрывал болтуна и призывал остальных уважать чужое время и приберечь красноречие до вечера для семейного круга. 
Обсуждали сложный вопрос о критериях премирования руководства. Большинство трудяг, как казалось Владимиру, были слабо знакомы со сложными функциями работы начальства и предлагали всякую чепуху. Кто вообще говорил о них, как о бездельниках, протирающих кресла в уютных кабинетах, и требовал снять эту тему с обсуждения.  А сидящий в зале среди рабочих Пидора спокойно выслушивал незаслуженную оценку своего труда и спокойно продолжал радоваться хорошему уровню дискуссии.
Многие полагали, что премия руководству положена в зависимости от успехов предприятия, а размер её должен устанавливаться коллективом на общем собрании. Слушая рабочих, Владимир мучительно думал о том, чем мог он сам поделиться с людьми по этому вопросу. В голову лезли всякие мысли, которые не допускали публичности. В Союзе премирование руководства было прерогативой вышестоящего над ним начальства. Вероятно, многие просто  давно смирились с мыслью, что свысока виднее все их заслуги и промахи. Только сейчас он вдруг задумался над тем, что как раз правильнее оценить эти действия можно лишь здесь, на месте. Например, его коллеги по партбюро московской электростанции в своё время ни капли не сомневались, что правильно врезали своему зарвавшемуся директору. Но если бы они вышли к рабочим, то неизвестно чем эта встреча закончилась бы. Подавляющая часть из них  считала, что он – благодетель, обеспечивает их жильём, а выполнение им своих основных функций руководителя хозяйственного и технологического процесса на предприятии мало кого, по большому счёту,  интересовало. А их, критиканов из партбюро, могли бы вывезти на тачке. Так что решить однозначно вопрос премирования крайне сложно.
В зале бушевали страсти. Инженеры доказывали свою ведущую роль в руководстве предприятием. Не случайно их оклады были выше директорского. Сам Пидора молчал. И его можно было понять. А народ разделился на два лагеря. Один рассматривал роль руководителя ведущей по мобилизации единых слаженных действий предприятия. Другой, напротив, принижал сложность руководящей работы, сравнивал её с задачей пастуха иногда громче хлопнуть кнутом для порядка. Примирить их мог только Иванов рассказом о советском опыте, и все с надеждой начали поглядывать в его сторону. Однако явное ожидание от него чуда ещё больше смущала предстоящего гуру, путала и без того мечущиеся мысли.
Вероятно, в таком страшном напряжении возможны небывалые взлёты. Ведь не зря пересказывают истории, как убегающий от смертельного преследования человек преодолевал препятствия, превышающие мировые рекорды по прыжкам в длину и высоту. И неожиданно его осенило. Теперь совершенно спокойно Владимир начал свою речь, когда профсоюзный босс попросил его помочь коллективу выйти из создавшегося тупика.
«Друзья! Я пытался наложить вашу ситуацию на наше сегодняшнее состояние и не смог. Однажды я также хотел совместить две фотографии одного и того же места в Москве, но снятого через сто лет. Оказалось, эта затея также невыполнима. Слишком  отличаются друг от друга взгляды фотографов на жизнь. Один видел в уголке города романтическое пристанище детства, тяжёлого и грустного. Другой, уже в советское время с восторгом показывает новые стройки, завод, автомобили, закрывая этим все старинные постройки. Так и сейчас.
Я приехал из страны, которая 55 лет назад пошла по новому пути и уже устоялась, давно приняла новые стандарты и рамки в экономике. Вероятно, наши отцы, когда, как и вы, отмечали 12 лет революции, тоже спорили до хрипоты по поводу путей развития. Нам же достались в наследство  сложившиеся производственные отношения. По молодости мы рвались что-то улучшить, даже революционно поломать. Но затем постепенно вникали в  суть системы и понимали, что она – справедливая, и это самое главное. А детали уже меньше интересовали, потому, что были другие, более актуальные проблемы: стремительное развитие энергетики, освоение новой техники, кстати, и внедрение принципиально других основ и показателей в планировании.
Как у нас решается вопрос премирования руководителей? Мы считаем, что их труд может оценить только вышестоящее руководство. Коллектив в этом деле субъективен, видит  работу своего начальника под небольшим углом, узко. При этом часто трудно избавиться от лести, подхалимства. А наверху люди независимые  и видят всё. Вот и вся теория, у нас так во всём. Сверху вниз. Централизм».
Рассказ Иванова аудитория встретила неоднозначно. Некоторые, более приближенные к званию ветерана, согласно кивали головами, а Альфредо вскочил с места и горячо забормотал перекатывающимся через язык словами: «Правильно. Давайте так и решим.  Нам с вами трудно судить о работе руководства. Многим для судьи недостаёт не только мантии, но и знаний».
Но большинство молодёжи думало иначе. Не случайно в зале нарастал недовольный шум, предвещавший  бурю. Первый её порыв зазвучал во внешне спокойном выступлении руководителя профсоюзов.
«Мы, конечно, всегда прислушиваемся к опыту наших советских друзей. Но на самом деле мы в разных весовых категориях. Может и у нас через 40 лет сложится подобная система, когда сознание работников поднимется на новый уровень, и премия будет иметь второстепенное значение. А пока мы ещё младенцы и должны поправлять друг друга, чтобы расти. Я считаю, что профсоюз в этом вопросе никак нельзя обойти. К нам идут жаловаться на плохие условия труда, на грубость руководителей, на их неграмотные решения. Наконец, своей оценкой мы защищаем рабочих от произвола зарвавшихся начальников. Профсоюз должен быть главным при определении объёма их премирования».
Ещё резче выступил юноша из электроцеха: «Я могу не всё понять в действиях технического руководства, главного инженера, например. До этого я ещё не дорос. Здесь нам нужна подсказка специалистов высокого уровня, которые есть только в Эмпресе. Но администратор работает для нас, у нас на виду. Кто же ещё может оценить его труд, как не мы. И что я побоюсь высказать Пидоре, если он будет  плохо работать? Это смешно. Я и Фиделю скажу всю правду, если буду чем-то недоволен. Мы же – единая страна, товарищи по борьбе, а не рабы и хозяева. Я этого не понимаю».
И пошло… В таком духе выступали почти все. Дух покорности и подчинённости был отвергнут начисто. Народ рвался в облака. Владимир подумал, что в отношении директора они особенно правы. Он выпустил из виду узенькую роль сегодняшнего кубинского администратора на предприятии. Но митингующие пошли дальше.
«Если Лахейре не смог на прошлой неделе организовать вторую смену на ремонте блока из-за отсутствия советского консультанта, кто в этом виноват? И кто будет платить за простой предприятий провинции? И кто, как не мы, должны об этом не только заявить ему прямо в глаза, но и наказать его материально? А что касается директора, то я ему вчера, например, сказал: «Ты виноват, что мы не работаем неделю в цирканале. Не  мог своевременно найти маленький бульдозер для чистки  от ракушек. Мы эту технику давно заказывали, а директорские службы прозевали. Это его личное упущение».
Пидора на удивление спокойно выслушивал критику. И даже слегка покачивал головой в знак согласия. А Иванов подумал, что было бы сейчас, если бы всё происходило на его родной ТЭЦ, а на месте критикуемого директора находился Поляков. Какой визг поднялся бы. Он смешал бы выступающего с грязью, растоптал и выбросил на помойку. По крайней мере, карьера его надолго, если не навсегда осталась бы на точке замерзания. А оскорблений за всякие прошлые упущения он услышал бы вагон и маленькую тележку. Другой раз ему вряд ли захотелось бы резать матку – правду.
Значительно выше поднял уровень критики  основательный Алексис Мартинес: «Я уже три года назад сказал Фиделю, что отмена системы товарно-денежных отношений в промышленности – крупная ошибка руководства страны. Ведь дошло до того, что упразднили в 1965 году Министерство финансов, а в 1968 перестали разрабатывать государственный бюджет. Решили, что уже пришёл коммунизм и можно жить без денег. И всё запутали. Заработная плата потеряла связь с нормой выработки. Забыли социалистический принцип оплаты по труду. Начали возносить добровольную работу и отказались от оплаты сверхурочных часов.  У всех появились излишки денег, а купить нечего. Отсюда и  прогулы, и снижение трудовой дисциплины. В университете прекратили преподавать политэкономию социализма и готовить бухгалтеров. Число студентов экономических институтов сократилось раза в три. Если сейчас дело не поправим - так в своих утопиях и затеряемся, как в болоте».
«Ну, теперь понеслось, - подумалось Владимиру, - Шлюз открыт и на Фиделя всех собак спустят».
Однако ничего подобного не случилось. Напротив, Алексис стал мишенью нападок следующих ораторов.
«Теперь легко говорить! А ведь мы сами кричали сразу после победы революции, как на базаре, и требовали немедленно ввести всякие бесплатные блага. Ты забыл, как голосовал за отмену денег? Так что ошибались и мы. Теперь дошло до мозгов, что так ничего не получится. Давайте думать, как лучше всё поправить. Главное, надо сделать так, чтобы коллектив был всему голова, а не чиновники из министерства. Вот что должно быть положено в основу премирования. Что его необходимо ввести, я думаю, ни у кого сомнений нет. Если только у отчаянных лодырей. А какой толк копаться в своих ошибках? Что было, то было».
Разговор затянулся за полночь, хотя председательствующий на собрании профсоюзный босс не раз призывал остановиться и продолжить обсуждение завтра.  Но и после официального закрытия разгорячённые его участники ещё долго  не хотели  расходиться.
                ___ ,, ___
   
Инженерный корпус собрался в кабинете главного инженера. Выпили по чашечке кофе и продолжили нелёгкий разговор. Неожиданно он пошёл совершенно в другом направлении. Теперь Иванов, как представитель первой страны социализма, стал его эпицентром. Задал ему тон Лахейре.
«Владимир! Я вам уже говорил о письме Че после посещения СССР? Он направил его и вашему правительству, но о нём никто не знает. У нас его тоже широко не рекламируют, но коммунисты были с ним ознакомлены. По его мнению, если у вас в стране не изменятся принципы воспитания общества и формирования производственных отношений, то реставрация капитализма неизбежна. Он считает, что за последние годы ваше партийное руководство зазналось, прекратило выполнять роль защитников рабочих и медленно превращается в обыкновенную правящую элиту, как во всех рабских государствах. Но так как у них нет, как при капитализме, большой собственности и, значит, средств для её защиты, то их скоро легко скинут, и к власти вновь придут настоящие капиталистические бандиты. Что вы об этом думаете?»
«Я понятия не имею о чём-то подобном. Думаю, что это миф или искажение его мыслей. Ведь Гевара, насколько я знаю, восхищался нашими успехами, говорил, что в Советском Союзе чувствуешь, что социализм - справедливая система. А как он прекрасно говорил о наших людях! Я даже примерно помню одно из таких высказываний: «Этот народ отличается огромной естественностью, радостью, чувством товарищества». Что? Это не так?»
«Всё правильно. Но не об этом речь. Мы знаем лучше других бескорыстность и доброту русских людей. Если бы не это, нас давно бы смял и выбросил акулам на съедение безжалостный сосед. Поэтому нам особенно хочется, чтобы в вашем доме всё было в порядке. Но со стороны хорошо видно, что у вас, к сожалению, паровоз идёт не вперёд, а быстро катится под откос. И причина тому - измена принципам диктатуры пролетариата. Народ доволен жизнью, сидит благодушно по полкам в отдельных купе, выпивает, закусывает и поёт песни, не обращая внимания на действия властей, а, точнее, понимая, что его мнением никто не интересуется, не слушает. Диктовать свою волю в соответствии с коренными интересами большинства сложившаяся государственная система власти не позволяет. А машинисты почувствовали себя неподконтрольными, в связи, как они считают, с идеальным знанием интересов народа и воплощением их в своих действиях. Никто их не ругает и не отстраняет от руля. Они спокойно дремлят на рабочих местах и не замечают приближающегося крушения».
«Ну, ты, Луис, даёшь», - Владимир понимал, что ему необходимо дать аргументированный отпор неожиданной атаке на незыблемые устои его великого государства, можно сказать, на священную корову, которую не только зарезать, а и погладить боязно. Но мысль о высоте момента путала логику, пугала её, и любые встречающиеся в извилинах доводы прогонялись, как недостаточно убедительные. Он и раньше, особенно в силу излишнего самоедства и застенчивости, попадал в подобные переплёты, когда из-за растерянности беспорядочно возникающие в глубине разума обрывки мыслей не выдают качественный продукт, и называл их мандражом мозга. Сейчас был особенный момент. Просто спрятать лицо в тряпочку не получалось. Слишком большой народ и его величайшие в мире принципы оно представляло.
«Ведь всё время питаться дрожжами революционной романтики невозможно. Наступит пресыщение и отвращение. И у вас всё устоится и перейдёт в режим нормальной размеренной жизни. Притрутся углы, обломаются выступы, и внешне всё будет казаться мещански спокойным и по-буржуазному сытым. Но суть при этом будет новая, пролетарская, которая генетически перейдёт во все клеточки общественного организма и не будет требовать постоянного  понукания специального погонялы. Со стороны может казаться, что восстановился прежний эксплуататорский строй. Они внешне похожи. Ведь трудно изобрести новое в обыденном. Однако эксплуатации-то  не будет. Тю-тю. Потому что она определяется частной собственностью на средства производства. А её у нас и в помине нет».
«Может, это тоже не такое уж благо. Да я думаю, что она есть, - Луис не сдавался, чувствуя поддержку друзей, - Везде громко заявлено у вас: «Всё принадлежит народу: земля, фабрики, заводы!». И даже вы, начальник, считаете, что на производстве ничего вашего нет. А чьё же оно? Высшего руководства? Тогда оно будет действовать и заботится о нём, как захочет. Бесконтрольно и, вероятней всего, бесхозяйственно. А может, и того хуже: она ничья. Тогда вообще конец!»
«На ночь так напрягаться вредно. Мозги будут волноваться и не дадут заснуть. Давайте завтра на свежую голову продолжим спор. Хотя польза от него небольшая. Больше для тренировки ораторских навыков без фактических результатов. Битва схоластов – импотентов».
Кубинцы согласились, понимая, что сегодняшний разговор перемахнул через дипломатические рамки и может получить непротокольное продолжение. А Иванов, словно избитый боксёр, ждущий нокаута, как избавления от страданий, был в глубине души рад завершению поединка.
                ___ ,, ___

В ближайшее воскресенье «Общество спасения чести советской женщины», как красиво, пусть и витиевато назвали себя добровольные сыщики, собралось на последнее заседание перед тем, как ринуться защищать обманутых дам. Обсуждали рабочие детали. Состав был стабильным, уже боровшийся за женскую честь в карнавальные дни на злосчастной клумбе. К спаянному квартету присоединился лишь Анатолий Сидоров как автор стратегического плана поиска пропавшего ребёнка, и как поющий романсы, чем предполагалось расслаблять внимание проверяемых барышень.
Великолепная пятёрка, словно полководцы Генерального штаба, склонилась над картой Сантьяго, выверяя по списку, добытому Ивановым, места проживания подозреваемых, а точнее рожениц, солидарно с Ларой Ворохиной выбравших общую дату появления своих плодов любви. В первую очередь решили проверить негритянок, так как в результате цепочки логических рассуждений поисковики пришли к глубокомысленному выводу о том, что только они могли родить чёрненького ребёночка, подброшенного нашей несчастной соотечественнице. Таких в тот роковой день в роддоме было четверо. Причём оказалось, что все они стали мамами по-любви, то есть без официального мужа. К  первой из них решено было идти всем вместе, чтобы проще выпутываться в случае необходимости из непредвиденных сложных ситуаций.
«Подарки для детей я купил, - докладывал соратникам Анин, - Думаю, малютки их оценят. Да и мамаши тоже. А дальше что будем делать?»
«Дай сначала в дом войти. Нас могут просто не пустить, особенно, если там что-нибудь не чисто. Посидим, посмотрим, пожелаем счастья и уйдём. А потом при необходимости будем действовать через власти. Им уже будет сложнее увильнуть от принятия мер, если мы прижмём их фактами».
«Мне кажется, Володя, это примитивное поведение. Если там совершено преступление, то никто так просто нам ребёночка не предъявит. Будет сложный разговор, и к нему надо готовиться. Надо взять бутылочку, спеть, разболтаться. Может, тогда они немножко раскроются. Это всё довольно сложно»,- инициатор частного сыска понимал, что ему нельзя допустить провала мероприятия. Тогда всех собак спустят на него.
«С этим можно согласиться. Давайте сейчас начнём репетицию, а то нас там споят и только опозорят, - предложил Смирнов, - Это вам не хухры - мухры. Негритянки крепко на грудь принимают. Это я по своему опыту знаю. Кому-нибудь из нас надо только делать вид, что пьёшь, а на самом деле оставаться сухим».
«Где же ты такого  опыта поднабрался? - подозрительно спросил Анин, руководитель Виктора на домостроительном комбинате, -  Что-то ты мне докладных не писал о неформальных встречах с кубинской стороной. Придется и тебя проверять. Уж не с Миндой ли ты изучал, сколько они выпить могут».
Поняв, что слегка съехал в кювет, Смирнов дал задний ход: «Во-первых, Минда – мулатка, хотя и с ней я ни разу не выпивал, - все в группе знали о том, какую помощь оказывает одинокому Вячеславу Ивановичу услужливая уборщица, и старались не встревать в их слаженный дуэт, - И о негритянках я говорю понаслышке от опытных наставников, а не по личной практике. Но ведь надо быть ко всему готовыми».
«Это правильно, - добродушно согласился Вячеслав, - Ты предложил, ты и будешь ходить трезвым. Сейчас и начнём тебя к подвигу готовить. Анатолий, налей всем по первому стаканчику, а Смирнова пройди незамеченным. Понял?»
«С начальством спорить, что против ветра пытаться по-маленькому нужду справить: только сам обделаешься», - Сидоров сноровисто исполнил команду старшого.
«Ещё и на дело не пошли, а уже грызётесь,- партийное руководство, как и положено, бдительно следило за моральным климатом в коллективе, -  Хуже бандюг в тюряге. Мы же не урки, а борцы за честь советской женщины».
«Бери выше,- гордо поправил его Смирнов, - За честь Родины! А за это, как поется, «мы за ценой не постоим». Надо – буду трезвым, как стёклышко. Даже если заставят выпить, все равно, как в «Русском характере» Шолохова, она нас не возьмёт.  Не на тех напала. Русские не сдаются».
«Вячеслав! Я думаю за такие слова Виктору надо разрешить принять участие в общей фиесте. Он пусть дома потренируется в воздержании. А сегодня у нас мозговой штурм. Надо всё как следует обмозговать, но, естественно, параллельно снимать излишние умственные напряжения. А то к началу операции появятся нервнобольные, и мы с треском её провалим. Ещё и загремим под фанфары за неразрешённую самодеятельность на ковёр к генконсулу. Помиритесь и вперёд. Тем более, я хочу рассказать вам об одном инциденте, который случился у меня на «Ренте». За нашу победу!» 
«Я согласен. Но прежде чем выпить за успех, хочу заложить ещё одно предложение в его основание. Мы поначалу идём к девкам лёгкого поведения, которые без мужей завели детей. Да ещё к негритянкам, которые на порядок развратнее. И нечего с ними церемониться. Ставим бутылку на стол, выпиваем, и давай тащи ребёночка за подарком. А то им может понравиться и заставят ещё раз приходить. Делать нам нечего», - Вячеслав, как всегда в заключение,  слегка выпучил глаза и надул губы, показывая, что всё до предела ясно.
«У нас на электростанции был один ловелас, дежурный инженер. Хвалился, что поимел весь женский персонал смены. А там, надо сказать, девки симпатичные и здоровые работали. Кровь с молоком. На сменную работу других старались не брать. Мы, зелёные специалисты, естественно, ему завидовали и интересовались, как он так ухаживает, что  удаётся их уговорить: подарки дорогие, ресторан или что-то необычное. А он снисходительно смотрел на нас, как на дураков, и доходчиво объяснял: « Делать мне нечего. За жопу и в будку телефонную. Вот и вся наука». Ты тоже вроде него кавалерийским наскоком хочешь одолеть крепость. Дай Бог! Посмотрим. А пока отведайте бананового ликёра. Его пьёшь - словно банан во рту держишь. У них ликёры необыкновенные. Мы сейчас с женой ими увлекаемся». 
Ликёр понравился и пошёл на бис. По-деловому расправились и со следующим зельем. Когда организм подошёл к полному насыщению, а луч внутренних желаний начал беспорядочно выхватывать из темноты черепной коробки бессвязные мысли и воспоминания, кто-то вдруг напомнил: «Владимир! Ты собирался рассказать про какой-то случай на работе».
            «Да? О чём? Забыл, будь она неладна. Что я обещал?»
«Инцидент там какой-то. Сам набивался. Мы откуда знаем».
«А, вспомнил. Это интересно. Я был на их собрании. Там говорили о руководстве предприятий: как и за что им премию платить, как их труд оценивать. И они договорились до того, что наша страна скоро развалится. Снова к капитализму вернётся. Вроде бы Че Гевара об этом написал. Представляете? И всё потому, что наше начальство, они считают, зажралось, с рабочим классом не считается. А скоро и вообще переродится в капиталистических господ, эксплуататоров. Я пытался что-то доказать, но, видно, не очень убедительно. Может, и впрямь у нас не всё в порядке? Раньше как-то об этом не задумался, а там, как вспомнил про своего директора с его хамством, так и крыть стало нечем».
«Точно они говорят. Распустились наши слуги народа донельзя, - обычно робкий Сидоров ринулся вперёд, словно русский лихой матрос в тельняшке, бросившийся в рукопашный бой на врага, -  У нас вот директор архитектурной мастерской. Со званиями, интеллигент, а без крика и мата ни одной беседы не начинает. После такой подготовки о каком-нибудь творческом споре с ним и подумать страшно».
«Уж вы совсем наших начальников захаяли. Они со всех сторон под прессом. Чуть что не так - и партком, и профком, и вышестоящие так морду набьют, что больше не захочется. А они чем заинтересовать своих подчинённых могут? Ни премиального фонда в руках, ни материальных поощрений в виде автомашин, квартир, гаражей, другого дефицита. Вот и остался у них единственный стимул: мат, у более интеллигентных - просто крик. У русского человека исторически в генах страх перед бранью господина, хозяина, который и нищим на улицу выгнать может, а то и вообще пришить. На этом условном инстинкте все наши успехи достигнуты. Вот как я понимаю. Поэтому и не осуждаю. Все так к такому стилю управления привыкли, что без него скучают».
«Да  никто и ничто их  не останавливает, - Владимир успел уже обдумать ночной разговор на «Ренте» и был более созревшим для обсуждения темы, - Мы разговаривали с секретарём райкома о хулиганском поведении нашего босса, а она говорит: «Мы знаем. Но он ведь строит дома и наши работники, только благодаря нему получают в них квартиры». Что после этого скажешь. «Им нет преград на море и на суше», да и только. Беспредел какой-то. И всё теоретически оправдывают. Есть, говорят, несколько типов руководителей. Но лучший из них - авторитарный, когда начальник чувствует превосходство своего положения, безнаказанность и  надавить сверху может».
«Не знаю, - Вячеслав решил немножко реабилитировать родных вышестоящих, - Я работал в Моссовете. Так у нас начальник отдела даже громко говорить стеснялся, не то, чтобы орать и материть. Всегда: «Будьте так добры, если вам не очень сложно, подготовьте, пожалуйста, к концу недели такой-то  документ. Это вас не очень затруднит?» Наоборот его деликатность злила всех, в печёнках стояла. Иногда напортачишь. А он вместо того, чтобы обложить тебя матом, опять исполняет свою песнь о любви: «Мне кажется, будет лучше, если сделать немножко по-другому. Вы уж простите за мою придирчивость». После стройки я скучал по настоящему русскому командиру, который мог не только отругать, но и морду набить в целях воспитания».
«Анин сказки рассказывает. Мои кубинцы договорились до того, что из-за элитарного мещанского перерождения мы скоро снова в капитализм вляпаемся. Вроде бы об этом сам Гевара такой вывод сделал, когда нашу страну изучил. Говорят, он и в Политбюро соответствующую записку написал. Чудеса, да и только».
«Володь, и ты им веришь? Показывали они тебе эту писульку. Придумали всякую чепуху и валяют ваньку! Просто они ещё не доросли до нашего уровня. И Че. Он - великий герой, но ничего, кроме капитализма не видел, поэтому и не сумел в наших делах разобраться. А внешне показалось, что снова эксплуататоры на шею рабочему сели. Этим шефам не позавидуешь. Работают день и ночь, чуть вышестоящим не угодил - выгонят и иди на все четыре стороны. Не то, что у капиталиста, собственника завода. Он на несколько поколений нахапал. И тронуть его ни – ни. Частная собственность у них - священная корова и охраняется пуще жизни простого человека».
«Ну, хватит. Вернёмся к своим баранам. Выпьем на посошок за надежду на успех в совершенно безнадёжном деле!»
«Да что ты так сгущаешь краски. Всё будет о кей! Бутылку на стол, а потом за зад и в будку! Смелее, капитан! Кто ищет, тот всегда найдёт! В следующее воскресенье наши корабли штурмуют бастионы!»
                ___ ,, ___

Жизнь прекрасна своей непредсказуемостью. И чаще всего она преподносит сюрпризы тогда, когда всё кажется простым, понятным и находящимся в руках, как та злополучная синица. Хотя за всю долгую жизнь я ни разу не видел подобной иделической картинки с участием этой юркой пташки. Это ещё один факт в копилку курьёзов, связанных с применением давно потерявших связь с реальностью народных высказываний.
Борцы за честь советской мамаши уверенно приближались к первому номеру своей программы. Перед тем, как постучать в дверь, друзья проверили комплектность подарков. Вячеслав Иванович продемонстрировал своё главное оружие – бутылку «Канея». А Анатолий взял одному ему близкую ноту, чтобы быть готовым запеть по просьбе хозяйки. Владимир скомандовал «Вперёд!», и Смирнов нежно постучал в небольшое оконце около входа.
Их словно ждали. Дверь почти синхронно со стуком распахнулась, обнажив совершенно чёрный  проём в контрасте с  солнечным огнём улицы. Анин смело шагнул внутрь темноты и тут же отпрянул назад, словно от столкновения с большим футбольным мячом. Чернота в дверях слегка расслоилась, и из неё начала выкристаллизовываться фигура громадного негра во всём чёрном, у которого ясно были видны лишь белые зубы, светлые очки и огонёк сигары. Подобно скале он закрывал проход, спокойно рассматривая притихших от неожиданности пришедших.
Первым очухался Петров, более других спокойный за своё будущее благодаря родственным узам с работником ЦК. «Добрый день, - неуверенно начал он обращение к человеку-горе, - Мы просим нас извинить за нежданное вторжение. Может быть, нам дали не тот адрес, но хотелось бы увидеть госпожу Милису Ланес».
Почему Александр произнёс это нафталиновое слово, он и сам потом не мог объяснить своим друзьям. Видно, сработал механизм реинкарнации и вытащил наружу из далёкого прошлого старые связи с окружающим миром, установленные во время одного из появлений на земле его души. Это было очень некстати, и живой щит жилища, пробурчав недовольно: «Господ у нас нет давно», - захлопнул перед его носом дверь.
Положение было тупиковым. Сунуться на порог ещё раз было неразумным. Рассерженный хозяин мог вообще выбросить их всех вместе за шиворот, и тогда вход был бы заказан навсегда. Но и бег с позором был не лучше, и вёл к такому же результату. Миссионеры в растерянности смотрели друг на друга, не находя достойного решения. Всегда улыбающийся Сидоров первым вышел из оцепенения: «Вячеслав Иванович! Вы чего ж его в телефонную будку не потащили? Может быть, там быстрей договорились. Хотя где её найти. Надо было с собой припереть для переговоров».
Каждый из бригады спасателей представил себе по разному картинку разговоров Анина с чёрным  громилой. Но все варианты были с обязательной сценой: негр - гигант по всем нашим стандартам никак не вмещался в телефонную будку, даже если бы сумел преобразоваться в состояние холодца. А ещё среди этой массы чёрного желе должен был трепыхаться нахальный ловелас. Без хохота такую картину нарисовать было невозможно, и на душе немножко полегчало. Однако выход из сложившейся ситуации     оставался за пределами доступных фантазий.
Почти всегда судьба оказывается благосклонной к искренне желающим сделать людям добро. Выступила она в этом случае в образе симпатичной негритянки, которая незаметно подошла к ним со стороны улицы и довольно сносно спросила на русском языке: «Зидраствуйте! Как дила? Вям помочь? Вы - руски? Как вяс завут?» Закончив набор стандартных приветствий, она уже по-испански пригласила войти в дом. Делать было нечего. Вытолкнув вперёд Петрова, как главного виновника инцидента, члены полупреступной группировки протиснулись почти одновременно за ним сквозь роковую дверь.
Как во всех, практически типовых по компоновке, домов Сантьяго, квартира начиналась с большой гостиной. Посреди её в гуливеровском  кресле - качалке спокойно дремал перед телевизором тот самый крупный негр, слегка потерявший масштабность в просторной комнате, но, благодаря проявившейся на свету могучей гриве курчавых волос, преобразившийся в образ невозмутимого царя зверей. Несмотря на сон, он не расстался с сигарой и даже периодически попыхивал ей, руководствуясь какой-то своей внутренней программой. На лице по-прежнему неуклюже восседали светлые очки. Несуразность их присутствия легко можно понять, если представить наших богатырей - хоккейных защитников, например, Александра Рагулина или Вячеслава Фетисова, нахлобучивших на нос интеллигентные пенсне.
Положение опять казалось аховым. Напуганные неудачным первым ходом, сыщики на цыпочках передвигались вслед за девушкой, стараясь не разбудить спящего очкастого льва. Она села за небольшой столик и жестами показала гостям последовать за ней. Завязался обычный разговор о роде занятий каждого и о нашей нерушимой дружбе. Слегка отогревшись от холода страха, Вячеслав Иванович осмелел настолько, что, наконец, выставил на обозрение главноколиберное оружие победы - бутылку рома. Девушка спокойно поставила перед каждым хрустальные рюмочки и села скромно на уголок, будто готовясь наблюдать за дальнейшими событиями.
«Так не годится, - Вячеслав чувствовал, что ускользает последняя возможность добиться расположения нужного подследственного, - Давайте мы все вместе выпьем за ваш дом, за ваших детей, за новорожденную малышку». Он поставил перед ней полную рюмку дурманящего зелья, призванного усыпить бдительность.
«Какую малышку? - удивлённо прореагировала девушка, - Но раз вы настаиваете, я предлагаю тост за неожиданное знакомство, которое, надеюсь, будет приятным для всех. Согласны?»
Заговорщики одобрительно закивали головами, стараясь не проронить ни слова, чтобы не пробудить сладко похрапывающего грозного стража дома.
«Начну представление участников встречи с себя, - продемонстрировав несколько танцевальных па, Мелиса гордо поведала о своём участии в ансамбле народного танца нефтеперегонного завода, - Я работаю диспетчером на рефенерии. Но  революция позволила простым рабочим одновременно заниматься в свободное время любимым видом искусства или спорта. Не так, как раньше, когда подобные клубы создавались только для привилегированных господ. А негров из них выбрасывали за шиворот, как шелудивых собак».
Услышав раздражающее слово, мирно спящая гора мяса напряглась, словно сторожевой пёс, но, не ощутив угрожающего продолжения, снова засопела на манер счастливого детства. Сжавшиеся в предчувствии возможной трёпки, защитники женщин вновь расслабились и продолжили искать пути к сердцу нужной дамы.
Неуклюжий внешне, со своим центнером живого веса, сказать точнее, со своей выпячивающейся во всём солидностью, Анин неожиданно быстро умел схватить рисунок незнакомого танца. Продефилировав по комнате в движениях, весело пародирующих показанные негритянкой отрывки из её репертуара, он плавно закончил импровизированный концерт несколькими неприличными фигурами по мотивам выступления фольклорного ансамбля на празднике революции. Светофор на тропинке к успеху загорелся жёлтым светом. Закрепляя достигнутую высоту, Вячеслав предложил выпить за чудесный балет, исполненный прямой наследницей великой Алисии Алонсе Милисой Ланес.
«Ну, зачем вы так? Я скромная плясунья, а наша звезда балета известна всему миру.  Вот за её великое мастерство я с удовольствием подниму бокал. Вы знаете, что у неё очень плохо со зрением. Так что пожелаем ей здоровья».
«Конечно, сейчас вашей стране не до искусства. Слишком много проблем»,- опять неосторожно вклинился  в разговор переводчик.
«Да вы что! - кубинка аж вскочила со стула и почти набросилась на обидчика, - Вы совсем не слушали меня. Наш народ – очень музыкальный, любящий песни и танцы. Но до революции покровительство оказывалось развлекательному жанру, проповедовавшему уход от национальных корней, от действительности. А теперь у нас всё по-другому. Если прежде немногочисленные культурные центры обслуживали богатое меньшинство, то в прошлом году у нас действовало больше восемнадцати тысяч кружков художественной самодеятельности, в которых отводили душу и творили в основном рабочие и крестьяне. Только у пионеров почти тысяча эстрадных оркестров, 35 тысяч хоровых, музыкальных, театральных и танцевальных ансамблей. В них участвует свыше 600 тысяч ребят, которые раньше росли на улице и пополняли отряды мафиозных армий. Всего через три месяца после бегства Батисты создан Кубинский институт кинематографии. Кино у нас не имело своей биографии. А сейчас создано более 70 художественных фильмов. А литература? Только книг выпущено чуть не в десять раз больше, чем за всю историю страны. Вот так! Это только крохи созидания в области культуры. А вы говорите, что у нас с этим трудно. Вы нас очень плохо изучаете и невольно обижаете. Как раз в этом вопросе империалистам нет возможности помешать нам, и тут мы раскрылись на все сто»,- Милиса даже голову откинула, чтобы подчеркнуть большую гордость за успехи  Кубы.
Владимир уже не в первый раз обратил внимание на то, что кубинцы говорят о достижениях страны очень эмоционально, горячо, будто гордясь и защищая собственные победы. Как это отличалось от манеры рассказывать о подобных делах его соотечественников. Слова из песни Визбора: «А также в области балета мы впереди планеты всей», иначе, как насмехательство над навязчивым желанием похвалиться своим надоевшим всем в мире превосходством, не рассматривалось. Поэтому в разговоре подобные темы старались скромно опускать и всячески расхваливать «выдающиеся» произведения Запада. Он не мог припомнить хоть какую - нибудь беседу, в котором превозносились наши фильмы, книги, музыка. Разве только полублатные Окуджава, Высоцкий, да почти никем не читанные «Архипелаг ГУЛАГ» и «Доктор Живаго» удастаивались подобной чести. Пресли или битлы были недостижимыми вершинами искусства. Чёрт знает что! Или выродилось всё, или душа к своему очерствела, обожралась вкуснятиной. Но подходы к одному и тому же предмету в двух странах отличались разительно.
Разговор незаметно шёл уже на достаточно высоких тонах. Вспомнив о существующей опасности, Смирнов шёпотом через шипящего на полутонах переводчика вновь попытался вернуть разговор в нужную колею: «Ваш дедушка, вероятно, уже соскучился без внука?»
             «Какой дедушка?» - не поняла хозяйка.
Виктор молча показал рукой в сторону спящего.
«Да это же мой любимый муж!»- захохотала Мелиса: «Если бы он услышал - вам не сдобровать. Он работает грузчиком в порту и носит мешки гораздо тяжелее, чем каждый из вас. Так что остерегайтесь!»
Предупреждение опоздало. Супруг каким-то неизвестным шестым органом чувств воспринял упоминание о себе и зашевелился, а потом и поднялся над компанией во весь свой сверхрост. Друзья, словно пытаясь защититься от надвигающегося Гадзилы, вскочили на ноги и инстинктивно прикрыли лица руками.
«А что здесь делают эти господа? - загрохотала гора, вопрошая жену и будто не замечая гостей, - Я их один раз уже выгонял. Они хотят, чтобы я отнёс их куда- нибудь и сложил в штабель?» Видно богатырю  вспомнилась типовая процедура из  профессионального набора: «Или они покинут нас сами? Я сегодня отдыхаю и не хотел тратить нужные для социалистического труда силы».
«Они как раз приехали из первой страны социализма на земле. Это – совьетикос! Они хотели передать тебе привет от советских грузчиков. Поэтому ты напрасно такой сердитый. Мы уже немножко выпили за нашу дружбу и за тебя. Жаль, что ты совершенно не пьёшь. Но хоть символически присоединяйся к нам».
Свирепое лицо циклопа начало медленно оттаивать, покрываясь тёплой отцовской улыбкой. Он протянул свою мощную лапу для приветствия, за которую, как за спасательный круг, ухватились сразу все испуганные правдоискатели. Конфликт был исчерпан. Все были довольны.
«Каких же господ вы искали в нашем доме? А, я понимаю. Теперь наша профессия становиться редкой и скоро, вероятно, так будут обращаться  к последним оставшимся её представителям. Конечно, надо вводить разную механизацию, подъёмную технику. Но отдельные мелкие операции по перемещению грузов ещё долго придётся осуществлять нашим неизбалованным рукам», - и он вновь потряс перед лицами начинающих возвращаться в чувства заговорщиков необычайно мясистыми и развесистыми ручищами. Грозный вид возможного орудия возмездия на секунду заставил их интуитивно втянуть головы в шеи, словно черепах, защищающихся от нападения. Но напряжение быстро схлынуло, как только грузчик улыбнулся во всё лицо бесхитростной детской улыбкой.
Осмелевший Вячеслав Иванович вновь попытался применить испытанное во всех ситуациях отечественной жизни оружие: «А может быть, вы с нами за знакомство капельку вина пригубите?»
«Вы смеётесь надо мной,- гигант дружески похлопал шутника по спине, от чего тот почти на полметра прогнулся вперёд, - Ведь у меня не танцы, как у Милисы. Работа очень тяжёлая. Если ещё и выпивать, то быстро протянешь ноги на радость нашим врагам. Я не хочу представить им повод для ликования. Поэтому воздерживаюсь от крепких напитков. Собираюсь и курить бросить. Сейчас ограничиваю эту порочную страсть одной сигарой в день».
В голове Владимира пошёл калейдоскоп параллельных картинок с Родины. Он вспоминал разные, примелькавшиеся в той жизни рожи грузчиков близлежащих магазинов, вечно помятых, небритых, рыщущих в поисках случайной выпивки. Как они, бедные, перетаскивают на своих поношенных от невоздержанности организмах сотни тонн товаров, а то и отдельные экземпляры грузов в виде холодильников, шифоньеров, пианино и другой разности. Велик воистину русский народ! Было бы любопытно взглянуть ещё на нескольких здешних представителей грузотаскателей. Вероятно, гигант заливает об их святой невинности.
«Очень интересно при возможности познакомиться с вашими друзьями. Я знаю нескольких людей вашей профессии в Союзе и хотел передать им привет от коллег,   а, может быть, и узнать некоторые секреты их нелёгкого труда».
«Это можно. Я вас обязательно познакомлю кое с кем»,- добродушный богатырь остался доволен желанием советского товарища.
У Анатолия, идеолога похода, билась другая мысль, более близкая к месту и смыслу событий: «Как это понять? Они муж и жена, а рожала с Ларой незамужняя женщина. Перепутали с адресом или сведения неправильные? Но дело надо довести до конца, пусть это сложно и опасно. Обстановка почти, как военная. В любую минуту могут аккуратненько уложить в штабель. Но мы же советские люди!»
«А как вас зовут?»- обратился он к новому знакомому: «Неудобно не знать имя хозяина».
«Тони. Тони Альмейда к вашим услугам. Я очень люблю вашу страну и ещё больше хочу там побывать. Правда, я боюсь снега и холода. Но желание сильнее страха. Вы мне поможете?»
«Конечно, конечно.  А глава провинции каманданте Хуан Альмейда – вам знаком?»
«Это - мой родственник. Вы его знаете?»
«Кто же не знает прославленного героя, который был рядом с Фиделем и при штурме   Монкады, и в горах Съерра-Маэстра.  А сын тоже с вами поедет в Союз? Как вы его назвали?»
«Сын? - Хуан недоумённо посмотрел на жену, - О каком сыне вы говорите? У нас пока ещё нет детей. Мы – молодожёны».
            Сыщики недоумённо переглянулись.
            «Я думаю, он здесь, - прошептал Анатолий, - Мы нашли тёткины алмазы в первом же стуле».
«Ты что несёшь? Какие алмазы? - рациональный Смирнов не понимал порывов романтика, - Ты придумал эти дурацкие поиски. А теперь косишь под сумасшедшего».
«Виктор! Вспомни двенадцать стульев. Там сокровища оказались в последнем стуле. А мы сразу схватили льва за хвост. Сейчас очень важно их быстро расколоть. А то они могут залечь в пустыне».
«Мы к вам не случайно попали, - Владимир начал лобовую атаку, - Наша соотечественница рожала в «Матернидат - дель-сур». Ей очень помогали кубинки, которые занимались там тем же делом. В благодарность за помощь мы решили сделать подарки малышкам, родившимся в тот же день. В списке из роддома вы стоите первыми. Вот мы с вас и начали. Как нам увидеть нашего крестника? Мы его уже заранее любим».
«Да нет у нас ребёнка. Вам напутали адрес. Мы перегружены работой по созиданию социализма и не имели времени для личного счастья. Надеемся, что у нас всё впереди. Но пока ничем вас порадовать не можем», - Тони по – детски развёл свои чёрные ручищи, показывая, что у него они пусты, и словно извиняясь за это.  Милиса качала маленькой головкой, демонстрируя согласие с супругом. Их наивным словам трудно было не поверить.
Однако они не на тех напали. Встав на путь борьбы за честь советской женщины, железные бойцы готовы были пройти его до любого конца, но не отступить. Словно баскетболисты, взяв тайм-аут, сдвинув головы в кружок, они искали новую дорожку к победе. Самым удачливым вновь оказался Анатолий: «Давайте пригласим их со всеми родственниками к нам в Дистрито, в гости. Им трудно будет отказаться, и они все придут, вместе с сыном. Там мы их и накроим». Предложение  было одобрено советом и с благодарностью принято хозяевами. Тепло распрощавшись до следующего воскресенья, друзья, довольно потирая руки, отбыли восвояси.
                ¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬__ ,, __

К удивлению ликующих мужчин, считавших, что им удалось заманить преступников в западню и там они будут разоблачены, их жёны не разделили с ними лавры победы. Мало того, они сразу почувствовали, на какие муки их напрягли и, естественно, высказали всю правду в глаза благоверных.
«Сколько их будет?»,- таким был первый вопрос о предстоящей встрече в каждой повязанной в деле семье.
«Ну, сколько, откуда я знаю. Думаю пять-шесть, не больше. Главное, чтобы все пришли: ведь каждому кубинцу хочется вкусно поесть. Тогда крошку не с кем будет оставить, и она наша. Пока мы будем заговаривать и забивать пищей им зубы, вы должны рассмотреть, как следует ребёночка и найти все признаки для доказательства, что он наш, белый и советский», - мужики демонстрировали  свою полную никчёмность.
Их более рациональные и приближенные к жизни подруги априори чувствовали заложенную в достигнутых соглашениях мину, и категорически заявляли каждому из членов «Общества спасения»: «Мы думаем, что их будет больше в два-три раза. Так что ты крепко подорвёшь наш семейный бюджет со своей Ларой - вертихвосткой».
При этом почти все женщины колонии считали, что Ворохина сама нагуляла живой символ интернационала и просто сваливает свои грехи на ошибки медицинского персонала. Но мужская половина продолжала стойко верить в чистоту русских мадонн и готова была идти на любые жертвы, чтобы доказать незапятнанность её репутации.
Выяснилось, что разведчики не договорились и о времени встречи, хотя почему-то считали, что раньше обеда они не приедут. «Главное, что мы почти уверены: наш мальчик у них. И в воскресенье это всё откроется», - утешали они жён, которые, удивившись, что кажущийся недостижимым предел  бестолковости  их мужей, который они знали до сего времени, превзойдён теми сразу на порядок, и соединив усилия, начали готовиться к предстоящему мероприятию.
Оказалось, что и сами они многого не понимали в здешней жизни. Их предчувствия о возможных масштабах события были лишь слабым намёком на то, что имело место быть. Уже около восьми часов утра к домам советских специалистов подкатил автобус и издал своим клаксоном такую визжащую музыкальную какофонию, что во всех окнах быстро забрезжили едва проснувшиеся любопытные рожицы. А затем из его дверки с радостью и гиком на землю стал выпадать разновозрастной и разномастный десант, объединённый, словно брендом,   белыми сверкающими зубами на фоне чёрных малевичевских квадратов лиц. Вышедший навстречу им Владимир попал сначала в объятия маленькой Милисы, а потом их вместе загрёб, словно эскаватор, Тони. Отбиваясь от его, не знающих меры ласк, Иванов успел заметить отсутствие колясок с младенцами и спросить прижатую к нему танцовщицу: «Мне кажется, что вы привезли не всех своих родственников?»
Она с грустью пояснила: «Да. Негритянские семьи многодетны. В среднем у каждой из них пять – шесть детей. Если брать только самых ближайших родных, то у нас с Тони двадцать две тёти и дяди. Соответственно наших братьев и сестёр у них около ста десяти. А племянников уже и сосчитать тяжело. Мы пытались это сделать, но сбиваемся на цифре, превышающей триста человек. К сожалению, всех собрать за одну неделю мы не смогли. Многие живут в разных городах страны. Некоторые уже поумирали или погибли во время революции. Конечно, не стали мы приглашать и мам с малолетними детьми: им это сложно. Так что сегодня приедет только  часть  нашей большой семьи из Сантьяго. Но вы не печальтесь, - успокоила Владимира девушка, заметив его погрустневший вид, - Я пригласила участников нашего фольклорного ансамбля с музыкантами для веселья. Автобус будет курсировать между нами и местами сбора в городе, и привезёт ещё много гостей, в том числе нескольких грузчиков – друзей Тони. Ведь вы мечтали познакомиться с представителями этой тяжёлой профессии».
«Да, да»,- рассеянно согласился Иванов. Он понял, что пропал, и ему было уже всё равно, за какие проступки идти на семейную Голгофу. Главное, младенцев, ради которых и затевалось это празднество, не будет. Он попытался робко приостановить надвигающийся обвал: «А куда же мы посадим всех ваших друзей? Может сегодня ограничиться знакомством только с самыми близкими из них?»
«Не волнуйтесь! Мы –  люди неприхотливые и проведём праздник на улице, стоя. Сейчас привезут музыкальные инструменты, бутерброды, пиво и воду. Так что всё будет нормально. Нет проблем. Не волнуйтесь».
Стало немножко легче. Тем более что футбольным затылочным зрением он заметил, как мужественные подруги начали разносить бутылки с ромом и наливать небольшими порциями в бумажные стаканчики. Не ускользнул от его взгляда и мужественный поступок Анина, схватившего громадный баул с пустыми бутылками и бросившегося стрелой на автомашине в магазин. Всё понемножку устаканивалось, как любил говорить Петров.
Однако неожиданно для всей кампании, кроме Владимира, автобус вновь подкатил к месту веселья и выгрузил очередную порцию гостей. Замыкал их красочное дефилирование десяток богатырей, вероятно, из тех самых подручных Тони. Их внешний вид, по меркам русских женщин, мало знакомых с заграницей, обозначал  полную готовность  в один присест выжрать ведро водки, и теперь для них  стали более отчётливо  видны масштабы надвигающейся катастрофы.
Первой заголосила почти на всю мощь простоватенькая жена Смирнова: «Что же вы наделали, Витя? Ведь они съедят всю нашу экономию за год. Что же за напасть такая. Что делать - то? Хотя бы дождик пошёл. Залил бы эту прорву».
Решительная спутница Петрова была более краткой: «Мудак! Это тебе так просто не пройдёт. Теперь до конца командировки будешь на голодном пайке, а о сигаретах и выпивке вообще забудь. Сотри эти понятия в своём тупом мозгу!»
Иванов хотел попытаться смягчить удары по своим друзьям, но, вспомнив об очередных рейсах автобуса, про которые знал только он, решил повременить: «Пусть разрядятся сейчас, и их уже не хватит на дальнейшее, когда начнётся настоящая трагедия». Больше всего его убивал тот факт, что все эти колоссальные издержки окажутся пустыми хлопотами. Хитрые негритосы вновь их надули и не притащили ребёночка на опознание. Да и заранее такой исход можно было предвидеть. Только такой романтик, как Сидоров, мог предположить, что ради вкусной еды  голодные кубинцы пойдут на разоблачение их преступных махинаций с детьми. Как они могли поверить свободному художнику, совсем не знающему жизнь!
Недалеко от него вечно иронизирующая, наделённая тонким юмором Надежда, интеллигентно врезала и самому автору идеи, оказавшемуся по совместительству её мужем: «Толя! Ты просто гений! Как ты сумел такое придумать! Жаль, что остальные твои компаньоны вряд ли это оценят и, наверное, тебя сильно побьют. Но, к сожалению, такова участь всех великих изобретателей. Ты и на конкурсе чудаков займёшь только второе место, потому что ты и там  начудишь лишнее. Я горжусь тобой, но чтобы не примазываться к славе, буду, как партизанка. Говорить, что ничего не знала о твоём открытии. Пользуйся всеми лаврами и шишками один!»
Владимир был до глубины души рад тому, что Галина была занята Машкой и не смогла пока оценить антитриумф руководимой им группы поиска. Хотя он прекрасно знал, что наказание найдёт героя и будет суровым. И всё-таки удар судьбы в виде отсутствия на празднике виновника всех дурацких маневров был сильнее предстоящей взбучки и мучил его гораздо сильнее.
Следующим рейсом прибыли яркие плясуньи и колоритные мужички, а также оркестр народных инструментов. Музыканты сразу завели тягучую мелодию из проклятого колониального прошлого, и изящные девушки, создав на своих смазливых личиках страдальческие маски забитых рабынь, засеменили в плывущих ритмах, показывая, как их жестоко эксплуатируют плантаторы. Они выворачивались гибкими телами под изображаемыми ударами плетей, падали от побоев и палящего солнца, вырывались из липких рук господ – насильников. Постепенно энергия их танца вошла в резонанс с отзывчивыми душами кубинцев, сбежавшимися из окружающих домов на живую музыку, и вскоре вся площадка глухо стонала и вопила, протестуя против бесчеловеческого отношения к женщинам в рабовладельческом строе. Казалось, что не минуло больше ста лет после падения рабства, эти гнусности были вчера, а все  танцующие люди прошли через их горнило. Настолько правдиво и ярко изображали они дела давно минувших лет.
Незаметно автобус выполнил свой очередной рейс, и грузчики вытащили из него крупные коробки с водой, бутербродами, бутылками пива. Народ ещё более оживился. Слегка оттаяли и сердитые супруги следопытов. Они начали ходить в толпе с бутылками рома, которые привёз Вячеслав Иванович, и предлагать, в первую очередь, естественно, богатырям, выпить стаканчик за дружбу народов. Получая решительный отказ, хозяйки бала расстраивались, думая, что он связан с их неуклюжим знанием языка и неуменьем ошарашить гостя. Но от этого общая атмосфера не страдала, и фиеста разгоралась, будто лесной пожар.
Все веселились от души, кроме, пожалуй, Иванова, который никак не мог понять причину провала их великолепного замысла. В один из перерывов между танцами он подошёл к Милисе узнать, почему на праздник не пришёл каманданте Альмейда.
«Да он в Гаване на заседании правительства. Если бы был здесь, то обязательно принял бы участие: он очень компанейский. А здесь так хорошо и весело!»
Владимир неожиданно вспомнил про список, составленный для него Отто, и который был у него в кармане, и решился на последний шаг: «Скажите, Милиса! Этот первый номер разве не вы?»
«Адрес наш, а имя моей сестры Манисы. Я всё поняла. Она - сельская учительница, но рожала здесь, в Сантьяго и жила в эти дни у нас в доме. Поэтому и записала наши координаты. Мы с супругом собираемся навестить её в ближайшее воскресенье. Можете к нам присоединиться».
Сердце Иванова вновь застучало ровно, как у человека, уверенного в завтрашнем дне. «Не зря устроили фиесту. Ох, не зря! - повторял он с гордостью, - Всё стало на свои места. И в сельской глуши мы сумеем найти нашего сына колонии. Мы победим!»
                ___ ,, ___

Ровно спустя неделю микроавтобус с бригадой искателей и супругами Альмейдо мчался по чудесной автостраде вглубь Острова Свободы. Дорога слегка петляла у подножья отрогов гор, то заходя в тень растущих на них деревьев, то вырываясь в зелёное море сахарного тростника. На несколько мгновений пассажиры становились жителями крохотной деревеньки, обступившей своими домиками узкую полоску дороги. Потом всё терялось позади, какое-то время напоминая о себе смутной синевой очертаний поселения. Кажется, что там остаётся далёкая от тебя добрая спокойная жизнь, а ты всё летишь куда-то вперёд, не ожидая от будущего ничего хорошего, кроме новизны.
Иногда так тянет остановиться, отдохнуть от мелькания за окнами, от изматывающей до помутнения вечной гонки без цели. Но никто не вправе этого сделать, кроме высших сил, запустивших гигантскую карусель. Лишь порою на полном ходу вылетают из неё, словно отходы из соковыжималки, выполнившие таинственные предначертания души, облегчённо вздыхают и мчатся в знакомую даль для получения очередного задания. А всё остальное продолжает бесконечное беспорядочное движение, предписанное ему философией жизни, ибо в противном случае немедленно наступит полная беспощадная  смерть вселенной. Даже совершенно отработанная материя продолжает бессмысленный бег со всем окружающим миром, будто куски мяса сбитого поездом человека, бесформенно болтающиеся на его холодных конструкциях и продолжающие свой ужасный путь.
Чудится, что бес вселяется во всё, движущееся быстрее общего незаметно перемещающегося фона. Несущиеся с ветром  тройки и антилопы, спасающиеся от голодных хищников, загнанные кони с волками на загривках и рвущиеся к рекордам бегуны, победители автопробегов и падающие без парашюта люди – все  они одинаково одержимы какой-то нечистой силой, готовой поднять героя на пьедестал или сбросить в гибельную бездну. Скорость играет с людьми в смертельно опасную рулетку. Она всегда выигрывает, но, слава Богу, ибо это он так распорядился, не сразу у всех, а строго по одному ему известной очерёдности.
Есть в процессе движения и своя светлая сторона. Оно всегда сопровождается беспричинным весельем, словно природа отпускает дополнительные порции адреналина приговорённым. Не оделила она необъяснимой радостью и несущийся к великому успеху экипаж микроавтобуса. Друзья без причины подмигивали друг другу, громко шутили, хотя большинство заковыристых слов пролетело мимо слуха в открытые настежь окна. Вячеслав Иванович достал из сумки и многозначительно помахал перед всеми бутылкой рома. Все догадливо загоготали, понимая, что проверенное оружие, наконец, достигает заветной цели.
«А где вы найдёте телефонную будку в деревне, - ехидно поддел начальника Петров, - Надо было прихватить её с собой. А то опять что – нибудь не склеится. Можно,  правда, под эти цели их сельский туалет переоборудовать. Всё в наших руках».
«Не понось. Всё нормалёк. И будку найдём, и пацана нашего. Надо было негритёнка взять и поменять сразу, чтобы процесс не затягивался. Так, командор?»
«Ты меня к великому жулику в компанию не записывай. Я не за деньги, а за честь женщины сражаюсь. Это ближе к рыцарю печального образа. Кстати, вы такие же бедолаги, как и я. Мы все одной ниточкой повязаны. Здесь главных нет».
«Согласен. Только каждый раз, когда награды раздают, они откуда-то появляются. Будем считать, что ты не начальник, а старшой. Ведь и на самом деле оно так. А кто-то должен говорить в команде решающее слово. Я прав?»
«Хорошо. Договорились. Но старших почитают больше, чем руководителей. Требую абсолютного подчинения. Только так. Голосуем, кто за?»
Вся наличность подняла руки, и власть была мирно захвачена партноменклатурой. Честно говоря, Владимир за небольшой срок единовластия в провинции уже настолько привык быть главным, что не представлял кого-нибудь из советских подданных, отдающих ему команды. Он рассмеялся бы и только.  Оказывается, бугорок вроде бы  не удобное, но очень сладкое место. Как эта возможность повелевать портит человека, особенно русского, привыкшего всю жизнь получать в зубы! Любая малейшая возможность кому-то самому врезать губительна. Сразу оттопыривается и надувается губа, выпячивается грудь, а в голове снуют мыслишки о величии и безошибочности. Все вокруг становятся мелкими и неинтересными, достойными лишь грубого слова, понукания, а то и пинка под зад.
Мелиса и Тони были слабо задействованы в общей беседе. Мешал шум мотора, отсутствие общих тем для обсуждения, увлечённость сплочённого коллектива высокими целями. Лишь иногда они подавали отдельные реплики по поводу открывающихся новых видов местности или событий, с ними связанных.
«Вот здесь начиналась тропа, по которой жители села носили продукты партизанам в горы», - Тони вспомнил что-то очень дорогое из своей жизни, что можно было сразу прочитать на просветившемся от горестной радости лице:«Почти все дороги патрулировались батистовцами, и пробраться было очень сложно. Чаще всего посылали вперёд маленьких мальчишек, которые под видом игры бегали по дорогам и определяли, где находятся посты. А если было уж совсем сложно, то навьючивали на детские спины котомки с едой, и мы ползли вверх по горным склонам в лагеря барбудос. Я несколько раз тоже ходил к ним с такими заданиями. Хотя и было мне от роду всего восемь лет. Страшно было, но интересно. Чувствовали себя такими же героями, как и борцы Сьеро – Маэстра. Несколько ребят погибло. Даже трудно понять, почему. Пропадали, и всё. Наверное, солдаты подстреливали, а потом скармливали собакам, чтобы следов не оставалось. Никогда эти моменты не изгладятся из памяти!»
В это время Милиса стала энергично командовать водителю, показывая ему второстепенную и очень знакомую ей дорогу. Вскоре машина подкатила к маленькому аккуратному домику в тени развесистых деревьев. На пороге стояла крепко слаженная негритянка, привыкшая своими руками поддерживать себя в любых невзгодах. Нежно поцеловавшись с сестрой, хозяйка бегло познакомилась с прибывшими гостями и пригласила их в сад к любовно сколоченному столу и скамеечкам.
«Вы проголодались в дороге. У меня всё готово. Я предлагаю здесь перекусить. Милиса, помоги мне накрыть на стол. А вы пока посмотрите наш садик. В нём есть несколько интересных экземпляров банановых и апельсиновых деревьев. Мой муж интересовался аграрными проблемами и проводил небольшие эксперименты. Отдыхайте».
Женщины ушли, предоставив мужчин самим себе.
«Жаль, что Тони не пьёт. А мы с устатку немножко можем себе позволить, - Анин нашёл предлог поставить свою заветную бутылку на стол, - Хотя надо подождать сестёр. Без женщин пить могут только алкоголики. Остальные принимают алкоголь как лекарство от любви. Я лично влюбляюсь в каждую чуть - чуть симпатичную хозяйку юбки,  и только вино отвлекает меня от дальнейших неприличных поступков. Согласны?»
«У меня всё наоборот. Выпьешь, и сразу тянет на подвиги. Становишься для себя самым привлекательным и умным. А, главное, все заурядные подруги превращаются в первых красавиц. Правильно говорит народная мудрость: «Не бывает некрасивых женщин. Бывает мало водки».
«Ты философ, Александр, но пить мы тебе не дадим. Потом будешь, как всегда, слова путать и ругаться матом. Ты на работе, на важной дипломатической работе. Дома расслабишься», - командор приступил к своим обязанностям и для начала  был предельно строг.
«Ну вот! Опять партия ущемляет интересы простого народа. Начинать надо с себя».
«Не обобщай, старик. За совокупность срок всегда больше. Тем более, когда затронуты партийные, то есть корпоративные интересы».
«Хватит вам, болтуны.  Сёстры возвращаются. Наступают решающие минуты. Возьмите головы в руки и вперёд, к новым победам. Начинаем работу».
«Наши мужчины уже окружили врага, -  Мелиса угрожающе потрясла кулаком в сторону бутылки, - Давай, Маниса поможем им его прикончить».
«Ты же знаешь, дорогая, что я не пью. Ещё не хватает, чтобы мои ученики увидели пьющую учительницу. Мы живём здесь одной здоровой семьёй. Мне такую слабость воспитанники не простят».
Сыщики многозначительно переглянулись: ускользало решающее средство для раскрытия преступления. Слегка любящий пошутить Сидоров не выдержал: «А телефонная будка у вас есть?»
«Телефон у нас есть только в доме председателя кооператива. Вам надо позвонить? Пойдёмте, я вас провожу» - не понимая секретных шифров заговорщиков, Маниса услужливо протянула Анатолию руку.
«Да это я так, на всякий случай»,- зардел шутник: «Просто я не знаю, как вы связываетесь с внешним миром. Ведь всякое бывает. Могут и бандиты заявиться».
«Это дерьмо здесь не водится, - хозяйка словно стала по стойке «смирно», насупила брови, и из улыбающейся приветливой женщины превратилась в солдата революции, которых до сих пор побаиваются янки, несмотря на то, что, кажется, совсем недавно общались с кубинскими красавицами в шикарных апартаментах  борделей, -  Точнее, его вычистили лет десять назад. Мы приехали сюда с мужем по зову революционного правительства в 1959 году. В то время более трёх тысяч учителей, таких же, как мы, перебрались в горные местности  для ликвидации повальной неграмотности. Это была бригада учителей имени Франка Паиса. Вы знаете этого руководителя «Движения 26 июля», погибшего в борьбе против диктатуры Батисты?»
Заговорщики дружно закивали головами в знак своей осведомлённости. Пару недель назад они посещали кладбище Хосе Марти и побывали на могиле юного героя, послушав легенду о его короткой, но прекрасной жизни.
«С вами, товарищи, легко беседовать. Вы хорошо изучили нашу историю и мы можем общаться символами из нашего прошлого. Ещё маленький экскурс в предреволюционный период, хотя, вероятно, вы и то наше тёмное время прекрасно знаете. Но все-таки. Оно характеризовалось в области образования четырьмя цифрами. Более одного миллиона человек были полностью неграмотными и ещё столько же - полуграмотными. Шестьсот тысяч детей не посещало школу. Население страны в возрасте старше пятнадцати лет имело в среднем образовательный уровень ниже трёх классов. И, в то же время, почти десять тысяч учителей были без работы».
«Надо же! Хуже, чем у нас до революции!»,- Смирнов искренне удивился ужасной картине.
«А что ты знаешь о собственной стране? - Иванов как раз поймал себя на подобном вопросе, - Всё забыли. Считаем, что всегда было обязательное всеобщее  бесплатное образование. Понятие не имеем, как  наши деды боролись за ликвидацию повальной неграмотности. Помнишь фильм «Сельская учительница»? Как там кулаки против грамотности воевали? До смерти. Эксплуататоры везде одинаковы, что в России, что на Кубе. Для них значительно проще держать тебя в рабстве, если ты тёмный, неграмотный. Не знаешь законов и красивой жизни. А мы ничего не изучаем о том, как нам светлое будущее деды добывали. Как будто оно просто с неба свалилось».
Пока командор препирался с одним из участников пробега в сельскую местность за похищенным младенцем, остальные члены команды направили все свои усилия на спаивание сестёр. Для отвлечения внимания их телохранителя  Анатолий что-то напевал Тони, заставляя его закрывать от удовольствия глаза и слегка по-детски шевелить губами в такт незнакомой мелодии. А Петров с Аниным, пытаясь доказать прелести, таящиеся в роме, уничтожали на виду у изумлённых женщин один стакан за другим, закусывая только обсасыванием кусочка лимона. Они впервые в жизни видели такое рекордное потребление крепчайшего напитка и боялись, что при их участии произойдёт ужасная  трагедия и им придётся отвечать за иностранцев.
Маниса попыталась вновь вернуть разговор на близкую ей тему: «Вы знаете, только за один 1961 год, за счёт кампании по ликвидации неграмотности научилось читать и писать 707 тысяч взрослых. В том же году был принят закон о полной национализации системы образования и о переходе на бесплатное обучение. А в настоящее время всеми видами учёбы охвачено более трёх миллионов человек. В четыре раза больше, чем до революции. Ассигнование средств на эти цели выросло  в одиннадцать раз. Дети в возрасте от шести до двенадцати лет учатся все. Раньше ходило в школу меньше половины. В ВУЗах занимается 83 тысячи студентов, почти в шесть раз больше. Вот так!»
На лицах сестёр сияла такая неподдельная гордость за свершения родной страны, что компаньоны на какое-то время совсем забыли о целях  похода в деревню. Лишь Петров в силу скептически - сварливого характера недовольно скрипел: «Мы что сюда на лекцию приехали. Давайте лучше выпьем. Скучища! Я засыпаю».
«Ты бы лучше послушал, да подумал, куда наши великие достижения делись. Я чуть не расплакался в прошлый раз во время рассказа Мелисы про самодеятельность, - Владимир и сейчас был близок к рыданию души, - Когда  в 1960 году пришёл на электростанцию работать, там такая замечательная художественная студия была, что даже студенческий театр миниатюр перед нею померк бы. Мне   всю жизнь очень хотелось  выступить на сцене. Вероятно, каждый человек мечтает иметь то, что ему почти недоступно. С позиции своей природной застенчивости мне приходилось всегда смотреть на артистов, как на последних нахалов, которые не стесняются посторонних и выпендриваются перед залом, показывая то, что почти каждый нормальный человек может сделать, но стесняется. Я не имею в виду выдающихся деятелей цирка, музыкантов, танцоров, певцов, тех, кто достигает вершин в искусстве после тяжелейших тренировок для развития природных данных. И мне ужасно захотелось в доказательство своей теории поставить оперетту на заводской сцене и спеть в ней главную партию. Желание было, как барракуда, которая схватила мёртвой хваткой душу и не отпускала несколько лет. Хорошо, что были другие важные дела, которые отвлекали от маниакальной идеи. А сейчас всё на порядок снизилось. И страсть стала слабее, и самодеятельностью мало кто интересуется. У всех какие-то внешне очень сильные увлечения, а на деле всякое материальное барахло. Многое мы потеряли. А ведь были такие же энтузиасты, как и нынешние кубинцы. Жалко, что из жизни уходит романтика, а с ней и все лучшие человеческие порывы!»
«Ну, мы же видели тебя в роли конферансье. Так что желания сбываются. А вот наша мечта  найти ребёнка пока ещё очень далека от  осуществления, - Анатолий мягко вернул старшого с высот искусства к земле, - Где она прячет ребёнка? Может быть, он у отца? Давайте продолжим поиски».
«Ты, Толя, как всегда прав. Персонал подготовил клиента?»
«В планируемом смысле нет. Она совсем не пьёт. А телефонную будку найти не удалось, командор».
«Остаётся одно: лобовая атака. Маниса! Мы забыли рассказать, для чего стремились встретиться с вами, - и Иванов изложил легенду о желании советских жителей Сантьяго передать подарки её маленькому сыночку, - Кстати, а где он? С папой?»
Провокационный вопрос не застал учительницу  врасплох: «Я родила искусственного ребёнка. Из пробирки. В память о муже, который был для меня подарком свыше, жил во всём со мной единой жизнью. Его убили бандиты, которые не хотели, чтобы мы несли людям свет. Он был директором нашей сельской школы, в которой одновременно мы жили, когда приехали по призыву Фиделя обучать грамоте сельских жителей. Её пытались сжечь вместе с нами недобитые батистовцы, а когда он случайно проснулся среди ночи и бросился на врагов с голыми руками, они его застрелили. Это было в 1962 году. Больше десяти лет назад. Но он всегда со мной. Я советуюсь с ним и с его разрешения зачала. Полюбить больше я никого не смогла. Его светлая память не даёт влюбиться в другого мужчину. А детей я очень люблю. И поэтому решилась на такой отчаянный поступок».
У сыщиков, даже тех, кто успел уже крепко войти в раж, на время наступило полное затмение души щемящей печалью и горестью. Страшный рассказ о великой борьбе, замешанной на такой же бескрайней любви, увёл их далеко от гуманитарных планов. Хотелось склонить голову перед этой хрупкой женщиной и, конечно, никак не пытаться уличить её в махинациях с ребёнком. Слишком тернистый путь к нему она прошла, чтобы так легко поменять его на первого попавшегося младенца, да ещё имеющего заморские корни.
Весь пыл пинкертонов улетучился, словно аромат духов из открытого флакона. Они с какой-то затаённой настороженностью полюбовались на крошечное создание, словно оно появилось с другой планеты.  В их дедуктивных мозгах не возникло и малейшее желание увидеть признаки своего земляка в этом крохотном чёрненьком комочке, который приплыл на коляске в сопровождении нескольких ребят, вероятно учеников старших классов. Хотелось лишь поближе прикоснуться к героической биографии Манисы, узнать побольше о жизни той необыкновенной эпохе битвы титанов, которая лишь иногда на Родине возникала в бледных её подобиях на экранах кинотеатров.
«Мы видим, что ваша школа расстраивается. Вероятно, вот то здание осталось от прежних времён. А всё остальное выглядит довольно современно. И ещё какой-то новый корпус возводится. Он тоже относится к школе?» - Иванов, наконец, огляделся вокруг, и первое впечатление вылилось в этот вопрос.
«Вы правы. У нас в стране вообще много нового. И школа наша очень быстро растёт».
   «А чем же это вызвано. Такими темпами увеличивается сельское население?»
«Так, но в основном не так. Я встречалась с русскими учителями и все они почему-то считают: где негры, там полным ходом выполняется божественный завет плодиться и размножаться. В Ориенте действительно в основном на селе негритянское  население. И семьи у них были всегда многодетными».
Друзья переглянулись, вспомнив пережитый страх от нашествия родственников её клана во время недавней  фиесты.
«Сейчас времена переменились, и мои сородичи поубавили прыть в деле деторождения. Не только потому, что напряжённый труд не способствует расцвету потенции. Просто в этой связи стало меньше свободного времени, да и интересы пересилили желания выполнять главное своё предназначение», - компания дружно засмеялась.
«Ну, в способностях ваших парней доставлять удовольствие и при этом успевать делать это самое главное дело жизни, наши дамы убедились с лихвой. Сейчас у нас немало шоколадных детишек, особенно в связи с открытием в Москве Университета дружбы народов. Вот Саша там преподаёт. Он может много историй рассказать».
«А школа так бурно развивается в связи с тем, что мы приняли новую форму обучения молодёжи. Ещё в те годы, когда мы с мужем начинали  здесь учительствовать, много стипендиатов стало появляться в горных местностях Орьенты, чтобы принять участие в уборке урожая на кофейных плантациях. Так было положено начало сочетанию учёбы с работой, что впоследствии привело к революционному перевороту в государственной системе образования. Пять лет назад нас сделали одной из базовых средних школ в сельской местности для проведения эксперимента: городские учащиеся. А сейчас новый принцип учёбы осуществляется в обязательном порядке в той или иной степени в зависимости от возраста учеников и от профиля образования. Мы гордимся, что были пионерами в этом важном для страны начинании».
«Вы знаете, - не выдержал Смирнов, - У нас тоже неоднократно пытались вводить так называемую производственную практику. Но что-то она не прижилась. А идея хорошая. Наши дети растут теперь оболтусами и белоручками, ни к чему не приспособленными. Надо рассказать о вашем опыте. Самое сложное, это уговорить родителей расстаться на длительное время со своими чадами».
Петров, начавший буроветь пропорционально принятому, и посему испытывающий трудности в толмачестве, зашумел: «Где ты такие слова находишь. Специально норовишь меня опозорить. Я по-русски не знаю, например, как пишется правильно: оболтус или аболтус. А переводить как? Таких слов и в словаре нет. Я вас попрошу быть проще и доступнее», - при этом, как всегда, его ноздри напрягались, а глаза становились серыми и стеклянными.
«Хватить бубнить. О больших делах говорят, а ты со своими мелочами лезешь. Переводи, как можешь, в силу уровня интеллекта. И так всё понятно».
Получив нахлобучку от шефа, Александр показал жестом, какие трудности он преодолевает ради общества, просвистел сквозь зубы перевод, и рассказчица тут же радостно сообщила: «У нас долгое время тоже это была главная проблема. Но, во-первых, условия в школах-интернатах создавались просто прекрасные. Не сравнить с домашними. Здесь и библиотеки, и спортивные залы, и стадионы, и кинозалы. Все возможности и для хорошей учёбы, и для прекрасного отдыха. Вы в этом можете сами убедиться. Ребята со слезами возвращаются домой, хотя и скучают без родителей. А, во-вторых, теперь многие  твёрдо убедились, что маменькино воспитание часто уступает коллективному.  Очень важно, что человек гораздо быстрее взрослеет, становится самостоятельным, умеющим постоять за себя, не боится иметь своё мнение и добиваться его понимания».
Владимир незаметно обратил взор внутрь своего «Я» и подумал: «Как она права! Сколько лет мне понадобилось в институте и на работе, чтобы раскрепоститься, перестать комплексовать, перебороть чувство  ущербности, научиться командовать. Да и сегодня эта робость, самоуничижение, копание в сомнениях – главные препятствия на пути реализации многих творческих задумок.   Надо учесть всё это при воспитании собственных детей. Их жалко, но их будущее важнее!»
Остальная часть поездки прошла, как во сне. Всё утонуло в чувствах, связанных с первой в жизни встречей с человеком, чья  судьба переплелась морским узлом с героической судьбой Родины. Порядок в школе и её оборудование оказались даже лучше, чем представлялось по рассказам Манисы. И обед, приготовленный в школьной столовой, был очень вкусным. Может быть, ещё и потому, что стол накрыли в тенистом саду, который был также предметом гордости школьников вместе с их учительницей по агрономии. Никаких вопросов по крохотному Маноло, продолжателю на земле имени своего бесстрашного отца, в честь которого, кстати, назвали не только его, но и школу, не возникало. Вернулась домой бригада усталой, но довольной тем, что похитителей нашего младенца стало на одного меньше. А кроме всего прочего, на несколько человек расширился круг хороших людей, с которыми удалось познакомиться в жизни. К сожалению, и спустя много прожитых лет он не становится необъятным, хотя, по идее, всё живое на земле появляется  только для того, чтобы радовать и любить друг друга. Это – важнейшая загадка бытия. Или мы не умеем познавать ближних, или понятия добра и зла разные для нас и для тех, кто вершит  судьбы мироздания?
                ___ ,, ___

Рыцари «Общества спасения чести советских женщин» с особым нетерпенением рвались в очередной  бой, который мог ещё на один шаг приблизить их к победе над злом, но в планы внесли коррективы капризы погоды. Остров готовился к отражению очередного циклона - ужасного бича приморских стран Западного полушария. К революционной  Кубе у коварных разрушителей природного характера имелись какие-то особые претензии. Создавалось впечатление, что янки  наняли их себе в услужение за большие деньги, и они в поте лица отрабатывали свой нелёгкий хлеб. За десять лет после победы повстанцев Куба подверглась двум засухам, подобных которым не было в её истории. Одновременно, шесть раз циклоны набрасывались на остров и рвали на нём всё живое, побив все прежние рекорды. А ураган «Флорес» в октябре 1963 года  вопреки традиции  не просто пересёк страну, а как бы застрял  над провинцией Ориенте, прогулялся над ней не один раз и исполнил что-то, похожее на зловещий танец смерти, из-за чего катастрофа приобрела невиданные размеры. Как написано в одной книге: «История Кубы не сохранила свидетельств о более разрушительном урагане. Из шести  миллионов голов скота один  миллион погиб на пастбищах, превращённых в бескрайние озёра. Более тысячи человек утонуло. Уже созревший тростник на огромных площадях был скручен и положен на землю. Был потерян весь урожай кофе в стране. Вся центральная и восточная части Кубы были на много дней залиты водой, которая бурными, всё сокрушающими потоками рвалась к морю, снося на своём пути железнодорожные насыпи, шоссейные дороги, мосты, дома, средства транспорта».
Конечно, находились пророки, которые объясняли все происки стихии нелюбовью Бога к коммунистическим воззрениям правителей страны. Но если говорить об этом не словами политиканов, использующих любой повод для очернения своих  противников, а провести глубокий сравнительный анализ идеологии коммунистов и божественных учений и заповедей, то станет совершенно очевидной их полная тождественность. Недаром многие считают, что именно Христос был первым коммунистом на земле. Всегда приходится лишь удивляться, почему церковь с начала существования власти народа не встала на её защиту, а напротив нередко исподтишка наносила ей ощутимые удары.
Кубинцы не тратили время на безвольные просьбы к всевышнему защитить их от невзгод, а чётко трудились, чтобы встретить их во всеоружии. Страна готовилась к битве с циклоном, как к войне. По радио регулярно повторялось постановление правительства о введении «Опасного положения», а также сводки о продвижении урагана. На предприятиях и в домах укреплялось всё, что могло улететь. На стёкла наклеивались крестом полоски бумаги, напоминая ветеранам о том далёком времени, когда немцы начинали бомбить советские города. Владимир хорошо помнил какую-то случайную сцену, когда мама так же укрепляла стёкла, а он подавал ей вымазанные клейстером ленты, вырезанные из газетных листов.
Всё это очень некстати совпало с решающими днями в завершении ремонта энергоблока. Провинция задыхалась из-за ограничений с подачей электроэнергии. На многих перерабатывающих предприятиях скопились горы сырья. А положение с продовольствием стало ещё хуже. Кроме  того, люди устали от непрерывных апагонов. Провинциальные начальники и госслужащие жили всё время в состоянии чрезвычайного положения, часто не уходили и на ночь домой, поддерживая постоянную готовность к аварийному останову единственного работающего агрегата и практически к полному прекращению энергопитания.
Понимая это, кубинские ремонтники ударными темпами вели сборку механизмов из реанимированных деталей. В этот момент обычно возникает особенно много вопросов, связанных с притиркой и взаимодействием отдельных узлов и бригад. Поэтому, естественно, возросла роль опытных консультантов. Надо отдать должное, что советские специалисты, вроде бы понимая серьёзность момента, работали также самоотверженно, задерживаясь вечерами, иногда переходя на сменный график. Казалось, что в такое напряжённое и творческое время, игры природы, кроме обычного любопытства ко  всему новому, никакого влияния на их состояние  оказать не сумеют.
Так и было при появлении первых признаков надвигающегося урагана. Зарядили дожди. Порой налетали упругие мотки ветра, раскачивающие гордые пальмы, словно насильники. Грязно - серым выглядело всегда приветливое море, над которым, будто пытаясь накормиться в последний раз до отвала, шныряли похожие на мелких воришек, ещё недавно степенные, буревестники. Даже неизменные кукарачи гораздо реже появлялись на людях,  вероятно, боясь удаляться от выбранных для защиты перед стихией укрытий. Самым раздражающим и слегка пугающим, точнее, напрягающим фактором был монотонный голос диктора радио «Релох», предупреждающий о предстоящих бедах. Вместе с крестами на окнах, он очень зримо напоминал представителям старшего поколения «совьетико» о первых днях войны и голосе Левитана, с грустью сообщающего об очередных территориальных потерях.
Кризис разразился неожиданно. Пару дней лил непрерывный  дождь, как говорят на Кубе: «Словно из кувшина». Интересно, что их дожди на порядок интенсивнее наших, но у нас их сравнивают с потоком воды из ведра, что значительно обильнее, чем из этой самой крынки. Каждому чудится своё. Но решающим становится первоочерёдность высказываний и их популярность в народе, а не точность  образа. Тем более, как сказал один великий:  «Любое сравнение хромает».
Всё кругом напиталось водой, набухло, почти перестало впитывать в себя излишнюю влагу. И когда разразилась особой силы гроза, отдельные уголки провинции начали быстро превращаться в сплошную бурную речку. Возникла эта водная феерия и в один из обеденных перерывов, когда мужиков с «Ренте» обхаживали в Дистрито их родные подруги. На обратной дороге ремонтники во главе с Ивановым мирно подрёмывали в микроавтобусе, пока кто-то из наиболее бдительных не заметил, что шустрый посланник Родины «рафик» начал плавно разрезать какую-то незнакомую бесконечную водную гладь. Ещё не соображая, что происходит, он довольно спокойно промямлил: «Куда плывём, шеф?»
Тревога немедленно передалась по биолокационной связи всем пассажирам. Быстро разогнав остатки дрёмы и судорожно вцепившись на всякий случай за что попало, они оглядывались по сторонам, не понимая,  сон это или  перевёрнутая явь. Растопыренные глаза шарили по сторонам, пытаясь ухватиться за любой предмет, чтобы придумать для себя хоть какое-нибудь стоящее объяснение. Наконец, оцепенение спало, и нестройный хор запел разноголосыми вопросами: «А, правда, куда это мы плывём? Где мы? Уже вынесло в открытое море? Эфрен! Давай поворачивай к берегу!»
«Да успокойтесь. Мы к электростанции подъезжаем. Чуть-чуть шоссе залило водой, и все дела. Река разлилась. Вон видите? Впереди конструкции моста показались. Так что всё идёт нормально».
«Ни хрена себе, нормально. Того и гляди, в какую-нибудь яму завалимся. Как шофёр дорогу находит? На ощупь, что ли? Здесь шуточки плохи! Владимир Иванович! Давайте домой поворачивать. Это плохо кончится. Да и что там с нашими семьями?»
«Ты что? Как здесь можно развернуться! Вот тогда и взаправду можем провалиться в тартарары. Шофёр знает, куда двигаться. У него нюх натренирован. Точно, Эфрен?»
Выслушав перевод, всегда невозмутимый водитель степенно кивнул головой в знак согласия: «Здесь часто такие наводнения, поэтому мы изучили всё до тонкостей. Где надо повернуть, стоят небольшие указатели. Вон видите, впереди один из них. Пока ехать можно спокойно. К вечеру будет похуже, но ничего, прорвёмся. Были годы потяжелее. Иногда и переворачивались, и люди гибли. Ничего не поделаешь. Стихия!»
Слова ветерана автоперемещения по водной глади по примеру Иисуса Христа ещё больше взвинтили измотанные в тропиках нервы земляков Иванова. Послышались грозные взывания: «Всё! Хватит! Домой! К семьям! Эти подвиги нам ни к чему! Мы их в гробу видеть не хотим, пусть и с медалью на атласной подушечке!»
Не понимая бурную реакцию слушателей, Эфрен продолжил рассказ о своём героическом прошлом: «Когда резвился «Флорес», здесь вообще всё стало сплошным морем. Люди оказались в нескольких местах отрезаны, и Фидель сам с группой специалистов прилетел в «Ориенту» помогать их спасти. У них было несколько маленьких машин-амфибий, и они носились по водным просторам, выискивая пострадавших. Однажды произошла беда. Трос намотало на гребной винт, и машина затонула. К счастью, людям удалось вырваться из потока, который бушевал в русле прежней реки, и выбраться на небольшой островок. Однако здесь их поджидал очередной удар судьбы. На этом крохотном   участке суши нашли спасение несколько коров. Вероятно, они сбесились от рёва и угроз урагана, или просто не хотели делить с кем бы то ни было свой приют. По крайней мере, наша группа, оставшаяся для страховки на берегу и готовая в любую минуту  плыть на помощь  терпящим бедствие, увидела в бинокль,  как коровы, словно во время испанской корриды, бегали за людьми и загоняли их в воду. Вид рассвирепевших животных был ужасен. Не помня себя, мы бросились в амфибии и, как на крыльях, понеслись спасать наших товарищей. Потом вечером вместе с Фиделем мы долго хохотали, вспоминая  подробности боя быков женского рода. Но тогда было не до смеха».
Эфрен в своей необычной манере вести беседу тихо захихикал, уткнув подбородок  в грудь. Но на этот раз ответом на его рассказ была абсолютная тишина. Каждый из слушателей представил себе эту малоприятную картину и ещё ближе почувствовал подкрадывающуюся опасность. Только самобытный художник Молохов, вероятно, ярче других увидев прошлое на своём личном внутреннем экране, пробурчал: «Почти как дед Мазай и зайцы». До станции ехали молча. А в проходной Носов выставил Иванову решительный ультиматум, как Тимур Квакину: «Мы рассматриваем в течение часа накопившиеся вопросы, переодеваемся и домой. Нам от коров бегать радости мало. Мы уже набегались в молодости. Пусть эти революционеры борются с ветряными мельницами. Нам это ни к чему. Да и семьи спасать надо. Ещё неизвестно, куда этот смерч закрутит. Может, опять по Дистрито шарахнет».
«Да ты что, Володь, - Владимир даже опешил, услышав откровенно трусливое заявление, совершенно, по его твёрдому мнению, недостойное коммуниста, всегда готового рисковать ради людей, - Я не понимаю. Здесь вас ждут, как Бога, а вы  в кусты. Струсили, что ли? И все так думают?»
Ответ коллег и тех же членов великой партии был нестройным, чуть слышным, но весьма определённым. Толпа роптала: «Да ну что. Да мы что. Побудем день-два дома и на работу. Мы же не против. Но наши дети там ничего не знают и, конечно, боятся. Надо быть с ними.  Ничего не случится. Надо возвращаться».
«Ведь вы же советские люди, - Иванов вспомнил замечательную фразу из фильма «Повести о настоящем человеке», - Вы обязаны бороться с трудностями вместе с братским кубинским народом. Будет очень стыдно за Советский Союз, если мы сбежим с поля боя. Мы же здесь представляем не столько самих себя, а сколько нашу славную Родину. Кубинцы столько слышали о нашей бесстрашной борьбе с фашизмом, о массовом героизме. А что они подумают, глядя на наши сверкающие пятки».
Владимир сам не ожидал, что сумеет подняться на такую патриотическую высоту в своих словах. Они пришли откуда-то издалека, из далёкого детства, когда вокруг и не было ничего другого, кроме беззаветного служения стране. Оказывается, наслоения той поры не смыли многочисленные разгульные пьянки и погоня за местом под солнцем. Хотя, безусловно, в них не было той полной внутренней убеждённости и пассионарности, ради которых люди бесстрашно шли на смерть. Вероятно, поэтому они и не произвели необходимого воздействия на отступников. Мужики по-прежнему стояли на своём: домой, а там хоть трава не расти.
«Но вы же представляете, что это не моя компетенция, - Иванов нашёл новый ход, - Вы заключали контракт с кубинцами, а не со мной. Только они могут разрешить вам бездельничать. А то выставят ГКЭСу неустойку, и те с вас три шкуры сдерут. Смотрите, не прогадайте».
«Вы нас не пугайте. Кто решает вопрос? Директор? Тогда ведите нас к нему. Работать мы всё равно не будем, когда наши семьи в беде», - Носов вошёл в роль лидера и уверенно напирал на своём.
Пидора выглядел  на редкость озабоченным и серьёзным. С лица ушла неизменная улыбка, что превратило его в неузнаваемого и далёкого. Сделав над собой заметное насилие, он заставил при виде Иванова затеплиться глаза и пухлые щёки, но всё это было натянутым и неестественным. Не сразу уловив, в чём состоит  просьба Владимира,  он  согласился выслушать ремонтников, и они молчаливой кучкой суетливо протиснулись в его просторный кабинет. Поприветствовав каждого за руку, Марио вопросительно взглянул на Иванова, но тот предложил высказать суть вопроса Носову, который торопливо и сбивчиво выполнил возложенную на него коллегами миссию парламентария: «Товарищ  директор! Мы обеспокоены нарастающим разгулом стихии. Особенно мы опасаемся за наши семьи. Они первый раз попадают в ураган и могут на этой почве наделать себе и неразумным детям немало бед. Мы бы хотели быть рядом с ними в эти тяжёлые минуты, помогать им их пережить. Мы думаем, что несколько дней нашего отсутствия серьёзно не повлияют на ход ремонтной кампании. Тем более что, вероятно, и ваш персонал вынужден будет поступить также. Обязуемся работать после ухода циклона более интенсивно. А пока просим отправить нас домой, к семьям, в Дистрито».
Пидора помолчал какое-то время, обдумывая ситуацию. «Идут завершающие дни ремонта энергоблока и ваш опыт для нас в это время бесценен. Без вас нам будет тяжко. Я не совсем понимаю причину вашего страха».
Носов нервно засмеялся: «Вы, я думаю, не выезжали сегодня со станции. Иначе и у вас было бы другое мнение. Там уже воды по колено. Машина не едет, а почти плывёт. А что будет вечером, в сумерках? Того и гляди, куда-нибудь завалимся и оставим детей сиротами. Нам рассказали, что даже неразумные животные сходят от таких экстремальных условий с ума. А мы-то понимаем, что к чему. Поэтому мы ещё ближе к помешательству, волнуясь за судьбы наших близких. Работать в таком состоянии нет смысла. Я думаю, вы с нами согласитесь».
«И вы все так думаете?» - руководитель предприятия обвёл посуровевшим взглядом притихшую компанию.
«Да я их убеждал не горячиться. Но и слушать не хотят. Потребовали встречу с вами. Я сам остаюсь на работе», -  Владимир, больше в оправдание своего неумения удержать в руках подчинённых, хотя бы открестился от взбунтовавшегося коллектива.
«Я вообще-то тоже не спешу», - приехавший на Кубу всего десять месяцев назад сварщик Суворов предупредительно поддержал шефа.
Марио задумывался, понимая, какую высокую цену может заплатить за опрометчивое решение. Его до последней жилки поразила трусость советских специалистов, совершенно не вяжущаяся с многочисленными победами этого удивительного народа, казавшегося издалека единой стальной массой, лишённой всяких человеческих слабостей, тем более таких примитивных, как страх. Но потомки того нового сорта сплава людей, сваренного советской властью и закалённого в страшной войне, продолжали молча настаивать на своём шкурном интересе, и он вынужден был уступить: «Пока ничего опасного нет. У нас очень чётко организована служба разведки и оповещения, и как только начнётся приближение угрожающих признаков, мы немедленно примем меры. Вы и ваши семьи будут целыми и невредимыми. Я вам в этом клянусь. Но мы не можем хоть в чём-то ущемлять права наших друзей – советских людей, доставлять им переживания и неприятности. Любые ваши желания – закон для нас. Поэтому все, кто хочет сейчас вернуться домой, могут садиться в микробус и уезжать. Лучше пощадить нервную систему. Нам с вами ещё не один день надо будет трудиться вместе».
У Иванова всё кипело внутри, словно в мартеновской печи. Второй раз за всю жизнь после российских соплей на марокканском аэродроме  ему было очень стыдно за своих соотечественников. Он был твёрдо уверен с детства, что советские люди – представители нового высшего общества на земле. И это не было чувство, навеянное только коммунистической пропагандой. Она, кстати, об этом очень мало говорила, а зря. Убеждение сложилось из сравнений интересов и поступков советских граждан и всяких разных иностранцев, образы которых выпукло вылезали из нашей и зарубежной литературы и кинофильмов. Все иноземцы на фоне земляков, будто вытесанных из цельной твёрдой глыбы, получались на поверку какими-то мелкотравчатыми, низенькими душой, думающими лишь о подленькой наживе или, в лучшем случае, о плотской любви.
Попадались, конечно, среди них и отдельные персонажи типа Дон – Кихота и Овода, но всё это были штучные экземпляры, пахнувшие средневековьем, да и вообще не те, кого вызывает на арену сегодняшнее время.  Казалось, что наш человек может преодолеть любые трудности и невзгоды, просто заряжен на подвиг и с тоскою ждёт возможностей отличиться. Этому Владимира учила вся история любимой страны. Правда, на деле в его жизни, по-крупному, таких проверок не было, хотя трудовой безвозмездный  героизм вроде бы перечёркивал любые сомнения. Он и сам любил в шутку говорить о своих успехах, например, на футбольном поле, как о выражении высоких морально - волевых качеств наших спортсменов. « И вот, на тебе. Проявились. Громыхнули мордой об стол. Ну, теперь этим рвачам никакой пощады. Выдам им на партбюро по полной программе. И такие характеристики накатаю, что их и мама родная на порог не пустит. Срам на весь мир».
В конце концов циклон пронёсся где-то в середине острова, одарив Ориенте лишь  колоссальной силы дождём. По телевизору потом показывали беды, которые он натворил: повреждённые здания, даже жертвы. Но, как говорили старожилы, это был слабенький циклончик. Рядовой.  Не как раньше, когда небо соединялось в его объятиях с морем, в воздухе носились деревья, коровы и машины, рушились дома, и не хватало только Брюлова, чтобы с натуры рисовать очередной погибающий город.
При первой возможности Иванов рассказал мудрому консулу о трусости своих подчинённых и попросил совета, как их построже проучить на будущее. К его удивлению, Бадалян, после долгих раздумий, высказался примерно так же, как и его родная Галина: « История, безусловно, очень некрасивая. Очень! Но что мы можем с вами сделать, Владимир Иванович? Это, к сожалению, рецидив главной болезни человечества трёх последних  веков: мещанства. У нас в стране она, вроде бы, несколько снизила свои масштабы, внешне не кажется уже эпидемией. Но, на самом деле, её больше загнали в подполье, лишив питательной среды. А как только возникают условия для её проявления, она тут как тут».
«Я с вами согласен, Аветик Егишевич. У нас в Союзе это совершенно так. Как только какому-нибудь чинуше или даже мелкой сошке дают возможность чем-нибудь управлять, или что-то распределять, и при этом слабо контролируют, тут же губа оттопыривается, глаза блестят азартом садиста и из всех дыр прёт низкокультурный произвол, особенно почему-то из людей, считающих себя высокообразованными и интеллигентными. Не случайно, наверное, Ленин назвал таких вельмож говном. Но здесь, за границей? Ведь  были ниже травы, тише воды. И на тебе. Ради спасения собственной шкуры начихали на всё».
«Это не так, дорогой вы мой. Мещанин сначала всё просчитает, оглянется несколько раз вокруг и, только убедившись в безнаказанности, начинает  свои ритуальные для окружающих действия. Ведь подумайте сами. Что мы сможем сделать этим в буквальном смысле мерзавцам, опоганившим наш великий народ. Многие уже  поболее двух лет   в командировке. Денег накопили, сколько надо на машину. А дальше их на третий год всё равно не оставят. Но и выгнать их сейчас никто не разрешит, потому что ремонт сорвётся, который надо срочно завершать».               
«Мы же можем выговор объявить, плохие характеристики написать»,- Владимир ожидал от старого лиса дипломатических ходов, чтобы усилить наказания для предателей, а тут, как говорят, полный отлуп. Ещё и самому врежут  за бесчеловечное отношение к людям. И эта последняя мысль оказалась вовсе не праздной.
«Вы за что собираетесь им партийное взыскание объявить? За то, что они хотели в момент разгула стихии быть рядом со своими семьями. Успокаивать детей и помогать им при необходимости эвакуироваться. Вы разве не знаете, какой у нас гуманный строй, особенно по отношению к рабочему классу? А вы их за этот самый гуманизм собираетесь наказывать. Смотрите, вы сами попадёте в разряд бессердечных чинуш. И я вам ничем помочь не смогу. Давайте  спустим это дело потихоньку на тормозах. Так будет лучше и для всех, и для дела. Они будут чувствовать за собой вину, и стараться её загладить честным трудом. Это и в наших интересах. А характеристику можно подпортить, но на неё там дома почти не смотрят. При сегодняшних наших темпах развития и острейшей нехватке людей каждый специалист нарасхват. Как говорят, не до жиру».













                Глава 14                «Я» и «МЫ»               

Второй по сыскному списку значилось имя Нанси Форнес. Оно звучало музыкально, отдавало каким-то аристократизмом и требовало дополнительной подготовки, чтобы, как говорится, быть на уровне, не ударить лицом в грязь. Дело в том, что она была однофамилицей, а, не исключено, и родственницей знаменитой кубинской певицы Роситы Форнес, продолжавшей, несмотря на свои шестьдесят с лишним лет, расточать с экранов телевизоров не только великолепные мелодии, но и свою ослепительную красоту. А, главное, она всей душой приняла идеи революции, хотя среди крупных артистических фигур таких было не много. Следовало учесть и тот факт, что кубинцы никак не могли выдавить из себя многолетнюю привычку, взращенную американцами, восхищаться не героями боевых и трудовых фронтов, а их бледными театральными копиями. Янки были заинтересованы, как и все грабители мира, отвлечь хозяев и иных свидетелей в странах, вовлечённых в сферу их  грязных делишек, от истинного положения вещей, увести их в перевёрнутый мир. Он традиционно оформлялся яркими блёсками и лучами для разительного контраста с реальностью. И не случайно до сих пор сказочный фейерверк, создаваемый так называемыми звёздами эстрады, продолжал притягивать внимание строителей новой жизни, словно призрак того хорошего, что всегда есть для живого человека в прожитом.
Чтобы и на этот раз не попасть впросак, как это произошло на предыдущих беседах с кубинцами на темы самодеятельности и образования, по приказу командующего парадом, а по совместительству парторга, что звучало для колонистов на уровне имени святого в церкви,  друзья с помощью жён засели за воссоздание панорамы могучего советского искусства. Надо сказать, что даже сумма коллективных знаний оказалась крайне скудной. Собравшись для подведения промежуточных итогов, они пытались сгрудить воедино полинявшие скромные впечатления об отдельных, чаще всего не сильно выдающихся спектаклях, и обрывки высказываний по этим вопросам всяких оставшихся в истории людей, за  точность которых ручаться было бы крайне опрометчиво, и всё равно получили в итоге жалкий рахитичный образ этой театральной части великой русской  культуры.
Кстати, воспоминания об этих плачевных выжимках из душ не самых последних представителей отечественной интеллигенции преследовали Владимира в дальнейшем, когда он видел, какое незаслуженное и бесполезное внимание уделяли чиновники от культуры  цензуре театральных постановок, что давало основание нашим врагам кричать на весь мир об отсутствии свободы слова в СССР. Тем более что нередко их правки были бестолковыми, не затрагивающими принципиальных вопросов, которых никто не знал из-за  полного прекращения реального развития политической науки.
Командор был явно недоволен собранным материалом: «Вы же все, по анкетным данным, интеллигенты, как минимум, второй руки. За исключением уважаемого Вячеслава Ивановича, который особенно на такое звание и не претендует. У него своё амплуа: будочника. Но вы-то хороши! Неужели за два поколения не смогли запомнить хоть что-нибудь стоящее из мира искусства, чтобы при случае ввернуть для куражу и признания? Помните, как  ваши предшественники из пьес Чехова могли непрерывно говорить о высоком? А вы! Словно обрезанные от своих корней. Ведь наверняка не раз  ходили на концерты, спектакли, в музеи. Вспомните хоть что-то для беседы. Я вот, например, был однажды на выставке шпалёр. Хоть знаете, что это такое?»
«Кажется, знаки отличия в царской армии», - неуверенно пробормотал Петров.
«Сам ты товарный знак отличия советского мещанина во дворянстве. Ковры это, но с рисунком, достойным произведения искусства. Красота неописуемая. Жаль, что больше таких экспонатов я не встречал».
«Вот и давай про эти шаплёры будем ей мозги мутузить. Она тем более их не видела. На Кубе ковры нужны только для размножения кукарач. На пол здесь идёт лишь  мрамор».
«Не шаплёры, а шпалёры. Такую красоту на пол никто и не собирается стелить. Об этом, конечно, поболтаем. Но нужно много других тем и, прежде всего, о пении».
«По этому вопросу Толя специалист. Он учился вокалу и ноты знает. А если запоёт, конец несчастной девушке. Пойдёт за ним, как крысы за крысоловом с дудочкой».
«Опять на чужом херу в рай пробраться хочешь. Сам вспомни из своего культурного прошлого что – нибудь стоящее. Хотя бы фильм о Чапаеве. Можешь немножко о нём поговорить?»
«Больше по анекдотам о Василии Ивановиче. Помните, как он в щелку в бане подсматривал, когда там Анка мылась. Петька удивляется: почему он так долго этим занимается. Что-нибудь необычное увидел? «Да что там необычного? Смотрю, не моё ли она мыло использует?», - Петров захохотал, но командор сурово его одёрнул: «Эти рассказы о герое вообще мразь. Кто-то их специально распускает, чтобы закрасить чёрной краской имя великого полководца. Зачернить наше прошлое. Ты с таким паскудством не подумай в разговор залезть. Уничтожу!»
«Я вспомнил, - застенчиво вставился Сидоров, - У Чехова высшее сословие тоже мало говорило о театре. Всё больше о грибочках и огурчиках с чесночком. А также об уходящем прекрасном времени. Я думаю, своим знанием театра по отдельным постановкам мы негритянку  не особенно удивим. Лучше поговорить об известном во всём мире общем подходе к театральному искусству. Я имею в виду систему нашего земляка Станиславского. Её теперь преподают во всех театральных училищах, я думаю, и здесь, на Кубе».
«Ну, давай, валяй», - Иванов всё больше осваивал почётную роль руководителя операции и, в первую очередь, овладевал руководяще-панибратским тоном общения с участниками парада знатоков.
«Так всегда. Инициатива наказуема. Стоит что-нибудь предложить - и тут же тебе поручают и исполнение идеи. Я не очень уж силён в новациях основателя Художественного театра. Знаю, что одна из мыслей: «Театр начинается с вешалки». И на этом мои познания полностью исчерпываются».
«По какой же ты системе поёшь? Может, старый декадент? Тогда тебя на женсовете надо предложить обсудить. А то ты всех наших барышень растрогаешь, и они на самом деле начнут нести от негров. А вы знаете, что два великих режиссера и основателя театра враждовали друг с другом? Ссора очень мешала работе коллектива, и однажды, наконец, их удалось уговорить  помириться. Причём сделать это при честном народе на сцене. По продуманному сценарию противники должны были появиться с разных её концов, пойти навстречу друг другу и пожать руки. Немирович-Данченко был чуть ли не в два раза ниже Константина Сергеевича. Когда действо началось, он заметил, что из-за роста делает меньшие шажки и не успевает одновременно достигнуть намеченной серединки. Тогда он начал делать резкие движения, в конце концов, споткнулся и упал прямо к ногам своего противника. Станиславский не выдержал и съязвил на весь зал: «Это уж слишком!» Больше их никто не пытался мирить до конца жизни».
«Володь! Да ты просто истинный театрал. Наш колониальный Вульф. Тебе и карты в руки. А мы уж будем поддакивать», - Анину надоела занудная игра в знатоков.
«За Вульфа спасибо! Это уже кое-что в твою копилку. Хотя, исходя из твоей национальной платформы, не знаю, комплимент это, или брань. Я последние годы покупал постоянно абонементы в консерваторию на органные и вокальные вечера. Да ещё посещал Университет культуры в ДК «ЗиЛ» и кинолекторий. Так что поговорить есть о чём. Правда, в голове  немного осталось. В основном разномастная муть и яркие имена, вроде органиста Гарри Гродберга», - командор гордо обвёл взглядом притихших членов команды.
«Я совсем не сомневался, что вы вновь поручите мне отдуваться за вас. Как поёт наш Высоцкий: «Потому ты темнота некультурная!» Просто хотелось лишний раз убедиться, с каким низким  уровнем подготовки коллег приходиться пробиваться на мировую арену. Одни сдались перед стихией. Другие не достигли по интеллекту посетителей сельского клуба в глухой глубинке. А ведь живёте в Москве - культурном центре мира. Как на нас посмотрит пролетариат разных континентов? Он за нами может не пойти.  Давайте хоть что-то вспомним из области литературы. Здесь, я думаю, вас не остановишь. Как ни как, а представители самой читающей страны на планете. Кто какую последнюю книгу в руках держал? Кто первый?»
Притихшие  бесстрашные бойцы за честь женщин словно прятались друг за друга под кажущимся стальным взором старшого. Наконец решил тряхнуть своим скарбом из черепного сундука Вячеслав Иванович: «Я перед тем, как сюда прикатить, специально разыскал и прочитал роман Хемингуэя «Острова в океане». Говорят, он там описал Кубу. Честно, до конца  одолеть её не сумел. Скучновато».
«Ну и что осело в памяти? Каков сухой остаток в виде морщинок в абсолютно гладком мозгу? - Владимир продолжал инвентаризацию боевого расчёта, - Наверняка Форнес эту книгу читала. Писатель, в какой-то мере, гордость кубинцев. Он их очень любил, и они до сих пор отвечают ему взаимностью».
«Ты знаешь, - в своей манере выражать удивление, будто громадный наивный ребёнок округляя глаза и выпячивая губы, Анин был прекрасен, - Запомнил только, что такое коктейли на Острове и как надо подбирать их в зависимости от состояния души».
«Это - крупный вклад в нашу общую крайне скудную интеллектуальную мошну.  Придётся на самом деле мне командовать парадом. Дай Бог, чтобы он был последним. Вперёд, к победе невинности над срамом!»
«Володь! - Анатолий своим вкрадчивым мягким голосом всегда слегка пугал парторга неожиданностью. На этот раз его вопросы вообще вступили в смертельный поединок с предыдущим лекторием на тему о недорослях, - А для чего надо помнить все эти слабенькие творения, доставляющие на время мелкую радость людям? По - твоему, такие познания являются признаком хорошего тона, культуры или действительно интеллигентности в высоком смысле слова? Я вот тужился что-то вспомнить и теперь чувствую себя полным тупицей. Ты считаешь, что они на самом деле необходимы, чтобы быть хорошим человеком? А что вообще означает понятие «интеллект»? Насколько я знаю, оно переводится с какого-то языка как просто «умный», и всё».
«Ну, ты даёшь, архитектор! Так хорошо поговорили. Всем всё ясно. А он как ковырнул, так бери мочало, начинай сначала. Что будем делать, мужики?»
Вячеслав высказал мнение всех: «Предлагаю слегка расслабиться после первого раунда, а потом при желании продолжить прения. За это время товарищи обдумают философские вопросы Анатолия и обсуждение пройдёт не спонтанно, а на высоком научном уровне. А для начала традиционный тост за женщин, честь которых в моральном плане мы свято оберегаем, а в физическом – всегда сами готовы похитить, чтобы не досталась идейному врагу. За милых дам!»
Быстро достигнув соответствующего уровня промилей алкоголя в крови, нужного для обеспечения свободы слова от сдерживающих пут разума и застенчивости, друзья вновь начали медленно приобщаться к высокому. Первым попросил неожиданно разрешение выступить всегда далёкий от умствования Виктор.
«Я вам хочу в этой связи о фильме рассказать, который мы вчера с Валентиной посмотрели».
Сегодняшний сбор для конспирации проходил на квартире Смирнова, и его супруга, услышав своё имя, высунулась из кухни, но тут же вернулась на рабочее место, получив твёрдое ценное указание от мужа: «Ступай, жарь кур. Не лезь в мужские дела. Не доросла!»
«Ты за честь чужих только баб хлопочешь? А свою по-прежнему в чёрном теле держишь. Смотри! Закончим с чёрненьким ребёночком, за тебя возьмёмся. Меняй своё отношение к женскому полу к лучшему. Предупреждаем!» - Иванов вынужден был, как глава движения за недостижимые цели, дать по мозгам отступнику.
«Да ты меня не так понял. Там много про это самое. А при ней спокойно не поговоришь. Вас смущать будет».
Теперь не выдержал Петров: «Анатолий о высших формах человеческих взаимоотношений спросил, а ты опять всё на уровень  половых сношений  опускаешь. Поднимайся, товарищ! Вихри враждебные реют над нами!»
«Я для разрядки, в перерыве. Очень он нам понравился. Смешной».
«Давай, валяй. Может он нам тоже пригодится для дела. Но только с купюрами. Не  роняй нашу марку».
«Понял. Постараюсь. Фильм называется «Трансплантация». Во дворце старого богача на надувном плоту в бассейне плавает его новая молодая жена. Красавица. Она закидывает ногу на ногу, принимает всякие игривые позы, в общем, соблазняет мужика. Он сидит на берегу, посматривает на свои плавки и горькая слеза катится по его морщинистым щекам. Приходят врачи и успокаивают:сейчас наука достигла небывалого прогресса. Мы пересадим вам яйца от ретивого самца, и всё будет, как надо. Давайте нам миллион долларов и готовьтесь морально  к бурным ночам страсти. Старик выписывает чек и начинается поиск донора. 
В поле зрения сыщиков, вроде нас, попал лесоруб, которого на их глазах изнасиловали десять студенток без перерыва. Затем отец семейства, в котором каждый год родится ребёнок. И, наконец, ловелас, которого прищучили обманутые им многочисленные мужья. Показывают, например, как он приходит к жене стрелочника по часам, когда тот с флажком в руках пропускает на переезде поезд. Или к супруге дирижёра, который руководит радостно оркестром на площади, исполняющим вальс в честь любимой дамы. Она приветливо помахивает ему из окна, и одновременно подмахивает любовнику, исполняющему свою мелодию со спины».
«Виктор, без интимных деталей. Не расслабляй коллектив. Нам ещё надо решить сложные вопросы, волнующие архитектурную общественность».
«Ладно, я покороче. Этих трёх голубчиков привели в институт и начали устраивать испытания. Тест на эрудицию показал, что у лесоруба в голове прямая линия. Зато когда начали проверять на способность к процессу, то подопытная девушка вышла без особых эмоций от многодетного папаши, похотливо  потянулась после Дон-Жуана и бросилась обратно на второй сеанс к труженику леса. Правда, последний, узнав, к чему его готовят, разбросал все преграды и умотал в свою берлогу. В конце концов, выбрали бедолагу, которому для обеспечения семьи нужны были деньги. А прошли слухи, что кастрировали прощелыгу. Он вернулся в город и все обманутые им мужья с ухмылками предлагают потанцевать или проводить домой их жён. Первая же  из них убеждается методом ощупывания достоинства в том, что нельзя верить слухам.  Всё завертелось по новой, пока одна из несовершеннолетних явно  забеременела от предполагаемого евнуха.
И финал. У отца большого семейства все дети едят мороженое. Вокруг них снуют слуги. А новый миллионер и его жена глядят на этот рай, но в глазах у них страшная скука. Им так хочется, особенно ей, привыкшей рожать каждый год. А нечем. Наконец они решаются, плюют на всё, и супруг, которого играет артист, похожий на Сорди, выезжает искать Дон-Жуана. Находит он его в самый критический момент. Вновь обманутые рогоносцы окружили его с ружьями и собираются кастрировать собственными руками. При них совершается сделка. Ловелас расстаётся с орудием своего блуда, а папаша вручает ему полмиллиона долларов. Вот так наказывается порок. Ведь мог иметь целый миллион! А в остальном все при своих интересах. Но итальяшки так смешно играют, что зал падает на пол от хохота. Советую самим посмотреть».
Теперь, уже по привычке секретаря партбюро, Владимир подвёл итог длинному рассказу Смирнова: «Вот видите, как незаметно раскрывается богатство человеческой культуры, когда он творит добро. Целый роман создал в стиле Мопассана. Да если не торопясь начать вспоминать, каждый из вас неделю будет не умолкать. А песни? Их у каждого в голове больше, чем познаний из института. Они сами впитываются в душу, и их оттуда ничем не выковоришь. Так что хочешь,  не хочешь, а процесс насыщения мозга, особенно в наше информационное время, идёт. И это ответ на половину Толиного вопроса. А теперь о второй, важнейшей его части. Как определить необходимое  количество знаний, и переходит ли оно в новое качество, то есть можно ли сказать, что по мере роста их объёма человек становится лучше, по крайней мере, культурней? Вот Вячеслав Иванович говорил мне, что под нажимом комсомольцев на стройке он наизусть выучил речь Ленина на Съезде комсомола в 1920 году. Там он как раз поднимал эти вопросы. Точно, Слав?»
«Совершенно верно. Я до сих пор помню наизусть главнейшую его мысль: «Коммунистом стать можно лишь тогда, когда обогатишь свою память знанием всех тех богатств, которые выработало человечество». И другое, что пролетарская культура должна явиться закономерным развитием того, что было создано и при помещиках, и при капиталистах. А то некоторые говорят, что мы гнушаемся наследием прошлого. Совсем наоборот. И вождь к его изучению призывал».
«Просто великолепно. Придётся тебя на несколько занятий освободить от партийной учёбы. Ты и так слишком много знаешь. Хотя, вы меня на собрании не критикуйте, но я с Ильичём тут не согласен. Всё, что есть в мире, узнать невозможно. Только прочитать не хватит и ста жизней. Так что надо себя ограничивать. А вот чем. Специальными знаниями или всякими безделушками, которые помогают пустить пыль в глаза. Помните, как у Пушкина про Евгения Онегина: «Но дней минувших анекдоты…хранил он в памяти своей».
Для затравки я могу высказать своё мнение. Я очень уважаю людей, которые посвящают свою жизнь изучению одной, даже очень маленькой темы. Пусть, например, это будут глаголы несовершенного вида в языке народов древнего Урарту. Во многом именно  такие подвижники понемножку ведут человечество вперёд. Хотя есть ещё и счастливчики, которым падает яблоко на голову, и они совершают революцию в науке. Но такого может и не быть. А эти, словно навозные черви, перерабатывают землю, пропускают всю эту грязь и заразу через себя, и пусть  очень медленно, но обязательно превращают её в плодородный слой. Они похожи на схимников, надевших тяжеленные цепи и  кольчуги и добровольно лишившие  себя многих радостей жизни. Конечно, они в простом общении скучны, однообразны. Чехов или Козьма Прутков писал о них: «Специалист подобен флюсу». Но сколько красоты и богатства открывается каждому при глубоком с ними общении. Поистине кладезь знаний.
Таких отшельников мало. Основную массу людей составляют специалисты малой руки. Большинство из них, как у Пушкина: «Мы все учились понемногу, чему-  нибудь и как-нибудь». Некоторые нашли своё призвание и набирают мудрость в каком-то деле, становясь мастерами и хорошими инженерами. Другие хватают всякие модные обрывки знаний, но умеют вовремя их ввернуть и часто порхают в верхнем руководстве, берясь за что угодно. Причём, чем нахальнее и услужливее человек, тем больше он умеет показаться интеллигентным и всесторонне развитым, и нередко достигает высших чинов и наград в обществе. Но у меня, не знаю откуда, сложилось твёрдое мнение о таких людях, как о проходимцах, а нередко и настоящих подлецах. На меня в этом смысле неизгладимое впечатление произвёл рассказ Льва Толстого «После бала». Там один  офицер вальсирует с барышнями, щеголяет великолепными светскими манерами, а потом возвращается в казарму и руководит наказанием солдатика. Причём сам иезуитски следит за тем, чтобы каждый в строю нанёс полноценный удар по беззащитному человеку. Это мой ответ Керзону, то бишь Сидорову. У кого другие суждения?»
«Я с тобой совершенно согласен, - Петров поддержал командора, - Но ведь есть эти понятия: культура, интеллигент. И к ним народ относиться с уважением. Как это, по-твоему, можно объяснить?»
«Вы меня пытаете, как завзятого гуманитария, а я в этом деле, положа руку на душу, не в зуб ногой. Вот в энергетике для меня крупных секретов нет, хотя миллион непонятных мелочей, как и у всех, имеется. Но кто-то должен здесь ответить, в том числе, может быть, и для уяснения позиции накануне встречи с деятелем культуры. Поэтому я обязан высказать своё мнение, хотя бы для открытия прений. Тем более мне приходилось  заниматся скуки ради вопросами культурной революции. На целине мы с друзьями, но под моим идеологическим руководством, создали общество борьбы за культурную революцию и сражались с другой частью отряда, объединившегося в союз «Хулиган». Для меня тогда стало откровением, что понятие «культура» является совокупностью не только духовных, но и, прежде всего, производственных и общественных достижений людей.
Кстати, мы горячо спорили по этим проблемам, убирая урожай всего в нескольких десятков километров от китайской границы. И когда спустя несколько лет в Китае началась культурная революция, я говорил, что они подслушали и использовали мои идеи. Основная стержневая их мысль состояла в предложении изменить отношения между людьми, положить в их основу чувства любви и равенства, что возможно только на базе всестороннего развития личности».
«О! Так ты, оказывается, профессионал. Тогда  должен ответить на  вопрос, который не только Толю, но и меня давно волнует, - Петров до тех пор, пока не  набирался до бровей, был философски строг и ненасытен, -  Очень часто человек из себя ничего особенного не представляет, как специалист. Но нахватался всяких вершков и сразу про него слава интеллигента. А другой вдумчивый, новатор, сидит целыми днями, что-то мастерит, изобретает. Некогда ему читать или смотреть всякую муру. Поговоришь с ним о деле, душа теплеет. Но в кругу разных людей обычно он молчит. Ему и самому с ними неинтересно, и особенно рассказать нечего, потому что тем для пустой болтовни у него не накапливается. А после встречи, когда  делятся впечатлениями, то про таких молчунов обычно одно мнение: какой серенький человек, необразованный, главное, некультурный. Как ты думаешь, в чём здесь дело?»
«Я пропагандировал борьбу за переворот во взаимоотношениях между людьми, потому что уже тогда почувствовал, что в этом - основная пропасть для человечества. В непонимании и нежелании помочь друг другу кроятся, по моему мнению, все наши беды и пороки. То есть, к культуре в узком её смысле, связанном с начитанностью и знаниями общих моментов о творчестве крупных мастеров искусства, это никакого отношения не имеет.
А на твой вопрос ты почти полностью сам ответил. Можно лишь добавить, что для единения человеческого сообщества необходимы какие-то трафареты, колея, по которой можно двигаться вперёд, быстро одинаково и правильно ориентируясь в основных принципах похода, во взаимоотношениях. Она создаётся из разных составляющих, прежде всего из языковых связок. А затем в основание дороги укладываются общечеловеческие понятия, взятые из религиозных заповедей, фундаментальных основ нравственности и культуры поведения, а также всякие символы, известные многим. Среди них и исторические реликвии, и культовые памятники, и произведения искусства, получившие разными путями признание в качестве шедевров, и более мелкие труды, каждое из которых тоже заслуживает уважения, как любой результат человеческой деятельности, и порою бывают крайне полезным в жизни, как дополнительные поясняющие знаки на дорогах.
Конечно, попадаются и совсем непонятные для простого народа творения, часто очень смахивающие на бредни сумасшедшего. Помните, как Хрущёв на выставке абстрактного искусства спросил: «А эту жупу, зачем здесь повесили?» А ему отвечают, что это его портрет, но  возникший в восторженном мозгу преклоняющегося перед ним творца. Он потом заставил всю эту выставку разогнать к этой самой маме.  В мире всё важно, всё взаимосвязано, всё имеет ценность. Но надо особо отличать действительно основополагающие фундаменты, без которых всё рухнет, и украшения, порою радующие глаз и создающие видимую красоту жизни. Я думаю, мы наболтались досыта. Одновременно поднатаскались интеллектуально для новых битв за наших милых дам. Тогда по коням и шашки наголо!»
                ___ ,, ___

Быстро применить отработанную теорию на практике благородным рыцарям прекрасной половины человечества не удалось. В ближайшее воскресенье в Гаване был объявлен сбор советских коммунистов на партийную конференцию, и Владимир укатил в столицу, возглавив делегацию провинции. При этом была дана команда ни в коем случае не рассказывать кубинцам об истинных причинах поездки, а оформить её как рядовую производственную командировку. Сделать прикрытие не представляло особого труда. Проблем, которые должны были решаться в Эмпресе, накопилось немало. Однако, смущала секретность проведения форума. Создавалось впечатление, что руководящие коммунистические партии двух стран скрывают друг от друга свои планы, вместо обеспечения теснейшего взаимодействия и проведения совместных мероприятий, особенно, накануне встречи их лидеров. Была надежда на присутствие партийных деятелей Кубы, на выработку скоординированной программы действий по подготовке к предстоящему визиту. А на самом деле, словно подпольщики в чужой стране, делегаты крадучись прибывали на форум.
Из аэропорта напрямую Иванова доставили в штаб кубинских энергетиков, где его радушно принял исполняющий обязанности директора Нико Торес. После традиционных объятий и кофе, естественно, вопрос встал о задержке ремонта энергоблока.
 «Владимир! Фидель каждый день требует докладывать ему о ходе работ и возникающих трудностей. Чем, по-вашему, можно объяснить, что мы отстали от графика почти на месяц? И за счёт чего можно сейчас ускорить его завершение? Ведь крупных проблем не возникало, Я думаю, что и ваше высокое руководство с подачи Фиделя может спросить нас об этом».
«Дорогой Нико! Вся наша жизнь складывается из мелочей, а их было предостаточно. Перед отъездом через три дня я передам вам подробный их список. Там уже ничего исправить невозможно. А я к вам приехал совсем по другому поводу. Можно сказать прямо противоположному. Я считаю, что необходимо задержать ремонт энергоблока ещё на три дня  и посмотреть состояние пароохладителей. Испытания показали, что они могут быть причиной плохой регулировки температур пара. А из-за этого, в свою очередь, возможны очень серьёзные повреждения котлоагрегата. Если такое произойдёт, то нас с вами за это не похвалят».
«А почему раньше об этом не говорили?»
«Боялись гневить начальство. Да и многие до сих пор не уверены, что в этом элементе агрегата, сделанном по толщине  и крепости металла гораздо прочнее артиллерийского ствола, могут быть проблемы. Поэтому опасались, что   вдруг вскроют его, силы затратят,  а там всё нормально. Тогда от критики не отмоешься. Выгадать время на эту операцию во время ремонта не удалось: не было второго высококвалифицированного сварщика, которому доверены такие ответственные работы. Только сейчас появилась такая возможность и надо её не упустить».
«Трудную вы задачку перед нами поставили. Она может быть решена только наверху, правительством. Мы подумаем, что делать. Вы, я понимаю, настаиваете на проведении ревизии?»
«Ваше дело решать, а моё советовать. Но в данном случае, я действительно настаиваю на проведении работ, хотя и не имею на это право. Правда, меня поддерживает и главный инженер Лахейре. Я здесь выступаю так настойчиво, потому что это мнение нас двоих».
Закончив убеждать в своей правоте главу кубинских энергетиков, Иванов направил свой запал на его советского советника. Тарас Павлович долго дружески рассказывал ему об удачной рыбалке со своим подопечным, радуясь появлению нового слушателя, не знающего его охотничьих рассказов.
«Ты представляешь! Шестьдесят с лихуем лет на белом свете прокоптил, а такого клёва ещё не видел. Не успевали забрасывать. На голый крючок заразы цеплялись. Я думал, что к моему  месту специально садок с рыбой подтащили. Ан нет! У всех так шло. Просто невероятно! Сколько хочешь, столько и бери! Сказка! Много я в Украине рыбы перетаскал, но такого изобилия даже представить себе не мог».
Дождавшись спада в звуковой силе речитатива  рыбака, связанного с его преклонным возрастом, Владимир быстро пересказал ему содержание беседы с его могучим шефом. Лицо рассказчика постепенно мрачнело, наглядно  демонстрируя, как он из сказочной страны грёз возвращался в безрадостную реальность.
«Я – специалист по электрическим системам. Тонкостей о работе тепловых электростанций не знаю, и поэтому ничего не могу подсказать по поводу этого явления. На Украине  я с такими вещами не сталкивался».
«Да и у нас в Мосэнерго ничего подобного не было. Поэтому и есть некоторые сомнения».
«Тем более, чего тогда ты с этим вопросом возникаешь? Не знаешь, и всё тут. Надо иметь в виду, что ремонт твоего блока, да ещё накануне визита Брежнева, дело не техническое, а в высшей степени политическое. И второе. Торес был крупным функционером в кубинской энергетике ещё до прихода к власти повстанцев. Я помню, как подозрительно смотрели у нас на старых спецов примерно в те же годы после революции. И ему надо быть осторожнее, чтобы не обвинили в саботаже или измене. А ты его в такую авантюру втянул, где либо пан, либо пропал. Надо было ко мне придти посоветоваться. Уж больно ты горячий!»
Похожими словами закончил свой ответ на доклад Иванова и Ларичев. Но добавил со свойственным ему убийственным юмором: «Это хорошо, что ты сам полез к кубинскому руководству. Сам и получишь, если что не так. А то пришлось бы мне к ним выходить вместе с Асоновым. Тогда бы и я стал соучастником. Правда, каждому тогда бы меньше вложили, разложили на двоих, а сейчас тебе одному на полную катушку выдадут. Так что готовься, на всякий случай».
«Не мог я промолчать. Совесть не позволила. А потом, я думаю, что мне всё равно морду бы набили, если бы что с котлом после ремонта произошло. Помнишь, как у Полянина на «Мариэле». Как говорил мой учитель: «И в шапке дурак, и без шапки дурак!»
«Это ты всё правильно понимаешь. И учитель у тебя был умный. А как он к выпивке относился?»
«У него на работе чайник стоял, всегда заполненный коньяком. Так что, как говорится, не просыхал».
«Значит, совсем был человек хороший.  Работа кончена. Поедем и мы ко мне домой слегка увлажнимся. Валя уже заждалась, а ты здесь со своими страшилками встрял. У меня сегодня юбилей. Сороковку разменял!»
«Ну, надо же! Поздравляю! Но я ещё и в отеле не был. Не прописался, не помылся с дороги. А у тебя, наверное, гости будут. Неудобно».
«Да что там неудобно. Все свои. А освежимся в бассейне. Я сам весь в поту. Сегодня во всех смыслах день жаркий, да ты ещё жару поддал! Покатили».
Иванову очень нравился этот всегда спокойный и рассудительный человек. Он разительно отличался от типового образа сегодняшнего советского руководителя, главным в котором был постоянный запал на эмоциональный взрыв, переходящий в грохот отборной брани. Надо сказать, что вместе с естественным обновлением начальственного корпуса первых пятилеток на порядок более грамотным персоналом, этот типаж непонятным образом не только не обкультурился, а, напротив,  постепенно начал набирать резкие контрасты и громовитость, вероятно незримо продиктованные очередным сложным периодом истории.
Новые командиры пользовались теми же приёмами управления, больше подражая своим учителям - практикам, чем надеясь на высокую эффективность метода научной организации труда или подобных новшеств. Зараза, необходимая в своё время,  как вши и жестокость, укоренилась очень глубоко и продолжала выпирать из всех щелей мелких мещанских душонок недалёких сегодняшних погонял. Ларичев был не такой - советской формации. Уже близкий к тому эталону коммунистического руководителя, который теоретически сложился в голове у Владимира. Хотя сам он, в силу душевной мягкости и склонности к самоковырянию в собственных недостатках, никогда и не помышлял о высоком посту, считая себя средненьким специалистом, а, главное, не способным внушить собственные идеи другим людям. Не было у него в мозгах того самого магнита, позволяющего щемить чужие души, как образно говорил ветеран целины Романыч.
Иванов всегда крайне уважительно относился ко всем людям, стоявшим выше его по служебной лестнице. Откуда утвердился в нём такой заискивающе - подобострастный стиль поведения, он и сам понять не мог. Отец всегда был на руководящих должностях и дружил с людьми, близкими к некоторым небожителям. Владимир с ним и его гостями мог позволить себе довольно раскованный тон во время беседы, даже резкие споры по принципиальным вопросам. А появлялся на работе перед ним какой-нибудь мелкий руководящий шибзик, и язык сразу прятался в анальном отверстии, слов и доводов не хватало, и он становился лёгкой добычей любого хама. Каждый раз корил себя потом за своё малодушие, делал вроде бы нужные выводы, но появлялся очередной вышестоящий и его сан, гипнотизируя, вновь подавлял ивановскую волю. Конечно, со временем он научился в какой-то степени хотя бы для видимости противостоять этим чарам, но до конца, как писал Чехов, «выдавить из себя раба» не получалось. И в основе всего этого раболепия, как много лет спустя он неожиданно осознал, лежало непонятно откуда появившееся твёрдое убеждение в том, что в руководители берут только исключительно умных и самых преданных товарищей, гораздо выше его по этим качествам. Хотя к тому времени он вроде бы хорошо освоил уже упомянутую заповедь своего великого учителя Сыромятникова: «Ты начальник -  я дурак, я начальник - ты дурак!»
Ларичев был исключением из правил. Поэтому Иванов с удовольствием шёл и на простые человеческие контакты с ним, хотя и сдерживал себя от всякого рода панибратства. Не пришлось его долго уговаривать и разделить с юбиляром традиционное застолье.
Валентина, на самом деле, давно ожидала супруга с подарком и с заманчиво пахнущей едой. Пришлось на время отставить освежающее купанье. Тут же по телефонному сигналу прибыл ещё один коллега Олега Викторовича по работе, и процесс пошёл. Чувствуя некоторую ту самую не изжитую до конца неловкость в  компании с начальством из ГКЭСа, Владимир с ходу принял необходимую дозу допинга и сравнялся с вышестоящими гостями. У них, вероятно, тоже были свои причины крепко поддать, начиная с весомого повода для сбора. Довольно скоро беседа приняла характер, соответствующий количеству употреблённого. Интересно, что на определённом  уровне подпития она обычно переходит в разговор каждого с собой. Партнёры, как правило, кричат и слушают только свои ну очень уж умные речи. И всё - таки, если записать всё на магнитофон, то трудно будет уловить среди хорового шума пение солистов, исполняющих исключительно собственные сочинения. Всё странным образом объединяется каким-то стержнем и превращается в стройную, единую симфонию.
«Ты зачем полез к кубинскому начальству со своими советами? Теперь наверняка схлопочешь от Асонова за инициативу. Я тебя спасать не намерен. Сам выпутывайся. Знаешь. Как в анекдоте: «На вашу тёшу напал медведь». «Сам напал, пусть сам и защищается», - Ларичев, под грузом выпитого, не мог скрыть беспокойства за собственное благополучие в связи с действиями подчинённого.
«А мне другой анекдот на эту тему нравится, - загоготал Игорь, новый их знакомый, - У грузина машина заглохла. Он начал  останавливать проезжающий транспорт и просить помочь разобраться. Один шоферюга крутил, вертел, ничего не получается. «Наверное, у тебя, Кацо, секрет какой-то есть. Никак понять не могу». Следующий помощник то же самое про секрет понёс и умчался. Когда и очередной специалист пришёл к такому же выводу, грузин не выдержал: «Паслушай! Ну, ест, ест у мэна сэкрэт. С тошэй жыву. Тэпэр заводит можно!»   
«А я свою тёщу люблю, - Владимир вспомнил  эту изумительно красивую женщину, которой так не шло такое осквернённое веками звание, - Она осталась вдовой в сорок шесть лет. Причём, привыкшей жить в неплохих условиях. Муж у неё был заместителем министра в энергетике. Но нашла в себе силы перейти на другой стиль жизни, увлекается путешествиями и живёт, не ноет. Хотя тестя моего очень любила».
«У тебя через неё, наверное, много связей в Минэнерго, - Ларичев успел уловить важную информацию, - Я работаю в Ростове, главным инженером электростанции. Уже надоело. Да и детям скоро надо будет устраиваться на учёбу. Может, поможешь через тёщу, как тому грузину, в Москву перебраться?»
Иванов, проявив несвойственный ему дипломатический уклад мыслей, не стал всё обрезать сразу и наотмашь: «Будем стараться, хотя к тому моменту многие связи могут исчезнуть, как струйка дыма».
«Моя любовь - не струйка дыма, что тает вдруг в сиянье дня», - коллегу юбиляра начинало поворачивать в сторону лирики.
Валентина не хотела упускать случайно возникший шанс и вернула всё на предыдущее место: «Владимир Иванович. Если можно, сделайте доброе дело. Мне в Ростове не плохо. Но детям нужна Москва. Там другой уровень учёбы».
«Конечно, конечно», - Владимир  был не рад, что вспомнил любимую тёщу. Но тут его осенило: до тёщи, будем надеяться, ещё далеко. Как говорил Насреддин, или ишак, или правитель сдохнут. А свои дела решать надо срочно. И он подхватил нужную тему: «Дети - это святое. Вот у меня сейчас тоже проблема с детьми. Острейшая. Дочку врачи не рекомендуют домой раньше полутора-двух лет везти. А дома сын со стариками растёт. Может от рук отбиться. Да и они уже устали. А ему в шестой класс. Только в Гаване такая школа. Так что позарез надо сюда перебраться».
«Олег! Это важно. Надо помочь. Как говорят: ты мне - я тебе», - супруга Ларичева и здесь реагировала быстро.
«Обязательно помогу, если его досрочно домой не погонят. Он сегодня со своей излишней совестливостью крепенько напорол. Дай-то Бог, чтобы всё обошлось миром».
«Позвольте мне посмотреть на уникальный экспонат, - Игорь соскучился быть вне беседы, - Только в книгах я встречал людей с чистой совестью. А про её избыток даже фантасты не пишут. Это что-то вне человеческих инстинктов грести под себя обеими руками. А если такой тип ещё и за границу попадает – это уже феномен. Сюда кто едет? В основной массе пройдохи, которые прут всё, что плохо лежит. Самые хищные из них - родственники высокого отечественного начальства.  Они уверены, что им всё с рук сойдёт. Правда, встречаются внутри этой стаи и слегка закомплексованные, которые приехали по родственным связям, но не подготовлены для работы только на обогащение,  опасаются неопытностью подвести своих высоких покровителей. Другая часть командируется в результате своей неуклюжести, неуступчивости, ставшей помехой на Родине для продвижения нужных людей. И, наконец, небольшой слой действительно необходимых специалистов, без которых сложный контракт невыполним. Вот среди них могут быть разные типажи, но чтобы в нашем обществе ещё уцелел сверхсовестливый человек – разрешите вам не поверить. Это, знаете, батюшку спрашивают, как у него в приходе обстоят дела с нравственностью. В частности, блюдут ли девушки свою невинность. Тот подумал и подтвердил: «Иногда при крещении девицы попадаются». Вот и тебе повезло. Намучаешься ты с ним до посинения».
«Откуда вы всю эту мутоту  вывели? У нас в Сантьяго таких жуликов нет»,- Владимир удивился безаппеляционности суждений торгового чиновника.
«В Сантьяго? А вы с Аниным  знакомы? Да на нём места для клейма не осталось!»
«А вот это уж чистой воды поклёп. Вячеслав Иванович не только моя, как партийного секретаря провинции, правая рука, но и мой личный друг. Честнейший человек. Немножко увалень, шероховатый, но надёжный. Как кремень в любую погоду. Готовится сейчас семью встречать, экономит, живёт  впроголодь, на одних куриных пупочках и кильке в томате. Вы просто какие-то сплетни слушаете. А откуда он вам знаком?»
«Да я его генпоставщик. И знаю его, как облупленного ещё по Польше. Под деревенского простака он выряжается. Как говорят в Европе, имидж у него такой. Маскируется. А на самом деле настоящая акула наживы. Я у вас там не раз бывал. Несколько дней даже ночевал в твоей квартире, когда ты семью в Гаване встречал. Так что мы уже заочно знакомы».
Иванов вскочил и зарычал: «Спасибо за такое знакомство. Ты чуть меня с женой не развёл. Надул презерватив и бросил в унитаз плавать. Умница. Бдительность проявлял по отношению к проститутке, а меня подвёл дальше некуда. За такие дела и лицо можно слегка подпортить».
«Да я уже пару лет этими чехлами не пользуюсь. Как сюда приехал. Здесь такие вещи не уважают. С профессионалами дело имеешь. А там со мной один фраер из Москвы был. Брезгливый. Мы ему первый раз рандеву с мулаткой устроили. Вот он наверное, мандражировал и предохранялся. Боялся сифилисом забеременеть. Хватит об этом. Валя горячее тащит. Давай за хозяйку стола осушим».
Сидели долго и результативно. Иванов всё время сокрушался:«Вот это Петров! Устроил из моей квартиры вертеп! Ну, заяц, погоди!» И потому пил с особым остервенением. Помня, что завтра ему выступать на конференции, он сумел к часу ночи вырваться из крепких объятий четы Ларичевых и через полчаса, зажав руками слегка разболтавшиеся тело и рассудок, смело вступил в крутящийся лабиринт стеклянных дверей отеля «Ведадо». Внимательно выслушав его полинявший от выпитого испанский, администратор долго искал нужный документ в своих талмудах, а потом с выражением глубочайшего сожаления изрёк: «Вам номер не заказан».
«Как?»- Владимир не уловил смысл сказанного: «Меня информировали в «Эмпреса электрика», что в вашей гостинице снят номер. Вы поищите получше. Куда мне теперь податься? А если меня ночью ограбят на улице? Кто будет отвечать?»
Дежурный начал куда-то звонить, настойчиво спрашивать оппонента на другом конце провода, делать какие-то пометки: «Вы знаете, теперь у нас другой порядок поселения. Всё идёт через вновь созданное министерство миграции. Там есть заявка на вас, но тот, кто может её подписать, придёт на работу только в восемь часов утра. Я бессилен что-нибудь для вас сделать. Ждём вас завтра утром».
Чертыхаясь, Владимир покинул мраморный вестибюль неприветливого отеля и вскоре вновь вернулся в небольшой садик, через который совсем недавно пробегал. Убедившись в отсутствии наблюдателей, он, словно зайчик, заскочил за кустик и наконец, облегчил своё существование, о чём тайно мечтал уже больше часа. Затем выбрал наиболее скрытую растениями  скамейку и с наслаждением вытянулся на ней, подложив чемодан с деньгами и документами под голову. Но заснуть не удавалось. Очень не хотелось проснуться обчищенным до носок шустрыми наследниками мафиози. Мало того, резко похолодало. Впервые на Кубе он замёрз.
Беспокоило, что после бессонной ночи на завтрашней высокой трибуне ему будет очень стыдно. За последние годы Иванов научился бороться хотя бы внешне с застенчивостью и неплохо выступать. Решающим здесь оказалось не укрепление ростков нахальства, которые на всякий случай заложены в каждом из нас, а прозревшая в сознании мысль о том, что мало в жизни  гениев, и у него тоже есть предложения,  интересные для других.  В отличие от большинства ораторов он произносил свои спичи только наизусть, без бумажки, так как мещане больше всего критиковали начальство за чтение, как они считали, чужих мыслей. Однако после беспокойного ночлега в скверике речь может получиться тусклой или совсем провальной.
 Решительно оставив приютившую его далёкую родственницу  школьной скамьи, служившую, по рассказам газет, пристанищем для армии бездомных американцев, Владимир мыслями о партийной  целесообразности поборол природный стыд и  направился по единственно знакомому ему в городе адресу.
Вскоре перепуганные Ларичевы уже стелили наскоро незваному гостю  постель в столовой, на которую Владимир плюхнулся без разбору и мгновенно уснул. Ночью впервые после длительного перерыва явился посыльный оттуда, как всегда сумрачный, неопрятный и с холодным оружием в руках. Однако сон был настолько глубоким, что даже его намёки на применение силы не возымели никакого действия на Иванова и, к сожалению, к утру его мозг оставался стерильно чистым от высочайшей информации, которую он обязан был бы донести людям.
К десяти часам, оглядываясь по сторонам наподобие подпольщиков из революционных фильмов, отрывающихся от шпиков, делегаты партийной конференции прокрались в посольство и собрались в конференц-зале. Отработанно, по последним технологиям, выбрали президиум, и Калинин начал громить направо и налево своих преданных партийцев. Всё было плохо. Особенно не нравились партбоссу низкая загрузка и эффективность работы отечественного оборудования на Острове, отставание от принятых графиков  ввода новых объектов, слабая активность коммунистов в вопросах внедрения в кубинские коллективы наших методов идейно-пропагандистской работы. Создавалось впечатление, что здесь была полностью подчинённая нам союзная республика, ищущая любую возможность раскрыть объятия нашим миссионерам. При этом он совершенно не раскрывал механизм такого эффективного влияния на наших друзей, словно это было давно опробованным и известным всем действом.
И самое интересное, что выступающие, как раньше говорили, в прениях (мне всегда казалось, что от этого слова несёт чем-то противным, прелым, потным) приняли начальственный посыл и во всю распевали, как им удаётся осуществлять его на самом деле. При этом создавалось впечатление, что они постоянно изучают реакцию на их слова со стороны президиума, а точнее, сидящего в нём посла Никиты Павловича Толубеева - полубога для всех командировочных. А тот словно нарочно периодически зевал, теребил в руках от нечего делать карандаш, способный вычеркнуть практически из жизни любого из сидящих в зале, и показывал всем видом, что присутствует не на важном совете представителей всех подвластных ему людей, который может значительно повысить их творческую отдачу, а на очередном дежурном мероприятии. Его равнодушие передалось выступающим. Доклады становились вялыми и неинтересными, уходящими от жизни. Интенсивность единого мозгового процесса сникала.
Когда, наконец, получил слово Иванов, зал уже глубоко погрузился в неформальную дрёму. Слушатели внимали речам  вроде бы с  открытыми глазами, в которых даже светились какие-то мысли, но уши не были  направлены торчком, подобно локаторам, на оратора, а в голове у каждого уже  бродили собственные темы, ни в чём не пересекающиеся с озвученными с трибуны.  Главный залог человеческого благополучия – закон самосохранения подсказывал и ему зарыться в тину и промямлить что-нибудь благозвучное и бессодержательное. Но подобные ему типы людей вечно заряжены на бунт, и не могут отсидеться в сыром и тёплом ущелье. При всей застенчивости, низкой самооценке и закомплексованности, у них словно шило вставлено в одно место. Их так и тянет на подвиги: сказать что-то колкое, предложить идею, идущую в разрез с общим мнением, покритиковать руководство или себя самого. Будто с закрытыми глазами, в порыве безумной смелости, под воздействием адреналинового допинга они бросаются на танки, вступают в кулачный бой со Стивенсоном, пытаются остановить ветряные мельницы, а потом, придя в себя, начинают горько раскаиваться, сокрушаться и причитать: «Ах, зачем я это сделал!» Но приходит очередной бой, и они снова подчиняются необузданной страсти борьбы. Именно такие люди, наряду с индивидуумаими, имеющими серьёзные психические отклонения, двигают жизнь человеческого общества вперёд, вносят в неё  свои Гольфстримы.
«Много горьких упрёков услышал каждый из нас в докладе секретаря обкома. И они в основном справедливы, - начал своё выступление Владимир, - Но тут же невольно возникает мысль: «А ведь, к сожалению,  ничего существенно исправить не удастся. Посидим, поговорим, поругаем друг друга и всё останется, как было». Всем нам очень бы хотелось повысить эффективность нашей помощи Кубе: ведь в неё вкладываются средства, которых так не хватает нам самим для ещё более быстрого развития отечественной экономики. Но как это сделать? Какие найти рычаги? Тем более нам, не как специалистам в своих отраслях, а как коммунистам, объединённым в провинциальные и местные организации. Об этом, к сожалению, пока почти ничего не сказано. Я вот хочу честно остановиться на нескольких проблемах, которые не позволяют мне, как секретарю парторганизации провинции Ориенте, обеспечить выполнение поставленных  перед нами простых и конкретных целей».
Зал притих и насторожился, уловив другую мелодию, льющуюся из микрофона на трибуне. Посол перестал играть с карандашом. Секретарь подвинул блокнот, чтобы записать тезисы заключительного слова. Асонов повернулся к трибуне боком, вероятно имеющим более чувствительное ухо. А Иванов,  не замечая повышенного к себе внимания,  продолжал накручивать выбранную пряжу.
«Поставил перед нами товарищ Калинин очень важную задачу: хорошо подготовиться к встрече генерального секретаря. Конкретизировали по пунктам. Но в  каждом из них обязательное участие внешних сил. Во-первых, кубинцев. Без них встречать кого-то в их стране с хлебом и солью не получится. Мы пытаемся их как-то расшевелить, но даже про свои планы всего сказать нам не разрешают. Я думал, здесь, на нашей конференции будут представители руководящих органов их компартии и вместе мы подумаем, что надо сделать. А оказалось, что, как в фильмах о нашем революционном прошлом, мы собирались сюда крадучись, словно заговорщики в условиях подполья».
«Ну, это ты преувеличиваешь. Просто не хотелось, чтобы о нас плохо подумали:  рабочее время, а мы свои вопросы решаем»,- секретарь дал понять, что он начеку и не даст свободно обсуждать действия руководства. Однако самая главная его персона неожиданно отпустила  натянутые вожжи: «Михал Петрович! Не мешай людям хоть раз в году иметь Юрьев день. Пусть  что-нибудь свеженькое расскажет. Нам нужны новые идеи».
«Я думаю, что кубинцы не только не будут возражать против того, чтобы мы собрались и обсудили вместе важнейший, прежде всего, для них вопрос: как сделать наше сотрудничество ещё более эффективным, но и сами с удовольствием примут участие в его решении. Ведь даже на Съезды партии приглашают делегации коммунистов других стран для совета. А мы работаем среди друзей, имеем общие цели совершенствовать наши отношения, а поговорить об этом начистоту не можем. Такой сепаратизм трудно понять.
Нам обещали для помощи  в пропаганде, особенно в связи с визитом Брежнева, прислать специальную интересную литературу, а поступают, как прежде, стандартные, довольно нудные и очень большие по объёму брошюры.  В то же время у нас  нет, например, элементарного разговорника. Ведь на каждый чих переводчика не привлечёшь. Я, например, несмотря на обещания руководства, вообще почти два года работаю один, причём на очень ответственном объекте, где отсутствие точности и скорости передачи совета могут привести к очень печальным последствиям. Такой практический словарь больше, чем воздух нужен. Кубинцы показывали мне подобную книжонку, выпущенную в годы господства здесь США. На обложке – две руки, скрещённые в тесном рукопожатии, а на рукавах – флаги двух стран. Они просят похожее что-нибудь издать для пользы дела. Мы об этом тоже не раз говорили, но результата пока нет. А ведь это не только решит вопросы общения, но  и станет важным  подспорьем в повышении отдачи от наших трудов.
Нам совсем не передают опыт работы передовых партийных организаций с точки зрения участия в решении производственных вопросов. Здесь тоже такими наработками никто не поделился. Я, например, считал вполне достаточным, что мы следим за нравственной стороной поведения специалистов. В докладе нас критиковали за то, что домостроительный комбинат в Сантьяго не достиг проектной мощности. К сожалению, о необходимости увеличить его отдачу и о том, чем мы можем содействовать решению этой сложной задачи, даже генпоставщик, бывая у нас в провинции, ни разу не проинформировал партбюро. Но, насколько мне известно, у кубинцев просто не хватает мощности строительных подразделений, и детали домов будут валяться мёртвым грузом на стройплощадках.
В то же время есть  другие сложности в вопросах повышения эффективности  нашего сотрудничества, напрямую зависящие от нас с вами, и их мы обязаны вместе устранить. Так, все прекрасно знают, что  многое в этом направлении на производстве связано с определёнными затратами и риском. Надо что-нибудь переделать, ревизовать, а успех не всегда гарантирован. В результате могут быть недовольные среди наших заказчиков. А разобраться, провести консилиум на соответствующем уровне здесь возможности нет. И почти всегда отрицательный результат влечёт за собой оргвыводы со стороны руководства посольства. А ведь можно не принимать меры, не рисковать. В конце концов, если и произойдёт серьёзное повреждение оборудования, то ты вроде бы в стороне, не причём.
Вот сейчас у нас на «Ренте» завершается капитальный  ремонт энергоблока. Его отсутствие серьёзно нарушает нормальную жизнь  провинции. Принимаются все меры, чтобы скорее ввести его в строй.  Но перед выводом агрегата в ремонт возникали очень серьёзные подозрения по поводу  надёжности работы одного из элементов котла. По всем правилам надо было бы провести его ревизию. Но при этом срок ремонта возрастёт на трое суток, а результат может быть нулевым. Нас поддержал и изготовитель - Таганрогский котельный завод. Но письменно что-нибудь рекомендовать они не желают без специальных испытаний. Приходится всё решать самим. Если подозрения окажутся напрасными, то и отвечать за продление ремонта придётся мне одному. А вдруг дефект действительно сформировался, то в дальнейшем возможно серьёзное разрушение оборудования. Можно  промолчать, чтобы не было виновных, зато будет громадный ущерб. Вот и вошли в противоречие наши лозунги и фактические проблемы. Так и приходится маневрировать между ними, вместо того, чтобы сообща решать вопросы и, если надо, нести коллективную ответственность».
В зале напряжённо замолчали. Иванов сел, и в бой рванулся Асонов. На его лице волнами ходили желваки, наглядно демонстрируя готовность торгпреда выдать оратору на полную катушку. Однако  посол, вероятно, счёл недостойным отмолчаться и понятным жестом осадил его порыв: «Подожди, Анатолий Николаевич. Начнёшь сейчас критиковать своих подопечных и совсем их запугаешь. Дай мне сказать своё мнение».
Став вдруг без всяких усилий вельможным и основательным на трибуне, спокойным тоном опытного политика, показывающим, что в мире нет ничего существеннее того, о чём он говорит, Толубеев долго рассказывал внимающей аудитории о международном положении. Потом на той же глобальной высоте немножко остановился на наших дружественных контактах с кубинским руководством, забыв и о регламенте, и о том, что он является таким же коммунистом, как и все, собравшиеся в зале. И его понимали: что ж, снова, что-ли, организовывать встречу для информации по таким важным вопросам. Но с другой стороны, сразу возникал неприятный непреодолимый барьер между одним из коммунистов, но занесённым в титульный лист  новой элиты страны, и остальными, равными друг другу рядовыми солдатами партии. Причём на Родине так явно не ощущалось такое незаметное расслоение строя рабочих и крестьян. Только здесь, на Кубе, в обстановке крайне демократического поведения стоящих у власти, становилась очевидной  социальная трансформация сути социалистического общества.
Между тем Никита Павлович принялся шерстить конкретных исполнителей: «Наша пресса очень слабо помогает развивать тесные отношения с кубинцами. Действительно, брошюры, выпускаемые АПН, блеклые, без огонька, часто вообще нудные. А какие пенки порою выдают. Недавно аж в «Правде», не где-нибудь, а в центральной газете, поместили фотографию здания, которое в центе Гаваны построил миллиардер Фокс, и подписали: «Новостройки на окраине кубинской столицы». Или другой перл. Пишут о нашей совместной работе на строительстве медного рудника и называют город, где оно ведётся: «Мао». Надо же так исковеркать. Не Моа, как на самом деле, а именно Мао, словно в честь великого кормчего Китая. Это же крупный политический промах. Разве так можно!  Кто здесь от агентства присутствует?»
Серенький представитель печатного бракодела незаметно поднялся и покорно встал, ожидая публичной казни. Посол победоносно обвёл зал своим яркооким взглядом, будто показывая, что от него не  скроется ни один отступник от интересов Родины. Ни один. Все невольно съёжились под давлением впалых глазниц вельможи. А Владимир вообще опустил голову, понимая, что после такой артподготовки начнется его личное четвертование.
«Вот здесь Иванов выступал, - Никита Павлович ал долгую паузу, достойную отделить его высокое положение от какого-то там шибзика из Сантьяго, но не достаточную, чтобы Владимир получил удар от Кондратия или даже позорно обделался. Крупный дипломат всё отлично понимал и рассчитывал ходы своих мыслей буквально по секундам, - А ведь он прав!  Плохо наша пресса работает. Неужели никто не догадался выпустить такой разговорник. Я был в бедной Индии. Там, пожалуйста, бери в посольстве бесплатно и беседуй на благо наших отношений. А здесь? Великий Советский Союз   имеет колоссальный интерес сблизиться с единственной в Западном полушарии страной, строящий социализм. А его посланники не могут понять друг друга из-за отсутствия копеечной книжонки. Надо же. Такое впечатление, что кто-то специально палки в колёса ставит.
И по поводу визита Леонида Ильича, как следует не развернулись. Надо немедленно, Михаил Петрович, связаться с Центральным Комитетом и попросить помочь резко усилить эту работу. А я Громыко позвоню. Осталось очень мало времени».
Вечером погода резко ухудшилась. Температура понизилась до двадцати градусов, и при здешней почти абсолютной влажности стало по-настоящему холодно. Владимир впервые на Кубе ужасно замёрз, направляясь к Ларичевым по его телефонному приглашению на ужин, который, как он был уверен, станет продолжением отложенной экзекуции. В автобусах неожиданно появилось много людей с меховыми воротничками, в шерстяных тужурках, даже в пальто, отороченных мехом. Подумалось, в каких сундуках они хранят это добро, чтобы, может быть, раз в году одеть и похвалиться перед друзьями. Ведь кругом рыщут кукарачи. А для них  меховые изделия являются таким же деликатесом, как сапоги для команды Зиганшина.
Олег Викторович встретил его с довольно любезной улыбкой. Очень быстро Иванову стало понятно, что она, прежде всего, продиктована глубоким сочувствием, которое испытывает любой человек, а тем более хорошо знакомый, к другому, которого посетило большое несчастье. Ларичевы говорили даже слегка приглушёнными голосами, чтобы громким звуком не нарушить тишину сострадания.
«Ну как ты? Переживаешь? Я думаю, что всё обойдётся. Ты особенно не расстраивайся. Почти два года здесь. Небось и по дому соскучился?»
«Да не спешу я домой. А что? Асонов уже дал команду эвакуировать на Родину? Но ведь я пока ничего не сделал. Только вопрос поставил, да слегка  на партийном собрании начальство покритиковал. За агрессивное  выступление на партбюро меня сюда выслали, на Кубу. Многие считают такое наказание выше наград и сами готовы повторить мой подвиг. Но если я вернусь на Родину и расскажу, что меня и обратно выгнали за те же деяния, то только всех запутаю. Поэтому, я надеюсь, за критику сразу меня откомандировывать не должны. А дальше видно будет. Обидно, что никто так и не осмелился выступить по существу поставленного мной  вопроса о производственной деятельности. Как себя вести: смело, как дома, решать технические проблемы и надеяться в случае неудачи на обоснованную поддержку или занимать известную позицию: «моя хата с краю». Я так и не услышал ясного ответа. Ты как думаешь?»
«Да что я? Маленькая сошка. Ты адресовал вопрос на самый верх и шунтировал меня. Теперь как они скажут. Но, мне кажется, что опытные дипломаты не будут из-за тебя ставить на кон своё положение и карьеру. Тем более что во всех вопросах техники, конечно, по своим знаниям они и разбираться не могут, даже в принципе. А ты вспомни у нас в стране. Ты сам поддержал бы инициативу начальника цеха на проведение таких работ?»
«Без всякого сомнения. Речь идёт об обычной ремонтной ревизии. Она самая безобидная. Только время ремонта немножко удлиняет. Но дефект этот, если его так оставить,  натворить дел может – убытков не сосчитаешь».
«В любом случае надо быть осмотрительным. И особенно не зарываться. Ты сюда приехал, как я знаю, потеряв карьерный рост и даже бросив почти готовую диссертацию. Поэтому надо хоть обогатиться на полную ёмкость карманов. А для этого что нужно? Помнишь крылатые слова Райкина: «Спокойствие и порядочек прежде всего». Вот залог,  в том числе и материального благополучия».
Гораздо резче высказалась, прослушав его бормотания о гаванских гастролях, жена: «И когда ты хоть немного ума наберёшься? Подумал бы о детях. Ведь в жизни ниже травы, тише воды. Пока,  правда, не напьёшься. А как до трибуны дорвёшься – всё забываешь напрочь. Лишь бы правду – матку высказать. Ну что ты этим в жизни добился? Злишь начальство – и весь экономический эффект. Так и будешь всю жизнь кочевать с места на место, как перекати-поле, пока не поймёшь, что главная мудрость в жизни – не писать против ветра. А ещё лучше, если научишься различать, кому и как надо руки и другие места лизать. Вот чем люди на хлеб с маслом зарабатывают».
«Да не буду я никогда лизоблюдством заниматься. Пусть хоть на Колыму отправят. Но я хорошо усвоил, что движущей силой в советском обществе являются критика и самокритика, и на этом стоял и стоять буду. Мало, какие сволочи попадаются. А настоящие коммунисты должны благодарить за критику и сами её развивать».
«Вот Ларичев и намекнул, что они отблагодарят: помогут вернуться домой, так как ты по нему соскучился. А что с Машей делать? Ведь она ещё беззащитное дитё тропиков и не выдержит нашего сурового климата. Ты об этом подумал?» - и Галина залилась горькими рыданиями, вспоминая свою мамочку и проклиная тот день, когда она встретила этого безмозглого правдолюбца.
                __ ,, __

  Москва не так уж и ждала своего далёкого сына. Тьма грандиозных дел, проворачиваемых государственным механизмом, не оставляла возможности думать о состоянии каждого винтика и шестерёнки, вовремя устранять постоянно  возникающие в разных узелках трения и небольшие поломки. Работала система, принципиально прекрасная тем, что создавала в какой-то мере равенство всех своих деталей, вне зависимости от их значения и роли. Она была ещё крайне несовершенна, необкатана. Шла неизведанными путями. И все-таки впервые в мире практически каждый член нового государства осознавал себя  потенциально равным перед всеми участниками жизненного процесса, был в курсе событий в нём, ощущал всю необходимую свободу, главное, от денег и от всяких хозяев, чтобы действовать так, как подсказывала душа.
Для обеспечения жизнедеятельности и развития организма общества, каждый уровень сложившейся пирамиды управления этими процессами выполнял свои специфические задачи. Энергетики строили и эксплуатировали более семисот электростанций и миллионы километров линий электропередачи, постепенно осуществляя ленинскую мечту об электрификации всей страны. Нефтяники и газовики всё глубже забирались  в непроходимые болотные топи Западной Сибири для обеспечения  своей бесценной для современного народного хозяйства продукцией. Колхозники, подпитываясь от тех и других различными видами энергии, выдавали конечный жизненно важный продукт – пищу для народа.
В Кремле люди, различными путями получившие право управлять  судьбой общества, были в первую очередь озадачены подготовкой к предстоящей  встрече главного коммуниста мира с руководителем страны Американского континента, в прямом и переносном смысле принявшей его земную религию  и прорывающийся через все преграды к её воплощению в жизнь. Визит должен был стать величайшим символом победоносного шествия коммунистической идеологии по миру, показать, что приходит конец и последнего бастиона власти денег на планете. В Западном полушарии, где ещё совсем недавно всеми делами полностью управлял зелёненький божок капитала, появились уверенные следы вождей нового мирового порядка, диктатуры тех, кто своими руками создаёт всё на земле.
Впервые в истории визитов главы СССР для придания особой его значимости было решено, что в нём примут участие сразу четыре члена высшего штаба руководства партии. Мало того. Несмотря на риск перелёта через океан в логово империализма, Брежнев убедил Политбюро в необходимости поездки сразу двух основных кандидатов на пост генерального секретаря: Щербицкого и Романова. Знающие тонкости подстрочной политики легко понимали, что этим подчёркивалось обеспечение преемственности в руководстве по вопросам сотрудничества с Кубой, долгосрочность соглашений, которые будут приняты в ходе переговоров.
Вызывало тревогу здоровье генерального секретаря. После поездки в Индию он перенёс небольшой инсульт, и пришлось даже на несколько месяцев сместить сроки посещения Острова Свободы. Но Леонид Ильич хорохорился, показывал, что всё в порядке, и больше других работал над проектами документов разных важных договоров.
Не меньше волнений выпало и на долю службы охраны высшего руководства страны. И не случайно. Из разных доверительных источников и, в первую очередь, из многочисленных обрывков информации, перехваченных недавно введённой в горах на севере Кубы советской радиолокационной станцией Лурги, позволяющей прослушивать даже телефонные разговоры в США, становилось ясно, что её могучий сосед затевает крупную провокацию, или даже террористический акт, способный перевернуть всё в мире кверху тормашками.
Странным образом молчал глава КГБ Андропов. Вероятно, он был на сто процентов уверен в высочайшем уровне работы своего ведомства. Он даже где-то сказал, что и сам готов лететь в составе делегации. Примерно так в Москве на станции аэрации фекальных стоков поступал её директор, когда в конце экскурсии для высокопоставленных персон ничего не доказывал на словах, а просто молча выпивал стакан воды, сбрасываемой в реку после очистных сооружений. В противном случае он мог лишиться своего поста за низкое качество работы подведомственного учреждения. Однако ближайшая свита из охраны генерального секретаря, ссылаясь на имеющиеся сведения, настоятельно рекомендовала ему не брать с собой на Кубу других членов Политбюро.
«Вы что же? Знаете, что сработаете плохо, но хотите избавиться только от меня одного, кто вам кровь портит. Такой судьбоносный визит должен быть обставлен, как надо. Да мне скучно будет столько времени висеть одному над океаном. Не с кем рюмку водки выпить. А на миру и смерть красна.  Так что занимайтесь, как следует, своей работой, и не мешайте мне делать свою. Не лезьте, куда вас не просят. Ваш шеф молчит, и вы следуйте его примеру».
Действительно, разведорганы страны давно уже не проявляли необходимой прыти и ограничивались в своей деятельности  вылавливанием мелких рыбёшек в тине местных провокаций и пропагандистской литературы. Царствовало благодушное спокойствие, вера в силу нашей контрработы и  слабость противника. Создавалось мнение, что американские спецслужбы подорвали свою мощь во Вьетнаме и на собственном континенте, а Советский Союз они лишь для видимости попугивают, не имея на полномасштабную подрывную деятельность необходимых сил и средств.
На самом деле, в стане врага шла напряжённейшая работа, также обусловленная предстоящей встречей у него под боком двух ведущих коммунистических лидеров Восточной и Западной половин земли. Готовился грандиозный фейерверк, призванный ошарашить мир. Причём в последнее время в подготовительном процессе произошёл серьёзный сбой, который вынужденно озвучивался в разных вариантах и многочисленными агентами в эфире. В связи с этим, естественно, сигналы не всегда оставались  на требуемом уровне  секретности, и совершенно непонятно каким образом не были замечены советскими органами.
Разговор вёлся о неожиданном молчании выдающегося агента ФБР Дэна Гонзалеса, заброшенного для руководства грандиозной операцией на свою бывшую Родину. Два отряда исполнителей успешно преодолели кордоны кубинских пограничников и ещё более бдительных бойцов Комитетов защиты революции и ждали ценных указаний. А резидент не подавал никаких признаков жизни, хотя исчезнуть просто так не мог: не такой масштаб личности. Вероятно, неожиданные трудности мешали ему выйти на связь и начать действовать. И его американские шефы сбились с ног, пытаясь выяснить и устранить возникшие препятствия. Тем более что президент страны, узнав о звёздном составе коммунистической бригады, вылетающей в гости к Фиделю, нетерпеливо требовал подробных докладов и даже слышать не хотел о возможном переносе срока начала операции.
 «Да вы что там, от безделья с ума посходили, - врезал он Стейнбеку, директору ЦРУ, в ответ на его предложение отложить на время запланированный акт в связи с непредвиденными обстоятельствами, - Такая уникальная возможность прихлопнуть разом всех их фюреров, и сегодняшних, и завтрашних - и её упустить из-за вашей растяпистости? У вас что, не продуман резервный вариант на такой случай? Каждый человек смертен и всегда должен кто-то его дублировать. У вас там два отряда головорезов. Если ими некому командовать на месте - плыви сам.  А то растолстел донельзя. Попробуйте только не выполнить план. Всех выгоню на улицу с позором!»
Естественно, такой печальный вариант также входил в разработки плана крупнейшего террористического акта современности и никак не должен был остановить смертельный удар по коммунистическим позициям. Руководители диверсионных групп имели подробнейшие инструкции на этот счёт, обязаны были полностью перевести стрелки управления ходом процесса на себя и довести начатое дело до логического конца. Просто шансы на её положительный исход заметно уменьшались в связи с выходом из игры выдающегося мастера шпионажа, и шеф разведки обязан был для перестраховки запросить приземление на резервном аэродроме. Он прекрасно знал предстоящий ответ своего непосредственного начальника, но таким образом делил с ним ответственность на случай возможной неудачи. Теперь мосты были сожжены, и моток колючей проволоки продолжил раскручиваться дальше.
                ___ ,, ___

Немножко успокоившись от гаванской встряски, нутро Владимира вновь устремилось в бой за святое дело. Все эти ремонты, выступления, накачки были интересными и волнующими, но, в принципе, уже ставшими обыденными для него вещами. А поиски исчезнувшего малыша были загадочно-опасным делом,  полностью вырастали на собственном творчестве, являлись сугубо влечением души и потому завораживали, манили к себе, словно недоступная красавица, или мерцающая вблизи, но остающаяся до сих пор прикрытой цельной преградой невинности неразгаданная тайна мироздания.
Проведя перекличку членов «Общества спасения» и наскоро повторив лоскутные сведения о культуре и искусстве, командор повёл сплоченный отряд на штурм очередного бастиона. Как всегда, бойцы прихватили с собой стандартное оружие в виде бутылок с зажигательной смесью и подарков детям. А впереди вместо знамени выступал вооружённый мужскими доспехами и потому очень опасный красавец-мужчина будочник Анин. Иванов успел по простоте душевной поведать ему всё, что думает о нём его непосредственный столичный начальник, особенно в части пополнения семейного бюджета. Вячеслав Иванович смущённо улыбнулся в ответ и промычал что-то несвязанное, наподобие: «Бог им судья! Они всех ровняют под одну планку: под себя. Но где нам до них! Хоть у руководства в голове побывать на таком уровне – и то приятно!»
Не успел отзвучать звонок в чреве квартиры, как дверь распахнулась, и на пороге, словно в волшебной сказке, выросла красивая рослая озарённая зовущей улыбкой женщина. В первый момент она олицетворяла Венеру по-негритянски. Но уже вскоре можно было заметить зарубки времени на её сияющем лице. Да и в глазах нет-нет, да и вспыхивали тухнущие искорки печали. Увидев пятерых цветущих мужчин, девушка, казалось, металась в глубине души от одного к другому, выбирая подарок судьбы и, наконец, естественно, остановила свой вопросительный взгляд на главной рекламе настоящего  мачо: «Что вы хотите, сэр?»
Чувствовалось, что  её английский был проверен на практике и звучал твёрдо и с достоинством. Сразу стало ясно, что красавица не из простых. Хотя Владимиру в её вопросе послышались фривольные нотки, подобные услышанным в  первые дни на улице Сантьяго из уст зовущей, словно печь в морозный день, пышной и раскованной негритянки.
Вячеслав Иванович не стал уступать пальму первенства и сразу рванулся в лобовую атаку: «Мы много слышали, что вы и ваша сестра глубоко постигли искусство, и нам бы хотелось немножко обменяться опытом. Тем более что мы к вам пришли не случайно. Про вас очень тепло рассказывала наша соотечественница, которая рожала в одно время с вами в «Матернидат- дель - сур». Вы помните Лару?»
«Конечно, конечно! - девушка расплылась в улыбке, - Она очень красивая и весёлая. Как  её дела?»
«Всё нормально. Она передаёт привет вам, а также подарок  вашему малышу. Кстати, где он? Мы хотели бы взглянуть на вашего красавца и вручить презент. А потом рассказать Ларисе, как он выглядит. Согласны?»
Мулатка покорно кивнула головой и впорхнула во внутренние коридоры дома. Вячеслав победно оглядел затаившихся друзей: «Вот как надо покорять женские сердца. Без выстрелов и всякой там экзотики. Ещё и до будки дело не дошло. А тогда бы и вообще притащила всех соседских детей. Здесь не надо много слов. Главное, чтобы они источали сильные ароматы любви. И, как говорил один крупный знаток вопроса: «Раз, и ты в дамке!»
«Точнее, в дамках. Но для нас это важнее! А ты уж сам смотри! А за хорошую службу выношу благодарность!» - вожак расслабился и был  мягок.
Вячеслав вскочил, выпятил и без того крутую грудь и прокричал полушепотом: «Служу советским женщинам – самым красивым женщинам мира!» и тут же предложил слегка обмыть успешный ход операции. Владимир благосклонно улыбчиво кивнул, и бутылка привычно пошла по кругу, даря через узкое горлышко широту своей пьяной души. Вскоре на столе появилась её двойняшка, старающаяся восполнить возникшую пустоту. Однако командор заподозрил неладное и грубо остановил тостующего: « Где же твоя дамка? Свидание задерживается и становится проблематичным. У тебя в арсенале ещё какая-нибудь наживка есть? Или сплошное бахвальство? Прими меры. Не позорь мужскую половину нашей прекрасной Родины».
«Нанси, - заревел исполнительный Слава, - Без вас мужчинам скучно. Покажите нам вашего прелестного сына. Мы всё-таки должны вручить ему подарок. А с вами выпить за его здоровье и счастливое детство».
Негритянка охотно выпрыгнула в гостиную и, словно пташка, легко вспорхнула на колени к Анину: «Вы такой большой. Я чувствую себя, как в детстве на руках у папы. Налейте дочке немножко рома для усиления воображения, папаша. Так хочется вновь ощутить себя дитём в крепких руках мужчины». Пока Вячеслав входил в новую роль и пытался одной рукой привести в порядок ту напрягшуюся часть организма, которую придавила телом и интимным пламенем его новая родственница, а другой выполнить её просьбу для утоления душевной жажды, всем стало ясно, что игра началась заново. Надо было прибегать к домашней заготовке.
Муки выбора первого хода облегчила сама штурмуемая королева: «Откуда вы знаете, что мы с сестрой владеем искусством? Я думаю, это преувеличение. Тем более, кто пользовался нашим уменьем, мог многое забыть. Мы уже очень давно профессионально этим не занимаемся».
«Не знаю, как вы, - Анатолий не мог удержаться от распирающих грудь чувств, - А я имел счастье совсем недавно почувствовать вашу родственницу в деле. Это было нечто. Я не только вознёсся в экстазе  от высочайшего артистизма, но и впервые в жизни познал совершенство настоящей женщины. До сих пор почти не живу, а тяжело дышу под грузом её убивающей страсти. Это просто, как любит говорить наш командор, пир духа".
Нанси изогнула красивые брови в знак большого удивления: «Странно. Мы с ней давно завязали. Видно она сорвалась, не устояла перед соблазном. И вы только по одной встрече так хорошо отзываетесь о нас.  Неужели в вашей великой стране это сладостное искусство настолько отстало, что вы были так поражены? Вы об этом что-нибудь можете рассказать?» - она кокетливо сверкнула глазками и выпила по предложению Анина с ним на брудершафт.
Почувствовав судьбоносность момента, Вячеслав Иванович, будто молодой орёл, расправил крылья и выдал свой козырной заход из речи Владимира Ильича перед комсомолом о необходимости изучать всё, созданное человечеством. Однако Петров, по традиции значительно посерьёзничавший пропорционально выпитому, вероятно, не только не смог внятно перевести мудрость вождя, но и приплёл что-то лишнее.
Негритянка лишь слегка насупилась, пытаясь уяснить сказанное, а потом погладила оратора по головке, приговаривая: «Ты такой у меня умненький, что просто страшно. Я согласна, что познавать надо все способы и приёмы для разнообразия. Но при чём здесь капиталисты? У них ничего особого нет.  Уж  я это отлично знаю».
Анин смолк, не находя следующего хода. «Про что она болтает? - думал он, -  Как это у класса господ нет ничего своего? Или она, как и все представители артистического мира, мало что смыслит и в классах, и в классовой борьбе? О чём с ней тогда вообще можно разговаривать?»
Почувствовав замешательство в голове начальника, на помощь ринулся молодой, желающий подавать надежды Смирнов: «У нас многие работают по системе Станиславского. Она широко известна. Вы не использовали в своей практике какие-нибудь её элементы? Вероятно, ваши педагоги что-то рассказывали о ней. Интересно, насколько наша методика завоевала мир».
Нанси даже слегка смутилась и извиняющимся тоном пояснила: «Вы знаете, я не очень  сильна в теории. До революции нас не так уж много учили. Тем более что в каждом клубе был свой учитель, который занимался только практикой. Может быть, он и показывал какие-нибудь приёмы, придуманные вашим Станиславским, но выдавал это всё за своё, собственное изобретение. А вы не можете продемонстрировать что-то новенькое? Это так интересно!»
«Мы не профессионалы. Нам такие вещи не под силу. Мы только используем вас и получаем удовольствие. Вы уж простите меня за такую прямоту. Тем более я помню, что тот наш профессор предлагал всё начинать с вешалки, ну то есть с гардероба, помещения, где все раздеваются. А  у вас жарко. Вы здесь и так почти голые. Так что уже в этом смысле получается всё по-другому».
Чёрная красавица оживилась: «Я не понимаю: у вас раздеваются, у нас раздеваются. Что здесь необычного?» Потом продолжила с печалью: «Жаль, что все клубы закрыли. Можно было бы попробовать и по-вашему, и по-нашему. Потом сравнить. Я люблю всё изучать».
«У нас во время революции были созданы экспериментальные театры, где рождалось новое искусство. Может быть, вы слышали что-нибудь про Таирова, Мейерхольда?» - Владимир, неожиданно вспомнив такие далёкие для простого советского человека имена, гордо, по-орлиному посмотрел на друзей, но тут же осёкся, сжался: вдруг эта дотошная представительница искусства захочет подробнее узнать о вкладе названных деятелей в развитие её специальности. Это уже и для него самого была страшная тайна, более сложная, чем жизнь после смерти или обязанности члена Политбюро. Несмотря даже на то, что в течение ряда докубинских лет  многократно, вновь и вновь, и достаточно аккуратно слушал лекции на эту тему. Однако уходил после них таким же пустым и не рубящим фишку, как любил говорить сын. Самое интересное, что он знал причину этих неудач. Она была внутри него,  в его слишком рациональном мозгу технаря. Иванов мог назвать сотни достижений его коллег в развитии энергетики. Например, его родная теплоцентраль  была пионером в переходе на высокое давление пара, как теплоносителя. Стоил штурм небывалых вершин очень дорого. Дерзания потребовали и человеческих жизней. Но сейчас завоёванная высота стала  обыденным явлением, и никто уже не считает те миллионы тонн топлива, которые ежегодно экономит страна за счёт достигнутого прогресса.
А что нового можно придумать в театре? Поставить на сцене простой деревенский туалет,  как сделал  режиссер Любимов в театре на Таганке в серьёзной пьесе Чехова «Вишнёвый сад»? Или одеть Гамлета в современные джинсы. Это несерьёзно. Дурость вроде его любимой сказки о голом короле. Когда ничего нет, а кто-то или толпа убеждают верить в несуществующее. Конечно, есть сверхчувствительные люди, особенно, экзольтированные дамочки, на которых действие на сцене оказывает больший эффект, чем сама жизнь. Для них любая новая глупость покажется гениальным вымыслом, и они будут восхвалять её на всех перекрёстках. Для большинства же зрителей спектакль является своеобразной эмоциональной информацией о  событии или сюжете. Лишь немногие умеют уловить в нём принятые автором заповеди жизни, и уж совсем редкие -  его философские потуги. Чтобы идеи дошли до потребителя, нужна, помимо всего прочего,  близнецовая близость гражданской позиции актёра и его героя, а также бесконечная искренность. Остальное всё, в том числе и лицедейство, чушь несусветная, которая годится только для низкопробных зевак, а не для современных удивительных творцов нового в науке, технике и даже рутинном, но сверхсложном по прежним меркам, производстве. Гуманитарии, те сожрут всё. Но, слава Богу, их немного и не они вершат судьбы человечества. Хотя так тоже было не всегда.
Эти жёсткие мысли срастались в душе Иванова с памятью о театре как месте, где всегда возникали неприятные дополнительные неудобства. То скрипели или жали новые ботинки, одолевала изнурительная жара в праздничном  костюме с жилеткой. То чавкал, сопел, а порой и просто попёрдывал сосед, увлекшийся больше него спектаклем.   Главное, что всегда снижало его интерес к зрелищу - явно вылезающая со всех сторон его условность: узенькие  рамки сцены, повторяющиеся в разных ролях одни и те же надоевшие лица. При этом уменье перевоплощаться ценилось больше, чем пятый разряд у слесаря. Хотя Иванов уже довольно давно усвоил, что истинное лицо человека может быть только одно, выражающее его внутренний мир, его душу. Остальные образы, создаваемые актёром, не искренни, лицемерны и, в конечном счёте, очень легко могут быть изобличены, как враньё.
 Как в детстве он переживал за героя фильма «Парень из нашего города», попавшего в плен во время войны в Испании, но выдержавшего все испытания. Особенно, когда фашист даёт команду по-испански его расстрелять, а он и глазом не моргнул, чтобы не выдать тайну о знании им языка. А вскоре он увидел то же лицо артиста Крючкова, но уже в роли оболтуса из фильма «Свинарка и пастух». Стало очень обидно и за исполнителя, согласившегося так низко опуститься, и за себя, почти поверившего в предыдущей картине этому прикинувшемуся смелым прощелыге, для которого важнее было продемонстрировать свою физиономию как можно больше раз, чтобы запомниться зрителям. А на борьбу за свою Родину ему, по большому счёту, было просто наплевать.
Пока командир прокручивал в мозгу свои взгляды на театральное искусство, Сидоров решил заполнить возникшую паузу: « Вы говорите, что на Кубе всё позакрывали.  Мы слышали как раз противоположное. Нам рассказывали, что у вас очень развито непрофессиональное творчество. Называли впечатляющие цифры, показывающие быстрый рост количества самодеятельных коллективов, их участников. Это очень интересный процесс. У нас большинство хороших исполнителей пришло к известности именно таким путём. Мне первые уроки тоже давала учительница в кружке, бесплатно».
«Как она это делала?»- решила уточнить Нанси: «В круге. Это что - игра такая? У нас тоже есть похожее развлечение, когда девушки становятся на четвереньки головками друг к дружке, а мужчина по очереди любит  каждую из них. Называется: «Ромашка». Но это очень дорогое удовольствие. А у вас без денег. Вероятно, вы имели заслуги перед мафией или вы ей нравились».
« Да. Мне тогда было всего десять лет, - не понимая многого из реплик актрисы, возразил смущённый Анатолий, - Просто мне очень хотелось, и я пошёл в кружок во «Дворце пионеров». А там у нас всё бесплатно. Какая уж там мафия».
Теперь пришла очередь хозяйки разбираться в услышанной абракадабре: «Как я поняла, у вас в стране занимаются обучением новичков, только начинающих жить. Пионер – это тот, кто делает что-нибудь впервые. Правильно? И у вас созданы клубы для сексуальной подготовки детей? Но что-то очень уж рано. У нас  подобное в таком возрасте могут признать развращением малолетних и осудить. Видно, вы далеко ушли от нас вперёд!»
Петров перевёл, но сам ничего не смог понять: «Подождите. Причём тут секс? Анатолий учился петь. Как ваша сестра. Может быть, я вас не так понял. Давайте ещё раз разберёмся в терминах. Что такое, по-вашему, секс?»
Нанси залилась хохотом. Она подпрыгивала на коленях у Вячеслава Ивановича, дрыгала ногами и показывала на затвердевшего от принятого Александра: «Смотрите, смотрите! Этот мужчина не знает, что такое секс! Я сейчас описаюсь. Мне плохо. Давай покажем ему, что это такое»,- обратилась она к Анину и начала выполнять на нём довольно непристойные движения. От неожиданности будочник, вопреки своему амплуа первого любовника, непристойно  покраснел, схватил девицу в охапку, но дальше не смог сообразить, что с ней делать. Налево от него сидел Сам, а справа и вообще никого не было. Он был крайним. Слегка успокоившись от безысходности, представитель ГКЭСа строго наказал: «Перестань! Не балуй!»- и усадил красавицу обратно, словно в люльку,  на свои могучие ноги.
Настойчивый Сидоров не мог оставить вопрос не рассмотренным: «Мы разговаривали о пении. Ведь вам и особенно вашей сестре очень близка эта тема. Согласны?»
Для демонстрации он взял несколько аккордов из «Ава Мария», как всегда сразу же погрузившись в процесс, прикрыв глаза и подняв к небу руки. Без аккомпанимента фрагмент его выступления произвёл своеобразное впечатление на хозяйку. Она  прыснула со смеху и вновь задёргалась  на своём напряжённом пьедестале.
«Я сказал, не балуй, - уже менее строго попытался урезонить шалунью Анин, - Сама ты какие-нибудь советские песни знаешь?»
Негритянка утвердительно, хотя и смущённо, покачала своей красивой головкой.
«Давай, пой.  А мы тебе будем подпевать».
Нанси словно только ждала подобную просьбу. Она хлопнула несколько раз в ладоши и гортанным голосом закричала: «Калынка, малынка, малынка моа. В саду агода калынка, малынка моа. О-о, о-о, о,о; о-о,о-о,о, о».
Мужики зааплодировали. Виктор привстал и начал лёгкую разминку, будто готовясь к пляске. Петров присвистнул и показал певунье большой палец. Все были довольны неизвестно чему. Ведь пока решение главного  вопроса оставалось в тени.
Наиболее продвинутый в пении и дотошный Сидоров продолжил серию наводящих вопросов: «А вы сами не пробовали с сестрой выступать заодно? Дуэтом. Мне кажется, у вас здорово бы получилось».
«Вы знаете все тонкости нашего искусства, я чувствую. Не случайно Росита не смогла вам отказать, даже несмотря на строжайший запрет властей. Мы так и делали. Действительно, наши клиенты просто балдели, когда не замечали подмены и встречали после очередного оргазма женщину, полную желания любить. А потом начинались совместные радости. Представьте себя крепко выпившим и никак не понимающим, почему с двух ваших бочков лежат две совершенно одинаковые очаровательные девчонки, готовые исполнить все ваши капризы. Голова идёт кругом. Вы думаете, что попали в рай, лучше которого нет ничего в мире. Такое чувство остаётся надолго. И хочется скорее вернуться в этой земной Эдем. Клиентов у нас было больше, чем ракушек в море. Купались в любви, словно Клеопатра».
Переведя откровения девушки, Петров угрюмо, как прокурор Вышинский вынес решительный вердикт: «Шеф. Мне думается, что это просто ****и, а никакие не артистки».
«Да, да. Мы работали ****ёжками в  ночном клубе, - охотно подхватила мулатка вывод сурового переводчика, уловив его смысл по ставшему родным для кубинцев слову из советского фольклора, - Но всё это в прошлом. Теперь мы трудимся на революцию и очень этим довольны. Честно сказать, иногда вспоминается, как обычно, всё хорошее из прошлого: яркие одежды и окружение, красавцы-кавалеры, умеющие изящно ухаживать. Хотя чаще над нами издевались, использовали, как хотели. Хозяин грабил и избивал за любые погрешности. Но в памяти осталось только приятное, радовавшее душу, и поэтому иногда бывает грустно о необычном потерянном кусочке жизни. По крайней мере, любви было море, не только в плотском, но и в чувственном  виде. Сколько юношей влюблялось без памяти, до исступления. Предлагали руку и сердце, страдали и готовы были расстаться с жизнью, если их отвергали. Ну да ладно. Для всех любая молодость остаётся, я думаю, лучшим периодом жизни, наиболее ярким и эмоциональным. Не так ли?»
Спасатели женской чести замерли почти с раскрытыми ртами, как в той знаменитой сцене Гоголя. Первым очухался Вячеслав Иванович, хотя и он не сумел выдавить из себя что-нибудь достойное: «Мы можем вспомнить те прекрасные времена в натуре. Тем более что наше детство было не столь необыкновенным. Мы из голодного военного времени. Тогда главной радостью был кусок хлеба. Так что можем обменяться воспоминаниями. Согласны?»
«А почему бы и нет, - с нескрываемым удовольствием воскликнула негритянка, - Раз Росита позволила себе немножко расслабиться, почему я должна оставаться монашкой? Так что,  папа, ваше предложение принимается».
Наконец пришёл в себя командор и решил положить предел начавшемуся разложению в рядах борцов: «Ну, ты доболтался, Вячеслав. Забываешься. Давно у нас на бюро не было персональных дел о разврате. Претендуешь. Не советую. Давайте лучше завершим операцию. Где твоё обаяние? Ведь дитё остаётся инкогнито».
«Нансюточка! - Вячеслав Иванович попытался выстрелить испытанным оружием против женщин - нежностью,  забыв при этом, что между ним и целью находится демпфер в виде строгого переводчика Петрова, - Перед тем, как мы начнём обмениваться опытом, давай завершим главное дело – одарим твоего прекрасного мальчугана. Принеси нам его сюда».
Несмотря на сухость перевода, девушка уловила трогательные посылы, крикнула маме, и та торжественно преподнесла ей копошащегося крошку. Нанси, в свою очередь, сунула ребёночка в руки ближайшего к ней Петрова. Компаньоны мгновенно окружили растерянного от неожиданного подарка коллегу. Даже Вячеслав Иванович не смог сдержать любопытства, и аккуратно сгрузив миниатюрную маму на стол, тоже втесался в толпу экспертов. Все сомнения мгновенно отпали. Ивановцы, как они себя обобщённо называли, покинули очередной распоротый стул, радуясь, что их осталось всего два. Счастливая развязка печальной истории была уже совсем недалеко.

                ___ ,, ___

Поиски несчастного младенца отнимали у Владимира массу времени, предназначенного прежде для напряжённой партийной деятельности. Как любили говорить в то время русские люди: «С этой работой всю пьянку забросил!» Безусловно, всё, что полагалось секретарю по регламенту, он добросовестно накручивал на время, реализуя громадьё планов. Заграница есть заграница. Здесь есть кому быстренько поставить тебя на место. Один старый лис Бадалян чего стоит. Но всё положенное он выполнял как-то без души, на скорую руку, чтобы освободиться для ставшей жизненно необходимой борьбы за права советских женщин на счастливое материнство.
Однако порою жизнь заставляла уделить больше внимания партийной суете, чтобы совсем не отстать от темпа и лозунгов дня. Приходилось читать много нудной сопутствующей макулатуры, содержащей, словно отходы на свалке, небольшие вкрапления ценных металлов. Громадное удовольствие доставляли речи Фиделя и различные кубинские публикации. Ими он иногда зачитывался, как романами Хэмингуэя. А когда периодически останавливался в чтении, чтобы обдумать сложный или интересный текст,  часто ловил себя на странной, но  очень важной перемене в собственном идеологическом лабиринте.
Каждый человек, мыслящий интуитивно, создаёт у себя в сознании свою единственную и руководящую его поступками систему ценностей. Как река наносит в   тихие заводи всякой всячины, возводя нечто подобное памятникам - меткам своей неутомимой деятельности, так и потоки судьбы откладывают в узелках человеческого рассудка осколки мыслей, дополняя переданную из космоса устойчивую матрицу души, и создавая платформу, похожую по структуре на соты с мёдом, на которой и зиждется идеология, а с ней и совесть, и нравственность, и все другие жизненные постулаты. Периодически сильные эмоциональные встряски незаметно что-то меняют в этом фундаменте. Особенно значительная корректировка взглядов имеет место под влиянием всё тех же высших сил, когда, как говорится, индивидуума осеняет необычная идея. Правда, иногда и в этом процессе бывают сбои, например, перебор, когда человек становится для окружающих  недоступным, а со стороны просто помешанным на какой-то мысли. Хотя ничего в нашем мире, находящимся под колпаком вселенной, куда более эффективным, чем бериевская система безопасности, просто так не происходит.
  Когда в один из ночных разговоров с посланцем космоса Владимир сказал об обречённости каждого сына рода человеческого следовать предначертанной свыше судьбе, мужичок чуть не растоптал его в ярости, а успокоившись, показал на простых примерах, какими поразительными возможностями самосовершенствоваться обладает каждая из созданных в подлунном мире личность: «Ты думаешь, что там наверху нечем больше заняться, как штамповать оловянных солдатиков и двигать их по жизни. И как ты мог после стольких наших встреч так примитивно представить себе высший разум? Всё  и всяк имеет тонкую систему самонастройки. Но главное - в их непредсказуемом взаимном влиянии друг на друга. Для того и проводится необычайный эксперимент, чтобы сконструировать модель более устойчивого сообщества. Ведь уже несколько сотен цивилизаций во вселенной благополучно прикончили  себя, а в ряде случаев и приютившую их звезду. Вы тоже  стоите на пороге гибели земного шарика. Мы пытаемся внести некоторые коррективы. Как во время игры с механическими машинками порою в столкновении одна из них вылетает за пределы поля и приходится внешним наблюдателям устанавливать её обратно. Делаем мы это и через беседы, подобные нашей. Но я уже тебе говорил, бестолковому, что в большинстве случаев эффект от них равен нулю. А ты вновь талдычишь: мы роботы, мы роботы. Это такая ерунда!»
Владимир и сам на примере своих метаний души знал, что её устои не вечны, что взгляды на жизнь, а значит и участие в ней, выглядят со временем по-разному, иногда меняются, как синусоида, от плюса к минусу. И всё происходит словно само собой. Делаешь и думаешь противоположное, но до луковки макушки веришь, что так всё и должно быть.
Взять вот отношение к коммунистической партии. До начала производственной деятельности Иванов мало интересовался её существованием, с трудом разбирался в заумных трудах партийных классиков, хотя видел постоянно рядом с собой честнейшего, думающего человека и трудягу - отца, все свои помыслы направлявшего на служение святому делу построения коммунизма. Неустойчивые мировоззрения  его и однокурсников вызревавли в неэффективном идеологическом инкубаторе СССР как-то кургузо, по-цыплячьи, а не в форме воинствующего богатыря. Особенно смутило и заколебало их решение высшего форума коммунистов, связанных тесными узами с недавно почившим  всесильным вождём, выполнить предначертания нового фюрера и с позором похоронить своего учителя -  великого генералиссимуса Победы, а с ним и  многое из идеологического и исторического фундамента строя, который ещё вчера казался незыблемым, как гранитная скала. 
В формировании этих взглядов бочком вмешивалась и его беспочвенная природная застенчивость, вылезавшая всякий раз в виде кумачовых пятен на щеках, как только  приходилось прилюдно говорить что-нибудь своё, не связанное с учёбой. Интересно, что стоило ему лишь вступить на трудовую стезю, как все эти предрассудки и затрудняющие полёт путы забились куда-то внутрь, но совсем не были изгнаны с позором из арсенала нравственных сдержек. Вложенная в послание души скромность осталась с ним навсегда и преодолевалась всякий раз только в результате серьёзной экзекуции над собою.
Попав на производство, он увидел настоящих простых коммунистов в деле, их задористость, неудержимое желание сметать прочь любое зло на своём пути, даже если оно выступает в облике начальника, и сопутствующюю такому бойцовскому характеру игру омолаживающейся крови в весёлых глазах. Очень быстро вспрыгнув в паровоз поезда, несущегося вперёд, Иванов без всяких эгоистических оговорок включился в борьбу своих новых товарищей по оружию против банд, пытающихся разобрать рельсы и пустить мчащийся эшелон под откос. Его совсем не смущали всё более усиливающиеся в это время вздохи и брюзжания отдельных интеллигентов на обочине о потерянных прелестях дореволюционной жизни, демократических устоях, о какой-то полной свободе.
И вдруг выстроенная безо всяких усилий логичная пирамида коммунофилии легко развалилась почти в один день, когда экзальтированная функционерка местного масштаба сорвала розовую пелену с его глаз и оголила истинную неприглядную сущность сегодняшней жизни  советского общества и её мозга – партийной верхушки. Сначала случившийся обвал готов был насмерть разломать хрупкую впечатлительную душу молодого строителя нового строя. Но его уступчивый характер сумел смягчить ужасный удар, и Владимир от безысходности начал плавно переходить на иной путь, ведущий к построению уютных благ для себя и собственной семьи. Во многом,  кстати, возникший в результате ломки идеологического хребта мещанский вектор  жизни, направленный на личное обогащение, позволил ему вырваться  из прежде стальных объятий производственной и общественной деятельности и пуститься заколачивать песо на Кубу.
Так же и здесь за рубежом, Иванов  уговорил себя, вопреки новым жизненным принципам, заняться секретарством во многом исходя из мелких меркантильных соображений. Однако, в последнее время  всё чаще его посещала мысль о том, что казавшиеся суетными заботы коммунистов о великом будущем вновь возвратили свою привлекательность и захватили всю его натуру. Хотя трудно было найти причину очередного виража маятника.
«Наваждение какое-то, - рассуждал сам с собой Иванов, - Здесь, в колонии, наоборот, до предела усушены товарищеские отношения и несёт страшным формализмом от всего общественного. И вдруг - на тебе. Всё вернулось на круги своя. И явно во всей этой чертовщине просматривается кубинский след. Другой причины просто не существует.
Но постой. Это же  смешно. Коммунистическая партия Кубы создана всего 7 лет назад. Можно сказать, декретом. И явно здесь видно желание угодить своему всемогущему другу и покровителю и привести формально государственное устройство к коммунистическому.  А в принципе всё осталось, как было».
 Владимир решил проверить эту первую попавшуюся под руки отрицательную версию и начал изучать историю коммунистического движения на Острове. Оказалось, что маленький свободолюбивый народ давно пытался связать свою судьбу с прогрессивными процессами в человеческом обществе. Уже в 1925 году была создана первая марксистско-ленинская партия. Один из её основатель, Хулио Антонио Мелья, вскоре был  предательски убит. Потом были полные трагедий и успехов годы становления и борьбы.  В общем, есть, чем гордиться. Но у нас гораздо более яркая история. Так что не она – причина его повторной любви к идее всеобщего равноправия.
Кстати, эту краткую формулировку коммунистической доктрины Владимир приписывал лично себе. Он нигде не встречал в литературе подобной простой, и в то же время спорной трактовки и считал, что выстрадал её, переходя от одних плонятий к другим. Многие годы Иванов считал коммунистическую идеологию достойной быть предметом веры, и поэтому ставил её суть  в один ряд с христианской заповедью: любить ближнего. Однако при знакомстве с широким кругом членов партии  туман верования, религиозности, прямой связи с атеизмом очень быстро развеялся. Даже думать не хотелось о том, что величайшая человеческая идея построения своего светлого будущего на земле зиждется на слепой вере, а не на сознательном продуманном выборе каждого её приверженца, причём раз и навсегда. Преданность коммунистической идеологии и по силе должна была стать выше религиозной вере, основанной не на чётких знаниях истории и бытия, а на животном страхе перед неизведанными силами вселенной.
Многие теоретики связывали её с понятием «свобода». Чаще всего говорилось о коммунизме, как об обществе, где всё есть для каждого, как в Греции. Нередко это определение переводили в плоскость производственных отношений и называли коммунистической такую формацию, где нет эксплуатации человека человеком, хотя такое сообщество даже придумать сложно. В каждом уголке земли есть руководители, лидеры, главы кланов, сект, семейств и, соответственно, их подчинённые. Никакого отношения не имеют к истине и деление строя в стране на коммунистический и капиталистический по приверженности к рыночной или плановой экономике, как и по отношению к частной собственности на средства производства. Всё это – экономические категории, а не те, которые принципиально определяют взаимоотношения между людьми.
Для более доходчивого разъяснения своей теории Владимир придумал два макета построения человеческого сообщества, принципиально отличающихся друг от друга только одним: в центре одного он помещал понятие «Я», а другого – «МЫ». Все элитарные несправедливые формации, существовавшие на земле до возникновения Советской России, исповедовали культ отдельных личностей над толпой и превозносили обеспечивающие их господство такие человеческие качества, как эгоизм, чувство собственного превосходства, хищническое отношение к себе подобному. И только у нас в стране впервые на планете на знамёнах и в душах были написаны лозунги, прославляющие любовь друг к другу: «Человек человеку друг, товарищ и брат! Мы – сообщество равноправных людей!»
Чтобы всё-таки разобраться с происшедшими переменами в себе,  Иванов решил собрать воедино все высказывания кубинцев по  поводу компартии, которые имеют отношение к изобретённой им формуле коммунистического построения общества и  одновременно  его по-настоящему поразили.
Первым среди них стояло, конечно, рассуждения Фиделя о том, что  партия должна пополнять свои ряды из числа самых лучших людей страны. Он считал это главным условием вступления в её члены. Приём в партию должен проходить на открытом массовом собрании коллектива, где кандидат трудится. При этом обеспечивается свободное обсуждение всех его достоинств и недостатков, даются полезные советы и наставления. Решение принимается всеми собравшимися, что позволяет коммунистам быть ближе к народу, а, с другой стороны, пользоваться большим его доверием.
«Как это здорово, - думал Владимир, - Все мы писали заявление с просьбой о вступлении в партию, часто обосновывая этот шаг желанием быть в первых рядах строителей коммунизма. Но мало кто, наверное,  задумывался, а что это такое, что должен делать авангард, какой поддержкой он обладает в народе. А здесь тебе всё выскажут в глаза: и о недостатках, и о безобразиях на предприятии, и об ошибках руководства, которые следует исправлять в первую очередь коммунистам. И ведь у нас одно время такое пытались внедрить. Принимали в партию на общем собрании. Но почему-то быстро свернули это хорошее начинание. Испугались, что партия остановиться в своём росте. Ведь мало среди нас чистеньких и святых. А, может быть, это и хорошо. А то принимаем пачками всякую шваль, а потом недовольны, что кругом одни карьеристы. За десять лет, что я провёл  на электростанции, просто разительно снизилась боевитость коммунистов. Теперь больше ругают начальство за глаза, а открыто только задницу усердно лижут. Я вот попробовал, как говорят, идти против течения, и теперь в ссылке. Слава Богу, хоть хорошее место удалось ухватить».
Вспомнилось, как на одном из таких собраний принимали в партию молодого инженера Самойлова.  Он крепко выпивал, как  и многие в то время, когда отчуждённым от власти народом пропивалась великая страна, но,  к несчастью, накануне такого важного для себя момента, где-то спьяну, то ли по неосторожности, то ли от буйного веселья, саданул пожилому прохожему ногой по сумке, а там оказалось несколько десятков выстраданных в очереди яиц. Тот писанул в партком и проступок оказался в центре внимания процедуры торжественного посвящения его творца в коммунистическую  братию, которая приняла совсем другой окрас. Жару поддали ещё и злополучные яйца, которые вносили некоторую фривольность в серьёзный разговор.
«Ты чего ж это так сразу, по яйцам, - допытывался председатель собрания, вероятно, поклонник рыцарских поединков, - В наше время так не дрались. Это - нечестный приём».
«Да не бил я его, как вы думаете. Ну, то есть бил. Но не по тем яйцам», - оправдывался кандидат.
«Ах! Значит, бил. А говорил, что не было этого. Ты ещё и лгун. Не видать тебе партии, как своих ушей».
На подобные мероприятия непременно приглашалась славная плеяда ветеранов предприятия. Они гордо восседали на своих излюбленных в прежние времена местах в зале и твёрдо считали своей обязанностью активно участвовать в решении любой обсуждаемой проблемы, хотя бич жизни работника шумной электростанции - глухота -нередко затрудняла адекватное выполнение своего партийного долга. Не осталась старая гвардия в стороне и в данном сложном споре. Прижимая ладони к ушам в качестве дополнительных локаторов, одуванчики, как их любовно называли люди помоложе за белый цвет волос и лёгкое покачивание при ходьбе, пытались вникнуть в суть дела, но не всегда это удавалось. Поэтому один из них потребовал от ведущего некоторых уточнений: «Я вот слушаю и никак не могу понять: судьбу решаем молодого человека, быть ему в наших рядах, или не быть. А всё сводим к  каким-то яйцам, ушам, физиологическому портрету кандидата. Нам нужно выяснить, как он мыслит, работает. А мы всё «яйца, яйца». Несерьёзно всё это».
Его поддержал другой соратник по былым баталиям: «Я тоже так считаю. А кому интересны эти мелкие подробности, пусть выясняет их в кулуарах».
Народ в зале начал входить в комедийный раж и то там, то здесь прыскал в ладошку, не в силах сдержать нахлынувший смех. Как всегда, почувствовал возможность отвести душу один из заштатных шутников. Такие смеховодники обязательно вырастали в каждом советском коллективе в силу прирождённого чувства юмора у русского народа. Как только поднялся с места  машинист Дёмин, зал притих, ожидая очередного развлечения, и он не ошибся. На полном серьезе очередной балагур обратился к ещё не усевшемуся ветерану: «Я тебя уважаю, Лукич. Но ты просто, наверное, забыл  по причине возраста, что яйца выполняют в нашей жизни существенную роль и ими так легко нечего разбрасываться. Я – человек беспартийный, но если партия займёт такую однобокую позицию, нам всем будет не уютно. Значит, что любой коммунист запросто может двинуть тебе в пах до посинения, а его и осуждать не собираются. Это, мне думается, чистый троцкизм, если не фашизм».
«Ну, ты уж договорился, - в атаку пошёл бывший пропагандист, считавший себя бо-ольшим знатоком теоретического плана, - Где ты вычитал подобные мысли у Троцкого? Он был сторонник перманентной революции, а человек для него со своим срамным хозяйством был в этом деле просто пушечным мясом». Словно помолодев наполовину, в бой ринулась очередная белая голова: «Если уж говорить серьёзно, то у Иудушки Троцкого достаточно грехов и помимо сказанного. А вспомните Брестский мир. Каково? Революцию готов был погубить».
«Причём здесь всё это, - взмолился председатель собрания, - Давайте вернёмся к нашим яйцам, то есть баранам. Мы принимаем в партию товарища Самойлова, и прошу высказываться по данному вопросу конкретно. Кто просит слова?»
Поднялся потерпевший: «Я не думал, что такая крупная партийная ячейка так несерьёзно подойдёт к моей беде. Я понёс финансовые потери и считаю, что вы должны принять решение об их возмещении. В противном случае я буду жаловаться в райком».
«А это кто такой? - недоумённо закричал один из стариков, - На каком основании он нам угрожает. Мы войну прошли и не таких били. Ишь ты, сопляк!»
«Вот, вот!- резюмировал хозяин разбитого товара, - Так вы и свою молодёжь выучили. Теперь они колотят, куда попало, а им всё с рук сходит».
«Я предлагаю проголосовать за выдворение этого меркантильного типа с собрания, - внёс предложение обиженный Лукич, - Таким скупердяям здесь не место».
Как следует не поняв, за что народ требуют голосовать, председатель, чтобы не показать своей нерасторопности, бодро организовал традиционную процедуру, и проситель был с позором отправлен в коридор под гомерический хохот и улюканье оставшихся. 
Президиум долго успокаивал возбуждённую публику, а когда, наконец, вновь приступили к работе, выяснилось, что без изгнанного пострадавшего нет возможности продолжать обсуждение персонального дела кандидата Самойлова. Кинулись искать, но того и след простыл. Вероятно, он уже строчил послание о безобразиях секретарю райкома. Вопрос был на сегодня исчерпан. Собрание объявили закрытым, и коммунисты торжественно постояли,  шевеля губами под пение вечного «Интернационала» знающим все слова динамиком.
А вот другая мысль кубинского вождя о том, что «роль  партии не может быть и   никогда не будет сведена к  подмене администрации, к подмене  массовых организаций. Она направляет, руководит, мобилизует и обеспечивает выполнение планов Революции на местах». Попробовал бы наш секретарь партбюро электростанции поруководить директором Поляковым по каким-либо вопросам, пусть и не связанным напрямую с производством. А с другой стороны, сколько раз клерк из райкома давал команду снять рабочих на овощную базу или на уборку картошки, даже не интересуясь, как обстоят дела с выполнением предприятием государственного плана. И не моги возразить.
Есть ещё одна сторона дела. Эффективное руководство возможно только в атмосфере реальной ответственности за содеянное. И здесь кубинский лидер личным примером показывал яркие примеры самокритики.
Вот один из них. На Кубе после революции начали резко падать урожаи сахарного тростника. Так, в 1962 году производство сахара составило 6,5  миллиона тонн, а в 1963 – всего 3,8 миллиона. Если на Гавайских островах, например, каждый гектар посева тростника давал 27 тонн сахара, то на Кубе показатель барахтался всего на уровне 5,5 тонн.  Фидель влезал в эту проблему, как говорят, по уши.  Он не просто изучал всю имеющуюся научную литературу. Каждый год он выезжал на рубку и доводил дневную выработку до 5 тонн стеблей, что и для профессионала не просто. Мало того. Глава правительства взял участок земли в 12 гектар и собственноручно проводил там различные эксперименты: искал наиболее выгодное расположение борозд по отношению к солнцу, выбирал самые подходящие сорта семян, в какие сроки их надо сеять. В конце концов, он пришёл к выводу о возможности  производить в год 10 миллионов тонн сахара, что стало бы громадным подспорьем для  страны, подняло жизнь народа на небывалый качественный уровень.
И вот в 1965 году вождь призвал кубинцев к достижению в 1970 году рекордной высоты. Государственные планы были перенацелены на сверхзадачу.  Выделялись громадные дополнительные  средства, рабочие руки, лучшие руководители. Вся нация, как единый организм, пошла в бой за своё счастье.
Однако чуда не получилось. Результат был замечательный. Было произведено 8,5 миллиона тонн сахара. Но до заветной цифры было ещё далеко. Тогда Кастро выступил на массовом митинге,  и сказал, что именно он, как премьер-министр, прежде всего, виноват в провале и готов уйти в отставку. Все присутствующие там кубинцы не согласился с его просьбой. Но поступок был, а что-то подобное со стороны руководителей советской страны даже представить было трудно.
Фидель прямо говорил, что звание коммуниста не даёт никаких дополнительных благ, кроме более объёмной ответственности. Выступая перед слушателями партшколы, он так высказал эту мысль: «Окончание курса не означает повышения по службе или перевод в столицу, в управленческий аппарат. Надо ехать к народу, туда, где делается революция, где нужнее всего подготовленные кадры». Ведь и у нас так, в основном, делалось. Скольких крупных специалистов, вроде отца, гоняли по стране поднимать трудные предприятия и стройки. Но затем стало всё больше и больше исключений, и в силу вошло всемогущее понятие «блат».
А помнишь, как в «Поднятой целине» великий Шолохов привёл довольно распространённое в народе мнение по этому поводу в виде реплики деда Щукаря. Он только успел подать заявление о приёме в партию, а уже пошёл к секретарю выяснять, какой руководящий портфель ему за такой шаг положен.
Почему мы не можем таким же образом выстроить наши отношения между коммунистами и беспартийными, между партийной организацией и администрацией? А то много говорим, а движения мало. Всё  заформализовано. Не зря Фидель заявлял, что бюрократия в этом хуже, чем капиталистические отморозки.






Глава 15               Любовь и влюблённость

Следующий поход с целью восстановления подмоченной чести советских женщин начался довольно неожиданно. На скромненький стук Петрова  дверь  открыл пожилой негр с сигарой во рту. Он не вынул её, даже когда выяснял причину неожиданного визита и приглашал новых друзей дочери в гостиную. Усадив гостей вокруг стола, представился: «Меня зовут Пьер  Дун, - и неожиданно задал вероятно глубоко волновавший вопрос, - А как вы относитесь к «салярио историко»?»
Искатели, подобно знатокам из телевизионного клуба, сгрудились над столом в поисках достойного ответа. «Салярио – зарплата по-испански. Я это хорошо знаю. Но что он имеет  в виду?» «Может, хочет, чтобы мы помогли ему вернуть прежнюю зарплату?» «Я думаю, просто чокнулся мужик. На базе денег», - и Смирнов выразительно покрутил пальцем около виска.
«Хватит базарить, - Иванов был настроен решительно, - Ты думаешь, он твои дурацкие жесты не понимает. Они международные. Александр, спроси, где его дочь и не о нём ли сложена песня: «Как твоё имя?» «Пьер Дун».
В это время  осенило Петрова: «Я вспомнил. У них в газетах шла дискуссия по поводу как раз этой зарплаты. Её выдают особо отличившимся в революционных событиях, то есть за исторические заслуги. Вот там и спорили, сохранить ли её после финансовой реформы и чем ограничить».
«Товарищ Пьер! А почему вас интересует эта зарплата? У нас в Советском Союзе такой нет, и мы вам мало чем можем помочь в этом вопросе».
«Вот видите, - обрадовался негр, - У вас до такой глупости даже не додумались. Хотя, если с умом её применять, может быть, это и правильная штука. А у нас дают персональную зарплату тому, кто ничего для победы не сделал. А кто всю жизнь на неё трудился, да ещё сильно пострадал от новой власти, остались с носом».
«То, что вы говорите, очень несправедливо. Но мы надеемся, что ваше молодое и очень энергичное правительство разберётся и исправит ошибки. Нам очень интересно, как вы способствовали триумфу революции».
 «Я не принадлежу к некоторым сегодняшним героям, которые на всех перекрёстках трубят о своих подвигах. Вот мой сосед. Пописывал какие-то статейки в местную газетёнку, а теперь бьёт себя в грудь и кричит, что именно он поднял народ провинции на борьбу с американским господством. Ему за бумаготерзание и саларио историко назначили. А это в два раза больше, чем моя государственная пенсия».
«А может быть, он писал пламенные воззвания к населению, призывал к свержению палачей, разоблачал их преступления?» - деликатно заметил Иванов.
«Да ни боже мой. Я в принципе ничего не читаю, кроме комиксов, которых сейчас нет. Но в туалете мне попадались газетки с его рассусоливаниями. Так от них только  желудок запирало. Сплошные стоны и причитания. Сиротский дом».
«А сами вы, каким способом  с режимом боролись?»
«Не буду приписывать себе излишние заслуги. С правящими сатрапами я никогда не вступал в противоречие. Напротив, они поощряли всячески нашу деятельность. Она помогала им держать народ в страхе, да ещё получать немалые подачки. Я работал одним из боссов небольшой мафиозной структуры. Жили не плохо, но честно поровну делились с государством. Как теперь говорят: «Мирно сосуществовали».
«Ну, а в борьбу против Батисты как всё-таки вступили? Забросили ваш промысел и встали с оружием в руках в ряды повстанцев?»
«Всё гораздо проще. Я смотрю телевизор. Часто показывают фильмы о вашей революции. И мне очень нравится лозунг тех пламенных лет: «Экспроприация экспроприаторов!» Так мы только этим и занимались задолго до революционных событий. Отбирали лишний жир у эксплуататоров. Тем самым мы подрывали финансовые основы существования капиталистических отношений, вносили сумятицу в стройную систему грабежа народа, запугивали воротил бизнеса, дезорганизовывали их вооружённые структуры. Мне кажется, это немалый вклад в общее правое дело, и он заслуживает солидного поощрения».
«Вы совершенно правы. И первой небольшой компенсацией за ваши труды, я считаю, должна стать рюмка рома, которую мы сейчас опрокинем за вашу внучку и её сына, как наследников вашего героического прошлого. Кстати, где они сейчас?»- Вячеслав Иванович, наконец, сумел преодолеть магическое влияние присутствия живого мафиози и вспомнил о своих непосредственных обязанностях.
«Вы это о ком?»
«Клара Каталана  здесь живёт?»
«Так это моя жена. Она ещё очень молодая. Поэтому внучки у меня пока нет. Работала совсем девочкой у меня в подпольном борделе. А когда его новые власти ликвидировали, я из жалости взял её к себе. Ведь была совсем ребёнок. Могла бы, и сгинуть в эти сложные годы.  Постепенно сжились, сблизились: у нас девочки рано взрослеют. Теперь сын родился. Она из-за солидной разницы в возрасте не хочет официально регистрировать замужество. Так и живём гражданским браком. Но всё у нас ладится, всем пока довольны. Кстати, а вы зачем к нам пожаловали? Я и забыл поинтересоваться, а уже всю жизнь свою, как на исповеди, вам поведал».
« Ваш сын родился вместе с нашим советским мальчуганом в один день и в одном роддоме. Ваша супруга помогала нашей мамаше легче приспособиться к необычным условиям. Мы теперь хотели передать ей привет и вручить небольшой сувенир на память об этом событии».
«Это очень трогательно. Они должны вернуться с минуты на минуту».
«Вы знаете, я впервые вижу живого мафиози,- непосредственный Вячеслав Иванович действительно смотрел на хозяина по-детски выпученными от любопытства и страха глазами, - В кино видел. А вот так рядом, наяву никогда. Сколько ж вы людей перестреляли?»
Представитель исчезнувшей профессии надменно надул губу, слегка наярил глаза, но удар сдержал: «Вы, вероятно, смотрели не те фильмы. Наша специальность одна из самых гуманных и тихих в мире. Нам совсем не нужен шум, а тем более убийства. Мы всё делали по взаимной договорённости, при общем согласии. Мало  знающие жизнь кинорежиссеры просто ввели вас в заблуждение».
«Ну а как же вы деньги-то экспроприировали? - теперь уже не выдержал Смирнов, - Я не знаю таких дураков, которые просто так с ними расстаются. Это всегда драка. Недавно здесь показывали знаменитый фильм «Крёстный отец»  Там те, кто посильней, столько своих друзей за мани замочили, то есть прикончили, аж жуть. Считать-не сосчитать».
«Это совсем другой пасьянс. Там в фильме показан период борьбы итальянских мафиозных кланов за господство в США. Начало. Темпераментные итальяшки. Им было, что поручать своим кольтам. А мы работали в стороне от разборок, скромно, дружно, без трескотни. Хотите пример? Вам трудно объяснять, потому что вы не знаете, что такое капитализм. Фактически, это отдельные регулярные армии, охраняющие империи нескольких могущественных хозяев мира. В их владения даже если случайно залез – уже не жилец. Хотя известно, что все эти олигархи выросли на криминале. Там есть и наши удачливые представители.
 Дальше идут воротилы масштабом поменьше. Кишка тонка. Они находятся в стадии соперничества с коллегами по бизнесу, по сфере деятельности. А кому захочется ради больших денег тужиться и наживать геморрой в поисках эффективных технологий? Конечно, такие счастливчики есть, но в основном в ход идут грязные приёмы, вплоть до физического устранения конкурента. Вот здесь выходит на добычу наш синдикат. Нанятые киллеры сигнализируют нам о готовящемся убийстве. Мы заключаем контракт с потенциальной жертвой на его  охрану, естественно, предупреждаем покушение, делим выручку с «неудавшимися» убийцами, а те с извинениями возвращают аванс в связи с отсутствием трупа. Все живы и многие довольны.
Но самым простым способом заколачивать доллары было крышевание, или зашита мелких хозяев от всякой шпаны. Мы знали всех жуликов в своём дистрито, и держали их на коротком поводке. Если владелец лавок или небольших мастерских оказывался строптивым, мы выпускали этих шавок на охоту, и они наводили страх в округе. А дальше независимый бизнесмен приползал к нам на коленях и умолял оградить его от последующих неприятностей за справедливо согласованную дань. Опять всё тихо и во взаимных интересах.
Был у нас ещё и свой бизнес. Мы хорошо знали слабости людские, особенно тех, у кого появляются шальные деньги. Поэтому без стрельбы и лишней траты нервных клеток мы договаривались с коллегами о разделе территории города и создавали на своих делянках разного рода заведения для безболезненного расставания с излишним капиталом. У каждого было казино, несколько разного уровня баров, ресторанов, борделей. Всё было шито-крыто и на высоком идейном, как у вас говорят, уровне».
Рассказ был настолько захватывающим для представителей в этом смысле тишайшей, спокойнейшей и единственной в мире не ведающей подобной яркой жизни страны, что  Владимир со товарищами при активном содействии живого олицетворения проклятого прошлого не  успели заметить, как уговорили пару бутылок солнечного «Канея» и начали примиряться к третьей. Прерывая излишества, в доме защебетал нежный женский голосок. Быстро оценив происходящее, молодая мама, прижимая к себе завёрнутый в одеяльце комочек, одной уверенной рукой налила в бокал и резво опрокинула внутрь огненную жидкость, а затем  начала бесцеремонно знакомиться с гостями. Когда очередь дошла до нашего красавца Анина, шалунья подпрыгнула и успела налету чмокнуть его в раскрытые от удивления губы. Затем игриво погрозила ему пальчиком и ускакала с дитём на руках вглубь квартиры, так и не продемонстрировав его сыщикам.
Вячеслав Иванович рванулся было вслед за ней, но грозный рык атамана прервал его похотливые помыслы: «Ты забыл, с кем имеешь дело. Он же тебя одним пальцем придушит. А ты нам ещё нужен для завершения операции. Так что потерпи до лучших времён. Давай лучше вымани её сюда с ребёночком. Видишь, она его прячет, а к тебе выразила особое предрасположение».
Однако ждать долго не пришлось. Торжествующая мулатка, словно победный кубок, гордо несла перед собой голенькое тельце младенца, демонстрируя его всем гостям. При первом же взгляде бросалось в глаза  поразительное сходство мальчугана с его гангстером-отцом. Казалось, вставь ему в ротик сигару, посади рядом с родителем и не отличишь, кто есть кто.  Пожелав на прощанье всякого добра, в том числе, бывшему труженику бандформирований - получить, в конце концов, вожделённую историческую зарплату, друзья бочком покинули очередное поле боя, считая, что оно было последним. Впереди оставался единственный приют маленького советского человечка.
                ___ ,, ___

Между тем, ремонт энергоблока на «Ренте» практически завершился, но решение о ревизии злополучного пароохладителя никто не отваживался взять на себя. В Эмпресе, в провинциальном комитете и в правительстве проходили технические экспертизы, выворачивались наизнанку мозги,  но результат  был по-прежнему нулевым. В то же время из центра периодически позванивали и запрашивали, когда же начнутся пусковые операции. Луис уклончиво отвечал, ссылаясь на небольшие дефекты в электросхеме, которые действительно имели место, но фактически никому не мешали. А время тянулось мучительно медленно, словно часы учёбы перед летними каникулами или в юности минуты перед приходом любимой девушки.   
Наконец, допустимый период ожидания иссяк. Надо было принимать какое-то решение. Главный инженер подсел к столу своего советского консультанта и твёрдым голосом мужчины перед битвой прорычал: «Владимир! Я решил. Ты со мной? Можешь не говорить об этом всем. Я всё равно буду отвечать один. Но мне важно знать, ты уверен, что эту работу надо  делать?»
Вечно сомневающийся в правоте своих мыслей, особенно в непредсказуемой роли загранкомандировочного, Иванов неожиданно не взял ни секунды на раздумье и уверенно подтвердил: «Луис! Я совершенно тебя поддерживаю и не откажусь от своего мнения, даже если оно окажется ошибочным. Давай, действуй».
Друзья с необъяснимым азартом, словно самоубийцы, понявшие, что жизнь не для них, ринулись в котельную, где уже давно мучилась в ожидании решения бригада сварщиков и слесарей.  Главный коротко приказал: «Режь!»  Сноп искр, будто салют смелости или залп над свежей могилой героя, взметнулся над площадкой. Секунды, подобно жевательной резинке, вытянулись в часы. Все присутствующие замерли в ожидании и пришли в себя только тогда, когда  смотровое стальное донышко толщиной более ста миллиметров отвалилось и со звонов покатилось в сторону.  Монтёр завёл в трубу переносную лампу, и Лахейре припал к образовавшемуся отверстию, как жаждущий к ведру с водой. Затем он повернулся к Владимиру с грязным кругом посреди лица, но сияющий, будто человек, впервые увидевший  одно из чудес света: «Владимир! Точно! Сопло оторвалось и перекрыло сливные отверстия. А вода выливалась в эту раскалённую трубу без всякой защитной рубашки. Через несколько дней работы её бы обязательно разорвало, и взрыв был бы мощнейший. От котла мало бы что осталось».
Луис бросился обнимать Иванова, непрерывно повторяя: «Победа! Победа! Великолепно!»  Но вдруг осёкся, увидев, что его московский друг не разделяет радость успеха, а напротив насупился от какой-то неприятной мысли.
«Владимир! Ты почему не веселишься? Теперь все сомнения позади. Ты же сам боялся, что нам за такую самодеятельность влетит. Теперь напротив должны дать орден и премию».
«Знаешь, у нас говорят: «Дадут, потом догонят и ещё дадут». В любом случае найдут, за что отругать. Но меня беспокоит другое. Как могли так плохо приварить эту ответственейшую деталь? Считали, что для Кубы всё сойдёт? Или просто низкое качество работ на предприятии. Стыдно за державу. Я обязательно напишу письмо и на Таганрогский  завод, и в министерство».
Как нельзя, кстати, позвонил Ларичев. Он узнал, что блок ещё не введён в работу, хотя ремонтное время истекло. Естественно, высшее начальство обязало выяснить причину задержки, больше всего опасаясь, что она напрямую связана с подпольной вознёй их представителя на «Ренте», то бишь Иванова. Владимир, конечно, понимал их состояние, знал, что им не до  шуток, но не сумел отказаться от своей привычки слегка съехидничать, находясь в эйфории победы: «Да мы с Лахейре решили посмотреть пароохладитель. Поэтому задержим пуск на три дня».
«Ты, ты, ты, - Олега Викторовича от его шутки подтащило на грань лёгкого помешательства. Слова застряли в горле, словно неудачно проглоченная таблетка. Аффектные судороги парализовали мозг, заморозив на лету готовую брань, будто птичку в Верхоянском полюсе холода, - Да ты соображаешь, что творишь? Тебя после  таких художеств и Союз не примет».
«Буду, как Фернандель в фильме «Закон есть закон», бегать по границе, пропуская её между ног. Ты вот не даёшь мне до конца доложить. Оказалось, что впрыскивающее устройство оторвалось и перекрыло проход пара и воды. Мы были в нескольких днях от взрыва»,
По шипению в трубке можно было догадаться, что начальство вновь пытается неприличным способом избавиться от очередного приступа психического расстройства. Это было жестоко и очень опасно для шутника. Но ничего поделать с собой Владимир не мог. Он относился в этом смысле к той породе людей, крайне редкой в мире и очень распространённой среди русских, которые в обычной  жизни ведут себя очень скромно в общении с людьми, а с начальством и вообще теряют дар речи. Однако, когда   наступает неожиданное торжество какой-нибудь  идеи в их трусливой и бесконечно честной душе, то они лезут ради неё на рожон с закрытыми глазами, падают  грудью на амбразуру оппонента, не обращая внимание на его ранг и высоту, рискуя при этом  всем и вся, и именно поэтому не особенно продвигаются в своей служебной карьере.
На другом конце провода находился представитель совсем другой группы гомо сапиенса, принципиально не умеющей быть рабом своего мнения. Главный их лозунг: «Тренируй позвоночник, чтобы в нужный момент он мог прогнуться или позволить развернуться кругом». У них в жизни получается всё как-то лучше, побогаче. Да и здоровье меньше страдает. Правда, и радостями побед такой гибкий вариант духа не балует, а точнее сказать, их и быть не может. Однако они от этого также не только не страдают, но даже и не задумываются серьёзно.
В этих двух разнополюсных типах людей есть тоже свои крайние, экстремальные индивидуумы. Есть и смешанный, пограничный вариант, включающий, как гермафродит, свойства противоположных начал.  Они чаще всего и выходят в лидеры народных масс, внося  преобладающие свойства души и позвоночника во всю жизнь страны. А если уж закончить рассуждения автора о делении человечества в зависимости от   психо-волевого отношения к своему мнению, то весь остальной и составляющий подавляющую массу люд вообще не имеет и не вырабатывает твёрдых принципов, и посему живёт просто и весело. Живёт, а не борется за или против, пока его не понуждают принять одну из сторон те самые экстремалы. И тогда он страдает от их насилия больше всех.
Ларичев, наконец, подготовил ответ, достойный своей психонишы: «Вот видишь. Ты на нас обижался, а мы ведь не запретили тебе экспериментировать. Просто дипломатически прямо никто не может поддерживать то, в чём не достаточно уверен. Но моральную поддержку ты, безусловно, ощущал. Поэтому и вёл себя  смело. Так что, принимая поздравления, не забудь и о тех, кто обеспечивал крепкий тыл».
Удивляясь крутой перемене во взглядах начальства, Иванов поблагодарил машинально за заботу и помощь. А внутри его уже нарастала мощь аккордов праздничной увертюры победы. Ликование и предвкушение торжества медленно заполняли уголки резонирующей души.
Они не успели ещё охватить всё поющее тело триумвиратора, когда вновь позвонил Олег Викторович и сказал, что будет говорить Асонов. Приготовившись к очередной порции восхваления, Владимир неожиданно услышал в трубке знакомый восходящий мат и некоторые пояснения к нему: «Ну что? Допрыгался? Не говори, что мы были в стороне. Я тебя предупреждал. Сам голову в петлю засунул, сам и мыль теперь верёвку: будет легче и быстрее».
Иванов подумал, что Ларичев сказал шефу что-нибудь не так и попытался доложить о том, что удалось предотвратить катастрофу, но глава экономической миссии грубо его перебил: «Что ты мне опять о своей глупости долдонишь. Знаю я всё и уже переговорил с заводом. Они спокойно отнеслись к информации, считают этот дефект результатом неправильной эксплуатации оборудования и пишут сейчас подробное обоснование своим доводам. А кто у нас занимается организацией обслуживания агрегата на «Ренте»? Иванов? Так пусть он и готовит свой зад для экзекуции. На «Мариэле» в Гаване точно такие же котлы работают дольше, а подобного явления нет. Значит, там грамотнее персонал и консультанты. А вы, мудаки, только последствия находите, вместо того, чтобы их предупреждать, работать на опережение. Вот так! До скорого аста луэго, то есть свидания. Я думаю, что посол на днях пожелает тебя увидеть и персонально отмутузить по полной программе. Готовься на выход».
Через полчаса позвонил Олег Викторович и совершенно неожиданно, будто и не было предыдущего разговора, начальственным тоном сообщил вконец растерявшемуся подчинённому: «Шеф вызывает тебя в Гавану к концу недели. Зря ты всё это затеял. Сидел бы в стороне да шептал кубинцам на ушко. А они пусть всё сами бы решали. Нет в тебе дипломатической хитрости. Весь, как на ладони, открытый до неприличия. Предупредили, чтобы не расстраивался, если придется вернуться домой. Там тоже работники требуются».
Владимир взвился, как молодая кобылица, которой вожжа резко саданула под хвост: «Ну и чёрт с вами. Надоели все ваши хамелеонные выкрутасы. Лучше я дома сохраню нервы в родном и любимом коллективе», - он понимал, что и в Союзе живут, и даже чаще всего руководят,  подобные перевёртыши. Но там хоть с ними можно пытаться сражаться и побеждать. А здесь любое сопротивление бесполезно. Голос твой звучит громко, но в глубине колодца. А снаружи слышен лишь слабый стон, на который никто не обращает внимание. И всё-таки вопреки прирождённой натуре рака, вечно сомневающегося и прячущегося в норку, он смело и спокойно смотрел на жизнь. Вспомнив опыт своего друга Полянина, оставшегося на Кубе вопреки сгоряча отданной команде посла благодаря разумной организации скоростного восстановления агрегата, он поспешил к Лахейре и друзья, выпив немножко рома за победу, начали разрабатывать оптимальный график работ для скорейшего пуска котла. Бог помог им и в этом. Уже через двое суток энергоблок вновь позволил загрохотать всем моторам и засверкать лампочкам провинции. Вероятно, поэтому и у посла пропала охота встречаться с бестолковым любителем правды.
                ___ ,, ___

Земной регулятор всего и вся – время - упрямо пожирал часы и дни, неуклонно приближая громадный легион людей из разных стран к роковой дате и пункту на планете, где им предстояло скрестить оружие в решающем поединке за господство в мире.
После тяжелейшего поражения в Чили советское руководство почувствовало, что  и на Кубе возможны серьёзные трудности. Надо было показать всему миру, что СССР не покинет Остров Свободы ни при каких условиях. Пусть все видят, что  позиции страны здесь, как никогда, крепки и незыблемы. Наши народы – единый отряд, несущий прогресс в Западное полушарие. И эту великую миссию мы ни под каким нажимом не сдадим.
Руководитель громадной империи, получивший недавно крепкий подзатыльник в этой далёкой части света, пытался хоть на словах взять реванш. Он даже спать стал неспокойно после трагедии в чилийском Сантьяго, где вместе с президентом Альенде погибла надежда на быстрый переход латиноамериканцев от рабства капитала, замаскированного под маскарадным костюмом демократии, к свободной жизни.
Волновало его и другое: чем можно помочь Кубе, не обременяя особенно и без того напряжённую до предела экономику Союза. По бодрым рапортам правительства и с мест, дела в промышленности шли неплохо. Хуже выдался год в сельском хозяйстве из-за необычной засухи. Дошло до того, что впервые после длительного отсутствия дождей летом загорелся торф, в том числе, и под Москвой. На борьбу с пожарами задействовали армию, но это  был не её профиль. Поначалу войска шли с лопатами и пожарными рукавами наперевес, словно в штыковую атаку. Но коварный огонь не сдавался. Он на время освобождал участок почвы, отступал, но когда солдаты, окрылённые успехом, бросались вперёд к следующему задымлению, земля разверзалась у них под ногами и несчастные бесследно исчезали в дыму и пламени. Казалось, будто ад впервые вышел прямо на поверхность и нетерпеливо пожирал людей, не ожидая страшного суда и не полагаясь на усердие Харона, который по причине возраста мог и не переправить очередного жмурика через Лету до врат Аида.
Единственное, за что  был спокоен Генеральный секретарь - военные не подведут. Практически постоянной базой стал Остров для советских подводных лодок. Почти со всеми товарами теплоходы прихватывали и что-то из вооружения. Устинов приготовил и на этот раз подарки в виде довольно современных противовоздушных установок. Благо, в армии шло бурное перевооружение с использованием оружия нового поколения, и снятых с дежурства комплексов и орудий было больше, чем достаточно.
Вопросы разоружения были главной головной болью генсека. Экономисты давно предрекали, что страна не выдержит темпов гонки вооружения, навязанных разжиревшим за годы войны и неоколониализма Западом, и сядет в социальных вопросах на мель. Остаться в истории правителем, который довёл громадную богатейшую страну до голода, очень уж не хотелось хлебосольному Леониду Ильичу. Он и так пошёл на поводу всяких толстозадых учёных, вроде академика Аганбегяна, и забухал в обустройство нефтяных богатств Западной Сибири, а потом и в БАМ больше трёх триллионов рублей. Ежегодно в течение пяти лет в болотах бесконечного края исчезала почти треть государственного  бюджета. Народ ворчал. Появлялись мясные дефициты. Не хватало денег на развитие производства всяких модных товаров, автомобилей, мебели. Но советники типа Арбатова, Бурлацкого, Бовина нашёптывали в оба уха, что нефть пойдёт вскоре потоком, и заживём все, как короли в Саудовской Аравии. Что-то пока до королевской роскоши становилось даже дальше, чем в начале пути. А нефтяники, газовики и энергетики тянули деньги, будто пиявки.
Ему ближе было другое направление обогащения страны  - сокращение производства оружия, которое на каждом этапе становилось всё сложнее и дороже. Это стало его новым хобби. Любые переговоры с иностранными деятелями начинались и заканчивались спорами о необходимости снять непосильное бремя с народов мира и покончить с позором двадцатого века, в котором валовой продукт на каждого жителя планеты в среднем в три раза превышал прожиточный минимум, а голодных  становилось всё больше. И всё потому, что половину его умыкали разного уровня толстосумы: нефтяные короли, банкиры, наркобароны, мафии и другое масштабное жульё, поднимая до небес роскошь обитания своей бренной и зачастую несуразной плоти. А более двух третей оставшихся средств тратилось на оборону  в соответствии с постоянно усиливающейся агрессивностью в мире.
Вождь первой социалистической страны был доволен, что на этом сложном пути сумел-таки что-то сделать для истории. Даже с американцами удалось заключить договора на частичное ограничение стратегического вооружения. Но сколько для этого пришлось нашлёпать своих атомных бомб и ракет, чтобы заставить строптивых партнёров говорить на равных! Венцом своей деятельности на посту руководителя государства он считал организацию Хельсинской встречи, которая фактически узаконила, спустя двадцать пять лет, итоги второй мировой войны.
 И всё-таки результатами гордиться было сложно. Каждый год в преддверии составления очередного бюджета народного хозяйства являлась солидная группа генералитета во главе с его лучшим другом Устиновым, развешивала карты и плакаты с цифрами и доказывала, что расходы на оборону вновь  взметнутся вверх. Кстати, в этот визит по заданию военных он должен был официально открыть, вместе с Фиделем,  очень мощную и нужную, но и, соответственно, сверхдорогую станцию перехвата всех звучащих в США разговоров, в том числе и самых секретных. Это стало сильнейшим ответом на десятки баз, облепивших Союз. Но сколько на это ушло средств! Тьма. Да ещё кубинцам платить придётся за её существование. Она-то им вроде бы и не нужна. Вот тебе и поднимай благосостояние народа. Так скоро поганой метлой и из власти прогонят.
Брежнев понимал, что надо было помочь кубинскому вождю чем-то существенным, нужным народу. Он вызывал одного за другим своих хозяйственников, начиная с Косыгина. Встречался вновь и вновь с Байбаковым из Госплана. Но предложить оказать какой-то  новый вид помощи, которая существенно улучшила бы жизнь бесстрашной горсточки кубинцев, бросивших вызов самому бессовестному и могучему террористу в истории земли – американскому капиталу, они были не в состоянии.
«Леонид Ильич, - убеждал глава правительства, - Я был на Кубе и видел, что живут там люди неплохо. Бедновато, да. Но никто не голодает. Все обеспечены замечательным  медицинским обслуживанием. Все дети учатся.  Так что соседние латиноамериканцы смотрят на кубинцев с завистью. Очень мудро руководит страной Фидель. Если бы не экономическая блокада, устроенная американским барбосом, они уже давно жили бы лучше, чем мы. Ведь там, по сути дела, рай. Ходи весь год почти голый, как Адам с Евой. Всё растёт. Морепродуктов тьма. Что у них пока в дефиците, так это электроэнергия. Но и здесь мы активно помогаем. Так что надо продолжать в таком же духе и всё будет хорошо».
«Петро, - по горячим следам вождь звонил своему бывшему украинскому другу, теперь министру энергетики страны Непорожнему, - Я вот готовлюсь к полёту на Кубу, очень важному визиту, а от тебя что-то никаких предложений  по улучшению сотрудничества нет.  Косыгин мне сказал, что у них главные проблемы по твоей линии. Неужели ты наши тысячекилометровые земли сумел электрифицировать, а на этот маленький кусок суши тебя не хватает? Не верю. Давай приезжай, поговорим».
«Леонид Ильич! Только просьба для всестороннего рассмотрения сложного вопроса пригласите на разговор ещё Байбакова, Архипова и Кротова, министра энергетического машиностроения. Может быть, вместе чего-нибудь надумаем».
«Хорошо. Через два часа жду».
Пётр Степанович успел найти до совещания и цифровые плакаты, и карту Кубы, показывающую рост её энергетических мощностей. «Вот видите, Леонид Ильич, -  тыкал он указкой в столбики цифр, - Мы почти в три раза расширяем по производству электростанции «Мариэль» в Гаване и «Ренте» в Сантьяго, построенные на советском оборудовании. Кстати, я рекомендую посетить их. Это очень яркие примеры нашего делового сотрудничества. После завершения всех работ потребность в электроэнергии  почти  будет удовлетворяться, хотя страна развивается так стремительно, что обеспечить паритет не просто. Мало того, мы ведём через весь остров ЛЭП напряжением 220 киловольт, впервые создаём там энергетический мост, который позволит более гибко использовать энергоустановки. Большего мы вместе с уважаемыми машиностроителями сделать ничего не можем. И так, в ряде случаев приходится приостанавливать наше собственное строительство из-за задержек с поставками оборудования. Работаем на пределе».
Брежнев вопросительно повернул свои выразительные брови в сторону Кротова: «Неужели наши гигантские заводы исчерпали себя?»
«Да, это так, Леонид Ильич, - подтвердил министр, - Ведь у нас не одна Куба. Только зарубежных объектов больше пятидесяти. А сколько ещё отказанных заявок! Мы продаём за границу в год оборудования общей мощностью более восьми миллионов киловатт. Представляете, Леонид Ильич? Это почти  тринадцать ваших родных Днепрогэсов! Вот какой размах!»
«Я вам верю. Но и вы не хуже меня понимаете роль энергетики в современных условиях. Только великий ленинский план электрификации помог России вырваться из мглы и одолеть фашизм. Сейчас точно в таком же энергетическом капкане находится кубинская революция. И мы должны всё сделать, чтобы разорвать его мёртвую хватку».
«Леонид Ильич, - решил вступиться за своих коллег глава Госплана Байбаков, - Мы гоним почти непрерывный караван судов с мазутом через океан. Это тоже вылетает в копеечку народному хозяйству. Ведь многое мы пока отпускаем нашим друзьям  в кредит».
«Здесь нечего считать деньги, - резко оборвал его генсек, - Наше присутствие под носом у американцев стоит много дороже».
«Прошу прощения. Я просто немного увлёкся темой, - продолжил плановик, - Дело, действительно, здесь не в деньгах. Просто у нас не хватит нефтеналивного флота для обеспечения такого роста потребностей в топливе».
«Согласен и с этим. Но вы всё пытаетесь найти причины, чтобы спрятаться за них и не искать выход. А он нам крайне необходим. Не Фиделю, а в первую очередь, нам. Вам это понятно?»
«Разрешите сделать одно предложение. Может быть, оно вас устроит, - впервые вступил в разговор, недавно назначенный заместитель главы правительства по внешнеэкономическим связям известный своею мудростью Архипов, - А если нам построить на Кубе атомную электростанцию? Топлива по весу и объёму она требует немного. Заводы по выпуску этого оборудования только набирают заказы. При этом есть ещё, мне кажется, очень важный довод за такой вариант. АЭС будет, как щит, защищать страну от всяких авантюр в виде бандитских бомбёжек, диверсий, терроризма. Попробуй, взорви реактор - и половина Америки ощутит на себе смертельную радиацию. Как, Леонид Ильич?»
«Ну, ты силён! Не зря ты у нас международник! Я тебя тоже беру с собой и давай до отъезда займись вместе с заинтересованными министерствами проработкой этого предложения. Ну, ты силён! Теперь американцы заверещат, как раненый кабан. Молодец, Ваня!»
Брежнев предложил на Политбюро направить на Кубу самую представительную по уровню и составу делегацию, которую не  формировали даже на политические форумы в рамках Варшавского договора. «Надо показать, что за Фиделя мы готовы на всё. Это - наши братья, и мы за них глотку перерегрызём. Пусть хитрый Громыко там будет, - настаивал он, - В мире сразу решат, что затевается что-то важное в ответ на Чили. И Щербицкого надо с собой прихватить. Он тоже тяжеловес среди наших лидеров. Случайно такого калибра деятели вместе с генсеком не выезжают. Ещё один повод для перепуганных америкашек поломать голову. Пусть знают наших! Это им не слабенькая Чили!»
«Леонид Ильич! - пытался повлиять на боевое настроение шефа главный человек по безопасности в стране Андропов, - Я не хочу вас пугать. Техника у нас надёжная. Но вы полетите через океан, да ещё ту его часть, которая имеет дурную репутацию у лётчиков: Бермудский треугольник. Не дай Бог разгуляться  неопознанным до сих пор силам. На этот случай мы и предусматривали ещё со времён Ленина членам Политбюро перемещаться на разном транспорте. Все мы смертные».
«Ты накаркаешь. Это ещё один повод показать, что коммунистам подвластны все тёмные силы в мире, в том числе, и стихия. Лучше займись организацией нормального пребывания там, на Кубе. Сколько уже на нашего друга Кастро пытались покушаться. Ведь всего двенадцать лет прошло, как народ отнял у жирной мрази несметные наворованные богатства. Им так хочется, пусть и не вернуть всё назад, то хотя бы крупно нагадить».
«За это вы будьте спокойны. Там и у Кастро армия гвардейцев, и мы почти дивизию своих посылаем. Птица не пролетит и змея не проползёт. Границы на замке. Я вам обещаю».
«Вот это хорошо, Юра. А то ЦРУ после удачной провокации в Чили может продолжить свои выходки. У бандитов всегда так: что–то получилось, давай скорей ещё долбать, пока везуха. Ты руку с курка не спускай. Я тебе верю».
«Спасибо за доверие, Лёня. Постараюсь обязательно его оправдать. Но и вы там бдительность не теряйте. Момент у врага крайне благоприятный».
                ___,,___

Глава КГБ и подумать не мог, что в это же самое время где-то у него под ногами, а точнее, на другой стороне земного шарика, в США, его коллега Стейнбек был на грани самоубийства в связи с этим самым удачным стечением обстоятельств. Не зная о составе делегации СССР, он был вполне доволен и тем, что прилетит генсек из стана противника. Впервые так далеко и так рискованно. Подарок судьбы. Если он упустит  шанс отправить главного безбожника мира на встречу к всевышнему, в которого тот принципиально в соответствии со служебным положением обязан был не верить, история ему не простит. Но безнадёжно молчал его лучший агент, Дэн, словно его сожрали акулы. Он имел несколько каналов связи для сообщения о начале операции, но все они оставались безмолвными, будто потерявшими дар речи. Надежды таяли с каждым днём. Наконец, он принял решение задействовать резервный вариант, передав команду руководителям отрядов действовать самостоятельно, как предусматривалось ранее.
Час «Х» настал. Пошёл отсчёт времени для жизней и статуса многих людей, стран и целых народов планеты. И властелином их судеб стал Ол Секаро, бывший профессиональный гангстер, а ныне бесстрашный борец за свободу кубинского народа. Он сверил часы и этапы борьбы с главарём второго отряда, Рафом Глосом, владевшим когда-то в западной части Острова сетью подпольных игорных домов и борделей, и дал стартовую отмашку.
Разговор между двумя героями будущих мифов и сказаний, предназначенными начать крестовый поход за очищение мира от коммунистической тирании, больше походил на корриду. Хитроватый умелец добровольного отбора денег у населения  с помощью азарта и страсти незаметно поддразнивал своего старшего начальника, пытаясь, чтобы тот в порыве возбуждения взял на себя более сложные задачи в поединке с властями. А знающий свою силу бугай ставил оппонента на место и демонстрировал с надутыми ноздрями собственное превосходство, пропуская в процессе самолюбования тонкие удары партнёра.
«Знаешь, Ол! Я понял за месяц жизни на Кубе, что народ здесь стал совсем другим. И беда главная в том, что перемены почувствовали абсолютно все члены моей команды. Боюсь, некоторым новьё так крепко садануло, что практически  сломало хребет. Былые весельчаки и балагуры сидят, словно аквалангисты под водой, не смея раскрыть рта. Иногда вообще бормочут что-то непутёвое. Задают всякие вопросы о революции, о казнях, которые, как нам там во Флориде  рассказывали, осуществляют практически без суда кастровские сатрапы. Они встретились со своими преданными друзьями, родственниками и получили от них несколько иную информацию. Так к началу выступления можно и часть отряда растерять. Надо уж скорее начинать, не мешкать. Согласен со мной?»
«Надо эти дамские сюсюканья пресекать. Попали к мамке домой и разнюнились. Пусть не забывают про свои клятвы - расписки, которые остались у янки. Если кто особенно будет раскисать, надо и в морду дать для поднятия духа. С таким подавленным пессимизмом в бой ходить нечего: сразу прикончат или свои в плен сдадут. Меньше их выпускай на волю. Ну, об этом хватит. Знали, на что шли. Давай обсудим детали предстоящей драки. Кстати, раньше ничего делать нельзя. Ты что, не понимаешь? Нужны персоны. А так, это всё равно, что сыграть свадьбу без жениха и невесты».
«Когда же намечается полный сбор?»
«Кубинские органы безопасности, естественно, будут до последнего скрывать точные даты и маршруты поездок Кастро и Брежнева. Но по всем вторичным признакам можно предположить, что визит начнётся примерно через два месяца. Главное, чтобы не упустить птичек, вовремя расставить силки. Поэтому к концу декабря нужно установить заряды на «Ренте». Смотри, не прозевай».
«Это понятно. Но возникает серьёзная затырка. Мои парни хорошо знают, как что можно подорвать. Но среди них нет специалистов по тому, как обмануть охрану и пронести взрывчатку на предприятие. Здесь нужны были бы опытные похитители крупных ценностей. Может, среди твоих головорезов есть хоть один подходящий ворюга, прости меня за такие выражения».
«Я думаю, Рафик, здесь нужен не человек, поднаторевший на кражах, а просто умный пройдоха, знающий ходы и выходы из любых ситуаций. У меня такой есть, и я его тебе обязательно подошлю для консультаций. Кроме того, ты забыл, что в Эмпресе трудится русский, который рвётся  в Америку и за это готов, мне кажется, сам перетащить все боеприпасы к месту событий. Тем более, он имеет право на посещение территории электростанции. Я его в ближайшее время приглашу для консультаций. Больше я тебе вряд ли могу быть чем-то полезен. Мне самому за месяц надо оборудовать в центре города под носом у полиции два десятка хорошо замаскированных снайперских укрытий. Да ещё мы установили постоянное дежурство за домом директора «Ренте» Пидоры. Может быть, удастся выведать что-нибудь полезное. Так что дел по горло. Давай следующую рекогносцировку проведём через месяц. Действовать надо крайне осторожно».
                ___ ,, ___               
               
Не меньшую головную боль в связи с предстоящим приездом высоких гостей имело и большое количество народа, проживающего на Кубе. Причём одним из самых больших неудачников среди них считал себя Иванов. Встречающие всегда могут придумать какое-нибудь развлечение или угощение и быть на высоте. Всё у них в руках. Даже наши специалисты в Гаване под прикрытием посла имеют возможность что-то предпринять. Подготовить тематическую фотовыставку, например. Фотографиями на тему нашей дружбы и любви забита половина подсобок посольства. Заодно и порядок наведут.  А у него за душой, кроме высочайшего указания организовать достойный приём, нет ничего: ни денег, ни прав выступать в чужой стране по своему усмотрению, ни поддержки местных властей. Одни обязанности. Какое-то время пытался что-то предпринять авторитетный Бадалян, но и у него терпение ушло в пустоту, и он тихо слинял  в сторону. Владимир остался наедине с образом вождя и сник, словно брошенная всеми домашняя приласканная собака.
Трудно поверить, но в его муках  совсем не было места для шкурных переживаний, скорби по рушившийся карьере, особенно, партбосса. Просто ему по-настоящему близкими стали незатейливые доверчивые и добрые  кубинцы, и очень уж хотелось, чтобы и в целом наши народы стали не просто лучше понимать друг друга, а сблизились до допустимого природой предела душами и сердцами, превратились в сиамских близнецов в великом порыве освобождения человечества от вонючей паутины капитала.
К счастью, не он один крутился под тяжестью навалившейся проблемы. Этим занималось в той или иной степени всё население Острова во главе с мудрейшим своим вождём, перехитрившим в своё время всю государственную машину единого капиталистического царства. Разрабатывались всякие немыслимые планы обворожения этих холодных русских, но не для того, чтобы вытянуть из них побольше денежек, как из Буратино, а просто из желания сделать приятное самому близкому другу. Конечно, параллельно шла тяжёлая кропотливая работа по подготовке правительственных документов, фиксирующих дальнейшее укрепления дружбы двух братских стран. Но в какой-то мере это было второстепенным делом, как необходимый разговор о разделе наследства в дружной семье. Наконец, всё было готово, и главный дирижёр государственного оркестра дал отмашку своей волшебной палочкой.
В середине рабочего дня пришёл Вильям с газетой «Гранма» и, удивлённо покачивая головой, сунул её Иванову: «Ты что никогда не рассказывал нам о вашем генеральном секретаре? Оказывается, он из рабочих. Трудился на металлургическом заводе. Вечером учился. Стал инженером. Как сейчас большинство кубинцев. Наш человек. С таким можно дружить».
«А ты откуда знаешь? Я сам этих подробностей не знал. От тебя слышу», - Иванов удивлённо глядел на своего ангела-хранителя.
«Да наша главная газета начала печатать его биографию. Можешь почитать, просветиться. Здесь и другие материалы опубликованы. В том числе, призыв правительства начать соревнование в коллективах за достойную встречу нашего советского друга. Я думаю, это тебе интересно».
Владимир буквально выдернул газету из рук спасителя. Сразу же бросились в глаза слова: «Леонид Ильич Брежнев олицетворяет долгий и славный путь борьбы и труда, пройденный Советским Союзом. Коренной рабочий, коммунист, боец, прошедший всю Великую Отечественную войну от первого до последнего дня, партийный руководитель, организатор выдающихся побед советского народа в экономической, технической и научной областях. Благодаря своим заслугам, своему неустанному труду он прошёл путь от работы на металлургическом заводе до поста высшего руководителя партии. В нём отражены характерные черты, достоинство, идеалы народа».
Вот это да! Вот это начало! Ну, теперь всё пойдёт, понесётся стремительно, словно барракуда в море. О таком первом шаге даже мечтать было страшновато при предыдущей пугающей пустоте газетных полос.
«Вильям! Ты просто волшебник! Ты снял с меня такую тяжесть. Мы должны это отметить. Тем более, есть хороший повод. Маше с трёх месяцев по вашим хищническим рецептам мы даём мясо. Хорошо, хоть выдали вместе с рекомендацией миксер, и оно подмешивается к банану и разбивается в нём до пюре. Так вот на этом агрегате выходит из строя резиновая муфточка. Еле держится. Я купил несколько ластиков и хочу из них вырезать деталь. Но ты у нас известный механик. Подскажешь, как сделать поумнее. Тем более, жена сегодня отпросилась в консульство, в кино. Так что нам никто не будет мешать и поработать, и отметить начало подготовки к встрече наших начальников. Давай, приходи после работы».
Весёлый кубинец не заставил себя долго ждать. Лишь только во дворе затихло эхо тарахтения  Эфреновского газика, укатившего Галину на вечерний отдых от дежурства у коляски, его зычный голос протрубил через балкон о своём приходе, и очередной раунд сближения наших народов в индивидуальном исполнении начался. Как и полагается не только на Руси, но по счастливому совпадению и на Кубе, было решено слегка выпить за успех предстоящего дела, как и приближающегося дружественного визита, а также за то, чтобы Маша в будущем никогда не испытывала трудностей с питанием. На все эти необходимые процедуры ушла под лёгкую закуску вся семисотграммовая бутыль с изображением ромовой королевы, но зато работа пошла сноровисто и весело.
Периодически попискивала крошка в кроватке, требуя участия и смены пелёнок. Но скоро на неё перестали обращать внимание из-за нарастающей напряжённости творческого процесса. Безразличным стал и громко выкрикивающий что-то телевизор, хотя по нему нет-нет, да и проскакивали сообщения о реакции населения на сегодняшний призыв партии встретить достойно нашего генсека. Всё утонуло в желании закончить ремонт аппарата для мясопереработки. Естественно, после споров и неудачных попыток работа была выполнена на самом высоком уровне. Миксер заработал блестяще. И друзья на законных основаниях отметили свой скромный успех очередной бутылкой посланника страшного капиталистического прошлого.
Наступило перенасыщение души, которое всегда сопровождается желанием излить другу часть излишних эмоций. Беседа полилась не так уж плавно, скорее коряво, но громко и от сердца.
«Владимир! Вы так и не попробовали негритянку? Я вам предлагал договориться с Нанси, которая работает на складе. Она очень чёрная и очень страстная. У нас  многим она нравится. Давайте завтра я с ней переговорю».
«Ты лучше скажи, как отнеслись к материалам о Брежневе кубинцы. У вас среди начальства уже был разговор о конкретных мероприятиях по подготовке к визиту. Я хочу пойти к Пидоре по этому вопросу, но лучше быть заранее осведомлённым».
«Мы твоего Брежнева любим и встретим как надо. Ведь он нам так много помогает, так помогает. За это  волноваться не стоит.  А вот что ты никак нашу негриту не хочешь, я переживаю. Уедешь - и рассказать друзьям о Кубе нечего. Это совсем плохо!»
«Да я про одного тебя, чудака и прекрасного человека, год рассказывать буду. А про негритянку, даже если и поимеешь, кому расскажешь? У нас за такие рассказы из партии исключают. Как и за то, если  начальника плохо примем. Без фанфар. Так что это дело серьёзное».
«Что ж у вас и за ****ёшек, и за  партийного руководителя одинаково наказывают? Странно. У нас любовь и коммунистические дела являются главными радостями, которыми можно делиться со всеми. А у вас это только заботы на голову. Я что-то не пойму».
«Давай, чтобы разобраться, ещё немножко выпьем. За то, чтобы Маша и твоя дочь жили в обществе без проблем. За то, чтобы всех паразитов-капиталистов вывели  к этому времени, как кукарач. За чистое небо над нашими головами», - Владимир потянулся к стакану друга, чтобы провести ритуальное чоканье, но не удержал равновесие, качнулся и столкнул на пол злополучный миксер. Прозвучал его прощальный звон, и частички громадного стеклянного сосуда полетели в разные стороны мраморного пола.
Друзья окаменели. Наконец, первым понял весь ужас свершившегося Иванов: «Что я наделал! Что я наделал!  Теперь дочурка будет голодать, страдать без мяса и неизвестно, чем всё закончиться. Если попросить в поликлинике ещё один такой сосуд, дадут? А? Как ты думаешь, Вильям?»
Скупая мужская слеза, смешавшись с многоградусными слюнями влажных алкогольных губ, оросила осколки потерянного счастья. Это был конец. Владимир безвольно и почти бессознательно налил и резко опрокинул полный стакан «Канея», вместо закуски неуклюжим движением утёр рот рукавом и почти сразу свалился на пол, слегка скуля и подёргиваясь от заполняющего тело холода. Среди спутавшихся мыслей в голове громче всех стучала одна: «Дальнейшее моё существование здравого смысла не имеет. Я собственными руками уморил голодом свою дочь».
Когда Бахус слегка позволил ему открыть глаза и увидеть реальный мир, первым образом, вошедшим внутрь воспалённого сознания, был кубинский друг, собравший крупные осколки миксера и пытающийся перенести на бумагу основную геометрию фигуры. В коляске верещала Машка, но творец не обращал на неё внимания, опутанный туманом созидания.
«Ты что, колдуешь? Думаешь возродить из пепла? Всё! Всё погибло! Я, пьяница, во всём виноват! Всё Брежнев, Брежнев! Теперь только осталось ему написать, чтобы он захватил с собой эту штуку. Как ты думаешь?»
«Владимир, вы забыли, что я – механик. Завтра я вам выточу точно такую деталь из металла. Чтобы больше никогда не разбивалась. Согласны?»
Владимир радостно замотал головой. Больше ему ничего не оставалось делать. Он был полностью в руках этого головастого кубинца.   
Квартира, не имеющая стёкол в окнах, несколько часов была в районе источником пронзительных криков и ругани, когда вернулась домой любящая жена и поняла, что натворил её суженый в компенсацию за два часа киноблаженства: «Подонок! Убийца! Я засужу тебя за страдания дочери! И друга твоего посажу, как соучастника. Вы мне ответите за всё. И за мою загубленную жизнь. Сволочи!» Безутешную маму долго носило в облаках цепкое состояние аффекта, характерное для таких волевых и не скованных чувством неполноценности людей. Всякие доводы о возможном восстановлении разбитого, о том, что они сначала сумели отремонтировать уже вышедший из строя аппарат, и только потом его расколотили, пролетали мимо разгневанной русской женщины, словно неточно выпущенные из ствола пули. Шум иссяк только с полной потерей энергии взрыва.
Уже к обеду следующего дня Вильям торжественно внёс в кабинет наполовину спящего, наполовину бродящего в пустоте Иванова готовую чащу. Она выглядела великолепно. Владимир попросил Луиса отпустить его домой по семейным обстоятельствам, и, получив, как всегда, благосклонное разрешение,  бросился бегом к машине, бережно прижимая к себе, будто  драгоценную амфору, восстановленную в металле батидору, как называют её кубинцы. Машка была спасена, а нерадивый папаша сумел избежать уготовленной ему судебной расправы. Можно было вновь переключить своё внимание на визит генерального секретаря.
                ___ ,, ___               

Каждый новый день начал приносить Иванову всё более весомые  и нужные вклады в копилку  дел по подготовке к предстоящему приезду главного коммуниста планеты. На улицах появились красочные плакаты и перетяжки. Особую гордость в его душе, граничащую со звуками победного гимна, вызывал лозунг: «Революционные идеи в мире идут по пути, указанному Октябрьской революцией в России!»  По радио и телевизору почти каждый час звучала знакомая фамилия «самого», как говорилось в разных анекдотах того времени. В газетах публиковались сообщения о принятии разными коллективами повышенных обязательств в честь высокого гостя. В Доме советско-кубинской дружбы вновь участились активидады с распитием немалого количества спиртного за укрепление нашей близости. Готовились масштабные  фотовыставки о жизни в Советском Союзе. Владимир со товарищами стали желанными участниками различных встреч и мероприятий.
 Пока ветер удачи медленно, но уверенно надувал паруса маленького личного счастья местного партийного босса, тот во главе квинтета Рыцарей решил завершить дело восстановления слегка подсрамлённой чести советской дамы из Сантьяго. Тем более что оставался всего один адрес, по которому должны были скрываться злоумышленники, похитившие нашего, теперь уже дорогого всем в советской колонии, ребёночка. И в ближайшее воскресенье пятёрка отважных искателей вновь  стояла, как кегли, на пороге своего триумфа.
Дверь открыл блеклый пожилой мужичок, в облике которого сразу улавливались следы, оставленные жёсткой и несправедливой жизнью. Посветлевшее в отдельных местах, словно полинявшее со временем,  мужественное лицо негра было исполосовано глубокими бороздами морщин, как поле боя, вспаханное снарядами и громадными воронками от бомб. Сухие пожелтевшие ладони были похожи на сплошную натруженную мозоль. Волосы словно распрямились от пота и дождей, поредели, как вырубленный лес, и посеребрились лунным сиянием мудрости.
«Вам что угодно? - сухо, но с явным налётом многолетней привычки угождать спросил он пришедших, и начал прикрывать дверь, услышав произнесённое имя, - Это моя внучка, но её сейчас нет дома». Однако когда Саша перевёл его ответ, и друзья вслух прореагировали на это, в старом человеке что-то вспыхнуло, оживилось, и он вновь гостеприимно распахнул врата своего скромного жилища: «Так вы русские, -  удивлённо поинтересовался  хозяин, - А что вы хотели узнать у Анхель? Она скоро будет, но, может быть, я смогу вам помочь?» И он дружелюбным жестом пригласил гостей пройти внутрь квартиры.
Узнав о цели визита, старик стал особенно оживлённым и любезным. Он бросился готовить традиционный кофе, но с удовольствием застопорил это занятие, увидев, что на столе твёрдо воцарилась зазывающая бутылка спиртного и отдельные сладости, обещающие не затушить алкогольный пожар, а лишь слегка оттянуть притупление волшебного чувства безмятежного блаженства. Несколько рюмок подняли его выше, подвинули на словоохотливость, и друзья, под воздействием рассказа простого мудрого человека, с удовольствием втянулись, будто в омут, в малознакомый им  мир дореволюционного кубинского крестьянина.
«Вы, молодые люди, уже успели познакомиться с нашим главным богатством - сахарным тростником?» – Хуан, как звали хитро улыбающегося пожилого человека, буквально просверлил вопросительным взглядом гостей. Те утвердительно закивали головами. А думающий Анатолий добавил: «Конечно, мы не знаем всех тонкостей. У нас в стране такой экзотической культуры нет. Это же ваше американское растение. Весь остров покрыт зелёными морями тростника. У нас в Европе так только рожь и пшеница растут. Да и то в несравнимо меньших объёмах».
«Вот и ошибаетесь, чико. Я, признаться, тоже раньше так думал и гордился этим. А когда пришла новая власть, нас, пожилых рабочих на склоне лет выучили грамоте, и теперь, на пенсии, я наслаждаюсь чтением. Так оказалось, что Колумб завёз к нам черенки сахарного тростника. Словно компенсацию Старого света за открытие для него картофеля и табака. Но это так, для сведения. А о сложнейшей профессии рубщика этого зелёного богатства за полвека работы на плантации, я, думаю, знают всё».
«Пятьдесят лет!» - удивился Смирнов: «Сколько ж лет вам было, когда первый раз вы взяли в руки мачете?»
«Семь! Хотя мне кажется, что с этим тесаком я  родился, как и мой отец. Сколько себя помню, в ушах стоит утренняя мелодия заточки мачете. Причём у каждого был свой секрет в этом деле, и песня была многоголосой и разной по высоте.    А в семь лет я срубил первые толстенные стволы тростника. И там снова зазвучала мелодия ударов мачете о стебли, ещё более певучая и звонкая».
Вячеслав Иванович в обычной, как называл командор, « стойке удивлённого ребёнка», когда одно ухо вытянуто в сторону говорящего, щёки надуты, а губы уложены в бантик, недоверчиво покачал головой:  «Да как же вам удавалось? Ведь это и для меня тяжёлая работа. Колотишь, будто дрова рубишь. Ствол часто толщиной в руку. Да ещё и солнце испепеляет. Я, вроде бы, здоровый мужик, а поработал меньше часа и всё, испёкся».
«Вот в этом смысле нам везло. Для хозяина главным достоянием были волы, которые вывозили телеги с тростником с полей на сахарные заводы. Они ценились намного выше, чем люди, которых всегда было больше, чем работы. Поэтому их нагружали до рассвета, пока не наступило дневное пекло. Погрузкой занимались больше мы, мальчишки. Это было легче, чем рубка».
«А что, не было никаких законов, запрещающих детский труд? Ведь уже рабство отменили. Вы были свободными и могли послать хозяина куда подальше»,- Петров даже гордо приподнял голову, показывая свою революционную независимость и умение зреть в суть.
«Мы завидовали рабам. Тех хозяин хоть кормил круглый год. Ведь за них было уплачено. А нас брали в основном на период сафры, который занимал чуть более восьмидесяти дней в году. А двести восемьдесят дней продолжался мёртвый сезон. Почти восемьсот тысяч мачетеро со своими семьями боролись в течение восьми месяцев за выживание любыми способами, отдавая дочерей в публичные дома, участвуя в различных бандах и мафиях, совершая преступления, прислуживая американским богачам, роясь в помойных отбросах, воруя и побираясь на всех углах и перекрёстках. Какие уж тут законы. У мачетеро не было права на пенсию, отпуск, пособие по болезни. Жаль, что сейчас даже в музее не сохранили наши нищенские жилища. Смотреть было бы страшно. По труду малолетних как раз имелся закон. Не разрешалось работать до шестнадцати лет. Но мы были самым выгодным материалом для хозяев. Нам платили намного меньше, чем взрослым. Намного меньше. Иногда и раз в десять».
«И все-таки был смысл работать? Вы ведь, наверное, и в силу своих сил не могли много нарубить. А здесь ещё и мизерная зарплата»- пытался уточнить Петров.
«При той бедности, нищете любые копейки нужны были позарез. Чтобы помочь нашему семейству, рано лишившемуся главного кормильца, рубщики приписывали мне часть своего сбора. Помогали, как могли». 
Бойцы бескорыстного фронта, заслушавшиеся старого мачетеро, забыли и о целях визита, и о проверенном оружии, помогающем добыть секретную  информацию, развязывая самый дисциплинированный язык. Первым отбросил шоры интереса, как и полагается, начальник: «Вячеслав! Ты что сюда припёрся? Слушать рассказы или отмывать запятнанную честь? Давай, пли. Ствол на стол!»
Коварный разведчик в жидком виде побежал из горлышка бутылки к жертве и поединок за поиски потерянного мальчугана начался. Пожилой рубщик сладкого, белой смерти, как утверждали некоторые учёные в то время,  начал быстро терять ориентиры, стержень в разговоре, и открываться для поисковиков. Опытные сыщики не преминули воспользоваться появившейся слабиной: «Хуан! А где же ваш правнук? Нам так хотелось бы вручить ему подарок».
«Чико! Его сейчас нет. Он у нас трудный, случайный. Поэтому его приходится воспитывать вдалеке, чтобы не мешать девочке расти по службе, учиться. Бывает он у нас только раз в месяц. Так что встретиться с ним не просто».
«Почему вы так говорите о мальчугане? Что произошло с его рождением?»- Владимир поспешил педалировать откровения деда, схватился за начало ниточки, способной распороть шов и обнажить  глубоко зашитую тайну. 
«Это скрытая боль нашей семьи, но вы – люди хорошие и я вам её открою. Моя внучка - младшенькая в нашей большой семье. Мы её очень любили, берегли и, наверное, слегка избаловали, не научили самой заботиться о себе. И она стала жертвой мерзавца. Сначала украдкой от нас встречалась с одним проходимцем, сыном богатеньких родителей из Англии. А потом и забеременела. Когда скрывать растущий плод любви стало невозможно без увеличения размера юбок, она во всём нам призналась и сказала, что виновник её бед отказался быть в дальнейшем папашей, считает её легкомысленной, способной иметь ребёнка от кого угодно. Мои старшие сыновья поговорили по-мужски с обидчиком. И в результате он куда-то исчез, испарился, словно утренний туман на море. Кто считает, что он где-то прячется, кто якобы видел, как он на лодке уплывал от наших берегов. Короче говоря, на «Ренте», где трудился насильник, он больше не появлялся, полиция найти его не может».
«Я тоже работаю на электростанции и что-то краем уха слышал об этой истории. Кто-то даже утверждает, что парня видели в США, где он неплохо устроился».
«Это может быть. Там любят давать приют всякому дерьму, чтобы потом использовать его по прямому назначению для грязных дел. А Анхель родила внучонка без отца, как у нас говорят, по любви. Вот и вся наша печальная история. Чтобы её поддержать, позволить закончить учёбу в университете, семья её родителей, моего сына, воспитывает мальчугана. А её поселили жить со мной, чтобы я брал на себя житейские заботы. Хотя она очень недовольна и хотела бы делать всё сама, забросив учёбу. Внучка  хорошо поёт, и мы пытаемся уговорить её заняться этим серьёзно, чтобы отвлечься от тягостных дум. Но не можем найти хорошего учителя».
«Я могу немножко с ней поработать,- Анатолий живо вскочил и подошёл к пианино, - Я вижу, у вас и инструмент есть неплохой». Он провёл пальцами по клавишам, опробовал несколько из них и заиграл лёгкий мотивчик, вызвав искрящуюся улыбку на морщинистом лице старика.
«Нас переселили в эту квартиру, брошенную господами вместе с их скарбом. Так что живём теперь, как помещики. Мы будем вам очень благодарны, если поможете Анхель поверить в себя, в свои силы. Приходите к нам по вечерам, когда сможете, и она будет ужасно рада. Во вторник, например, у вас получится часов в восемь?» Сидоров утвердительно кивнул. Вопросы по делу истощились. Визит завершился испитием на посошок напитка, превратившегося из хитрого ползучего змея, развязывающего язык, в откровенного парня, своими железными объятиями сплачивающего людей в единый сгусток дружбы.
«Ты что напросился на работу? - недовольно пробурчал командир операции, когда подвыпившая ватага вывалилась с шумом на улицу, - Думаешь подъехать к одинокой мамаше? Мы же её даже не узрели».
«Да какое там! Ты же меня знаешь. Я этими мулатками и шоколадками не интересуюсь».
«Не ты ли  сам недавно рассказывал Форнес, как провёл упоительный вечер с её сестрой? Не было этого?»
«Вы всё перепутали! Ещё начнёте и на собрании обсуждать. Хорошо, хоть я беспартийный. Во-первых, она мне сказала, что известная певица не имеет к ней никакого отношения. Тем более, что она белая. А, во-вторых, да не был я и с ней! Просто смотрел её выступление по телевизору и получал огромное удовольствие. Вот и всё! А как ты собираешься увидеть  сына Анхель? Я с этой целью и нанялся в педагоги. Хотя и сам факт передачи музыкальных навыков кому-нибудь другому сам по себе прекрасен и даёт настоящее удовлетворение».
«Ну, смотри. Ни-ни. Только платоническое. А то на женсовет к супруге вызову. Там тебя дамочки ручонками исхлещут и оторвут всё срамное, - в этот момент Иванов неожиданно увидел своего незабвенного директора и бросился к нему на встречу, - Марио! Буенас диас! А ты что здесь делаешь? Тоже посещаешь несчастную девушку, обманутую коварным работником «Ренте»?»
Пидора нежно обнял двумя руками протянутую ему руку, впился в совьетико влажным любящим взглядом и почти в истоме прошептал: «Живу я здесь. Вот мой дом напротив. Заходите в гости. Мы из-за ремонтов забросили учёбу. Надо бы возобновить занятия».
Владимир мгновенно оценил важное стратегическое значение его жилья с точки зрения наблюдения за соседним зданием, где в одиночестве остался старый мачетеро, и с радостью согласился. Договорились в следующий вторник часов в восемь продолжить творческие вечера. На этом и расстались.
Интересно, что за случайной встречей наблюдал из зелёного укрытия шпион из отряда ФБР, выполнявший задание следить за каждым шагом директора электростанции. Он был до пяток удивлён, увидев среди молодых людей, приветствовавших объект его внимания, лицо человека, строго смотревшее на него во время прохождения последнего собеседования и инструктажа в штабе американской разведки. Голоса он не слышал, но зрительная память его никогда не подводила.  Сомнений не было. Или  босс сумел великолепно втиснуться в коммунистические ряды, или он предал их, и все надежды на победу лопнут, как пузыри дождя на лужах. Незаметно дав задний ход, борец за свободу смотался к своим единомышленникам, не выдерживая колоссального груза открытия. Надо было скорее поделиться с ними ужасной информацией, чтобы не расколоться от натуги под её напором.
                ___ ,, ___

Уже через день  командир одного из отрядов передового базирования США на Кубе Ол Секаро, вооружённый своим соглядатаем тревожной информацией,  поджидал в обусловленном месте союзника по борьбе, чтобы принять согласованное решение. Рафа ждать не пришлось. В таких ситуациях точность определяет временное расстояние между жизнью и смертью. Любой промах может быть роковым. Обнявшись и поцеловав друг друга, друзья сразу приступили к делу.
«Как разведчик, ты, вероятно, запомнил все лица, которые присутствовали на последних совещаниях в ЦРУ? Тем более что их там было всего шесть. Конечно, было понятно, что один из них является резидентом на Кубе, координатором и руководителем всех операций. Нам об этом не сказали, но предупредили, что он сам выйдет на связь. Все сроки его появления прошли, и мы с тобой решили действовать самостоятельно, как определялось инструкцией. И вот вчера наш человек, постоянно следящий за директором «Ренте», неожиданно  увидел его в сопровождении нескольких лиц, похоже, что русских, вероятно, из КГБ, которые имели короткую встречу с объектом наблюдения. Вот, собственно, и всё. Давай подумаем, что произошло и как действовать в новой ситуации».
Радующийся встрече Глос словно обрушился в своём благодушии, сник и в первую минуту не мог вообще промычать что-то вменяемое. Уже обвыкшийся со случившимся, Секаро изложил своё виденье события: «Я думаю, что резидента накрыли, и он переметнулся к кастровцам для спасения собственного живота. Но нас негодяй пока не выдал. Иначе мы бы встречались с тобой уже на очной ставке в каких-нибудь застенках. Зачем им нас пасти? Чтобы мы успели где-то бабахнуть? Это им ни к чему».
«А какой ему смысл молчать? Ведь за разоблачение всей группы он будет иметь дивиденды, а если мы сумеем развернуться и чем-то насолить коммунистам, ему не сдобровать. Может быть, он затеял сложную и опасную игру и водит кубинцев за нос? Это больше похоже на правду. Я случайно многое знаю о нём. Это великий человек, вошедший в короткую страницу истории борьбы с коммунизмом за одного только Че, и так просто свою славу он не отдаст. Люди такого крупного калибра просто так себя не продают. Они  не хотят испортить свой портрет для следующих поколений. А нам он просто не имеет возможности обо всём сообщить».
  «Ты большой оптимист, Ол! Я слышал, о таких, как ты, говорят: «Он даже могильные кресты считает плюсами». Думаю, что босс торгуется, чтобы подороже сбагрить своих подопечных. Да ещё при этом пугает, что если не согласятся, то его орава, то есть мы, разнесёт остров на мелкие части вместе с высокими гостями. И чем быстрее мы его закроем, тем меньше будем засвечены. Согласен?»
«Я остаюсь при своём интересе. Но и твоя версия допустима. Как нам суметь хоть одним словом переброситься с ним?»
«Когда берут пятернёй за задницу, то и не такие герои напускают в штаны. Но, мне кажется, ты прав в том, что его давно бы уже раскололи, если он сдался, и выдавили бы из его чрева всё нутро, всю подноготную, в том числе и про нас. Раз мы на свободе и даже не чувствуем наблюдения, значит этого пока не произошло. И единственный способ узнать истину - встретиться с резидентом лично».
«Я – за! Бросаю всех своих людей на поиски возможности передать ему записку. Давай согласуем её текст. Надо, чтобы никто не сообразил, о чём идёт речь, если она попадёт к чужим. Я предлагаю: «Жду на площади Сеспедеса около входа в  музей Веласкеса через два дня в восемь часов вечера. Спаситель». Как?»
«Согласен. Вперёд! Ведь скоро надо давать отмашку на начало операции».
«Вот я, как временный руководитель объединённого отряда, и даю её. Раф! Надо поскорее заложить взрывчатку в кабельном канале «Ренте». Я думаю, что лучше всего это сделать 31 декабря, когда кубинцы готовятся к встрече Нового года и ни о чём серьёзно думать не могут. Вызывай к этому времени нашего русского из Эмпресы. Как это сделать, ты знаешь. Он должен пронести чемодан с толом на электростанцию. А вам надо установить взрывчатку со всеми причиндалами и маскировкой на место по плану. Договорились?»
«Будет исполнено. Жду последующих команд. Пожелаем друг другу удачи. До встречи».
Через неделю дошла очередь и до Калоева. Получив шифровку после года ожидания и переживания, он тут же спрятал её в стол, огляделся по сторонам, и, хотя убедился, что посторонние глаза не видели его действий, затрясся, словно алкоголик в состоянии улетучивающихся градусов. Слегка успокоившись, начинающий предатель продумал план действий. К концу года надо будет обосновать необходимость командировки в Сантьяго. Хорошо, если к этому времени начнутся наладочные работы на трансформаторной подстанции. Без них что-нибудь придумать для поездки почти в новогоднюю ночь на объект будет непросто.
Но вся эта суета – чушь по сравнению с той свободой, которую она принесёт. Мысль бегала вихрем, словно молодой бычок на лужке. То он видел себя в Нью-Йорке, среди небоскрёбов и мрачных гигантов Уолл-Стрита, шикарно одетого, забывшего серенькую советскую жизнь напрочь. То наблюдал со стороны за избалованным хлыщом, как две капли воды похожим на него, но прожигающим жизнь на лучших пляжах Рио-де-Жанейро. Что-то иногда возникало и из сверх запредельного, не связанного с пройденным социалистическим периодом. Например, белоснежный длиннющий «Линкольн» увозил его из шикарного дворца над морем, чтобы пересесть на такую же белоснежную яхту и катить на ней в круиз в сопровождении прекрасных девочек, причём, с учётом навеянного Кубой, шоколадной масти разных оттенков. Видения окружали со всех сторон, мешая сосредоточиться и подготовиться к выполнению сложного последнего задания.
___ ,, ___

А спустя несколько дней неожиданное послание получил и Сидоров. Незаметный юркий мужичок пересёк ему дорогу к новой ученице пения и, что-то пробормотав, сунул кусочек бумаги и исчез, словно растворился в воздухе. Прочитав записку сначала сам, а потом для уточнения с помощью переводчика, Анатолий хотел выбросить её в мусор, посчитав, что письмоносец перепутал адрес. Но какое-то чувство таинственности остановило руку, заставило ещё немножко подумать над нехитрым текстом. С одной стороны, кто-то из кубинцев будет безуспешно ждать его на условленном месте, и обмануть его надежды показалось для деликатного певца грубоватым поступком. С другой, внутренний голос не мог пройти спокойно мимо необычной подписи. «Ведь кого-то он старается спасти, - думал наш советский человек, -  А я так небрежно хочу поступить с его благородным порывом. Надо посоветоваться с Володей. Он более опытный в таких делах.
Польщённый уважением, командор на первых порах хотел продемонстрировать для подтверждения репутации мудрого скорую решимость в суждениях, и посоветовать не тратить на всякую случайность драгоценное внимание и время. Особенно в связи с кульминационным моментом в поисковых делах. Однако, как порой бывает, хотя и редко,  в его голове невесть откуда возник образ похода на пляж ранним воскресным утром, метнувшегося в воду человека, которого спугнул выстрел ракетницы, произведённый неопохмелившимся Вячеславом, и его удивлённый возглас: «Анатолий! Смотри! Здесь документ с твоей фотографией!»
«Толь! Ты помнишь, один раз мы нашли паспорт мужика, которого съели акулы, как две кильки похожего на тебя. Мы передали его в полицию и не спрашивали, что они с ним делали. Но ясно, что там была какая-то интрига. Просто так он не отдал бы себя на заклание. А вдруг кто-то перепутал тебя с ним и ищет встречи? И подпись, как пароль: «Спаситель». Я думаю, надо снова обратиться к органам и сообщить о послании. А то ты не придёшь на встречу, они обидятся и могут тебя прихлопнуть. Давай,  прокатимся к ним по старой памяти. Может быть, они и про нашего младенца что-нибудь разузнали. А то молчат, как барракуда. Та хоть рот раскрывает. А эти вообще легли на дно».
Старые знакомые из полиции встретили Владимира и Анатолия приветливо до услужливости. Они почти молча улыбались в ответ на его запрос о судьбе пропавшего мальчонки. При этом в их многозначительном мычании и улыбках проскакивали затаённые намёки на таинственные знания. Но всё осталось на прежнем уровне, и Иванов подумал, что правильно выбрал путь самостоятельных сысков. Не ошибся он и в решении обратиться в эту неторопливую инстанцию по поводу странного письма. Здесь у собеседников ушки встали торчком, словно у охотничьих собак, взявших след. После тщательного изучения текста письма они несколько раз уходили куда-то внутрь здания и вновь возвращались, обменивались между собой выразительными взглядами и задумчиво смотрели в потолок.  И в итоге приняли решение побеседовать с Сидоровым на предмет предстоящего свидания, хотя чувствовалось, что придти к такому разговору для них было ох как нелегко. Да и начало беседы ещё долго напоминало собой процедуру приёма нового члена в «Молодую гвардию» города Краснодона.
«Анатолий! Было бы хорошо встретиться с этим Спасителем. Но могут быть при этом сложности, опасности. Вы готовы к таким ситуациям?» - вопрошал один из хозяев кабинета.
«Нужно очень чётко выполнять наши инструкции, даже глядя в глаза врагу», - вторил ему второй.
Рассудительный Сидоров пытался уточнить задание: «Вы расскажите несколько вариантов развития событий. Может быть, тогда я отвечу на ваши вопросы. А так, в общем виде, легко согласиться на эксперимент, а потом можно его и не выдержать. Давайте с вами проиграем самые худшие из них».
«Хорошо. Мы думаем, что это простая ошибка или розыгрыш. Но может быть, что с вами ищет встречу преступник или шпион. Действительно, ваше лицо очень похоже на ту фотографию из документа, обнаруженного вами на пляже. Мы опознали этого человека. Он - бывший кубинец, а потом очень известный сотрудник ЦРУ, участвовавший, в том числе, в операции по убийству Че. У нас есть данные, что Дэн, как его звали в прошлом, собирался принять участие в одном из террористических актов против Кубы. Может быть, паспорт, выданный не на его имя, был подброшен с провокационными целями. Но есть  вероятность, что именно этот подлец высадился на нашу землю для разбоя и неожиданно нашёл свою достойную смерть в пасти акул. Тогда кто-нибудь его мог ждать на берегу и, встретив вас, обознался и рвётся к вам на свидание. Контакт с таким, безусловно, вооружённым и подготовленным бандитом, может быть крайне опасным».
«Если нужно кубинской революции, я готов пожертвовать собой, но только научите, что я должен делать». Владимир понял, что неожиданно в Сидорове проснулись дремавшие долгие годы гены бабушки-революционерки. Так часто бывает. Некоторые болтуны много рассуждают о подвиге ради Родины, о преданности партии, но ничего практического не делают, даже самую малость, если она затрагивает их личную свободу или благополучие. А вот такие простые мужики, скромные, беспартийные, молчуны, тихо, без громких слов идут на плаху ради высоких идей, теряют всё в жизни и саму жизнь, если это надо кому-нибудь или стране.
«Пока не делайте никаких необдуманных шагов. Мы проработаем несколько сценариев и отрепетируем их с вами. На всякий случай мы представим к вам скрытую охрану. Вы  скоро научитесь распознавать охранников и в случае опасности должны немедленно информировать их. А  в нормальном режиме старайтесь не обращать на них внимания. И ещё. Рассказывать об операции нельзя никому, даже супруге. В таких ситуациях иногда и стены могут невольно проговориться. Полная секретность в интересах вашей безопасности. Да и нашей тоже».               
Герой возвращался домой в подавленном состоянии. Больше всего он боялся расстроить свою спутницу жизни появлением собственной тайны, скрыть которую перед ней в полном объёме невозможно. Анатолий  любил её до потери пульса, боготворил, считал намного выше себя во всех сторонах жизнепроявления. Всегда сомневающийся в своих решениях, даже наоборот, считающий их никчёмными и бездарными, он был прямым антиподом уверенной в себе и никогда не раскаивающейся в содеянном Надежды. Хотя был в этом взаимно дополняющем дуэте и такой интересный  разворот. Супруга никогда не посмела бы выйти перед людьми и исполнить какой-то номер из самодеятельного искусства, а скромный Толя без тени стеснения бросался на эстраду и пел до самоотключения, совсем не думая о реакции зрителей, о мнении начальства, о своём публичном облике, наконец. Пение переворачивало вверх ногами все устоявшиеся взгляды на жизнь, на приличия, на застенчивость, ставшей родимым пятном на его душе.
К теме страха из бушевавшей в его организме симфонии примешивалась и торжественная мелодия подвига. Недавно по кубинскому телевидению демонстрировался фильм «Семнадцать мгновений весны», и Сидоров почти физически ощущал себя на месте Штирлица, встретившего свою любимую в тылу врага и сумевшего ни одним мускулом не подать сигнал окружающим о нахлынувшей лавине эмоций. Однако все опасения и одновременно  ликования гордости Анатолия развеялись очень быстро, словно дымок после выстрела из ствола ружья. Стоило ему неосторожно и неуклюже уклониться от взгляда любимых глаз, как Надежда сразу заподозрили что-то неладное: «Толя! Что-то случилось? Ты зачем прячешь лицо? Я вижу, что оно бледное и растерянное. Что произошло?»
«Да что может быть? Просто устал с дороги. Сейчас поем и восстановлю все привычные оттенки на физиономии. Что сегодня у нас вкусненького?»
«Ты ничего не получишь, пока не признаешься. Я ведь всё чувствую. Мы с тобой прожили больше десяти лет, но такого подавленного я тебя вижу впервые. Не пугай меня. Расскажи всё. Ты же знаешь, что я тебя пойму и тебе будет легче», - Надежда нежно усадила мужа на стул, села напротив и, не моргая, вонзила хрустальные кинжалы своего волевого взгляда в его бегающие по сторонам, пытающиеся спрятаться, будто у нашкодивших пацанов, глаза. Анатолий ещё какое-то время сумел удержаться от   падения, укрываясь за стеной важной государственной тайны, но всё было тщетно. Стена рухнула, и прячущийся за ней секрет сдался на милость победителя.
Интересное это явление – совместная жизнь двух, порою совершенно разных людей, хотя бы потому, что психология мужчины и женщины во многих аспектах отличается практически также разительно, как и их гениталии. По выводам учёных, за долгие годы сожительства супруги становятся даже внешне очень похожими, умеют вроде бы видеть скрытые чувства, читать мысли друг у друга, по ряду которых их мнение просто невозможно различить. Однако неправильно говорит народная пословица: «Муж и жена – одна сатана». Во-первых, причём здесь чертовщина? А, главное,  что  в то же самое время в их отношениях по серьезным жизненным вопросам остается всё меньше и меньше мостов, по которым они могут ходить беспрепятственно в гости, зная, что там их ждёт голая правда. На многих из проходов незаметно накапливаются непроходимые горы умолчания и вынужденной лжи. Порою в них присутствует и откровенный умышленный обман.
Количество внутренних тайн у партнёров со временем возрастает на порядок, потому что глубже взаимное познание, и на каждой новой тропке появляются неопознанные объекты в виде сложившихся взглядов, закостеневших привычек, условных рефлексов. Происходит  обоснованное, хотя и совершенно странное явление: супруги, как льдины в лагере папанинцев, всё дальше и дальше отходят друг от друга. В первое время через объективно имеющуюся между всеми людьми трещину проложен прочный проход из  любовных желаний и контактов. Однако со временем он также естественно ветшает, разрушается и становится зачастую призрачным, как град Китеж.
Взаимопонимание, значительно увеличившееся по объёму по сравнению с первоначальным, относительно уменьшается до узенькой тропинки в джунглях разросшихся контактов. Несмотря на полную и длительную плотскую близость, слияние, приводящее к рождению нового совместного плода, первоначальная дистанция в их духовном различии возрастает до бесконечности. Нередко, вместе с практически физическим  единением люди становятся чужими, порою враждебными друг другу во взглядах на жизнь, на её философскую сторону. В то же время они продолжают любить друг друга и мучаются из-за отсутствия полной откровенности в диалогах. Такова диалектика взаимности между  близкими, но выстроенными высшими силами для разных стратегических целей индивидуумами. Конечно, это только принципиальная структура, которая имеет бесчисленное количество вариантов и отклонений.
На удивление, Надежда стоически восприняла тревожную новости. Став сразу спокойнее и как-то монументальнее, она без долгого размышления неожиданно поддержала мужа: «Ты молодец, Толя! А как же можно иначе? Я горжусь тобой и уверена, что ты справишься. А как бы восторгались тобой бабушка, Анастасия Степановна, бесстрашная подпольщица, расстрелянная белогвардейцами в Киеве, её сын, отец твой Николай Иванович, герой-разведчик, погибший в Отечественной войне.  Только будь осторожен. Береги себя, пожалуйста. Очень тебя прошу!»
«Если ранят вдруг друга, перевяжет подруга горячие раны его», - запел, было, Сидоров, но вдруг осёкся, почувствовав серьёзность момента и свою ответственность перед памятью поколений: «Я постараюсь, Надюша. Я очень постараюсь. Тем более что уже завтра ко мне приставят охрану. Она тоже не допустит никаких случайностей».
«Она что, с нами жить будет? Радости мало. Сплошное стеснение».
«Об этом разговора не было. Я думаю, что они будут где-нибудь в стороне прятаться, чтобы не спугнуть «Спасителя». Посмотрим».
Жена неожиданно зарыдала: «Раз дают охрану, значит, это очень серьёзно. Этого нам только не хватало. И почему мы такие несчастные? Вечно ты куда-нибудь вляпаешься, а я за тебя отдуваюсь. Пора уже отойти от детства. Переросток».
Анатолий опешил: «Ты только пять минут назад поддерживала меня, а теперь что? Отказаться и опозориться перед памятью предков? И как я мог не попасть в это дело. Ведь я и никуда не лез, но мордой оказался слишком похож на врага народа. Так должен я отмыть своё лицо, обелить его, перенести его в галерею честных борцов за свободу, а не убийц народных героев. Я поступил правильно, и от своего решения не отступлюсь».
«А о нас с дочкой ты подумал? Для чего я сюда приехала, потеряла непрерывность в стаже, в росте квалификации? Чтобы тебя в цинковом ящике домой привести и повесить в рамке медаль «За храбрость»? Знала я, что ты глупый романтик, но не думала, что настолько, - неожиданно Надежда резко стряхнула с себя плаксивость и вновь повесила маску строгой школьной учительницы, - Решил, значит решил. Дальше все свои поступки будешь согласовывать со мной. Я тебя в обиду не дам. Понял?»  Анатолий покорно кивнул головой. Конфликт был исчерпан.   

___ ,, ___

Уткнувшись в свои узкие личные проблемы, Иванов на какое-то время выпал из жизни страны пребывания. А она бурно менялась на глазах, и рычагом перемен всё больше становился наш генеральный секретарь. Люди трудились с удвоенным энтузиазмом в честь его визита. И Владимир видел вблизи, что это было неподдельное желание сделать что-то сверх обычного в связи с очень важным и эмоциональным событием. Газеты начали подводить первые итоги этих усилий. В центре внимания было соревнование на сафре. Победу здесь одержала бригада имени Эвелио Родригеса Курбело. Мужики нарубили более трёх миллионов арроб тростника. Только для перевоза такой зелёной массы потребовалось больше семидесяти тысяч грузовиков.
Со всех экранов и репродукторов неслись рассказы, в первую очередь, о предприятиях, построенных с помощью СССР. Это было приятно. Казалось, что ты сам участвовал в их создании. Теперь с презрением вспоминались разговоры на Родине, в которых звучали нотки мещанского нытья о наших в связи с этим потерях, о невысоком собственном уровне жизни, отсутствии красивого барахла, хотя ещё недавно  сам был невольным, скорее пассивным подпевалой в этих хоровых тусовках.
Один из репортажей шёл с нового крупного предприятия Гаваны, имевшего очень длинное и неказистое название. Парень рассказывал о дружеской помощи советских людей и через каждое предложение вынужден был повторять его: «На нашем «Заводе по ремонту советских грузовых автомобилей имени Кубино-советской дружбы» очень много примеров хороших результато тесного сотрудничества с друзьями из СССР. Так, я, вместе со сто двадцатью работниками «Завода по ремонту советских грузовых автомобилей имени Кубино-советской дружбы» побывал на аналогичном заводе в Ташкенте и очень быстро освоил свою специальность. Потом к нам на «Завод по ремонту советских грузовых автомобилей имени Кубино-советской дружбы» прибыли наши советские друзья и помогли в кратчайшие сроки освоить новое оборудование. В результате наше предприятие «Завод по ремонту советских грузовых автомобилей имени Кубино-советской дружбы» в рекордное время встал на ноги и уверенно идёт вперёд». У него начал заплетаться язык и понимающий корреспондент во – время завершил словесную экзекуцию, поблагодарив работника «Завода по ремонту советских грузовых автомобилей имени Кубино-советской дружбы» за терпение.
На один из важнейших объектов нашего содружества – «Ренте» - прибыл большой специалист по футболу, корреспондент Генадий Фесуненко. Вероятно, экономических и политических обозревателей, хорошо знающих испанский язык, на всех не хватило, и в ход пошли талантливые журналисты из спортивного мира. Тем более что наш гость долго изучал бразильский футбол, а с ним и общие национальные особенности латиноамериканцев. Ждали все его с нетерпением, потому что были страстными поклонниками этого вида спорта. Но его интервью с директором  прошло быстро, без всяких лирических отступлений и разговоров на общие темы, хотя при этом мы помогали ему от всей души разобраться в далёких от него энергетических терминах и проблемах. Несмотря на профессиональную ущербность, журналист обнародовал такой интересный, доселе не известный нам факт. До революции в провинции Ориенте действовала лишь одна электростанция, ныне носящая имя Эктора Павона, мощностью всего сорок тысяч киловатт. «Ренте» превзошло по этому параметру свою предшественницу сразу в два с половиной раза. 
В центральную тему прессы превратилась  аналогия в идеологическом вкладе в подготовку наших революций, который внесли Хосе Марти и Владимир Ильич Ленин. Толпы людей посещали могилу апостола кубинской революции в Сантьяго. Им рассказывали, в том числе, и о духовной связи Марти с кубинскими коммунистами,  о том, что его сподвижник, участвовавший вместе с ним в создании Кубинской революционной партии Карлос Балиньо, стал и одним из основателей Коммунистической партии Кубы. И не случайно на суде над героями штурма Монкады, отвечая на вопрос, кто вдохновил его на борьбу, Фидель кратко и выразительно ответил: Хосе Марти.
Иванов торжествовал. Все планы по встрече генерального секретаря, намеченные на историческом собрании в день рождения дочки, перевыполнялись с большим успехом, хотя он практически ничего не делал для этого. Совсем недавние его опасения об их  провале казались теперь просто  меланхолическим бредом. Оставалось только аккуратно фиксировать многочисленные активидаты, в том числе и с выпивкой в Доме советско-кубинской дружбы, да придумать что-нибудь своё, внутриколониальное, чтобы в отчёт с большим списком  внешних мероприятий вставить и свою собственную работу.
Неожиданно пришла и идея  сделать подобный шаг.  Вероятно, на Родине решили, что  антиалкогольная  компания успешно завершена, народ поздоровел, и приказали зафиксировать этот факт сдачей норм на значок ГТО. Руководящие инстанции страны поручили организовать  соревнования на самом высоком уровне. Соответственно, как и во всех других делах, наши заграничные чиновники перебдели и дали ещё более жёсткие установки со сроками и ответственными за выполнение. Естественно, таким козлом отпущения в провинции Ориенте был назначен секретарь партбюро, и Иванов со всей душой взялся за организацию знакомой ему работы. Удача сама нашла его.
Прежде всего, было принято принципиальное  решение посвятить физкультурные достижения несколько ожиревших загрантруженников предстоящему историческому визиту. Поэтому в соревнованиях должны были принять участие все члены коллектива. Вновь над колонией витал лозунг массовости, а не рекордов. В связи со сжатыми директивными сроками и не очень строгими, на первый взгляд, нормами решили также провести всё в течение одного воскресенья. Старт был дан. Все ринулись вперёд.
В назначенный день перед входом на стадион повесили два больших плаката: «Визиту Генерального секретаря КПСС – наши достижения в труде и спорте!» и «Да здравствует советско-кубинская дружба!» Правда, от коренного населения присутствовал лишь сторож, который после окончания, как он считал, всей этой мутатени должен был повесить замок на входные ворота спорткомплекса. Несмотря на это, все участники были слегка взволнованы, чувствуя международную значимость мероприятия, и уже с первых забегов выкладывались на полную катушку.
К сожалению, организаторы не сумели учесть всех подводных камней задуманного. Главным из них стало нещадно палящее солнце, выжигающее всё здоровое из организмов, успевших приспособиться к такому режиму в тропиках в основном только в отношении пляжа. А с учётом невысокой пропускной способности спортивных сооружений, связанных с отдельными видами спорта, и необычайной массовости, каждый из пунктов программы затягивался на часы.   В результате, уже после забегов на короткую дистанцию и прыжков в длину большое количество участников ослабло и даже не сумело забросить тяжёлую и непривычную гранату на требуемое расстояние. Успешно начатое мероприятие угрожающе срывалось.
Дети выпили всю воду и скулили от жажды. Прикрываясь святым чувством сострадания к малышам, мамы выпрашивали разрешение у организаторов смотаться домой и успокоить своих чад. Пришлось срочно организовывать поход нескольких спортсменов за напитками, в результате чего в рядах старающихся подтвердить свою готовность к труду и обороне появились новые бреши. К старту массового забега на четыреста метров вышло меньше половины колонии. Это был уже серьёзный политический провал. Если при подведении результатов такое количество народа не получит значков ГТО, партийному руководству не сдобровать. Ведь  всё было оформлено под эгидой достойной встречи генсека.
Иванов экстренно собрал партийное бюро. Советов было много, но придумать что-нибудь стоящее никто не мог. Пришлось принять единственное волевое решение, которое сумел сформулировать в чрезвычайной ситуации секретарь: «Как исключение, будем  бегать и прыгать за своих родственников. Членам бюро не покидать стадиона, пока не подведём окончательные итоги соревнований».
   Только  к середине ночи удалось завершить намеченное, хотя и потери, и приписки были нещадными. Отдельные закабалённые дисциплиной коммунисты валились с ног. Другие наоборот, пользуясь темнотой, халтурили на полную катушку, срезая дистанции и подменяя участников, как этому учили их в детстве сказки про братьев кроликов. В конце концов, судейская коллегия при свете спичек что-то там подсчитала и признала, что спортивные показатели большей части участников оказались достойными исторической встрече, и они готовы обороняться от ненавистных врагов на уровне всех требуемых нормативов.
На следующее утро Иванов проснулся от непривычного ощущения неустойчивости. Опытная в медицинских делах Галина пощупала пульс и решительно поставила диагноз: «Поздравляю! Допрыгался до сердечной аритмии. Хорошо, меня хоть Машуня спасла от ваших дурацких подхалимских истязаний. Давай, дуй в госпиталь за лекарствами, а то не дотянешь до встречи со своим любимым генсеком». Мнительному Владимиру такие советы не нужно было давать дважды.
                ___ ,, ___

 Почти на месяц по совету врачей Иванову пришлось ограничить свою бурную деятельность, отказаться от солнца на пляже, регулярно принимать вместо солнечного рома всякие горькие микстуры и колоть в различные части тела присланные любимой тёщей растворы и витамины. Благо, на многих фронтах и при его отсутствии шли успешные позиционные бои, не требующие личного активного участия. Особенно радовали ежедневные сообщения о положительных прорывах на линии подготовки к встрече нашего высокого посланника. Казалось, что все кубинцы либо украшают свой дом, либо готовят разного рода подарки к знаменательному событию. Будущий визит большого друга стал осью всей жизни страны.
Время шло, а избавиться полностью от недуга не удавалось. Порою казалось, что жизнь вошла в обычную колею. Но в какой-то момент внутри организма неожиданно разливался холодный поток, руки и ноги немели, сердце словно останавливалось, все процессы замирали.  Владимир хватался судорожно руками за грудь, будто пытаясь запустить в работу давший сбой механизм. Слава Богу, что ко всему привыкаешь довольно быстро, и даже такие скоротечные потери сознания и пульса стали для него почти обыденными, не требующими особого внимания явлениями. В добавок один из соотечественников, медик, преподававший в Университете, успокоил его тем, что подобные приступы редко заканчиваются печалью и связаны  больше с перерождением организма в новом тропическом климате, то есть с желанием заработать за рубежом, а не с излишними тутошними нагрузками.
Да и отдельные настойчиво наступающие на пятки проблемы требовали начихать на здоровье и вновь обратиться к активным позициям. И это не только было связано с приближающимся Новым Годом. Во-первых, в  предновогодний день давно было запланировано проведение противопожарной тренировки для проверки бдительности персонала в предпраздничное время и в обстановке предстоящего приезда Леонида Ильича. Во-вторых, в конце декабря особняком стояла дата встречи Сидорова со «Спасителем», что очень беспокоило секретаря. Он боялся, что нервы у певца не выдержат, и он откажется от рискованной миссии. И, наконец, в это же время начинаются каникулы в Университете у Анхель, последней хранительницы тайны в деле подкидыша. Вероятней всего, она возьмёт на этот период к себе сына. Поэтому необходимо было установить за ней со стороны рыцарского ордена женской чистоты  самое тщательное наблюдение.
В предстоящих битвах партию  главной скрипки неожиданно выпало исполнять музыканту и интеллигенту Сидорову. Не случайно, улизнув из-под жёсткого контроля жены и врачей, Иванов рванулся именно к нему, чтобы припасть к первоисточникам. Его порадовало, что герой, как всегда, был улыбчив, спокоен и скромен. Единственной новой деталью в его облике была небольшая сумочка, которую тот заботливо держал в руке на закрученной до предела лямке. Толя сразу опередил его вопрос, уже возникший в глазах, наехавших на незнакомый предмет: «Да это дали для связи с полицией. Здесь и кнопка СОС, и ключ для включения транзистора, чтобы передавать интересные разговоры куда надо. Так что я в полном порядке».
«А что дальше? Как будет организована встреча?»
«К ней готовимся. Я тщательно изучил  место будущего свидания. Сняли фильм о том, как прошла репетиция предстоящей операции. Мне на экране несколько раз подробно показали все посты наблюдения, что необходимо предпринять в различных ситуациях. В любом случае я должен молчать, как улитка, чтобы не выдать своим могучим и правдивым истинное происхождение и не провалить спектакль. Как это сделать – трудно понять. Ведь уже на приветствие надо что-то ответить. И я мог бы. А полицейские не разрешают. Надо будет проявить большую силу воли, чтобы промолчать. Я по природе болтун».
«Ты справишься. Ты же – советский человек. А наши люди всё могут. Как у тебя продвигаются уроки музыки? Ещё не добрался до  малышки? Где  они её прячут, не дознался?»
«Пока только поём. О другом ни слова. Анхель - очень талантливая ученица. У неё и голос неплохой. Мы собираемся с ней спеть дуэтом на каком-нибудь празднике. Например, у нас в консульстве. Как ты считаешь?»
«Я боюсь, что вам  придётся с ней выступать в другом месте, на суде. Хотя мне её очень жаль. Девушку страшно обидели в жизни, и, может быть, поэтому она решилась на такое жестокое для юной мамы преступление: подмену детей. Вероятно, она не хотела вспоминать насильника по физиономии мальчишки. Вдруг он тем более окажется его копией. Представляешь, какая радость всю жизнь не только видеть перед собой самую противную в мире  рожу, но ещё любить её, нянчить, растить и постоянно думать: «Стал  взрослым. Кого он теперь осчастливит, как меня когда-то оседлал, словно лошадь, его отец». Вот и причина поступка. Так что всё сходится. Мы у цели. Только не думай о ней плохо.  Анхель тебе может перестать верить, спрячется, как рак- отшельник в ракушку, и мы останемся с носом. Она сама – юная жертва сволочи, которая научила её, с одной стороны, всего бояться, а с другой, делать плохо людям. Я её искренне понимаю».
«Ты ещё не видел, какая она хорошенькая. И так любит свою страну. Как и все студенты, девушка состоит в добровольческих войсках, и готова в любую минуту с оружием выступить на защиту революции. Очень трудно поверить, что такая красавица и по имени Ангел способна на что-то плохое. Я думаю, это ошибка. Мы что-то не учли. Надо ещё раз подумать. Провести мозговой штурм».
«Ты штурмуй последний стул. Но не влюбись, подобно Ипполиту Матвеевичу, и не поменяй успех на солёные огурцы под воздействием амурчиков. Вы, артисты, на эти штучки падки. Неустойчивые моральные подпорки. Витаете в облаках. Надень на облако штаны, чтобы спуститься на землю. Давай лучше подумаем, в какой день нам произвести совместный выход для просмотра местности со всех постов наблюдения. Этот  вопрос пора закрывать. Нас ждут великие дела. Скоро Сам пожалует, а мы застряли на местном просёлке. Здесь, к сожалению, всё ясно. Надо только поймать воришку с поличным и передать властям».
«И всё-таки я никогда не поверю, что такой чистый человек может быть нечестным. Не могу даже подумать таким образом. Поэтому постараюсь сделать всё, как надо, чтобы поскорее наступила развязка, и вы поняли, как глубоко ошибались». 
«Вот это правильная позиция. Жаль, что я ещё не видел твоего поющего ангела, но некоторые им подобные уже встречались на моём жизненном пути. И я не испытал особой радости, когда, как говорил поручик Дуб в «Швейке», мне пришлось их узнать с другой стороны. Одна красавица и по совместительству матершинница и секретарь райкома Васильева чего стоила. Из-за неё я на год изменил даже своей родной партии. Хорошо, что ты пока не разочаровался в красивых женщинах, а то можешь потерять самую прекрасную в мире радость: влюблённость. Не любовь я  считаю высшим побудителем всего  действа на земле. Точнее, это глубокое чувство заставляет совершать адекватные крупные, но редкие, одиночные поступки, в том числе и преступления. А влюбляются постоянно, ежесекундно, в женщин, мужчин, работу, творчество. И так же непрерывно это живое и сильнейшее чувство толкает нас на поступки, на свершения, на порывы. На непрерывное движение, которое, как написал нам барбудос Маркс, как раз и является самой жизнью. Ты понял философию? Тогда давай, действуй».
«Ты меня называешь романтиком, а сам прямо поэт. Но как ты разделяешь эти два понятия? По моему – они начало и конец одного и того же процесса».
«Эта классификация уже выше моих скромных философских познаний, которые я почерпнул из ограниченного курса марксистской науки в инженерном институте. Я не помню весь анекдот, который как раз построен в виде диспута по одной из самых животрепещущих проблем человечества: что такое любовь? Но вспоминаю, что судья открестился от применения к нему определения, как ты только сейчас сказал: «процесс». «Какой же это процесс, когда нет свидетелей и стороны удовлетворены. Это – театр». Участвующий в споре артист тоже резонно возразил: «Игра без зрителей, да ещё и без света? Нет уж, сударь. Это не для нас. Это, скорее наука». И тогда почтенный академик со слезами на глазах заметил: «Ну, милостивый государь, вы сказанули. Наука! Да какая ж это наука, если я, маститый учёный, не могу сделать и доли того, что вытворяет сопливый школьник?» Так что спор об этом явлении не завершён до сих пор».
Друзья решили, что самой подходящей датой для общего навала на дочь мачетеро будет тридцатое декабря, и что начать подготовку к ней необходимо уже сегодня. Время летит быстро, и оставшиеся две недели не будут исключением. Надо не терять единственное богатство, которое есть у каждого: секунды, минуты и часы жизни. Они – не деньги, тратятся без возврата. Дороже этих сокровищ нет ничего в мире. Но человек так создан, что не умеет ценить то, что имеет. Особенно те богатства, которых, как кажется, у тебя больше всего, в избытке, да ещё и полученые задарма, свыше. Так до конца дней своих большинство из нас старается накапливать мнимые ценности и не понимает, что для него самое главное. На могиле редко пишут об интеллектуальных достижениях покойного, о карьерных победах, но всегда стоит главный итог прожитого: годы.










           Глава 16            Противостояние

Другой важной фигурой в предстоящей партии на доске жизни был директор электростанции. Иванов нанёс ему деловой визит после длительного перерыва. На довольно пасмурном лице Пидоры засияла искренняя улыбка счастливого человека. Он засуетился, предлагая кофе, хотя испуганный посетитель, которому врачи рекомендовали воздержаться от коварного удовольствия, замахал ругами и ногами, показывая, что со многими радостями в жизни ему на время пришлось расстаться.
«Марио! Я предлагаю, в соответствии с нашей предварительной договорённостью, провести в ночь под Новый Год противопожарную тренировку, чтобы проверить бдительность персонала накануне  праздника, его готовность к чрезвычайным происшествиям, в том числе, в связи с предстоящим приездом гостей из СССР. Как вы к этому относитесь?»
«Я всегда поддерживаю ваши начинания. Ваш опыт помогает нам повышать квалификацию персонала, его дисциплину. Но как вы сможете участвовать в подготовке и проведении мероприятия? Ведь вы ещё не отошли от болезни».
«Сейчас болеть некогда. На носу важные дела». 
«Почему на носу, Владимир? Я что-то не пойму. Ты говоришь загадками. Специально, чтобы меня запутать? У меня итак голова забита заботами. Не исключено, что Брежнев приедет к нам, на «Ренте». Надо всё приводить в порядок, а сил нет. Подготовка к ремонту второго блока идёт полным ходом. Да и подстанцию перед этим надо включить. Не поймёшь, за что в первую очередь браться».
«На носу» по-русски означает что-то очень близкое по времени. У нас всё в порядке, хотя, действительно, дел полно. И всё торопится наступить поскорее. Искусство руководителя, прежде всего и состоит в умении выбрать из массы проблем главную и решить её, не распыляя усилий на мелочевку. Хотя, в принципе, всё важно. Только отдельные вопросы могут быть рассмотрены менее квалифицированным персоналом. И сроки планируются разные. Я считаю, что первоочередным из них в данном случае является именно тренировка, которая позволит выявить эффективность нашей противопожарной работы. Если вы согласны, я предлагаю следующую программу. В течение недели вы передаёте мне пожелания по теме очередного нашего обмена опытом, а я – план аварийной игры. А ещё через неделю, тридцатого декабря, мы встретимся у вас для беседы по экономическим вопросам и обсуждения деталей тренировки. Согласны?»
«Согласен, но предлагаю дополнить ваше предложение моим: встречей Нового Года! Как?»
«Подходит. Тогда за дело. Вперёд!»
Владимир ушёл, а Пидора долго не мог привести в контакт с рассудком совершенно разболтавшиеся чувства. Они, словно почувствовавшие дичь голодные охотничьи собаки, натягивали сдерживающие поводки и тащили за собой упирающегося всеми конечностями хозяина. Казалось, вот-вот они вырвутся и совершат что-то непоправимое. А что, собственно, может случиться? Всё так естественно. Просто есть национальная граница, и в ней всё дело.  Но это такая условность. Зато как свободно станет всем, и взбесившимся инстинктам, и затемнённому рассудку, и гибнущей в пороке душе. Хватит себя убивать! Не ребёнок. Можно хотя бы объясниться!
                ___ ,, ___    

За три дня до намеченной даты Владимир решил собрать после работы весь боевой состав рыцарского ополчения для рекогносцировки окончательного принятия плана действий. Вячеслав Иванович предложил воспользоваться его транспортом, загрузив в него предварительно ящик пива, и провести встречу вдали от людского глаза на пустынном берегу моря. Одновременно мероприятие ознаменовало бы  собой пролог к предстоящему  новогоднему празднованию, своеобразную разминку, и поэтому было встречено его участниками «на ура».
Оказалось не простым делом выбрать  место привала, чтобы каждый из героев битвы за судьбу советского мальчишки был им доволен. Анин, как самый близкий к народу, понимал, что в конце разговора организму будет нехорошо, жарко, и его потянет в море. Поэтому он настаивал на пляжном варианте. Смирнов был согласен с начальником, но по российским законам считал, что лучше всего проводить маёвку в кустах, где и дует не так сильно, и вообще уютнее. Кусты на Кубе рядом с пляжем не растут, и его пожелание отодвинуло кампанию вглубь от воды. Тогда своё веское слово сказал Анатолий, на которого товарищи по авантюре смотрели в глубине души, как на будущую жертву, и поэтому старались сделать для него в последние часы максимум возможного. Его романтичная натура не захотела оторвать себя от созерцания моря. В результате нашли великолепную поляну на высокой скале, окружённую пальмами и кустами и совершенно открытую для красивейшего вида морской глади.
Даже Петров, постоянно прячущий свои чувства под неподвижным, словно маска, всегда одинаково суровым и мало желвачным лицом, не сумел сдержать нежданчик восторга и изрёк: «Как же красиво! Какой вид! Я первый раз на море ночью и не представлял настоящей его красоты. Давайте, скорее, выпьем за то, что в нашей обыденной и в основном серенькой жизни порою вспыхивают зарницы и дарят нам такие слепящие картины красот, после которых многое рождается заново, в душе свежеет, а вокруг всё привычное словно умывается хрустальной росой и очищается до неузнаваемости. За новую любовь к старому!»
«Подождите, мужики! Не гоните лошадей! - Владимир почувствовал неудержимый напор коренных, рвущихся мимо деловой части встречи, и натянул руководящие вожжи, - Сначала немножко прорепетируем предстоящий штурм. Есть большая вероятность, что Анхель возьмёт сына домой, чтобы побыть с ним  во время каникул. Нам надо его увидеть и коллективно зафиксировать цвет кожи, и на кого он похож. Может быть два варианта. Вероятнее всего, он будет дома. Поэтому Анатолий для поддержки возьмёт с собой Петрова под видом объяснения сложного момента в учебном процессе. Как только ребёнок засветится, Саша помашет нам платком из окна, и мы придём вроде бы поздравить семью мачетеро с Новым Годом. Вячеслав с Виктором должны наблюдать за сигналом с улицы. А я буду поглядывать из окна напротив. Ясно?»
«Всё понятно, Володь. Ну, что одно и то же жевать. Лучше выпить и закусить. Красота просит соответствия в душе! А мы, как в окопах перед штурмом Берлина. Напряжены и трезвы до сумасшествия. Давай слегка покайфуем. Не маленькие. Будем действовать по обстановке».
«Попрошу личный состав не расслабляться. Предстоит решающий и  последний день в нашем героическом марафоне по следам украденного младенца. Упустим свой шанс – будет, как у Бендера со стульями. Надо предусмотреть все возможные варианты. Если, например, старик или кто-нибудь другой пойдёт гулять с внуком, чтобы не показывать его гостям. Или специально вынесут его через чёрный ход, который есть во многих кубинских домах с двориками. Здесь его обязаны выловить дежурные у подъезда. Поэтому в самом начале операции Сидоров должен выявить наличие  мальчишки в доме. А в случае его отсутствия Петров помашет в окно рукой без платка. Тогда Анин со Смирновым начинают патрулировать округу, чтобы не выпустить основную нашу улику из дома. Свистеть умеете?» Виктор с Вячеслав Ивановичем утвердительно закачали головами. «Отлично. Если увидите что-то подозрительное – свистите, как соловьи в мае. Я тоже буду наблюдать за двором и, как только что-то замечу, выбегу к вам и просигналю. Вопросы есть?»
«Только зря мы всё это делаем, - Анатолий не стерпел нести свою совесть в одиночку, - Не могла Анхель такое совершить. Не такой она человек. Вот посмотрите! Здесь мы в чём–то ошибаемся. Надо искать малыша в другом месте».
«Как всегда, начальство хреновое и во всём виновато. Вы-то где были? Я что, один всё рассчитал? Ведь вместе шли к такому результату. Надо дойти до конца, тогда и думать будем. А пока командовать парадом буду я, и попрошу спрятать сомнения куда подальше. Мы уже обсуждали проблему связи красивой женщины с дьяволом, и не нашли между ними особого различия. Через три дня есть возможность ещё раз в урну для голосования по этому вопросу набросать соответствующие бюллетени. Всё. Начинаем разврат».
«Наконец»,- Анин быстро передал наполненные стаканы заговорщикам: «Поехали. За атамана!»
«Какой я тебе атаман. Я советский человек, да ещё коммунист. Так что твой бандитский лексикон здесь не уместен».
«Щорс идёт под знаменем, красный командир»,- тихо запел Сидоров.
«Спасибо, Толя, выручил. А то я аж вспотел»,- Вячеслав Иванович выразительно провёл рукой по лбу: «Припаяют политическую неграмотность и пошлют марксизм-ленинизм на Родину изучать. Просто язык корявый, народный. Не могу нужный термин подобрать. А так я парень нашенский, эсэсэсэровский. Проверенный. Исправляюсь: за красного командира!»
Незаметно чёрная мантия южной ночи бережно накрыла землю, оставив лазейки для звёзд и потяжелевшей к зиме луны. Почувствовав свою незаменимость, ночное солнце засверкало во всю мощь, сперва слегка подсветив морской ковёр, а затем решительно проложив по нему искрящуюся дорожку собственного имени. Золотой поток в изобилии начал плавно изливаться, словно из рук заботливого садовника, на листья пальм, кустарник, суровые скальные залысины. Отдалённо новый вид напоминал великолепный зимний пейзаж в Подмосковье с россыпями снега на деревьях, просеках и полянах. От ностальгического сходства сделалось легче на душе. Тропический ландшафт, суховатый и скучноватый для русского сердца, стал, будто приближаться, роднеть, заструился отеческим благовестом. Чувство Родины замурлыкало пушистым котёнком на груди. Гипнотический дурман ностальгии охватил  своими объятьями стосковавшихся по родной земле души соотечественников.
«Хорошо-то как! - первым не выдержал душевного напряжения самый впечатлительный из друзей, Анатолий, - Вячеслав Иванович. А вы почему не пьёте за красоту? Только она спасёт мир. Так предсказал наш великий земляк Достоевский. А я не помню что-нибудь более прекрасное, чем сегодняшняя ночь».
«Вот потому и не пью, что нутро и так чувствами переполнено. Только я почему-то вспомнил ещё более красивую картину: луна, стог душистого сена в деревне, где мы на уборке от института были, а рядом полуголая, мулатистая от лунного света, красавица сокурсница. Не знаю, как у того писателя, а во мне точно эта ****ская красота убила чистоту и честность ребёнка. Забыл и про жену, которая меня в люди вывела, и про свои коммунистические моральные устои. Бутылка, шмот колбасы с хлебом и в сено. А там хоть трава не расти, хоть всё перевернётся с ног на голову. Скорее схватить рукой за что-нибудь мягкое, горячее и влекущее, почувствовать податливые губы и забыть всё вокруг. Провалиться в бархатно-сосущий сгусток. Ощутить в забвении подлинный душистый рай».
«И ты поэт, Брут. Что вас всех на лирику потянуло накануне важнейших и тяжелейших дел? Очнитесь, рыцари! Вы у цели! Осталось взять последнюю крепость и можно по бабам, по Дульсинеям, точнее. А пока нам нельзя расслабляться. «Пусть крепнет дух!» Так было написано на стене в одном из туалетов института, куда я обязательно ритуально заходил перед каждым экзаменом. У меня аналогичный тост. Только твёрдая зачерствевшая душа позволит герою крепко держать меч возмездия и осуществить правосудие. Крик младенца колотит мне в виски. Как говорят кубинцы: «Вместе мы непобедимы!»
Вновь ощутив себя бойцами на передовой, от которых зависит успех битвы с тёмными силами, друзья с удвоенной энергией навалились на закуску, пополняя наливающиеся пока что только от гордости за себя и внутренней убеждённости в своей непогрешимости мышцы реальными калориями и белками. Сгрудившись над скатертью-самобранкой, уставленной бутылками и снедью, они не заметили, как вокруг посветлело, а на море появились непонятные бурлящие круги, нарушающие волшебную целостность лунной дорожки. Что-то громадное и новое будоражило сказочное спокойствие под луной.
Первым подал сигнал тревоги не пьющий по уважительной причине преданный шефу шофёр. «Мира, мира!» - завопил он чужим от изумления голосом и замахал руками в сторону моря. Все вскочили от неожиданности, не врубаясь в объективность. «Кто? Что? Анхель, ты что кричишь? Куда смотреть? Что ты там увидел?» Однако раньше  ответа с разъяснениями всем и так стала понятна причина охватившего его ужаса. Примерно в полукилометре от берега в море происходило невероятное. Из глубины периодически поднимался огромный водяной шар диаметром около пятидесяти метров, подсвечиваемый пульсирующими огнями небывалой силы и яркости. Вырвавшись метров на пятнадцать – двадцать из поверхностного слоя воды, он начинал растекаться в форме цветка ослепительной красоты в лучах глубинных прожекторов, угасающих и вновь разгорающихся в такт какой-то стройной мелодии, символизирующей неудержимые силы природы, а может быть, недоступного разума. Высвобождающаяся из плена вода разбегалась в разные стороны концентрическими волнами, словно от упавшего в море гигантского камня.  Затем на несколько минут всё стихало, волнение угасало, но на смену тишины вновь поднималось очередное круглое послание из морского царства.
«Всё, конец!»- трагически прошипел Петров. Озаряемый зловещим сиянием, словно огнём костра, он был похож на костлявого взъерошенного персонажа картины Брюлова. Вероятно, ещё и потому, что  и у него внутри  родилась подобная мысль,  он зарыдал, выкрикивая: «Вот и наша Помпея настала! Мама, прости! Мама, прости! Мама, прости!» Рука неистово отбивала кресты на груди Александра. Искажённые ужасом глаза смотрели застывшим обезумевшим взглядом в облака.
На других участников маёвки также невозможно было смотреть без содрогания. У кого-то крик застыл в горле кляпом, и спазматические волны удушья передёргивали судорогами всё тело. Анин вцепился одеревеневшими руками в колючий куст. Кровь, будто из-под гвоздей распятья, струилась по кистям и капала на землю,  завершая драматический колорит картины. Всё вокруг полыхало отсветами, готовясь в ближайшие мгновения превратиться в сплошное царство огня.
Первым неожиданно вернулся в себя свободный художник: архитектор и по совместительству певец: «Какая красота!  Как жаль, что я не взял с собой бумаги и акварели. Хотя всё равно никто никогда не поверит, что такое возможно в нашем мире. Это всё из разряда сказок!»
«Сейчас из тебя будут делать угольки для рисования. Готовься предстать, а ты всё поёшь, как стрекоза. Слышал, безумный Саша вещал про Помпею. Помнишь ту суровую картину? Скоро все в ней будем запечатлены своим личным участием. И не надо с красками. Судьба нарисует всё, что надо. Так что не дёргайся раньше атамана в пекло».
«Опять атамана, - Иванов пробормотал очередное нравоучение в астральном полусне, - Я же просил. Хоть перед вечным прекратите чинопочитание». 
Шустрый Смирнов вдруг сбросил с себя путы летаргии, засуетился  и начал тормошить остальных полуспящих друзей: «Вы чего, мужики! Помирать собрались? Бежим скорее. Пока эта Помпея разгорячится окончательно, мы рванём на несколько километров. Поехали, а! Что вы застыли? Анхель, заводи».
«Виктор! Куда ты хочешь уехать от такой красоты? Дай налюбоваться пусть даже перед смертью. Ведь от судьбы никуда не убежишь. Если суждено, тебя огонь и за десятки километров отсюда достанет. Смирись и наслаждайся! И моли Бога о прощении. Тем более что бежать уже поздно. Видишь, что-то попёрло из глубины».
Действительно, вид моря резко изменился. Над его поверхностью появился чёрный силуэт внушительной башни, похожей на цилиндрическую голову гигантского чудовища. Оно словно осматривалось в темноте, пытаясь оставаться незамеченным. Затем, вероятно убедившись в безопасности, не обращая внимания на группку застывших на берегу людей, непонятный объект залучился несколькими разноцветными огнями, будто подавая сигнал своим побратимам, может быть, запрашивая разрешение на какие-то действия. И вновь подвинув в шок несчастных рыцарей, кубинское чудо вырвалось из объятий моря и с невиданной скоростью, пахнув на друзей лёгкой волной ветра, мгновенно превратилось в уменьшающуюся на глазах светящуюся точку. Спустя несколько минут движение её прекратилось, и она как-будто заняла прочную позицию на небосводе, заслонив собой меньшую по размеру звезду.
«Звезда Фиделя, звезда Фиделя! - закричал и захлопал по-детски в ладоши Анхель, - Я знаю, мне рассказывали, что это именно та звезда, которая защищает нашего каманданте от опасностей. Она всегда ярко горит на небе, когда на него готовится очередное преступление. Теперь я знаю, как она появляется и где живёт. Но мне сказали, что об этом талисмане не надо говорить. Он должен быть секретным, а то пропадёт его волшебная сила. И вас я прошу не рассказывать никому о том, что здесь было. Согласны?» Ещё не пришедшие в себя парни покорно закивали головами.

  ___ ,, ___

В назначенный день, преодолевая недовольство Галины, требовавшей заниматься предновогодней уборкой, Иванов прибыл в квартиру улыбающегося до пяток Пидоры. Казалось, всё вокруг источало радость встречи и бесконечную любовь. Холостяцкое жильё заботливо украсили мужские руки, коряво, но с желанием окружить посетителей теплом и уютом. Хозяин обнял дружески гостя за плечи и повёл его к хорошо сервированному столику в глубине комнаты, подальше от окна. Серьёзным подходом к экономическим занятиям совсем не пахло. Мало того. Стратегическое положение отрывало Владимира от арены действий, не позволяло непрерывно находиться в гуще событий.
Надо было что-то предпринять. «Марио. Мы сядем за праздничный ужин и не успеем поговорить о делах. Давайте сначала обсудим  завтрашнюю тренировку. Будет сложно организовать её проведение в предновогодний вечер. Нужны наблюдатели, персонал для расклейки плакатов с условными обозначениями. Вы сможете обеспечить человек десять для этих целей? Вы знаете, что мы решили имитировать пожар в кабельном канале?»
«Мне Лахейре говорил. И, конечно, мы все будем участвовать в учёбе. Но нам бы хотелось, чтобы ваши работники занимались её подготовкой. Вдруг кто-нибудь из наших людей накануне праздника пожалеет персонал и выдаст  ему заранее секреты. Или ещё хуже. Контролёрам покажется, что авария устранена очень легко, словно всё было подготовлено заранее. И опять подозрение, может быть, совсем  не обоснованное, падёт на кубинских специалистов, готовивших игру. Договорились?».
«Я думаю. Хотя уговорить наших ребят уйти от семьи в предновогодний вечер будет не просто. Единственная надежда, что всё пройдёт очень быстро. Тренировку наметили начать в двадцать часов, и я считаю, что в десять вечера мы все будем дома у ёлки ждать Деда Мороза. Давайте стараться выдержать этот график». Рассуждая, Владимир непрерывно крутился у окна, поглядывая на соседний дом. Пока сигнала оттуда не было. Операция затягивалась.
Между тем Пидора проявлял нетерпение: «Мы  всё согласовали. Осталось, как у вас говорится, обмыть это дело. Приступим. Прошу к столу».
Иванов пытался оттянуть время, чтобы ещё чуть-чуть побыть на наблюдательном пункте. Спросил, почему от директора не было вопросов в плане учёбы. Марио махнул рукой, показывая, что сейчас не до этого. Праздник около дома. Пора решить этот вопрос. Все остальные могут подождать. Он подтолкнул гостя к столу, положив нежно руки на талию, усадил его на место и сам сел рядом, почти дыша ему в лицо. Начал накладывать угощения в тарелки, наливать спиртное, воду. А потом, закурив свою привычную сигару, предложил тост за русского друга, которого он очень, очень любит. Застолье начало привычно перетекать в  неторопливую беседу по душам, захватывая постепенно кусочки Владимира, в то время как не сдавшиеся его части периодически дёргались в направлении битвы за окном.
Не радовал тягучий характер развития событий  и бойцов, находящихся в засаде. Очень часто безделье угнетает значительно быстрее и глубже, чем тяжкая работа. А Вячеслав Иванович и Виктор вдобавок к этой малообъяснимой человеческой слабости  были отягощены ещё одним недугом. Им пришлось уже почти год толкаться бок о бок на работе. И, естественно, всё сильнее звучала грубая визжащая мелодия несовместимости людей, которая нарастает каждый раз пропорционально количеству вынужденно  проведённого вместе времени в ограниченном пространстве.
Предупредительный Смирнов, вероятно, ярче понимал суть явления и, как мог, подготовился к нему. Сначала он вытащил из-под полы четвертинку. Шеф оживился, раскрутил мерзавчика, как любовно называли этот вид тары и напитка на Родине, и выдул почти всю его внутренность зараз. Виктор не удержался и сделал кислую расстроенную рожу, но быстро спохватился и  зааплодировал. Допив скудный остаток, он попытался рассмешить начальника, но тот был пока ещё достаточно отчуждён от мира, чтобы почувствовать юмор. Тогда у подчинённого возникла ещё более примитивная отвлекающая мысль. Он предложил освоить простую игру на пальцах, которой увлекалась его пятилетняя дочь: «Давайте мы по счёту три будем выбрасывать по одной руке и составлять на ней комбинацию из пальцев одного из следующих видов: сжатые в  кулак, полностью открытые или с раздвинутыми друг от друга средним и указательным. В первом случае это означает камень, во втором – бумагу, а в последнем - ножницы. Камень тупит ножницы, то - есть побеждает их. Но зато его можно завернуть в бумагу и выкинуть. В свою очередь ножницы сильнее бумаги, так как могут её разрезать. И будем считать, кто больше раз победит. Понятно?»
Игра Анину понравилась, он быстро её освоил и с детской непосредственностью спорил каждый раз, когда не удавалось выиграть: «Ты же сначала бумагу показал, а потом увидел, что у меня ножницы и переделал на камень. Надо одновременно выбрасывать руки. Ты мухлюешь. За это бьют по физиономии».
«Да, что вы, Вячеслав Иванович! Разве можно. Вы такой начальник, а я буду из-за ерунды рисковать. Просто иногда неожиданно для меня буквально на лету рука сама автоматически что-то там вытворяет. От напряжения, наверное. Но чтобы я себе позволил мошенничать! Да ни боже мой!»
Объяснения явно не удовлетворили взволнованного игрока. Тем более что он в быстром темпе начал уступать в счёте партнёру. Соответственно нарастало возбуждение. Глаза постепенно стекленели, теряли смысловую составляющую взгляда, метались по сторонам, раскачивая нервную систему. По лицу, словно утренние зарницы, пробегали нервные тики, поднимая волны на зажатых до предела мышцах скул и шеи. Даже уши периодически слегка вздрагивали, будто стряхивая с себя капельки пота. Естественно, было достаточно очередной пустяшной причины, чтобы развалить перенапряжённую сверх всякого разумного предела несущую конструкцию этого большого ребёнка. И она не заставила себя долго ждать.
В один из очередных раундов поединка выигрывавший с большим преимуществом Виктор ошибся  и прибавил себе лишнее очко. Лицо Анина побагровело. В голове шарахнула молния, закоротив намертво все нервные окончания и выключив напрочь все сдерживающие инстинкты. Сердце заколотилось, как отбойный молоток. Мышцы невольно сжали руки в кулаки. Всё вокруг исчезло в сумасшедшей карусели. Это была типичная реакция русского человека на раздражитель, причём, не зависящая от его значимости и величины. Его обманули в лучших чувствах, и всё тут. Аффект, помноженный на бычье упрямство и детскую наивность. В таком именно состоянии и сметают наши люди всё, что угодно на своём пути. Им нет преград. А если ещё удаётся подключить остатки воспалённого сознания – они и непобедимы.
Вячеслав схватил Смирнова за ворот рубахи, притянул к себе и угрожающе зашипел в лицо: «Вот ты и попался, жулик. А трепался о честности. Сейчас ты у меня почувствуешь, что такое камень, - громадный кулак взметнулся перед лицом подчинённого, - Убью, сука! Что же ты друзей обманываешь? Где же совесть твоя?»
«Вячеслав Иванович! Честное слово я случайно. Да ради чего обманывать то. Ведь не на деньги играем, так, время от безделья избавить. Давайте за мою ошибку вам прибавим десять очков. Я согласен!»
Но Анин уже ничего не слушал, хотя каким-то подсознанием отвечал на предложения злоумышленника. «Он согласен. Так все воры, пойманные за руку, отвечают. Если  ты честный, то будешь стоять на своём до конца. А коли мухлюешь и попался, то на всё согласен. Не на что играем. А небось, на всю колонию теперь растрешищь, что меня, как последнего дурачка, обыграл подчистую. Это тебе так просто не пройдёт»,- его могучие руки всё туже сжимали горло обидчика.
Спасение пришло неожиданно. Почти висящий на краю пропасти Смирнов вдруг увидел вдалеке краем глаза ещё большую опасность и заверещал в руках палача: «Ребёнка уносят! Скорей! Уйдёт! Вон, вон там. Бежим!»
Анин своим природным звериным чутьём почувствовал тревогу и нехотя, словно садист, наслаждающийся последним дрожанием в конвульсиях жертвы, отпустил сжатые  стальным ошейником руки. Затем перевёл взгляд в направлении, явно указываемом глазами Виктора, и сразу оценил трагизм собственного положения. Играя в ножницы и камень, они упустили женщину, которая, по всем признакам, незаметно для них вынырнула из контролируемого дома и быстро удалялась, прижимая к себе живой комочек. Всё стало ясно. Их надули, и придётся нести заслуженное наказание, пройти суд чести в рыцарском клубе. Позор, который искупается только кровью
Недавние драчуны, забыв о ссоре, рванулись дружно вслед за похитительницей, ускользающей в тропических сумерках. Затем, словно по команде, остановились на месте и залились  русским посвистом, которому позавидовал бы сам соловей- разбойник. Слегка оттаявший Вячеслав Иванович вспомнил о своём начальственном положений и взял право командира на себя: «Я за ней, а ты следи за мной и посылай наших на подмогу. Или нет. Давай ты дуй за бабой, ты пошустрее, а я буду обеспечивать тыл. Только  деликатнее, без глупостей. Ясно? Вперёд!» - и, как великий полководец Кутузов, вытянул руку в сторону обидчицы.
Виктор пулей рванул по пути, указанному руководством. Тем более что его шея ещё ощущала смертельное пожатие начальственных рук. Но быстро поняв, что там нужного объекта нет, он от безнадёжности начал бегать на небольшой площади по кругу, как собака, потерявшая след. Вскоре к нему присоединился Петров, присланный указующим перстом, а затем и сам перст вместе с ещё более перстным командором, вырванным богатырским посвистом из всё более переходящей в амур встрече Нового Года у Пидоры.
«От нас не уйдёт. От нас не уйдёт», - причитал Вячеслав Иванович, залезая на скамейки и заглядывая по очереди в каждую из улиц, отходящих от центра квартала.
«Уже ушла, разиня. Спали вы что ли, или пили? От тебя, кстати, попахивает. Уверенно идёшь на оргвыводы. Вот что. Хватит крутиться за собственным хвостом. Давай нам её приметы и все разбегаемся в разные стороны. Только так ещё можно успеть в последний вагон. Давай, докладывай».
«Да не выпивали мы. В ножницы-бумагу играли. А она неприметная. Так, обычная кубинская баба. Кучерявая мулатка. В короткой юбчонке. В общем, сзади ничего. Главное, ребёнок в белой простынке. Вот, собственно и всё, что запомнилось».
«Что ещё за игры на посту придумали. Дитё малое. Не мог час без игрушек провести. Ладно, разбежались. Каждому по улице и бегом до конца. Замечать всё подозрительное. Вечером встретимся у меня. По коням».
В это же время не менее сложные события имели место около покинутого Ивановым дома. Немного придя в себя после непонятного побега гостя, Марио вышел на улицу, чтобы поискать беглеца. Однако его нигде не было, и он пошёл в тенистый уголок сада, где любил, придаваясь одиночеству, удовлетворять в душе самые дерзкие мечты. Сейчас ему требовалось снять ужасный трепет с натянутого, словно тетива лука, эмоционального каркаса организма. Каждая клеточка разрывалась от напора неудовлетворённого желания. Мысли метались по кругу в разные стороны, сталкиваясь и вызывая боль в душе. Сердце колотилось, как рвущийся наружу из камеры сумасшедший. Казалось, ещё миг и организм разорвётся на мелкие кусочки, будто перекаченный воздушный шарик.   
При практически полном отключении сознания от реальности, опытный  взгляд разведчика сумел уловить лёгкое движение в кустах, будто кто-то, прячась, наблюдал за ним. Действительно, один из людей Рафа по персональной программе уже вторую неделю вёл наблюдение за директором электростанции, чтобы знать его распорядок жизни, слабые и сильные стороны и, в случае необходимости, мог бы использовать полученные знания при проведении операции. Ему удалось узнать многое, в том числе, и о нетрадиционной ориентации руководителя «Ренте». Но в данном случае он проявил страшную неосторожность, недопустимую для такого уровня профессионала, и на полную катушку поплатился за свою неуклюжесть. Железными руками Пидора вцепился в нарушителя спокойствия, появившегося в напряжённый момент его сложной жизни, и выдернул его из укрытия.
«В чём дело? - угрожающе рявкнул Марио, - Что тебе надо? Я замечал тебя здесь уже не раз.  Кто тебя заставил следить за мной?»  Всю незавершённую атаку страсти он обратил на этого случайного непонятного человека. Если тот в чём-то виноват в его страданиях,  получит сполна. Кипящая энергия должна найти своё применение. Её не остановит ничто.
Неожиданно незнакомец застенчиво улыбнулся, слегка, будто размяк, и виновато прошептал: «Меня никто не посылал сюда. Простите, Марио. Я очень люблю вас,  и не в силах больше мучится в одиночку. Что хотите со мной делайте, но я не могу без вас. Я устал, и готов умереть, если вы отвергнете меня»,- его руки нежно скользнули по спине разъярённого пленителя, а губы оставили влажный след на щеке и потянулись к трясущимся от гнева губам директора. Какое-то мгновение Пидора ещё сопротивлялся свалившемуся с неба соблазну, но под грузом сегодняшних бурных потоков возбуждения, безумия  и отчаяния, разомлел, отключился от мира и покорно позволил таинственному поклоннику овладеть собой. Их тела жарко сплелись в страстных объятиях и поцелуях, а потом и слились воедино в томительном экстазе. Крик радости вырвался из его горла, когда он ощутил в себе долгожданное вторжение чужой плоти. В нём клокотало безумие зверя и торжество всёпобеждающей человеческой любви. Он звучал гимном неиссякаемому вечному основному инстинкту в любых формах его проявления.
Обретя случайное блаженство, и умчавшись на его крыльях в параллельные миры любовной истомы, Марио никак не мог вернуться на землю и понять, по какому праву и для чего несколько молодых людей просят его принять достойный вид и пройти с ними в машину. Его визави оказался куда более сообразительным и сноровистым. Он попытался рвануть в кусты и раствориться в ночи, но был быстро выловлен из толпы и уже с меньшими почестями водворён в упомянутый кабриолет. Стало ясно, что их утехи не оставили равнодушными работников специализированных органов. Разговор предстоял долгим и нелицеприятным.
          ___ ,, ___

Представители власти в первую очередь решили познакомиться с партнёром директора. Самому руководителю «Ренте» тоже хотелось бы узнать побольше о человеке, без памяти влюбившимся в него. Незнакомца попросили написать о себе небольшую анкету и быть свободным. Тот быстро воспользовался возможностью ретироваться. Однако по виду тутошнего начальника можно было понять, что его писулька не очень тому понравилась: «Вы не ошиблись с адресом? Такого дома нет на  улице Марти. Товарищ Пидора! Вы знаете, где живёт ваш друг, и как его зовут?» Марио, удручённо склонив голову, отрицательно покачал головой.
«Как! Вы даже не знаете его имя? Страшное легкомыслие! Как вы можете руководить таким ответственным объектом? Стыдно!»
В это время пришёл один из офицеров и доложил, что гражданина с указанным именем нет в списках зарегистрированных горожан. «Час от часу не легче, - ворчал недовольный начальник, - Один не знает, кому подставляет свой зад. Другой и вообще собственное имя забыл. Придётся вам побыть у нас и повспоминать прошлое. Уведите этого ловеласа», - скомандовал он дежурному. Когда они остались одни, руководитель местного отряда полиции дружески обратился к Пидоре: «Мы давно знаем друг друга. Я очень уважал тебя и долго не верил, что ты не можешь победить свою ненормальную страсть. Пока мне несколько раз не ткнули под нос явные доказательства этого. Всё равно мы долго разрабатывали тебя, но теперь, я думаю, и ты не будешь отрицать  существующее. Как говорят, взят на месте преступления. Мне жаль тебя. Но ничего нельзя сделать. Ты знаешь, что у нас не судят за мужеложство. Но занимать такую высокую должность тоже вряд ли будет разумно, да и нелегко для тебя самого. Мы уже думали о такой развязке и подготовили тебе отступление в виде руководящей должности в сельской глубинке, подальше от Сантьяго. Там ничего не знают о твоей болезни. Ты можешь сам взяться за своё лечение, пока ещё молод, полон энергии и сумеешь ещё многого достичь. Мы учитывали и твоё славное прошлое. Согласен с таким решением?»
Марио вновь молча утвердительно покачал головой.
«Тогда подпиши протокол допроса, и иди, собирайся в дорогу. Я думаю, ты сам заинтересован скорее сменить обстановку. Как только будешь готов, дай знать, и мы доставим тебя в прекрасный уголок Кубы. Не тяни. Новый год надо встречать на новом месте работы и проживания. Счастья тебе! До встречи, А этого твоего наездника мы ещё попытаем. Какой-то он скользкий, как угорь. Надо разобраться поглубже».
В это время в Дистрито Иванов также проводил разборку бесславного провала операции со своим отрядом. И хотя Анин и Смирнов горячо доказывали, что каждый из них сумел догнать таинственную незнакомку и зафиксировать её место жительства, командор был  предельно жесток и неумолим: «Вы подонки. Вы бросили в беде беззащитное дитя, не сумели защитить честь прекрасной женщины-матери. Вам  понятно, что двух мальчишек быть не может. Значит, уже один из вас шёл по ложному следу, то есть плохо выполнил ответственное задание, был невнимателен и легкомыслен. Тогда и другой мог проявить себя с той же неприглядной стороны. Всё. Вы мало того, что упустили верный шанс помочь людям, но ещё, вероятно, и напугали преступников топотом преследования. Так что они вряд ли ещё раз будут вести себя так неосторожно.  И всё пропало. Мы, как говорят американцы, в глубокой заднице. Можете продолжать играть в свои пальчики, а люди будут страдать. Совести у вас нет! За свои преступления отработаете на галёрах в ближайшее время».
«Какие ещё галёры?» - Вячеслав Иванович не особенно утруждал свою природную одаренность переработкой различной древней шелухи, держал в девственной чистоте неиспорченные безобразными извилинами оба своих личных полушария. Но тем же народным чутьём почувствовал, что галёры от галёрки, которую он обожал за полумрак, значительно отличаются в худшую сторону. По крайней мере, звучало новое слово в устах секретаря угрожающе. Поэтому на всякий случай он робко возразил: «На этих самых мы не согласны. Любое другое - пожалуйста. А на них – ни за какие коврижки».
«Так и быть. Учитывая ваше незапятнанное прошлое, назначаю вам наказание полегче. Будете со мной участвовать в проведении военных учений на «Ренте» вечером перед Новым Годом. Это всё, чем я могу облегчить ваше наказание за страшную вину перед святым рыцарским обществом. Согласны?»
«Вот это дело. А выпить успеем?»
«Вячеслав Иванович! Выпить, как мне кажется, ты всегда успеешь, даже если начнутся настоящие военные действия с применением атомного оружия. Здесь у тебя особо могучий талант, которому нет равного в нашем коллективе. Толю мы освобождаем. У него завтра ответственное свидание со «Спасителем». А мы с вами увидимся ровно через сутки на этом же месте в семь часов вечера. И молите Бога, что я сегодня чересчур добрый. Мы провели тёплый вечер с директором, и он меня растопил. Жаль, что из-за вас пришлось его прервать. Так что и за это вы должны ответить перед народом».
 Распростившись с друзьями, обрадованными лёгким наказанием, Иванов поплёлся к своим подчинённым, понимая, что предстоит трудный разговор. Ожидания не подвели.
Через полчаса усилиями парторга Мудрова группа собралась в парткабинете. Благо большинство семей коллектива жило на первом этаже, и достаточно было покричать в окошко очередной квартиры, чтобы выйти на контакт  с её обитателем. По слегка искривлённым напускной серьёзностью лицам можно было легко прочитать недовольство столь поздним мероприятием. А при более пристальном изучении физиономий высвечивался  целый плакат с протестным текстом: «Что ты суетишься, начальничек? Мы уже не те бедненькие советские ремонтнички, которых можно дёргать в любое время суток и заставлять трудиться за копейки. Хватит, накомандовались. Мы теперь на равных и если что надо – плати или делай сам». И только генный страх православной Руси перед господином, да и некоторые разумные мысли о том, что всё на земле кончается и, в первую очередь, деньги, не позволяли мужикам высказать эти мысли вслух.
Иванов решил начать с высокого: «Вы знаете, что совсем немного времени остаётся до приезда на Кубу генерального секретаря КПСС Леонида Ильича Брежнева». «Мы уже слышали об этом, - с легкой иронией ответил  турбинист Носов, - Неужели он завтра прилетает?»
«Да нет. Не завтра. Но время бежит неумолимо».
«Вы нас поэтому так поспешно и так поздно собрали. Но до завтра время, надеемся, не кончится. Что мы об этом по ночам толкуем, когда нужно с жёнами отдыхать».
«Может быть, вас супруга из дома попросила? - как всегда лукаво прищурившись и повернув голову вокруг длинного носа, как Буратино, Молохов вызывающе посмотрел на начальника, - Заходите к любому из нас: чайку попьём, погуторим».
«Хватит болтать. Я к вам с серьёзным делом. Кубинцы хотят встретить нашего руководителя во всеоружии. Поэтому проверяют свою готовность по всем направлениям. В том числе завтра, в предновогодний вечер, они хотели провести практически противопожарную учёбу и просят нас её организовать. Кто из вас согласен помочь мне в этом?»
«Ну что вы, Владимир Иванович! Мы не по этому делу. У нас в контракте написано чётко, что мы ремонтники, а вы нас в эксплуатацию втягиваете, в которой мы ни бельмеса, - регулировщик Журавлёв всегда был себе на уме. Но большую часть совместных бесед он обычно помалкивал, стараясь особенно не высвечиваться. Вероятно, суждения по сегодняшней теме казались ему верняком, и не заставляли напрягать мозг, - Я отказываюсь. А если что случится, кто будет отвечать? Ведь с меня спросят. Зачем полез туда, где дуб дубом. Нет уж. Жизнь немножко научила уму разуму».
«Кто ещё такой же умный?» - неосторожно задал вопрос Иванов. Все дружно подняли руки и начали неторопливо подниматься со стульев. Дело пахло керосином,  как говорили ровесники века, обеспечивавшие свой уют в основном на этом виде топлива. Работяги прижали его к стенке. Ничего не сумев придумать путёвого, Владимир неожиданно выпалил: «Кубинцы в честь чужого лидера совершают самые настоящие трудовые подвиги. Готовят разнообразные подарки, чтобы гостю понравилось. А вы для руководителя собственной страны не хотите немножко переработать. Я вас не поведу туда, где опасно. Надо просто фиксировать действия персонала и всё. Просто зажрались за счёт страны, вот и вся недолга».
«Обижаете, начальник. Мы можем и сатисфакцию потребовать через партийную организацию. Вкалываем, как рабы на плантациях, не щадя живота своего. Через несколько дней ремонт второго блока завершаем.  А вы говорите, что бездельничаем. Несправедливо. Мы недоумеваем, и тем более не будем делать незнакомую работу», - подвёл итоги недолгого диспута Молохов.
Нужен был козырной туз. «Хорошо. Кто согласен поработать за два отгула. Гаванское начальство разрешило мне в случае необходимости организовать работу таким способом»,- соврал Иванов. Приманка подействовала сильнее патриотических призывов. Четверо во главе с Носовым согласились помочь. Дальше оставалось оговорить лишь детали.
Владимир долго не мог уснуть в эту последнюю ночь года. То начинались интеллигентные ковыряния в причинах провала с поисками мальчугана. Всё было на мази, и на тебе. Теперь вообще нет никакой ясности. Вячеслав и Виктор, чтобы оправдать свои промашки, готовы были схватить любую женщину с ребёнком, и очередные походы к этим случайным мамам будут наверняка пустышкой. Да и просто так не войдешь в чужой дом. Вновь такой элегантной причины, как было с подарками от соседки по роддому, не придумаешь. Придётся опять действовать через кубинские органы.  А они явно неохотно относятся к этой теме.
От Пидоры умотал некрасиво. Он готовился, хотел отметить праздник, а я, словно курица с нашеста, сорвался и улетел в неизвестном направлении. Интересно, что сам об этом безобразном проступке только сейчас вспомнил. А он, может быть, всё ещё ждёт, и не понимает, куда совьетико сбежал и что случилось. Дикость какая-то. Завтра придётся просить прощение, но что придумать в оправдание – ума не приложу.
Тем более что он видит в основном  наших людей такими, как я сегодня. А они  даже меня, привыкшего к ним, как к родным и самым лучшим,  расстраивают, раскрываясь в новых условиях совсем не в лучшем свете. Причём раньше казалось, что  другими и быть нельзя. Ведь не будешь вечно кричать о мировой революции, пытаться помогать всем на свете её осуществить, и вести при этом спартанский образ жизни, отказываться от любой радости, которую можно отнести к роскоши. Но, оказывается, права простая мысль  о том, что всё познаётся в сравнении. Какими жалкими, убогими, мелкими в полёте кажутся многие из нас на фоне большинства кубинцев, похожих на греческих героев, презирающих земную мишуру, жертвенных, готовых всё отдать ради революции,  за свободу Родины, за вождя Фиделя.
У нас подобные мысли и слова ещё могут звучать с экранов, лозунгов, но в интеллигентной среде считаются почти неприличными. И вроде бы не в силу своей никчемности, а под флагом борьбы с карьеризмом, излишним излиянием преданности коммунистическим идеалам. Особенно смех вызывает патриотизм, преданность стране в большей степени, чем себе.  Подразумевается, что здесь и без слов всё ясно. А в результате таким примитивным и очень коварным способом вымывается всё то, что совсем не казалось нашим дедам и отцам возвышенным, а было простым обычным делом, за которое они, не задумываясь, отдавали всё дорогое в жизни, а, если надо, и саму жизнь.  Неужели через сорок лет и эти весёлые и подвижные люди станут такими же чёрствыми эгоистами, думающими только о собственной благосостоянии, как мы сейчас? Родители очень любят рассказывать, как много они трудились, но при этом весело и открыто жили в тридцатые годы, несмотря на страшные трудности и гадости, творившиеся вокруг. Это было спустя пятнадцать лет после победы народа. Как раз новая в мире общественная экономическая формация – советское общество - вступила в ту пору зрелости, что  и сейчас Куба. А что же дальше? Никак нельзя сохранить романтику революции надолго? Всё гибнет в суете, бюрократии и человеческом индивидуализме?  Чушь какая!
Ночью впервые после длительных каникул Иванова посетил  свирепый мужик, ставший надёжной опорой в сложных жизненных ситуациях. Он, как всегда деловито, покрутил перед его глазами своим ужасным кинжалом, даже для порядка что-то полосонул на его груди, а потом неожиданно уселся непонятным способом под потолком и сочувственно пробурчал: «Не спится? Страдаешь? Напрасно. Я же тебе уже всё рассказывал, но ты, наверное, не врубился, как и большинство наших доверенных людей здесь на земле. Вот я теперь, чтобы скорее дошло, тебе на груди нацарапал: «Всё в мире зыбко. Идут испытания. Глобальные выводы об их результатах будут делать другие, не вы, земляне».
Интерес к теме был страшным и, несмотря на жгучую боль, Владимир смог спросить мучителя: «Конечно, вам виднее, какую разновидность гомо сапиенса вы собираетесь вывести. Меня интересует только один показатель из характеристики человека  будущего. Отец довольно внятно учил, что для построения коммунизма вовсе не обязательно создавать сказочное общество изобилия. Достаточно, чтобы каждый из живущих в нём научился добровольно ограничивать свои потребности минимально необходимым для жизни набором  вещей, который в состоянии обеспечить экономика на данном этапе своего развития. Безусловно, это не означает, что надо будет довольствоваться нищетой и скудностью во всём. Жизнь должна быть светлой, комфортной, достойной. Но всякая там роскошь и излишества будут появляться только с повышением благосостояния всех членов коммуны. В этом суть понятия «минимальный».  Вот такое представление о светлом будущем я имею с раннего детства».
«Браво! Если ты и сам придерживаешься в жизни этого принципа, то остаётся только поприветствовать тебя от всей души, как у вас говорят, по поручению парткома и месткома. Но вот ты что-то прикатил за границу, куда обычно едут за повышенным заработком. Потянуло пожить получше, чем средний статистический представитель СССР. Это уже расходится с твоими коммунистическими принципами. Не так ли?»
«У меня просто обстоятельства так сложились. Если бы не чёрная полоса в жизни, я бы никогда не уехал только ради денег. Так получилось. Но не в этом дело. Меня волнует другое. Особенно здесь я убедился, что почти полвека, пройденные моей страной под флагом похода в новый мир, ничего не дали с точки зрения перехода большей части её граждан на эти позиции. Наоборот. Я сравниваю сегодняшних кубинцев, живущих чуть больше десяти лет при власти народа, где–то равных им по патриотичности и революционности наших родителей в тот же период становления социализма и сегодняшних моих земляков. И, по моему мнению, мы многое растеряли по дороге из прежних достижений.
Сначала я думал, что этого не может быть. Такой ход истории  противоречит всем нашим марксистским догмам. Просто есть разные люди со всякой степенью отклонений от общего потока. И  вся эта шелуха наносная, внешняя. А начнётся что-то серьёзное, и наше поколение не дрогнет, будет достойно своих предков. Да и другое мнение было устойчиво в сознании. Советские люди столько натерпелись на своём коротком веку, что имеют полное моральное право пожить на полную катушку. В этом желании, наоборот, виделась жизнеспособность нации, её непогасшее стремление дышать полной грудью, а не идти в одинаковой робе,  строем, к общей, кем-то установленной цели, слегка подкрепляясь на ходу лагерной похлёбкой.  А теперь я вижу, что это самое настоящее мещанство, которое, словно ржа, пожирает все высокие чувства. И впервые я подумал, что у нас что-то не всё в порядке. Наша пропаганда неэффективна, не умеет убедить в правоте выбранных идей, сухая, не доходящая до сердца. Да и в целом весь образ жизни, установившийся в советском обществе, порочен, несёт в себе  отторжение прекрасных коммунистических идеалов. Я не прав?»
«Ты задал самый трудный вопрос из так называемых социальных. Высший разум создал ряд врождённых инстинктов, позволяющих выжить живому существу. Любому: зверю, блохе, акуле, человеку. Главные из них – страх перед смертью   и неудержимое желание воспроизвести потомство. А вот для организации порядка в человеческом обществе почти ничего придумать не смогли. А, может быть, и не хотели. Я тоже не знаю всю подноготную этих дел. Но точно могу сказать, что именно в этом направлении и идёт главный эксперимент. Полученное в наследство от создателей желание быть первым самцом, в том числе  и за счёт хапанья всего плохо лежащего, а также стремление познать всё неизведанное для ориентировки в мире – вот и все шаткие  опоры общественного строительства. Есть ещё душа, восприимчивая к нравственным поучениям, способная превращать их в материальные указатели на дороге собственной   судьбы. Но, как показал многовековой опыт, для этого нужен мощный воспитательный аппарат,  опирающийся на логичную и воспринимаемую человеком теорию.
Создать принципиально новые стимулы для нужного поведения людей за такой короткий исторический срок, который имела ваша страна, невозможно. Мало того. В силу разных неафишируемых обстоятельств у вас в государстве над ними в настоящее время практически не только никто не работает, а, как раз, разрушает созданное, имитируя буйную созидательную деятельность. Так что с вами, как говорится, всё ясно»,
«Вы не правы. Наоборот. Создаётся впечатление, что единственное дело, которым буквально весь народ занимается массово и непрерывно – это воспитание нравственности. Начиная с морального кодекса строителя коммунизма и кончая кружками самодеятельности в колониях строгого режима. Воспитывают десятки общественных организаций. Для восприятия высоких заветов в ребёнке с детства закладывается прочный фундамент в семье и школе, о чём непрерывно долдонят все средства массовой информации. Не захочешь, а тебя все равно затянет в воспитательный смерч и будет мотать там, пока не сосчитают годным для жизни в земном раю. Так что здесь вы, по-моему, просто не в курсе дела. Вселенские заботы не позволяют владеть и этим чисто земным вопросом».
« Так где же результаты? Ты сам ими совершенно недоволен. Ну и какой яркий пример ты можешь привести из вашей практики? Нравственные каноны во многом одинаковы для любого общества. Они изложены, например, в Библии, в Коране. Примерно то же самое можно прочитать и в документах коммунистов. Высший из них – любовь к людям, способность пожертвовать для них всем самым дорогим, в том числе, и жизнью. Почти две тысячи лет примером такого беззаветного  служения обществу является для христиан Иисус Христос. Его образ прорисован очень ярко, доходчиво и, в то же время, подаётся эмоционально, в обрамлении таинства и почитания. И, несмотря на подобный сильнейший пропагандистский приём, не так много его последователей в мире. Очень мало насчитывается людей, которые хотя бы отреклись от всего суетного и посвятили себя искреннему и честному служению народу. А что есть подобного в ваших идеологических патронташах?»
«Ну, у нас  тоже много  людей, превращённых практически в святых. Взять хотя бы Николая Островского, героев войны, таких, как Зоя Космодемьянская, генерал Карбышев, молодогвардейцы, Павлик Морозов, наконец. Они вас встречают на каждом шагу: в школе, в библиотеке, в книгах, фильмах».
«Здесь ваш агитпроп выглядит жалким. Что для почти каждого живущего существа, кроме полусумасшедшего, является главным вожделением в жизни? Ну, конечно же, бессмертие. Ну конечно же! Вот древние жрецы, правящие миром путём приведения различными ухищрениями в послушание паствы, и наградили им сына божьего за любовь к людям, за подвижничество. И сделали его эталоном для подражания.  А ваши все герои смертны. Только за это их и славят. Но для большинства думающих такой итог не слишком уж привлекателен. Безусловно, ваши идеологи в более сложном положении. На всё божественное, таинственное  для них наложено табу. А придумать такое же манящее из обычной жизни они не смогли».
«Не скажите. Советская пропаганда оказалась крайне действенной, поднимавшей духовность советского человека на небывалую высоту.  Никогда в мире не было такого количества самоотверженных подвигов во имя народа, как в годы Великой Отечественной войны. Сколько наших доморощенных Христосов отдали свою молодую жизнь за Родину, совершенно не надеясь на благодарность потомков, даже на то, что об их героической гибели когда-нибудь станет известно тем, кого они прикрыли своей грудью. Если вы знаете, то нам  предлагали для подражания не только  примеры святых, славно ушедших в мир иной. Сколько советских людей стало глубоко патриотичными благодаря фильмам о Суворове, Александре Невском, и даже простом парне из нашего города. А как поднимали на щит живых героев труда: Стаханова, Папанина, Чкалова. Или  Гагарина. Ведь он был почти Бог на земле».
«И ты прав. Но таких героев было раз-два и обчелся. Попробуй, пробейся в эту славную десятку. Многие понимали, что такой пьедестал не для них. Да и случайностей в таком процессе немало. А жить красиво всем хочется. Поэтому и ищут другие пути, рыщут, словно звери, в поисках более лёгких благ, а служить народу и отечеству не так уж и тянет. Здесь только  государство должно позаботиться о воспитании граждан, преданных ему. К примеру,  если тебе дадут реально почувствовать, что ты подлинный хозяин в стране, что «всё вокруг моё», то тогда твой патриотизм надо будет сдерживать, как рвущуюся на дичь борзую. Гораздо сложнее выработать у личности, условно говоря, комплекс собственной неполноценности, точнее, отсутствие чувства превосходства над другими. Как говорят в церкви, укротить гордыню. Ведь только в таком состоянии можно сказать, что ты любишь всех людей больше, чем себя самого. Вот к чему должна придти  вся цивилизация, как единый обобщённый образ. В противном случае она вновь погибнет, как уже случалось не раз и в истории земли, и в истории вселенной. Таким образом, есть единственная дорога к спасению: суметь создать в обществе подлинное равенство каждого, обеспечить функционирование истиной коммуны».
«А что же делать? - Владимир чувствовал струйки холодного пота на лице, - Человечество прошло гигантский путь самосовершенствования, достигло высочайшего уровня знаний и уменья, и должно уйти с лица земли только из-за того, что не сумело коллективно победить в каждом своём гражданине мерзкую и в то же время жалкую   черту характера – эгоизм?»
«Где же вы увидели такой уж высокий уровень образованность у сегодняшних землян? Кучка грабителей с помощью нехитрой системы экономического закабаления обкрадывает половину мира и жирует так, как никто из прежних властелинов на земле, благодаря тому, что продукт, производимый современными рабами, в тысячи раз превосходит всё, что создавалось ранее. Вот на это уходит ваш потолок учёности и все другие достижения. Так какой же от него прок? При этом количество умирающих с голода людей на планете, высыхающих, словно мумии, детей тоже возросло в сотни раз и превысило два миллиарда. Ты знаешь, что сейчас в мире каждый третий человек не умеет читать. Эти цифры составляются только из жителей капиталистических стран, называющих себя цивилизованными и демократичными. И такое общество достойно существования? Это - гниль, место которому только на кладбище. И высший разум давно бы уже помог ему занять подобающее место, если бы не надежда, связанная с ростками нового, которые пробиваются на свет из-под завалов мусора в странах  коммунистической ориентации».
«Вот видите. Социалистические государства во главе с моей Родиной ещё могут отвернуть историю общества от печального конца».
«Но и там идёт смертельная схватка. Коммунистический коллективизм может поддерживаться только искусственно, человеческим интеллектом. Ему противостоит всё та же эгоистическая мерзость, побуждающая каждого индивидуума в отдельности бороться с массой за новый вид благ – неограниченную власть.  Кто из них победит, тот и решит судьбу человечества. Пока всё делается для того, чтобы страшный джин, вырвавшийся  из коммуны, разгромил все светлые надежды. Народ,  благодаря созданной системе ограниченной демократии при контроле власти, лишённый решающего слова при выдвижении руководящих кадров, для выражения своих чаяний, связан по рукам и ногам,  безмолвствует и бездействует. Сможете вы, наши апостолы, растормошить его – спасётесь. Но времени на всё это осталось всего около ста лет. Запомни это!».
Мужичок дико захохотал и растаял, как всегда, в непонятных деталях сна. А Иванов ещё очень долго старался вникнуть в совершенно новые просторы, открытые перед ним странным просветителем, понять глобальную суть его слов. Но она была громадным сгустком непостижимых мыслей, под грузом которых он тщетно метался, пытаясь по клочкам разобрать их и аккуратно сложить в системы. Силы на такой подвиг пока ему никто не дал.
                ___ ,, ___
                Глава 10
Первым из рыцарей  на дело пошёл Сидоров. Особистам Кубы привалила необычайная удача. Ведя наблюдение за директором «Ренте» с целью вывести на чистую воду его запутанные сексуальные побуждения, они неожиданно выловили одного из бойцов отряда Секаро, который следил за тем же стратегическим субъектом, но со своих позиций. К этому времени Дило, как звали пленника, уже успел  раскрыть аспекты чёрных замыслов, с которыми они прибыли на кубинскую землю, и стало ясно, какой коварный и изощрённый враг противостоял защитникам Острова. От него удалось узнать отдельные фрагменты плана предстоящей операции, хотя в целом он не знал не только его подробностей, но и даже адресов своих дружков по банде. Он рассказал, что оказавшись без шефа, головорезы взялись за исполнение своего задания самостоятельно. К приезду советских начальников  всё должно было быть подготовлено, чтобы произвести салют на весь мир. К сожалению, он не был посвящён в детали того, что предполагалось включить в готовящийся фейерверк, так как это была прерогатива командира, но  думал, что он будет грандиозным и  страшным. Понятно, что когда кто-то из них  увидел на улице главного координатора планируемого светопреставления, отряд устремился к нему на связь. В то же время, были опасения, что их выманивают на подсадную утку. Поэтому была продумана чёткая схема захвата Дэна или его двойника, а, в первую очередь, выяснения его подлинности с помощью специальных паролей. Фальшивку   требовалось немедленно ликвидировать, а самим незаметно улизнуть  с места свидания.
Ситуация складывалась тревожной. Создавалась серьёзная угроза жизни Сидорова. Труженики невидимого фронта ему всё откровенно объяснили и сообщили о решении руководства не рисковать совьетико и операцию отменить. «Но, как я понимаю, тогда вы не сможете схватить участников банды. Ведь по плану они будут занимать свои посты наблюдения только при появлении Дэна или его двойника, то есть меня.  А ведь они опасны для общества. Ведь это так?»
Кубинские сыщики утвердительно закачали головами. Один из них не сдержался и пробурчал открытым текстом: «Всё придётся начинать сначала, а времени для этого нет».
«Вот видите, - подхватил Анатолий, - Мы все можем пострадать от этих молодчиков. А чем я особенно рискую? Вы будете рядом и сумеете защитить меня от любой опасности. Главное, мне не начать разговор и не раскрыть себя своим слабеньким языком. Покажу жестом, что надо сначала отойти в сторону, а вы в это время всех и повяжете. Так что всё будет хорошо. Я уверен. У кубинской разведки столько славных побед, что я ей полностью доверяю. Готов служить братской Республике!»
Откуда в этом насквозь интеллигенте появился такой могучий порыв к подвигу, понять было трудно. Всё-таки нельзя было отвергнуть, что то самое коммунистическое воспитание, которое так раскритиковал посланник небес, работало, и довольно успешно, хотя и в ограниченном объёме. Просто для хорошего урожая оно требовало подготовленной почвы в виде совестливой и отзывчивой души, как у него. Но за этот виртуальный продукт пока что несла ответственность небесная канцелярия по их производству, которая была ближе иерархически критикану, а не отечественной идеологической машине.
Кубинцы удалились на совещание. Оно продлилось больше двух часов. Можно было быть уверенным, что решение принималось на самом верху. Естественно, Анатолий волновался всё это время. Представленная к нему  обслуга сбивалась с ног, чтобы как-то отвлечь своего подопечного от грустных мыслей. Безотказному певцу  пришлось выпить более десяти чашечек кофе, причём, иногда, и в сопровождении крохотной рюмочки Канея. Но легче не становилось.
Наконец, тягостное ожидание прервалось появлением целого отряда доблестных хранителей закона. По их решительным лицам, наполненным волей и торжественностью, можно было сразу сделать вывод о судьбе Сидорова: его обрекали на подвиг. Анатолий даже подтянулся как-то внутренне, словно мысленно  встал и поправил широкий солдатский ремень, чтобы выпятить грудь и принять  на неё ответственное задание.
Так оно и случилось. Возглавлял пришедших заместитель Министра национальной защиты республики. Он долго хлопал героя по плечу, говорил, какой он смелый и как важно для всех, и, особенно, для безопасности Леонида Брежнева обезвредить эту опасную группу. Потом  перешли к деталям. Много раз проиграли, где кто будет находиться и как действовать. Анатолий должен по сценарию молча кивнуть головой проявившемуся агенту, приказывая следовать за собой. И когда тот тронется или сделает любое другое движение, по общей команде стоящего на колокольне особиста все члены группы будут повязаны. За площадью с разных точек будут внимательно наблюдать снайперы. Вокруг всё будет заполнено переодетыми полицейскими. Но могут быть непредвиденные осложнения, и надо быть ко всему готовым. Сидорова в случае опасности прикроет грудью с бронежилетом один из офицеров. Он должен знать это и не препятствовать действиям спасателя. В случае особой опасности сотрудники повалят его на асфальт и прикроют своими  телами.  Несмотря на ярые протесты совьетико, его убедили, что так надо.
«Анатолий! - говорил один из начальников, - Если вас экипировать пуленепробиваемым костюмом, то на летней лёгкой одежде он будет топорщиться и обращать  на себя внимание. А без него мы на операцию согласия не дадим. Могут возникнуть различные трудности, в том числе, и в связи с задержанием нами бандитов. Так что решайте. В ваших руках судьба успеха».
Уговаривать нашего человека долго не пришлось. Приняв принципиальное решение о риске, он полностью доверил себя в остальном кубинским специалистам. Вскоре все детали были согласованы и участники встречи разъехались по своим уголкам, чтобы поодиночке начать свой маневр в центр событий. Уехал домой и Анатолий, тем более, что Надежда, как он внутренне чувствовал, уже давно нервничала, будто  Пенелопа, проводившая Одиссея в дальнюю дорогу. Быстро успокоив половину полуправдой о полнейшей безопасности предстоящего дела, и получив из её рук не только благословение, но и вкусный обед, Сидоров не спеша поехал на автобусе к месту своего Сталинграда, где вновь предстояло показать всему миру мощь русской души.
В силу строптивого характера стареньких отцовских часов, с которыми он не расставался никогда уже много лет, главное действующее лицо вступило на свою историческую дорогу на несколько минут раньше намеченного.  Однако, увлечённый предстоящим событием, важнейшим и опаснейшим за всю прожитую жизнь, Анатолий ничего не замечал вокруг, а уверенно шёл к цели, ликуя в своём состоянии свершения. Вспомнился самолёт Гастело, который бесстрашный лётчик направил на вражескую колону. Потом полёт Гагарина. И вдруг совершенно ясно в голове возник образ учёного  по имени Плейшнер из прошедшего недавно по местному телевидению фильма «Семнадцать мгновений весны». Конечно, рождающийся на глазах новый герой  представлял себя со стороны не таким сгорбленным, лысеньким и в чём-то жалким, как тот смелый, но нерасторопный агент из кино. Но во многом он был близок ему горячим желанием служить Родине и интеллигентностью, свободно чувствующей себя при исполнении задания железных чекистов.
Почти чеканя шаг, словно первый космонавт, марширующий к Хрущёву для доклада о полёте, Анатолий заметил, что у него развязался шнурок, совсем как и  у героя космоса в те исторические минуты. «Что-то уж слишком много аналогий»,- подумал сегодняшний первопроходец, совершенно забыв о том, где он есть и чего следует остерегаться. Поэтому, наклоняясь к ботинку, чтобы ликвидировать досадную небрежность туалета, он прореагировал  машинально, когда довольно приличный человек скороговоркой что-то вякнул ему на ухо, и  ввернул в ответ универсальное русское «чаво». Мгновенно его рука, уже схватившая коварный шнурок, оказалась завёрнутой за спину, а бок почувствовал  холодок дула пистолета, особенно ощутимый в тропическую жару.
Страх пронзил его насквозь, словно удар электричества, сковал волю и мозги, заставил завибрировать закованные  холодом колени. «Всё, конец. Погиб, не успев выполнить задание», - мысли колотились в висках, как крохотные дятлы, но ни одна среди них не несла положительной информации. Лишь где-то в высоте звучали заключительные аккорды «Аве Марии». Сейчас и они казались похоронным маршем.  Стайку несвязанных слов в голове спугнул грубый шепот новоявленного конвоира: «Арива!», то есть  «Вперёд!», и его болезненный толчок в закрученную руку. Анатолий поспешил выполнить команду мучителя. Но тот, в свою очередь, наступил своим ботинком на его злополучный шнурок, и, попытавшись рвануться  по указанному направлению, Сидоров резко грохнулся лицом на горячий асфальт. Пистолет на мгновение слетел с живой мишени. Этого было вполне достаточно, чтобы кубинский супермен, внимательно следивший за каждым движением диверсанта, кинулся на него в прыжке леопарда и зажал руку с грозным оружием у себя на груди. Слившись в единый клубок, они рухнули общим весом на  несчастного продолжателя дела Плейшнера.
Раздался глухой выстрел. Кровь брызнула во все стороны, но раненый страж революции мёртвой хваткой продолжал сжимать руку бандита. Ему на помощь устремились находящиеся рядом коллеги. Быстро вздымалась груда тел, которая буквально выдавила из-под себя обезумевшего и наполовину раздавленного Анатолия. Почувствовав свободу, он быстро, словно такса, побежал на четвереньках в сторону от места сражения, совсем позабыв о недавнем  торжестве гордости  самосознания по поводу предстоящей победы над врагом. Всё самодовольство ушло, как говорили прошедшие горнила люди, в пятки, и это была истинная правда. Потому что в пустой груди ничего не было, кроме сердца, колотящегося, будто попавшая в сеть рыба. Чьи-то крепкие руки бережно подняли бедолагу, возвратили его осанку в нормальное состояние, соответствующее  сегодняшнему  периоду становления человека и мгновенно переправили в бронированное авто.
На другом конце площади тоже бабахнуло, заставив окружающих людей, испуганно прижимающихся к различным укрытиям в виде фонарных столбов, деревьев и садовых скамеек, инстинктивно втянуть головы в плечи и слегка зажмуриться. Почему  человека научили в минуты опасности выполнять подобные движения - трудно представить, ибо они ни от каких неприятностей не спасают, а, напротив, уводят нас от активного поиска выхода. Но жизнь и создатели наши находятся вне критики, и исправлять никто ничего не намерен. Если хотите, можете работать со своими недостатками сами, возводить в своём организме систему обороны из условных рефлексов. Высшие силы идеально подготовили вам поле деятельности.
Кто-то не выдержал и побежал, может быть, выполняя свой служебный долг. Этого было достаточно, чтобы все гуляки и случайные прохожие бросились за ним и мгновенно создали затор в одной из частей площади. Началась давка. Несколько человек кричало в полный голос из-за боли в зажатой части тела  или в бесперспективной попытке остановить бешеный табун людей. Крик, как всегда производил обратный эффект: вместо успокоения,  наоборот, ещё в большей степени повысился градус возбуждения толпы, и она ринулась напропалую, сметая на своём пути всех и вся, кто не мог выдержать заданного темпа. Не известно, чем бы всё это кончилось, если бы не дисциплина и спокойствие чекистов. Выстроившись в линейку, они по команде произвели общий выстрел вверх из пистолетов, который слился в ужасный грохот артиллерийской канонады. Давящий друг друга люд вздрогнул и на мгновение остановился. Этого оказалось достаточным, чтобы начать отсекать от толпы отдельные её части и направлять их в разные стороны. Полицейские отдавали резкие грозные команды, которые постепенно отрезвляли озверевшую людскую массу и приводили её хоть в какое-то подобие человеческому образу. Постепенно площадь опустела, и сразу стали видны маленькие островки, созданные из похожих друг на друга персон, сгрудившихся  вокруг людей с закрученными назад руками. К ним со всех сторон подкатывали автомобильчики, слегка напоминающие  легендарные чёрные воронки. Они быстро поглотили в себя оставшийся народ. Всё было кончено.   
Через час в кабинете руководителя провинции каманданте Хуана  Альмейде, одного из давних сподвижников Фиделя, начался разбор операции по захвату бандформирования. Когда просмотрели фильм с поля боя, снятый с чердака одного из домов, причины сбоев  выявились, как на ладони. Они целиком оказались связанными с часами Анатолия. По ним главное действующее лицо вступило на площадь на шесть минут раньше согласованного времени. Некоторые товарищи из органов специально не занимали заранее свои посты, чтобы не привлечь внимание врага и не скомпрометировать себя. Да и Сидорова перехватили ещё на подступах к обусловленному месту встречи, то есть тоже на пару минут раньше. Так всё и покатилось со сдвигом по фазе, как любят говорить электрики, без должной боевой готовности.
Только благодаря опыту и хладнокровию проверенного во многих баталиях персонала удалось избежать более крупных потерь. К счастью, ранены были только два особиста. Но, в целом, действием своих подчинённых руководство провинции осталось крайне недовольно. Узнав, что всё дело началось со старинных часов, подаренных Сидорову его покойным предком, главный из них был вне себя от злости. «Вы бы ещё по колониальным ходикам организовывались, - с видимой иронией, но подкреплённой молниями в глазах, рассуждал герой революции, - Если бы мы в горах Сьерра-Маэстра так проводили свои боевые вылазки, то  и сегодня бы там ещё торчали». Альмейда снял с руки свои блестящие часы и протянул их Сидорову: «Возьми, Анатолий. Помни о том, что из-за этой простой штуковины мои чудаки чуть не отправили тебя на свидание с любимым дедушкой. Прости нас за это. Ты молодец! Не сдрейфил в трудную минуту и не покинул поле боя до конца. Я понимаю, что тебе дорог подарок родного человека, но он может и ещё раз крепко подвести в напряжённые события. А вдруг спасать будет некому. У меня  есть тоже памятные часы, которые вручил Фидель за участие в боях. В дни нелёгких раздумий я смотрю на них, советуюсь с ними, как с живыми. Но всю работу строю вот по такому современному надёжному швейцарскому механизму».
Распухшее и разукрашенное ссадинами главное действующее лицо постепенно начинало приходить в себя и понимать, что его не обвиняют во всех тяжких грехах. Особенно он был рад высокой оценки своей роли в происходившем,  понимая в тоже время, что  каманданте во многом её значительно преувеличивает. И ретироваться он бы просто не смог по причине полной потери ориентации и дрожи в коленках. Но, может быть, со стороны не все наши слабости становятся видимыми. Вероятно, если бы так было, то многие исторические персонажи выглядели бы для нас не так привлекательно. «По крайней мере, я  сделал всё, что мог, - думал Анатолий, - Этот самый Плейшнер тоже внешне был не так уж грациозен, даже жалок. Но какая глыбища! Какая сила духа!»
А Альмейда продолжал распекать своих не слишком удачливых бойцов: «И ещё. Как вы всё организовывали? Такое впечатление, что вы представляли врага, словно девушку, идущую на свиданье. Придёт вовремя, а то, гляди, и опоздает. Я думаю, что они несколько дней не уходили с площади. Искали варианты расстановки людей. Думали, как надёжнее уходить в случае опасности. И встретили они Анатолия заранее не случайно, а по отработанному плану. А вы, как идеалисты, назначили час ноль-ноль и всё. Вам повезло, что такие просчёты не привели к большим жертвам. Это – подарок судьбы. Но она не особенно нас ими балует. Будьте готовы к более жёстким испытаниям».
В конечном счёте, все были довольны тем, что вроде бы, удалось захватить весь отряд целиком во главе с его атаманом Олом Секаро. Сидорова уговорили согласиться на продолжение пребывания рядом с ним охраны для избежания возможных эксцессов, и отправили домой поправлять под руководством супруги пошатнувшееся здоровье. Надежда встретила разукрашенного побоями мужа стойко, без причитаний, как и подобает жене героя. Но как только закрылась дверь за кубинскими полицейскими, воля покинула её, и по щекам потекли горючие потоки трогательных женских слёз.
                ___ ,, ___

Почти в то же самое время, когда бывший простой советский человек, а ныне труженик и почти легенда Кубы Сидоров вернулся к взволнованной жене уже в ранге героя и с дарственными часами от самого Альмейды,  группа под руководством Иванова готовилась к проведению своего маневра, совершенно не думая о возможности возникновения чего-то непредсказуемого. Им необходимо было всего-то повесить в кабельном канале электростанции таблички, указывающие место пожара, зону задымления и объём повреждения, затем поджечь сигару, подымить в противопожарный датчик и быстро разойтись по рабочим местам, чтобы хладнокровно и пунктуально фиксировать действия персонала. Всё было заготовлено и расписано заранее. Оставалось помочь жёнам порезать традиционные салаты, поцеловать их в покрытые мукой щёки и дать твёрдое обещание вернуться вовремя к праздничному столу.
Микробус, мягко шурша шинами по тёмному шоссе,  быстро перемещал молчаливую компанию к месту встречи. Всем его пассажирам хотелось поскорее выполнить дурацкое, по их мнению, задание и вернуться домой в жаркий Новый Год. Только Анин, которого пока никто официально не ждал, был уверен, что где-нибудь он сумеет выполнить свой гражданский долг: проводить и встретить Деда Мороза и всех, кого надо и не надо, и пытался подбодрить пригорюнивший коллектив.
«Вячеслав Иванович! Вы такой жизнерадостный, - пробурчал мудрый и такой же язвительный Молохов, - Можно подумать, что онанизм даёт больше радости, чем жена под боком».
Понимая поддёвку, Анин ответил прочитанным где-то афоризмом: «Я настолько одинокий, что даже не мастурбирую. А есть и другая мудрость. Жена в постели говорила так много о политике, что теперь, слушая лекцию о международном положении, я ощущаю чувство, близкое к оргазму. Так что радоваться можно разными способами».
Но от художника-самоучки отделаться было не так-то просто. Вновь повернувшись к собеседнику в полнаклона, по типу. любознательного Буратино, и залив напускной улыбкой саркастически скривлённый рот, он произнёс ещё одну колкую мудрость: «Слышал недавно вопрос о том, все ли женщины изменяют своим мужьям? И знаете, какой ответ? Нет. Только те, которые замужем. Вы не боитесь, Вячеслав Иванович, так надолго оставлять супругу одну в России?»
«Я тоже иногда читаю на эту тему, - не сдавался Анин, -  Так вот был такой текст. Судья советует подзащитному: «Наилучший вариант на вашем месте – вернуться к жене». «Да. А какой же тогда наихудший?» Так что и у тебя не лучшее время в жизни. Поэтому не ищи для себя дополнительных новых приключений. Успокойся. Мы уже подъезжаем».
Автомобиль резко затормозил, и распахнувший дверь Алексис Мартинес, будто отвечая на приветствие, под дружный хохот прокричал: «Здравствуйте!» Начальник производства встретил советских специалистов там, где должен был находиться директор Пидора. Иванов, позавчера только договаривавшийся с ним о месте свидания, естественно, был озабочен заменой. Подумалось, что она связана с его вчерашним бегством из-за праздничного стола: «А где же Марио? Что-нибудь случилось?»
«Нет, - как-то не совсем уверенно ответил дублёр, - Есть проблемы, и меня попросили организовать с вами проведение учебной тренировки. Не возражаешь?» - обратился он к своему другу и коллеге по должности в Союзе Владимиру. И не дождавшись ответа, предложил: «Тогда не будем терять время и начнём работать по программе. Где она, кстати?» Иванов протянул листочек с текстом. Мартинес влез с трудом внутрь тесноватого рижского Рафика и углубился в чтение документа.
Ещё одна команда в то же самый предпраздничный вечер занималась совсем не соответствующими ему приготовлениями. На дело вышел отряд мстителей под руководством Рафа Глоса. Им нужно было, пользуясь предновогодней расслабленностью персонала, зомбированного переломным моментом в календаре, установить в кабельном канале «Ренте» взрывчатку с пусковыми механизмами для приведения их в действие в нужное время. Мужики были в состоянии эйфории в связи с тем, что удалось без шума успешно  выполнить самую сложную часть операции. Вызванный ими  из Гаваны советский инженер провёз на территорию электростанции под видом испытательных приборов чемоданы, наполненные толом и всякими к нему причиндалами, спрятал  всё это в кустах, и передал Рафу подробную схему их расположения.  Оставалась ерунда. Скрытно пробраться через протяжённую и потому плохо защищённую ограду электростанции, перетащить страшный груз из укрытия в намеченное помещение, надёжно его там замаскировать и подключить радиоуправляемый взрыватель.
Всё шло как нельзя лучше. Сантьягеровцы готовились к  весёлому празднику и совсем не обращали на них внимания. Странно, но на улицах почти не было представителей власти. Бойцы Глоса ещё не знали о трагедии, происшедшей с их коллегами из отряда Секаро, и о том, что полиция города отдыхала после тяжёлой операции по их ликвидации. Такое расхлябанное  состояние охраны им было очень по душе, хотя и пробирались они поодиночке от места проживания каждого до точки сбора отряда у заброшенной будки бывшего дополнительного поста на дальней от проходной стороне забора. Их настроение особенно повысилось, когда удалось без всяких происшествий пролезть под колючей проволокой ограды на площадку теплоцентрали и сгруппироваться в полном составе за кустом, соединившись со взрывчаткой. Мстители даже позволили себе шутить в полголоса, предвкушая быстро завершить финальную часть операции и успеть вернуться в город для встречи Нового 1974 года в одном из его уютных ресторанов.
Но не все жители героической колыбели новой жизни были поглащены праздничным ажиотажем. Как всегда, на страже оставались храбрые члены Комитетов защиты революции. И всё-таки лишь знакомый Иванова, помогавший ему в своё время изготавливать карнавальные украшения, сумел в предновогодней суете заметить подозрительные штрихи в поведении одного из недавних новосёлов подопечного ему района. Он с самого начала более тщательно присматривался к незнакомцу,  прибывшему из провинции с хорошо оформленными документами, по которым тот занял якобы оставленную ему родственниками квартиру.  При собеседовании в Комитете он объяснял свой приезд желанием повысить квалификацию механика по автомобилям. Однако за два прошедших месяца от него ни разу не пахло бензином, то есть к выполнению своей цели он так и не приступил. Приезжий вёл замкнутый образ жизни, не общался даже с прекрасной женской половиной населения, и вдруг накануне Нового года оделся совсем не по праздничному и куда-то заспешил.
Хосе, как звали бдительного кэзээровца, сразу почувствовал что-то неладное, и вместе со своим другом сумел моментально организовать скрытое сопровождение механика, забыв про ожидавший их вкуснопахнущий стол. Вероятно, в силу специфической подготовки тот юлил, шёл лисьим шагом, но, в конце концов, привёл своих преследователей к забору «Ренте». Много раз оглядевшись по сторонам и не заметив удачно спрятавшийся хвост, он умелыми движениями отвёл кверху колючую проволоку ограды и бесшумно юркнул под неё. Было видно, как ему навстречу вскоре поднялось несколько тёмных силуэтов, и он растворился в их окружении. Дело принимало серьёзный оборот.
Защитники приняли единственно возможное решение. Хосе послал своего напарника предупредить охрану электростанции о непонятных движениях на её территории, а сам остался наблюдать за развитием событий. К сожалению, посланник вскоре в темноте упал в открытый канал, который был в ремонте, сломал ногу и, хотя, превозмогая боль, полз вдоль ограды, достиг своей цели слишком поздно.  В это время незнакомые люди  потащили из укрытия в кустах какие-то тяжёлые чемоданы в сторону главного здания и вскоре скрылись  с ними за небольшой дверью, выполненной из металлических прутьев.  Наблюдатель незаметно подполз к этой странной группе поближе, хорошо мог видеть их действия, но сам не предпринимал никаких шагов, пока они все, не оставив прикрытия, исчезли внутри технического сооружения, освещая себе путь тусклым светом фонарика. Тогда он снял с себя крепкий солдатский ремень, прихватил ещё попавшуюся по дороге верёвку и накрепко связал решётчатые створки, а сам взял трубу, похожую на ствол ружья, кусок рубероида и залёг напротив в небольшом углублении.   
В то же самое время советские специалисты под руководством Иванова, подкалывая друг друга шутками на базе традиционно прорезающихся ближе к новогоднему Рубикону веселья и юмора, медленно продвигались вглубь того же кабельного канала, но с другой стороны. Скорость была продиктована отсутствием стационарного освещения, которое отключили для приближения к аварийным условиям. Так оно чаще всего и происходило на самом деле или, по крайней мере, было подобным тусклым по видимости из-за задымления.
«Хорошо вы, Владимир Иванович, этот аттракцион для нас не после встречи Нового Года приготовили. А то здесь так бы и остались. Знаете, как два пьяных, оптимист и пессимист, ходили вокруг колонны, держась за неё ладошками. Оптимист говорит: «По стеночке, по стеночке и до дома доберёмся». А пессимист: «Всё, хана. Замуровали, сволочи».
Эстафету подхватил Молохов : «Здесь хотя бы ходят. А русский человек привык  встречать очередной год в отключке, чтобы не испортить первое впечатление. Мне нравится такой вариант  утреннего пробуждения в Новом Году. Смотрит на себя в зеркало небритый, опухший, с синяками под глазами мужик и удивляется: «Так вот ты какой, строитель коммунизма двадцатого века!»
Владимир не мог пропустить подобный политический кульбит: «Ты кончай, Николай. Перед представителем ЦК меня выставил в неприглядном свете. Сейчас несёшь всякую ерунду. Я лучше про пьянство продолжу. Жена с возмущением говорит мужу: «Я была так счастлива вчера, увидев тебя трезвым. А ты опять напился». «А сегодня моя очередь быть счастливым!» Или ещё. Доктор говорит очередному больному, явившемуся в пьяном виде: «Вот ещё один любитель выпить». Тот в ответ: «Обижаете, доктор. Профессионал!» Уж лучше давай что-нибудь про женщин выдай. Одинокому Вячеславу Ивановичу это сейчас – елей на душу».
«Это тоже для него не всегда приятно. Как напомнишь, так, небось, сразу начинают кошки скрести насчёт верности».
«Наши советские женщины себя блюдут».
«Раньше считали, что хотя бы Ева не изменяла Адаму. Никого же других не было. И вдруг оказалось, что мы произошли от обезьян. Знаете, как одна наша девушка написала в газету: «Для меня уже давно все пенисы на одно лицо».   
«Ну, ты уж совсем разболтался. Хватит базарить. Тем более что мы уже пришли. Открывайте эту боковую перегородку. За ней наш основной плацдарм игры».
Дверь поддалась не сразу и со страшным скрипом.  «Надо записать, чтобы петли смазали»,- подумал Иванов, и в этот момент прозвучал выстрел, особенно зычный и резкий в условиях узкого тоннеля. Как потом выяснилось, один из подручных Глосса от неожиданного дверного шума споткнулся и автоматически нажал на спусковой крючок автомата. Пуля почти коснулась голов ивановцев и впилась, как пчела, в один из кабелей. Из него сразу потянулась струйка дыма. А бодрые рассказчики и слушатели анекдотов повалились, как по команде, на пол, прикрыв голову руками. Лишь деревенский ум Вячеслава Ивановича догадался быстро снова прикрыть перегородку и отгородить отряд от дальнейших неприятностей.
Собственно, ничего и не последовало за неожиданным выстрелом.  Обе группы притаились, и тогда особенно стали слышны  невольные нарушения ими тишины. Со страшным шумом упал чемодан со взрывчаткой, неустойчиво поставленный одним из террористов. Все его подельники невольно шарахнулись по сторонам, ожидая неминуемого взрыва, и наделали немало разнообразных звуковых эффектов. Их противникам, ничего не понимающим в происходящем, показалось, что за выстрелом в противостоящем лагере  началась подготовка к атаке. Интуитивно большая часть подшефных Владимира начала по-пластунски отползать задом к выходу. Иванов пытался остановить отступление своего войска, но сам отказывался что-нибудь понимать. Однако, объективно говоря, в воздухе пахло жареным. Какое-то случайное стечение обстоятельств могло привести к трагическому результату.
Ещё острее эти чувства проникали в душу Глоссу. У него и так горела под ногами земля бывшей Родины. Поэтому он остерегался каждого шороха. В возникшей ситуации он сразу уловил смертельную опасность, посчитал, что попал в засаду, из которой надо немедленно уходить, но понимал, что кубинская сверхопытная полиция давно продумала, как перекрыть все пути к отступлению. Единственная надежда была связана с тем, что выстрел и скрип двери были случайными и, дай Бог, на обратной дороге препятствия пока отсутствуют. Зловеще прошептав: «За мной!», он рванул к выходу, цепляясь в темноте за металлоконструкции и оставляя глубокие кровоточащие шрамы на разных частях тела и головы. Вскоре он увидел перед собой звёздное небо, но оно непонятным образом было декорировано решёткой. Сходу рванув створки дверей, командир почувствовал сопротивление и остановился.
Долго думать ему не позволил громкий окрик из канавы напротив. Держа в руках что-то, похожее на гранатомёт, пожилой кубинец решительно, с помощью рупора,  свёрнутого из какого-то материала, требовал сложить оружие через решётку и сдаться. Положение казалось почти безвыходным. Головорезу терять было нечего, и он решил рискнуть. Медленно укладывая свой автомат на землю, он увидел узел веревки   и схватился за него двумя руками. Развязать быстро его не удалось, и Глосс ожидал получить пулю в лоб. К удивлению, он почувствовал увесистый, но не смертельный удар камнем по груди. Оглядевшись, он увидел, как его противник, почему-то не пользуясь своим непонятным оружием, готовился метнуть в него очередной булыжник.  Великолепный стрелок, главарь мгновенно вскинул  револьвер и спокойно выстрелил в камнеметателя. Тот пошатнулся, но успел метнуть оружие пролетариата, удачно угодив им в голову своего врага. Глосс рухнул, перегородив своим мощным телом дорогу к выходу.
Находящиеся за его широкой спиной  коллеги мало что успели понять в случившемся. Услышав хлопок выстрела и увидев упавшего лидера, они поняли, что находятся под прицелом, и завибрировали. Быстро закрутилось по кругу предложение сдаться. По крайней мере, они затихли в ожидании дальнейшего развития событий. Это было на руку защитникам революции. Наконец, помощник Хосе, превозмогая боль, дополз до охраны и по их сообщению о тревоге к электростанции, буквально на крыльях, а точнее на вертолёте, летел вооружённый отряд полицейских.   Получив сигнал о загорании кабеля, сменный персонал, погасив пожар с помощью огнетушителя и получив от советских специалистов информацию о противостоянии им неизвестных вооружённых людей на другом конце тоннеля, бросился к своему табельному оружию и также быстро вернулся в кабельный канал. 
Очухался от удара камнем Глосс. Он сразу заряженной на опасность головой опытного шпиона сумел оценить обстановку, убедиться, что отряду всё ещё противостоит один невооружённый человек и бросился на решётку, чтобы раскрутить сдерживающую её верёвку. Он так неистово рвал её в разные стороны, что не заметил, как его визави подкрался и умело нанёс удар трубой по его голове и рукам. Главарь вновь рухнул на землю, опять перекрыв собой путь к свободе. Правда, стоящий за ним бандит успел заметить убегающего героя и пальнуть по нему из автомата. Хосе схватился за бок и повалился в свою спасительную канаву. А на звук выстрела уже бежали, определив место сражения, и полицейские, и вооружённая дружина смены. Стрелявший попытался перешагнуть через своего командира и разделаться с этой проклятой верёвкой. Однако истекающий кровью кэзээрорец собрал в кулак последние силы и с ненавистью метнул свою трубу в сторону решётки. Она удачно шарахнула по рукам головореза и тот вновь был вынужден был на время оставить попытку выбраться из западни.
Возникшего замешательства было достаточно, чтобы кубинские защитники Родины залегли сплошной цепочкой напротив выхода из канала. Кто-то догадался и, наконец, зажёг свет в помещении, и бандиты оказались, будто на сцене. Вероятно, самый криминальный из них выстрелил пару раз в сторону оцепления, но услышав в ответ не беспорядочную стрельбу, а чёткую уверенную абсолютную тишину, также смолк. Сопротивление было бесполезным. Подняв руки и побросав оружие, диверсанты по одному сдались на милость победителя. Их сажали в подъезжающие кабриолеты спецназначения, чтобы навсегда оставить на родной земле возводить особо тяжёлые объекты. Несколько человек бережно уложили на носилки потнрявшего сознание Хосе и отнесли в подъехавшую скорую помощь. Всё было закончено.

 
 Глава 17          Родина или смерть! Мы победим!

Как и обещал Иванов, все его помощники успели даже по древней русской традиции проводить старый год. Делали они это с превеликим удовольствием, вспоминая, как провели несколько последних неприятных его часов под дулом непонятно чьего пистолета. А затем под влиянием сказочного продукта кубинских виноделов начались типично русские охотничьи рассказы, в основе которых лежит замечательный народный фольклор. «Ах, что за прелесть эти сказки!» - восклицал  великий Пушкин. Ему вторил популярный бард Высоцкий, превращая их в прелестные песни. Но сколько ещё подобных художественных нравоучений, замаскированных под шутки и чертовщину, к сожалению, никем не записанных, и поэтому мало кому известных, порхает по стране в устном виде и никак не ляжет на бумагу. Ведь русский человек – прежде всего сказочник, сочиняющий направо и налево небылицы и сам первый в них от души верящий. 
А уж по такому яркому событию, как противостояние бандитам с перестрелкой, невероятные рассказы рождались один за другим, словно пирожки на конвейере.
«Помнишь, как вы все после выстрела упали плашмя в грязь и пытались закопать поглубже в пыль лицо. Будто испугались врага и смирились со смертью, но при этом хотели сохранить внешность. Я один остался стоять. Подумал: «А, была, не была. Не встану я перед этими мерзавцами на колени».
«Вот поэтому ты и остался стоять, что тугодум. Пока сообразил, что надо укрываться, мы уже занимали оборону. Так ты во всём. Многие после тоста уже по второй наливают, а ты всё соображаешь о трудностях бытия. Смотри. Кто не успел, тот опоздал!»
«А я, действительно, ничего не понял. Выстрел я не услышал. Когда все упали, решил, что это приказ Иванова и тоже не спеша лёг, матерясь. Одел не самый худший костюм. А там пыль сантиметра два. Как на луне».
«Нет, мне всё сразу стало ясно: американцы высадились на Остров. Я хотел броситься вперёд, в рукопашную, да побоялся вас одних оставить: «А вдруг они и с тылу будут наступать». Только поэтому остался на месте, чтобы отразить атаку».
Народ от души хохотал. Многие из них хорошо запомнили, как этот смельчак невероятным образом почти бежал по-пластунски, как краб, пытаясь поскорее покинуть поле боя. В таких байках и спорах прошла вся новогодняя ночь, чем и запомнилась её участникам на всю жизнь. Особенно радовала их гордость в глазах любимых жён, с которой все они смотрели на таких привычных, но раскрывшихся совершенно по-новому супругов, понимая, что именно её суженому выпало стать главным защитником остальных участников героической битвы. Поэтому после веселья они, не замечая пьяных слюней и бормотаний, приняли, как подобает,  вновь обретённых героев в постели, позволив им продолжить свои подвиги с учётом мизерных возможностей, которые оставил им коварный алкоголь.
В своей манере печального рыцаря рассказал своей любимой Галочке о случившемся и Владимир. Как всегда, он с завистью повествовал о героизме представителя Комитета защиты революции, который один с верёвкой и ржавой трубой в руках противостоял отряду вооружённых бандитов. Хосе, безусловно, получит звание героя Кубы, но, главное, чтобы врачи спасли ему жизнь. Сам он признавался, что полностью растерялся в непонятной ситуации, не смог удержать отряд на передовой и организовать его для отражения наступления противника.
«И, слава Богу! - успокаивала его мудрая подруга, - И никогда не думай поступать так глупо. Ну чем бы вы его смогли отразить? Матом? Вас бы передушили в это канале, как Эфрен убивает кур. Вы ещё даже не знаете, кто вам противостоял. Может быть, это были прекрасно обученные и вооружённые до зубов агенты ЦРУ (позже Иванов, узнав правду, удивлялся, насколько его оторванная обстоятельствами от жизни жена оказалась близкой к истине в своих пророческих предположениях). Вы на этой партийной работе даже своё главное мужское оружие потеряли, а ещё пытаетесь уберечь честь и достоинство русских баб. Если их мужья также редко интересуются их прелестями, как и сам секретарь, то они скоро все сбегут к кубинским мачо. Я узнала, что здесь медицина думает о таких брошенных женщинах. Жёнам рыбаков, уходящих на несколько месяцев в море, даже выписывают в аптеке по рецепту искусственный мужской орган для поддержания радости. Так что делать нечего: после праздника пойду к врачу за помощью».
Владимиру, как и членам его героической команды пришлось также успокаивать «плач Ярославны» всеми доступными средствами, проявляя чудеса стойкости и несгибаемости. Да и сон в эту новогоднюю ночь  прошёл у всех участников боёв  в постоянных нервных подёргиваниях, так как советские люди совсем отвыкли от подобных западных взаимоотношений. Тем более что здесь они носили слишком  экстремальный характер. Мужики вскрикивали, размахивали кулаками в сторону предполагаемых бандитов, и, выплеснув своё негодование в хорошо сбалансированном матерном каламбуре, удовлетворённые, падали лицом в подушку. Противник был подавлен.
Как только закончились новогодние каникулы, Иванов бросился во все концы узнавать суть случившегося, но оставшегося за горизонтом прошлого года. Во-первых, он связался с районным Комитетом защиты революции и с радостью услышал, что мужественного Хосе врачам удалось спасти, и он продолжает лечение в одной из больниц города. Сложнее оказалась докопаться до правды о людях, открывших стрельбу на территории «Ренте». Даже его кубинские знакомые по внутренней безопасности были немногословны и лишь слегка намекнули, что это действительно были очень опасные бандиты из той же серии, которых удалось обезвредить с помощью Сидорова. При этом они не жалели слов в адрес советских специалистов, которые, по их мнению, не испугались, не разбежались и тем самым задержали продвижение диверсантов к исполнению их грязных планов.
Чувствовалось, что они на самом деле многого не знали. Они с утра до вечера рыскали по территории, изучая все оставленные следы. Провели с Ивановым и его командой следственный эксперимент, заставив их вновь повторить свои действия в тот роковой предновогодний вечер. Вероятно, подобные мероприятия осуществлялись и с другими участниками событий. Так, в один из дней Владимир встретил на территории знакомого по Загранэнерго, которого также проводили на место событий  оперативники. Они сумели на ходу перекинуться приветствиями, хотя прибывший специалист отвечал очень уж нехотя. Через некоторое время к Иванову подошёл следователь и поинтересовался, откуда тот знает Калоева.
«Да это же не Калоев. Как раз электрика из Кустаная я хорошо знал. А этого парня я забыл фамилию, но он, по-моему, из Новосибирска. А чем он вам полезен в раскрытии нападения?»
«Накануне Нового Года он привёз из Гаваны несколько чемоданов с аппаратурой для испытания трансформатора и ЛЭП, а теперь она исчезла. Зато в похожей же по описанию охраны таре мы обнаружили несколько килограммов взрывчатого вещества. Вот теперь пытаемся определить, где произошла подмена. Поэтому ваши сведения для нас очень важны». А через какое-то время один из руководитель местного отделения органов государственной безопасности поблагодарил Иванова за то, что, в результате его бдительности, удалось вывести на чистую воду важного преступника, давно уже завербованного американской разведкой. Да и в своём городе он  также обвиняется теперь в злостном убийстве.
С неменьшим трудом раскрывал Владимир для себя историю, произошедшую с его другом Пидорой. Сначала Алексис, уверенно восседавший в кресле директора, рассказал ему легенду о том, что его предшественник решил почему-то уехать трудиться в деревню. Затем он оговорился, что это было вынужденное решение, связанное с семейными обстоятельствами. Владимир уже подумал, что кто-то из родителей Марио занемог, и нежный сын устроился на работу поближе к отчему дому, чтобы ухаживать за больным. Однако и в этом туманном вопросе вскоре всё стало на свои места. Кубинские друзья, не умеющие долго скрывать  всякие сенсации из интимной жизни, сразу в несколько голосов с разных сторон выложили эту странную историю, как на ладони.
«Вы знаете! Вы знаете, Владимир! – тараторил один из них, - Оказывается, наш Пидора – педераст. Да, да! Самый что ни на есть пахаро!» Иванов поворачивался с удивлённо вытянутым лицом к говорящему, а уже с другой стороны летело ещё более ужасное разъяснение: «Самое страшное, что он – пассивный педераст. Его имеют. Представляете? Министр, открывший нам этот секрет, сразу сказал: «У нас это явление считается болезнью, не преступлением. Но ведь вы, кубинцы, очень весёлые, и  все команды директора по  наведению дисциплины будете встречать шуткой и смехом, если узнаете, что его самого кто-то использует, как женщину». «Из органов сообщили, что наблюдают за ним уже несколько лет, наконец, взяли его с поличным, или, как это правильнее сказать, с приличным членом в заднице во время совокупления. Так что отрицать было бессмысленно, и замять такое громкое дело вряд ли бы удалось».
Словесный артобстрел на минуту стих, и Иванов решил высказать своё мнение: «Я всегда с завистью наблюдал, как вы, кубинцы, тепло, по-товарищески относитесь друг к другу. У нас после революции тоже были подобные отношения, но теперь, трудно понять почему, мы эту библейскую любовь к ближнему утратили. Обсуждения проблем стали жёстче, строже, без сантиментов и, я считаю, что это очень большая потеря  в нашем движении к новой жизни. Однако и вы, его друзья и коллеги, на поверку оказались не такими уж добренькими. Стоило хорошему человеку немного оступиться, может быть, не выдержать временного приступа болезни, и соратники, вместо того, чтобы помочь ему подняться, в лучшем случае,  готовы забить  своего недавнего товарища хохотом и ржанием, а в худшем, изгоняете из коллектива.  Честно, не ожидал я от вас и думаю, что это просто временное затмение».
«Ты не прав, Владимир. Марио во всём раскаялся и даже не хочет слышать о продолжении работы на станции. Он сам выбрал для себя удалённый сельский   район и умчался туда до Нового Года. Так что помочь ему наш коллектив, даже если бы захотел, не сможет. А ситуация действительно трагическая, хотя одновременно и  смешная. Но её мы тоже не выставляем на всеобщее обозрение,  и тебе всё объяснить боялись. Но решили, что ты наш настоящий друг и должен знать правду. Надеемся, что на тебе эта цепочка шопота разорвётся».
Душу периодически ещё долго и безжалостно сжимала боль, связанная с потерей хорошего человека. Конечно, не удалось умолчать о случившимся перед женой. Чтобы получить какой-нибудь положительный капитал, он  преподнёс ей новость  в интересной интерпретации: «Помнишь, ты говорила, что Пидора ходит к нам в гости не учиться, а лишний раз посмотреть на тебя. Что ты ему нравишься. Так оказалось, что он ходил ко мне. Органы раскрутили его, как педика, да ещё пассивного. А ты уж размечталась».
Вместо ожидаемой реакции возмущения и даже ругани, Галина вдруг, словно обессилев, присела на стул и залилась полноводными русскими горючими слезами, которые её супруг наблюдал впервые. Ей стало очень жаль этого большого красивого ребёнка с сигарой, который так по-детски от души умел веселиться и петь, красиво целовал дамам ручки, а внешне оставался мужественным партизаном из легендарной страны по имени Съерра – Маэстра. «Эх вы! Мелкотня! – только и сумела она сказать, - Не уберегли такого мужчину. Один чего только вид его стоил. Я такого красавца в жизни ещё не видела».
Конечно, Иванову было немножко обидно слушать из уст любимой жены такие нежные слова, каких он никогда ещё в жизни ни от кого не слышал, но и теперь адресованные не ему. Но вскоре поступило ещё более обидное послание в его адрес от начальства из Москвы, куда он, по своей манере без купюр и дипломатических прикрытий, направил описание происшедшего открытым текстом. В нём говорилось, что ещё недавно товарищ Иванов сообщал об успехах в подготовке нового типа кубинского директора электростанции сродни нашим красным руководителям. Если те результаты, о которых он доложил в своём последнем послании, и есть плоды этих усилий, то мы искренне жалеем, что не догадались проверить его перед командировкой по всем пунктам на предмет психологического здоровья. Потребуйте от него срочно возвратиться на рельсы традиционной семейной ориентации, и на её основе перестроить взаимоотношения с кубинскими специалистами.
Шершавый язык указивки не мог оставить равнодушным тонкую душу Владимира. Как всегда, его первым порывом было бросить всё и уехать на такую далёкую, но и ставшую чем-то ближе Родину. «Ведь я не болтал, а действительно сделал немало. Это же никуда не денется. Пусть на другом поприще, но уроки экономики обязательно пригодятся Пидоре. Не зря он сам так настойчиво пытался их усвоить. И так обидно, когда тебя просто  огульно обличают чёрт знает в чём. Надо катиться восвояси». Но прошло немного времени, поступили другие команды и заботы, и горькие незаслуженные обиды улетели в небытиё. Хотя ещё долго анекдоты   на эту тему звучали в стенах солидного международного учреждения.
Привет от гэкээсовцев  привёз к нему в Сантьяго сам секретарь парткома посольства Калинин. Он собрал партийный актив, и долго чихвостил его за незнание местных обычаев и нравов: «Совсем партийное чутьё потеряли. Да и просто человеческое. Я узнал в отоваривании, что наши специалисты преимущественно покупают открытые сандалии. А это же фирменный знак педерастов на Кубе. Такие вещи надо знать. Хоть смотрели бы под ноги. Как увидите группу мужиков в босоножках – это они, птички, пахаро».
Под влиянием своего разрегулированного состояния души Иванов резче, чем обычно, отреагировал на замечания начальства: «Вот спасибо, Михаил Петрович. Будем теперь знать, куда смотреть. Нас прежде эти несчастные не интересовали. У нас больных этой болезнью нет. Да и опыта вашего богатого никто из нас не имеет. А вот сами мы в этом случае выглядим, как голубые, в своих сандалах. Мы бы просили вас узнать в Гаване, кто их нам подбрасывает, чтобы опозорить советских специалистов. И кто от посольства там за этим безобразием должен наблюдать. Ведь не сами они сюда топают. Помните рассказ, как Хрущёв посетил рыбный магазин, а там одна камбала. Он спрашивает директора, а почему нет икры, другой рыбы, омаров. Тот ссылается каждый раз на трудности с транспортом. Тогда генсек не выдерживает и задаёт вопрос в лоб: «А эта ****ь одноглазая, что, сама сюда приплыла?»
Есть и другая сторона дела. При кубинской жаре очень сложно работать в закрытой обуви. Мне кажется, и местное население сейчас это понимает и не очень заботится об этикете. Ну и, наконец, о моём деле. Директор Пидора всё это время не вылезал из мощных ботфорт. Как в нём по вашим подсказкам распознать больного? Может быть, есть другие признаки, но мы их также не знаем. Так что помогите, если можете».         
«Делать мне нечего, - проворчал поверженный секретарь, - читайте сами литературу. А сейчас давайте думать, как нам достойно завершить кампанию по встрече  генерального секретаря. Вероятно, до конца месяца он прибудет».
Об этом можно было судить, кстати, и без подсказки  высокого начальника. Ежедневно по телевизору показывали различные активидады, посвящённые этому событию. В Гаване открылся ряд выставок, рассказывающих о нашей стране: «Жизнь в СССР», «Фотопутешествие по Советскому Союзу» и другие. На улицах и домах появились многочисленные растяжки, транспаранты и лозунги на испанском и русском языках: «Добро пожаловать, Леонид Ильич Брежнев!», «Да здравствует кубино-советская дружба!» От этих привычных на Родине атрибутов Гавана стала ближе к Москве, хотя и несколько потеряла своё историческое лицо.
А 28 января 1974 года чуть ли не половина небожителей московского Кремля в лицах членов Политбюро и ЦК во главе со своим Генеральным буквально упала с неба в объятия гаванцев. Советские специалисты в Сантьяго  прилипли к телевизору, рассматривая происходящее в кубинской столице. Во – первых,  комом в горле поджимала гордость за свою страну, представителей которой, от души ликуя и радуясь, встречала  вся Гавана. На тридцатикилометровом пути от аэропорта не было ни единого свободного пространства в шеренге приветствующей публики. А в городе и вообще её цепь была утрамбована в несколько слоёв. На экранах то и дело мелькали инвалиды на колясках и костылях, старики и старухи, дети. И у всех лица светились неподдельной радостью, а у более умудрённых катились по щекам драгоценные слёзы восторга. Ещё никогда Иванов и его друзья не видели такой эмоциональной встречи представителей разных национальностей, и до напряжения в висках чувствовали значимость и близость своей далёкой страны этому маленькому, но бесконечно мужественному народу. А, во-вторых, они естественно прикидывали, что можно ещё сделать, чтобы и в Ориенте предстоящая встреча также превратилась в самое настоящее братание двух близких друзей.
На следующий день вновь вся Гавана пришла на площадь Революции имени Хосе Марти, чтобы приветствовать советских друзей. Кубинцы  надели специально выпущенные к этому митингу красные бумажные шапочки, и старая площадь буквально расцвела, словно альпийский луг маками. Даже старожилы подобных мероприятий не могли припомнить такого размаха и одновременно единства митингового организма. Все буквально дышали в одном ритме, а когда начинались овации, гул нарастал, словно от падающей с горы мощной снежной лавины, и достигал высочайших децибел. Ещё невероятнее был эффект мгновенного прекращения шума по сигналу руки Фиделя или началу выступления Брежнева.
Надо сказать, что наш генсек буквально героически участвовал в манифестации. Неожиданно ужасно разболелся зуб, а в московской делегации, как нарочно, не было соответствующего врача. Была и ещё одна беда. В советской колонии, естественно, такой специалист существовал. Однако за проказы и откровенное безделье руководство посольства приняло решение отправить его на Родину, и только формальная задержка с приездом  сменщика  задержала   его свидание с родными пенатами. Но, естественно, от этого решения энтузиазма напряжённо трудиться у него не прибавилось.   Подумав, что сегодня  его  умение вряд ли кому понадобится, так как все ушли на площадь укреплять кубино-советскую дружбу, эскулап прихватил с собой такую же свободную от воинской повинности мулатку и мотанул с ней по гостеприимным гаванским кабакам. Появился он со своей красоткой на пороге квартиры только к вечеру и тут же был выловлен одним из руководителей посольства.
«Ты где шляешься? Почему не на работе? Я тебя уже третий час ловлю», - выпалил ему в лицо высокий начальник и тут же отшатнулся от резкого букета  великолепных кубинских коктейлей, - Ну, ты даёшь! Сейчас большого начальника привезут зуб лечить, а ты на ногах стоять не можешь. Что делать? Что делать?»
«Во-первых, работа уже закончилась, и я, как и все свободные люди, имею право на личную жизнь. А, во-вторых, как и все патриоты  СССР, не мог не присутствовать на грандиозном митинге в честь советско-кубинской дружбы. И состояние моё ни в коем случае не мешает работе. Настоящее мастерство не пропьёшь. Ведите своего больного!»
«Особо не ерепенься. Пациент  особенный. Поэтому не можем к нему кубинских врачей пригласить. Вдруг кто-нибудь даже случайно ошибётся. Даст мышьяку больше, чем надо. Тогда неприятностей не оберёшься. Проверять надо, как минимум, неделю. А высокий гость  уже сейчас на стену лезет от боли. Так что иди и приводи себя в порядок, а как митинг кончится, мы его к тебе привезём. Пожуй эвкалипт. Говорят, помогает».
Андрей, как звали лекаря, едва успел выставить на улицу ничего не понимающую и настроенную совершенно на другое продолжение вечера мулатку, как уже через несколько минут безлюдный двор поликлиники начал заполняться деловыми людьми. Каждый делал своё дело. Кто лазил по уголкам соседних строений, кто просмотрел крыши прилегающих домов, кто буквально пронюхал все помещения медицинского учреждения. На всех подступах к кабинету застыли, словно истуканы, военные охранники с автоматами. Затем приехали начальники, чтобы убедиться в достаточности принятых мер. И, наконец, появился самый высокий функционер по безопасности. Он не спеша прошёлся маршрутом от въезда во двор до кабинета врача, неожиданно оглядываясь в разные стороны, словно пытаясь застать врасплох плохо замаскировавшихся врагов. Всё было в порядке, и босс дал отмашку. Лишние люди, словно песок в часах, плавно и бесшумно вытекли в ворота, через которые спустя несколько минут вполз чёрный бронированный лимузин, членовоз, как называли подобные символы власти в СССР. 
 Мгновенно тот, кому положено, распахнул дверцу авто, другой открыл дверь лечебницы, и один из самым могущественных людей планеты, прижимая рукой с платком предательский зуб, почти проскочил в спасительное кресло. Через минуту осмотра Андрей сделал необходимый обезболивающий укол, и вскоре боль начала медленно убывать, словно вода из раковины после устранения засора. Из пелены известных по миллионам портретам глаз начала проявляться рыжая физиономия дантиста. Интересно, что явление одного из представителей народа своему вождю сопровождалось и более отчётливым оформлением типично народного запаха перегара. 
«Ты пьяный, что-ли? – генсек не мог поверить такому нахальству, - Давай тащи сюда другого врача!»
«Леонид Ильич! Я здесь один на весь остров. И вы сейчас убедитесь, что я совершенно трезв. Просто на митинге, где вы прекрасно выступили, кубинцы разносили по рядам свой традиционный хайбол, который почти без градусов, но пахнет сильнее нашего самогона. Естественно, я не думал даже, что придётся работать, а на жаре очень хотелось пить, вот и  не выдержал. Вообще-то я эту их бражку не пью», - зубной лекарь был прижат к стенке, поэтому врал и лебезил по-чёрному.
Ложь святая во имя добра к человеку, а именно это было сейчас его главным занятием, и судьба пошла ему навстречу. «Ну, смотри. Если завтра скулу разнесёт, и я не смогу говорить на встречах, полетишь отсюда к едрене Фене. Договорились?»
«Конечно, конечно. Тем более, я действительно не пьяный. Я вот помню, как в юности ходил с туристами по горам, отрастил бороду, а потом мы спустились в Кутаиси и я решил её сбрить. Пошёл в парикмахерскую, подождал немножко мастера после обеда, а когда уселся к нему в кресло, почувствовал, что он в стельку пьян. При этом меня первый раз в жизни брили  большой опасной бритвой, которая то и дело мелькала перед носом, а затем скребла горло. Со страху я не выдержал, встал, сказал ему, что он не трезвый и попытался уйти. Парикмахер даже удивился, узнал, что я у него обслуживаюсь первый раз, и объяснил: «Я, действительно, во время обеда в обязательном порядке выпиваю бутылку коньяку. Но это необходимо для творчества. Вам повезло, а обычно ко мне очередь. Меня ценят за изящество и современность. А это мастерство даёт только наш солнечный сок – коньяк. Вы знаете, наверное, что многие творческие люди по-другому и не мыслят свой труд. Только так приходят на ум яркие образы и нестандартные мысли». Я согласился и был доволен».
«Уже начинаешь оправдываться. Небось, с мулатками выпивал, а всё на моё выступление валишь. Ох, и хороши они, просто загляденье. Идёт, словно лебедь королевская у Елизаветы на Темзе. Ты знаешь, что английская королева самолично их пересчитывает? Достояние двора. А здесь их не пересчитать, этих шоколадок. Был бы помоложе да поменьше занят, попросил бы Фиделя немножко пожить на Кубе и познакомиться с ними поближе. Ты как, петушишь  мулаток – то?»
«Что – что?» - не понял лекарь, но до него быстро дошла и эта мудрость вождя. «Надо же, - думал он, - Что значит великий человек. Сразу понял, где я пил, с кем живу. От такого ничего не скроешь». «Оставайтесь, Леонид Ильич, - неожиданно выпалил стоматолог, - Я вам тогда и коронку красивую поставлю, и с мулатками познакомлю. Они же у меня тоже лечатся. Правда, я сам в ближайшее время отбываю на Родину. Но что успею, всё сделаю».
«Ты не особенно болтай. С тобой и пошутить нельзя. Всё сразу за правду принимаешь. А чего это ты собрался домой? Надоело? Я знаю, что многие сюда рвутся».
«Да вот поэтому и уезжаю. Наверное, кого-нибудь из своих знакомых начальство на моё место присмотрело», - Андрей настолько проникся очарованием по-отцовски душевной беседой с генсеком, что излагал ему всю правду- матку не задумываясь. Он ещё рассказал своему высокому собеседнику о других красотах Острова, о прелестях подводной охоты, а параллельно завершил свою крайне ответственную работу.
Было видно, что Леонид Ильич остался ей доволен. Он как-то даже нехотя покинул кресло, тепло за руку попрощался с врачом, пожелал ему продолжить красивую жизнь за рубежом, а вечером не забыл и попросил самого Громыко о небольшом одолжении: «Андрей, мне зуб лечил твой тёзка. Хороший парень. Ты скажи послу, чтобы его не трогал, не отправлял домой. Пусть поживёт здесь, сколько хочет».
С тех пор Андрей ещё долго купался в лучах славы, в вине и женских прелестях на Кубе. Многие завидовали ему. А он очень переживал, когда через несколько лет его великий пациент почти потерял возможность правильно и быстро говорить. Он слышал, что никто в мире не мог подобрать ему нужные зубные протезы,  от чего всё это и происходило, и рвался в бой помочь своему высокому покровителю. Но вступить в одну реку дважды мало кому удавалось.
На следующий день полный жизнерадостности и энергии Брежнев посетил школу-интернат имени В.И. Ленина. Этот визит, за которым вновь внимательно по телевизору наблюдали совьетико из Сантьяго, стал и для них интересным открытием. Они краем уха слышали раньше о семи подобных училищах, построенных в каждой из провинций страны, но что это такое, понятия не имели, хотя и хотели узнать.  Тем более что кубинцы с гордостью говорили: «У нас там скоро вырастут не только хорошие учёные и специалисты, но и настоящие коммунисты!» Теперь всё наглядно продемонстрировали и для Генерального секретаря,  и для наших соотечественников.
Городок был построен в 23 километрах от Гаваны, на бывшем пастбище. Теперь в  нём находится более двадцати утопающих в зелени многоэтажных зданий общей площадью почти сто тысяч квадратных метров. В них расположено большое количество кабинетов по физике, химии, биологии, рисованию, производственные мастерские, лекторские аудитории, залы для танцев, театр на 450 мест, телестудия, вычислительный центр, различные кабинеты для творчества, всё для занятия любым видом спорта и многое другое. Функционировал цех по сборке радиоприёмников и счётных машин, а также фабрика по производству электрических батареек и спортивного инвентаря. Кроме того, имеется 500 гектар земли, на которой учащиеся выращивают различные сельскохозяйственные культуры.
В центре посёлка был виден громадный лозунг: «Это школа, где формируются люди, это мастерская, где воспитываются коммунисты». Точное её название:«Школа для одарённых». Сюда направляют на учёбу 4500 наиболее способных ребят, окончивших шесть классов.  Каждый из них выбирает сам будущую специальность и, кроме всего прочего, работает в одном из 120 научно- технических кружков.  А всего в таких учебных заведениях на Кубе, в том числе, и на острове Пинос, будет одновременно учиться 25 тысяч человек.
Хорошо уловил смысл подобного воспитания Леонид Ильич. Выступая на митинге, он сказал: «Ваша школа носит имя Ленина. Это большая честь. Не было в мире человека, который отдал бы столько сил, ума и энергии, чтобы люди были счастливы, чтобы ни один ребёнок не знал голода, чтобы каждому человеку был открыт доступ к знаниям. Всестороннее развитие человека – духовное и физическое, полное раскрытие его талантов и способностей – вот в чём видел Ленин самый глубокий смысл революции, социализма и коммунизма». А в ответном очень тёплом слове Ф. Кастро подчеркнул: «Много месяцев подряд преподаватели, рабочие, учащиеся этой школы, все трудящиеся прилагали огромные усилия, работая днём и ночью, для того, чтобы подготовиться должным образом к вашему визиту, чтобы каждый цветок был на своём месте в море зелёных насаждений, чтобы встретить Вас  с огромной любовью, как и полагается встречать мужественного борца за мир во всём мире, преданного ленинским принципам и питающего чувства любви и дружбы к нашей революционной Родине!»
Владимир вдруг вспомнил рассказы об учёбе школьников и студентов в Англии и США. Большинство самых дорогих из этих заведений также находится за городом, на природе и вдали от родительского дома. Там по государственным правилам готовится будущая капиталистическая элита. Здорово Фидель перенял и развил этот подход к образованию, внёс в него все необходимые коммунистические элементы и обеспечил для Кубы процветание за счёт идеально подготовленной национальной народной интеллигенции. А у нас никак не найдут форму, чтобы оторвать и изолировать хотя бы лучшую часть учеников от развращающего влияния пьянства, танцев диких народов, наркотиков, распущенности, и только всё спорят, кто будет нести ответственность за уродливое воспитание: семья или школа.
Наконец, пришла очередь и Сантьяго, а значит и Иванову, продемонстрировать своё уменье и подготовку к встрече. 1 февраля всё население героического города больших и давних революционных традиций вышло на залитые солнцем улицы и устроило  Брежневу и Фиделю грандиозную, поистине всенародную встречу. Причём Владимир хорошо видел на примере своих соседей, что их никто не заставлял или уговаривал участвовать в манифестации. Под влиянием какой-то внутренней радости и ликования они с раннего утра вышли на улицу, пританцовывая и напевая любимые мелодии, и направлялись к большим магистралям, где, может быть, промчится кортеж с гостями, хотя точного его маршрута не знал никто.
Иванову было приказано вместе с Аниным к 8 часам явиться в консульство, причём в парадном костюме. Вскоре вместе с Бадаляном и его замом они рванули на машине в сторону аэропорта, где к ним присоединились ещё два генерала из группы военных консультантов, работающих в Ориенте. В таком составе их вывели на лётное поле, где уже стояла  линейка кубинских руководителей провинции, и присоединили к ней. Командующий протоколом объяснил, что именно в таком порядке и на этих же местах надо будет построиться по его команде для приветствия делегации, и отпустил всех на отдых в зал для приёма высоких персон. Теперь инструктажом занялся Аветик Егишевич: «Вы только ничего лишнего не говорите. Здравствуйте, Леонид Ильич. Работаю консультантом на заводе стройконструкций. И всё. А то некоторые разболтаются иногда, и со страху такую чушь несут». Дальше пошли ожидания. От нечего делать Владимир искоса наблюдал за кубинским героем Альмейдой, который также мучился от безделья. Он то начинал быстро ходить по залу, словно кого-то догонял, то присаживался на кушетку, которую никто специально не занимал и закладывал ноги в мощных сапогах на подоконник, то незаметно дремал.
К счастью, ждать пришлось недолго. Последовала зычная команда, и всех встречающих будто сорвало с мест могучим вихрем и мгновенно перенесло на взлётное поле. Иванов впервые находился в центре мощного единения тысяч людей. Толпа заполнила здание аэропорта и прилегающие с его двух сторон площади, словно мощный стадион, и он чувствовал себя членом сплочённой футбольной команды, окружённой и подбадриваемой болельщиками.  В руках у каждого зрителя были флаги или цветы, что делало окружающую массу людей особенно яркой и привлекательной. Гул стоял такой, что Владимир даже не услышал шум моторов прилетевшего самолёта, и только заметил его прибытие, когда тот вырулил напротив их шеренги и замкнул собой свободную сторону на взлётной полосе между двумя крыльями толпы.
Шум заметно сполз к нулю. В воздухе повисла напряжённая тишина ожидания. Подъехал трап. Открылся люк самолёта. И вдруг, будто гигантский взрыв разметал временное спокойствие. В едином порыве вырвались наружу крики, хлопки и какие-то другие мощные звуки, слившиеся  в общее приветствие в связи с появлением на трапе Генерального секретаря ЦК КПСС.  Он почти сбежал по лесенке на асфальт и, словно для того, чтобы размяться, резко пошёл влево, к группе сгрудившихся телекомментаторов с аппаратурой и безобразно размотанными кабелями. Вероятно, кто-то попросил Леонида Ильича вернуться, потому что он так же  быстро развернулся и почти побежал к самолёту. Неожиданно ему под ноги попался один из электрических проводов, и высокий гость начал падать на землю, если бы вовремя не подоспел шустрый охранник.
Больше уже никто не стал рисковать. В сопровождении охраны Брежнева подвели к Фиделю, и два вождя вместе с нужными людьми начали медленно приближаться к  группе встречающих. 
Теперь пришла очередь волноваться Владимиру. Жужжали кинокамеры, сверкали сваркой вспышки аппаратов. Искоса глянув вдоль шеренги своих коллег, он заметил, что Брежнев почти совсем рядом, беседует с советскими военными консультантами. Оставался последний собеседник – Вячеслав Иванович и затем он должен был стать эпицентром внимания всей этой толпы народа и прессы. Ему казалось, что он полностью подавил в себе волнение, взял сам себя в руки. Но когда Леонид Ильич действительно поравнялся с ним и протянул для приветствия руку,   он        неожиданно
  резко её схватил, потом на мгновение остолбенел, а очухавшись, почти прокричал: «Консультант главного инженера электростанции «Ренте» Иванов. Здравствуйте, Леонид Ильич!» Слегка успокоившись и вернувшись в себя, Владимир увидел перед собой довольно пожилого мужчину, морщинистого и совсем не похожего на того гладенького красавца, который смотрел на него с бесчисленных плакатов и фотографий.
Может быть, и Леониду Ильичу не очень было радостно смотреть на какого-то консультанта, и поэтому он направил свой ничего не выдающий взор мимо его плеча куда-то вдаль, одновременно  не выпуская и  руку работника «Ренте», словно найдя в ней точку опоры для отдыха. Владимир растерялся. По инструкции ничего нельзя было больше  говорить, но казалось, что выдающийся человек ждёт от него продолжения беседы.  На свой страх и риск он пробормотал полушёпотом: «Добро пожаловать, Леонид Ильич, в революционную провинцию Ориенте! В честь Вашего приезда мы закончили капитальный ремонт энергоблока и пустили ЛЭП 220 киловольт». Видно, и этого генсеку показалось мало, и он продолжал крепко сжимать руку своего коллеги, секретарствующего в первичной организации коммунистов Восточной провинции. «Мы приглашаем Вас посетить лучшее предприятие советско-кубинской дружбы- электростанцию «Ренте»!» - почти прокричал от безысходности Иванов. Вероятно, именно этого приглашения и добивался от него высокий гость. Он отпустил его руку, вернул взгляд издалека,  даже улыбнулся растерянному встречающему, и уверенно шагнул в сторону.
В это время с ним почти столкнулся прыткий журналист с камерой, который, может быть, был удивлён длительностью беседы Брежнева с последним из цепочки официально встречающих, и потому попытался приблизиться, чтобы услышать её содержание. Как бы то ни было, он неожиданно встал поперёк дороги главной фигуры встречи. Владимир даже не успел разобраться в случившемся, как почти мимо его носа молниеносно продвинулся в направлении  челюсти фотографа здоровенный кулак охранника. Очки и камера журналиста зависли, будто в замедленном кино, в воздухе, а сам он вновь очутился на земле под верёвкой, отделяющей зрителей от лётного поля.  Иванов внутренне рванулся помочь встать ему на ноги, но кто-то уже крепко взял его за руку и покачивал ей в приветствии. Когда, наконец, сознание вернулось в нужную точку, Владимир с ужасом обнаружил, что этот кто-то был величайший, по его мнению, человек двадцатого века Фидель Кастро Рус. Он попытался что-то сказать в своё оправдание, но Каманданте сделал жест другой рукой, показывающий, что он всё понял, ещё раз дружески сжал ему руку и пошёл вслед за своим гостем. Высочайшее событие в личной истории Владимира Ивановича Иванова пролетело в миг, коряво и бестолково.
Через несколько минут все встречающие от советской стороны вновь собрались в зале ожидания, и Бадалян скомандовал: «Я думаю, вам сейчас нет смысла покидать эту гостеприимную комнату. Здесь есть всё для души, а в город все дороги перекрыты, и вы дальше территории аэропорта не проникните. Так что пейте чай, кофе с бутербродами, читайте газеты, а я поеду с кортежем и через некоторое время позвоню для уточнения дальнейших планов».
Самый практичный среди оставшейся компании Вячеслав Иванович уверенно подозвал пальцем официантку и попросил: «Каней, кофе и сэндвич». Мулатка радостно бросилась исполнять его заказ, а все остальные направили ушки на Анина. И когда тот через несколько минут поднял рюмку рома за наше здоровье, подобные просьбы обрушились на довольных девочек в белых фартучках со всех сторон. Каждый последующий тост произносился, как  всегда, с некоторым повышением громкости и понижением нравственного тонуса. Вскоре веселье в салоне для весьма импозантных персон достигло уровня нашей рядовой пьянки, и тогда решено было немножко повременить, дать отдохнуть запыхавшимся мулаткам. Тем более что кто-то предположил, что сегодня могут быть  и официальные вечерние мероприятия. Начались лёгкие флирты с официантками. Их просили сфотографироваться в разных комбинациях, пытались им что-то интересное рассказать, завести более тесное знакомство. Девочки безотказно исполняли прихоти клиентов, весело хихикая, и лишь иногда смущённо отступали в сторону,  если шутник переходил установленную ими лично грань дозволенного, особенно когда Вячеслав Иванович ласково, как ему казалось, похлопывал по их аппетитным попочкам.
Фривольности неожиданно затихли, когда один из наиболее любопытных гостей, кружа по залу, обратил внимание на чёрный телефон с надписью «СССР» и, находясь под парами рома, смело поднял трубку. В ответ громко, чуть ли не для всех, прозвучало: «Дежурный полковник Громов слушает». Подвыпивший наш человек не растерялся и спокойным  медленным голосом на манер Сталина попросил: «Товарищ Громов. Соедините меня, пожалуйста, с номером», - и, как он рассказал потом, назвал телефон своей тёщи. Уже через минуту ожидания ему ответили, и он заорал не только на весь зал, но и через половину глобуса: «Здравствуйте, мама!» И начался рядовой задушевный разговор близких родственников. Мы все привстали с удивлением. В то время разговор с Родиной стоил неимоверно дорого, и, при нашем стремлении экономить на всём, мы делали вид, что такой возможности вообще не существует. При этом ходили слухи, что и в экстренных случаях, когда особенно необходимо было позвонить, технически это осуществлялось крайне сложно и не всегда удачно. А здесь на тебе. Назвал номер и в дамках.
Через несколько минут весь состав встречающих опасно сгрудился вокруг владеющего телефонной трубкой. Тот продолжал беззаботно выяснять, как удались в этом году солёные огурчики и что нового в жизни у двоюродного племянника из Жмеринки, не замечая мрачнеющего с каждой минутой окружения. Наконец, кто-то не выдержал и пробурчал: «Пора и честь знать. У других также скопилось  много неясного в более высоких сферах, чем огурцы. Передайте трубку следующему товарищу». Сразу потянулось несколько рук. «Мне надо выяснить, когда вылетать за семьёй. Получили ли они билеты». «У меня там отец присмерти. Дайте хоть, может быть, последний раз его услышать». «А мне надо срочно поговорить с заводом по поводу поставок».
Началась тихая безмолвная возня за обладание телефоном, с обычным мужским сопением и отдельными прокладками из бранных слов. Первооткрыватель долго не сдавался и всё кричал в удаляющуюся от него трубку: «Прощайте, мама! Вас у меня отнимают». Следующего счастливчика, завладевшего связью и потребовавшего на другом конце провода соединить его с мамой, расстроенная женщина долго корила за плохое поведение, а он не знал, как от неё можно было отвязаться. А когда кто-то надоумил просто отбить её, то после перерыва была полная тишина. Вероятно, полковник Громов получил указания временно ликвидировать эту точку правительственной связи, так как  ею завладели  подвыпившие ВИП-хулиганы.
Некоторое время компания сидела насупившись под действием неприязни и зависти к успевшим наговориться с близкими, а также болезненно улетающих паров рома, привычно оставляющих после себя сумбурную тоску. В воздухе витала необходимость что-то предпринять. Иванов вспомнил одного головастого мастера с его родной электростанции. В этот период в целях поощрения творчества на предприятии ввели американскую систему оплаты, когда только за то, что работник просто написал предложение по улучшению чего-то, сразу платили десять рублей. Этот новатор  часто заходил к нему в кабинет, как к начальнику производственного отдела и ответственному за рационализаторскую работу, делал в воздухе пальцами хватательные жесты  и шептал: «Вот  она, вот она, десяточка, где-то здесь трепещется». Потом садился за стол и писал чаще всего что-то нужное для ТЭЦ. Владимир хорошо знал, что, ко всему прочему, рационализатору хочется выпить, и он молча вручал ему авансом деньги в счёт будущего официального приказа.
Раздумья навеяли предложение сами собой: «А не похмелиться ли нам слегка? Ведь уже время обеда. Может быть, чем-нибудь ещё и покормят».
Мулатки вновь заработали на полную катушку. Действительно, к традиционному кофе с ромом добавились мощные сэндвичи, в том числе, с хамоном, то есть с ветчиной, что считалось здесь, на Кубе, среди советских специалистов, верхом деликатесов. Челюсти заработали, как у саранчи. Вновь зазвучали красивые тосты. Их поток прервал телефонный звонок. Кто-то поднял трубку, прослушал несколько слов и, как говорил мой сын, врубившись в фишку, застыл с выражением ужаса на лице. Закончив беседу и переведя дух, он промямлил: «Звонил Бадалян. Сказал, что начальство изменило программу и скоро вылетает в Гавану. Мы должны готовиться к прощальному построению».
«Это ты правильно назвал: «прощальное», - с улыбкой на поникшем лице прокомментировал Вячеслав Иванович, - Генсек, как увидит нашу пьяную шеренгу, сразу скомандует: «Направо! В Москву марш!»,- и вещи собрать не дадут. Интересно, закончилась ли кампания по борьбе с пьянством в Союзе? А то будут рассматривать наше поведение, как преднамеренное нарушение указаний партии и правительства. Надо принимать меры. Мучача! Кофе и побольше!» - обратился он к официантке. Та молниеносно выполнила его просьбу. Анин быстро выпил жидкость, достал своими толстенными пальцами кофейную гущу и стал монотонно её жевать. Большинство его друзей по несчастью, не имея собственного  опыта подобных переделок, начало копировать приёмы ветерана. Другая часть бросилась в туалет и с помощью носовых плотков приступила к тщательной промывке зубов. Страх подавил волю, но и резко укротил бушевавшее внутри ромовое пламя.
Когда подъехал Аветик Егишевич, его подшефные уже могли более менее передвигаться, не поддаваясь выкрутасам собственных мозжечков. Конечно, опытный лис всё заметил, но, в связи с безвыходностью обстоятельств, оставил свои выводы при себе, коротко бросив: «Не забыли, кто за кем стоял? В том же порядке выходим на поле для проводов». На этот раз всё прошло без сучка и задоринки. Когда Леонид Ильич начал приближаться к Иванову, стало ясно, что и для него время не было потрачено даром. Его лицо обрело портретное сходство, будто расправилось, посвежело и даже порозовело. Казалось, что он и сам, держа за руку очередного провожающего, старался не дышать в его сторону и даже немножко отворачивался. Может быть, ему просто был неприятен запах, струившийся из подобострастных уст его земляков. Но те понимали эти жесты по-своему и  вели себя спокойно и раскованно. На этот раз Генсек даже не дослушал до конца короткое пожелание Владимира счастливого пути и быстро засеменил в сторону ожидающего самолёта.
                ___,,___

Долгожданный визит был закончен.  Как он прошёл, пока никто из провожающих не знал.  Как в анекдоте: когда одного субъекта спросили, как он провёл Новый Год, он справедливо ответил: «Не знаю. Пока ещё никого из своих собутыльников не встретил». Первым свидетелем, рассказавшим о внешней стороне встречи, стал генконсул: «Вы знаете, кубинцы устроили что-то невероятное.  Сплошное театральное представление на всём пути из аэропорта. Более тысячи человек переоделись в революционеров прошлого – мамбисов, всадников на конях. Они изображали различные батальные сцены, а затем с шашками наголо подскакивали к с трудом двигающемуся кортежу, заставляя высоких гостей невольно отклоняться под их натиском. Потом, как на карнавале, различные артисты начали разыгрывать сцены из тяжёлого рабского прошлого и сегодняшней радостной жизни. В исполнении многочисленных народных оркестров звучали мелодии советских и кубинских песен, которые распевали гигантские хоры в составе всех собравшихся на магистралях, в том числе, и гостей. С особым успехом, многократно повторялись наши «Катюша», «Подмосковные вечера» и «Калинка-малинка».
Владимир, естественно, не мог утерпеть: «А на «Ренте» они не заезжали?»
«К сожалению, нет. Кстати, Владимир Иванович и Вячеслав Иванович, завтра, в восемь утра я пришлю за вами машину и мы на один день полетим в Гавану на спецрейсе. Ясно?»
Оба понимающе кивнули головой, и Бадалян продолжил рассказ о поездке Брежнева по Сантьяго: « Они сумели посетить только два исторических объекта. Во-первых, конечно, это музей «26 июля» на территории бывшей казармы Монкада. Теперь там расположился школьный городок.  У всех на глазах появились слёзы, когда юная девочка, обращаясь к Леониду Ильичу уверенно сказала: «От имени нашей социалистической Родины мы вручаем Вам славное знамя Союза пионеров Кубы, которое символизирует крепкую дружбу советских и кубинских пионеров». Именно после её слов стало отчётливо ясно, как изменилась страна всего за двадцать лет, которые прошли после бессмертного подвига кучки героев, штурмовавших эту неприступную цитадель Батисты. Не менее эмоциональным стало вручение Брежневу прославленным боксёром Теофилом Стивенсоном зажжённого факела, который кубинские спортсмены пронесли как революционную эстафету дружбы и солидарности по маршруту патриотов, который они прошли перед  атакой казармы. В журнале почётных посетителей музея Генсек, в частности, написал: «Здесь особенно наглядно видно, какие героические подвиги совершили сыновья и дочери Кубы во имя свободы своей страны, во имя светлого будущего всего кубинского народа. Слава кубинской революции, увенчавшейся рождением первой социалистической страны в Америке!»
А затем они поехали на ферму Сибоней, где готовился героический штурм. На протяжении пятнадцати километров этой дороги расположено 26 памятников, на которых начертаны имена всех погибших участников подвига. Делегация Советского Союза поклонилась им, а затем с трепетным чувством осмотрела второй по значимости революционный музей. Брежнев и Фидель в окружении сопровождавших товарищей побеседовали у колодца, в котором при подготовке операции хранилось оружие, о важности сохранения документов революционной борьбы. Леонид Ильич поделился воспоминаниями о своём участии в Великой Отечественной войне. А потом по просьбе корреспондента местной газеты «Съерра-Маэстро» сделал заявление, в котором поблагодарил горожан за удивительно душевную встречу. Там были и такие слова: «Сегодня я особенно почувствовал теплоту человеческих сердец. Мне и моим товарищам удалось посмотреть исторические места, где родилась социалистическая Куба. Всё, что мне удалось здесь увидеть, увидено вместе с Фиделем – непосредственным организатором этой победы на счастье кубинского народа. Я никогда не забуду этого дня. Мы желаем жителям Сантьяго счастья, здоровья, успехов на века!»
Так закончил свой репортаж Аветик Егишевич. При этом он подчеркнул, что всё прошло без каких-либо эксцессов, и выразительно посмотрел в сторону Иванова. Только они в общем плане знали, какие беды могли случиться с этим историческим визитом, и как удалось их избежать. Глаза его сияли от счастья. На прощанье он не стал пожимать им руки, посоветовав их не мыть и дать подержаться после нашего лидера самым дорогим людям. На том и разъехались, к радости всех участвовавших, ожидавших серьёзного разноса за невысокую культуру пития.
Кстати, через несколько дней в центральной газете «Гранма» было опубликовано письмо Каманданте к населению города. Фидель писал, что он много поездил по свету, но первый раз увидел такую изумительную по красоте, теплоте и душевности встречу представителей другой страны со стороны местных жителей, и выражал им самую сердечную благодарность.
А на следующий день Владимир в компании, большинство которой составлял коллектив, сплочённый при встрече и проводах Генсека, и особенно между этими двумя событиями, под руководством Бадаляна прилетел в Гавану. Оказывается, Брежнев захотел побеседовать с активом советских специалистов на Острове Свободы, и приказал собрать его в актовом зале посольства. Всё было торжественно и как-будто приподнято по сравнению с обычными деловыми встречами. Вокруг постоянно прохаживались новые люди, явно специального назначения. Это можно было понять по их пытливым сверлящим взглядам и слегка отдувающимся на поясе рубахам. Прибывающие на встречу специалисты боялись не только перебрасываться словами, но даже неловко задеть кого-то или зашуметь стульями. Заранее пришёл и занял место за столом президиума посол Толубеев.
Под бурные аплодисменты показался в дверях  и быстро прошёл в сторону Толубеева Леонид Ильич. Посол вскочил на трибуну, и когда овации смолкли, голосом Левитана начал читать по бумаге: «Дорогие Товарищи!» В это время неожиданно поднялся важный гость и спокойным тихим голосом прервал его гимн: « Подожди, Никита Павлович! Ты сейчас по своей записке час будешь перечислять мои должности и звания. Убери её. Дай мне просто с народом поговорить». И тут Иванов и все его коллеги узнали совершенно нового Брежнева, которого не слышали ни до, ни после этого незабываемого дня. Как потом они, обмениваясь мнениями, вспоминали: «Будто сел рядом в домашней обстановке и всё понятно объяснил». Разговор шёл и о сложном международном положении, особенно в Западном полушарии  после чилийских событий, и о напряжённой борьбе за мир, и о трудностях в советской экономике, и, главное, об их высочайшей мисси представлять на Кубе народ первой социалистической страны.
Выходили после завершения встречи буквально обалдевшие от новой и многоплановой информации. Энтузиазм так и лез из всех пор тела и души. Очень хотелось обсудить услышанное в тесной дружеской компании, что они успешно и обильно осуществили с Ларичевым. Во время их беседы Олег Викторович как-то мимоходом сообщил, что принято решение о переводе Иванова консультантом главного инженера на электростанцию «Мариэль», то есть в Гавану: « Давай не спеша в течение месяца готовь документы, чтобы передать их сменщику, который к тому времени должен подъехать. С партийным руководством тоже согласовано. Ты должен переизбрать себе замену и по этой линии. Так что давай, действуй». Владимир не мог подобрать слова для благодарности. «Ладно, ладно, ещё сочтёмся», - отбивался от него друг. На том и расстались.
Через день после возвращения домой Иванова пригласили в местный комитет госбезопасности. Его начальник долго рассыпался в благодарностях за ту помощь, которую советские специалисты оказали органам в ликвидации деятельности двух отрядов, как теперь выяснилось, ЦРУ, направленных на Кубу для проведения масштабной операции, связанной с прошедшим визитом. Оказывается, в одной связке с ними был и тот, похожий на Анатолия, кубинец, который погиб в пасти акул. Здесь же подвизался и так называемый Калоев, по которому давно скучала тюрьма в Союзе. Владимир скромничал, говорил, что они просто честно себя вели, как и подобает людям социалистической страны, а сам думал про себя о том, сколько чистых и даже смешных случайностей было в их действиях, которые теперь высокий функционер называет чуть ли не подвигом.
В заключении беседы  симпатичный полковник как бы между делом заметил: «Вы ещё ранее интересовались подменой ребёнка у вашей русской мамы в роддоме. Мы изучали это дело, но не хотели сообщать результаты до визита, чтобы хоть в чём-то не навредить ему. Оказалось, что другого малыша нет, а негритёнок стал плодом любви вашей девушки и нашего слесаря из коммунального обслуживания. Мы его нашли, и он может сам рассказать вам всё об этом. Между прочим, и ваша мучача во всём созналась. Можете почитать её показания. Только она очень просила для сохранения семьи не говорить об этом мужу». Рыцарь защиты женщин остолбенел. Он поверил слезам несчастной матери, столько времени потратил на поиск её пропавшего дитя, а эта потаскушка всё знала и, наверное, смеялась над его потугами. И это тоже представитель передовой страны в мире.
Вернувшись в Дистрито, он первым делом нашёл  Воронихину и пригласил зайти в библиотеку, где им никто не мешал. Владимир хотел сразу выговорить всё, что думал об этой бесчестной бабёнке, но решил сначала послушать её хитрости, а может быть, и раскаяния за ошибки. Однако деваха, увидев, что их никто не слышит, и не подумала в чём-то себя винить и каяться. В ответ на его обвинения в разврате и потере девичьей чести, она нахально уставилась на него своими бесстыжими глазами: «Что вам от меня нужно?»
«Мне? Да что ты можешь дать? Такого мужа-красавца предала». 
«И что вы в этом понимаете? Вам бы лишь всё тихо было. А я как вспоминаю его чёрные руки на моей белой груди – всю колотит от страсти. Это – симфония любви. Я за такое счастье готова идти на эшафот. Я, как ангел,  побывала на небесах, и теперь вы со мной ничего сделать не сможете!»
«****ёжка ты последняя, а не ангел. Давай, пакуй вещи. Завтра снова взлетишь в небо, чтобы опуститься в Москве на землю. Хватит тебе здесь позорить советских  людей».
«Пожалуйста! Я готова. Только вы хоть немного подумайте,  кому от этого будет плохо. Нам осталось всего два месяца по контракту, а работ здесь, которые выполняет Вячеслав, по горло. Значит, в первую очередь достанется вам за срыв плана. В Союзе его прогонят с хорошей работы, со мной он разведётся. От этого в первую очередь будут страдать мои два ребёнка. Я сама к суровой жизни привыкла. А они, особенно негритёнок, будут до конца дней вспоминать, кто виноват в их несчастной судьбе. Уж я постараюсь, чтобы они навсегда запомнили ваше имя в этой связи. Так что подумайте. Если вам больше нечего сказать, я пошла».
Иванов был поражён. Он долго после её ухода метал ей в след бранные слова, но  другого наказания придумать так и не смог. Когда на следующий день он доложил обо всём консулу, тот странным образом прореагировал очень выдержанно и посоветовал не волноваться, не тратить на всяких подонков нервы, а спокойно завершать свои дела в Сантьяго: «Владимир Иванович! У вас впереди большая интересная работа. Готовьтесь к ней. А мы уж здесь в этой грязи разберёмся».  Позже Владимир узнал, что опытный дипломат не стал поднимать никому ничего не дающий шум, позволил Воронихину доработать до конца контракта и отпустил их семью с Богом на Родину.
                ___,,___

В благодарность за работу руководство «Ренте» решило напоследок наградить Иванова поездкой в район Мансании и дальше до пляжа Лос – Колорадос, где в 1956 году начался заключительный этап  последней освободительной победоносной борьбы в истории Кубы. Это место находится в той же самой революционной провинции Ориенте, где ещё в 1868 году заполыхала десятилетняя война за независимость страны. Здесь, к столетию этой даты разбит национальный парк. А проехав его, попадаешь в музей под открытым небом, рассказывающий, вероятно, о самой героической и одновременно самой трагической странице битвы свободолюбивого народа  против своих собственных поработителей – высадка революционеров во главе с Фиделем на кубинскую землю для выступления за освобождение Родины.
После суда над участниками штурма казармы Монкада они были заключены в мрачную неприступную тюрьму на острове Пинос. Однако, борьба за демократию в стране, начало которой они инициировали, привела к нарастающему давлению на правительство за амнистию политзаключенных, в том числе и монкадистов, что вынудило, в конце концов, Батисту принять такой закон. 15 мая 1955 года Фидель, Рауль и их соратники были выпущены на свободу. Естественно, отступать от своих взглядов никто из них не собирался, и вскоре ряд наиболее активных революционеров выехали в Мексику. чтобы продолжить подготовку решающего удара по продажной президентской власти. В то время эта страна считалась одной из самых демократических в Латинской Америке. Она первая из них в 1924 году признала СССР. После поражения республиканской Испании в 1939 году мексиканцы  широко раскрыли двери для борцов против фашизма. В пятидесятые годы там находили пристанище тысячи борцов с диктаторскими латиноамериканскими режимами.
В таких условиях Фидель начал подготовку к экспедиции на Кубу с оружием в руках. К нему ехали со всех сторон люди, готовые к любым жертвам во имя свободы кубинского народа. Он познакомился с аргентинским врачом Эрнесто Гевара, который после контрреволюционного переворота в Гватемале вынужден был эмигрировать в Мексику. Вскоре он получил прочно приставшее к нему прозвище «Че» по типичному для аргентинцев восклицанию, выражающему все оттенки чувств. Началась напряжённая учёба военному искусству, покупка обмудирования. Фидель много внимания уделял созданию общественного мнения на Родине и в других странах, а также сбору пожертвований на нужды революции. С помощью  его научных посланий росло «Движение 26 июля». Очень важное значение имело семинедельное турне Кастро в декабре 1955 года по городам США. Несмотря на то, что агенты Батисты не только создавали серьёзные трудности, но и постоянно угрожали расправой, он преодолел всё и сумел правильно сориентировать кубинских эмигрантов. На митинге в Нью-Йорке он  впервые произнёс публично свою клятву, которая определила его дальнейшие действия: «Могу с полной ответственностью сказать вам, что в 1956 году мы будем либо свободными, либо мучениками. Эта борьба началась для нас 10 марта, она длится  уже почти четыре  года, и она закончится лишь в последний день существования диктатуры, либо в последний день нашей жизни».
 Наконец, всё было готово, несмотря на сложнейшие препятствия и беды. Удалось, например, выловить террориста, нанятого кубинским правительством для ликвидации руководителя подготовки. В октябре 1956 года пришло сообщение о смерти Анхеля Кастро, отца Фиделя и Рауля. Фидель, прочитав несколько раз телеграмму, глубоко вздохнул и сказал: «Ну что ж! Мы не имеем права плакать».
25 ноября 1956 года в мексиканском городке Тукспане собралось 82 бойца, из которых 21 был участником штурма Монкады. Средний возраст составил 27 лет. Но даже эта молодёжь слегка стушевалась, когда впервые увидела старую посудину, на которой предстояло штурмовать бушующее море. Яхта «Гранма» (по-английски «Бабуся») затонула, и долгое время находилась под водой. Принять на борт она могла не более 25 пассажиров. Её система навигации давно просила место в музее истории техники. Да и молодой экипаж  не был готов к плаванью. Большинство из них мучилось весь путь от морской болезни и совершало различные ошибки. Кто-то не закрыл кран на баке питьевой воды, и судно начало подтапливать. Другой член команды упал в море, и потребовалось несколько часов, чтобы его отыскать. В результате 30 ноября, как и было условлено, началось выступление боевых групп «Движения 26 июля» под руководством Франка Паиса для отвлечения внимания войск. В нём участвовало более 400 человек. Но силы были не равны, и через день оно было подавлено. А яхта пристала непонятно где лишь утром 2 декабря, причём из-за мелководья к берегу подойти не удалось. Но разбираться было некогда. Светлело, и отряд могли заметить. 
Пришлось взять только личное оружие и добираться пешком по воде. Это оказалось мелководье с мангровыми зарослями. Удушливый запах гниющего тропического болота вызывал тошноту. Деревья не давали ориентироваться. Можно было заблудиться. Теперь маршрут, по которому они шли, засыпали землёй и выложили дорожки, а частично обустроили деревянными мостками. Это мемориальное сооружение длиной в 1355 метров называется «Тропой Фиделя». А тогда этот путь мог стать смертельной ловушкой для отряда. Но  революционная сила воли оказалась сильнее, и через пять часов они достигли земли. Несмотря на полную потерю сил и многочисленные раны и ссадины, люди были счастливы. Они выполнили обещание, данное народу - начать войну с диктатурой до конца 1956 года.
Однако, на этом трудности не закончились. Почти всё продовольствие пришлось бросить в болоте. Без воды и еды, с разбитыми в кровь ногами они шли три дня в направлении гор, укрываясь то и дело от самолётов разведки. Когда силы иссякли, сделали привал, где их и накрыла неожиданно рота батистовских солдат. Пришлось отступить в тростниковую плантацию. Солдаты подожгли её. Авиация непрерывно висела над полем боя и вела пулемётный обстрел. И всё-таки нескольким революционерам удалось выбраться из этого ада, и они группами начали пробираться к горному кряжу Съерра-Маэстры. К 21 декабря в общей сложности собралось 15 человек из состава экспедиции. Стало ясно, что это было всё, что осталось от отряда. И, несмотря на ужасные потери, полный революционного оптимизма Фидель, когда узнал, что у них есть ещё и семь винтовок, твёрдо сказал: «Теперь считайте, что мы победили!» А ещё через несколько месяцев на весь мир прозвучала историческая клятва истинных патриотов Кубы: «Родина или смерть! Мы победим!»
Переполненная впечатлениями и уверенностью в победоносном шествии по планете великих человеколюбивых коммунистических идей, покинула чета Ивановых это незабываемое святое место на земле героического народа. А через неделю они простились и с великим городом Сантьяго-де-Куба, который, безусловно, ещё в обозримом будущем станет главной исторической достопримечательностью на карте Западного полушария.
































                Содержание


Присказка о главном………………………………………………….  3

Часть 1                Сантьяго-де-Куба………………26

Глава 1
«Мы прощаемся с Москвой! Перед нами путь большой!»……… 26
Глава 2
По другую сторону шарика………………………………………….. 57
Глава 3
Открытие Кубы……………………………………………………….. 83
Глава 4
Друзья и враги…………………………………………………………130
Глава 5
Вождь……………………………………………………………………161
Глава 6
«А в борьбе с зелёным змеем побеждает змей»…………………….197
Глава 7
Галина………….………………………………………………………..226
Глава 8
«Из под книжек партийных, побед и знамён вылезает мурло
мещанина»………………………………………………………………250
Глава 9
«Нам электричество сделать всё сумеет!»…………………..............271
Глава 10
«С Новым Годом! С новым счастьем!»……………………………..296
Глава 11
«О карнавал, карнавал, Глава 12
Человек Глава 13
«Общество спасения чести советских женщин»…………………..380
Глава 14
Я и МЫ………………………………………………………………….412
Глава 15
Любовь и влюблённость………………………………………………442
Глава 16
Противостояние………………………………………………………..469
Глава 17
«Родина или смерть!  Мы победим!»………………………………..493