Обычно день, когда мы приезжали в каньон, и открывали хижину рейнджера, был самым счастливым в году. В этот день отец переставал быть профессором Геологического факультета и становился рейнджером Каньона Мерсид*. А я - я наконец-то могла ездить на Цирке. Проведя некоторое время в горах Сьерра Невада привыкаешь к солнцу, но в первый день кажется, что оно так близко, что от его золотого сияния сами горы начинают светиться серебром. Даже дух захватывает.
Так было каждое лето. Уже одиннадцать лет подряд. Впервые мы с отцом приехали в хижину, когда умерла моя мама. Мне тогда было три года. С тех пор, оказавшись здесь, рейнджер Мелрой начинал отпускать глупые шутки, называть себя Стариком Первым переселенцем. Его глаза за стеклами очков становились очень большими, а нос внимательно принюхивался к азалиям в Йосемити. Но в этот раз он выглядел иначе: словно только что поставил двойку своему любимому студенту.
- Ты только посмотри на Цирка, папа! Разве он не красавчик? Он так рад после пастбища оказаться здесь, что готов взлететь на гору!
Цирк был рабочей ковбойской лошадью, с каплей арабской крови, которая делала его сильным, надежным и смелым, но немного горячим, он любит гарцевать и вставать на дыбы.
Но отец, похоже, не оценил точеные ноги Цирка и матовый блеск его тела, масти полированного гранита. Ничего, подумала я, стоит только пройти по горным тропам и подойти к пенящимся потокам, или хотя бы просто взглянуть на Хребет Кларк, как он сразу же примет свой «горный» вид. Хребет Кларк выглядит словно ровная черная челка, аккуратно выписанная на фоне неба. Нам обоими очень нравится этот вид.
Отец рассказал мне обо всем, когда мы остановились, чтобы пообедать. Мы уже развели огонь, ждали когда закипит чай, когда он сказал:
- Мегги, прекрати в конце концов, балансировать на этой ветке. Я совсем не хочу, что бы моя дочь была акробатом. И вообще, нам давно надо поговорить, говоря это он все разрывал слой сырых сосновых иголок, плотно покрывавших землю, - Извини, Мег, но это лето будет у нас совсем коротким.
- Ты о чем? – спросила я отца, - сейчас только июнь.
- Дело в том, что в этом году у меня отпуск только две недели, - отец взял меня за руку и продолжил, почти умоляющим тоном - Мег, дорогая, я надеюсь, ты меня поймешь. А потом он сказал мне, что уволился из Службы Охраны Лесов и решил работать во время летнего семестра, а меня хотел отправить в лагерь для девочек.
- Я не хочу, что бы ты выросла однобокой личностью, не интересующейся ничем кроме верховой езды, - сказал он, - ты должна развиваться и в других направлениях. Тебе нужно дружить со сверстниками. Поэтому я и хочу, чтобы то поехала в лагерь и честно постаралась найти общий язык с другими девочками и принимала участия во всем, что будут делать в лагере.
- Но как же Цирк? – закричала я. – Мой Цирк! Что мы будем делать…
- Профессорская зарплата не рассчитана на содержание лошади в городе, - коротко ответил отец. Мне жаль, но настало время продать Цирка. Ты же не хочешь, что бы образованный молодой человек вечно оставался в табуне, Так ведь, Мегги?
Я кивнула, но в глубине души я знала, что отец продает Цирка не только из-за денег. Весной я несколько раз прогуляла школу, чтобы подготовиться к соревнованиям. Отец был очень зол, когда узнал об этом.
- Образование, - сказал он мне тогда, всем своим видом показывая, как он серьезен, - образование – это основа, костяк всей жизни. Без него ты можешь вырасти умной и красивой, но однажды жизнь сотрет тебя в порошок, потому, что личность твоя окажется бесхребетной.
- Почему обязательно нудно быть профессором даже дома? – отпиралась я. – Ты знаешь, что я буду жить на ранчо и выращивать рабочих лошадей. Зачем для этого изучать «Венецианского купца»?
- По многим причинам, - ответил отец, и я поняла, что спорить с ним бесполезно.
Продолжив наш четырнадцатимильный путь к хижине, после этого ужасного разговора, мы старались выбирать темы так, что бы не расстраивать друг-друга. Но проехав гранитный обрыв, с которого Мерсед падает сплошной завесой пенной воды, я не могла не вспомнить старого мистера Скриппса.
- Его так и не нашли? – спросила я не выдержав.
- Нашли, - ответил отец, мгновенно переставший любоваться красотой мощного потока воды, - на дне водопада Невада. Хоть одно преимущество будет в наших коротких каникулах.
- И какое же?
- Возможно, мне не придется искать потерявшихся рыбаков и туристов.
Обычно, подъезжая к посту рейнджеров, я готова была визжать от радости. Наша хижина из темных коричневых бревен, спрятавшаяся под соснами Жеффрея, выглядела так приветливо. Но в этот раз я задумалась о том, чье имя будет доске, там, где так долго провисела металлическая табличка «Рейнджер Артур В. Маллори».
Цирк так и хотел бросится вверх по течению к месту слияния Мерсед и Лайелл Форк, и проверить не разрушился ли за зиму большой мост. С тех пор как бригада строителей в качестве эксперимента поставила мост на бетонные опоры, мост не уносило ни разу. Но до этого, каждый сильный шторм, спускавший со склонов потоки растившего снега, сносил мост. Но вместо того, что бы поехать к мосту, я расседлала Цирка, отвела его в устроенный рядом с хижиной загон и отправилась распаковывать вещи. На самом деле мне просто хотелось зарыться лицом в подушку и зарыдать, или перейти речку по моему бревну и спрятаться в кустарнике, где оленихи прячут маленьких оленят.
Глупо было со стороны отца думать, что избавившись от Цирка, он заставил бы меня проводить больше времени с «ребятами моего возраста» как он их называет. Этими тупицами! В прошлом году он практически затащим меня на какие-то танцы. Сами танцы были ничего. Это хорошее физическое упражнение. Но там были такие глупые девочки, а мальчишки вели такие детские разговоры, что я сходила туда только один раз. Тогда мне и в голову не пришло, что из-за тех танцев, из-за того, что мне скучно с одноклассниками папа решит, что я слишком сильно люблю лошадей. Как я могу объяснить ему, как я отношусь к моему Цирку. Ведь меня же папа не продаст, как бы дорого не стоило мое содержание.
Неожиданно мне в голову пришла идея. Цирк особенно красиво смотрится, когда стоит на задних ногах или прыгает. Если в эти две недели, я каждый день буду показывать отцу, как моя лошадь делает такие сложные трюки, тогда … возможно…
Я помчалась в хижину за своей любимой футболкой в сине-белую полоску. Той, в которой я выиграла скачку без седел на недоуздках во время соревнований. Потом я сняла верхние жерди с калитки загона и заставила Цирка прыгнуть, так что каждый мускул был виден под его блестящей шкурой. Чтобы он немного отдохнул я стала разучивать цирковой трюк, который давно хотела попробовать. Тут подошел Вейк.
Рядом с нашей хижиной стояла гигантская сосна, одна из ветвей которой свешивалась над загоном, Я стояла на спине Цирка (Это совсем не сложно, если пальцы у тебя цепкие, от того, что ты часто лазаешь по деревьям), а потом прыгнула и уцепилась за эту ветку. Сложнее всего было прыгнуть с ветки назад на спину Цирка. Я как раз ехала стоя на Цирке, когда увидела что-то напоминающее большую голубую цаплю: с длиннющими ногами и горбом сверху. Когда я подъехала поближе, оказалось, что горб – это рюкзак, а сама цапля спросил:
- Можно я сфотографирую, как ты проделываешь эти трюки? У тебя такой замечательный цвет! Как океан: поразительно чистый синий с белым.
- Я не против, - ответила я и подумала, что он имел в виду говоря об океане: мою футболку или мое лицо. У меня темно синие глаза, а брови и волосы, по сравнению с загорелым лицом кажутся совсем светлыми.
Мы с Цирком тренировались, пока Вейк устанавливал штатив.
- Как зовут твою лошадь? – спросил он.
- Цирк.
- Это в честь цирковых представлений?
- Цирк, это просто глупости. Он лошадь гор. Его зовут Ледниковый Цирк. Ты что совсем геологии не знаешь? Ледниковый цирк – это котловина в граните в виде амфитеатра, замыкающая верхний конец ледниковой долины. Тебе стоит поучить геологию, – добавила я, - с ней горы становятся намного интереснее.
Он ответил, что не думает, что когда-нибудь у него будет на это время.
Вейк такой. Его полное имя Вейкефилд Бендер. Ему семнадцать лет и в горах Сьерра Невада он впервые. Он услышал, что ниже хижины рейнджеров на Мерсид начинаются гранитные утесы и каскады, и подумал, что там можно сделать много красивых фотографий.
Отец предложил помочь ему выбрать место ля лагеря. Я была рада, что занялась этим. Вейк знал о жизни в лесу не больше, чем я о фотографии.
- Вот тут я и расположусь, - заявил он, в месте, где тропа пересекала ручей Рафферти, в двух минутах ходьбы от нашей хижины, - я хочу просыпаться утром и смотреть, как эти черные камни выглядывают из пены.
- Ты проснешься в луже, если пойдет дождь, - возразила я ему, в Раффферти очень быстро поднимается вода, после ливня все это место затопит.
Когда он обернулся, что бы посмотреть, как пенится вода, он споткнулся и чуть не растянулся во весь рост. Если бы я знала, как часто он спотыкается, я бы никогда не повела его через лес по оленей тропе! Хотя он сам весело смеялся над своей неуклюжестью, когда споткнулся о камень и растянулся на тропе. Я тоже не смогла сдержать смех. Он так смешно выглядел, размахивая в воздухе длинными как у цапли ногами.
- Глядя на твои ноги, я вспомнила Алису, - сказала я, - они выросли слишком быстро, те еще не научился ими двигать.
- Быстрее! – закричал он, неси мне какой-нибудь гриб, я его укушу.
После этого разговора нам стало совсем легко вместе. Когда люди, которые давно выросли из детских сказок, выясняют, что оба любят «Алису в стране чудес», приходит ощущение, что они старые друзья.
Место, которое я выбрала для стоянки, совсем не подошло ему.
- Тут совершенно нет духа, - возражал он.
- Но посмотри, сколько здесь дров для костра! И ветер здесь совсем не дует!
Но он все равно не соглашался:
- Это же просто заросли кустарника. А мне нужно место, которое имеет законченную форму, определенную композицию, вид на фоне которого можно жить.
В конце концов, он разбил лагерь на гранитном уступе, где из трещин в скалах росли корявые сосны. Пока он распаковывал вещи, я заметила, какой он худой, даже лопатки торчали под рубашкой. Я надеялась, что в рюкзаке, кроме оборудования для фотографии есть и какая-нибудь еда. Он мне понравился. У него были красивые карие глаза, и смотрел он ими честно и открыто, по крайней мере, когда челка непослушных волос не закрывала один из них. Я спросила, почему он не подстригся перед приездом сюда.
- Времени не было, - ответил он, - да и все равно я все деньги на пленку истратил.
Вейк часто приходил к нашей хижине посмотреть, как мы с Цирком прыгаем, и иногда я сама заезжала к нему в лагерь, что бы рассказать о местах, которые как мне казалось, могут ему понравиться. Но мне ни разу не удалось предложить место, которое бы ему подошло. Он был очарован каскадами. Фотографировать их сложно: стены каньона очень крутые, и поэтому в поисках нужного ракурса Вейк спешил исследовать противоположный берег. Поэтому я показала ему свой переход. Я называла его своим, потому что ходила здесь так много лет. Это был единственный переход через Мерсид, расположенный между нашей хижиной и большим мостом в пяти милях вверх по течению. Вейк сказал, что очень бы хотел уметь «носится» по поваленным деревьям так же легко и быстро как это делаю я. Глядя на его ноги, я вспоминала жеребят, которых ноги совсем не слушаются.
Мы с ним беседовали несколько раз, прежде чем я осмелилась спросить его о танцах. Я хотела узнать, считает ли он, что для девушки важно уметь танцевать, потому, что мой папа, похоже, именно таки думал.
- Я думаю, что это совсем не важно, - сказал он мне, - большинство девушек на танцах такие глупые, что я не знаю о чем с ними разговаривать. Я хожу на вечеринки просто потому, что не хочу стать затворником.
Я решила, что мне не стоит беспокоиться о танцах, если Вейк не знает о чем разговаривать с теми, кто туда ходит. Потому, что Вейк генерировал за минуту больше идей, чем кто-либо из моих знакомых, кроме папы, конечно.
Прошла половина наших каникул, когда разразился первый шторм. Он собирался два дня, но я никак не могла убедить Вейка, что набегающие после обеда тучи, означают, что скоро с неба будет лить как из ведра.
Сначала тучи были серыми, потом они почернели. Отец посмотрел на столбик барометра и бросил в огонь толстое сосновое полено. Крупные капли застучали по стеклу, сначала они били медленно, налетая с порывами ветра. Потом ветер завыл, опускаясь с Кларк Рандж и вода полилась по стеклам сплошным потоком.
Река поднималась на наших глазах: каждая трещина и вымоина в стенах каньона заполнялась дождевой водой и талым снегом. Я знала, что мое бревно скоро окажется под водой, а возможно его и вовсе смоет. Вскоре дождь превратился в крупный горный град, величиной с шарик нафталина. Я даже подумала, что стекла вдребезги разлетятся.
Но если дождь начинается внезапно, он всегда быстро заканчивается. Как только он закончился, я вышла проверить Цирка. Он заметно замерз, и дрожал, прижимаясь к отцовской лошади в самом углу загона. Даже поджал свой красивый хвост.
- Пробежимся, чтобы согреться? – спросила я его.
- Вперед! – ответили его уши.
Еще я хотела проверить Вейка. Вспомнив, как легкомысленно он привязал свою палатку к паре тонких кустов. Если его постель промокла, будет по-дружески пригласить его в хижину просушиться. Я была уверена, что отец не будет возражать, хотя, конечно, он всегда говорит, что мы не можем после каждого дождя звать к себе всех туристов из Сьерры.
Я вскочила на спину Цирка, и мы поскакали вниз по тропе, откуда было видно палатку Вейка. Гранитная площадка еще была мокрой. Бызги из луж разлетелись в разные стороны, когда Цирк резко остановился, поднявшись на задних ногах. Он просто потрясающ, когда делает так. Жалко папа не видел.
- Привет, Вейк! – закричала я. – Ты успел накрыть вещи?
Когда ответа не последовало, я направила Цирка через бурелом прямо к лагерю Вейка. Его там не было. Все его вещи были разбросаны вокруг палатки и конечно промокли насквозь, так я и поняла, что скорее всего, он фотографировал, когда пошел дождь.
Вдруг мне стало страшно. До этого я никогда не ничего не боялась в горах. Отец берег нас от опасности, потому что точно знал, когда и чего нужно опасаться. Но Вейк! Он же просто ребенок какой-то! Постоянно спотыкается и падает, никогда не обращает внимания куда идет потому, что слишком занят поиском красивых кадров. Я была уверена, что он пошел фотографировать каскады, он говорил о них постоянно и всегда был не доволен снимками, которые уже сделал.
Я толкнула Цирка пятками, и он прыгнул вперед, словно олень в высоком кустарнике. Я направлялась к своему дереву, потому, что была уверена, именно там Вейк и переходил реку. Мерсед поднялась как минимум дюймов на десять, а течение было таким сильным, что даже пловца-чемпиона снесло бы к водопадам. Вода переливалась через бревно. Теперь я бы не осмелилась переходить по нему.
А потом я увидела голову Вейка, торчащую из воды. Взгляда его глаз я в жизни не забуду. Они были широко раскрыты и горели, словно у животного, которое ночью увидело яркий свет. Одной рукой он ухватился за ветку коряги, зацепившейся за мое бревно, а другой держал над головой фотоаппарат, стараясь его не намочить. Он меня увидел, но я знала, что слышать меня он не мог. Рев воды поглощал все звуки.
Бежать за отцом было некогда. Бревно было по течению ниже Вейка, но коряга за которую он держался могла в любой момент оторваться. Потом вода затянула бы его прямо под бревно. Если это случится у меня не будет шанса спасти его. Против каскадов я окажусь бессильна. Я вспомнила бедного старого мистера Скриппса, которого унесло к самому Водопаду Невада. Цирк и я должны были вытащить Вейка. Другого пути просто не было. «Господи, помоги, - прошептала я, - пусть коряга продержится пока мы до него не доберемся».
Я думаю, что Цирк понял. Он весь задрожал, когда я направила его прямо к кромке воды. «Давай, Цирк!» - прошептала я. Как я пожалела, что у меня не было шпор. Вода мгновенно забурлила выше его колен. Он ударил дно передними ногами и отказался двигаться вперед.
«Цирк! - закричала я, - мы должны его вытащить! Быстро!»
Он наклонил голову, понюхал бурлящую коричневую воду, а потом оглянулся на меня, словно говоря: «Мег, старушка, нам это не под силу. Мерсед сильнее нас двоих».
Сильный порыв ветра ударил меня ветвями по лицу. Я сразу же поняла, что мне нужно сделать. Без меня у Цирка был шанс переплыть реку. Но нужно было силой столкнуть его в воду. Я наклонилась вперед, сколько могла и закричала Вейку:
- Хватай его за хвост!
А потом встала на спину Цирка и ухватилась за ветку одной рукой. Я изо всех сил пнула его ногой в круп и закричала: «Пошел, Цирк!» Ошарашенный он прыгнул в поток, пока я весела на водой, пытаясь ухватиться ногами за ветку, она качалась и это было сделать труднее, чем зацепиться за мощную ветку сосны над загоном, но в конце концов, я справилась.
Слава Богу, Цирк все понял. Он подбирался как можно ближе к Вейку, пока мне оставалось только сидеть и кусать губы в кровь. Когда его подхватило течение, он поплыл, прилагая к борьбе с потоком все усилия, на которые способна рабочая лошадь. Вейку пришлось отпустить фотоаппарат, но ему удалось поймать Цира за хвост, и конь вытащил его на противоположный берег.
Конечно, я подумала, что Вейк сейчас запрыгнет на спину Цирка и поскачет к большому мосту, а потом к хижине за папой, но я увидела, что он так слаб, что не может пошевелиться.
Цирк стоял над ним и нюхал его бархатным носом. Затем он ударил передней ногой, словно говоря: «Давай, моя хозяйка не может сидеть на этом дереве вечно». Но Вейк так и остался лежать, содрогаясь от холода. Цирк мотнул головой, заржал, а потом ускакал в кустарник один. До моста было пять миль, а потом еще пять миль в обратную сторону с нашей стороны реки, я понимала, что висеть мне долго. Но я и не могла предполагать, как долго тянется время. Я попыталась устроиться поудобнее между двух веток дерева и наблюдала за тем, как вода кружит водоворотом у его ствола.
Наконец, папа приехал. Он накинул на меня лассо, а потом бросил мне вторую веревку, по которой я смогла спуститься. Когда я почувствовала, что снова стою на земле, и папа меня обнимает, я глупо разревелась. Он посадил меня за собой в седло, и я крепко обнимала его всю дорогу до хижины. Мы ездили с ним так, когда я была совсем маленькой девочкой. Отец сказал, что Цирк, наверняка, скакал все десять миль до хижины. Не смотря на ледяной ветер он был весь в мыле, когда прискакал к загону. Увидев его без всадника, папа сразу понял, что со мной что-то случилось.
- Согрейся, Мег, - сказал он, - потом согрей много воды и наполни все бутылки, какие найдешь. Сделай теплого чая. – кричал он уже через дверь, - и согрей одеял у огня.
Я была так занята выполнением его указаний, что мне показалось, что он очень скоро вернулся с Вейком, с которого все еще текла вода. Отец снял с него мокрую одежду, одел на него фланелевую пижаму и завернул теплыми одеялами, обложив бутылками с горячей водой. Спустя совсем немного времени Вей уже мог сидеть и пил горячий чай, а вечером, он с удовольствием плотно поужинал.
На следующее утро я готовила завтрак на кухне, когда отец зашел с вязанкой дров.
- Я не могу ждать дольше. Я спрошу тебя сейчас, - я поставила на стол кофе, который собиралась заваривать, - мне нужно знать сейчас: мы по-прежнему продаем Цирка?
Отец замер:
- Продаем! Как такая идея пришла тебе в голову. Что по мне, так теперь его можно держать в золотом деннике и кормить звездной пылью, смешанной с алмазами. Возможно, я поторопился с решением. По-своему ты все правильно поняла. Мне жаль по поводу лагеря, но все уже готово. Боюсь, тебе придется постараться в этом году.
- Папа, я постараюсь, - пообещала я, - И я обещаю, что мне там понравится, если только мы не будем продавать Цирка.
Он высыпал охапку дров у плиты и пошел за второй. Когда он вышел, я сделала самую глупую на свете вещь: я заплакала. Я была так рада, что нельзя сказать словами. Я плакала и не могла остановиться.
Вейк не слышал, что я плакала, после того случая, он мне часто говорит, что я очень смелая. Поэтому мне бы не хотелось, что бы он знал, что я плакала. Пусть продолжает так думать.
* Мерсед (англ. Merced River) — река в штате Калифорния, США. Берет начало в южной части Национального парка Йосемити и протекает через долину Йосемити. Впадает в реку Сан-Хоакин. На территории парка на реке расположены два водопада Невада и Вернал.