Политработников на флоте не очень любили. В море они, наряду с доктором и особистом, вахту не несли и считались бездельниками. А на берегу докучали всем своими утомительными политзанятиями, политинформациями, конспектами по марксизму-ленинизму и планами политико-воспитательной работы. Практически двадцать процентов драгоценного времени, которое можно было бы посвятить боевой подготовке, занимала партийная и комсомольская суета. (Какой я смелый! Попробовал бы написать такие строки в 70-е годы….)
Кроме того, проводниками компартии на флоте, как правило, были украинцы по той простой причине, что единственным высшим училищем, которое готовило на флот политработников, находилось в Киеве. И экипажу нашей подводной лодки пришлось узнать, что на Украине с русским языком было не совсем благополучно, по крайней мере нашему замполиту великий и могучий давался с трудом. Он с удивительной изобретательностью переиначивал слова. Так, все фрамуги и форточки в нашей казарме с легкой руки (или языка) замполита назывались фурункулами.
А как то раз он подходит ко мне и сообщает:
- Николай Васильевич, вы читали в газетах, в Москву американские динозавры приехали?
- В смысле привезли манекены динозавров или их чучела?
- Да нет, живые динозавры.
Впоследствии выяснилось, что в Москву прибыла делегация американских дизайнеров. Ещё у замполита была удивительная способность попадать в нелепые ситуации. Он не был заядлым матерщинником и в миру даже считался поборником искоренения этого явления флота, но из-за своего языка регулярно имел неприятности. Расскажу две истории.
Лето 1976 года. Наш экипаж принимает с завода головную подводную лодку 667БДР проекта в Северодвинске. Прибыли мы туда без жён и разместились все, включая командира, в казарме. Питание наше было организовано в заводской столовой, до которой от казармы приходилось преодолевать добрых пять километров. Поэтому офицеры, как правило, ужинали или в РБНе (ресторан “Белые ночи”), или сами себе готовили ужин в казарме. В один из предвыходных вечеров я и двое моих товарищей по БЧ-2 решили накрыть себе ужин в каюте. Достали консервы, порезали огурчики, выпили по одной, потом за дам и за тех, кто в море. Я взял гитару и мы спели пару своих любимых песен. Хорошо. Настроение отличное. И в этот момент в каюту входит зам: “Так, безобразия нарушаем, водку пьянствуем!” В то время подобное распитие в свободное время не поощрялось, но преступлением ещё не считалось. “Наказывать вас не буду, сказал замполит, поёте вы уж больно хорошо и поэтому есть предложение вам выступить от нашей войсковой части на смотре художественной самодеятельности в доме офицеров в следующее воскресенье”. Отпираться было бесполезно. Зам ушёл, мы выпили ещё по одной и начали репетировать песню “Прощайте, скалистые горы”. Спели один раз, вроде получается. На этом и закончили.
Неделя в суете и заботах пролетела быстро. Про смотр художественной самодеятельности военно-морской базы мы все благополучно забыли, пока в 08.00 в воскресенье зам не разбудил нас истеричными причитаниями о нашей безответственности. Концерт в ДОФе был назначен на 10.00. Времени было в обрез, только чтобы побриться и добраться до дома офицеров. К нашему удивлению зал был заполнен до отказа. Мы выступали третьими. Замполит суетился и волновался больше нас. За кулисами он то и дело поправлял наши кителя и брюки, пытаясь им придать театральный вид. Итак, я с гитарой и двумя командирами группы старта выходим на сцену. Мы сразу отметили, что на трезвую голову песня звучит как-то суховато, однако более или менее сносно исполнили первый куплет, но когда мы набрали в легкие воздух, чтобы начать второй куплет, выяснилось, что все трое забыли слова. После неприлично долгой паузы я опять затянул: “Прощайте, скалистые горы, на подвиг отчизна зовёт….” Исполняя во второй раз первый куплет я заглядывал в глаза соседа справа и слева и понял, что каждый из нас надеется на другого. Когда мы повторно закончили исполнять первый куплет, зал замер в томительном ожидании: вспомнят ли? И в наступившей тишине наш политрабочий, не заметив, что рядом стоит микрофон конферансье, сиплым голосом прошептал: “Кончай, на х-й!” Зал взорвался таким хохотом, что задрожали стены, затрясся воздух и нас этой взрывной волной просто вынесло со сцены. Несмотря на бурные аплодисменты, исполнять песню на бис мы не вышли…
До окончания испытаний ракетного комплекса наша боевая часть в течение семи месяцев постоянно занимала последнее место в социалистическом соревновании.
А вот ещё одна история. 1980 год. К нам на дивизию прибыла делегация Комитета советских женщин. У члена военного совета (так почему-то называли главного политработника базы) была слабая надежда, что уважаемые и заслуженные женщины Комитета откажутся от посещения подводной лодки. Однако Комитет был советским и трудности наши дамы преодолевали с пролетарской решимостью. И вот, наш РПК СН, недавно прибывший из планового ремонта, был выбран для посещения высокой делегацией.
После инструктажа у ЧВСа наш политрабочий примчался на корабль запыхавшимся, потным и заикающимся. Командир объявил на корабле большую приборку и собрал командиров боевых частей и начальников служб на совещание. Из сбивчивой речи замполита стало понятно, что нам поставлена задача показать подводную лодку, покормить высокопоставленных дам и вручить им подарки. Казалось бы задача простая, но это так кажется на первый взгляд. Ну, например, а вдруг кто-то из женщин захочет посетить туалет? Это с каким-нибудь генералом можно вместе зайти в гальюн и объяснить: какой клапан надо открыть, а какой ни в коем случае трогать нельзя. Или как страховать дам, когда они будут спускаться по трапу рубочного люка? Вдруг они будут в юбках? Решили: командир БЧ-3 встречает Комитет на мостике, командир БЧ-1 страхует женщин спускающихся по трапу, старпом показывает центральный пост, командир БЧ-2 показывает в пределах дозволенного ракетные отсеки, помощник обеспечивает обед, командир БЧ-4 организует трансляцию музыки в кают-компанию во время обеда, замполит вручает подарки. Потом заменили командира БЧ-1 на боцмана, которому было за сорок и он считался стариком. Штурман был слишком молодым для этой деликатной миссии.
Посещение подводной лодки Комитетом протекало вполне успешно. Все женщины предусмотрительно надели брюки, в туалет никто не попросился, а в составе делегации присутствовали даже две очаровательные актрисы, так что визит к взаимному удовольствию проходил в приятной атмосфере. На обед подали все самое вкусное: свеклу с хреном, шпроты, гороховый суп, отбивные с картофелем и сухое болгарское вино. Командир был на высоте, он умело поддерживал разговор, остроумно шутил, но одно его смущало. На фоне легкой музыки, которая транслировалась из радиорубки, был слышен разговор связистов. Сам разговор был безобидным, еле слышным и можно было бы не обращать внимание на эту мелочь, но когда ведут незатейливый разговор два подводника в речи то и дело проскакивают отдельные нецензурные слова и даже выражения. Командир прислушивался, долго терпел, а потом слегка заметным кивком дал знак замполиту разобраться. Наш политрабочий пулей пролетев пятый и четвёртый отсек, ворвался в радиорубку с криком: “Вы что ох-ели? Полный корабль бл-дей, а вы тут матом разговариваете..." Командир БЧ-4, подняв указательный палец к губам, тщетно пытался предупредить замполита, а мичман группы связи, испугавшись, что речитатив замполита продолжится, полностью вырубил трансляцию.
Медленно семеня обратно в кают-компанию наш политрабочий ещё надеялся, что может быть его речь и не была услышана, ведь он стоял у дверей, а микрофон находился в глубине радиорубки. Но когда он вошёл в кают-компанию, то по гнетущей тишине, которая повисла в помещении, понял, что его надежды напрасны. В течение пяти минут обед продолжался в режиме полного молчания. Первой нарушила тишину актриса Малого театра. Она завела пространное повествование о том, что любая профессиональная среда имеет свой сленг, о том, что в театре в ходе репетиций, а особенно во время киносъёмок частенько можно услышать нелитературные выражения, но закончила свою речь убийственной фразой: “Однако за “бл-дей” обидно”.
Замполит молчал и, опустив голову, ножом увлечённо кромсал отбивную на три десятка кусочков. Тогда командир, до этого не проронивший ни слова, через вестового вызвал командира БЧ-2 и, по прибытию которого, распорядился: “Николай Васильевич, выдайте замполиту пистолет с одним патроном”. Его план сработал. Все женщины повскакивали с мест, перегородили выход из кают-компании и стали умолять командира простить замполита.
Подарки Комитет советских женщин получал с испуганными и натуженными улыбками, а актриса Малого театра, принимая из рук замполита тельняшку, театрально продекламировала что-то из классики:
О, мой презренный благодетель,
В твоих словах так много страсти,
Но жгут они сильнее плети…
Я сражена твоим коварством!