Пипл в ухе. Часть вторая.
Как это ни провинциально, я
настаиваю, что существуют птицы
с пятьюдесятью крыльями. Что есть
пернатые крупней, чем самый воздух,
питающиеся просом лет
и падалью десятилетий.
Вот почему их невозможно сбить
и почему им негде приземлиться. (Иосиф Бродский. Письмо в академию)
- Так что же нам осталось? – Нилли задал этот вопрос самому себе и, заодно, Вилли и задумался. – Во-первых, я хочу восстановить бурундука.
- Да как ты его восстановишь? – усомнился Вилли.
- А почему нет? – парировал Нилли. – Найдем живой воды, и привет.
- А кстати, где анаконда? – спросил Вилли.
.
Анаконда была неподалеку. Она разлеглась под деревом, сложив хвост в кольцо, и сквозь полуприкрытые глаза рассматривала те самые, янтарные с зелеными серединками вичесты. Должно быть, все думала о том, как их исправить, опять сделать коричневыми.
- Да, и еще, - продолжил Нилли. – Во-первых, нам нужно решить, как быть с департаментом одежды. В том смысле, чтоб тебя одежды не лишили за большой рост, когда мы тебе ногти белым покрасим. Конструктивно решить вопрос о том, как поменьше казаться. Мне, кстати, тоже не помешало бы выглядеть поменьше: я хоть и невеличка, а если покажусь им еще меньше, может, мне два бонуса дадут?
- И, наконец, - слегка повысив голос, заключил Нилли, - хорошо бы нам удалось выяснить, во что превратятся остальные члены нашей экспедиции, если потрутся вичестом о сталагнат.
- Давай составим список, - предложил Вилли. – Пиши: Пункт первый. Бурундука из попы. Второй: как получить одежду нужных малых размеров. И третий: исследовать всесторонне возможности превращений, связанные со сталагнатами. Нужно составить план. Ученые мы или кто?
Начать решили с вопроса одежды. Без одежды было бы невозможно приступить к выполнению остальных пунктов плана. Проще всего, подумал Нилли, было бы просто согнуть ноги в коленках, при получении комплектов в департаменте одежды, но это было неудобно, да и обман всегда могли разоблачить. Нужно было придумать что-то еще. Не хотелось, однако, необратимых изменений, поскольку коротеньким маленьким слонопотамам было существенно труднее дотягиваться хоботом до верхних веток деревьев, на которых росли съедобные плоды. Не говоря уже о вичестах.
- Что же это может быть...Что же это может быть... Нилли бегал кругами вокруг дерева, под которым лежала анаконда, постоянно почесывая хоботом лоб. Наконец, его осенило.
- Мне нужен шринк, - обращаясь к самому себе, тихонько выговорил он. – И башмаки на каблуках.
Шринком назывался аэрозоль в тюбике. Этот специально разработанный аэрозоль обладал важным свойством: в результате набрызгивания его на кожу слонопотама различные части его тела уменьшались в размере, особенно сильно укорачивался хобот. Примерно так, как скукоживается в духовке или под утюгом пластиковый пакет. Процесс этот, подумал Нилли, к сожалению, не стопроцентно предсказуемый: положишь пакет в духовку, или, скажем, гладить утюгом его начнешь, некоторые шринкают красиво, благородно, получается такая однородная ребристая поверхность, а в других и вовсе дырку прожечь можно тем же утюгом. В чем тут дело, никогда нельзя сказать точно: то ли пакет плохой, то ли утюг слишком горячий. А может просто дело в том, что этот пакет не подходит к этому утюгу. Шринк в аэрозоле заменял утюг: эффект тот же, но утюга не надо, и не горячо. И применять можно к живому телу.
Единственная проблема состояла в том, что шринки, различаясь в цене, в основном, стоили довольно дорого. Правда, тем, кто уже успешно применил их в прошлом и, уменьшившись в размере, получил двойной бонус в департаменте одежды, полагалась особая скидка с розничной цены. Поговаривали, что в этой уцененной категории нередко продавали аэрозоли, срок хранения которых давно истек, или же не вполне пригодные к употреблению по какой-нибудь другой причине, но это было неправдой. Вторая проблема, вспомнил Нилли, вышагивая по направлению к магазину с аэрозолями, состояла в том, что при покупке нужно было ответить на ряд вопросов, некоторые из которых были не особо приятными. Он лихорадочно прокручивал в голове свой прошлогодний разговор с продавцом аэрозолей, не без основания считая, что лучше всего придерживаться уже однажды успешно использованной легенды. По пути за аэрозолями Нилли заглянул в обувной, и немного попривередничав, выбрал и оплатил четыре башмака на каблуках. Теперь он всегда сможет дотянуться до любой ветки. Да, так что же он говорил-то в прошлый раз?
Кажется, речь шла...о чем же шла речь? Ну как всегда, о главной детской травме. И еще об отношениях с матерью. Нилли смутно помнил свою мать – большую уютную слонопотамиху по имени Кэтрин – она умерла, когда он был еще совсем маленьким – но для продавца аэрозолей приходилось что-то придумывать, и постепенно он сам начал верить тому, что придумал. А травма? Как же он сказал...
Кажется, так: какая у вас в детстве была психологическая травма? Нилли почти что уже вспомнил – именно почти, все имена, хотя полностью их почему-то выловить из памяти не удалось – о том, как в третьем классе в конце года его объявили не первым, а вторым по успеваемости учеником – а первой объявили эту, как же ее... вылетело из головы совершенно... И в пионеры в первый набор, с теми, кто первыми вступал, и имел право красоваться в алом галстуке, пока остальная малышня еще носила октябрятские звездочки, не приняли почему-то.
Но, возможно, дело было вовсе не в успеваемости. Учился, что греха таить, он всегда хорошо, но к третьему классу обнаружилось, что у него ужасный почерк. Вместо пятерок, за чистописание пошли двойки и тройки. Опять откуда-то вытащили прописи, и пошли палочки, крючочки, отдельные буквы и слова. Нилли мучился скукой и унижением. Первым учеником назначили кого-то еще. Как же ее звали? А потом все прекратилось, так же неожиданно, как и началось. Было признано, что Нилли пишет достаточно красиво. Прописи убрали, двойки и тройки по чистописанию заменили пятерки.
Но пока все это происходило – изгнание из лучших учеников и обучение писать заново – никому не пришло в голову объяснить ему, Нилли, что он и читать тоже не умеет. Или вообще тупой. Почерк – да. А чтоб вообще размазать – нет, так за это тоже спасибо. Большущее. И приняли в пионеры, наконец-то! Правда, не принимали его, может быть, не из-за почерка, а потому, что дома у родителей он нередко спрашивал за ужином, а не стыдно ли вступать в пионеры? Ведь придется врать и притворяться. Спрашивать-то он спрашивал, но когда не приняли сразу, в первый набор, было так стыдно...очень. И тут как раз история с плохим почерком кстати подвернулась, в качестве уважительной причины, почему не быть ему, Нилли, первым пионером.
Неожиданно для себя Нилли понял, что не может рассказать все это продавцу аэрозолей – слишком стыдно и замысловато как-то. Да ему и не было интересно, похоже, про историю с почерком, а почему, Нилли как-то не до конца разобрался. Вместо этого он вспомнил и рассказал – слегка приврав, конечно, для каноничности, как однажды на заднем дворе старого заброшенного дома компания молодых слонопотамов избила его, Нилли, и уж совсем собралась изнасиловать, но тут... Откуда-то появился избавитель. На самом деле, только собиралась, а не била, но так было каноничней и не так сложно. И как теперь выяснялось, все это случилось не зря.
Нилли подумал, что, если бы вдруг начал рассказывать продавцу аэрозолей о пионерах, тот, пожалуй, подумал бы, что речь идет о первых поселенцах где-нибудь в Америке, или в Австралии. Пришлось бы объяснять, а потом опять объяснять, что есть что, а что не есть. История истинной детской травмы Нилли – а что, ведь ее вполне можно так назвать? – приобрела бы в этом обсуждении оттенок мучительного стремления к бегству и адаптации к новой жизни – которых он никогда не проходил. Ну или не тогда, во всяком случае. А все почему? В результате недоразумения со словами, простой омонимии. Есть пионеры и пионеры. Или, все-таки, омонимия что-то значит? Ничего не бывает случайно, особенно сходство, считал Нилли. На сей раз, это, пожалуй, и неправда. Или правда? Может, оттого, что его не сразу приняли в пионеры тогда, он...как бы это сказать... не все получилось у него потом. Тоже, если подумать, оттого, или, скорее, потому, что он все спрашивал: а не стыдно? И вечно не к месту. И не ко времени. А началось-то все тогда, с пионерской дурацкой честности. Слово пионерский не употребляется применительно к первый поселенцам, - сообразил Нилли. – Так значит или не значит?
Нилли прикидывал и так и эдак, но так ничего и не решил. Во всяком случае, рассказывать об этом не стоило, это-то было ясно.
Когда вопрос об отношениях с матерью и главной детской травме проскочили, аэрозольщик перешел, как и полагалось, к настоящему времени.
- В какой цвет покрашены ваши ногти, Нилли? – спросил он, выдержав паузу.
- В белый, - скромно ответил Нилли. – Почему-то ему было неловко, и хотелось убежать, хотя не он ли сам так стремился к белым ногтям? Не для того же, чтобы скрывать их потом ото всех?
- А у Вилли?
- И у Вилли в белый, - едва слышно выговорил Нилли.
- А как же с одеждой? – спросил продавец аэрозолей.
- Дело в том, что мы с Вилли маленького роста, - начал Нилли. – Поэтому нам, как вы знаете, полагается бонус.
- Полагается? – спросил продавец. – Ну если полагается, тогда конечно. А от меня-то вы что хотите?
- Если бы я был еще меньше, мне полагалось бы два, - бухнул Нилли. – Да и Вилли не такой большой.
- И может даже, вы можете натянуть одежду одного размера? – ехидно спросил аэрозольщик.
- Смотря чем обрызгаем хоботы, - резонно возразил Нилли.
- Послушайте, Нилли, - в голосе продавца аэрозолей слышалось раздражение, которое он с трудом подавлял, - ну зачем вам все это? И кто, вообще, так делает сейчас? Зачем вам, чтобы у Вилли были белые ногти? Зачем вам втискиваться в одинаковую одежду? Ведь вы такие разные... Все индивидуумы такие разные... хотя у всех есть какая-то детская травма. Какой цвет Вилли любил больше всего, когда был маленьким? Держу пари, что не белый.
- Не знаю, - честно признался Нилли. – Но какое это сейчас имеет значение? Мы уже изготовили достаточно лака, чтобы покрасить все наши ногти в белый цвет. А другого цвета, в нужных количествах, у нас просто нет. И привыкли мы к белому. Наша единственная проблема, на сегодняшний день, - получить одежду нужных размеров. Ну и, конечно, потом достать еду с ветки. Когда хоботы уменьшатся.
- Послушайте, Нилли, - продавец аэрозолей приостановился, видимо, обдумывая свои слова. – Ваш план, покрасить свои и Вилли ногти в белый цвет, представляется мне, как бы это сказать... бессмысленным, по меньшей мере. Это несовременно. Это экономически нерационально. И, наконец, это просто неэстетично. Нет, нет и нет.
- А мне кажется, это не ваше дело, - взорвался Нилли.- Как вы смеете вмешиваться в мою личную жизнь? Я совсем не это собирался с вами обсудить. - Но говорил он, почему-то, тихо. - Я не спрашиваю, что вы думаете об этом моем плане. Я просто хочу купить аэрозоль.
- Пожалуйста, - продавец аэрозолей улыбнулся. Триста монет.
- Триста монет что? – не понял Нилли. – За один флакончик?
- Ну да. – Аэрозольщик улыбался.
- Но я имею право на скидку, - Нилли вытащил из кармана какую-то мятую бумажку. Я получаю одежду супермалых размеров, и, как лицо супермалое, имею право на скидку при покупке аэрозоли.
- Чтобы опять получить супермалую одежду, а потом скидку на аэрозоль? Кто только придумал это правило? Эта справка устарела.
- Нет, не устарела, - Нилли попробовал протестовать. – Ей и года нет. Да вам же это и выгодно: это правило повышает спрос на аэрозоль
- Скажете тоже, года. Год это целая вечность, - не согласился аэрозольщик.
- Послушайте, войдите в мое положение, - опять начал Нилли. – Чтобы получить новую справку, нужна одежда супермалых размеров, или, по меньшей мере, право на нее. То есть нужна аэрозоль.
- Триста монет, - повторил аэрозольщик. – Меньше никак.
Нилли занял денег, где мог, и купил, что хотел.
- Надо попробовать, что будет с остальными членами нашей экспедиции, если их побрызгать из твоего флакончика, - предложил Вилли.
- А что будет? – Нилли это предложение не казалось особенно интересным. – Пума, естественно, в кошку превратится домашнюю.
- А анаконда?
- Ну в червяка, наверное. Вот шиншилла – не знаю.
- Да, в пути всякое может пригодиться, - согласился Вилли. – Сожмемся и всюду пролезть сможем. Вот только как потом обратно?
- Себе я купил башмаки на каблуках, - объяснил Нилли. – Высоченных.
- А может попрыскать пуму, анаконду и хомячков, и тоже для них попробовать бонус получить в департаменте одежды? – предложил Вилли.
- Там только слонопотамам выдают, - возразил Нилли. – Если ты их за слонопотама выдать не сможешь, не получится.
- А что...- задумчиво протянул Вилли. – Они такие маленькие будут... Все равно почти не видно, что там....Можно было бы попробовать ....
- Не думаю, - повторил Нилли. – Давай лучше готовиться ко второму этапу экспедиции. Когда мы собираемся выступить?
- Давай через неделю, - предложил Вилли. – Первым делом нам надо найти что-то, чтобы восстаносить бурундука. Жалко смотреть, во что он превратился.
- Я, кажется, знаю, где правильные вичесты надо искать, которые бурундук еще не испортил, - сказал Нилли. - Я думаю, они в том конце норы анаконды, который недосягаем для наблюдения через бамбуковую трубу. Там она их прячет, я уверен.
- Тогда как мы их найдем? – спросил Вилли.
- Либо простукивать надо, либо рыть, как клад ищут.
- Тогда нора обвалится. Завалит нас с тобой, и все остальное. Я думаю, нам магнит нужен. Или что-то в этом роде: то, что действует на вичесты как магнит на железо. Из чего, думаешь, его можно сделать?
- Посмотрим, как придем, - уклонился Нилли. – А может, нам лучше не белый варить, а , скажем, красный? – неожиданно спросил он. - Зачем нам белый, сам подумай? С ним тыща проблем разных. И бонус этот несчастный к черту. И притворяться маленьким тебе в департаменте одежды не придется. Ну его совсем. Давай красный лучше.
- Хм... – нерешительно промычал Вилли. – А если и то и другое? Представляешь, сварим белый и красный, а потом их смешать можно, и розовый сделать. А если с желтым смешать – оранжевый получится. Здорово, а?
- Здорово, - ответил Нилли. – А из чего красный делают?
- Потом сам увидишь.
- Ладно, пошли, - сказал Нилли. – Придем в нору, авось найдем твои вичесты.
Когда Вилли и Нилли добрались до норы анаконды, всюду лежала пыль. Было полутемно, и искать что-то можно было только наощупь.
- Мы так сто лет здесь проваландаемся, и ничего не найдем, - заметил Нилли. – Давай думай, из чего магнит сделать можно.
- Имеет смысл попробовать несколько возможностей, - рассудительно ответил Вилли. – Во-первых, хвост бурундука. Во-вторых, может быть, старую кожу анаконды? Помнишь, как бурундук к ней прилепился?
- Тогда и новая сойдет, - заметил Нилли. – А кстати, надо было нам эту кожу сжечь, когда она в артишок превращалась. Тогда, может быть, все бы лучше прошло.
- Что ж ты не догадался? Теперь следующего раза жди.
- И хомячков тоже надо проверить на магнитные свойства, - сказал Вилли.
- И у сталагнатов, наверняка, они есть. – Помнишь, как анаконда превращалась?
Оказалось, что оба эти объекта – и хвост бурундука, и хомячковая шерсть, и сталагнаты – обладают магнитными свойствами. Кожа анаконды магнитными свойствами не обладала. Сильнее всего вичесты притягивались к сталагнатам, а к хомячкам немножко слабее. Сталагнатом, как выяснилось, их можно было приподнять с пола норы – вроде как магнитом чайную ложку. Висящие на сталагнате вичесты удивительно напоминали – не поймешь что, но что-то напоминали, решил Нилли. Может быть, устриц? Он подошел поближе, колупнул одну ногтем и с удивлением обнаружил, что скорлупа открывается, аккуратно раскладываясь на две половинки. Внутри оказалась жемчужинка .
- Здорово! – восхищенно выдохнул Вилли. – Смотри, их сколько! Может, соберем?
- Давай, - согласился Нилли.- Кстати, из толченого жемчуга тоже краску делают, слыхал?
Только тут друзья обратили внимание, что бурундук, попу которого положили недалеко от сталагната, начал как-то меняться. Что-то пульсировало и выпирало с той стороны, где когда-то была голова. Через пару минут проклюнулась и сама усатенькая голова. Блестели черненькие бусинки-глазки. Точь-в-точь жемчужинки, только черные.
- Здорово, - восхищенно повторил Нилли, когда они сложили устрицы в сумку.. – Ну, что еще у нас там по программе?
- Я хочу сделать красную краску, - ответил Вилли. – Кстати, додумался, из чего ее делают?
- Нет, - ответил Нилли, еще немного подумав. – Из чего?
- Ну как из чего? Из плодов дерева свободы, естественно.
- Дерева свободы? А где оно растет?
- Это мы скоро узнаем.
- Знаешь, что важнее всего знать о дереве свободы? – спросил Вилли Нилли.
- Ну?
- Все плоды, которые на нем растут – разные. Есть яблоки, есть груши. И обувь на нем тоже растет. И даже кое-какая посуда.
- Вот это я понимаю! – обрадовался Нилли. И из всего красный делают?
- Из всего. Но бывают разные красные: и поярче, и побледнее. А зависит это, как мне говорили, от того, насколько сильно ты конкретно этот плод хочешь.
- Как это? – не понял Нилли.
- А так. Чем сильнее хочешь, тем краснее плод получается. А знаешь, почему?
- Почему?
- Существует связь между личным выбором и субъективной ценностью. Проще говоря, между тем, насколько твой выбор действительно выбор, неочевиден то есть, и тем, какое удовольствие ты получаешь от его результатов. Если выбора вообще нет никакого, нет и ценности, то есть удовольствия.
- Давай тогда сильней хотеть, меньше тащить придется, - заявил Нилли с решительным видом. А то я устал.
- Как это?
- Ну как же, сам говоришь: чем больше выбор, тем сильнее хотение, выше ценность и краснее красные плоды. Давай сильней хотеть, и нам твоих красных плодов на все хватит: и на флакончик красного, и чтоб с белым смешать и розовый сделать. Только я не понял, как ее жмут, красную краску, из ботинок? Кстати, - добавил Нилли ехидно, а нельзя эти красные штуки сразу на деньги менять?
- Зачем? – не понял Вилли. – Вообще, вопросы технологии – это вторично, - сказал он.
- Боже, до чего же я устал, - повторил Нилли. – Знаешь, что самое печальное? Я так устал, что сильно хотеть не могу. Собственно, я вообще хотеть не могу. А надо, потому что, если я не буду хотеть, плоды, сам говоришь, будут хилые и бледные, и тяжелей тащить будет то, что нам нужно. И я еще сильней устану. И они еще бледнее будут. И опять тяжело тащить будет.
Дерево было высоким и раскидистым. В их поле зрения попадало несколько яблок, пара груш и одна пара сандалий. Что там еще на нем росло с другой стороны, недоступной глазу, выяснить было не так-то просто. Чтобы обойти дерево, пришлось бы пересечь небольшую, но очень бурную горную речку, а для этого нужно было бы построить мостик.
- Слушай, давай на ту сторону потом, - сказал Нилли. – Я хочу вот это яблоко. И вот эти три!
- И я – сказал Вилли.
- Но я первый сказал, - возразил Нилли. – Поэтому они мои, по праву первенства.
- А я больше, - сказал Вилли. – У больших слонопотамов и права больше. А ты все равно не достанешь.
Нилли попробовал достать с дерева яблоки, но не смог до них дотянуться. Только груша, которая висела пониже, была вполне достижима. Как он ни подпрыгивал, яблоки висели слишком высоко.
- Сам попробуй, Вилли, - предложил Нилли. Вилли был заметно повыше Нилли, но это не помогло. Роста ему все равно не хватало.
- Давай я стану тебе на спину, и все получится, - предложил Нилли.
- Это будем эксплуатация моего труда, - возразил Вилли.- Маленькие слонопотамы, вроде тебя, не должны эксплуатировать больших, это против правил. К тому же, и доминирующая нога у тебя женская, Нилли.
- Ну и что?
- Как что? Это значит, что мы не равны с тобой. Так природа захотела. Я тебе на спину могу встать, а ты мне – нет. Если ты встанешь, это просто паразитизм какой-то получится, и эксплуатация моего труда.
- Но ты же тяжелее, - плаксиво возразил Нилли. Суммарный рост у нас одинаковый, но если я на тебя встану, тебе совсем не так тяжело будет, как если ты на меня.
- Легче, тяжелее – кого это интересует, - сказал Вилли. – У тебя доминирующая нога женская. В этом все. Тебе по правилам не положено опорный палец в красный цвет красить, ты маленький. А я могу, я большой.
- Плевал я на эти правила, - скривился Нилли. – Может, мне хочется. Я другие пальцы покрашу. И откуда ты знаешь, что у меня доминирующая нога женская?
- Вижу.
- Как?
- Во-первых, по форме ногтей. А во-вторых, вижу, и все. Если смотреть под определенным углом, видно, что в твоей самой толстой ноге – розовое сердце.
Вилли попытался без долгих разговоров встать Нилли на спину, но тот столкнул его обратно вниз.
- Ну его, - сказал Нилли, отдышавшись. – Может, не нужен нам красный цвет?.
- Что ты заладил, не нужен, не нужен? – передразнил Вилли. – А что нам нужно, по-твоему?
- Не знаю, может, ничего не нужно? Почему все, что нам нужно, можно достать только, если ты мне на спину встанешь. А я не моги..
- Господи, ну как ты не понимаешь....- взмолился Вилли. – Сейчас не время качать права. Ну хочешь...Ну я не знаю...Когда обратно придем, сходим и засвидетельствуем, что ты не маленький? И можешь красить ногти в любой цвет? И доминирующая нога у тебя не женская?
Нилли подумал. Он хотел было спросить, знает ли Вилли, что для этого нужно сделать, но передумал. Все-таки, это была более заманчивая перспектива, чем вообще ничего не искать, не собирать и не нести обратно с целью, как выразился Вилли, решить еще кое-какие технологические вопросы и получить идеального оттенка краситель. Ввязаться, а там видно будет.
- Ладно, - вздохнул он. – Можешь становиться, прямо на попону. Достанешь яблоки, дай мне одно, рассмотреть поближе. И сандали. Я хочу правый, одеть на мою женскую ногу.
- Заметано, - пропыхтел Вилли. Он вскарабкался Нилли на спину и природнялся на цыпочки.
Видди сорвал два яблока и дотянулся до пары сандалий. Одно из яблок было явно краснее другого.
- Я себе самое красное возьму, - сказал Вилли. – А ты со своим оппортунизмом – надо, не надо, да правила дурацкие, - можешь вот это съесть, бледное.
- Я еще сандали хочу, - напомнил Нилли.
- Only vandals wear sandals – глубокомысленно произнес Вилли.
- Ну так и отдавай, - повторил Нилли. – Станешь тут с вами вандалом – целый день подпоркой работай. Недоделанная лестница. И доминирующая нога у меня женская. Что мне еще-то остается, только вандалом быть. А между прочим, на родном-то языке тоже можно, заметь: вандалы одеты в кандалы, на ноги обуты сандалы, - добавил он. - Жаль их только две, а мне четыре нужно.
- Я заберу одну, - повторил Вилли.
- Давай на той стороне дерева посмотрим, может, там еще есть? – сказал Нилли. – Как бы нам перебраться?
- Давай опрокинем другое красное деревце, и перейдем по мостику, - предложил Вилли. Оно тоненькое, это нетрудно. И смотри, вон я вижу подходящее. То ли красные яблоки оборвали уже, то ли они не завязались еще.
- А что, разве совсем нельзя определить? – озабоченно спросил Нилли.
Когда они оказались на другом берегу реки, ожидания Нилли оправдались. На дереве висело несколько сандалий, и даже одна пара парных. Нилли дотянулся до нее хоботом, быстро напялил, и подобрал еще две, для задних ног.
- Одет в сандали в заманчивые дали идет поэт, - продекламировал он, явно довольный. – А между прочим, - прервал он себя, - ты заметил, Вилли, что на этом деревце, которое мы только что свалили, остались плоды? Я заметил пару странных вытянутых штук: орехи не орехи, ягоды не ягоды. Он потопал ногами и попробовал импровизировать. Oh wonderful sandalia, you perfect like a dahlia. Вилли, ты знаешь, как по-русски называется dahlia? – спросил Нилли.
- Георгин?
- Точно. Похож ли георгин на тмин? А, Вилли? На этом дереве, из которого мы мостик сделали, растут георгины?
- Трудно сказать, - задумчиво ответил Вилли.- Мы когда его повалили, все, что на нем росло, видимо, в реку попадало. Сейчас, наверно, из них компот получился, или кисель.
– А, слушай, может, удастся еще сандалий выловить? Мы же не знаем, сколько их на том дереве росло? Слушай: один патриций без сандалий охотник был до вакханалий.
- Вакханалия это что, я не очень помню, - пробурчал Вилли.
- Это когда с вакханками, - объяснил Нилли.
- Ты куда сандали эти одевать собираешься? – недовольно спросил Вилли. На гениталии? У тебя ведь только четыре ноги, друг мой, и уже все в сандалях.
- Я хочу коллекцию обуви – ответил Нилли.
Вилли и Нилли выловили из речки несколько пар довольно привлекательных сандалий, но все они оказались Нилли малы.
- Ну хочешь, я тебя аэрозолью побрызгаю, ты ужмешься чуток и в сандали влезешь, - предложил Вилли. – И бонус заодно получишь, за малые размеры. Убьешь двух зайцев, как говорится.
- Я не хочу все время маленьким быть. У меня так спина сломается, когда ты опять на меня встанешь.
- Сперва тебе надо получить бонус, - сказал Вилли. – Мы просто не можем им пренебречь. Но после этого ты можешь помыться в речке и смыть аэрозоль. Хоть мамонтом расти, мне-то что.
- Мамонты пасутся в папоротниках. Я бы лучше саблезубым тигром стал.
Нилли сидел на земле и думал о том, что жизнь, все-таки, ужасно несправедлива. В этом утверждении нет, разумеется, ничего особенно нового, но каждый раз этот – как бы его назвать? Может, факт? – каждый раз этот факт поворачивался к нему неожиданной стороной. А особенно, когда ищешь обувь на доминирующую женскую ногу.
Ну почему, спрашивается, Вилли должен залезть на него, а не наоборот? Ведь он, Нилли, меньше и легче? И почему это следует из того, какие у него ноги? И если доминирующая нога у него женская, то почему он вообще должен что-то делать? Скрыть бы этот факт от всех, вот было бы здорово, но как тут скроешь – правила, и правила, и справки. Если пренебречь правилами, придется ходить босиком.
Неожиданно для себя самого он начал вспоминать вчерашний фильм. Кажется, дело там было в том, что главный герой, довольно неприятный человек, развелся с женой. И женился на другой, более молодой женщине. И та, предыдущая жена в фильме заболела. И вот висит она на волоске над жизнью, смертью и отчаянием, и там же где-то болтаются ее дети, числом два, двое симпатичных таких детишек, и вокруг вьется молодая, другая женщина, новая жена.. То ли правда очень помочь хочет, сочувствует, то ли выбора другого в этой ситуации нет – только быть очень хорошей. Такая уж в этой кошмарной ситуации ей полагается роль. И только их общая любовь – главный герой - никому, как будто, ничего не должен. И уж точно не быть хорошим.
Собственно, его даже в кадре почти нет, после того, как он своей новой любви делает предложение. В последний раз он появляется в кадре, чтобы сделать предложение, приблизительно в таких словах: любовь – это нить, и в прошлом я свой конец нити не удержал, но на сей раз уж непременно удержу.
Откуда это следует, никто не спрашивает, да и зачем? И собственно, даже если, как легко предположить, это неправда, он все равно имеет право. И симпатичный вполне, по замыслу. А вот все остальные бабы...
Нилли поежился. Его слегка знобило, хотя, казалось бы, не берегу реки было тепло. И здоров он вроде...И вот эти женщины, обе симпатичные, начинают расхлебывать эту ситуацию. Главный герой в этом не участвует – его функция держать свой конец. Тем временем обе тетки слегка калечат друг друга. Это естественно, подумал Нилли. Если тебя покалечили, или тебе покалечили жизнь – ты хочешь дать сдачи. И даже если не хочешь, все равно так получится. Что-то вроде физического закона. Действие равно противодействию.
- Вилли, - начал Нилли. – Я давно хотел тебя спросить...
- Ну?
- Почему считается, что если у тебя доминирующая нога мужская, ты на все имеешь право? Вспомни вчерашний фильм..
- Не знаю, - протянул Вилли. – Может, ты и прав.
- Я бы запретил это, чтобы было нельзя , - сказал Нилли. А кто очень хочет свободы выбора, пусть один живет. И людей не калечит.
-Разве не бывает, по-твоему, что в подобных ситуациях все выигрывают? И живут долго и счастливо?
- Бывает, еще бы, - сказал Нилли. – Интересно, правда, как часто это бывает. И еще интереснее, почему об этом никто не снимает кино. Я тебе скажу почему, - неожиданно разозлился он. – Потому что в этом случае все совсем не так увлекательно. Ну можно, конечно, извлечь какой-нибудь смешок из сложностей воспитания в сложносоставном, blended в смысле, семействе, но это второй сорт. Они крови жаждут, чертовы перезрелые романтик, и драмы. А если ее нет, им неинтересно. Не так competitive, что ли. По-русски и не скажешь.Ценность выигрыша другая.
- Ты о чем говоришь вообще – о жизни или о кино? – спросил Вилли.- Драма, фильмы...
- А это связано, - сказал Нилли. – Причем сильно связано. Без фильмов и всего прочего подход был бы другой. И восприятие другое. Это факт.
- Брось, - сказал Вилли. Но уверенности в его голосе не было.
Нилли решил, что лучше больше не спорить. Он, казалось, без труда победил: если нужно было объяснить связь между жизнью и литературой, и вообще доказать, что она имеется там, где мы ее не обязательно видим, это у него неизменно получалось лучше. Но моральная его правота, когда он ее озвучил, получилась какой-то плоской. И мрачной. Может, это потому, что мы вообще не верим в моральную правоту? – подумал он
. Из любопытства он решил для сравнения с вчерашним фильмом посмотреть еще и русский вариант истории, Мачеху. Странно, но хотя все там было по-другому, и фильм хороший, хоть и старый – запомнился – кое-что удивительно совпадало. Главная героиня, нахватавшаяся, по фильму, новомодных на тот момент гуманистических идей, усыновляет внебрачную дочь своего мужа. И первое совпадение: мать ее уже умерла. А в западной и куда более поздней версии только собирается. Но это было не все. Намного страннее, подумал Нилли, то, что и там и там они не прошли мимо – как бы это сказать? – напяливания чужой личины, что ли. И того, что если это личина не слишком счастливого человека, то в результате ты покалечишься. И сделано в обоих случаях это было практически одинаково. Если этому человеку, мальчику, девочке, ты хочешь заменить его жену, мать или еще кого-то, то, в конце концов станешь на ее место. Это, решил Нилли, присутствовало в обоих случаях. Хотя почему, собственно, это всегда должно быть? Ведь в природе-то вообще не бывает таких ситуаций...
Нилли и Вилли сидели на берегу и разглядывали быстротекущую воду. Пора было вставать и куда-то идти, но не хотелось.
- Я думаю, в дупле белка живет, - наконец обратился Нилли к Вилли. – Белка песенки поет и орешки все грызет. Сплети мне сачок из вершков сандалий, я ее поймаю.
- Сейчас лучше, по-моему, заняться поисками желтого.
- А из чего делают желтый? – спросил Нилли.
- Из золота. И есть еще пара других источников.
Друзья сидели на берегу и смотрели на воду. Чего только ни нес поток: мелькали кусочки дерева, листья и оторвавшиеся от стебля кувшинки, одна или две настоящих белых лилии без ножки, пакеты, опять пакеты, цветные пластиковые бутылки. Течение в этом месте было быстрым, и зрелище, считал Нилли, просто потрясающее. Особенно там, где чуть ниже по течению был небольшой порожек, и все это начинало кружиться и слегка подпрыгивало, прежде чем навсегда скрыться за поворотом. Приплывала новая порция забавных предметов, и многое Нилли хотелось выловить и рассмотреть поближе, но он сидел смирно. Только раз или два поднялся с места, выловил хоботом бутылку с красивой этикеткой и принялся рассматривать ее содержимое.
- Хорошо бы золотая рыбка приплыла к нам, - сказал Вилли. – Или серебряная хотя бы.
- Давай напишем рыбке письмо, - предложил Нилли. – И положим в бутылку.
- Давай, - согласился Вилли. – Только на чем? Ведь бумага-то размокнет.
- Можно написать на пакете, - сказал Нилли. – Давай выловим полиэтиленовый пакет из речки, и напишем на нем. Шринком, не зря же мы его тащили. А?
Вот смотри. – Нилли направил заостренную часть тюбика с аэрозолью на только что выловленный из речки красивый белый пакет. – Я нажимаю и прыскаю, и там, где я прыснул, пакет сжимается, видишь? И так что хочешь написать можно.
- Места только мало, - пожалел Вилли. – Больше двух слов не получится. И ты смотри дырку не прожги. Что писать будем? И вообще, они умеют читать?
- Вообще-то умеют, - сказал Нилли. – Но, понимаешь... Когда рыбка видит такой вот пакет... на котором шринком написано, она смущается. Робеет. И иногда не может прочитать. Но не все такие, разумеется. Некоторые рыбы такие тексты – написанные шринком на пакете – читают даже лучше, это известный факт, чем все остальное. Быстрее и с меньшим количеством ошибок.
- Что, все остальное? – не понял Вилли. – Где они берут все остальное?
- Ну как где. Там где-то, у себя. В рыбьем царстве.
- А кто ошибки считает? – не унимался Вилли. – И время засекает?
– Ну какая-то самая важная рыба, очевидно, - объяснил Нилли. - Так что писать?
- Что хочешь, - сказал Вилли. – А вдруг они совсем не прочтут?
- Прочтут-прочтут, - уверенно сказал Нилли. – Для этого шринки и существуют, сам увидишь. Давай напишем рыбке: хочу самые лучшие сандали в этой реке.
А когда она их принесет, еще что-нибудь попросим, может быть. Ну хотя бы золота, чтобы желтый цвет сделать.
- Давай, - согласился Вилли. – Пиши скорей.
- Я сейчас, - засуетился Нилли. – Он нажал на кончик тюбика пальцем и написал на пакете: хочу сандали. Засунул то, что получилось, в бутылку и бросил в реку.
Вилли смотрел на воду.
– А когда рыбка принесет сандали, - сказал он, - мы, может, другой способ писать ей письма найдем. Не шринком, ну, чтобы больше слов помещалось.
- Обязательно найдем, - поддержал Нилли.
Через некоторое время рыбка высунулась из воды. Во рту у нее была пара сандалий. Нилли померил, и они подошли. Но что-то, все-таки, продолжало его мучить.
- Давай лучше отправим письмо по воздуху, - подумав, предложил он. – Это лучше, чем в бутылке.
- Давай, - согласился Вилли. – А как?
- Поймаем какую-нибудь птицу. Вон, смотри, там недалеко страус ходит. Эму.
- Эму не летают, - заметил Вилли. – И страусы вообще.
- А мы научим, - уверенно возразил Нилли. – Раз птица, должна летать!
- Он бегает, - сказал Вилли. – Но летать не может.
- Значит, плохо учили, - вздохнул Нилли. – Что это за птица такая, которая не летает. Если мы за дело с толком возьмемся, то научим обязательно. Как думаешь? - Человек создан для счастья, как птица для полета, - задумчиво произнес Вилли. – Думаешь, это о них сказано?
- Послушай, - Нилли замялся. – Надо, как это...Использовать его natural strengths. Как это будет по-русски, кстати? Не знаю, не слышал, но неважно. Я имею в виду, пусть он лучше бежит.
- Кто сказал, что если он не летает, то его этому учить не надо? – возразил Вилли. – Идеальная птица должна летать. Я, может, его еще петь научу. Послушай: страус, поднялся страус, и в ритме вальса заплясал на облаках. И распустил свой хвост как парус... А дальше я еще не придумал. Или так: в тумане моря голубом белеет одинокий парус, взлетел как вихрь прекрасный страус, и в небе встретился с ...с...с орлом.
- Может, лучше с козлом? – спросил Нилли. – Почему нет?
Возможно, страусу не понравилась песня, приготовленная для него Нилли, но он поступил совершенно неожиданно: опустил голову и попытался зарыть ее в песок.
- Лучше пусть он бежит, куда тебе надо, - сказал Вилли. – Смотри, какие у него мускулистые ноги. Он голову зарыл, и я обратил на них внимание. Домчится в мгновение звука. Из страуса почтового голубя не сделаешь. Лучше синица в небе, пардон, в руке, чем, кто там в небе? Орел, кажется, я забыл. Соловья баснями не кормят, ну, и тому подобное. Как тебя еще убедить?
Нилли его не слушал. Он вспоминал свои школьные годы. А может, чьи-то еще, неважно. В самом деле, почему бы не научить страуса летать? Ведь птицы летают. За этим им и крылья дадены. А курица не птица. Что с того, что он такой голенастый. Это расписанием не предусмотрено.
Нилли обошел страуса вокруг и даже ковырнул пальцем песок, покрывавший его голову.
- А можно другое применение эму найти, - сказал он.
- Ему? – переспросил Вилли. – По-моему, это она.
- Да не ему, а эмУ. Смотри, какие перья. Может, сделаем веер? Или боа из страусовых перьев?
– А веер можно использовать в передаче сообщений по воздуху, - ответил Вилли. Я буду тебя обмахивать, а ты кричать. И громче получится. Или азбуку Морзе использовать.
- В азбуке Морзе стучат, - возразил Нилли.
- Если не слышно, бывает зрительная передача сигналов.
- Да? – голос Нилли звучал очень неуверенно. – Черт, когда-то я лингвистике обучался, между прочим. Но какая бывает азбука Морзе, не знаю. А ты?
- Что я? – не понял Вилли.- Под воду мы кричать не можем. Рыбам, то есть - сказал он, подумав. – Если бы они над водой жили, это был бы вариант. Тут скорее другие возможности рассматривать надо. Скажем, выдернуть из веера перо, и им писать, вместо шринка. Ну или... или я не знаю....ведь бывают же летающие рыбы. Тогда можно было бы кричать, когда она из воды выпрыгивает, и веером размахивать, чтобы громче было.
- Здорово, - согласился Нилли.
Вилли задумался. Не то чтобы он считал, что каждого нужно учить тому и тотолько тому, что он уже и так умеет. Хотя где-то он и такое мнение слышал. Но все-таки, должен же где-то быть какой-то здравый смысл. А здравый смысл говорит нам что? Птицы должны летать. Значит, страуса – надо в воздух. А чтобы все его услышали, научим. петь...
На секунду аккуратная маленькая головка высунулась из песка и Вилли показалось, что на ней растут ушки. Совершенно кошачьи над прищуренными янтарного цвета глазами. Вилли подошел поближе и увидел, что это, видимо, было выступающее над силуэтом головы перо, а, может, просто аберрация зрения. Простая игра света и тени. Но на расстоянии двух-трех шагов иллюзия была полной. Так что же делать? Вилли колебался. Учить его летать? Драть из хвоста перья для веера? Надо выяснить все получше про летающих рыб, - подумал он. А тогда уж и решать. Правда, непонятно, зачем ему летающие рыбы, если коммуницировать с ними он собирается с помощью страуса, а тот не летает и, к тому же, вообще зарывает голову в песок. Но он же птица. Ясно было, чисто интуитивно, что начинать надо с обучения страуса летать, и что летающие рыбы в этом деле очень важны.
Нилли смотрел на Вилли. Наконец, он решился сказать.
- Летающие рыбы – это вообще не рыбы, - сказал он. – Ты что, не знаешь, что рыбы плавают?
- А вот и нет, ты не прав, старик, - возразил Вилли. – Знаешь, бывают удивительные экземляры. И даже целые роды. Летающие рыбы. Хищные растения, вроде нашей росянки. И вся таксономия оказывается для них, между прочим, неверной.
- Какая еще таксономия?
- А такая. Вот смотри, - начал Вилли.- У каждого вида предметов, и у каждого слова, соответственно, есть подчиненное, под, которое включенное все обозначает, и более широкое, над. Например, тигр, млекопитающее, зверь. Понятно?
- И что? – спросил Нилли. – Что тут такого?
- А то, что для некоторых эти линии, сверху вниз или снизу вверх, не так идут, как ожидается, пересекаются или пре-секаются, как хочешь назови.
- Как это? – не понял Нилли.
- Ну смотри. Вот, скажем, шкаф. Что такое шкаф?
- Не знаю, мебель, наверное.
- А подвесной шкаф?
- Подвесной шкаф у меня когда-то был, когда я в новую квартиру переехал, - вспомнил Нилли. – А это ты к чему?
= Какой ты, право. Смотри: подвесной шкаф – это шкаф?
- В некотором смысле.
- А он мебель?
- Не знаю, - замялся Нилли.
- Вот и получается, - просиял Вилли. – Подвесной шкаф – шкаф, но он если и мебель, то с большой натяжкой.
. – Бывают же подвесные полки.- пробовал сопротивляться Нилли. - Нормальная мебель. Хотя... какая у вас есть мебель? Подвесной шкаф... . Это от материала зависит, - осенило его, - полки деревянные. А страус...
- Между прочим, и по-английски такие примерчики можно найти, но другие. Disposable fork – это fork? А он cutlery? Или disposable cup- это сup. А сup вообще-то в этом языке классифицируется как china. Но можно ли сказать так про disposable cup?
- Здорово, - восхитился Нилли. – Ну и что же отсюда следует? Страус - подвесной шкаф?
- Ну да, естественно, - сказал Вилли.
- Чтобы птица летала, - это нормально, - рассуждал Вилли. – Это социально, наконец. Страус – птица, значит, должен летать. А бегать мы со временем его отучим, в новом окружении. И если...Вилли вдруг забыл, что если. Мысль, хотя катилась по этой дорожке уже третий или четвертый раз, вдруг зацепилась за что-то, забуксовала, не желая ни в какую повторять, что будет, если. Но Вилли подтолкнул себя и продолжил. Если мы где-то найдем летающую рыбу... Они там где-то встретятся и пообщаются. Будет нормально и социально. Будет нормально и социально.
Видимо, последние слова он повторил вслух, потому что Нилли откликнулся.
- Ты здорово придумал, - сказал он. – Только вот с чего начнем? Будем искать рыб или учить страуса летать?
- Да ладно, - пошел на попятный Вилли. – Все-таки это теория. На практике, боюсь, все это слишком сложно. Вытащи пару перьев из его хвоста, для веера и на память, и пошли.
- Пошли-пошли, - согласился Нилли.
- А можно, - Вилли торопился высказать неожиданную мысль, - можно учить его прыгать, а не летать. Как кенгуру. Инклюзия получит новый смысл..
- Ты это уже говорил, - разозлился Нилли. – Что нового добавилось. И ни одна действительно инклюзивная – вот слово-то? – вещь так не называется. Как ничто настоящее никогда не называется authentic. Но дело не в этом.
- А в чем?
- Как в чем? – огрызнулся Нилли. Видно было, что он злится. - Ну что тут рассусоливать. Либо страуса можно научить летать – заметь, никто так не считает – тогда почему он еще не умеет, ведь его так долго учили? Либо нельзя – тогда зачем вообще учить? Почему не пристроить его, скажем, в соревнования по бегу? Или в фотосессию – или как там это называется – по демонстрации красивых перьев?
Есть только одна причина, по которой это не происходит.
- Это какая?
- Вернее, две. Первая, это чтобы обидеть страуса. Поиграть с его самооценкой. А вторая, самая важная – кто-то на веки вечные обеспечен осмысленным, что самое смешное, с чьей-то точки зрения занятием, обучая его летать. Вот и все.
- На самом деле ты не прав, - сказал Вилли. – Упрощаешь. Умеет – не умеет, это не такая вещь, которая либо да, либо нет, ноль или единичка. Она может быть fuzzy. Умеет, но не в полной степени. Слегка умеет. Очень умеет. Умеет на четверть, половину, две трети. Ты меня понимаешь?
- Но и в этом случае, - ответил Нилли, - доля или коэффициэнт умения либо уменьшается, либо увеличивается, либо остается таким же. Если он увеличивается, то почему еще не умеет? А если уменьшается или остается таким же... Интересно, почему?
- Может, он увеличивается, но до определенного предела. И вообще дело не в этом. Дело в том, чтобы вытащить человека откуда-то, где ему скучно и неприятно, и поместить куда-то, где ему приятно и интересно.
- Знаешь, по-моему, мы все нашли, - сказал Нилли Вилли, когда они отошли от страуса достаточно далеко. Красители. Я устал. Давай заканчивать это дело. У нас белый есть. Красный есть. Можем розовый сделать.
- А желтый? – спросил Вилли.
- Зачем желтый?
- Смешаем с красным и сделаем оранжевый.
- А-а, - протянул Нилли. – Желтый, на самом деле, я знаю, как получается. Когда красные плоды уже не хотят, они желтыми становятся.
- Как не хотят? Кто? – не понял Вилли.
- Никто. Ну сам подумай, это же логично: желтый - это просто выцветший красный. Из которого краснота вся ушла. Давай вернемся туда, где эти красные штуки мы видели, и наверняка, если они тебе уже надоели – мне ужасно – то как раз желтыми стали. Даже золотыми. Как золотые шары георгины.
- А если, скажем, тебе они надоели, а мне нет? – спросил Вилли. – Или наоборот? Какого они цвета?
- Не знаю, посмотрим, - ответил Нилли. – Можно, для надежности, по очереди к дереву подходить.
- Зачем?
- Чтобы точно желтый увидеть.
- То есть, если я правильно понимаю, ты исходишь из допущения, что мы с тобой совершенно по-разному относимся к плодам красного дерева? Почему, собственно? Давай лучше попробуем вместе подойти. По очереди мы еще успеем.
Вилли и Нилли прошли еще немного, и увидели красное дерево свободы. Оно ничуть не изменилось с тех пор, как они видели его в последний раз, ну, может, совсем чуть-чуть наклонилось вбок. Теперь плоды висели пониже.
- Не так трудно весь этот stuff достать будет, - заметил Нилли. – Я бы мог один. Но они здорово пожелтели, смотри.
- Где пожелтели, - возразил Вилли. – Как были, так и остались.
- Значит, ты их больше хочешь, - сказал Нилли. – Раз они тебе краснее кажутся.
- Так что делать будем?
- Давай так, - ответил Нилли. Поскольку нам теперь желтый нужен, то лезу я, и рву их я. А из того, что я добуду, сделаем желтый.
- Ты получаешься наш местный Мидас, - задумчиво сказал Вилли.
- Почему это?
- Ну как же: к чему ты прикасаешься, то все желтым становится. Золотым. Без всякого, можно сказать, волшебства. Просто красного ты не видишь.
- А-а, - протянул Нилли. – Убедительно. Каждый дальтоник Мидас в душе, алый ему непонятен ваще. Серьезно, ты знаешь, что они чаще всего красного и зеленого не видят?
- А бывают такие дальтоники, чтоб еще что-нибудь не различали? – спросил Вилли. – Черный и белый, например?
- А ты как думаешь?
Через двадцать минут желтые плоды были собраны, Вилли и Нилли присели на землю отдохнуть.
- Мы все сделали, - сказал Вилли. – Восстановили бурундука. Собрали материал для изготовления белого, красного и желтого. Миссия выполнена.
- Только не придумали, как быть большим, а казаться маленьким, - вздохнул Нилли. Для департамента одежды. И сталагнаты не нашли.
- Это потом, когда-нибудь, - сказал Вилли. – Сейчас я устал. Пойдем домой.
- Когда-нибудь, - мечтательно сказал Нилли, - когда-нибудь мы вырастем большие и нафиг пошлем паршивый департамент одежды. Соберем много сталагнатов и...и...
- И? – спросил Вилли.
- И посмотрим, что будет.
- Тоже мне, мечта, - сказал Вилли.
конец.