Ожерелье

Глава 1.

     -Знаешь, -  сказала Линамартина,  погружая длинные пальцы в горячий песок, - знаешь, я поняла – вся моя жизнь это большие и маленькие истории любви, мои страстные  романы и маленькие влюбленности… Они нанизаны на нить времени, как разноцветные и разнокалиберные бусины. И пока я здесь, это ожерелье будет являться моим украшением, талисманом, амулетом. А потом, там… нить порвется и никому не нужные бусины разлетятся в разные стороны,  закатятся в самые дальние и пыльные уголки, но это не будет иметь уже никакого значения…
   -О Боже! Вечно ты придумаешь какую-то ерунду! – лениво ответила Хельга. Она уютно устроилась на мягком матрасике в тени плетеного тента. Теплый, ароматный ветерок с моря нежно ласкал ее лицо и голые ноги, и ей было совершенно не интересно слышать ничего, кроме тихого шелеста морских волн.  - Как тебе только хочется! Какие еще романы!  Ты же знаешь, какая это все гадость, трепка нервов, зависимость от совершенно постороннего, не обязательно порядочного (а скорее обязательно непорядочного человека), у которого, к тому же, совершенно неизвестно, что творится в голове!
       Линамартина подбросила горстку песка на забаву ветерку и подумала: «Как хорошо, что я ее просто придумала! Мою маленькую, милую репку! Если бы она существовала на самом деле, я бы давно ее придушила! А ведь без нее мне было бы так грустно и одиноко. О! Какая же я все-таки дура! Ну как же я могла ее не придумать, если я и сама только плод собственного воображения в воображаемом Мире, в придуманном месте, в несуществующем времени…   И все-таки, все-таки!  Если я все это придумала, то все это так и есть, оно появилось в моем воображении именно таким, а не другим, и я вынуждена с этим считаться. Но и она – Хельга – тоже пусть считается с этим! А то воображу ее какой-нибудь  страшилкой – будет тогда знать! А так она вполне  очень даже аппетитная дамочка! У нее смуглая, гладкая кожа, чувственные губы, темные волосы и янтарно-желтые глаза. Да и характер, в общем-то, не плохой. Вот только спорить со мной любит. Наверное, взяла на себя роль моего альтер-эго.
        Хельга зашевелилась на своем полосатом матрасике и сказала примирительно: «А не пойти ли нам выпить чего-нибудь сладенького? Например, горячего шоколада?»
      Линамартина улыбнулась про себя. Ведь ей не обязательно было вставать и идти к бару по дорожке, окруженной цветущими бугенвиллиями и кактусами, чтобы выпить ароматного напитка. Достаточно было представить себе, что чашечка дымящегося шоколада у нее в руках и …   Но нельзя же так грубо нарушать и без того зыбкую реальность этого чудесного мира! Она знала, что  правила этой реальности  нельзя преступать иначе вся эта красота может разлететься в одно мгновение, как карточный домик. А потом, что было бы потом? Она не знала и не хотела думать об этом. Нет, нет, пусть уж все останется таким как есть…
       -«Хорошо, Хельгочка, я встану и пойду, но только тогда ты обязана будешь выслушать мою первую историю – и не перечь мне, пожалуйста!»
 
                *    *   *
        Герцогиня подошла к узкому стрельчатому окну и посмотрела в заросший, запущенный сад на дорогу, ведущую к воротам. Она знала, что никто не едет по дороге, не спешит ей на помощь, ведь иначе она слышала бы уже стук копыт, бряцанье доспехов, звон колокола у входной двери. Она ругала и проклинала себя за то, что не могла удержаться от бесцельного и унизительного наблюдения за пустой дорогой.
    - «Зря ты все ждешь – послышался сзади насмешливый скрипучий голос – ты же знаешь, что никто не придет за тобой, а если и придет, то не вызволит тебя отсюда, а если и вызволит, ты все равно вернешься сюда! Это – закон, это твой приговор, твоя судьба!» - злой, каркающий смех разнесся под сводами огромного замка, наполняя собой каждый уголок и каждую комнату.
    -«Это неправда, здесь нет никаких законов и я знаю – он едет, он уже в пути, он не может не найти меня, потому что там, на Парадизе мы были рождены в один день, в один час и миг и были предназначены друг для друга! И ему так же плохо без меня, как и мне без него!» - в отчаянии вскрикнула Герцогиня.
     -«Да, да, конечно, но только, где он твой Парадиз? И был ли он когда-нибудь?  Во всяком случае, не в этой жизни, не в этом мире. Там! Он должен найти тебя ТАМ, где ни ты, ни он не похожи на себя, среди миллионов призраков и оборотней он должен вычислить тебя настоящую. Ты же понимаешь, это невозможно, этого не будет никогда! Я так смешал эти карты, что вам никогда не сложить пасьянс!» 
     -«Да, но время здесь остановилось, моя жизнь бесконечна, и среди бесконечного множества попыток мы, все-таки встретим  друг друга!» - на прекрасном лице Герцогини пролегли сверкающие дорожки слез.
      -«О да! ЗДЕСЬ время остановилось! Но не там, где вы должны встретиться – иначе мне было бы слишком скучно наблюдать эту бесконечную кутерьму! Там ваше время течет быстро, как песок в песочных часах! Не успеете – и ты останешься здесь, со мной! Ты не будешь стареть и не умрешь, но ничто и никогда – запомни: ничто и никогда – не вернет тебя в твой Парадиз – мир счастья и любви! Зато ты познаешь красоту и гармонию покоя, неподвижности и пустоты!»
                *      *     *
Бусинка первая – жемчужная.
Линамартина положила на длинную узкую ладонь крошечную жемчужинку. Разглядывая ее, она подумала: ну вот - эта история так далека от меня теперешней, что кажется, будто произошла не со мной. Ну да, не совсем со мной – со мной другой, тогдашней.
      Если двигаться вдаль по этой дорожке памяти все глубже и глубже, можно увидеть себя ребенком, девочкой. Девочка Линамартина… Бедняжка, тогда она особенно чувствовала свою чужеродность окружающему миру. Только потом, гораздо позже она поняла, что это было не случайное ощущение. Какая-то неведомая сила вытолкнула, вырвала ее из другого пространства и времени, из уютного сада, где было предназначено ей жить, и втолкнула сюда, в эту абсурдно жестокую реальность, не снабдив ни клыками, ни когтями, ни соответствующими чертами характера. Но девочка этого еще не знала, она только остро чувствовала, что окружающая действительность как-то мучительно жмет, трет и мешает дышать, как грязная, неудобная одежда с чужого плеча. Она не понимала, почему дети обижают и дразнят слабых, почему взрослые так заняты какими-то странными вещами и совсем не замечают удивительной красоты окружающего мира. Она еще не знала тогда, что в этом мире из гадкого утенка вырастает злая, уродливая утка, а Ассоль стареет и спивается на пристани, так и не увидев алых парусов. Все это она поняла потом, гораздо позже. И ей было бы совсем плохо, если бы откуда-то из того, другого, светлого мира ей не досталась способность отгораживать себя от грязи, жестокости, лжи, суеты, окружая себя оболочкой тонкой и невидимой, но достаточно прочной, сотканной из той красоты, которая просачивалась сюда неведомо откуда и неведомо как. Ну да, действительно, как здесь могли появиться такие прекрасные вещи, как стихи, музыка, книги – а ведь они были! Она питалась ими, окутывала себя этим невидимым флером и была почти счастлива! И еще откуда-то она знала, скоро, или не очень, должен появиться ОН. ОН придет, и все встанет на свои места. Эта искаженная реальность разгладится, распрямится, окрасится яркими неземными красками. Тогда она сбросит свой кокон, расправит радужные крылья, и они полетят, даря друг другу любовь и счастье. Ведь это так просто! Он будет дарить радость ей, а она – ему! Ничего больше, никакой магии, никакого колдовства! Их энергия, в десятки раз усиленная любовью, будет так всемогуща, что они улетят на их родную планету, захватив с собой всех желающих! И Линамартина ждала и жила, жила и ждала. А время шло, она училась, она была умненькая девочка и кроме того гордость заставляла ее быть лучше многих. Само собой разумеется, после школы она поступила в институт.  Институт Дирижаблестроения. Не то чтобы ее интересовало построение дирижаблей. Просто, во-первых, она любила математику за ее стройность и точность, а во-вторых, дирижабли – это все-таки полет!   
      Вот здесь-то среди юношей и девушек, веселой студенческой братии Линамартина поняла, что реальность может быть не так уж и плоха. Можно дружить, смеяться, дрожать перед сдачей экзаменов и праздновать их завершение, вливаться в это молодое, разноликое общество, быть такой как все и получать от этого удовольствие. Новое ощущение взрослости – такое острое и волнующее захлестнуло ее, закружило в  водовороте лиц, музыки, лекций, танцев. Первая поездка на картошку в ее сознании была равнозначна кругостветному путешествию.
Все это пронеслось в сознании Линамартины со скоростью молнии. Нет, подумала она, это все будет Хельге неинтересно. Надо начать именно с поездки на картошку.
    -Ну, так вот! На картошке я впервые попробовала вино! – представляешь, Хельга! Девочки, с которыми я поселилась в одной комнате, были: Петра, Илона, Стася, Надин и я. Комната была палатой летнего пионерского лагеря, холодной и неуютной, но зато мы чувствовали себя такими взрослыми, самостоятельными. Я тогда, скорее всего впервые поняла, что ощущение свободного полета – головокружительное и пьянящее – может вызывать не страх, а острое, не похожее ни на что удовольствие. Я росла очень домашним ребенком, никогда не ходила в детский сад. Воспитывали меня мама и бабушки, папа лелеял и баловал меня. Единственный раз меня оторвали от дома и родных, отправив в пионерский лагерь в Анапу, когда мне было   6 лет. Эта поездка запечатлелась в моем сознании сплошным кошмаром. Начиная от размещения в плацкартном вагоне по двое на полку, где спать пришлось валетиком с какой-то незнакомой девочкой, и, кончая невкусной (по моим понятиям просто-таки несъедобной) едой – все было из рук вон плохо и походило на какое-то изощренное наказание за непонятно какой, но, наверное, очень серьезный проступок. Даже море, которое я впоследствии страстно полюбила (да и как море можно не любить?) показалось мне некрасивым, враждебным и каким-то гадким на вкус. Камушки и ракушки на дорожках кололи ноги, солнце пекло и обжигало кожу, дети были вредными, а воспитатели – злыми. А позже было разочарование от школы. Хотя я страстно стремилась быстрее попасть туда. Мне казалось, это будет мир, где открываются чудесные и запретные тайны пространства и времени, мир захватывающих книг, мир веселых и преданных подруг и друзей, мудрых и справедливых преподавателей. Но жизнь как-то сразу дала понять, что мало что может совпадать с ожиданиями мечтательного ребенка. Школьная рутина, какая-то бессмысленная жестокость  детей, унылая бездарность большинства учителей – вот что осталось в памяти от десяти школьных лет!
    А здесь – здесь все было совсем другое! Хотя, скорее всего, другой была сама я. Не помню, как случилось, что решив отметить начало своей картофельной жизни, за вином в Москву девочки послали  именно меня, наверное, самую неискушенную в вопросах виноделия и винопития. После долгих и мучительных сомнений, я выбрала вино под названием «Черные глаза» (скорее всего именно название меня и впечатлило).   Однако все одобрили мой выбор. Вечером, после трудового дня и ужина начались торжественные приготовления. Комнату украсили осенними листьями, зажгли свечи, поставили кружки, призванные олицетворять собой хрустальные фужеры, принесли закуску, состоящую из недозрелых, порезанных дольками яблок и в центр стола торжественно водрузили бутылку. Чинно расселись вокруг.  Илона встала, очевидно, намереваясь произнести заготовленную речь, но тут в дверь настойчиво постучали.
     -«Кто там? К нам нельзя, мы заняты!» - строгим голосом произнесла Илона, но дверь отворилась, и на пороге появились ребята из нашей группы. Человека четыре. Реакция Илоны была мгновенной – как по мановению волшебной палочки, бутылка исчезла и скрылась под столом.
    -«А что это вы тут делать собрались?»- спросил кто-то из вошедших.
   -«Да вот чаю хотели попить…» - не растерялась Надин.
   -«А можно и мы с вами?»
   -«Нет, нет, мы уже передумали!» - девочки активно замахали руками, головами, а кто-то, наверное, и ногами, потому что из-под стола вытекла и расползлась по полу на середину комнаты  лужа подозрительного кроваво-красного цвета. Почувствовав всеобщую неловкость, мальчики скомканно извинились, попрощались и удалились, наверное, к более гостеприимным сокурсницам. А мы извлекли из-под стола остатки былой роскоши и продолжили прерванное действо. Интересно, что оставшегося количества (приблизительно полбутылки) нам с лихвой хватило, чтобы почувствовать себя пьяными, веселыми и совершенно счастливыми. А потом были танцы.  Танцы были в столовой, и это, безусловно, было самое лучшее из нашей картофельной жизни. Какими бы невыспавшимися и измученными мы не были в течение дня, к вечеру девочки преображались, в глазах начинали сверкать озорные звездочки, надевались самые модные наряды, которые были под рукой (нарядами можно было меняться, а косметикой делиться). Иногда танцевали под магнитофон (о Боже! Битлы, Роллинги – это было время классной музыки! – она до сих пор вызывает у меня чувство эйфории!), а иногда приезжал местный ВИА (какой там был ударник! – просто помереть и не встать!). И как же я любила танцевать! Все признавали, что  танцую я хорошо, но это было не самое главное – главное было то, что все, скрытое и подавленное повседневностью вырывалось наружу, на свободу: кипучая энергия молодости, радость гармонии души и тела, красоты звуков и движений и ожидание чего-то неизведанного, но обязательно прекрасного – любви, конечно же, любви! И стоит ли говорить, что одна за другой, девочки стали влюбляться! За нашими девчонками ухаживали ребята с 3-го курса, казавшиеся нам тогда очень солидными и чуть ли не пожилыми мужчинами. Первую эта эпидемия влюбленностей настигла нашу подружку -  нежный одуванчик – белокурую милашку Петру. В первый же вечер после танцев ее пошел провожать очень симпатичный, да еще и бородатый третьекурсник. Провожались они так долго, что мы не выдержали и легли спать. Среди ночи нас разбудил ее истошный крик. В панике мы повскакивали с постелей и стали в ужасе расспрашивать Петру, что случилось. Оказалось, все было так: заботливая девушка, не желая нас беспокоить, не зажигая свет, взяла с тумбочки крем и стала им тереть глаза, чтобы смыть тушь с ресниц, но в темноте она перепутала тюбики. Вместо крема она терла глаза зубной пастой, что не замедлила почувствовать – глаза жутко защипало! «Лучше бы свет включила – мы бы не так испугались!» - недовольно сказала Илона, взявшая на себя функцию строгой мамочки. Зато в дальнейшем таких проблем почти не было. Третьекурсники охватили своим вниманием всех девочек нашей комнаты, поэтому с ночных свиданий мы возвращались примерно в одно и то же время. Правда, нам со Стасей достались какие-то некондиционные (как нам тогда казалось) парни. Это были два друга: Жека и Гоша. Жеку звали Кепка, т.к. из-за намечающейся лысины он никогда при нас не снимал одноименный головной убор. Он был высокий и молчаливый и ухаживал за Стасей. А мой был Гоша по прозвищу Красная Шапка. Он был маленький, шустрый, говорливый и носил вязаную шапочку с помпоном соответствующего цвета (по-моему, чтобы казаться выше). В общем, мы со Стасей не таяли от счастья, но зато, и не отрывались от коллектива. До сих пор перед моим мысленным взором стоит картина: раннее утро прохладного по-осеннему дня. Поле клевера, посеребренное росой. По нему, прокладывая темную дорожку, гуськом, мы, досыпающие на ходу, замерзающие, в непросохших телогрейках и резиновых сапогах бредем к автобусам, которые развезут нас по картофельным полям… 
    -«Так это и была твоя первая любовь? Как неромантично – Красная Шапка! Я бы предпочла скорее Серого Волка!» - насмешливо произнесла Хельга.
   -«Нет, конечно же, не он! Это было предчувствие, пробный шар, отдаленный раскат грома перед грозой, первые капли дождя перед ливнем – назови, как хочешь! Просто кто-то дал мне знать: жди – уже скоро! И я ждала, просто ждала. Нет, конечно, студенческая жизнь шла своим чередом. Мы вернулись с картошки, началась учеба. Однажды мы с Петрой сидели в читальном зале, готовясь к очередному  зачету. Народу в читалке было немного, и мы положили свои сумки на соседний стол. Вдруг в читальный зал вошли двое молодых людей. Вернее один был молодой человек, а второй – прекрасный Парис. Да, тот самый, из-за которого поссорились древнегреческие богини. Я сразу узнала его. Он был высокий, стройный, у него были глаза цвета черного бархата, смуглая гладкая кожа…   Да что там перечислять, он был просто совершенством! И направлялся он прямо к нам.
   -«Девушки, а кроме ваших сумок, на эти места никто не претендует?» - спросил Он.
   -«Нет, садитесь!» - ответила Петра, убирая наши сумки, потому что у меня случилась временная контузия, и я не могла ничего ответить. Неимоверным усилием воли я заставила себя перевести взгляд на страницы своего учебника. Ребята, однако, вели себя раскованно, даже поинтересовались, к какому предмету мы готовимся, и когда и где будем его сдавать. Так, за попытками затолкать порцию знаний в свою голову и общением с юношами прошло время. Пора было идти на зачет. Ребята пожелали нам «ни пуха, ни пера», и я в состоянии легкого анабиоза в сопровождении дрожащей перед зачетом Петры покинула читалку. Как прошел зачет, что я отвечала, что мне поставили – этого я не помню. Зато отлично помню, что когда я, радостная вышла из аудитории, и несчастные, которым еще только предстояло испытание, окружили меня, расспрашивая, как все прошло, я увидела его. Он стоял в некотором отдалении от всех и явно кого-то ждал. Когда народ вокруг меня рассосался, он подошел ко мне и просто сказал:
    -«А я тебя жду. Как тебя зовут?  Мы так и не познакомились».
    -«Линамартина. А тебя?»
   -«Парис» - сказал Парис.
   -«А что мы будем делать?» - спросила я.
   -«Отпразднуем сдачу зачета и наше знакомство!» - ответил Парис.
    Тут в открытое окно вплыло большое пушистое облако, мы взялись за руки, ступили на него и поплыли…   Теперь мне странно вспоминать это, потому что кажется, что так не бывает, вернее бывает только в сказке. Принц подошел к принцессе, взял ее за руку и они поняли, что любят друг друга! Правда, ведь смешно? Но самое смешное, что так оно все и было. Нам было очень хорошо! Во всяком случае, мне! Нам нравились одни и те же книги, одна и та же музыка, мы смеялись одним и тем же шуткам. Мы даже родились в одну и ту же ночь! Только он до полуночи, а я – после. Мы встречались каждый день после лекций и всю оставшуюся часть дня проводили вместе. Вечером он провожал меня, каждый раз мы мучительно долго не могли расстаться, потом он возвращался домой».
     -«Это просто какая-то идиллия! Мед, политый сахарным сиропом, и украшенный розочками из сливочного крема! Фу! Что же могло вас разлучить в таком случае? Ведь хэппи энда не было, насколько я понимаю? Иначе сейчас рядом с тобой на берегу этого великолепного моря была бы не я, а повзрослевший, немного изменившийся, но все еще прекрасный, Парис?» - спросила Хельга.
     -«Да, хэппи энда не было. Наверное, это я все испортила» - грустно ответила Линамартина.
     -«Ты? Но как, зачем?» - искренне изумилась Хельга.
       -«Когда-то, наверное, еще в детстве, меня поразила брошенная кем-то фраза: «Понимаете, он ВЫНУЖДЕН был на ней жениться, как честный человек!». Эта фраза застряла в моем мозгу, как заноза. Мне казалось, что ничего более унизительного  с девушкой случиться не может. И в моем сознании сформировалась такая запятая: никогда, ни при каких обстоятельствах я не допущу ничего такого, что может привести меня к подобной ситуации. Это значило, что дальше объятий и поцелуев наши отношения с Парисом продвинуться никак не могли. Да меня это, честно говоря, вполне устраивало. Чего нельзя сказать о Парисе. Он явно стремился к дальнейшему развитию отношений в этом направлении. Вот тут-то и наметилась трещинка в нашей любви…
       И все-таки это было незабываемо прекрасно! Парис был неотразим! Юная красота его тела была так ослепительна, что поражала не только девчонок, но даже ребят. Однажды мой друг и Надинин возлюбленный Проша подбежал ко мне в перерыве между лекциями и, тряся меня за плечи, зашептал страшным голосом: «Ты видела своего Париса обнаженным?» «Нет» - сказала я (и это было правдой). «Тогда иди быстрее в спортивный зал – он там сейчас разминается! У него такая фигура - обалдеть!!!»  Мы побежали с Прошей и Надин смотреть на Париса. Он был, конечно, не обнаженным, в шортах и футболке, но смотрелся, правда, здорово! Любая античная статуя рассыпалась бы в прах от зависти, если бы могла видеть моего возлюбленного! Да что там говорить – нам было по 19 – а в этом чудесном возрасте красота сияет светом юности и свежести. И так много времени было впереди – целая жизнь! И казалось, столько радости ждет нас!
       Новый год мы встречали с моей группой у одной из наших девочек – Регины. Она жила в подмосковном городке, и каким-то образом нашей компании предоставили квартиру на всю новогоднюю ночь. Тогда еще Новый год для меня был обещанием волшебства, какой-то красивой сказки и эти обещания сбывались. Мы так искренне веселились! Вместе накрывали на стол какие-то нехитрые закуски, наряжались, украшали комнаты. Потом, выпив шампанского в 12, и обнаружив, что выпивка и закуски скоро подойдут к концу, решили идти колядовать. Дед Мороз у нас был замечательный – одногруппник Гуслик. Он лихо сочинял импровизированные стихи-колядки прямо на ходу. Вместо шубы на него надели полосатый махровый халат Регининой мамы, на голову нахлобучили песцовую шапку, бороду как, поется в известных народных частушках, сделали из ваты.  А Снегурочкой была натуральная блондинка и зеленоглазая красавица – Милена – ее и наряжать особенно было не надо – и так ясно – Снегурочка! Остальная честная компания нацепила на себя что попало, запаслась объемистыми мешками для подарков и, возглавляемая Дедом и внучкой, отправилась по соседним квартирам. Надо признаться, что встречали нас дружелюбно и даже радостно – время было такое: люди еще не разучились общаться друг с другом лицом к лицу. Пирогов, сладостей и прочей снеди мы набрали полные мешки! Было даже и спиртное! Всем было весело, правда, кроме Деда Мороза! Его, беднягу так усердно угощали в каждой квартире, что обратно он уже прибыл не на своих ногах, а на руках товарищей.    Зато застолье было продолжено. Потом были танцы, какие-то игры, песни…    Угомонились все только утром. Немного измученные весельем, вповалку разместились кто где. Мы с Парисом прилегли на полу, почти под столом.  Ночь закончилась, а счастье продолжалось и мне казалось, ничто и никогда не сможет омрачить его…
         Но, студенческая жизнь характерна тем, что новогодними праздниками открывается неминуемая зимняя сессия. Парис учился на другом факультете, и заниматься нам приходилось отдельно друг от друга. Зато мы готовились вместе с девочками из нашей группы. Иногда у меня дома с Илоной и Петрой. Иногда у Милены с Региной и еще с кем-нибудь. Некоторые моменты подготовки ярко запечатлелись в памяти! Мы с Петрой готовимся к зачету: остался последний день! Я предупреждаю домашних: не шуметь, нас не беспокоить! Завариваю нам по огромной чашке крепчайшего кофе, набираю сладостей (для поддержания мозговой деятельности нужен сахар). Мы забираемся на широкую мягкую бабушкину кровать, обкладываемся учебниками, конспектами (обычно чужими), выпиваем кофе, съедаем глюкозосодержащие продукты и… засыпаем. Сначала мои чуткие родные ходят на цыпочках, не беспокоят, потом сами начинают беспокоиться – что-то девочки как-то замерли? Потом будят нас и ужасаются: «А когда же вы готовиться-то собираетесь?». Но для подготовки у студентов почему-то всегда бывает мало времени, чаще всего одна ночь – перед экзаменом. Или вот как-то с Региной читаем конспект каких-то невразумительных лекций по предмету с труднозапоминаемым названием. Информация в виду ее количества никак не хочет укладываться в голове, мозги закипают. Мы сидим на диване и рассеянно смотрим перед собой – там наше отражение в зеркале. Вдруг  я замечаю, что нога, которой я механически покачиваю в такт нашему бормотанию, в зеркале остается неподвижной. Начинаю двигать ей более энергично – никакого эффекта! «Регина! – говорю я в ужасе – у меня нога отнялась!» «Да ты что! Как это?» - распахивает она свои и без  того огромные глазищи. «Да вот – смотри в зеркало – видишь? Не двигается!» - хриплым от страха голосом говорю я. «Это же моя нога!» - отвечает Регинка. Далее где-то на полчаса мы выключаемся из учебного процесса, потому что нас душит приступ нервного истерического смеха. А еще запомнился на всю жизнь такой эпизод: я и Петра у меня готовимся к экзамену по физике.  (Физику я никогда не любила и не знала еще со школы). А тут – непочатый край лекций и как водится последний день перед экзаменом. Мы лихорадочно перескакиваем от одной лекции к другой, приходя к выводу, что понять это не хватает ума, а выучить не хватает времени. «Ладно, - говорю я – будем надеяться, что эти билеты нам не достанутся! Давай выучим как следует одну какую-нибудь важную тему. Например: теорию электромагнитной волны! Хорошая, большая тема! И, по-моему, вполне доступная!» Открываю соответствующую страницу и читаю формулу: «ротор ротор Е равен минус градиент дивергенции дельта фи». «Да уж – говорит Петра – очень доступная!» и мы обе падаем в обморок. Эту формулу я почему-то запомнила на всю оставшуюся жизнь. Могу ее рассказать в любое время дня и ночи и в любом состоянии!
       Да, что и говорить, сессия требовала огромного напряжения умственных, моральных и физических сил! И вот последний экзамен. Как всегда мобилизовав все свои небогатые знания, а также умение запудрить преподавателю мозги и наплести сто верст до небес, получаю «хор» в зачетку и выползаю в соседнюю аудиторию, где сидят на столе девчонки, сдавшие экзамен. Ребята с отрешенным видом стоят рядом. Все вяло обсуждают суровость препода, сложность предмета, прошедшую благополучно сессию и предстоящие каникулы. Сажусь с краю. Разговор идет в каком-то замедленном темпе: все устали, вымотались от постоянного недосыпа. Вдруг кто-то делает какое-то резкое движение и стол, а вместе с ним и мы опрокидывается назад. Девчонки визжат, ребята смеются и помогают нам подняться с пола. Вот такое веселое окончание сессии!        Зато потом были каникулы! Да еще какие! Мы с Парисом, с моими подругами и его друзьями отправились в пансионат на реке Клязьма. Это была настоящая сказка! Такую красивую, снежную зиму я видела в первый раз! Заснеженная река блистала на солнце всеми цветами радуги, сохраняя при этом  необычайную белизну! Было морозно, но это не мешало нам кататься на лыжах по снежной равнине, мчаться на деревянных санях с крутого берега реки, гулять по кружевному, нарядному лесу. Вечером ребята покупали разливную медовуху и мы пили легкий, пряный напиток со свежайшим душистым белым хлебом, который был здесь почему-то очень вкусным.   
          «Ой! Как же мне это напомнило нашу поездку в пансионат «Жемчужина» - вдруг подала голосок Хельга. «Доберемся и до нее!» – ответила Линамартина. «А пока не хочу запутать ниточку. Для этого надо тянуть осторожно, по порядку. Вот ты чувствуешь непрерывность времени? То, что рассказывала мне моя бабушка о своей молодости, я воспринимаю как часть своей жизни. Хотя пространство с тех пор неузнаваемо изменилось, я все-таки могу представить себя участницей тех событий, если крючочек моей памяти зацепится за петельку ее воспоминаний и потянет эту тончайшую нить, я могу все это увидеть… Начало лета. Деревенские парни и девушки собираются в пойму на покос. Целый обоз телег, еда, котел, косы, грабли, вилы. С шутками и смехом едут далеко по лесным дорогам в пойменные луга, делают навесы, ставят шалаши. Рано утром встают, косят мокрую от росы траву, потом сушат ее на солнышке, ворошат. Едят приготовленную на кострах еду. Вкусную, с дымком. Потом – немного отдыха и снова за работу – тяжелую, физическую - до темна. А темнеет поздно – начало лета. С наступлением темноты никто не ложится спать. Под огромным черным небом, усыпанным звездами, среди пахучей свежескошенной травы они наслаждаются своей молодостью, свободой, полным неведением своего будущего. Пусть впереди у них мало хорошего: революция, Гражданская война, голод, болезни, нужда, Отечественная война, горе…    К счастью, они пока ничего этого не знают. Они поют протяжные красивые песни, водят хороводы, влюбляются. Пускай завтра утром вставать на заре! Они молоды и счастливы!  И моя бабушка настоящая русская красавица – стройная, голубоглазая, русоволосая, с кротким нравом и какой-то природной мудростью и тактом. Такой я ее не видела, но очень хорошо представляю. Наверное, для нее это было чем-то похожим на мои студенческие картошки».
     -И что же было потом, после вашей поездки в пансионат? Давай уж рассказывай свою историю до конца.
      «Потом была учеба, наши встречи с Парисом, которые, конечно же, наполняли особым смыслом все происходящее со мной. Были вечеринки нашей замечательной группы, на которых было так много забавного и трогательного, что до сих пор я их вспоминаю с радостью и умилением. Однажды праздновали мы какое-то событие у Илоны дома (возможно, это было 8 марта). Когда уже веселье было в самом разгаре, Петра подошла к Илоне и попросила: «Ты не могла бы спрятать меня ненадолго, а то Семочка принял лишнего и пристает с объяснениями в любви!». Семочка был комсоргом и отличником и вообще-то не слыл Дон Жуаном, но, похоже, был тайно влюблен в Петру. И вот под действием выпитого (а он почти и не пил никогда), его разобрало на любовь. Все дружно откликнулись на просьбу Петры, и нашли ей прекрасное укрытие в кладовке, где и заперли ее для надежности. Потом продолжили веселье и благополучно забыли о Петре. Вспомнили о несчастной только тогда, когда собрались расходиться и полезли в шкаф за одеждой. Бедняжка чуть живая выползла из шкафа! Бессердечные друзья и подруги, с трудом сдерживая смех, выражали ей сочувствие. Вот такой невеселый праздник у Петры в тот раз получился. На следующий день, в перерыве между лекциями бледно-зеленый Семочка выгреб из кармана горсть бусин и с недоумением глядя на них, возопил: «Девчонки, чьи это у меня бусы в кармане и как они ко мне попали!?» Ну, тут уж никто не смог удержаться от смеха.  (Кроме Петры, конечно!).
       За учебой и развлечениями время шло и шло…    И вот уже снова сессия. А за ней – лето! Свобода! Каникулы! Все предыдущие летние каникулы я проводила в деревне во Владимирской области, в тех самых местах, где прошла молодость моей бабушки и куда во время войны вывезли маленькую маму с братиком к бабушкиной сестре Марфуше. Эта бабушка Марфуша (чей старинный бревенчатый дом и был нашей загородной резиденцией) заслуживает, конечно, отдельного рассказа. Старая дева, необычайной доброты и даже какой-то патологической доверчивости, она готова была пожалеть и приютить любого, пришедшего к ее дому. Эта же черта отличала, кстати, и саму бабушку, не единоджы пострадавшую от этого своего качества.   Я очень любила и люблю деревенскую природу, походы за ягодами и грибами, купание в прекрасных, чистейших озерах.   Но это лето мы решили провести с Парисом. И задумали мы поехать на море. Причем сначала собиралась большая компания – человек 12.  Но потом кто-то передумал, кто-то не смог, кого-то не отпустили родители. Готовых к поездке, в результате оказалось трое: я, Парис и его друг Егор. Егор был парнем небольшого роста, коренастым и почему-то уже почти совсем лысым, хотя  если и была у нас разница в возрасте, то совсем незначительная. Зато, он обладал прекрасным характером, но это я смогла оценить уже позже. Тогда мне было абсолютно все равно кто едет, а кто не едет, лишь бы нам быть вместе с Парисом. О, неповторимая беззаботность юности! Ничего не рассчитывать, ничего не обдумывать заранее  - просто делать то, что подсказывает сердце! Основная проблема была в том, чтобы родители не были против нашей поездки. Я честно рассказала родителям с кем и куда я собираюсь, и они – о, чудо из чудес! – меня, девочку, домашнего ребенка легко согласились отпустить! А вот Парис, не надеясь на своих, решил подстраховаться и сказал, что едет с другом, без меня и что (уж для усиления эффекта, наверное) даже провожать его на вокзал я не приду. Я, кстати, была уже представлена его родителям, но явно они были не в восторге от меня. Мама Париса охарактеризовала меня как эксцентричную особу.
      -Кстати, Хельга, а ты бы назвала меня эксцентричной? – спросила Линамартина. 
      - Ну, не знаю… В какой-то степени, возможно, да.
      -Быть может им (особенно маме) казалось, что сынок достоин чего-то большего, а может, что просто рано сильно увлекаться кем-либо…  Все может быть, но так уж оно сложилось.
       И вот мы на вокзале. Опять это ощущение новизны, предвкушение чего-то необычного, радостного, неизведанного. Чуть-чуть волнительно, чуть-чуть страшно, но все равно, здорово! Мы едем в Анапу, в ту самую Анапу, где мне было так одиноко и тоскливо в лагере. Но теперь все совсем не так! Мы едем с Парисом. Как только поезд тронулся, началось наше путешествие  - и оно будет незабываемым, самым лучшим и самым романтическим в моей жизни! Под стук колес, мелькание пейзажей за окном, было так необычно сидеть рядом на нижней полке, держась за руки. Ожидать приближения ночи. Потом целоваться в тамбуре. Античное лицо моего возлюбленного то освещалось светом проносящихся фонарей, то исчезало во мраке. Казалось, из счастливого сегодня мы несемся в еще более счастливое завтра.
           А на самом деле кое-какие тучи уже начали появляться на нашем небосклоне. Мама Париса из каких-то неведомых мне соображений решила позвонить моей маме и спросить, почему же Линамартина не пришла проводить ее ненаглядного Париса. На что моя бесхитростная мама ответила: как не пошла провожать? Да они же вместе и уехали! Чем ввергла маму Париса в негодование и осуждение. Причем эти чувства  в основном были, конечно, приложены ко мне. Короче говоря, недовольство мной сильно увеличилось. Но мы этого пока, на свое счастье не ведали.
       Однако и в Анапе сначала все пошло не так гладко. Придя по адресу, который нам дал друг Париса Воробышек, мы обнаружили большую армянскую семью. Как сейчас помню девушку по имени Сусанна с длинными, крашеными в золотистый цвет волосами и жгуче черными глазами, окруженными густыми ресницами нереальной длины, и ее малолетнего братика с такими же безумно красивыми глазами. Однако в этом доме не оказалось свободных комнат, и нам пришлось с сумками тащиться дальше и искать пристанище, чтобы до наступления ночи найти ночлег. С этим делом в городе оказалось туго. Мы уж было, совсем отчаялись, когда какая-то сердобольная старушка не предложила нам комнату не очень далеко от моря, но с двумя односпальными кроватями на троих. Мы уже так устали и перенервничали к тому времени, что с радостью согласились. И это был, наверное, еще один шаг к нашему расставанию.
    Дни, проведенные на море, были сказочно прекрасными! Мы часами не вылезали из воды, которая теперь мне казалось самой чудесной на цвет, на вкус и на ощупь. Волны качали нас, как огромный ласковый гамак. Мы лежали на воде рядом, наши руки соприкасались, мы смотрели в такое непривычно огромное и синее небо, и через какое-то время начинало казаться, что это мы парим в небе, а над нами безбрежное, бездонное море с белыми барашками облаков. Еще мы играли в такую игру: отплывали подальше друг от друга, ныряли и плыли под водой до тех пор, пока наши руки не сливались в объятии, а губы в поцелуе. И потом, когда уже нужен был глоток воздуха, вместе всплывали на поверхность. А еще мы ходили на рынок. Ели вареную кукурузу, сахарную вату, абрикосы и прочие южные вкусности. А еще гуляли по набережной до темноты. Егор с утра брал маску и ласты и уходил далеко за город нырять. Днем мы с ним почти не виделись. Зато ночью… Ночью мы все оказывались в тесной каморке, в которой негде было развернуться, и нечем было дышать. Но это было не самое страшное. Хуже всего было то, что все мы раздражали друг друга. Во-первых, спать можно было, как выяснилось только так: я с Парисом на одной кровати, а Егор – на другой. Ребята спать вместе категорически отказались, ну а мне с Егором и подавно было как-то ни к чему. А поскольку наши с Парисом взгляды на взаимоотношения полов так и не пришли к консенсусу, то все ночи напролет мы проводили в более или менее бурных разборках, а Егор, наверное, слушая все это, проклинал день и час, когда он согласился на эту авантюру. Вот так и проходил наш отдых.
       Приехали мы больше измученные, чем отдохнувшие. Я – домогательствами Париса, а он – моим упорством. Причем каждый не понимал другого. Мне казалось, что это он все портит. Ведь все и так хорошо, я его так люблю, мне не нужен никто другой. Зачем ему обязательно нужно ЭТО? Теперь я представляю, что он думал тогда обо мне! Так продолжалось еще несколько месяцев. Я чувствовала, что мы подходим к критической точке, но ничего не могла изменить.  Но, наверное, Парис все-таки любил меня, потому что предпринял серьезную попытку сохранить наши отношения. Это было уже в Москве. Мы тогда долго гуляли на Ленинских горах. Уже стемнело, мы забрели в какой-то потрясающе красивый яблоневый сад. Деревья мерцали нежным жемчужно-розовым светом, звезды и полная луна дополняли красоту пейзажа. Я прислонилась спиной к стволу, Парис подошел ко мне очень близко, встал на колени и, глядя на меня снизу вверх своими оленьими глазами сказал: «Ты выйдешь за меня замуж?». Все было похоже на кадры из какого-то знакомого фильма, и героиня должна была, конечно, белозубо улыбнуться и дрожащим от счастья голосом ответить: «Да, любимый! Я согласна!», но честно говоря, я совершенно не думала о таком повороте событий. Быть женой? Готовить обед? Рожать детей? Жить такой монотонной взрослой жизнью? Да нет, я была совершенно не готова к этому.
   -«А по-твоему это необходимо?» - спросила я.
   - «Ну, ведь тогда ничто не помешает тебе стать моей?» - в голосе Париса слышались нотки мольбы, и мне стало очень жалко его.
   -«Нет, тогда не помешает…  Но ведь нам негде жить? Да и родители твои будут против!» - с надеждой проговорила я.
    -«Я все устрою! Главное, что ты согласна!» -  радостно воскликнул он, обнимая меня так сильно, что у меня перехватило дыхание.
    На следующий день Парис позвонил и сказал, что вечером мы должны встретиться, потому что у него есть новости и серьезный разговор. Мы договорились встретиться завтра после института. Я волновалась: у меня были недобрые предчувствия.
    Последняя лекция закончилась и вот у проходной меня ждет Парис бледный и торжественный. Он тоже волнуется, на нем просто нет лица. Мы идем по набережной, и Парис рассказывает. После того, как он объявил о своем намерении жениться, родители в один голос стали уговаривать его не делать этого, а потом и просто заявили, что если он пойдет наперекор их воле, то они прекратят всякую материальную и моральную помощь (на которую он, безусловно, рассчитывал, ведь на две стипендии далеко не уедешь, да и жилплощади другой в перспективе семейной жизни не наблюдалось).  Но, Парис решил идти до конца и на следующий день отправился к отцу на службу (тот возглавлял какой-то отдел в Министерстве речного флота) и, прорвавшись к тому в кабинет, сказал, что если родители не хотят, чтобы их сын был подлецом, то они обязаны дать согласие на этот брак, потому что мы ждем ребенка. И тогда отец согласился, что в такой ситуации деваться некуда – надо жениться. Все это Парис выложил мне с победным видом. А я… Я почувствовала, что меня все-таки  втянули в ситуацию, хуже которой я ничего не представляла в этой жизни! Всеми силами я хотела предотвратить такой поворот дела, и вот – злая ирония судьбы! Это как в той сказке, про ворону: «Только не бросайте меня в терновый куст!». Что теперь думают про меня его родители? Что я нарочно подстроила такой исход? Или что я несчастная дура, которую придется теперь терпеть из-за неосмотрительности сына? И мне еще придется жить под одной крышей с этими людьми, которые будут ненавидеть или презирать меня? Ну, уж нет! Никогда этого не будет!
    -«Как ты мог?! Как ты мог так поступить, не спросив у меня согласия? Выставить меня в идиотском свете перед твоими родителями, которые и так не в восторге от меня?» - закричала я. –      «Нет, я ни за что - ты слышишь? - ни за что не буду твоей женой!»
    -«Почему ты так кричишь?! Я сделал все, что мог, чтобы мы были вместе! А ты – ты просто не любишь меня! Для тебя это – игра в романтические отношения! Ты не хочешь поступиться ничем, ни своими дурацкими принципами, ни своей непомерной гордостью! Ты измучила меня! Я не хочу больше видеть тебя никогда!» - он повернулся и пошел. Он уходил все дальше, и дальше и я знала, что больше никогда не увижу его. Я не в силах была больше видеть его удаляющуюся фигуру. Я повернулась и пошла в противоположном направлении. Я не оглядывалась, но каким-то внутренним зрением я видела, что он все уходит и уходит и с каждым шагом он вычеркивает меня из своей жизни. И каждый его шаг отдается болью в моем сердце. Я не помню, как я добралась домой, как легла на кровать. Ничего не помню. Только мое отчаяние и его удаляющийся силуэт».
     «Это конец твоей истории?» - спросила Хельга.
«Да, так она и закончилась»- задумчиво ответила Линамартина.
«И никто из вас больше не пытался позвонить, встретиться, поговорить?»
«Нет, больше никогда. Нам нечего было предложить друг другу. Это был тупик. Мы полностью исчерпали наши отношения. Это грустная история, но она в далеком прошлом. А мы с тобой здесь и сейчас. И давай пойдем на море. Посмотри – люди столпились на мостике! Что это там? Похоже на гигантскую темную бабочку  в воде у самого берега!» - воскликнула Линамартина и, схватив Хельгу за руку, потащила ее к морю.
«Это манта! Гигантский скат. Говорят, она каждый день приплывает сюда. Туристы ее подкармливают» - объяснила Хельга.
«Какое счастье, что я не встретила ее, когда плавала с маской! Я бы умерла со страху!»
«Как ты вообще не боишься этого подводного мира? Там все такое причудливое и чужое! Предпочитаю плавать на поверхности, чтобы не видеть того, что подо мной!»
«А я обожаю этот подводный мир! Ты же знаешь, я могу подолгу любоваться красотой разноцветных рыбок, кораллов, игрой солнечных бликов в бирюзовой воде. А сейчас мы пойдем и отметим завершение первого моего рассказа моим любимым коктейлем!» - Линамартина сжала крошечную жемчужину в руке, прижала к щеке, потом размахнулась и бросила ее вниз. Жемчужина сверкнула на солнце, описала большую дугу и упала в воду далеко от берега.
                ***
           В старом замке было позднее утро. Герцогиня лежала на своей огромной кровати под белым ажурным балдахином и собиралась открыть глаза. Сквозь веки она чувствовала, что солнце уже высоко, но  ей всегда было трудно расстаться с миром неги и грез. Сон под утро всегда такой сладкий и когда он уходит, хочется зацепиться за него, как за краешек теплого пушистого одеяла, которое кто-то безжалостной рукой пытается стянуть с  сознания, чтобы втолкнуть его в неуютный мир реальности. Но этим утром Герцогиня почувствовала, что сегодня должно произойти что-то важное, то, что может изменить предназначенный ей ход событий. Она встала и начала готовиться к предстоящей встрече.  «Сегодня я должна быть в белом…   Не знаю, почему, но знаю, что в белом» - подумала Герцогиня, надевая на себя длинное белое платье и прозрачную белую накидку. Где-то вдалеке послышался звон крошечных серебряных колокольчиков. Она подошла к высокому стрельчатому окну. Под окном тонким замысловатым узором сплетали заснеженные ветки старые деревья, а вдали, за садом простиралась снежная равнина, освещенная сияющим сквозь морозную дымку низким солнцем. Крошечные блестки снежинок кувыркались и играли в неподвижном воздухе, и казалось, мириады разноцветных искорок вспыхивают  вокруг замка каждое мгновение.
          «Какие прекрасные декорации для сегодняшнего представления» - тихо проговорила Герцогиня.  Вдали на дороге, ведущей к замку, показалась неясная фигура всадника. На нем были сияющие на солнце серебристые доспехи, шлем с белым плюмажем и белый плащ. Конь под ним был тоже белый. Топот копыт сливался в ушах Герцогини с  биением ее пульса. Неужели все так просто? Прекрасный рыцарь придет и заберет ее из заколдованного Замка?
      За ее спиной раздались тихие шаги. Герцогиня вздрогнула и оглянулась.
      -«Это ты? Зачем ты здесь, и что ты собираешься сделать? Неужели ты хочешь помешать тому, что должно произойти?» - в глазах герцогини отразилось отчаяние.
     -«Ну что ты, дорогая! Кто же может помешать тому, что суждено? Уж точно, это не в моих силах! Вот только ни ты, ни он, ни я не знаем, а что же суждено на самом деле?»
      Темная фигура за спиной Герцогини застыла, будто это было не живое существо, а отбрасываемая ею тень.
           Тем временем всадник подъехал совсем близко к замку и остановился на краю рва. Осталось только перебраться через подъемный мост и тогда… Тогда они наконец встретятся. Он увезет ее из зачарованного замка, от этого странного загадочного то ли стражника, то ли собеседника. Герцогиня накинула на плечи шубку и почти бегом бросилась к выходу. У дверей она задержалась – надо было опустить мост. С огромным усилием проржавевший рычаг удалось стронуть с места, раздался грохот и скрежет и, к великому изумлению Герцогини, откуда-то сверху на тяжелых старинных цепях опустилось три одинаковых моста. Женщина растеряно оглянулась. Темная фигура по-прежнему маячила за ее спиной.
   «В чем тут подвох?» - тихо спросила Герцогиня.
   «Никакого подвоха! Просто вы должны выбрать один и тот же мост, иначе вы окажетесь в разных реальностях. Другими словами разминетесь на дорогах пространства и времени»
     Герцогиня с ужасом увидела, что крошечные искрящиеся снежинки на ее глазах сгустились и образовали между ней и рыцарем непрозрачную пелену. Она попробовала крикнуть, но пелена поглотила звук, подобно вате. И на этом занавесе над каждым мостом проступили слова. Над левым – ДОСТОИНСТВО, над средним – СТРАСТЬ, над правым – СМИРЕНИЕ. Она поняла: эти слова должны помочь ей сделать свой выбор. Она стала судорожно обдумывать смысл этих трех слов. «Что из этого всего мне ближе? Страсть – что-то порывистое, темное, непонятное… Смирение? Нет, это явно не для меня. Достоинство – вот то, что делает человека человеком, а женщину – женщиной! Я же Герцогиня. Достоинство – это то, чего я не могу потерять!». Сделав такой вывод, она ступила на левый мост. Тут же пелена рассеилась и она с ужасом увидела, как между мостами разверзается пропасть и средний мост, по которому скачет жемчужно-белый всадник, удаляется от нее. Наверное, он уже находился в другом измерении и видел перед собой другой замок и другую Герцогиню. А она стояла на мосту, на краю бездны и видела только его удаляющийся куда-то в бесконечность силуэт…      
                ***   

      В старинном полутемном зале пылал камин. Теплые блики огня скользили по бледному лицу Герцогини, утопающей в кресле с высокой спинкой. Драгоценным сиянием вспыхивало темно-красное вино в бокале. Тяжелые темные занавеси скрывали окна, и было непонятно какое время суток и какое время года на дворе. В кресле напротив нее возвышалась фигура в черном.
      «Что я сделала не так? В чем смысл произошедшего? Какие выводы я  должна сделать?» - проговорила Герцогиня, не отрывая взгляда от огня.
     «Не возможно ничего предугадать, бессмысленно делать какие-либо выводы. Каждый раз обстоятельства и приоритеты будут меняться, так же как будешь меняться и ты. Не случайно существует пословица: «Нельзя дважды войти в одну реку». Вот увидишь, то, что казалось помехой, станет целью и смыслом твоей жизни, а то, к чему ты стремилась, уйдет на второй план. Не жалей ни о чем, моя Герцогиня! Сбылось то, что должно было сбыться и так тому и быть!»

              Глава 2.

     «Почему здесь всегда вечер? Это так странно! А я так люблю утро! Когда так легко и радостно на душе и весь день еще впереди!» - Хельга сидела за столиком кафе под открытым небом, лицом к Линамартине и спиной к эстраде, на которой одинокий и грустный итальянец пел негромким голосом старые, давно забытые хиты.
     «Не знаю…» – рассеяно ответила Линамартина, потягивая через соломинку пряный коктейль.
     «Не буду ее расстраивать и объяснять ей, что в придуманном мной мире, все и должно быть так, как люблю я. А люблю я вечер.  Люблю грустные песни маленького итальянца, звездное небо над головой, какую-то незавершенность и недосказанность догорающего дня…» - так подумала Линамартина, а вслух произнесла: – «Я хочу рассказать тебе еще одну историю»
     «Зачем тебе это? И, главное, зачем это мне?» - ухмыльнулась Хельга.
     «Я хочу это вспомнить сама – ведь это часть моей жизни. Хочу, чтобы это вспомнила ты – ведь это часть и твоей жизни тоже. Хочу, чтобы все, кто пройдет или промелькнет в моих воспоминаниях, увидели себя и меня моими глазами. Чтобы посмеялись или погрустили вместе со мной. А те, кто не знал меня, почувствовал и понял мои мысли и чувства. Может быть, кому-то это что-то подскажет, кто-то о чем-то задумается, а кто-то скажет: «Да, да, это – именно то, что было в моей голове! Неужели она переживала то же самое?» А еще... Как бы это объяснить? Мне сейчас так жаль, что я так мало расспрашивала ушедших близких об их жизни! Сейчас я хочу собрать и сохранить эти драгоценные крупицы воспоминаний. Ведь судьба каждого человека так уникальна! И жизнь так стремительно меняется, а близкие так внезапно уходят от нас!  Теперь, когда многих уже нет, я складываю, как пазлы, частицы этих воспоминаний и, дополненные фоном известных всем исторических событий, они создают неповторимую по своей объемности картину реальной жизни  - прошедшей, настоящей и будущей».
      «Хорошо, пойдем ближе к морю. Будем ходить, дышать свежим морским бризом и слушать твой эпический рассказ!» - с иронической патетикой произнесла Хельга.
       «Ну вот – другое дело! Тогда – слушай» - сказала Линамартина и разжала ладонь, на которой лежала…
    
      Бусинка вторая – абсидиановая.

    «Какое-то время мне казалось, что жизнь закончилась. Но нет, все продолжалось - и учеба и молодость и, как оказалось, все это несло свои новые заботы и радости. Как говорят, история развивается по спирали. Как бы в подтверждение этого тезиса осенью нас опять послали на картошку. На второй картошке я научилась курить. Почему это случилось? Во-первых, я чувствовала себя человеком, познавшим страдание. Во-вторых, это было модно. В третьих, обучение было групповым и совершенно не было повода отбиваться от коллектива. В один из первых вечеров мы решили, что пора уже заполнить досадный пробел в своем имидже и приступить к курению, как все приличные люди. Девушка из параллельной группы (уже преуспевшая в этом деле видимо еще в школе) собрала нас, неумех, в круглой деревянной беседке, раздала нам инвентарь в виде сигарет (что-то типа Явы или Родопи) и строго наказала, что дым надо вдыхать внутрь, а не держать во рту.  Ну, худо-бедно у большинства это, в общем-то, нехитрое дело получилось почти сразу. Не срослось только у Стаси. Стася была дивчина, как говорится, гарная. Такая вот русская красавица в полном смысле этого слова! И вот, повинуясь строгим указаниям Раисы, она уж вдохнула, так вдохнула могучей грудью сигаретного дыма! Далее она так зашлась в приступе кашля, что это навсегда убило в ней желание курить! В какой-то степени, ей повезло больше, чем остальным – сколько здоровья человек сберег! Зато мы теперь были жутко стильными! Задумчивый взгляд, томно отставленная рука с дымящейся сигаретой, длинные прямые волосы – вот образ девушки тех лет.
    И вот опять повторяются бесконечные картофельные поля, неуютные палаты летнего пионерского лагеря, холодные дождливые дни, редко сменяющиеся по-осеннему ясными солнечными деньками. Возят нас на поля куда-то очень далеко на автобусе, в котором можно еще немножко поспать. Потом на пароме переправляют на другой берег канала. Там мы или подбираем картошку из мерзлой земли, перемещаясь вдоль бесконечных грядок за картофелеуборочной машиной, либо стоим около гремящего и трясущегося агрегата под названием сортировка. Этот монстр как-то особенно пагубно действует на нашу травмированную постоянным недосыпанием психику. От оглушительного треска и движущегося перед глазами конвейера сознание начинает уплывать, глаза слипаются, руки опускаются, ноги подкашиваются. Обычно кто-нибудь из ребят не выдерживает этой пытки, так как их состояние усугубляется еще и вчерашними алкагольными излишествами, и вставляет ненавистному механизму палку в колеса, причем не в переносном, а в самом прямом смысле этого слова. Как только грохот стихает, все мы падаем, как подкошенные, обычно почти что там, где стоим и тут же попадаем в сладкие объятия Морфея. Это блаженство длится не долго – пока поломка не устраняется бдительным колхозным механизатором.  Однажды, уж не знаю почему, в одну из таких передышек я отошла чуть подальше, и упала в небольшой такой, но ужасно уютный стожок сена. Было достаточно тепло, неяркое, но ласковое солнышко пригревало кожу. Мне стало так неописуемо хорошо, что я и не заметила, как провалилась в глубокий сон. Проспала я видимо достаточно долго, потому что когда я очнулась, то не услышала шума и не увидела в поле никого. Все сидели уже в автобусе и готовы были отъехать. Я помчалась к автобусу, и это было как нельзя вовремя: еще несколько минут, и я осталась бы одна в этих бескрайних картофельных полях, в совершенно незнакомом месте, в пространственно-временной дыре, и один Бог знает, каким чудом я смогла бы вернуться в наш лагерь (которого я и названия-то, по-моему, не знала).   
      Отличительной чертой этой картошки было то, что вечером, после ужина все ходили гулять, понятно, что парами. Называлось это «пойти в стога». Стога были, самые что ни на есть, настоящие – из соломы. И те, кто в них погулял, сразу угадывался по энному количеству соломинок в волосах. Поскольку моя душевная травма была еще слишком свежа, я в самих стогах не бывала – а только прогуливалась между ними с появившимся у меня приятелем – другом Проши Генычем. Геныч был молодым человеком интеллигентного вида, немного, как мне казалось, в духе Джона Леннона. Не знаю, что он чувствовал ко мне, но я была к нему совершенно равнодушна – это был славный парень из серии тех, кто при всей моей симпатии к ним, ну никак не мог меня заинтересовать. А нравились мне совершенно другие. Совсем не отличавшиеся примерным поведением, а скорее наоборот, этакие интеллигентные оболтусы. Один из них был высокий, довольно худой, с прямыми пепельными волосами, необычайного нежно-голубого цвета миндалевидными глазами и нежнейшим персиковым румянцем на немного впалых щеках. Про себя я его называла Принцем. Все это романтического вида великолепие пикантно контрастировало с довольно развязным поведением: а именно с курением, неумеренным употреблением спиртного и Бог его знает чего еще.  Нравился он мне давно, чисто внешне, без всяких видов на будущее.   Но симпатия обычно становится взаимной, и вот как-то вечером Принц пригласил меня погулять. Пошли мы, как водится, по направлению к стогам, на которых, как говорится, жизнь била ключом. Причем, как оказалось, не на всех стогах царила богиня любви – Афродита, на некоторых, судя по всему, народ предавался Бахусу. Около последних наблюдались обездвиженные тела тех, кто в силу жестоких законов естественного отбора и земной гравитации отключился и плавно съехал с вершины вниз. Тела лежали в живописных позах, но одна мне запомнилась своей невообразимостью: голова мирно лежала на земле, а туловище почти под углом в девяносто градусов стояло кверху ногами, подпирая стог. Человек при этом сладко спал. Принц в меру настойчиво и вежливо попытался завлечь меня в более или менее свободный стог, на что я достаточно вежливо, но, совершенно однозначно, ответила, что это исключено. «Для мужа себя бережешь?» - с уважением поинтересовался Принц. Я не стала вдаваться в подробности своих замороченных принципов и ответила, что, мол, да, для мужа. Так я и проводила вечера: иногда в обществе Геныча иногда в обществе Принца.
      Однако рабочие будни не были ни веселыми, ни романтичными. Погода день ото дня портилась, начались холодные затяжные дожди. Спрятаться от ледяных потоков и пронзительного ветра  в поле было решительно негде. Единственная радость – погреться у костерка, разведенного ребятами в кустах и полакомиться печеной картошкой. Возвращались мы в лагерь озябшие, в промокших насквозь телогрейках. В один из особенно промозглых вечеров ребята из нашей группы решили взять над нами шефство. «Девчонки, надо выпить водки иначе вы все заболеете!» - высказал кто-то пока еще трезвую мысль. Мы стали вяло отнекиваться: водку мы не пили – ведь она такая невкусная и пахнет отвратительно! «Ничего! – сказали ребята – мы сделаем так, чтобы вам вкусно было!». Кто-то куда-то сбегал и вот «вкусный» и лечебный напиток был готов: в водку добавили варенье из черной рябины (единственное варенье, которое продавалось в местном сельпо). Не знаю, благодаря этому или выносливости наших молодых организмов, но на тот момент никто и вправду не заболел»
    «Какие трогательные отношения царили между вами! Неужели все было так гладко и приятно?» - удивилась Хельга – «Мне кажется, что в жизни так не бывает»
    «Ну, конечно же, не бывает – были люди, с которыми у меня не складывались отношения, были и такие, которые вызывали у меня активную антипатию, скорее всего взаимную. Например, был в нашей группе такой парень – и фамилия-то у него была какая-то неблагозвучная: Зверюгин. Не знаю, как другим, но мне он не просто не нравился, я его даже как-то побаивалась. Выглядел он почему-то гораздо более взрослым, чем другие наши ребята, возможно и был постарше. Когда он смотрел на меня или обращался ко мне, я просто хотела раствориться в воздухе и стать невидимкой. Он это очевидно чувствовал, и, сознательно наслаждаясь моим испугом, бормотал себе под нос что-то вроде того «ну, попадись, мне, детка как-нибудь в темном закоулке!». Мало кто из людей производил на меня такое впечатление – обычно с детства и по сей день я больше боюсь каких-то потусторонних сил и явлений, а не людей. Но, как говорится, на любое правило есть свои исключения.   Короче боялась я его, потому что мне казалось, что ожидать от него можно всего, чего угодно. Однако все в этом мире расставлено по своим местам и играет свою определенную роль. Каждая мелочь и каждый штрих в определенный момент срабатывает и поворачивает судьбу именно в то русло, по которому она и должна пройти»
          «А ты, оказывается, фаталистка?» - спросила Хельга, присаживаясь на скамеечку и вытягивая уставшие ноги.
          «Да, мало того, в свое время я открыла Закон Всемирной Неизбежности» - ответила Линамартина, усаживаясь рядом.
          «Ничего себе! И о чем же гласит твой закон?»
          «А вот о чем: в нашем мире не существует никакой случайности, никакой неопределенности – все во Вселенной подчиняется строгим законам природы, физики, психологии, законам времени и пространства. Другое дело, что мы не все законы знаем и вряд ли можем учесть все исходные и граничные условия. Но ведь законов это не отменяет. То есть если гипотетически предположить, что кто-то может знать все законы и все граничные условия, ну или почти все (где «почти» стремится к бесконечности), то любое действие, событие, место, время и так далее можно однозначно предсказать или вычислить. То есть никакой свободы воли, в общем-то, по большому счету нет и быть не может. Вот такой закон в один прекрасный миг вдруг открылся мне. И это многое объяснило и даже как-то умиротворило меня. Ведь это означает, что все в этом мире подчинено Всеобщей Гармонии и хаос и неопределенность, так не любимые мною, в принципе невозможны!»
     «Спорное утверждение!» - задумчиво проговорила Хельга.
     «В той же степени, как и любое другое утверждение. Но ты же знаешь, что спорить я не люблю. Лучше послушай дальше – мне кажется, что некоторые (а вернее все) обстоятельства и события моей жизни – это не что иное, как аргументы в пользу моей теории»
      «Ну, хорошо, я готова к новой порции откровений»
      « Я не знаю, радоваться этому или огорчаться, но все в этой жизни имеет свойство когда-нибудь заканчиваться. Вот и нашему пребыванию в славном совхозе пришел срок. Последний вечер последних суток в трудовом лагере. Народ рад скорому освобождению и отрывается по полной! Помню какую-то круговерть, шумное застолье, всеобщее гулянье – смутно припоминаю. Мне было очень плохо и морально и физически. Меня бросало то в жар, то в холод – по-моему, у меня поднялась температура. Мне захотелось лечь в постель, завернуться в одеяло и уснуть, чтобы скорее настало завтра. Мучительно захотелось поскорее оказаться дома. Я пробралась в нашу девчачью комнату и подошла к своей кровати. Было почему-то темно, но я поняла, что в кровати кто-то спит. Я огляделась: остальные кровати тоже были заняты. «Странно!» - подумала я, по-моему, девчонки еще праздновали, когда я уходила. Та, что спала на моей кровати, была подозрительно крупной. Стася что ли кровать перепутала? Я наклонилась поближе и с ужасом увидела: никакая это не Стася, а пьяный Зверюгин – собственной персоной! Мои глаза уже привыкли к темноте, и я поняла, что все кровати заняты и это тоже не девочки, а пьяные ребята, да еще не наши, а какие-то малознакомые! Мне стало так страшно и тоскливо! Куда же мне податься!? Голова и горло болят, тело ломит и вокруг никого, на кого можно опереться и понадеяться – всех моих подруг и друзей куда-то как волной смыло! Просто фантасмагория какая-то! Я готова была разрыдаться… И вдруг я вижу в дверном проеме силуэт Принца. Я бросилась к нему, как к родному! «Какое счастье, что я тебя встретила! Пожалуйста, отведи меня куда-нибудь, где я могла бы лечь! Только не оставляй меня, пожалуйста одну! А то мне так плохо и страшно! Вокруг какое-то светопреставление! Просто царство зла какое-то!» Принц молча взял меня за руку и повел в свою комнату, ту, где кроме его кровати стояло еще штук 10 или больше. Как ни странно, там никого не было. Он посадил меня на кровать и запер дверь. Меня трясло то ли от температуры, то ли от неизбежности того, что как я понимала, должно было произойти. Но страх  оказаться снова там – в темноте и ужасе был сильнее. «Уж если выбирать между Зверюгиным и Принцем, то пусть лучше будет Принц!» - пронеслось у меня в голове. Я откинулась на подушку и покорно закрыла глаза. Прошло некоторое время, ничего не происходило. Я открыла глаза и увидела, что Принц лег на самой дальней от меня кровати рядом с дверью. Он спал или делал вид, что спит. «Спасибо тебе, Принц!» - подумала я и отключилась.
       Каким-то образом на следующий день я все-таки добралась до дома. Помню как после горячей ванны легла дома в мягкую, теплую постель и ощутила настоящее блаженство! Даже температура под 40 градусов, которая держалась неделю, не испортила мне удовольствия находиться дома,  наслаждаться заботой моих любимых мамы, бабушек, папы. «Как же я их люблю!» - думала я, потягивая горячий клюквенный морс.
      Этот, казалось бы, незначительный, случай сыграл, тем не менее, некоторую роль в дальнейшей моей жизни. А именно: в моей душе зародилось смутное и не совсем осознанное желание. Я даже вряд ли бы его тогда смогла сформулировать. Но по существу я поняла, что очень важно иметь рядом сильного и надежного защитника. Ведь как оказалось, я многое могу отдать и многим могу поступиться ради того, чтобы не испытывать чувства страха и одиночества.  Был и еще один случай, который укрепил меня в этом убеждении.
      Ко мне, то ли в гости, то ли позаниматься вместе, приехала Стася. Что-то навеяло нам пойти погулять, проветриться. Погода была хорошая, да и парк был не так далеко от моего дома. Мы увлеченно болтали, углубляясь в парк по ясеневой аллее. На Стасе было красивое трикотажное платье в полоску, выгодно подчеркивающее ее рельефные формы. На мне была короткая юбочка и открытая блузка – на улице было тепло. Нам навстречу, пробежал спортсмен, на которого мы, конечно, не обратили никакого внимания. У нас был какой-то интересный разговор! По-моему я что-то увлеченно рассказывала. И вдруг в процессе рассказа замечаю, что собеседницы-то моей нет рядом! Оборачиваюсь и вижу душераздирающую картину! Шагах в десяти от меня, прямо на дорожке сидит моя Стася, позади нее так называемый спортсмен, удушающим захватом придерживает ее за шею одной рукой, а другой рукой – свободной расстегивает на ее груди платье (ну, то есть пуговицы). При этом глазищи у Стаси так широко открыты, что, кажется, излучают просто-таки лазерные лучи, а губы почему-то наоборот, сжаты и не издают ни звука. Это, как видно от неожиданности и необъяснимости происходящего. Однако мнимый спортсмен явно решил заняться каким-то не олимпийским видом спорта! Очевидно, его расчет был на то, что такая субтильная особа, как я, бросится от ужаса, спасаться, куда глаза глядят и никоим образом не помешает ему осуществить его гнусный замысел, но тут он явно просчитался. Прежде, чем в голове моей появились какие-либо мысли, сработала инстинктивная моторика рук. А именно: тем, что было под рукой (а была малюсенькая сумочка на длинной ручке, но с металлическим замочком) я начала изо всей силы хлестать изверга по голове. Это явно мешало его кропотливому занятию со Стасиными пуговицами, он поднял разъяренную физиономию и…  Дальше все происходило, как в кошмарном сне! Дорожка, которая до сего момента мирно лежала под моими ногами, вдруг с невообразимой скоростью полетела на меня и больно ударила меня по голове. Сверху на меня навалилось что-то тяжелое и стало хватать меня за ноги, увы - совершенно не защищенные крошечной по тогдашней моде, юбочкой. Сопротивляться было невозможно и бесполезно, но тут очнувшаяся от шока Стася, подлетела к «спортсмену» и стала дубасить его по башке не слабым своим кулачищем. Мужик сообразил, что с двоими он с нами не справится, быстро поднялся и легкой спортивной рысцой удалился в парк. Я встала с земли. После удара о дорожку голова моя кружилась, юбка порвалась, колени были ободраны до крови. Стася была вся красная, растрепанная, половина пуговиц на груди были вырваны. Правда, травмирован был у нее только кулак. Мы не могли говорить, нас трясло, но мы чувствовали, что нам чудом удалось избежать жуткой опасности!  Кое-как мы побрели в обратном направлении – домой. Как это и бывает обычно: в минуту опасности кругом было на редкость безлюдно, а теперь нам стали попадаться навстречу люди. Они смотрели на наш ужасающий внешний вид и качали головами. А мы говорили им срывающимися голосами: «Лучше не ходите туда – там маньяк!».
       «Какой кошмар!» - послышался в темноте голос Хельги – «Я бы, наверное, умерла от страха! После этого, я думаю, твое желание иметь рядом надежного защитника еще больше укрепилось?»
       «Да, теперь мне хотелось не столько романтической любви с первого взгляда, сколько человека, который был бы всегда рядом, с которым было бы спокойно и комфортно идти по жизни.
        Ну, а учеба продолжалась. Защищались курсовые, сдавались экзамены и зачеты. Предметы становились все сложнее. Последний курс лекций по математики, при всей своей любви к этому предмету, я так и не поняла (как, по-моему, и все остальные студенты, да и сам преподаватель), хотя успешно сдала его с первого раза. Вообще в отличие от школы, в институте преподаватели по математике были очень странные – просто спецнабор какой-то. В школе математику у нас преподавала очень строгая, но очень талантливая преподавательница Илина Романовна. Почти все в классе ее панически боялись, но за то все кто сдавал вступительные по математике в институты, успешно сдали ее и никто не завалился. Меня Илина Романовна любила и называла мозговым трестом класса. Поступив в институт, я была шокирована сразу же нашим первым лектором по этому предмету. Это был некто доцент Хвостов. Лекция проходила так: сначала он быстро-быстро писал что-то на доске – мы судорожно напрягали зрение, пытаясь разобрать его каракули. Потом он оборачивался к нам и, радостно улыбаясь, спрашивал: «Написааали?» «Неееет!» - кричали мы. «Стирааааю!» - еще более радостно улыбаясь и потирая пухлые руки, отвечал Хвостов и приводил приговор в исполнение. В результате лекции состояли из каких-то немыслимых обрывков формул и фраз и знания в головах студентов соответственно тоже. Да и впоследствии, как мы замечали, каждый преподаватель, так же как и каждый предмет, отличался какой-нибудь забавной или наоборот, пугающей особенностью. Например, старенький профессор по электротехнике ворчал на девчонок, пришедших сдавать экзамен, называл нас «кукушки беспамятные» и советовал не морочить ему голову своими бестолковыми ответами, а идти водить трамваи или выпекать пончики. Достаточно молодой доцент Туманов довел бедную Регину до слез. Посмотрев на чертеж редуктора, который был выстрадан бессонными Региниными ночами, и вычерчен, можно сказать, Региниными потом и кровью, бессердечный Туманов отправил бедную девушку переделывать сей титанический труд со словами: «На Вашем редукторе только яичницу жарить, да и то, несподручно как-то!». В общем, трудно нам, девушкам приходилось! Но многие наши ребята считали, что мы находимся в гораздо более выгодных условиях, чем они. «Во-первых, - говорили они, - большинство преподавателей – мужчины, а значит, стоит вам припомадиться, одеть юбочку покороче, и – пол дела сделано! Во-вторых, опять же – юбочка! А под юбочкой на ногах можно ОГО-ГО! сколько шпаргалок написать!» Правда, некоторые девушки, не жалея рук и ног, писали «шпоры» везде, где только можно. Я этим методом никогда не пользовалась. Я вообще шпаргалками пользоваться не умела никогда. Ну а то, что преподавателю можно понравиться, это иногда действительно имело место. Как-то еще на первом курсе был такой зверский предмет – начертательная геометрия. Вел его пожилой элегантный красавец профессор Орлов. Какие-то немыслимой формы пространственные фигуры пронзались линиями, рассекались плоскостями, пересекались друг с другом, и надо было определять где, когда и каким образом произойдет это пересечение и чертить, чертить, чертить. На экзамене по этому замысловатому предмету мне досталась не менее замысловатая задача. В панике я делала бесконечные проекции из плоскости в плоскость  и, как мне казалось, уже добралась до соседней Галактики, а задача все не решалась. И вот Орлов меня уже вызывает, а ответа еще нет! «Это провал!» - с ужасом подумала я и двинула к лобному месту. Однако, есть у меня такое правило: не сдаваться сразу, а пытаться выплыть. Я развернула чертеж и по возможности бодро начала описывать свои действия. Профессор открыл зачетку и задумчиво стал рассматривать мое фото. На нем я была с длинными волосами, а перед ним сидела уже со стрижкой. Этот факт его, видимо живо заинтересовал и он спросил: «А это у Вас коса или лиса?». От неожиданности я не сразу поняла, что он имеет в виду мои волосы на фотографии, а не геометрические фигуры в моей задаче. Сообразив, я ответила: «Коса».  «Отлично!» - сказал Орлов, ставя одноименную оценку в зачетку. Ошарашенная, но счастливая, я быстро свернула свой недоделанный чертеж и выскочила из аудитории. На лекциях профессора Горошкина (а читал он нам курс по материалам и технологиям) две наши статные красавицы Милорада и Радомила всегда садились в первом ряду. Девушки любили носить блузки, подчеркивающие их пышные формы, а лектор Горошкин любил во время рассказа о материалах и технологиях останавливать взгляд  на приятных на вид девушках, при этом он улыбался, щурился и только что не урчал от удовольствия. До сих пор  мне не ясно, что все-таки больше: материалы или технологии делали его взгляд таким мечтательным. Лекция, ко всеобщему удовольствию, проходила в теплой дружественной обстановке. Напротив, когда девушки по какой-то причине отсутствовали, Горошкин нервничал, злился и задавал студентам каверзные вопросы. Надо ли говорить, что зачет по этому предмету Милорада и Радомила сдали на «отлично» и без особого напряжения! Так что, возможно, ребята не зря завидовали нам, девчонкам.
     А ребята в нашей группе были очень хорошие. Например, у Боцмана были самые лучшие на потоке лекции – огромное количество студентов сдали зачеты и экзамены благодаря его толковости и аккуратности. Еще он был нашим штатным фотографом. Семочка – наш бессменный комсорг. Не пил, не курил, вел исключительно положительный образ жизни! Гуслик пел, играл на гитаре, сочинял песни. Шурик был красавчиком, балагуром и остроумцем. Голубоглазый блондин Кентуха был милашкой и любимцем девчонок благодаря своему кроткому и покладистому нраву. Майк один, по-моему, из наших ребят имел машину и умел ее водить. Некоторые девушки из нашей группы встречались с нашими же ребятами. Например, Регина долгое время встречалась с Шуриком, Милена с Филом, а Радомила с Майком.  Правда, все эти пары в конце концов распались, кроме одной… Но, об этом позже!
     Как-то после сдачи очередной сессии, Милена пригласила девчонок нашей группы на дачу. Было начало лета, душа рвалась на природу, и Миленина дача показалась нам земным воплощением Эдема! Цвели цветы, зеленела травка, на грядках созрели первые ягоды клубники. Единственное, что нам мешало, так это цивильная городская одежда. «Сейчас мы эту проблему решим!» - сказала гостеприимная Милена. Она вошла в дом и вынесла оттуда целый ворох занавесок, скатертей и прочих тканых изделий разных размеров и цветов. «Вот, девчонки – переодевайтесь! Берите, кому что нравится!». Это было то еще развлечение! Все скинули с себя надоевшую одежду и соорудили себе кто сари, кто кимоно, кто набедренную повязку. Это было покруче показа высокой моды от кутюр! Смотрелся этот цыганский табор весьма живописно. Тем более что стесняться-то было некого – сплошное девичье царство! Это мы так думали, но наши мальчики, как выяснилось, выследили нас и припожаловали к Миленочке на ее всеми горячо любимую дачу на шикарной (по тем временам) копейке Майка! Как они там все уместились – ума не приложу! Мы, конечно, жутко засмущались своего экзотического вида, но ребята уверили нас, что им все очень нравится и веселье продолжалось! Рымникское лилось рекой, нехитрые наши закуски оживлялись замечательными дарами природы с дачных грядок. Вообще мы часто собирались нашей компанией, куда входили почти все ребята и девочки нашей группы. Часто бывали в общаге у Петры. Были у нас и свои фирменные блюда: шпротный паштет, купаты, докторская колбаса – все было почему-то ужасно вкусным и расходилось на ура. К пиву жарились на подсолнечном масле вкуснейшие гренки из черного хлеба. Сверху их надо было посолить – и деликатес готов к употреблению. Зато вина мы пили всегда качественные: из фирменного магазина в Столешниковом переулке (наш институт находился рядом) или из «Российских вин» на улице Горького. На этой же улице находились и наши два любимых кафе-мороженных, где мы часто собирались все вместе отмечать различные примечательные даты типа окончания сессии, а еще чаще просто прогуливали лекции. Отлично помню их названия, хотя давно не бывала там: «Космос» и «Московское».  Мороженное там было вкуснейшее, а еще слабоалкагольный, но тоже очень вкусный коктейль!  На всю эту роскошь и еще много на что (французскую тушь из магазина «Власта», прекрасный торт «Вацлавский» из кулинарии ресторана Будапешт) хватало нашей гигантской по тем временам стипендии в 55 рублей (ну, если, конечно, дома кормили мама с папой). В общем, жить было можно. Вот только чувство ожидания чуда куда-то ушло. Хотя…
          Новый год на предпоследнем курсе мы встречали у Милорады в подмосковном городке. Было весело, как всегда тосты, пожелания, танцы. Потом, на следующий день, когда все уже разошлись и разъехались по домам я и еще несколько девочек остались у Милорады на некоторое время, уезжать не хотелось: было тихо и как-то грустно, по телевизору шел впервые фильм «С легким паром!», ставший впоследствии, как сейчас выражаются, культовым. Я сразу поняла, что фильм потрясающий: смешной и печальный одновременно, как сама жизнь. И музыка там, конечно же, необыкновенная!  И это ощущение прошедшего праздника, сменяющегося неизбежной неуютностью, неустроенностью и какой-то опустошенностью – так знакомое мне! Мы смотрели, не отрываясь, как завороженные. Вдруг Милорадина мама предложила: «Девочки, а не хотите, чтобы я вам на картах погадала?» Ну, конечно же, мы хотели! «Мама очень редко гадает, но все всегда сбывается» - тихо сказала Милорада. «Вот мы и посмотрим!» - подумала я. Раскинув карты на меня,  женщина улыбнулась и сказала: «Ну вот, Линамартина, а ты в этом году замуж выйдешь!». «Ура, ура – засмеялись девчонки – на свадьбе погуляем!». «Вот тебе и  сбывается! – разочаровалась я  - как это может случиться, если у меня сейчас и парня-то нет, да и где бы я могла с кем-то познакомиться так, чтобы в этом году успеть еще и замуж выйти?».  «Ты его знаешь, не надо тебе знакомиться!» - это фраза ошарашила меня еще сильнее. «Ерунда какая-то» - подумала я и забыла про этот эпизод».
      «Значит, это было первое предсказание в твоей жизни, которое сбылось?» - спросила Хельга.
     «Да, это – первое, но не последнее, как ты знаешь» - ответила Линамартина. Они сидели на пустынном пляже. Было темно. Там, перед ними было море, такое непроницаемо темное, что казалось, они сидят на самом краешке земли. Шагни дальше – и растворишься в плотном мраке небытия. И только чуть слышное дыхание прибоя успокаивало и вселяло уверенность, что это море, живое и теплое скрывается в кромешной тьме.
***
     Герцогиня оделась и вышла в сад. На совершенно безоблачном небе необычайной нежной синевы сияло солнце. В воздухе стоял едва уловимый, но такой до боли знакомый запах – чуть-чуть подтаявшего снега, свежести, просыпающихся почек и этого, вдруг оказавшегося бескрайним, неба. Это был чудесный запах – она хорошо знала и помнила его – запах пробуждения и ожидания перемен – запах весны! Невидимые птицы дополняли картину этого восхитительного утра бодрым чириканьем, и от всего этого Герцогине стало вдруг так радостно на душе, что она тихонько рассмеялась.
«Скоро ты покинешь замок и этот сад – ты чувствуешь это?» - послышался знакомый голос за спиной.
«Да, чувствую. Это случится уже совсем скоро!»
 «Тебе не грустно, не страшно, ты не будешь скучать?» -  к ее удивлению в голосе спутника ей почудилась печаль.
«Скучать? О Боже! По кому – по тебе?» - почти с возмущением воскликнула Герцогиня.
«Нет, моя дорогая. Конечно не по мне! По себе самой!»
«Как это возможно? – удивилась Герцогиня – я ведь не собираюсь расставаться сама с собой!»
«Ты многого не знаешь и даже не догадываешься, как может повернуться твоя жизнь! Может наступить такой момент, когда ты не будешь принадлежать самой себе, когда ты будешь тосковать по одиночеству, по этому замку и даже, может быть, воспоминание обо мне не покажется тебе таким уж ужасным!»
«Ну,  уж не думаю, что  одиночество может быть желанным! А твое общество – посуди сам, что хорошего оно мне дает?»
«Ты еще слишком наивна, моя Герцогиня! Подумай сама: ведь для диалога нужен собеседник, а для монолога необходим слушатель. Также как для того чтобы сформулировать чувства, нужны мысли, а чтобы передать мысли нужны слова. Я нужен тебе, как никто другой, потому что только я по-настоящему…» собеседник осекся, потому что Герцогиня не слушала его. Она смотрела вдаль, ее взгляд светился надеждой. Ее сердце стучало так сильно, что казалось, это стук копыт раздается по всему саду.   
   ***
      Голос Линамартины иногда сливался с аккомпанементом прибоя и шуршанием ветра в листьях причудливых растений. И ей иногда самой казалось, что  она не рассказывает историю,  а  плетет причудливый узор из частичек  мыслей и воспоминаний, плавающих в окружающей их темноте. «Даааальшшше, даааальшшшше!» - подкрадывались волны к ее ногам. «Мы слууушшшшаем, мы слууушшшшаем!» - шелестели листья в темноте.
«Ну, хорошо, слушайте дальше» - негромко сказала Линамартина, стараясь не разбудить Хельгу.
***    
     « А потом в зимние каникулы, после очередной сессии была  одновременно чудная и чудесная поездка в Ригу. Этот город – как бы частица другого, запретного мира давно манил нас, обещая какие-то необычайные впечатления. И вот с моими друзьями Надин и Прошей а также с нашей вездесущей старостой Илоной и Прошиным другом Степой мы едем в поезде в неизведанный и почти сказочный мир – Прибалтику. Ребята и Илона, по протекции чьего-то родственника, размещаются в гостинице с экзотическим названием Дом Рыбака, а нам с Надин каким-то чудом удалось в турагентстве на Арбате (а оно, пожалуй, и было-то в Москве всего одно) заказать в шикарной гостинице Даугава  номер для молодоженов (видимо несостоявшихся, потому-то номер, забронированный ими, нам и достался). По утрам Проша, Степа и Илона заходили за нами, и мы отправлялись бродить по заснеженным улицам Риги, похожей на ожившие иллюстрации к сказкам Андерсена. В моей памяти она сохранилась такой – тихой и строгой, вздымающейся к серому небу островерхими крышами, звучащей торжественными органными звуками Домского Собора. Но были, конечно, в нашем путешествии и забавные моменты – как же без них! Поскольку Прибалтика уже тогда несла в себе некоторые, как тогда выражались, тлетворные черты загнивающего запада, нам, естественно хотелось взглянуть на то, что было недоступно в Москве. Например, Рига была знаменита рестораном РУСЭ, где было ночное варьете! Конечно, на одну из ночей нами был заказан столик. Помню, что ночь была как-то не по-прибалтийски морозной. Мы с Надин приоделись, дождались Илону и наших рыцарей и отправились в РУСЭ, ощущая себя жутко крутыми и продвинутыми. Однако, уже на входе в ресторан чопорный швейцар мигом сбил нашу эйфорию. В гламурном заведении как выяснилось, был строгий дресскод:  мужчины должны были быть обязательно в пиджаках и при галстуке, а наш несчастный Проша, одел лучшее, как ему казалось, что у него было: самиздатовский (то есть пошитый Надиниными руками) костюм, из специфически синего советского вельвета. После довольно-таки унизительной сцены, во время которой все присутствующие в холле очевидцы с явной иронией (мягко говоря) взирали на опростоволосившихся москвичей, Проше выдали казенный галстук и пропустили нас в зал.  Да, начало вечера было явно скомкано! Дальше был довольно-таки скромный заказ блюд и напитков, который лощеный официант принял с явным  снисхождением. Ну, а все остальное – то есть само варьете – сверкающие костюмы, полуобнаженные девушки и юноши - было конечно настолько необычным и непривычным для нас, неизбалованных такими зрелищами, что, в общем-то, скрасило печальное ощущение собственной неполноценности.   Возвращались под утро, мороз был под тридцать градусов. С трудом договорились с каким-то водителем, по-моему, автобуса, чтобы отвез нас в гостиницу. Тонкие чулки на моих ногах примерзли к ногам так, что снять их я смогла только под струей теплой воды. После этого похода наши мальчики как-то резко упали в моих глазах. Правду сказать,  Проша всегда был мне просто приятелем, а Степа не нравился мне изначально, хотя и делал какие-то потуги на ухаживание (хотя, я думаю, больше в силу обстоятельств). Но после конфуза в РУСЭ Степа решил реабилитировать мужскую половину нашего коллектива. Он заявил, что поскольку отлично владеет немецким, то берется провести нас в валютный бар гостиницы Даугава, куда пускали естественно только иностранцев. Мы, по своей наивности, а отчасти и из чистого любопытства, повелись на эту авантюру. Поначалу все шло гладко, нас пустили в бар, усадили за столик, Степа при этом бодро шпрехал с официантами. Откуда он, правда, рассчитывал взять потом валюту для расчета – одному Господу Богу известно. Но развязка наступила гораздо раньше. Выпив, как говорится рюмку, выпив две, Степа отпустил тормоза и пошел наводить порядок среди обслуживающего персонала. При этом он уже не сильно контролировал себя и соответственно свою немецкую мову. Да и вид у него был, по правде говоря, какой-то не иностранный! В результате чего все мы, во главе с дебоширом, были позорно изгнаны из шикарного заведения! Наше бесславное отступление сопровождалось репликами типа: «Тоже мне иностранцы!» Ну, сама понимаешь, после еще и такого облома настроение совсем пропало, и один вид Степы вызывал у меня приступы тошноты. Только концерт органной музыки в Домском соборе смог как-то примирить меня с действительностью. Музыка будто бы на необъятных, могучих крыльях поднималась ввысь, так высоко, недосягаемо высоко над всеми нашими глупыми и ничтожными горестями и переживаниями, и я поднималась вместе с ней так неотвратимо и стремительно, что захватывало дух от высоты и скорости. И было счастье от ощущения левитации. И были слезы от ощущения близости к Богу. После концерта шли в гостиницу молча. Хотелось подольше сохранить в сознании отзвуки этой неземной красоты.
    Вот и настало время отъезда. Мы с Надин сидели в холле отеля с чемоданами и ждали наших незадачливых спутников. Напротив сидел одинокий мужчина и пристально смотрел на нас. У него была образцово прибалтийская внешность: высокий, рыжеволосый, с необычайными ярко-зелеными глазами и повадкой уверенного в себе человека. Совершенно непринужденно, с очаровательным еле уловимым акцентом он заговорил с нами. Представился, сказал, что он плавает на рыболовецком судне  и сейчас вернулся из плавания. Предложил встретиться вечером в баре. Ну вот, подумала я – какая жалость! С ним можно было бы встретиться – его, небось, из бара с позором не погонят! А надо уезжать. И ехать в одном купе с этим немыслимым Степой! С улыбкой мы поблагодарили прекрасного рыбака и отбыли на вокзал, а на душе было как-то мерзостно! С горя в поезде я откупорила подарочную бутылку заветного Рижского бальзама и глотала его понемножку прямо из горлышка, что как-то скрашивало картину тошнотворных приставаний Степы и бурных проявлений чувств Надин и Проши.
    На фоне такого не особо оптимистичного настроения началась моя новая любовь».
«Неужели мы таки добрались до сути дела? Я уж думала, твоя новая любовь никогда не наступит и нам придется заночевать на пляже под зонтиком!» - закапризничала Хельга.
   «Нет, теперь мы уже добрались до самого главного.  Началось все с того, что в очередной раз было решено большинством голосов свалить с какой-то занудной лекции на какой-то интересный фильм. Возможно, это были «Приключения Синдбада». По тем временам крутейший экшн. Все договорились встретиться в вестибюле института, а из аудитории просочиться по одному, чтобы не особенно заметно было лектору. Когда я вышла в вестибюль, там стоял один только Майкл. Мы постояли, подождали остальных еще немного, а потом отправились в кино вдвоем. Я спросила Майкла: «А почему же не пошла Радомила?» «Мы расстались» - сказал Майкл печально. Мне стало жаль его, ведь и со мной не так давно произошло нечто подобное! Нас как-то сразу потянуло друг к другу, как озябших людей тянет сбиться плотнее, чтобы согреться. Фильм показался мне жутко страшным, и я не успевала расслабиться после одной леденящей кровь сцены, как уже ей на смену следовала другая! Я ухватилась за руку Майкла, и он бережно накрыл мою руку своей, и мне стало как-то очень спокойно и легко. С той поры мы стали встречаться. Бродили по улицам, ходили в кино и кафе. Он был немногословным, но очень добрым и преданным. С ним было хорошо. Да и внешне он был, на мой взгляд, самым интересным парнем в нашей группе. Высокий, хорошо сложенный, правда, немного по-мальчишески щупловатый, с густущими темными волнистыми волосами. Он носил очки и это, по-моему, придавало ему особый шарм – эдакую интеллигентность! Да еще он умел мастерски водить машину! А меня всегда восхищало в людях умение делать то, что мне недоступно. Кстати, наше первое приключение связано, как раз с машиной! Майкл как-то спросил, не хочу ли я покататься? Ну, конечно же, я хотела! Он заехал за мной, и мы покатили куда, как говорится, глаза глядят! А глядели они на природу – была весна, и сердце рвалось на волю! Похоже, Майкл решил устроить нам первое романтическое свидание наедине. Мы благополучно выехали за город, свернули с шоссе на лесную дорожку, проехали немного вперед в нежно зеленеющий подлесок и… благополучно застряли в непролазной грязи. Дальше нам было далеко не до романтики! Мы должны были вытолкать, вытянуть, спасти из трясины нашу бедолагу – копейку. Ну не бросать же ее в лесу! Да и самим как-то из этой глухомани до темна выбраться надо было. Ломали ветки, бросали под колеса, раскачивали, газовали – в общем, не до поцелуев нам было!  Когда машина обрела под колесами твердую почву, мы просто падали с ног. Домой я явилась поздно, измученная и вся в грязи. Впрочем, отношений наших это недоразумение совершенно не испортило, а как-то даже наоборот – сплотило нас! К сессии мы готовились вместе. Майкл был из серии людей, которые, как собака все понимает, но сказать не может. То есть, когда мы с ним готовились к какому-нибудь экзамену, он объяснял мне многие вещи, которые не сразу доходили до меня. Курсовые он тоже делал и свои и мои. Однако на экзаменах и защитах, мои оценки были не в пример выше, чем его. И еще художественную литературу он не любил в отличие от меня (с детства не представляла себе жизни без хорошей книжки). В остальном наш альянс казался мне идеальным. Все было как-то основательно, без головокружительных взлетов, но зато и без неминуемых душераздирающих провалов, какие бывают обычно в любовных отношениях.
     Летом была практика. Мы работали (в отличие от первой практики, проходящей в цехе на заливке катушек индуктивности) в конструкторском бюро на большом заводе – то есть, как бы подразумевалось, по своей будущей специальности. То, что я поняла о ней на этой практике, убило во мне всякое желание работать на долгие годы вперед. Нас – меня и несколько наших девчонок привели в небольшую затрапезную комнату, где сидело еще человек десять каких-то невыразительных теток и дядек. Они сидели за столами и лениво шуршали какими-то прозрачными бумажками.
«Будете выписывать извещения» - сказал самый невзрачный (как впоследствии оказалось – начальник отдела Морковкин).
     «Это -  как?» - изумились мы – «Какие - такие извещения? Тут что – почта что ли?»
     «Много вопросов задаете» - нахмурился начальник – «Вот на этом чертежике вот эта линия должна идти не туда, а воон туда. Вот на этой калечке тушью эту линию зачеркнешь, а эту проведешь! Потом калечку подпишешь – вот видишь тут внизу шесть подписей собрать надо – и отнесешь – я потом скажу – кому»
      «А что это такое вообще-то изображено на чертежике?» - спросила я, все еще сомневаясь в реальности происходящего.
      «Много вопросов задаете!» - еще больше нахмурился начальник – «Получили задание – выполняйте!» Тут по громкой связи раздался голос секретарши: «Морковкин, зайдите к руководству, вас Сметанкин вызывает!» На этой оптимистической ноте начальник закончил разговор и ретировался от греха подальше из комнаты.
       «Вот это и есть работа инженера?» - изумились мы.
       «Ну, как вам сказать – замялись работники умственного труда – на данном этапе – да»
       «А зачем же мы тогда уже четыре года маемся. Эту работу я могла бы и после седьмого класса выполнить на отлично»
       В общем, как мне показалось, самым сложным в этой работе было убедительно сделать вид, что ты действительно что-то делаешь. И многие сотрудники в этом нелегком занятии преуспели, а некоторые просто-таки достигли настоящих вершин мастерства. Для меня же такое состояние с детства было сущей мукой. Еще в школе карьера комсомольского вожака для меня не состоялась по этой же причине. Дело было так: моя учительница по истории незабвенная Елена Яковлевна любила меня и, наверное, хотела помочь мне в моей будущей жизни. Она, как партийный лидер школы (а, кстати, не все партийные лидеры были плохими людьми) по доброте душевной двинула меня в  комитет комсомола школы. Назначили меня ответственной за культурно-массовую работу и в ответ на мое достаточно интенсивное сопротивление успокоили, что есть старшие товарищи, которые все подскажут и объяснят. Будучи человеком ответственным, я несколько раз пыталась узнать у курирующих меня комсомольских вожаков, в чем же состоит собственно культурно-массовая работа, какова моя в ней роль и когда же мы, наконец, приступим к конкретным действиям. «Успокойся, всему свое время!» - заверяли меня опытные старшие товарищи,  и жизнь шла своим чередом. А потом было объявлено открытое комсомольское собрание с приглашенным партактивом школы. Тут опытный старший товарищ подошел ко мне и сказал: «Ну вот, теперь поработай! Напиши план мероприятий, которые ты провела по своему сектору за отчетный период» На меня будто ушат ледяной воды вылили. «Ну, ты же знаешь, что ничего мы не проводили. Ни по моему сектору, ни по какому-либо другому.» Опытный комсомольский лидер посмотрел на меня как инопланетянина, только что свалившегося на его голову с Луны. «Ты что, маленькая что ли, не понимаешь? Сочини чего-нибудь! Все так делают!» «Нет, я не могу. Все же будут знать, что это - вранье» «Ну и что? Ты не тушуйся, главное побольше напиши! » - сказал он и помчался по каким-то своим невнятным общественным делам. Нет, с фантазией у меня всегда было все в порядке, даже лучше, чем у многих моих подруг. Я могла на ходу выдумывать захватывающие сказки и часами рассказывать своим подружкам, которые с удовольствием их слушали и просили бесконечного продолжения.  А вот с враньем  дело обстояло гораздо хуже. Как-то мне всегда казалось унизительно врать. Причем как для того кому врут, так и для самого врущего. Конечно, иногда, я понимала, лучше чего-то недосказать, можно иной раз немного приукрасить, но вот так вот честно глядя в глаза врать такому количеству людей, которые при  этом еще и  будут знать о моем откровенном вранье, – нет, товарищи, увольте! Это выше моих человеческих сил! В общем, на торжественном собрании, после кучерявых и бодрых отчетов моих коллег по общественной работе я встала и поведала присутствующим, что за отчетный период ни я, ни мой сектор не проявили никаких признаков жизнедеятельности. Наступила неловкая пауза, все смотрели на меня с чувством недоумения и возмущения. И только в глазах Елены Яковлевны я прочла сострадание и где-то даже понимание. Понимание того, наверное, что для комсомольской работы я абсолютно не гожусь. После чего меня, конечно, сместили с поста, и карьера общественного деятеля для меня бесславно закончилась, можно сказать, даже не начавшись. Но, по правде сказать, к чести Елены Яковлевны, хуже она после этого ко мне относиться не стала, а даже наоборот, по-моему, еще больше зауважала.  Теперь я понимаю, что это было, скорее всего, сочувствие несчастному ребенку, от природы начисто лишенному такого важного и нужного в предстоящей жизни качества.
      Ну, так вот о практике. Ездить было довольно далеко – через весь город. После изматывающего своей пустотой и бессмысленностью рабочего дня, Майкл провожал меня домой, мы перекусывали, я отдыхала, иногда даже дремала, а он сидел рядом и смотрел на меня. Окруженная ореолом его внимания и заботы, я из хрупкой голенастой девочки (что в те далекие времена было, в общем-то, совсем не  модно) стала превращаться в настоящую девушку, набрала недостающий вес, как-то оформилась и даже обрела некоторую томность. Откуда материализовалась мысль о замужестве – трудно сказать. Впервые, по-моему, она прозвучала из уст моего младшего брата. Да, был у меня замечательный братец – Алекс.  В течение жизни мое отношение к нему претерпевало довольно сильные изменения, от полного нежелания мириться с его появлением,  до большой дружбы, огромного взаимопонимания и даже преклонения перед его природными способностями к музыке и не только. Конечно, мы имели с ним друг на друга очень значительное влияние. И вот этот тринадцатилетний философ как-то изрек. «Пожалуй, тебе уже пора бы и замуж выходить. Мне кажется, если ты не выйдешь в ближайшее время, то не выйдешь уже никогда!» С чего вдруг в его голове возникла эта совершенно бредовая сентенция – не знаю. До старой девы мне было еще довольно-таки далеко: пока мне было только двадцать. Да и из наших девчонок еще только одна вышла замуж. Но все-таки эта мысль, однажды материализовавшись, видимо упала на какую-то благодатную почву и не замедлила дать свои всходы. Одним словом, через некоторое время мы с Майклом решили, что надо бы нам пожениться. «Давай только пока не будем ничего говорить родителям. Просто подадим заявление, а потом через некоторое время, если не передумаем, скажем» - почему-то попросила я. «Давай так» - согласился Майкл. Мы договорились встретиться утром в центре, потому что хотели зарегистрироваться в самом главном Дворце Бракосочетания в городе. Зачем нам это было надо – не могу сказать. Однако, как выяснилось, у меня куда-то таинственным образом исчез паспорт, и мероприятие пришлось отложить. Было ли это предзнаменованием, предупреждением – не знаю. Но вскоре проблема решилась, паспорт нашелся, и заявление было подано. В очереди на подачу заявлений мы были самыми юными и, как мне показалось тогда, самыми красивыми. Когда мы входили в ампирно-пафосный холл, нам навстречу спускалась только что поженившаяся пара: высокая белоснежная невеста, похожая на Снежную королеву и высокий какой-то особенно черный на ее фоне негр в элегантном черном костюме. «О Господи, как же мне ее жалко,- подумала я -  Как ей пришло в голову выйти за него  замуж? Он же черный, как головешка!» Перед нами в очереди сидела тоже странная пара: довольно-таки великовозрастная невеста, не блещущая красотой и свежестью, жених тоже так себе, но с чувством собственной значимости, и с ними пышнотелая и властная мама невесты, присутствовавшая там, как мне показалось, с единственной целью: не дать уйти жениху в самый ответственный момент и удержать его, в случае чего, любой ценой. Все это фиксировалось в моем сознании как бы помимо моей воли. Самой мне было не до того. Почему-то мне было очень страшно, как будто я сижу в очереди в кабинет стоматолога. Будущее надвигалось на меня с неотвратимостью грозового облака, чреватого громом, молниями и проливным дождем. Майкл, мне кажется, испытывал похожие чувства. Однако, я понимала, что менять что-либо уже поздно, лавина уже понеслась с горы и ее не остановить.
        Потом, когда я сказала родителям о нашем решении, все отреагировали по-разному. Братец остался явно доволен, мама  и бабушки сказали: «Ну что же, Майкл хороший парень! Дай Бог вам счастья!» А папа, мой замечательный, мудрый папа, которого в душе я называла Ричард Львиное Сердце, когда мы остались наедине, спросил: «Скажи мне, пожалуйста, честно, ты без него жить не можешь?» «Ну почему не могу? Могу, конечно. А зачем ты меня об этом спрашиваешь?» - удивилась я. «Потому что это важно. Подумай сама!» - только и сказал папа. Нет, я тогда не поняла, я поняла все гораздо позже, но, видимо смысл жизни в том, что все свои ошибки ты должен совершить сам. Папа это уже знал, а я – еще нет, поэтому больше на эту тему мы не говорили и он никогда не укорил меня словами: «Помнишь, ведь я тебе предупреждал…»
      Далее события развивались с неимоверной быстротой. По логике сюжета следовал официальный визит Майкла с его мамой к моим родителям. Что-то типа помолвки или предложения руки и сердца. Майкл подъехал на своей шикарной копейке и остановился напротив нашего окна. Далее было какое-то достаточно напряженное застолье, во время которого я сделала вывод, что свекровь у меня будет, мягко говоря, не сахар. Тогда я еще не знала, что свекровь типа «не сахар» не самый плохой из возможных вариантов. И что люди, носящие почетное звание «свекровь» и «теща» по определению не бывают хорошими для людей соотвественно именуемых «невестка» и «зять» - и  эта аксиома во-первых имеет обратную силу, а во-вторых непреложна, как закон всемирного тяготения. «Зачем она мне сказала, что брак – это терпение и труд? Наверное, она хочет напугать меня, чтобы я передумала! Если бы все было так скучно и занудно, зачем бы люди тогда вообще женились?» - думала я. Мне, конечно, казалось, что впереди нас ждет исключительно радужное будущее, что мы просто не можем быть не счастливы – с чего бы это вдруг? Обсуждали в основном, где мы будем жить и подробности организации свадьбы. С жильем была проблема. У Майкла с мамой на двоих была однушка, а у нас трешка, но на шестерых. Поскольку с чужой мамой я жить категорически не хотела, решили выделить нам комнату в нашей квартире. Для этого необходимо было сделать ужасающую (как я поняла гораздо позже) рокировку: а именно, поселить в одной комнате двух моих бабушек (а это прошу заметить, были тоже свекровь и теща) да еще для полного комплекта моего братца. Как эта бредовая мысль могла прийти в наши головы, я теперь с трудом могу себе представить!  Однако, все судьбоносные решения были приняты и наши гости засобирались домой. В виде точки в конце этого фантасмагоричного собрания произошло такое же фантасмагоричное событие. Когда Майкл бросил взгляд из окна, он с ужасом увидел, что машины на месте нет! Мы выбежали из дома и стали растерянно оглядывать окрестности – машины нигде не было! И вдруг достаточно далеко – метров за двести – Майкл разглядел на шоссе свою ласточку. Мы бросились к ней. К своему великому изумлению мы увидели, что машина продолжает тихим ходом передвигаться, хотя за рулем никого нет. Оказалось, пьяный сосед толкает ее сзади и таким образом укатил ее уже достаточно далеко. Для чего он это сделал, куда хотел ее угнать – этого мы добиться от него не смогли – лыка он не вязал. Однако, настроение нам всем он изрядно подпортил!   
       А жизнь готовила нам новые приключения и испытания. После окончания практики я собиралась с подругами по институту в турпоход в Карпаты. Эта поездка была запланирована еще раньше нашего похода во Дворец бракосочетания. Путевка была оплачена и мы с Майклом единогласно решили, что нет резона отменять мою поездку. Тем более, как сказал Майкл, у него будет время подзаработать немного денег на свадьбу и помочь моим родителям привести нашу будущую комнату в порядок.
        Поездка в Карпаты оставила, безусловно, незабываемые впечатления в моей душе. Начать надо с того, что купить путевки было поручено девушке по имени Ада Булкина из параллельной группы. Вообще компания девчонок на эту поездку собралась какая-то странная и необычная. Почему так получилось я сейчас и не вспомню. Но Ада прибыла радостная и доложила нам, что путевки она выбрала очень хорошие – самые дешевые из всех возможных. Мы по наивности своей обрадовались, слабо представляя, что это значит и что нас ожидает. Как и все самое интересное и необычное в той моей жизни путешествие началось с вокзала. Нас было семь девушек, мы загрузились в три купе и тронулись в путь. Было весело, смеялись, шутили. Посмеивались над родителями, которые снабдили нас в дорогу таким количеством продуктов, как будто мы отправлялись на Дальний Восток.  А есть-то совсем и не хотелось. Пришлось часть продуктов: жареных куриц, бутерброды и неимоверное количество вареных яиц выбросить – съесть все это не было никакой возможности. В одном купе со мной и Илоной ехал пожилой мужчина с ребенком, оказавшийся художником. Он предложил нарисовать нас. Это было интересно. Он достаточно быстро набросал наши портреты карандашом на ватмане. Мне показалось, что я не очень похожа на свой портрет. Но все равно рисунок я сохранила на память. Внизу он написал: «Надеюсь, грустинка пройдет с годами. Желаю счастья тебе Линамартина!»
         Во Львове у нас была пересадка. До поезда на Рахов было несколько часов. Правда, далеко от вокзала мы отходить побоялись – все-таки город незнакомый, поэтому о Львове у меня осталось впечатление как о привокзальном сквере, на котором мы коротали время, сидя на скамейке. Потом нам всем захотелось есть. Пошли в магазин и купили пива и какой-то копченой рыбы. Рыбу было не удобно разделывать на лавочке, и мы решили оставить ее до посадки в поезд, а поскольку она очень сильно и довольно соблазнительно пахла, положили ее подальше – на противоположную скамейку. Пока мы что-то обсуждали, подошли какие-то люди и сели именно на ту скамейку и прямо на нашу рыбу. Было смешно, обидно и очень жалко рыбу и немного жалко тех людей! Наконец загрузились в поезд, больше похожий на электричку, и к ночи прибыли в пункт назначения – Рахов. В темноте, уже довольно усталые, кое-как нашли свою гостиницу, разместились в номерах и уснули крепким сном. Зато, когда наутро мы, выйдя из гостиницы, увидели город, у нас просто дух перехватило от такой неземной красоты. Мы как будто бы попали в волшебную страну Оз. Я даже не представляла, что такая красота может существовать в реальности. Мы стояли на игрушечной площади игрушечного городка, нас окружали маленькие аккуратные домики, каждый из которых был похож на остальные и в то же время имел свою собственную индивидуальность. Стены их были облицованы разноцветным ракушечником, а вокруг домов были палисадники с массой деревьев и цветов. Казалось, из этих домиков вот-вот  должны выйти добрые сказочные человечки в изумрудных одеждах и с хрустальными бубенчиками на шляпах. Но самое прекрасное был не сам город, а то, что окружало его. Городок располагался в небольшой долине, а вокруг были необычайно красивые, покрытые зеленым ковром леса горы. Эти горы были так прекрасны, что казались нереальными, нарисованными на громадном холсте каким-то гениальным художником. А леса эти, придававшие горам такой необычайно изумрудный цвет, носили волшебное имя – кодры.  Как выяснилось вскоре, по этим-то кодрам нам и предстояло в ближайшие 15 дней пройти порядка 200 км с полными рюкзаками. Мы должны были сделать приличный крюк, и вернуться обратно на турбазу в Рахов. Нам было жалко расставаться с уютным городком, непритязательными, но довольно милыми номерами, где мы только что разместились, но на самом деле мы еще слабо представляли себе, какая участь нас ожидает! Зато наш инструктор – молодой крепкий гуцул – представлял, посмеивался в усы и называл нас добровольными каторжанами. Группа подобралась как специально: человек 15 девчонок и 4 парня, из которых один был инструктор, двое друзей, случайно затесавшихся в такой малинник и молодожен неведомо из каких соображений, решивший провести свой медовый месяц с молодой женой в столь экзотических условиях. Наверное, так же как и мы, они пребывали в счастливом неведении, что уготовано нам самой дешевой туристической путевкой.
     Наутро следующего дня нас построили во дворе, раздали рюкзаки, наполнили их всяческими припасами (причем довольно весомо) и наш Гуцул предложил тронуться в путь, поскольку первый переход должен был быть достаточно длинным. Зато в конце дня был обещан не только ночлег в приюте (так, как оказалось, именовались специальные домики в горах, где можно было переночевать под крышей) но и шашлык из молодого барашка, мясо которого он самолично нес в рюкзаке. Первый день дался нам особенно тяжело! Дорога почти все время поднималась в гору, рюкзаки с каждым шагом прибавляли в весе, да и погода как-то неприветливо встретила нас в горах! Через некоторое время мне стало казаться, что ни до какого приюта я не дотяну, а полягу где-то здесь на узкой крутой тропинке вместе с рюкзаком и припасами. Потом какие-либо мысли вообще перестали посещать мою голову. Я просто тупо перебирала ногами, а когда Гуцул объявил привал, не снимая рюкзак, повалилась на спину и стала ждать конца. Правда, конец наступил очень скоро, но не мне, а отдыху, кто-то помог мне подняться и пытка продолжилась. Остальным, по-моему, тоже было не сладко, возможно, даже еще хуже, чем мне. «Почему же я поехала без Майкла? Сейчас бы он спас меня, не дал бы мне тут погибнуть под этим пудовым мешком!» - обрывками проносились в моей голове мысли. И вот к вечеру – обещанный приют! Только тут обращаю внимание, что вокруг неземная красота – темно-зеленые  кодры освещаются золотистым   солнышком. Посреди небольшой долины, покрытой изумрудной альпийской травой стоит некрашеный деревянный дом – это и есть приют. Внутри никаких излишеств: большой деревянный стол, вокруг лавки, вдоль стен двухъярусные нары.  Тут мы все немного приободрились. При виде готовящихся ароматных шашлыков даже настроение как-то поднялось. И вот мы все сидим за длинным деревянным столом, вечереет, вокруг  величественная дикая природа, а перед нами, до дурноты голодными и уставшими, на столе горы дымящихся ароматнейших шашлыков из молодого барашка, кольца маринованного репчатого лука и водка, разлитая в алюминьевые кружки. Пиршество продолжалось недолго. С  «устатку и не евши», будучи в основной массе девчонками, вообще мало знакомыми с действием коварного напитка, мы моментально захмелели. Причем у всех это состояние проявилось по-разному. Кто-то из более матерых  членов нашей туристической группы  быстренько сориентировались и, разобрав немногочисленных наших кавалеров, растащили их по более или менее близлежащим кустам. Я, Милена, Илона и еще кто-то из наших побрели любоваться красотами ночных Карпат. Действительно, насколько я помню, было очень впечатляюще: на фоне чуть светящегося угасающей синевой неба, горы выделялись бархатисто-черными громадами.  Пьяные от водки, усталости и переполнявших нас чувств, мы стояли не в силах выразить свое восхищение. Вдруг в какое-то неуловимое мгновение я почувствовала, что Земля-таки -  да! - вертится, причем очень быстро, просто-таки мчится,  причем навстречу моему мирно стоящему телу.  Так я второй раз в жизни испытала встречу с Землей, причем на этот раз без всякой посторонней помощи. И приземление мое - увы! не было мягким.   Однако все-таки мне повезло в том, что, к счастью, мы стояли далеко от края площадки, за которой начинался крутой спуск. Кое-как с девчонками мы добрели до приюта и залегли на нары. С улицы доносились чьи-то призывы пойти поискать по кустам скрывшихся членов группы, но нам было не до того – ужасно хотелось спать. Ночь была неспокойной. Периодически кому-нибудь начинало мучительно хотеться пить или еще чего-нибудь и хорошо, если этот кто-то спал на нижнем ярусе. Хуже было тому, кто устроился наверху. Спросонья, бедолага, естественно не подозревал об удаленности от пола и со всего маху с грохотом и руганью летел вниз. Так прошла ночь. Утро по понятным причинам не сулило ничего хорошего. Тяжелые рюкзаки и крутые горные тропы усугубились еще и похмельным синдромом. Переход был покороче предыдущего, зато ночевка не обещала таких же комфортных условий, так как эту ночь нам предстояло провести в палатках. Палатки были мокрыми от начавшегося дождя, в них было холодно и неуютно. Вот так безрадостно начался наш грандиозный переход через Карпаты. Со временем мы попривыкли, как ко всему неизбежному привыкает человек, заматерели и даже начали находить прелесть во всем этом, по началу, казавшемся чудовищным, походе. Влачась по бесконечным горным дорогам и сгибаясь под тяжестью рюкзаков, мы порою видели автобус с туристами, проносящийся вдалеке. Мы тут же выпрямлялись и  изображали бодрый вид и кричали вслед: «Матрасникам-пижонам и ихним толстым женам – привет, привет, привет!» - откуда взялась эта присказка, не знаю, но скандировали ее мы с известной долей зависти. Хотя, конечно, сейчас я понимаю, что проехав тот же маршрут на автобусе, не увидели бы мы и не прочувствовали всей прелести и незабываемой красоты тех мест. Иногда мы приходили в крошечные, похожие на кукольные декорации деревеньки, так не похожие на наши среднерусские деревни. Ухоженные домики, облицованные разноцветным камнем, живописные садики-огородики, расположенные террасами на склонах гор. В каждой деревеньке маленькое уютное кафе, где варят ароматный кофе на песке и пекут вкусные булочки. А еще колыбы! О, это заведение заслуживает отдельного описания! Представь рубленную шестиугольную избу с островерхой крышей. Посреди довольно просторного помещения круглый открытый очаг, где тлеют угли. Вокруг – столы из толстенных стволов деревьев, окруженные стульями из пеньков потоньше. Полумрак, пахнет деревом, костром, шашлыками, которые покупаешь сырыми и сам жаришь до нужной тебе кондиции и, конечно, прекрасным чешским пивом, которое разливают тут из огромных красивых бочек. И еще  непередаваемо красивые гуцульские песни, бесшабашно веселые и заводные. Потом, когда наши небогатые денежные запасы подошли к концу, мы все равно при возможности посещали колыбы. Брали кружку восхитительно пряного пива, посыпали солью краешек кружки и вкушали это казавшееся неземным удовольствие: вкус напитка прекрасно дополнял атмосферу этого необычного заведения, подобного которому я никогда и нигде больше не встречала.
      Уставали мы, конечно, по-прежнему, но зато как-то научились не отчаиваться от усталости, плохой погоды и прочих трудностей. На привале падали, не снимая рюкзаков, ловя каждую минуту отдыха. Как-то раз остановились в одной горной деревушке. В тот день было жарко. Привал был объявлен более длительный. Мы изнемогали от жажды. Вдруг какая-то женщина подошла к нам с ведром парного коровьего молока. «Девоньки, хотите молочка попить?» - спросила, подавая нам кружку. Ничего не помню в своей жизни вкуснее того молока! Мы черпали из ведра и пили, а она стояла и улыбалась. А еще как-то деревенский мальчик принес нам большую миску черешни – «Угощайтесь!» «Да она же дорогая!» - изумились мы, памятую московские цены на эту ягоду. «Не, она дикая!» - ответил мальчик. «Хотите, покажу, где можно нарвать? А то на некоторых деревьях она горькая!» И действительно, мы попробовали, на некоторых деревьях была ягода сладкая, как мед, а на некоторых горькая, как полынь, но на вид они совершенно не отличались друг от друга. В общем, впечатление от гуцулов у меня осталось очень хорошее.
       И еще одно яркое впечатление врезалось мне в память в ту поездку. Я не знаю почему, но некоторые вещи, казалось бы, незначительные на первый взгляд, врезаются в память и остаются там, как жучок, застывший в кусочке янтаря, а другие, быть может более значительные события и впечатления, стираются в памяти, не оставляя ни малейшего следа. Почему так происходит, какая логика руководит выборкой – у меня нет ответа на этот вопрос. Я только могу перебирать эти яркие картинки воспоминаний, как альбом старых фотографий. Я четко и ясно вижу эти события, обстоятельства и все, что связано с ними. А что было между ними? Конечно, что-то было! Вот только – что? Так вот одна из таких ярких картинок. Привал в одной из карпатских деревушек. Теплый, солнечный день. Мы сидим и отдыхаем у одной из многочисленных речушек -  притоков бурной пограничной Тисы. Один из наших немногочисленных парней – высокий, статный молодец подходит к малышам лет 4 – 5, копошащимся в песке, берет одного из них за ручку и, что-то рассказывая ему, идет с ним по берегу речки по направлению к нам. Сзади их освещают лучи солнца, и они идут такие необыкновенно красивые, два человека: взрослый, сильный, высокий мужчина и маленький, хрупкий мальчик, так доверчиво держащийся за сильную надежную руку. Мое сердце вдруг пронзило ощущение того, что я вижу своими глазами что-то невероятно прекрасное и значимое: настоящее и будущее слились в одном мгновении. «У меня должен быть сын. Я хочу, чтобы мой сын вот также шел, держась за руку Майкла, и ничего не боялся» - пронеслось у меня в голове.
        Вот чего у нас не было в том походе, так это романов. Да, с парнями наблюдалась явная напряженка. Да и условий-то, по правде говоря, не было никаких! Даже наши молодожены не имели возможности уединиться. Посуди сама – в приюте не уединишься, в палатке – тем более: они рассчитаны как минимум человек на 6. Так что романтическое свидание, по-моему (если не считать безумной первой ночи после шашлыков) удалось, по-моему, только у Илоны. В каком-то небольшом населенном пункте в кафе, где мы коротали вечер, Илона познакомилась с местным  жителем.  Вечером, вернувшись в свой приют, и не обнаружив  Илоны, мы сильно удивились, поскольку знали ее как девушку серьезную, благопристойную и в какой-то степени блюдущую и за нашей благопристойностью. Мы очень волновались и не спали, ожидая подругу всю ночь. Каково же было наше удивление, когда утром, как ни в чем ни бывало, вернувшаяся восвояси Илона на наш вопрос: «Где же ты была?» с улыбкой ответила: «Мы ходили в горы искать эдельвейсы!» С той поры выражение «искать эдельвейсы» приобрело у нас статус крылатого и смысл вполне определенных событий, сама понимаешь каких.
      И вот, наконец, мы снова в Рахове! Да, двести километров по горам – это, скажу я вам не фунт изюма! Пришли мы совсем не такими, как уходили!   Мы чувствовали себя опытными путешественниками, настоящими туристами! После вручения нам соответствующих значков, был настоящий праздник, прощание с Карпатами, огромный костер, песни про «Иванко, ты Иванко!» и «Куплю я кохута!», безумно веселый круговой танец «цырба» и братание, как тогда казалось, навек! После этого бурного прощания ночью мы загрузились в местный поезд  до Львова. Места у нас были сидячие, но очень хотелось спать. Поэтому сначала я заснула на нижней полке, за спинами сидящих на ней людей, но спать они мне толком не давали, потому что все время что-то бубнили и перемещались. Поэтому мне пришлось перелезть на другую полку – багажную под самый потолок, так как вторая полка была уже занята. Там я и заснула. Во Львов мы прибыли впритык к своему московскому поезду и еле успели домчаться до своего вагона, как поезд тронулся. Кое-как разместились по разным купе. Тут мы осознали, что очень хочется есть. С этим, как выяснилось, была большая проблема, так как денег ни у кого не осталось  ни копейки! Да, при таком раскладе, до Москвы нам не дотянуть! Ехать-то больше суток! Стали вслух вспоминать, сколько добра мы повыбрасывали, когда ехали из дома. При этом во рту скапливалась слюна, а на глаза наворачивались слезы. И тут один из соседей по купе, средних лет дядечка, видя наши страдания, предложил: «Девчонки, а не хотите яйца вкрутую – мне тут жена наварила, а я все равно их выбрасывать собрался – не люблю их сроду!» «Ой, дяденька, миленький, как же не хотим? Давайте сюда, пожалуйста! Вот спасибо, от голодной смерти нас спасли!» Оказалось и у других соседей по купе, которые из дома ехали, кое-что из продуктов на выброс приготовлено. Все это мы с огромной благодарностью приняли и умяли. Вот такая искренняя и бескорыстная дружба была между народами!
       Дома закрутилась обычная круговерть. К учебе добавилась еще и подготовка к свадьбе. Поскольку мы учились в одной группе, то соответственно основная масса гостей планировалась из состава однокурсников. Затем, это, поначалу планировавшееся молодежной вечеринкой, мероприятие начало обрастать тяжеловесными и достаточно помпезными обстоятельствами. Оказалось, что совершенно неудобно не пригласить на мою свадьбу некоторых наших родственников, о существовании которых я, конечно, знала, но никаких особых чувств к ним не испытывала. Более того, на каждого нашего, как в известной поговорке «око за око, зуб за зуб» тут же приглашался соответственно кто-то из родни Майкла. В результате, подобралась совершенно немыслимая по своей разношерстности компания человек эдак в 60. Скажу сразу, что значительную часть этих людей я видела в своей жизни первый и последний раз. В результате, пришлось заказывать банкетный зал, где вся эта масса народа и разместилась. Что мне запомнилось в моей первой свадьбе?  То, что в унисон моему белому платью и фате 13 октября Москва вдруг покрылась толстым слоем белого снега. Это было очень любезно со стороны капризной московской погоды, потому что действительно было красиво и торжественно. То, что белоснежных роз, которые я так хотела, Майкл так и не смог купить. Также не сумел он и толком побриться (наверное, от волнения) и здорово порезал себе губу. Еще помню каких-то мало знакомых мне людей, задорно распевающих под откуда-то взявшуюся гармонь, «В роще моей пел соловей». При этом молодежь лихо вытанцовывала под не менее задорную «Yellow river» - все это слилось для меня в единую какофонию звуков и движений. «О Боже, какое безумное мероприятие! Зачем я на все это согласилась?» - мучительно думала я, Майкл, по-моему, был со мной солидарен. Когда мы, наконец, оказались дома, нам было не до чего – ночь  любви не состоялась и в этом, наверное, тоже был некий знак!  Да, вот еще характерный эпизод: утром, когда мы еще мирно спали, дверь в нашу комнату вдруг распахнулась, и один из неразъехавшихся гостей (будучи то ли еще, то ли уже сильно навеселе) с криком «На счастье!» запустил в стену тарелку, которая с грохотом разбилась, испугав меня до потери пульса и осыпав пол осколками. Ну, а после этого, как ты понимаешь, счастье просто-таки поперло – только успевай  отмахиваться!
     «Почему ты так говоришь? Ведь Майкл действительно был очень хороший, и он действительно любил тебя?» - спросила Хельга.
      «Почему ты спрашиваешь? Ты ведь и сама знаешь, что, так как жили мы, жить было совершенно невозможно» ответила Линамартина. «Вся наша семейная жизнь напоминала пьесу абсурда, где все начинается вроде бы обычными событиями, а заканчивается полным безобразием. Да и впрямь сначала все было довольно-таки мирно. Бабушки и братец Алекс каким-то чудом уживались в комнате-вагончике (хотя, как это было возможно, до сих пор не представляю?). Мама и папа жили в так называемой, «большой» комнате, которую от коридора отделяла фанерная перегородка, изготовленная, кстати сказать, самим папой. А мы шикарно разместились в маленькой, но уютной комнатушке. Наша с Майклом идиллия по началу омрачалась только зачастившим к нам в гости Гусликом, жившим неподалеку. Почему-то он полюбил наведываться к нам в гости. Я думаю, что причина состояла в том, что возвращаясь домой навеселе, Гуслик, чтобы избежать объяснения с родителями, заворачивал к нам на огонек. Причем, сначала он принимался петь и играть на гитаре, а потом засыпал богатырским сном на нашем брачном ложе (роль которого исполнял не очень новый и не очень удобный диван).
     А потом… А потом, через 2 месяца оказалось, что я жду ребенка. Эта новость повергла меня в шок! Я была совершенно, совершенно не готова к такому повороту событий! Я и сама-то себя ощущала еще совершенным ребенком! Да, конечно, женщина еще не проснулась во мне. Мы с Майклом совершенно не успели почувствовать себя семьей: мы растворились в семье моих родителей, мы были, в общем-то, двумя взрослыми детьми, мой брат был третьим, а теперь должен был появиться и четвертый! Институт не был еще закончен, предстояли Госэкзамены и диплом. Мое решение было однозначным: нет, я не готова, ребенка не будет! Майкл сказал на это: «Жалко, но я не вправе навязывать тебе свое мнение!» Домашние сказали, что, наверное, это единственно правильное решение, ведь жить негде, да и институт закончить не мешает!  Собираясь в женскую консультацию, я решила не поддаваться на уговоры врача (а я ведь знала, что врачи не приветствуют избавления от первого ребенка, так как это чревато последствиями!) и мысленно повторяла все доводы в пользу своего решения. Однако, женщина-врач с будничным видом заполнив бумаги спросила: «Рожать будете или …?». Несколько мыслей, как косяк рыбок промелькнуло у меня в голове: «Почему она не уговаривает меня? Я ей совершенно безразлична и мой сын тоже (почему я уже знала, что сын?», еще: «Рожать – это еще так не скоро, а аборт – это уже сейчас!», и еще: «Красивый, сильный мужчина держит за руку хрупкого доверчивого малыша и эта прекрасная картина из прошлого-будущего будет навсегда разрушена мной!» «Я буду рожать!» - сказала я.
      Мой юный организм легко переносил новое состояние. Страдала моя душа! Я не могла смириться с тем, что из стройной подвижной девочки я превращаюсь в малопривлекательное бегемотообразное существо. Никогда не могла понять людей, которые восхищаются красотой беременных женщин! Никакой красоты и эстетики я лично в этом не нахожу! Глядя в зеркало, я считала дни, когда я, наконец, смогу выглядеть привлекательно, носить красивую одежду и легко и грациозно двигаться!
      Диплом мы с Майклом защитили на редкость неудачно: по-моему, нам единственным на потоке поставили по трояку. Причем, особенно обидно мне было за Майкла, который чертил и писал и свою работу и мою. Видимо, комиссия единодушно выразила свое неудовольствие нашей с Майклом непоследовательностью. В том смысле, что вместо того, чтобы направить все усилия на подготовку диплома, мы посвятили себя задачам демографии. Расстроившись, мы даже не пошли отмечать защиту! Вскоре было решено уехать в наши родные пенаты – в деревню! Можно было отдохнуть и расслабиться после трудов праведных, тем более мне было полезно побыть на свежем воздухе, попить натурального молока, поесть клубники-земляники. Я была на шестом месяце. Чувствовала я себя прекрасно, мне хотелось активно двигаться! Как-то раз я уговорила Майкла покататься на велосипедах, при этом я не могу сказать, что умела мастерски кататься – у меня и велосипеда-то своего никогда не было. Но, вот как, возможно, другим женщинам иногда хочется солененького или кисленького, мне захотелось прогулки на велосипеде. Заботливый Майкл раздобыл где-то велики (оба они были не первой, как говорится свежести, громоздкие, тяжелые и с высокой мужской рамой).  Я взгромоздилась на своего «коня» и, не обращая внимания на просьбы Майкла быть осторожной и ехать помедленнее, достаточно резво поехала по проселочной дороге в пойму. Кто в курсе, о чем речь, поймет, что меня манили бескрайние просторы заливных лугов, кое-где перемежающиеся болотистыми, заросшими гигантской крапивой перелесками и чистейшими, великолепными озерами. Когда меня впервые привезли в деревню, это были совершенно глухие и заповедные места. Говорили, что в некоторых лесах есть бездонные топи. Были такие луговины, окруженные болотистой чащей, куда пройти можно было только одной, незаметной постороннему глазу тропой. Назывались эти места совершенно непонятными, какими-то сказочными именами: Затвор, Княгиня (бабушка говорила Кьяиня), Тонька. И мне всегда казалось, что пойменные леса и луга населены какими-то нереальными и в то же время, очень земными существами (это ощущение, кстати, осталось у меня и до сих пор). Так вот в пору нашего велопробега, болота уже начали осушать (проект, по своей бессмысленности равнозначный повороту сибирских рек вспять). Леса стали вырубать, а через всю пойму пролегли, как стрелы, ирригационные канавы. Как раз такая-то канава и преградила  мне путь. Через нее была устроена переправа в виде неширокого бревнышка. Свернуть мне было некуда, тормозить было поздно. Колесо соскользнуло с бревна, и я вместе с велосипедом рухнула вниз. Там я достаточно мягко приземлилась и погрузилась в теплую вонючую жижу, где и осталась лежать, не в силах пошевелиться. Испуганный до полусмерти Майкл, подбежал ко мне и с криками: «Что с тобой? Ты жива?» стал выковыривать меня из грязи. Я же изнемогала, корчилась, заливалась слезами от смеха, представляя себе эту картину: этакий неуклюжий беременный бегемот птичкой вылетает  из седла, планирует в свое родное болото и застывает в родной стихии, обездвиженный приступами истерического смеха! В другой раз, купаясь и плавая на надувной лодке по озеру, я с размаху плюхнулась в воду и накрылась той же лодкой, опять-таки перепугав бедного Майкла! Не знаю, почему меня раздирало на такую кипучую деятельность – ведь обычно считается, что беременная женщина погружена в себя и зациклена на будущем ребенке. Нет, если быть честной, ничего такого я не ощущала, а свое, как говорится, «интересное» положение воспринимала как досадное неудобство, которое так не скоро еще закончится!   Зато лето подходило к концу, и в августе мы с Майклом дружными рядами должны были выйти на работу. Правда, мой выход был эффектным, но непродолжительным. Приблизительно через два дня моего пребывания в конструкторском отделе я подошла к начальнику и сказала: «Я завтра на работу не выйду!»
«Что, приболела?» - участливо осведомился начальник.
«Да, в общем-то, нет… Я с завтрашнего дня в декретном отпуске»
«Как – в декретном отпуске!?» - изумился начальник, видимо принявший мои округлые формы за естественное состояние моей фигуры.
Таким образом, моя карьера на поприще инженера-конструктора, практически не успев начаться, прервалась больше, чем на год.
       Все началось с мирной игры в карты. Мы с папой, Майклом и братцем Алексом коротали вечер за партией в Кинга. Внезапно боль накатила на меня – та самая, которой я так боялась, и через которую мне теперь неизбежно надо было пройти – деваться было некуда! Меня быстренько снарядили и отправили в роддом. Это место мне сразу представилось воплощением потустороннего мира. Внизу, на первом этаже – родильное отделение – место страдания и боли – чистилище или, возможно даже ад! Выше – там, где находятся уже отмучившиеся женщины с младенцами, это, конечно же, райские кущи! Мне так хотелось попасть туда побыстрее, но, наверное, из-за переживаемого мной стресса – а я осталась в этих холодных неуютных помещениях одна, без помощи или хотя бы поддержки близких людей, среди безразличного ко мне, неласкового персонала – процесс, происходящий в моем организме как-то затормозился и заглох. Я перестала чувствовать боль и теперь испытывала только досаду, что меня, наверное напрасно привезли сюда, можно было бы еще ночь провести дома! Вокруг лежало еще несколько в разной степени страждущих женщин. Одна совсем молоденькая девчонка, похожая на пузатенькую Мальвину, только банта на голове не хватало – тоже сетовала на то, что зря так рано сюда приехала, могла бы еще в кино успеть с мужем сходить! Потом, видимо с целью себя чем-то занять, она обратилась к одной из соседок по палате,  по всей видимости, опытной в этом вопросе женщине. Вопрос, даже меня поразивший своей неприкрытой наивностью, звучал приблизительно так: «Скажите, пожалуйста, (Вы, по-моему, не впервые рожаете), а это – очень больно?»   Женщина, у которой схватки уже шли полным ходом, посмотрела на любопытствующую особу испепеляющим взглядом и процедила сквозь зубы: «Нет, не очень! Примерно как в первую брачную ночь!» После чего Мальвина тихонько удалилась восвояси и больше не выступала. Тут в палату заглянула сестра и, быстро вычислив нас, молчаливых, пригрозила сделать стимулирующую инъекцию. Сообразив, что вмешательство медицины в этот сокровенный процесс мне совершенно ни к чему, я на всякий случай начала покрикивать. Тут пришла врач и строго сказала, что кричать нельзя – это может навредить ребенку. Но, видимо опять же от волнения и полной беззащитности перед достижениями медицины, мой организм активизировался, и перестать кричать я уже не могла при всем желании, потому что боль стала накатывать с неимоверной силой все чаще и чаще. В конце концов, мне уже стало казаться, что стрелки на часах, висящих на стене передо мной, перестали двигаться, время остановилось, пространство вокруг меня свернулось, съежилось и сосредоточилось на стрелках злополучных часов. В голове сквозь кромешную боль проступала одна незамысловатая, но настойчивая мысль: «Так или иначе, это когда-нибудь закончится – все когда-нибудь кончается! Там, наверху, на других этажах есть рай. Там лежат счастливицы, прошедшие через все это и оставшиеся в живых. Может быть и мне суждено такое счастье!»
     Когда все закончилось, меня вывезли на каталке в коридор и положили поверх моих ног теплый сверточек – я не видела, как он выглядит, но знала, что это мой сын. Я знала, что пройдя это чистилище, я попаду теперь в рай, но видимо моя душа была уже не в состоянии почувствовать радости - она была пуста и измучена, так же как и мое истерзанное тело. Раем оказалась двухместная палата, куда меня привезли после такого длительного пребывания в коридоре, что мне показалось это пункт моего конечного назначения. В палате было лучше, чем в коридоре. И нянечка даже принесла мне тарелку манной каши. Правда ложку или хотя бы вилку почему-то не выдали. Что это было (да и не только это – многое в этом богоугодном заведении) – элементарная невнимательность и безразличие со стороны персонала или откровенное издевательсто и хамство – не берусь судить, но только мое представление о послеродовом отделении, как о райских кущах было сильно преувеличено! Такое впечатление, что специально были созданы все условия, при которых молодые и не очень мамаши чувствовали себя крайне неуютно. Да, так вот, есть мне, после суточного голодания захотелось весьма сильно, встать я не могла, а кричать сил не было. В результате нянечка унесла кашу, ворча себе под нос, что, мол, женщины пошли капризные – каша им, видите ли, не по вкусу! Зато в дальнейшем в столовой всегда давали исключительно ложки. И есть этими неприглядными аллюминьевыми ложками предлагалось неуловимые длинные макароны. При этом ели мы, стоя, одной рукой придерживая часть своей экипировки – в общем, чтобы хоть как-то поесть, приходилось проявлять чудеса ловкости и изобретательности. Посетителей к нам не пускали, зато кое-что из гостинцев разрешали передавать. Вот ими-то мы в основном и питались.
   Детей нам первые два дня не привозили. А на третий день в палату сестра вкатила столик на колесиках, на котором, как небольшие полешки, лежали крошечные малыши. Сестра взяла одного из них и вручила мне. Я взяла его в руки – он был легкий и теплый. А еще он смотрел на меня! Я никогда не думала, что ребенок может смотреть таким взглядом. Он смотрел откуда-то издалека, он знал все обо всем. В его взгляде не было ничего детского! Как будто он преодолел огромный путь, прежде чем оказаться здесь, в этом мире, у меня на руках. Он был такой мудрый и такой беззащитный – здесь на этой земле! И я должна была, во что бы то ни стало уберечь его от всех опасностей и невзгод! Потому что это был мой Звездный мальчик, мой Маленький принц!
    Вот так я стала взрослой. Теперь я несла полную ответственность за этого человечка. Нет, не просто человечка – за самое дорогое, что есть у меня в жизни, за того, кто теперь был для меня дороже самой жизни.
     После нашего возвращения домой, нас ждали глобальные перемены и перемещения народов.
     Как ни странно яблоком раздора послужил наш всеми горячо любимый малыш – Ники. Старшему поколению нашей семьи (а именно бабушкам, и особенно папиной маме – бабушке Дине) откровенно не нравилось как мы (особенно Майкл) обращаемся с  ребенком. Майклу, в свою очередь не нравилось, что бабушка Дина активно вмешивается в вопросы воспитания его собственного сына. На этой почве начал назревать и разрастаться нешуточный конфликт, временами напоминающий холодную войну, а временами -  события в горячих точках нашей планеты.  В конфликт были вовлечены все члены нашей многочисленной семьи. Бабушка Дина так злилась на Майкла, а он так злился на нее, что когда они ненароком встречались в нашем узком длинном коридоре, напряженность поля между ними достигала такой величины, что казалось, искры сыплются во все стороны. Папа переживал за бабушку, потому что это была его горячо любимая мама. Моя мама переживала за папу и за меня. Бабушка Паша, мамина мама была полностью солидарна (что, в общем-то, было довольно редким явлением) с бабушкой Диной в вопросе нашего нерадивого отношения к «бедному ребенку». Я и вовсе оказалась в эпицентре этих нешуточных страстей, я переживала из-за всех, ощущая себя, к тому же виновницей создавшейся ситуации. Ко всему прочему на руках у меня был новорожденный ребенок, который требовал ежесекундного внимания и заботы.  Однако, ситуация все накалялась, что безусловно, должно было вызвать какие-то серьезные изменения в нашей такой безмятежной поначалу семейной жизни. И изменения не заставили себя ждать. Перетрубации заключались в следующем: из отдельной комнаты нас с Майклом и малышом переселяли в комнату к бабушке Паше.   Другая бабушка – Дина - вместе с братцем Алексом возвращалась на свою исходную позицию. Надо заметить, что интимная составляющая нашей с Майклом совместной жизни на этом этапе благополучно закончилась. Основной причиной было еженощное присутствие бабушки в комнате, что  делало, на мой взгляд, исполнение супружеского долга и вовсе невозможным. Вот так получилось, что наша семейная жизнь начала угасать, не успев начаться».
      Линамартина с еле заметной усмешкой задумчиво посмотрела на бескрайнее темное небо. Почти в самом его зените светился нереально огромный шар полной луны. А вокруг этого светящегося шара концентрическими кругами, подобно кругам на воде, расходилось свечение все меньшей яркости, но зато все большего размера. Это было настолько необычно, что Линамартина не могла понять – соответствует ли это явление законам придуманного ею мира.
      «Хельга, посмотри на небо! Ты когда-нибудь видела такое?» - осторожно спросила она подругу. Вдруг та испугается или наоборот, заподозрит что-то неладное в  окружающей действительности.
       «Нет, не видела! И вправду, как это необычно и красиво! Но я думаю, что ничего запредельного тут нет: по-моему, это явление называется дифракцией!» - ответила Хельга.
     «Лучше расскажи, что за человек была эта твоя бабушка Дина, и почему у нее с Майклом сложились такие непростые отношения?» - добавила она через некоторое время.
      «У меня с ней были тоже неоднозначные отношения. Да и вообще, она была сложным человеком. Характер у нее был достаточно властный, капризный и конфликтный. Поскольку папа был ее сын, вполне естественно, что она часто, лично и за глаза, высказывала недовольство моей мамой. И, конечно, я всегда была на маминой стороне.  Но теперь, вспоминая ее рассказы и собирая по кусочкам историю ее жизни, я не могу не признать, что она, конечно, заслуживает уважения и сочувствия.  Родилась она где-то под Рыбинском, и назвали ее Евдокией – имя Дина это она себе уже потом придумала. Ее мать умерла, когда они с младшим братишкой Иваном были маленькими и отец привел в дом другую жену, у которой были свои дети и для которой двое чужих детей были, в общем-то, ненужной обузой. Тут и начал проявляться ее независимый и решительный характер: в возрасте 13 лет она собралась и уехала из дома в Москву. Как она смогла устроиться в чужом незнакомом городе, не имея ни знакомых, ни родных, будучи еще по моим понятиям ребенком, для меня остается большой тайной. Я только знаю, что она снимала «угол», зарабатывала себе на жизнь вышиванием ришелье модных тогда манишек, да еще и умудрилась закончить бухгалтерские курсы. После чего забрала к себе от злой мачехи маленького братца Иванушку. По-моему эта история будет покруче каких-нибудь «Гусей-Лебедей» и прочих народных сказок-небылиц! Как далее складывалась ее судьба я, к сожалению, в подробностях не знаю. На фотографии тех лет она выглядит энергичной, решительной девушкой в косынке (почему-то мне кажется, что красной, хотя фотография черно-белая). Из дальнейших событий ее жизни мне известно, что они поженились с дедом (которого я не никогда не видела – не дожил он до моего рождения) и уехали в подмосковное село – дед был, по-видимому, активным участником «экспроприации экспроприаторов» и руководил тотальной коллективизацией в отдельно взятом подмосковном селе. Однако, как известно, в нашей славной стороне все непредсказуемо, кроме одной народной мудрости – «не высовывайся!» - а дед, видимо, усердно выполнял задания партии родной. Потому, после выхода небезызвестной Сталинской статьи «Головокружение от успехов» и был благополучно отправлен в места сильно отдаленные от Москвы – а именно во Владивосток. Об этом периоде нашей семейной истории было не принято распространяться, поэтому знаю только, что бабушка, возможно вдохновленная примером жен-декабристок, а возможно, по какой-то жизненной необходимости, с маленьким папой на руках ездила к нему туда, на край белого света. Еще знаю, что провел дед там немного времени, может год, может быть чуть больше, однако вернулся он сломленным морально и физически. Не сумев простить горячо любимой партии и правительству содеянную с ним несправедливость, стал горько пить. При этом, как рассказывала бабушка, напившись вусмерть пьяным, лежа где-нибудь на улице под забором, кричал: «Сталин сволочь!» И ему это прощалось, никто его не трогал, никуда не забирал. Вот такая привилегия у деда появилась! А еще из мест заключения привез дед туберкулез. В начале войны от этой болезни умер он сам и двое их детишек: папины братик и сестренка. Бабушка Дина похоронила за один год троих. А дальше была война…  11-летнего папу эвакуировали со школой куда-то в глухую провинцию, где он чуть не погиб от голода и болезней. Спасло его то, что бабушка каким-то нечеловеческим усилием воли нашла его, привезла домой и выходила.
Вот такая она была – бабушка Дина» - закончила Линамартина свой рассказ.
«Боже мой, сколько горя и потерь буквально в каждой семье! Наверное, только в сказках бывает такой хэппи-энд: они жили долго и счастливо и умерли в один день!» - грустно сказала Хельга, думая о чем-то своем.
«Да, наверное, поэтому мы так любим веселые истории. И ведь порой нам удается в своей памяти из грустной и печальной истории сделать веселую. И вспоминать ее каждый раз с улыбкой!»
«Это как же так?» - удивилась Хельга.
«Сейчас поймешь. Ведь такая история есть и про нас с тобой!»
«Ого! Это - здорово! Давай тогда рассказывай!»         
       «Жизнь шла своим чередом. Прошел год, мне нужно было выходить на работу, так как декретный отпуск закончился. Маленький Ники остался на попечении моих бабушек, а я влилась в более или менее дружную семью инженерно-технических работников. Как я уже и ожидала, работа в конструкторском отделе не была ни увлекательной, ни приносящей какое-либо удовлетворение. Тем более, что конструировать мне поручили картонную коробку для упаковки нашей продукции – телевизоров. Это было как-то неуважительно по отношению к молодому специалисту (так мне, во всяком случае, показалось).  Коллектив в конструкторском бюро был, на мой взгляд, совершенно преклонного возраста: в среднем от 35 до 55. Тем более диким и странным показалось мне, что, не смотря на это, они еще ухитрялись заводить производственные романы. Зато в лаборатории, где работал Майкл, было полно молодежи и жизнь била ключом! Тут-то мы с тобой и познакомились! В нашей же компании была и небезызвестная Раиса, которая по институтскому распределению попала на завод вместе с нами. Более всего, конечно, способствовали нашей дружбе совместные выезды на овощную базу, на картошку, на комсомольские субботники.  После таких мероприятий мы часто собирались у кого-нибудь на квартире. В общем, было весело, наверное, потому, что мы были такими молодыми.  Однако, иногда становилось не до веселья. Больше всего мне запомнился наш совместный выезд в пансионат. Помнишь его?»
    «Припоминаю, но смутно. Рассказывай!» - попросила Хельга.
    «Каким-то образом, нам с тобой досталась путевка в заводской пансионат. Дело в том, что  это был не сезон! Да, в ноябрьские праздники, в Подмосковье холодно и неуютно. Что там делать нормальным людям? Но мы обрадовались. На две молодые семьи: ты с мужем и я с Майклом - нам предоставлялись шикарные аппартаменты: двухкомнатный номер с общей прихожей и санузлом. Не знаю, как вам, а нам с Майклом такие королевские условия и во сне не снились! Собирались основательно: закупили курицу, чтобы приготовить ее на костре, спиртное из расчета на два с половиной дня и довольные двинулись в путь.   Дорога, насколько я припоминаю, была достаточно неудобной: от автобуса почему-то надо было еще идти по какой-то припорошенной первым снегом равнине. Однако, к ужину мы благополучно добрались до места и успели расположиться в шикарном, по нашим нехитрым понятиям номере. После ужина пошли играть в бильярд. Как получилось, что в процессе игры (или до, или после?) наши прекрасные мужья сумели употребить все запасы алкоголя, которые у нас были – это не вмещается в мое сознание! Но то, что к ночи они были в состоянии нестояния – это факт! Кое-как мы доставили их в номер и свалили в кучу на одну кровать. Сами ушли в другую комнату, легли, обнялись и проплакали, сетуя на свою горькую долю, почти вся ночь. Наутро при взгляде на несвежий вид наших мальчиков, мы поняли, что курица на костре не состоится, потому что до леса им не дойти. Это еще усугубило наше и без того отвратительное настроение. Однако, ребята бодрились, сказали, что все поправимо, сейчас они сгоняют в магазин и мы отправимся на обещанный пикник. Нам было велено мариновать курицу.   Когда мужья вернулись, вид у них был более свежий, а в сумке звенела новая порция спиртного. Немного успокоившись, мы отправились в путь. Идти пришлось долго, так как в радиусе километров 2-3 вокруг висели знаки, запрещающие жечь костры. Наконец, в довольно-таки глухом уголке леса нашли поляну, мальчики нарубили дров, развели большой костер. На поляне стало тепло и даже как-то уютно,  как в сказке про 12 месяцев. Немного оттаяв душой, я сказала: «Ну, доставайте уже курицу! Пора ее на шампуры насаживать!» Далее последовала немая сцена: сумки, в которой лежала курица, с нами не было! Наше хорошее настроение как ветром сдуло! «Как же вы, балбесы эдакие, могли забыть самое главное!» - вопрошали мы, но вопрос этот был чисто риторический. «Сейчас мы все уладим! Только подождите немножко! Сейчас мы ее принесем, быстренько! Вы только костер поддерживайте» - с этими словами наши орлы скрылись в чаще. Мы очень скоро поняли, какой ужасной ошибкой было отпустить их двоих! Костер поддерживать было нечем – дрова быстро закончились. Начало быстро темнеть и холодать. В голову стали приходить невеселые мысли: а найдут ли они нас в лесу, да и будут ли вообще искать? Может быть, напьются, как вчера, и вовсе забудут, что мы тут одни в дремучем лесу погибаем! Когда мы уже совсем отчаялись, послышались голоса наших мужей. «Идите скорее, мы здесь, нам холодно и страшно!» -  завопили мы. По их виду было понятно, что по пути они согревали себя не только мыслями о предстоящей трапезе. Однако, нам было уже не до разговоров. Костер был срочно восстановлен, курица насажена на шампуры и минут через 10 по лесу поплыл необычайно аппетитный аромат. Наши желудки уже так требовали пищи, что решено было не испытывать терпение, а снимать ее да есть, ведь, как говорится горячо сыро не бывает! Но, это оказалось не так-то просто, потому что действительно было горячо! В результате непродолжительной борьбы голодного человека и обжигающей курицы, последняя вырвалась из рук и, обретя свободу, резво поскакала по мерзлой земле. Кто-то из мужчин попытался подцепить ее на лезвие топора, но резвая дичь сорвалась и прыгнула еще дальше. Некоторое время мы гоняли по поляне несчастную курицу кто топором, кто шампуром. Наконец, кому-то удалось обуздать непоседу и, кое-как стряхнув с нее частицы земли и хвои разделить на 4 части. Пикник был безнадежно испорчен. В номер вернулись затемно. Размещение по спальным местам осталось прежним. Наутро никто ни с кем не разговаривал (то есть мы не разговаривали с мужьями). Настроение у всех было хмурое, да и вообще было пора собираться домой: сразу после обеда должен прийти автобус до Москвы. Вдруг Майкл предложил: «Хотите, научу вас играть в «козла»? Все равно времени до автобуса еще много!» «Как это – в «козла»? Название какое-то дурацкое, и игра, наверное, такая же!» - недовольно сказала я. «Нет, очень даже интересная! И как раз для четверых!». Действительно, игра оказалась до такой степени интересной и так нам понравилась, что мы пропустили автобус, проиграли до вечера и добирались на попутке до ближайшей станции электрички.
     Этот эпизод, да и множество других убеждали меня в том, что идеального брака у нас с Майклом не получилось. А мне казалось, что все у нас должно быть не так, как у всех – гораздо, гораздо лучше! Господи! Откуда во мне было столько самоуверенности, непрактичности, оторванности от жизни? Оглядываясь назад, я убеждаюсь, что Майкл был, конечно, лучшим из всех мужчин, кого я встречала в своей жизни. Кроме того, он был отцом моего Ники. Конечно, теперь я понимаю (запоздалое, никому не нужное понимание), что я должна была всеми силами стараться сохранить этот брак, но… Закон Всемирной Неизбежности действует независимо от нашего понимания! Лавина уже стронулась с вершины горы, и остановить ее было никак не возможно! Майкл тоже не чувствовал себя счастливым: ему не хотелось бывать дома, да собственно и дома-то никакого у нас не было. Он стал задерживаться на работе, выпивать и это тоже не способствовало улучшению наших отношений. Мы отдалялись друг от друга.
    Помню наш последний совместный Новый Год. Вся наша веселая компания должна была собраться у кого-то на квартире. Уже пора было выходить, а Майкл все задерживался. Пришел он, когда я уже не ждала его и собиралась уходить. Он был сильно пьян.   Я взяла его под руку, и мы пошли в гости. На улице шел дождь, и на душе у меня было скверно. Я понимала, что любовь ушла, и я никогда не смогу вернуть ее.
      Однако, как известно, свято место пусто не бывает. Я и не заметила, как снова влюбилась. Нет, конечно, это произошло не сразу! Мы прожили с Майклом 6 лет. Может быть, если обстоятельства нашей жизни были бы более благоприятными, все могло бы сложиться по-другому. Но, как говорится, история не терпит сослагательного наклонения! Когда у меня появился другой, я не смогла долго скрывать и обманывать Майкла. Это было мучительно. Поэтому, в один далеко не прекрасный вечер я сказала: «Майкл, мы должны расстаться. Я люблю другого человека». Он ничего не сказал, не устроил скандал, не спросил: почему… Просто собрался и ушел.  Я никогда не думала, что это может быть так тяжело: сказать – уходи. Я чувствовала, что нанесла близкому человеку глубокую рану, нанесла ее предательски, в спину, когда он совсем не ожидал. И эта боль долгое время не давала мне покоя.  Порожденное ей чувство вины сопровождало меня долгие годы. Но тогда я ничего не могла поделать с собой. Потому что я снова любила…»
****
     Герцогиня огляделась…  Было темно. Вокруг шумел незнакомый призрачный лес. «Боже мой, как я оказалась здесь?» - мучительно старалась вспомнить она.  В голове проносились обрывки воспоминаний…  Вот из окна своего замка она видит приближающийся кортеж… Высокий красивый рыцарь в темно-серых одеждах смотрит на нее зеленовато-серыми глазами и счастье и покой переполняет ее сердце. Она едет в украшенной цветами и листьями серебристой карете по незнакомой дороге, через лесную чащу в незнакомый замок, в неизведанное, но такое заманчивое будущее… Шумный бал, множество знакомых и незнакомых лиц, музыка, свечи, вальс и такой внимательный взгляд любимых глаз. Потом… Чужой неприветливый замок, чужие звуки и вещи, настороженные взгляды, мелькание непонятных теней…
     К ней вдруг стали возвращаться воспоминания. Она вспомнила, как  Рыцарь в серебристо-серых доспехах вносит ее на руках в спальню, украшенную цветами и свечами и как наутро, освещенная дневным светом, роскошная спальня оказывается неуютной комнатой с потрескавшимися облезлыми стенами. Как прелестная, чарующая музыка замолкает и сменяется заунывным завыванием ветра в трубе, тревожным скрипом дверей и половиц и монотонным постукиванием капель непрекращающегося дождя в оконное стекло. Герцогиня вспомнила, как радость и надежда неотвратимо ускользали из ее жизни, как серая пелена тоски и уныния застилала окружающее пространство. Время перестало двигаться вперед и замерло. Ей казалось, она мотылек, застывший навечно в кусочке янтаря и ничто не в состоянии вырвать ее из этого плена. Глаза и доспехи Рыцаря перестали излучать чарующий серебристо-серый свет и стали просто серыми. Ей очень хотелось изменить все и сделать так, как было сначала – вернуть это волшебство, но она не знала тех заклинаний, которые могли бы зажечь погасшее пламя…
     И вот, однажды в бессонную ночь, сидя у окна, в темноте ночного сада она увидела искрящееся свечение. Казалось, сам воздух светился и мерцал и звал и манил окунуться и искупаться в этом неземном сиянии.  Этот свет был так необычен и в то же время так узнаваем, что Герцогиня не могла удержаться. Как лунатик, как сомнамбула она встала с постели, вышла в сад и пошла по тропинке, влекомая чудесным светом.
***
     «Вот и весь мой рассказ – сказала Линамартина, разжимая ладонь, на которой лежала темно-серая бусинка с черными и белыми прожилками – настала пора распрощаться и с этой бусинкой. Я подарю ее морю!» - маленькая темно-серая дуга промелькнула на фоне ослепительно-синего южного неба и канула в бирюзовую глубину.
Глава 3
     Герцогиня пробиралась наугад через непроглядную темноту страшного ночного леса. Было холодно, влажная темнота окружала ее, невидимые узловатые лапы тянулись к ней со всех сторон и то и дело цеплялись за руки, за ноги и за одежду. Она давно уже потеряла счет времени с того момента, как к ней вернулось сознание.  Ей захотелось опуститься на землю, спрятать лицо в мягкий, пахнущий сыростью мох и замереть, слиться с окружающей темнотой, но какое-то неведомое чувство подсказывало, что такая роскошь недоступна ей. Она должна была идти дальше, вперед, чтобы найти все-таки источник этого свечения, этого призрачного ускользающего света, который заставил ее покинуть мрачноватые, но такие надежные стены замка, и пуститься в это опасное, возможно бесцельное путешествие сквозь ночную тьму. Герцогиня знала, что есть только одна сила на всем белом свете, влиянию которой она никогда не могла противостоять – это сила ее собственных желаний.  Вдруг в тревожном шелесте листьев, журчании лесного ручья, хаосе прочих звуков ночного леса она различила еле уловимую составляющую. Эта составляющая явно выбивалась из неразберихи прочих звуков – это была гармония, мелодичное чередование каких-то чарующих нот. Герцогиня бессознательно стала продвигаться в сторону источника этой дивной мелодии. Деревья и кустарники,  как будто подтверждая правильность выбранного ею направления, стали расступаться перед ней, освобождая дорогу, пока впереди не открылась удивительная картина: посреди непроглядной темноты ночного леса, как картинка из волшебного фонаря, бледно-зеленым призрачным светом мерцала небольшая круглая поляна. Крошечный прудик посреди поляны, казалось, излучал  этот волшебный свет. Как снежинки в облаке света  кружились  то ли огромные мотыльки, то ли крошечные птицы.  Они взлетали и порхали, подчиняясь звукам той самой мелодии, которая привела Герцогиню на сказочную поляну. Пытаясь разглядеть источник этой музыки, она вступила в круг неописуемого неземного сияния и только тогда разглядела очень юного и очень красивого юношу, который играл на неведомом инструменте, не похожем ни на один из видимых ею прежде. Музыка была негромкой, казалась незамысловатой, каждый звук странного инструмента был обычным, но сливаясь в мелодию, звучание становилось таким, что невозможно было оторваться. Хотелось оставить все дела и заботы, забыть обо всем на свете, и только слушать и слушать эту музыку, купаясь в ореоле зеленоватого свечения  и любуясь отрешенным силуэтом незнакомого юноши. Герцогиня, как загипнотизированная, подошла к нему, опустилась на траву, и стала слушать, стараясь разглядеть черты его лица. Его темно-зеленые глаза, окруженные пушистыми черными ресницами, были полуприкрыты. На щеках, покрытых нежным юношеским пушком, играл едва заметный румянец. Влажные, пухлые губы чуть приоткрыты. «Этого не может быть, – подумала Герцогиня – но я где-то видела раньше это одухотворенное лицо». Как бы отвечая на ее мысленное восклицание, юноша взглянул ей в лицо и произнес: «Ах, это Вы, Герцогиня! Наконец-то я Вас дождался!» «Кто ты?» - удивленно спросила она. «Это совершенно не имеет никакого значения! – ответил юноша – Главное, я не напрасно столько ночей произносил заклинания, растворял звездный свет в лесном озере и плавил в костре из веток омелы кусочки философского камня! Вы смогли выбраться из заколдованного замка, Стальной Рыцарь не причинил Вам зла и Вы нашли мою тайную поляну! Теперь мы всегда будем вместе – ведь правда? Вы пойдете за мной по дорогам и бездорожью, по земле и по воде, в полуденный зной и полуночный холод. Ведь это так?» «Да, это так!» - произнесла Герцогиня и с удивлением поняла что да, это сущая правда. Так должно быть и так будет теперь (всегда?) – возможно всегда…  Во всяком случае, до тех пор, пока действует это заклятие, это волшебство, эти чары настоящего философского камня.
***
«Не могу припомнить, как и когда все это началось?» – спросила Хельга.
«Это началось очень давно. Да, собственно говоря, ничего тогда и не началось. Мой братец Алекс пригласил в нашу родную деревню, в наши владимирские пенаты своего школьного друга Гарика. Я была уже взрослой замужней дамой и молодой мамашей. К моим заботам о пожилой бабушке и малолетнем ребенке добавились еще и заботы о двух великовозрастных повесах, которые спали до полудня, исправно питались, не страдая отсутствием аппетита, а по ночам выдвигались на гулянки. Все это не могло не вызывать у меня раздражения. Однако, брата я, безусловно, любила, а Гарик был очень интеллигентным, начитанным и каким-то трогательно застенчивым. Кроме того, я чувствовала, что нравлюсь ему, а это, я думаю, не может оставить ни одну женщину равнодушной. Я немного кокетничала с ним, и это чуть-чуть скрашивало однообразие деревенских будней. И, уж конечно, я и в мыслях не держала, что эта невинная игра может иметь какое-либо продолжение. Лето закончилось, мы вернулись в Москву. Жизнь шла своим чередом. Ники подрастал, наполняя всю мою жизнь смыслом. А, так называемая, семейная жизнь сходила на нет. Брат окончил школу, и по моим стопам, поступил в тот же институт. Я думаю, что, глядя на меня, у него создалось совершенно превратное впечатление об институтском житье-бытье. Он совершенно не настроен был заниматься, и в результате в конце первого же курса завалил сессию и, как принято тогда было говорить, «загремел в армию». Припоминаю еще одно мероприятие такое же «бессмысленное и беспощадное» как моя свадьба – это проводы в армию. Вместо того, чтобы побыть дома с родными, насладиться напоследок домашним уютом и покоем, всю ночь напролет брат активно принимал участие в немыслимом застолье, утром все, пьяные и сонные поплелись в какой-то клуб,  где после торжественной части (не помню, правда, в чем она заключалась) нетрезвые друзья под одобрительные крики нетрезвых родственников занесли на сцену еще более нетрезвых и  испуганных призывников, откуда они впоследствии и были изъяты из нестройных рядов гражданского населения. Это мероприятие, знаменательное своей несообразностью, запомнилось мне еще и тем, что после довольно долгого перерыва, я снова увидела Гарика. Он очень изменился за эти несколько лет. Стал юношей – очень привлекательным и внешне и внутренне. И я по-прежнему нравилась ему – он не скрывал этого. Кроме того, нас объединяла общая забота и тревога за нашего друга и брата. А вдобавок, мое сердце было совершенно свободно к тому времени (чего, кстати, нельзя сказать о моем семейном положении). Короче говоря, закон Всемирной неизбежности действует безотказно. У меня просто-напросто не было никаких шансов миновать этой чаши. Гарик попросил меня встретиться с ним, поговорить об Алексе и я пообещала ему встречу в ближайшее время».
«Ты так говоришь, чтобы оправдать себя. Конечно, никому не хочется признавать свою вину. Всегда хочется свалить на кого-то или на что-то. На самом деле ты могла легко отказаться, и твоя жизнь пошла бы совсем другим путем, я думаю, более спокойным и, конечно же, более правильным» - возразила Хельга.
«Конечно, все возможно, конечно, легко оценивать поступки, зная их последствия, и, конечно же, нет ничего проще, чем объяснять, кому бы то ни было, как он должен был поступить в той или иной ситуации. Я и сама с легкостью решаю такие незамысловатые задачи. Но дело в том, что все произошло, а значит,  не могло не произойти: именно я, именно в такой ситуации, именно в данный момент времени могла поступить только так.  Мы начали встречаться. При всей нелепости ситуации (а мысленно я ее оценивала именно как нелепую и невозможную принципе -  ведь Гарик был на шесть лет моложе меня и еще учился на 4-м курсе философского факультета Университета) я влюбилась в него со всей возможной для моей безрассудно-рассудительной натуры силой. После наэлектризованной и взаимно враждебной атмосферы нашего дома свидания с Гариком в его почти всегда пустой трехкомнатной квартире, под звуки изысканной, стильной  музыки казались мне глотком кислорода, призванного спасти утопающего от неминуемой гибели. Наши разговоры были такими увлекательными: с ним я могла говорить обо всем – он все понимал и очень много знал – не смотря на его молодость, я каждый день узнавала от него что-то новое, интересное, волнующее меня. Интерес к музыке, книгам, кинематографу – все это нас объединяло.  Разве можно было это сравнить с нашим общением с Майклом?   Ну вот! А ты говоришь!
Ситуация становилась все более мучительной. Усугублялась она еще и тем, что Гарик дико ревновал меня к мужу. Похоже, что он тоже был сильно влюблен в меня и был решительно настроен на женитьбу. Мне эта мысль казалась дикой и нежизнеспособной, хотя, не скрою, сам факт был, безусловно, приятен. И вот не в первый и не в последний  раз в мою историю вклинивается эта вездесущая стихия – море. Оно сопровождало меня повсюду – то, как фон, то, как немаловажный фактор, влияющий на развитие событий, то, как полноправное действующее лицо.   Не могу понять, почему так происходит – ведь живу я так далеко от всех морей, и по знаку зодиака моя стихия воздух, но только море для меня – это что-то особенное. Запах моря, который начинаешь ощущать, как только оказываешься в приморском городе, задолго до того, как ты его увидишь, он волнует и вселяет в сердце надежду на грядущие перемены. Шум волн, набегающих на прибрежную гальку, заставляет ускорить шаги, чтобы поскорее открылась твоим глазам величественная и ни с чем несравнимая картина морского простора. Она наполняет сердце беспричинной радостью и непреодолимым желанием взлететь в такое же бескрайнее небо и парить там долго-долго – пока морской ветер будет надувать паруса твоей души.
Ты помнишь, конечно, нашу поездку в Сочи? Ты, я и небезызвестная наша подружка Раиса решили рвануть в Сочи» - Линамартина огляделась вокруг и с удовлетворением обнаружила, что нелюбимое ею утро тихонько, как мышонок на открытой взглядам поляне, прошмыгнуло и скрылось. И теперь мягкий, осенний свет южного солнца заливает окружающее пространство теплом и радостным покоем.
«Да нет, все было совсем не так – возразила Хельга, тоже с удивлением оглядываясь вокруг, - это мы с Раисой собрались, а ты примкнула к нам в последний момент».
«Возможно, а скорее всего так и было. Я и не надеялась, что меня отпустят из дома – ведь надо было заботиться о маленьком Ники. Однако Майкл – о, мой добрый, заботливый Майкл! – ну почему, почему – все сложилось так печально для нас!? – он сказал: «Поезжай, ты должна отдохнуть от этого дурдома. Я буду отводить Ники в садик и забирать его оттуда. Мы отлично проведем время!» Прошло много-много лет, но до сих пор, вспоминая его слова, я испытываю боль, как будто острый нож, застрявший в моей груди тогда, поворачивается, бередит никогда не заживающую рану, которую я нанесла себе, Майклу, Ники, моим родным и близким. Я отправилась с вами в Сочи. Через несколько дней ко мне должен был приехать Гарик. Я пила этот горько-сладкий напиток, состоящий из счастья и горя, любви и предательства, надежды и обреченности огромными глотками и не могла остановиться. Я не могла напиться, и не могла не пить, так же, как не могла не дышать и не жить.
Поездка в Сочи, как и все наши приключения, началась с несообразностей и нестыковок. Майк и твой муж, проводили нас в аэропорт и с чувством выполненного долга вернулись домой. А вылет задерживался, и задержался- таки, по-моему, едва ли не на целую ночь. Одетые в легкие курточки (был октябрь, но мы ведь летели в Сочи) мы продрогли и успели проголодаться. Но вот, наконец-то рейс объявлен, мы летим, мы приземляемся и вот мы в Адлере. Кстати, почему-то в самолете у меня жутко разболелась голова, что бывает со мной достаточно редко. Я не могла даже оторвать голову от спинки кресла, чтобы насладиться красотой морского простора при подлете к Адлеру. Но вот все позади. Не знаю, что это вдруг на нас нашло, но мы решили, что как белые люди, можем сесть в такси, приехать в любую гостиницу в Сочи, снять номер и жить в нем припеваючи. Даже не знаю, как такая шальная и нелепая мысль могла прийти в наши больные головы (кино, что ли насмотрелись зарубежного, или книг каких начитались?). Одним словом, взяли мы такси и, такие шикарные и свободные дамы попросили водителя отвезти нас в любую гостиницу. «В какую – любую? - ошарашено глядя на нас, спросил он -  у вас что, номер заказан!?». «Нет, не заказан – а что, разве так просто нельзя?» - немного поумерив свой пыл, спросили мы. «Мне так кажется, что нет» - сказал водила. «Нет уж, давайте все-таки попробуем!» - с деланным оптимизмом возразила Раиса. «Как скажете!» - рявкнул таксист и ожесточенный нашей явной бестолковостью, рванул машину по направлению к Сочи. Мы подъехали, теряя остатки нашей фанаберии, к одной из сочинских гостиниц – я думаю, одной из наиболее престижных – вредный таксист решил сразу дать нам понять бессмысленность нашей затеи. На шикарной  рецепции на наш робкий вопрос о наличии свободных номеров получили однозначный отказ, при этом портье посмотрел на нас так презрительно, что  мы поняли, что в другие гостиницы нам ехать бессмысленно. По-моему, ты Хельга сказала, что как-то вы с сестрой отдыхали в Хосте и снимали там, довольно не дорого комнатку на троих. Вам понравилось, и почему бы нам не поехать в Хосту, благо такси все еще в нашем распоряжении. Окрыленные новой надеждой мы вернулись к машине и попросили таксиста отвезти нас в Хосту. По его виду было видно, что он не одобряет нашу затею, но, тем не менее, согласился. Ты назвала адрес в Хосте, где вы останавливались.   Хоста поразила нас видом, похожим на негритянское гетто. Бельевые веревки, протянутые от одной хибары к другой, грязные полуодеты дети, сидящие на тротуаре, толстые, крикливые тетки создавали полное впечатление картинки загнивающего во всю ивановскую капитализма, так красочно рисуемые нам средствами пропаганды. Как оказалось, и в этом далеко не шикарном месте все свободные места заняты отдыхающими. День клонился к закату, а мы все так и не нашли себе какого-либо пристанища – это как-то настораживало. Радостный подъем в ожидании долгожданного отдыха сменился ощущением тревоги и неприкаянности – чувство, в общем-то, достаточно привычное в нашей повседневной жизни. Но мы-то прибыли отдыхать и хотелось чего-то радостного и оптимистичного. А тут такой облом, да и просто мы устали  - почти сутки на ногах – шутка ли! Даже суровый таксист сжалился над нами и дал нам дельный совет: «Зря вы, девчонки, время тратите – так недолго и на улице заночевать! Надо вам идти на железнодорожный вокзал – там всегда к поезду подходят желающие сдать комнату. Правда, сейчас поздновато уже, но я бы посоветовал вам попытаться». Ничего не оставалось делать, как последовать его совету.   
На вокзале действительно тусовалась некая группа народа. Одни, видимо были сдающие площадь, другие – нуждающиеся в ней. Причем количественное преимущество было явно за нуждающимися, зато ситуацию контролировали, безусловно, сдающие. Они тщательно выбирали подходящие экземпляры по каким-то одним им ведомым признакам. Это, кстати, была одна из отличительных черт того мира, в котором прошла моя юность – продающий всегда имел преимущество перед покупающим. Меня оставили сторожить чемоданы в то время, как остальные отправились предлагать себя в качестве жильцов. Первой нашла вариант, конечно Раиса: она всегда умела как-то быстро сходиться с незнакомыми людьми (чего не могу сказать про себя). Она подвела ко мне сурового вида бабулю и вкрадчиво сказала: «Вот, бабушка: эта и еще одна девушка. Она сейчас подойдет!» «Это вас три девки будет? Ой, нет – мне это не годится! Сегодня вас три, а назавтра шестеро! Нет, нет - и не уговаривайте!» В таком же виде продолжались и дальнейшие переговоры с владельцами желанных сочинских апартаментов. Мы уже приготовились к ночевке на вокзале, как вдруг достаточно молодая и вполне симпатичная женщина подошла к нам и предложила комнату в городской квартире, да еще и не очень далеко от моря. Цену она запросила достаточно умеренную. Кроме того, в комнате была большая закрытая лоджия (что как нельзя лучше соответствовало моим планам на приезд Гарика). Кроме того, по пути она объяснила, что поскольку она работает в местной СЭС, у нее остается много еды, которую она не в состоянии съесть, поэтому мы можем брать в холодильнике все, что мы захотим. Явно, в чем-то тут был подвох, только мы не могли понять: в чем. Да и не до того нам было – очень хотелось есть и спать, каковые желания мы и поспешили удовлетворить, как только прибыли на место.
Впоследствии, конечно, наши опасения оправдались: тетка была более, чем просто странная. По ночам что-то со страшным грохотом перемещалось и падало в ее комнате. Как-то раз, разговаривая при мне по телефону, она упала со стула, но продолжала, как ни в чем ни бывало, спокойно разговаривать, сидя на полу и даже не пытаясь подняться. В ее холодильнике было море отличных продуктов, которые постепенно приходили в негодность, так как она практически ничего не ела. В общем странная, неоднозначная была наша квартирная хозяйка. Правда, ей было ничего не жалко – мы могли есть, сколько влезет, если успеем до того момента, когда либо все не испортится, либо она все не выбросит. Она много курила, но никогда не пила спиртного. Теперь я думаю, скорее всего, она употребляла наркотики. Но в то время мы и знать таких вещей не знали – так же как и секса, преступности и много чего другого (как хорошего, так и плохого) наркомании в СССР не было. 
Первые несколько дней мы наслаждались бездельем, морем и солнцем. Приходили с утра на пляж, с огромным удовольствием купались в теплой, ласковой морской воде, потом растягивались на берегу на полотенцах и с наслаждением впитывали в себя солнечный свет, которого так не хватает нам, жителям Москвы, большую часть времени проводящим в помещениях, транспорте. Да и осень в Москве совсем не такая, как на юге. Но, однако, всем известно, что человек быстро привыкает к хорошему, начинает относиться к нему, как к должному, и смутные желания чего-то еще,  лучшего начинают терзать его неспокойную душу. Так было и с нами.  Прилично обгорев на солнце, отлежав бока на отнюдь не мелкой сочинской гальке и опустошив в ближайшем магазинчике весь запас маринованных помидор, мы стали мечтать о культурных мероприятиях. Хотя кое-что из области массовой культуры нам, лежащим на сочинском пляже, доставалось совершенно бесплатно, в неограниченном количестве и совершенно вне зависимости от нашего желания. А именно: как раз в те дни в Сочи проходил фестиваль молодых исполнителей, и из концертного зала, расположенного неподалеку от городского пляжа, доносились голоса этих самых исполнителей. В связи с таким постоянным звуковым фоном (довольно-таки громким) со мной случилась очередная небольшая, но досадная неразбериха. Почти в первый же день мы поняли, что если место под солнцем на пляже найти еще как-то возможно, то уж лежак раздобыть – это надо быть жутким везунчиком или вставать ни свет, ни заря и мчаться на пляж  в предрассветной мгле. Поскольку ни то ни другое нам не грозило, мы выбирали камни с наиболее гладкой поверхностью, тщательно раскладывали их,  накрывали полотенцем и ложились поверх этой композиции. Ощущение, я думаю, сродни отдыху на булыжной мостовой.  И вот как-то пытаясь найти наименее болезненное для тела положение, и пытаясь расслабиться и получить удовольствие от такого релакса, краем глаза я увидела приближающегося ко мне грузинского вида дядьку, по моим тогдашним понятиям, далеко не молодого и покрытого густой темной шерстью. Я как-то сразу внутренне напряглась, не ожидая ничего хорошего. Мужик наклонился ко мне и доверительным голосом заговорил. Для меня это прозвучало приблизительно так: «Ду-ду-ду-ду бу-бу-бу – хочэщь?». Я, конечно, ничего не поняла, кроме последнего «хочэщь?». «Не буду переспрашивать – подумала я, ну что я от него могу хотеть???» «Нет, не хочу!» - твердо ответила я. Мужик сильно удивился и на всякий случай решил уточнить: «Вай! А чего нэ хочэщь?» «Какой ты нудный!» - подумала я, возясь на неудобных камнях, и с досадой ответила: «Да ничего не хочу!». На что он обиженно повел косматым плечом и сказал: «Как хочэщь! Хотэл тэбе свой лежак отдать – ухожу домой!».   Я чуть не бросилась за ним вдогонку, а вы с Раисой долго потом потешались надо мной.
Первым из культурно-массовых увеселений мы решили посетить сочинскую дискотеку. Дело это было для нас новое, неизведанное.  Дискотеки стали появляться в наших краях незадолго до описываемых событий, до того времени мы ходили на танцы. Тем более было интересно посмотреть, а что же это такое – дискотека в Сочи? Наверное, что-нибудь потрясающее! Мы купили билеты и пошли. Дискотека оказалась большим круглым залом, освещенным мигающими разноцветными лампочками (модная тогда цветомузыка), пустым посередине и окаймленным по кругу стульями, на которых восседали преимущественно девочки, девушки и женщины различных возрастов и размеров. Все они явно находились в ожидании чуда в лице прекрасного незнакомца, который должен был появиться в мерцании разноцветных огней под звуки зажигательной музыки. Однако, оглядев зал, я поняла, что чуда никто не дождется, во всяком случае, не сегодня и не здесь. Выбор кавалеров был очень скудным, и все они были, мягко говоря, «на любителя».  Лично меня пригласил на  медленный танец какой-то лысый молодец неопределенных лет да еще на голову ниже меня. При этом вид у него был такой, как будто он меня просто осчастливил своим приглашением. Настроение при этом у меня упало ниже нулевой отметки, и я предложила всем покинуть это тоскливое место. Судя по тому, что вы быстро согласились, вам это мероприятие тоже удовольствия не доставило. Но, отдых располагает к некоторому авантюризму, (я думаю, в связи с непривычным избытком свободного времени) и поэтому вскоре у нас родился новый план развлечения  – сходить в ресторан. Судя по всему, нам захотелось покутить!  Мы наметили какой-то средней руки ресторанчик со скромным названием что-то вроде «Незабудки» или «Фиалки», причесались, приоделись и ближе к вечеру отправились в вышеназванное заведение. Однако стоило нам войти и взглянуть на публику, как кутить в этом месте нам резко расхотелось. За столами,  наводя тоску своим видом, сидели попарно, квартетами и другими числовыми модификациями толстые, сильно наштукатуренные тетки в кримпленовых облегающих платьях и потрепанные жизнью дядьки в костюмах и при галстуках. Ничего такого, что могло бы скрасить унылую атмосферу советского общепита в интерьере «Незабудкофиалки» не было. Мы решили направить свои стопы в другое место, пошикарнее.   Да, были, конечно, в Сочи и такие. Не помню, как тот ресторан назывался, но помню, что действительно, внутри было вполне уютно, даже стильно, играла приятная музыка и, что немаловажно, были свободные места. Довольные и голодные (перед уходом мы съели дома только банку маринованных патиссонов, потому что запасы маринованных помидоров в ближайшем магазине нашими усилиями закончились) мы уселись за столик и стали читать меню, прикидывая попутно, что мы можем себе позволить, исходя из той суммы, которую мы наметили потратить на кутеж. Подошла официантка и, мило улыбаясь, приняла заказ и поинтересовалась, что мы будем пить. «По сто пятьдесят грамм коньяку!» - уверенным тоном сказала Раиска. «Коньяк только в бутылках» - еще увереннее произнесла официантка. «Давайте бутылку!» - не уступала Раиска. «Коньяк только фирменный – «Арарат» - даже как-то с угрозой сказала официантка. «Несите!» - бросилась на амбразуру Раиска. «Раис, ты с ума сошла? У нас денег не хватит!» - забеспокоились мы с тобой. «Спокойно! У меня все под контролем!» - успокоила Раиска.  Далее события развивались таким образом: какой-то довольно привлекательного вида мужчина, некоторое время погипнотизировав меня взглядом, решительно подошел ко мне и пригласил на танец. «Ну что же – подумала я – не все так плохо в этом ресторане. Даже есть с кем потанцевать! А ведь танцевать - это мое любимое занятие!». В приподнятом настроении я вернулась за свой столик  и обнаружила Раису в полном замешательстве. Оказывается, перепроверив свои математические расчеты, она пришла к неутешительному выводу, что денег нам все-таки не хватит. Перед нами встала нелегкая дилемма: вернуть злополучный коньяк или посылать гонца домой за деньгами. Поскольку возвращать начатую бутылку было как-то уж очень не того, решено было меня оставить за столиком, а остальным двум милым дамам под благовидным предлогом покинуть зал и на всех парусах мчаться (кстати, не так уж близко) за подкреплением финансов. Тем временем интересный мужчина не оставлял меня своим вниманием и  снова пригласил на танец. Когда я вернулась после танца к своему столику, там меня поджидала официантка с квадратными от испуга глазами. «Какое счастье, что вы вернулись! Я уж думала, что вы решили сбежать, не заплатив. Смотрю - а за столиком-то никого и нет!» «Ну, что вы! Как же можно!?» - возмутилась я (честно говоря, такой вариант и вправду никому из нас и в голову не пришел!). Тут подоспела подмога в лице моих доблестных подруг. На радостях мы  накинулись на злополучный коньяк, в котором я, кстати, никакой особой прелести не нашла. Все это – стресс, экономичный выбор закусок, выпитый как-то достаточно быстро коньяк - сыграло со мной злую шутку. Когда мы собрались уходить, мой кавалер предложил посадить меня в такси, и тут я поняла, что в такси я ехать не смогу и вообще никуда передвигаться не в состоянии, потому что маринованные патиссоны вместе с коньяком и другими продуктами, никаким образом не могут далее задерживаться в моем организме и вот-вот вырвутся наружу. Поэтому, сделав попытку изобразить любезную улыбку на лице, я опрометью бросилась в ближайшие кусты, совершенно не озаботившись  мыслью: что же мой галантный кавалер подумает обо мне. Так закончился второй наш выход в свет в прекрасном городе Сочи».
«А что, был еще и третий? – спросила Хельга – не припоминаю!»
«Конечно! Этот был самый смешной! Неужели ты не помнишь? Следующий наш план был таков: не заморачиваться на таких помпезных заведениях, как рестораны, а сходить в какое-нибудь современное кафе-мороженное, может быть познакомиться с молодыми ребятами, пообщаться, пококетничать (ну, отпуск же, в конце-то концов!), конечно без каких-либо продолжений! Боже упаси!  В очередной раз смыв с себя морскую соль и песок, принарядившись и причесавшись, мы отправились в кафе, расположенное в самой стильной центральной части Сочи. Кафе было современное, молодежное, мороженное было вкусное и, как по заказу, двое ребят – довольно-таки симпатичные армяне – подсели к нам и начали ненавязчиво ухаживать за нами.  Было достаточно интересно общаться с ними. Несмотря на то, что Амаяк и Армен (так их, по-моему, звали) были явно из интеллигентных, хороших семей и учились в каких-то институтах, национальный колорит и акцент делали их забавными и по-хорошему смешными. Ребята  что-то рассказывали нам, шутили, угощали мороженным и коктейлями, и время пролетело как-то на удивление незаметно. Кафе закрывалось, пора было ехать домой. Ребята стали ловить такси, но если ты помнишь, с такси в то время все было не так просто (причем не только в Москве). Южная ночь накрыла нас бархатной ароматной темнотой и влажной прохладой. Идти пешком было далековато, да и не были мы уверены, что найдем дорогу в чужом ночном городе. «Может быть, вы нас проводите?» - попросили мы новых знакомых. «Конечно, если хотите, пойдемте! Только когда мы доберемся до вашего дома? Утром?» - нахмурившись и опечалившись, сказал Армэн. «А лучше пойдемте к нам – мы тут совсем рядом домик снимаем! Посидим, пообщаемся, у нас коньяк есть – настоящий, армянский! Вы такого никогда не пробовали!» - оптимистично заявил шустрый Амаяк.  Вот про коньяк – это был, конечно, удар под дых. Раиса тут же оживилась и сказала: «Это разумное решение! Посидим до утра, а утречком с первым автобусом поедем домой!» «Раис, ты чего – это же неудобно, да и небезопасно! Мы их только один вечер знаем!» - по-тихому запротестовали мы. На что Раиска тоже шепотом, но убедительно возразила: «Во-первых, нас трое, а их двое, во-вторых, вы же видите – ребята вполне приличные, а в третьих – вы же меня знаете!» Да, мы хорошо знали эту особенность Раиски молниеносно располагать к себе малознакомых людей, заводить со всеми дружеские отношения и строго выдерживать с лицами противоположного пола роль «своего в доску парня». «Ну, хорошо – вяло согласились мы – ведите нас в свои аппартаменты!». Идти, действительно, было недалеко. Однако внутри нас ждал неприятный сюрприз – на диванчике за столом сидел еще один парень, то есть теперь нас было трое на трое. Однако, отступать, как говорится, было некуда. Мы познакомились – его звали что-то вроде Сурена – и уселись за стол. Ребята достали коньяк, фрукты, шоколад, однако настроение как-то у всех сникло, да и время было позднее. Застолье не пошло. «Девочки, вы, наверное, устали, спать хотите?» - предположил Амаяк. Слово «спать» прозвучало как-то неоднозначно и мы затрясли головами: «Нет, нет, не хотим!» Серьезный Армэн возразил: «Время позднее. Давайте ложитесь на кровати, а мы на полу ляжем!» «Да что вы! Что же мы будем вас так стеснять? Ложитесь вы на кровати, а мы – на полу! Или давайте мы втроем на одной кровати, а вы – кто-нибудь вдвоем, а кто-нибудь один» «Нэт! – в один голос воскликнули армяне – вдвоем – это исключено! Вы ложитесь, а мы будем сторожить ваш сон!»  Делать было нечего, спать действительно очень хотелось, да и ситуация сама по себе становилась какой-то тягомотной.  Мы разлеглись по кроватям, а ребята остались сидеть за столом.  Кто-то выключил свет. Дальше все было похоже на цирковое представление. Как только кто-то из наших хозяев делал попытку сняться с места и приблизиться к кому-либо из нас, бдительная Раиска вскакивала и включала свет. При этом, все, кто начинал было засыпать, просыпались, жалобно вздыхали и падали головами на подушки (или на стол – в зависимости от места расположения) и пытались заснуть снова. Это форменное безобразие продолжалось до тех пор, пока Армэн, не выдержав пытки, не провозгласил: «Женщина! Прэкрати включать свет! Клянусь мамой, никто вас  пальцем не тронэт, даже если вы очень попроситэ!» На этом все движения и звуки замерли и мы, наконец, погрузились в сон. Утром все проснулись в отвратительном моральном и физическом состоянии. Мы, не глядя друг на друга, собрались, а мальчики, не глядя друг на друга и на нас, посадили нас в такси. «О Боже! Какой это был кошмар! Какое счастье, что мы больше их никогда не увидим!» - говорили мы друг другу, вернувшись  восвояси! Однако, наши чаяния не оправдались, и, загорая на городском пляже в тот же день, мы с прискорбием увидали три фигуры, бредущие вдоль пляжа и явно кого-то высматривающие. В массе остальных отдыхающих их выделяло наличие  на их телах черных джинсов, черных рубашек и каких-то  импровизированных повязок на головах, тоже, кстати черных. С  грустью и тоской в странных фигурах мы признали вчерашних армян. И высматривали они явно нас. Что заставило их искать с нами встречи после  ночного фиаско – до сих пор для меня загадка. Возможно, они хотели реабилитироваться в собственных глазах, а может быть действительно, кто-то из нас понравился кому-то из них. Да, да, по-моему, Хельга, это ты зацепила Амаяка. Как бы то ни было, все сделали вид, что обрадовались друг другу и сели играть в карты. Нам было, конечно, чудно и неудобно сидеть на пляже в компании облаченных с головы до пят во все черное кавалеров, но деваться было некуда. Правда, наблюдать за ними и слушать их, было, временами, забавно.  Например, когда кто-то из них перепутал червовую масть с бубновой,  Армэн в свойственной ему немного суровой манере произнес: « Ты что – сэрдце от кирпича отличить нэ можещь?» Нагревшись уже достаточно на солнышке, мы собрались купаться. Наши новые друзья, как выяснилось, плавать не умели, но согласно национальным традициям, уступать женщине в чем-либо было совершенно недопустимо, и наши сухопутные бедолаги пустились вслед за нами в плаванье. Мы из чистого озорства уплыли достаточно далеко и когда вернулись на берег, нашли несчастных ребят, лежащих на песке, совершенно обессиленными, но гордыми и непокоренными. На этой оптимистической ноте, по-моему, наше знакомство и закончилось». 
«Не понимаю, для чего ты вспомнила этот эпизод? Что он значил в нашей жизни? Почему он оказался для тебя важнее сотен других?» - с недоумением спросила Хельга.
«Вот уж не знаю! Почему в памяти остаются одни эпизоды жизни, а другие сливаются в неразличимый поток событий? Мне это и самой совершенно непонятно! Ведь дальше был гораздо более значимый для меня приезд моего любимого Гарика. Совершенно нереально счастливые дни и ночи. Еще более пронзительные от того, что все должно было так скоро закончиться (да, я действительно тогда верила, что смогу пересилить  себя и прервать это безумие!). Но, что странно, я не могу восстановить в памяти ни одного дня этого времени»
«Зато я могу! Во-первых, это было форменное свинство с твоей стороны – притащить без предупреждения своего любовника в наш сугубо женский коллектив. Да еще без всякого зазрения совести ежедневно демонстрировать нам свою дебильно-радостную физиономию. Я понимаю, почему тебе нечего вспомнить из вашего дальнейшего пребывания в Сочи – ничего и не происходило, кроме сплошных объятий, поцелуев и т.д. и т.п.!» -  с явной обидой произнесла Хельга.
«Да, да, конечно, я знаю, со стороны такие отношения всегда вызывают негативную реакцию! Это неестественное состояние эйфории, которое дает влюбленность не может не вызывать антипатии у здорового человека. Также, как не может не вызывать неприязни пьяный или наркоман. Кстати, и расплата за эту эйфорию бывает, как показывает практика тоже очень суровой  - не слаще похмелья или наркотической ломки. Однажды, понаблюдав за мной в период моей очередной влюбленности, ты сказала, что я становлюсь похожа на лебедя, который тянет свою длинную, тонкую шею к объекту любви. И еще ты тогда подумала, что эту хрупкую шею  так легко сломать! Это очень верное замечание, чем сильнее ты любишь, тем больше открываешь свое сердце и душу и тем беззащитнее становишься перед любимым. Но, с другой стороны, если не любить, (или, скажем, любить как-то вполсилы -  как-то некоторым это удается) то любые отношения теряют всякий смысл.  Лично мне становится скучно и неинтересно.
Как бы то ни было, по приезде в Москву, мы продолжали встречаться. Брат писал из армии душераздирающие письма о своем житье-бытье в  солдатах. Мы их вместе с Гариком читали, ужасались, переживали за него и писали по возможности ободряющие ответы. Интеллигентному, легко ранимому и в то же время достаточно амбициозному Алексу, конечно же, в непривычно грубой и жестокой армейской среде было крайне сложно. То, что описывал брат, не укладывалось в моей голове – как вообще такое может происходить между людьми. Дедовщина и землячество (особенно среди кавказцев) процветали пышным цветом. Алексу повезло, что в его части было несколько ребят с Западной Украины – это были свои – славяне! Инородцы их всех, кстати, называли москвичами. Ребята были крепкие, как теперь говорят брутальные и своих в обиду не давали. Служить довелось Алексу в краях весьма отдаленных – в Хакассии под Абаканом. Климат там – не приведи Господи: суровая, под 50 градусов мороза – зима и жаркое, засушливое лето и все это сопровождается сильными степными ветрами. Так что для полного счастья и погода перца добавляла.  Мы читали с Гариком письма и не могли представить, что наш изнеженный Алекс  стоит в пятидесятиградусный мороз на посту ночь напролет, умудряясь при этом спать, моет пол в казарме водой, тут же застывающей ледяной коркой, участвует в жестоких драках с чеченами.  Я не верила, что все это может благополучно закончиться для него. Эти переживания еще больше сближали нас с Гариком, и я с ужасом понимала, что не смогу расстаться с ним, а это значило, что я должна расстаться с Майком.
Тогда, когда мою душу разрывали на части все эти переживания, но в то же время, моя жизнь была насыщена нашей с Гариком любовью, я написала стихи «Я плыву по розовой воде» и послала их Алексу. Он ответил, что стихи ему понравились, и он придумал к ним музыку. Это были не первые мои стихи – случались они (не часто) и раньше. Но это была наша первая с Алексом песня. С нее начался для меня совершенно новый этап моей жизни – творческий. Я всегда любила поэзию. Моя мама читала нам с братом огромное множество стихов! Правда, литературный вкус у меня сложился собственный, отличный от маминого, но любовь к стихам у нас с Алексом – это, несомненно, ее заслуга. Моей первой поэтической любовью был нежно-печальный Лермонтов, затем отстраненно-возвышенный Блок, а последней и самой сильной – великолепный Гумилев. Кстати, стихи Гумилева впервые мне открыл Гарик. Он принес мне распечатки очень плохого качества (некоторые слова было сложно разобрать) и сказал: «Почитай, я думаю, тебе понравится». (Кстати, в таких же ужасного качества распечатках я впервые тогда прочитала не издававшиеся в то время «Мастера и Маргариту» и «Лолиту» и «Приглашение на казнь»).  Я начала читать и сразу влюбилась в эти бесподобные стихи. Я читала и перечитывала их – удивляясь и не веря, что человек – земной человек мог создать такую совершенную красоту! Когда мы гуляли с маленьким Ники (а гуляли мы редко во дворе – обычно уходили далеко – на  так называемую Сталинскую дачу) я наизусть читала ему эти стихи, и он слушал и запоминал. Не удивительно что, когда в детском саду детишек попросили прочитать любимый стишок, мой малыш без запинки продекламировал стих из трилогии «Одиссей» Гумилева. Мало того, что стишок не умещается на двух печатных листах, там еще строчки есть, ну, скажем не совсем понятные для детей дошкольного возраста. Например, такие: «Льстивые речи шептать Пенелопе, ночью ласкать похотливых рабынь…». Мне, конечно, приходилось отвечать на вопросы Ники. Например, кто такие «похотливые рабыни»? Не вдаваясь в излишние подробности, я объясняла, что это – такие нехорошие тети, каковое объяснение его вполне устраивало. Зато, когда он слушал стихотворение про орла, который вырвался на свободу и так радовался полету, что «умер, задохнувшись от блаженства» - он горько расплакался. На мой вопрос: «Ну что ты плачешь, малыш?» Ники, утирая слезы, отвечал: «Почему же он умер? Ему же было так хорошо!». Это, конечно, объяснить простыми словами было гораздо сложнее – почему это не грустный стих, а, скорее оптимистичный. Но я старалась. «Видишь ли, милый, – говорила я осторожно – каждое живое существо когда-нибудь умирает. И ведь согласись, что умереть от радости, наверное, лучше, чем от горя» Не знаю, насколько эта мысль способна была уместиться в его пятилетнем сознании, но плакать Ники перестал. Кстати, теперь я подумала о том, что это стихотворение логически продолжается другим, под названием Выбор. Там есть такие строки: «…несравненное право – самому выбирать себе смерть».  Трудно сказать, укладывается ли в эту концепцию смерть самого Гумилева… Скорее всего – да. Быть расстрелянным за участие (реальное или мнимое) в белогвардейском заговоре, не перекрасившись в красный цвет, не приспосабливаясь к новым условиям – по-моему, это вполне в духе этого странствующего рыцаря, мечтателя и поэта.
«Ты как-то сильно отвлеклась, подружка моя. Я так представляю, что когда вернулся из армии Алекс, вы с Майклом уже расстались и ваш роман с Гариком был в полном разгаре?» - попыталась вернуть рассказ Линамартины в основное русло бдительная Хельга.
«Да, так оно и было. Мы встречались каждый день, вместе гуляли с Ники. Нам было хорошо вместе, хотя я понимала, что ничего хорошего из этого выйти не может. Во-первых, я чувствовала себя ужасно виноватой по отношению к Майку.  Во-вторых, я все-таки не видела перспектив развития наших отношений. В-третьих, все мои родственники дружно и единогласно осуждали, не понимали и клеймили меня позором и были, конечно, правы. Поэтому, наверное, череду несчастий, обрушившихся в дальнейшем на меня и на всю нашу семью, я воспринимала отчасти как справедливое возмездие мне, захватывающее попутно и близких мне людей. Хотя, нет… Папину смерть я так не восприняла – это был слишком внезапный и жестокий удар.
 Но до того, как нас постигла эта трагедия было еще одно наше с Гариком путешествие на море – в Литву в прибалтийский город Лиепая. Я никогда не бывала на Балтийском море, и когда кто-то из Гариковых друзей дал нам адрес в Лиепае, где можно было недорого снять комнату, мы обрадовались и стали собираться в путешествие. Заранее нас предупредили, что хозяйка – пожилая литовка Ирма и ее дочь средних лет Лайма любят выпить. Поэтому перед поездкой мы запаслись гостинцем – бутылкой «Палинки» - водкой, настоенной на вишневых косточках, приобретенной в фирменном магазине «Балатон». Город Лиепая оказался небольшим, чистеньким и незапоминающимся. Зато хозяйка и ее апартаменты были очень колоритными и совсем не укладывались в мое представление о Прибалтике и прибалтийцах. Во-первых, по виду не очень радушно встретившей нас Ирмы, было видно, что она не просто любит выпить, а пьет по-черному. Она молча выхватила у нас «Палинку» и повела через целую анфиладу комнат, маленьких, темных и неуютных в самую дальнюю – нашу. Таким образом, чтобы попасть утром в туалет или на кухню, мы должны были пройти все эти комнаты, занятые, кстати, другими то ли отдыхающими, то ли родственниками, то ли просто разного пошиба жильцами. Поскольку утром мы старались пораньше уйти из этого сомнительного местечка, а вечером попозже вернуться туда, местных обитателей мы заставали обычно или уже или еще в постелях, что было, конечно, не слишком удобно. Из приятных впечатлений – множество маленьких кафешек, с непередаваемо вкусными булочками, пирожными, различными десертами и прочей снедью. И невообразимое количество одуряюще пахнущей копченой рыбы разного размера во всех забегаловках и магазинах. А вот Балтийское море мне не понравилось! Все-таки море должно быть теплым и глубоким. А в Лиепае оно холодное и мелкое. Пока дойдешь до того места, где можно плыть, ноги совершенно отнимаются в ледяной воде. И дюны  я себе представляла совсем другими. Небольшие скрюченные от ветра сосенки, а не те стройные красавицы, что растут в наших лесах, немного оживляют вид песчаных ямок, в которых мы пытались позагорать под неярким и нежарким солнцем, скрываясь от все того же пронзительного ветра. Вот это и есть дюны! Конечно, в общем и целом нам было хорошо. Мы были вместе, нам никто не мешал, если не считать Ирмы с ее жильцами и грохота и звона трамваев, которые с раннего утра будили нас звуками, усиленными эффектом колодца, благодаря узким улочкам Лиепаи. К счастью, наше пребывание не было рассчитано на долгий срок и через некоторое время мы благополучно покинули сей не очень гостеприимный кров. На прощание Ирма и Лайма (похожая, кстати, на Вию Артмане) зачем-то решили устроить нам отходную. При этом они достаточно сильно  напились и пели какие-то непристойные частушки на русском языке. Причем, Лайма аккомпанировала себе на ложках, а Ирма – на стиральной доске. Это, конечно, произвело незабываемый эффект! Как говорится, нет правил без исключений, и если считается, что прибалтийцы народ сдержанный, медлительный и добропорядочный, то Ирма и Лайма были, безусловно, исключениями! Перед отъездом мы ходили с Гариком на местный рынок покупать всем домашним сувениры. Мне очень понравилась большая чашка с изображением сосновой ветки с шишками, и я купила ее для папы. Когда я привезла ее домой, чашка оказалась разбитой. Я почему-то очень расстроилась. 
Отдельной и запоминающейся картинкой в моей памяти встает эпизод нашего знакомства с англичанами. Если бы как-то озаглавить эту историю, я бы назвала ее «Два Дэвида». По какому-то сложному международному обмену философскими знаниями на практику к отцу Гарика – профессору философии – в Москву приехали несколько английских студентов. Две девочки: Мэлани и Даниэла и парень – Дэвид. Научную часть практики естественно взял на себя Профессор, а проведение культурного досуга он возложил на Гарика. Традиционные вечеринки у Гарика приобрели необычайно заманчивый вкус полунелегальных встреч с загадочными жителями жестокого и враждебного, как нам вещала вездесущая массмедиа, капиталистического мира. В те времена, как теперь принято говорить, наглухо закрытого «железного занавеса», даже поездка в какую-нибудь Венгрию или Чехословакию считалась рискованным в идеологическом смысле предприятием, и подвергалась тщательному контролю. Что уж говорить об общении с жителями такого осиного гнезда мирового империализма, как Англия! Да за такое меня, работника оборонного предприятия, дававшего подписку о неразглашении (хотя я кроме телевизоров «Юность» знать ничего не знала и в глаза ничего секретного не видела) могли запросто уволить, да еще, возможно, и чего-нибудь и похуже того! Но, любопытство и интерес ко всему новому и неизведанному, конечно, как всегда был у меня превыше чувства осторожности. Ребята оказались просто замечательными. С ними было легко и интересно общаться, несмотря на мой далеко не блестящий английский, и их довольно-таки приблизительный русский. Я с удивлением и радостью открыла для себя, что в чем-то они такие же, как мы – милашка Мэлани тосковала по дому, по своему парню, оставленному так далеко и надолго, красавица Даниэла немного комплексовала по поводу своей крупноватой фигуры. «У нас мальчики любят таких, как ты – худеньких, а не таких коров, как я» - плакалась она мне. До нас еще мода на Твигги не дошла, и втайне я мечтала быть такой, как пышненькая и аппетитная Даниэла.  Но в чем-то они ощутимо отличались от нас. Скорее всего – какой-то подкупающей свободой общения, открытостью что ли. По сравнению с ними наше отношение к окружающему миру показалось мне опасливым и настороженным, как будто мы находимся в постоянном ожидании неприятностей и готовности их отражать. Возможно, это сейчас, анализируя те свои впечатления, я могу облечь их в конкретные слова, но исходящее от них ощущение уверенности в себе и в то же время деликатной непосредственности совершенно очаровало меня. Больше всех из них мне, конечно, понравился Дэвид. Это был очень симпатичный темноглазый, среднего роста парень с немного волнистыми темно-русыми волосами, излучающий столько доброжелательной энергетики, что ее хватало на всю нашу многочисленную компанию. А компания состояла в основном из молодых философов – одногруппников Гарика – ребят, конечно, тоже очень интересных, но склонных к длинным и, не скрою, порою нудным разговорам, насыщенным труднопроизносимыми и еще более труднопонимаемыми философскими терминами. Конечно, порой это было интересно и даже забавно, ведь в нашей компании были ребята, ставшие впоследствии медийными лицами, как, скажем, Андрей Кураев, да и просто все они были, конечно, умницами, но мне, по правде говоря, после обильного застолья всегда хочется как-то выплеснуть энергию – попеть, потанцевать. Дэвид, возможно чувствуя это, возможно в силу врожденной тактичности, менял русло течения вечеринки. Затевались какие-то всеобщие игры, танцы, в которых принимали участие все присутствующие, и всем становилось весело и как-то беззаботно. Например, он научил нас танцу с метлой. Это когда все танцующие разбиваются на пары, а последний, оставшийся без пары танцует с каким-нибудь предметом (в отсутствии метлы довольствовались шваброй). Поэтому, когда практика закончилась, и ребята улетели домой, в Англию, мне стало их как-то не хватать. А когда через некоторое время Гарик сказал, что отец пригласил еще одного студента из Англии, я уже с некоторым нетерпением и любопытством ждала этого визита. Новый англичанин оказался тоже Дэвидом. На этом их сходство заканчивалось. Он был невысоким, рыжим и очень застенчивым. Но при этом в полной мере обладал тем же обаянием непосредственности, являющейся, как мне показалось тогда, отличительной чертой англичан. Поскольку этот Дэвид был в Москве совершенно один, и общаться кроме нас ему было совершенно не с кем, наша программа развлечений была куда более обширной. Визит его пришелся на зиму, и я спросила его, как он относится к лыжной прогулке по русскому зимнему лесу. Дэвид ответил, что не знает, так как никогда не пробовал, ведь снега в его краях зимой почти не бывает, и те, кто хотят кататься, летают в горы – в Испанию. Тут же было решено, что мы просто обязаны доставить гостю это неописуемое удовольствие, тем более что лететь для этого никуда не надо, а можно просто встать на лыжню у нашего дома и отправиться на Сталинскую дачу. Бедный Дэвид, не подозревая о том, какое испытание его ожидает, легко дал согласие на эту авантюру. Это уморительное зрелище надо было видеть! Я никогда не думала, что взрослый человек может так неуклюже и неловко перемещаться на лыжах, падая буквально через каждые два шага. Далеко мы, конечно, не ушли, но это не помешало превратиться нашему английскому другу в настоящего снеговика! Однако парень держался стоически, ни разу не пожаловался и не запросился в обратный путь. И это не могло не вызвать уважения. Мне было жалко его, когда он падал, но его безуспешные попытки подняться были такими уморительными, что я с трудом сдерживала смех. Когда мы вернулись домой, и, видя, что он уже не в состоянии двигаться, я, помогая ему расшнуровать ботинки, спросила его, понравилось ли ему катание на лыжах, он вопреки моим ожиданиям, ответил очень вежливым голосом: «Да, спасибо, очень понравилось!»
Встречу Нового года наметили провести у моих друзей – Раевских. Это была моя компания – молодежь из конструкторского бюро, где я работала. Невзирая на явное несоблюдение режима секретности, всем было интересно пообщаться с живым англичанином. Дэвид пришел не с пустыми руками: принес традиционный английский пудинг и всем по маленькому сувениру – кому пачку чая, кому упаковочку мыла. Кстати, впоследствии это мыло вызвало у нас нешуточную дискуссию. Оно была такое красивое, прозрачное и так вкусно пахло ягодами, что многие стали сомневаться – не кусочки ли это заморского мармелада? Ничего удивительного – заграничных товаров мы не видели и знакомы с английскими товарами народного потребления не были. Зато и этот Дэвид и предыдущий всегда приятно поражались изобилию наших застолий. «Зачем столько много еды?» - с недоумением спрашивали они. «Как зачем? – в свою очередь удивлялись мы недогадливости гостей – закусывать!». Встреча Нового года проходила очень весело и оживленно. Конечно, присутствие Дэвида вносило в празднование особый шарм и колорит. Вначале он взялся собственноручно готовить свой пудинг. Все, кто не был занят подготовкой праздничного стола, с интересом наблюдали этот процесс. Пудинг получился маленьким и невкусным, но все равно это было очень мило со стороны иностранца угостить нас своим национальным блюдом. Потом провожали Старый год, встречали Новый, пили шампанское, потом водку, потом вино. Пели русские народные песни, причем Дэвид активно подпевал, водили хороводы, во что-то играли, танцевали. И вдруг обнаружили, что Дэвид исчез – нет его среди веселящегося народа! Тут мы не на шутку встревожились и стали искать его по всей квартире. Обшарив обе комнаты, кухню и коридор методом исключения установили, что наш иностранный гость заперся в туалете, причем уже довольно давно, не откликается на наш зов и вообще не подает никаких признаков жизни. Вот тут мы обеспокоились не только за жизнь и здоровье Дэвида, но и за собственную безопасность! Если, не приведи Господь, с ним случится что-нибудь серьезное, наше общение с капиталистическим иностранцем станет достоянием общественности, и тогда не сносить нам головы – ведь все мы работники секретного предприятия! Стали думать, как вызволить Дэвида, чтобы хотя бы посмотреть, в каком он состоянии. Может быть, надо принимать какие-то срочные меры по спасению его жизни?  Невзирая на протесты Раевских, недавно сделавших ремонт, решили, уж было, выламывать дверь, когда из-за нее раздался слабый голос Дэвида. Он оповестил нас, что жив, но ему очень плохо и он не может в таком состоянии показаться людям на глаза. Общими усилиями мы уговорили его открыть дверь, и отвели в комнату – отлежаться на кровати с холодной примочкой на лбу.
Утром 1-го числа, в то время, когда добрые люди еще и не думают просыпаться, в нашей квартире раздался звонок. «Кому же это неймется после новогодней бессонной ночи?» - с тоской подумала я, открывая входную дверь. На пороге стояли невыспавшийся и недовольный Гарик и бледный, но деловитый Дэвид. В руках у него был пакетик с моющим средством и тряпочками. «Вы чего?» - только и смогла произнести я. «Да вот Дэвид проснулся ни свет, ни заря. Говорит, что он обязан срочно идти к Раевским убираться в туалете. А то он там вчера… Ну, сама понимаешь!» Мои глаза, до этого сонно слипавшиеся, сразу открылись и даже сделали попытку вылезти из орбит. Я была просто поражена! С одной стороны это было, конечно смешно и нелепо, но с другой стороны – это было проявление какой-то совершенно непривычной, несвойственной нам, но, наверное, очень правильной культуры, жизненного уклада, основанного на глубоком уважении к себе, окружающим людям, стремлении упорядочить мир вокруг себя. Я по-новому посмотрела на маленького, рыжего Дэвида, но представив нас троих, ранним утром стоящих у дверей Раевских, все-таки убедила его оставить эту, безусловно, благородную, но несвоевременную затею.
В плане культурных мероприятий, в дни зимних каникул Гарик взял билеты в Университетский студенческий театр. Не скажу, что это был за спектакль, но только как выяснилось, Гарик по причине болезни пойти не сможет. Он попросил меня сходить с Дэвидом, чтобы билеты не пропали. Я согласилась. Дэвид встретил меня в холле основного здания, где и находился зрительный зал. Сам он тоже жил в Университетском общежитии и тоже в основном здании. Мы посмотрели спектакль, который мне абсолютно не запомнился. После спектакля Дэвид спросил, не хочу ли я зайти к нему на чашечку чая. Мне было интересно побывать внутри этого грандиозного сооружения и посмотреть, чем общежитие для иностранцев отличается от обычных общежитий. Мы поднялись на лифте на какой-то поднебесный этаж и вошли в его комнату. Комната была крошечная и он жил в ней один. Ничего выдающегося в обстановке не было. Все очень скудно и просто. Дэвид налил нам чаю и сел на стул напротив. По наступившей сразу же какой-то неловкой паузе я вдруг поняла, что я нравлюсь ему, может быть, даже не просто нравлюсь. Он внимательно и как-то грустно смотрел на меня своими темно-коричневыми глазами. Рыжая челка растрепалась и смешно топорщилась над темными бровями. «Я скоро уезжаю» - сказал он.  «Я знаю – ответила я – очень жаль, мы будем скучать по тебе». «Я тоже буду скучать» - сказал он и я поняла, что больше он ничего не скажет и не сделает, потому что… Потому что чувство долга для него важнее многих, а может быть и всех других чувств. Я подумала, что девушка, которую он полюбит там, у себя в Англии будет счастлива с ним. Мы посидели еще немного, наслаждаясь тишиной и взаимным пониманием, и Дэвид проводил меня домой. После его отъезда я поняла, что это знакомство оставило в моей душе какой-то очень светлый след. Однажды, в метро в перестуке вагонов и колес я различила мелодию. Это было странно – раньше я никогда не сочиняла мелодий – только стихи. Даже не представляла, как это – сочинить мелодию? Оказывается очень просто – она сама должна родиться в голове. На эту мелодию очень как-то легко и быстро сочинились стихи. Так появилась песня – «Рыжий луч». Никто не знает, но эта песня - про рыжего Дэвида.   
Вернувшись из армии, и увидев наш нешуточный роман, Алекс отнюдь не был в восторге. Все это ему активно не понравилось. Было жалко Майка, Ники и нашей разрушенной ячейки общества. И вообще из армии он пришел какой-то странный, как будто чужой. На нем явно ощущался налет какой-то другой, инородной жизни, он как будто застыл в каком-то другом измерении, и ему требовалось время, чтобы полностью влиться в нашу жизнь, хотя, я думаю, стать таким, как прежде, он уже никогда так и не смог – слишком сильную ломку ему пришлось пережить. Правда, армейские друзья с Прикарпатья, частенько наведывавшиеся к нам в Москву, в один голос утверждали, что в армии держался Алекс молодцом. Но далось ему это, по-видимому, не легко! И вот в этот его непростой адаптационный период и случилось в нашей семье горе…
В наших родимых Владимирских краях Алекс имел давнюю любовь. Девушка по имени Тася терпеливо ждала его возвращения из армии. Хорошая была девушка. Вот через некоторое время после возвращения со службы Алекс отправился во Владимир к возлюбленной. Поэтому в тот день его не было дома…
Была суббота. Мы сидели за столом на нашей крошечной кухне и завтракали. Папа встал, посмотрел в окно и сказал: «Ну что же это за зима? Уже 12 декабря, а снега все нет. Глаза бы мои на все это не глядели!» Действительно, погода была отвратительная и вид за окном соответствующий – сыро, голо, серо. Шел дождь и ветер мотал из стороны в сторону до отвращения голые и мокрые ветки кустов. «Пойду, посмотрю, что там у нас с телевизором» - сказал папа и вышел из кухни. Это были его последние слова. Дальше мы услышали, как что-то тяжелое упало на пол, и побежали в комнату. Он лежал на полу и совершал какие-то странные движения руками, ногами и всем телом. Уже потом я поняла, что это была агония, и помочь ему было уже нельзя. Мы вызвали скорую, стали в панике пытаться как-то ему помочь: сделать – искусственное дыхание, дать нитроглицерин. Сердце разрывалось от  собственной беспомощности, мозги совершенно отключились от страха и горя. Когда приехала скорая, папы уже не было. Он умер. Это была первая смерть такого любимого и близкого мне человека. И это была первая смерть на моих глазах. Сознание отказывалось вмещать в себя всю полноту этого горя. Поэтому иногда наступало чувство нереальности и отстраненности, так, будто бы я читаю об этом в книге, но все это не обо мне, не о нас, не о папе… Ведь папа – он такой живой, он – сама жизнь. Ничто на этом свете так несовместимо с понятием СМЕРТЬ, как он – такой сильный, такой надежный, такой харизматичный. И вдруг, как бы выныривая из этого щадящего состояния, со всей силой я начинала ощущать ужасающую необратимость произошедшего. Никогда – НИКОГДА больше он не заговорит со мной, не скажет мне слов вселяющих в меня уверенность, которые может сказать только ОН, не посмотрит на меня своими лучистыми добрыми карими глазами так – что я сразу почувствую себя сильной и умной, не положит мне свою  такую родную руку на плечо. Это слово, ставшее вдруг таким неописуемо ужасным – НИКОГДА – как будто приоткрывало завесу, казавшуюся зримой и надежной, а за ней оказалась ледяная, черная бездна. И мы, так беспечно жившие в своем уютном и таком до скуки обыденном мирке, оказались стоящими на краю этой бездонной и безжалостной пасти. И эта пустота проецировалась прямо куда-то внутрь сознания и в жизни каждого из нашей семьи надолго образовалась зияющая брешь, которую никак не возможно было чем-то заполнить. Каждая сказанная фраза, каждое действие, каждая мысль натыкалась на эту ужасную дыру, как язык все время натыкается на больной зуб, вызывая каждый раз новый и новый приступ боли.
Алекс приехал на следующий день. Я открыла ему дверь и сказала, стараясь проглотить ком в горле: «Папа умер». Как сейчас помню его остекленевшие глаза и окаменевшее лицо. Он ничего не смог сказать, только по стенке опустился на пол и застыл, сидя прямо у двери.
Все остальное я помню как обрывки несуразного и страшного сна. Мы куда-то звонили, с кем-то говорили, что-то заказывали. Почему-то надо было идти в районную поликлинику и что-то доказывать там, чтобы что-то получить. Как будто это могло хоть что-то изменить! Часто звонил телефон и разные люди просили позвать папу. Приходилось говорить в трубку: «Его нет» «Как нет? А где он? Когда будет?» И тогда уж совсем противоестественное: «Никогда его больше не будет… Он умер»
Гарик был все это страшное время рядом со мной. Панихиду, похороны и поминки организовывало в основном предприятие, на котором работал папа. Это был крупный авиационный завод. Он работал заместителем Главного Сварщика. Насколько это был важный и ответственный пост и как его любили люди, я поняла по тому, сколько людей пришло попрощаться с ним и как искренне многие плакали. Да иначе и быть не могло. Ведь он был настоящий король – Ричард Львиное Сердце.
       Год, наступивший после папиных похорон был исключительно ужасным и совершенно беспросветным. Начиная с его встречи, которая состоялась у Гарика. Мы с Алексом подсознательно стремились уйти из дома, переполненного слезами и горем. И это, конечно, было жестоко и несправедливо с нашей стороны, потому что мы оставляли безутешно рыдающую маму с безутешно рыдающей бабушкой Диной. Одна из них потеряла мужа, другая сына. Комплект дополняла другая бабушка – Паша, которая плакала, переживая за свою дочь, оставшуюся вдовой так рано – немного за пятьдесят, да еще с такой семейкой на руках: две престарелые и не здоровые женщины, только что вернувшийся из армии сын и разведенная дочь с малолетним ребенком. Но я понимала, что ни утешить, ни помочь никому я не могу, а множить потоки слез не имеет смысла, поэтому приняла приглашение Гарика, в надежде как-то отвлечься. Однако, ничего хорошего, а тем более веселого из этого мероприятия все равно не вышло. Голова у меня на предмет правильной организации и подбора гостей все равно не работала – мной обуяла глубокая апатия – поэтому собралась какая-то собачья свадьба. При том, что присутствовала Алексова Тася, тут же оказалась и Раиса, с которой у него уже, оказывается, успел завязаться нешуточный роман. Потом позвонила моя подруга и спросила: «Могу ли я приехать к вам в гости со своим другом?». Я, не подумавши, сказала: «Конечно, приезжайте!» Засада была в том, что этот друг оказался бывшим другом Раисы, с которым они как-то, видимо, не по-доброму расстались. В результате, кто-то от кого-то прятался, кто-то на кого-то обиделся, кто-то с кем-то рассорился и все почему-то пытались в чем-то обвинить меня (или мне так казалось?). А мне хотелось крикнуть им: «Какие же вы все идиоты! Все ваши проблемы не стоят выеденного яйца! У меня ПАПА умер!!! Мой ПАПА! – Ричард Львиное Сердце – его сердце не выдержало нашей поганой жизни, потому, что он не мог врать и притворяться, потому что он всегда брал на себя ответственность за все и за всех, потому что он был настоящий! И вот его НЕТ!!!»
Вот и отвлеклись! Да, от своего горя никуда не денешься – оно всегда и повсюду с тобой.
Очень часто я видела папу на улице – он появлялся из темноты и шел ко мне своей только ему присущей походкой, немного ссутулившись и чуть-чуть прихрамывая – почти совсем незаметно. На нем было его не новое пальто, голова немного опущена. В первый момент такой встречи сердце дергалось, как испуганный воробей и заходилось радостью и надеждой. В следующее мгновение одновременно с пониманием, что это не он, надвигалась на сознание черная туча – это и не может быть ОН – его больше нет.
Казалось, что все, что могло плохого с нами случиться, уже случилось, однако, жизнь показывает, что так можно думать только по большой наивности. После папиной смерти все в нашей семье пошло под откос.  От горя и переживаний заболела его мама – бабушка Дина. Диагноз был страшный и однозначный - рак. Ее умирание было достаточно долгим и мучительным как для нее, так и для нас. Болезнь продолжалась около года и сопровождалась прогрессирующими  болями, потерей памяти, а потом и полным безумием. Это было время, когда не хотелось идти домой, не хотелось знать, что там происходит. Мне с моим эгоизмом молодости хотелось спросить того, кто все знает и всем вершит: «Господи! За что, за что это с нами, со мной?» Потом заболела и стала быстро угасать моя свекровь – мама Майка. Диагноз был такой же, не оставляющий надежды. Хотя с мужем мы уже к тому моменту совсем расстались, отношения с ней у меня остались очень хорошие. Это, конечно, благодаря тому, что Майк не посвящал ее в причины нашего расставания. Анна Григорьевна была женщиной суровой и неласковой и с сыном у нее были сложные отношения, но внука она очень любила. Когда свекровь лежала в больнице, мы с мамой навещали ее, старались как-то помочь ей, ведь, в сущности, она была очень одинокой и не очень счастливой старой женщиной. После смерти Анны Григорьевны, Майкл позвонил и спросил, нужно ли нам пианино. К тому времени он получил от предприятия, где работал, квартиру, а та, в которой жила свекровь, должна была отойти государству, и ее надо было освободить. Я решила, что Ники не помешает получить музыкальное образование, и заказала машину для перевозки пианино. Приехала в опустевшую квартиру и стала ждать грузчиков. То, что я испытала за этот час, я не забуду никогда! Не знаю, смогу ли я передать словами эти чувства. Все, что Майк посчитал ценным и нужным, он, конечно, вывез. Все остальное – какие-то вещи, одежда, много всего – неприкаянной грудой лежало посреди комнаты на полу. «Боже мой! – подумала я – А ведь это все была ее жизнь, она это покупала, хранила, берегла… И вот теперь, когда ее не стало, все ее усилия, старания, заботы обратились в кучу никому не нужного барахла! Как же это страшно!» Слезы градом покатились из моих глаз. Я сидела посреди пустой комнате и рыдала и не могла остановиться. В этот момент мне показалось, что человеческая жизнь так бесполезна, все наши усилия и потуги так ничтожны. Все, все, что мы любим, к чему стремимся, чего с таким трудом добиваемся, после нашей смерти станет вот такой же никому не нужной грудой вещей, мыслей, желаний.
 После этих смертей нам пришлось еще пережить в течение следующего года болезнь и смерть маминой мамы – бабушки Паши. Она как-то тихо угасала, совсем ослепла перед смертью и, наверное, от этого, а может быть от какой-то болезни, ее рассудок потихоньку покидал ее. По ночам она часто вставала и на ощупь бродила по квартире. Иногда я просыпалась от прикосновения ее рук к моему лицу. Это было жутковато, спросонья я пугалась, и каждый раз потом долго не могла заснуть. Все это время слилось для меня в какой-то ужасающий хоровод смертей, похорон, поминок. Похороны, девять дней, сорок дней, годовщина смерти. И опять – похороны, девять дней, сорок дней, годовщина. И, казалось, этому никогда не будет конца…
   Но и это, как оказалось, было не последнее испытание для меня. Исток следующего ужасного события, как мне теперь кажется, был в моем чувстве вины перед умершим папой. Дело было так: еще до папиной смерти мы с Гариком отправились в театр. Это был очень модный тогда кукольный театр Образцова. Билеты туда достать было ужасно трудно, но, каким-то чудесным образом они у нас оказались. Когда мы уходили, у Ники разболелся животик. Папа был явно недоволен, что я оставляю ребенка в таком состоянии. Однако, мы все-таки пошли. Во время спектакля мне было как-то не по себе, спектакль не укладывался в мою голову, но мы все-таки досмотрели его до конца. Вернувшись домой, я поняла, что все на меня сердятся, потому что мой малыш плакал и звал меня. Родители и бабушки не знали, как ему помочь, но потом, правда, он успокоился и уснул. Как сейчас помню: папа стоит в дверном проеме, опершись плечом о косяк, и, глядя на меня осуждающе и даже как-то с недоумением, говорит: «Не понимаю, как ты могла так поступить? Никогда не думал, что ты можешь быть такой бессердечной!» Папа бесконечно трепетно любил внука. Я чувствовала, что нанесла ему сильный удар. Это было за несколько дней до его смерти. Его взгляд и его слова теперь, когда его не стало, застряли в моем мозгу. Мой поступок теперь виделся мне чуть ли ни причиной его преждевременной смерти. Хотя, конечно, уж теперь-то мне ясно, что наш с Майком развод нанес его больному сердцу куда более чувствительный и непоправимый удар. Хотя, тогда, наверное, чтобы как-то подбодрить всех, он сказал: «Ничего, не волнуйся! Ники мы вырастим!» Вот и вырастил… Однако, необходимость заботиться о сыне заставляла меня не раскисать и при нем всегда держаться как можно увереннее, как бы плохо и горько на душе у меня не было.  С одной стороны, это, конечно, трудно, с другой стороны, дисциплинирует и даже придает силы преодолевать многие сложные жизненные ситуации.  В общем, Ники – это был мой стимул жить и быть сильной!  И вот однажды после папиного ухода мой малыш заболел ветрянкой. Конечно, дети болеют – никуда от этого не денешься! Каждый раз сердце сжимается от жалости и невозможности взять эту боль на себя, однако на сей раз мне пришлось пережить куда более страшное испытание. Началось все обыкновенной сыпью, небольшой температурой, не предвещавшей ничего особо страшного. Мой малыш был весь усыпан пятнышками зеленки, и, как нам казалось, шел на поправку. Однако, вдруг температура поднялась до каких-то немыслимых значений и ни в какую не хотела снижаться. Столбик термометра застыл у отметки в сорок градусов, и не реагировал ни на какие наши потуги хотя бы чуть-чуть понизить жар. В панике мы вызвали врача. Участковый терапевт осмотрела нашего несчастного ребенка, который уже ни на что не реагировал, и стала куда-то звонить и по ее тревожному и возбужденному голосу я поняла, что случилось что-то очень плохое. Затем, доктор обратилась к нам и сказала: «Подозрение на менингит. Срочно госпитализируем!» У меня подкосились ноги, и стало меркнуть сознание. Я почему-то всегда страшно боялась этого ужасного диагноза! Откуда-то я знала, чем обычно заканчивается эта болезнь. Почему с людьми всегда случается то, чего они больше всего боятся? Скорая приехала достаточно быстро. Мое сокровище погрузили в машину, я села рядом с носилками. Ники был без сознания, лежал такой маленький и неподвижный. «Нет, Господи! Пожалуйста, только не это! Я этого не переживу! А вдруг переживу!? Нет, нет, нет – пожалуйста! – пусть лучше я умру, а он останется жить!» Слезы заливали мне лицо, я не ничего не соображала, только просила Бога не отнимать его у меня, потому что страшнее этого ничего со мной случиться не могло. В приемный покой  инфекционной больницы на Соколиной Горе мы прибыли практически оба без сознания. Однако, врач, по-видимому, опытная и знающая свое дело, осмотрела Ники, сделала ему какой-то укол и спросила меня: «А почему он у вас весь в зеленке?» «Да у него ветрянка была!» - просипела я сквозь слезы. «Вот как! Ну и положим его к ветряночным!» Тогда я не поняла, а дошло до меня гораздо позже, что эта женщина, фактически спасла если не жизнь, то уж наверняка здоровье моему сыну! Ведь если бы его положили в палату к менингитным, вряд ли бы все закончилось так благополучно. Вход в инфекционное отделение родителям был категорически воспрещен, поэтому, узнав, что Ники положили в палату, расположенную на первом этаже, я помчалась искать окно этой палаты. Увидев своего ненаглядного ребенка на больничной койке, я снова залилась слезами. Тут вошла нянечка и стала раздавать детишкам (а их в палате было еще двое) манную кашу. Подойдя к Ники, нянечка спросила: «Кашу будешь?» И вдруг мой мальчик, уже два дня ничего не евший, приподнял голову и слабеньким голоском сказал: «Да, буду» Я готова была запрыгать от радости. После того, как он немного поел и уснул, я смогла отправиться домой. Назавтра, с утра примчавшись в больницу и припав к заветному окну, я убедилась, что Ники пошел на поправку. Он обрадовался моему приходу, и сказал, что чувствует себя гораздо лучше.  Познакомился с соседями по палате. Как оказалось, это были ребята из детдома. И действительно, обычно дети с диагнозом «ветрянка» благополучно болеют дома. Один из мальчиков был ровесником Ники, другой немного постарше. У обоих по их словам были семьи. Неблагополучные, пьющие, но были. И оба страшно по ним скучали и стремились домой. Взахлеб рассказывали мне про своих мам, какие они хорошие и добрые, когда не пьяные, как их скоро заберут домой, и как там, дома, все у них будет прекрасно. Я проводила у окна практически целые дни. Читала им книжки, рассказывала какие-то только что выдуманные смешные или страшные истории. Когда с утра я приближалась к их окошку, на подоконнике меня уже с нетерпением ждали три смешных и трогательных зеленых леопардика. Они встречали меня с такой искренней радостью, с самодельными бумажными цветочками, рисунками и другими ценными подарками! Я так привязалась к ребятишкам, что с трудом могла представить себе, как мы с Ники уйдем и оставим их здесь с их несбыточными надеждами на возвращение домой, к маме.  Ники уверенно шел на поправку, однако еще несколько моментов леденящего ужаса мне предстояло пережить. Первый раз, когда в мое отсутствие домой приехали врачи санэпидемстанции по диагнозу «менингит». Не знаю, в чем заключалась их функция, но домашних они напугали до полусмерти, расписав во всех красках и подробностях, каков процент смертности с таким диагнозом, ну уже не говоря о том, что полноценным членом общества, перенесшие такую болезнь, не могут быть однозначно. Вся эта ценная информация, конечно, была тут же по моему приезду передана мне. Наутро  ни свет, ни заря я помчалась в больницу, чтобы поговорить с лечащим врачом. Там мне поведали, что, диагноз менингит не подтвердился, но есть подозрение на энцефалит. Что вчера с Ники беседовал невропатолог и сделал вывод, что необратимый процесс разрушения мозговой деятельности уже налицо, так как ребенок не смог ответить на многие вопросы – например, какой сейчас год, какой день недели и т.д. и т.п. Что Ники, скорее всего, переведут в палату к энцефалитным и будут делать пункцию спинного мозга. Все это просто-таки снова бросило меня в пучину отчаяния. Только потом я сообразила, что я и сама-то вряд ли бы в тот момент ответила на такие вопросы, что уж спрашивать с еще не совсем оклемавшегося ребенка не полных  шести лет. Бог был милостив к нам и каким-то чудом отвел от нас страшную перспективу заражения энцефалитом в энцефалитной палате и рискованную и совершенно ненужную процедуру  взятия пункции. Диагноз наконец-то был поставлен: гидроцефальный синдром, как осложнение после ветрянки. Вскоре Ники совсем выздоровел, и мы отправились домой. Мы ехали на метро – на такси у меня денег не было. Мой мальчик сидел рядом со мной такой бледный, худенький и слабый, но живой и здоровый и я думала: «Папа, я все поняла, ты был прав, я не должна расставаться с моим сыном, мы должны быть рядом до тех пор, пока я нужна ему» И еще одна мысль преследовала меня некоторое время – сколько ненужных страданий можно было бы избежать, если бы среди медицинских работников не попадались жестокие, безжалостные люди! Да простят меня добрые, милосердные доктора, спасающие жизни и облегчающие наши страдания!»
«А что ты говорила о начале творческого периода в твоей жизни? Как-то эта линия не укладывается в канву твоего повествования?» - напомнила Хельга.
         «Действительно, все события того непростого периода проходили какими-то отдельными слоями. Однако, я полагаю, что все переплетено и смешано не случайно, и, если бы не возникшая вдруг в моей жизни прекрасная возможность погружаться иногда в необычайный мир музыки и черпать в нем силы и желание жить, я не смогла бы выстоять среди бесконечной череды несчастий, бед и неприятностей, валившихся на мою голову, как из рога изобилия. Мне сейчас трудно определить точную их последовательность, да это и неважно – это же не мемуары, связанные с реальными историческими событиями. Хотя события, которые мы с тобой вспоминаем, в основном, вполне из реальной жизни.
Так или иначе, после всех вышеописанных несчастий, познавшие горе, которое может сгладить только время, и беду, подошедшую так близко, но миновавшую нас, мы сидели с Алексом и Гариком на нашей крошечной, но казавшейся нам такой уютной, кухне и обсуждали какие-то интересующие нас темы. Вдруг Гарик предложил совершенно неожиданную вещь: а не создать ли нам рок-группу? Надо сказать, что кое-какие данные у нас в общей сложности для этого были в наличии: Алекс играл на гитаре, сочинял музыку, имел отменный музыкальный слух и хорошо пел.  Гарик сочинял прекрасные стихи (а мне посвятил целый цикл чудесных стихотворений), играл на гитаре, был в курсе современных музыкальных тенденций и, как оказалось, мог прекрасно аранжировать музыку. Я неплохо пела, сочиняла стихи (правда, не так мастерски, как Гарик), да и вообще, с детства имела склонность (правда, никак не проявившуюся до сих пор) к сценическим видам искусства и вообще, к авантюризму. Ну, и, как, говорится, на ловца и зверь бежит. Согласно этой народной мудрости, каким-то образом, к нам прибился еще один парень – сын моей сотрудницы  - Васек. Он был помоложе нас, зато единственный кто имел музыкальное образование. Это был классный инструменталист: играл на клавишных, на аккордеоне, на саксофоне (причем на саксофоне научился сам) имел прекрасный слух, умел импровизировать, правда, не сочинял и не пел. Ну, да в этом у нас нехватки не ощущалось. А вот настоящий музыкант – это было кстати. Вот так и появилась наша рок-группа. Конечно, идея русского рока в то время как раз витала в воздухе. После многих лет популярности среди молодежи англоязычной (и только!) музыки вдруг стало понятно, что рок на русском языке, это - возможно, мало того – здорово! А нам-то казалось, что на русском могут петь только Кобзон, Хиль да Зыкина. Ну, в крайнем случае, Эдита Пьеха! А тут вдруг – Машина Времени! Цветы! А почему бы и нам не попробовать?! Самая первая трудность, с которой мы столкнулись – придумать название группы. Предложений было много, но одни названия казались слишком простыми до пошлости, другие слишком вычурными и помпезными. Решили остановиться на строчках одной из наших песен: «Вечный праздник» Для начала решили сделать запись. Кстати, песен для альбома, как мы его гордо называли, набрали легко. Мелодии Алекс сочинял, казалось, без всякого усилия с его стороны, причем, действительно замечательные мелодии. С текстами   тоже проблем не было. В некоторых были использованы готовые мои или Гариковы стихи, другие сочиняли на ходу, по строчке.  Нашу первую запись делали на квартире у Гарика. Какую технику мы там задействовали – ни в сказке сказать, ни пером описать! Для создания эффекта объемного звука, например, использовали два огромных катушечных магнитофона, функцию ударника успешно выполнял громоздкий ящик с гордым названием ритм-бокс. Вся комната была опутана невообразимым переплетением, проводов, всяческих переходников, и мерцанием разнообразных индикаторов вызывала ассоциацию с пультом управления летающей тарелки. Васек притащил свою Ямаху. Гарик приобрел подержанную соло-гитару, а Алекс бас. Как ни странно, работа пошла довольно-таки быстро, и вот наш первый альбом под интригующим названием «Дядя Ваня» готов. Если уж называть это работой, то эта была такая работа, которая доставляла нам и лично мне огромное удовольствие, хотя, конечно, в процессе, бывало, мы и спорили и ссорились. Но общая атмосфера творчества была пронизана ни с чем несравнимой радостью. Даже маленький Ники был задействован в процессе создания альбома. Во-первых, он был нашим первым и очень благосклонным слушателем, во-вторых, принимал активное участие в написании текстов и некоторые его слова остались в окончательном варианте. Как бы то ни было, но «Дядю Ваню» мы, наконец, родили. А дальше встал риторический вопрос – «А что дальше?»  А дальше хотелось ни много ни мало – слушателей, зрителей и где-то, может быть даже и, не побоюсь этого слова, фанатов. Посему, принято было общее единодушное решение податься в Московскую Роклабораторию (была в то время в Москве такая организация, призванная внести стройность и порядок в бурные массы зарождающегося русского рока). Фактически же там осуществлялся контроль и литовка (то есть попросту цензура текстов), прослушивания рок-групп друг другом внутри Роклаборатории, а также организация концертов на различных площадках Москвы и Подмосковья. Лично нам довелось выступить несколько раз. Первый раз в МГУ на Биофаке – мы выступали в одном концерте с Гариком Сукачевым и его тогдашней «Бригадой С». Не берусь судить, как выглядели мы, но ребята были очень смешными! Напустили какого-то дыма, сами выбежали почему-то в противогазах и черных тренировочных костюмах. Звук был ужасный, да и песни какие-то немыслимые. Правда о нашем звуке тоже ничего сказать не могу – от волнения я была практически в полубессознательном состоянии. Два последующих выступления были в Долгопрудном в рок-кафе при МФТИ. Помнится, когда в первый раз мы ехали в Долгопрудный, в суете умудрились оставить в электричке сумку с нашими, так называемыми сценическими костюмами. Кстати, с костюмами тоже все было далеко не просто. Со шмотками в то время вообще было напряженно! Да и с деньгами, в общем-то, тоже. Поэтому, в тот раз в качестве моего лично наряда, я везла Раисину ангорскую белую кофту, и потеря ее никак не входила ни в мои, ни в ее планы. Мы отправились в кафе готовить аппаратуру, а Раиса – отлавливать уехавшую сумку с одеждой. Надо сказать, что вопреки нашим ожиданиям это почти безнадежное мероприятие ей удалось! На сей раз выступали мы в паре с группой «Кабинет». Причем ребята выступали в первом отделении, и публика за столиками вела себя так индифферентно и вяло, что мне совершенно расхотелось выходить на сцену после небольшого перерыва. «Не смогу я тут петь!» - сказала я. Однако Алекс и Гарик были настроены решительно. Кто-то из них быстро извлек откуда-то припасенную стопку, налил в нее немного коньяка, практически силком запихнул этот обжигающий напиток мне в рот и пинком вытолкнул меня на сцену. Ребята заиграли, я запела, а зрители вдруг ожили, стали танцевать, хлопать, в общем, живо реагировать на наше выступление! В общем, тут я поняла, что такое настоящее счастье артиста – заряжать зрителя эмоциями и самим заряжаться от них!  Были и еще выступления и много разных интересных впечатлений. После концерта-прослушивания в самой Роклаборатории (что, кстати, тоже было серьезным испытанием, ведь собратья-музыканты, как правило, признают только собственную гениальность) к нам подошел Женя Хафтан из «Браво» уже достаточно популярного тогда. Сказал, что мы ему понравились, и он хотел бы пригласить нас участвовать в концертах их группы в качестве разогрева. Предложение было, безусловно, лестное и сулило хорошие перспективы. Еще было выступление в рок-кафе «У Фонтана» в Олимпийской деревне. Там нам довелось делить площадку с группой «Крематорий» уже очень популярной и заполнившей зал своими фанатами. Наших друзей, приехавших поддержать нас, было катастрофически мало и поэтому, когда мы вышли на сцену, в зале ощущалась атмосфера недоброжелательности и нетерпеливого ожидания выступавшего во втором отделении «Крема». Тут во мне проснулось чувство собственного достоинства, мне стало жаль себя, ребят, да и наших зрителей, в конце-то концов! По идее я должна была просто объявлять название песен, но на меня нашел немного злой, но веселый кураж и я начала выдавать что-то такое в духе: «Что, на «Крематорий пришли? А вот фигушки – отведайте-ка сначала «Вечного Праздника»! Публика за столиками немного оживилась, и наше выступление прошло достаточно успешно. Но, в общем, конечно, по большому счету, это была игра, как говорят, на сопротивление. Были и еще выступления более или менее удачные. Из запоминающегося, был фестиваль рок-групп в «Метелице». Там мы выступали среди большого количества групп, а ведущим был Артемий Троицкий. Запомнилось мне, что, когда он объявлял нашу группу, почему-то решил приколоться (скорее всего, он и ко всем прикалывался). А именно сказал, что сейчас выступает группа «Вечный Праздник» с солисткой в духе Эдиты Пьехи. Не знаю, почему он это сказал – скорее всего, просто так! – но меня это тогда страшно обидело (да простит меня Эдита Станиславовна). Поэтому, наверное, после выступления, вернувшись за столик, я решила обратиться к сидевшему неподалеку Пете Момонову и спросить – понравилось ли ему мое пение и вообще наша музыка. Петя сказал, что да, понравилась и чтобы я не зацикливалась на комментарии Троицкого! Кроме выступлений были еще, конечно, записи, репитиции в помещении, которое каким-то чудом Васек сумел выбить у ЖЭКА, и в котором до нас по расписанию занималась лечебной гимнастикой группа здоровья. А еще создание (а как еще этот волшебный процесс назовешь?) новых песен. И все это было, конечно, незабываемо!»
«Как ты вообще могла решиться выходить на сцену, перед незнакомыми, иногда, как ты сама говоришь отрицательно настроенными людьми? Я бы никогда не смогла!» - удивилась Хельга.
«Но ведь это же так увлекательно! С детства мне всегда казалось, что самая интересная (а может быть даже единственно интересная) профессия – это профессия актера. Ну, исключая самое раннее детство, когда я хотела быть легкой, как пушинка и грациозной, как олень, балериной в белоснежной пачке! Хотя, ведь балерина – тоже актриса! Но потом, я поняла, что нет – драматическая актриса – это лучше!» - мечтательно прикрыв глаза, сказала Линамартина.
«Что же тут хорошего, - не согласилась Хельга – это такая зависимая профессия! А вдруг ты всю жизнь будешь на вторых ролях? По-моему ничего нет хуже, чем быть второсортным артистом»
«Ну почему – второсортным? А, впрочем, я никогда об этом не задумывалась. Наверное, в мечтах я всегда была примой. Зато, какая еще профессия может предоставить тебе возможность прожить не одну жизнь, а много! Почувствовать себя и злодейкой и ангелом и всемогущей властительницей и маленькой нищей скиталицей. Да мало ли еще кем! Испытать то, чего в своей однообразной и заранее запрограммированной жизни ты никогда не испытаешь! Вот и участие в нашей рок-группе отчасти давало мне такую возможность – ну,  хотя бы немного раздвинуть горизонты обыденности, получить впечатления и эмоции, которые я бы никогда не получила при обычных обстоятельствах!»
«Но тогда, почему же все так оборвалось, почему вы не стали заниматься этим профессионально?»
«Тому было несколько причин. Одна из них – я не могла бросить работу, не могла надолго оставить Ники. А ведь жизнь музыканта предполагает длительные разъезды. Например, летом нас приглашали в один из курортных городов играть в кафе. И это было бы неплохо – многие музыканты начинали именно с этого. В любом случае, это была бы хорошая практика. Но, для меня, да и для всех нас (по разным причинам) это было совершенно невозможно. Другой причиной, и очень серьезной, была болезненная склонность Алекса к алкоголю, которая стала ярко проявляться после его возвращения из армии.  Это приводило к тому, что многие наши планы и действия срывались из-за его непредсказуемости. Это было очень печально, потому что он, без сомнения был душой и солью нашего «Вечного Праздника» и без него мы, конечно, обойтись никак не могли. Была и еще одна причина… Это уже касается меня и Гарика. И рассказать об этом, наверное, мне будет довольно трудно» - Линамартина надолго замолчала. «Ты, наверное, поймешь меня. Случаются события и обстоятельства, которые не являются, конечно, такими трагическими, как, скажем, смерть. Но, они оказывают большое влияние на дальнейший ход жизни. И о них хочется забыть, вычеркнуть их из памяти, но они уже произошли и как это можно вычеркнуть? Благодаря Гарику я впервые в своей жизни в полной мере испытала чувство ревности.  Это было так. У меня есть две двоюродные сестренки. Нюта и Полинка. Нюта немного моложе меня, а Полинка – Алекса. С раннего детства мы были очень дружны. Наши родители часто ездили друг к другу в гости и мы, дети, четверо фантазеров и затейников во время взрослых застолий невероятно весело проводили время. Разыгрывали какие-то сказочные, нами же придуманные сюжеты, изобретали разнообразные игры, готовили концертные программы для последующего показа родителям. Номера были самые разнообразные: хоровое пение, танцы, акробатические композиции, фокусы. Все это сопровождалось искренним весельем и взаимной симпатией. Когда мы выросли, и я стала студенткой, наша дружба не прекратилась – особенно с Нютой, так как мы были почти ровесницами. После окончания лекций в институте я часто наведывалась к ним в гости и меня всегда радушно принимали. Конечно, мы делились с Нютой нашими сердечными тайнами. Я ввела ее в нашу институтскую компанию, и она даже какое-то время встречалась с нашим Шуриком. На момент нашего романа с Гариком у Нюты случилась неудачная любовь, и она была в печали. Я поведала ей в ответ, что тоже не слишком счастлива, так как не вижу перспектив наших отношений с Гариком. Мы поплакались друг другу в жилетку, и тут мне пришла в голову мысль, показавшаяся мне удачной. «Нюта! – предложила я – А давай познакомим тебя с кем-нибудь из Алексовой группы! У него там такие ребята есть фактурные!»  Алекс в то время учился в Плехановском институте, куда поступил после армии и дружил с двумя, действительно, очень фактурными ребятами. Вечеринку, как обычно, решили устроить у Гарика. Насколько это была неудачная для меня затея, я смогла оценить позже»
***
«Вам удалось схватить их? Приведите их сюда немедленно!» – хриплым от волнения голосом проговорила Герцогиня. Сердце ее бешено стучало, на щеках пунцовыми пятнами играл лихорадочный румянец. Ей казалось, что теперь, когда они в ее власти и она может сделать с ними все, что захочет, пожар, день и ночь сжигающий ее изнутри, наконец, погаснет или хотя бы утихнет! Никогда, никогда раньше не доводилось ей испытать на вкус этот невыносимо горький яд предательства близких людей. «Он непостоянен – этот юноша – философ, непостоянен, как любой мужчина. Он гонится за новыми впечатлениями, за тайной, за красотой. Этого можно было ожидать… Но как могла она – моя любимая фрейлина, моя близкая подруга, та, которой я доверяла сокровенные секреты моей души – как могла ОНА так поступить со мной!» Новая обжигающая волна обиды прокатилась по всему ее существу. «Я уничтожу их! Я заточу их в подземелье, они никогда не увидят солнечного света, я заставлю их ненавидеть друг друга и умолять меня простить их!» Картины возможного возмездия – одна страшнее другой проносились в ее голове, доставляя ей злое болезненное удовольствие.  Стража ввела в зал Фрейлину и Философа, солдаты силой опустили их на колени. Их пыльная одежда была во многих местах порвана, а руки связаны за спиной. Однако на их лицах не читалось ни испуга, ни раскаяния. Их головы были опущены, но Герцогиня видела, что ее голубые и его зеленые глаза как магнитом притягиваются друг к другу, а на губах того и другого играет еле различимая, но счастливая улыбка.  «Я могу заставить страдать их тела – вдруг осознала Герцогиня – но я не могу заставить его снова полюбить меня, и не могу заставить Фрейлину разлюбить Философа! Я ничего не могу изменить!» «Отпустите их. Пусть уходят куда хотят. Я не хочу их больше видеть» Она устало поднялась со своего трона и, словно сгибаясь под грузом невыносимой ноши, двинулась к выходу. Вдруг она обернулась. Ее глаза светились почти безумным светом, а губы беззвучно шевелились. «Ты! – она указала на одного из стражников, красивого молодого солдата – Ты пойдешь со мной!» В этот, пожирающий ее изнутри, костер, в эту ненасытную топку, надо было бросить что-то – чьи-то судьбы, чью-то любовь, может быть, даже чью-то жизнь – сейчас это не имело для нее никакого значения! Огонь пожирал ее сердце, ее рассудок, и, чтобы как-то уцелеть самой, она должна была принести кого-то в жертву.
***
«Что же случилось с вами? Я никогда не слышала полностью эту историю!» - спросила Хельга.
«Эта история из серии тех, которые не рассказывают даже себе самой!» - усмехнулась Линамартина, - «Я думаю, все участники этой истории не слишком любят вспоминать ее. На этой злополучной вечеринке у Нюты с Гариком завязался роман. Как они признались мне потом, их неодолимо потянуло друг к другу. К счастью, если в данном случае это слово можно применить, роман не развивался у меня за спиной, все как-то сразу стало явным. Я не буду описывать чувства, которые я испытала при этом, ты и сама об этом догадываешься. Но как-то надо было жить дальше. И я жила. Майкл тогда еще продолжал ездить навещать Ники и, возможно я могла бы постараться еще как-то наладить с ним отношения, но у меня на это не было ни сил, ни желания.  Помнится, я никак не могла понять, как женщина, тем более такая близкая, может нанести другой женщине такой жестокий удар. Я всегда считала, что если отношения мужчины и женщины это всегда в какой-то степени противоборство, то все женщины в этой, в общем-то, неравной борьбе должны быть союзницами. Это наивное убеждение сохранялось у меня довольно-таки долго. Во всяком случае, оно никогда не позволяло мне заводить флирт с женатым мужчиной на глазах у изумленной жены. Не говоря уже о более серьезных отношениях.  Но ведь смогла же я причинить боль Майклу? О, нет, конечно, я далеко не ангел! Человек не способен в полной мере ощутить боль и страдания другого. Но, наверное, это справедливо, что каждому суждено в полной мере испить свою чашу.
Тем временем произошло немаловажное событие: Алекс женился на Раисе. Отпраздновали свадьбу. Мы с Гариком были свидетелями. Не скрою, это было испытание для меня: видеть его и знать, что он больше не мой.
Поскольку мы с Ники жили с мамой, я предоставила ребятам однокомнатную квартиру, которую наконец-то, после девятилетнего стояния в очереди на жилье, нам любезно выдало государство. В нашей, когда-то такой перенаселенной квартире остались мы трое – я, мама и Ники. Зато, каждая комната ассоциировалась у нас со смертью одного из близких нам людей. Это было очень печально и никак не способствовало улучшению настроения. Правда, Алекс и Раиса всячески старались поддержать меня. Мы с Ники часто ездили к ним в гости. Квартира в Крылатском была новая, уютная и не омраченная ничьими смертями. Когда на нашем предприятии появилась возможность по дешевой профсоюзной горящей путевке поехать в Абхазию, Раиса любезно согласилась составить мне компанию. Правда оговорила заранее, что мы не пробудем до конца путевки, а улетим пораньше. Путевка была, если мне не изменяет память, на 14 дней. Я была очень благодарна Раисе, так как чувствовала, что смена обстановки просто необходима мне, а главное – море – мой чудесный лекарь сможет смыть с моей души всю черноту и копоть, оставленную после расставания с Гариком. Правда, было начало ноября, и я не знала, сможем ли мы купаться. Но, в любом случае, я верила, что море пойдет мне на пользу. Мы прилетели в Сухуми поздно вечером, когда южное,  но по-осеннему ласковое солнце уже скрылось за высокими горами. Нопоенное пряными ароматами тепло, окутало нас, успевших уже привыкнуть к промозглой сырости московской поздней осени. Однако, стоявшие повсюду подозрительными кучками, диковатого вида, мужчины, как-то сразу снизили градус моей радости по поводу хорошей погоды. Наш пансионат находился в некотором отдалении от Сухуми и носил название «Гумиста». Тогда это название ни о чем не говорило нам, и только потом, гораздо позже я вспомнила это название в связи с сообщениями о военных действияях в Абхазии в районе реки Гумиста. Невозможно было связать в воображении и в памяти это чрезвычайно красивое и дышащее миром и покоем место с выстрелами, болью, смертью, разрушением. Однако, от аэропорта нам необходимо было взять такси. Мы с некоторой опаской сели в машину одного наиболее цивильно выглядевшего водителя, который благополучно и недорого довез нас до места. Пока мы несли свои чемоданы от машины до пансионата, из темной гущи деревьев, растущих вдоль аллеи, до нас доносились страстные призывы и сверкали огненные взгляды базировавшихся там местных жителей. «Наверное, мы погорячились – с опаской подумалось мне – тут, возможно, и из номера-то без сопровождающих опасно выходить!» Женщина средних лет, к которой нас подселили в номер, успокоила нас, что никто никого силой никуда не тащит, и если просто не обращать на все это внимания, то ничего и не произойдет. «Посмотрим!» - недоверчиво подумала я. Наутро, выйдя после завтрака на пляж, я смогла в полной мере оценить причудливую и необычную для меня красоту абхазской природы. Это был, конечно, не Сочи. Более экзотические растения, много цветущих деревьев и цветов и теплое, прозрачное, спокойное море – и это в ноябре! Я наслаждалась нежными касаниями волн, легкостью движения в теплой, соленой воде, шуршанием мелкой гальки под ногами. Я чувствовала, как горячая энергия солнца наполняет мое тело, мысли, душу. Когда мы вернулись в пансионат, я, как солнечная батарея была заряжена хорошим настроением и любовью ко всем окружающим. Мы достали ключ от номера и стали пытаться открыть дверь. Но, либо ключ был плохой, либо было что-то с дверью. Мы промучились уже довольно долго, когда какой-то невысокий, худощавый мужчина подошел к нам и предложил нам свою помощь. В темноте коридора я не могла разглядеть его толком, но судя по низкому, хрипловатому голосу, это был глубокий старик – местный житель. «Наверное, аксакал спустился из горного селения» - подумала я. Он достаточно ловко справился с неподатливой дверью и, обратившись ко мне, сказал: «С тебя поцелуй, красавица!». «Почему бы не поцеловать дедушку? – промелькнула у меня в голове озорная мысль – Ему уж, наверное, сто лет в обед исполнится!» Я слегка коснулась губами колючей щеки, и мы с Раисой со смехом удалились в свой номер. Этот незначительный эпизод имел довольно-таки неожиданное продолжение. Как выяснилось впоследствии, дедушка был совсем даже не дедушкой, а молодым и достаточно симпатичным мужчиной по имени Анзор - это его необычный тембр голоса ввел меня в заблуждение. Когда я увидела его вечером в том же коридоре, но при включенном свете, я почувствовала неловкость за столь легкомысленно подаренный поцелуй. Зато он-то как раз принял его как согласие на развитие дальнейших отношений. Я стала усиленно делать вид, что я не я и, как говорится, лошадь не моя. Вечером в номере Раиса стала настойчиво убеждать меня, что надо воспользоваться случаем и подружиться с Анзором и его друзьями. Как выяснила общительная Раиса, ребята были из города Гали, приехали в Сухуми сдавать экзамены, так как все учились заочно в Сухумском Сельскохозяйственном Институте. Все они были на машинах, а у Анзора был крутой по тем временам белый новый Жигуль. «Ну что тебе стоит, ну, поцелуешься пару-тройку раз с ним! Он же ведь не противный? Зато мы сможем в сопровождении этих ребят без страха ходить вечером, может быть даже, они нас куда-нибудь свозят на машине – увидим местные достопримечательности!» - приставала ко мне прагматичная Раиска. «Хорошо тебе говорить, это же не тебе с ним целоваться! Ты вот тоже понравилась Самвэлу – я видела, как он смотрел на тебя! Вот и принеси себя в жертву!» «А как же Алекс? Я не могу ему изменить! А ты сейчас все равно одна!» Так бы мы еще долго препирались, но тут в дверь постучали и Анзор, робко и вежливо заглянув в комнату, спросил: «Девушки, а вы пробовали когда-нибудь настоящую грузинскую еду?» «Наверное, нет» - ответили мы. «Мы хотим пригласить вас поехать с нами в очень хороший грузинский ресторан. Он находится высоко в горах и оттуда очень красивый вид на закат!» «Я думаю, это неудобно!» - сказала я. «Вы же первый раз у нас в Абхазии! Мы хотим показать вам ее во всей красоте!» От такого предложения трудно было отказаться. Потом Анзор устроил нам путешествие в Новоафонские пещеры. Это было сказочное путешествие!  Сначала головокружительная, необыкновенно красивая горная дорога вдоль морского побережья, потом огромная, украшенная подсвеченными сталактитами и сталагмитами пещера, похожая на подземный город, построенный магическими невидимыми существами и населенный добрыми и злыми, но очень могущественными духами. Иногда ребята заезжали на рынок и покупали свежий, еще горячий лаваш, огромные, необыкновенной вкусноты помидоры, кучу разнообразной зелени, ткемали и местное красное вино и приглашали нас на эту чисто грузинскую трапезу. Потом мы играли в карты – в новую для нас игру – в Джокера. Они, правда, были очень хорошие, и мы прониклись к ним искренней дружеской симпатией. Даже помогали им чертить чертежи для сдачи курсовых заданий.  Только однажды нам довелось увидеть их горячий, воинственный нрав. С нами за столиком в пансионате часто садился пожилой армянин. Он сам рассказал нам, что очень богат, имеет подпольное производство у себя в Армении (по-моему что-то вроде футболок с принтом). Живет в огромном особняке с бассейном и фонтаном, к которому присматривает здесь пальму. В Сухуми прилетает ежегодно для тайных свиданий с русской женщиной откуда-то, по-моему, из Екатеринбурга. Все это звучало для нас как одна из сказок Шехерезады и мы с интересом слушали их. Мы жили совершенно другой, непохожей жизнью, и было трудно представить себе, что в нашем же СССР кто-то живет совершенно по-другому. Однажды, между прочим, наш визави невзначай спросил:  «Зачем такие симпатичные русские женщины общаются с этими менгрэлами?» Я совершенно не поняла, смысла вопроса, потому что не знала, кто такие «менгрэлы» а также не поняла, почему это слово было произнесено с таким презрением. Будучи совершенно незнакома с таким понятием, как национальная вражда, позже я наивно спросила у наших знакомых, кто такие - менгрэлы? И вот тут-то их словно пружиной подбросило! В глазах зажегся нешуточный яростный огонь. «Кто и про кого сказал тебе это слово!?» «Да это пожилой армянин, который сидит за нашим столиком!» «Этот грязный армяшка НАС так называл??? Мы грузины!» Я поняла, что еще минута и наши вроде бы такие милые и мирные соседи пойдут искать и убивать подпольного миллионера. «Нет, нет, что вы! Конечно, это он не про вас! Просто сказал о ком-то!» - принялись мы с Раисой исправлять положение. Конфликт был улажен в зародыше, но уже тогда мне подумалось, что не все так уж гладко в этом земном раю под названием Абхазия. Потом, много лет спустя,  слушая новости о сражениях на речке Гумиста, мне вспоминался этот яростный огонь ненависти в глазах наших радушных знакомых. А потом все опять было хорошо. По вечерам мы ходили на местную дискотеку. Обычно мы танцевали с Анзором. Мне нравилось, как он двигается. Он вообще старался не упускать меня из виду, когда бывал свободен от занятий. А вот Раиса явно затосковала по Алексу и стала уговаривать меня лететь домой, в Москву. А мне так хотелось еще побыть здесь, на море, в цветущей и благоухающей Абхазии! Ведь еще оставалась целая неделя! Тогда было решено, что Раиса улетит, а я поменяю билет на самолет и останусь до конца путевки. Тем более что Анзор с друзьями должен был уехать в тот же день, только на несколько часов раньше меня. Договорились, что он отвезет меня и еще двух женщин из соседней комнаты в аэропорт и поедет домой – в Гали.  Дни пролетели быстро и приятно. Я купалась, лежала на мелкой гальке на пляже, вечерами мы в компании соседок по комнате и грузинских друзей ходили на дискотеку, играли в карты. И вот, как и все в этой жизни, срок пребывания в пансионате подошел к концу. Анзор отвез нас в Сухумский аэропорт, мы распрощались и стали ждать регистрации. И вдруг радио объявило очень плохую новость: в Москве сильный туман, Москва не принимает, рейс откладывается на неопределенный срок. Что же нам было делать? Ждать в аэропорту? Но сколько? Мы решили вернуться в пансионат и просить убежища там. Самое ужасное было то, что деньги у меня, как и  у моих подруг по несчастью закончились. Все рассчитывали быть вечером дома.  Вдруг в толпе я различила знакомую фигуру. Это был Самвэл – друг Анзора. Я бросилась к нему. Каким-то чудом оказалось, что он не уехал со всеми вместе, а задержался в Сухуми. Я поведала ему о нашем бедственном положении. Реакция нашего грузинского приятеля была мгновенной и благородной: он посадил нас в такси и дал приличную по тем временам сумму денег -  50 рублей. Мы были бесконечно благодарны ему и, по правде говоря, действительно, не знаю, что бы мы без него делали! На такси мы прибыли обратно в пансионат. Как ни странно, администратор прониклась нашим горем и выделила нам на троих номер до завтра. Утром мы снова устремились в аэропорт и получили неутешительные сведения, что туман в Москве и не думает рассеиваться и прогноз на последующие дни такой же безрадостный. Мы решили сдать билеты на самолет и попробовать купить билеты на поезд. Правда, надо сказать, что Аэрофлот честно вернул полную стоимость билетов. Однако, не так просто все оказалось с билетами на поезд. Ушлый народ уже успел раскупить все билеты на ближайшие поезда до Москвы, и нам с большим трудом удалось выцарапать какие-то сидячие места в вагоне, который должны были отцепить, по-моему, то ли в Курске, то ли в Тамбове. Но мы были рады и этому. Уже сидя в вагоне, стали думать, как бы очаровать проводника, чтобы из отцепленного вагона переместиться в прицепленный, и добраться-таки до заветной Москвы. Задача осложнялась тем, что проводник попался на редкость несимпатичный: потный, краснорожий и вредный. Однако, делать было нечего, пришлось всю ночь напролет пить с ним водку и вести бесконечные и совершенно бессмысленные беседы. К счастью, жертва оказалась не напрасной. Наутро он перевел нас в вагон, который и доставил нас благополучно до Москвы. А нелетная погода задержалась еще надолго: дней на десять или около того. Так что мы вовремя решили поменять быструю, но ненадежную авиацию на медленный, но надежный поезд».
«Какое странное, но забавное путешествие! Почему я не поехала с вами?» - удивилась Хельга.
«Если припомнить нашу с тобой дружбу с самого начала, то ты увидишь, что мы похожи на две синусоиды, сдвинутые относительно друг друга по горизонтальной оси. Причем сдвиг произошел, безусловно, за счет рождения наших сыновей. Я родила от первого мужа, а ты на несколько лет позже – от второго. Во время нашего с Раисой сухумского путешествия, у тебя был совсем маленький ребенок» - объяснила Линамартина.
 «Судя по твоему рассказу, твоя душевная рана затянулась, Гарик был забыт, Нюта прощена и жизнь снова наладилась?»
«Нет, не наладилась, вернее, наладилась, но не тогда. Это случилось позже. Я не хочу, да и не смогу вспомнить все, что произошло со мной в тот период. Я расскажу тебе только два моих сна, которые  мне запомнились больше, чем то, что происходило наяву.  Наверное, это не случайно, поэтому я и расскажу тебе их. Первый сон был такой. Я лечу на вертолете. Солнечный, яркий день. Вокруг меня люди, я их знаю, и я знаю, кто я и куда и зачем мы летим. Вдруг, что-то ужасное происходит с вертолетом, винт перестает вращаться и гудеть. Мы с катастрофической скоростью падаем вниз и разбиваемся. Я прихожу в сознание в операционной. На мне кислородная маска. Я не знаю, кто я и как оказалась здесь. Я с ужасом понимаю, что очнулась в другой жизни, в чуждой реальности. Я лежу на операционном столе, мне больно и страшно. Я не знаю, куда мне идти и что мне делать в этой жизни. Я была нездешней. Потом какие-то обрывки знания стали всплывать в моем мозгу. Во всяком случае, мне стало ясно, как и зачем я оказалась на операционном столе. Эта реальность показалась мне такой безрадостной по сравнению с той, где в безоблачном, бескрайнем небе мы летели на серебристом, похожем на огромную стрекозу вертолете, что мучительно захотелось вернуться туда, в незамутненную ничем синеву и чистоту. Иногда, я и сама не понимаю, что же было правдой, а что – сном. Может быть, я тогда умерла или впала в кому и все, что происходит со мной теперь, это только сон? Одно я знаю точно: я была счастлива в том мире. Может быть, поэтому я запомнила точную дату этого события. Через несколько лет в тот же день, вернее ночь, мне приснился еще один сон – отголосок первого. Маленькая, очень красивая девочка, лет пяти, подошла ко мне и, глядя на меня внимательными и печальными темными глазами, спросила меня: «Мама, почему ты отдала меня чужим людям? Я так хотела быть с тобой. Мне очень плохо без тебя» «Прости меня, солнышко! Я просто не знала тебя тогда.  А как тебя зовут?» «Анна» - ответила девочка и поправила прядь длинных темных волос. Все так же пристально и грустно глядя мне в глаза, будто стараясь запомнить нашу единственную встречу навсегда, Анна стояла передо мной и я не могла  ни дотронуться до нее, ни сказать слова утешения, а только беззвучно плакать, глотая соленые, бесполезные слезы.
А Гарик?  Мне суждено было снова быть вместе с Гариком и продолжить наши отношения, хотя, конечно, это было уже совершенно не то. Когда обида и злость уже притупились и даже почти совсем прошли, одна достаточно глупая, но навязчивая мысль крепко засела где-то в глубине моего сознания: «Я должна вернуть его для того, чтобы самой завершить этот роман» Нет, я не просила его вернуться, вообще ничего не предпринимала для этого. Просто продолжала жить. Эта дурацкая мысль зависла где-то на втором плане моего подсознания. Однажды мы случайно встретились с Гариком на улице. Поздоровались, остановились, как-то сам собой завязался разговор. Как-то само собой получилось, что после этого разговора мы снова были вместе. Гарик расстался с Нютой. Я видела в окно, как она шла от него и, наверное, в знак признания моей победы и своего поражения,  помахала мне зонтиком, как Мэри Поппинс перед тем как улететь с западным ветром. С Нютой мы потом долго не виделись и не общались. А с Гариком общались еще достаточно долго, но, как известно, треснувший кувшин можно склеить, но он никогда уже не будет целым.
***
Герцогиня сидела в опустевшем осеннем саду, прислонившись спиной к древесному стволу, и широко открытыми глазами смотрела в пустоту – в черное бездонное небо. В ее глазах отражалась луна и только. Руки безвольно лежали на коленях. Она ничего не ждала и ничего не хотела. Поэтому она совсем не испугалась и не удивилась, когда из темноты появился знакомый силуэт – это был юноша-Философ. Он опустился перед ней на колени и, глядя ей в глаза своим задумчивым, немного грустным взглядом, спросил: «Как ты живешь, моя Герцогиня?» «Я живу» - бесцветным голосом ответила она, продолжая смотреть в пустоту. «Ты выглядишь изможденной. Тебе очень больно?» - продолжал Философ. «Уже нет. Просто сегодня я погашу звезду – вон ту – видишь? Такую совсем маленькую, еле заметную. Никто и не догадается, что она должна была быть здесь» «Это из-за меня?» - заволновался юноша. «Нет, это из-за меня» - на лице Герцогини появилось что-то вроде печальной улыбки.- «Не волнуйся, это совсем не страшно – просто погаснет маленькая звездочка, да она уже почти погасла» - отражение Луны в широко открытых глазах Герцогини слегка задрожало и две капельки лунного света упали в траву. Юноша взял ее безжизненные руки в свои и приложил их к своему лбу. Они были прохладные и такие хрупкие и беззащитные. «Я не могу оставить тебя так. Мое сердце разрывается от тоски и жалости! Пожалуйста, не гаси звезду! Пожалуйста, давай будем снова вместе!» - прошептал он горячо. «Давай будем вместе» - ответила Герцогиня. Она так ждала этих слов, так долго мечтала об этом моменте! Но вот он наступил, и теперь она поняла, что, возможно, время этих слов ушло, и ничего, кроме простого успокоения она не находит в своем опустошенном сердце. «Но мы все же будем вместе. Я чувствую, что так будет лучше для всех. Во всяком случае, сейчас» - подумала Герцогиня и они, снова обнявшись, как в самом начале их любви, отправились в путь по узкой садовой аллее.
«Вот и эта бусинка сослужила свою службу – немножко загрустила Линамартина. Она покатала изумрудную бусинку на ладони. – Правда, красивая?» «Да, очень» - сказала Хельга, наблюдая полет зеленой искорки на фоне синего неба. – «Она была действительно очень красивая»
               
        Глава 4
Бусинка из лунного камня
Линамартина лежала на спине и смотрела в небо. Она любила смотреть на облака, так же как на огонь и на воду – это зрелище неизменно доставляло ей удовольствие. Но сегодня картина, представшая ее взгляду, была поистине неописуемо прекрасна! Разбросанные по бескрайнему голубому небу облака, составляли огромную географическую карту, напоминающую архипелаг островов, разбросанных по глади огромного океана. Их края, позолоченные лучами заходящего солнца, были подобны причудливой береговой линии, окруженной пеной прибоя. «Как странно – подумала Линамартина – похоже, что я лечу высоко-высоко, а подо мной глубокое море. Я даже чувствую его глубину. А в глубине, на самом дне этого бескрайнего моря скрывается бархатная чернота космоса, усыпанная жемчужинами звезд. Когда наступает отлив – ночь, голубая вода уходит и обнажается дно – ночное небо». На ее ладони лежала бусинка. Под серебристой поверхностью лунного камня мерцала нежная синева, подобная небесной синеве, проглядывающей сквозь дымку облаков. 
«Вот и настал черед следующего рассказа» – тихонько пробормотала себе под нос Линамартина.  А вслух произнесла: «Хельга, ты же помнишь наше незабвенное Конструкторское Бюро? Там началась следующая моя история.
Как мне сейчас припоминатся, это было предперестроечное время, когда спокойная и неподвижная гладь нашей застойной жизни, похожей на уютное, теплое, пахучее болото стала пузыриться какими-то странными, порой неожиданными, а порой с нетерпением ожидаемыми явлениями.  Грядущее сулило нам какие-то перемены, что само по себе было заманчиво, ведь тогда мы не знали, что перемены – это не всегда к лучшему, во всяком случае, для нас, простых смертных. Вот одним из таких нововведений в нашем КБ явилось новое подразделение – Госприемка. Смысл этого нововведения, как и всех остальных, был в том, что на каждой бумажке, выходящей из-под, так сказать, пера наших конструкторов, теперь должно было стоять на одну руководящую подпись больше. И вот в один, как показала жизнь, далеко не прекрасный день, мне выпал печальный жребий получить злополучную подпись на какой-то каверзной бумаженции. Дело это было не простое, так как начальник Госприемки Олег Ефремович Неповерко слыл человеком суровым и своенравным. Немного посопротивлявшись нашему начальнику лаборатории Перепелкину, я нехотя поплелась на второй этаж в кабинет грозного Неповерко. За столом, сурово сдвинув брови над неожиданно голубыми глазами, сидел крупный довольно-таки интересный мужчина с благородной сединой в волосах. Бросив на меня строгий взгляд и уловив, очевидно, мою растерянность, Неповерко неожиданно сменил гнев на милость, и, улыбнувшись, почти не глядя, поставил в нужном месте долгожданную подпись. Довольная, я прискакала обратно в лабораторию, вручила подписанную бумагу Перепелкину и занялась какими-то текущими делами. Через некоторое время возникла новая необходимость подписать очередную бумагу, и Перепелкин хотел было снова озадачить меня хождением по инстанциям, но, к счастью я была уже озадачена на ближайшие несколько дней какой-то срочной работой. Перепелкин обвел лабораторию зорким взглядом, пытаясь уловить  чьи-нибудь блуждающие от безделья глаза, но бдительные сотрудники почти всегда находились в состоянии полной боевой готовности и в мановение ока принимали позы крайней озабоченности и неимоверной загруженности работой. Однако, Перепелкин на сей раз не остался без улова. Из-за баррикады технической литературы, сооруженной на рабочем столе инженера Белышовой, в недобрый для нее миг высунулась растрепанная голова. Встретившись сонным взглядом с Перепелкиным, Белышова поняла, что попалась, но было уже поздно! «Галя, ты, я вижу, сейчас свободна. – молвил начальник – Возьми-ка извещение и сходи, подпиши в Госприемке!» Безнадежно вздохнув, Белышова поплелась к Неповерко. Через некоторое время на столе у Перепелкина зазвонил телефон. Как оказалось, звонил Неповерко. Он категорически отказывался подписывать бумагу. На вопрос Перепелкина – почему?! – Неповерко совершенно вопреки всякой логике ответил: «А ты кого ко мне прислал?» «Белышову» - растерялся Начлаб. «А в прошлый раз кто приходил?» - строгим голосом вопрошал Начгос. «Белова» - не мог постичь логики собеседника Перепелкин. «Вот пускай она придет с документом – тогда подпишу!» - тоном, не допускающим возражений, закончил разговор Олег Ефремович. Взбодрившийся Перепелкин, приняв в свою очередь грозный начальственный вид, подошел ко мне и приказным тоном молвил: «Все бросай и иди в Госприемку! Неповерко сказал, что если ты принесешь бумагу, он ее подпишет» У меня от такого неприкрытого хамства, просто дух перехватило! «Николай Борисович! Что Вы такое говорите! Что за крепостное право!? Натурально, прости Господи, как на барщине! Ни за что не пойду!!» Перепелкин понял, что мне в очередной раз шлея под хвост попала (со мной это не часто, но случается) и давить на меня в такой ситуации бесполезно. Тут же решил поменять тактику и вместо того, чтобы грозить кнутом, поманить меня подручным пряником. «Да ладно, что уж тут такого! Ну, сходишь в Госприемку, подпишешь документик! А я ведь тебе тоже всегда навстречу пойду!» Действительно, задумалась я, иногда приходится ведь и Перепелкина кое о чем просить! Имея маленького ребенка, часто приходится отпрашиваться с работы. Иногда за отгулы, а иногда и так! Отгулы давали за стакан крови, сданной в День Донора и за дежурство в Добровольной Народной Дружине, сокращенно ДНД. Стакан крови стоил дорого – 5 дней отгулов. Официально за бескорыстную сдачу крови, полагалось 2 дня и стакан красного вина (как говорится стакан за стакан), но так как на количество добровольцев давалась строгая разнарядка сверху, а бескорыстно никто добровольцем становиться не хотел, кроме обладателей отравленного алкоголем, не очень качественного продукта, по мере продвижения разнарядки вниз по инстанциям, каждый начальник, не желая нарушить приказ, прибавлял от себя по дню. А за добровольную ловлю хулиганов и нарушителей общественного порядка в вечерние часы давали по одному дню. Правда, и со сдачей крови это мероприятие никак сравнить было нельзя. Прогулки по Филевскому парку в местах, хорошо освещенных и по возможности людных, были, в сущности, не лишены приятности. Так что некоторое количество отгулов накопить, конечно, было можно, но и расходовались они быстро. А  так как  Перепелкин обычно отпускал, но любил при этом, как говорится, помурыжить, повыспросить зачем, да почему, да очень ли нужно, отношения с ним портить было мне совершенно ни к чему. Кстати, с одним таким отпросом связан был некий эпизод. Еще до того, как Алекс пошел служить в нашу доблестную армию, у нас с ним, как и у подавляющей части тогдашней молодежи возникло жгучее, но трудновыполнимое, желание – приобрести фирменные джинсы. В загранкомандировки из наших близких никто не ездил, а потому, никакой другой возможности, как купить желанную шмотку у спекулянтов за бешеные деньги у нас не было. Алекс стал канючить денег у родителей (а он, в отличие от меня, делать это умел). Но, трезво оценивая ситуацию, мы, конечно, понимали, что озвучить для них можно было только половину стоимости заморских штанов. И эта-то сумма могла их повергнуть в шок, а уж полная стоимость (сравнимая с месячной зарплатой квалифицированного работника) просто убила бы их наповал. После продолжительных раздумий был найден такой выход: Алекс раскручивает наших не очень богатых (мягко говоря) родителей на 100 рублей, а остальную, недостающую половину, из своей тоже весьма скромной инженерной зарплаты даю я, но с условием, что когда Алекс не будет их одевать, супер-штаны буду носить я. На том и порешили. Джинсы были знатные! Как сейчас помню: фирмы Wrangler и сидели они на мне просто божественно. Во всяком случае, я себя в них чувствовала просто королевой! Ну и, конечно, когда Алекс отбыл на два полных года, носила я их с огромным удовольствием, и почти не снимая. При этом, мама еще иногда мне пеняла, что, мол, пока парня нет, я все его дорогущие джинсы изношу! А я и возразить-то ничего не могла, только в душе возмущалась – штаны-то наполовину фактически мои были! Ну, так вот, в самом начале моего ношения голубой, в прямом и переносном смысле этого слова, мечты, понадобилось мне посетить с Ники какого-то врача в рабочее время. Я, как всегда, волнуясь (поскольку вообще не умею и не люблю просить) подошла к Перепелкину и высказала свою просьбу. Перепелкин, очевидно пребывая не в лучшем настроении, стал хмуриться и толковать о какой-то срочной работе, которую я могла не успеть в срок закончить. Я стояла перед ним, в своих замечательных джинсах, от смущения и волнения переминаясь с ноги на ногу и машинально крутя в руках какую-то бумажку, непроизвольно извлеченную мной  из кармана. И вдруг замечаю, что взгляд начальника с недоумением сфокусировался на этой бумажке. Запнувшись на полуслове, невольно перевожу взгляд на злополучную бумажку и с ужасом вижу, что это не что иное, как упаковка от использованного презерватива, оставленная видимо когда-то Алексом в кармане. Еще больше смутившись, засовываю злополучную бумажку обратно в карман, а Перепелкин неожиданно сменив свое настроение, хитро мне улыбнулся и сказал: «Ну, ладно, надо, так надо! Ребенок – это святое!» Представляю себе, что он обо мне подумал! Это я к тому, что, во-первых, отношения с начальником портить не стоит – себе дороже, а во-вторых, реакция человека на некоторые вещи может быть совершенно непредсказуемой. Размышляя обо всем этом, я взяла извещение и отправилась в Госприемку. Настроение у меня было, надо заметить, достаточно агрессивное. Я приготовилась сказать в случае чего пару ласковых слов Неповерко по поводу использования служебного положения в личных целях. Однако суровый громовержец встретил меня обезоруживающей улыбкой и немного виноватым взглядом голубых глаз. «Линамартина, извините меня за немного эксцентричное приглашение на свидание, просто мне хотелось еще раз Вас увидеть.» «Неужели Ваша фантазия не подсказала Вам, другого, более оригинального способа?» - все еще возмущаясь, спросила я. «А вдруг бы Вы не согласились?» - улыбнулся Олег Ефремович – «А теперь, когда вы здесь, я хочу пригласить Вас пообедать». «С чего бы это вдруг?» - спросила я, а в голове пронеслось – а он не такой уж вредный и злой! «Просто хочу угостить Вас вкусным шашлыком, пообщаться с милой молодой женщиной, и все это не отрываясь от рабочего процесса, на территории нашего предприятия, в обеденный перерыв. Не правда ли заманчивая перспектива? Не лишайте меня, пожалуйста, такого невинного удовольствия!» Я знала, что на территории нашего завода (очень, кстати, большой) есть много заведений общепита, в том числе, и шашлычная, где можно было даже спиртное купить. Но мы, молодые инженеры посещали более демократичную столовую из соображения экономии средств. Я подумала, что вполне могу принять предложение пообедать в шикарной шашлычной. Действительно, почему бы не доставить человеку такую невинную радость? «Хорошо, давайте пообедаем» «Тогда, в начале второго я буду ждать Вас у выхода, договорились?» Вернувшись в лабораторию, я, естественно поделилась с подругами неожиданным результатом моего посещения Госприемки. «Конечно, иди! Шашлыки там, говорят обалденные! – сказала практичная Раиса – А еще попроси своего Неповерко купить пачку Salem – там они продаются»
Так и повелось, что ежедневно Неповерко водил меня обедать, покупал сигареты и всякие сладости на радость моим подругам. А еще стал провожать меня до дома. По дороге (а идти до меня было где-то минут 30) мы беседовали. Из этих бесед я узнала, что Олег Ефремович старше меня на 15 лет, что в данный момент находится в разводе со своей второй женой, имеет дочь 16-ти лет и пожилых родителей. А еще вдруг мне показалось, что фигурой, силуэтом, чем-то неуловимым он очень напоминает мне моего папу. У меня стало возникать предчувствие, что с ним я могу хотя бы отдаленно почувствовать себя такой же защищенной и уверенной и любимой, какой я чувствовала себя, когда папа был еще жив. Это, а еще целая гамма разнообразных чувств и мыслей закружило меня в очередном вихре любовной лихорадки. И ведь что интересно, поначалу мне даже казалось, что я смогу быть другой, поумневшей, даже, быть может, отчасти стервозной. А почему бы и нет? Ведь удается же это многим другим женщинам. И что примечательно, мужчины именно таких женщин и ценят, и любят, и дорожат ими. Отчего же я не могу стать такой? Разве я недостаточно умна для этого? Как будто бы нет – не такая уж я распростецкая дурища. Могу рассуждать логически: Олег Ефремович старше меня (по моим тогдашним понятиям просто откровенный старик – ему 45 лет). Имеет престижную должность, неплохую зарплату, у его пожилых родителей отличная квартира в престижном районе в добротном сталинском доме, прекрасная дача недалеко от Москвы. Он серьезный, интересный и умный мужчина с «налетом интеллигентности» - как он сам себя отрекомендовал мне в самом начале нашего знакомства. И почему бы мне не попробовать, в конце-то концов, построить отношения на расчете, тем более, что он мне симпатичен, а я ему явно сильно нравлюсь.»
«Ты очень трезво рассуждала, как я посмотрю! Что же оказалось неправильным в твоих рассуждениях?» - заинтересовалась Хельга.
«Брак по расчету – это очень хорошо, если только расчет был верный. Это давно известная всем мудрость. Так вот, мой расчет был неверным изначально. Начать с того, что не умею я быть стервой. Как говорится, рожденный летать, может, конечно, попробовать ползать, но у него это плохо получится – крылья мешают (не в том смысле, что ангельские, а в том смысле, что либо ползай, либо про полеты забудь и крылышки-то сбрось! Неудобно, по земле волочатся, тормозят). Если бы я в процессе общения не влюбилась в Неповерко, никакой расчет не заставил бы меня связать с ним мою дальнейшую судьбу.  Начав однажды играть роль влюбленной женщины, я становлюсь ею, и этот процесс не может быть обратимым. Крошечное зернышко попало на благодатную почву и стремительно превращалось в мощное дерево, опутывая всю мою сущность, как корни баобаба опутывали корнями планету Маленького Принца»
«Как же Неповерко сделал тебе предложение? – не унималась Хельга.   
 «Все было сделано по высшему разряду, как мне тогда показалось. Неповерко пригласил меня в ресторан. Шампанское, фрукты, какие-то дорогущие деликатесы. Живая музыка, чувственные блюзы, соло на томном саксофоне. Розы на столе, полумрак, пламя свечей отражается в хрустальных бокалах. Олег смотрит мне в глаза долгим, немного заискивающим взглядом. Ну и, конечно, те самые слова, к которым я была уже готова и которых, в сущности, ждала. Получив мое согласие, Неповерко оставил официальный тон и то ли в шутку, то ли в серьез сказал: «Я должен познакомить тебя с родителями. Не знаю, как они отнесутся к нашей предстоящей свадьбе. На всякий случай я скажу, что ты балерина и играешь на арфе. Тогда ты им точно понравишься».
Знакомство с родителями проходило в их шикарной, похожей на дворец квартире на Ленинском проспекте. В этих необъятных апартаментах с высоченными потолками, заставленных дорогой мебелью, сверкающих натертым паркетом и хрусталем, я вдруг почувствовала себя Золушкой и мне захотелось срочно убежать, не оставив после себя даже башмачка. Но рядом был Олег. Он держал меня за руку и ободряюще улыбался мне. Хотя чувствовалось, что и сам он волнуется. Отец Олега Ефрем Потапович был царственного вида стариком, очень красивым для своих лет. При взгляде на меня его такие же, как у сына ярко-голубые глаза, потеплели, и я поняла, что отцу, во всяком случае, я понравилась. Хотя, как рассказывал о нем Олег, нрава он был крутого. На заре своей юности Ефрем Потапович воевал с басмачами в средней Азии. Потом работал в НКВД в городе под названием Гусь Хрустальный, где и познакомился со своей женой. Перед войной они жили в Минске. За год до начала войны родился Олег. Ефрема Потаповича призвали в действующие войска. Немцы были совсем близко, и он в срочном порядке успел эвакуировать жену с годовалым ребенком. Посадил их в поезд без теплых вещей, без еды. Как рассказывала Лидия Матвеевна, это было суровое испытание, и ей чудом удалось сохранить сына. Про войну Ефрем Потапович никогда ничего не рассказывал. Однако, вернулся живым и разыскал свою семью. Потом работал в Министерстве Среднего машиностроения, где, как известно Берия лично курировал работы по созданию атомной бомбы.  Все это я узнала не сразу, конечно. И прониклась если не любовью, то, во всяком случае, уважением к моим новым родственникам. Свадьбу решили не устраивать, а просто посидеть скромно в узком кругу самых близких, то есть родителей Олега и моих мамы и брата с женой.
Перед самой свадьбой судьба, как всегда, давала мне знаки, а я, как всегда не желала ничего видеть, слышать и понимать. Любовь лишает меня способности логически мыслить и трезво оценивать обстановку (может быть, это относится не только ко мне – не знаю, не берусь утверждать). Как-то одна женщина, не помню где и не помню кому, да это и не важно, обронила такую фразу: «Я прощаю мужчину только три раза. Если в четвертый раз он обидит меня чем-то, я расстаюсь с ним» Меня тогда поразила железная логика этой женщины – ведь действительно, как можно прощать человека, способного три раза обидеть тебя? Да, возможно и одного-то раза достаточно, чтобы понять отношение мужчины к тебе! Да, конечно, я понимаю это умом, но в реальности, любя, я готова прощать снова и снова, придумывать оправдания, объяснять слова и поступки обстоятельствами, неосторожностью, просто иным мировосприятием - мужским. И только потом, через долгое время, эта копоть слой за слоем оседает где-то в глубине души, пока не погаснет последний лучик чувства, когда-то озаряющего весь бескрайний небосвод. И вот тогда, когда уже все свершилось, когда нельзя ничего исправить или вернуть, начинаешь вспоминать – а ведь действительно, были знаки! Просто ты не хотела верить им, ты сама решила пройти этот путь до конца и убедиться, что в конце тебя не ждет ничего хорошего и уж, во всяком случае, не то, о чем ты мечтала!  И еще, мне жаль, что я не спросила ту женщину – встретила ли она на своем пути мужчину, который прошел испытание или  предпочла остаться одна, но не изменить своему жесткому правилу отбора.
Накануне свадьбы я решила постричься в  знаменитой Чародейке на Новом Арбате. Олег проводил меня и отправился по магазинам. Мы договорились, что он приблизительно через два часа будет ждать меня в холле. Так получилось, что очередь моя подошла не сразу. Пришлось долго ждать и к тому времени, как мы должны были встретиться в холле, я все еще сидела в кресле с мокрыми волосами, запеленутая в простыню, и чем-то недовольная парикмахерша, хмуро глядя на меня, производила какие-то манипуляции с моей предполагаемой прической. Я немножко волновалась, так как мобильных телефонов тогда еще и в помине не было (и как мы тогда без них обходились?), но я и в мыслях не держала, какое стихийное бедствие на меня обрушится в скором времени! Поэтому, выйдя в холл спустя часа полтора после назначенной встречи, я надеялась увидеть измученного ожиданием, но все же ждущего меня Олега на одном из удобных диванчиков под одним из экзотических растений, украшавших интерьер модного заведения. Однако, мои ожидания не оправдались и, убедившись, что мой жених не скрывается ни под одной из пальм, я потихоньку начала впадать в панику. А что же мне теперь, собственно говоря, делать? Ждать? Куда-то бежать? Искать телефонную будку и звонить домой? А вдруг он отошел на минутку и сейчас вернется? За последующие два часа я испробовала все возможные варианты. Я металась вокруг Чародейки и уже собралась ехать домой, в полной уверенности, что с Олегом что-то случилось, как вдруг в толпе людей увидела его приближающуюся фигуру. Он был цел и невредим, но вид его не предвещал ничего хорошего. Лицо было темно-красное от гнева, глаза метали молнии. Таким я его видела в первый (и, к сожалению) не в последний раз. «Где ты пропадала?» - зарычал он еще издалека. «Как - где? Ты же знаешь, я была в парикмахерской» - не чувствуя за собой никакой вины, наивно ответила я. «Не выдумывай! Я заглянул в зал – тебя там не было!» «Ну, ты же видишь, я с новой прической! Не сама же я ее себе сделала!» «Не может быть такой прически, которую надо делать в течение четырех часов! Я ждал тебя, потом искал в зале – не было там тебя! Я побежал искать тебя по всему новому Арбату! Признавайся – где и с кем ты была все это время! Как я могу доверять тебе, если ты начинаешь меня обманывать с первого дня семейной жизни!?» Я устала, мне хотелось есть и пить, я вся изнервничалась от ожидания и неопределенности и вдруг – такая несправедливость, такие беспочвенные обвинения! Из глаз моих потекли слезы. Мне стало очень обидно и больно. Моя душа еще не покрылась панцирем – это случится потом, позже, не сразу, а постепенно, а сейчас я была так открыта навстречу ему и завтра мы должны были ехать в ЗАГС. И Лидия Матвеевна вместе с мамой, готовили праздничный стол. И для меня было куплено такое красивое палево-розовое платье! И я уже все придумала и мысленно жила этой новой семейной жизнью с сильным, мудрым и любимым мужчиной. И у моего Ники был внимательный и заботливый папа. Нет! Я была решительно не готова оборвать все это! Это досадный случай, мы оба на нервах – все-таки такое событие! Я была просто уверена, что ничего подобного никогда не повторится! Мы вернулись ко мне домой, поели, отдохнули. Как-то постепенно с Олега сошел гнев, а с меня обида. Олег попросил прощения, мы поцеловались и все пошло дальше своим чередом. Однако, когда на следующий день мы собирались в ЗАГС, выяснилось, что куда-то запропастились часы Олега. И снова в его глазах вспыхнули те же злые огоньки, голос сорвался на крик. Почему-то оказалось, что в пропаже часов каким-то непостижимым образом снова виновата я. «Если часы не найдутся, я никуда не пойду!» - бушевал Олег, без всякого толку бегая из угла в угол нашей маленькой комнаты. Сначала я просто остолбенела, но потом мой взгляд упал на трюмо, на котором на самом видном месте лежали злополучные часы. «Не расстраивайся ты так! Вот же они!» - тихо проговорила я. И опять – мысли о предстоящей регистрации как-то заслонили неприятный осадок от этого эпизода. Мы засуетились, потому что боялись опоздать и отправились в ЗАГС. Там все прошло гладко, за исключением того, что женщина, которая нас регистрировала, перепутала сначала мое имя, назвав меня почему-то Маргаритой, а потом и мою фамилию. Причем назвала меня как-то совершенно непохоже и смешно (хотя мне было в тот момент не до смеха). Что-то вроде Свиновой вместо Беловой. Кстати, мне, к счастью хватило ума не менять мою фамилию, доставшуюся мне от Майкла, на фамилию Неповерко. Я подумала, что, во-первых, достаточно было один раз поменять фамилию. Хорошего, как говорится понемножку. А во-вторых, логично все-таки, чтобы у нас с Ники была одна фамилия. И это было, возможно, единственное, что я тогда сделала правильно»
«Но ведь ты же знала о его ужасном характере. Об этом, по-моему, все Конструкторское Бюро знало и даже весь завод!» - изумленно спросила Хельга.
«К сожалению, я была еще тогда непроходимой дурой! Мне казалось, что если человек любит, он будет проявлять по отношению к тебе только положительные качества своей натуры. Конечно, со временем я убедилась в полной несостоятельности этой теории. Да, возможно, это и бывает так, но только в самом начале отношений! Человек не может изменить своей натуры и не может долго подавлять какие-то черты своего характера! И как раз на самого близкого, как правило, и будет выливаться весь негатив в первую очередь. Да, эту закономерность мне пришлось испытать в полной мере на своей собственной шкуре! Гнев и беспочвенные обвинения Неповерко в течение следующих восьми лет я хлебала полной ложкой! Почему я это терпела? Как-то со временем у меня выработалось такое убеждение, что Неповерко – это такое испытание, которое послано мне свыше за то, что я так плохо обошлась с Майклом. Вот не сберегла я тогда такой спокойный, стабильный брак (как мне теперь он представлялся), и поэтому мне в качестве наказания послан вот такой семейный очаг – кипучий и взрывоопасный, каждую минуту чреватый скандалом и обвинениями».
***         
Теплый розовый свет наполнял пространство комнаты и придавал всем окружающим предметам немного непривычный торжественный и в то же время загадочный вид. Огоньки тихо мерцающих свечей подчеркивали атмосферу ожидания каких-то грядущих событий и перемен. За низким овальным столиком, инкрустированным перламутровым орнаментом, сидела Герцогиня. Напротив, как всегда погруженный в полумрак, сидел ее странный Собеседник. Они вели неторопливый разговор и, как обычно, он не имел ни начала, ни конца и казался фрагментом какого-то беспрерывного диалога.
«Неужели ты действительно хочешь стать  его женой и неужели ты действительно хочешь быть Королевой?» - уже в который раз спрашивал Собеседник.
«Да, я действительно хочу этого! Мне надоело быть неприступной Герцогиней! Мне надоело быть спутницей Философа! В конце концов, мне надоело быть одинокой женщиной, ожидающей своего Рыцаря! Я хочу быть любимой, желанной. Не ждать любви, а любить! Как ты этого не понимаешь! И я хочу любить Короля и быть Королевой! Что в этом плохого?» - возразила Герцогиня.
«Я только беспокоюсь о тебе, моя Герцогиня!» - печально и участливо проговорил Собеседник, и на мгновение показалось, что из-под черного капюшона глянули темные грустные глаза.
«Не понимаю, чем вызвано твое беспокойство? Мне сделал предложение Король. Он обещал сделать все, чтобы я была счастлива. Я тоже готова на все, чтобы он никогда не пожалел о том, что назвал меня своей Королевой! Помнишь, давно, когда Белый Рыцарь ждал меня на мосту, я выбирала путь? Ты помнишь, что я тогда выбрала? Достоинство. Многое изменилось с тех пор. Я стала другой. И я выбираю другой путь. Я хочу, чтобы на этом пути меня сопровождали ЛЮБОВЬ и СМИРЕНИЕ».
«Моя бедная Герцогиня! Как мало ты еще знаешь о себе и о любви, и о смирении, и о достоинстве! И как много еще предстоит тебе узнать! Когда я думаю об этом, мое сердце сжимается от боли и сострадания, но я, к сожалению, ничем не могу помочь тебе! Все свои ошибки каждый должен совершить сам, и вопреки расхожему мнению, никто не учится на чужих!»
«Вот уж не знала, что и у тебя есть сердце, способное болеть и сострадать! Но если это действительно так, расскажи мне о своих сомнениях. Возможно, это все же как-то поможет мне!»
«Что же, конечно, я расскажу тебе о том, что меня тревожит! Ты думаешь, что любовь способна приносить только радость. Я вижу, ты в этом уверена. Но ведь любовь такова, каков человек, испытывающий это чувство. Любовь злого человека не может быть доброй, а любовь глупца не может быть мудрой! Твой Король был дважды женат до тебя. Первая Королева исчезла при невыясненных обстоятельствах и объявлена погибшей. Вторая – сослана (или сама ушла?) в монастырь. Почему? Ты не задавалась этим вопросом? Конечно, ты считаешь, что они были недостаточно хороши для твоего Короля. Или им недоставало любви, терпения, смирения? А достанет ли у тебя? О, я как никто другой знаю, твое гордое сердечко не выносит насилия! Свободолюбивая птичка, запертая в клетку, или улетит на волю или погибнет». 
«Спасибо за совет, но я уже все решила. Завтра я покину тебя. Если ты действительно желаешь мне добра, пожелай мне что-нибудь хорошее на прощанье!» - тихо проговорила Герцогиня, и ее рука впервые коснулась руки Собеседника.
«Я желаю тебе не потерять веру в себя и быть такой, какая ты есть. Поверь мне, ничего лучшего пожелать я тебе не мог бы. И еще… Возвращайся. Когда-нибудь»

***       
Линамартина и Хельга сидели за столиком небольшого кафе. Негромкие аккорды музыки сливались с плеском морских волн, в высоких бокалах переливался кусочками льда зеленоватый Махито. «Правда, здорово, что я так хорошо все придумала – вытащить тебя из промозглой осенней Москвы  в этот волшебный мир неги, безделья и упоительной лени!» - с гордостью спросила Линамартина. «Почему это ты придумала? – возмутилась Хельга – По-моему, мы это обе решили – поехать осенью в теплые края! Если бы ты мне еще не поставила это дурацкое условие – слушать твой бесконечный рассказ про белого бычка, было бы совсем прекрасно!»
«Ты даже не заметила, что бычок давно перестал быть белым. И теперь, скорее всего, напоминает разъяренного черного быка из испанской корриды!» «Ну и сравнения у тебя! А себя ты, разумеется, воображаешь тореадором? – живо заинтересовалась Хельга. «К сожалению, скорее красной тряпкой! Очень скоро я поняла, что жизнь с Олегом подобна катанию на американских горках. Моменты любви, нежности, страсти сменялись (причем бывало достаточно совершенно незначительного повода) скандалами, в которые Олег втравливал меня с достойной удивления легкостью. По началу, меня, человека совершенно неконфликтного, это каждый раз ввергало в пучину отчаяния. Я ужасно переживала, плакала, пыталась внушить Олегу мысль о том, как это портит и разрушает наши отношения. Но, поскольку все эти мои усилия пропадали втуне, я перестала внешне реагировать на постоянные упреки и обиды, старалась молча проглатывать эти пилюли, тем более, что все это происходило на глазах у моего маленького Ники. То есть, старалась делать хорошую мину при плохой игре. Теперь, глядя на весь тот период издалека и почти со стороны, я понимаю, как много бессмысленного и даже смешного было в тогдашней моей жизни, хотя мне, конечно, было тогда абсолютно не до смеха.
Сначала по традиции я привела своего мужа в свой дом. Ну, не могу я жить в чужом доме с чужими родителями! На тот момент мама сошлась с другом юности – Александром Владимировичем. Когда-то, много лет назад и мама, и папа, и Александр Владимирович со своей женой были в одной компании, так как жили все по соседству – в Богородском (где, кстати, я и родилась). Теперь, когда мама и Александр Владимирович почти одновременно овдовели, их пути снова пересеклись, они стали перезваниваться, вместе ходить в театры, на выставки, а потом и вовсе решили быть вместе. Так вот Александр Владимирович тоже поселился у нас. Такой конгломерат ничего хорошего, конечно, не сулил. Я совершенно не хотела, чтобы моя бурная семейная жизнь проходила на глазах изумленной публики. Поэтому было решено менять мою однокомнатную квартиру в Крылатском на двухкомнатную. Я заранее оповестила Алекса и Раису о своем намерении. В ответ, вместо благодарности за то, что они несколько лет жили в моей квартире, я получила порцию упреков от Раисы и угрозу, что выезжая, они обдерут обои и линолеум, который собственноручно положили (хотя вообще-то я была уверена, что делали они это не для меня, а для себя). Но это так, зарисовка на тему – не делай добра – не получишь зла. Обмен – это, как известно, дело сложное. В процессе обмена каждый хочет получить нечто гораздо лучшее, чем то, что он имеет, и найти вариант, который всех бы устраивал гораздо сложнее, чем может показаться на первый взгляд. Все, что мне предлагалось взамен моей замечательной квартиры в престижном районе, было, на мой взгляд, совершенно непригодно для проживания. Все это были какие-то неуютные, неприглядные халупы в панельных пятиэтажках на краю белого света. Конечно, если бы я могла доплатить приличную сумму за вторую комнату, моя задача решилась бы проще, но как-то так по жизни всегда получалось, что счастливой обладательницей «приличной суммы» я никогда не была (о чем, впрочем, никогда особенно не горевала). Однако, череда бесполезных просмотров ужасающих квартир в захолустных районах постепенно лишала меня всякой надежды улучшить наши жилищные условия. А это, в свою очередь отдаляло мою мечту о прекрасной семейной жизни, которая могла бы у нас с Олегом начаться в отдельной квартире. Ведь по большому счету, мой первый брак распался из-за отсутствия жилья. Неужели и теперь мне не удастся разрешить эту, по истине, ставшую для меня камнем преткновения, проблему? Не знаю почему, да как-то я тогда и не задумывалась над этим, Олег самоустранился от решения этой непростой задачи. А я изо всех сил старалась, наверное, мне очень хотелось доказать в первую очередь самой себе, что я могу быть хорошей женой – заботливой, целеустремленной, практичной. И вот, когда моя уверенность в успехе задуманного обмена начала покидать меня, подвернулся замечательный вариант: двухкомнатная квартира в кирпичной девятиэтажке, с двумя маленькими, но раздельными комнатами, да еще и в нашем же районе. Сложность, правда, состояла в том, что обмен был многоступенчатый. То есть менялось одновременно 8 квартир. При этом, все участники должны были переехать одномоментно, что создавало, конечно ряд сложностей, но зато вместо однокомнатной квартиры мы совершенно бесплатно получали двушку! Это была неслыханная удача! Я не буду рассказывать о том, каких трудов стоило организовать одновременную встречу участников обмена для оформления документов, как неимоверно сложно было пройти немыслимое количество инстанций от телефонного узла до отделения Мосгаза, чтобы сняться с учета в одном месте и встать на учет в другом. Ты ведь знаешь, что в нашем распрекрасном краю все сделано для блага человека. В том смысле, что тебе никогда не дадут расслабиться и забыть, что ты еще не в райских кущах. Все богоугодные заведения, которые необходимо посетить в кратчайшие сроки, как правило, работают в самом непредсказуемом режиме и в самое неудобное время для работающего человека. А от работы, как ты помнишь, меня тоже никто не освобождал. Вся эта жуткая беготня закончилась для меня натуральным нервным истощением. Я пожаловалась мужу на свое измученное состояние, за что и получила очередной выговор за свою истеричность, отсутствие выдержки и прочие отрицательные качества моего характера. Тогда я еще не в полной мере оценила глубинный смысл русской народной мудрости – «слово -  серебро, а молчание – золото». Несправедливость обвинений в который раз обожгла мое пока еще не защищенное броней безразличия сознание, и в который раз я простила и постаралась забыть. Зато потом был переезд. Олег привел своих подчиненных - молодых здоровых ребят из Госприемки. Они весело и легко погрузили наш небогатый скарб на грузовик. Правда, пианино никак не пролезало в наш узкий коридор и его выгружали через окно (благо, что жили мы на первом этаже). Зато потом ехали в кузове грузовика под звуки бравурных мелодий, которые исполнял кто-то из ребят на перевозимом инструменте. В этот же момент происходило грандиозное переселение народов – все 8 участников обмена переезжали на новые квартиры. До нас в квартире жила одинокая старушка. В моей памяти отпечатались свисающие клочьями обои, первоначальный цвет которых невозможно было определить, выдранные с корнем розетки, выкрашенные ядовито-зеленой краской кухонные стены, рассеченный трещиной по глубине и ширине сравнимой с американским Большим Каньоном, потолок и плинтуса веселенького свекольного цвета. Ремонт бабушка, наверное, не делала никогда, поэтому сразу после переезда нам пришлось включиться в этот процесс. Ни молдаван, ни таджиков в то время в Москве не было (да и денег у нас не было, чтобы нанять кого-то), поэтому ремонт было решено делать своими руками. Сложность еще заключалась и в том, что купить что-либо в магазине тоже было весьма и весьма проблематично. Например, если мы увидели в магазине кафель малахитового цвета, то мы его не раздумывая покупали. Не потому что по нашей дизайнерской задумке нам нужен был малахитовый, а потому что вполне вероятно, что другого кафеля просто не будет. И так было со всем остальным. Никто особенно не задумывался: в какой цветовой гамме решить, например кухню или комнату. Проблема была в другом – где и как купить необходимое количество хоть каких-то необходимых для ремонта материалов. Но это, как выяснилось было не самое страшное! Самое ужасное, оказывается, было то, что ремонт мне предстояло делать с Олегом Ефремовичем! Ты, наверное, читала замечательную книгу «Трое в лодке, не считая собаки»? Там есть такой сюжет – дядюшка Поджер вешает картину. Он задействует для этого нехитрого дела всех присутствующих, ругается на чем свет стоит, что все все делают не так, разбивает молотком палец, потом ломает стену, падает со стула и, наконец, безвозвратно портит картину. Когда мы приступили с Олегом к благоустройству нашего нового жилища, перед моими глазами тут же возник незабвенный образ вышеупомянутого дядюшки. С той лишь разницей, что теперь, когда я стала непосредственной участницей этого действа, мне было совершенно не весело. Каждое дело, за которое мы брались – будь то наклеивание обоев, побелка потолка или укладывание кафеля, мигом превращалось в совершенно невыполнимую задачу. Клей был неклейким, побелка слишком жидкой (или слишком густой), кафель кривым и так далее. Виноватой во всех этих неприятных обстоятельствах каким-то необъяснимым образом оказывалась я. Кисти, краска, кафель и другие аксессуары летели в разные стороны. Олег с криком: «Все! С меня хватит этого издевательства! Сама делай свой ремонт!» - устранялся, и мы с Ники, молча и спокойно, доделывали и исправляли все, что нужно и можно  было доделать и исправить. «Господи! – думала я – как же мне хорошо и спокойно работать с моим мальчиком! Как замечательно, что он у меня есть! Почему Олег не может быть таким? Ведь спокойно, без нервов и оскорблений можно решить любую проблему!» Ужасно было то, что Олег смело брался за любую работу, доводил ее до критической стадии, а потом бросал, обвиняя в неудаче всех и вся (кроме себя, разумеется). Этот достопамятный ремонт достался мне ох, как нелегко! Я не чаяла дождаться, когда же мы, наконец, закончим это и вообще-то мучительное, а уж в соавторстве с моим мужем – просто убийственное мероприятие. И вот, наконец, все позади. Поздний вечер. Олег, я и Ники измученные и голодные заканчиваем уборку в комнате. Осталось только снежком почистить палас. Сворачиваем его в огромный рулон и вытаскиваем втроем на лестничную площадку. Я выхожу из квартиры последней, сгибаясь под тяжестью паласа. И вдруг с ужасом слышу, как дверь за мной захлопывается! В тот момент я испытала чувство, сравнимое с тем, что, возможно испытывает душа грешника, когда перед ней Апостол Петр с лязгом захлопывает двери рая и она понимает, что нет ей другого пристанища, кроме геенны огненной! Мы стояли все в побелке, обессиленные, одетые в легкую домашнюю одежду на лестничной площадке с триклятым ковром в руках. При этом на меня был обращен пылающий праведным гневом взор Олега Ефремовича! Немая сцена продолжалась недолго. Вскоре град упреков (на сей раз, конечно, заслуженных) не замедлил излиться на мою несчастную голову. Во искупление своей вины, я бросилась звонить в соседние квартиры с просьбой одолжить нам какой-нибудь инструмент, с помощью которого мы могли бы проникнуть в квартиру. Кто-то из соседей милосердно выдал нам топор, с помощью которого мужчины взломали дверь.  На этой мажорной ноте я решила закончить наш ремонт и больше никогда не начинать его снова (во всяком случае, в компании с Олегом Ефремовичем).
Однако, вопреки моим надеждам, окончание ремонта не спасло меня от негативных проявлений характера моего супруга. Вообще мы с ним, как оказалось, жили в каких-то совершенно разных временных и биологических ритмах. Я, а также и мой сын – типичные совы. Для меня возможность поспать утром столько, сколько требует мой организм – это залог хорошего самочувствия и настроения на весь день. Всю мою трудовую жизнь я провела в режиме жаворонка, то есть, вынуждена была вставать рано. Это всегда очень мучило меня, поэтому в выходные дни я старалась пользоваться случаем поспать подольше. А Олег – типичный жаворонок. Просыпался рано, начинал будить и тормошить нас с Ники. Если мы планировали куда-то отправиться, кричал, что если мы через 10 минут не будем готовы, то он никуда не поедет. В общем, с утра пораньше создавал вокруг себя жутко нервозную атмосферу. В результате, когда мы с Ники недовольные и невыспавшиеся все-таки поднимались, Олег демонстративно ложился на диван и заявлял, что теперь уже поздно куда-либо ехать, и он будет отдыхать, потому что  успел устать, пытаясь нас разбудить.   Вот так весело мы и жили. Не могу сказать, что не было приятных моментов в нашей жизни. Иногда на Олега находили бурные приступы любви, щедрости и доброты. В такие моменты он осыпал меня комплиментами, и подарками меня и Ники (по мере возможности, конечно). Но, как погода в наших краях, настроение Олега могло измениться в любую минуту, особенно, когда он приступал к какой-нибудь общественно-полезной деятельности. Узнав его характер поближе, я много раз зарекалась никогда ни о чем не просить его, но, как это бывает в повседневной жизни, часто возникали ситуации, когда мне казалось, что я могу безболезненно прибегнуть к его помощи. Однако, каждый раз мне приходилось убеждаться, что ничего хорошего из этой затеи выйти не может. А уж наши поездки в деревню – это и вовсе отдельная повесть, причем, на мой взгляд, даже более печальная, чем повесть о Ромео и Джульетте. Каждое лето традиционно сначала мои родители, а потом и я вывозили детей на свежий воздух на все летние каникулы. Мама и Александр Владимирович пасли целое стадо детишек: Ники и двоих внуков Александра Владимировича  – Митю и Валерика. Поэтому я, конечно, старалась как можно чаще по выходным навещать их. Поездка в наше Владимирское имение никогда не была подарком. Все-таки больше 200 километров, да и дорога вечно перегруженная. Правда, не до такой степени как сейчас, ведь машин тогда было гораздо меньше, но и у нас машины соответственно не было. Папину машину мама продала после его смерти, а на машину Майкла я естественно не претендовала и она осталась при нем. Ездили на автобусе. И вот в очередную поездку в деревню я отправилась в сопровождении Олега. Туда мы доехали более или менее благополучно. Конечно, поездка сопровождалась бурчанием мужа о том, что он не видит смысла в такой отдаленной от Москвы даче. Что надо отправлять Ники на дачу к его родителям, которая расположена гораздо ближе – всего в 50 километрах.  Я старалась не спорить и во всем соглашаться, хотя мысленно возражала ему, что не смотря на близость и благоустроенность их дачи, я никогда не чувствовала себя там комфортно. Прибывая туда, все тут же получали задания от Лидии Матвеевны и незамедлительно приступали к выполнению разнарядки. И только после  выполнения задания, уже поздним вечером, Лидия Матвеевна собирала всех за стол и мы, измученные и голодные получали возможность поесть. Потом ложились спать, а наутро все повторялось в таком же жестком режиме.
 То ли дело в деревне! До сих пор у меня перед глазами стоит картинка: я иду по тропинке среди высокой травы к нашему дому, а навстречу мне несется ватага мальчишек. Впереди бежит черноволосый смуглый мальчуган, в котором я не сразу узнаю своего сына – так он вырос и повзрослел за те две недели, что я не видела его! Он подбегает и с разбегу обнимает меня, и мы оба так счастливы этой встрече!       
Когда приезжали гости из Москвы (сначала мои родители, а теперь мы), тут же устраивалось небольшое застолье. Аборигены рассказывали о том, как ведут себя дети, что растет, а что не желает расти в огороде, какие сюрпризы преподносит погода. Вновь прибывшие делились московскими новостями. Дети радовались приезду родителей, получали гостинцы и подарки. Потом все шли купаться на озеро или гулять на Гору. Надо сказать, что Гора – это одна из чудесных достопримечательностей нашей деревни (а места там действительно чудесные и даже какие-то волшебные). Расположена она где-то в полукилометре от деревни и внешне имеет вид высокого кургана. Если подняться на Гору, открывается потрясающий вид на деревню, окрестные поля и пойму Клязьмы. Из-под Горы бьет родник, вода в котором считается святой. С детства я слышала от бабушки Паши легенду (тогда я не знала, что это легенда – для меня это была непререкаемая истина), что в Горе зарыты Золотые Ворота города Владимира. Но стоит кому-то начать копать, как в деревне загораются дома, и пожар невозможно потушить, пока раскопки не прекратят. Рядом с Горой находится Городецкий пруд. На этом пруду в незапамятные времена одному крестьянину явился лик Божьей Матери, и в честь этого явления там была построена часовня. Часовня не дожила до наших дней. Бабушка рассказывала, что она ушла под воду, но потом я слышала, что во время войны ее просто разрушили, но мне как-то больше по душе версия бабушки. А с чем можно сравнить красоту озер, таинственных, диких, чья чистая, зеркальная гладь украшена белоснежными лилиями и золотыми кувшинками, поросших по берегам шиповником, ольхой и вековыми дубами? Я, мой брат, а потом и мой сын – мы выросли среди этой нетронутой цивилизацией природы. Территория наших игр не была ограничена ни забором, ни двором. Казалось, что весь мир принадлежит нам – и эти озера, и поля, и леса, и даже все это бескрайнее небо! Да разве можно было это сравнить с подмосковной дачей с ее шестью сотками!
Конечно, всего этого вслух я не произносила, дабы не вызывать ответной реакции у моего сурового супруга. Конечно, радушный прием, который оказывали нам мама и Александр Владимирович нравился Олегу. Да и работать нас тут никто не заставлял. Поэтому отпуск все-таки мы проводили не на даче, а в нашей деревне.
На мою беду Олег оказался еще и заядлым рыбаком. Поначалу я по своей наивности не почуяла опасности в этом его увлечении. Мы приобрели удочки и различные хитрые снасти. Резиновая лодка осталась после папы, который очень любил рыбачить на наших многочисленных озерах. Правда папа уходил на рыбалку рано утром, один, а мы с мамой и Алексом приходили позже. Ждали его на нашем заветном месте, на берегу. Папа подплывал на своей лодке, мы разводили костер, варили уху, заваривали кипяток смородиновым листом, купались, катались на лодке – в общем, замечательно проводили время. Так приблизительно я себе представляла и наше с Олегом времяпрепровождение на озере. Не тут-то было! Все началось с того, что с вечера мне было поручено сварить манную кашу с комочками, которые бы можно было нанизывать на крючок. Как я ни билась, с этой задачей мне справиться было не дано. Каша получилась недостаточно крутая, без комочков и на крючок насаживаться не желала. Получив очередную порцию обвинений в полной беспомощности и неприспособленности к жизни, я приступила к облегченному заданию: накопать червей. Со смешанным чувством отвращения и  жалости к несчастным червякам, с этим делом я с горем пополам справилась. Ни свет, ни заря, на следующее утро, прихватив удочки, наживку, лодку и пару кирпичей мы отправились на ближайшее озеро. В начале, все шло более или менее благополучно. Мы успешно накачали лодку, спустили ее на воду, отплыли в какую-то живописную заводь, пришвартовались с помощью вышеупомянутых кирпичей и закинули удочки. На этом наша идиллия закончилась. Рыба плескалась вокруг нас, но почему-то упорно не желала клевать, лодка, в силу каких-то физических законов, начала медленно, но неотвратимо вращаться вокруг собственной оси. При этом наши лески то и дело соприкасались, и, в конце концов, запутались так, что и мы сами, и удочки, и лодка, и близлежащие камыши оказались как бы в паутине какого-то огромного зловещего паука. Как можно догадаться, эти неприятности никак не могли улучшить настроение моего мужа. Сначала он пытался сохранить тишину, в надежде, что рыба вот-вот проголодается и клев все-таки начнется. Я только видела, как он раскаляется все сильнее и сильнее, подобно закипающему чайнику. Внутренне сжавшись, я ожидала взрыва, и он вскоре произошел. Досталось всем: и озеру, и рыбе, и удочкам, и лодке и даже ни в чем не повинным кирпичам! Но больше всего, безусловно, мне! Конечно, это я привела его не на то озеро, не в то место, накопала не тех червей и, наконец, запутала лески! Все погибло, все пропало, жизнь не удалась, и так далее и тому подобное! В тот момент я просто возненавидела рыбалку, и если бы мне кто-нибудь сказал, что я полюблю это занятие в будущем и буду получать от него удовольствие, я просто плюнула бы тому в глаза!
Однако, и эта буря пролетела, на какой-то момент времени установился штиль. Мы купались, играли в бадминтон, вечерами гуляли, любуясь звездным небом. Но вот отпуск подошел к концу, и настало время уезжать. Мама и Александр Владимирович снабдили нас дарами огорода. Особенно много в то лето уродилось огурцов. А огурчики с грядки такие вкусные, ароматные – не сравнить с покупными! В общем, нагрузились мы с Олегом как говорится по самое некуда. Но, до Москвы все-таки доехали более или менее благополучно, хотя в автобусе было жарко и душно. А вот при выходе из автобуса, Олег как-то неудачно ступил на ногу и почувствовал острую боль. Взяли такси и кое-как добрались до дому. На следующий день пришлось идти в травмпункт, так как нога распухла, и ступить на нее было невозможно. Оказалось, что сломан большой палец на ноге. Вот тут можешь включить свое воображение, и представить в каком контексте, и с какой интонацией упоминались Олегом наши огурцы, наша деревня, автобус и вообще жизнь в целом (хотя надо отдать ему должное, что нецензурно Олег при мне никогда не выражался). Нога заживала долго, гипс сняли не скоро. Результатом этого происшествия явилось судьбоносное решение: надо покупать машину!               
Покупку нашей первой машины спонсировала мама. Ничего лучшего, чем не так давно появившаяся тогда Таврия, мы позволить себе не могли. Сначала, конечно, я порадовалась покупке, наивно полагая, что это приобретение повлечет некое улучшение общего жизненного фона и добавит мажорные интонации в наш, в общем-то, минорный напев. Но это, конечно, было результатом моей наивности и неоправданного оптимизма. Капризный и непредсказуемый характер нашей «зеленой кобылки» вкупе с взрывным характером и руками моего супруга, растущими, как говорится, не из нужного места, давали в результате сюжеты, покруче голливудских боевиков. Олег шел по жизни тяжелой поступью слонопотама, собирая по пути все возможные и невозможные неприятности, а я тащилась за ним поневоле по всем этим конопям, приговаривая про себя – так тебе и надо, ты это заслужила! Чего уж греха таить, не берусь я теперь утверждать, но, по-моему, Таврия ездила на мне чаще, чем я на ней. Несчетное количество раз мне приходилось толкать ее, убирая с дороги, когда она по какой-то причине не желала двигаться с места. Или выталкивать из грязи, когда на подъезде к нашей деревне мы съезжали с трассы и преодолевали последние полтора километра проселочной дороги. Иногда мне приходилось периодически высовывать руку в окно и, поливая водой водительское стекло, шустро протирать его тряпкой, (не приведи Господи, не заслоняя дорогу водителю), потому что дворники отказывались работать. Как-то раз мы ехали, а из мотора валил дым, как из паровозной трубы, потому что пробило термостат, и мне приходилось через каждые десять метров выбегать с бутылкой, чтобы набрать воды из придорожной лужи. Я никогда и нигде не видела и не слышала, чтобы машина у кого-то так часто ломалась. Мне казалось, что я знаю наперечет все возможные неисправности и неполадки, которые могли случиться у нас в дороге. Но каждый раз оказывалось, что это были еще далеко не все! Мы возили с собой тучу приводных ремней, предохранителей, лампочек и других запчастей, но почему-то нужной никогда не оказывалось в наличии. Это уже не говоря о том, что водительское кресло Олег сломал почти в первый же день, и спинка его кресла как говорится, жила собственной жизнью. Сначала я лелеяла надежду, что дело в неудачном выборе машины. Бывает же так: ну, не повезло, собрали тяп-ляп в конце месяца нетрезвые хохлы! Но, когда мы поменяли ее на другую, и все стало повторяться с пугающей стабильностью, я окончательно уверилась, что дело тут не только, и не столько в машине! К чему бы не прикасались волшебные руки (или ноги) моего суженого-ряженого, все тут же стремительно приходило в негодность, неизменно вызывая в нем приступ ярости. Так что жизнь моя протекала как в жерле действующего вулкана. Поэтому даже идея Олега вывезти меня на отдых на море не вызвала у меня особого восторга, а скорее заставила насторожиться и приготовиться к очередной порции испытаний. А идея, конечно, как и все идеи Олега была замечательной и я бы даже сказала грандиозной по тем временам. Он решил воспользоваться связями Ефрема Потаповича по его прошлой работе в Министерстве среднего машиностроения и показать мне, как отдыхали заслуженные и облаченные некоторой властью работники мирного атома. Так я, никогда прежде не видевшая ничего лучше съемной комнаты в Анапе и заводского пансионата, оказалась в шикарном Доме отдыха Судак в Крыму. Это был действительно умопомрачительный по моим непритязательным понятиям, Дом отдыха! Огромная, благоустроенная территория, близость к морю, изысканная кормежка с возможностью выбора блюд, масса спортивных площадок – все это могло бы быть просто шикарно, если бы… Если бы не наличие рядом моего непредсказуемого супруга, который всегда находил способы (скорее всего непроизвольно) сделать так, чтобы жизнь при любых раскладах не показалась мне сахаром! На сей раз перед самым отъездом с ним случился приступ какой-то странной болезни. Вдруг, оказываясь в замкнутом пространстве, он начинал задыхаться, ему казалось, что сердце его вот-вот остановится, и он умрет. При этом он синел, хватал ртом воздух и громко стонал. Я страшно пугалась, и каждый раз тоже прощалась с жизнью, перед моими глазами с ужасающей яркостью вставала картина папиной смерти, и я понимала, что вторично пережить подобное я просто не в силах. Потом все симптомы так же внезапно исчезали. На мое предложение отказаться от поездки, Олег сказал, что он не может лишить меня этого удовольствия, что он так старался и ждал, чтобы сделать мне приятное, что путевки и билеты уже куплены, и мы все-таки полетим. Удовольствие я, конечно, получила по полной программе! Я плохо припоминаю море, пляж, окрестности пансионата, зато хорошо помню бесконечные приступы Олега, мою панику, страх за его жизнь. Почему-то особенно плохо он переносил пребывание в столовой. Поэтому мне приходилось или пропускать обеды и ужины или ходить одной и приносить еду мужу в номер. В общем и целом отдыха у нас не получилось, и я с трудом дождалась окончания путевки. Думаю, не стоит даже и говорить, что Олег все наше пребывание в Судаке с раздражением напоминал мне, что мучается и рискует жизнью исключительно, чтобы доставить мне (неблагодарной и черствой) удовольствие и дать понять мне (неискушенной и  темной) что такое настоящий отдых. Все-таки я очень переживала за его здоровье и, возвратившись в Москву, мы сразу обратились к врачу. Оказалось, сердце у Олега вполне здоровое, а все пугающие симптомы дает невроз. Явление неприятное, но никакой опасности для его жизни не представляющее.
Однажды, Олег пригласил меня съездить в Обнинск к своему другу. Там, по его словам у друга была шикарная дача на берегу водохранилища. Была зима, стояли сильные морозы, и перспектива поездки на дачу как-то не сильно меня вдохновила. Тем более, что я уже мысленно представляла себе некие непредвиденные обстоятельства, которые повсюду сопровождали нас с Олегом, вызывая его негативные эмоции и отражавшиеся на мне не лучшим образом. Однако, и тут я недооценила способности мужа втягивать меня в опасные и чреватые неприятными неожиданностями авантюры. Олег расписал мне радужные перспективы приготовления мяса на свежем воздухе на берегу застывшего подо льдом водохранилища, ужин в уютной гостиной при свете свечей, неспешная беседа вечером у камина. Да еще он так хотел повидаться с другом, которого так давно не видел! Я и купилась на эти посулы - наивная! За исключением того, что с утра мороз был не меньше тридцати градусов, наша поездка началась как будто нормально. Мы сели в машину и тронулись в путь. Как ни странно, все в машине работало, даже печка, и через несколько часов мы прибыли в Обнинск. В условленном месте нас встретил друг. «Это мой бывший коллега и давний друг – Константин» - представил мне его Олег. Мы обменялись приветствиями, и Константин предложил пересесть на его джип, чтобы продолжить путь на дачу, а нашу Таврюшу оставить в гараже. Так и было сделано. Некоторое время мы ехали по шоссе, и все было хорошо. Потом мы остановились на берегу водохранилища, и Константин объяснил, что вообще-то надо ехать в объезд, по дороге, но это очень далеко и дорога там сейчас плохая, поэтому, мы поедем по льду прямо через водохранилище. Эта перспектива мне как-то сразу не понравилась, но деваться было некуда! То, что началось дальше, мне трудно описать словами – такого ужаса я не испытывала, по-моему никогда раньше! Джип выехал на лед и понесся вперед, причем в некоторых местах лед, наверное, был еще не очень толстым, потому что из-под колес фонтаном вылетала вода. «Откройте на всякий случай дверь! – прокричал сквозь рев мотора Константин – Если машина пойдет под лед, сразу выпрыгивайте!» От этих слов мое сердце, до сих пор колотившееся так, как будто это я бегом бежала по льду, замерло и подкатилось к самому горлу. Вдруг в моем сознании четко и ясно всплыла молитва «Отче наш», хотя до этого я совершенно не помнила ее слов. Всю оставшуюся дорогу до берега я, не переставая, мысленно повторяла ее, стараясь не слышать треска льда, разбивавшегося под колесами машины и не видеть потоков воды, вырывавшихся из-под них. Ну, наконец-то мы на берегу! Мысленно я поблагодарила Бога за благополучное прибытие и приготовилась получить компенсацию за испытанные страдания, в виде обещанных Олегом шашлыка, теплой, уютной комнаты с камином и так далее. Константин подъехал к какому-то недостроенному дому и остановился. «А вот и мой дом! – с гордостью проговорил он, указывая на явно непригодное для жилья незавершенное строение, - сейчас зайду, заберу кое-что и поедем назад, в Обнинск!» «И вот это все, ради чего мы, рискуя жизнью, как каскадеры неслись по ненадежному льду?!» - захотелось мне крикнуть. Но, отчасти из соображений вежливости, отчасти, памятую вышеупомянутую поговорку про золотое молчание, я только посмотрела на реакцию Олега. Он тоже был в некоторой растерянности и недоумении. Константин сходил в свой недостроенный дом, вернулся с каким-то свертком и, садясь за руль, наверное, пытаясь умиротворить нас, сказал: «Сейчас доедем до Обнинска, и я вас отведу в одно шикарное место! У моих друзей на реке дебаркадер. Там шикарная сауна! Будем париться, пить, закусывать и нырять в прорубь!» Меня эта фраза не очень вдохновила. Я представила, что прежде, чем мы попадем в сауну, нам надо снова преодолеть опасную зону ненадежного льда. Действительно, все повторилось – треск льда под колесами, выступающая из-подо льда вода, приоткрытая дверь кабины на случай срочной эвакуации, мой ужас, «Отче Наш». За исключением того, что до берега нам доехать было не суждено: джип заглох метрах в двадцати от спасительной суши. Как выяснилось, в баке замерзло топливо. Мужчины стали предпринимать попытки развести костер под днищем, но это тоже было чревато опасностью – ведь машина стояла на льду, который тоже мог расплавиться и провалиться под немалым весом джипа! А мороз к вечеру стал крепчать, вокруг была снежная пустыня – ни деревни, ни машин. Мне на ум как-то непроизвольно пришла песня о том, как в «степи глухой замерзал ямщик».  Константин, не в состоянии придумать ничего лучшего, отправился искать ближайший населенный пункт, чтобы хоть каким-нибудь транспортом вывезти нас из злополучного места. Ждали мы его, как мне показалось, до бесконечности долго. Во всяком случае, я уже не чувствовала ни рук, ни ног, и потеряла всякую надежду выжить и вернуться домой. Сидеть в машине было невыносимо холодно, и мы с Олегом ходили вокруг нее, как зомби, чтобы хоть как-то поддерживать в себе иллюзию жизни. Когда я готова была уже рухнуть в сугроб от холода, голода и усталости, на пустынной дороге появилась старая легковушка. В ней кроме водителя сидел Константин. Мы, не веря своему счастью, погрузились в машину и поехали в долгожданный Обнинск. На дебаркадере нас встретили друзья Константина – двое мужчин, по-моему, они были братьями – точно сказать не могу. Вообще, все, что происходило дальше, я помню, как в каком-то тумане. Сначала я была как в анабиозе от переохлаждения, потом мне «для сугреву» дали выпить сразу пол стакана водки и отправили в парилку. Потом я чего-то ела, пила и опять шла в парилку, наслаждаясь долгожданным теплом. Потом, братья предложили всем пойти с ними окунуться в проруби. Олег и Константин хором отказались, а мне было уже все равно, и море по колено, и я сказала, что да, я пойду! Мы вышли на борт дебаркадера и подошли к краю. В кромешную темноту воды спускалась железная лестница. Я ступила на нее. Было странно и непривычно босыми ногами скользить по ледяной корке ступенек. А потом погрузилась в воду и немного проплыла – насколько позволяло пространство, очищенное ото льда. Черная вода вокруг сливалась с чернотой неба, и казалось, что я вышла в открытый космос. Вода была обжигающей до такой степени, что трудно было понять, обжигает она холодом или кипятком, но ощущение было незабываемым! Потом, я снова пошла в парилку, а потом снова в прорубь!  «Ну, ты экстремалка! Я бы так не смог!» - сказал мне Олег потом, когда на следующее утро мы возвращались в Москву.  «Да вся моя жизнь с тобой – сплошной экстрим!» - подумала я, но вслух ничего не произнесла. Все-таки не до такой степени я любила экстрим, чтобы вступать с ним в полемику.      
Тем временем надвигалась перестройка. Зарплаты  на заводе катастрофически  отставали от цен. А ушлые и предприимчивые люди стали потихоньку пробовать заниматься бизнесом.  Кто стал челночить – ездить за товарами в сопредельные страны (Польшу, Турцию, Китай), кто пробовал заниматься каким-то мелким производством. У многих дела пошли неплохо. И если с удачливостью у Олега были явные проблемы, то уж в активности и предприимчивости ему нельзя было отказать. Пользуясь какими-никакими связями с руководством завода, он таки организовал малое предприятие по реализации телевизоров, которые выпускал наш завод и которые пользовались в то время спросом у населения, так как импортные товары еще не успели наводнить наш вечно голодный рынок. В тот момент наши финансовые дела вдруг пошли в гору. Иногда Олег приходил домой и вываливал передо мной целую сумку денег. Это было странное и непривычное для меня ощущение, когда не надо считать копейки, экономить до зарплаты. Когда можно купить себе какие-то вещи не потому, что старые вышли из строя, а потому, что просто что-то понравилось, потому что захотелось! Это, как ни странно, даже как-то улучшило настроение и характер Олега, он был на подъеме. Соответственно, и наши отношения стали более ровными, хотя, конечно, никаких иллюзий по этому поводу я больше не питала. Зато, Олег стал часто задерживаться на работе, их небольшая фирма, в которую по моей рекомендации попали некоторые мои знакомые, часто устраивала посиделки по поводу удачных сделок, дней рождения и просто так. Иногда мне становилось обидно, что меня не считают нужным пригласить, хотя все они – если уж не друзья, то, во всяком случае, мои знакомые и протеже. Но все чаще на меня нападало какое-то безразличие ко всему. Порой даже было такое чувство, что ничего в этой жизни не может по-настоящему ни огорчить, ни порадовать меня. Хотя, конечно, нет, это было не так! Даже сквозь образовавшиеся вокруг моей души окаменелости Олег ухитрялся иногда нанести мне чувствительный удар.  Однажды мы возвращались из деревни. Как всегда это бывало с Олегом, сборы были сумбурными и поспешными. Муж дергал меня, обвинял в медлительности, торопил. Когда мы выехали на трассу, он вдруг вспомнил, что оставил свои очки. То есть не ОН оставил, а Я забыла их взять. Далее следовала сентенция о том, что я думаю только о себе, наплевательски отношусь к нему и так далее в том же духе. Выслушивать все это в очередной раз было невыносимо. Я вышла из машины и пошла обратно в деревню за очками. Погода была отвратительной, шел дождь, дул ветер, было холодно. Капли дождя на моих щеках смешивались со слезами. Идти было достаточно далеко – полтора километра в одну сторону и столько же обратно. По пути привычное для меня чувство отчаяния вдруг как-то непроизвольно стало трансформироваться в злость, и мне впервые за эти годы в голову пришла такая мысль: «А почему, собственно, за свою вину перед Майклом я обязана платить Олегу? И почему я вообще кому-то что-то обязана? Почему я так обесценила себя, свою жизнь? Может быть, стоит задуматься об этом? Может быть, когда-нибудь я еще смогу что-то изменить в этой нелепице, окружающей меня?» Когда я вернулась в машину, несмотря на промокшую одежду и обувь, я была почти спокойна.  Как ни в чем не бывало, Олег взял очки, и мы продолжили путь.

Королева прошла через тронный зал и, оказавшись в своей комнате, присела в глубокое уютное кресло. В очередной раз она огляделась вокруг – все та же изысканная обстановка, все так красиво и продумано для ее удобства! Огромная, застланная шелковым покрывалом кровать, высокие золотые канделябры, столик, камин, с полкой, заставленной дорогими безделушками. Однако, ее как всегда не покидало чувство, что чего-то важного и нужного не хватает среди этой роскоши! «Боже мой! Я тысячу раз оглядываю эту надоевшую обстановку и тысячу раз не понимаю, что я хочу увидеть, и чего мне все-таки здесь так мучительно не хватает! Как я жила раньше, когда еще не была Королевой? Что я делала тогда? С чего начинался мой день? Ведь тогда все мои заботы и мысли не были посвящены служению моему Королю и его Королевству. Весь мой день не был поминутно расписан. Все мое внимание не было обращено на одного единственного человека, управляющего и владеющего мной так же, как он управляет и владеет своими подданными. Тогда… тогда я долго нежилась в постели, потом не спеша вставала, отдергивала занавеси с окон, смотрела на свой старинный сад, на свои любимые деревья, такие величественные и красивые, такие разные в разное время года – то окутанные нежной зеленоватой дымкой распускающихся листьев, то украшенные золотыми и багряными мантиями осенних нарядов, то искрящиеся изысканным кружевом зимних подвенечных платьев, то шелестящих богатыми шелками летних изумрудных накидок. А потом я подходила к зеркалу и начинала расчесывать волосы, а мой верный Страж, мой вечный собеседник неслышно входил и усаживался где-нибудь рядом и мы продолжали наш бесконечный разговор. Ах да! Зеркало! У меня было большое зеркало! Я и забыла о том, что это такое и зачем оно когда-то было нужно мне! Служанки причесывают и одевают меня. Я давно уже отвыкла видеть себя в зеркале, я столько лет смотрю только в его глаза, вижу только его лицо, и произношу только его слова. Да и в моей голове, пожалуй, не осталось ни одной моей мысли! Боже! Как это страшно! Что со мной произошло!? Мне нужно срочно найти зеркало! Зеркало и окно! Я хочу видеть небо и деревья! Я же столько лет не видела ничего, кроме этого дворца, тронного зала, этой комнаты, похожей на дорогую шкатулку, нет! - на дорогую клетку!» Она прикрыла глаза и сосредоточилась. «Я буду искать и я найду то, что он специально прячет от меня. И тогда я узнаю его тайну, и быть может, освобожусь от этого наваждения, которое столько лет держит меня в этой золотой клетке!»
Королева металась по дворцовым покоям в надежде найти зеркало, пусть небольшое, пусть разбитое. Она не знала зачем, но чувствовала, что должна увидеть свое лицо, себя и понять, что же такое запретное мог рассказать ей такой простой предмет, как зеркало. А еще она должна была увидеть, что происходит за пределами этого обособленного мира. Ей необходимо было отыскать окно - ей нужно было хотя бы на мгновение увидеть небо.

Линамартина и Хельга качались на волнах далеко от берега. Как две большие морские звезды они лежали на спине, раскинув руки, почти растворяясь от блаженства в бирюзовой морской воде.
«Как ты думаешь, почему природа такая неиссякаемо прекрасная и щедрая может быть такой жестокой по отношению к человеку?» - спросила еле слышно Линамартина Хельгу.
«Что ты имеешь в виду?» - не открывая глаз, проговорила та.
«Я все время возвращаюсь к мысли, что природа устроила нам всем хитрую ловушку. Чувство, которое сулит доставить высшее блаженство, на деле приносит боль, разочарование, а порой просто разрушает судьбу, во всяком случае, создает ощущение полного краха, а затем пустоты. Любовь создает иллюзорный образ, приближая предмет обожания к идеалу. Подобно тому, как лучи утреннего солнца, падая на листья, покрытые росой, заставляют капли воды сверкать, подобно бриллиантам. Невозможно не поверить, что перед тобой сокровище, без которого дальнейшая жизнь невыносима, или, по крайней мере, безрадостна и тосклива. И ты стоишь и не можешь отвести взгляд, как зачарованная. А потом, когда солнце заходит за тучку, перед тобой оказывается обыкновенный придорожный куст в каплях обычной росы. И его невозможно отличить от сотни других таких же. И где это сияние, где эти сполохи радостного света? А ведь это было только отражение солнечных лучей, на миг озаривших обыденный, однообразный мир вокруг тебя».
«Кстати, о солнечных лучах! А ты замечаешь, что солнце опустилось уже довольно низко, и нам пора возвращаться на берег. Скоро стемнеет, и из глубины поднимутся страшные и кровожадные твари, которых я очень боюсь!  Давай поплывем к берегу. И еще я хочу пойти сегодня в город. Мне кажется на восточном базаре все такое сказочное! Того и гляди встретишь Гарун-Аль-Рашида, переодетого в простую, современную одежду!»
«Ну да! В джинсах и футболке и с ай-падом в руках! Или Шехерезаду в мини-юбке! А еще Синдбада в тельняшке и сорок разбойников на джипах!» - засмеялась Линамартина, поворачивая к берегу – «Поплыли, моя дорогая подружка! Пожалуй, действительно надо попробовать выйти из морской волны на берег и окунуться в современную восточную сказку!»

Королева вернулась в свою спальню и обессиленно упала на кровать. Ее поиски не дали никаких результатов. Она обошла, казалось, весь дворец, но нигде не нашла ни одного окна и ни одного зеркала. При этом, в каком бы направлении она не передвигалась, каждый раз она оказывалась или в тронном зале или в своей спальне. Казалось, что она ходит по заколдованному кругу, из которого ей никогда не вырваться. «Я похожа на белку, которая изо всех сил перебирает лапками, но, не смотря на это, остается на одном месте – в своем золотом колесе в своей драгоценной клетке» - подумала Королева. От этой мысли на душе у нее стало нестерпимо тоскливо и слезы навернулись на глаза. Вдруг сквозь пелену влаги Королева уловила какое-то движение на стене. Это было так необычно! Ведь в ее комнате все было статично, кроме нее самой! Невольно отвлекшись от грустных размышлений, она устремила свой взгляд на стену. Сначала не увидела ничего, но, приглядевшись, различила крохотное существо, бегущее по стене, смешно перебирая длинными ножками. Это был  маленький паучок, будто бы одетый в черный бархатный костюм с белым крестиком на спинке. Он остановился, как будто поджидая кого-то, а потом снова тронулся в путь. Королева, повинуясь какому-то необъяснимому чувству, отправилась за ним. Паук деловито бежал вдоль одной из стен спальни, как будто преследуя определенную цель. Королева старалась не упускать его из виду. Вот маленький проводник добежал до угла и вдруг внезапно исчез. Это был простой стык двух стен. Куда же мог подеваться странный путник? Королева некоторое время постояла в недоумении, затем приблизилась и стала ощупывать загадочное место. На первый взгляд это был обыкновенный угол комнаты, но вдруг она поняла, что стены не очень плотно прилегают друг к другу. Между ними была узкая, но все же была! – щель. Королева зацепилась пальцами за край стены и попыталась сдвинуть ее с места. Стена не сразу, но подалась. А потом достаточно легко, как по рельсам отодвинулась, открывая ее глазам странную и неожиданную картину! Перед ней была комната. Это была спальня. Мало того – это была точная копия ее спальни! Королева протянула руку, но ее рука наткнулась на что-то твердое и прохладное. Это было ЗЕРКАЛО! Да все, что она увидела перед собой – это было отражение ее спальни, ее кровати, камина, безделушек на каминной полке, белых роз в вазе. И вдруг страшная мысль пронзила ее мозг. Все отражалось в зеркале, но среди этих отражений не было одного – ее собственного отражения! «Как же так!? Этого не должно, не может быть! Я же жива, я способна думать, чувствовать боль, радость. Радость? Нет, пожалуй, радость – нет, только боль и тоску, и одиночество. Где же я? Неужели меня уже нет?» В панике Королева отошла от зеркала и закрыла лицо руками. «Может быть, мне это только показалось?» -  мелькнула в голове спасительная мысль – «Я должна попробовать еще раз» Она открыла глаза и снова взглянула на зеркало. В первый момент она ничего не увидела, но потом, приглядевшись, ей удалось различить бледный, почти совсем размытый силуэт женщины. Женщина выглядела растерянной и жалкой, но что-то едва знакомое проглядывало в ее с трудом узнаваемых чертах. «Боже мой! Это же я! Мое отражение почти совсем исчезло, значит и меня скоро не станет! Я полностью растворюсь в ядовитом воздухе этого проклятого дворца. Мой повелитель – Король каждый день, каждую минуту, быть может, сам не понимая того, забирает мою волю, мою душу, мою жизнь. Если я оставлю все как есть, я скоро погибну, меня просто не станет, и я не знаю, заметит ли кто-нибудь в этом дворце мое отсутствие? Да, он заметит, когда ему понадобится новая порция жизненной энергии, и он поймет, что источник навсегда иссяк! Нет, я не допущу своего исчезновения! Я должна спастись! Я хочу жить, и чувствовать и радоваться жизни. Я не хочу быть жертвой, пусть даже и жертвой ради благополучия Короля и Королевства. Я хочу быть самой собой! Я снова хочу быть Герцогиней!»

Линамартина и Хельга шли, держась за руки, вдоль шоссе, пересекающего уходящую в бескрайнюю темноту пустыню. За пределами отеля уют цивилизованного мира резко заканчивался, и взору путника представало зрелище дикой, первозданной природы. Вернее, могло бы предстать, если бы темнота не поглотила окружающий мир. Путешественницам было довольно страшно окунуться в этот неизведанный и непонятно чем и кем наполненный мрак. «Ну, и где же шумный восточный базар с Гарун-Аль-Рашидом, Шехерезадой, Алладином, на худой конец, хотя бы одним из сорока разбойников?» - спросила Линамартина, стараясь хоть как-то развеять напряженность момента. Как бы в ответ на ее слова из темноты материализовался высокий силуэт. Женщины невольно вздрогнули и отшатнулись. «Добрый вечер, красавицы! Меня зовут Али! Вы, наверное, в город идете, на базар?» - с белозубой улыбкой почти без акцента проговорил незнакомец, оказавшийся интересным молодым арабом. Хельга попятилась и постаралась полностью укрыться за спиной Линамартины. «Давай пойдем обратно, в отель! Я его боюсь. И вообще, я уже, по-моему, ничего больше не хочу. Только поскорее вернуться в номер» «Ну, уж нет! Потом ты будешь горевать, что не попала на восточный базар и не купила там сувениров» - шепотом произнесла Линамартина. А вслух, стараясь изобразить лучезарную улыбку, сказала: «Да, мы бы хотели попасть в город. Покажите нам, пожалуйста, в какую сторону нам идти!» «Конечно, конечно, я провожу вас! Такие красавицы и без провожатого! Это не правильно!» «Вот привязался, какой противный! Не хочу я с ним идти! Давай убежим от него!» - всю дорогу причитала Хельга. «Ну да, противный. Как только дойдем до базара, так и сбежим – там народу много, легко затеряться в толпе!» - отвечала ей Линамартина. Действительно, на базаре ничего не стоило отделаться от навязчивого Али, явно намеревавшегося привести их в свой магазинчик. Побродив по торговым рядам, купив кое-какие сувениры, устав от зазываний назойливых продавцов, подруги покинули базар, вышли наружу и отправились восвояси через кромешную темноту пустыни, держась края шоссе. Однако через некоторое время, когда должен был уже показаться отель, они поняли, что, видимо, выбрали неправильное направление. Вернувшись на исходную позицию, прикинули, где должен был находиться отель, и снова отправились в путь. На сей раз, ошибка стала очевидной еще быстрее. Впереди никаких огней – сплошная непроглядная тьма пустыни. Вот тут женщин охватила паника. Никаких ориентиров, кроме расходящихся в разные стороны и пересекающих друг друга шоссейных дорог перед ними не было. Никаких звуков, кроме шума проносящихся иногда автомобилей. Хельга готова была расплакаться, да и Линамартине было не по себе. Пытаться остановить машину было как-то страшновато – неизвестно, что за араб окажется за рулем, что у него в голове и за кого он примет двух дам в шортах и футболках, стоящих на обочине шоссе. А самим найти дорогу в отель уже казалось совершенно невыполнимым желанием. Вдруг из темноты появился уже знакомый силуэт. «Али! Миленький, дорогой Али! Как хорошо, что мы тебя встретили! Мы тут заблудились немного! Проводи нас, пожалуйста, в отель!» - закричали они хором. «Пойдемте, красавицы! Конечно, почему не проводить таких милых девушек!» - все так же приветливо улыбаясь, приговаривал Али, сопровождая незадачливых путешественниц до ворот отеля.
«Ну, как тебе восточный базар? Пойдем завтра снова за сувенирами?» - ехидно улыбаясь, спросила Линамартина Хельгу.
«Нет, больше не пойдем! Хватит с меня и одного Али-бабы! Кстати, какое счастье, что при нем не было сорока разбойников!» - рассмеялась Хельга. – «Хочу сидеть в шезлонге, пить кофе и слушать продолжение твоего рассказа!»
«Это хорошо, я как раз собиралась рассказать, как развивались наши дальнейшие отношения с Олегом.  Через какое-то время, следуя каким-то замысловатым и малопонятным законам развития нашей причудливой, с позволения сказать экономики, фирма Олега, (под невразумительным названием «Дуэт») как и многие мелкие фирмочки того времени начала постепенно чахнуть и загибаться. Рынок наполнялся импортными товарами, с которыми наши не могли конкурировать ни по цене, ни по качеству. Как известно, русский человек пьет одинаково увлеченно как с радости, так и с горя. Олег, хотя и был наполовину белорусом, этой традиции следовал свято. Посиделки на фирме участились и приобрели характер трагический, и я бы даже сказала заупокойный. Зато денег в семью стало поступать категорически недостаточно для нормальной жизни, и перспективы в этом плане были весьма плачевные. В это же время мой брат уже работал в коммерческом банке. Туда его пригласил младший брат Алексова одноклассника. Алекса взяли для начала операционистом, потом он стал начальником отдела. Это было время возникновения маленьких карманных банков. Их еще было не так много, но деньги через них прогонялись колоссальные. В связи с этим и зарплаты (даже у операционистов) были несравненно выше, чем у нас, инженеров (хоть бы даже и ведущих). Как-то почти сразу, получив премию по результатам года, Алекс купил себе машину. Да и вообще какой-то особый флер достатка, как мне тогда казалось, окутывал Алекса с Раиской. Дорогие сигареты, импортные напитки, стильные шмотки – все это складывалось в какую-то непривычную, но очень привлекательную для меня картину. Потеряв всякую надежду на то, что Олег сможет как-то выправить наше финансовое положение, да и вообще, по правде говоря, решив взять курс на возможно большую независимость, я стала приставать к Алексу с просьбой взять меня в банк хоть кем-нибудь! Я напирала на то, что если бы не я, не поступить бы ему в Плешку, а значит, и не иметь банковского образования, следовательно, и не работать в банке. Действительно, когда брат еще дослуживал свой срок в Абакане, я по радио услышала о наборе на рабфак ребят, отслуживших армию, и тут же написала Алексу, чтобы он срочно получил и выслал мне рекомендацию и характеристику от командования части, где он служил. Получив эти документы, мы с папой отвезли их в Плехановский и, таким образом, брат автоматически, без экзаменов оказался на факультете Финансы и кредит. На это Алекс отвечал, что вакансий пока нет, что на должность операционисток будут брать молоденьких девочек из колледжей и так далее. В общем, явно не хотел выполнять моей просьбы. Однако, я проявляла настойчивость, и вот настал такой момент, когда одна из операционисток то ли загуляла, то ли ушла в запой и срочно нужна была замена. «Сможешь за три дня уволиться и прийти работать?» - спросил меня Алекс. «Конечно, смогу!» - бодро ответила я, хотя даже не представляла, как это можно воплотить в жизнь. Однако, желание мое было велико, а как известно, кто хочет, тот добьется! На следующий день я подошла к Перепелкину и сказала: «Николай Борисович, отпустите меня, пожалуйста, без отработки! Меня в банк приглашают! Только надо очень срочно приступить к работе, а то они другого человека возьмут» «Не суетись, мы тебе и здесь повысим зарплату!» - пообещал Перепелкин. «На столько - не повысите! Вот сколько вы мне можете предложить?» - спросила я. «Да я тебе триста обещаю, как ведущему инженеру!» «Да? А там мне, как операционистке, шестьсот дают, да еще премии по результатам года!» Перепелкин жалобно замигал близко посаженными темными глазками. Видимо, с трудом сдержался, чтобы не попроситься устроить ему протекцию на будущую вакансию операционистки. «Хорошо, пиши заявление. Я подпишу» - в голосе Перепелкина смешались жалость и зависть. Зависть, естественно, к работникам коммерческих банков, а жалость по поводу явной несправедливости распределения материальных благ. Хотя когда и где она была – справедливость. Во-всяком случае, в своей жизни я ее не встречала.
Вот так я оказалась работником банка – порождения перестроечных процессов нашей экономики. Эти организации вырастали и множились в те времена, как грибы – поганки после дождя. С такой же скоростью они лопались, исчезали, растворялись в окружающем пространстве вместе с деньгами изумленных клиентов, опровергая, казалось бы, незыблемый закон физики, утверждающий, что материя не исчезает и не появляется на пустом месте.
Для первого визита на будущее место работы мне пришлось покупать какую-никакую одежду, так как, по словам Алекса, моя не проходила местный дресскод. Денег на это мероприятие он мне ссудил. Однако, среди кажущегося изобилия товаров на рынке (а где же еще?) найти что-либо приличное было трудно. После долгого и мучительного поиска моя экипировка все-таки была завершена. Были куплены джинсы, блузка, ветровка и кроссовки. Почему-то Алекс сказал, что именно в таком ключе принято одеваться в банке, куда я намеревалась наняться. Когда я вошла в банк, то поняла, что заведение это с виду действительно очень демократичное. Банк занимал часть бывшего помещения почты, но это было уже прогрессом, потому что вначале они базировались вообще в жилом доме в двухкомнатной квартире на первом этаже. В операционном зале принято было курить, не отходя от рабочего места. Тут же у входа сидел зачастую пьяный охранник (как-то раз, я наблюдала как он при клиентах заснул и упал со стула) и отгадывал кроссворды. Тут же, стоял большой кожаный диван (на котором однажды утром пришедшие на работу банковские служащие не без удивления обнаружили спящего управляющего банком в обнимку с представителем другого банка, накануне приезжавшего на переговоры. Нет, ничего такого! Просто, засиделись, выпили, ну и так далее). В общем обстановка в те времена в банке была более, чем свободная. Меня пригласили к руководству. Кабинет Управляющего и его зама имел, конечно, более презентабельный вид. Мне дали соответствующие инструкции по поводу строгой конфиденциальности и большой ответственности поручаемой мне работы и предложили незамедлительно включиться в процесс. Алекс усадил меня на место уволенной операционистки и в двух словах объяснил смысл моей работы. Ему это все, конечно, казалось элементарным, а для меня представляло собой темный, дремучий, враждебный лес. Дебет, кредит, платежное поручение, платежное требование, сальдо, выписка, чек, авизо – все смешалось в кучу-малу, и никак не хотело обрести хоть какую-нибудь ясность и стройность. А клиенты, как назло, тут же начали подходить ко мне с пачками каких-то бумаг. Ничего в этих бумагах разобрать я не могла. На меня напал полный столбняк. Я даже не могла определить, что же по большому счету клиент хочет: сдать деньги, получить или отправить куда-то. Но, отступать мне было некуда, я взяла себя в руки и стала обращаться к клиентам с такой просьбой: я, мол, человек новый, неопытный, вы мне, пожалуйста, подсказывайте, что вы хотите. Так глядишь, совместными усилиями дело-то и пойдет! При этом я старалась быть очень внимательной и, по возможности, приветливой. Как ни странно, эта работа, которую я достаточно быстро освоила, стала приносить мне даже удовольствие. Общение с довольно обширным кругом людей, которые, в общем-то, нуждаются в твоей помощи, твоей деятельности и с которыми ты устанавливаешь контакт, делишься положительным настроем и, в большинстве случаев получаешь в ответ благодарность и искреннюю симпатию – это то, чего у меня никогда не было в моей инженерской жизни.
Со временем банк рос, укрупнялся. Мы переехали в другое помещение, более просторное и фешенебельное. Моя карьера тоже худо-бедно продвигалась. В отличие от конструкторского бюро, где все работали как-то спустя рукава, работа в банке действительно требовала напряжения, усердия, концентрации, что в принципе соответствовало моей натуре. Мне как-то по душе если уж работать, то работать по-настоящему, а не прикидываться, что участвуешь в каком-то незримом процессе, на выходе из которого почему-то всегда получается ноль. Через некоторое время я стала начальником Операционного отдела, а когда Алекса назначили Главным бухгалтером банка, эту должность я стала совмещать с должностью его зама. Еще одна достаточно приятная сторона нашей работы состояла в том, что благодарные клиенты к каждому празднику, а иногда и просто так, несли нам цветы, подарки (в том числе спиртное и конфеты). За всю свою предыдущую жизнь я не получила столько цветов, сколько получала, например к 8 марта или ко дню рождения. Это было для меня очень необычно и, конечно, очень приятно!  Ну, посуди сама – кто будет дарить цветы и подарки инженеру – да, и за что? Конечно, надо сказать, что и степень ответственности была здесь совсем другая. Иметь дело с чужими деньгами, да еще, к тому же с такими огромными суммами – это тебе не фунт изюма! Например, в бытность мою руководителем группы документации в Конструкторском бюро мною была замечена в Руководстве по эксплуатации телевизора такая веселенькая фраза: «Если при включении телевизора в сеть, Вы не почувствовали запах гари, срочно уберите штепсель из розетки электропитания и вызывайте пожарных!». Мы просто повеселились и исправили ошибку (тиражируемую, кстати, уже много лет от одной модели телевизора к другой). Ошибка же, допущенная работником банка, могла послужить поводом для очень больших неприятностей, как для клиента, так и для самого работника! Как-то раз, отправляя безналичные платежи в другие банки с помощью модема, я случайно набила один лишний нолик. Казалось бы – какая ерунда – виртуальный нолик в виртуальной цифре! Однако, если бы мне не удалось вовремя исправить ситуацию, всей моей оставшейся жизни, наверное не хватило бы, чтобы возместить нанесенный мной ущерб!  Экстрима в мою тогдашнюю жизнь добавлял Алекс. Его тяга к спиртному начинала носить хронический характер. Все чаще стали возникать ситуации, когда он на несколько дней уходил в запой и, соответсвенно, прогуливал работу. Мне, как его заму, приходилось кроме своей непосредственной работы, выполнять и его работу, которую я еще не всю хорошо успела узнать. А как сестре, мне к тому же, надо было отмазывать его у руководства, так как я понимала, что потеряв место, Алекс вряд ли сможет найти другое (во всяком случае, такое престижное и неплохо оплачиваемое, как это). Ну, и, конечно, Олега раздражало все в этой создавшейся ситуации – и то, что он сам почти перестал зарабатывать деньги, и то, что у меня это стало неплохо получаться, и то, что мне иногда приходилось задерживаться на работе, а иногда и на корпоративных вечеринках, которые частенько устраивались в банке. Кроме того, он стал меня бешено ревновать, причем, совершенно без повода, хотя сам почти откровенно крутил роман со своей бухгалтершей. Мне это было, конечно, противно, но, по большому счету, уже ничего не меняло в моем отношении к моему супругу и нашей семейной жизни. Я знала, что долго это все равно продолжаться не может. Надолго не хватит ни моего терпения, ни моего здоровья.
Наш последний Новый год с Олегом мы встречали у Нюты. У нас не было никаких конкретных планов, и вдруг она позвонила и предложила приехать к ним и встретить Новый год вместе. Мне эта мысль показалась забавной. Действительно, это был хороший повод для возобновления отношений с сестрой! Встретимся, как добрые друзья, семьями: она – со своим мужем, а я - со своим! Как всегда бывало в нашей супружеской жизни, мои надежды на что-то тихое и мирное не оправдались! Сначала, правда, все было хорошо. Кроме Нюты и ее мужа были приглашены их соседи, тоже супружеская пара. Все перезнакомились, сели за стол. Олег был любезен, говорлив и даже обаятелен (мог иногда, когда хотел). Поели, выпили, стали танцевать. Может быть, муж соседки проявил ко мне некоторую особую любезность – не могу сказать, я на это как-то не обратила внимания. Зато Олег – обратил!
«Сейчас же собирайся домой – мы немедленно уезжаем!» - проговорил он тоном, не допускающим возражений.
«Как же мы поедем – ты же выпил и достаточно много? И почему мы должны уехать? Все так мило, весело, все такие милые, приятные люди» - не поняла я.
«Вот именно, что слишком приятные! Особенно этот сосед и особенно для тебя!» - стал повышать голос муж.
 «Хорошо, не кричи, пожалуйста. Поедем, но только давай возьмем такси!»
«Нет! Мы поедем на машине! И собирайся без разговоров, если не хочешь скандала при посторонних людях»
Конечно, скандала я не хотела и села в машину, о чем всю дорогу жалела! Мы мчались по ночной, почти пустой Москве на жуткой скорости. При этом Олег всю дорогу твердил, что я ему постоянно изменяю, что он не может больше терпеть этого безобразия и сейчас хочет покончить всю эту ужасную жизнь одним махом. Например, вот сейчас врежется со всего разгона в стену, или пустит машину с моста прямо в Москву-реку. Мне было ужасно страшно, потому что он был на взводе, да еще сильно выпивши и ожидать от него можно было всего, чего угодно! «Может быть, действительно, было бы лучше покончить разом с этой невыносимой, бессмысленной жизнью» - думалось мне – «Сколько можно вот так мучиться и терпеть оскорбления? Ради чего? Нет, а как же Ники? Да, я должна на что-то решиться, но я должна жить дальше!»   

Королева сидела в тронном зале, бесцельно устремив взгляд перед собой. Было поздно, все разошлись по своим спальням, и только она не могла заставить себя подняться и пойти спать. Ее мысли в тысячный раз прокручивали варианты побега из ненавистного дворца, но каждый раз натыкались, как на глухую стену, на невозможность и безнадежность всех предыдущих попыток. Казалось, во дворце не существует ни входа, ни выхода, ни окон, ни дверей, ни подземных ходов, ведущих на свободу, во внешний мир. Вдруг ее невеселые размышления прервал бой огромных старинных напольных часов, украшавших собой тронный зал. Королева всегда любовалась этими великолепными часами. Это была одна из немногих вещей во дворце, которая вызывала в ней чувство восхищения. Механизм часов был устроен таким образом, что каждый час из ворот, расположенных под циферблатом, выдвигалась фигура человека (рыцаря, пастуха, монаха или кого-то другого – в зависимости от времени суток) и приветственно поклонившись или взмахнув рукой, застывала до появления следующего персонажа.  Часы были такого размера, что фигуры были ростом со взрослого человека и так искусно выполнены, что Королева первое время даже пугалась. Вот и теперь из открывшихся ворот показался кто-то в длинном черном плаще и в капюшоне, почти закрывающем лицо. «Кого же он мне так мучительно напоминает?» - почему-то в сильном волнении подумала Королева.
«Подойди поближе, моя Герцогиня!» - раздался в тишине зала знакомый голос.
«Это ты!? Как ты здесь оказался? Сюда невозможно проникнуть!» - почти закричала Королева, узнав в незнакомце своего Стража из такого далекого и, как теперь ей казалось, почти нереального прошлого.
«Я всегда был рядом с тобой! Просто ты не могла видеть меня, ведь ты была ослеплена, околдована, ты почти лишилась воли и почти перестала быть собой. Я думал, что уже поздно что-либо менять и почти смирился… Но теперь я вижу, что ты начала оживать! Я всегда надеялся на то, что тебя не удастся сломить, и ты все-таки выстоишь, твоя воля к жизни окажется сильнее злых чар Короля. Пока ты будешь идти вперед, я всегда буду рядом, и всегда буду помогать тебе» - горячо прошептал Страж.
«Как ты можешь помочь мне? Здесь нет выхода – я обошла весь дворец!» - проговорила Королева.
«Выход есть всегда, если есть воля и разум, чтобы искать и действовать! Ведь ты же нашла зеркало!»
«Да, оно помогло мне многое понять, но только и всего! Что же мне делать дальше? Ведь зеркало – это даже не окно!» - в отчаянии Королева вскочила с трона.
«Как раз зеркало – это и есть окно!»
«Как это так? Ты издеваешься надо мной?»
«Нет, нет, моя Госпожа! Именно так и есть! Ты должна разбить зеркало – за ним находится окно, через которое ты сможешь выбраться на волю! Больше, к сожалению, я ничем не могу тебе помочь! Мое время здесь истекло, и я вынужден покинуть тебя! Пожалуйста, будь осторожна, береги себя!» - с последними словами Стража раздался бой часов. Ворота открылись, и его силуэт скрылся в глубине.
«Почему ты помогаешь мне?» - мысленно задала запоздалый вопрос Королева.
«Такова моя судьба, моя Герцогиня! Быть может, ты когда-нибудь поймешь это…» - прозвучал голос в ее голове.
Как зачарованная, Королева поднялась из кресла и отправилась по длинным, тускло освещенным факелами, коридорам дворца в свою спальню. Комната встретила ее настороженным и почти осязаемо враждебным полумраком. Она подошла к той стене, за которой скрывалось зеркало, и теперь уже без особого усилия отодвинула ее. «Как же жалко разбивать зеркало! Да и чем я могу разбить его?» - промелькнули одновременно мысли в ее голове. Оглянувшись, Королева заметила позади себя тяжелый бронзовый подсвечник. Взяв его в руку и замахнувшись, она закрыла глаза и как можно сильней ударила им в зеркальную поверхность. Раздался звон, показавшийся ей оглушительным, на пол посыпались осколки, похожие на сверкающие льдинки. И вдруг свежий, влажный воздух ворвался в комнату, как будто прохладными, упругими ладонями охватив лицо, волосы и платье Королевы. Она вдохнула его, наполняя ветром свободы легкие, открыла глаза и с радостью и ужасом увидела, что пол сразу перед ней обрывается, открывая прямо под ее ногами темную, шумящую невидимой листвой бездну ночного леса. В темном, сумрачном небе над ее головой сквозь вуаль стремительно скользящих темных облаков она смогла разглядеть правильный диск полной серебристой луны. Долгожданная свобода простирала свои объятия к ней, но она не знала, как попасть туда, на волю! Прыгать было слишком высоко, но никакой лестницы или веревки у нее не было. «Неужели все напрасно и это только насмешка судьбы – показать мне этот лес, и это небо, и эту ночь – перед тем, как мои глаза перестанут что-либо видеть, а сердце перестанет что-либо чувствовать?» - в отчаянии подумала Королева. Она продолжала стоять и вглядываться в провал под ногами. И вот, когда ее глаза немного привыкли к темноте, она различила узкую дорогу между деревьями. По дороге мимо дворца быстрым уверенным шагом шел человек. Он был одет, как простой охотник. За его спиной она различила лук и стрелы. Будто бы почувствовав на себе чей-то взгляд, путник остановился и посмотрел наверх. Там он увидел испуганную, растерянную женщину, стоящую на самом краю оконного проема и, казалось бы, готовую броситься вниз с огромной высоты.
«Что Вы там делаете? Вам нужна помощь?» - спросил путник.
«Мне надо спуститься вниз, но я не знаю, как!» - отвечала женщина.
«Хорошо, я постараюсь Вам помочь, только Вы должны отойти от окна»
Отпрянув от проема в стене, Королева краем глаза увидела, что мужчина достал стрелу из колчана, затем, после каких-то манипуляций с ней, натянул тетиву и выстрелил, метясь в окно. Стрела оказалась с крюком на наконечнике, которым она крепко зацепилась за край стены. К ней была привязана тонкая, но прочная веревочная лестница. Не теряя времени, Королева подобрала подол платья, ступила на лестницу и, стараясь не смотреть вниз и не думать об опасности, которой она, безусловно, подвергалась, стала осторожно спускаться вниз. Там ее ждал незнакомец, оказавшийся очень высоким молодым мужчиной. Ступив на землю и все еще не веря своей удаче, Королева стала благодарить своего спасителя. У него было открытое, доброе и мужественное лицо, большие голубые глаза, пухлые губы и длинные, темные кудрявые волосы, стянутые сзади в хвост.
«Кто ты?» - спросила Королева.
«Я – вольный стрелок! А прозвище мое – Дракон» - ответил мужчина.
«Почему – Дракон?» - удивилась Королева – «Ты охотишься на драконов?»
«Нет, что Вы! Я не встретил за всю свою жизнь ни одного! Просто я родился в год Дракона. А кто Вы такая и почему оказались здесь, во Дворце? И почему хотели спрыгнуть с такой высоты? Ведь Вы же могли разбиться?»
«Я – Королева… Вернее бывшая Королева! Я убежала из дворца, потому что больше не могла оставаться там, я больше не люблю Короля и не хочу притворяться. А еще… Я поняла, что я вольная птичка и, если я не улечу на свободу, то погибну!»
«О! Моя Королева!» - Дракон попытался опуститься на одно колено и преклонить голову.
«Нет, нет! Не зови меня так и не оказывай мне королевских почестей! Я – Герцогиня. Мне надо попасть в свой замок, а у меня нет ни кареты, ни лошади! Так что я просто путница среди темного ночного леса. Я одинока и беззащитна, но зато я независима и свободна и это сейчас для меня важнее всего!»
«Герцогиня, позволь я буду защищать и охранять тебя на твоем пути в замок! Клянусь, я не позволю ничему плохому случиться с тобой! Доверься мне, и ты не пожалеешь!»
«Хорошо, Дракон! Спасибо тебе! Я знаю, мне очень нужна сейчас твоя помощь, и я никогда не забуду твоей дружбы и твоего участия!» - Герцогиня пожала руку Дракону, и они двинулись в путь через темноту ночного леса, объединенные общей целью, а возможно, и чем-то гораздо большим.

«Вот видишь, мы почти подошли к завершающей части моего рассказа – сказала Линамартина, наблюдая, как бусинка из лунного камня,  играя неярким глубинным светом, перекатывается с ладони на ладонь. 
«Да, я знаю, что ты проявила недюжинное терпение, но как тебе удалось разорвать ваши брачные узы, ведь Олег, по-моему, не собирался этого делать, невзирая на все обстоятельства?» - поинтересовалась Хельга.
«Видимо, не собирался, хотя, при наших размолвках, инициатором которых, как ты знаешь, он сам и бывал, он частенько, трагически хлопнув дверью и простившись навсегда, уезжал к родителям. Но, по-видимому, не встретив и там взаимопонимания (в его, конечно, эксклюзивном понимании) через некоторое время возвращался ко мне. Сначала я очень переживала во время этих эскапад, так как еще надеялась сохранить наш брак, а потом перестала реагировать на его уходы и возвращения, и даже стала находить преимущества в образующемся одиночестве, тишине и спокойствии. Я все чаще стала задерживаться на различных празднованиях, которых в нашем достаточно дружном коллективе банковских работников устраивалось великое множество. Мы праздновали все календарные праздники, дни рождения каждого сотрудника и еще Бог знает что. Кроме того, руководство для поддержания физического тонуса сотрудников, поставило в свободном помещении банка теннисные столы. Мы все увлеклись игрой, и играли и в обед, и после работы парами на вылет.  Домой мне идти совершенно не хотелось, только Ники еще привязывал меня к дому, но и он уже становился взрослым и не нуждался в моей постоянной заботе, как раньше. Зато, после возвращения с очередной нашей вечеринки, я регулярно имела дома добротный скандал от своего мужа с обвинениями в непутевости, неверности, похотливости и далее со всеми остановками.
Вот в этот-то период моего очередного душевного раздрая и появился в нашем банке новый сотрудник. Звали его Егор Горлицын. Сначала он показался мне каким-то странным. Егор был под два метра ростом и при этом довольно худым. Его темные, кудрявые волосы были длинными и по какой-то давно ушедшей моде завязаны в хвост. На круглом, широком лице под очками круглые, большие голубые глаза, короткий, правильной формы нос и пухлые губы – все это в совокупности показалось мне каким-то странным и немного смешным. Как я узнала позже, по образованию он был то ли физический химик, то ли химический физик и до банка занимался управляемыми взрывами, но, как и многие из нас, после перестройки вынужден был сменить специальность и пытать счастье на поприще валютного диллинга. Его взяли в валютный отдел, и он быстро зарекомендовал себя, как толковый и инициативный работник. Держался Егор всегда как-то особняком, особо ни с кем не общался. Часто, когда мы ехали на банковском микроавтобусе обедать в столовую Речного вокзала, где, кстати, было организовано довольно приличное питание, я видела его, идущего куда-то в одиночестве. Ходил он тоже странно – с совершенно прямой спиной и поднятой головой, как редко ходят высокие люди. Все это я отмечала так, между прочим, не испытывая к Егору никакого особого интереса. Все началось с того, что как-то после очередного дня рождения (не помню чьего) мы решили продолжить празднование на природе – была весна и погода, как говорится шептала. Ребята прихватили оставшуюся бутылку шампанского, и мы отправились в близлежащий парк. Как оказалось, из женщин осталась только я – остальные разбежались по домам: видимо мне одной так активно не хотелось возвращаться к семейному очагу. Было весело – мужчины соревновались в остроумии, говорили мне комплименты, вокруг чирикали птички, зеленели первые листочки! И вдруг эта идиллия внезапно омрачилась – кем бы ты думала? Нашей доблестной милицией, конечно! Из подъехавшей милицейской машины выскочили два бравых молодца и стали нас активно арестовывать за распитие спиртных напитков в общественном месте! Конечно, кроме компании прилично одетых и интеллигентно ведущих себя людей в округе арестовать было абсолютно некого! С другой стороны арестовывать каких-нибудь бомжей или того хуже хулиганов – себе дороже! Да и проку с них не дождешься – так что мотивация, конечно у милиции была железной. Мне от этого, скажем прямо, было не легче! Я представила себе, как я звоню Олегу и говорю, что меня забрали в милицию за распитие в неположенном месте в компании восьмерых мужчин! То-то веселую жизнь он бы мне устроил! И тут внезапно на мою защиту встал Егор. Он начал так убедительно просить ментов отпустить единственную женщину, мать семерых детей, которая и оказалась-то здесь чисто случайно, буквально мимо проходя, что наши неподкупные и неприступные стражи порядка вняли его словам и отпустили меня с Богом! Радуясь чудесному избавлению от возможных неприятностей, я помчалась домой, мысленно благодаря благородного Егора, который сразу вырос в моих глазах (фигурально, конечно, выражаясь). С той поры мы подружились с Егором - часто гуляли с ним после работы, иногда он провожал меня до метро. Мы много разговаривали и делились друг с другом многими вещами, которые вряд ли расскажешь чужому человеку. Во всяком случае, рассказывая Егору о своей семейной жизни, если это можно было назвать жизнью, я видела ее со стороны и убеждалась все больше в ее нелепости и ненужности. И Егор понимал и поддерживал меня в этом. Он был моложе меня на девять лет, никогда не был женат и, конечно, не имел опыта семейной жизни, но его оценки и характеристики были достаточно глубокими и даже мудрыми, во всяком случае, мне так казалось.
Мы были интересны друг другу. Однажды летом в какой-то ужасно жаркий день мы решили в обед съездить искупаться, благо, что река была недалеко от банка. Купальные принадлежности предусмотрительно были захвачены из дома. Когда мы уже искупались и вышли из воды, вдруг из неожиданно набежавшей тучи хлынул проливной дождь. Егор растянул над нашими головами полотенце и мы стояли, прижавшись друг к другу мокрыми телами, надеясь переждать ливень. Но время обеда подходило к концу, а дождь все не прекращался и мы побежали на работу. Совершенно мокрые до нитки мы вошли в автобус, и я подумала, что нам удивительно хорошо вместе, несмотря на испорченное купание, мокрую одежду, недоуменные взгляды окружающих людей – несмотря ни на что! Мы как будто окружены замкнутым полем взаимного притяжения, в которое не могут проникнуть никакие неприятности, злоба, грубость окружающего мира!  Я чувствовала, что меня явно влечет к Егору, и от этого мое отношение к Олегу из равнодушно-покорного трансформируется в ярко-отрицательное. Он стал еще больше раздражать меня бесконечными упреками, нападками и жалобами. Я понимала, что так продолжаться не может, но не представляла, как разрулить эту ситуацию. И вот однажды, лежа в постели после очередной сцены, устроенной мужем, безуспешно пытаясь уснуть, я услышала телефонный звонок. Было довольно поздно для звонков, и у меня не возникло ни единой мысли, кто бы это мог быть. Олег встал и взял трубку. Вдруг его лицо побагровело, а глаза почти вылезли из орбит. «Что!? Кто!?» - заорал он во весь голос. Сердце мое ушло в пятки – я почувствовала что-то очень недоброе. Муж швырнул трубку на рычаг и бросился ко мне. «Кто это был?!» - страшным голосом, сверкая очами и потрясая кулаками, принялся пытать он меня. «Откуда же я знаю, ведь это ты снял трубку» - пролепетала я, догадываясь, кто это был, но в то же время, теряясь в догадках, что же он мог сказать и зачем вообще разговаривал с Олегом. «Он сказал, что это звонит твой любовник! А еще, чтобы Я убирался отсюда!!! Как ты все это объяснишь!?»
В первый момент я почувствовала себя Дездемоной в последней сцене пьесы. А потом общий критинизм и бессмыслица всего происходящего предстали передо мной во всей красе, и я перестала бояться, взяла себя в руки и спокойно произнесла: «Не собираюсь ничего объяснять! Какой-то псих позвонил среди ночи, а я должна давать объяснения!? С какой стати!?»  «Что-то это мне все мучительно напоминает – промелькнуло у меня в голове – да, да, да – это же классика – «волчица гнусная, и мерзкая при том, к Птибурдукову ты уходишь от меня!» - Олег представился мне не в роли разъяренного Отелло, а в образе занудного Васиссуалия Лоханкина. Ну и будь, что будет! Как говорила моя бабушка, что ни делается – все к лучшему!» - подумала я, повернулась лицом к стене и, как ни странно, заснула!
Следующее утро встретило меня не песенной «прохладой», а перекошенным от злобы лицом мужа, склонившимся над моей не совсем еще проснувшейся головой. «Ты – похотливая дрянь! Я знаю, почему ты завела любовника! Тебе нужен молодой самец!» - прокричал, как боевой клич Олег и занес руку для удара. Это было последней каплей, которая, наконец, переполнила чашу моего ангельского терпения! Стиснув зубы, я еще как-то могла по привычке проглотить совершенно безосновательные обвинения (ведь на тот момент отношения мои с Егором были чисто платоническими), но вот руку на меня никто, никогда поднять не смел – даже папа, даже когда я была маленькой! С какой-то нечеловеческой силой я перехватила его руку и спокойно сказала: «Все. Я развожусь с тобой. Уходи и больше не возвращайся» 
«Ах так! – прохрипел Олег – тогда прощай! Моя жизнь разрушена тобой, ты меня растоптала! Мне не остается больше ничего в этой жизни! Я сейчас же прекращу это невыносимое существование!»
С этими словами, сорвав с балкона бельевую веревку, с видом оскорбленного достоинства, мой мучитель бросился в ванную. «Все-таки, наверное, великий трагик погиб в моем бывшем муже! – подумалось мне – Его бы энергию, да в мирных целях! Блистал бы на подмостках больших и малых театров!» Из ванной доносились причитания и какое-то активное шебуршание. «Изображает акт повешения. Такая игра, а публика в моем лице совершенно равнодушна! Нет, не верю, как сказал бы Станиславский!» - эти мысли как-то смутно, как сквозь пелену проковыляли через мое отупевшее сознание. Вдруг раздался звонок в дверь – это пришел Ники.
«Что тут у вас происходит? – спросил он, увидев мой взъерошенный вид, - Опять ругаетесь? А где Олег Ефремович?»
«В ванной» - безучастным голосом ответила я.
«А что он там делает?»
«Вешается»
«Как – вешается?»
«Обыкновенно - с помощью бельевой веревки. Во всяком случае, пытается изобразить именно это»
«А что случилось? Из-за чего?»
«Я развожусь с ним»
«Пожалуй, это верное решение!» - вздохнув, произнес Ники и пошел вскрывать дверь ванной и извлекать неубедительно изображавшего суицид Олега.


«На этом все и закончилось? – спросила Хельга.
«В общем и целом – да. Хотя, конечно, нервотрепки было еще предостаточно! Расставание даже с нелюбимым мужем – это процесс нелегкий и довольно-таки мучительный. Все эти сборы вещей, необходимые встречи, когда невозможно смотреть друг другу в глаза. Я уже не говорю о самом разводе. Хотя, делить нам было, в общем-то, нечего. Правда, поначалу, Олег грозился, что заберет у меня всю мебель, холодильник, телевизор и так далее, но увидев, что, по большому счету я на все согласна, лишь бы прекратить весь этот кошмар, оставил эти намерения.  Машину по обоюдному согласию он забрал себе. На том мы и расстались»
«Олег вернулся к родителям?» - не унималась Хельга.
«Я не особенно интересовалась его дальнейшей жизнью. Правда, его дочка Таша почему-то прониклась ко мне симпатией и долгое время после нашего развода ездила ко мне в гости и  считала своим долгом посвящать меня в некоторые события из жизни Ефремыча, как мы его для краткости стали называть. Поэтому я знаю, что он не долго убивался о своей «разрушенной» жизни, а переехал на постоянное место жительство к своей бухгалтерше, выгнав из собственной квартиры ее незадачливого мужа.
А теперь и я расстаюсь с этой бусинкой! Пусть рыбки полюбуются на нее!» - с этими словами Линамартина размахнулась и забросила голубую бусинку как можно дальше в море. Вздох облегчения вырвался у нее, и ее плечи распрямились, как будто тяжелый груз, давивший на них много лет, вместе с лунным камнем сгинул на дне морском.

Глава 5
Бусинка рубиновая
«Вот и осталась в твоем ожерелье последняя бусинка. Наше пребывание здесь подходит к концу, насколько я понимаю?» - с некоторым сожалением спросила Хельга.
«Любое пребывание где-бы то ни было, в любом случае, когда-нибудь подходит к концу. Когда наслаждаешься счастливыми минутами жизни, эта мысль вносит привкус горечи в общее ощущение радости. Но, зато, когда испытываешь боль, и разочарование, и тоску – единственное, что может облегчить страдания, это сознание того, что и это тоже когда-нибудь закончится.  А когда заканчивается что-то одно, как правило, ему на смену приходит что-то другое. Природа не терпит пустоты, и пробелы всегда чем-то заполняются. Вот видишь, вместо лунного камня я держу в руке что-то еще. Это рубин – может быть, это последняя бусинка, а может – нет. Я не знаю, ведь история еще не закончена…
После безобразной сцены расставания с Олегом, спровоцированной безумным ночным звонком, я задала Егору вопрос: «Как ты мог такое сказать мужу, в то время, когда я была рядом с ним? Ты просто подставил меня! А если бы он в порыве ярости убил или покалечил меня? Ведь такое случается! Ревность – это ужасная штука и иногда толкает людей на страшные поступки!»
«Я знал, что он ничего такого с тобой не сделает. Для этого он слишком труслив и слишком любит себя!» - беспечно ответил Егор.
«Все-таки ты был неправ! Это был какой-то необоснованный риск! И, по-моему, ты совершенно не подумал обо мне. А вдруг я этого не хотела?» - возмутилась я.
«Совершенно точно я знаю только одно: ты не хотела и не должна была продолжать эту мучительную и бессмысленную семейную жизнь с Олегом. А ведь кто не рискует, тот не пьет шампанского! Зато, теперь мы можем вместе встретить Новый год и вместе выпить шампанского! Так что риск был совершенно обоснованный!»
Действительно, Новый год был, как говорится на носу. Я была свободной женщиной, а Егор – свободным мужчиной. Ники уехал встречать Новый год к друзьям. Я привела квартиру в порядок, украсила елку, накрыла стол и стала ждать Егора. Вместо гнетущего чувства тоски и безысходности, которое обычно только усиливалось в праздничные дни, во мне, как побеги после теплого дождя расцветало ожидание какого-то чуда, счастья, радости. Это было так непривычно, чувства были такими давно забытыми, что я мысленно благодарила Егора за его идиотский звонок, который расколдовал меня, как сказочную принцессу. Для усиления впечатления сказки, я зажгла свечи и надела красивое летнее платье – усыпанное полевыми цветами по белому фону, как будто посреди зимы наступило лето! Эта новогодняя ночь была, наверное, самой лучшей из всех, какие я помню! Когда кто-то начинает спорить, как и где лучше всего встречать Новый год, я никогда не вступаю в спор (не люблю спорить), но я знаю, что ничего нет лучше, чем провести новогоднюю ночь вдвоем с любимым человеком, а все остальное не имеет никакого значения!
Через какое-то время, когда в нашем браке с Олегом была поставлена жирная точка в виде штампа в паспорте и свидетельства о разводе, Егор переселился ко мне. Правда, Ники был не в восторге от такого развития событий. Ему явно хотелось, чтобы мы жили вдвоем, но Егор старался наладить отношения с моим сыном и, в конце концов, ему это все-таки удалось. С мамой и Алексом дело обстояло сложнее – им обоим активно не нравился мой выбор. Мама пророчила мне, что Егор, будучи моложе меня на девять лет, неизбежно бросит меня через некоторое непродолжительное время. Теперь, когда прошло уже столько лет, и мне известно, как развивалась и чем закончилась наша история, я лишний раз убеждаюсь, как смешны и беспомощны наши попытки предугадать будущее! Алекс считал Егора слишком простым и грубым для меня. Но это было не так! В каком бы состоянии не находился Егор, он никогда не повысил на меня голоса и не сказал грубого слова в мой адрес, хотя, конечно, не все было так ровно и гладко, как могло показаться.
Во-первых, дела нашего банка все ухудшались. Сначала мне казалось, что четкий и строгий мир бухгалтерского учета, подчиняющийся законам математики и логики, должен быть стабильным и незыблимым. Но это была только надводная и довольно-таки небольшая часть айсберга, именуемого банковской деятельностью. Возможно, что где-то в Швейцарии выражение «надежно, как в банке» и имеет под собой реальный смысл, но у нас все достижения мировой цивилизации воплощаются самым нелепым образом, как будто, чтобы достичь нас, они проходят через кривое зеркало. События, запоминающиеся своей парадоксальностью, взаимоисключающие друг друга по смыслу и последствиям, сменяли друг друга, как картинки в калейдоскопе. Первое, что поразило мое воображение, была история с чеченскими авизо, когда практически ниоткуда, из воздуха на счет одного из наших клиентов упала неслабая по тем временам сумма порядка восьмидесяти миллионов рублей. Хотя деньги были, как выяснили компетентные органы, нарисованные, клиент благополучно приобрел на них совершенно реальный состав, груженный комплектующими деталями для сборки реальных персональных компьютеров, что в свою очередь сделало его на какой-то период времени вполне преуспевающим и успешным. Правда, как оказалось в дальнейшем, успех бизнемена был недолгим, и закончил он плохо – через несколько лет, возвратившись из Америки, был застрелен то ли конкурентами, то ли кредиторами. Далее было противостояние двух основных учредителей нашего банка: владельца крупного цветочного бизнеса – Дедова и таинственного, непонятно чем занимающегося, господина Гройсберга. Эта закулисная битва двух титанов закончилась полной и безоговорочной победой последнего.  Через некоторое время праздновался десятилетний юбилей нашего банка, во время которого, господин Гройсберг, лично почтил своим присутствием торжественную часть мероприятия и преподнес коллективу бутылку шампанского ростом практически с него самого. В своем торжественном спиче господин Гройсберг нарисовал нам, скромным труженикам КБ (в смысле коммерческого банка) радужные перспективы привлечения супер-клиентов, нереального роста уставного капитала и выхода на международный рынок банковских услуг. Но вот уже оптимистичная картинка сменяется мрачным и неожиданным известием об аресте господина Гройсберга в его родном городе Цурюпинске и не менее неожиданными сообщениями в СМИ о демонстрациях, прошедших  в вышеупомянутом городе, в защиту вышеупомянутого господина. Причем, как сообщалось в массмедиа, народ вышел на улицы (или улицу?) Цурюпинска с не менее парадоксальными лозунгами в руках,  а именно: «Свободу простому русскому предпринимателю Гройсбергу!». Самое интересное, что свободу господин Гройсберг вскоре действительно получил. Очевидно, воздух свободы (а возможно, как раз и несвободы) так опьяняюще подействовал на него,  что в скором времени наш учредитель организовал совместное русско-канадское предприятие (кажется, лотерею), куда и слил незамедлительно все денежки наших клиентов, предварительно смывшись в Канаду  на постоянное место жительства. Далее события развивались с неимоверной быстротой и неотвратимостью. Вместо предусмотрительно покинувшего свой пост Председателя Правления Банка солидного и представительного господина Комаринского, чьим-то вышестоящим указующим перстом на вакантную должность была назначена шустрая и властная дама средних лет по имени Поц Зоя Анатольевна. Ее недолгое, но бурное правление было ознаменовано несколькими запоминающимися событиями. Во-первых, она ввела систему еженедельного планирования и отчетности работы каждого банковского работника, дабы убедиться, что никто свой кусок хлеба с маслом не получает задаром (это нам показалось явным атавизмом советского времени и было вызвано скорее всего тем, что госпожа Поц была абсолютно некомпетентна в вопросах организации работы банка). Вторым ярким событием того периода было, конечно, появление среди наших клиентов организации под красивым названием «Самоцветные копи Урала». Фактически, это были люди, каким-то полузаконным образом приватизировавшие довольно большое количество драгоценных камней с изумрудных приисков Урала и пытавшиеся вывезти их за рубеж. Однако некие организации (в том числе «органы») охотились за ними, и владельцы контрафактных изумрудов вынуждены были скрываться и регулярно перепрятывать свои сокровища. А сокровища действительно были впечатляющие – мне, как и некоторым другим моим коллегам довелось увидеть груду необработанных изумрудов на столе Зои Анатольевны. К счастью, в нашем банке камни хранились недолго и изъяты и конфискованы они были уже из другого коммерческого банка. Однако, обыск, присутствие людей в камуфляже, черных масках и с автоматами – это все нам пришлось испытать (к сожалению, не в последний раз на протяжении моей банковской карьеры).
В этот период, когда надежды на улучшение состояния нашего умирающего банка оставалось все меньше, Егора пригласили на работу в банк «Русский Богатырь», в котором уже работали многие наши бывшие сотрудники. Пообещали интересную работу в валютном отделе и соответствующую зарплату и Егор без колебания согласился.
Новая работа очень увлекла Егора. Способность отдаваться работе полностью и безоговорочно – была одной из его отличительных черт. Он стал часто задерживаться на работе, а по выходным почти всегда уезжал навестить родителей. Я была, конечно, не в восторге от такого сценария развития наших отношений, но изменить ничего не могла и вынуждена была мириться с таким положением дел и придумывать себе занятия, которые были бы полезны для тела и приятны для души. Зимой по выходным дням я ездила в лес кататься на лыжах. Не знаю, что может быть лучше зимнего леса? Чистота и сахарная белизна снега, покрывающего землю и ветви деревьев, волшебная тишина и отсутствие малейшего движения воздуха создает ощущение замкнутого пространства. Как будто присутствуешь на службе в огромном, богато убранном храме и хочется молиться и воздавать хвалу Богу, создавшему такую неземную красоту. Лыжи, издавая чуть слышное шуршание, легко скользят по голубоватой лыжне, и мысли плавно чередуются в голове, выстраиваясь в гармоничный ряд, давая долгожданное ощущение ясности и незамутненности сознания. Я придумала себе маршрут длиной в 16 километров от станции Трехгорка до Усово. Лыжня проходила через прекрасный, тогда еще не вырубленный и не застроенный жилыми комплексами и не рассеченный ведущими к ним дорогами девственный лес. В Усово электрички приходили приблизительно раз в полтора часа, поэтому, я должна была рассчитать время и скорость передвижения, что придавало моему катанию некую цель и интригу. По началу, несколько раз мне даже довелось немного заплутать в лесу. При этом я испытала довольно острое и неприятное чувство страха. Действительно, оказаться одной в зимнем лесу, постепенно, но неотвратимо погружающемся в темноту – перспектива не из приятных, однако, мой ангел-хранитель неизменно помогал мне, то посылая мне навстречу лыжников, хорошо ориентирующихся на местности, то просто наделяя меня интуицией, безошибочно выводящей незадачливую путешественницу к станции.
А потом, как-то незаметно наступило лето»
«Да, я все это помню, потому что тогда я уже работала с тобой в банке» - кивнула головой Хельга.
«Ты еще говорила: у тебя было предчувствие, что как только тебя возьмут в банк, тут же произойдет что-то нехорошее. И это действительно, не сразу, конечно, но случилось. На смену деятельной и активной Поц, из Центрального Банка прислали временного Управляющего: флегматичного и неторопливого Тиграна Львовича. По задумке вышестоящей организации он должен был составить план санаций, который бы вывел наш банк из глубокого финансового кризиса. Однако, по-моему, вся деятельность Тиграна Львовича свелась к тому, что он привел с собой целую роту армян, которые успешно вывезли и распродали всю небогатую обстановку банка, включая двери и письменные принадлежности. В этот невеселый для всех нас период времени, мы с тобой были вынуждены общаться с несчастными клиентами и, по возможности, старались хоть как-то скрасить их  печаль по поводу безвозвратно утраченных денег. Самое страшное было то, что деньги еще какое-то время продолжали поступать на счета клиентов, при этом наш банк как бы являл собой некую действующую модель космической черной дыры, в которую засасывается вся близлежащая материя и из которой ничего не может возвратиться назад. Работать в таких условиях было нелегко не только из-за общей гнетущей атмосферы, но и потому, что зарплату нам к тому времени платить перестали. Вот тогда мы и договорились работать по очереди: две недели ты, две недели я.
Однажды, как раз в этот безрадостный для меня период, Егор явился домой какой-то загадочный и довольный. На мой вопрос «Что случилось?» я получила совершенно неожиданный ответ: «Собирайся. Через три дня мы едем отдыхать в Коктебель. Я уже взял билеты на поезд!». «Ты что, с ума сошел?! Ты же знаешь, у нас проблемы в банке. Нам не платят зарплату! И мне надо срочно искать работу! Я уже закинула резюме в несколько мест и меня могут вот-вот позвать на собеседование!» «Все это ерунда и не имеет никакого значения! Деньги у меня есть – слава Богу, у нас в банке с зарплатой все в порядке. Во-первых, тебе надо отдохнуть от всех этих стрессов последнего времени, а во-вторых, ты же и сама все время твердишь, что я нигде не был и ничего не видел! А  с поиском работы, я думаю, все равно все как-то образуется! Мы же всего на две недели уедем!» Доводы Егора мне показались вполне разумными, да и в Коктебеле я никогда не бывала, хотя, слышала и читала кое-что об этом романтичном (по моим представлениям) месте.
Прибыв в Коктебель, мы как-то быстро нашли бабульку, которая сдавала комнаты отдыхающим. Хотя, комнатами эти помещения можно было назвать с большой натяжкой. Скорее это были некие подобия кладовок, размером с полуторную кровать, которая там только и умещалась. Окна не были предусмотрены, поэтому приходилось спать с открытой дверью – иначе было душно, но это мы поняли уже позже. А пока, оставив сумки, мы с Егором, конечно, сразу отправились на море. Коктебельская бухта оказалась изумительно красивой. Было раннее утро и море было спокойное, окрашенное нежно-пастельными голубовато-бежевыми тонами. Справа высились причудливые горы и скалы Кара-Дага. Налево береговая линия, изгибаясь огромной подковой и теряясь в белесой дымке утреннего тумана, убегала куда-то к Феодосии. Пляж и набережная были еще почти пустыми и мы, недолго думая, шурша босыми ногами по прохладной мелкой гальке, зашли в теплую, как парное молоко, воду. Испытывая в очередной раз невыразимое блаженство от ласкающих и баюкающих прикосновений и объятий морской воды, я чувствовала также и восторг Егора, впервые встретившегося с Черным морем. Егор плохо умел плавать и неважно держался на воде и поэтому выглядел, как большой ребенок, с детской непосредственностью и в то же время с некоторой опаской отдающийся набегающим волнам.  Вволю накупавшись, мы отправились в одну из прибрежных кафешек, которых вдоль набережной расположилось великое множество. Как оказалось, вопрос с питанием в Коктебеле был поставлен на высочайшем уровне. В любом маленьком, уютном заведении за столиком под открытым небом с видом на Коктебельскую бухту можно было отведать вкуснейшие блюда украинской, русской, узбекской, грузинской кухни – и все это за весьма умеренную плату. Лагман, чехохбили, шашлыки из баранины, свинины, говядины, окрошка, борщ – да всего и не перечислить! А столько блюд из осетрины, сколько мы съели за эти две недели, мне не довелось, по-моему, съесть за всю мою предыдущую и последующую жизнь!  Вечером во всех этих кафешках, увитых диким виноградом и плющом, зажигались разноцветные фонарики и свечи, звучала живая музыка на любой вкус. Вообще, по вечерам Коктебельский променад был чудесным, праздничным и неповторимым! Из многочисленных кафе доносилось разноголосое пение, художники рисовали портреты и шаржи желающим увековечить свои физиономии, тут же продавалось огромное количество украшений из полудрагоценных камней, добытых на Кара-Даге, различных сувениров и безделушек.  Было так здорово после жаркого южного дня, наслаждаясь теплым, ласковым крымским вечером прогуливаться вдоль набережной, сидеть за столиком кафе, попивая вкусные коктебельские вина, купаться в ласковом бархатисто-черном море. Все это создавало восхитительную атмосферу неги и  настоящего курортного отдыха. Зато, возвращаясь в свою временную обитель, мы тут же спускались с небес на землю с тем, чтобы почувствовать несовершенство мироздания в целом и курортной жизни в частности. Хозяйка, оказавшаяся натурально злобной фурией, шпыняла нас буквально за все: за расход воды в душе, за пользование туалетом, за позднее возвращение, за открытую на ночь дверь нашей конурки и так далее. Егор, конечно, не собирался долго терпеть ее нападки. В первый день он попытался урезонить хозяйку, на второй день разругался с ней в пух и прах, а на третий послал бабку достаточно далеко и, призвав меня не волноваться, отправился искать другое пристанище для нас. Вернулся он достаточно быстро и велел мне собираться. По дороге со смехом Егор рассказал мне, что первый попавшийся ему мужчина, которого он спросил не знает ли тот, где сдаются комнаты, оказался зятем злобной старушенции и, пользуясь случаем насолить нелюбимой теще, с радостью предложил нам жилье чуть ли не в два раза дешевле. И условия на новом месте оказались гораздо лучше: небольшая, но уютная комната с двуспальной кроватью, достаточно комфортабельный душ, большой сад вокруг дома и никаких претензий к нам со стороны хозяев. Дальнейшая наша коктебельская жизнь была прекрасной и беззаботной – настоящий курортный рай! Спали мы сколько хотели, потом шли к морю, купались в чистой, теплой черноморской волне, потом вкусно и с аппетитом завтракали за столиком одного из кафе на берегу, потом опять купались, валялись на мелкой гальке у линии прибоя, предоставляя морской пене набегать на наши загоревшие тела. Иногда ходили гулять по городку, заходили на местный базар, иногда забирались в предгорья Кара-Дага, любуясь с высоты видом бухты и раскинувшегося внизу Коктебеля. Как-то раз решили прокатиться на катере. Когда мы подошли к небольшой пристани, катер уже собирался отчаливать, и свободных мест не было. Тогда нам предложили сесть на носу катера. Идея нам понравилась, и мы устроились на носу, поджав под себя ноги. Ощущения оказались впечатляющими! Мы летели с огромной скоростью. Держаться было не за что, только друг за друга, катер подпрыгивал на волнах, а перед нами открывались скалы Кара-Дага, отвесно уходящие в темные глубины, и похожие на стены неприступной готической крепости. Нашему восторгу не было предела! Поездка, конечно, быстро закончилась, но впечатления остались надолго. Обедали мы обычно в одном из полюбившихся нам ресторанчиков. Там очень вкусно готовили различные блюда из осетрины и еще подавали замечательную окрошку. Кроме того, нам понравился веселый и любезный парень-официант. Мы почти подружились с ним, но, как-то раз он все испортил. Наверное, думая, что говорит нам комплимент, сказал, что мы похожи на Пугачеву с Киркоровым. С тех пор нам пришлось изменить место обеденной дислокации. По вечерам мы гуляли по освещенному разноцветными фонариками променаду, любовались сувенирами и безделушками, шаржами и портретами, сидели в кафе, пили местные вина, слушали музыку. Ощущение полного счастья для меня омрачало чувство неопределенности моего будущего.  По возвращении в Москву надо было срочно что-то решать с работой.
Как и все хорошее (а также и нехорошее) наш отпуск закончился, и мы снова были в Москве. Как оказалось, мне поступило два предложения. Это были небольшие коммерческие банки, куда меня приглашали приблизительно на аналогичную работу и приблизительно на  равнозначную зарплату.  Разница в основном состояла в том, что в одном из этих банков работало много моих бывших коллег, в том числе и Егор, а в другом я никого не знала. В принципе мне не хотелось работать вместе с Егором. Я была уверена, что ничего хорошего из этого не получится. Поэтому сначала я пошла на собеседование в Оркпрессбанк.  Вид деятельности, который был там предложен, как-то сразу не понравился мне. Как мне объяснили, работа в одном из удаленных офисов банка в основном налажена и поставлена. Надо только следить за дисциплиной, приглядывать за работниками и докладывать руководству в случае чего. А я, сказать по правде, никогда не видела себя в роли надсмотрщика и «держиморды». «Тащить и не пущать» - это явно не мое. Я пообещала позвонить и сообщить о своем решении и отправилась на собеседование в «Русский Богатырь». Собеседование там проводил сам Председатель Правления Виктор Александрович Кучерявин, с которым мы были знакомы еще по предыдущему банку, где в свое время он был Управляющим. Смена титула и кабинета никак не изменило вальяжных манер господина Кучерявина, и общение его с подчиненными сильно напоминало мне сцены из дореволюционной жизни: а именно беседу строгого, но справедливого барина со своими нерадивыми и неразумными крепостными.
«Ну что, соскучилась по работе?» - задал мне неожиданный вопрос Виктор Александрович.
 «Соскучилась» - как всегда, несколько сбитая с толку своеобразным обращением господина Кучерявина, ответила я. Хотя, не могу сказать, что это было чистейшей правдой.
«Ну, тогда приходи и работай!»
«А что за работа?» - все-таки на всякий случай поинтересовалась я.
«Через некоторое время будем открывать дополнительный офис нашего банка. Вот ты этим и займешься. Так что давай, оформляйся и вперед!»
Передо мной возникла дилемма: куда пойти работать? Как всегда это бывает в жизни: то ни одного предложения, а то сразу два! А для нас – Весов -  хуже выбора ничего нет!  Ну, вот как тут быть?! И ведь заранее известно, какое решение ни прими, именно оно-то и окажется наихудшим! Когда начинаешь здраво рассуждать и взвешивать преимущества и недостатки каждого предложения, то оказывается, что в каждом варианте есть свои плюсы и минусы. Причем, некоторые явные плюсы могут в будущем при ближайшем рассмотрении оказаться полновесными минусами! «Брошу-ка я монетку! - решила я - Орел – это будет «Русский Богатырь» - логично, правда ведь? Ну, а соответственно, «Оркпрессбанк» - решка!». Выпала решка, и я, как это ни парадоксально, пошла оформляться в «Русский Богатырь».  Да, конечно, похоже, что с логикой получилось как-то кривовато, но, ведь в конце-то концов, женщина я или где?! Однако, если вспомнить открытый мною когда-то Закон Всемирной Неизбежности, то скорее всего, этот путь был мне предначертан и пройти его до конца была моя судьба!
Путь этот, как вскоре выяснилось, не был усыпан розами, хотя шипов было предостаточно! После снисходительного и немного небрежного благословения на трудовую деятельность, полученного от Самого, я плавно перешла в ведение двух руководящих дам, рангом пониже: Главного бухгалтера Маргариты Львовны и Начальницы валютного управления Ирины Юльевны. Эти два персонажа имели большой вес в банке и оказывали огромное влияние на весь производственный процесс, а также на общую атмосферу в коллективе. Ну, и соответственно, в дальнейшем моя судьба во многом зависела от них и надо отметить, что расслабляться они мне не давали никогда! Мне даже показалось, что обе они, а особенно Ирина Юрьевна, как-то не обрадовались моему появлению в банке. Это было тем более неприятно, что я вообще не люблю конфликтных ситуаций, да еще Егор работал в Валютном Управлении, и Ирина Юльевна была его непосредственным начальником. Руководительницы объяснили мне, что Дополнительный офис будет создаваться на базе обменного пункта, что у обменного пункта есть свой менеджер, под руководством которого я и буду работать. Пока мне вменяется в обязанность разработать схему и порядок некоторых валютно-обменных операций, которые будут проводиться в обменном пункте. Мы обговорили в общих чертах схему операций, причем мне сразу показалось, что за счет округлений может возникнуть некоторая нестыковка, но от моих опасений бодро отмахнулись и сказали, что все будет в ажуре! После чего я отправилась в обменный пункт. Там меня ожидали два моих новых руководителя: менеджер сего учреждения Оскар Петрович Лебедев и его заместитель Олег Вадимович Ерофеев. «Оскар» - представился Лебедев. Он был лысый, в затемненных очках, сквозь которые острым взглядом умных темно-карих глаз он изучающе, немного настороженно, но, в общем-то, довольно доброжелательно рассматривал меня. Ерофеев, по всей видимости, был моложе Лебедева и внешность имел несколько гламурную – что-то в стиле раннего Ди Каприо. Они показали мне помещение обменного пункта, познакомили с сотрудниками и определили мне рабочее место, располагавшееся в небольшом зальчике, в котором сидела секретарь – стильная, показавшаяся мне надменной и несколько вульгарной девушка по имени Эля. Здесь же в обеденное время обедали сотрудники обменного пункта, за час до нашего обеда обедали сотрудники организации, располагавшейся в соседнем помещении, а в остальное время пили чай и кофе все кассиры, не занятые в данный момент работой. В общем и целом вся атмосфера, довольно обшарпанное помещение и общий настрой коллектива привели меня в состояние уныния. Если принять во внимание тему, на которую как-то непроизвольно постоянно съезжали разговоры моих новых коллег, все это напоминало отделение провинциального дурдома средней руки с некоторым сексо-патологическим уклоном .
Но, как говорится, взялся за гуж – не говори, что не дюж. Очередная народная мудрость в нужную минуту всплыла в моей голове, с детства напичканной присказками двух моих бабушек. Стараясь не обращать внимания на все неблагоприятные обстоятельства, я принялась тщательно готовиться к началу своей трудовой деятельности. Дел было - невпроворот! Надо было в тандеме с программистом установить и освоить новую для меня программу, подготовить договора, определить документооборот. Через несколько дней подготовка была благополучно закончена, и я доложила  Оскару, что можно начинать принимать клиентов. Как обычно и бывает, на практике все оказалось не совсем так, как планировалось в теории, по ходу дела возникла масса неожиданных проблем, которые приходилось тут же решать. Первый день проведения операции был неимоверно трудным. Все бухгалтерские проводки мне удалось доделать только поздно вечером, спустя часа три после окончания рабочего дня. Маргарита Львовна и Ирина Юльевна ждали результатов в банке. Но, получив проводки и закачав их в общий баланс, они пришли в ужас! Баланс «разъехался» - как я и предполагала, за счет округлений курса валюты. Разъяренные руководительницы начали звонить мне и требовать, чтобы я привела в порядок вычисления, исправила свои ошибки, причем немедленно, так как необходимо закрыть банковский день! Тщетно я пыталась возразить, что предупреждала о вероятности такой ошибки! Да и смысла в этом не было никакого! Надо было срочно придумывать, как подогнать цифры и привести проводки в божеский вид. Поскольку было уже очень поздно, решили отложить все на следующий день и разъехаться по домам. Домой я притащилась где-то к часу ночи. Всю ночь я не спала, мысленно искала выход из неприятной ситуации. Мои мозги устроены таким образом: натыкаясь на, казалось бы, неразрешимую задачу, они начинают безостановочно искать приемлемый выход из создавшейся ситуации. Причем, часто это происходит где-то на подсознательном уровне. Наутро я уже знала, как решить проблему и устранить неточности вычислений. Взбодренная я пришла на работу. Настроение мое по сравнению с последними днями было приподнятое, несмотря на почти бессонную ночь. В офисе кроме сотрудников-кассиров я с удивлением обнаружила начальницу валютного управления банка. «Доброе утро, Ирина Юльевна! – не почуяв надвигающегося цунами, поприветствовала ее я, - Я все поняла! Теперь я знаю, как надо действовать, чтобы избежать ошибок!» То, что я услышала в ответ, не только заставило меня замолчать, но просто уничтожило меня на глазах изумленной публики! Позже я узнала, что опускание и унижение подчиненных был фирменный стиль Ирины Юрьевны. Больше никому из руководства не удавалось так мастерски, практически не прибегая к грубостям и почти не повышая голоса размазать человека по стенке, опустить ниже плинтуса и вытереть об него ноги. Но тогда я еще этого не знала, зато и я и все окружающие (кстати, будущие моими подчиненные) узнали о моей тупости, некомпетентности, халатности, нежелании и неумении работать, отсутствии элементарных школьных знаний (включая таблицу умножения и правописание безударных гласных) и прочих недостатках. Короче, из патетического монолога Ирины Юльевны явствовал вывод, что дауны и дебилы по сравнению со мной – перспективные кадры, а уж шизофреники – просто продвинутые люди. Честно говоря, я не привыкла к такому обращению. Я была не готова вот так утереть лицо, залитое помоями и, улыбнувшись, продолжить работу. Тем более, что никакой вины я за собой не чувствовала. Поэтому я, не дожидаясь окончания монолога заявила: «Сейчас же прекратите! Никогда и никому, начиная со школьной скамьи, я не позволяла ТАК разговаривать со мной! А теперь, будучи взрослым, вменяемым человеком, не позволю и подавно! И если в вашем банке принято ТАК общаться с подчиненными, я ни минуты не собираюсь работать здесь, а в особенности лично с вами! И вообще, рекомендую Вам научиться нормально обращаться с людьми! У нас все-таки не рабовладельческий строй!» Последовала немая сцена. Ирина Юльевна, по всей видимости, никак не ожидала какого-то бы ни было отпора. Ее глаза под очками округлились, она с недоумением посмотрела на меня, после чего молча развернулась и вышла из офиса. Зато остальные участники-статисты драматического действия с уважением и почти с благоговением смотрели на меня, как на рыцаря, на глазах изумленных горожан, поразившего свирепого дракона. «Надо же – подумалось мне – народ меня зауважал – видать им тоже доставалось от грозной начальницы! Жалко, что работать мне с ними не придется!» Действительно, на тот момент я твердо решила уволиться из «Русского Богатыря».  Подойдя к Оскару, я сообщила ему о своем решении и объяснила причину. «Очень жаль, - сказал мне он, - я думаю, мы бы сработались. Да еще мне теперь надо срочно на твое место человека искать! Тут была у меня одна претендентка, но Кучерявин настоятельно порекомендовал тебя, и я ей отказал!» «Извини, что так получилось! Мне и самой это неприятно, тем более, что я тоже только что отказалась от другого места, но при таком отношении ко мне, я работать не смогу!» «Очень все неудачно получилось, - размышляла я по дороге домой, - опять я без работы осталась! Мои финансы, как говорится в народной поговорке, поют романсы. Хорошо, что Егор работает! Он теперь моя единственная поддержка и надежда! Ну, ничего! Перекантуемся, пока я найду что-нибудь приемлемое! Как-нибудь все образуется!» Так я старалась себя успокоить, но внутренне меня, конечно колотило! Все эти конфликты, размолвки и противостояния всегда были для меня сильным стрессом. В отличие от некоторых людей, которые, как я знаю, ловят от скандалов кайф, и просто-таки подпитываются энергией раздора, во мне такие эксцессы пробивают чувствительную брешь. Я чувствую себя какой-то разбитой и опустошенной и мне нужно время и покой, чтобы восстановиться. Я вообще считаю, что люди делятся на две большие группы: это те, кто получает энергию от окружающих в процессе общения (не важно, как – от болтовни, веселья, злобы) – это экстраверты, им обязательно постоянно нужно находиться в коллективе. И те, кто получает энергию из космоса (ну, или от окружающей среды – как тебе больше нравится) – это интраверты. К таким принадлежу и я. Нам иногда нужно побыть наедине с собой, полюбоваться природой, почитать книгу. Хотя, это совершенно не означает, что интраверт – замкнутая на себя система! Время от времени мы с удовольствием готовы поделиться впечатлениями, знаниями, мыслями, энергией с теми, кто готов это воспринять.
Приехав домой, я стала ждать Егора, чтобы поведать ему свою безрадостную историю, услышать слова поддержки и сочувствия. Наконец, раздался долгожданный звонок, и с волнением я пошла открывать дверь. Егор стоял передо мной, излучая явное неудовольствие. «Представляешь, что со мной сегодня случилось? Ни за что, ни про что меня оскорбили при всем коллективе! Твоя любимая начальница сегодня специально припожаловала для этой цели к нам!» - начала было я свой грустный рассказ. «Я все знаю! – жестко оборвал меня Егор, - Ирина Юльевна сегодня после твоих выступлений вся в слезах пришла! Ты что с ума сошла – так с руководством обращаться?! Надо же! Довела человека до слез ни за что ни про что! Не думал, что ты так можешь!» «Постой! Как это я – довела! Я просто сказала, что…» «Не хочу даже слушать, что ты сказала! Я знаю, что Ирина Юльевна просто так плакать бы не стала! Завтра же иди и попроси у нее прощения!» «Я?! Прощения – за что?! За то, что она меня, как двоечницу распекала при всем честном народе, да еще за ошибку, которую я ей предсказывала, а она меня слушать не захотела?! Да не бывать этому никогда!» «Ну, в таком случае – извини! Я не хочу иметь с тобой ничего общего! Ты оскорбила человека, которого я очень уважаю!» - эти слова Егор произносил, уже собирая вещи в большую спортивную сумку, с которой мы ездили в Коктебель. «Постой, пожалуйста, не уходи! Мне сейчас так нужна твоя поддержка! Я сказала Оскару, что увольняюсь!» - пока я говорила Егор уже захлопнул за собой дверь. Я опустилась на диван и, остолбенело уставилась в одну точку. Я не знала, что же мне теперь делать. Вместо мыслей в голове была какая-то невообразимая каша. Как дальше жить и вообще есть ли такая необходимость – делать какие-то усилия, за что-то бороться, если, казалось бы, самый близкий человек может так легко, не задумываясь, предать в трудную минуту, подставить, и – ради чего?! Ради карьеры? Дружбы? Денег? Это было совершенно непостижимо для меня! Как в бреду прошел остаток вечера, помню, что опять я всю ночь не спала. Я плакала и думала о том, что вот теперь наступают бесконечные и пустые дни одиночества и обиды, которые надо будет чем-то заполнять, чтобы не сойти с ума. О том, как еще не скоро пройдет боль от предательства Егора и о том, что как-то надо все равно выживать. Наутро я встала совершенно разбитая физически, но с твердым решением: как это ни прискорбно, но я должна остаться работать в «Русском Богатыре» - и другого варианта у меня теперь не осталось! Своим уходом Егор отрезал мне пути к отступлению – нет у меня теперь времени на поиск другой работы. Поэтому надо как можно раньше (до того, как Оскар приведет своего человека) попасть к Кучерявину в кабинет и сказать ему, что все нормально, я буду работать дальше и в рабочем порядке решать текущие проблемы. К счастью Виктор Александрович был на месте один и принял меня достаточно благосклонно. «Ну, что там у вас с операцией в обменном пункте?» - в своей обычной манере, несколько небрежно и свысока поинтересовался он. «Были кое-какие шероховатости, но теперь понятно, как устранить их. Вот только место у меня рабочее ужасно неудобное. Я сижу практически в столовой. Согласитесь, что для приема солидных клиентов это совершенно неприемлимо… Да, и кроме того, Виктор Александрович, оценивая объем и сложность работы, я думаю, мне понадобятся еще люди, хотя бы один человек на первое время» - ответила я по возможности бодро и уверенно. «В недалеком будущем все это будет – и кабинет у тебя будет и сотрудники – это когда откроется Допофис. В организации и открытии которого ты, кстати, и будешь принимать непосредственное участие. А пока, для начала – помочь ничем не могу – постарайся обойтись своими силами» В этот момент в кабинет вошла Маргарита Львовна. Она была явно заинтересована узнать, о чем это я беседовала с Самим и чем же наш разговор закончился. «Вот – Линамартина человека просит. Говорит, объем работы большой» - внес ясность Кучерявин. «Ну, пока поработай одна, а там видно будет!» - с явным облегчением проговорила Маргарита Львовна. Мы с ней вместе вышли из кабинета и шли рядом по коридору. И тогда Маргарита Львовна сказала слова, которые врезались мне в память, потому что очень четко определили мою судьбу на все последующие годы работы в банке. Она сказала: «Это как на корабле: тошнит, а плыть надо!»

***
Хельга спала на своей кровати, уютно укрывшись пестрым пледом.  Линамартина лежала и слушала в наушниках любимую музыку. Она не могла уснуть, потому что вечер был необыкновенно теплым и, как всегда, обещающим какую-то сказку и волшебство. Линамартина знала, что эти обещания почти никогда не сбываются, но само это ожидание было таким интересным, что отказаться от него, уснуть, так и не узнав, должно ли что-то произойти на этот раз – было выше ее сил. Вдруг за окном ей почудились сполохи какого-то необычного света. Линамартина выключила музыку и выглянула за дверь. На пляже, на самом берегу моря она увидела огромный костер. Вокруг костра собрались люди - много людей, звучала ритмичная африканская музыка. «Сегодня же ночное пати на пляже!» – вспомнила она мельком прочитанное днем объявление. Тихо, стараясь не разбудить подругу, Линамартина вышла из номера. Она заказала в баре один из любимых ею коктейлей и заняла свободный шезлонг. Вскоре появились артисты. Под звуки экзотических национальных инструментом – в основном это были ударные - полуобнаженные негры и негритянки исполняли ритмичные танцы вокруг огромного костра – это было очень впечатляюще и зажигательно. Затем они стали постепенно вытаскивать в освещенный костром круг зрителей, и вскоре все мы, захваченные этой пульсирующей, как биение сердца, волнующей музыкой, танцевали вокруг огня, и это было потрясающе здорово! Потому что в этот миг мы были подобны первобытным людям, выражающим через танец свое восхищение бездонным звездным небом, бескрайней древней пустыней и чернеющим перед нами таинственным морем. Когда танец закончился, как будто закончилось какое-то колдовство, но мы, участники этого древнего ритуала еще какое-то время находились будто бы под гипнозом. Некое единение охватило нас, и мы чувствовали себя членами одного племени, нам не хотелось расходиться по номерам, однако, было уже довольно поздно, костер догорал, и из пустыни повеяло прохладой. Я подошла к шезлонгу, на котором оставила свою кофту и увидела на нем чью-то книгу. Книга была довольно потрепанной, обложки на ней не было и, похоже, что начала не было тоже. Я огляделась в надежде увидеть хозяина (или хозяйку книги), но почти все уже разошлись спать. Я хотела оставить книгу на месте, но что-то заинтересовало меня в ней и я, недолго думая, взяла ее и отправилась в номер. Хельга по-прежнему мирно спала. «Интересно, неужели такая громкая музыка не помешала ей спать? - подумала Линамартина – и как жаль, что она не участвовала в нашем первобытном шаманстве! Что-то необычное я испытала в эту ночь, что-то такое, какого со мной не было никогда раньше! И, возможно, это воспоминание я помещу в альбом своих любимых впечатлений, и иногда буду извлекать его из памяти и наслаждаться им» Она разделась и легла в постель. Однако, спать ей по-прежнему не хотелось и она решила немного почитать найденную книгу. Действительно, начала у книги не было, однако, с первых же слов книга захватила Линамартину. Возможно, в этом была даже какая-то прелесть, своеобразная интрига – вот так начать читать с какого-то произвольного места, не зная предыстории, оказаться в гуще какой-то давно начатой повести (или романа?). Кроме того, ей показалось, что сюжет книги ей чем-то знаком или что-то напоминает. Во всяком случае, чтение увлекло ее, и спать совсем расхотелось.
***          
 
«Герцогиня грелась у огня, уютно мерцающего в камине. Да и весь домик Стрелка с ее приездом наполнялся теплом и уютом. Каждый раз, заходя в дом, Герцогиня удивлялась, каким неприветливым и заброшенным становились комнаты за время ее отсутствия. Ей приходилось прилагать немало усилий, чтобы привести жилище Дракона в состояние, пригодное для жизни. Для него, казалось, это было совершенно не важно. Зато, ей было, чем занять время пока она ждала своего друга. Обычно, Дракон приходил из леса усталый, но довольный. Он рассказывал Герцогине смешные и страшные истории о своих путешествиях, об удачной или неудачной охоте, о странных и непонятных существах, обитавших в здешних краях. Потом они вместе готовили вкусную незамысловатую еду на костре перед домом и уходили гулять по полям и лесам, слушали пение птиц, кормили белок и оленей. Им было весело и интересно вместе. Немного грубоватый и нелюдимый Стрелок был на самом деле добрым и совсем неглупым. Он, как мог, заботился о том, чтобы Герцогине было спокойно и хорошо в его простом и не слишком комфортабельном лесном жилище. Часто, после особенно удачной охоты, Стрелок делал ей подарки. Иногда это были изящные украшения, иногда красивая, выбранная с большим вкусом одежда. Все это было ей очень приятно. Правда, они никогда не говорили друг другу ни ласковых слов, ни признаний в любви. Почему – Герцогиня не знала, но ей казалось, что это правильно, так и должно быть. Ведь все и так ясно, они заботятся друг о друге и делают друг для друга все необходимое. И только потом, много времени спустя, Герцогиня поняла, что так относятся к нужным и полезным в обиходе вещам (возможно даже любимым, но вещам) – о них ведь тоже заботятся, их берегут, но никогда не говорят им о своих чувствах – ведь это вещи! А ведь любое живое существо – даже цветок или кошка – нуждаются в теплоте, нежности и ласке! Может быть, поэтому большинству мужчин и женщин не удается сохранить любовь друг к другу в течение длительного времени. Ведь все мы почему-то скупимся на изъявление своих чувств и тем самым сводим на нет то духовное и телесное притяжение, которое и составляет суть любви.
Иногда Стрелок уходил из дома надолго. «Пожалуйста, не оставляй меня здесь одну! Мне страшно ночевать в лесной избушке! За окном, в темноте двигаются непонятные тени. Они кружат вокруг дома всю ночь. Я слышу странные звуки за стенами – шорохи и вздохи. Когда мы вместе, ничего такого не бывает, но стоит тебе уйти, как все начинается сначала…» - жалобно говорила Герцогиня, но Дракон только смеялся в ответ и говорил обычно что-то вроде: «Какая же ты трусиха и неженка, моя Герцогиня! Видно, что жизнь за крепостной стеной твоего неприступного замка не пошла тебе на пользу! Выгляни в окно, посмотри на эти приветливые лужайки, на высокие стройные деревья вокруг – разве может быть тут что-то враждебное тебе? А я должен раздобыть достаточно дичи для еды и для продажи, чтобы купить тебе новое платье и красивое ожерелье! Так что потерпи немного, через несколько дней я вернусь к тебе с трофеями и подарками!» «Ну, хотя бы не уходи так часто и возвращайся побыстрее!» - просила его Герцогиня. «Ты же знаешь, я – Стрелок! Я не могу сидеть дома! Моя душа требует путешествий и приключений! И, возможно, я все-таки встречу где-нибудь на своем пути настоящего живого Дракона и сражусь с ним и смогу его победить! И тогда везде и всюду, где я буду появляться, люди будут узнавать меня и говорить – вот тот самый Стрелок, который победил Дракона!» - горячо отвечал Стрелок, и его глаза загорались непонятным для Герцогини огнем, и она понимала, что ничего не в состоянии возразить ему. Однажды Стрелок не появлялся особенно долго. Дни проходили за днями, недели за неделями, а он все не возвращался. Герцогине было очень тоскливо и одиноко, но самое ужасное было то, что она не знала – не случилось ли с ним какой беды! Картины разнообразных несчастий, произошедших с ее другом, одна страшнее другой, рисовались помимо воли в ее воображении. То ей представлялось, что Стрелок погиб при переправе через реку и бурный поток унес его к водопаду и сбросил с огромной высоты… То виделось, как Дракон срывается с отвесной скалы и летит в бездонную пропасть… То дикий свирепый зверь, раненный его стрелой, сбивает ее друга с ног и терзает его тело клыками и когтями… Неизвестность и одиночество стали, наконец невыносимыми. Герцогиня поняла, что еще немного, и она сойдет с ума! Запасы провизии в ее лесном убежище закончились, но она все равно не могла ничего есть. Как сомнамбула каждое утро выходила она  из дома и бродила по лесным тропам в поисках Стрелка или каких-нибудь следов его пребывания, но все было безнадежно! С наступлением темноты она возвращалась в их жилище – усталая и опустошенная, зажигала свечу и бессмысленно уставившись на трепещущий огонек, сидела не в силах чем-либо заняться или отвлечься от своих горьких мыслей. «А может быть, с ним ничего не случилось? Может быть, он просто забыл про меня. Может быть я больше не нужна ему в его жизни, полной приключений и путешествий. Я только привязываю его к этому дому, сковываю его свободу… Мне надо уехать отсюда! Больше я не могу страдать здесь от одиночества и тоски!» Вдруг ее горькие размышления прервал громкий стук в дверь. Сначала Герцогиня вздрогнула от испуга, а потом ее сердце радостно забилось – это он! Ее Стрелок! Он, наконец, вернулся! «Сейчас, сейчас! Открываю!» - с этими словами Герцогиня бросилась к двери. Ослабевшими от волнения пальцами она с трудом справилась с засовом, дверь открылась, и перед ней возник силуэт, но чей!? Это был не Дракон. Перед ней стоял мужчина в черном плаще, из-под низко надвинутого на лицо капюшона на нее глядели внимательные, до боли знакомые темные глаза. «Как ты здесь оказался?» - с трудом проглотив подкативший к горлу комок, промолвила Герцогиня. «Я приехал, чтобы увезти тебя в замок, моя Герцогиня! Я почувствовал, что ты нуждаешься в моей помощи» Не в силах ничего сказать в ответ, Герцогиня уронила голову на грудь Стража и зарыдала…»
***      
             
«Что это ты так увлеченно читаешь?» - потягиваясь и сладко зевая, спросила Хельга.
«Ты представляешь, кто-то оставил на пляже книгу! Она без обложки и без начала, так что я не знаю ни автора, ни названия, ни начала истории! Но, почему-то мне все равно нравится!» - ответила Линамартина.
«А как ты оказалась ночью на пляже?»
«Ой, я же не сказала тебе! Помнишь, у ресторана мы видели днем объявление о ночном пати на пляже? Так вот! Мне не спалось, и я пошла посмотреть – что же это такое!»
«Ну и как тебе это пати? Что там было?»
«О! Было здорово! Вместе с местными колдунами мы танцевали ритуальные танцы вокруг костра под звуки там-тама!»
«Нет-нет, я не люблю этническую музыку и пляски народов мира!»
«Вот я и не стала тебя будить! А теперь ты уже выспалась? Тогда я могу почитать тебе вслух книгу, которую я нашла после нашего камлания!»
«Нет, лучше уж расскажи мне продолжение твоей истории. Как ты жила дальше, после предательства Егора? Я думаю, тебе было совсем нелегко!»
«Да, мне было очень плохо. Не знаю, как я выдержала и пережила этот кусок моей жизни. Ники вырос, как-то незаметно для меня он превратился из ребенка в мужчину, у него была своя жизнь, о нем заботилась другая женщина. Его не было рядом и, казалось, для меня не было больше смысла быть сильной и выстаивать вопреки всему. Хотелось лечь, закрыть глаза, не двигаться и ни о чем не думать. Однако, привычка преодолевать себя, наверное, глубоко засела в моей натуре. Каждое утро я вставала и, как зомби, шла на работу, которая не приносила особой радости, но отвлекала от черных мыслей о предательстве и одиночестве. А чтобы убивать свободное время, которого вдруг появилось непривычно много, я решила применить такой радикальный способ, как ремонт квартиры. Поскольку я осталась одна в двухкомнатной квартире, то мне пришла в голову мысль, что могу позволить себе иметь спальню и гостиную, как, в общем-то, и полагается нормальным людям. И вот, приходя вечером с работы, я принималась обустраивать комнаты, клеить обои, красить окна, прилаживать какие-то деревянные бордюрчики и прочие элементы декора. Я, конечно, жутко изматывалась, но зато лечь и умереть было некогда, как бы мне этого ни хотелось. Кроме того, моя поддержка (в том числе и материальная) требовалась маме и Алексу. Неумеренная тяга к спиртному у моего брата становилась все сильнее. Он пробовал устраиваться на работу, однако, каждый раз его хватало до первой пьянки. Как правило, он не мог остановиться, уходил в запой, прогуливал работу и в очередной раз его увольняли. При этом, по природе своей, будучи застенчивым и миролюбивым, напиваясь, он становился злобным и агрессивным. Мне было невыносимо больно видеть этот процесс самоуничтожения близкого человека, такого умного, тонкого и талантливого. Мы с мамой пытались предпринимать какие-то попытки помочь ему. Но и медицина, и колдовство – все оказывалось бессильно. Я поняла, что если алкоголизм это и заболевание, то оно не поддается никакому лечению. Но, чем дальше, тем больше во мне росло убеждение, что, скорее всего, алкоголизм - это влияние каких-то темных сущностей, которые овладевают душой и разумом человека, терзают его самого и его близких, питаясь при этом их жизненной силой, пока не сведут в могилу. Так и протекала моя жизнь. Мне казалось, что я нахожусь под каким-то жутким прессом, который давит на меня с невыразимой тяжестью, и как только это давление чуть-чуть ослабевает в одном направлении, так тут же усиливается в другом.
На работе тоже все было непросто. Подготовка к открытию Допофиса почти полностью легла на мои плечи. Оскар и Борис не очень хотели вникать в тонкости различных инструкций и положений, в огромном количестве издаваемых нашей головной организацией – Центральным банком. Действительно, все эти бумаги составлялись таким хитроумным образом, что никогда наверняка нельзя было определить, что же на самом деле имелось в виду. В результате исполнителя всегда можно было обвинить в том, что документ неправильно понят и истолкован. Кроме того, невозможно отказать авторам руководящих документов в мастерстве, с которым они скрывают суть в потоке бессмысленных слов, ссылок и оборотов, так, что уже после прочтения первой же страницы неодолимый сон вырубает сознание. В головном банке, где мне все наши действия надо было согласовывать с руководством, тоже никому не хотелось заниматься этим делом, так что решение почти всех организационных вопросов мне приходилось брать на себя. Ну, и естественно ответственность за правильность принятия решения тоже целиком и полностью ложилась на меня. Вообще, как оказалось, специфика моей должности состояла в том, что я была как бы буфером между руководством Допофиса и руководством Банка. Я, по сути, никому из них не была что называется «своей». В банке меня считали человеком Оскара, а тот, наоборот, считал меня ставленником Банка. Однако, я думаю, и те и другие признавали за мной два важных качества: первое – это способность моих мозгов решать многие задачи и находить приемлемый выход из многих ситуаций, и второе – мою абсолютную природную порядочность. Может быть это и нескромно, но я знаю, что за это меня если и не любили, то, во всяком случае, уважали. В результате переоборудования помещения у меня появился маленький, но вполне уютный кабинет – это было очень важно для меня. Ведь на работе приходилось проводить большую часть жизни, и возможность побыть наедине с собой в течение рабочего дня в значительной части примиряла меня с действительностью»
«А как случилось, что ваши отношения с Егором снова наладились?» - спросила Хельга.
«Даже не помню, как и когда это случилось. Знаю только, что прошло около месяца со дня нашей ссоры. Кто-то из нас позвонил, по-моему, по какой-то надобности. Оба мы сделали вид, что никакого конфликта между нами не было. Егор вернулся ко мне, и в тот момент я не стала доказывать ему свою правоту. Однако я знала, что жизнь рассудит нас и действительно, так оно впоследствии и произошло. А пока мы стали жить по-прежнему. Егор помог мне доделать ремонт в квартире. И еще мы купили, наконец, в спальню настоящую двуспальную кровать, осуществив тем самым мою голубую мечту! Ведь до сих пор из-за вечной нехватки места мне всегда приходилось спать на диванах или кушетках различной, но одинаково неудобной конструкции, и мой позвоночник начал подавать недвусмысленные предупреждения в виде неприятных болевых ощущений. Зато теперь у меня была спальня и гостиная! Это было так непривычно и здорово! Правда, такое положение длилось совсем недолго. Дело в том, что однажды позвонил Ники и спросил: «Мама, можно я вернусь?» «Конечно, - тут же заверила его я, - ведь это твой дом!» Вот так и получилось, что когда Ники вернулся, моя спальня стала для меня на много лет и спальней и гостиной и всем, чем угодно.
Что касается Егора, то он, будучи человеком гораздо более предприимчивым, чем я, еще во время нашей работы в предыдущем банке сумел скопить некоторую сумму, достаточную для покупки квартиры в Подмосковье. Если ты хочешь узнать, как ему это удалось, я могу в общих чертах рассказать. Был в нашем коллективе один шустрый и ушлый товарищ – звали его Андрей, а фамилия его была Петрунько. Работал он кадровиком. И придумал он такую штуку. Все желающие разбогатеть и имеющие некоторую свободную наличность, складывались в общий фонд. Затем Петрунько высматривал более или менее (как ему представлялось) надежный банк, где давали наибольший процент по вкладам (а проценты в то время давали немалые) и размещал эти денежки в депозит на не очень большой срок. Как только срок заканчивался, деньги моментально перекладывались в другой банк. Смысл этих телодвижений был в том, чтобы забрать деньги раньше, чем банк закроется. А закрывалось в то время огромное количество банков. Да и большие проценты по вкладам обычно обещали банки, стоящие на грани разорения. Риск, конечно, был велик, но и Петрунько тоже был не лыком шит. Тем более, что под рукой у него была и оперативная информация, и машина с водителем да и свобода передвижения в рабочее время. И, что немаловажно – он сумел вовремя остановиться. Так что все, кто проучаствовал в этой опупее (в том числе и Егор) оказались в солидном плюсе. И вот теперь, когда очередной кризис сотрясал нашу несчастную экономику (в тот раз, по-моему, из-за резкого провала доллара) цены на недвижимость стали катастрофически расти, и Егор понял, что если он не купит квартиру сейчас, то вскоре этих денег не хватит уже и на комнату в коммуналке. Покупку пришлось совершать в спешке из-за ежедневного удорожания квартир. Местоположение квартиры Егор выбрал на своей исторической родине – в подмосковных Мытищах. Кстати, с этим городом мне пришлось пересечься в моей жизни уже второй раз – когда-то мы частенько ездили туда с институтскими девчонками к нашей одногруппнице – гостеприимной Милене. И вот теперь, через столько лет из множества подмосковных городков и городишек – именно этот! Не правда ли странно?
Теперь, имея свою собственную квартиру, о которой он долгое время мечтал, Егор стал часто по выходным уезжать туда. Честно говоря, это было не очень приятно для меня. Я не знала, что он там делает, и меня посещали разные мысли. И потом, мне казалось, что вместе нам было бы гораздо веселее проводить свободное время. Однажды, в пятницу после работы мне стало как-то особенно тоскливо, и я решила поехать к Егору. Я знала адрес и даже однажды побывала там, поэтому, как мне показалось, я смогу легко отыскать его дом. Было уже достаточно позднее время, поэтому я не рискнула ехать на электричке, а остановила машину и попросила отвезти меня в Мытищи. Водитель с нескрываемым изумлением посмотрел на меня и назвал довольно внушительную сумму, но меня это не остановило: такая сумма у меня была, а экономить на своих желаниях я никогда не любила. «Вы хоть знаете дорогу?» - поинтересовался водитель. «Приблизительно» - туманно ответила я. И мы понеслись по освещенному фонарями МКАДу, огибая засыпающую Москву с запада на север. Мне было немного боязно, но я поставила перед собой цель и двигалась к ней, а это всегда приводит меня в состояние радостного возбуждения. Мой организм отрицательно реагирует на ситуации, когда от меня ничего не зависит, и когда я ничего не могу изменить. Например, я терпеть не могу ждать. А сейчас… Я ехала в неизвестность, в зимнюю ночь, с незнакомым бомбилой к не ожидающему меня Егору, но почему-то мне было почти весело, и я была уверена, что ничего плохого со мной не случится. Настроение начало портиться, когда мы прибыли в Мытищи, и я поняла, что зимней ночью все выглядит совсем не так, как летним днем. «Где Вас высадить?» - спросил водитель. «Здесь, пожалуйста» - ответила я, смутно восстанавливая в голове расположение домов. «Вы уверены? Может быть Вас подождать?» - с явным сочувствием спросил он, оглядывая устрашающий пейзаж пустынных, занесенных снегом дворов. «Я уверена. Не ждите меня» - без всякой уверенности в голосе проговорила я. Ведь денег на обратную дорогу мне бы уже все равно не хватило.  Автомобиль прощально мигнул фарами и скрылся в кромешной темноте. Я двинулась к дому, который показался мне тем самым домом. Набрала на домофоне номер квартиры и стала ждать. Никакой реакции. Повторение процесса не дало никакого видимого результата. Вот теперь мне стало по-настоящему страшно! А если Егора нет дома, ведь он может быть у родителей, да мало ли где еще! А может быть он не один и просто не хочет мне открывать! Куда же мне тогда деваться? Все подъезды оснащены домофонами – туда не проникнуть, электрички не ходят до утра, на такси у меня денег нет – да и где тут, в этой глухомани, ночью найдешь такси! Мне уже начал мерещиться мой окоченевший труп в сугробе, найденный поутру местным дворником. «Стоп! Не вдавайся в панику! Коченеть пока еще рано – ты еще даже замерзнуть как следует не успела! Попробуй плясать от печки, как говорили твои любимые бабушки!» Я вышла на площадь около станции – это место вполне узнаваемое – и пошла той дорогой, по которой мы шли с Егором, когда он показывал мне свою квартиру. Эта дорога была узнаваемой и вела меня прямо к дому! Только совершенно не к тому, в который я так упорно хотела попасть! Точно! Я перепутала дом! С огромным волнением я набрала код домофона и с радостью услышала недовольный голос Егора: «Кто там!» «Егор, открой – это я!» Когда я оказалась в квартире, то увидела, что Егор не столько обрадован, сколько удивлен. «Как ты здесь оказалась?» - с недоумением спрашивал он. «Вот так! Соскучилась и приехала!» - отвечала я, не веря своему счастью. Однако, моя эйфория быстро улетучилась, потому что я поняла, для чего Егор уединяется по выходным дням в новой квартире. Все оказалось предельно просто: здесь никто не мешал ему напиваться в одиночку. И это было ужасно печальное открытие!
Однако, жизнь продолжалась и, как всегда надежда на лучшее вопреки всему не оставляла меня. Мне казалось, что если проявлять к человеку доброту, любовь и терпение, то можно изменить что-то в его судьбе. Мне хотелось путешествовать, получать новые впечатления и в этом Егор часто соглашался со мной. Следующее наше путешествие мы предприняли снова в Коктебель, который нам понравился и запомнился не только злобной хозяйкой, но и чистейшим морем и великолепными горами вокруг коктебельской бухты и вкусной недорогой едой. В этот раз мы были заранее вооружены адресом «очень хорошей квартирной хозяйки», которую порекомендовал нам все тот же вездесущий Петрунько. Оказывается, он с женой уже много лет останавливается у нее. Да и в этом году, немного позже нас семейство Петрунько собиралось присоединиться к нам. На этот раз действительно, условия проживания были неплохими – в нашем распоряжении была просторная терраса. Мы мирно отдыхали, наслаждаясь солнцем, морем и замечательной природой, пока приезд четы Петрунько не нарушил нашей идилии. Егор в купе с Андреем представляли термоядерную смесь. Ежедневно они напивались, невзирая на мои с мадам Петрунько отчаянные попытки остановить их, с утра они, естественно, болели, к обеду начинали лечиться подобным, а к ужину все переходило в какую-то круговерть, в которой уже и мы с Андреевой супругой поневоле принимали активное участие. Помню затянувшиеся трапезы, плавно переходящие из одного приморского ресторана в другой, наши с Петрунько забойные танцы под популярную тогда песенку «А яки да!», ночное купание в море (которое в Черном море было дозволено, а как оказалось позже, в других морях – нет). Одним словом, когда Петруньки собрались уезжать, я да, по-моему, и Егор вздохнули с облегчением! Мы проводили их на вокзал и посадили в поезд. Причем запасливые Петруньки повезли с собой в Москву целую тучу сумок и чемоданов. Оказывается, они традиционно закупали в Коктебеле овощи и фрукты, начиная с дынь и кончая репчатым луком! Егор поинтересовался, не хочу ли я запастись чем-нибудь тоже? На что я категорически ответила: «Нет! Ни за что!» В моей памяти еще слишком живо было воспоминание о том, как возвращаясь из Судака с Олегом, на пересадке в Симферополе мы увидели ну очень дешевые абрикосы и персики и на радостях взяли по ящику того и другого. И как потом корячились с этими ящиками и остальными вещами, загружая и выгружая их из поезда!  Рук не хватало, мы перемещались вдоль поезда мелкими перебежками, Олег по своему обыкновению исходил ненавистью ко всему белому свету… Вобщем, впечатление от отдыха было начисто испорчено этим последним штрихом. Так что на всю оставшуюся жизнь в моем сознании каленым железом отпечатались слова: «Никогда, ничего не покупать на отдыхе (ну, за исключением мелких сувениров)». Вообще, конечно путешествия – это одно из тех занятий, которые дают много впечатлений, и мне всегда было жалко, что я не могу путешествовать столько, сколько бы мне хотелось. И все-таки, как я сейчас припоминаю, мне довелось кое-где побывать, и теперь я бережно и с удовольствием перебираю эти воспоминания, смеюсь и грущу над ними, они делают мою жизнь более яркой и насыщенной. Меня всегда удивляло, что мой брат Алекс, никогда не видевший никакого моря, не стремится заполнить этот пробел. Да и Егор, если бы не я, вряд ли бы когда-нибудь выбрался из своих Мытищ. Но, зато теперь он, что называется, вошел во вкус и мы выезжали с ним на море как минимум раз (а то и два) в год. После наших крымских каникул мы решили податься в Краснодарский край. Кроме того, нам надоело отдыхать так называемым «диким» образом и гнездиться в не слишком комфортном, так называемом «частном секторе». Тем более, что жизнь менялась и одной из положительных черт этой новой жизни было то, что теперь за деньги можно было купить (а не «достать», как раньше) практически все. Дело было в цене вопроса. Мы выбрали то, что могли себе позволить – путевку в Дагомыс. По нашим представлениям это было достаточно комфортабельная гостиница с хорошими номерами и неплохим шведским столом. Корпуса стояли на высоком скалистом берегу, и к морю надо было спускаться на шикарном внушительных размеров лифте. На пляже было в достатке лежаков, территория была небольшая, но зеленая. Неудобство было практически одно: то, что лоджия нашего номера выходила как раз в сторону ресторана. По ночам оттуда раздавалась оглушительная музыка, и кто-то голосом Успенской (а возможно это и была она сама) исполнял заезженные хиты так называемого «русского шансона». Я и раньше-то никогда не была поклонницей этого жанра, а уж с тех пор и вовсе стала испытывать к нему ярко выраженную неприязнь. В остальном отдых был респектабельным и размеренным. Погода стояла такая, какую я обожаю – осень на юге – жаркие, но не слишком, дни, теплое, ласковое море, не холодные, но все же освежающие ночи. Через некоторое время нам даже захотелось некоторого экстрима, и мы отправились на рафтинг по горной реке. Мы с Егором смутно представляли, что это такое, но это мероприятие, честно говоря, превзошло все наши ожидания. Нас посадили в заезженный ПАЗик (как оказалось, это был излюбленный вид транспорта у местных тружеников на ниве туризма) и повезли в горы. Меня сразу насторожило, что в автобусе среди любителей острых ощущений оказалась всего одна женщина  - естественно, это была я. Через какое-то время езды по головокружительной, но живописной горной дороге, мы прибыли на место старта нашего рафтинга. Это был берег неширокой, быстрой горной реки под названием Мзымта. Рафты оказались большими (человек на восемь) надувными лодками. Всех прибывших распределили по рафтам, снабдили спасательными жилетами, дали каждому гребцу по веслу, а каждой лодке – по проводнику из местного населения. Наш проводник был настроен серьезно, сразу предупредил, что будут опасные места, в которых необходимо строго и быстро выполнять его команды, иначе можем перевернуться и даже разбиться о камни. Но и при удачном раскладе перспектива оказаться в стремительном ледяном потоке не сулит ничего хорошего для здоровья. С таким более, чем оптимистическим настроем мы отправились в плавание по бурной Мзымте. Река подхватила нас стремительным потоком и понесла вниз, к морю. Картины прибрежного пейзажа сменялись с неимоверной быстротой! Глубокое ущелье сменялось живописной долиной, поросшей желтеющей травой и кустарниками, за крутым поворотом тут же следовал бурлящий и ревущий порог. Рафт скакал и крутился на волнах, как взбесившийся конь, а мы только и успевали орудовать веслами, выполняя команды нашего капитана. Ледяные искрящиеся на солнце брызги окатывали нас с головы до ног, но нам было не до того – главное было удержаться на рафте, не вывалиться за борт и не дать лодке перевернуться! Когда рафт прибыл к месту назначения, мы были мокрые, усталые, но довольные. Безусловно, мероприятие было захватывающим! В программу также входили шашлык и местное вино на берегу своенравной реки. Местный экстрим очень впечатлил нас с Егором, и мы решили не останавливаться на этом. В следующий раз, уже отдыхая в Адлере, мы рванули в Абхазию на экскурсию к Гегскому водопаду. Как было описано в рекламе экскурсии, этот водопад – один из самых высоких в Абхазии. Вот нам и захотелось увидеть это чудо природы. Вообще говоря, этот поход, скорее всего, был совсем небезопасным, так как война между Грузией и Абхазией только что закончилась, и там было еще не совсем спокойно, но любопытство наше оказалось сильнее доводов разума. Кстати, таких, как мы безбашенных, набрался полный автобус (такой же раздолбанный ПАЗик, кстати). Границу между Россией и Абхазией нам пришлось проходить пешком, причем это заняло достаточно много времени. Потом мы снова загрузились в автобус и быстро доехали до Гагры. В моем тогдашнем представлении Гагры – это был роскошный курортный город, в котором я никогда раньше не была, но о котором много слышала. И вот теперь перед нашими глазами предстало зрелище под стать кадрам из фантастического боевика о звездных войнах. Серое, неприветливое море пенистыми волнами набегает на совершенно безлюдный пустынный пляж. Кое-где, как напоминание о былом благополучии валяются опрокинутые тенты и лежаки, будки мороженщиков, парковые скамейки. Полуразрушенные здания отелей и жилых домов, как покалеченные войной солдаты взирают на эту душераздирающую картину разбитыми глазницами оконных проемов. Экскурсовод предложил нам искупаться в море, благо, что в отличие от Адлерских переполненных отдыхающими пляжей, здесь было совершенно пустынно. Но мы дружно отказались. Ощущение было такое, как будто тоска и боль людей, живших здесь когда-то, передались нам. Все здесь было не такое, как в обычной жизни, как будто бы в каком-то зазеркалье, на темной, изнаночной стороне бытия. И хотелось как можно скорее выбраться отсюда. Мы снова сели в ПАЗик и он, пыхтя от натуги, начал карабкаться все выше по немыслимо узкой и крутой дороге.   Когда нам навстречу выехал грузовик, такой же древний и раздолбанный, как и наш автобус, мое сердце чуть не остановилось от ужаса. Казалось, кто-то из нас неминуемо должен был рухнуть в пропасть – ведь разъехаться было совершенно негде. Но, очевидно, местные водители знали какие-то особые заклинания, потому что чудо произошло, и мы невредимыми добрались до места. Издалека водопад не показался мне таким уж огромным. И только когда внизу у его подножия показалась группа туристов, я оценила грандиозность этого природного явления.  Высота скалы, с которой низвергалась река Гег, была не меньше шестнадцатиэтажного дома и люди рядом с ним казались размером с букашку. Это было очень красиво и даже величественно. По каменистым берегам Гега мы подобрались совсем близко к огромной скале, с которой низвергался поток воды. Было мрачно (скала заслоняла солнечный свет), шумно и очень влажно. Взвесь мельчайших брызг висела в воздухе, как туман. И еще присутствовало странное ощущение, как будто находишься рядом с исполинским живым существом, не злым, но и не добрым, живущим своей непонятной жизнью. От этого становилось как-то неуютно и хотелось поскорее выбраться в ярко освещенную долину, где под навесом проводники уже жарили обязательные шашлыки.
Это было хорошее время наших путешествий, которое, правда, постоянно омрачалось ссорами из-за пьянства Егора. Это, а еще такая же проблема с братом Алексом постоянно держала меня в напряжении. Да и на работе часто возникали ситуации, выбивавшие меня из седла. И если считается, что большинство болезней возникает на нервной почве, то и моя внезапно начавшаяся болезнь, скорее всего, имела такое же происхождение. Боль накинулась на меня внезапно, как хищник на свою жертву. Месяца два я пыталась продержаться на анальгине, но потом, не выдержала и отправилась на прием к врачу. Я не очень верила в медицину (а теперь и еще меньше), поэтому диагноз врача я проверила еще в двух клиниках. Все единодушно сходились в одном – необходима операция! Вердикт поверг меня в шок, но боль не отпускала меня, это состояние стало невыносимым, и я смирилась с необходимостью»

***

«Герцогиня лежала на постели и с трудом вспоминала, где она находится. Над ней склонилось такое до боли знакомое лицо. Большие голубые глаза смотрели внимательно и настороженно.
«Как ты себя чувствуешь?» - спросил Стрелок.
«Не знаю. Откуда ты взялся? Ты так давно пропал. Я уже думала, что ты погиб…» - с трудом проговорила Герцогиня.
«Это ты чуть не погибла! Когда я нашел тебя, ты лежала без движения, похожая на восковую куклу. Ты не реагировала ни на что и почти не дышала. Что случилось с тобой?»
«Не помню… Ничего не помню…» - голос Герцогини изменился до неузнаваемости. Раньше он звенел и переливался живыми красками, а теперь это был хриплый, бесцветный голос тени, да и сама она больше походила на тень, отбрасываемую живой и теплой женщиной из прошлого.  Она помнила только одно: боль накинулась на ее тело, как хищный зверь и терзала ее неотступно: час за часом, день за днем. Боль отнимала желания, мечты, саму жажду жизни. Казалось, она была готова заплатить любую цену, чтобы боль отступила. Даже смерть не казалась слишком дорогой платой. Верный Страж не отходил от ее постели, но ничем не мог помочь ей.
«Сначала я звала тебя, Стрелок, но ты не приходил. Потом я стала звать смерть, но и она не пришла. Тогда я стала просить Стража, чтобы он сделал что-нибудь – я была готова на все, лишь бы прекратились мои мучения!» И вот в один далеко не прекрасный день Страж подошел ко мне и сказал: « Я узнал один способ, который может помочь тебе, моя Герцогиня. Но я не уверен, в праве ли я предложить тебе это» «Конечно, ты можешь и даже должен! Пожалуйста, не надо сомневаться, говори!» - воскликнула Герцогиня с мольбой в голосе. «От одной сильной и не очень праведной Колдуньи я узнал, что твоя болезнь – это болезнь невыполненного предназначения. Так твое тело мстит твоей душе за твою гордость и непреклонность» «Прекрати, не мучай меня еще и ты! Скажи, есть ли способ избавления, Колдунья дала тебе какой-то рецепт?» «Да, дала… Но цена будет очень дорогой. Возможно слишком дорогой для тебя, моя Герцогиня» «Что я должна сделать?» «Вот свиток, на котором написано заклинание. Ты должна прочесть его в полночь в полнолуние. Никого не должно быть рядом, никто не должен ничего слышать. Вот этот горшок с засохшим цветком должен стоять перед тобой. По мере того, как заклинание начнет действовать, твоя болезнь будет уходить в землю, но вместе с ней Колдунья заберет у тебя что-то важное, чего нет у нее, и в чем она очень нуждается. Возможно, без этого твоя жизнь не будет больше прежней, и о чем ты скорее всего очень пожалеешь…» «Нет, не пожалею – воскликнула Герцогиня – я не могу больше страдать! Я согласна на все!» «Тогда после проведения ритуала я должен буду отнести горшок с цветком Колдунье – это ее обязательное условие» Дальше Герцогиня вспомнила свою спальню с мерцающим светом свечей. Полную луну за окном, завешенным белой вуалью, древний свиток с полустертыми причудливо выписанными буквами и словами, слагающимися в непонятный, но завораживающий по своему звучанию стих. Перед ней засохший стебель неизвестного, но, похоже, давно умершего цветка, который по мере чтения заклинания вдруг начал на ее глазах наливаться жизнью, зеленеть и наконец в последний миг, ухваченный ее гаснущим сознаньем, распустившийся необыкновенной красоты кроваво-красным цветком. Что было дальше… «Больше я не помню ничего – прошелестел, ее голос, не узнанный даже ей самой. – Что было дальше? Откуда взялся ты? Сколько времени прошло с тех пор, как я потеряла сознание?»
«Лучше скажи мне, как ты себя чувствуешь, а потом я расскажу тебе все остальное» - с нежностью и заботой проговорил Стрелок.
«Я чувствую слабость. А боль? Боль отступила – действительно заклинание подействовало. Только я не могу подняться на ноги, но это ничего. Я думаю, все наладится. Расскажи мне о себе»
«Я так виноват перед тобой! Наверное, ты никогда не простишь меня! В тот день, когда я ушел на охоту в последний раз, я повстречал охотников за драконами, таких же, как я. Они рассказали мне об Ущелье Туманов, в котором несколько раз видели следы огненного дыхания дракона и находили следы его когтей. Никто из смельчаков, отправлявшихся на поиски драконьих сокровищ, не вернулся обратно, и даже их останки никогда не находили. Мы решили запастись стрелами и факелами, огнеупорной одеждой и дойти до таинственного ущелья. Мы задумали найти логово дракона, завладеть его сокровищами (ведь известно, что каждый дракон охраняет древний клад), а возможно, и убить его. Мы рассчитывали сказочно разбогатеть! Охотничий азарт и жажда богатства овладели всем моим существом!  Я не думал о тебе, я был охвачен охотничьим духом! Потом мы долго шли через лесную чащу, потом поднимались наверх, в горы, потом спускались в глубокие расщелины, преодолевали пропасти. А потом мы вышли к горному озеру. Как утверждали мои друзья, это озеро было последним препятствием перед нашей целью. Дальше начиналось Ущелье Туманов – логово дракона и его сокровищница. Мы остановились на живописном берегу, развели костер, набрали чистейшей воды из озера, и стали готовить пищу. Мои друзья решили устроить праздничное застолье по поводу будущего обогащения и предвкушения новой беззаботной и полной удовольствий жизни. Мы пили грог, пели громкие грубые песни, хохотали над непристойными шутками и кто-то даже пытался пуститься в пляс. С наступлением ночи наше радостное возбуждение немного омрачилось настороженным молчанием окружающей природы. Ни шелеста листвы, ни пения птиц, ни плеска волны – все застыло в каком-то гнетущем оцепенении или ожидании чего-то недоброго. Каждый из нас не хотел показаться остальным трусом. Мы все еще пытались шутить, громко смеялись и переговаривались, но даже эхо не желало повторять наши голоса, звуки как будто вязли и тонули в дремотной тишине, и постепенно наше вымученное веселье перешло в какую-то неестественную заторможенность. Наши головы словно налились свинцовой тяжестью, разум окутал туман, взгляд остановился в одной точке. Я никак не мог вспомнить, зачем я оказался в этом странном месте, как я попал сюда и что должен делать дальше. Не хотелось ни двигаться, ни думать. Краем сознания я замечал, что и мои спутники также сидят или лежат неподвижно на прибрежном песке. Только изредка, когда начинала мучить жажда, кто-то нехотя вставал и брел к озеру, чтобы зачерпнуть в пригоршню ледяной чистой воды. Некоторые падали на полпути, ползли к озеру из последних сил, а некоторые оставались лежать без признаков жизни. Ночью туман, клубящийся над озером, начинал светиться голубоватым мерцающим светом. Какие-то неясные тени передвигались в этом сиянии и мы, как зачарованные, позабыв обо всем на свете, не могли оторвать безумных взглядов от этого зрелища. Я не знаю, сколько времени так прошло, но только однажды я ощутил на щеке какое-то легкое, теплое прикосновение. Это была ярко-желтая бабочка-лимонница, Бог весть как попавшая в это пустынное, гиблое место, она мне вдруг напомнила что-то мучительно знакомое, такое необходимое мне и такое давно забытое – прикосновение твоей руки. Мысль о тебе вдруг пронзила мое заледеневшее, затуманенное сознание. Ведь я оставил тебя там, в лесной хижине одну, без надежды и без помощи – такую хрупкую и беззащитную! Дремотное оцепенение как липкая паутина сползло с моего разума. Я огляделся вокруг – я был совершенно один на пустынном берегу! Там и тут виднелись свежие холмики могил моих товарищей, невесть кем и когда погребенных на берегу коварного озера. Я в ужасе вскочил на ноги и бросился прочь, но мои онемевшие ноги, как в дурном сне, не желали повиноваться мне. Я падал и полз, раздирая в кровь колени и руки, снова вставал и снова падал, но, к своему счастью я все удалялся от проклятого места и, наконец, израненный, усталый, оборванный я добрался до своей хижины. Конечно, как и опасался, я не нашел в ней тебя! Несколько дней я обыскивал окрестный лес в поисках твоих следов, но все было тщетно. Как я ругал и проклинал себя за то, что не дорожил тобой, что смог уйти, даже не попрощавшись! Как ты была мне нужна теперь, когда ты исчезла, растворилась в этих просторах без следа! И вот однажды мне в голову пришла здравая мысль: а что, если ты просто вернулась в свой замок? Просто устала меня ждать и вернулась домой? Эта мысль сначала повергла меня в отчаяние. Потом я начал успокаивать себя. Может быть это к лучшему, может быть, ты все забыла, перестала ждать. Дни тянулись за днями, боль расставания постепенно притуплялась. Я ходил на охоту, готовил пищу, засыпал в одиночестве и просыпался один в своей хижине. Но однажды мне приснился ужасный сон: я увидел тебя на самой вершине высокой скалы. Ты была так далеко, что казалась крошечной хрупкой статуэткой, но я точно знал, что это ты. Я стал кричать и звать тебя, но ты не слышала моего голоса. Я только видел, что порывы сильного ветра там, наверху раздувают твои волосы и треплют одежду. И вдруг внезапно налетевший особенно сильный и резкий шквал сильно покачнул тебя и ты, не удержавшись, начала падать вниз. Я бросился бежать, в надежде подхватить тебя, не дать тебе разбиться о камни. Дальше время как будто замедлилось. Ты, распростерла руки, как крылья, будто бы зависла между небом и землей, но и я не мог сдвинуться с места, как будто мои ноги были налиты свинцом. Этот растянутый до бесконечности миг бессильного отчаяния был так невыносим, что я проснулся в холодном поту. Сердце мое сжималось, и страх, испытанный в сновидении, не отпускал и наяву. Я понял, с тобой что-то случилось, и ты нуждаешься в моей помощи.  Я отправился в твой замок с намерением сделать все возможное, все зависящее от меня, чтобы оградить тебя от опасности. Твой Страж рассказал мне о твоем недуге, о колдовстве и о том, что с того самого полнолуния ты лежала без сознания уже несколько дней. Я не отходил от тебя день и ночь. Я не ложился спать, потому что боялся, что пока я сплю, ты покинешь меня, упадешь в ту бездонную пропасть, над которой я видел тебя в том ужасном сновидении. Я держал тебя за руку, разговаривал с тобой, клал тебе руку на лоб и вот, наконец, ты открыла глаза и заговорила со мной. Теперь все будет хорошо! Все страшное и плохое позади!» - Стрелок склонился над бледным лицом Герцогини и прикоснулся губами к ее волосам.
«Не знаю. Я очень слаба. Мне трудно о чем-либо думать. Голова кружится, и я чувствую слабость во всем теле. Но, самое главное – я ничего не хочу. Мне кажется, что все, что должно было случиться в моей жизни, уже случилось, и больше не будет ничего нового. Ведь Колдунья говорила, что за исцеление от боли она заберет у меня что-то важное. Я чувствую, что она забрала у меня мою молодость и желание жить. Теперь я не нужна этому миру и этот мир не нужен мне, - проговорила Герцогиня почти шепотом – слышишь, даже голос у меня изменился. Это чужой, хриплый, неживой голос. Это уже не я. Мое тело перестало радовать и слушаться меня, и я отвратительна себе»
«Ты не должна говорить так! Ты должна быть сильной и победить колдовство! Сейчас ты встанешь, и мы пойдем с тобой в сад. Я буду помогать тебе идти. Мы должны дойти вон до того холма, где стоит твоя любимая беседка в зарослях плетистой розы. Ты ведь хочешь полюбоваться своими любимыми розами?»
«Хочу. Да, пожалуй, это единственное, что могло бы меня сейчас порадовать. Но мне ни за что не дойти туда. У меня не хватит сил. Даже с твоей помощью»
«Ничего, мы пройдем сегодня столько, сколько ты сможешь. А завтра – чуть больше. И так каждый день. И ты обязательно увидишь, как распускаются бутоны! Я обещаю тебе! И ты обещай мне, пожалуйста: всегда, даже если меня не будет рядом, ты каждый день будешь проделывать этот путь. В любую непогоду, в дни грусти и плохого настроения – всегда - обещаешь?»
«Ну, хорошо, обещаю, если для тебя это так важно» - на бледном лице Герцогини промелькнула слабая улыбка.
«Это важно для тебя!» - улыбнулся ей в ответ Стрелок.
***
Линамартина закрыла книгу и задумалась. «Какая странная книга! События моей жизни отражаются в ней как в каком-то причудливом кривом зеркале. А может быть это я – отражение Герцогини. Хотя, если вспомнить, что я нахожусь сама в придуманном мной мире… И читаю книгу, найденную здесь же… Получается, что автор, сочинивший и меня и Герцогиню и две наши реальности, один и тот же. Да, конечно же, вот такой многослойный мир»
Ее размышления прервала вышедшая на крыльцо Хельга. Она присела в кресло напротив и внимательно посмотрела на подругу. «Ты такая печальная! Вспоминаешь ту боль?»
«Нет. Просто я подумала о том, что если отбросить все необязательное и проходящее, то каждого человека можно представить в виде элементарной частицы, которая пульсирует, становясь то отрицательно, то положительно заряженной. От плюса – к минусу, от счастья – к боли. Причем, когда мы ощущаем боль, мы не видим, как прекрасен мир вокруг, а когда счастливы, не замечаем, как много в этом мире страдания. Да, так оно и есть – каждый из нас это крохотный, беззащитный сгусток энергии. А боль, страдания - они создают ту разность потенциалов по отношению к счастью и радости, которая заставляет нас двигаться. Так было и со мной.
Когда я выписалась из больницы, сначала настроение мое было радужным, от того, что все самое страшное позади. Но самое страшное было как раз впереди. Вместо того, чтобы идти на поправку, мое состояние стало стремительно ухудшаться. Мне стало трудно ходить, сердце часто начинало биться, как заячий хвостик. Кроме того, я стала стремительно набирать вес, что было мне, в общем-то, совершенно несвойственно. У меня возникло ощущение, что старость приближается ко мне семимильными шагами, не смотря на мой совсем еще не старческий возраст. При этом, мне нужно было ходить на работу, ведь из-за операции я и так отсутствовала довольно много времени. А Оскар и Борис начали интересоваться, когда я выйду на работу, когда я еще была в реанимации. Так что времени на восстановление мне давать никто не собирался. Да и с какой бы стати? Проще было найти другого работника на мое место. Это время было для меня очень тяжелым. Плохое самочувствие усугублялось невесть откуда взявшейся раздражительностью. Мне не хотелось никого видеть, ни с кем общаться. Но, по роду своей деятельности я должна была это делать. Иногда хотелось все бросить бежать без оглядки куда глаза глядят. Не знаю, как бы я пережила этот период моей жизни, и чем бы он закончился, если бы не Егор. В тот момент он смог внушить мне простую мысль: никто не может мне помочь, кроме меня самой. «Ты должна каждый день делать определенный комплекс упражнений. Каких упражнений? Для начала я покажу тебе, а потом ты будешь выбирать сама – какие и сколько. Твой организм сам подскажет тебе». Поначалу я отнеслась к его словам, как к простому издевательству – какие еще упражнения могут помочь моему искалеченному телу? Да и как я могу их делать, когда все болит и сопротивляется? Но сначала мне было трудно и лень возражать, и я просто подчинилась, а потом почувствовала реальные результаты. Я стала читать книги о восстановлении здоровья и поняла, что кроме физических упражнений, мне необходим измененный режим питания. Все эти мои изыскания имели двойной резон: во-первых, это действительно восстанавливало меня, а во-вторых, наполняло жизнь определенным смыслом, я поставила цель и упорно двигалась к ней. Как странно и несправедливо, что эта же простая тактика не была применена Егором к самому себе. Он продолжал пить. Пьянство переходило в запои все чаще и вскоре это стало отражаться на его отношениях с руководством. При удивительных способностях Егора, его увлеченности работой, которую он исполнял с удивительной легкостью, ему светила неплохая карьера, но этому не суждено было сбыться. Непосредственный начальник все чаще замечал Егора пьяным на работе, делал ему замечания в резкой форме, а в силу своего характера Егор не желал этого терпеть и решил уволиться. «Не торопись, - просила я его, - найди сначала подходящее место» «Я смогу работать где угодно! Даже грузчиком я заработаю больше, чем в этом дебильном банке!» - заносчиво отвечал мне Егор. Так и получилось, что уволившись из банка и проработав несколько месяцев в какой-то шарашкиной конторе и не получив ни копейки, Егор стал работать грузчиком сначала в Олимпийском, а потом – где придется. Вопреки ожиданиям работы было мало, вернее слишком много было конкурентов из числа «понаехавших», работа была тяжелой, грязной и тупой. Ситуация с пьянством, естественно, только усугубилась.
В силу обстоятельств получилось так, что Егор переехал от меня и жил теперь у себя в Перловке. Ники женился, новая семья жила в нашей крохотной квартире. Я не хотела на совсем перебираться к Егору – в том числе из-за его пьянства. Но каждый выходной я ездила к нему. Такой режим, в общем-то, устраивал всех. Молодые проводили выходные наедине друг с другом, мою жизнь это тоже как-то разнообразило. А мое отсутствие в течение рабочей неделе давало Егору свободу, которая, к сожалению, не шла ему на пользу. Да и круг общения в тот период у него сложился соответствующий. Это были какие-то опустившиеся мужики без специальности, некоторые без жилья, конечно же, все пьющие. Меня ужасали так называемые «друзья» Егора, да и сам он начал заметно деградировать.  Заработанных денег порой не хватало даже на элементарную еду. Егор никогда не был жадным и когда он был при деньгах, всегда с радостью тратил их на меня. Теперь я, приезжая к нему, старалась купить какой-нибудь вкусной еды, что-то из необходимого в хозяйстве. Я знаю, если бы не проклятый алкаголь, мы бы справились со всеми трудностями! Если бы… Если бы… Иногда, приезжая в пятницу после работы, я заставала пьяного Егора, спящего беспробудным сном, жуткий кавардак в квартире, гору немытой посуды на кухне. Слезы обиды и отчаяния душили меня.  Я не могла понять: зачем, почему, какая неведомая сила заставляет человека наплевать на все и на всех – и в первую очередь на самого себя! Ведь мне было совершенно ясно, что он просто убивает, уничтожает себя – уже не говоря обо мне, о наших отношениях. Иногда, когда Егору удавалось как-то привести себя в порядок, остановиться, уходил в запой мой братец Алекс. Мама мучилась с ним, и это естественно мучило меня – ведь в этой ситуации я тоже не могла ничего изменить, а только впадала в бессильное отчаяние. Причем, эти два близких мне человека почему-то проявляли себя, как сообщающиеся сосуды: когда у одного что-то как-то налаживалось, второй уходил в глубокий аут. Мое состояние было похоже на состояние зайца, которого гончие после долгой погони загнали в угол.  Если учесть мое еще не восстановившееся здоровье, то общий фон моего существования оставлял желать лучшего. Я поняла, что мне нужна смена обстановки, настроя, наконец, приоритетов. В нашем банковском окружении народ уже вовсю начал ездить за границу (в основном, конечно, в Турцию). Все отдохнувшие за кордоном возвращались в восторге от качества сервиса, несравнимого с тем, к какому мы привыкли в нашей незатейливой жизни. Тогда я решила, что пора и мне испытать радости заморского отдыха. Я оформила загранпаспорт и стала искать себе попутчиков. Из моего близкого окружения я никого не нашла, и поэтому пришлось ехать со второй женой моего троюродного брата и ее двумя подругами. Путевки брали подруги, оказавшиеся уже опытными путешественницами, и первый мой вояж был в отель, расположенный недалеко от города Кемер. Место и вправду было красивое – кругом горы, поросшие реликтовой сосной, море чистое и отель достаточно хороший – четыре звезды. Что меня удивило, так это обилие, разнообразие и качество пищи, предлагаемой на завтрак, обед и ужин. Повара в этом отеле действительно были потрясающие!  Все остальное надо сказать честно, несколько разочаровало меня. Во-первых, попутчицы мои были явно не моего круга. Общаться мне с ними было, мягко говоря, не интересно. Из развлечений дамы предпочитали походы в местные магазинчики и сувенирные лавки, чего я, собственно говоря, за приятное времяпровождение категорически не считаю. Да и вообще, если днем время бывало занято купанием, загоранием, посещением мест общепита, то вечера были откровенно скучными. Кроме просмотра какой-то совершенно дурацкой анимации, делать было решительно нечего. Впрочем, как я поняла потом, так бывает, скорее всего, во всех заграничных отелях (во всяком случае, во всех, где я потом побывала). Вот такой красоты, как Коктебельский променад: с художниками, песнями, танцами, торговлей украшениями, бесчисленными уличными кафешками – я нигде больше не видела! В общем, первая поездка в Турцию оставила в моей душе легкий флер разочарования, хотя, в общем и целом, все равно было интересно и дало мне какую-никакую передышку и подзарядку.
Учитывая полученный опыт, я решила, что отдыхать надо с проверенными людьми.  (Вообще-то, я считаю, что впечатления, полученные от путешествия, на восемьдесят процентов зависят от спутников (или спутника). Поскольку в нашем допофисовском коллективе были люди, с которыми мне было вполне комфортно общаться, с одним таким человеком – заведующей кассой Нэлей Овсянниковой – я и скооперировалась для следующей поездки в Турцию. Нэля была (и остается) живой, начитанной, с чувством юмора – в общем, я поняла, что мы вполне сможем с удовольствием провести вместе десять дней. Правда, поездка началась сразу как-то не очень удачно. По какой-то причине наш рейс сильно задерживался.  В результате в Анталию мы прилетели не утром, а во второй половине дня. Пока нас посадили в автобус, пока развезли всех туристов по отелям (а наш отель оказался дальше всех – за Аланьей) практически наступила ночь. Кроме самолетной еды за весь день у нас маковой росинки во рту не побывало, однако ресторан был уже закрыт и полагающегося нам ужина мы соответственно лишались. Хорошо еще, что дежурный на рецепции после недолгих препирательств на смеси английского, турецкого и русского языков, выдал нам ключ от номера и мы, вконец измученные и голодные смогли наконец-то обрести пристанище. Однако, волнения этого дня и чувство голода вряд ли бы позволили нам быстро уснуть – надо было хоть что-то перекусить. Пошарив в сумках, мы обнаружили, что кроме бутылки коньяка, купленной в дьютифри в Шереметьево, и чудом оказавшейся у Нэли крошечной шоколадки у нас ничего нет. Ну, уж тут было не до капризов! Перекусив, чем Бог послал, мы, наконец, упали в постели. Так и начался наш отдых. Отель оказался крошечным, но совершенно очаровательным. Вся его небольшая, уютная территория была восхитительно декорирована экзотическими растениями: огромными развесистыми фикусами, пальмами, самыми разнообразными кактусами, разноцветными бугенвиллиями, гибискусами. Посреди этого райского сада был небольшой бассейн, на берегах которого с раннего утра до позднего вечера расположившись на лежаках, как тюлени на лежбище, пили пиво и играли в карты толстые, пожилые немцы обоего пола. Никогда не понимала людей, которые приезжают на море и купаются в бассейнах (правда, один раз в жизни мне пришлось-таки использовать эту тактику – об этом потом расскажу). А мы, конечно, ходили на море! Я плавала от души! И в тихую погоду, ну, а уж когда были волны, тут меня вообще из воды выгнать было трудно! Трудно, но, как показала жизнь, возможно! Однажды было довольно сильное волнение, и я допрыгалась на волнах до того, что меня с нешуточной силой швырнуло на волнорез, так что я чувствительно ударилась. В дополнение к этому, возможно воспользовавшись моим замешательством, какая-то рыба чувствительно куснула меня за ногу. Вот это сильно испугало меня! Кто его знает, что там за существо – не видно ведь! А вдруг, змея какая-нибудь? От этой мысли я завизжала и так взлетела над водой,  что, наверное, любой дельфин мог позавидовать мне. Я быстренько погребла к берегу, а окружающий народ на всякий случай последовал моему примеру. А вообще-то я плавала всегда подолгу, так что Нэля обычно начинала волноваться и носиться по берегу, высматривая над водой мою бестолковую голову. Иногда мы отправлялись в пешие прогулки по берегу моря в сторону Аланьи. Город был от нас не очень далеко – километра два и прогуляться по набережной было приятно. Из нашего отеля Аланья выглядела очень красиво – особенно ночью, когда зажигались огни. Полуостров, на котором расположена старинная крепость, выдается далеко в море и в темноте кажется, как будто огромный светящийся кит всплыл на поверхность и парит над черной, переливающейся бездной. Однажды мы поехали на экскурсию в Аланью. Дорога, по которой поднимался автобус на вершину горы, к крепости, была еще страшнее той, по которой мы с Егором ехали на Гегский водопад. Когда разъезжались два встречных автобуса, мы просто зависали над пропастью и то, что мы не свалились в море, казалось чудом. Зато с вершины открывался необыкновенной красоты вид! С двух сторон полуострова были две большие бухты. На фоне ярко-синей воды, как игрушечные, белели яхты, корабли, волнорезы. Вдоль береговой линии располагались большие и маленькие отели, утопающие в зелени деревьев, а прямо перед нами была необъятная синева моря, сливающаяся с такой же необъятной синевой неба. После того, как нам, к моему изумлению благополучно удалось спуститься по той же опасной дороге, экскурсовод – забавный такой молодой парень, не плохо говорящий по-русски – повел нас в мечеть. Он показал нам внутреннее убранство, рассказал о том, как происходит служба, потом спросил, есть ли вопросы. И тут одна дама выдала: «А в чем ваш мулла дома ходит?» Вопрос оказался для парня неожиданным. Несколько минут он недоуменно хлопал глазами, а потом сказал: «В чем ходит, в чем ходит? Одевает халат – и ходит!» Эта фраза, произнесенная со специфической восточной интонацией и акцентом, показалась нам с Нэлей такой смешной, что мы потом долгое время повторяли ее, и каждый раз искренне веселились. Вообще мы с Нэлей были на одной волне в смысле юмора и часто смешили друг друга. Однажды она взялась рассказывать мне содержание какого-то слащавого, так называемого, женского любовного романа. Она так очаровательно издевательски описывала незатейливую интригу между неотразимым, статным, немыслимо мужественным героем-любовником, томной, чувственной, естественно, невообразимо красивой героиней и  ее мерзким во всех отношениях, но ужасно коварным и хитрым мужем, что я вскоре стала просить у нее пощады, чтобы не умереть со смеху! Вот так с приятностью пролетели дни нашего отпуска, и пора было возвращаться домой, в Москву.
В Москве были все те же предлагаемые обстоятельства. Выматывающая нервная работа, брат, изводящий маму своим пьянством и погибающий в каком-то безысходном жизненном кризисе Егор. Правда, в это время на моем таком пасмурном сером небосклоне совершенно как-то незаметно и неожиданно зажглась очаровательная звездочка по имени Ромашка. Дело в том, что у Ники родился сын. Конечно, это было не совсем кстати, учитывая наши стесненные квартирные условия, но малыш появился и с этим фактом надо было считаться. Часто, придя с работы домой, я, чувствуя потребность отвлечься от всего и проветрить мозги, брала коляску с Ромашкой и шла гулять. Когда малыш подрос, мы прогуливались, уже держась за руку. Потом читали книжки, смотрели мультики, играли в разные игры. И ведь это такой давно известный всем факт, что любишь того, в кого вкладываешь душу. Так и Ромашка стал моим любимцем на много-много лет вперед, и остается им и по сей день.
Однако все остальное было просто из рук вон плохо! Я понимала, что в ситуации с Алексом уже ничего невозможно изменить, но Егор, как мне казалось, мог еще выкарабкаться! Мне казалось, что у него достанет сил вырваться из этого адского заколдованного круга, который засасывал его, отнимал его силы, здоровье, мозги – все, все, чем в избытке наградила его природа. Я ругалась и умоляла, грозила расставанием и Бог знает, чего я только не делала, но все было бесполезно.
В ту весну, когда мы в начале мая приехали в нашу деревню, на нашем участке было очень красиво: как никогда много было нарциссов, тюльпанов и гиацинтов. А еще вдруг зацвела нежными белыми цветами молодая груша – она была такая красивая, как невеста в подвенечном наряде! «Алекс, встань-ка рядом с грушей – я тебя сфотографирую!» - попросила я. Потом мы жарили шашлыки, работали в огороде. И я все время фотографировала – у меня осталось много фотографий с той весны. Много фотографий Алекса. Мы с Ники уехали, а Алекс остался с мамой в деревне. Уже несколько лет он проводил лето в деревне, так как оставлять его в Москве было просто опасно. Однажды во время очередного запоя он перепутал дверь с окном и чудом не разбился – благо, что это был второй этаж. После нескольких подобных случаев мы с мамой решили, что безопаснее будет ей забирать Алекса на все лето в деревню. Для нее это, конечно была нервотрепка, но, когда Алекс не пил (что тоже иногда случалось), он делал какую-то мужскую работу, которой всегда много бывает в деревне. То лето было очень жарким и засушливым. В Москве было, конечно, еще хуже. В воздухе кроме обычного городского марева, смога и духоты был разлит едкий дым горящих торфяников. На работе нас спасали кондиционеры, а по вечерам и ночью было просто невыносимо! Казалось, это ужасное лето никогда не закончится!  Казалось, все так плохо, что хуже уже просто быть не может. Но это состояние в очередной раз оказалось обманчивым! Была середина августа, конец рабочей недели. Я была, как всегда в выходной день у Егора. Мы завтракали, когда раздался звонок мобильного телефона – звонила мама. «Алекс умер» - произнесла она с трудом подавляя душившие ее рыдания. Несуразность этой фразы опрокинула весь окружающий мир. «Дурак, что же ты наделал!? Как ты мог так поступить!? - эти слова просто рвались из моей души, - Боже мой – это же так несправедливо – ты же такой молодой – на целых семь лет моложе меня! – такой красивый, талантливый! Мой маленький братик с пушистыми золотыми волосами! Помнишь, как мы с тобой вместе плакали над сказкой из журнала Пионер о мальчике-Одуванчике, который в лунную ночь под звон волшебных колокольчиков убежал из дома от бабушки Черепахи? Мы уже тогда почему-то понимали, что эта печальная сказка, про тебя, мой братик. Ты, тоже как-то по-дурацки прожил свою недолгую жизнь, ты совершал неправильные поступки, ты так бестолково использовал отпущенные тебе природой способности! Ты измучил нас с мамой, да и себя своим пьянством! И вот теперь ты ушел от нас навсегда – мальчик-одуванчик с поседевшими серебристыми волосами. Ты оставил после себя замечательные песни и душераздирающие стихи… А еще память обо всем прекрасном, что нас связывало: наши разговоры на любые темы, наши шутки, наш юмор, понятный порой только нам двоим, книги, фильмы, которые нам обоим нравились, много-много всего… Как ни странно, смерть человека очищает память от всего ненужного, плохого, от всякой шелухи и оставляет основное. То прекрасное, доброе, что есть, наверное, почти в каждом – то, что было дано ему Богом от рождения. Я помню, как однажды в приступе раздражения и отчаяния я сказала Алексу: «Ты ужасный человек! Ты приносишь нам с мамой только горе и боль!» А он, хотя и пьяный как-то очень разумно ответил мне: «Нет, я очень хороший, и когда я умру, вы поймете это» Как же ты оказался прав, мой милый братик! Уходя из жизни, ты сбросил с себя весь этот мучивший тебя и нас груз, вместе с бренным телом, терзаемым болезнью и страстями, и твоя душа легкая и чистая взлетела над нами так, как пелось в нашей любимой песне.
На похороны Алекса приехали многие его друзья, с которыми он не общался в последнее время по вполне понятной причине. Но ребята откликнулись на сообщение о смерти Алекса, и это было очень трогательно. Мы с Ники сделали подборку его песен и фотографий. Алекса уже не было, но его голос и его музыка все звучали и звучали. Он медленно удаляется, смотрит своими немного грустными, немного насмешливыми глазами прямо мне в душу и поет теплым, негромким голосом: «Но в жизни, поверьте, нет места для смерти – я просто на небо взлечу!».
Как известно, никто никогда не учится на чужих ошибках – только на своих, и то не всегда! «Пожалуйста, Егор, прекращай пить – это ведь не доведет до добра – ты же видишь! Я не хочу потерять еще и тебя!» - то просила, то требовала я, но, честно говоря, я и сама уже не сильно верила в то, что что-то сможет измениться в нашей с Егором жизни! Хотя, кое-что все-таки изменилось! Судьба решила улыбнуться нам, и Егора пригласили снова на работу в «Русский Богатырь». Правда, статус его теперь резко упал. Пригласили его на должность инкассатора. Это, конечно, не грузчик, но и не ведущий специалист валютного управления, как до увольнения. Потерял Егор и в деньгах, но самое главное, работа инкассатора, лишенная почти совсем элемента инициативы и творчества, была для него малоинтересной. Однако, и эта работа была, конечно для нас большой удачей. Кроме того, у нас снова появилась возможность вместе путешествовать. Теперь мы решили побывать в Египте.  Нам очень повезло – отель, в котором мы оказались в первый раз, был очень красивым. Он ярусами спускался к морю, утопая в зелени пальм и экзотических цветов, подобный садам Семирамиды (во всяком случае, так я их себе представляла). Но больше всего меня поразило  море. Такого красивого кораллового рифа я не видела больше нигде, хотя потом не раз еще бывала на Красном море! Он поднимался из загадочной, темной глубины к поверхности, где освещенный лучами солнца играл и переливался всеми возможными цветами и удивлял самыми причудливыми и неожиданными формами: то подобный фантастическому лесу, то каким-то невообразимым существам. Но самое прекрасное и поразительное это, конечно, обитатели кораллового рифа – рыбы! Такой красоты и разнообразия сияющих красок я и вообразить не могла. Когда мы впервые подошли к морю, и я увидела это чудо, я как-то  даже не поверила, что это настоящие рыбки! «Каких-то пластиковых муляжей напустили в море для красоты! Совсем чокнулись египтяне!» Но тут же я поняла, что никакого обмана нет! Все здесь настоящее, взаправдашнее! Вот такая красота живет себе в Красном море! С тех пор я просто влюбилась в этот подводный мир! Я могла подолгу плавать с маской, любуясь и радуясь этой загадочной неповторимости подводного мира. Правда, Егор как-то не проникся моим восторгом, возможно, потому, что вообще плохо плавал. Поэтому, я наслаждалась плаваньем одна, а Егор ожидал меня на берегу. В то время к счастью я ничего не знала (или как-то не думала) о том, что в этом теплом, пронизанном солнечными лучами мире может скрываться такая серьезная опасность, как акулы. О случаях нападения акул на людей стали говорить гораздо позже. Мне казалось, что все здесь такое спокойное, умиротворенное: стайки сверкающих, играющих всеми цветами радуги рыб, медленное колыхание водорослей – все это навевало на меня тихий восторг и совершенно отвлекало от грустных мыслей. Мне казалось, я могла бы остаться здесь жить, как Ихтиандр, если бы природа снабдила меня жабрами.  Однако, через некоторое время такого безоблачного счастья нам с Егором (и в этом, как и во многом другом, мы всегда находили взаимопонимание) захотелось новых впечатлений и приключений, которые мы и не замедлили найти на свои бесшабашные головы. В числе предлагаемых египтянами развлечений были посещение пирамид в долине Гиза, круиз по Нилу, катание на квадрациклах по пустыне и много чего другого. На сей раз мы, исходя из наших финансовых возможностей и нежелания тратить много драгоценного времени на утомительные дороги, выбрали «катание на квадрациклах» и «закат в пустыне». Как показала жизнь, выбор наш, как и обычно, не был удачным. Первое путешествие было омрачено тем, что квадрациклы нам достались совершенно раздолбанные (как, впрочем, и остальным искателям приключений). У кого-то не работали тормоза, у кого-то фары, у кого-то был кривой руль – так что все было по-честному – исправная машина полагалась по арабским меркам справедливости только местному гиду, который и припустил на своем квадрацикле по шоссе, как обкуренный бедуин на бешеном верблюде! Наша группа потенциальных самоубийц, не успев толком понять, в чем дело, и как управлять этими отжившими свой век средствами  рискованного передвижения изо всех сил пыталась не отставать.    Шоссе было узкое – двухполосное, и по нему, не соблюдая, конечно, никаких правил дорожного движения, неслись автомобили. Не знаю, как остальным, но мне было страшно, тем более, что навыков вождения у меня не было никаких. Как оказалось, это было не самое страшное – самый ужас начался, когда, проехав часть пути по шоссе, мы наконец-то свернули собственно в пустыню! Я-то, честно говоря, думала, что теперь будет легче, но не тут-то было! Наш импровизированный караван, возглавляемый чокнутым арабом,  помчался по   достаточно неровной поверхности, петляя между горами, подпрыгивая на каких-то камнях и кочках, причем, каждый старался изо всех сил не отстать от гида, дабы не остаться на веки вечные в этом безлюдном и негостеприимном месте, что было совсем не просто, учитывая бездорожье и наши убогие машины. Проклиная арабов, пустыню и свой идиотизм, я пыталась не упустить из виду вожака нашего стада, и не сразу заметила, что Егора нет не только рядом, но и в обозримом пространстве. Я запаниковала. Не знаю, чем бы закончился наш автопробег по пустыне, если бы  не была объявлена остановка. Я слезла со злополучного агрегата и хотела, уж было заставить гида идти на поиски Егора, как он появился в поле моего зрения. Когда он подъехал, я бросилась расспрашивать его, что же случилось и почему он отстал. «Мой квадрацикл перевернулся, наехав на камень, я упал, потом долго не мог поставить его на колеса – тяжелый, зараза! Когда собрался опять ехать, увидел, что все уже скрылись за поворотом. Хорошо еще, что я успел заметить за каким именно! А то бы все – оставаться бы мне здесь на веки вечные!» - пропыхтел, обливаясь потом Егор. Кстати, все мы были в клетчатых арафатках, закрывающих не только голову, но и добрую половину лица. В них было нестерпимо жарко, но они не давали песку и пыли попадать в нос и в рот. «Теперь я буду держаться рядом с тобой, а не гнаться, как ошпаренная за гидом! Уж если пропадать в пустыне, так вдвоем!» - пообещала я Егору. Правда, обратную дорогу мы преодолели практически без приключений. Ну, если не считать того, что возвращались мы практически в полной темноте стремительно наступившей египетской ночи, а фары почти ни у кого  не работали. Тут уж я полностью положилась на провидение. Я почему-то подумала, что если уж оно не позволило нам погибнуть на этой безумной экскурсии, то мы обязательно, не взирая ни на что, благополучно вернемся в отель. Надо заметить, что Егору это мероприятие ужасно понравилось, в отличие от меня.
Следующая наша вылазка проходила под громким названием «Закат в пустыне». Планировалось посещение бедуинского поселения и катание на верблюдах. Об этой поездке коротко могу сказать так: закат в пустыне меня не поразил – закат, как закат – солнце ушло за невысокую гору и все. Бедуинское поселение было каким-то бутафорским. Сами бедуины предлагали купить у них какие-то без безделушки из бисера, а грязноватые дети клянчили денег. Интереснее было обещанное катание на верблюдах. Когда я увидела, как сидящий верблюд с седоком на спине поднимается на ноги (сначала на задние, и несчастный седок практически повисает вниз головой, а уж потом на передние, а ведь после катания он проделывает эту процедуру в обратном порядке!) я сразу же решила, что это развлечение не для меня. А вот Егор был готов испытать этот экстрим, но присмотревшись повнимательней к животным, сделал разумный, на мой взгляд, вывод, что при его габаритах (действительно в тот момент очень солидных) он просто физически не поместится между горбами. Иными словами, я испугалась за себя, а Егор пожалел животное. Так что пока народ перемещался по пустыне на традиционном аборигенском транспорте, мы с Егором спокойно прогуливались в окрестностях бедуинской деревни. На сей раз мы, похоже сделали правильный выбор, потому что кто-то из ездоков все-таки свалился с верблюда, и это вряд ли доставило ему удовольствие, да и остальные по возвращении имели довольно-таки бледный вид. Такие вот развлечения не для слабонервных предоставлялись падким на экзотику туристам. Но, в общем и целом, нам в Египте понравилось. В следующий раз мы решили расширить географию наших Египетских путешествий и поехать не в Шарм-Аль-Шейх, а в Хургаду. То есть не на Синай, а совсем уж в Африку.  Здесь не было никаких гор – ландшафт был абсолютно плоским и, возможно, поэтому постоянно дул  сильный и достаточно холодный ветер. Настолько сильный, что находиться на берегу моря было практически невозможно, поэтому купались мы исключительно в бассейне, который находился в непосредственной близости от нашего номера (хотя я никогда не понимала: зачем ехать на море, если купаешься в бассейне, но вот довелось и самой так поступать). А вот зато номер был просто шикарный: двухкомнатный (спальня и гостиная) и с огромной лоджией. Егор (посредством небольших, но постоянных чаевых, подружился с официантом из местного бара при бассейне – маленьким дружелюбным негром Ясером. Подавая мне коктейль, Ясер всегда сопровождал его ослепительной улыбкой и букетиком цветов с близлежащей клумбы. Из развлечений мы решили попробовать прогулку на яхте до так называемого Райского острова и морскую рыбалку. Для ловли рыбы прогулочная яхта, полная более или менее опытных рыбаков, вышла достаточно далеко в море, где нам выдали снасти – а именно толстые веревки с соответствующими крючками и куски сырого кальмара в качестве наживки. Нам объяснили, что рыбу надо ловить так: закидываешь крючок с кальмаром в море (поглубже) и тягаешь вверх-вниз. Так мы и сделали. Через некоторое время мой крючок так солидно натянул веревку, что я даже испугалась: похоже, что клюет если не кит, то уж как минимум крупная акула. Я позвала на подмогу Егора и мы стали тащить вместе, как дед с бабкой сказочный овощ. Но подошедший араб живо развеял нашу эйфорию, объяснив, что это просто крючок зацепился за коралл. В дальнейшем так и продолжалась наша забава: либо никто не клевал, либо крючок цеплялся за коралл. Это было неприятно, потому что кое-кому удавалось время от времени выловить-таки рыбку! Меня поразило то, что рыбы – такие ярко раскрашенные в самые невообразимые цвета, вдруг на суше оказывались совершенно одинакового серебристо-серого цвета, как селедка или любая другая рыба на прилавке магазина. Интересно, куда девалась их экзотическая красота? Может быть, море оставляла ее себе – ведь рыбам она была больше не нужна! Потом местный кок приготовил нам еду (ужасно невыразительную, кстати) из общего улова и заготовленных продуктов. Мы пообедали и вернулись в отель. Что касается путешествия на Райский остров, то скажу сразу, что, во-первых погода оказалась не слишком подходящей (мягко говоря) для морской прогулки. Ветер был особенно сильный и волны на море были такие, что передвигаться по палубе можно было только короткими перебежками, цепляясь то за одну опору, то за другую. Для полного счастья, как говориться, с нами в группе оказалась пара молодых и, на мой взгляд, совершенно безбашенных немцев, отправившихся в этот круиз с крошечным грудным ребенком. Ребенок, естественно, до глубины души возмущенный таким безрассудством молодых родителей, орал нечеловеческим голосом, чем усугублял и без того сильный дискомфорт окружающих. Немка как-то вяло пыталась успокоить чадо, но усилия ее не имели никакого ощутимого результата. Дальше события развивались так: от расстройства или еще от чего у молодой мамаши начался приступ морской болезни (что при такой качке было и не мудрено). Бедную немку под неумолчный крик младенца начало выворачивать наизнанку. Просто картина маслом – репетиция Армагеддона! Наконец, к бестолковой суете молодого арийца подключился персонал. Мадонну с младенцем унесли в какую-то каюту, где они, наконец успокоились и уснули, что позволило экскурсантам вдохнуть свежий морской бриз полной грудью и насладиться относительной тишиной. Вокруг простирался бескрайний морской простор, окрашенный в густую синеву, посреди которой по левому борту нашего движения из воды выступала огромная, совершенно голая и плоская скала. «Это Акулий остров»- сказал гид. «А почему Акулий?» - спросил кто-то. «Потому что тут водятся акулы» - спокойно ответил моряк. Интересно, почему тогда меня совершенно не испугала эта информация, даже не насторожила? Может быть, я подумала, что акулы как-то привязаны к этому месту, как цепные собаки к своей будке. Странно все-таки устроены человеческие мозги! Уже потом, несколько лет спустя, когда все средства массовой информации заголосили о нападениях акул в Красном море, мысль о том, как бесстрашно я плавала  с маской не так далеко от этих жутких тварей, пришла мне в голову и запоздалые мурашки табуном пробежали по моему телу. Да, а тогда наша яхта, пройдя еще какое-то расстояние, остановилась в некоем месте (где, кстати, стояло еще несколько туристических яхт). Гид сказал, что поблизости находится очень красивый риф и желающие могут посмотреть его с маской или просто искупаться в открытом море. Конечно, я, как и еще несколько придурков пожелала посмотреть риф а, что еще безумнее, Егор пожелал отведать купания в открытом море. Я снарядилась в маску (ласт у меня не было) и присоединилась к группе желающих осмотреть местные красоты. Что характерно, гид плыл впереди в ластах и все, кто был в ластах, кое-как успевали за ним, а я и еще несколько безластных начали отставать. Традиционно гид не останавливался, никого не ждал и даже не оглядывался. Риф, по-видимому, был не так, чтобы уж очень близко, поэтому я решила вернуться на яхту, пока не отстала совсем. Когда я выглянула на поверхность, чтобы сориентироваться в пространстве, то поняла, что нахожусь подозрительно далеко от яхты (да и вообще, среди остальных, я как-то не сильно могу определить – какая из яхт наша. Легкая паника, охватившая меня, стала переходить в основательную, когда я поняла, почему я так далеко успела отплыть – течение относило меня от яхты, в море (наверное, в сторону Акульего острова – хорошо, что я тогда об этом не подумала). Стараясь побороть дрожь во всем теле, я попыталась сосредоточиться на целеустремленном движении вперед. «Главное – дыхание! Не сбиться с дыхания! Я доплыву до какой-нибудь яхты, а там разберемся!» В очередной раз Бог был милостив к своей неразумной рабе. На дрожащих ногах, цепляясь за поручни, я выползла на палубу яхты, оказавшейся все-таки нашей. «А Егор даже и не встречает меня! А я-то думала, что он тут за меня переживает!» - такова была моя первая мысль. «А где он вообще-то, что- то его не видать!» - это была вторая мысль, посетившая мою голову. «Да он до сих пор в воде! Он же не может так долго плавать!» - дошло до меня наконец! Я подбежала к борту, с которого купальщики спускались в воду, и увидела Егора в море. Он, казалось, был совсем недалеко, но по его искаженному напряжением лицу я поняла, что он из последних сил борется с течением, которое не дает ему приблизиться к яхте и постепенно относит его все дальше. И какое-то неведомое чувство не дает ему кричать «Караул! Спасите!». Я тут же оценила его гордость и дурость и стала звать на помощь. Быстро подоспевший матрос бросил Егору спасательный круг и подтянул его к борту. После таких приключений Райский остров не показался нам таким уж райским. Да и честно говоря, кроме ослепительно белого песка и песчаного же пляжа ничего особенного там и  не было. Все, включая возможность присесть в тени под пальмовым зонтиком было платным (хотя, наверное, это нормально). Но нас было уже не пронять песком, а море и солнце было и у нас в отеле»
«Но ты же не можешь долго без моря» - сказала Хельга.
«Не знаю, может быть и могу. Цена вопроса! Все зависит от цены вопроса. От того, насколько ты этого хочешь, и что ты должна за это заплатить. Правда, есть вещи, за которые ты готова заплатить много – почти все, но эти-то вещи как раз и не покупаются!»

«Герцогиня и Стрелок сидели на поляне, прислонившись спиной друг к другу, и смотрели на небо. По небу плыли серебристые облака, похожие на замок, покинутый ими много дней назад. Они отправились в это путешествие каждый по своей причине. Хотя, возможно, причина была одна и та же – просто каждый называл ее по-разному. Стрелок обещал Герцогине, что он отказался от мысли добыть Дракона. Что поиски бессмысленны и бесполезны, что время и здоровье уходит, и что толку? Но Герцогиня знала, что это только слова, страсть, терзающая Стрелка никуда не исчезла. Время только натягивает тетиву, и стрела вот-вот вырвется из лука. Да она и сама не чувствовала удовлетворенности жизнью. В ее сердце поселилась какая-то безнадежность. Ей казалось, что ждать больше нечего, все в ее жизни уже произошло. Она даже не могла представить себе что-то, что могло бы расшевелить ее сознание, погруженное в тоскливую спячку. Даже суровый Страж с беспокойством смотрел на Госпожу своими темными, как ночное небо глазами. Однажды, сидя у окна и глядя вдаль, окутанную вечерним туманом, Герцогиня увидела двух всадником. На фоне светящегося оранжевым сиянием неба, два крошечных силуэта выделялись как статуэтки из черного мрамора. Сверху, чуть выше, длинными горизонтальными мазками картину дополняли сине-розовые перистые облака. Картина была такой обворожительно красивой, а всадники казались счастливыми, оторванными от всей земной суеты и тоски, как будто путешествовали не по земле, а по этому сияющему золотом небу, что Герцогине в голову пришла неожиданная мысль. «Стрелок, мы должны уехать из замка. Я хочу найти твою хижину. Помнишь, мы жили там в лесу?» «Ты действительно хочешь этого?» - Стрелок удивленно посмотрел на Герцогиню. «Да, я этого, правда, хочу. Быть может, мы вернемся к началу нашей истории и поймем в чем ее смысл и как она должна продолжиться?» И вот с той поры они проехали уже много миль. Они побывали в хижине, где провели первые дни своего знакомства, и еще во многих местах. Но Герцогине все время казалось, что чего-то важного они никак не найдут, что-то скрыто от них, но оно будет, обязательно будет, надо только проехать еще немного, и им откроется то, что изменит их жизнь раз и навсегда и даст им если не счастье, то хотя бы безмятежную радость и спокойствие. Сейчас, сидя на полянке, и греясь в лучах заходящего, но еще теплого и ласкового солнца, Герцогиня подумала, что, пожалуй, пора возвращаться домой. Быть может, мы не можем найти ничего, потому что не знаем – что же мы все-таки ищем. Герцогиня повернула голову, чтобы сказать об этом Стрелку, но почувствовав, как напряглось и насторожилось все его существо, промолчала и повернула голову в сторону заходящего солнца, туда, куда было обращено все внимание ее спутника. Там, перекрыв почти весь горизонт, распластав темно-серые, окутанные клубами тумана крыльями, на них стремительно надвигалось что-то невообразимо огромное и зловещее. «Скорее беги отсюда! Прячься в лесу, среди зарослей! Я найду тебя потом, после битвы!» - резко прокричал Стрелок, вскакивая на ноги и не сводя глаз с приближающегося чудовища. «Что это такое!?» - в ужасе проговорила Герцогиня. «Это – дракон! И я должен убить его. Или он убьет меня – другого не дано!» «Я могу помочь тебе чем-нибудь?»  «Нет – это поединок. Никто не может помочь мне – мы будем биться один на один. Спрячься и береги себя!» «И ты береги себя» Стараясь не оглядываться, Герцогиня бросилась бежать к ближнему перелеску. Укрывшись в густом переплетении ветвей, она, наконец решилась посмотреть на оставленного ею Стрелка. Несмотря на могучее телосложение, Стрелок казался маленьким и жалким по сравнению с громадным чудовищем, нависшим над поляной уже совсем близко. Из-под облачных лохмотьев, окутывающих все тело монстра, вырывались ослепительные вспышки молний, его грозное рычание было похоже на раскаты грома. Стрелок стоял неподвижно. В его руках был лук с натянутой тетивой.  Однако, он почему-то медлил, не стрелял. «Он хочет подпустить Дракона поближе, чтобы выстрелить наверняка! – подумала Герцогиня. В это мгновение ослепительная молния вырвалась из пасти чудовища. На мгновение она озарила силуэт Стрелка и Герцогиня увидела, как стрела, пущенная им, вонзилась в извивающуюся шею Дракона. И тогда монстр стал распадаться на тысячи огненных составляющих, похожих на куски расплавленной магмы, вырывающейся из жерла проснувшегося вулкана. Только клочья темных косматых облаков по-прежнему висели в небе, придавая всему окружающему еще более зловещий вид. Герцогиня бросилась к тому месту, где только что она видела Стрелка. Теперь он лежал в траве и не двигался. Голубые глаза были широко открыты и смотрели на кусочек голубого неба, проглянувшего сквозь облака. Руки были раскинуты, и было похоже, что он просто решил отдохнуть в траве после битвы. Если бы не струйка крови, стекающая из уголка его рта. Герцогиня приложила ухо к груди Стрелка – его сердце больше не билось. Герцогиня опустилась рядом в траву, закрыла глаза и поняла, что ей больше никогда не выбраться из этой бездны отчаяния и одиночества.


***   
Линамартина сидела в шезлонге на берегу спокойного, серебристого моря. Маленькие ленивые волны тихонько шелестели мокрой галькой и играли блестками солнечного света и обрывками морских водорослей. На коленях ее лежала раскрытая книга, а по щекам стекали слезинки. «Зачем мне в руки попала эта старая, забытая кем-то книга? Чтобы лишний раз напомнить мне то, что я и так никогда не смогу забыть?» Действительно, печальные воспоминания навалились на нее и стали прокручиваться в ее голове, как фильм. Сидевшая рядом Хельга почувствовав состояние подруги, хотела было тихонько уйти, но Линамартина остановила ее. «Нет, не уходи. Как бы это ни было тяжело, я должна досказать эту историю до конца»
«Дела в банке стали резко ухудшаться. Произошли сокращения, в результате которых Егор из инкассаторов был переведен в охранники. Это, конечно же, отрицательно подействовало на его моральное состояние и в свою очередь, еще усугубило зависимость от алкоголя. Теперь Егор постоянно пил на работе, чего раньше старался себе не позволять. Я практически перестала видеть его трезвым. Он был постоянно или в отключке или с бодуна. Однажды во время работы я зашла в помещение, где он сидел. Это была маленькая комнатушка, вся заваленная какой-то макулатурой. Было сильно накурено – Егор много курил - и пахло затхлостью и пылью. Сам он представлял жалкое и душераздирающее зрелище: мутные глаза, опухшее синюшное лицо, трясущиеся руки. Он сидел в этой комнатушке, как больной, загнанный в угол зверь. Мне стало нестерпимо жаль его, и в то же время я поняла, что больше видеть это я не в состоянии: это просто выше моих сил. В тот же день я позвонила Егору и сказала, что больше я не приеду. Ведь я много раз предупреждала, что если он будет продолжать пить, наши отношения закончатся. И вот теперь я действительно хочу их закончить. Наверное, Егор не поверил мне, а возможно эта мысль как-то не сразу вошла в его сознание, но он не стал уговаривать меня или обещать, что он исправится. Все это было позже. Но я твердо решила, что не изменю своего решения, и даже когда Егор сообщил мне, что совершенно бросил пить, я не захотела восстанавливать отношения. В то время мое отношение к Егору было уже слишком сильно испорчено, самое главное, что связывало нас и тянуло друг к другу давно ушло в небытие, и этот разрыв не был для меня особенно тягостным. Скорее это было освобождением. В выходные дни мне не надо было отлучаться из дома, чтобы снова и снова застать пьяного вдрабодан Егора. Я как-то стала привыкать к новому образу жизни, и у меня даже наметился какой-то романчик. Иногда Егор звонил мне – достаточно нечасто. Гордость не позволяла ему просить меня вернуться, но я чувствовала, что он очень переживает наш разрыв. Приближался Новый год. Этот праздник много лет – с того нашего первого совместного Нового года – мы традиционно проводили вместе. В виде поддержания традиции я решила и этот Новый год встретить у Егора. Егор так обрадовался перспективе снова увидеть меня, что решил сделать мне подарок, истратив на него почти все свои финансы. Когда я приехала, подарок уже ждал меня. Действительно замечательный подарок – гитара! Ведь здесь, у Егора, инструмента у меня никогда не было. А гитара для меня – это скорее даже не столько музыкальный инструмент, сколько подруга (причем самая близкая), мой психоаналитик, мое лекарство. Я чаще всего пою для себя, просто чтобы выплеснуть чувства, которые порой обуревают меня, чтобы настроить себя на позитив или наоборот выразить радость бытия. Одним словом пою и от горя, и от радости. Так что подарок был для меня очень приятным. Однако, дальше все развивалось по какому-то отвратительному сценарию. Приехал друг Егора (хотя мы всегда считали, что этот праздник для двоих), который перманентно переживал разлуку с любимой и разрыв с женой. Друг был в глубокой печали и отказывался замечать, что нам с Егором бы нужно побыть наедине, чтобы как-то обсудить наши дальнейшие перспективы. В результате, пока я под аккомпанимент новой гитары пела грустные песни, а друг предавался неизбывной печали, Егор напился и отрубился. Далее такая же участь постигла страдающего друга (тем более, что и повод у него имелся). В результате под бой курантов я в одиночестве выпила почти целую бутылку шампанского, к счастью заранее открытую, и с чувством глубокого возмущения тоже завалилась спать. Откровенно говоря, это была самая ужасная Новогодняя ночь на моей памяти. Приехав на следующий день домой, я твердо решила, что больше ноги моей там не будет.  Жизнь потекла своим чередом. Банк наш к тому времени уже закрылся, и я стала пенсионеркой. Ощущение непривычной свободы было настолько упоительным, что как-то даже заглушало страх надвигающегося безденежья. У меня собственно была возможность (и даже не одна) снова устроиться на работу, но последние месяцы в банке были до того напряженными и тягостными, что я чувствовала необоримое отвращение к любому наемному труду. Да и мой любимый Ромашка пошел в школу, и мне хотелось посвятить ему как можно больше времени, внимания и дать ему то, чего я, в силу своей тогдашней занятости, не смогла дать Ники. Я встречала внука из школы, мы делали уроки, гуляли, я водила его на занятия в спортивные секции, мы читали друг другу книжки. В общем, скучать мне было некогда. Егор звонил редко, разговор у нас как-то не клеился, хотя я поняла, что с того Нового года он больше не пьет. Я понимала, что он тоскует, но решила не давать волю жалости, а других чувств к нему у меня уже, по-моему, не осталось. И вот как-то среди ночи раздался телефонный звонок. Это всегда очень тревожно, когда ночью вдруг звонит телефон. Ничего хорошего, как правило, такие звонки не предвещают. Спросонья я не сразу нашла нужную клавишу.  Звонил Егор.
«Ты бы не могла приехать?» - попросил он каким-то чужим голосом.
«А что случилось?» - спросила я, хотя было понятно, что случилось что-то ужасное.
«У меня отнялись ноги».
«Хорошо, я приеду. Только утром, можно?»
«Я буду ждать тебя»
Все, что происходило дальше, было похоже на страшный сон. Егор с виду был совершенно здоров, он уже месяц, как не брал в рот спиртного, но, как ни старался, не мог подняться на ноги. Врачиха, которую я, в очередной раз наивно полагаясь на нашу медицину, незамедлительно вызвала, сказала, что пропишет, конечно, какие-никакие лекарства, но в первую очередь нужно обследование. Казалось бы, логично. А вот дальше, ее слова уже никакой логике не поддавались: так как с младшим медперсоналом туго, в больницу Егора забирать никто не собирается. «А как же можно его обследовать, если он будет дома?» - не поняла я. «Пусть приходит в больницу» - бесстрастно ответила врачиха. «Как же он будет приходить, если у него ноги не ходят?» - еще больше изумилась я. «Это уж ваши проблемы!» - заключила врачиха и удалилась, оставив нас в полном недоумении. Как всегда, в нашей жизни лучше и надежнее всего работает лозунг: «Спасение утопающего – дело рук самого утопающего». Надо сказать, что Егор в этой трудной, почти безнадежной ситуации держался стойко и мужественно. Он не ныл, не падал духом и всем своим существом был нацелен на выздоровление. Конечно, я не могла быть все время с ним, ведь на моем попечении был Ромашка. А ведь человек без ног становится очень беспомощным в быту! И, хотя Егор приспособился перемещаться по квартире на импровизированной тележке из-под компьютера, но ведь надо было и в магазин ходить. Тут, к счастью, своей заботой Егора охватили его близкие: отец и сестра. Практически, Егор никогда надолго не оставался без помощи – то я, то отец, то сестра приезжали, приносили лекарства, продукты. Конечно, он очень радовался моему возвращению, в том смысле, что мое решение порвать наши отношения потеряло актуальность. Теперь мне казалось, самое главное – это поставить Егора на ноги. И он действительно, довольно быстро шел на поправку. Стал вставать, потом потихоньку ходить с палкой. Ноги у него сильно болели (как он говорил: у меня два состояния: ноги болят или сильно, или очень сильно), но Егор как-то научился превозмогать боль. Я радовалась за него, и самое главное – Егор больше не пил, и, по моему все возрастающему убеждению, не собирался возобновлять это пагубное занятие – ведь он понимал, что беда, постигшая его, это как раз результат неуемного пьянства. Через некоторое время, когда Егор уже мог ходить без палки, встал вопрос о возобновлении трудовой деятельности, быть нахлебником ему было неприятно. К сожалению, хорошего резюме для приличной вакансии Егор составить не мог. Диплом физического химика, долгое время не занимавшегося работой по специальности – не сулил никаких перспектив, валютный диллинг – тоже весьма проблематично без хорошей протекции – а кто же ее составит? Так и получилось, что Егору снова пришлось идти работать инкассатором – работа, которая никогда не была ему по душе, да и тяжеловата она была в этот период для его здоровья. Однако, выбора пока что не было – жить-то на что-то надо было. В то время у нас с Егором сложились очень хорошие отношения, как у людей, вместе переживших большие трудности и поддержавших друг друга в трудную минуту. Когда я приезжала к нему в Перловку, Егор встречал меня у железнодорожной станции. Я издалека видела его крупную фигуру, выделяющуюся из толпы окружающих людей. Заметив друг друга, мы улыбались и искренне радовались. Егор, даже когда еще ходил с палкой, забирал у меня сумку и нес ее сам. Он всегда спрашивал, что я хочу на обед – мясо или рыбу или курицу, какие фрукты мне купить на ужин. И всегда накупал столько всего, что это не возможно было съесть за выходные дни. Он очень гордился, что снова может тратить на меня свои заработанные деньги – и это было приятно и мне. Потом мы вместе готовили обед – Егор всегда помогал мне на кухне, он и сам любил готовить, но мне нравилось приготовить нам что-нибудь вкусненькое самой. Потом мы шли гулять в близлежащий парк. Когда-то давно, несколько лет назад, мы ходили пешком в Лосиный Остров на речку Яузу. Это достаточно далеко – где-то час ходьбы. Зато места там были необыкновенно красивые: Яуза там еще совсем чистая, вокруг лес и поляны. Берега речки заросли камышом и тростником, в котором гнездятся утки. А однажды мы видели там даже цаплю. Когда было жарко, мы купались в Яузе, хотя она в этом месте еще неглубокая и неширокая. Конечно, теперь в такое дальнее путешествие мы отправиться не могли, но зато могли поиграть в нашу любимую игру, которую узнали во время наших поездок в Египет, петанк. Вечером в субботу мы вместе смотрели телевизор или какой-нибудь фильм в онлайне, а в воскресенье после завтрака я уезжала. Каждый раз я видела, как Егору не хочется отпускать меня, но моя жизнь как-то так уже устаканилась, я привыкла к такому укладу, и мне трудно было вот так сразу поменять ее. А Егор уже несколько раз заговаривал о том, что нам бы надо пожениться. Я стала серьезно задумываться на эту тему. Действительно, мы уважаем и понимаем друг друга, мы многое прошли и пережили. Наверное, это действительно логичное продолжение наших отношений. Надо только определиться с жильем. Мой сын скоро съедет в собственную квартиру (ну, или не так уж скоро, но съедет) и мне бы, конечно хотелось жить в ней: тут и мама и Ромашка будут рядом. А вот Егору наверняка захочется, чтобы мы жили здесь, в Перловке – у него здесь рядом отец. Но пока все это были просто планы, на которых мы не сильно заостряли внимание. Ведь, в общем и целом жизнь как-то налаживалась. Давнишний друг Егора – его тезка, когда-то пришедший в наш банк на стажировку из колледжа, и казавшийся нам тогда робким и застенчивым мальчиком, оказался достаточно предприимчивым и хватким бизнесменом. Он организовал свою фирмочку, которую в данный момент расширял. В недалеком будущем он обещал взять Егора к себе на работу. Это тоже как-то вдохновляло нас. Новый год мы провели, как и прежде вдвоем. Было так спокойно и умиротворенно на душе. Егор не пил даже шампанского, но это не помешало нам быть обоим в отличном настроении. Мы загадали, чтобы наступающий год был более удачным, чем все предыдущие, чтобы все беды, болезни, пустые хлопоты и напрасные переживания остались позади, а впереди были взаимопонимание, здоровье и удача. Так несправедливо устроена жизнь, что обычно несчастье поджидает тебя как раз в тот момент, когда ты меньше всего ожидаешь подвоха, когда ты расслабляешься и не ждешь удара. Хотя, о чем это я? Какая еще справедливость? Откуда бы ей вдруг взяться в этой нечестной, шулерской игре, где правила меняются по ходу игры, и ты всегда оказываешься в проигрыше?
В праздничный день 8 марта я была, как водится, у Егора. Мы соорудили что-то вкусное на обед, погуляли по заснеженному, еще такому зимнему парку. Правда, солнышко уже глядело по-весеннему. Мы обсуждали с Егором довольно-таки важный вопрос: уволиться ли уже сейчас ему из инкассаторской фирмы или все-таки доработать до реальной возможности перейти на обещанную вакансию к другу Егору- младшему (как мы его называли). Ведь понятно, что здоровье его еще не совсем восстановилось, и работать было тяжело, да и работа была не по душе. Однако, обещание младшего Егора не было конкретным – все зависело от обстоятельств, да и срок был весьма приблизительным, а есть-то надо каждый день, да и квартплата и все остальное – все это требует затрат! Тогда мы оба приняли решение, о котором я впоследствии очень пожалела. Решение было такое: надо работать, пока предложенная вакансия не станет реальностью. На следующий день я, как всегда собралась уезжать, хотя в связи с праздником впереди был еще один дополнительный выходной. Но у меня был билет в мой любимый театр На Юго-Западе. Так уж сложилось, что походы в театр давно стали для меня любимым и даже необходимым занятием. От хорошего театра и удачного спектакля я получаю огромный заряд энергии, который помогает мне жить, как-то противостоять жизненным обстоятельствам (а, возможно, и не противостоять, а как-то перемалывать в себе неуютность и неустроенность этого мира). А театр на Юго-Западе один из любимейших мной театров. Я открыла его для себя несколько лет назад и с тех пор просмотрела почти весь репертуар, а некоторые спектакли и по несколько раз. Необыкновенная атмосфера, создаваемая сравнительно небольшой, но изумительно талантливой труппой актеров, прекрасная (на мой взгляд) постановка, захватывающая в водоворот действия, музыки, пластики с самой первой минуты, крошечной зал, где ото всюду все прекрасно видно и слышно! Да все равно это не передать никакими словами, надо просто пойти и окунуться в эту сказку! Кстати, я очень рада, что Ники с моей подачи тоже полюбил этот театр. До этого мне нравился театр Модерн, который находился недалеко от нашего Допофиса. Туда я ходила, когда еще работала в банке. Мне очень нравилось после работы не спеша приходить в театр, который располагается в старинном здании бывшей Московской хлебной биржи. Бережно воссозданный интерьер действительно в стиле модерн,  залы, сохранившие колорит позапрошлого века, зеркала, светильники в виде свечей – все это настраивает на торжественный и какой-то ностальгический лад. Я приходила достаточно рано перед спектаклем, шла в буфет, брала чашечку кофе, садилась за столик и ощущала себя блоковской незнакомкой: «И каждый вечер, в час назначенный, всегда без спутников, одна, дыша духами и туманами, она садится у окна». Особенно хорош там был спектакль «Петля». Там была и парижская эмиграция, и благородный белогвардейский офицер, и безумная, но несчастная любовь. Все это так соответствовало общему духу и настрою самого театра, да и моему собственному, что я посмотрела этот спектакль 5 или даже 6 раз. Еще раньше, до Модерна, мы с Егором открыли для себя тоже небольшой, камерный театр ФЭСТ в его родных Мытищах. Мы с удовольствием ходили туда вместе и пересмотрели почти весь их репертуар, но впоследствии, жизненные перепитии, о которых я уже рассказывала, положили конец нашим совместным походам в ФЭСТ. Потом я стала ходить в театры одна, и даже находила в этом свою прелесть: ничье впечатление не накладывается на твое собственное, никто не отвлекает, не заставляет волноваться – а вдруг человеку не понравится, и ты будешь чувствовать себя виноватой, что вытащила его и заставила потратить деньги. В общем, по моему теперешнему убеждению, в театр надо ходить одной, хотя, когда спектакль нравится, бывает немного жаль, что никто из знакомых не разделяет твоего удовольствия. Егор уже привык к моим периодическим походам в театры и даже поощрял это мое увлечение, но в этот раз он как-то загрустил и даже обиделся на меня. «Ну вот, не могла уж два дня уделить мне. Опять уезжаешь» - с укором говорил он, провожая меня на электричку. «Я же предупреждала тебя, что у меня на этот день билет. Не обижайся, эта неделя короткая, скоро опять приеду!» - если бы я только знала, если бы …
Началась рабочая неделя, заботы с Ромашкой. Вечером ко мне с ночевкой приехала Петра из Твери. Мы болтали о каких-то житейских пустяках, над чем-то смеялись. Каждый вечер мы связывались с Егором по скайпу. Он приходил с работы и звонил мне, мы делились новостями, желали друг другу спокойной ночи, а наутро Егор звонил мне перед работой по мобильному телефону. В этот раз наш разговор по скайпу был очень коротким. «Я дома – сказал Егор – очень устал. Сейчас поужинаю и лягу спать» Это были последние слова, которые он произнес, но в тот момент я еще была в счастливом неведении. Мы продолжали болтать с Петрой, шутить, смеяться… Я почувствовала неладное, когда Егор не позвонил утром, но постаралась успокоить себя, что просто не успел, опаздывал на работу. А вот когда он не позвонил в обед, я поняла, что случилось что-то очень плохое, и стала звонить Егоровой сестре.
Я не видела Егора мертвым. Дверь вскрывали отец и сестра. Он лежал в постели. Наверное, уснул и не проснулся, во всяком случае, я на это очень надеюсь. Хотелось бы думать, что смерть забрала его легко и сразу, что он не мучился, и ему не было страшно умирать одному. Мне было ужасно жалко его и себя. Вдруг я ощутила пустоту, которая, я знала, никогда и ничем не заполнится. Ну вот, думала я, на свете много-много разновидностей горя. Теперь мне довелось испробовать еще и такое. Судьба с ехидной усмешкой и издевательским поклончиком вертлявого официанта преподнесла мне это горькое блюдо. И наблюдала за мной: ну что, а как ты теперь – выстоишь?»
Линамартина замолчала и закрыла глаза. Рассказ был закончен, книга дочитана до конца. Придуманный мир с теплым морем, голубым безоблачным небом, горячим белым песком таял в ее сознании, и она не старалась его удержать, потому что не видела особого смысла теперь держаться за что-либо. Она понимала, что ни одна бусинка, скрывшаяся в морских глубинах, ничего не доказывает и ничего не объясняет. Кроме того, что она – Линамартина – прожила свою жизнь бессмысленно и глупо. И ничего невозможно уже изменить и исправить. А, главное, она так и не поняла, КАК она ДОЛЖНА была прожить ее? А может быть, поняла… Но ведь теперь уже все равно слишком поздно, ведь рубиновая бусинка, зажатая в кулаке, сейчас упадет в воду и никакими силами невозможно противостоять ее падению. «Когда-то давным-давно я сделала выбор и отправилась на поиски любви и с тех пор, как безумная, я иду на этот призрачный неверный свет, каждый раз ошибаясь. Но, даже зная теперь, как я должна была прожить эту жизнь, я задаю себе вопрос – а смогла бы я по-другому? Нет, не смогла… Потому, что я – это я – смешная, нелепая, живущая где-то на границе реальности и вымысла, ищущая чего-то эфемерного и бесполезного в этой жизни. Может быть, все, что происходит со мной, это зеркальное отражение чьей-то чужой жизни, наполненной событиями?»
Линамартина открыла глаза и огляделась: вокруг нее не осталось ни следа от моря и пляжа… Она сидела в полутемной комнате, обставленной старинными, странными и все же почему-то до боли знакомыми предметами. Даже запах сухих цветов и свет, проникающий в узкое, высокое окно, приглушенный темно-бордовыми тяжелыми портьерами – все это почему-то было так знакомо и привычно! Кресло с высокой, жесткой спинкой, в котором она сидела, зеркало на изящном туалетном столике перед ней… И лицо женщины, взирающее на нее из зазеркального мира – тоже было одновременно и знакомым и чужим. Казалось, что это была она и, в то же время другая, такая, какой, возможно, она ощущала себя изнутри. Чья-то рука почти невесомо легла на ее плечо.
«Ты снова со мной. И мы опять вдвоем в этом замке, моя Герцогиня!» - голос Стража прозвучал за ее спиной.
«Разве я  - Герцогиня?» – удивилась Линамартина.
«Конечно ты. А кто же еще? Ты снова прошла этот бессмысленный путь, снова вернулась и смогла удостовериться, что бесполезно искать счастье в любви, если это только не любовь к Богу. Сколько бы раз ты не пыталась, все твои попытки оказывались тщетными – ты и сама видишь это!»
«Да, конечно, я все понимаю и могу трезво, как и ты, оценивать все, что со мной происходило в этой жизни. Но ведь моя душа так несовершенна и так беззащитна! Для чего-то ведь Бог создал ее такой – ищущей и ждущей?»
«Я думаю, Бог создал тебя такой, чтобы ты смогла убедиться на собственном опыте, что все, что ты пыталась найти, всегда было в тебе самой»
«И что же мне теперь делать? В себе самой я не нахожу ничего кроме горечи утраты…Неужели я теперь буду навеки заточена в этом пустынном месте?»
«Это «пустынное», как ты его назвала, место – Замок твоей души. Здесь ты, разделенная на части бесполезными и суетными устремлениями, обретешь целостность, покой и гармонию. Внутренний мир человека также безграничен и многообразен, как Вселенная! Открой для себя эту Вселенную и ты поймешь, что для счастья тебе не нужен больше никто. Не ищи тепла и света в другом человеке – ты сама источник тепла и света, который вложил в тебя Господь! Согревай и освещай все и всех вокруг себя, но делай это только ради любви к Богу!»
«Ты так хорошо говоришь, твои слова приникают в мою душу! Кто ты? Почему ты всегда заботился обо мне?»
«Я твой Хранитель. Я всегда был и буду рядом с тобой, и всегда буду помогать тебе»
«Даже если я буду ошибаться и выбирать неправильную дорогу?»
«Не бывает неправильных дорог. Все дороги в конечном итоге ведут к Богу. Только одни длиннее и тяжелее, а другие короче и легче. Но заранее никому не дано знать какой выбор он сделал. Только выбрав однажды путь, ты должна пройти его до конца»
«А как далеко мне еще до конца, и что ждет меня там, в конце пути?»
«Этого не дано знать никому. Бог посылает каждому столько испытаний, сколько тот в состоянии преодолеть, а ведь ты сильная и упорная. Но я искренне надеюсь, что, в конце концов, ты обретешь свой Парадиз. Такой, о котором ты мечтала, а быть может, гораздо более великолепный, такой, о котором ты и мечтать не смела. Только не изменяй самой себе, оставайся такой, какая ты есть – Герцогиня Линамартина, заключенная в Замке своей души, живущая в мире своих фантазий и мечтающая о Парадизе»
      
 
       
   
    

               
 
      
          

 
Глава 1.

     -Знаешь, -  сказала Линамартина,  погружая длинные пальцы в горячий песок, - знаешь, я поняла – вся моя жизнь это большие и маленькие истории любви, мои страстные  романы и маленькие влюбленности… Они нанизаны на нить времени, как разноцветные и разнокалиберные бусины. И пока я здесь, это ожерелье будет являться моим украшением, талисманом, амулетом. А потом, там… нить порвется и никому не нужные бусины разлетятся в разные стороны,  закатятся в самые дальние и пыльные уголки, но это не будет иметь уже никакого значения…
   -О Боже! Вечно ты придумаешь какую-то ерунду! – лениво ответила Хельга. Она уютно устроилась на мягком матрасике в тени плетеного тента. Теплый, ароматный ветерок с моря нежно ласкал ее лицо и голые ноги, и ей было совершенно не интересно слышать ничего, кроме тихого шелеста морских волн.  - Как тебе только хочется! Какие еще романы!  Ты же знаешь, какая это все гадость, трепка нервов, зависимость от совершенно постороннего, не обязательно порядочного (а скорее обязательно непорядочного человека), у которого, к тому же, совершенно неизвестно, что творится в голове!
       Линамартина подбросила горстку песка на забаву ветерку и подумала: «Как хорошо, что я ее просто придумала! Мою маленькую, милую репку! Если бы она существовала на самом деле, я бы давно ее придушила! А ведь без нее мне было бы так грустно и одиноко. О! Какая же я все-таки дура! Ну как же я могла ее не придумать, если я и сама только плод собственного воображения в воображаемом Мире, в придуманном месте, в несуществующем времени…   И все-таки, все-таки!  Если я все это придумала, то все это так и есть, оно появилось в моем воображении именно таким, а не другим, и я вынуждена с этим считаться. Но и она – Хельга – тоже пусть считается с этим! А то воображу ее какой-нибудь  страшилкой – будет тогда знать! А так она вполне  очень даже аппетитная дамочка! У нее смуглая, гладкая кожа, чувственные губы, темные волосы и янтарно-желтые глаза. Да и характер, в общем-то, не плохой. Вот только спорить со мной любит. Наверное, взяла на себя роль моего альтер-эго.
        Хельга зашевелилась на своем полосатом матрасике и сказала примирительно: «А не пойти ли нам выпить чего-нибудь сладенького? Например, горячего шоколада?»
      Линамартина улыбнулась про себя. Ведь ей не обязательно было вставать и идти к бару по дорожке, окруженной цветущими бугенвиллиями и кактусами, чтобы выпить ароматного напитка. Достаточно было представить себе, что чашечка дымящегося шоколада у нее в руках и …   Но нельзя же так грубо нарушать и без того зыбкую реальность этого чудесного мира! Она знала, что  правила этой реальности  нельзя преступать иначе вся эта красота может разлететься в одно мгновение, как карточный домик. А потом, что было бы потом? Она не знала и не хотела думать об этом. Нет, нет, пусть уж все останется таким как есть…
       -«Хорошо, Хельгочка, я встану и пойду, но только тогда ты обязана будешь выслушать мою первую историю – и не перечь мне, пожалуйста!»
 
                *    *   *
        Герцогиня подошла к узкому стрельчатому окну и посмотрела в заросший, запущенный сад на дорогу, ведущую к воротам. Она знала, что никто не едет по дороге, не спешит ей на помощь, ведь иначе она слышала бы уже стук копыт, бряцанье доспехов, звон колокола у входной двери. Она ругала и проклинала себя за то, что не могла удержаться от бесцельного и унизительного наблюдения за пустой дорогой.
    - «Зря ты все ждешь – послышался сзади насмешливый скрипучий голос – ты же знаешь, что никто не придет за тобой, а если и придет, то не вызволит тебя отсюда, а если и вызволит, ты все равно вернешься сюда! Это – закон, это твой приговор, твоя судьба!» - злой, каркающий смех разнесся под сводами огромного замка, наполняя собой каждый уголок и каждую комнату.
    -«Это неправда, здесь нет никаких законов и я знаю – он едет, он уже в пути, он не может не найти меня, потому что там, на Парадизе мы были рождены в один день, в один час и миг и были предназначены друг для друга! И ему так же плохо без меня, как и мне без него!» - в отчаянии вскрикнула Герцогиня.
     -«Да, да, конечно, но только, где он твой Парадиз? И был ли он когда-нибудь?  Во всяком случае, не в этой жизни, не в этом мире. Там! Он должен найти тебя ТАМ, где ни ты, ни он не похожи на себя, среди миллионов призраков и оборотней он должен вычислить тебя настоящую. Ты же понимаешь, это невозможно, этого не будет никогда! Я так смешал эти карты, что вам никогда не сложить пасьянс!» 
     -«Да, но время здесь остановилось, моя жизнь бесконечна, и среди бесконечного множества попыток мы, все-таки встретим  друг друга!» - на прекрасном лице Герцогини пролегли сверкающие дорожки слез.
      -«О да! ЗДЕСЬ время остановилось! Но не там, где вы должны встретиться – иначе мне было бы слишком скучно наблюдать эту бесконечную кутерьму! Там ваше время течет быстро, как песок в песочных часах! Не успеете – и ты останешься здесь, со мной! Ты не будешь стареть и не умрешь, но ничто и никогда – запомни: ничто и никогда – не вернет тебя в твой Парадиз – мир счастья и любви! Зато ты познаешь красоту и гармонию покоя, неподвижности и пустоты!»
                *      *     *
Бусинка первая – жемчужная.
Линамартина положила на длинную узкую ладонь крошечную жемчужинку. Разглядывая ее, она подумала: ну вот - эта история так далека от меня теперешней, что кажется, будто произошла не со мной. Ну да, не совсем со мной – со мной другой, тогдашней.
      Если двигаться вдаль по этой дорожке памяти все глубже и глубже, можно увидеть себя ребенком, девочкой. Девочка Линамартина… Бедняжка, тогда она особенно чувствовала свою чужеродность окружающему миру. Только потом, гораздо позже она поняла, что это было не случайное ощущение. Какая-то неведомая сила вытолкнула, вырвала ее из другого пространства и времени, из уютного сада, где было предназначено ей жить, и втолкнула сюда, в эту абсурдно жестокую реальность, не снабдив ни клыками, ни когтями, ни соответствующими чертами характера. Но девочка этого еще не знала, она только остро чувствовала, что окружающая действительность как-то мучительно жмет, трет и мешает дышать, как грязная, неудобная одежда с чужого плеча. Она не понимала, почему дети обижают и дразнят слабых, почему взрослые так заняты какими-то странными вещами и совсем не замечают удивительной красоты окружающего мира. Она еще не знала тогда, что в этом мире из гадкого утенка вырастает злая, уродливая утка, а Ассоль стареет и спивается на пристани, так и не увидев алых парусов. Все это она поняла потом, гораздо позже. И ей было бы совсем плохо, если бы откуда-то из того, другого, светлого мира ей не досталась способность отгораживать себя от грязи, жестокости, лжи, суеты, окружая себя оболочкой тонкой и невидимой, но достаточно прочной, сотканной из той красоты, которая просачивалась сюда неведомо откуда и неведомо как. Ну да, действительно, как здесь могли появиться такие прекрасные вещи, как стихи, музыка, книги – а ведь они были! Она питалась ими, окутывала себя этим невидимым флером и была почти счастлива! И еще откуда-то она знала, скоро, или не очень, должен появиться ОН. ОН придет, и все встанет на свои места. Эта искаженная реальность разгладится, распрямится, окрасится яркими неземными красками. Тогда она сбросит свой кокон, расправит радужные крылья, и они полетят, даря друг другу любовь и счастье. Ведь это так просто! Он будет дарить радость ей, а она – ему! Ничего больше, никакой магии, никакого колдовства! Их энергия, в десятки раз усиленная любовью, будет так всемогуща, что они улетят на их родную планету, захватив с собой всех желающих! И Линамартина ждала и жила, жила и ждала. А время шло, она училась, она была умненькая девочка и кроме того гордость заставляла ее быть лучше многих. Само собой разумеется, после школы она поступила в институт.  Институт Дирижаблестроения. Не то чтобы ее интересовало построение дирижаблей. Просто, во-первых, она любила математику за ее стройность и точность, а во-вторых, дирижабли – это все-таки полет!   
      Вот здесь-то среди юношей и девушек, веселой студенческой братии Линамартина поняла, что реальность может быть не так уж и плоха. Можно дружить, смеяться, дрожать перед сдачей экзаменов и праздновать их завершение, вливаться в это молодое, разноликое общество, быть такой как все и получать от этого удовольствие. Новое ощущение взрослости – такое острое и волнующее захлестнуло ее, закружило в  водовороте лиц, музыки, лекций, танцев. Первая поездка на картошку в ее сознании была равнозначна кругостветному путешествию.
Все это пронеслось в сознании Линамартины со скоростью молнии. Нет, подумала она, это все будет Хельге неинтересно. Надо начать именно с поездки на картошку.
    -Ну, так вот! На картошке я впервые попробовала вино! – представляешь, Хельга! Девочки, с которыми я поселилась в одной комнате, были: Петра, Илона, Стася, Надин и я. Комната была палатой летнего пионерского лагеря, холодной и неуютной, но зато мы чувствовали себя такими взрослыми, самостоятельными. Я тогда, скорее всего впервые поняла, что ощущение свободного полета – головокружительное и пьянящее – может вызывать не страх, а острое, не похожее ни на что удовольствие. Я росла очень домашним ребенком, никогда не ходила в детский сад. Воспитывали меня мама и бабушки, папа лелеял и баловал меня. Единственный раз меня оторвали от дома и родных, отправив в пионерский лагерь в Анапу, когда мне было   6 лет. Эта поездка запечатлелась в моем сознании сплошным кошмаром. Начиная от размещения в плацкартном вагоне по двое на полку, где спать пришлось валетиком с какой-то незнакомой девочкой, и, кончая невкусной (по моим понятиям просто-таки несъедобной) едой – все было из рук вон плохо и походило на какое-то изощренное наказание за непонятно какой, но, наверное, очень серьезный проступок. Даже море, которое я впоследствии страстно полюбила (да и как море можно не любить?) показалось мне некрасивым, враждебным и каким-то гадким на вкус. Камушки и ракушки на дорожках кололи ноги, солнце пекло и обжигало кожу, дети были вредными, а воспитатели – злыми. А позже было разочарование от школы. Хотя я страстно стремилась быстрее попасть туда. Мне казалось, это будет мир, где открываются чудесные и запретные тайны пространства и времени, мир захватывающих книг, мир веселых и преданных подруг и друзей, мудрых и справедливых преподавателей. Но жизнь как-то сразу дала понять, что мало что может совпадать с ожиданиями мечтательного ребенка. Школьная рутина, какая-то бессмысленная жестокость  детей, унылая бездарность большинства учителей – вот что осталось в памяти от десяти школьных лет!
    А здесь – здесь все было совсем другое! Хотя, скорее всего, другой была сама я. Не помню, как случилось, что решив отметить начало своей картофельной жизни, за вином в Москву девочки послали  именно меня, наверное, самую неискушенную в вопросах виноделия и винопития. После долгих и мучительных сомнений, я выбрала вино под названием «Черные глаза» (скорее всего именно название меня и впечатлило).   Однако все одобрили мой выбор. Вечером, после трудового дня и ужина начались торжественные приготовления. Комнату украсили осенними листьями, зажгли свечи, поставили кружки, призванные олицетворять собой хрустальные фужеры, принесли закуску, состоящую из недозрелых, порезанных дольками яблок и в центр стола торжественно водрузили бутылку. Чинно расселись вокруг.  Илона встала, очевидно, намереваясь произнести заготовленную речь, но тут в дверь настойчиво постучали.
     -«Кто там? К нам нельзя, мы заняты!» - строгим голосом произнесла Илона, но дверь отворилась, и на пороге появились ребята из нашей группы. Человека четыре. Реакция Илоны была мгновенной – как по мановению волшебной палочки, бутылка исчезла и скрылась под столом.
    -«А что это вы тут делать собрались?»- спросил кто-то из вошедших.
   -«Да вот чаю хотели попить…» - не растерялась Надин.
   -«А можно и мы с вами?»
   -«Нет, нет, мы уже передумали!» - девочки активно замахали руками, головами, а кто-то, наверное, и ногами, потому что из-под стола вытекла и расползлась по полу на середину комнаты  лужа подозрительного кроваво-красного цвета. Почувствовав всеобщую неловкость, мальчики скомканно извинились, попрощались и удалились, наверное, к более гостеприимным сокурсницам. А мы извлекли из-под стола остатки былой роскоши и продолжили прерванное действо. Интересно, что оставшегося количества (приблизительно полбутылки) нам с лихвой хватило, чтобы почувствовать себя пьяными, веселыми и совершенно счастливыми. А потом были танцы.  Танцы были в столовой, и это, безусловно, было самое лучшее из нашей картофельной жизни. Какими бы невыспавшимися и измученными мы не были в течение дня, к вечеру девочки преображались, в глазах начинали сверкать озорные звездочки, надевались самые модные наряды, которые были под рукой (нарядами можно было меняться, а косметикой делиться). Иногда танцевали под магнитофон (о Боже! Битлы, Роллинги – это было время классной музыки! – она до сих пор вызывает у меня чувство эйфории!), а иногда приезжал местный ВИА (какой там был ударник! – просто помереть и не встать!). И как же я любила танцевать! Все признавали, что  танцую я хорошо, но это было не самое главное – главное было то, что все, скрытое и подавленное повседневностью вырывалось наружу, на свободу: кипучая энергия молодости, радость гармонии души и тела, красоты звуков и движений и ожидание чего-то неизведанного, но обязательно прекрасного – любви, конечно же, любви! И стоит ли говорить, что одна за другой, девочки стали влюбляться! За нашими девчонками ухаживали ребята с 3-го курса, казавшиеся нам тогда очень солидными и чуть ли не пожилыми мужчинами. Первую эта эпидемия влюбленностей настигла нашу подружку -  нежный одуванчик – белокурую милашку Петру. В первый же вечер после танцев ее пошел провожать очень симпатичный, да еще и бородатый третьекурсник. Провожались они так долго, что мы не выдержали и легли спать. Среди ночи нас разбудил ее истошный крик. В панике мы повскакивали с постелей и стали в ужасе расспрашивать Петру, что случилось. Оказалось, все было так: заботливая девушка, не желая нас беспокоить, не зажигая свет, взяла с тумбочки крем и стала им тереть глаза, чтобы смыть тушь с ресниц, но в темноте она перепутала тюбики. Вместо крема она терла глаза зубной пастой, что не замедлила почувствовать – глаза жутко защипало! «Лучше бы свет включила – мы бы не так испугались!» - недовольно сказала Илона, взявшая на себя функцию строгой мамочки. Зато в дальнейшем таких проблем почти не было. Третьекурсники охватили своим вниманием всех девочек нашей комнаты, поэтому с ночных свиданий мы возвращались примерно в одно и то же время. Правда, нам со Стасей достались какие-то некондиционные (как нам тогда казалось) парни. Это были два друга: Жека и Гоша. Жеку звали Кепка, т.к. из-за намечающейся лысины он никогда при нас не снимал одноименный головной убор. Он был высокий и молчаливый и ухаживал за Стасей. А мой был Гоша по прозвищу Красная Шапка. Он был маленький, шустрый, говорливый и носил вязаную шапочку с помпоном соответствующего цвета (по-моему, чтобы казаться выше). В общем, мы со Стасей не таяли от счастья, но зато, и не отрывались от коллектива. До сих пор перед моим мысленным взором стоит картина: раннее утро прохладного по-осеннему дня. Поле клевера, посеребренное росой. По нему, прокладывая темную дорожку, гуськом, мы, досыпающие на ходу, замерзающие, в непросохших телогрейках и резиновых сапогах бредем к автобусам, которые развезут нас по картофельным полям… 
    -«Так это и была твоя первая любовь? Как неромантично – Красная Шапка! Я бы предпочла скорее Серого Волка!» - насмешливо произнесла Хельга.
   -«Нет, конечно же, не он! Это было предчувствие, пробный шар, отдаленный раскат грома перед грозой, первые капли дождя перед ливнем – назови, как хочешь! Просто кто-то дал мне знать: жди – уже скоро! И я ждала, просто ждала. Нет, конечно, студенческая жизнь шла своим чередом. Мы вернулись с картошки, началась учеба. Однажды мы с Петрой сидели в читальном зале, готовясь к очередному  зачету. Народу в читалке было немного, и мы положили свои сумки на соседний стол. Вдруг в читальный зал вошли двое молодых людей. Вернее один был молодой человек, а второй – прекрасный Парис. Да, тот самый, из-за которого поссорились древнегреческие богини. Я сразу узнала его. Он был высокий, стройный, у него были глаза цвета черного бархата, смуглая гладкая кожа…   Да что там перечислять, он был просто совершенством! И направлялся он прямо к нам.
   -«Девушки, а кроме ваших сумок, на эти места никто не претендует?» - спросил Он.
   -«Нет, садитесь!» - ответила Петра, убирая наши сумки, потому что у меня случилась временная контузия, и я не могла ничего ответить. Неимоверным усилием воли я заставила себя перевести взгляд на страницы своего учебника. Ребята, однако, вели себя раскованно, даже поинтересовались, к какому предмету мы готовимся, и когда и где будем его сдавать. Так, за попытками затолкать порцию знаний в свою голову и общением с юношами прошло время. Пора было идти на зачет. Ребята пожелали нам «ни пуха, ни пера», и я в состоянии легкого анабиоза в сопровождении дрожащей перед зачетом Петры покинула читалку. Как прошел зачет, что я отвечала, что мне поставили – этого я не помню. Зато отлично помню, что когда я, радостная вышла из аудитории, и несчастные, которым еще только предстояло испытание, окружили меня, расспрашивая, как все прошло, я увидела его. Он стоял в некотором отдалении от всех и явно кого-то ждал. Когда народ вокруг меня рассосался, он подошел ко мне и просто сказал:
    -«А я тебя жду. Как тебя зовут?  Мы так и не познакомились».
    -«Линамартина. А тебя?»
   -«Парис» - сказал Парис.
   -«А что мы будем делать?» - спросила я.
   -«Отпразднуем сдачу зачета и наше знакомство!» - ответил Парис.
    Тут в открытое окно вплыло большое пушистое облако, мы взялись за руки, ступили на него и поплыли…   Теперь мне странно вспоминать это, потому что кажется, что так не бывает, вернее бывает только в сказке. Принц подошел к принцессе, взял ее за руку и они поняли, что любят друг друга! Правда, ведь смешно? Но самое смешное, что так оно все и было. Нам было очень хорошо! Во всяком случае, мне! Нам нравились одни и те же книги, одна и та же музыка, мы смеялись одним и тем же шуткам. Мы даже родились в одну и ту же ночь! Только он до полуночи, а я – после. Мы встречались каждый день после лекций и всю оставшуюся часть дня проводили вместе. Вечером он провожал меня, каждый раз мы мучительно долго не могли расстаться, потом он возвращался домой».
     -«Это просто какая-то идиллия! Мед, политый сахарным сиропом, и украшенный розочками из сливочного крема! Фу! Что же могло вас разлучить в таком случае? Ведь хэппи энда не было, насколько я понимаю? Иначе сейчас рядом с тобой на берегу этого великолепного моря была бы не я, а повзрослевший, немного изменившийся, но все еще прекрасный, Парис?» - спросила Хельга.
     -«Да, хэппи энда не было. Наверное, это я все испортила» - грустно ответила Линамартина.
     -«Ты? Но как, зачем?» - искренне изумилась Хельга.
       -«Когда-то, наверное, еще в детстве, меня поразила брошенная кем-то фраза: «Понимаете, он ВЫНУЖДЕН был на ней жениться, как честный человек!». Эта фраза застряла в моем мозгу, как заноза. Мне казалось, что ничего более унизительного  с девушкой случиться не может. И в моем сознании сформировалась такая запятая: никогда, ни при каких обстоятельствах я не допущу ничего такого, что может привести меня к подобной ситуации. Это значило, что дальше объятий и поцелуев наши отношения с Парисом продвинуться никак не могли. Да меня это, честно говоря, вполне устраивало. Чего нельзя сказать о Парисе. Он явно стремился к дальнейшему развитию отношений в этом направлении. Вот тут-то и наметилась трещинка в нашей любви…
       И все-таки это было незабываемо прекрасно! Парис был неотразим! Юная красота его тела была так ослепительна, что поражала не только девчонок, но даже ребят. Однажды мой друг и Надинин возлюбленный Проша подбежал ко мне в перерыве между лекциями и, тряся меня за плечи, зашептал страшным голосом: «Ты видела своего Париса обнаженным?» «Нет» - сказала я (и это было правдой). «Тогда иди быстрее в спортивный зал – он там сейчас разминается! У него такая фигура - обалдеть!!!»  Мы побежали с Прошей и Надин смотреть на Париса. Он был, конечно, не обнаженным, в шортах и футболке, но смотрелся, правда, здорово! Любая античная статуя рассыпалась бы в прах от зависти, если бы могла видеть моего возлюбленного! Да что там говорить – нам было по 19 – а в этом чудесном возрасте красота сияет светом юности и свежести. И так много времени было впереди – целая жизнь! И казалось, столько радости ждет нас!
       Новый год мы встречали с моей группой у одной из наших девочек – Регины. Она жила в подмосковном городке, и каким-то образом нашей компании предоставили квартиру на всю новогоднюю ночь. Тогда еще Новый год для меня был обещанием волшебства, какой-то красивой сказки и эти обещания сбывались. Мы так искренне веселились! Вместе накрывали на стол какие-то нехитрые закуски, наряжались, украшали комнаты. Потом, выпив шампанского в 12, и обнаружив, что выпивка и закуски скоро подойдут к концу, решили идти колядовать. Дед Мороз у нас был замечательный – одногруппник Гуслик. Он лихо сочинял импровизированные стихи-колядки прямо на ходу. Вместо шубы на него надели полосатый махровый халат Регининой мамы, на голову нахлобучили песцовую шапку, бороду как, поется в известных народных частушках, сделали из ваты.  А Снегурочкой была натуральная блондинка и зеленоглазая красавица – Милена – ее и наряжать особенно было не надо – и так ясно – Снегурочка! Остальная честная компания нацепила на себя что попало, запаслась объемистыми мешками для подарков и, возглавляемая Дедом и внучкой, отправилась по соседним квартирам. Надо признаться, что встречали нас дружелюбно и даже радостно – время было такое: люди еще не разучились общаться друг с другом лицом к лицу. Пирогов, сладостей и прочей снеди мы набрали полные мешки! Было даже и спиртное! Всем было весело, правда, кроме Деда Мороза! Его, беднягу так усердно угощали в каждой квартире, что обратно он уже прибыл не на своих ногах, а на руках товарищей.    Зато застолье было продолжено. Потом были танцы, какие-то игры, песни…    Угомонились все только утром. Немного измученные весельем, вповалку разместились кто где. Мы с Парисом прилегли на полу, почти под столом.  Ночь закончилась, а счастье продолжалось и мне казалось, ничто и никогда не сможет омрачить его…
         Но, студенческая жизнь характерна тем, что новогодними праздниками открывается неминуемая зимняя сессия. Парис учился на другом факультете, и заниматься нам приходилось отдельно друг от друга. Зато мы готовились вместе с девочками из нашей группы. Иногда у меня дома с Илоной и Петрой. Иногда у Милены с Региной и еще с кем-нибудь. Некоторые моменты подготовки ярко запечатлелись в памяти! Мы с Петрой готовимся к зачету: остался последний день! Я предупреждаю домашних: не шуметь, нас не беспокоить! Завариваю нам по огромной чашке крепчайшего кофе, набираю сладостей (для поддержания мозговой деятельности нужен сахар). Мы забираемся на широкую мягкую бабушкину кровать, обкладываемся учебниками, конспектами (обычно чужими), выпиваем кофе, съедаем глюкозосодержащие продукты и… засыпаем. Сначала мои чуткие родные ходят на цыпочках, не беспокоят, потом сами начинают беспокоиться – что-то девочки как-то замерли? Потом будят нас и ужасаются: «А когда же вы готовиться-то собираетесь?». Но для подготовки у студентов почему-то всегда бывает мало времени, чаще всего одна ночь – перед экзаменом. Или вот как-то с Региной читаем конспект каких-то невразумительных лекций по предмету с труднозапоминаемым названием. Информация в виду ее количества никак не хочет укладываться в голове, мозги закипают. Мы сидим на диване и рассеянно смотрим перед собой – там наше отражение в зеркале. Вдруг  я замечаю, что нога, которой я механически покачиваю в такт нашему бормотанию, в зеркале остается неподвижной. Начинаю двигать ей более энергично – никакого эффекта! «Регина! – говорю я в ужасе – у меня нога отнялась!» «Да ты что! Как это?» - распахивает она свои и без  того огромные глазищи. «Да вот – смотри в зеркало – видишь? Не двигается!» - хриплым от страха голосом говорю я. «Это же моя нога!» - отвечает Регинка. Далее где-то на полчаса мы выключаемся из учебного процесса, потому что нас душит приступ нервного истерического смеха. А еще запомнился на всю жизнь такой эпизод: я и Петра у меня готовимся к экзамену по физике.  (Физику я никогда не любила и не знала еще со школы). А тут – непочатый край лекций и как водится последний день перед экзаменом. Мы лихорадочно перескакиваем от одной лекции к другой, приходя к выводу, что понять это не хватает ума, а выучить не хватает времени. «Ладно, - говорю я – будем надеяться, что эти билеты нам не достанутся! Давай выучим как следует одну какую-нибудь важную тему. Например: теорию электромагнитной волны! Хорошая, большая тема! И, по-моему, вполне доступная!» Открываю соответствующую страницу и читаю формулу: «ротор ротор Е равен минус градиент дивергенции дельта фи». «Да уж – говорит Петра – очень доступная!» и мы обе падаем в обморок. Эту формулу я почему-то запомнила на всю оставшуюся жизнь. Могу ее рассказать в любое время дня и ночи и в любом состоянии!
       Да, что и говорить, сессия требовала огромного напряжения умственных, моральных и физических сил! И вот последний экзамен. Как всегда мобилизовав все свои небогатые знания, а также умение запудрить преподавателю мозги и наплести сто верст до небес, получаю «хор» в зачетку и выползаю в соседнюю аудиторию, где сидят на столе девчонки, сдавшие экзамен. Ребята с отрешенным видом стоят рядом. Все вяло обсуждают суровость препода, сложность предмета, прошедшую благополучно сессию и предстоящие каникулы. Сажусь с краю. Разговор идет в каком-то замедленном темпе: все устали, вымотались от постоянного недосыпа. Вдруг кто-то делает какое-то резкое движение и стол, а вместе с ним и мы опрокидывается назад. Девчонки визжат, ребята смеются и помогают нам подняться с пола. Вот такое веселое окончание сессии!        Зато потом были каникулы! Да еще какие! Мы с Парисом, с моими подругами и его друзьями отправились в пансионат на реке Клязьма. Это была настоящая сказка! Такую красивую, снежную зиму я видела в первый раз! Заснеженная река блистала на солнце всеми цветами радуги, сохраняя при этом  необычайную белизну! Было морозно, но это не мешало нам кататься на лыжах по снежной равнине, мчаться на деревянных санях с крутого берега реки, гулять по кружевному, нарядному лесу. Вечером ребята покупали разливную медовуху и мы пили легкий, пряный напиток со свежайшим душистым белым хлебом, который был здесь почему-то очень вкусным.   
          «Ой! Как же мне это напомнило нашу поездку в пансионат «Жемчужина» - вдруг подала голосок Хельга. «Доберемся и до нее!» – ответила Линамартина. «А пока не хочу запутать ниточку. Для этого надо тянуть осторожно, по порядку. Вот ты чувствуешь непрерывность времени? То, что рассказывала мне моя бабушка о своей молодости, я воспринимаю как часть своей жизни. Хотя пространство с тех пор неузнаваемо изменилось, я все-таки могу представить себя участницей тех событий, если крючочек моей памяти зацепится за петельку ее воспоминаний и потянет эту тончайшую нить, я могу все это увидеть… Начало лета. Деревенские парни и девушки собираются в пойму на покос. Целый обоз телег, еда, котел, косы, грабли, вилы. С шутками и смехом едут далеко по лесным дорогам в пойменные луга, делают навесы, ставят шалаши. Рано утром встают, косят мокрую от росы траву, потом сушат ее на солнышке, ворошат. Едят приготовленную на кострах еду. Вкусную, с дымком. Потом – немного отдыха и снова за работу – тяжелую, физическую - до темна. А темнеет поздно – начало лета. С наступлением темноты никто не ложится спать. Под огромным черным небом, усыпанным звездами, среди пахучей свежескошенной травы они наслаждаются своей молодостью, свободой, полным неведением своего будущего. Пусть впереди у них мало хорошего: революция, Гражданская война, голод, болезни, нужда, Отечественная война, горе…    К счастью, они пока ничего этого не знают. Они поют протяжные красивые песни, водят хороводы, влюбляются. Пускай завтра утром вставать на заре! Они молоды и счастливы!  И моя бабушка настоящая русская красавица – стройная, голубоглазая, русоволосая, с кротким нравом и какой-то природной мудростью и тактом. Такой я ее не видела, но очень хорошо представляю. Наверное, для нее это было чем-то похожим на мои студенческие картошки».
     -И что же было потом, после вашей поездки в пансионат? Давай уж рассказывай свою историю до конца.
      «Потом была учеба, наши встречи с Парисом, которые, конечно же, наполняли особым смыслом все происходящее со мной. Были вечеринки нашей замечательной группы, на которых было так много забавного и трогательного, что до сих пор я их вспоминаю с радостью и умилением. Однажды праздновали мы какое-то событие у Илоны дома (возможно, это было 8 марта). Когда уже веселье было в самом разгаре, Петра подошла к Илоне и попросила: «Ты не могла бы спрятать меня ненадолго, а то Семочка принял лишнего и пристает с объяснениями в любви!». Семочка был комсоргом и отличником и вообще-то не слыл Дон Жуаном, но, похоже, был тайно влюблен в Петру. И вот под действием выпитого (а он почти и не пил никогда), его разобрало на любовь. Все дружно откликнулись на просьбу Петры, и нашли ей прекрасное укрытие в кладовке, где и заперли ее для надежности. Потом продолжили веселье и благополучно забыли о Петре. Вспомнили о несчастной только тогда, когда собрались расходиться и полезли в шкаф за одеждой. Бедняжка чуть живая выползла из шкафа! Бессердечные друзья и подруги, с трудом сдерживая смех, выражали ей сочувствие. Вот такой невеселый праздник у Петры в тот раз получился. На следующий день, в перерыве между лекциями бледно-зеленый Семочка выгреб из кармана горсть бусин и с недоумением глядя на них, возопил: «Девчонки, чьи это у меня бусы в кармане и как они ко мне попали!?» Ну, тут уж никто не смог удержаться от смеха.  (Кроме Петры, конечно!).
       За учебой и развлечениями время шло и шло…    И вот уже снова сессия. А за ней – лето! Свобода! Каникулы! Все предыдущие летние каникулы я проводила в деревне во Владимирской области, в тех самых местах, где прошла молодость моей бабушки и куда во время войны вывезли маленькую маму с братиком к бабушкиной сестре Марфуше. Эта бабушка Марфуша (чей старинный бревенчатый дом и был нашей загородной резиденцией) заслуживает, конечно, отдельного рассказа. Старая дева, необычайной доброты и даже какой-то патологической доверчивости, она готова была пожалеть и приютить любого, пришедшего к ее дому. Эта же черта отличала, кстати, и саму бабушку, не единоджы пострадавшую от этого своего качества.   Я очень любила и люблю деревенскую природу, походы за ягодами и грибами, купание в прекрасных, чистейших озерах.   Но это лето мы решили провести с Парисом. И задумали мы поехать на море. Причем сначала собиралась большая компания – человек 12.  Но потом кто-то передумал, кто-то не смог, кого-то не отпустили родители. Готовых к поездке, в результате оказалось трое: я, Парис и его друг Егор. Егор был парнем небольшого роста, коренастым и почему-то уже почти совсем лысым, хотя  если и была у нас разница в возрасте, то совсем незначительная. Зато, он обладал прекрасным характером, но это я смогла оценить уже позже. Тогда мне было абсолютно все равно кто едет, а кто не едет, лишь бы нам быть вместе с Парисом. О, неповторимая беззаботность юности! Ничего не рассчитывать, ничего не обдумывать заранее  - просто делать то, что подсказывает сердце! Основная проблема была в том, чтобы родители не были против нашей поездки. Я честно рассказала родителям с кем и куда я собираюсь, и они – о, чудо из чудес! – меня, девочку, домашнего ребенка легко согласились отпустить! А вот Парис, не надеясь на своих, решил подстраховаться и сказал, что едет с другом, без меня и что (уж для усиления эффекта, наверное) даже провожать его на вокзал я не приду. Я, кстати, была уже представлена его родителям, но явно они были не в восторге от меня. Мама Париса охарактеризовала меня как эксцентричную особу.
      -Кстати, Хельга, а ты бы назвала меня эксцентричной? – спросила Линамартина. 
      - Ну, не знаю… В какой-то степени, возможно, да.
      -Быть может им (особенно маме) казалось, что сынок достоин чего-то большего, а может, что просто рано сильно увлекаться кем-либо…  Все может быть, но так уж оно сложилось.
       И вот мы на вокзале. Опять это ощущение новизны, предвкушение чего-то необычного, радостного, неизведанного. Чуть-чуть волнительно, чуть-чуть страшно, но все равно, здорово! Мы едем в Анапу, в ту самую Анапу, где мне было так одиноко и тоскливо в лагере. Но теперь все совсем не так! Мы едем с Парисом. Как только поезд тронулся, началось наше путешествие  - и оно будет незабываемым, самым лучшим и самым романтическим в моей жизни! Под стук колес, мелькание пейзажей за окном, было так необычно сидеть рядом на нижней полке, держась за руки. Ожидать приближения ночи. Потом целоваться в тамбуре. Античное лицо моего возлюбленного то освещалось светом проносящихся фонарей, то исчезало во мраке. Казалось, из счастливого сегодня мы несемся в еще более счастливое завтра.
           А на самом деле кое-какие тучи уже начали появляться на нашем небосклоне. Мама Париса из каких-то неведомых мне соображений решила позвонить моей маме и спросить, почему же Линамартина не пришла проводить ее ненаглядного Париса. На что моя бесхитростная мама ответила: как не пошла провожать? Да они же вместе и уехали! Чем ввергла маму Париса в негодование и осуждение. Причем эти чувства  в основном были, конечно, приложены ко мне. Короче говоря, недовольство мной сильно увеличилось. Но мы этого пока, на свое счастье не ведали.
       Однако и в Анапе сначала все пошло не так гладко. Придя по адресу, который нам дал друг Париса Воробышек, мы обнаружили большую армянскую семью. Как сейчас помню девушку по имени Сусанна с длинными, крашеными в золотистый цвет волосами и жгуче черными глазами, окруженными густыми ресницами нереальной длины, и ее малолетнего братика с такими же безумно красивыми глазами. Однако в этом доме не оказалось свободных комнат, и нам пришлось с сумками тащиться дальше и искать пристанище, чтобы до наступления ночи найти ночлег. С этим делом в городе оказалось туго. Мы уж было, совсем отчаялись, когда какая-то сердобольная старушка не предложила нам комнату не очень далеко от моря, но с двумя односпальными кроватями на троих. Мы уже так устали и перенервничали к тому времени, что с радостью согласились. И это был, наверное, еще один шаг к нашему расставанию.
    Дни, проведенные на море, были сказочно прекрасными! Мы часами не вылезали из воды, которая теперь мне казалось самой чудесной на цвет, на вкус и на ощупь. Волны качали нас, как огромный ласковый гамак. Мы лежали на воде рядом, наши руки соприкасались, мы смотрели в такое непривычно огромное и синее небо, и через какое-то время начинало казаться, что это мы парим в небе, а над нами безбрежное, бездонное море с белыми барашками облаков. Еще мы играли в такую игру: отплывали подальше друг от друга, ныряли и плыли под водой до тех пор, пока наши руки не сливались в объятии, а губы в поцелуе. И потом, когда уже нужен был глоток воздуха, вместе всплывали на поверхность. А еще мы ходили на рынок. Ели вареную кукурузу, сахарную вату, абрикосы и прочие южные вкусности. А еще гуляли по набережной до темноты. Егор с утра брал маску и ласты и уходил далеко за город нырять. Днем мы с ним почти не виделись. Зато ночью… Ночью мы все оказывались в тесной каморке, в которой негде было развернуться, и нечем было дышать. Но это было не самое страшное. Хуже всего было то, что все мы раздражали друг друга. Во-первых, спать можно было, как выяснилось только так: я с Парисом на одной кровати, а Егор – на другой. Ребята спать вместе категорически отказались, ну а мне с Егором и подавно было как-то ни к чему. А поскольку наши с Парисом взгляды на взаимоотношения полов так и не пришли к консенсусу, то все ночи напролет мы проводили в более или менее бурных разборках, а Егор, наверное, слушая все это, проклинал день и час, когда он согласился на эту авантюру. Вот так и проходил наш отдых.
       Приехали мы больше измученные, чем отдохнувшие. Я – домогательствами Париса, а он – моим упорством. Причем каждый не понимал другого. Мне казалось, что это он все портит. Ведь все и так хорошо, я его так люблю, мне не нужен никто другой. Зачем ему обязательно нужно ЭТО? Теперь я представляю, что он думал тогда обо мне! Так продолжалось еще несколько месяцев. Я чувствовала, что мы подходим к критической точке, но ничего не могла изменить.  Но, наверное, Парис все-таки любил меня, потому что предпринял серьезную попытку сохранить наши отношения. Это было уже в Москве. Мы тогда долго гуляли на Ленинских горах. Уже стемнело, мы забрели в какой-то потрясающе красивый яблоневый сад. Деревья мерцали нежным жемчужно-розовым светом, звезды и полная луна дополняли красоту пейзажа. Я прислонилась спиной к стволу, Парис подошел ко мне очень близко, встал на колени и, глядя на меня снизу вверх своими оленьими глазами сказал: «Ты выйдешь за меня замуж?». Все было похоже на кадры из какого-то знакомого фильма, и героиня должна была, конечно, белозубо улыбнуться и дрожащим от счастья голосом ответить: «Да, любимый! Я согласна!», но честно говоря, я совершенно не думала о таком повороте событий. Быть женой? Готовить обед? Рожать детей? Жить такой монотонной взрослой жизнью? Да нет, я была совершенно не готова к этому.
   -«А по-твоему это необходимо?» - спросила я.
   - «Ну, ведь тогда ничто не помешает тебе стать моей?» - в голосе Париса слышались нотки мольбы, и мне стало очень жалко его.
   -«Нет, тогда не помешает…  Но ведь нам негде жить? Да и родители твои будут против!» - с надеждой проговорила я.
    -«Я все устрою! Главное, что ты согласна!» -  радостно воскликнул он, обнимая меня так сильно, что у меня перехватило дыхание.
    На следующий день Парис позвонил и сказал, что вечером мы должны встретиться, потому что у него есть новости и серьезный разговор. Мы договорились встретиться завтра после института. Я волновалась: у меня были недобрые предчувствия.
    Последняя лекция закончилась и вот у проходной меня ждет Парис бледный и торжественный. Он тоже волнуется, на нем просто нет лица. Мы идем по набережной, и Парис рассказывает. После того, как он объявил о своем намерении жениться, родители в один голос стали уговаривать его не делать этого, а потом и просто заявили, что если он пойдет наперекор их воле, то они прекратят всякую материальную и моральную помощь (на которую он, безусловно, рассчитывал, ведь на две стипендии далеко не уедешь, да и жилплощади другой в перспективе семейной жизни не наблюдалось).  Но, Парис решил идти до конца и на следующий день отправился к отцу на службу (тот возглавлял какой-то отдел в Министерстве речного флота) и, прорвавшись к тому в кабинет, сказал, что если родители не хотят, чтобы их сын был подлецом, то они обязаны дать согласие на этот брак, потому что мы ждем ребенка. И тогда отец согласился, что в такой ситуации деваться некуда – надо жениться. Все это Парис выложил мне с победным видом. А я… Я почувствовала, что меня все-таки  втянули в ситуацию, хуже которой я ничего не представляла в этой жизни! Всеми силами я хотела предотвратить такой поворот дела, и вот – злая ирония судьбы! Это как в той сказке, про ворону: «Только не бросайте меня в терновый куст!». Что теперь думают про меня его родители? Что я нарочно подстроила такой исход? Или что я несчастная дура, которую придется теперь терпеть из-за неосмотрительности сына? И мне еще придется жить под одной крышей с этими людьми, которые будут ненавидеть или презирать меня? Ну, уж нет! Никогда этого не будет!
    -«Как ты мог?! Как ты мог так поступить, не спросив у меня согласия? Выставить меня в идиотском свете перед твоими родителями, которые и так не в восторге от меня?» - закричала я. –      «Нет, я ни за что - ты слышишь? - ни за что не буду твоей женой!»
    -«Почему ты так кричишь?! Я сделал все, что мог, чтобы мы были вместе! А ты – ты просто не любишь меня! Для тебя это – игра в романтические отношения! Ты не хочешь поступиться ничем, ни своими дурацкими принципами, ни своей непомерной гордостью! Ты измучила меня! Я не хочу больше видеть тебя никогда!» - он повернулся и пошел. Он уходил все дальше, и дальше и я знала, что больше никогда не увижу его. Я не в силах была больше видеть его удаляющуюся фигуру. Я повернулась и пошла в противоположном направлении. Я не оглядывалась, но каким-то внутренним зрением я видела, что он все уходит и уходит и с каждым шагом он вычеркивает меня из своей жизни. И каждый его шаг отдается болью в моем сердце. Я не помню, как я добралась домой, как легла на кровать. Ничего не помню. Только мое отчаяние и его удаляющийся силуэт».
     «Это конец твоей истории?» - спросила Хельга.
«Да, так она и закончилась»- задумчиво ответила Линамартина.
«И никто из вас больше не пытался позвонить, встретиться, поговорить?»
«Нет, больше никогда. Нам нечего было предложить друг другу. Это был тупик. Мы полностью исчерпали наши отношения. Это грустная история, но она в далеком прошлом. А мы с тобой здесь и сейчас. И давай пойдем на море. Посмотри – люди столпились на мостике! Что это там? Похоже на гигантскую темную бабочку  в воде у самого берега!» - воскликнула Линамартина и, схватив Хельгу за руку, потащила ее к морю.
«Это манта! Гигантский скат. Говорят, она каждый день приплывает сюда. Туристы ее подкармливают» - объяснила Хельга.
«Какое счастье, что я не встретила ее, когда плавала с маской! Я бы умерла со страху!»
«Как ты вообще не боишься этого подводного мира? Там все такое причудливое и чужое! Предпочитаю плавать на поверхности, чтобы не видеть того, что подо мной!»
«А я обожаю этот подводный мир! Ты же знаешь, я могу подолгу любоваться красотой разноцветных рыбок, кораллов, игрой солнечных бликов в бирюзовой воде. А сейчас мы пойдем и отметим завершение первого моего рассказа моим любимым коктейлем!» - Линамартина сжала крошечную жемчужину в руке, прижала к щеке, потом размахнулась и бросила ее вниз. Жемчужина сверкнула на солнце, описала большую дугу и упала в воду далеко от берега.
                ***
           В старом замке было позднее утро. Герцогиня лежала на своей огромной кровати под белым ажурным балдахином и собиралась открыть глаза. Сквозь веки она чувствовала, что солнце уже высоко, но  ей всегда было трудно расстаться с миром неги и грез. Сон под утро всегда такой сладкий и когда он уходит, хочется зацепиться за него, как за краешек теплого пушистого одеяла, которое кто-то безжалостной рукой пытается стянуть с  сознания, чтобы втолкнуть его в неуютный мир реальности. Но этим утром Герцогиня почувствовала, что сегодня должно произойти что-то важное, то, что может изменить предназначенный ей ход событий. Она встала и начала готовиться к предстоящей встрече.  «Сегодня я должна быть в белом…   Не знаю, почему, но знаю, что в белом» - подумала Герцогиня, надевая на себя длинное белое платье и прозрачную белую накидку. Где-то вдалеке послышался звон крошечных серебряных колокольчиков. Она подошла к высокому стрельчатому окну. Под окном тонким замысловатым узором сплетали заснеженные ветки старые деревья, а вдали, за садом простиралась снежная равнина, освещенная сияющим сквозь морозную дымку низким солнцем. Крошечные блестки снежинок кувыркались и играли в неподвижном воздухе, и казалось, мириады разноцветных искорок вспыхивают  вокруг замка каждое мгновение.
          «Какие прекрасные декорации для сегодняшнего представления» - тихо проговорила Герцогиня.  Вдали на дороге, ведущей к замку, показалась неясная фигура всадника. На нем были сияющие на солнце серебристые доспехи, шлем с белым плюмажем и белый плащ. Конь под ним был тоже белый. Топот копыт сливался в ушах Герцогини с  биением ее пульса. Неужели все так просто? Прекрасный рыцарь придет и заберет ее из заколдованного Замка?
      За ее спиной раздались тихие шаги. Герцогиня вздрогнула и оглянулась.
      -«Это ты? Зачем ты здесь, и что ты собираешься сделать? Неужели ты хочешь помешать тому, что должно произойти?» - в глазах герцогини отразилось отчаяние.
     -«Ну что ты, дорогая! Кто же может помешать тому, что суждено? Уж точно, это не в моих силах! Вот только ни ты, ни он, ни я не знаем, а что же суждено на самом деле?»
      Темная фигура за спиной Герцогини застыла, будто это было не живое существо, а отбрасываемая ею тень.
           Тем временем всадник подъехал совсем близко к замку и остановился на краю рва. Осталось только перебраться через подъемный мост и тогда… Тогда они наконец встретятся. Он увезет ее из зачарованного замка, от этого странного загадочного то ли стражника, то ли собеседника. Герцогиня накинула на плечи шубку и почти бегом бросилась к выходу. У дверей она задержалась – надо было опустить мост. С огромным усилием проржавевший рычаг удалось стронуть с места, раздался грохот и скрежет и, к великому изумлению Герцогини, откуда-то сверху на тяжелых старинных цепях опустилось три одинаковых моста. Женщина растеряно оглянулась. Темная фигура по-прежнему маячила за ее спиной.
   «В чем тут подвох?» - тихо спросила Герцогиня.
   «Никакого подвоха! Просто вы должны выбрать один и тот же мост, иначе вы окажетесь в разных реальностях. Другими словами разминетесь на дорогах пространства и времени»
     Герцогиня с ужасом увидела, что крошечные искрящиеся снежинки на ее глазах сгустились и образовали между ней и рыцарем непрозрачную пелену. Она попробовала крикнуть, но пелена поглотила звук, подобно вате. И на этом занавесе над каждым мостом проступили слова. Над левым – ДОСТОИНСТВО, над средним – СТРАСТЬ, над правым – СМИРЕНИЕ. Она поняла: эти слова должны помочь ей сделать свой выбор. Она стала судорожно обдумывать смысл этих трех слов. «Что из этого всего мне ближе? Страсть – что-то порывистое, темное, непонятное… Смирение? Нет, это явно не для меня. Достоинство – вот то, что делает человека человеком, а женщину – женщиной! Я же Герцогиня. Достоинство – это то, чего я не могу потерять!». Сделав такой вывод, она ступила на левый мост. Тут же пелена рассеилась и она с ужасом увидела, как между мостами разверзается пропасть и средний мост, по которому скачет жемчужно-белый всадник, удаляется от нее. Наверное, он уже находился в другом измерении и видел перед собой другой замок и другую Герцогиню. А она стояла на мосту, на краю бездны и видела только его удаляющийся куда-то в бесконечность силуэт…      
                ***   

      В старинном полутемном зале пылал камин. Теплые блики огня скользили по бледному лицу Герцогини, утопающей в кресле с высокой спинкой. Драгоценным сиянием вспыхивало темно-красное вино в бокале. Тяжелые темные занавеси скрывали окна, и было непонятно какое время суток и какое время года на дворе. В кресле напротив нее возвышалась фигура в черном.
      «Что я сделала не так? В чем смысл произошедшего? Какие выводы я  должна сделать?» - проговорила Герцогиня, не отрывая взгляда от огня.
     «Не возможно ничего предугадать, бессмысленно делать какие-либо выводы. Каждый раз обстоятельства и приоритеты будут меняться, так же как будешь меняться и ты. Не случайно существует пословица: «Нельзя дважды войти в одну реку». Вот увидишь, то, что казалось помехой, станет целью и смыслом твоей жизни, а то, к чему ты стремилась, уйдет на второй план. Не жалей ни о чем, моя Герцогиня! Сбылось то, что должно было сбыться и так тому и быть!»

              Глава 2.

     «Почему здесь всегда вечер? Это так странно! А я так люблю утро! Когда так легко и радостно на душе и весь день еще впереди!» - Хельга сидела за столиком кафе под открытым небом, лицом к Линамартине и спиной к эстраде, на которой одинокий и грустный итальянец пел негромким голосом старые, давно забытые хиты.
     «Не знаю…» – рассеяно ответила Линамартина, потягивая через соломинку пряный коктейль.
     «Не буду ее расстраивать и объяснять ей, что в придуманном мной мире, все и должно быть так, как люблю я. А люблю я вечер.  Люблю грустные песни маленького итальянца, звездное небо над головой, какую-то незавершенность и недосказанность догорающего дня…» - так подумала Линамартина, а вслух произнесла: – «Я хочу рассказать тебе еще одну историю»
     «Зачем тебе это? И, главное, зачем это мне?» - ухмыльнулась Хельга.
     «Я хочу это вспомнить сама – ведь это часть моей жизни. Хочу, чтобы это вспомнила ты – ведь это часть и твоей жизни тоже. Хочу, чтобы все, кто пройдет или промелькнет в моих воспоминаниях, увидели себя и меня моими глазами. Чтобы посмеялись или погрустили вместе со мной. А те, кто не знал меня, почувствовал и понял мои мысли и чувства. Может быть, кому-то это что-то подскажет, кто-то о чем-то задумается, а кто-то скажет: «Да, да, это – именно то, что было в моей голове! Неужели она переживала то же самое?» А еще... Как бы это объяснить? Мне сейчас так жаль, что я так мало расспрашивала ушедших близких об их жизни! Сейчас я хочу собрать и сохранить эти драгоценные крупицы воспоминаний. Ведь судьба каждого человека так уникальна! И жизнь так стремительно меняется, а близкие так внезапно уходят от нас!  Теперь, когда многих уже нет, я складываю, как пазлы, частицы этих воспоминаний и, дополненные фоном известных всем исторических событий, они создают неповторимую по своей объемности картину реальной жизни  - прошедшей, настоящей и будущей».
      «Хорошо, пойдем ближе к морю. Будем ходить, дышать свежим морским бризом и слушать твой эпический рассказ!» - с иронической патетикой произнесла Хельга.
       «Ну вот – другое дело! Тогда – слушай» - сказала Линамартина и разжала ладонь, на которой лежала…
    
      Бусинка вторая – абсидиановая.

    «Какое-то время мне казалось, что жизнь закончилась. Но нет, все продолжалось - и учеба и молодость и, как оказалось, все это несло свои новые заботы и радости. Как говорят, история развивается по спирали. Как бы в подтверждение этого тезиса осенью нас опять послали на картошку. На второй картошке я научилась курить. Почему это случилось? Во-первых, я чувствовала себя человеком, познавшим страдание. Во-вторых, это было модно. В третьих, обучение было групповым и совершенно не было повода отбиваться от коллектива. В один из первых вечеров мы решили, что пора уже заполнить досадный пробел в своем имидже и приступить к курению, как все приличные люди. Девушка из параллельной группы (уже преуспевшая в этом деле видимо еще в школе) собрала нас, неумех, в круглой деревянной беседке, раздала нам инвентарь в виде сигарет (что-то типа Явы или Родопи) и строго наказала, что дым надо вдыхать внутрь, а не держать во рту.  Ну, худо-бедно у большинства это, в общем-то, нехитрое дело получилось почти сразу. Не срослось только у Стаси. Стася была дивчина, как говорится, гарная. Такая вот русская красавица в полном смысле этого слова! И вот, повинуясь строгим указаниям Раисы, она уж вдохнула, так вдохнула могучей грудью сигаретного дыма! Далее она так зашлась в приступе кашля, что это навсегда убило в ней желание курить! В какой-то степени, ей повезло больше, чем остальным – сколько здоровья человек сберег! Зато мы теперь были жутко стильными! Задумчивый взгляд, томно отставленная рука с дымящейся сигаретой, длинные прямые волосы – вот образ девушки тех лет.
    И вот опять повторяются бесконечные картофельные поля, неуютные палаты летнего пионерского лагеря, холодные дождливые дни, редко сменяющиеся по-осеннему ясными солнечными деньками. Возят нас на поля куда-то очень далеко на автобусе, в котором можно еще немножко поспать. Потом на пароме переправляют на другой берег канала. Там мы или подбираем картошку из мерзлой земли, перемещаясь вдоль бесконечных грядок за картофелеуборочной машиной, либо стоим около гремящего и трясущегося агрегата под названием сортировка. Этот монстр как-то особенно пагубно действует на нашу травмированную постоянным недосыпанием психику. От оглушительного треска и движущегося перед глазами конвейера сознание начинает уплывать, глаза слипаются, руки опускаются, ноги подкашиваются. Обычно кто-нибудь из ребят не выдерживает этой пытки, так как их состояние усугубляется еще и вчерашними алкагольными излишествами, и вставляет ненавистному механизму палку в колеса, причем не в переносном, а в самом прямом смысле этого слова. Как только грохот стихает, все мы падаем, как подкошенные, обычно почти что там, где стоим и тут же попадаем в сладкие объятия Морфея. Это блаженство длится не долго – пока поломка не устраняется бдительным колхозным механизатором.  Однажды, уж не знаю почему, в одну из таких передышек я отошла чуть подальше, и упала в небольшой такой, но ужасно уютный стожок сена. Было достаточно тепло, неяркое, но ласковое солнышко пригревало кожу. Мне стало так неописуемо хорошо, что я и не заметила, как провалилась в глубокий сон. Проспала я видимо достаточно долго, потому что когда я очнулась, то не услышала шума и не увидела в поле никого. Все сидели уже в автобусе и готовы были отъехать. Я помчалась к автобусу, и это было как нельзя вовремя: еще несколько минут, и я осталась бы одна в этих бескрайних картофельных полях, в совершенно незнакомом месте, в пространственно-временной дыре, и один Бог знает, каким чудом я смогла бы вернуться в наш лагерь (которого я и названия-то, по-моему, не знала).   
      Отличительной чертой этой картошки было то, что вечером, после ужина все ходили гулять, понятно, что парами. Называлось это «пойти в стога». Стога были, самые что ни на есть, настоящие – из соломы. И те, кто в них погулял, сразу угадывался по энному количеству соломинок в волосах. Поскольку моя душевная травма была еще слишком свежа, я в самих стогах не бывала – а только прогуливалась между ними с появившимся у меня приятелем – другом Проши Генычем. Геныч был молодым человеком интеллигентного вида, немного, как мне казалось, в духе Джона Леннона. Не знаю, что он чувствовал ко мне, но я была к нему совершенно равнодушна – это был славный парень из серии тех, кто при всей моей симпатии к ним, ну никак не мог меня заинтересовать. А нравились мне совершенно другие. Совсем не отличавшиеся примерным поведением, а скорее наоборот, этакие интеллигентные оболтусы. Один из них был высокий, довольно худой, с прямыми пепельными волосами, необычайного нежно-голубого цвета миндалевидными глазами и нежнейшим персиковым румянцем на немного впалых щеках. Про себя я его называла Принцем. Все это романтического вида великолепие пикантно контрастировало с довольно развязным поведением: а именно с курением, неумеренным употреблением спиртного и Бог его знает чего еще.  Нравился он мне давно, чисто внешне, без всяких видов на будущее.   Но симпатия обычно становится взаимной, и вот как-то вечером Принц пригласил меня погулять. Пошли мы, как водится, по направлению к стогам, на которых, как говорится, жизнь била ключом. Причем, как оказалось, не на всех стогах царила богиня любви – Афродита, на некоторых, судя по всему, народ предавался Бахусу. Около последних наблюдались обездвиженные тела тех, кто в силу жестоких законов естественного отбора и земной гравитации отключился и плавно съехал с вершины вниз. Тела лежали в живописных позах, но одна мне запомнилась своей невообразимостью: голова мирно лежала на земле, а туловище почти под углом в девяносто градусов стояло кверху ногами, подпирая стог. Человек при этом сладко спал. Принц в меру настойчиво и вежливо попытался завлечь меня в более или менее свободный стог, на что я достаточно вежливо, но, совершенно однозначно, ответила, что это исключено. «Для мужа себя бережешь?» - с уважением поинтересовался Принц. Я не стала вдаваться в подробности своих замороченных принципов и ответила, что, мол, да, для мужа. Так я и проводила вечера: иногда в обществе Геныча иногда в обществе Принца.
      Однако рабочие будни не были ни веселыми, ни романтичными. Погода день ото дня портилась, начались холодные затяжные дожди. Спрятаться от ледяных потоков и пронзительного ветра  в поле было решительно негде. Единственная радость – погреться у костерка, разведенного ребятами в кустах и полакомиться печеной картошкой. Возвращались мы в лагерь озябшие, в промокших насквозь телогрейках. В один из особенно промозглых вечеров ребята из нашей группы решили взять над нами шефство. «Девчонки, надо выпить водки иначе вы все заболеете!» - высказал кто-то пока еще трезвую мысль. Мы стали вяло отнекиваться: водку мы не пили – ведь она такая невкусная и пахнет отвратительно! «Ничего! – сказали ребята – мы сделаем так, чтобы вам вкусно было!». Кто-то куда-то сбегал и вот «вкусный» и лечебный напиток был готов: в водку добавили варенье из черной рябины (единственное варенье, которое продавалось в местном сельпо). Не знаю, благодаря этому или выносливости наших молодых организмов, но на тот момент никто и вправду не заболел»
    «Какие трогательные отношения царили между вами! Неужели все было так гладко и приятно?» - удивилась Хельга – «Мне кажется, что в жизни так не бывает»
    «Ну, конечно же, не бывает – были люди, с которыми у меня не складывались отношения, были и такие, которые вызывали у меня активную антипатию, скорее всего взаимную. Например, был в нашей группе такой парень – и фамилия-то у него была какая-то неблагозвучная: Зверюгин. Не знаю, как другим, но мне он не просто не нравился, я его даже как-то побаивалась. Выглядел он почему-то гораздо более взрослым, чем другие наши ребята, возможно и был постарше. Когда он смотрел на меня или обращался ко мне, я просто хотела раствориться в воздухе и стать невидимкой. Он это очевидно чувствовал, и, сознательно наслаждаясь моим испугом, бормотал себе под нос что-то вроде того «ну, попадись, мне, детка как-нибудь в темном закоулке!». Мало кто из людей производил на меня такое впечатление – обычно с детства и по сей день я больше боюсь каких-то потусторонних сил и явлений, а не людей. Но, как говорится, на любое правило есть свои исключения.   Короче боялась я его, потому что мне казалось, что ожидать от него можно всего, чего угодно. Однако все в этом мире расставлено по своим местам и играет свою определенную роль. Каждая мелочь и каждый штрих в определенный момент срабатывает и поворачивает судьбу именно в то русло, по которому она и должна пройти»
          «А ты, оказывается, фаталистка?» - спросила Хельга, присаживаясь на скамеечку и вытягивая уставшие ноги.
          «Да, мало того, в свое время я открыла Закон Всемирной Неизбежности» - ответила Линамартина, усаживаясь рядом.
          «Ничего себе! И о чем же гласит твой закон?»
          «А вот о чем: в нашем мире не существует никакой случайности, никакой неопределенности – все во Вселенной подчиняется строгим законам природы, физики, психологии, законам времени и пространства. Другое дело, что мы не все законы знаем и вряд ли можем учесть все исходные и граничные условия. Но ведь законов это не отменяет. То есть если гипотетически предположить, что кто-то может знать все законы и все граничные условия, ну или почти все (где «почти» стремится к бесконечности), то любое действие, событие, место, время и так далее можно однозначно предсказать или вычислить. То есть никакой свободы воли, в общем-то, по большому счету нет и быть не может. Вот такой закон в один прекрасный миг вдруг открылся мне. И это многое объяснило и даже как-то умиротворило меня. Ведь это означает, что все в этом мире подчинено Всеобщей Гармонии и хаос и неопределенность, так не любимые мною, в принципе невозможны!»
     «Спорное утверждение!» - задумчиво проговорила Хельга.
     «В той же степени, как и любое другое утверждение. Но ты же знаешь, что спорить я не люблю. Лучше послушай дальше – мне кажется, что некоторые (а вернее все) обстоятельства и события моей жизни – это не что иное, как аргументы в пользу моей теории»
      «Ну, хорошо, я готова к новой порции откровений»
      « Я не знаю, радоваться этому или огорчаться, но все в этой жизни имеет свойство когда-нибудь заканчиваться. Вот и нашему пребыванию в славном совхозе пришел срок. Последний вечер последних суток в трудовом лагере. Народ рад скорому освобождению и отрывается по полной! Помню какую-то круговерть, шумное застолье, всеобщее гулянье – смутно припоминаю. Мне было очень плохо и морально и физически. Меня бросало то в жар, то в холод – по-моему, у меня поднялась температура. Мне захотелось лечь в постель, завернуться в одеяло и уснуть, чтобы скорее настало завтра. Мучительно захотелось поскорее оказаться дома. Я пробралась в нашу девчачью комнату и подошла к своей кровати. Было почему-то темно, но я поняла, что в кровати кто-то спит. Я огляделась: остальные кровати тоже были заняты. «Странно!» - подумала я, по-моему, девчонки еще праздновали, когда я уходила. Та, что спала на моей кровати, была подозрительно крупной. Стася что ли кровать перепутала? Я наклонилась поближе и с ужасом увидела: никакая это не Стася, а пьяный Зверюгин – собственной персоной! Мои глаза уже привыкли к темноте, и я поняла, что все кровати заняты и это тоже не девочки, а пьяные ребята, да еще не наши, а какие-то малознакомые! Мне стало так страшно и тоскливо! Куда же мне податься!? Голова и горло болят, тело ломит и вокруг никого, на кого можно опереться и понадеяться – всех моих подруг и друзей куда-то как волной смыло! Просто фантасмагория какая-то! Я готова была разрыдаться… И вдруг я вижу в дверном проеме силуэт Принца. Я бросилась к нему, как к родному! «Какое счастье, что я тебя встретила! Пожалуйста, отведи меня куда-нибудь, где я могла бы лечь! Только не оставляй меня, пожалуйста одну! А то мне так плохо и страшно! Вокруг какое-то светопреставление! Просто царство зла какое-то!» Принц молча взял меня за руку и повел в свою комнату, ту, где кроме его кровати стояло еще штук 10 или больше. Как ни странно, там никого не было. Он посадил меня на кровать и запер дверь. Меня трясло то ли от температуры, то ли от неизбежности того, что как я понимала, должно было произойти. Но страх  оказаться снова там – в темноте и ужасе был сильнее. «Уж если выбирать между Зверюгиным и Принцем, то пусть лучше будет Принц!» - пронеслось у меня в голове. Я откинулась на подушку и покорно закрыла глаза. Прошло некоторое время, ничего не происходило. Я открыла глаза и увидела, что Принц лег на самой дальней от меня кровати рядом с дверью. Он спал или делал вид, что спит. «Спасибо тебе, Принц!» - подумала я и отключилась.
       Каким-то образом на следующий день я все-таки добралась до дома. Помню как после горячей ванны легла дома в мягкую, теплую постель и ощутила настоящее блаженство! Даже температура под 40 градусов, которая держалась неделю, не испортила мне удовольствия находиться дома,  наслаждаться заботой моих любимых мамы, бабушек, папы. «Как же я их люблю!» - думала я, потягивая горячий клюквенный морс.
      Этот, казалось бы, незначительный, случай сыграл, тем не менее, некоторую роль в дальнейшей моей жизни. А именно: в моей душе зародилось смутное и не совсем осознанное желание. Я даже вряд ли бы его тогда смогла сформулировать. Но по существу я поняла, что очень важно иметь рядом сильного и надежного защитника. Ведь как оказалось, я многое могу отдать и многим могу поступиться ради того, чтобы не испытывать чувства страха и одиночества.  Был и еще один случай, который укрепил меня в этом убеждении.
      Ко мне, то ли в гости, то ли позаниматься вместе, приехала Стася. Что-то навеяло нам пойти погулять, проветриться. Погода была хорошая, да и парк был не так далеко от моего дома. Мы увлеченно болтали, углубляясь в парк по ясеневой аллее. На Стасе было красивое трикотажное платье в полоску, выгодно подчеркивающее ее рельефные формы. На мне была короткая юбочка и открытая блузка – на улице было тепло. Нам навстречу, пробежал спортсмен, на которого мы, конечно, не обратили никакого внимания. У нас был какой-то интересный разговор! По-моему я что-то увлеченно рассказывала. И вдруг в процессе рассказа замечаю, что собеседницы-то моей нет рядом! Оборачиваюсь и вижу душераздирающую картину! Шагах в десяти от меня, прямо на дорожке сидит моя Стася, позади нее так называемый спортсмен, удушающим захватом придерживает ее за шею одной рукой, а другой рукой – свободной расстегивает на ее груди платье (ну, то есть пуговицы). При этом глазищи у Стаси так широко открыты, что, кажется, излучают просто-таки лазерные лучи, а губы почему-то наоборот, сжаты и не издают ни звука. Это, как видно от неожиданности и необъяснимости происходящего. Однако мнимый спортсмен явно решил заняться каким-то не олимпийским видом спорта! Очевидно, его расчет был на то, что такая субтильная особа, как я, бросится от ужаса, спасаться, куда глаза глядят и никоим образом не помешает ему осуществить его гнусный замысел, но тут он явно просчитался. Прежде, чем в голове моей появились какие-либо мысли, сработала инстинктивная моторика рук. А именно: тем, что было под рукой (а была малюсенькая сумочка на длинной ручке, но с металлическим замочком) я начала изо всей силы хлестать изверга по голове. Это явно мешало его кропотливому занятию со Стасиными пуговицами, он поднял разъяренную физиономию и…  Дальше все происходило, как в кошмарном сне! Дорожка, которая до сего момента мирно лежала под моими ногами, вдруг с невообразимой скоростью полетела на меня и больно ударила меня по голове. Сверху на меня навалилось что-то тяжелое и стало хватать меня за ноги, увы - совершенно не защищенные крошечной по тогдашней моде, юбочкой. Сопротивляться было невозможно и бесполезно, но тут очнувшаяся от шока Стася, подлетела к «спортсмену» и стала дубасить его по башке не слабым своим кулачищем. Мужик сообразил, что с двоими он с нами не справится, быстро поднялся и легкой спортивной рысцой удалился в парк. Я встала с земли. После удара о дорожку голова моя кружилась, юбка порвалась, колени были ободраны до крови. Стася была вся красная, растрепанная, половина пуговиц на груди были вырваны. Правда, травмирован был у нее только кулак. Мы не могли говорить, нас трясло, но мы чувствовали, что нам чудом удалось избежать жуткой опасности!  Кое-как мы побрели в обратном направлении – домой. Как это и бывает обычно: в минуту опасности кругом было на редкость безлюдно, а теперь нам стали попадаться навстречу люди. Они смотрели на наш ужасающий внешний вид и качали головами. А мы говорили им срывающимися голосами: «Лучше не ходите туда – там маньяк!».
       «Какой кошмар!» - послышался в темноте голос Хельги – «Я бы, наверное, умерла от страха! После этого, я думаю, твое желание иметь рядом надежного защитника еще больше укрепилось?»
       «Да, теперь мне хотелось не столько романтической любви с первого взгляда, сколько человека, который был бы всегда рядом, с которым было бы спокойно и комфортно идти по жизни.
        Ну, а учеба продолжалась. Защищались курсовые, сдавались экзамены и зачеты. Предметы становились все сложнее. Последний курс лекций по математики, при всей своей любви к этому предмету, я так и не поняла (как, по-моему, и все остальные студенты, да и сам преподаватель), хотя успешно сдала его с первого раза. Вообще в отличие от школы, в институте преподаватели по математике были очень странные – просто спецнабор какой-то. В школе математику у нас преподавала очень строгая, но очень талантливая преподавательница Илина Романовна. Почти все в классе ее панически боялись, но за то все кто сдавал вступительные по математике в институты, успешно сдали ее и никто не завалился. Меня Илина Романовна любила и называла мозговым трестом класса. Поступив в институт, я была шокирована сразу же нашим первым лектором по этому предмету. Это был некто доцент Хвостов. Лекция проходила так: сначала он быстро-быстро писал что-то на доске – мы судорожно напрягали зрение, пытаясь разобрать его каракули. Потом он оборачивался к нам и, радостно улыбаясь, спрашивал: «Написааали?» «Неееет!» - кричали мы. «Стирааааю!» - еще более радостно улыбаясь и потирая пухлые руки, отвечал Хвостов и приводил приговор в исполнение. В результате лекции состояли из каких-то немыслимых обрывков формул и фраз и знания в головах студентов соответственно тоже. Да и впоследствии, как мы замечали, каждый преподаватель, так же как и каждый предмет, отличался какой-нибудь забавной или наоборот, пугающей особенностью. Например, старенький профессор по электротехнике ворчал на девчонок, пришедших сдавать экзамен, называл нас «кукушки беспамятные» и советовал не морочить ему голову своими бестолковыми ответами, а идти водить трамваи или выпекать пончики. Достаточно молодой доцент Туманов довел бедную Регину до слез. Посмотрев на чертеж редуктора, который был выстрадан бессонными Региниными ночами, и вычерчен, можно сказать, Региниными потом и кровью, бессердечный Туманов отправил бедную девушку переделывать сей титанический труд со словами: «На Вашем редукторе только яичницу жарить, да и то, несподручно как-то!». В общем, трудно нам, девушкам приходилось! Но многие наши ребята считали, что мы находимся в гораздо более выгодных условиях, чем они. «Во-первых, - говорили они, - большинство преподавателей – мужчины, а значит, стоит вам припомадиться, одеть юбочку покороче, и – пол дела сделано! Во-вторых, опять же – юбочка! А под юбочкой на ногах можно ОГО-ГО! сколько шпаргалок написать!» Правда, некоторые девушки, не жалея рук и ног, писали «шпоры» везде, где только можно. Я этим методом никогда не пользовалась. Я вообще шпаргалками пользоваться не умела никогда. Ну а то, что преподавателю можно понравиться, это иногда действительно имело место. Как-то еще на первом курсе был такой зверский предмет – начертательная геометрия. Вел его пожилой элегантный красавец профессор Орлов. Какие-то немыслимой формы пространственные фигуры пронзались линиями, рассекались плоскостями, пересекались друг с другом, и надо было определять где, когда и каким образом произойдет это пересечение и чертить, чертить, чертить. На экзамене по этому замысловатому предмету мне досталась не менее замысловатая задача. В панике я делала бесконечные проекции из плоскости в плоскость  и, как мне казалось, уже добралась до соседней Галактики, а задача все не решалась. И вот Орлов меня уже вызывает, а ответа еще нет! «Это провал!» - с ужасом подумала я и двинула к лобному месту. Однако, есть у меня такое правило: не сдаваться сразу, а пытаться выплыть. Я развернула чертеж и по возможности бодро начала описывать свои действия. Профессор открыл зачетку и задумчиво стал рассматривать мое фото. На нем я была с длинными волосами, а перед ним сидела уже со стрижкой. Этот факт его, видимо живо заинтересовал и он спросил: «А это у Вас коса или лиса?». От неожиданности я не сразу поняла, что он имеет в виду мои волосы на фотографии, а не геометрические фигуры в моей задаче. Сообразив, я ответила: «Коса».  «Отлично!» - сказал Орлов, ставя одноименную оценку в зачетку. Ошарашенная, но счастливая, я быстро свернула свой недоделанный чертеж и выскочила из аудитории. На лекциях профессора Горошкина (а читал он нам курс по материалам и технологиям) две наши статные красавицы Милорада и Радомила всегда садились в первом ряду. Девушки любили носить блузки, подчеркивающие их пышные формы, а лектор Горошкин любил во время рассказа о материалах и технологиях останавливать взгляд  на приятных на вид девушках, при этом он улыбался, щурился и только что не урчал от удовольствия. До сих пор  мне не ясно, что все-таки больше: материалы или технологии делали его взгляд таким мечтательным. Лекция, ко всеобщему удовольствию, проходила в теплой дружественной обстановке. Напротив, когда девушки по какой-то причине отсутствовали, Горошкин нервничал, злился и задавал студентам каверзные вопросы. Надо ли говорить, что зачет по этому предмету Милорада и Радомила сдали на «отлично» и без особого напряжения! Так что, возможно, ребята не зря завидовали нам, девчонкам.
     А ребята в нашей группе были очень хорошие. Например, у Боцмана были самые лучшие на потоке лекции – огромное количество студентов сдали зачеты и экзамены благодаря его толковости и аккуратности. Еще он был нашим штатным фотографом. Семочка – наш бессменный комсорг. Не пил, не курил, вел исключительно положительный образ жизни! Гуслик пел, играл на гитаре, сочинял песни. Шурик был красавчиком, балагуром и остроумцем. Голубоглазый блондин Кентуха был милашкой и любимцем девчонок благодаря своему кроткому и покладистому нраву. Майк один, по-моему, из наших ребят имел машину и умел ее водить. Некоторые девушки из нашей группы встречались с нашими же ребятами. Например, Регина долгое время встречалась с Шуриком, Милена с Филом, а Радомила с Майком.  Правда, все эти пары в конце концов распались, кроме одной… Но, об этом позже!
     Как-то после сдачи очередной сессии, Милена пригласила девчонок нашей группы на дачу. Было начало лета, душа рвалась на природу, и Миленина дача показалась нам земным воплощением Эдема! Цвели цветы, зеленела травка, на грядках созрели первые ягоды клубники. Единственное, что нам мешало, так это цивильная городская одежда. «Сейчас мы эту проблему решим!» - сказала гостеприимная Милена. Она вошла в дом и вынесла оттуда целый ворох занавесок, скатертей и прочих тканых изделий разных размеров и цветов. «Вот, девчонки – переодевайтесь! Берите, кому что нравится!». Это было то еще развлечение! Все скинули с себя надоевшую одежду и соорудили себе кто сари, кто кимоно, кто набедренную повязку. Это было покруче показа высокой моды от кутюр! Смотрелся этот цыганский табор весьма живописно. Тем более что стесняться-то было некого – сплошное девичье царство! Это мы так думали, но наши мальчики, как выяснилось, выследили нас и припожаловали к Миленочке на ее всеми горячо любимую дачу на шикарной (по тем временам) копейке Майка! Как они там все уместились – ума не приложу! Мы, конечно, жутко засмущались своего экзотического вида, но ребята уверили нас, что им все очень нравится и веселье продолжалось! Рымникское лилось рекой, нехитрые наши закуски оживлялись замечательными дарами природы с дачных грядок. Вообще мы часто собирались нашей компанией, куда входили почти все ребята и девочки нашей группы. Часто бывали в общаге у Петры. Были у нас и свои фирменные блюда: шпротный паштет, купаты, докторская колбаса – все было почему-то ужасно вкусным и расходилось на ура. К пиву жарились на подсолнечном масле вкуснейшие гренки из черного хлеба. Сверху их надо было посолить – и деликатес готов к употреблению. Зато вина мы пили всегда качественные: из фирменного магазина в Столешниковом переулке (наш институт находился рядом) или из «Российских вин» на улице Горького. На этой же улице находились и наши два любимых кафе-мороженных, где мы часто собирались все вместе отмечать различные примечательные даты типа окончания сессии, а еще чаще просто прогуливали лекции. Отлично помню их названия, хотя давно не бывала там: «Космос» и «Московское».  Мороженное там было вкуснейшее, а еще слабоалкагольный, но тоже очень вкусный коктейль!  На всю эту роскошь и еще много на что (французскую тушь из магазина «Власта», прекрасный торт «Вацлавский» из кулинарии ресторана Будапешт) хватало нашей гигантской по тем временам стипендии в 55 рублей (ну, если, конечно, дома кормили мама с папой). В общем, жить было можно. Вот только чувство ожидания чуда куда-то ушло. Хотя…
          Новый год на предпоследнем курсе мы встречали у Милорады в подмосковном городке. Было весело, как всегда тосты, пожелания, танцы. Потом, на следующий день, когда все уже разошлись и разъехались по домам я и еще несколько девочек остались у Милорады на некоторое время, уезжать не хотелось: было тихо и как-то грустно, по телевизору шел впервые фильм «С легким паром!», ставший впоследствии, как сейчас выражаются, культовым. Я сразу поняла, что фильм потрясающий: смешной и печальный одновременно, как сама жизнь. И музыка там, конечно же, необыкновенная!  И это ощущение прошедшего праздника, сменяющегося неизбежной неуютностью, неустроенностью и какой-то опустошенностью – так знакомое мне! Мы смотрели, не отрываясь, как завороженные. Вдруг Милорадина мама предложила: «Девочки, а не хотите, чтобы я вам на картах погадала?» Ну, конечно же, мы хотели! «Мама очень редко гадает, но все всегда сбывается» - тихо сказала Милорада. «Вот мы и посмотрим!» - подумала я. Раскинув карты на меня,  женщина улыбнулась и сказала: «Ну вот, Линамартина, а ты в этом году замуж выйдешь!». «Ура, ура – засмеялись девчонки – на свадьбе погуляем!». «Вот тебе и  сбывается! – разочаровалась я  - как это может случиться, если у меня сейчас и парня-то нет, да и где бы я могла с кем-то познакомиться так, чтобы в этом году успеть еще и замуж выйти?».  «Ты его знаешь, не надо тебе знакомиться!» - это фраза ошарашила меня еще сильнее. «Ерунда какая-то» - подумала я и забыла про этот эпизод».
      «Значит, это было первое предсказание в твоей жизни, которое сбылось?» - спросила Хельга.
     «Да, это – первое, но не последнее, как ты знаешь» - ответила Линамартина. Они сидели на пустынном пляже. Было темно. Там, перед ними было море, такое непроницаемо темное, что казалось, они сидят на самом краешке земли. Шагни дальше – и растворишься в плотном мраке небытия. И только чуть слышное дыхание прибоя успокаивало и вселяло уверенность, что это море, живое и теплое скрывается в кромешной тьме.
***
     Герцогиня оделась и вышла в сад. На совершенно безоблачном небе необычайной нежной синевы сияло солнце. В воздухе стоял едва уловимый, но такой до боли знакомый запах – чуть-чуть подтаявшего снега, свежести, просыпающихся почек и этого, вдруг оказавшегося бескрайним, неба. Это был чудесный запах – она хорошо знала и помнила его – запах пробуждения и ожидания перемен – запах весны! Невидимые птицы дополняли картину этого восхитительного утра бодрым чириканьем, и от всего этого Герцогине стало вдруг так радостно на душе, что она тихонько рассмеялась.
«Скоро ты покинешь замок и этот сад – ты чувствуешь это?» - послышался знакомый голос за спиной.
«Да, чувствую. Это случится уже совсем скоро!»
 «Тебе не грустно, не страшно, ты не будешь скучать?» -  к ее удивлению в голосе спутника ей почудилась печаль.
«Скучать? О Боже! По кому – по тебе?» - почти с возмущением воскликнула Герцогиня.
«Нет, моя дорогая. Конечно не по мне! По себе самой!»
«Как это возможно? – удивилась Герцогиня – я ведь не собираюсь расставаться сама с собой!»
«Ты многого не знаешь и даже не догадываешься, как может повернуться твоя жизнь! Может наступить такой момент, когда ты не будешь принадлежать самой себе, когда ты будешь тосковать по одиночеству, по этому замку и даже, может быть, воспоминание обо мне не покажется тебе таким уж ужасным!»
«Ну,  уж не думаю, что  одиночество может быть желанным! А твое общество – посуди сам, что хорошего оно мне дает?»
«Ты еще слишком наивна, моя Герцогиня! Подумай сама: ведь для диалога нужен собеседник, а для монолога необходим слушатель. Также как для того чтобы сформулировать чувства, нужны мысли, а чтобы передать мысли нужны слова. Я нужен тебе, как никто другой, потому что только я по-настоящему…» собеседник осекся, потому что Герцогиня не слушала его. Она смотрела вдаль, ее взгляд светился надеждой. Ее сердце стучало так сильно, что казалось, это стук копыт раздается по всему саду.   
   ***
      Голос Линамартины иногда сливался с аккомпанементом прибоя и шуршанием ветра в листьях причудливых растений. И ей иногда самой казалось, что  она не рассказывает историю,  а  плетет причудливый узор из частичек  мыслей и воспоминаний, плавающих в окружающей их темноте. «Даааальшшше, даааальшшшше!» - подкрадывались волны к ее ногам. «Мы слууушшшшаем, мы слууушшшшаем!» - шелестели листья в темноте.
«Ну, хорошо, слушайте дальше» - негромко сказала Линамартина, стараясь не разбудить Хельгу.
***    
     « А потом в зимние каникулы, после очередной сессии была  одновременно чудная и чудесная поездка в Ригу. Этот город – как бы частица другого, запретного мира давно манил нас, обещая какие-то необычайные впечатления. И вот с моими друзьями Надин и Прошей а также с нашей вездесущей старостой Илоной и Прошиным другом Степой мы едем в поезде в неизведанный и почти сказочный мир – Прибалтику. Ребята и Илона, по протекции чьего-то родственника, размещаются в гостинице с экзотическим названием Дом Рыбака, а нам с Надин каким-то чудом удалось в турагентстве на Арбате (а оно, пожалуй, и было-то в Москве всего одно) заказать в шикарной гостинице Даугава  номер для молодоженов (видимо несостоявшихся, потому-то номер, забронированный ими, нам и достался). По утрам Проша, Степа и Илона заходили за нами, и мы отправлялись бродить по заснеженным улицам Риги, похожей на ожившие иллюстрации к сказкам Андерсена. В моей памяти она сохранилась такой – тихой и строгой, вздымающейся к серому небу островерхими крышами, звучащей торжественными органными звуками Домского Собора. Но были, конечно, в нашем путешествии и забавные моменты – как же без них! Поскольку Прибалтика уже тогда несла в себе некоторые, как тогда выражались, тлетворные черты загнивающего запада, нам, естественно хотелось взглянуть на то, что было недоступно в Москве. Например, Рига была знаменита рестораном РУСЭ, где было ночное варьете! Конечно, на одну из ночей нами был заказан столик. Помню, что ночь была как-то не по-прибалтийски морозной. Мы с Надин приоделись, дождались Илону и наших рыцарей и отправились в РУСЭ, ощущая себя жутко крутыми и продвинутыми. Однако, уже на входе в ресторан чопорный швейцар мигом сбил нашу эйфорию. В гламурном заведении как выяснилось, был строгий дресскод:  мужчины должны были быть обязательно в пиджаках и при галстуке, а наш несчастный Проша, одел лучшее, как ему казалось, что у него было: самиздатовский (то есть пошитый Надиниными руками) костюм, из специфически синего советского вельвета. После довольно-таки унизительной сцены, во время которой все присутствующие в холле очевидцы с явной иронией (мягко говоря) взирали на опростоволосившихся москвичей, Проше выдали казенный галстук и пропустили нас в зал.  Да, начало вечера было явно скомкано! Дальше был довольно-таки скромный заказ блюд и напитков, который лощеный официант принял с явным  снисхождением. Ну, а все остальное – то есть само варьете – сверкающие костюмы, полуобнаженные девушки и юноши - было конечно настолько необычным и непривычным для нас, неизбалованных такими зрелищами, что, в общем-то, скрасило печальное ощущение собственной неполноценности.   Возвращались под утро, мороз был под тридцать градусов. С трудом договорились с каким-то водителем, по-моему, автобуса, чтобы отвез нас в гостиницу. Тонкие чулки на моих ногах примерзли к ногам так, что снять их я смогла только под струей теплой воды. После этого похода наши мальчики как-то резко упали в моих глазах. Правду сказать,  Проша всегда был мне просто приятелем, а Степа не нравился мне изначально, хотя и делал какие-то потуги на ухаживание (хотя, я думаю, больше в силу обстоятельств). Но после конфуза в РУСЭ Степа решил реабилитировать мужскую половину нашего коллектива. Он заявил, что поскольку отлично владеет немецким, то берется провести нас в валютный бар гостиницы Даугава, куда пускали естественно только иностранцев. Мы, по своей наивности, а отчасти и из чистого любопытства, повелись на эту авантюру. Поначалу все шло гладко, нас пустили в бар, усадили за столик, Степа при этом бодро шпрехал с официантами. Откуда он, правда, рассчитывал взять потом валюту для расчета – одному Господу Богу известно. Но развязка наступила гораздо раньше. Выпив, как говорится рюмку, выпив две, Степа отпустил тормоза и пошел наводить порядок среди обслуживающего персонала. При этом он уже не сильно контролировал себя и соответственно свою немецкую мову. Да и вид у него был, по правде говоря, какой-то не иностранный! В результате чего все мы, во главе с дебоширом, были позорно изгнаны из шикарного заведения! Наше бесславное отступление сопровождалось репликами типа: «Тоже мне иностранцы!» Ну, сама понимаешь, после еще и такого облома настроение совсем пропало, и один вид Степы вызывал у меня приступы тошноты. Только концерт органной музыки в Домском соборе смог как-то примирить меня с действительностью. Музыка будто бы на необъятных, могучих крыльях поднималась ввысь, так высоко, недосягаемо высоко над всеми нашими глупыми и ничтожными горестями и переживаниями, и я поднималась вместе с ней так неотвратимо и стремительно, что захватывало дух от высоты и скорости. И было счастье от ощущения левитации. И были слезы от ощущения близости к Богу. После концерта шли в гостиницу молча. Хотелось подольше сохранить в сознании отзвуки этой неземной красоты.
    Вот и настало время отъезда. Мы с Надин сидели в холле отеля с чемоданами и ждали наших незадачливых спутников. Напротив сидел одинокий мужчина и пристально смотрел на нас. У него была образцово прибалтийская внешность: высокий, рыжеволосый, с необычайными ярко-зелеными глазами и повадкой уверенного в себе человека. Совершенно непринужденно, с очаровательным еле уловимым акцентом он заговорил с нами. Представился, сказал, что он плавает на рыболовецком судне  и сейчас вернулся из плавания. Предложил встретиться вечером в баре. Ну вот, подумала я – какая жалость! С ним можно было бы встретиться – его, небось, из бара с позором не погонят! А надо уезжать. И ехать в одном купе с этим немыслимым Степой! С улыбкой мы поблагодарили прекрасного рыбака и отбыли на вокзал, а на душе было как-то мерзостно! С горя в поезде я откупорила подарочную бутылку заветного Рижского бальзама и глотала его понемножку прямо из горлышка, что как-то скрашивало картину тошнотворных приставаний Степы и бурных проявлений чувств Надин и Проши.
    На фоне такого не особо оптимистичного настроения началась моя новая любовь».
«Неужели мы таки добрались до сути дела? Я уж думала, твоя новая любовь никогда не наступит и нам придется заночевать на пляже под зонтиком!» - закапризничала Хельга.
   «Нет, теперь мы уже добрались до самого главного.  Началось все с того, что в очередной раз было решено большинством голосов свалить с какой-то занудной лекции на какой-то интересный фильм. Возможно, это были «Приключения Синдбада». По тем временам крутейший экшн. Все договорились встретиться в вестибюле института, а из аудитории просочиться по одному, чтобы не особенно заметно было лектору. Когда я вышла в вестибюль, там стоял один только Майкл. Мы постояли, подождали остальных еще немного, а потом отправились в кино вдвоем. Я спросила Майкла: «А почему же не пошла Радомила?» «Мы расстались» - сказал Майкл печально. Мне стало жаль его, ведь и со мной не так давно произошло нечто подобное! Нас как-то сразу потянуло друг к другу, как озябших людей тянет сбиться плотнее, чтобы согреться. Фильм показался мне жутко страшным, и я не успевала расслабиться после одной леденящей кровь сцены, как уже ей на смену следовала другая! Я ухватилась за руку Майкла, и он бережно накрыл мою руку своей, и мне стало как-то очень спокойно и легко. С той поры мы стали встречаться. Бродили по улицам, ходили в кино и кафе. Он был немногословным, но очень добрым и преданным. С ним было хорошо. Да и внешне он был, на мой взгляд, самым интересным парнем в нашей группе. Высокий, хорошо сложенный, правда, немного по-мальчишески щупловатый, с густущими темными волнистыми волосами. Он носил очки и это, по-моему, придавало ему особый шарм – эдакую интеллигентность! Да еще он умел мастерски водить машину! А меня всегда восхищало в людях умение делать то, что мне недоступно. Кстати, наше первое приключение связано, как раз с машиной! Майкл как-то спросил, не хочу ли я покататься? Ну, конечно же, я хотела! Он заехал за мной, и мы покатили куда, как говорится, глаза глядят! А глядели они на природу – была весна, и сердце рвалось на волю! Похоже, Майкл решил устроить нам первое романтическое свидание наедине. Мы благополучно выехали за город, свернули с шоссе на лесную дорожку, проехали немного вперед в нежно зеленеющий подлесок и… благополучно застряли в непролазной грязи. Дальше нам было далеко не до романтики! Мы должны были вытолкать, вытянуть, спасти из трясины нашу бедолагу – копейку. Ну не бросать же ее в лесу! Да и самим как-то из этой глухомани до темна выбраться надо было. Ломали ветки, бросали под колеса, раскачивали, газовали – в общем, не до поцелуев нам было!  Когда машина обрела под колесами твердую почву, мы просто падали с ног. Домой я явилась поздно, измученная и вся в грязи. Впрочем, отношений наших это недоразумение совершенно не испортило, а как-то даже наоборот – сплотило нас! К сессии мы готовились вместе. Майкл был из серии людей, которые, как собака все понимает, но сказать не может. То есть, когда мы с ним готовились к какому-нибудь экзамену, он объяснял мне многие вещи, которые не сразу доходили до меня. Курсовые он тоже делал и свои и мои. Однако на экзаменах и защитах, мои оценки были не в пример выше, чем его. И еще художественную литературу он не любил в отличие от меня (с детства не представляла себе жизни без хорошей книжки). В остальном наш альянс казался мне идеальным. Все было как-то основательно, без головокружительных взлетов, но зато и без неминуемых душераздирающих провалов, какие бывают обычно в любовных отношениях.
     Летом была практика. Мы работали (в отличие от первой практики, проходящей в цехе на заливке катушек индуктивности) в конструкторском бюро на большом заводе – то есть, как бы подразумевалось, по своей будущей специальности. То, что я поняла о ней на этой практике, убило во мне всякое желание работать на долгие годы вперед. Нас – меня и несколько наших девчонок привели в небольшую затрапезную комнату, где сидело еще человек десять каких-то невыразительных теток и дядек. Они сидели за столами и лениво шуршали какими-то прозрачными бумажками.
«Будете выписывать извещения» - сказал самый невзрачный (как впоследствии оказалось – начальник отдела Морковкин).
     «Это -  как?» - изумились мы – «Какие - такие извещения? Тут что – почта что ли?»
     «Много вопросов задаете» - нахмурился начальник – «Вот на этом чертежике вот эта линия должна идти не туда, а воон туда. Вот на этой калечке тушью эту линию зачеркнешь, а эту проведешь! Потом калечку подпишешь – вот видишь тут внизу шесть подписей собрать надо – и отнесешь – я потом скажу – кому»
      «А что это такое вообще-то изображено на чертежике?» - спросила я, все еще сомневаясь в реальности происходящего.
      «Много вопросов задаете!» - еще больше нахмурился начальник – «Получили задание – выполняйте!» Тут по громкой связи раздался голос секретарши: «Морковкин, зайдите к руководству, вас Сметанкин вызывает!» На этой оптимистической ноте начальник закончил разговор и ретировался от греха подальше из комнаты.
       «Вот это и есть работа инженера?» - изумились мы.
       «Ну, как вам сказать – замялись работники умственного труда – на данном этапе – да»
       «А зачем же мы тогда уже четыре года маемся. Эту работу я могла бы и после седьмого класса выполнить на отлично»
       В общем, как мне показалось, самым сложным в этой работе было убедительно сделать вид, что ты действительно что-то делаешь. И многие сотрудники в этом нелегком занятии преуспели, а некоторые просто-таки достигли настоящих вершин мастерства. Для меня же такое состояние с детства было сущей мукой. Еще в школе карьера комсомольского вожака для меня не состоялась по этой же причине. Дело было так: моя учительница по истории незабвенная Елена Яковлевна любила меня и, наверное, хотела помочь мне в моей будущей жизни. Она, как партийный лидер школы (а, кстати, не все партийные лидеры были плохими людьми) по доброте душевной двинула меня в  комитет комсомола школы. Назначили меня ответственной за культурно-массовую работу и в ответ на мое достаточно интенсивное сопротивление успокоили, что есть старшие товарищи, которые все подскажут и объяснят. Будучи человеком ответственным, я несколько раз пыталась узнать у курирующих меня комсомольских вожаков, в чем же состоит собственно культурно-массовая работа, какова моя в ней роль и когда же мы, наконец, приступим к конкретным действиям. «Успокойся, всему свое время!» - заверяли меня опытные старшие товарищи,  и жизнь шла своим чередом. А потом было объявлено открытое комсомольское собрание с приглашенным партактивом школы. Тут опытный старший товарищ подошел ко мне и сказал: «Ну вот, теперь поработай! Напиши план мероприятий, которые ты провела по своему сектору за отчетный период» На меня будто ушат ледяной воды вылили. «Ну, ты же знаешь, что ничего мы не проводили. Ни по моему сектору, ни по какому-либо другому.» Опытный комсомольский лидер посмотрел на меня как инопланетянина, только что свалившегося на его голову с Луны. «Ты что, маленькая что ли, не понимаешь? Сочини чего-нибудь! Все так делают!» «Нет, я не могу. Все же будут знать, что это - вранье» «Ну и что? Ты не тушуйся, главное побольше напиши! » - сказал он и помчался по каким-то своим невнятным общественным делам. Нет, с фантазией у меня всегда было все в порядке, даже лучше, чем у многих моих подруг. Я могла на ходу выдумывать захватывающие сказки и часами рассказывать своим подружкам, которые с удовольствием их слушали и просили бесконечного продолжения.  А вот с враньем  дело обстояло гораздо хуже. Как-то мне всегда казалось унизительно врать. Причем как для того кому врут, так и для самого врущего. Конечно, иногда, я понимала, лучше чего-то недосказать, можно иной раз немного приукрасить, но вот так вот честно глядя в глаза врать такому количеству людей, которые при  этом еще и  будут знать о моем откровенном вранье, – нет, товарищи, увольте! Это выше моих человеческих сил! В общем, на торжественном собрании, после кучерявых и бодрых отчетов моих коллег по общественной работе я встала и поведала присутствующим, что за отчетный период ни я, ни мой сектор не проявили никаких признаков жизнедеятельности. Наступила неловкая пауза, все смотрели на меня с чувством недоумения и возмущения. И только в глазах Елены Яковлевны я прочла сострадание и где-то даже понимание. Понимание того, наверное, что для комсомольской работы я абсолютно не гожусь. После чего меня, конечно, сместили с поста, и карьера общественного деятеля для меня бесславно закончилась, можно сказать, даже не начавшись. Но, по правде сказать, к чести Елены Яковлевны, хуже она после этого ко мне относиться не стала, а даже наоборот, по-моему, еще больше зауважала.  Теперь я понимаю, что это было, скорее всего, сочувствие несчастному ребенку, от природы начисто лишенному такого важного и нужного в предстоящей жизни качества.
      Ну, так вот о практике. Ездить было довольно далеко – через весь город. После изматывающего своей пустотой и бессмысленностью рабочего дня, Майкл провожал меня домой, мы перекусывали, я отдыхала, иногда даже дремала, а он сидел рядом и смотрел на меня. Окруженная ореолом его внимания и заботы, я из хрупкой голенастой девочки (что в те далекие времена было, в общем-то, совсем не  модно) стала превращаться в настоящую девушку, набрала недостающий вес, как-то оформилась и даже обрела некоторую томность. Откуда материализовалась мысль о замужестве – трудно сказать. Впервые, по-моему, она прозвучала из уст моего младшего брата. Да, был у меня замечательный братец – Алекс.  В течение жизни мое отношение к нему претерпевало довольно сильные изменения, от полного нежелания мириться с его появлением,  до большой дружбы, огромного взаимопонимания и даже преклонения перед его природными способностями к музыке и не только. Конечно, мы имели с ним друг на друга очень значительное влияние. И вот этот тринадцатилетний философ как-то изрек. «Пожалуй, тебе уже пора бы и замуж выходить. Мне кажется, если ты не выйдешь в ближайшее время, то не выйдешь уже никогда!» С чего вдруг в его голове возникла эта совершенно бредовая сентенция – не знаю. До старой девы мне было еще довольно-таки далеко: пока мне было только двадцать. Да и из наших девчонок еще только одна вышла замуж. Но все-таки эта мысль, однажды материализовавшись, видимо упала на какую-то благодатную почву и не замедлила дать свои всходы. Одним словом, через некоторое время мы с Майклом решили, что надо бы нам пожениться. «Давай только пока не будем ничего говорить родителям. Просто подадим заявление, а потом через некоторое время, если не передумаем, скажем» - почему-то попросила я. «Давай так» - согласился Майкл. Мы договорились встретиться утром в центре, потому что хотели зарегистрироваться в самом главном Дворце Бракосочетания в городе. Зачем нам это было надо – не могу сказать. Однако, как выяснилось, у меня куда-то таинственным образом исчез паспорт, и мероприятие пришлось отложить. Было ли это предзнаменованием, предупреждением – не знаю. Но вскоре проблема решилась, паспорт нашелся, и заявление было подано. В очереди на подачу заявлений мы были самыми юными и, как мне показалось тогда, самыми красивыми. Когда мы входили в ампирно-пафосный холл, нам навстречу спускалась только что поженившаяся пара: высокая белоснежная невеста, похожая на Снежную королеву и высокий какой-то особенно черный на ее фоне негр в элегантном черном костюме. «О Господи, как же мне ее жалко,- подумала я -  Как ей пришло в голову выйти за него  замуж? Он же черный, как головешка!» Перед нами в очереди сидела тоже странная пара: довольно-таки великовозрастная невеста, не блещущая красотой и свежестью, жених тоже так себе, но с чувством собственной значимости, и с ними пышнотелая и властная мама невесты, присутствовавшая там, как мне показалось, с единственной целью: не дать уйти жениху в самый ответственный момент и удержать его, в случае чего, любой ценой. Все это фиксировалось в моем сознании как бы помимо моей воли. Самой мне было не до того. Почему-то мне было очень страшно, как будто я сижу в очереди в кабинет стоматолога. Будущее надвигалось на меня с неотвратимостью грозового облака, чреватого громом, молниями и проливным дождем. Майкл, мне кажется, испытывал похожие чувства. Однако, я понимала, что менять что-либо уже поздно, лавина уже понеслась с горы и ее не остановить.
        Потом, когда я сказала родителям о нашем решении, все отреагировали по-разному. Братец остался явно доволен, мама  и бабушки сказали: «Ну что же, Майкл хороший парень! Дай Бог вам счастья!» А папа, мой замечательный, мудрый папа, которого в душе я называла Ричард Львиное Сердце, когда мы остались наедине, спросил: «Скажи мне, пожалуйста, честно, ты без него жить не можешь?» «Ну почему не могу? Могу, конечно. А зачем ты меня об этом спрашиваешь?» - удивилась я. «Потому что это важно. Подумай сама!» - только и сказал папа. Нет, я тогда не поняла, я поняла все гораздо позже, но, видимо смысл жизни в том, что все свои ошибки ты должен совершить сам. Папа это уже знал, а я – еще нет, поэтому больше на эту тему мы не говорили и он никогда не укорил меня словами: «Помнишь, ведь я тебе предупреждал…»
      Далее события развивались с неимоверной быстротой. По логике сюжета следовал официальный визит Майкла с его мамой к моим родителям. Что-то типа помолвки или предложения руки и сердца. Майкл подъехал на своей шикарной копейке и остановился напротив нашего окна. Далее было какое-то достаточно напряженное застолье, во время которого я сделала вывод, что свекровь у меня будет, мягко говоря, не сахар. Тогда я еще не знала, что свекровь типа «не сахар» не самый плохой из возможных вариантов. И что люди, носящие почетное звание «свекровь» и «теща» по определению не бывают хорошими для людей соотвественно именуемых «невестка» и «зять» - и  эта аксиома во-первых имеет обратную силу, а во-вторых непреложна, как закон всемирного тяготения. «Зачем она мне сказала, что брак – это терпение и труд? Наверное, она хочет напугать меня, чтобы я передумала! Если бы все было так скучно и занудно, зачем бы люди тогда вообще женились?» - думала я. Мне, конечно, казалось, что впереди нас ждет исключительно радужное будущее, что мы просто не можем быть не счастливы – с чего бы это вдруг? Обсуждали в основном, где мы будем жить и подробности организации свадьбы. С жильем была проблема. У Майкла с мамой на двоих была однушка, а у нас трешка, но на шестерых. Поскольку с чужой мамой я жить категорически не хотела, решили выделить нам комнату в нашей квартире. Для этого необходимо было сделать ужасающую (как я поняла гораздо позже) рокировку: а именно, поселить в одной комнате двух моих бабушек (а это прошу заметить, были тоже свекровь и теща) да еще для полного комплекта моего братца. Как эта бредовая мысль могла прийти в наши головы, я теперь с трудом могу себе представить!  Однако, все судьбоносные решения были приняты и наши гости засобирались домой. В виде точки в конце этого фантасмагоричного собрания произошло такое же фантасмагоричное событие. Когда Майкл бросил взгляд из окна, он с ужасом увидел, что машины на месте нет! Мы выбежали из дома и стали растерянно оглядывать окрестности – машины нигде не было! И вдруг достаточно далеко – метров за двести – Майкл разглядел на шоссе свою ласточку. Мы бросились к ней. К своему великому изумлению мы увидели, что машина продолжает тихим ходом передвигаться, хотя за рулем никого нет. Оказалось, пьяный сосед толкает ее сзади и таким образом укатил ее уже достаточно далеко. Для чего он это сделал, куда хотел ее угнать – этого мы добиться от него не смогли – лыка он не вязал. Однако, настроение нам всем он изрядно подпортил!   
       А жизнь готовила нам новые приключения и испытания. После окончания практики я собиралась с подругами по институту в турпоход в Карпаты. Эта поездка была запланирована еще раньше нашего похода во Дворец бракосочетания. Путевка была оплачена и мы с Майклом единогласно решили, что нет резона отменять мою поездку. Тем более, как сказал Майкл, у него будет время подзаработать немного денег на свадьбу и помочь моим родителям привести нашу будущую комнату в порядок.
        Поездка в Карпаты оставила, безусловно, незабываемые впечатления в моей душе. Начать надо с того, что купить путевки было поручено девушке по имени Ада Булкина из параллельной группы. Вообще компания девчонок на эту поездку собралась какая-то странная и необычная. Почему так получилось я сейчас и не вспомню. Но Ада прибыла радостная и доложила нам, что путевки она выбрала очень хорошие – самые дешевые из всех возможных. Мы по наивности своей обрадовались, слабо представляя, что это значит и что нас ожидает. Как и все самое интересное и необычное в той моей жизни путешествие началось с вокзала. Нас было семь девушек, мы загрузились в три купе и тронулись в путь. Было весело, смеялись, шутили. Посмеивались над родителями, которые снабдили нас в дорогу таким количеством продуктов, как будто мы отправлялись на Дальний Восток.  А есть-то совсем и не хотелось. Пришлось часть продуктов: жареных куриц, бутерброды и неимоверное количество вареных яиц выбросить – съесть все это не было никакой возможности. В одном купе со мной и Илоной ехал пожилой мужчина с ребенком, оказавшийся художником. Он предложил нарисовать нас. Это было интересно. Он достаточно быстро набросал наши портреты карандашом на ватмане. Мне показалось, что я не очень похожа на свой портрет. Но все равно рисунок я сохранила на память. Внизу он написал: «Надеюсь, грустинка пройдет с годами. Желаю счастья тебе Линамартина!»
         Во Львове у нас была пересадка. До поезда на Рахов было несколько часов. Правда, далеко от вокзала мы отходить побоялись – все-таки город незнакомый, поэтому о Львове у меня осталось впечатление как о привокзальном сквере, на котором мы коротали время, сидя на скамейке. Потом нам всем захотелось есть. Пошли в магазин и купили пива и какой-то копченой рыбы. Рыбу было не удобно разделывать на лавочке, и мы решили оставить ее до посадки в поезд, а поскольку она очень сильно и довольно соблазнительно пахла, положили ее подальше – на противоположную скамейку. Пока мы что-то обсуждали, подошли какие-то люди и сели именно на ту скамейку и прямо на нашу рыбу. Было смешно, обидно и очень жалко рыбу и немного жалко тех людей! Наконец загрузились в поезд, больше похожий на электричку, и к ночи прибыли в пункт назначения – Рахов. В темноте, уже довольно усталые, кое-как нашли свою гостиницу, разместились в номерах и уснули крепким сном. Зато, когда наутро мы, выйдя из гостиницы, увидели город, у нас просто дух перехватило от такой неземной красоты. Мы как будто бы попали в волшебную страну Оз. Я даже не представляла, что такая красота может существовать в реальности. Мы стояли на игрушечной площади игрушечного городка, нас окружали маленькие аккуратные домики, каждый из которых был похож на остальные и в то же время имел свою собственную индивидуальность. Стены их были облицованы разноцветным ракушечником, а вокруг домов были палисадники с массой деревьев и цветов. Казалось, из этих домиков вот-вот  должны выйти добрые сказочные человечки в изумрудных одеждах и с хрустальными бубенчиками на шляпах. Но самое прекрасное был не сам город, а то, что окружало его. Городок располагался в небольшой долине, а вокруг были необычайно красивые, покрытые зеленым ковром леса горы. Эти горы были так прекрасны, что казались нереальными, нарисованными на громадном холсте каким-то гениальным художником. А леса эти, придававшие горам такой необычайно изумрудный цвет, носили волшебное имя – кодры.  Как выяснилось вскоре, по этим-то кодрам нам и предстояло в ближайшие 15 дней пройти порядка 200 км с полными рюкзаками. Мы должны были сделать приличный крюк, и вернуться обратно на турбазу в Рахов. Нам было жалко расставаться с уютным городком, непритязательными, но довольно милыми номерами, где мы только что разместились, но на самом деле мы еще слабо представляли себе, какая участь нас ожидает! Зато наш инструктор – молодой крепкий гуцул – представлял, посмеивался в усы и называл нас добровольными каторжанами. Группа подобралась как специально: человек 15 девчонок и 4 парня, из которых один был инструктор, двое друзей, случайно затесавшихся в такой малинник и молодожен неведомо из каких соображений, решивший провести свой медовый месяц с молодой женой в столь экзотических условиях. Наверное, так же как и мы, они пребывали в счастливом неведении, что уготовано нам самой дешевой туристической путевкой.
     Наутро следующего дня нас построили во дворе, раздали рюкзаки, наполнили их всяческими припасами (причем довольно весомо) и наш Гуцул предложил тронуться в путь, поскольку первый переход должен был быть достаточно длинным. Зато в конце дня был обещан не только ночлег в приюте (так, как оказалось, именовались специальные домики в горах, где можно было переночевать под крышей) но и шашлык из молодого барашка, мясо которого он самолично нес в рюкзаке. Первый день дался нам особенно тяжело! Дорога почти все время поднималась в гору, рюкзаки с каждым шагом прибавляли в весе, да и погода как-то неприветливо встретила нас в горах! Через некоторое время мне стало казаться, что ни до какого приюта я не дотяну, а полягу где-то здесь на узкой крутой тропинке вместе с рюкзаком и припасами. Потом какие-либо мысли вообще перестали посещать мою голову. Я просто тупо перебирала ногами, а когда Гуцул объявил привал, не снимая рюкзак, повалилась на спину и стала ждать конца. Правда, конец наступил очень скоро, но не мне, а отдыху, кто-то помог мне подняться и пытка продолжилась. Остальным, по-моему, тоже было не сладко, возможно, даже еще хуже, чем мне. «Почему же я поехала без Майкла? Сейчас бы он спас меня, не дал бы мне тут погибнуть под этим пудовым мешком!» - обрывками проносились в моей голове мысли. И вот к вечеру – обещанный приют! Только тут обращаю внимание, что вокруг неземная красота – темно-зеленые  кодры освещаются золотистым   солнышком. Посреди небольшой долины, покрытой изумрудной альпийской травой стоит некрашеный деревянный дом – это и есть приют. Внутри никаких излишеств: большой деревянный стол, вокруг лавки, вдоль стен двухъярусные нары.  Тут мы все немного приободрились. При виде готовящихся ароматных шашлыков даже настроение как-то поднялось. И вот мы все сидим за длинным деревянным столом, вечереет, вокруг  величественная дикая природа, а перед нами, до дурноты голодными и уставшими, на столе горы дымящихся ароматнейших шашлыков из молодого барашка, кольца маринованного репчатого лука и водка, разлитая в алюминьевые кружки. Пиршество продолжалось недолго. С  «устатку и не евши», будучи в основной массе девчонками, вообще мало знакомыми с действием коварного напитка, мы моментально захмелели. Причем у всех это состояние проявилось по-разному. Кто-то из более матерых  членов нашей туристической группы  быстренько сориентировались и, разобрав немногочисленных наших кавалеров, растащили их по более или менее близлежащим кустам. Я, Милена, Илона и еще кто-то из наших побрели любоваться красотами ночных Карпат. Действительно, насколько я помню, было очень впечатляюще: на фоне чуть светящегося угасающей синевой неба, горы выделялись бархатисто-черными громадами.  Пьяные от водки, усталости и переполнявших нас чувств, мы стояли не в силах выразить свое восхищение. Вдруг в какое-то неуловимое мгновение я почувствовала, что Земля-таки -  да! - вертится, причем очень быстро, просто-таки мчится,  причем навстречу моему мирно стоящему телу.  Так я второй раз в жизни испытала встречу с Землей, причем на этот раз без всякой посторонней помощи. И приземление мое - увы! не было мягким.   Однако все-таки мне повезло в том, что, к счастью, мы стояли далеко от края площадки, за которой начинался крутой спуск. Кое-как с девчонками мы добрели до приюта и залегли на нары. С улицы доносились чьи-то призывы пойти поискать по кустам скрывшихся членов группы, но нам было не до того – ужасно хотелось спать. Ночь была неспокойной. Периодически кому-нибудь начинало мучительно хотеться пить или еще чего-нибудь и хорошо, если этот кто-то спал на нижнем ярусе. Хуже было тому, кто устроился наверху. Спросонья, бедолага, естественно не подозревал об удаленности от пола и со всего маху с грохотом и руганью летел вниз. Так прошла ночь. Утро по понятным причинам не сулило ничего хорошего. Тяжелые рюкзаки и крутые горные тропы усугубились еще и похмельным синдромом. Переход был покороче предыдущего, зато ночевка не обещала таких же комфортных условий, так как эту ночь нам предстояло провести в палатках. Палатки были мокрыми от начавшегося дождя, в них было холодно и неуютно. Вот так безрадостно начался наш грандиозный переход через Карпаты. Со временем мы попривыкли, как ко всему неизбежному привыкает человек, заматерели и даже начали находить прелесть во всем этом, по началу, казавшемся чудовищным, походе. Влачась по бесконечным горным дорогам и сгибаясь под тяжестью рюкзаков, мы порою видели автобус с туристами, проносящийся вдалеке. Мы тут же выпрямлялись и  изображали бодрый вид и кричали вслед: «Матрасникам-пижонам и ихним толстым женам – привет, привет, привет!» - откуда взялась эта присказка, не знаю, но скандировали ее мы с известной долей зависти. Хотя, конечно, сейчас я понимаю, что проехав тот же маршрут на автобусе, не увидели бы мы и не прочувствовали всей прелести и незабываемой красоты тех мест. Иногда мы приходили в крошечные, похожие на кукольные декорации деревеньки, так не похожие на наши среднерусские деревни. Ухоженные домики, облицованные разноцветным камнем, живописные садики-огородики, расположенные террасами на склонах гор. В каждой деревеньке маленькое уютное кафе, где варят ароматный кофе на песке и пекут вкусные булочки. А еще колыбы! О, это заведение заслуживает отдельного описания! Представь рубленную шестиугольную избу с островерхой крышей. Посреди довольно просторного помещения круглый открытый очаг, где тлеют угли. Вокруг – столы из толстенных стволов деревьев, окруженные стульями из пеньков потоньше. Полумрак, пахнет деревом, костром, шашлыками, которые покупаешь сырыми и сам жаришь до нужной тебе кондиции и, конечно, прекрасным чешским пивом, которое разливают тут из огромных красивых бочек. И еще  непередаваемо красивые гуцульские песни, бесшабашно веселые и заводные. Потом, когда наши небогатые денежные запасы подошли к концу, мы все равно при возможности посещали колыбы. Брали кружку восхитительно пряного пива, посыпали солью краешек кружки и вкушали это казавшееся неземным удовольствие: вкус напитка прекрасно дополнял атмосферу этого необычного заведения, подобного которому я никогда и нигде больше не встречала.
      Уставали мы, конечно, по-прежнему, но зато как-то научились не отчаиваться от усталости, плохой погоды и прочих трудностей. На привале падали, не снимая рюкзаков, ловя каждую минуту отдыха. Как-то раз остановились в одной горной деревушке. В тот день было жарко. Привал был объявлен более длительный. Мы изнемогали от жажды. Вдруг какая-то женщина подошла к нам с ведром парного коровьего молока. «Девоньки, хотите молочка попить?» - спросила, подавая нам кружку. Ничего не помню в своей жизни вкуснее того молока! Мы черпали из ведра и пили, а она стояла и улыбалась. А еще как-то деревенский мальчик принес нам большую миску черешни – «Угощайтесь!» «Да она же дорогая!» - изумились мы, памятую московские цены на эту ягоду. «Не, она дикая!» - ответил мальчик. «Хотите, покажу, где можно нарвать? А то на некоторых деревьях она горькая!» И действительно, мы попробовали, на некоторых деревьях была ягода сладкая, как мед, а на некоторых горькая, как полынь, но на вид они совершенно не отличались друг от друга. В общем, впечатление от гуцулов у меня осталось очень хорошее.
       И еще одно яркое впечатление врезалось мне в память в ту поездку. Я не знаю почему, но некоторые вещи, казалось бы, незначительные на первый взгляд, врезаются в память и остаются там, как жучок, застывший в кусочке янтаря, а другие, быть может более значительные события и впечатления, стираются в памяти, не оставляя ни малейшего следа. Почему так происходит, какая логика руководит выборкой – у меня нет ответа на этот вопрос. Я только могу перебирать эти яркие картинки воспоминаний, как альбом старых фотографий. Я четко и ясно вижу эти события, обстоятельства и все, что связано с ними. А что было между ними? Конечно, что-то было! Вот только – что? Так вот одна из таких ярких картинок. Привал в одной из карпатских деревушек. Теплый, солнечный день. Мы сидим и отдыхаем у одной из многочисленных речушек -  притоков бурной пограничной Тисы. Один из наших немногочисленных парней – высокий, статный молодец подходит к малышам лет 4 – 5, копошащимся в песке, берет одного из них за ручку и, что-то рассказывая ему, идет с ним по берегу речки по направлению к нам. Сзади их освещают лучи солнца, и они идут такие необыкновенно красивые, два человека: взрослый, сильный, высокий мужчина и маленький, хрупкий мальчик, так доверчиво держащийся за сильную надежную руку. Мое сердце вдруг пронзило ощущение того, что я вижу своими глазами что-то невероятно прекрасное и значимое: настоящее и будущее слились в одном мгновении. «У меня должен быть сын. Я хочу, чтобы мой сын вот также шел, держась за руку Майкла, и ничего не боялся» - пронеслось у меня в голове.
        Вот чего у нас не было в том походе, так это романов. Да, с парнями наблюдалась явная напряженка. Да и условий-то, по правде говоря, не было никаких! Даже наши молодожены не имели возможности уединиться. Посуди сама – в приюте не уединишься, в палатке – тем более: они рассчитаны как минимум человек на 6. Так что романтическое свидание, по-моему (если не считать безумной первой ночи после шашлыков) удалось, по-моему, только у Илоны. В каком-то небольшом населенном пункте в кафе, где мы коротали вечер, Илона познакомилась с местным  жителем.  Вечером, вернувшись в свой приют, и не обнаружив  Илоны, мы сильно удивились, поскольку знали ее как девушку серьезную, благопристойную и в какой-то степени блюдущую и за нашей благопристойностью. Мы очень волновались и не спали, ожидая подругу всю ночь. Каково же было наше удивление, когда утром, как ни в чем ни бывало, вернувшаяся восвояси Илона на наш вопрос: «Где же ты была?» с улыбкой ответила: «Мы ходили в горы искать эдельвейсы!» С той поры выражение «искать эдельвейсы» приобрело у нас статус крылатого и смысл вполне определенных событий, сама понимаешь каких.
      И вот, наконец, мы снова в Рахове! Да, двести километров по горам – это, скажу я вам не фунт изюма! Пришли мы совсем не такими, как уходили!   Мы чувствовали себя опытными путешественниками, настоящими туристами! После вручения нам соответствующих значков, был настоящий праздник, прощание с Карпатами, огромный костер, песни про «Иванко, ты Иванко!» и «Куплю я кохута!», безумно веселый круговой танец «цырба» и братание, как тогда казалось, навек! После этого бурного прощания ночью мы загрузились в местный поезд  до Львова. Места у нас были сидячие, но очень хотелось спать. Поэтому сначала я заснула на нижней полке, за спинами сидящих на ней людей, но спать они мне толком не давали, потому что все время что-то бубнили и перемещались. Поэтому мне пришлось перелезть на другую полку – багажную под самый потолок, так как вторая полка была уже занята. Там я и заснула. Во Львов мы прибыли впритык к своему московскому поезду и еле успели домчаться до своего вагона, как поезд тронулся. Кое-как разместились по разным купе. Тут мы осознали, что очень хочется есть. С этим, как выяснилось, была большая проблема, так как денег ни у кого не осталось  ни копейки! Да, при таком раскладе, до Москвы нам не дотянуть! Ехать-то больше суток! Стали вслух вспоминать, сколько добра мы повыбрасывали, когда ехали из дома. При этом во рту скапливалась слюна, а на глаза наворачивались слезы. И тут один из соседей по купе, средних лет дядечка, видя наши страдания, предложил: «Девчонки, а не хотите яйца вкрутую – мне тут жена наварила, а я все равно их выбрасывать собрался – не люблю их сроду!» «Ой, дяденька, миленький, как же не хотим? Давайте сюда, пожалуйста! Вот спасибо, от голодной смерти нас спасли!» Оказалось и у других соседей по купе, которые из дома ехали, кое-что из продуктов на выброс приготовлено. Все это мы с огромной благодарностью приняли и умяли. Вот такая искренняя и бескорыстная дружба была между народами!
       Дома закрутилась обычная круговерть. К учебе добавилась еще и подготовка к свадьбе. Поскольку мы учились в одной группе, то соответственно основная масса гостей планировалась из состава однокурсников. Затем, это, поначалу планировавшееся молодежной вечеринкой, мероприятие начало обрастать тяжеловесными и достаточно помпезными обстоятельствами. Оказалось, что совершенно неудобно не пригласить на мою свадьбу некоторых наших родственников, о существовании которых я, конечно, знала, но никаких особых чувств к ним не испытывала. Более того, на каждого нашего, как в известной поговорке «око за око, зуб за зуб» тут же приглашался соответственно кто-то из родни Майкла. В результате, подобралась совершенно немыслимая по своей разношерстности компания человек эдак в 60. Скажу сразу, что значительную часть этих людей я видела в своей жизни первый и последний раз. В результате, пришлось заказывать банкетный зал, где вся эта масса народа и разместилась. Что мне запомнилось в моей первой свадьбе?  То, что в унисон моему белому платью и фате 13 октября Москва вдруг покрылась толстым слоем белого снега. Это было очень любезно со стороны капризной московской погоды, потому что действительно было красиво и торжественно. То, что белоснежных роз, которые я так хотела, Майкл так и не смог купить. Также не сумел он и толком побриться (наверное, от волнения) и здорово порезал себе губу. Еще помню каких-то мало знакомых мне людей, задорно распевающих под откуда-то взявшуюся гармонь, «В роще моей пел соловей». При этом молодежь лихо вытанцовывала под не менее задорную «Yellow river» - все это слилось для меня в единую какофонию звуков и движений. «О Боже, какое безумное мероприятие! Зачем я на все это согласилась?» - мучительно думала я, Майкл, по-моему, был со мной солидарен. Когда мы, наконец, оказались дома, нам было не до чего – ночь  любви не состоялась и в этом, наверное, тоже был некий знак!  Да, вот еще характерный эпизод: утром, когда мы еще мирно спали, дверь в нашу комнату вдруг распахнулась, и один из неразъехавшихся гостей (будучи то ли еще, то ли уже сильно навеселе) с криком «На счастье!» запустил в стену тарелку, которая с грохотом разбилась, испугав меня до потери пульса и осыпав пол осколками. Ну, а после этого, как ты понимаешь, счастье просто-таки поперло – только успевай  отмахиваться!
     «Почему ты так говоришь? Ведь Майкл действительно был очень хороший, и он действительно любил тебя?» - спросила Хельга.
      «Почему ты спрашиваешь? Ты ведь и сама знаешь, что, так как жили мы, жить было совершенно невозможно» ответила Линамартина. «Вся наша семейная жизнь напоминала пьесу абсурда, где все начинается вроде бы обычными событиями, а заканчивается полным безобразием. Да и впрямь сначала все было довольно-таки мирно. Бабушки и братец Алекс каким-то чудом уживались в комнате-вагончике (хотя, как это было возможно, до сих пор не представляю?). Мама и папа жили в так называемой, «большой» комнате, которую от коридора отделяла фанерная перегородка, изготовленная, кстати сказать, самим папой. А мы шикарно разместились в маленькой, но уютной комнатушке. Наша с Майклом идиллия по началу омрачалась только зачастившим к нам в гости Гусликом, жившим неподалеку. Почему-то он полюбил наведываться к нам в гости. Я думаю, что причина состояла в том, что возвращаясь домой навеселе, Гуслик, чтобы избежать объяснения с родителями, заворачивал к нам на огонек. Причем, сначала он принимался петь и играть на гитаре, а потом засыпал богатырским сном на нашем брачном ложе (роль которого исполнял не очень новый и не очень удобный диван).
     А потом… А потом, через 2 месяца оказалось, что я жду ребенка. Эта новость повергла меня в шок! Я была совершенно, совершенно не готова к такому повороту событий! Я и сама-то себя ощущала еще совершенным ребенком! Да, конечно, женщина еще не проснулась во мне. Мы с Майклом совершенно не успели почувствовать себя семьей: мы растворились в семье моих родителей, мы были, в общем-то, двумя взрослыми детьми, мой брат был третьим, а теперь должен был появиться и четвертый! Институт не был еще закончен, предстояли Госэкзамены и диплом. Мое решение было однозначным: нет, я не готова, ребенка не будет! Майкл сказал на это: «Жалко, но я не вправе навязывать тебе свое мнение!» Домашние сказали, что, наверное, это единственно правильное решение, ведь жить негде, да и институт закончить не мешает!  Собираясь в женскую консультацию, я решила не поддаваться на уговоры врача (а я ведь знала, что врачи не приветствуют избавления от первого ребенка, так как это чревато последствиями!) и мысленно повторяла все доводы в пользу своего решения. Однако, женщина-врач с будничным видом заполнив бумаги спросила: «Рожать будете или …?». Несколько мыслей, как косяк рыбок промелькнуло у меня в голове: «Почему она не уговаривает меня? Я ей совершенно безразлична и мой сын тоже (почему я уже знала, что сын?», еще: «Рожать – это еще так не скоро, а аборт – это уже сейчас!», и еще: «Красивый, сильный мужчина держит за руку хрупкого доверчивого малыша и эта прекрасная картина из прошлого-будущего будет навсегда разрушена мной!» «Я буду рожать!» - сказала я.
      Мой юный организм легко переносил новое состояние. Страдала моя душа! Я не могла смириться с тем, что из стройной подвижной девочки я превращаюсь в малопривлекательное бегемотообразное существо. Никогда не могла понять людей, которые восхищаются красотой беременных женщин! Никакой красоты и эстетики я лично в этом не нахожу! Глядя в зеркало, я считала дни, когда я, наконец, смогу выглядеть привлекательно, носить красивую одежду и легко и грациозно двигаться!
      Диплом мы с Майклом защитили на редкость неудачно: по-моему, нам единственным на потоке поставили по трояку. Причем, особенно обидно мне было за Майкла, который чертил и писал и свою работу и мою. Видимо, комиссия единодушно выразила свое неудовольствие нашей с Майклом непоследовательностью. В том смысле, что вместо того, чтобы направить все усилия на подготовку диплома, мы посвятили себя задачам демографии. Расстроившись, мы даже не пошли отмечать защиту! Вскоре было решено уехать в наши родные пенаты – в деревню! Можно было отдохнуть и расслабиться после трудов праведных, тем более мне было полезно побыть на свежем воздухе, попить натурального молока, поесть клубники-земляники. Я была на шестом месяце. Чувствовала я себя прекрасно, мне хотелось активно двигаться! Как-то раз я уговорила Майкла покататься на велосипедах, при этом я не могу сказать, что умела мастерски кататься – у меня и велосипеда-то своего никогда не было. Но, вот как, возможно, другим женщинам иногда хочется солененького или кисленького, мне захотелось прогулки на велосипеде. Заботливый Майкл раздобыл где-то велики (оба они были не первой, как говорится свежести, громоздкие, тяжелые и с высокой мужской рамой).  Я взгромоздилась на своего «коня» и, не обращая внимания на просьбы Майкла быть осторожной и ехать помедленнее, достаточно резво поехала по проселочной дороге в пойму. Кто в курсе, о чем речь, поймет, что меня манили бескрайние просторы заливных лугов, кое-где перемежающиеся болотистыми, заросшими гигантской крапивой перелесками и чистейшими, великолепными озерами. Когда меня впервые привезли в деревню, это были совершенно глухие и заповедные места. Говорили, что в некоторых лесах есть бездонные топи. Были такие луговины, окруженные болотистой чащей, куда пройти можно было только одной, незаметной постороннему глазу тропой. Назывались эти места совершенно непонятными, какими-то сказочными именами: Затвор, Княгиня (бабушка говорила Кьяиня), Тонька. И мне всегда казалось, что пойменные леса и луга населены какими-то нереальными и в то же время, очень земными существами (это ощущение, кстати, осталось у меня и до сих пор). Так вот в пору нашего велопробега, болота уже начали осушать (проект, по своей бессмысленности равнозначный повороту сибирских рек вспять). Леса стали вырубать, а через всю пойму пролегли, как стрелы, ирригационные канавы. Как раз такая-то канава и преградила  мне путь. Через нее была устроена переправа в виде неширокого бревнышка. Свернуть мне было некуда, тормозить было поздно. Колесо соскользнуло с бревна, и я вместе с велосипедом рухнула вниз. Там я достаточно мягко приземлилась и погрузилась в теплую вонючую жижу, где и осталась лежать, не в силах пошевелиться. Испуганный до полусмерти Майкл, подбежал ко мне и с криками: «Что с тобой? Ты жива?» стал выковыривать меня из грязи. Я же изнемогала, корчилась, заливалась слезами от смеха, представляя себе эту картину: этакий неуклюжий беременный бегемот птичкой вылетает  из седла, планирует в свое родное болото и застывает в родной стихии, обездвиженный приступами истерического смеха! В другой раз, купаясь и плавая на надувной лодке по озеру, я с размаху плюхнулась в воду и накрылась той же лодкой, опять-таки перепугав бедного Майкла! Не знаю, почему меня раздирало на такую кипучую деятельность – ведь обычно считается, что беременная женщина погружена в себя и зациклена на будущем ребенке. Нет, если быть честной, ничего такого я не ощущала, а свое, как говорится, «интересное» положение воспринимала как досадное неудобство, которое так не скоро еще закончится!   Зато лето подходило к концу, и в августе мы с Майклом дружными рядами должны были выйти на работу. Правда, мой выход был эффектным, но непродолжительным. Приблизительно через два дня моего пребывания в конструкторском отделе я подошла к начальнику и сказала: «Я завтра на работу не выйду!»
«Что, приболела?» - участливо осведомился начальник.
«Да, в общем-то, нет… Я с завтрашнего дня в декретном отпуске»
«Как – в декретном отпуске!?» - изумился начальник, видимо принявший мои округлые формы за естественное состояние моей фигуры.
Таким образом, моя карьера на поприще инженера-конструктора, практически не успев начаться, прервалась больше, чем на год.
       Все началось с мирной игры в карты. Мы с папой, Майклом и братцем Алексом коротали вечер за партией в Кинга. Внезапно боль накатила на меня – та самая, которой я так боялась, и через которую мне теперь неизбежно надо было пройти – деваться было некуда! Меня быстренько снарядили и отправили в роддом. Это место мне сразу представилось воплощением потустороннего мира. Внизу, на первом этаже – родильное отделение – место страдания и боли – чистилище или, возможно даже ад! Выше – там, где находятся уже отмучившиеся женщины с младенцами, это, конечно же, райские кущи! Мне так хотелось попасть туда побыстрее, но, наверное, из-за переживаемого мной стресса – а я осталась в этих холодных неуютных помещениях одна, без помощи или хотя бы поддержки близких людей, среди безразличного ко мне, неласкового персонала – процесс, происходящий в моем организме как-то затормозился и заглох. Я перестала чувствовать боль и теперь испытывала только досаду, что меня, наверное напрасно привезли сюда, можно было бы еще ночь провести дома! Вокруг лежало еще несколько в разной степени страждущих женщин. Одна совсем молоденькая девчонка, похожая на пузатенькую Мальвину, только банта на голове не хватало – тоже сетовала на то, что зря так рано сюда приехала, могла бы еще в кино успеть с мужем сходить! Потом, видимо с целью себя чем-то занять, она обратилась к одной из соседок по палате,  по всей видимости, опытной в этом вопросе женщине. Вопрос, даже меня поразивший своей неприкрытой наивностью, звучал приблизительно так: «Скажите, пожалуйста, (Вы, по-моему, не впервые рожаете), а это – очень больно?»   Женщина, у которой схватки уже шли полным ходом, посмотрела на любопытствующую особу испепеляющим взглядом и процедила сквозь зубы: «Нет, не очень! Примерно как в первую брачную ночь!» После чего Мальвина тихонько удалилась восвояси и больше не выступала. Тут в палату заглянула сестра и, быстро вычислив нас, молчаливых, пригрозила сделать стимулирующую инъекцию. Сообразив, что вмешательство медицины в этот сокровенный процесс мне совершенно ни к чему, я на всякий случай начала покрикивать. Тут пришла врач и строго сказала, что кричать нельзя – это может навредить ребенку. Но, видимо опять же от волнения и полной беззащитности перед достижениями медицины, мой организм активизировался, и перестать кричать я уже не могла при всем желании, потому что боль стала накатывать с неимоверной силой все чаще и чаще. В конце концов, мне уже стало казаться, что стрелки на часах, висящих на стене передо мной, перестали двигаться, время остановилось, пространство вокруг меня свернулось, съежилось и сосредоточилось на стрелках злополучных часов. В голове сквозь кромешную боль проступала одна незамысловатая, но настойчивая мысль: «Так или иначе, это когда-нибудь закончится – все когда-нибудь кончается! Там, наверху, на других этажах есть рай. Там лежат счастливицы, прошедшие через все это и оставшиеся в живых. Может быть и мне суждено такое счастье!»
     Когда все закончилось, меня вывезли на каталке в коридор и положили поверх моих ног теплый сверточек – я не видела, как он выглядит, но знала, что это мой сын. Я знала, что пройдя это чистилище, я попаду теперь в рай, но видимо моя душа была уже не в состоянии почувствовать радости - она была пуста и измучена, так же как и мое истерзанное тело. Раем оказалась двухместная палата, куда меня привезли после такого длительного пребывания в коридоре, что мне показалось это пункт моего конечного назначения. В палате было лучше, чем в коридоре. И нянечка даже принесла мне тарелку манной каши. Правда ложку или хотя бы вилку почему-то не выдали. Что это было (да и не только это – многое в этом богоугодном заведении) – элементарная невнимательность и безразличие со стороны персонала или откровенное издевательсто и хамство – не берусь судить, но только мое представление о послеродовом отделении, как о райских кущах было сильно преувеличено! Такое впечатление, что специально были созданы все условия, при которых молодые и не очень мамаши чувствовали себя крайне неуютно. Да, так вот, есть мне, после суточного голодания захотелось весьма сильно, встать я не могла, а кричать сил не было. В результате нянечка унесла кашу, ворча себе под нос, что, мол, женщины пошли капризные – каша им, видите ли, не по вкусу! Зато в дальнейшем в столовой всегда давали исключительно ложки. И есть этими неприглядными аллюминьевыми ложками предлагалось неуловимые длинные макароны. При этом ели мы, стоя, одной рукой придерживая часть своей экипировки – в общем, чтобы хоть как-то поесть, приходилось проявлять чудеса ловкости и изобретательности. Посетителей к нам не пускали, зато кое-что из гостинцев разрешали передавать. Вот ими-то мы в основном и питались.
   Детей нам первые два дня не привозили. А на третий день в палату сестра вкатила столик на колесиках, на котором, как небольшие полешки, лежали крошечные малыши. Сестра взяла одного из них и вручила мне. Я взяла его в руки – он был легкий и теплый. А еще он смотрел на меня! Я никогда не думала, что ребенок может смотреть таким взглядом. Он смотрел откуда-то издалека, он знал все обо всем. В его взгляде не было ничего детского! Как будто он преодолел огромный путь, прежде чем оказаться здесь, в этом мире, у меня на руках. Он был такой мудрый и такой беззащитный – здесь на этой земле! И я должна была, во что бы то ни стало уберечь его от всех опасностей и невзгод! Потому что это был мой Звездный мальчик, мой Маленький принц!
    Вот так я стала взрослой. Теперь я несла полную ответственность за этого человечка. Нет, не просто человечка – за самое дорогое, что есть у меня в жизни, за того, кто теперь был для меня дороже самой жизни.
     После нашего возвращения домой, нас ждали глобальные перемены и перемещения народов.
     Как ни странно яблоком раздора послужил наш всеми горячо любимый малыш – Ники. Старшему поколению нашей семьи (а именно бабушкам, и особенно папиной маме – бабушке Дине) откровенно не нравилось как мы (особенно Майкл) обращаемся с  ребенком. Майклу, в свою очередь не нравилось, что бабушка Дина активно вмешивается в вопросы воспитания его собственного сына. На этой почве начал назревать и разрастаться нешуточный конфликт, временами напоминающий холодную войну, а временами -  события в горячих точках нашей планеты.  В конфликт были вовлечены все члены нашей многочисленной семьи. Бабушка Дина так злилась на Майкла, а он так злился на нее, что когда они ненароком встречались в нашем узком длинном коридоре, напряженность поля между ними достигала такой величины, что казалось, искры сыплются во все стороны. Папа переживал за бабушку, потому что это была его горячо любимая мама. Моя мама переживала за папу и за меня. Бабушка Паша, мамина мама была полностью солидарна (что, в общем-то, было довольно редким явлением) с бабушкой Диной в вопросе нашего нерадивого отношения к «бедному ребенку». Я и вовсе оказалась в эпицентре этих нешуточных страстей, я переживала из-за всех, ощущая себя, к тому же виновницей создавшейся ситуации. Ко всему прочему на руках у меня был новорожденный ребенок, который требовал ежесекундного внимания и заботы.  Однако, ситуация все накалялась, что безусловно, должно было вызвать какие-то серьезные изменения в нашей такой безмятежной поначалу семейной жизни. И изменения не заставили себя ждать. Перетрубации заключались в следующем: из отдельной комнаты нас с Майклом и малышом переселяли в комнату к бабушке Паше.   Другая бабушка – Дина - вместе с братцем Алексом возвращалась на свою исходную позицию. Надо заметить, что интимная составляющая нашей с Майклом совместной жизни на этом этапе благополучно закончилась. Основной причиной было еженощное присутствие бабушки в комнате, что  делало, на мой взгляд, исполнение супружеского долга и вовсе невозможным. Вот так получилось, что наша семейная жизнь начала угасать, не успев начаться».
      Линамартина с еле заметной усмешкой задумчиво посмотрела на бескрайнее темное небо. Почти в самом его зените светился нереально огромный шар полной луны. А вокруг этого светящегося шара концентрическими кругами, подобно кругам на воде, расходилось свечение все меньшей яркости, но зато все большего размера. Это было настолько необычно, что Линамартина не могла понять – соответствует ли это явление законам придуманного ею мира.
      «Хельга, посмотри на небо! Ты когда-нибудь видела такое?» - осторожно спросила она подругу. Вдруг та испугается или наоборот, заподозрит что-то неладное в  окружающей действительности.
       «Нет, не видела! И вправду, как это необычно и красиво! Но я думаю, что ничего запредельного тут нет: по-моему, это явление называется дифракцией!» - ответила Хельга.
     «Лучше расскажи, что за человек была эта твоя бабушка Дина, и почему у нее с Майклом сложились такие непростые отношения?» - добавила она через некоторое время.
      «У меня с ней были тоже неоднозначные отношения. Да и вообще, она была сложным человеком. Характер у нее был достаточно властный, капризный и конфликтный. Поскольку папа был ее сын, вполне естественно, что она часто, лично и за глаза, высказывала недовольство моей мамой. И, конечно, я всегда была на маминой стороне.  Но теперь, вспоминая ее рассказы и собирая по кусочкам историю ее жизни, я не могу не признать, что она, конечно, заслуживает уважения и сочувствия.  Родилась она где-то под Рыбинском, и назвали ее Евдокией – имя Дина это она себе уже потом придумала. Ее мать умерла, когда они с младшим братишкой Иваном были маленькими и отец привел в дом другую жену, у которой были свои дети и для которой двое чужих детей были, в общем-то, ненужной обузой. Тут и начал проявляться ее независимый и решительный характер: в возрасте 13 лет она собралась и уехала из дома в Москву. Как она смогла устроиться в чужом незнакомом городе, не имея ни знакомых, ни родных, будучи еще по моим понятиям ребенком, для меня остается большой тайной. Я только знаю, что она снимала «угол», зарабатывала себе на жизнь вышиванием ришелье модных тогда манишек, да еще и умудрилась закончить бухгалтерские курсы. После чего забрала к себе от злой мачехи маленького братца Иванушку. По-моему эта история будет покруче каких-нибудь «Гусей-Лебедей» и прочих народных сказок-небылиц! Как далее складывалась ее судьба я, к сожалению, в подробностях не знаю. На фотографии тех лет она выглядит энергичной, решительной девушкой в косынке (почему-то мне кажется, что красной, хотя фотография черно-белая). Из дальнейших событий ее жизни мне известно, что они поженились с дедом (которого я не никогда не видела – не дожил он до моего рождения) и уехали в подмосковное село – дед был, по-видимому, активным участником «экспроприации экспроприаторов» и руководил тотальной коллективизацией в отдельно взятом подмосковном селе. Однако, как известно, в нашей славной стороне все непредсказуемо, кроме одной народной мудрости – «не высовывайся!» - а дед, видимо, усердно выполнял задания партии родной. Потому, после выхода небезызвестной Сталинской статьи «Головокружение от успехов» и был благополучно отправлен в места сильно отдаленные от Москвы – а именно во Владивосток. Об этом периоде нашей семейной истории было не принято распространяться, поэтому знаю только, что бабушка, возможно вдохновленная примером жен-декабристок, а возможно, по какой-то жизненной необходимости, с маленьким папой на руках ездила к нему туда, на край белого света. Еще знаю, что провел дед там немного времени, может год, может быть чуть больше, однако вернулся он сломленным морально и физически. Не сумев простить горячо любимой партии и правительству содеянную с ним несправедливость, стал горько пить. При этом, как рассказывала бабушка, напившись вусмерть пьяным, лежа где-нибудь на улице под забором, кричал: «Сталин сволочь!» И ему это прощалось, никто его не трогал, никуда не забирал. Вот такая привилегия у деда появилась! А еще из мест заключения привез дед туберкулез. В начале войны от этой болезни умер он сам и двое их детишек: папины братик и сестренка. Бабушка Дина похоронила за один год троих. А дальше была война…  11-летнего папу эвакуировали со школой куда-то в глухую провинцию, где он чуть не погиб от голода и болезней. Спасло его то, что бабушка каким-то нечеловеческим усилием воли нашла его, привезла домой и выходила.
Вот такая она была – бабушка Дина» - закончила Линамартина свой рассказ.
«Боже мой, сколько горя и потерь буквально в каждой семье! Наверное, только в сказках бывает такой хэппи-энд: они жили долго и счастливо и умерли в один день!» - грустно сказала Хельга, думая о чем-то своем.
«Да, наверное, поэтому мы так любим веселые истории. И ведь порой нам удается в своей памяти из грустной и печальной истории сделать веселую. И вспоминать ее каждый раз с улыбкой!»
«Это как же так?» - удивилась Хельга.
«Сейчас поймешь. Ведь такая история есть и про нас с тобой!»
«Ого! Это - здорово! Давай тогда рассказывай!»         
       «Жизнь шла своим чередом. Прошел год, мне нужно было выходить на работу, так как декретный отпуск закончился. Маленький Ники остался на попечении моих бабушек, а я влилась в более или менее дружную семью инженерно-технических работников. Как я уже и ожидала, работа в конструкторском отделе не была ни увлекательной, ни приносящей какое-либо удовлетворение. Тем более, что конструировать мне поручили картонную коробку для упаковки нашей продукции – телевизоров. Это было как-то неуважительно по отношению к молодому специалисту (так мне, во всяком случае, показалось).  Коллектив в конструкторском бюро был, на мой взгляд, совершенно преклонного возраста: в среднем от 35 до 55. Тем более диким и странным показалось мне, что, не смотря на это, они еще ухитрялись заводить производственные романы. Зато в лаборатории, где работал Майкл, было полно молодежи и жизнь била ключом! Тут-то мы с тобой и познакомились! В нашей же компании была и небезызвестная Раиса, которая по институтскому распределению попала на завод вместе с нами. Более всего, конечно, способствовали нашей дружбе совместные выезды на овощную базу, на картошку, на комсомольские субботники.  После таких мероприятий мы часто собирались у кого-нибудь на квартире. В общем, было весело, наверное, потому, что мы были такими молодыми.  Однако, иногда становилось не до веселья. Больше всего мне запомнился наш совместный выезд в пансионат. Помнишь его?»
    «Припоминаю, но смутно. Рассказывай!» - попросила Хельга.
    «Каким-то образом, нам с тобой досталась путевка в заводской пансионат. Дело в том, что  это был не сезон! Да, в ноябрьские праздники, в Подмосковье холодно и неуютно. Что там делать нормальным людям? Но мы обрадовались. На две молодые семьи: ты с мужем и я с Майклом - нам предоставлялись шикарные аппартаменты: двухкомнатный номер с общей прихожей и санузлом. Не знаю, как вам, а нам с Майклом такие королевские условия и во сне не снились! Собирались основательно: закупили курицу, чтобы приготовить ее на костре, спиртное из расчета на два с половиной дня и довольные двинулись в путь.   Дорога, насколько я припоминаю, была достаточно неудобной: от автобуса почему-то надо было еще идти по какой-то припорошенной первым снегом равнине. Однако, к ужину мы благополучно добрались до места и успели расположиться в шикарном, по нашим нехитрым понятиям номере. После ужина пошли играть в бильярд. Как получилось, что в процессе игры (или до, или после?) наши прекрасные мужья сумели употребить все запасы алкоголя, которые у нас были – это не вмещается в мое сознание! Но то, что к ночи они были в состоянии нестояния – это факт! Кое-как мы доставили их в номер и свалили в кучу на одну кровать. Сами ушли в другую комнату, легли, обнялись и проплакали, сетуя на свою горькую долю, почти вся ночь. Наутро при взгляде на несвежий вид наших мальчиков, мы поняли, что курица на костре не состоится, потому что до леса им не дойти. Это еще усугубило наше и без того отвратительное настроение. Однако, ребята бодрились, сказали, что все поправимо, сейчас они сгоняют в магазин и мы отправимся на обещанный пикник. Нам было велено мариновать курицу.   Когда мужья вернулись, вид у них был более свежий, а в сумке звенела новая порция спиртного. Немного успокоившись, мы отправились в путь. Идти пришлось долго, так как в радиусе километров 2-3 вокруг висели знаки, запрещающие жечь костры. Наконец, в довольно-таки глухом уголке леса нашли поляну, мальчики нарубили дров, развели большой костер. На поляне стало тепло и даже как-то уютно,  как в сказке про 12 месяцев. Немного оттаяв душой, я сказала: «Ну, доставайте уже курицу! Пора ее на шампуры насаживать!» Далее последовала немая сцена: сумки, в которой лежала курица, с нами не было! Наше хорошее настроение как ветром сдуло! «Как же вы, балбесы эдакие, могли забыть самое главное!» - вопрошали мы, но вопрос этот был чисто риторический. «Сейчас мы все уладим! Только подождите немножко! Сейчас мы ее принесем, быстренько! Вы только костер поддерживайте» - с этими словами наши орлы скрылись в чаще. Мы очень скоро поняли, какой ужасной ошибкой было отпустить их двоих! Костер поддерживать было нечем – дрова быстро закончились. Начало быстро темнеть и холодать. В голову стали приходить невеселые мысли: а найдут ли они нас в лесу, да и будут ли вообще искать? Может быть, напьются, как вчера, и вовсе забудут, что мы тут одни в дремучем лесу погибаем! Когда мы уже совсем отчаялись, послышались голоса наших мужей. «Идите скорее, мы здесь, нам холодно и страшно!» -  завопили мы. По их виду было понятно, что по пути они согревали себя не только мыслями о предстоящей трапезе. Однако, нам было уже не до разговоров. Костер был срочно восстановлен, курица насажена на шампуры и минут через 10 по лесу поплыл необычайно аппетитный аромат. Наши желудки уже так требовали пищи, что решено было не испытывать терпение, а снимать ее да есть, ведь, как говорится горячо сыро не бывает! Но, это оказалось не так-то просто, потому что действительно было горячо! В результате непродолжительной борьбы голодного человека и обжигающей курицы, последняя вырвалась из рук и, обретя свободу, резво поскакала по мерзлой земле. Кто-то из мужчин попытался подцепить ее на лезвие топора, но резвая дичь сорвалась и прыгнула еще дальше. Некоторое время мы гоняли по поляне несчастную курицу кто топором, кто шампуром. Наконец, кому-то удалось обуздать непоседу и, кое-как стряхнув с нее частицы земли и хвои разделить на 4 части. Пикник был безнадежно испорчен. В номер вернулись затемно. Размещение по спальным местам осталось прежним. Наутро никто ни с кем не разговаривал (то есть мы не разговаривали с мужьями). Настроение у всех было хмурое, да и вообще было пора собираться домой: сразу после обеда должен прийти автобус до Москвы. Вдруг Майкл предложил: «Хотите, научу вас играть в «козла»? Все равно времени до автобуса еще много!» «Как это – в «козла»? Название какое-то дурацкое, и игра, наверное, такая же!» - недовольно сказала я. «Нет, очень даже интересная! И как раз для четверых!». Действительно, игра оказалась до такой степени интересной и так нам понравилась, что мы пропустили автобус, проиграли до вечера и добирались на попутке до ближайшей станции электрички.
     Этот эпизод, да и множество других убеждали меня в том, что идеального брака у нас с Майклом не получилось. А мне казалось, что все у нас должно быть не так, как у всех – гораздо, гораздо лучше! Господи! Откуда во мне было столько самоуверенности, непрактичности, оторванности от жизни? Оглядываясь назад, я убеждаюсь, что Майкл был, конечно, лучшим из всех мужчин, кого я встречала в своей жизни. Кроме того, он был отцом моего Ники. Конечно, теперь я понимаю (запоздалое, никому не нужное понимание), что я должна была всеми силами стараться сохранить этот брак, но… Закон Всемирной Неизбежности действует независимо от нашего понимания! Лавина уже стронулась с вершины горы, и остановить ее было никак не возможно! Майкл тоже не чувствовал себя счастливым: ему не хотелось бывать дома, да собственно и дома-то никакого у нас не было. Он стал задерживаться на работе, выпивать и это тоже не способствовало улучшению наших отношений. Мы отдалялись друг от друга.
    Помню наш последний совместный Новый Год. Вся наша веселая компания должна была собраться у кого-то на квартире. Уже пора было выходить, а Майкл все задерживался. Пришел он, когда я уже не ждала его и собиралась уходить. Он был сильно пьян.   Я взяла его под руку, и мы пошли в гости. На улице шел дождь, и на душе у меня было скверно. Я понимала, что любовь ушла, и я никогда не смогу вернуть ее.
      Однако, как известно, свято место пусто не бывает. Я и не заметила, как снова влюбилась. Нет, конечно, это произошло не сразу! Мы прожили с Майклом 6 лет. Может быть, если обстоятельства нашей жизни были бы более благоприятными, все могло бы сложиться по-другому. Но, как говорится, история не терпит сослагательного наклонения! Когда у меня появился другой, я не смогла долго скрывать и обманывать Майкла. Это было мучительно. Поэтому, в один далеко не прекрасный вечер я сказала: «Майкл, мы должны расстаться. Я люблю другого человека». Он ничего не сказал, не устроил скандал, не спросил: почему… Просто собрался и ушел.  Я никогда не думала, что это может быть так тяжело: сказать – уходи. Я чувствовала, что нанесла близкому человеку глубокую рану, нанесла ее предательски, в спину, когда он совсем не ожидал. И эта боль долгое время не давала мне покоя.  Порожденное ей чувство вины сопровождало меня долгие годы. Но тогда я ничего не могла поделать с собой. Потому что я снова любила…»
****
     Герцогиня огляделась…  Было темно. Вокруг шумел незнакомый призрачный лес. «Боже мой, как я оказалась здесь?» - мучительно старалась вспомнить она.  В голове проносились обрывки воспоминаний…  Вот из окна своего замка она видит приближающийся кортеж… Высокий красивый рыцарь в темно-серых одеждах смотрит на нее зеленовато-серыми глазами и счастье и покой переполняет ее сердце. Она едет в украшенной цветами и листьями серебристой карете по незнакомой дороге, через лесную чащу в незнакомый замок, в неизведанное, но такое заманчивое будущее… Шумный бал, множество знакомых и незнакомых лиц, музыка, свечи, вальс и такой внимательный взгляд любимых глаз. Потом… Чужой неприветливый замок, чужие звуки и вещи, настороженные взгляды, мелькание непонятных теней…
     К ней вдруг стали возвращаться воспоминания. Она вспомнила, как  Рыцарь в серебристо-серых доспехах вносит ее на руках в спальню, украшенную цветами и свечами и как наутро, освещенная дневным светом, роскошная спальня оказывается неуютной комнатой с потрескавшимися облезлыми стенами. Как прелестная, чарующая музыка замолкает и сменяется заунывным завыванием ветра в трубе, тревожным скрипом дверей и половиц и монотонным постукиванием капель непрекращающегося дождя в оконное стекло. Герцогиня вспомнила, как радость и надежда неотвратимо ускользали из ее жизни, как серая пелена тоски и уныния застилала окружающее пространство. Время перестало двигаться вперед и замерло. Ей казалось, она мотылек, застывший навечно в кусочке янтаря и ничто не в состоянии вырвать ее из этого плена. Глаза и доспехи Рыцаря перестали излучать чарующий серебристо-серый свет и стали просто серыми. Ей очень хотелось изменить все и сделать так, как было сначала – вернуть это волшебство, но она не знала тех заклинаний, которые могли бы зажечь погасшее пламя…
     И вот, однажды в бессонную ночь, сидя у окна, в темноте ночного сада она увидела искрящееся свечение. Казалось, сам воздух светился и мерцал и звал и манил окунуться и искупаться в этом неземном сиянии.  Этот свет был так необычен и в то же время так узнаваем, что Герцогиня не могла удержаться. Как лунатик, как сомнамбула она встала с постели, вышла в сад и пошла по тропинке, влекомая чудесным светом.
***
     «Вот и весь мой рассказ – сказала Линамартина, разжимая ладонь, на которой лежала темно-серая бусинка с черными и белыми прожилками – настала пора распрощаться и с этой бусинкой. Я подарю ее морю!» - маленькая темно-серая дуга промелькнула на фоне ослепительно-синего южного неба и канула в бирюзовую глубину.
Глава 3
     Герцогиня пробиралась наугад через непроглядную темноту страшного ночного леса. Было холодно, влажная темнота окружала ее, невидимые узловатые лапы тянулись к ней со всех сторон и то и дело цеплялись за руки, за ноги и за одежду. Она давно уже потеряла счет времени с того момента, как к ней вернулось сознание.  Ей захотелось опуститься на землю, спрятать лицо в мягкий, пахнущий сыростью мох и замереть, слиться с окружающей темнотой, но какое-то неведомое чувство подсказывало, что такая роскошь недоступна ей. Она должна была идти дальше, вперед, чтобы найти все-таки источник этого свечения, этого призрачного ускользающего света, который заставил ее покинуть мрачноватые, но такие надежные стены замка, и пуститься в это опасное, возможно бесцельное путешествие сквозь ночную тьму. Герцогиня знала, что есть только одна сила на всем белом свете, влиянию которой она никогда не могла противостоять – это сила ее собственных желаний.  Вдруг в тревожном шелесте листьев, журчании лесного ручья, хаосе прочих звуков ночного леса она различила еле уловимую составляющую. Эта составляющая явно выбивалась из неразберихи прочих звуков – это была гармония, мелодичное чередование каких-то чарующих нот. Герцогиня бессознательно стала продвигаться в сторону источника этой дивной мелодии. Деревья и кустарники,  как будто подтверждая правильность выбранного ею направления, стали расступаться перед ней, освобождая дорогу, пока впереди не открылась удивительная картина: посреди непроглядной темноты ночного леса, как картинка из волшебного фонаря, бледно-зеленым призрачным светом мерцала небольшая круглая поляна. Крошечный прудик посреди поляны, казалось, излучал  этот волшебный свет. Как снежинки в облаке света  кружились  то ли огромные мотыльки, то ли крошечные птицы.  Они взлетали и порхали, подчиняясь звукам той самой мелодии, которая привела Герцогиню на сказочную поляну. Пытаясь разглядеть источник этой музыки, она вступила в круг неописуемого неземного сияния и только тогда разглядела очень юного и очень красивого юношу, который играл на неведомом инструменте, не похожем ни на один из видимых ею прежде. Музыка была негромкой, казалась незамысловатой, каждый звук странного инструмента был обычным, но сливаясь в мелодию, звучание становилось таким, что невозможно было оторваться. Хотелось оставить все дела и заботы, забыть обо всем на свете, и только слушать и слушать эту музыку, купаясь в ореоле зеленоватого свечения  и любуясь отрешенным силуэтом незнакомого юноши. Герцогиня, как загипнотизированная, подошла к нему, опустилась на траву, и стала слушать, стараясь разглядеть черты его лица. Его темно-зеленые глаза, окруженные пушистыми черными ресницами, были полуприкрыты. На щеках, покрытых нежным юношеским пушком, играл едва заметный румянец. Влажные, пухлые губы чуть приоткрыты. «Этого не может быть, – подумала Герцогиня – но я где-то видела раньше это одухотворенное лицо». Как бы отвечая на ее мысленное восклицание, юноша взглянул ей в лицо и произнес: «Ах, это Вы, Герцогиня! Наконец-то я Вас дождался!» «Кто ты?» - удивленно спросила она. «Это совершенно не имеет никакого значения! – ответил юноша – Главное, я не напрасно столько ночей произносил заклинания, растворял звездный свет в лесном озере и плавил в костре из веток омелы кусочки философского камня! Вы смогли выбраться из заколдованного замка, Стальной Рыцарь не причинил Вам зла и Вы нашли мою тайную поляну! Теперь мы всегда будем вместе – ведь правда? Вы пойдете за мной по дорогам и бездорожью, по земле и по воде, в полуденный зной и полуночный холод. Ведь это так?» «Да, это так!» - произнесла Герцогиня и с удивлением поняла что да, это сущая правда. Так должно быть и так будет теперь (всегда?) – возможно всегда…  Во всяком случае, до тех пор, пока действует это заклятие, это волшебство, эти чары настоящего философского камня.
***
«Не могу припомнить, как и когда все это началось?» – спросила Хельга.
«Это началось очень давно. Да, собственно говоря, ничего тогда и не началось. Мой братец Алекс пригласил в нашу родную деревню, в наши владимирские пенаты своего школьного друга Гарика. Я была уже взрослой замужней дамой и молодой мамашей. К моим заботам о пожилой бабушке и малолетнем ребенке добавились еще и заботы о двух великовозрастных повесах, которые спали до полудня, исправно питались, не страдая отсутствием аппетита, а по ночам выдвигались на гулянки. Все это не могло не вызывать у меня раздражения. Однако, брата я, безусловно, любила, а Гарик был очень интеллигентным, начитанным и каким-то трогательно застенчивым. Кроме того, я чувствовала, что нравлюсь ему, а это, я думаю, не может оставить ни одну женщину равнодушной. Я немного кокетничала с ним, и это чуть-чуть скрашивало однообразие деревенских будней. И, уж конечно, я и в мыслях не держала, что эта невинная игра может иметь какое-либо продолжение. Лето закончилось, мы вернулись в Москву. Жизнь шла своим чередом. Ники подрастал, наполняя всю мою жизнь смыслом. А, так называемая, семейная жизнь сходила на нет. Брат окончил школу, и по моим стопам, поступил в тот же институт. Я думаю, что, глядя на меня, у него создалось совершенно превратное впечатление об институтском житье-бытье. Он совершенно не настроен был заниматься, и в результате в конце первого же курса завалил сессию и, как принято тогда было говорить, «загремел в армию». Припоминаю еще одно мероприятие такое же «бессмысленное и беспощадное» как моя свадьба – это проводы в армию. Вместо того, чтобы побыть дома с родными, насладиться напоследок домашним уютом и покоем, всю ночь напролет брат активно принимал участие в немыслимом застолье, утром все, пьяные и сонные поплелись в какой-то клуб,  где после торжественной части (не помню, правда, в чем она заключалась) нетрезвые друзья под одобрительные крики нетрезвых родственников занесли на сцену еще более нетрезвых и  испуганных призывников, откуда они впоследствии и были изъяты из нестройных рядов гражданского населения. Это мероприятие, знаменательное своей несообразностью, запомнилось мне еще и тем, что после довольно долгого перерыва, я снова увидела Гарика. Он очень изменился за эти несколько лет. Стал юношей – очень привлекательным и внешне и внутренне. И я по-прежнему нравилась ему – он не скрывал этого. Кроме того, нас объединяла общая забота и тревога за нашего друга и брата. А вдобавок, мое сердце было совершенно свободно к тому времени (чего, кстати, нельзя сказать о моем семейном положении). Короче говоря, закон Всемирной неизбежности действует безотказно. У меня просто-напросто не было никаких шансов миновать этой чаши. Гарик попросил меня встретиться с ним, поговорить об Алексе и я пообещала ему встречу в ближайшее время».
«Ты так говоришь, чтобы оправдать себя. Конечно, никому не хочется признавать свою вину. Всегда хочется свалить на кого-то или на что-то. На самом деле ты могла легко отказаться, и твоя жизнь пошла бы совсем другим путем, я думаю, более спокойным и, конечно же, более правильным» - возразила Хельга.
«Конечно, все возможно, конечно, легко оценивать поступки, зная их последствия, и, конечно же, нет ничего проще, чем объяснять, кому бы то ни было, как он должен был поступить в той или иной ситуации. Я и сама с легкостью решаю такие незамысловатые задачи. Но дело в том, что все произошло, а значит,  не могло не произойти: именно я, именно в такой ситуации, именно в данный момент времени могла поступить только так.  Мы начали встречаться. При всей нелепости ситуации (а мысленно я ее оценивала именно как нелепую и невозможную принципе -  ведь Гарик был на шесть лет моложе меня и еще учился на 4-м курсе философского факультета Университета) я влюбилась в него со всей возможной для моей безрассудно-рассудительной натуры силой. После наэлектризованной и взаимно враждебной атмосферы нашего дома свидания с Гариком в его почти всегда пустой трехкомнатной квартире, под звуки изысканной, стильной  музыки казались мне глотком кислорода, призванного спасти утопающего от неминуемой гибели. Наши разговоры были такими увлекательными: с ним я могла говорить обо всем – он все понимал и очень много знал – не смотря на его молодость, я каждый день узнавала от него что-то новое, интересное, волнующее меня. Интерес к музыке, книгам, кинематографу – все это нас объединяло.  Разве можно было это сравнить с нашим общением с Майклом?   Ну вот! А ты говоришь!
Ситуация становилась все более мучительной. Усугублялась она еще и тем, что Гарик дико ревновал меня к мужу. Похоже, что он тоже был сильно влюблен в меня и был решительно настроен на женитьбу. Мне эта мысль казалась дикой и нежизнеспособной, хотя, не скрою, сам факт был, безусловно, приятен. И вот не в первый и не в последний  раз в мою историю вклинивается эта вездесущая стихия – море. Оно сопровождало меня повсюду – то, как фон, то, как немаловажный фактор, влияющий на развитие событий, то, как полноправное действующее лицо.   Не могу понять, почему так происходит – ведь живу я так далеко от всех морей, и по знаку зодиака моя стихия воздух, но только море для меня – это что-то особенное. Запах моря, который начинаешь ощущать, как только оказываешься в приморском городе, задолго до того, как ты его увидишь, он волнует и вселяет в сердце надежду на грядущие перемены. Шум волн, набегающих на прибрежную гальку, заставляет ускорить шаги, чтобы поскорее открылась твоим глазам величественная и ни с чем несравнимая картина морского простора. Она наполняет сердце беспричинной радостью и непреодолимым желанием взлететь в такое же бескрайнее небо и парить там долго-долго – пока морской ветер будет надувать паруса твоей души.
Ты помнишь, конечно, нашу поездку в Сочи? Ты, я и небезызвестная наша подружка Раиса решили рвануть в Сочи» - Линамартина огляделась вокруг и с удовлетворением обнаружила, что нелюбимое ею утро тихонько, как мышонок на открытой взглядам поляне, прошмыгнуло и скрылось. И теперь мягкий, осенний свет южного солнца заливает окружающее пространство теплом и радостным покоем.
«Да нет, все было совсем не так – возразила Хельга, тоже с удивлением оглядываясь вокруг, - это мы с Раисой собрались, а ты примкнула к нам в последний момент».
«Возможно, а скорее всего так и было. Я и не надеялась, что меня отпустят из дома – ведь надо было заботиться о маленьком Ники. Однако Майкл – о, мой добрый, заботливый Майкл! – ну почему, почему – все сложилось так печально для нас!? – он сказал: «Поезжай, ты должна отдохнуть от этого дурдома. Я буду отводить Ники в садик и забирать его оттуда. Мы отлично проведем время!» Прошло много-много лет, но до сих пор, вспоминая его слова, я испытываю боль, как будто острый нож, застрявший в моей груди тогда, поворачивается, бередит никогда не заживающую рану, которую я нанесла себе, Майклу, Ники, моим родным и близким. Я отправилась с вами в Сочи. Через несколько дней ко мне должен был приехать Гарик. Я пила этот горько-сладкий напиток, состоящий из счастья и горя, любви и предательства, надежды и обреченности огромными глотками и не могла остановиться. Я не могла напиться, и не могла не пить, так же, как не могла не дышать и не жить.
Поездка в Сочи, как и все наши приключения, началась с несообразностей и нестыковок. Майк и твой муж, проводили нас в аэропорт и с чувством выполненного долга вернулись домой. А вылет задерживался, и задержался- таки, по-моему, едва ли не на целую ночь. Одетые в легкие курточки (был октябрь, но мы ведь летели в Сочи) мы продрогли и успели проголодаться. Но вот, наконец-то рейс объявлен, мы летим, мы приземляемся и вот мы в Адлере. Кстати, почему-то в самолете у меня жутко разболелась голова, что бывает со мной достаточно редко. Я не могла даже оторвать голову от спинки кресла, чтобы насладиться красотой морского простора при подлете к Адлеру. Но вот все позади. Не знаю, что это вдруг на нас нашло, но мы решили, что как белые люди, можем сесть в такси, приехать в любую гостиницу в Сочи, снять номер и жить в нем припеваючи. Даже не знаю, как такая шальная и нелепая мысль могла прийти в наши больные головы (кино, что ли насмотрелись зарубежного, или книг каких начитались?). Одним словом, взяли мы такси и, такие шикарные и свободные дамы попросили водителя отвезти нас в любую гостиницу. «В какую – любую? - ошарашено глядя на нас, спросил он -  у вас что, номер заказан!?». «Нет, не заказан – а что, разве так просто нельзя?» - немного поумерив свой пыл, спросили мы. «Мне так кажется, что нет» - сказал водила. «Нет уж, давайте все-таки попробуем!» - с деланным оптимизмом возразила Раиса. «Как скажете!» - рявкнул таксист и ожесточенный нашей явной бестолковостью, рванул машину по направлению к Сочи. Мы подъехали, теряя остатки нашей фанаберии, к одной из сочинских гостиниц – я думаю, одной из наиболее престижных – вредный таксист решил сразу дать нам понять бессмысленность нашей затеи. На шикарной  рецепции на наш робкий вопрос о наличии свободных номеров получили однозначный отказ, при этом портье посмотрел на нас так презрительно, что  мы поняли, что в другие гостиницы нам ехать бессмысленно. По-моему, ты Хельга сказала, что как-то вы с сестрой отдыхали в Хосте и снимали там, довольно не дорого комнатку на троих. Вам понравилось, и почему бы нам не поехать в Хосту, благо такси все еще в нашем распоряжении. Окрыленные новой надеждой мы вернулись к машине и попросили таксиста отвезти нас в Хосту. По его виду было видно, что он не одобряет нашу затею, но, тем не менее, согласился. Ты назвала адрес в Хосте, где вы останавливались.   Хоста поразила нас видом, похожим на негритянское гетто. Бельевые веревки, протянутые от одной хибары к другой, грязные полуодеты дети, сидящие на тротуаре, толстые, крикливые тетки создавали полное впечатление картинки загнивающего во всю ивановскую капитализма, так красочно рисуемые нам средствами пропаганды. Как оказалось, и в этом далеко не шикарном месте все свободные места заняты отдыхающими. День клонился к закату, а мы все так и не нашли себе какого-либо пристанища – это как-то настораживало. Радостный подъем в ожидании долгожданного отдыха сменился ощущением тревоги и неприкаянности – чувство, в общем-то, достаточно привычное в нашей повседневной жизни. Но мы-то прибыли отдыхать и хотелось чего-то радостного и оптимистичного. А тут такой облом, да и просто мы устали  - почти сутки на ногах – шутка ли! Даже суровый таксист сжалился над нами и дал нам дельный совет: «Зря вы, девчонки, время тратите – так недолго и на улице заночевать! Надо вам идти на железнодорожный вокзал – там всегда к поезду подходят желающие сдать комнату. Правда, сейчас поздновато уже, но я бы посоветовал вам попытаться». Ничего не оставалось делать, как последовать его совету.   
На вокзале действительно тусовалась некая группа народа. Одни, видимо были сдающие площадь, другие – нуждающиеся в ней. Причем количественное преимущество было явно за нуждающимися, зато ситуацию контролировали, безусловно, сдающие. Они тщательно выбирали подходящие экземпляры по каким-то одним им ведомым признакам. Это, кстати, была одна из отличительных черт того мира, в котором прошла моя юность – продающий всегда имел преимущество перед покупающим. Меня оставили сторожить чемоданы в то время, как остальные отправились предлагать себя в качестве жильцов. Первой нашла вариант, конечно Раиса: она всегда умела как-то быстро сходиться с незнакомыми людьми (чего не могу сказать про себя). Она подвела ко мне сурового вида бабулю и вкрадчиво сказала: «Вот, бабушка: эта и еще одна девушка. Она сейчас подойдет!» «Это вас три девки будет? Ой, нет – мне это не годится! Сегодня вас три, а назавтра шестеро! Нет, нет - и не уговаривайте!» В таком же виде продолжались и дальнейшие переговоры с владельцами желанных сочинских апартаментов. Мы уже приготовились к ночевке на вокзале, как вдруг достаточно молодая и вполне симпатичная женщина подошла к нам и предложила комнату в городской квартире, да еще и не очень далеко от моря. Цену она запросила достаточно умеренную. Кроме того, в комнате была большая закрытая лоджия (что как нельзя лучше соответствовало моим планам на приезд Гарика). Кроме того, по пути она объяснила, что поскольку она работает в местной СЭС, у нее остается много еды, которую она не в состоянии съесть, поэтому мы можем брать в холодильнике все, что мы захотим. Явно, в чем-то тут был подвох, только мы не могли понять: в чем. Да и не до того нам было – очень хотелось есть и спать, каковые желания мы и поспешили удовлетворить, как только прибыли на место.
Впоследствии, конечно, наши опасения оправдались: тетка была более, чем просто странная. По ночам что-то со страшным грохотом перемещалось и падало в ее комнате. Как-то раз, разговаривая при мне по телефону, она упала со стула, но продолжала, как ни в чем ни бывало, спокойно разговаривать, сидя на полу и даже не пытаясь подняться. В ее холодильнике было море отличных продуктов, которые постепенно приходили в негодность, так как она практически ничего не ела. В общем странная, неоднозначная была наша квартирная хозяйка. Правда, ей было ничего не жалко – мы могли есть, сколько влезет, если успеем до того момента, когда либо все не испортится, либо она все не выбросит. Она много курила, но никогда не пила спиртного. Теперь я думаю, скорее всего, она употребляла наркотики. Но в то время мы и знать таких вещей не знали – так же как и секса, преступности и много чего другого (как хорошего, так и плохого) наркомании в СССР не было. 
Первые несколько дней мы наслаждались бездельем, морем и солнцем. Приходили с утра на пляж, с огромным удовольствием купались в теплой, ласковой морской воде, потом растягивались на берегу на полотенцах и с наслаждением впитывали в себя солнечный свет, которого так не хватает нам, жителям Москвы, большую часть времени проводящим в помещениях, транспорте. Да и осень в Москве совсем не такая, как на юге. Но, однако, всем известно, что человек быстро привыкает к хорошему, начинает относиться к нему, как к должному, и смутные желания чего-то еще,  лучшего начинают терзать его неспокойную душу. Так было и с нами.  Прилично обгорев на солнце, отлежав бока на отнюдь не мелкой сочинской гальке и опустошив в ближайшем магазинчике весь запас маринованных помидор, мы стали мечтать о культурных мероприятиях. Хотя кое-что из области массовой культуры нам, лежащим на сочинском пляже, доставалось совершенно бесплатно, в неограниченном количестве и совершенно вне зависимости от нашего желания. А именно: как раз в те дни в Сочи проходил фестиваль молодых исполнителей, и из концертного зала, расположенного неподалеку от городского пляжа, доносились голоса этих самых исполнителей. В связи с таким постоянным звуковым фоном (довольно-таки громким) со мной случилась очередная небольшая, но досадная неразбериха. Почти в первый же день мы поняли, что если место под солнцем на пляже найти еще как-то возможно, то уж лежак раздобыть – это надо быть жутким везунчиком или вставать ни свет, ни заря и мчаться на пляж  в предрассветной мгле. Поскольку ни то ни другое нам не грозило, мы выбирали камни с наиболее гладкой поверхностью, тщательно раскладывали их,  накрывали полотенцем и ложились поверх этой композиции. Ощущение, я думаю, сродни отдыху на булыжной мостовой.  И вот как-то пытаясь найти наименее болезненное для тела положение, и пытаясь расслабиться и получить удовольствие от такого релакса, краем глаза я увидела приближающегося ко мне грузинского вида дядьку, по моим тогдашним понятиям, далеко не молодого и покрытого густой темной шерстью. Я как-то сразу внутренне напряглась, не ожидая ничего хорошего. Мужик наклонился ко мне и доверительным голосом заговорил. Для меня это прозвучало приблизительно так: «Ду-ду-ду-ду бу-бу-бу – хочэщь?». Я, конечно, ничего не поняла, кроме последнего «хочэщь?». «Не буду переспрашивать – подумала я, ну что я от него могу хотеть???» «Нет, не хочу!» - твердо ответила я. Мужик сильно удивился и на всякий случай решил уточнить: «Вай! А чего нэ хочэщь?» «Какой ты нудный!» - подумала я, возясь на неудобных камнях, и с досадой ответила: «Да ничего не хочу!». На что он обиженно повел косматым плечом и сказал: «Как хочэщь! Хотэл тэбе свой лежак отдать – ухожу домой!».   Я чуть не бросилась за ним вдогонку, а вы с Раисой долго потом потешались надо мной.
Первым из культурно-массовых увеселений мы решили посетить сочинскую дискотеку. Дело это было для нас новое, неизведанное.  Дискотеки стали появляться в наших краях незадолго до описываемых событий, до того времени мы ходили на танцы. Тем более было интересно посмотреть, а что же это такое – дискотека в Сочи? Наверное, что-нибудь потрясающее! Мы купили билеты и пошли. Дискотека оказалась большим круглым залом, освещенным мигающими разноцветными лампочками (модная тогда цветомузыка), пустым посередине и окаймленным по кругу стульями, на которых восседали преимущественно девочки, девушки и женщины различных возрастов и размеров. Все они явно находились в ожидании чуда в лице прекрасного незнакомца, который должен был появиться в мерцании разноцветных огней под звуки зажигательной музыки. Однако, оглядев зал, я поняла, что чуда никто не дождется, во всяком случае, не сегодня и не здесь. Выбор кавалеров был очень скудным, и все они были, мягко говоря, «на любителя».  Лично меня пригласил на  медленный танец какой-то лысый молодец неопределенных лет да еще на голову ниже меня. При этом вид у него был такой, как будто он меня просто осчастливил своим приглашением. Настроение при этом у меня упало ниже нулевой отметки, и я предложила всем покинуть это тоскливое место. Судя по тому, что вы быстро согласились, вам это мероприятие тоже удовольствия не доставило. Но, отдых располагает к некоторому авантюризму, (я думаю, в связи с непривычным избытком свободного времени) и поэтому вскоре у нас родился новый план развлечения  – сходить в ресторан. Судя по всему, нам захотелось покутить!  Мы наметили какой-то средней руки ресторанчик со скромным названием что-то вроде «Незабудки» или «Фиалки», причесались, приоделись и ближе к вечеру отправились в вышеназванное заведение. Однако стоило нам войти и взглянуть на публику, как кутить в этом месте нам резко расхотелось. За столами,  наводя тоску своим видом, сидели попарно, квартетами и другими числовыми модификациями толстые, сильно наштукатуренные тетки в кримпленовых облегающих платьях и потрепанные жизнью дядьки в костюмах и при галстуках. Ничего такого, что могло бы скрасить унылую атмосферу советского общепита в интерьере «Незабудкофиалки» не было. Мы решили направить свои стопы в другое место, пошикарнее.   Да, были, конечно, в Сочи и такие. Не помню, как тот ресторан назывался, но помню, что действительно, внутри было вполне уютно, даже стильно, играла приятная музыка и, что немаловажно, были свободные места. Довольные и голодные (перед уходом мы съели дома только банку маринованных патиссонов, потому что запасы маринованных помидоров в ближайшем магазине нашими усилиями закончились) мы уселись за столик и стали читать меню, прикидывая попутно, что мы можем себе позволить, исходя из той суммы, которую мы наметили потратить на кутеж. Подошла официантка и, мило улыбаясь, приняла заказ и поинтересовалась, что мы будем пить. «По сто пятьдесят грамм коньяку!» - уверенным тоном сказала Раиска. «Коньяк только в бутылках» - еще увереннее произнесла официантка. «Давайте бутылку!» - не уступала Раиска. «Коньяк только фирменный – «Арарат» - даже как-то с угрозой сказала официантка. «Несите!» - бросилась на амбразуру Раиска. «Раис, ты с ума сошла? У нас денег не хватит!» - забеспокоились мы с тобой. «Спокойно! У меня все под контролем!» - успокоила Раиска.  Далее события развивались таким образом: какой-то довольно привлекательного вида мужчина, некоторое время погипнотизировав меня взглядом, решительно подошел ко мне и пригласил на танец. «Ну что же – подумала я – не все так плохо в этом ресторане. Даже есть с кем потанцевать! А ведь танцевать - это мое любимое занятие!». В приподнятом настроении я вернулась за свой столик  и обнаружила Раису в полном замешательстве. Оказывается, перепроверив свои математические расчеты, она пришла к неутешительному выводу, что денег нам все-таки не хватит. Перед нами встала нелегкая дилемма: вернуть злополучный коньяк или посылать гонца домой за деньгами. Поскольку возвращать начатую бутылку было как-то уж очень не того, решено было меня оставить за столиком, а остальным двум милым дамам под благовидным предлогом покинуть зал и на всех парусах мчаться (кстати, не так уж близко) за подкреплением финансов. Тем временем интересный мужчина не оставлял меня своим вниманием и  снова пригласил на танец. Когда я вернулась после танца к своему столику, там меня поджидала официантка с квадратными от испуга глазами. «Какое счастье, что вы вернулись! Я уж думала, что вы решили сбежать, не заплатив. Смотрю - а за столиком-то никого и нет!» «Ну, что вы! Как же можно!?» - возмутилась я (честно говоря, такой вариант и вправду никому из нас и в голову не пришел!). Тут подоспела подмога в лице моих доблестных подруг. На радостях мы  накинулись на злополучный коньяк, в котором я, кстати, никакой особой прелести не нашла. Все это – стресс, экономичный выбор закусок, выпитый как-то достаточно быстро коньяк - сыграло со мной злую шутку. Когда мы собрались уходить, мой кавалер предложил посадить меня в такси, и тут я поняла, что в такси я ехать не смогу и вообще никуда передвигаться не в состоянии, потому что маринованные патиссоны вместе с коньяком и другими продуктами, никаким образом не могут далее задерживаться в моем организме и вот-вот вырвутся наружу. Поэтому, сделав попытку изобразить любезную улыбку на лице, я опрометью бросилась в ближайшие кусты, совершенно не озаботившись  мыслью: что же мой галантный кавалер подумает обо мне. Так закончился второй наш выход в свет в прекрасном городе Сочи».
«А что, был еще и третий? – спросила Хельга – не припоминаю!»
«Конечно! Этот был самый смешной! Неужели ты не помнишь? Следующий наш план был таков: не заморачиваться на таких помпезных заведениях, как рестораны, а сходить в какое-нибудь современное кафе-мороженное, может быть познакомиться с молодыми ребятами, пообщаться, пококетничать (ну, отпуск же, в конце-то концов!), конечно без каких-либо продолжений! Боже упаси!  В очередной раз смыв с себя морскую соль и песок, принарядившись и причесавшись, мы отправились в кафе, расположенное в самой стильной центральной части Сочи. Кафе было современное, молодежное, мороженное было вкусное и, как по заказу, двое ребят – довольно-таки симпатичные армяне – подсели к нам и начали ненавязчиво ухаживать за нами.  Было достаточно интересно общаться с ними. Несмотря на то, что Амаяк и Армен (так их, по-моему, звали) были явно из интеллигентных, хороших семей и учились в каких-то институтах, национальный колорит и акцент делали их забавными и по-хорошему смешными. Ребята  что-то рассказывали нам, шутили, угощали мороженным и коктейлями, и время пролетело как-то на удивление незаметно. Кафе закрывалось, пора было ехать домой. Ребята стали ловить такси, но если ты помнишь, с такси в то время все было не так просто (причем не только в Москве). Южная ночь накрыла нас бархатной ароматной темнотой и влажной прохладой. Идти пешком было далековато, да и не были мы уверены, что найдем дорогу в чужом ночном городе. «Может быть, вы нас проводите?» - попросили мы новых знакомых. «Конечно, если хотите, пойдемте! Только когда мы доберемся до вашего дома? Утром?» - нахмурившись и опечалившись, сказал Армэн. «А лучше пойдемте к нам – мы тут совсем рядом домик снимаем! Посидим, пообщаемся, у нас коньяк есть – настоящий, армянский! Вы такого никогда не пробовали!» - оптимистично заявил шустрый Амаяк.  Вот про коньяк – это был, конечно, удар под дых. Раиса тут же оживилась и сказала: «Это разумное решение! Посидим до утра, а утречком с первым автобусом поедем домой!» «Раис, ты чего – это же неудобно, да и небезопасно! Мы их только один вечер знаем!» - по-тихому запротестовали мы. На что Раиска тоже шепотом, но убедительно возразила: «Во-первых, нас трое, а их двое, во-вторых, вы же видите – ребята вполне приличные, а в третьих – вы же меня знаете!» Да, мы хорошо знали эту особенность Раиски молниеносно располагать к себе малознакомых людей, заводить со всеми дружеские отношения и строго выдерживать с лицами противоположного пола роль «своего в доску парня». «Ну, хорошо – вяло согласились мы – ведите нас в свои аппартаменты!». Идти, действительно, было недалеко. Однако внутри нас ждал неприятный сюрприз – на диванчике за столом сидел еще один парень, то есть теперь нас было трое на трое. Однако, отступать, как говорится, было некуда. Мы познакомились – его звали что-то вроде Сурена – и уселись за стол. Ребята достали коньяк, фрукты, шоколад, однако настроение как-то у всех сникло, да и время было позднее. Застолье не пошло. «Девочки, вы, наверное, устали, спать хотите?» - предположил Амаяк. Слово «спать» прозвучало как-то неоднозначно и мы затрясли головами: «Нет, нет, не хотим!» Серьезный Армэн возразил: «Время позднее. Давайте ложитесь на кровати, а мы на полу ляжем!» «Да что вы! Что же мы будем вас так стеснять? Ложитесь вы на кровати, а мы – на полу! Или давайте мы втроем на одной кровати, а вы – кто-нибудь вдвоем, а кто-нибудь один» «Нэт! – в один голос воскликнули армяне – вдвоем – это исключено! Вы ложитесь, а мы будем сторожить ваш сон!»  Делать было нечего, спать действительно очень хотелось, да и ситуация сама по себе становилась какой-то тягомотной.  Мы разлеглись по кроватям, а ребята остались сидеть за столом.  Кто-то выключил свет. Дальше все было похоже на цирковое представление. Как только кто-то из наших хозяев делал попытку сняться с места и приблизиться к кому-либо из нас, бдительная Раиска вскакивала и включала свет. При этом, все, кто начинал было засыпать, просыпались, жалобно вздыхали и падали головами на подушки (или на стол – в зависимости от места расположения) и пытались заснуть снова. Это форменное безобразие продолжалось до тех пор, пока Армэн, не выдержав пытки, не провозгласил: «Женщина! Прэкрати включать свет! Клянусь мамой, никто вас  пальцем не тронэт, даже если вы очень попроситэ!» На этом все движения и звуки замерли и мы, наконец, погрузились в сон. Утром все проснулись в отвратительном моральном и физическом состоянии. Мы, не глядя друг на друга, собрались, а мальчики, не глядя друг на друга и на нас, посадили нас в такси. «О Боже! Какой это был кошмар! Какое счастье, что мы больше их никогда не увидим!» - говорили мы друг другу, вернувшись  восвояси! Однако, наши чаяния не оправдались, и, загорая на городском пляже в тот же день, мы с прискорбием увидали три фигуры, бредущие вдоль пляжа и явно кого-то высматривающие. В массе остальных отдыхающих их выделяло наличие  на их телах черных джинсов, черных рубашек и каких-то  импровизированных повязок на головах, тоже, кстати черных. С  грустью и тоской в странных фигурах мы признали вчерашних армян. И высматривали они явно нас. Что заставило их искать с нами встречи после  ночного фиаско – до сих пор для меня загадка. Возможно, они хотели реабилитироваться в собственных глазах, а может быть действительно, кто-то из нас понравился кому-то из них. Да, да, по-моему, Хельга, это ты зацепила Амаяка. Как бы то ни было, все сделали вид, что обрадовались друг другу и сели играть в карты. Нам было, конечно, чудно и неудобно сидеть на пляже в компании облаченных с головы до пят во все черное кавалеров, но деваться было некуда. Правда, наблюдать за ними и слушать их, было, временами, забавно.  Например, когда кто-то из них перепутал червовую масть с бубновой,  Армэн в свойственной ему немного суровой манере произнес: « Ты что – сэрдце от кирпича отличить нэ можещь?» Нагревшись уже достаточно на солнышке, мы собрались купаться. Наши новые друзья, как выяснилось, плавать не умели, но согласно национальным традициям, уступать женщине в чем-либо было совершенно недопустимо, и наши сухопутные бедолаги пустились вслед за нами в плаванье. Мы из чистого озорства уплыли достаточно далеко и когда вернулись на берег, нашли несчастных ребят, лежащих на песке, совершенно обессиленными, но гордыми и непокоренными. На этой оптимистической ноте, по-моему, наше знакомство и закончилось». 
«Не понимаю, для чего ты вспомнила этот эпизод? Что он значил в нашей жизни? Почему он оказался для тебя важнее сотен других?» - с недоумением спросила Хельга.
«Вот уж не знаю! Почему в памяти остаются одни эпизоды жизни, а другие сливаются в неразличимый поток событий? Мне это и самой совершенно непонятно! Ведь дальше был гораздо более значимый для меня приезд моего любимого Гарика. Совершенно нереально счастливые дни и ночи. Еще более пронзительные от того, что все должно было так скоро закончиться (да, я действительно тогда верила, что смогу пересилить  себя и прервать это безумие!). Но, что странно, я не могу восстановить в памяти ни одного дня этого времени»
«Зато я могу! Во-первых, это было форменное свинство с твоей стороны – притащить без предупреждения своего любовника в наш сугубо женский коллектив. Да еще без всякого зазрения совести ежедневно демонстрировать нам свою дебильно-радостную физиономию. Я понимаю, почему тебе нечего вспомнить из вашего дальнейшего пребывания в Сочи – ничего и не происходило, кроме сплошных объятий, поцелуев и т.д. и т.п.!» -  с явной обидой произнесла Хельга.
«Да, да, конечно, я знаю, со стороны такие отношения всегда вызывают негативную реакцию! Это неестественное состояние эйфории, которое дает влюбленность не может не вызывать антипатии у здорового человека. Также, как не может не вызывать неприязни пьяный или наркоман. Кстати, и расплата за эту эйфорию бывает, как показывает практика тоже очень суровой  - не слаще похмелья или наркотической ломки. Однажды, понаблюдав за мной в период моей очередной влюбленности, ты сказала, что я становлюсь похожа на лебедя, который тянет свою длинную, тонкую шею к объекту любви. И еще ты тогда подумала, что эту хрупкую шею  так легко сломать! Это очень верное замечание, чем сильнее ты любишь, тем больше открываешь свое сердце и душу и тем беззащитнее становишься перед любимым. Но, с другой стороны, если не любить, (или, скажем, любить как-то вполсилы -  как-то некоторым это удается) то любые отношения теряют всякий смысл.  Лично мне становится скучно и неинтересно.
Как бы то ни было, по приезде в Москву, мы продолжали встречаться. Брат писал из армии душераздирающие письма о своем житье-бытье в  солдатах. Мы их вместе с Гариком читали, ужасались, переживали за него и писали по возможности ободряющие ответы. Интеллигентному, легко ранимому и в то же время достаточно амбициозному Алексу, конечно же, в непривычно грубой и жестокой армейской среде было крайне сложно. То, что описывал брат, не укладывалось в моей голове – как вообще такое может происходить между людьми. Дедовщина и землячество (особенно среди кавказцев) процветали пышным цветом. Алексу повезло, что в его части было несколько ребят с Западной Украины – это были свои – славяне! Инородцы их всех, кстати, называли москвичами. Ребята были крепкие, как теперь говорят брутальные и своих в обиду не давали. Служить довелось Алексу в краях весьма отдаленных – в Хакассии под Абаканом. Климат там – не приведи Господи: суровая, под 50 градусов мороза – зима и жаркое, засушливое лето и все это сопровождается сильными степными ветрами. Так что для полного счастья и погода перца добавляла.  Мы читали с Гариком письма и не могли представить, что наш изнеженный Алекс  стоит в пятидесятиградусный мороз на посту ночь напролет, умудряясь при этом спать, моет пол в казарме водой, тут же застывающей ледяной коркой, участвует в жестоких драках с чеченами.  Я не верила, что все это может благополучно закончиться для него. Эти переживания еще больше сближали нас с Гариком, и я с ужасом понимала, что не смогу расстаться с ним, а это значило, что я должна расстаться с Майком.
Тогда, когда мою душу разрывали на части все эти переживания, но в то же время, моя жизнь была насыщена нашей с Гариком любовью, я написала стихи «Я плыву по розовой воде» и послала их Алексу. Он ответил, что стихи ему понравились, и он придумал к ним музыку. Это были не первые мои стихи – случались они (не часто) и раньше. Но это была наша первая с Алексом песня. С нее начался для меня совершенно новый этап моей жизни – творческий. Я всегда любила поэзию. Моя мама читала нам с братом огромное множество стихов! Правда, литературный вкус у меня сложился собственный, отличный от маминого, но любовь к стихам у нас с Алексом – это, несомненно, ее заслуга. Моей первой поэтической любовью был нежно-печальный Лермонтов, затем отстраненно-возвышенный Блок, а последней и самой сильной – великолепный Гумилев. Кстати, стихи Гумилева впервые мне открыл Гарик. Он принес мне распечатки очень плохого качества (некоторые слова было сложно разобрать) и сказал: «Почитай, я думаю, тебе понравится». (Кстати, в таких же ужасного качества распечатках я впервые тогда прочитала не издававшиеся в то время «Мастера и Маргариту» и «Лолиту» и «Приглашение на казнь»).  Я начала читать и сразу влюбилась в эти бесподобные стихи. Я читала и перечитывала их – удивляясь и не веря, что человек – земной человек мог создать такую совершенную красоту! Когда мы гуляли с маленьким Ники (а гуляли мы редко во дворе – обычно уходили далеко – на  так называемую Сталинскую дачу) я наизусть читала ему эти стихи, и он слушал и запоминал. Не удивительно что, когда в детском саду детишек попросили прочитать любимый стишок, мой малыш без запинки продекламировал стих из трилогии «Одиссей» Гумилева. Мало того, что стишок не умещается на двух печатных листах, там еще строчки есть, ну, скажем не совсем понятные для детей дошкольного возраста. Например, такие: «Льстивые речи шептать Пенелопе, ночью ласкать похотливых рабынь…». Мне, конечно, приходилось отвечать на вопросы Ники. Например, кто такие «похотливые рабыни»? Не вдаваясь в излишние подробности, я объясняла, что это – такие нехорошие тети, каковое объяснение его вполне устраивало. Зато, когда он слушал стихотворение про орла, который вырвался на свободу и так радовался полету, что «умер, задохнувшись от блаженства» - он горько расплакался. На мой вопрос: «Ну что ты плачешь, малыш?» Ники, утирая слезы, отвечал: «Почему же он умер? Ему же было так хорошо!». Это, конечно, объяснить простыми словами было гораздо сложнее – почему это не грустный стих, а, скорее оптимистичный. Но я старалась. «Видишь ли, милый, – говорила я осторожно – каждое живое существо когда-нибудь умирает. И ведь согласись, что умереть от радости, наверное, лучше, чем от горя» Не знаю, насколько эта мысль способна была уместиться в его пятилетнем сознании, но плакать Ники перестал. Кстати, теперь я подумала о том, что это стихотворение логически продолжается другим, под названием Выбор. Там есть такие строки: «…несравненное право – самому выбирать себе смерть».  Трудно сказать, укладывается ли в эту концепцию смерть самого Гумилева… Скорее всего – да. Быть расстрелянным за участие (реальное или мнимое) в белогвардейском заговоре, не перекрасившись в красный цвет, не приспосабливаясь к новым условиям – по-моему, это вполне в духе этого странствующего рыцаря, мечтателя и поэта.
«Ты как-то сильно отвлеклась, подружка моя. Я так представляю, что когда вернулся из армии Алекс, вы с Майклом уже расстались и ваш роман с Гариком был в полном разгаре?» - попыталась вернуть рассказ Линамартины в основное русло бдительная Хельга.
«Да, так оно и было. Мы встречались каждый день, вместе гуляли с Ники. Нам было хорошо вместе, хотя я понимала, что ничего хорошего из этого выйти не может. Во-первых, я чувствовала себя ужасно виноватой по отношению к Майку.  Во-вторых, я все-таки не видела перспектив развития наших отношений. В-третьих, все мои родственники дружно и единогласно осуждали, не понимали и клеймили меня позором и были, конечно, правы. Поэтому, наверное, череду несчастий, обрушившихся в дальнейшем на меня и на всю нашу семью, я воспринимала отчасти как справедливое возмездие мне, захватывающее попутно и близких мне людей. Хотя, нет… Папину смерть я так не восприняла – это был слишком внезапный и жестокий удар.
 Но до того, как нас постигла эта трагедия было еще одно наше с Гариком путешествие на море – в Литву в прибалтийский город Лиепая. Я никогда не бывала на Балтийском море, и когда кто-то из Гариковых друзей дал нам адрес в Лиепае, где можно было недорого снять комнату, мы обрадовались и стали собираться в путешествие. Заранее нас предупредили, что хозяйка – пожилая литовка Ирма и ее дочь средних лет Лайма любят выпить. Поэтому перед поездкой мы запаслись гостинцем – бутылкой «Палинки» - водкой, настоенной на вишневых косточках, приобретенной в фирменном магазине «Балатон». Город Лиепая оказался небольшим, чистеньким и незапоминающимся. Зато хозяйка и ее апартаменты были очень колоритными и совсем не укладывались в мое представление о Прибалтике и прибалтийцах. Во-первых, по виду не очень радушно встретившей нас Ирмы, было видно, что она не просто любит выпить, а пьет по-черному. Она молча выхватила у нас «Палинку» и повела через целую анфиладу комнат, маленьких, темных и неуютных в самую дальнюю – нашу. Таким образом, чтобы попасть утром в туалет или на кухню, мы должны были пройти все эти комнаты, занятые, кстати, другими то ли отдыхающими, то ли родственниками, то ли просто разного пошиба жильцами. Поскольку утром мы старались пораньше уйти из этого сомнительного местечка, а вечером попозже вернуться туда, местных обитателей мы заставали обычно или уже или еще в постелях, что было, конечно, не слишком удобно. Из приятных впечатлений – множество маленьких кафешек, с непередаваемо вкусными булочками, пирожными, различными десертами и прочей снедью. И невообразимое количество одуряюще пахнущей копченой рыбы разного размера во всех забегаловках и магазинах. А вот Балтийское море мне не понравилось! Все-таки море должно быть теплым и глубоким. А в Лиепае оно холодное и мелкое. Пока дойдешь до того места, где можно плыть, ноги совершенно отнимаются в ледяной воде. И дюны  я себе представляла совсем другими. Небольшие скрюченные от ветра сосенки, а не те стройные красавицы, что растут в наших лесах, немного оживляют вид песчаных ямок, в которых мы пытались позагорать под неярким и нежарким солнцем, скрываясь от все того же пронзительного ветра. Вот это и есть дюны! Конечно, в общем и целом нам было хорошо. Мы были вместе, нам никто не мешал, если не считать Ирмы с ее жильцами и грохота и звона трамваев, которые с раннего утра будили нас звуками, усиленными эффектом колодца, благодаря узким улочкам Лиепаи. К счастью, наше пребывание не было рассчитано на долгий срок и через некоторое время мы благополучно покинули сей не очень гостеприимный кров. На прощание Ирма и Лайма (похожая, кстати, на Вию Артмане) зачем-то решили устроить нам отходную. При этом они достаточно сильно  напились и пели какие-то непристойные частушки на русском языке. Причем, Лайма аккомпанировала себе на ложках, а Ирма – на стиральной доске. Это, конечно, произвело незабываемый эффект! Как говорится, нет правил без исключений, и если считается, что прибалтийцы народ сдержанный, медлительный и добропорядочный, то Ирма и Лайма были, безусловно, исключениями! Перед отъездом мы ходили с Гариком на местный рынок покупать всем домашним сувениры. Мне очень понравилась большая чашка с изображением сосновой ветки с шишками, и я купила ее для папы. Когда я привезла ее домой, чашка оказалась разбитой. Я почему-то очень расстроилась. 
Отдельной и запоминающейся картинкой в моей памяти встает эпизод нашего знакомства с англичанами. Если бы как-то озаглавить эту историю, я бы назвала ее «Два Дэвида». По какому-то сложному международному обмену философскими знаниями на практику к отцу Гарика – профессору философии – в Москву приехали несколько английских студентов. Две девочки: Мэлани и Даниэла и парень – Дэвид. Научную часть практики естественно взял на себя Профессор, а проведение культурного досуга он возложил на Гарика. Традиционные вечеринки у Гарика приобрели необычайно заманчивый вкус полунелегальных встреч с загадочными жителями жестокого и враждебного, как нам вещала вездесущая массмедиа, капиталистического мира. В те времена, как теперь принято говорить, наглухо закрытого «железного занавеса», даже поездка в какую-нибудь Венгрию или Чехословакию считалась рискованным в идеологическом смысле предприятием, и подвергалась тщательному контролю. Что уж говорить об общении с жителями такого осиного гнезда мирового империализма, как Англия! Да за такое меня, работника оборонного предприятия, дававшего подписку о неразглашении (хотя я кроме телевизоров «Юность» знать ничего не знала и в глаза ничего секретного не видела) могли запросто уволить, да еще, возможно, и чего-нибудь и похуже того! Но, любопытство и интерес ко всему новому и неизведанному, конечно, как всегда был у меня превыше чувства осторожности. Ребята оказались просто замечательными. С ними было легко и интересно общаться, несмотря на мой далеко не блестящий английский, и их довольно-таки приблизительный русский. Я с удивлением и радостью открыла для себя, что в чем-то они такие же, как мы – милашка Мэлани тосковала по дому, по своему парню, оставленному так далеко и надолго, красавица Даниэла немного комплексовала по поводу своей крупноватой фигуры. «У нас мальчики любят таких, как ты – худеньких, а не таких коров, как я» - плакалась она мне. До нас еще мода на Твигги не дошла, и втайне я мечтала быть такой, как пышненькая и аппетитная Даниэла.  Но в чем-то они ощутимо отличались от нас. Скорее всего – какой-то подкупающей свободой общения, открытостью что ли. По сравнению с ними наше отношение к окружающему миру показалось мне опасливым и настороженным, как будто мы находимся в постоянном ожидании неприятностей и готовности их отражать. Возможно, это сейчас, анализируя те свои впечатления, я могу облечь их в конкретные слова, но исходящее от них ощущение уверенности в себе и в то же время деликатной непосредственности совершенно очаровало меня. Больше всех из них мне, конечно, понравился Дэвид. Это был очень симпатичный темноглазый, среднего роста парень с немного волнистыми темно-русыми волосами, излучающий столько доброжелательной энергетики, что ее хватало на всю нашу многочисленную компанию. А компания состояла в основном из молодых философов – одногруппников Гарика – ребят, конечно, тоже очень интересных, но склонных к длинным и, не скрою, порою нудным разговорам, насыщенным труднопроизносимыми и еще более труднопонимаемыми философскими терминами. Конечно, порой это было интересно и даже забавно, ведь в нашей компании были ребята, ставшие впоследствии медийными лицами, как, скажем, Андрей Кураев, да и просто все они были, конечно, умницами, но мне, по правде говоря, после обильного застолья всегда хочется как-то выплеснуть энергию – попеть, потанцевать. Дэвид, возможно чувствуя это, возможно в силу врожденной тактичности, менял русло течения вечеринки. Затевались какие-то всеобщие игры, танцы, в которых принимали участие все присутствующие, и всем становилось весело и как-то беззаботно. Например, он научил нас танцу с метлой. Это когда все танцующие разбиваются на пары, а последний, оставшийся без пары танцует с каким-нибудь предметом (в отсутствии метлы довольствовались шваброй). Поэтому, когда практика закончилась, и ребята улетели домой, в Англию, мне стало их как-то не хватать. А когда через некоторое время Гарик сказал, что отец пригласил еще одного студента из Англии, я уже с некоторым нетерпением и любопытством ждала этого визита. Новый англичанин оказался тоже Дэвидом. На этом их сходство заканчивалось. Он был невысоким, рыжим и очень застенчивым. Но при этом в полной мере обладал тем же обаянием непосредственности, являющейся, как мне показалось тогда, отличительной чертой англичан. Поскольку этот Дэвид был в Москве совершенно один, и общаться кроме нас ему было совершенно не с кем, наша программа развлечений была куда более обширной. Визит его пришелся на зиму, и я спросила его, как он относится к лыжной прогулке по русскому зимнему лесу. Дэвид ответил, что не знает, так как никогда не пробовал, ведь снега в его краях зимой почти не бывает, и те, кто хотят кататься, летают в горы – в Испанию. Тут же было решено, что мы просто обязаны доставить гостю это неописуемое удовольствие, тем более что лететь для этого никуда не надо, а можно просто встать на лыжню у нашего дома и отправиться на Сталинскую дачу. Бедный Дэвид, не подозревая о том, какое испытание его ожидает, легко дал согласие на эту авантюру. Это уморительное зрелище надо было видеть! Я никогда не думала, что взрослый человек может так неуклюже и неловко перемещаться на лыжах, падая буквально через каждые два шага. Далеко мы, конечно, не ушли, но это не помешало превратиться нашему английскому другу в настоящего снеговика! Однако парень держался стоически, ни разу не пожаловался и не запросился в обратный путь. И это не могло не вызвать уважения. Мне было жалко его, когда он падал, но его безуспешные попытки подняться были такими уморительными, что я с трудом сдерживала смех. Когда мы вернулись домой, и, видя, что он уже не в состоянии двигаться, я, помогая ему расшнуровать ботинки, спросила его, понравилось ли ему катание на лыжах, он вопреки моим ожиданиям, ответил очень вежливым голосом: «Да, спасибо, очень понравилось!»
Встречу Нового года наметили провести у моих друзей – Раевских. Это была моя компания – молодежь из конструкторского бюро, где я работала. Невзирая на явное несоблюдение режима секретности, всем было интересно пообщаться с живым англичанином. Дэвид пришел не с пустыми руками: принес традиционный английский пудинг и всем по маленькому сувениру – кому пачку чая, кому упаковочку мыла. Кстати, впоследствии это мыло вызвало у нас нешуточную дискуссию. Оно была такое красивое, прозрачное и так вкусно пахло ягодами, что многие стали сомневаться – не кусочки ли это заморского мармелада? Ничего удивительного – заграничных товаров мы не видели и знакомы с английскими товарами народного потребления не были. Зато и этот Дэвид и предыдущий всегда приятно поражались изобилию наших застолий. «Зачем столько много еды?» - с недоумением спрашивали они. «Как зачем? – в свою очередь удивлялись мы недогадливости гостей – закусывать!». Встреча Нового года проходила очень весело и оживленно. Конечно, присутствие Дэвида вносило в празднование особый шарм и колорит. Вначале он взялся собственноручно готовить свой пудинг. Все, кто не был занят подготовкой праздничного стола, с интересом наблюдали этот процесс. Пудинг получился маленьким и невкусным, но все равно это было очень мило со стороны иностранца угостить нас своим национальным блюдом. Потом провожали Старый год, встречали Новый, пили шампанское, потом водку, потом вино. Пели русские народные песни, причем Дэвид активно подпевал, водили хороводы, во что-то играли, танцевали. И вдруг обнаружили, что Дэвид исчез – нет его среди веселящегося народа! Тут мы не на шутку встревожились и стали искать его по всей квартире. Обшарив обе комнаты, кухню и коридор методом исключения установили, что наш иностранный гость заперся в туалете, причем уже довольно давно, не откликается на наш зов и вообще не подает никаких признаков жизни. Вот тут мы обеспокоились не только за жизнь и здоровье Дэвида, но и за собственную безопасность! Если, не приведи Господь, с ним случится что-нибудь серьезное, наше общение с капиталистическим иностранцем станет достоянием общественности, и тогда не сносить нам головы – ведь все мы работники секретного предприятия! Стали думать, как вызволить Дэвида, чтобы хотя бы посмотреть, в каком он состоянии. Может быть, надо принимать какие-то срочные меры по спасению его жизни?  Невзирая на протесты Раевских, недавно сделавших ремонт, решили, уж было, выламывать дверь, когда из-за нее раздался слабый голос Дэвида. Он оповестил нас, что жив, но ему очень плохо и он не может в таком состоянии показаться людям на глаза. Общими усилиями мы уговорили его открыть дверь, и отвели в комнату – отлежаться на кровати с холодной примочкой на лбу.
Утром 1-го числа, в то время, когда добрые люди еще и не думают просыпаться, в нашей квартире раздался звонок. «Кому же это неймется после новогодней бессонной ночи?» - с тоской подумала я, открывая входную дверь. На пороге стояли невыспавшийся и недовольный Гарик и бледный, но деловитый Дэвид. В руках у него был пакетик с моющим средством и тряпочками. «Вы чего?» - только и смогла произнести я. «Да вот Дэвид проснулся ни свет, ни заря. Говорит, что он обязан срочно идти к Раевским убираться в туалете. А то он там вчера… Ну, сама понимаешь!» Мои глаза, до этого сонно слипавшиеся, сразу открылись и даже сделали попытку вылезти из орбит. Я была просто поражена! С одной стороны это было, конечно смешно и нелепо, но с другой стороны – это было проявление какой-то совершенно непривычной, несвойственной нам, но, наверное, очень правильной культуры, жизненного уклада, основанного на глубоком уважении к себе, окружающим людям, стремлении упорядочить мир вокруг себя. Я по-новому посмотрела на маленького, рыжего Дэвида, но представив нас троих, ранним утром стоящих у дверей Раевских, все-таки убедила его оставить эту, безусловно, благородную, но несвоевременную затею.
В плане культурных мероприятий, в дни зимних каникул Гарик взял билеты в Университетский студенческий театр. Не скажу, что это был за спектакль, но только как выяснилось, Гарик по причине болезни пойти не сможет. Он попросил меня сходить с Дэвидом, чтобы билеты не пропали. Я согласилась. Дэвид встретил меня в холле основного здания, где и находился зрительный зал. Сам он тоже жил в Университетском общежитии и тоже в основном здании. Мы посмотрели спектакль, который мне абсолютно не запомнился. После спектакля Дэвид спросил, не хочу ли я зайти к нему на чашечку чая. Мне было интересно побывать внутри этого грандиозного сооружения и посмотреть, чем общежитие для иностранцев отличается от обычных общежитий. Мы поднялись на лифте на какой-то поднебесный этаж и вошли в его комнату. Комната была крошечная и он жил в ней один. Ничего выдающегося в обстановке не было. Все очень скудно и просто. Дэвид налил нам чаю и сел на стул напротив. По наступившей сразу же какой-то неловкой паузе я вдруг поняла, что я нравлюсь ему, может быть, даже не просто нравлюсь. Он внимательно и как-то грустно смотрел на меня своими темно-коричневыми глазами. Рыжая челка растрепалась и смешно топорщилась над темными бровями. «Я скоро уезжаю» - сказал он.  «Я знаю – ответила я – очень жаль, мы будем скучать по тебе». «Я тоже буду скучать» - сказал он и я поняла, что больше он ничего не скажет и не сделает, потому что… Потому что чувство долга для него важнее многих, а может быть и всех других чувств. Я подумала, что девушка, которую он полюбит там, у себя в Англии будет счастлива с ним. Мы посидели еще немного, наслаждаясь тишиной и взаимным пониманием, и Дэвид проводил меня домой. После его отъезда я поняла, что это знакомство оставило в моей душе какой-то очень светлый след. Однажды, в метро в перестуке вагонов и колес я различила мелодию. Это было странно – раньше я никогда не сочиняла мелодий – только стихи. Даже не представляла, как это – сочинить мелодию? Оказывается очень просто – она сама должна родиться в голове. На эту мелодию очень как-то легко и быстро сочинились стихи. Так появилась песня – «Рыжий луч». Никто не знает, но эта песня - про рыжего Дэвида.   
Вернувшись из армии, и увидев наш нешуточный роман, Алекс отнюдь не был в восторге. Все это ему активно не понравилось. Было жалко Майка, Ники и нашей разрушенной ячейки общества. И вообще из армии он пришел какой-то странный, как будто чужой. На нем явно ощущался налет какой-то другой, инородной жизни, он как будто застыл в каком-то другом измерении, и ему требовалось время, чтобы полностью влиться в нашу жизнь, хотя, я думаю, стать таким, как прежде, он уже никогда так и не смог – слишком сильную ломку ему пришлось пережить. Правда, армейские друзья с Прикарпатья, частенько наведывавшиеся к нам в Москву, в один голос утверждали, что в армии держался Алекс молодцом. Но далось ему это, по-видимому, не легко! И вот в этот его непростой адаптационный период и случилось в нашей семье горе…
В наших родимых Владимирских краях Алекс имел давнюю любовь. Девушка по имени Тася терпеливо ждала его возвращения из армии. Хорошая была девушка. Вот через некоторое время после возвращения со службы Алекс отправился во Владимир к возлюбленной. Поэтому в тот день его не было дома…
Была суббота. Мы сидели за столом на нашей крошечной кухне и завтракали. Папа встал, посмотрел в окно и сказал: «Ну что же это за зима? Уже 12 декабря, а снега все нет. Глаза бы мои на все это не глядели!» Действительно, погода была отвратительная и вид за окном соответствующий – сыро, голо, серо. Шел дождь и ветер мотал из стороны в сторону до отвращения голые и мокрые ветки кустов. «Пойду, посмотрю, что там у нас с телевизором» - сказал папа и вышел из кухни. Это были его последние слова. Дальше мы услышали, как что-то тяжелое упало на пол, и побежали в комнату. Он лежал на полу и совершал какие-то странные движения руками, ногами и всем телом. Уже потом я поняла, что это была агония, и помочь ему было уже нельзя. Мы вызвали скорую, стали в панике пытаться как-то ему помочь: сделать – искусственное дыхание, дать нитроглицерин. Сердце разрывалось от  собственной беспомощности, мозги совершенно отключились от страха и горя. Когда приехала скорая, папы уже не было. Он умер. Это была первая смерть такого любимого и близкого мне человека. И это была первая смерть на моих глазах. Сознание отказывалось вмещать в себя всю полноту этого горя. Поэтому иногда наступало чувство нереальности и отстраненности, так, будто бы я читаю об этом в книге, но все это не обо мне, не о нас, не о папе… Ведь папа – он такой живой, он – сама жизнь. Ничто на этом свете так несовместимо с понятием СМЕРТЬ, как он – такой сильный, такой надежный, такой харизматичный. И вдруг, как бы выныривая из этого щадящего состояния, со всей силой я начинала ощущать ужасающую необратимость произошедшего. Никогда – НИКОГДА больше он не заговорит со мной, не скажет мне слов вселяющих в меня уверенность, которые может сказать только ОН, не посмотрит на меня своими лучистыми добрыми карими глазами так – что я сразу почувствую себя сильной и умной, не положит мне свою  такую родную руку на плечо. Это слово, ставшее вдруг таким неописуемо ужасным – НИКОГДА – как будто приоткрывало завесу, казавшуюся зримой и надежной, а за ней оказалась ледяная, черная бездна. И мы, так беспечно жившие в своем уютном и таком до скуки обыденном мирке, оказались стоящими на краю этой бездонной и безжалостной пасти. И эта пустота проецировалась прямо куда-то внутрь сознания и в жизни каждого из нашей семьи надолго образовалась зияющая брешь, которую никак не возможно было чем-то заполнить. Каждая сказанная фраза, каждое действие, каждая мысль натыкалась на эту ужасную дыру, как язык все время натыкается на больной зуб, вызывая каждый раз новый и новый приступ боли.
Алекс приехал на следующий день. Я открыла ему дверь и сказала, стараясь проглотить ком в горле: «Папа умер». Как сейчас помню его остекленевшие глаза и окаменевшее лицо. Он ничего не смог сказать, только по стенке опустился на пол и застыл, сидя прямо у двери.
Все остальное я помню как обрывки несуразного и страшного сна. Мы куда-то звонили, с кем-то говорили, что-то заказывали. Почему-то надо было идти в районную поликлинику и что-то доказывать там, чтобы что-то получить. Как будто это могло хоть что-то изменить! Часто звонил телефон и разные люди просили позвать папу. Приходилось говорить в трубку: «Его нет» «Как нет? А где он? Когда будет?» И тогда уж совсем противоестественное: «Никогда его больше не будет… Он умер»
Гарик был все это страшное время рядом со мной. Панихиду, похороны и поминки организовывало в основном предприятие, на котором работал папа. Это был крупный авиационный завод. Он работал заместителем Главного Сварщика. Насколько это был важный и ответственный пост и как его любили люди, я поняла по тому, сколько людей пришло попрощаться с ним и как искренне многие плакали. Да иначе и быть не могло. Ведь он был настоящий король – Ричард Львиное Сердце.
       Год, наступивший после папиных похорон был исключительно ужасным и совершенно беспросветным. Начиная с его встречи, которая состоялась у Гарика. Мы с Алексом подсознательно стремились уйти из дома, переполненного слезами и горем. И это, конечно, было жестоко и несправедливо с нашей стороны, потому что мы оставляли безутешно рыдающую маму с безутешно рыдающей бабушкой Диной. Одна из них потеряла мужа, другая сына. Комплект дополняла другая бабушка – Паша, которая плакала, переживая за свою дочь, оставшуюся вдовой так рано – немного за пятьдесят, да еще с такой семейкой на руках: две престарелые и не здоровые женщины, только что вернувшийся из армии сын и разведенная дочь с малолетним ребенком. Но я понимала, что ни утешить, ни помочь никому я не могу, а множить потоки слез не имеет смысла, поэтому приняла приглашение Гарика, в надежде как-то отвлечься. Однако, ничего хорошего, а тем более веселого из этого мероприятия все равно не вышло. Голова у меня на предмет правильной организации и подбора гостей все равно не работала – мной обуяла глубокая апатия – поэтому собралась какая-то собачья свадьба. При том, что присутствовала Алексова Тася, тут же оказалась и Раиса, с которой у него уже, оказывается, успел завязаться нешуточный роман. Потом позвонила моя подруга и спросила: «Могу ли я приехать к вам в гости со своим другом?». Я, не подумавши, сказала: «Конечно, приезжайте!» Засада была в том, что этот друг оказался бывшим другом Раисы, с которым они как-то, видимо, не по-доброму расстались. В результате, кто-то от кого-то прятался, кто-то на кого-то обиделся, кто-то с кем-то рассорился и все почему-то пытались в чем-то обвинить меня (или мне так казалось?). А мне хотелось крикнуть им: «Какие же вы все идиоты! Все ваши проблемы не стоят выеденного яйца! У меня ПАПА умер!!! Мой ПАПА! – Ричард Львиное Сердце – его сердце не выдержало нашей поганой жизни, потому, что он не мог врать и притворяться, потому что он всегда брал на себя ответственность за все и за всех, потому что он был настоящий! И вот его НЕТ!!!»
Вот и отвлеклись! Да, от своего горя никуда не денешься – оно всегда и повсюду с тобой.
Очень часто я видела папу на улице – он появлялся из темноты и шел ко мне своей только ему присущей походкой, немного ссутулившись и чуть-чуть прихрамывая – почти совсем незаметно. На нем было его не новое пальто, голова немного опущена. В первый момент такой встречи сердце дергалось, как испуганный воробей и заходилось радостью и надеждой. В следующее мгновение одновременно с пониманием, что это не он, надвигалась на сознание черная туча – это и не может быть ОН – его больше нет.
Казалось, что все, что могло плохого с нами случиться, уже случилось, однако, жизнь показывает, что так можно думать только по большой наивности. После папиной смерти все в нашей семье пошло под откос.  От горя и переживаний заболела его мама – бабушка Дина. Диагноз был страшный и однозначный - рак. Ее умирание было достаточно долгим и мучительным как для нее, так и для нас. Болезнь продолжалась около года и сопровождалась прогрессирующими  болями, потерей памяти, а потом и полным безумием. Это было время, когда не хотелось идти домой, не хотелось знать, что там происходит. Мне с моим эгоизмом молодости хотелось спросить того, кто все знает и всем вершит: «Господи! За что, за что это с нами, со мной?» Потом заболела и стала быстро угасать моя свекровь – мама Майка. Диагноз был такой же, не оставляющий надежды. Хотя с мужем мы уже к тому моменту совсем расстались, отношения с ней у меня остались очень хорошие. Это, конечно, благодаря тому, что Майк не посвящал ее в причины нашего расставания. Анна Григорьевна была женщиной суровой и неласковой и с сыном у нее были сложные отношения, но внука она очень любила. Когда свекровь лежала в больнице, мы с мамой навещали ее, старались как-то помочь ей, ведь, в сущности, она была очень одинокой и не очень счастливой старой женщиной. После смерти Анны Григорьевны, Майкл позвонил и спросил, нужно ли нам пианино. К тому времени он получил от предприятия, где работал, квартиру, а та, в которой жила свекровь, должна была отойти государству, и ее надо было освободить. Я решила, что Ники не помешает получить музыкальное образование, и заказала машину для перевозки пианино. Приехала в опустевшую квартиру и стала ждать грузчиков. То, что я испытала за этот час, я не забуду никогда! Не знаю, смогу ли я передать словами эти чувства. Все, что Майк посчитал ценным и нужным, он, конечно, вывез. Все остальное – какие-то вещи, одежда, много всего – неприкаянной грудой лежало посреди комнаты на полу. «Боже мой! – подумала я – А ведь это все была ее жизнь, она это покупала, хранила, берегла… И вот теперь, когда ее не стало, все ее усилия, старания, заботы обратились в кучу никому не нужного барахла! Как же это страшно!» Слезы градом покатились из моих глаз. Я сидела посреди пустой комнате и рыдала и не могла остановиться. В этот момент мне показалось, что человеческая жизнь так бесполезна, все наши усилия и потуги так ничтожны. Все, все, что мы любим, к чему стремимся, чего с таким трудом добиваемся, после нашей смерти станет вот такой же никому не нужной грудой вещей, мыслей, желаний.
 После этих смертей нам пришлось еще пережить в течение следующего года болезнь и смерть маминой мамы – бабушки Паши. Она как-то тихо угасала, совсем ослепла перед смертью и, наверное, от этого, а может быть от какой-то болезни, ее рассудок потихоньку покидал ее. По ночам она часто вставала и на ощупь бродила по квартире. Иногда я просыпалась от прикосновения ее рук к моему лицу. Это было жутковато, спросонья я пугалась, и каждый раз потом долго не могла заснуть. Все это время слилось для меня в какой-то ужасающий хоровод смертей, похорон, поминок. Похороны, девять дней, сорок дней, годовщина смерти. И опять – похороны, девять дней, сорок дней, годовщина. И, казалось, этому никогда не будет конца…
   Но и это, как оказалось, было не последнее испытание для меня. Исток следующего ужасного события, как мне теперь кажется, был в моем чувстве вины перед умершим папой. Дело было так: еще до папиной смерти мы с Гариком отправились в театр. Это был очень модный тогда кукольный театр Образцова. Билеты туда достать было ужасно трудно, но, каким-то чудесным образом они у нас оказались. Когда мы уходили, у Ники разболелся животик. Папа был явно недоволен, что я оставляю ребенка в таком состоянии. Однако, мы все-таки пошли. Во время спектакля мне было как-то не по себе, спектакль не укладывался в мою голову, но мы все-таки досмотрели его до конца. Вернувшись домой, я поняла, что все на меня сердятся, потому что мой малыш плакал и звал меня. Родители и бабушки не знали, как ему помочь, но потом, правда, он успокоился и уснул. Как сейчас помню: папа стоит в дверном проеме, опершись плечом о косяк, и, глядя на меня осуждающе и даже как-то с недоумением, говорит: «Не понимаю, как ты могла так поступить? Никогда не думал, что ты можешь быть такой бессердечной!» Папа бесконечно трепетно любил внука. Я чувствовала, что нанесла ему сильный удар. Это было за несколько дней до его смерти. Его взгляд и его слова теперь, когда его не стало, застряли в моем мозгу. Мой поступок теперь виделся мне чуть ли ни причиной его преждевременной смерти. Хотя, конечно, уж теперь-то мне ясно, что наш с Майком развод нанес его больному сердцу куда более чувствительный и непоправимый удар. Хотя, тогда, наверное, чтобы как-то подбодрить всех, он сказал: «Ничего, не волнуйся! Ники мы вырастим!» Вот и вырастил… Однако, необходимость заботиться о сыне заставляла меня не раскисать и при нем всегда держаться как можно увереннее, как бы плохо и горько на душе у меня не было.  С одной стороны, это, конечно, трудно, с другой стороны, дисциплинирует и даже придает силы преодолевать многие сложные жизненные ситуации.  В общем, Ники – это был мой стимул жить и быть сильной!  И вот однажды после папиного ухода мой малыш заболел ветрянкой. Конечно, дети болеют – никуда от этого не денешься! Каждый раз сердце сжимается от жалости и невозможности взять эту боль на себя, однако на сей раз мне пришлось пережить куда более страшное испытание. Началось все обыкновенной сыпью, небольшой температурой, не предвещавшей ничего особо страшного. Мой малыш был весь усыпан пятнышками зеленки, и, как нам казалось, шел на поправку. Однако, вдруг температура поднялась до каких-то немыслимых значений и ни в какую не хотела снижаться. Столбик термометра застыл у отметки в сорок градусов, и не реагировал ни на какие наши потуги хотя бы чуть-чуть понизить жар. В панике мы вызвали врача. Участковый терапевт осмотрела нашего несчастного ребенка, который уже ни на что не реагировал, и стала куда-то звонить и по ее тревожному и возбужденному голосу я поняла, что случилось что-то очень плохое. Затем, доктор обратилась к нам и сказала: «Подозрение на менингит. Срочно госпитализируем!» У меня подкосились ноги, и стало меркнуть сознание. Я почему-то всегда страшно боялась этого ужасного диагноза! Откуда-то я знала, чем обычно заканчивается эта болезнь. Почему с людьми всегда случается то, чего они больше всего боятся? Скорая приехала достаточно быстро. Мое сокровище погрузили в машину, я села рядом с носилками. Ники был без сознания, лежал такой маленький и неподвижный. «Нет, Господи! Пожалуйста, только не это! Я этого не переживу! А вдруг переживу!? Нет, нет, нет – пожалуйста! – пусть лучше я умру, а он останется жить!» Слезы заливали мне лицо, я не ничего не соображала, только просила Бога не отнимать его у меня, потому что страшнее этого ничего со мной случиться не могло. В приемный покой  инфекционной больницы на Соколиной Горе мы прибыли практически оба без сознания. Однако, врач, по-видимому, опытная и знающая свое дело, осмотрела Ники, сделала ему какой-то укол и спросила меня: «А почему он у вас весь в зеленке?» «Да у него ветрянка была!» - просипела я сквозь слезы. «Вот как! Ну и положим его к ветряночным!» Тогда я не поняла, а дошло до меня гораздо позже, что эта женщина, фактически спасла если не жизнь, то уж наверняка здоровье моему сыну! Ведь если бы его положили в палату к менингитным, вряд ли бы все закончилось так благополучно. Вход в инфекционное отделение родителям был категорически воспрещен, поэтому, узнав, что Ники положили в палату, расположенную на первом этаже, я помчалась искать окно этой палаты. Увидев своего ненаглядного ребенка на больничной койке, я снова залилась слезами. Тут вошла нянечка и стала раздавать детишкам (а их в палате было еще двое) манную кашу. Подойдя к Ники, нянечка спросила: «Кашу будешь?» И вдруг мой мальчик, уже два дня ничего не евший, приподнял голову и слабеньким голоском сказал: «Да, буду» Я готова была запрыгать от радости. После того, как он немного поел и уснул, я смогла отправиться домой. Назавтра, с утра примчавшись в больницу и припав к заветному окну, я убедилась, что Ники пошел на поправку. Он обрадовался моему приходу, и сказал, что чувствует себя гораздо лучше.  Познакомился с соседями по палате. Как оказалось, это были ребята из детдома. И действительно, обычно дети с диагнозом «ветрянка» благополучно болеют дома. Один из мальчиков был ровесником Ники, другой немного постарше. У обоих по их словам были семьи. Неблагополучные, пьющие, но были. И оба страшно по ним скучали и стремились домой. Взахлеб рассказывали мне про своих мам, какие они хорошие и добрые, когда не пьяные, как их скоро заберут домой, и как там, дома, все у них будет прекрасно. Я проводила у окна практически целые дни. Читала им книжки, рассказывала какие-то только что выдуманные смешные или страшные истории. Когда с утра я приближалась к их окошку, на подоконнике меня уже с нетерпением ждали три смешных и трогательных зеленых леопардика. Они встречали меня с такой искренней радостью, с самодельными бумажными цветочками, рисунками и другими ценными подарками! Я так привязалась к ребятишкам, что с трудом могла представить себе, как мы с Ники уйдем и оставим их здесь с их несбыточными надеждами на возвращение домой, к маме.  Ники уверенно шел на поправку, однако еще несколько моментов леденящего ужаса мне предстояло пережить. Первый раз, когда в мое отсутствие домой приехали врачи санэпидемстанции по диагнозу «менингит». Не знаю, в чем заключалась их функция, но домашних они напугали до полусмерти, расписав во всех красках и подробностях, каков процент смертности с таким диагнозом, ну уже не говоря о том, что полноценным членом общества, перенесшие такую болезнь, не могут быть однозначно. Вся эта ценная информация, конечно, была тут же по моему приезду передана мне. Наутро  ни свет, ни заря я помчалась в больницу, чтобы поговорить с лечащим врачом. Там мне поведали, что, диагноз менингит не подтвердился, но есть подозрение на энцефалит. Что вчера с Ники беседовал невропатолог и сделал вывод, что необратимый процесс разрушения мозговой деятельности уже налицо, так как ребенок не смог ответить на многие вопросы – например, какой сейчас год, какой день недели и т.д. и т.п. Что Ники, скорее всего, переведут в палату к энцефалитным и будут делать пункцию спинного мозга. Все это просто-таки снова бросило меня в пучину отчаяния. Только потом я сообразила, что я и сама-то вряд ли бы в тот момент ответила на такие вопросы, что уж спрашивать с еще не совсем оклемавшегося ребенка не полных  шести лет. Бог был милостив к нам и каким-то чудом отвел от нас страшную перспективу заражения энцефалитом в энцефалитной палате и рискованную и совершенно ненужную процедуру  взятия пункции. Диагноз наконец-то был поставлен: гидроцефальный синдром, как осложнение после ветрянки. Вскоре Ники совсем выздоровел, и мы отправились домой. Мы ехали на метро – на такси у меня денег не было. Мой мальчик сидел рядом со мной такой бледный, худенький и слабый, но живой и здоровый и я думала: «Папа, я все поняла, ты был прав, я не должна расставаться с моим сыном, мы должны быть рядом до тех пор, пока я нужна ему» И еще одна мысль преследовала меня некоторое время – сколько ненужных страданий можно было бы избежать, если бы среди медицинских работников не попадались жестокие, безжалостные люди! Да простят меня добрые, милосердные доктора, спасающие жизни и облегчающие наши страдания!»
«А что ты говорила о начале творческого периода в твоей жизни? Как-то эта линия не укладывается в канву твоего повествования?» - напомнила Хельга.
         «Действительно, все события того непростого периода проходили какими-то отдельными слоями. Однако, я полагаю, что все переплетено и смешано не случайно, и, если бы не возникшая вдруг в моей жизни прекрасная возможность погружаться иногда в необычайный мир музыки и черпать в нем силы и желание жить, я не смогла бы выстоять среди бесконечной череды несчастий, бед и неприятностей, валившихся на мою голову, как из рога изобилия. Мне сейчас трудно определить точную их последовательность, да это и неважно – это же не мемуары, связанные с реальными историческими событиями. Хотя события, которые мы с тобой вспоминаем, в основном, вполне из реальной жизни.
Так или иначе, после всех вышеописанных несчастий, познавшие горе, которое может сгладить только время, и беду, подошедшую так близко, но миновавшую нас, мы сидели с Алексом и Гариком на нашей крошечной, но казавшейся нам такой уютной, кухне и обсуждали какие-то интересующие нас темы. Вдруг Гарик предложил совершенно неожиданную вещь: а не создать ли нам рок-группу? Надо сказать, что кое-какие данные у нас в общей сложности для этого были в наличии: Алекс играл на гитаре, сочинял музыку, имел отменный музыкальный слух и хорошо пел.  Гарик сочинял прекрасные стихи (а мне посвятил целый цикл чудесных стихотворений), играл на гитаре, был в курсе современных музыкальных тенденций и, как оказалось, мог прекрасно аранжировать музыку. Я неплохо пела, сочиняла стихи (правда, не так мастерски, как Гарик), да и вообще, с детства имела склонность (правда, никак не проявившуюся до сих пор) к сценическим видам искусства и вообще, к авантюризму. Ну, и, как, говорится, на ловца и зверь бежит. Согласно этой народной мудрости, каким-то образом, к нам прибился еще один парень – сын моей сотрудницы  - Васек. Он был помоложе нас, зато единственный кто имел музыкальное образование. Это был классный инструменталист: играл на клавишных, на аккордеоне, на саксофоне (причем на саксофоне научился сам) имел прекрасный слух, умел импровизировать, правда, не сочинял и не пел. Ну, да в этом у нас нехватки не ощущалось. А вот настоящий музыкант – это было кстати. Вот так и появилась наша рок-группа. Конечно, идея русского рока в то время как раз витала в воздухе. После многих лет популярности среди молодежи англоязычной (и только!) музыки вдруг стало понятно, что рок на русском языке, это - возможно, мало того – здорово! А нам-то казалось, что на русском могут петь только Кобзон, Хиль да Зыкина. Ну, в крайнем случае, Эдита Пьеха! А тут вдруг – Машина Времени! Цветы! А почему бы и нам не попробовать?! Самая первая трудность, с которой мы столкнулись – придумать название группы. Предложений было много, но одни названия казались слишком простыми до пошлости, другие слишком вычурными и помпезными. Решили остановиться на строчках одной из наших песен: «Вечный праздник» Для начала решили сделать запись. Кстати, песен для альбома, как мы его гордо называли, набрали легко. Мелодии Алекс сочинял, казалось, без всякого усилия с его стороны, причем, действительно замечательные мелодии. С текстами   тоже проблем не было. В некоторых были использованы готовые мои или Гариковы стихи, другие сочиняли на ходу, по строчке.  Нашу первую запись делали на квартире у Гарика. Какую технику мы там задействовали – ни в сказке сказать, ни пером описать! Для создания эффекта объемного звука, например, использовали два огромных катушечных магнитофона, функцию ударника успешно выполнял громоздкий ящик с гордым названием ритм-бокс. Вся комната была опутана невообразимым переплетением, проводов, всяческих переходников, и мерцанием разнообразных индикаторов вызывала ассоциацию с пультом управления летающей тарелки. Васек притащил свою Ямаху. Гарик приобрел подержанную соло-гитару, а Алекс бас. Как ни странно, работа пошла довольно-таки быстро, и вот наш первый альбом под интригующим названием «Дядя Ваня» готов. Если уж называть это работой, то эта была такая работа, которая доставляла нам и лично мне огромное удовольствие, хотя, конечно, в процессе, бывало, мы и спорили и ссорились. Но общая атмосфера творчества была пронизана ни с чем несравнимой радостью. Даже маленький Ники был задействован в процессе создания альбома. Во-первых, он был нашим первым и очень благосклонным слушателем, во-вторых, принимал активное участие в написании текстов и некоторые его слова остались в окончательном варианте. Как бы то ни было, но «Дядю Ваню» мы, наконец, родили. А дальше встал риторический вопрос – «А что дальше?»  А дальше хотелось ни много ни мало – слушателей, зрителей и где-то, может быть даже и, не побоюсь этого слова, фанатов. Посему, принято было общее единодушное решение податься в Московскую Роклабораторию (была в то время в Москве такая организация, призванная внести стройность и порядок в бурные массы зарождающегося русского рока). Фактически же там осуществлялся контроль и литовка (то есть попросту цензура текстов), прослушивания рок-групп друг другом внутри Роклаборатории, а также организация концертов на различных площадках Москвы и Подмосковья. Лично нам довелось выступить несколько раз. Первый раз в МГУ на Биофаке – мы выступали в одном концерте с Гариком Сукачевым и его тогдашней «Бригадой С». Не берусь судить, как выглядели мы, но ребята были очень смешными! Напустили какого-то дыма, сами выбежали почему-то в противогазах и черных тренировочных костюмах. Звук был ужасный, да и песни какие-то немыслимые. Правда о нашем звуке тоже ничего сказать не могу – от волнения я была практически в полубессознательном состоянии. Два последующих выступления были в Долгопрудном в рок-кафе при МФТИ. Помнится, когда в первый раз мы ехали в Долгопрудный, в суете умудрились оставить в электричке сумку с нашими, так называемыми сценическими костюмами. Кстати, с костюмами тоже все было далеко не просто. Со шмотками в то время вообще было напряженно! Да и с деньгами, в общем-то, тоже. Поэтому, в тот раз в качестве моего лично наряда, я везла Раисину ангорскую белую кофту, и потеря ее никак не входила ни в мои, ни в ее планы. Мы отправились в кафе готовить аппаратуру, а Раиса – отлавливать уехавшую сумку с одеждой. Надо сказать, что вопреки нашим ожиданиям это почти безнадежное мероприятие ей удалось! На сей раз выступали мы в паре с группой «Кабинет». Причем ребята выступали в первом отделении, и публика за столиками вела себя так индифферентно и вяло, что мне совершенно расхотелось выходить на сцену после небольшого перерыва. «Не смогу я тут петь!» - сказала я. Однако Алекс и Гарик были настроены решительно. Кто-то из них быстро извлек откуда-то припасенную стопку, налил в нее немного коньяка, практически силком запихнул этот обжигающий напиток мне в рот и пинком вытолкнул меня на сцену. Ребята заиграли, я запела, а зрители вдруг ожили, стали танцевать, хлопать, в общем, живо реагировать на наше выступление! В общем, тут я поняла, что такое настоящее счастье артиста – заряжать зрителя эмоциями и самим заряжаться от них!  Были и еще выступления и много разных интересных впечатлений. После концерта-прослушивания в самой Роклаборатории (что, кстати, тоже было серьезным испытанием, ведь собратья-музыканты, как правило, признают только собственную гениальность) к нам подошел Женя Хафтан из «Браво» уже достаточно популярного тогда. Сказал, что мы ему понравились, и он хотел бы пригласить нас участвовать в концертах их группы в качестве разогрева. Предложение было, безусловно, лестное и сулило хорошие перспективы. Еще было выступление в рок-кафе «У Фонтана» в Олимпийской деревне. Там нам довелось делить площадку с группой «Крематорий» уже очень популярной и заполнившей зал своими фанатами. Наших друзей, приехавших поддержать нас, было катастрофически мало и поэтому, когда мы вышли на сцену, в зале ощущалась атмосфера недоброжелательности и нетерпеливого ожидания выступавшего во втором отделении «Крема». Тут во мне проснулось чувство собственного достоинства, мне стало жаль себя, ребят, да и наших зрителей, в конце-то концов! По идее я должна была просто объявлять название песен, но на меня нашел немного злой, но веселый кураж и я начала выдавать что-то такое в духе: «Что, на «Крематорий пришли? А вот фигушки – отведайте-ка сначала «Вечного Праздника»! Публика за столиками немного оживилась, и наше выступление прошло достаточно успешно. Но, в общем, конечно, по большому счету, это была игра, как говорят, на сопротивление. Были и еще выступления более или менее удачные. Из запоминающегося, был фестиваль рок-групп в «Метелице». Там мы выступали среди большого количества групп, а ведущим был Артемий Троицкий. Запомнилось мне, что, когда он объявлял нашу группу, почему-то решил приколоться (скорее всего, он и ко всем прикалывался). А именно сказал, что сейчас выступает группа «Вечный Праздник» с солисткой в духе Эдиты Пьехи. Не знаю, почему он это сказал – скорее всего, просто так! – но меня это тогда страшно обидело (да простит меня Эдита Станиславовна). Поэтому, наверное, после выступления, вернувшись за столик, я решила обратиться к сидевшему неподалеку Пете Момонову и спросить – понравилось ли ему мое пение и вообще наша музыка. Петя сказал, что да, понравилась и чтобы я не зацикливалась на комментарии Троицкого! Кроме выступлений были еще, конечно, записи, репитиции в помещении, которое каким-то чудом Васек сумел выбить у ЖЭКА, и в котором до нас по расписанию занималась лечебной гимнастикой группа здоровья. А еще создание (а как еще этот волшебный процесс назовешь?) новых песен. И все это было, конечно, незабываемо!»
«Как ты вообще могла решиться выходить на сцену, перед незнакомыми, иногда, как ты сама говоришь отрицательно настроенными людьми? Я бы никогда не смогла!» - удивилась Хельга.
«Но ведь это же так увлекательно! С детства мне всегда казалось, что самая интересная (а может быть даже единственно интересная) профессия – это профессия актера. Ну, исключая самое раннее детство, когда я хотела быть легкой, как пушинка и грациозной, как олень, балериной в белоснежной пачке! Хотя, ведь балерина – тоже актриса! Но потом, я поняла, что нет – драматическая актриса – это лучше!» - мечтательно прикрыв глаза, сказала Линамартина.
«Что же тут хорошего, - не согласилась Хельга – это такая зависимая профессия! А вдруг ты всю жизнь будешь на вторых ролях? По-моему ничего нет хуже, чем быть второсортным артистом»
«Ну почему – второсортным? А, впрочем, я никогда об этом не задумывалась. Наверное, в мечтах я всегда была примой. Зато, какая еще профессия может предоставить тебе возможность прожить не одну жизнь, а много! Почувствовать себя и злодейкой и ангелом и всемогущей властительницей и маленькой нищей скиталицей. Да мало ли еще кем! Испытать то, чего в своей однообразной и заранее запрограммированной жизни ты никогда не испытаешь! Вот и участие в нашей рок-группе отчасти давало мне такую возможность – ну,  хотя бы немного раздвинуть горизонты обыденности, получить впечатления и эмоции, которые я бы никогда не получила при обычных обстоятельствах!»
«Но тогда, почему же все так оборвалось, почему вы не стали заниматься этим профессионально?»
«Тому было несколько причин. Одна из них – я не могла бросить работу, не могла надолго оставить Ники. А ведь жизнь музыканта предполагает длительные разъезды. Например, летом нас приглашали в один из курортных городов играть в кафе. И это было бы неплохо – многие музыканты начинали именно с этого. В любом случае, это была бы хорошая практика. Но, для меня, да и для всех нас (по разным причинам) это было совершенно невозможно. Другой причиной, и очень серьезной, была болезненная склонность Алекса к алкоголю, которая стала ярко проявляться после его возвращения из армии.  Это приводило к тому, что многие наши планы и действия срывались из-за его непредсказуемости. Это было очень печально, потому что он, без сомнения был душой и солью нашего «Вечного Праздника» и без него мы, конечно, обойтись никак не могли. Была и еще одна причина… Это уже касается меня и Гарика. И рассказать об этом, наверное, мне будет довольно трудно» - Линамартина надолго замолчала. «Ты, наверное, поймешь меня. Случаются события и обстоятельства, которые не являются, конечно, такими трагическими, как, скажем, смерть. Но, они оказывают большое влияние на дальнейший ход жизни. И о них хочется забыть, вычеркнуть их из памяти, но они уже произошли и как это можно вычеркнуть? Благодаря Гарику я впервые в своей жизни в полной мере испытала чувство ревности.  Это было так. У меня есть две двоюродные сестренки. Нюта и Полинка. Нюта немного моложе меня, а Полинка – Алекса. С раннего детства мы были очень дружны. Наши родители часто ездили друг к другу в гости и мы, дети, четверо фантазеров и затейников во время взрослых застолий невероятно весело проводили время. Разыгрывали какие-то сказочные, нами же придуманные сюжеты, изобретали разнообразные игры, готовили концертные программы для последующего показа родителям. Номера были самые разнообразные: хоровое пение, танцы, акробатические композиции, фокусы. Все это сопровождалось искренним весельем и взаимной симпатией. Когда мы выросли, и я стала студенткой, наша дружба не прекратилась – особенно с Нютой, так как мы были почти ровесницами. После окончания лекций в институте я часто наведывалась к ним в гости и меня всегда радушно принимали. Конечно, мы делились с Нютой нашими сердечными тайнами. Я ввела ее в нашу институтскую компанию, и она даже какое-то время встречалась с нашим Шуриком. На момент нашего романа с Гариком у Нюты случилась неудачная любовь, и она была в печали. Я поведала ей в ответ, что тоже не слишком счастлива, так как не вижу перспектив наших отношений с Гариком. Мы поплакались друг другу в жилетку, и тут мне пришла в голову мысль, показавшаяся мне удачной. «Нюта! – предложила я – А давай познакомим тебя с кем-нибудь из Алексовой группы! У него там такие ребята есть фактурные!»  Алекс в то время учился в Плехановском институте, куда поступил после армии и дружил с двумя, действительно, очень фактурными ребятами. Вечеринку, как обычно, решили устроить у Гарика. Насколько это была неудачная для меня затея, я смогла оценить позже»
***
«Вам удалось схватить их? Приведите их сюда немедленно!» – хриплым от волнения голосом проговорила Герцогиня. Сердце ее бешено стучало, на щеках пунцовыми пятнами играл лихорадочный румянец. Ей казалось, что теперь, когда они в ее власти и она может сделать с ними все, что захочет, пожар, день и ночь сжигающий ее изнутри, наконец, погаснет или хотя бы утихнет! Никогда, никогда раньше не доводилось ей испытать на вкус этот невыносимо горький яд предательства близких людей. «Он непостоянен – этот юноша – философ, непостоянен, как любой мужчина. Он гонится за новыми впечатлениями, за тайной, за красотой. Этого можно было ожидать… Но как могла она – моя любимая фрейлина, моя близкая подруга, та, которой я доверяла сокровенные секреты моей души – как могла ОНА так поступить со мной!» Новая обжигающая волна обиды прокатилась по всему ее существу. «Я уничтожу их! Я заточу их в подземелье, они никогда не увидят солнечного света, я заставлю их ненавидеть друг друга и умолять меня простить их!» Картины возможного возмездия – одна страшнее другой проносились в ее голове, доставляя ей злое болезненное удовольствие.  Стража ввела в зал Фрейлину и Философа, солдаты силой опустили их на колени. Их пыльная одежда была во многих местах порвана, а руки связаны за спиной. Однако на их лицах не читалось ни испуга, ни раскаяния. Их головы были опущены, но Герцогиня видела, что ее голубые и его зеленые глаза как магнитом притягиваются друг к другу, а на губах того и другого играет еле различимая, но счастливая улыбка.  «Я могу заставить страдать их тела – вдруг осознала Герцогиня – но я не могу заставить его снова полюбить меня, и не могу заставить Фрейлину разлюбить Философа! Я ничего не могу изменить!» «Отпустите их. Пусть уходят куда хотят. Я не хочу их больше видеть» Она устало поднялась со своего трона и, словно сгибаясь под грузом невыносимой ноши, двинулась к выходу. Вдруг она обернулась. Ее глаза светились почти безумным светом, а губы беззвучно шевелились. «Ты! – она указала на одного из стражников, красивого молодого солдата – Ты пойдешь со мной!» В этот, пожирающий ее изнутри, костер, в эту ненасытную топку, надо было бросить что-то – чьи-то судьбы, чью-то любовь, может быть, даже чью-то жизнь – сейчас это не имело для нее никакого значения! Огонь пожирал ее сердце, ее рассудок, и, чтобы как-то уцелеть самой, она должна была принести кого-то в жертву.
***
«Что же случилось с вами? Я никогда не слышала полностью эту историю!» - спросила Хельга.
«Эта история из серии тех, которые не рассказывают даже себе самой!» - усмехнулась Линамартина, - «Я думаю, все участники этой истории не слишком любят вспоминать ее. На этой злополучной вечеринке у Нюты с Гариком завязался роман. Как они признались мне потом, их неодолимо потянуло друг к другу. К счастью, если в данном случае это слово можно применить, роман не развивался у меня за спиной, все как-то сразу стало явным. Я не буду описывать чувства, которые я испытала при этом, ты и сама об этом догадываешься. Но как-то надо было жить дальше. И я жила. Майкл тогда еще продолжал ездить навещать Ники и, возможно я могла бы постараться еще как-то наладить с ним отношения, но у меня на это не было ни сил, ни желания.  Помнится, я никак не могла понять, как женщина, тем более такая близкая, может нанести другой женщине такой жестокий удар. Я всегда считала, что если отношения мужчины и женщины это всегда в какой-то степени противоборство, то все женщины в этой, в общем-то, неравной борьбе должны быть союзницами. Это наивное убеждение сохранялось у меня довольно-таки долго. Во всяком случае, оно никогда не позволяло мне заводить флирт с женатым мужчиной на глазах у изумленной жены. Не говоря уже о более серьезных отношениях.  Но ведь смогла же я причинить боль Майклу? О, нет, конечно, я далеко не ангел! Человек не способен в полной мере ощутить боль и страдания другого. Но, наверное, это справедливо, что каждому суждено в полной мере испить свою чашу.
Тем временем произошло немаловажное событие: Алекс женился на Раисе. Отпраздновали свадьбу. Мы с Гариком были свидетелями. Не скрою, это было испытание для меня: видеть его и знать, что он больше не мой.
Поскольку мы с Ники жили с мамой, я предоставила ребятам однокомнатную квартиру, которую наконец-то, после девятилетнего стояния в очереди на жилье, нам любезно выдало государство. В нашей, когда-то такой перенаселенной квартире остались мы трое – я, мама и Ники. Зато, каждая комната ассоциировалась у нас со смертью одного из близких нам людей. Это было очень печально и никак не способствовало улучшению настроения. Правда, Алекс и Раиса всячески старались поддержать меня. Мы с Ники часто ездили к ним в гости. Квартира в Крылатском была новая, уютная и не омраченная ничьими смертями. Когда на нашем предприятии появилась возможность по дешевой профсоюзной горящей путевке поехать в Абхазию, Раиса любезно согласилась составить мне компанию. Правда оговорила заранее, что мы не пробудем до конца путевки, а улетим пораньше. Путевка была, если мне не изменяет память, на 14 дней. Я была очень благодарна Раисе, так как чувствовала, что смена обстановки просто необходима мне, а главное – море – мой чудесный лекарь сможет смыть с моей души всю черноту и копоть, оставленную после расставания с Гариком. Правда, было начало ноября, и я не знала, сможем ли мы купаться. Но, в любом случае, я верила, что море пойдет мне на пользу. Мы прилетели в Сухуми поздно вечером, когда южное,  но по-осеннему ласковое солнце уже скрылось за высокими горами. Нопоенное пряными ароматами тепло, окутало нас, успевших уже привыкнуть к промозглой сырости московской поздней осени. Однако, стоявшие повсюду подозрительными кучками, диковатого вида, мужчины, как-то сразу снизили градус моей радости по поводу хорошей погоды. Наш пансионат находился в некотором отдалении от Сухуми и носил название «Гумиста». Тогда это название ни о чем не говорило нам, и только потом, гораздо позже я вспомнила это название в связи с сообщениями о военных действияях в Абхазии в районе реки Гумиста. Невозможно было связать в воображении и в памяти это чрезвычайно красивое и дышащее миром и покоем место с выстрелами, болью, смертью, разрушением. Однако, от аэропорта нам необходимо было взять такси. Мы с некоторой опаской сели в машину одного наиболее цивильно выглядевшего водителя, который благополучно и недорого довез нас до места. Пока мы несли свои чемоданы от машины до пансионата, из темной гущи деревьев, растущих вдоль аллеи, до нас доносились страстные призывы и сверкали огненные взгляды базировавшихся там местных жителей. «Наверное, мы погорячились – с опаской подумалось мне – тут, возможно, и из номера-то без сопровождающих опасно выходить!» Женщина средних лет, к которой нас подселили в номер, успокоила нас, что никто никого силой никуда не тащит, и если просто не обращать на все это внимания, то ничего и не произойдет. «Посмотрим!» - недоверчиво подумала я. Наутро, выйдя после завтрака на пляж, я смогла в полной мере оценить причудливую и необычную для меня красоту абхазской природы. Это был, конечно, не Сочи. Более экзотические растения, много цветущих деревьев и цветов и теплое, прозрачное, спокойное море – и это в ноябре! Я наслаждалась нежными касаниями волн, легкостью движения в теплой, соленой воде, шуршанием мелкой гальки под ногами. Я чувствовала, как горячая энергия солнца наполняет мое тело, мысли, душу. Когда мы вернулись в пансионат, я, как солнечная батарея была заряжена хорошим настроением и любовью ко всем окружающим. Мы достали ключ от номера и стали пытаться открыть дверь. Но, либо ключ был плохой, либо было что-то с дверью. Мы промучились уже довольно долго, когда какой-то невысокий, худощавый мужчина подошел к нам и предложил нам свою помощь. В темноте коридора я не могла разглядеть его толком, но судя по низкому, хрипловатому голосу, это был глубокий старик – местный житель. «Наверное, аксакал спустился из горного селения» - подумала я. Он достаточно ловко справился с неподатливой дверью и, обратившись ко мне, сказал: «С тебя поцелуй, красавица!». «Почему бы не поцеловать дедушку? – промелькнула у меня в голове озорная мысль – Ему уж, наверное, сто лет в обед исполнится!» Я слегка коснулась губами колючей щеки, и мы с Раисой со смехом удалились в свой номер. Этот незначительный эпизод имел довольно-таки неожиданное продолжение. Как выяснилось впоследствии, дедушка был совсем даже не дедушкой, а молодым и достаточно симпатичным мужчиной по имени Анзор - это его необычный тембр голоса ввел меня в заблуждение. Когда я увидела его вечером в том же коридоре, но при включенном свете, я почувствовала неловкость за столь легкомысленно подаренный поцелуй. Зато он-то как раз принял его как согласие на развитие дальнейших отношений. Я стала усиленно делать вид, что я не я и, как говорится, лошадь не моя. Вечером в номере Раиса стала настойчиво убеждать меня, что надо воспользоваться случаем и подружиться с Анзором и его друзьями. Как выяснила общительная Раиса, ребята были из города Гали, приехали в Сухуми сдавать экзамены, так как все учились заочно в Сухумском Сельскохозяйственном Институте. Все они были на машинах, а у Анзора был крутой по тем временам белый новый Жигуль. «Ну что тебе стоит, ну, поцелуешься пару-тройку раз с ним! Он же ведь не противный? Зато мы сможем в сопровождении этих ребят без страха ходить вечером, может быть даже, они нас куда-нибудь свозят на машине – увидим местные достопримечательности!» - приставала ко мне прагматичная Раиска. «Хорошо тебе говорить, это же не тебе с ним целоваться! Ты вот тоже понравилась Самвэлу – я видела, как он смотрел на тебя! Вот и принеси себя в жертву!» «А как же Алекс? Я не могу ему изменить! А ты сейчас все равно одна!» Так бы мы еще долго препирались, но тут в дверь постучали и Анзор, робко и вежливо заглянув в комнату, спросил: «Девушки, а вы пробовали когда-нибудь настоящую грузинскую еду?» «Наверное, нет» - ответили мы. «Мы хотим пригласить вас поехать с нами в очень хороший грузинский ресторан. Он находится высоко в горах и оттуда очень красивый вид на закат!» «Я думаю, это неудобно!» - сказала я. «Вы же первый раз у нас в Абхазии! Мы хотим показать вам ее во всей красоте!» От такого предложения трудно было отказаться. Потом Анзор устроил нам путешествие в Новоафонские пещеры. Это было сказочное путешествие!  Сначала головокружительная, необыкновенно красивая горная дорога вдоль морского побережья, потом огромная, украшенная подсвеченными сталактитами и сталагмитами пещера, похожая на подземный город, построенный магическими невидимыми существами и населенный добрыми и злыми, но очень могущественными духами. Иногда ребята заезжали на рынок и покупали свежий, еще горячий лаваш, огромные, необыкновенной вкусноты помидоры, кучу разнообразной зелени, ткемали и местное красное вино и приглашали нас на эту чисто грузинскую трапезу. Потом мы играли в карты – в новую для нас игру – в Джокера. Они, правда, были очень хорошие, и мы прониклись к ним искренней дружеской симпатией. Даже помогали им чертить чертежи для сдачи курсовых заданий.  Только однажды нам довелось увидеть их горячий, воинственный нрав. С нами за столиком в пансионате часто садился пожилой армянин. Он сам рассказал нам, что очень богат, имеет подпольное производство у себя в Армении (по-моему что-то вроде футболок с принтом). Живет в огромном особняке с бассейном и фонтаном, к которому присматривает здесь пальму. В Сухуми прилетает ежегодно для тайных свиданий с русской женщиной откуда-то, по-моему, из Екатеринбурга. Все это звучало для нас как одна из сказок Шехерезады и мы с интересом слушали их. Мы жили совершенно другой, непохожей жизнью, и было трудно представить себе, что в нашем же СССР кто-то живет совершенно по-другому. Однажды, между прочим, наш визави невзначай спросил:  «Зачем такие симпатичные русские женщины общаются с этими менгрэлами?» Я совершенно не поняла, смысла вопроса, потому что не знала, кто такие «менгрэлы» а также не поняла, почему это слово было произнесено с таким презрением. Будучи совершенно незнакома с таким понятием, как национальная вражда, позже я наивно спросила у наших знакомых, кто такие - менгрэлы? И вот тут-то их словно пружиной подбросило! В глазах зажегся нешуточный яростный огонь. «Кто и про кого сказал тебе это слово!?» «Да это пожилой армянин, который сидит за нашим столиком!» «Этот грязный армяшка НАС так называл??? Мы грузины!» Я поняла, что еще минута и наши вроде бы такие милые и мирные соседи пойдут искать и убивать подпольного миллионера. «Нет, нет, что вы! Конечно, это он не про вас! Просто сказал о ком-то!» - принялись мы с Раисой исправлять положение. Конфликт был улажен в зародыше, но уже тогда мне подумалось, что не все так уж гладко в этом земном раю под названием Абхазия. Потом, много лет спустя,  слушая новости о сражениях на речке Гумиста, мне вспоминался этот яростный огонь ненависти в глазах наших радушных знакомых. А потом все опять было хорошо. По вечерам мы ходили на местную дискотеку. Обычно мы танцевали с Анзором. Мне нравилось, как он двигается. Он вообще старался не упускать меня из виду, когда бывал свободен от занятий. А вот Раиса явно затосковала по Алексу и стала уговаривать меня лететь домой, в Москву. А мне так хотелось еще побыть здесь, на море, в цветущей и благоухающей Абхазии! Ведь еще оставалась целая неделя! Тогда было решено, что Раиса улетит, а я поменяю билет на самолет и останусь до конца путевки. Тем более что Анзор с друзьями должен был уехать в тот же день, только на несколько часов раньше меня. Договорились, что он отвезет меня и еще двух женщин из соседней комнаты в аэропорт и поедет домой – в Гали.  Дни пролетели быстро и приятно. Я купалась, лежала на мелкой гальке на пляже, вечерами мы в компании соседок по комнате и грузинских друзей ходили на дискотеку, играли в карты. И вот, как и все в этой жизни, срок пребывания в пансионате подошел к концу. Анзор отвез нас в Сухумский аэропорт, мы распрощались и стали ждать регистрации. И вдруг радио объявило очень плохую новость: в Москве сильный туман, Москва не принимает, рейс откладывается на неопределенный срок. Что же нам было делать? Ждать в аэропорту? Но сколько? Мы решили вернуться в пансионат и просить убежища там. Самое ужасное было то, что деньги у меня, как и  у моих подруг по несчастью закончились. Все рассчитывали быть вечером дома.  Вдруг в толпе я различила знакомую фигуру. Это был Самвэл – друг Анзора. Я бросилась к нему. Каким-то чудом оказалось, что он не уехал со всеми вместе, а задержался в Сухуми. Я поведала ему о нашем бедственном положении. Реакция нашего грузинского приятеля была мгновенной и благородной: он посадил нас в такси и дал приличную по тем временам сумму денег -  50 рублей. Мы были бесконечно благодарны ему и, по правде говоря, действительно, не знаю, что бы мы без него делали! На такси мы прибыли обратно в пансионат. Как ни странно, администратор прониклась нашим горем и выделила нам на троих номер до завтра. Утром мы снова устремились в аэропорт и получили неутешительные сведения, что туман в Москве и не думает рассеиваться и прогноз на последующие дни такой же безрадостный. Мы решили сдать билеты на самолет и попробовать купить билеты на поезд. Правда, надо сказать, что Аэрофлот честно вернул полную стоимость билетов. Однако, не так просто все оказалось с билетами на поезд. Ушлый народ уже успел раскупить все билеты на ближайшие поезда до Москвы, и нам с большим трудом удалось выцарапать какие-то сидячие места в вагоне, который должны были отцепить, по-моему, то ли в Курске, то ли в Тамбове. Но мы были рады и этому. Уже сидя в вагоне, стали думать, как бы очаровать проводника, чтобы из отцепленного вагона переместиться в прицепленный, и добраться-таки до заветной Москвы. Задача осложнялась тем, что проводник попался на редкость несимпатичный: потный, краснорожий и вредный. Однако, делать было нечего, пришлось всю ночь напролет пить с ним водку и вести бесконечные и совершенно бессмысленные беседы. К счастью, жертва оказалась не напрасной. Наутро он перевел нас в вагон, который и доставил нас благополучно до Москвы. А нелетная погода задержалась еще надолго: дней на десять или около того. Так что мы вовремя решили поменять быструю, но ненадежную авиацию на медленный, но надежный поезд».
«Какое странное, но забавное путешествие! Почему я не поехала с вами?» - удивилась Хельга.
«Если припомнить нашу с тобой дружбу с самого начала, то ты увидишь, что мы похожи на две синусоиды, сдвинутые относительно друг друга по горизонтальной оси. Причем сдвиг произошел, безусловно, за счет рождения наших сыновей. Я родила от первого мужа, а ты на несколько лет позже – от второго. Во время нашего с Раисой сухумского путешествия, у тебя был совсем маленький ребенок» - объяснила Линамартина.
 «Судя по твоему рассказу, твоя душевная рана затянулась, Гарик был забыт, Нюта прощена и жизнь снова наладилась?»
«Нет, не наладилась, вернее, наладилась, но не тогда. Это случилось позже. Я не хочу, да и не смогу вспомнить все, что произошло со мной в тот период. Я расскажу тебе только два моих сна, которые  мне запомнились больше, чем то, что происходило наяву.  Наверное, это не случайно, поэтому я и расскажу тебе их. Первый сон был такой. Я лечу на вертолете. Солнечный, яркий день. Вокруг меня люди, я их знаю, и я знаю, кто я и куда и зачем мы летим. Вдруг, что-то ужасное происходит с вертолетом, винт перестает вращаться и гудеть. Мы с катастрофической скоростью падаем вниз и разбиваемся. Я прихожу в сознание в операционной. На мне кислородная маска. Я не знаю, кто я и как оказалась здесь. Я с ужасом понимаю, что очнулась в другой жизни, в чуждой реальности. Я лежу на операционном столе, мне больно и страшно. Я не знаю, куда мне идти и что мне делать в этой жизни. Я была нездешней. Потом какие-то обрывки знания стали всплывать в моем мозгу. Во всяком случае, мне стало ясно, как и зачем я оказалась на операционном столе. Эта реальность показалась мне такой безрадостной по сравнению с той, где в безоблачном, бескрайнем небе мы летели на серебристом, похожем на огромную стрекозу вертолете, что мучительно захотелось вернуться туда, в незамутненную ничем синеву и чистоту. Иногда, я и сама не понимаю, что же было правдой, а что – сном. Может быть, я тогда умерла или впала в кому и все, что происходит со мной теперь, это только сон? Одно я знаю точно: я была счастлива в том мире. Может быть, поэтому я запомнила точную дату этого события. Через несколько лет в тот же день, вернее ночь, мне приснился еще один сон – отголосок первого. Маленькая, очень красивая девочка, лет пяти, подошла ко мне и, глядя на меня внимательными и печальными темными глазами, спросила меня: «Мама, почему ты отдала меня чужим людям? Я так хотела быть с тобой. Мне очень плохо без тебя» «Прости меня, солнышко! Я просто не знала тебя тогда.  А как тебя зовут?» «Анна» - ответила девочка и поправила прядь длинных темных волос. Все так же пристально и грустно глядя мне в глаза, будто стараясь запомнить нашу единственную встречу навсегда, Анна стояла передо мной и я не могла  ни дотронуться до нее, ни сказать слова утешения, а только беззвучно плакать, глотая соленые, бесполезные слезы.
А Гарик?  Мне суждено было снова быть вместе с Гариком и продолжить наши отношения, хотя, конечно, это было уже совершенно не то. Когда обида и злость уже притупились и даже почти совсем прошли, одна достаточно глупая, но навязчивая мысль крепко засела где-то в глубине моего сознания: «Я должна вернуть его для того, чтобы самой завершить этот роман» Нет, я не просила его вернуться, вообще ничего не предпринимала для этого. Просто продолжала жить. Эта дурацкая мысль зависла где-то на втором плане моего подсознания. Однажды мы случайно встретились с Гариком на улице. Поздоровались, остановились, как-то сам собой завязался разговор. Как-то само собой получилось, что после этого разговора мы снова были вместе. Гарик расстался с Нютой. Я видела в окно, как она шла от него и, наверное, в знак признания моей победы и своего поражения,  помахала мне зонтиком, как Мэри Поппинс перед тем как улететь с западным ветром. С Нютой мы потом долго не виделись и не общались. А с Гариком общались еще достаточно долго, но, как известно, треснувший кувшин можно склеить, но он никогда уже не будет целым.
***
Герцогиня сидела в опустевшем осеннем саду, прислонившись спиной к древесному стволу, и широко открытыми глазами смотрела в пустоту – в черное бездонное небо. В ее глазах отражалась луна и только. Руки безвольно лежали на коленях. Она ничего не ждала и ничего не хотела. Поэтому она совсем не испугалась и не удивилась, когда из темноты появился знакомый силуэт – это был юноша-Философ. Он опустился перед ней на колени и, глядя ей в глаза своим задумчивым, немного грустным взглядом, спросил: «Как ты живешь, моя Герцогиня?» «Я живу» - бесцветным голосом ответила она, продолжая смотреть в пустоту. «Ты выглядишь изможденной. Тебе очень больно?» - продолжал Философ. «Уже нет. Просто сегодня я погашу звезду – вон ту – видишь? Такую совсем маленькую, еле заметную. Никто и не догадается, что она должна была быть здесь» «Это из-за меня?» - заволновался юноша. «Нет, это из-за меня» - на лице Герцогини появилось что-то вроде печальной улыбки.- «Не волнуйся, это совсем не страшно – просто погаснет маленькая звездочка, да она уже почти погасла» - отражение Луны в широко открытых глазах Герцогини слегка задрожало и две капельки лунного света упали в траву. Юноша взял ее безжизненные руки в свои и приложил их к своему лбу. Они были прохладные и такие хрупкие и беззащитные. «Я не могу оставить тебя так. Мое сердце разрывается от тоски и жалости! Пожалуйста, не гаси звезду! Пожалуйста, давай будем снова вместе!» - прошептал он горячо. «Давай будем вместе» - ответила Герцогиня. Она так ждала этих слов, так долго мечтала об этом моменте! Но вот он наступил, и теперь она поняла, что, возможно, время этих слов ушло, и ничего, кроме простого успокоения она не находит в своем опустошенном сердце. «Но мы все же будем вместе. Я чувствую, что так будет лучше для всех. Во всяком случае, сейчас» - подумала Герцогиня и они, снова обнявшись, как в самом начале их любви, отправились в путь по узкой садовой аллее.
«Вот и эта бусинка сослужила свою службу – немножко загрустила Линамартина. Она покатала изумрудную бусинку на ладони. – Правда, красивая?» «Да, очень» - сказала Хельга, наблюдая полет зеленой искорки на фоне синего неба. – «Она была действительно очень красивая»
               
        Глава 4
Бусинка из лунного камня
Линамартина лежала на спине и смотрела в небо. Она любила смотреть на облака, так же как на огонь и на воду – это зрелище неизменно доставляло ей удовольствие. Но сегодня картина, представшая ее взгляду, была поистине неописуемо прекрасна! Разбросанные по бескрайнему голубому небу облака, составляли огромную географическую карту, напоминающую архипелаг островов, разбросанных по глади огромного океана. Их края, позолоченные лучами заходящего солнца, были подобны причудливой береговой линии, окруженной пеной прибоя. «Как странно – подумала Линамартина – похоже, что я лечу высоко-высоко, а подо мной глубокое море. Я даже чувствую его глубину. А в глубине, на самом дне этого бескрайнего моря скрывается бархатная чернота космоса, усыпанная жемчужинами звезд. Когда наступает отлив – ночь, голубая вода уходит и обнажается дно – ночное небо». На ее ладони лежала бусинка. Под серебристой поверхностью лунного камня мерцала нежная синева, подобная небесной синеве, проглядывающей сквозь дымку облаков. 
«Вот и настал черед следующего рассказа» – тихонько пробормотала себе под нос Линамартина.  А вслух произнесла: «Хельга, ты же помнишь наше незабвенное Конструкторское Бюро? Там началась следующая моя история.
Как мне сейчас припоминатся, это было предперестроечное время, когда спокойная и неподвижная гладь нашей застойной жизни, похожей на уютное, теплое, пахучее болото стала пузыриться какими-то странными, порой неожиданными, а порой с нетерпением ожидаемыми явлениями.  Грядущее сулило нам какие-то перемены, что само по себе было заманчиво, ведь тогда мы не знали, что перемены – это не всегда к лучшему, во всяком случае, для нас, простых смертных. Вот одним из таких нововведений в нашем КБ явилось новое подразделение – Госприемка. Смысл этого нововведения, как и всех остальных, был в том, что на каждой бумажке, выходящей из-под, так сказать, пера наших конструкторов, теперь должно было стоять на одну руководящую подпись больше. И вот в один, как показала жизнь, далеко не прекрасный день, мне выпал печальный жребий получить злополучную подпись на какой-то каверзной бумаженции. Дело это было не простое, так как начальник Госприемки Олег Ефремович Неповерко слыл человеком суровым и своенравным. Немного посопротивлявшись нашему начальнику лаборатории Перепелкину, я нехотя поплелась на второй этаж в кабинет грозного Неповерко. За столом, сурово сдвинув брови над неожиданно голубыми глазами, сидел крупный довольно-таки интересный мужчина с благородной сединой в волосах. Бросив на меня строгий взгляд и уловив, очевидно, мою растерянность, Неповерко неожиданно сменил гнев на милость, и, улыбнувшись, почти не глядя, поставил в нужном месте долгожданную подпись. Довольная, я прискакала обратно в лабораторию, вручила подписанную бумагу Перепелкину и занялась какими-то текущими делами. Через некоторое время возникла новая необходимость подписать очередную бумагу, и Перепелкин хотел было снова озадачить меня хождением по инстанциям, но, к счастью я была уже озадачена на ближайшие несколько дней какой-то срочной работой. Перепелкин обвел лабораторию зорким взглядом, пытаясь уловить  чьи-нибудь блуждающие от безделья глаза, но бдительные сотрудники почти всегда находились в состоянии полной боевой готовности и в мановение ока принимали позы крайней озабоченности и неимоверной загруженности работой. Однако, Перепелкин на сей раз не остался без улова. Из-за баррикады технической литературы, сооруженной на рабочем столе инженера Белышовой, в недобрый для нее миг высунулась растрепанная голова. Встретившись сонным взглядом с Перепелкиным, Белышова поняла, что попалась, но было уже поздно! «Галя, ты, я вижу, сейчас свободна. – молвил начальник – Возьми-ка извещение и сходи, подпиши в Госприемке!» Безнадежно вздохнув, Белышова поплелась к Неповерко. Через некоторое время на столе у Перепелкина зазвонил телефон. Как оказалось, звонил Неповерко. Он категорически отказывался подписывать бумагу. На вопрос Перепелкина – почему?! – Неповерко совершенно вопреки всякой логике ответил: «А ты кого ко мне прислал?» «Белышову» - растерялся Начлаб. «А в прошлый раз кто приходил?» - строгим голосом вопрошал Начгос. «Белова» - не мог постичь логики собеседника Перепелкин. «Вот пускай она придет с документом – тогда подпишу!» - тоном, не допускающим возражений, закончил разговор Олег Ефремович. Взбодрившийся Перепелкин, приняв в свою очередь грозный начальственный вид, подошел ко мне и приказным тоном молвил: «Все бросай и иди в Госприемку! Неповерко сказал, что если ты принесешь бумагу, он ее подпишет» У меня от такого неприкрытого хамства, просто дух перехватило! «Николай Борисович! Что Вы такое говорите! Что за крепостное право!? Натурально, прости Господи, как на барщине! Ни за что не пойду!!» Перепелкин понял, что мне в очередной раз шлея под хвост попала (со мной это не часто, но случается) и давить на меня в такой ситуации бесполезно. Тут же решил поменять тактику и вместо того, чтобы грозить кнутом, поманить меня подручным пряником. «Да ладно, что уж тут такого! Ну, сходишь в Госприемку, подпишешь документик! А я ведь тебе тоже всегда навстречу пойду!» Действительно, задумалась я, иногда приходится ведь и Перепелкина кое о чем просить! Имея маленького ребенка, часто приходится отпрашиваться с работы. Иногда за отгулы, а иногда и так! Отгулы давали за стакан крови, сданной в День Донора и за дежурство в Добровольной Народной Дружине, сокращенно ДНД. Стакан крови стоил дорого – 5 дней отгулов. Официально за бескорыстную сдачу крови, полагалось 2 дня и стакан красного вина (как говорится стакан за стакан), но так как на количество добровольцев давалась строгая разнарядка сверху, а бескорыстно никто добровольцем становиться не хотел, кроме обладателей отравленного алкоголем, не очень качественного продукта, по мере продвижения разнарядки вниз по инстанциям, каждый начальник, не желая нарушить приказ, прибавлял от себя по дню. А за добровольную ловлю хулиганов и нарушителей общественного порядка в вечерние часы давали по одному дню. Правда, и со сдачей крови это мероприятие никак сравнить было нельзя. Прогулки по Филевскому парку в местах, хорошо освещенных и по возможности людных, были, в сущности, не лишены приятности. Так что некоторое количество отгулов накопить, конечно, было можно, но и расходовались они быстро. А  так как  Перепелкин обычно отпускал, но любил при этом, как говорится, помурыжить, повыспросить зачем, да почему, да очень ли нужно, отношения с ним портить было мне совершенно ни к чему. Кстати, с одним таким отпросом связан был некий эпизод. Еще до того, как Алекс пошел служить в нашу доблестную армию, у нас с ним, как и у подавляющей части тогдашней молодежи возникло жгучее, но трудновыполнимое, желание – приобрести фирменные джинсы. В загранкомандировки из наших близких никто не ездил, а потому, никакой другой возможности, как купить желанную шмотку у спекулянтов за бешеные деньги у нас не было. Алекс стал канючить денег у родителей (а он, в отличие от меня, делать это умел). Но, трезво оценивая ситуацию, мы, конечно, понимали, что озвучить для них можно было только половину стоимости заморских штанов. И эта-то сумма могла их повергнуть в шок, а уж полная стоимость (сравнимая с месячной зарплатой квалифицированного работника) просто убила бы их наповал. После продолжительных раздумий был найден такой выход: Алекс раскручивает наших не очень богатых (мягко говоря) родителей на 100 рублей, а остальную, недостающую половину, из своей тоже весьма скромной инженерной зарплаты даю я, но с условием, что когда Алекс не будет их одевать, супер-штаны буду носить я. На том и порешили. Джинсы были знатные! Как сейчас помню: фирмы Wrangler и сидели они на мне просто божественно. Во всяком случае, я себя в них чувствовала просто королевой! Ну и, конечно, когда Алекс отбыл на два полных года, носила я их с огромным удовольствием, и почти не снимая. При этом, мама еще иногда мне пеняла, что, мол, пока парня нет, я все его дорогущие джинсы изношу! А я и возразить-то ничего не могла, только в душе возмущалась – штаны-то наполовину фактически мои были! Ну, так вот, в самом начале моего ношения голубой, в прямом и переносном смысле этого слова, мечты, понадобилось мне посетить с Ники какого-то врача в рабочее время. Я, как всегда, волнуясь (поскольку вообще не умею и не люблю просить) подошла к Перепелкину и высказала свою просьбу. Перепелкин, очевидно пребывая не в лучшем настроении, стал хмуриться и толковать о какой-то срочной работе, которую я могла не успеть в срок закончить. Я стояла перед ним, в своих замечательных джинсах, от смущения и волнения переминаясь с ноги на ногу и машинально крутя в руках какую-то бумажку, непроизвольно извлеченную мной  из кармана. И вдруг замечаю, что взгляд начальника с недоумением сфокусировался на этой бумажке. Запнувшись на полуслове, невольно перевожу взгляд на злополучную бумажку и с ужасом вижу, что это не что иное, как упаковка от использованного презерватива, оставленная видимо когда-то Алексом в кармане. Еще больше смутившись, засовываю злополучную бумажку обратно в карман, а Перепелкин неожиданно сменив свое настроение, хитро мне улыбнулся и сказал: «Ну, ладно, надо, так надо! Ребенок – это святое!» Представляю себе, что он обо мне подумал! Это я к тому, что, во-первых, отношения с начальником портить не стоит – себе дороже, а во-вторых, реакция человека на некоторые вещи может быть совершенно непредсказуемой. Размышляя обо всем этом, я взяла извещение и отправилась в Госприемку. Настроение у меня было, надо заметить, достаточно агрессивное. Я приготовилась сказать в случае чего пару ласковых слов Неповерко по поводу использования служебного положения в личных целях. Однако суровый громовержец встретил меня обезоруживающей улыбкой и немного виноватым взглядом голубых глаз. «Линамартина, извините меня за немного эксцентричное приглашение на свидание, просто мне хотелось еще раз Вас увидеть.» «Неужели Ваша фантазия не подсказала Вам, другого, более оригинального способа?» - все еще возмущаясь, спросила я. «А вдруг бы Вы не согласились?» - улыбнулся Олег Ефремович – «А теперь, когда вы здесь, я хочу пригласить Вас пообедать». «С чего бы это вдруг?» - спросила я, а в голове пронеслось – а он не такой уж вредный и злой! «Просто хочу угостить Вас вкусным шашлыком, пообщаться с милой молодой женщиной, и все это не отрываясь от рабочего процесса, на территории нашего предприятия, в обеденный перерыв. Не правда ли заманчивая перспектива? Не лишайте меня, пожалуйста, такого невинного удовольствия!» Я знала, что на территории нашего завода (очень, кстати, большой) есть много заведений общепита, в том числе, и шашлычная, где можно было даже спиртное купить. Но мы, молодые инженеры посещали более демократичную столовую из соображения экономии средств. Я подумала, что вполне могу принять предложение пообедать в шикарной шашлычной. Действительно, почему бы не доставить человеку такую невинную радость? «Хорошо, давайте пообедаем» «Тогда, в начале второго я буду ждать Вас у выхода, договорились?» Вернувшись в лабораторию, я, естественно поделилась с подругами неожиданным результатом моего посещения Госприемки. «Конечно, иди! Шашлыки там, говорят обалденные! – сказала практичная Раиса – А еще попроси своего Неповерко купить пачку Salem – там они продаются»
Так и повелось, что ежедневно Неповерко водил меня обедать, покупал сигареты и всякие сладости на радость моим подругам. А еще стал провожать меня до дома. По дороге (а идти до меня было где-то минут 30) мы беседовали. Из этих бесед я узнала, что Олег Ефремович старше меня на 15 лет, что в данный момент находится в разводе со своей второй женой, имеет дочь 16-ти лет и пожилых родителей. А еще вдруг мне показалось, что фигурой, силуэтом, чем-то неуловимым он очень напоминает мне моего папу. У меня стало возникать предчувствие, что с ним я могу хотя бы отдаленно почувствовать себя такой же защищенной и уверенной и любимой, какой я чувствовала себя, когда папа был еще жив. Это, а еще целая гамма разнообразных чувств и мыслей закружило меня в очередном вихре любовной лихорадки. И ведь что интересно, поначалу мне даже казалось, что я смогу быть другой, поумневшей, даже, быть может, отчасти стервозной. А почему бы и нет? Ведь удается же это многим другим женщинам. И что примечательно, мужчины именно таких женщин и ценят, и любят, и дорожат ими. Отчего же я не могу стать такой? Разве я недостаточно умна для этого? Как будто бы нет – не такая уж я распростецкая дурища. Могу рассуждать логически: Олег Ефремович старше меня (по моим тогдашним понятиям просто откровенный старик – ему 45 лет). Имеет престижную должность, неплохую зарплату, у его пожилых родителей отличная квартира в престижном районе в добротном сталинском доме, прекрасная дача недалеко от Москвы. Он серьезный, интересный и умный мужчина с «налетом интеллигентности» - как он сам себя отрекомендовал мне в самом начале нашего знакомства. И почему бы мне не попробовать, в конце-то концов, построить отношения на расчете, тем более, что он мне симпатичен, а я ему явно сильно нравлюсь.»
«Ты очень трезво рассуждала, как я посмотрю! Что же оказалось неправильным в твоих рассуждениях?» - заинтересовалась Хельга.
«Брак по расчету – это очень хорошо, если только расчет был верный. Это давно известная всем мудрость. Так вот, мой расчет был неверным изначально. Начать с того, что не умею я быть стервой. Как говорится, рожденный летать, может, конечно, попробовать ползать, но у него это плохо получится – крылья мешают (не в том смысле, что ангельские, а в том смысле, что либо ползай, либо про полеты забудь и крылышки-то сбрось! Неудобно, по земле волочатся, тормозят). Если бы я в процессе общения не влюбилась в Неповерко, никакой расчет не заставил бы меня связать с ним мою дальнейшую судьбу.  Начав однажды играть роль влюбленной женщины, я становлюсь ею, и этот процесс не может быть обратимым. Крошечное зернышко попало на благодатную почву и стремительно превращалось в мощное дерево, опутывая всю мою сущность, как корни баобаба опутывали корнями планету Маленького Принца»
«Как же Неповерко сделал тебе предложение? – не унималась Хельга.   
 «Все было сделано по высшему разряду, как мне тогда показалось. Неповерко пригласил меня в ресторан. Шампанское, фрукты, какие-то дорогущие деликатесы. Живая музыка, чувственные блюзы, соло на томном саксофоне. Розы на столе, полумрак, пламя свечей отражается в хрустальных бокалах. Олег смотрит мне в глаза долгим, немного заискивающим взглядом. Ну и, конечно, те самые слова, к которым я была уже готова и которых, в сущности, ждала. Получив мое согласие, Неповерко оставил официальный тон и то ли в шутку, то ли в серьез сказал: «Я должен познакомить тебя с родителями. Не знаю, как они отнесутся к нашей предстоящей свадьбе. На всякий случай я скажу, что ты балерина и играешь на арфе. Тогда ты им точно понравишься».
Знакомство с родителями проходило в их шикарной, похожей на дворец квартире на Ленинском проспекте. В этих необъятных апартаментах с высоченными потолками, заставленных дорогой мебелью, сверкающих натертым паркетом и хрусталем, я вдруг почувствовала себя Золушкой и мне захотелось срочно убежать, не оставив после себя даже башмачка. Но рядом был Олег. Он держал меня за руку и ободряюще улыбался мне. Хотя чувствовалось, что и сам он волнуется. Отец Олега Ефрем Потапович был царственного вида стариком, очень красивым для своих лет. При взгляде на меня его такие же, как у сына ярко-голубые глаза, потеплели, и я поняла, что отцу, во всяком случае, я понравилась. Хотя, как рассказывал о нем Олег, нрава он был крутого. На заре своей юности Ефрем Потапович воевал с басмачами в средней Азии. Потом работал в НКВД в городе под названием Гусь Хрустальный, где и познакомился со своей женой. Перед войной они жили в Минске. За год до начала войны родился Олег. Ефрема Потаповича призвали в действующие войска. Немцы были совсем близко, и он в срочном порядке успел эвакуировать жену с годовалым ребенком. Посадил их в поезд без теплых вещей, без еды. Как рассказывала Лидия Матвеевна, это было суровое испытание, и ей чудом удалось сохранить сына. Про войну Ефрем Потапович никогда ничего не рассказывал. Однако, вернулся живым и разыскал свою семью. Потом работал в Министерстве Среднего машиностроения, где, как известно Берия лично курировал работы по созданию атомной бомбы.  Все это я узнала не сразу, конечно. И прониклась если не любовью, то, во всяком случае, уважением к моим новым родственникам. Свадьбу решили не устраивать, а просто посидеть скромно в узком кругу самых близких, то есть родителей Олега и моих мамы и брата с женой.
Перед самой свадьбой судьба, как всегда, давала мне знаки, а я, как всегда не желала ничего видеть, слышать и понимать. Любовь лишает меня способности логически мыслить и трезво оценивать обстановку (может быть, это относится не только ко мне – не знаю, не берусь утверждать). Как-то одна женщина, не помню где и не помню кому, да это и не важно, обронила такую фразу: «Я прощаю мужчину только три раза. Если в четвертый раз он обидит меня чем-то, я расстаюсь с ним» Меня тогда поразила железная логика этой женщины – ведь действительно, как можно прощать человека, способного три раза обидеть тебя? Да, возможно и одного-то раза достаточно, чтобы понять отношение мужчины к тебе! Да, конечно, я понимаю это умом, но в реальности, любя, я готова прощать снова и снова, придумывать оправдания, объяснять слова и поступки обстоятельствами, неосторожностью, просто иным мировосприятием - мужским. И только потом, через долгое время, эта копоть слой за слоем оседает где-то в глубине души, пока не погаснет последний лучик чувства, когда-то озаряющего весь бескрайний небосвод. И вот тогда, когда уже все свершилось, когда нельзя ничего исправить или вернуть, начинаешь вспоминать – а ведь действительно, были знаки! Просто ты не хотела верить им, ты сама решила пройти этот путь до конца и убедиться, что в конце тебя не ждет ничего хорошего и уж, во всяком случае, не то, о чем ты мечтала!  И еще, мне жаль, что я не спросила ту женщину – встретила ли она на своем пути мужчину, который прошел испытание или  предпочла остаться одна, но не изменить своему жесткому правилу отбора.
Накануне свадьбы я решила постричься в  знаменитой Чародейке на Новом Арбате. Олег проводил меня и отправился по магазинам. Мы договорились, что он приблизительно через два часа будет ждать меня в холле. Так получилось, что очередь моя подошла не сразу. Пришлось долго ждать и к тому времени, как мы должны были встретиться в холле, я все еще сидела в кресле с мокрыми волосами, запеленутая в простыню, и чем-то недовольная парикмахерша, хмуро глядя на меня, производила какие-то манипуляции с моей предполагаемой прической. Я немножко волновалась, так как мобильных телефонов тогда еще и в помине не было (и как мы тогда без них обходились?), но я и в мыслях не держала, какое стихийное бедствие на меня обрушится в скором времени! Поэтому, выйдя в холл спустя часа полтора после назначенной встречи, я надеялась увидеть измученного ожиданием, но все же ждущего меня Олега на одном из удобных диванчиков под одним из экзотических растений, украшавших интерьер модного заведения. Однако, мои ожидания не оправдались и, убедившись, что мой жених не скрывается ни под одной из пальм, я потихоньку начала впадать в панику. А что же мне теперь, собственно говоря, делать? Ждать? Куда-то бежать? Искать телефонную будку и звонить домой? А вдруг он отошел на минутку и сейчас вернется? За последующие два часа я испробовала все возможные варианты. Я металась вокруг Чародейки и уже собралась ехать домой, в полной уверенности, что с Олегом что-то случилось, как вдруг в толпе людей увидела его приближающуюся фигуру. Он был цел и невредим, но вид его не предвещал ничего хорошего. Лицо было темно-красное от гнева, глаза метали молнии. Таким я его видела в первый (и, к сожалению) не в последний раз. «Где ты пропадала?» - зарычал он еще издалека. «Как - где? Ты же знаешь, я была в парикмахерской» - не чувствуя за собой никакой вины, наивно ответила я. «Не выдумывай! Я заглянул в зал – тебя там не было!» «Ну, ты же видишь, я с новой прической! Не сама же я ее себе сделала!» «Не может быть такой прически, которую надо делать в течение четырех часов! Я ждал тебя, потом искал в зале – не было там тебя! Я побежал искать тебя по всему новому Арбату! Признавайся – где и с кем ты была все это время! Как я могу доверять тебе, если ты начинаешь меня обманывать с первого дня семейной жизни!?» Я устала, мне хотелось есть и пить, я вся изнервничалась от ожидания и неопределенности и вдруг – такая несправедливость, такие беспочвенные обвинения! Из глаз моих потекли слезы. Мне стало очень обидно и больно. Моя душа еще не покрылась панцирем – это случится потом, позже, не сразу, а постепенно, а сейчас я была так открыта навстречу ему и завтра мы должны были ехать в ЗАГС. И Лидия Матвеевна вместе с мамой, готовили праздничный стол. И для меня было куплено такое красивое палево-розовое платье! И я уже все придумала и мысленно жила этой новой семейной жизнью с сильным, мудрым и любимым мужчиной. И у моего Ники был внимательный и заботливый папа. Нет! Я была решительно не готова оборвать все это! Это досадный случай, мы оба на нервах – все-таки такое событие! Я была просто уверена, что ничего подобного никогда не повторится! Мы вернулись ко мне домой, поели, отдохнули. Как-то постепенно с Олега сошел гнев, а с меня обида. Олег попросил прощения, мы поцеловались и все пошло дальше своим чередом. Однако, когда на следующий день мы собирались в ЗАГС, выяснилось, что куда-то запропастились часы Олега. И снова в его глазах вспыхнули те же злые огоньки, голос сорвался на крик. Почему-то оказалось, что в пропаже часов каким-то непостижимым образом снова виновата я. «Если часы не найдутся, я никуда не пойду!» - бушевал Олег, без всякого толку бегая из угла в угол нашей маленькой комнаты. Сначала я просто остолбенела, но потом мой взгляд упал на трюмо, на котором на самом видном месте лежали злополучные часы. «Не расстраивайся ты так! Вот же они!» - тихо проговорила я. И опять – мысли о предстоящей регистрации как-то заслонили неприятный осадок от этого эпизода. Мы засуетились, потому что боялись опоздать и отправились в ЗАГС. Там все прошло гладко, за исключением того, что женщина, которая нас регистрировала, перепутала сначала мое имя, назвав меня почему-то Маргаритой, а потом и мою фамилию. Причем назвала меня как-то совершенно непохоже и смешно (хотя мне было в тот момент не до смеха). Что-то вроде Свиновой вместо Беловой. Кстати, мне, к счастью хватило ума не менять мою фамилию, доставшуюся мне от Майкла, на фамилию Неповерко. Я подумала, что, во-первых, достаточно было один раз поменять фамилию. Хорошего, как говорится понемножку. А во-вторых, логично все-таки, чтобы у нас с Ники была одна фамилия. И это было, возможно, единственное, что я тогда сделала правильно»
«Но ведь ты же знала о его ужасном характере. Об этом, по-моему, все Конструкторское Бюро знало и даже весь завод!» - изумленно спросила Хельга.
«К сожалению, я была еще тогда непроходимой дурой! Мне казалось, что если человек любит, он будет проявлять по отношению к тебе только положительные качества своей натуры. Конечно, со временем я убедилась в полной несостоятельности этой теории. Да, возможно, это и бывает так, но только в самом начале отношений! Человек не может изменить своей натуры и не может долго подавлять какие-то черты своего характера! И как раз на самого близкого, как правило, и будет выливаться весь негатив в первую очередь. Да, эту закономерность мне пришлось испытать в полной мере на своей собственной шкуре! Гнев и беспочвенные обвинения Неповерко в течение следующих восьми лет я хлебала полной ложкой! Почему я это терпела? Как-то со временем у меня выработалось такое убеждение, что Неповерко – это такое испытание, которое послано мне свыше за то, что я так плохо обошлась с Майклом. Вот не сберегла я тогда такой спокойный, стабильный брак (как мне теперь он представлялся), и поэтому мне в качестве наказания послан вот такой семейный очаг – кипучий и взрывоопасный, каждую минуту чреватый скандалом и обвинениями».
***         
Теплый розовый свет наполнял пространство комнаты и придавал всем окружающим предметам немного непривычный торжественный и в то же время загадочный вид. Огоньки тихо мерцающих свечей подчеркивали атмосферу ожидания каких-то грядущих событий и перемен. За низким овальным столиком, инкрустированным перламутровым орнаментом, сидела Герцогиня. Напротив, как всегда погруженный в полумрак, сидел ее странный Собеседник. Они вели неторопливый разговор и, как обычно, он не имел ни начала, ни конца и казался фрагментом какого-то беспрерывного диалога.
«Неужели ты действительно хочешь стать  его женой и неужели ты действительно хочешь быть Королевой?» - уже в который раз спрашивал Собеседник.
«Да, я действительно хочу этого! Мне надоело быть неприступной Герцогиней! Мне надоело быть спутницей Философа! В конце концов, мне надоело быть одинокой женщиной, ожидающей своего Рыцаря! Я хочу быть любимой, желанной. Не ждать любви, а любить! Как ты этого не понимаешь! И я хочу любить Короля и быть Королевой! Что в этом плохого?» - возразила Герцогиня.
«Я только беспокоюсь о тебе, моя Герцогиня!» - печально и участливо проговорил Собеседник, и на мгновение показалось, что из-под черного капюшона глянули темные грустные глаза.
«Не понимаю, чем вызвано твое беспокойство? Мне сделал предложение Король. Он обещал сделать все, чтобы я была счастлива. Я тоже готова на все, чтобы он никогда не пожалел о том, что назвал меня своей Королевой! Помнишь, давно, когда Белый Рыцарь ждал меня на мосту, я выбирала путь? Ты помнишь, что я тогда выбрала? Достоинство. Многое изменилось с тех пор. Я стала другой. И я выбираю другой путь. Я хочу, чтобы на этом пути меня сопровождали ЛЮБОВЬ и СМИРЕНИЕ».
«Моя бедная Герцогиня! Как мало ты еще знаешь о себе и о любви, и о смирении, и о достоинстве! И как много еще предстоит тебе узнать! Когда я думаю об этом, мое сердце сжимается от боли и сострадания, но я, к сожалению, ничем не могу помочь тебе! Все свои ошибки каждый должен совершить сам, и вопреки расхожему мнению, никто не учится на чужих!»
«Вот уж не знала, что и у тебя есть сердце, способное болеть и сострадать! Но если это действительно так, расскажи мне о своих сомнениях. Возможно, это все же как-то поможет мне!»
«Что же, конечно, я расскажу тебе о том, что меня тревожит! Ты думаешь, что любовь способна приносить только радость. Я вижу, ты в этом уверена. Но ведь любовь такова, каков человек, испытывающий это чувство. Любовь злого человека не может быть доброй, а любовь глупца не может быть мудрой! Твой Король был дважды женат до тебя. Первая Королева исчезла при невыясненных обстоятельствах и объявлена погибшей. Вторая – сослана (или сама ушла?) в монастырь. Почему? Ты не задавалась этим вопросом? Конечно, ты считаешь, что они были недостаточно хороши для твоего Короля. Или им недоставало любви, терпения, смирения? А достанет ли у тебя? О, я как никто другой знаю, твое гордое сердечко не выносит насилия! Свободолюбивая птичка, запертая в клетку, или улетит на волю или погибнет». 
«Спасибо за совет, но я уже все решила. Завтра я покину тебя. Если ты действительно желаешь мне добра, пожелай мне что-нибудь хорошее на прощанье!» - тихо проговорила Герцогиня, и ее рука впервые коснулась руки Собеседника.
«Я желаю тебе не потерять веру в себя и быть такой, какая ты есть. Поверь мне, ничего лучшего пожелать я тебе не мог бы. И еще… Возвращайся. Когда-нибудь»

***       
Линамартина и Хельга сидели за столиком небольшого кафе. Негромкие аккорды музыки сливались с плеском морских волн, в высоких бокалах переливался кусочками льда зеленоватый Махито. «Правда, здорово, что я так хорошо все придумала – вытащить тебя из промозглой осенней Москвы  в этот волшебный мир неги, безделья и упоительной лени!» - с гордостью спросила Линамартина. «Почему это ты придумала? – возмутилась Хельга – По-моему, мы это обе решили – поехать осенью в теплые края! Если бы ты мне еще не поставила это дурацкое условие – слушать твой бесконечный рассказ про белого бычка, было бы совсем прекрасно!»
«Ты даже не заметила, что бычок давно перестал быть белым. И теперь, скорее всего, напоминает разъяренного черного быка из испанской корриды!» «Ну и сравнения у тебя! А себя ты, разумеется, воображаешь тореадором? – живо заинтересовалась Хельга. «К сожалению, скорее красной тряпкой! Очень скоро я поняла, что жизнь с Олегом подобна катанию на американских горках. Моменты любви, нежности, страсти сменялись (причем бывало достаточно совершенно незначительного повода) скандалами, в которые Олег втравливал меня с достойной удивления легкостью. По началу, меня, человека совершенно неконфликтного, это каждый раз ввергало в пучину отчаяния. Я ужасно переживала, плакала, пыталась внушить Олегу мысль о том, как это портит и разрушает наши отношения. Но, поскольку все эти мои усилия пропадали втуне, я перестала внешне реагировать на постоянные упреки и обиды, старалась молча проглатывать эти пилюли, тем более, что все это происходило на глазах у моего маленького Ники. То есть, старалась делать хорошую мину при плохой игре. Теперь, глядя на весь тот период издалека и почти со стороны, я понимаю, как много бессмысленного и даже смешного было в тогдашней моей жизни, хотя мне, конечно, было тогда абсолютно не до смеха.
Сначала по традиции я привела своего мужа в свой дом. Ну, не могу я жить в чужом доме с чужими родителями! На тот момент мама сошлась с другом юности – Александром Владимировичем. Когда-то, много лет назад и мама, и папа, и Александр Владимирович со своей женой были в одной компании, так как жили все по соседству – в Богородском (где, кстати, я и родилась). Теперь, когда мама и Александр Владимирович почти одновременно овдовели, их пути снова пересеклись, они стали перезваниваться, вместе ходить в театры, на выставки, а потом и вовсе решили быть вместе. Так вот Александр Владимирович тоже поселился у нас. Такой конгломерат ничего хорошего, конечно, не сулил. Я совершенно не хотела, чтобы моя бурная семейная жизнь проходила на глазах изумленной публики. Поэтому было решено менять мою однокомнатную квартиру в Крылатском на двухкомнатную. Я заранее оповестила Алекса и Раису о своем намерении. В ответ, вместо благодарности за то, что они несколько лет жили в моей квартире, я получила порцию упреков от Раисы и угрозу, что выезжая, они обдерут обои и линолеум, который собственноручно положили (хотя вообще-то я была уверена, что делали они это не для меня, а для себя). Но это так, зарисовка на тему – не делай добра – не получишь зла. Обмен – это, как известно, дело сложное. В процессе обмена каждый хочет получить нечто гораздо лучшее, чем то, что он имеет, и найти вариант, который всех бы устраивал гораздо сложнее, чем может показаться на первый взгляд. Все, что мне предлагалось взамен моей замечательной квартиры в престижном районе, было, на мой взгляд, совершенно непригодно для проживания. Все это были какие-то неуютные, неприглядные халупы в панельных пятиэтажках на краю белого света. Конечно, если бы я могла доплатить приличную сумму за вторую комнату, моя задача решилась бы проще, но как-то так по жизни всегда получалось, что счастливой обладательницей «приличной суммы» я никогда не была (о чем, впрочем, никогда особенно не горевала). Однако, череда бесполезных просмотров ужасающих квартир в захолустных районах постепенно лишала меня всякой надежды улучшить наши жилищные условия. А это, в свою очередь отдаляло мою мечту о прекрасной семейной жизни, которая могла бы у нас с Олегом начаться в отдельной квартире. Ведь по большому счету, мой первый брак распался из-за отсутствия жилья. Неужели и теперь мне не удастся разрешить эту, по истине, ставшую для меня камнем преткновения, проблему? Не знаю почему, да как-то я тогда и не задумывалась над этим, Олег самоустранился от решения этой непростой задачи. А я изо всех сил старалась, наверное, мне очень хотелось доказать в первую очередь самой себе, что я могу быть хорошей женой – заботливой, целеустремленной, практичной. И вот, когда моя уверенность в успехе задуманного обмена начала покидать меня, подвернулся замечательный вариант: двухкомнатная квартира в кирпичной девятиэтажке, с двумя маленькими, но раздельными комнатами, да еще и в нашем же районе. Сложность, правда, состояла в том, что обмен был многоступенчатый. То есть менялось одновременно 8 квартир. При этом, все участники должны были переехать одномоментно, что создавало, конечно ряд сложностей, но зато вместо однокомнатной квартиры мы совершенно бесплатно получали двушку! Это была неслыханная удача! Я не буду рассказывать о том, каких трудов стоило организовать одновременную встречу участников обмена для оформления документов, как неимоверно сложно было пройти немыслимое количество инстанций от телефонного узла до отделения Мосгаза, чтобы сняться с учета в одном месте и встать на учет в другом. Ты ведь знаешь, что в нашем распрекрасном краю все сделано для блага человека. В том смысле, что тебе никогда не дадут расслабиться и забыть, что ты еще не в райских кущах. Все богоугодные заведения, которые необходимо посетить в кратчайшие сроки, как правило, работают в самом непредсказуемом режиме и в самое неудобное время для работающего человека. А от работы, как ты помнишь, меня тоже никто не освобождал. Вся эта жуткая беготня закончилась для меня натуральным нервным истощением. Я пожаловалась мужу на свое измученное состояние, за что и получила очередной выговор за свою истеричность, отсутствие выдержки и прочие отрицательные качества моего характера. Тогда я еще не в полной мере оценила глубинный смысл русской народной мудрости – «слово -  серебро, а молчание – золото». Несправедливость обвинений в который раз обожгла мое пока еще не защищенное броней безразличия сознание, и в который раз я простила и постаралась забыть. Зато потом был переезд. Олег привел своих подчиненных - молодых здоровых ребят из Госприемки. Они весело и легко погрузили наш небогатый скарб на грузовик. Правда, пианино никак не пролезало в наш узкий коридор и его выгружали через окно (благо, что жили мы на первом этаже). Зато потом ехали в кузове грузовика под звуки бравурных мелодий, которые исполнял кто-то из ребят на перевозимом инструменте. В этот же момент происходило грандиозное переселение народов – все 8 участников обмена переезжали на новые квартиры. До нас в квартире жила одинокая старушка. В моей памяти отпечатались свисающие клочьями обои, первоначальный цвет которых невозможно было определить, выдранные с корнем розетки, выкрашенные ядовито-зеленой краской кухонные стены, рассеченный трещиной по глубине и ширине сравнимой с американским Большим Каньоном, потолок и плинтуса веселенького свекольного цвета. Ремонт бабушка, наверное, не делала никогда, поэтому сразу после переезда нам пришлось включиться в этот процесс. Ни молдаван, ни таджиков в то время в Москве не было (да и денег у нас не было, чтобы нанять кого-то), поэтому ремонт было решено делать своими руками. Сложность еще заключалась и в том, что купить что-либо в магазине тоже было весьма и весьма проблематично. Например, если мы увидели в магазине кафель малахитового цвета, то мы его не раздумывая покупали. Не потому что по нашей дизайнерской задумке нам нужен был малахитовый, а потому что вполне вероятно, что другого кафеля просто не будет. И так было со всем остальным. Никто особенно не задумывался: в какой цветовой гамме решить, например кухню или комнату. Проблема была в другом – где и как купить необходимое количество хоть каких-то необходимых для ремонта материалов. Но это, как выяснилось было не самое страшное! Самое ужасное, оказывается, было то, что ремонт мне предстояло делать с Олегом Ефремовичем! Ты, наверное, читала замечательную книгу «Трое в лодке, не считая собаки»? Там есть такой сюжет – дядюшка Поджер вешает картину. Он задействует для этого нехитрого дела всех присутствующих, ругается на чем свет стоит, что все все делают не так, разбивает молотком палец, потом ломает стену, падает со стула и, наконец, безвозвратно портит картину. Когда мы приступили с Олегом к благоустройству нашего нового жилища, перед моими глазами тут же возник незабвенный образ вышеупомянутого дядюшки. С той лишь разницей, что теперь, когда я стала непосредственной участницей этого действа, мне было совершенно не весело. Каждое дело, за которое мы брались – будь то наклеивание обоев, побелка потолка или укладывание кафеля, мигом превращалось в совершенно невыполнимую задачу. Клей был неклейким, побелка слишком жидкой (или слишком густой), кафель кривым и так далее. Виноватой во всех этих неприятных обстоятельствах каким-то необъяснимым образом оказывалась я. Кисти, краска, кафель и другие аксессуары летели в разные стороны. Олег с криком: «Все! С меня хватит этого издевательства! Сама делай свой ремонт!» - устранялся, и мы с Ники, молча и спокойно, доделывали и исправляли все, что нужно и можно  было доделать и исправить. «Господи! – думала я – как же мне хорошо и спокойно работать с моим мальчиком! Как замечательно, что он у меня есть! Почему Олег не может быть таким? Ведь спокойно, без нервов и оскорблений можно решить любую проблему!» Ужасно было то, что Олег смело брался за любую работу, доводил ее до критической стадии, а потом бросал, обвиняя в неудаче всех и вся (кроме себя, разумеется). Этот достопамятный ремонт достался мне ох, как нелегко! Я не чаяла дождаться, когда же мы, наконец, закончим это и вообще-то мучительное, а уж в соавторстве с моим мужем – просто убийственное мероприятие. И вот, наконец, все позади. Поздний вечер. Олег, я и Ники измученные и голодные заканчиваем уборку в комнате. Осталось только снежком почистить палас. Сворачиваем его в огромный рулон и вытаскиваем втроем на лестничную площадку. Я выхожу из квартиры последней, сгибаясь под тяжестью паласа. И вдруг с ужасом слышу, как дверь за мной захлопывается! В тот момент я испытала чувство, сравнимое с тем, что, возможно испытывает душа грешника, когда перед ней Апостол Петр с лязгом захлопывает двери рая и она понимает, что нет ей другого пристанища, кроме геенны огненной! Мы стояли все в побелке, обессиленные, одетые в легкую домашнюю одежду на лестничной площадке с триклятым ковром в руках. При этом на меня был обращен пылающий праведным гневом взор Олега Ефремовича! Немая сцена продолжалась недолго. Вскоре град упреков (на сей раз, конечно, заслуженных) не замедлил излиться на мою несчастную голову. Во искупление своей вины, я бросилась звонить в соседние квартиры с просьбой одолжить нам какой-нибудь инструмент, с помощью которого мы могли бы проникнуть в квартиру. Кто-то из соседей милосердно выдал нам топор, с помощью которого мужчины взломали дверь.  На этой мажорной ноте я решила закончить наш ремонт и больше никогда не начинать его снова (во всяком случае, в компании с Олегом Ефремовичем).
Однако, вопреки моим надеждам, окончание ремонта не спасло меня от негативных проявлений характера моего супруга. Вообще мы с ним, как оказалось, жили в каких-то совершенно разных временных и биологических ритмах. Я, а также и мой сын – типичные совы. Для меня возможность поспать утром столько, сколько требует мой организм – это залог хорошего самочувствия и настроения на весь день. Всю мою трудовую жизнь я провела в режиме жаворонка, то есть, вынуждена была вставать рано. Это всегда очень мучило меня, поэтому в выходные дни я старалась пользоваться случаем поспать подольше. А Олег – типичный жаворонок. Просыпался рано, начинал будить и тормошить нас с Ники. Если мы планировали куда-то отправиться, кричал, что если мы через 10 минут не будем готовы, то он никуда не поедет. В общем, с утра пораньше создавал вокруг себя жутко нервозную атмосферу. В результате, когда мы с Ники недовольные и невыспавшиеся все-таки поднимались, Олег демонстративно ложился на диван и заявлял, что теперь уже поздно куда-либо ехать, и он будет отдыхать, потому что  успел устать, пытаясь нас разбудить.   Вот так весело мы и жили. Не могу сказать, что не было приятных моментов в нашей жизни. Иногда на Олега находили бурные приступы любви, щедрости и доброты. В такие моменты он осыпал меня комплиментами, и подарками меня и Ники (по мере возможности, конечно). Но, как погода в наших краях, настроение Олега могло измениться в любую минуту, особенно, когда он приступал к какой-нибудь общественно-полезной деятельности. Узнав его характер поближе, я много раз зарекалась никогда ни о чем не просить его, но, как это бывает в повседневной жизни, часто возникали ситуации, когда мне казалось, что я могу безболезненно прибегнуть к его помощи. Однако, каждый раз мне приходилось убеждаться, что ничего хорошего из этой затеи выйти не может. А уж наши поездки в деревню – это и вовсе отдельная повесть, причем, на мой взгляд, даже более печальная, чем повесть о Ромео и Джульетте. Каждое лето традиционно сначала мои родители, а потом и я вывозили детей на свежий воздух на все летние каникулы. Мама и Александр Владимирович пасли целое стадо детишек: Ники и двоих внуков Александра Владимировича  – Митю и Валерика. Поэтому я, конечно, старалась как можно чаще по выходным навещать их. Поездка в наше Владимирское имение никогда не была подарком. Все-таки больше 200 километров, да и дорога вечно перегруженная. Правда, не до такой степени как сейчас, ведь машин тогда было гораздо меньше, но и у нас машины соответственно не было. Папину машину мама продала после его смерти, а на машину Майкла я естественно не претендовала и она осталась при нем. Ездили на автобусе. И вот в очередную поездку в деревню я отправилась в сопровождении Олега. Туда мы доехали более или менее благополучно. Конечно, поездка сопровождалась бурчанием мужа о том, что он не видит смысла в такой отдаленной от Москвы даче. Что надо отправлять Ники на дачу к его родителям, которая расположена гораздо ближе – всего в 50 километрах.  Я старалась не спорить и во всем соглашаться, хотя мысленно возражала ему, что не смотря на близость и благоустроенность их дачи, я никогда не чувствовала себя там комфортно. Прибывая туда, все тут же получали задания от Лидии Матвеевны и незамедлительно приступали к выполнению разнарядки. И только после  выполнения задания, уже поздним вечером, Лидия Матвеевна собирала всех за стол и мы, измученные и голодные получали возможность поесть. Потом ложились спать, а наутро все повторялось в таком же жестком режиме.
 То ли дело в деревне! До сих пор у меня перед глазами стоит картинка: я иду по тропинке среди высокой травы к нашему дому, а навстречу мне несется ватага мальчишек. Впереди бежит черноволосый смуглый мальчуган, в котором я не сразу узнаю своего сына – так он вырос и повзрослел за те две недели, что я не видела его! Он подбегает и с разбегу обнимает меня, и мы оба так счастливы этой встрече!       
Когда приезжали гости из Москвы (сначала мои родители, а теперь мы), тут же устраивалось небольшое застолье. Аборигены рассказывали о том, как ведут себя дети, что растет, а что не желает расти в огороде, какие сюрпризы преподносит погода. Вновь прибывшие делились московскими новостями. Дети радовались приезду родителей, получали гостинцы и подарки. Потом все шли купаться на озеро или гулять на Гору. Надо сказать, что Гора – это одна из чудесных достопримечательностей нашей деревни (а места там действительно чудесные и даже какие-то волшебные). Расположена она где-то в полукилометре от деревни и внешне имеет вид высокого кургана. Если подняться на Гору, открывается потрясающий вид на деревню, окрестные поля и пойму Клязьмы. Из-под Горы бьет родник, вода в котором считается святой. С детства я слышала от бабушки Паши легенду (тогда я не знала, что это легенда – для меня это была непререкаемая истина), что в Горе зарыты Золотые Ворота города Владимира. Но стоит кому-то начать копать, как в деревне загораются дома, и пожар невозможно потушить, пока раскопки не прекратят. Рядом с Горой находится Городецкий пруд. На этом пруду в незапамятные времена одному крестьянину явился лик Божьей Матери, и в честь этого явления там была построена часовня. Часовня не дожила до наших дней. Бабушка рассказывала, что она ушла под воду, но потом я слышала, что во время войны ее просто разрушили, но мне как-то больше по душе версия бабушки. А с чем можно сравнить красоту озер, таинственных, диких, чья чистая, зеркальная гладь украшена белоснежными лилиями и золотыми кувшинками, поросших по берегам шиповником, ольхой и вековыми дубами? Я, мой брат, а потом и мой сын – мы выросли среди этой нетронутой цивилизацией природы. Территория наших игр не была ограничена ни забором, ни двором. Казалось, что весь мир принадлежит нам – и эти озера, и поля, и леса, и даже все это бескрайнее небо! Да разве можно было это сравнить с подмосковной дачей с ее шестью сотками!
Конечно, всего этого вслух я не произносила, дабы не вызывать ответной реакции у моего сурового супруга. Конечно, радушный прием, который оказывали нам мама и Александр Владимирович нравился Олегу. Да и работать нас тут никто не заставлял. Поэтому отпуск все-таки мы проводили не на даче, а в нашей деревне.
На мою беду Олег оказался еще и заядлым рыбаком. Поначалу я по своей наивности не почуяла опасности в этом его увлечении. Мы приобрели удочки и различные хитрые снасти. Резиновая лодка осталась после папы, который очень любил рыбачить на наших многочисленных озерах. Правда папа уходил на рыбалку рано утром, один, а мы с мамой и Алексом приходили позже. Ждали его на нашем заветном месте, на берегу. Папа подплывал на своей лодке, мы разводили костер, варили уху, заваривали кипяток смородиновым листом, купались, катались на лодке – в общем, замечательно проводили время. Так приблизительно я себе представляла и наше с Олегом времяпрепровождение на озере. Не тут-то было! Все началось с того, что с вечера мне было поручено сварить манную кашу с комочками, которые бы можно было нанизывать на крючок. Как я ни билась, с этой задачей мне справиться было не дано. Каша получилась недостаточно крутая, без комочков и на крючок насаживаться не желала. Получив очередную порцию обвинений в полной беспомощности и неприспособленности к жизни, я приступила к облегченному заданию: накопать червей. Со смешанным чувством отвращения и  жалости к несчастным червякам, с этим делом я с горем пополам справилась. Ни свет, ни заря, на следующее утро, прихватив удочки, наживку, лодку и пару кирпичей мы отправились на ближайшее озеро. В начале, все шло более или менее благополучно. Мы успешно накачали лодку, спустили ее на воду, отплыли в какую-то живописную заводь, пришвартовались с помощью вышеупомянутых кирпичей и закинули удочки. На этом наша идиллия закончилась. Рыба плескалась вокруг нас, но почему-то упорно не желала клевать, лодка, в силу каких-то физических законов, начала медленно, но неотвратимо вращаться вокруг собственной оси. При этом наши лески то и дело соприкасались, и, в конце концов, запутались так, что и мы сами, и удочки, и лодка, и близлежащие камыши оказались как бы в паутине какого-то огромного зловещего паука. Как можно догадаться, эти неприятности никак не могли улучшить настроение моего мужа. Сначала он пытался сохранить тишину, в надежде, что рыба вот-вот проголодается и клев все-таки начнется. Я только видела, как он раскаляется все сильнее и сильнее, подобно закипающему чайнику. Внутренне сжавшись, я ожидала взрыва, и он вскоре произошел. Досталось всем: и озеру, и рыбе, и удочкам, и лодке и даже ни в чем не повинным кирпичам! Но больше всего, безусловно, мне! Конечно, это я привела его не на то озеро, не в то место, накопала не тех червей и, наконец, запутала лески! Все погибло, все пропало, жизнь не удалась, и так далее и тому подобное! В тот момент я просто возненавидела рыбалку, и если бы мне кто-нибудь сказал, что я полюблю это занятие в будущем и буду получать от него удовольствие, я просто плюнула бы тому в глаза!
Однако, и эта буря пролетела, на какой-то момент времени установился штиль. Мы купались, играли в бадминтон, вечерами гуляли, любуясь звездным небом. Но вот отпуск подошел к концу, и настало время уезжать. Мама и Александр Владимирович снабдили нас дарами огорода. Особенно много в то лето уродилось огурцов. А огурчики с грядки такие вкусные, ароматные – не сравнить с покупными! В общем, нагрузились мы с Олегом как говорится по самое некуда. Но, до Москвы все-таки доехали более или менее благополучно, хотя в автобусе было жарко и душно. А вот при выходе из автобуса, Олег как-то неудачно ступил на ногу и почувствовал острую боль. Взяли такси и кое-как добрались до дому. На следующий день пришлось идти в травмпункт, так как нога распухла, и ступить на нее было невозможно. Оказалось, что сломан большой палец на ноге. Вот тут можешь включить свое воображение, и представить в каком контексте, и с какой интонацией упоминались Олегом наши огурцы, наша деревня, автобус и вообще жизнь в целом (хотя надо отдать ему должное, что нецензурно Олег при мне никогда не выражался). Нога заживала долго, гипс сняли не скоро. Результатом этого происшествия явилось судьбоносное решение: надо покупать машину!               
Покупку нашей первой машины спонсировала мама. Ничего лучшего, чем не так давно появившаяся тогда Таврия, мы позволить себе не могли. Сначала, конечно, я порадовалась покупке, наивно полагая, что это приобретение повлечет некое улучшение общего жизненного фона и добавит мажорные интонации в наш, в общем-то, минорный напев. Но это, конечно, было результатом моей наивности и неоправданного оптимизма. Капризный и непредсказуемый характер нашей «зеленой кобылки» вкупе с взрывным характером и руками моего супруга, растущими, как говорится, не из нужного места, давали в результате сюжеты, покруче голливудских боевиков. Олег шел по жизни тяжелой поступью слонопотама, собирая по пути все возможные и невозможные неприятности, а я тащилась за ним поневоле по всем этим конопям, приговаривая про себя – так тебе и надо, ты это заслужила! Чего уж греха таить, не берусь я теперь утверждать, но, по-моему, Таврия ездила на мне чаще, чем я на ней. Несчетное количество раз мне приходилось толкать ее, убирая с дороги, когда она по какой-то причине не желала двигаться с места. Или выталкивать из грязи, когда на подъезде к нашей деревне мы съезжали с трассы и преодолевали последние полтора километра проселочной дороги. Иногда мне приходилось периодически высовывать руку в окно и, поливая водой водительское стекло, шустро протирать его тряпкой, (не приведи Господи, не заслоняя дорогу водителю), потому что дворники отказывались работать. Как-то раз мы ехали, а из мотора валил дым, как из паровозной трубы, потому что пробило термостат, и мне приходилось через каждые десять метров выбегать с бутылкой, чтобы набрать воды из придорожной лужи. Я никогда и нигде не видела и не слышала, чтобы машина у кого-то так часто ломалась. Мне казалось, что я знаю наперечет все возможные неисправности и неполадки, которые могли случиться у нас в дороге. Но каждый раз оказывалось, что это были еще далеко не все! Мы возили с собой тучу приводных ремней, предохранителей, лампочек и других запчастей, но почему-то нужной никогда не оказывалось в наличии. Это уже не говоря о том, что водительское кресло Олег сломал почти в первый же день, и спинка его кресла как говорится, жила собственной жизнью. Сначала я лелеяла надежду, что дело в неудачном выборе машины. Бывает же так: ну, не повезло, собрали тяп-ляп в конце месяца нетрезвые хохлы! Но, когда мы поменяли ее на другую, и все стало повторяться с пугающей стабильностью, я окончательно уверилась, что дело тут не только, и не столько в машине! К чему бы не прикасались волшебные руки (или ноги) моего суженого-ряженого, все тут же стремительно приходило в негодность, неизменно вызывая в нем приступ ярости. Так что жизнь моя протекала как в жерле действующего вулкана. Поэтому даже идея Олега вывезти меня на отдых на море не вызвала у меня особого восторга, а скорее заставила насторожиться и приготовиться к очередной порции испытаний. А идея, конечно, как и все идеи Олега была замечательной и я бы даже сказала грандиозной по тем временам. Он решил воспользоваться связями Ефрема Потаповича по его прошлой работе в Министерстве среднего машиностроения и показать мне, как отдыхали заслуженные и облаченные некоторой властью работники мирного атома. Так я, никогда прежде не видевшая ничего лучше съемной комнаты в Анапе и заводского пансионата, оказалась в шикарном Доме отдыха Судак в Крыму. Это был действительно умопомрачительный по моим непритязательным понятиям, Дом отдыха! Огромная, благоустроенная территория, близость к морю, изысканная кормежка с возможностью выбора блюд, масса спортивных площадок – все это могло бы быть просто шикарно, если бы… Если бы не наличие рядом моего непредсказуемого супруга, который всегда находил способы (скорее всего непроизвольно) сделать так, чтобы жизнь при любых раскладах не показалась мне сахаром! На сей раз перед самым отъездом с ним случился приступ какой-то странной болезни. Вдруг, оказываясь в замкнутом пространстве, он начинал задыхаться, ему казалось, что сердце его вот-вот остановится, и он умрет. При этом он синел, хватал ртом воздух и громко стонал. Я страшно пугалась, и каждый раз тоже прощалась с жизнью, перед моими глазами с ужасающей яркостью вставала картина папиной смерти, и я понимала, что вторично пережить подобное я просто не в силах. Потом все симптомы так же внезапно исчезали. На мое предложение отказаться от поездки, Олег сказал, что он не может лишить меня этого удовольствия, что он так старался и ждал, чтобы сделать мне приятное, что путевки и билеты уже куплены, и мы все-таки полетим. Удовольствие я, конечно, получила по полной программе! Я плохо припоминаю море, пляж, окрестности пансионата, зато хорошо помню бесконечные приступы Олега, мою панику, страх за его жизнь. Почему-то особенно плохо он переносил пребывание в столовой. Поэтому мне приходилось или пропускать обеды и ужины или ходить одной и приносить еду мужу в номер. В общем и целом отдыха у нас не получилось, и я с трудом дождалась окончания путевки. Думаю, не стоит даже и говорить, что Олег все наше пребывание в Судаке с раздражением напоминал мне, что мучается и рискует жизнью исключительно, чтобы доставить мне (неблагодарной и черствой) удовольствие и дать понять мне (неискушенной и  темной) что такое настоящий отдых. Все-таки я очень переживала за его здоровье и, возвратившись в Москву, мы сразу обратились к врачу. Оказалось, сердце у Олега вполне здоровое, а все пугающие симптомы дает невроз. Явление неприятное, но никакой опасности для его жизни не представляющее.
Однажды, Олег пригласил меня съездить в Обнинск к своему другу. Там, по его словам у друга была шикарная дача на берегу водохранилища. Была зима, стояли сильные морозы, и перспектива поездки на дачу как-то не сильно меня вдохновила. Тем более, что я уже мысленно представляла себе некие непредвиденные обстоятельства, которые повсюду сопровождали нас с Олегом, вызывая его негативные эмоции и отражавшиеся на мне не лучшим образом. Однако, и тут я недооценила способности мужа втягивать меня в опасные и чреватые неприятными неожиданностями авантюры. Олег расписал мне радужные перспективы приготовления мяса на свежем воздухе на берегу застывшего подо льдом водохранилища, ужин в уютной гостиной при свете свечей, неспешная беседа вечером у камина. Да еще он так хотел повидаться с другом, которого так давно не видел! Я и купилась на эти посулы - наивная! За исключением того, что с утра мороз был не меньше тридцати градусов, наша поездка началась как будто нормально. Мы сели в машину и тронулись в путь. Как ни странно, все в машине работало, даже печка, и через несколько часов мы прибыли в Обнинск. В условленном месте нас встретил друг. «Это мой бывший коллега и давний друг – Константин» - представил мне его Олег. Мы обменялись приветствиями, и Константин предложил пересесть на его джип, чтобы продолжить путь на дачу, а нашу Таврюшу оставить в гараже. Так и было сделано. Некоторое время мы ехали по шоссе, и все было хорошо. Потом мы остановились на берегу водохранилища, и Константин объяснил, что вообще-то надо ехать в объезд, по дороге, но это очень далеко и дорога там сейчас плохая, поэтому, мы поедем по льду прямо через водохранилище. Эта перспектива мне как-то сразу не понравилась, но деваться было некуда! То, что началось дальше, мне трудно описать словами – такого ужаса я не испытывала, по-моему никогда раньше! Джип выехал на лед и понесся вперед, причем в некоторых местах лед, наверное, был еще не очень толстым, потому что из-под колес фонтаном вылетала вода. «Откройте на всякий случай дверь! – прокричал сквозь рев мотора Константин – Если машина пойдет под лед, сразу выпрыгивайте!» От этих слов мое сердце, до сих пор колотившееся так, как будто это я бегом бежала по льду, замерло и подкатилось к самому горлу. Вдруг в моем сознании четко и ясно всплыла молитва «Отче наш», хотя до этого я совершенно не помнила ее слов. Всю оставшуюся дорогу до берега я, не переставая, мысленно повторяла ее, стараясь не слышать треска льда, разбивавшегося под колесами машины и не видеть потоков воды, вырывавшихся из-под них. Ну, наконец-то мы на берегу! Мысленно я поблагодарила Бога за благополучное прибытие и приготовилась получить компенсацию за испытанные страдания, в виде обещанных Олегом шашлыка, теплой, уютной комнаты с камином и так далее. Константин подъехал к какому-то недостроенному дому и остановился. «А вот и мой дом! – с гордостью проговорил он, указывая на явно непригодное для жилья незавершенное строение, - сейчас зайду, заберу кое-что и поедем назад, в Обнинск!» «И вот это все, ради чего мы, рискуя жизнью, как каскадеры неслись по ненадежному льду?!» - захотелось мне крикнуть. Но, отчасти из соображений вежливости, отчасти, памятую вышеупомянутую поговорку про золотое молчание, я только посмотрела на реакцию Олега. Он тоже был в некоторой растерянности и недоумении. Константин сходил в свой недостроенный дом, вернулся с каким-то свертком и, садясь за руль, наверное, пытаясь умиротворить нас, сказал: «Сейчас доедем до Обнинска, и я вас отведу в одно шикарное место! У моих друзей на реке дебаркадер. Там шикарная сауна! Будем париться, пить, закусывать и нырять в прорубь!» Меня эта фраза не очень вдохновила. Я представила, что прежде, чем мы попадем в сауну, нам надо снова преодолеть опасную зону ненадежного льда. Действительно, все повторилось – треск льда под колесами, выступающая из-подо льда вода, приоткрытая дверь кабины на случай срочной эвакуации, мой ужас, «Отче Наш». За исключением того, что до берега нам доехать было не суждено: джип заглох метрах в двадцати от спасительной суши. Как выяснилось, в баке замерзло топливо. Мужчины стали предпринимать попытки развести костер под днищем, но это тоже было чревато опасностью – ведь машина стояла на льду, который тоже мог расплавиться и провалиться под немалым весом джипа! А мороз к вечеру стал крепчать, вокруг была снежная пустыня – ни деревни, ни машин. Мне на ум как-то непроизвольно пришла песня о том, как в «степи глухой замерзал ямщик».  Константин, не в состоянии придумать ничего лучшего, отправился искать ближайший населенный пункт, чтобы хоть каким-нибудь транспортом вывезти нас из злополучного места. Ждали мы его, как мне показалось, до бесконечности долго. Во всяком случае, я уже не чувствовала ни рук, ни ног, и потеряла всякую надежду выжить и вернуться домой. Сидеть в машине было невыносимо холодно, и мы с Олегом ходили вокруг нее, как зомби, чтобы хоть как-то поддерживать в себе иллюзию жизни. Когда я готова была уже рухнуть в сугроб от холода, голода и усталости, на пустынной дороге появилась старая легковушка. В ней кроме водителя сидел Константин. Мы, не веря своему счастью, погрузились в машину и поехали в долгожданный Обнинск. На дебаркадере нас встретили друзья Константина – двое мужчин, по-моему, они были братьями – точно сказать не могу. Вообще, все, что происходило дальше, я помню, как в каком-то тумане. Сначала я была как в анабиозе от переохлаждения, потом мне «для сугреву» дали выпить сразу пол стакана водки и отправили в парилку. Потом я чего-то ела, пила и опять шла в парилку, наслаждаясь долгожданным теплом. Потом, братья предложили всем пойти с ними окунуться в проруби. Олег и Константин хором отказались, а мне было уже все равно, и море по колено, и я сказала, что да, я пойду! Мы вышли на борт дебаркадера и подошли к краю. В кромешную темноту воды спускалась железная лестница. Я ступила на нее. Было странно и непривычно босыми ногами скользить по ледяной корке ступенек. А потом погрузилась в воду и немного проплыла – насколько позволяло пространство, очищенное ото льда. Черная вода вокруг сливалась с чернотой неба, и казалось, что я вышла в открытый космос. Вода была обжигающей до такой степени, что трудно было понять, обжигает она холодом или кипятком, но ощущение было незабываемым! Потом, я снова пошла в парилку, а потом снова в прорубь!  «Ну, ты экстремалка! Я бы так не смог!» - сказал мне Олег потом, когда на следующее утро мы возвращались в Москву.  «Да вся моя жизнь с тобой – сплошной экстрим!» - подумала я, но вслух ничего не произнесла. Все-таки не до такой степени я любила экстрим, чтобы вступать с ним в полемику.      
Тем временем надвигалась перестройка. Зарплаты  на заводе катастрофически  отставали от цен. А ушлые и предприимчивые люди стали потихоньку пробовать заниматься бизнесом.  Кто стал челночить – ездить за товарами в сопредельные страны (Польшу, Турцию, Китай), кто пробовал заниматься каким-то мелким производством. У многих дела пошли неплохо. И если с удачливостью у Олега были явные проблемы, то уж в активности и предприимчивости ему нельзя было отказать. Пользуясь какими-никакими связями с руководством завода, он таки организовал малое предприятие по реализации телевизоров, которые выпускал наш завод и которые пользовались в то время спросом у населения, так как импортные товары еще не успели наводнить наш вечно голодный рынок. В тот момент наши финансовые дела вдруг пошли в гору. Иногда Олег приходил домой и вываливал передо мной целую сумку денег. Это было странное и непривычное для меня ощущение, когда не надо считать копейки, экономить до зарплаты. Когда можно купить себе какие-то вещи не потому, что старые вышли из строя, а потому, что просто что-то понравилось, потому что захотелось! Это, как ни странно, даже как-то улучшило настроение и характер Олега, он был на подъеме. Соответственно, и наши отношения стали более ровными, хотя, конечно, никаких иллюзий по этому поводу я больше не питала. Зато, Олег стал часто задерживаться на работе, их небольшая фирма, в которую по моей рекомендации попали некоторые мои знакомые, часто устраивала посиделки по поводу удачных сделок, дней рождения и просто так. Иногда мне становилось обидно, что меня не считают нужным пригласить, хотя все они – если уж не друзья, то, во всяком случае, мои знакомые и протеже. Но все чаще на меня нападало какое-то безразличие ко всему. Порой даже было такое чувство, что ничего в этой жизни не может по-настоящему ни огорчить, ни порадовать меня. Хотя, конечно, нет, это было не так! Даже сквозь образовавшиеся вокруг моей души окаменелости Олег ухитрялся иногда нанести мне чувствительный удар.  Однажды мы возвращались из деревни. Как всегда это бывало с Олегом, сборы были сумбурными и поспешными. Муж дергал меня, обвинял в медлительности, торопил. Когда мы выехали на трассу, он вдруг вспомнил, что оставил свои очки. То есть не ОН оставил, а Я забыла их взять. Далее следовала сентенция о том, что я думаю только о себе, наплевательски отношусь к нему и так далее в том же духе. Выслушивать все это в очередной раз было невыносимо. Я вышла из машины и пошла обратно в деревню за очками. Погода была отвратительной, шел дождь, дул ветер, было холодно. Капли дождя на моих щеках смешивались со слезами. Идти было достаточно далеко – полтора километра в одну сторону и столько же обратно. По пути привычное для меня чувство отчаяния вдруг как-то непроизвольно стало трансформироваться в злость, и мне впервые за эти годы в голову пришла такая мысль: «А почему, собственно, за свою вину перед Майклом я обязана платить Олегу? И почему я вообще кому-то что-то обязана? Почему я так обесценила себя, свою жизнь? Может быть, стоит задуматься об этом? Может быть, когда-нибудь я еще смогу что-то изменить в этой нелепице, окружающей меня?» Когда я вернулась в машину, несмотря на промокшую одежду и обувь, я была почти спокойна.  Как ни в чем не бывало, Олег взял очки, и мы продолжили путь.

Королева прошла через тронный зал и, оказавшись в своей комнате, присела в глубокое уютное кресло. В очередной раз она огляделась вокруг – все та же изысканная обстановка, все так красиво и продумано для ее удобства! Огромная, застланная шелковым покрывалом кровать, высокие золотые канделябры, столик, камин, с полкой, заставленной дорогими безделушками. Однако, ее как всегда не покидало чувство, что чего-то важного и нужного не хватает среди этой роскоши! «Боже мой! Я тысячу раз оглядываю эту надоевшую обстановку и тысячу раз не понимаю, что я хочу увидеть, и чего мне все-таки здесь так мучительно не хватает! Как я жила раньше, когда еще не была Королевой? Что я делала тогда? С чего начинался мой день? Ведь тогда все мои заботы и мысли не были посвящены служению моему Королю и его Королевству. Весь мой день не был поминутно расписан. Все мое внимание не было обращено на одного единственного человека, управляющего и владеющего мной так же, как он управляет и владеет своими подданными. Тогда… тогда я долго нежилась в постели, потом не спеша вставала, отдергивала занавеси с окон, смотрела на свой старинный сад, на свои любимые деревья, такие величественные и красивые, такие разные в разное время года – то окутанные нежной зеленоватой дымкой распускающихся листьев, то украшенные золотыми и багряными мантиями осенних нарядов, то искрящиеся изысканным кружевом зимних подвенечных платьев, то шелестящих богатыми шелками летних изумрудных накидок. А потом я подходила к зеркалу и начинала расчесывать волосы, а мой верный Страж, мой вечный собеседник неслышно входил и усаживался где-нибудь рядом и мы продолжали наш бесконечный разговор. Ах да! Зеркало! У меня было большое зеркало! Я и забыла о том, что это такое и зачем оно когда-то было нужно мне! Служанки причесывают и одевают меня. Я давно уже отвыкла видеть себя в зеркале, я столько лет смотрю только в его глаза, вижу только его лицо, и произношу только его слова. Да и в моей голове, пожалуй, не осталось ни одной моей мысли! Боже! Как это страшно! Что со мной произошло!? Мне нужно срочно найти зеркало! Зеркало и окно! Я хочу видеть небо и деревья! Я же столько лет не видела ничего, кроме этого дворца, тронного зала, этой комнаты, похожей на дорогую шкатулку, нет! - на дорогую клетку!» Она прикрыла глаза и сосредоточилась. «Я буду искать и я найду то, что он специально прячет от меня. И тогда я узнаю его тайну, и быть может, освобожусь от этого наваждения, которое столько лет держит меня в этой золотой клетке!»
Королева металась по дворцовым покоям в надежде найти зеркало, пусть небольшое, пусть разбитое. Она не знала зачем, но чувствовала, что должна увидеть свое лицо, себя и понять, что же такое запретное мог рассказать ей такой простой предмет, как зеркало. А еще она должна была увидеть, что происходит за пределами этого обособленного мира. Ей необходимо было отыскать окно - ей нужно было хотя бы на мгновение увидеть небо.

Линамартина и Хельга качались на волнах далеко от берега. Как две большие морские звезды они лежали на спине, раскинув руки, почти растворяясь от блаженства в бирюзовой морской воде.
«Как ты думаешь, почему природа такая неиссякаемо прекрасная и щедрая может быть такой жестокой по отношению к человеку?» - спросила еле слышно Линамартина Хельгу.
«Что ты имеешь в виду?» - не открывая глаз, проговорила та.
«Я все время возвращаюсь к мысли, что природа устроила нам всем хитрую ловушку. Чувство, которое сулит доставить высшее блаженство, на деле приносит боль, разочарование, а порой просто разрушает судьбу, во всяком случае, создает ощущение полного краха, а затем пустоты. Любовь создает иллюзорный образ, приближая предмет обожания к идеалу. Подобно тому, как лучи утреннего солнца, падая на листья, покрытые росой, заставляют капли воды сверкать, подобно бриллиантам. Невозможно не поверить, что перед тобой сокровище, без которого дальнейшая жизнь невыносима, или, по крайней мере, безрадостна и тосклива. И ты стоишь и не можешь отвести взгляд, как зачарованная. А потом, когда солнце заходит за тучку, перед тобой оказывается обыкновенный придорожный куст в каплях обычной росы. И его невозможно отличить от сотни других таких же. И где это сияние, где эти сполохи радостного света? А ведь это было только отражение солнечных лучей, на миг озаривших обыденный, однообразный мир вокруг тебя».
«Кстати, о солнечных лучах! А ты замечаешь, что солнце опустилось уже довольно низко, и нам пора возвращаться на берег. Скоро стемнеет, и из глубины поднимутся страшные и кровожадные твари, которых я очень боюсь!  Давай поплывем к берегу. И еще я хочу пойти сегодня в город. Мне кажется на восточном базаре все такое сказочное! Того и гляди встретишь Гарун-Аль-Рашида, переодетого в простую, современную одежду!»
«Ну да! В джинсах и футболке и с ай-падом в руках! Или Шехерезаду в мини-юбке! А еще Синдбада в тельняшке и сорок разбойников на джипах!» - засмеялась Линамартина, поворачивая к берегу – «Поплыли, моя дорогая подружка! Пожалуй, действительно надо попробовать выйти из морской волны на берег и окунуться в современную восточную сказку!»

Королева вернулась в свою спальню и обессиленно упала на кровать. Ее поиски не дали никаких результатов. Она обошла, казалось, весь дворец, но нигде не нашла ни одного окна и ни одного зеркала. При этом, в каком бы направлении она не передвигалась, каждый раз она оказывалась или в тронном зале или в своей спальне. Казалось, что она ходит по заколдованному кругу, из которого ей никогда не вырваться. «Я похожа на белку, которая изо всех сил перебирает лапками, но, не смотря на это, остается на одном месте – в своем золотом колесе в своей драгоценной клетке» - подумала Королева. От этой мысли на душе у нее стало нестерпимо тоскливо и слезы навернулись на глаза. Вдруг сквозь пелену влаги Королева уловила какое-то движение на стене. Это было так необычно! Ведь в ее комнате все было статично, кроме нее самой! Невольно отвлекшись от грустных размышлений, она устремила свой взгляд на стену. Сначала не увидела ничего, но, приглядевшись, различила крохотное существо, бегущее по стене, смешно перебирая длинными ножками. Это был  маленький паучок, будто бы одетый в черный бархатный костюм с белым крестиком на спинке. Он остановился, как будто поджидая кого-то, а потом снова тронулся в путь. Королева, повинуясь какому-то необъяснимому чувству, отправилась за ним. Паук деловито бежал вдоль одной из стен спальни, как будто преследуя определенную цель. Королева старалась не упускать его из виду. Вот маленький проводник добежал до угла и вдруг внезапно исчез. Это был простой стык двух стен. Куда же мог подеваться странный путник? Королева некоторое время постояла в недоумении, затем приблизилась и стала ощупывать загадочное место. На первый взгляд это был обыкновенный угол комнаты, но вдруг она поняла, что стены не очень плотно прилегают друг к другу. Между ними была узкая, но все же была! – щель. Королева зацепилась пальцами за край стены и попыталась сдвинуть ее с места. Стена не сразу, но подалась. А потом достаточно легко, как по рельсам отодвинулась, открывая ее глазам странную и неожиданную картину! Перед ней была комната. Это была спальня. Мало того – это была точная копия ее спальни! Королева протянула руку, но ее рука наткнулась на что-то твердое и прохладное. Это было ЗЕРКАЛО! Да все, что она увидела перед собой – это было отражение ее спальни, ее кровати, камина, безделушек на каминной полке, белых роз в вазе. И вдруг страшная мысль пронзила ее мозг. Все отражалось в зеркале, но среди этих отражений не было одного – ее собственного отражения! «Как же так!? Этого не должно, не может быть! Я же жива, я способна думать, чувствовать боль, радость. Радость? Нет, пожалуй, радость – нет, только боль и тоску, и одиночество. Где же я? Неужели меня уже нет?» В панике Королева отошла от зеркала и закрыла лицо руками. «Может быть, мне это только показалось?» -  мелькнула в голове спасительная мысль – «Я должна попробовать еще раз» Она открыла глаза и снова взглянула на зеркало. В первый момент она ничего не увидела, но потом, приглядевшись, ей удалось различить бледный, почти совсем размытый силуэт женщины. Женщина выглядела растерянной и жалкой, но что-то едва знакомое проглядывало в ее с трудом узнаваемых чертах. «Боже мой! Это же я! Мое отражение почти совсем исчезло, значит и меня скоро не станет! Я полностью растворюсь в ядовитом воздухе этого проклятого дворца. Мой повелитель – Король каждый день, каждую минуту, быть может, сам не понимая того, забирает мою волю, мою душу, мою жизнь. Если я оставлю все как есть, я скоро погибну, меня просто не станет, и я не знаю, заметит ли кто-нибудь в этом дворце мое отсутствие? Да, он заметит, когда ему понадобится новая порция жизненной энергии, и он поймет, что источник навсегда иссяк! Нет, я не допущу своего исчезновения! Я должна спастись! Я хочу жить, и чувствовать и радоваться жизни. Я не хочу быть жертвой, пусть даже и жертвой ради благополучия Короля и Королевства. Я хочу быть самой собой! Я снова хочу быть Герцогиней!»

Линамартина и Хельга шли, держась за руки, вдоль шоссе, пересекающего уходящую в бескрайнюю темноту пустыню. За пределами отеля уют цивилизованного мира резко заканчивался, и взору путника представало зрелище дикой, первозданной природы. Вернее, могло бы предстать, если бы темнота не поглотила окружающий мир. Путешественницам было довольно страшно окунуться в этот неизведанный и непонятно чем и кем наполненный мрак. «Ну, и где же шумный восточный базар с Гарун-Аль-Рашидом, Шехерезадой, Алладином, на худой конец, хотя бы одним из сорока разбойников?» - спросила Линамартина, стараясь хоть как-то развеять напряженность момента. Как бы в ответ на ее слова из темноты материализовался высокий силуэт. Женщины невольно вздрогнули и отшатнулись. «Добрый вечер, красавицы! Меня зовут Али! Вы, наверное, в город идете, на базар?» - с белозубой улыбкой почти без акцента проговорил незнакомец, оказавшийся интересным молодым арабом. Хельга попятилась и постаралась полностью укрыться за спиной Линамартины. «Давай пойдем обратно, в отель! Я его боюсь. И вообще, я уже, по-моему, ничего больше не хочу. Только поскорее вернуться в номер» «Ну, уж нет! Потом ты будешь горевать, что не попала на восточный базар и не купила там сувениров» - шепотом произнесла Линамартина. А вслух, стараясь изобразить лучезарную улыбку, сказала: «Да, мы бы хотели попасть в город. Покажите нам, пожалуйста, в какую сторону нам идти!» «Конечно, конечно, я провожу вас! Такие красавицы и без провожатого! Это не правильно!» «Вот привязался, какой противный! Не хочу я с ним идти! Давай убежим от него!» - всю дорогу причитала Хельга. «Ну да, противный. Как только дойдем до базара, так и сбежим – там народу много, легко затеряться в толпе!» - отвечала ей Линамартина. Действительно, на базаре ничего не стоило отделаться от навязчивого Али, явно намеревавшегося привести их в свой магазинчик. Побродив по торговым рядам, купив кое-какие сувениры, устав от зазываний назойливых продавцов, подруги покинули базар, вышли наружу и отправились восвояси через кромешную темноту пустыни, держась края шоссе. Однако через некоторое время, когда должен был уже показаться отель, они поняли, что, видимо, выбрали неправильное направление. Вернувшись на исходную позицию, прикинули, где должен был находиться отель, и снова отправились в путь. На сей раз, ошибка стала очевидной еще быстрее. Впереди никаких огней – сплошная непроглядная тьма пустыни. Вот тут женщин охватила паника. Никаких ориентиров, кроме расходящихся в разные стороны и пересекающих друг друга шоссейных дорог перед ними не было. Никаких звуков, кроме шума проносящихся иногда автомобилей. Хельга готова была расплакаться, да и Линамартине было не по себе. Пытаться остановить машину было как-то страшновато – неизвестно, что за араб окажется за рулем, что у него в голове и за кого он примет двух дам в шортах и футболках, стоящих на обочине шоссе. А самим найти дорогу в отель уже казалось совершенно невыполнимым желанием. Вдруг из темноты появился уже знакомый силуэт. «Али! Миленький, дорогой Али! Как хорошо, что мы тебя встретили! Мы тут заблудились немного! Проводи нас, пожалуйста, в отель!» - закричали они хором. «Пойдемте, красавицы! Конечно, почему не проводить таких милых девушек!» - все так же приветливо улыбаясь, приговаривал Али, сопровождая незадачливых путешественниц до ворот отеля.
«Ну, как тебе восточный базар? Пойдем завтра снова за сувенирами?» - ехидно улыбаясь, спросила Линамартина Хельгу.
«Нет, больше не пойдем! Хватит с меня и одного Али-бабы! Кстати, какое счастье, что при нем не было сорока разбойников!» - рассмеялась Хельга. – «Хочу сидеть в шезлонге, пить кофе и слушать продолжение твоего рассказа!»
«Это хорошо, я как раз собиралась рассказать, как развивались наши дальнейшие отношения с Олегом.  Через какое-то время, следуя каким-то замысловатым и малопонятным законам развития нашей причудливой, с позволения сказать экономики, фирма Олега, (под невразумительным названием «Дуэт») как и многие мелкие фирмочки того времени начала постепенно чахнуть и загибаться. Рынок наполнялся импортными товарами, с которыми наши не могли конкурировать ни по цене, ни по качеству. Как известно, русский человек пьет одинаково увлеченно как с радости, так и с горя. Олег, хотя и был наполовину белорусом, этой традиции следовал свято. Посиделки на фирме участились и приобрели характер трагический, и я бы даже сказала заупокойный. Зато денег в семью стало поступать категорически недостаточно для нормальной жизни, и перспективы в этом плане были весьма плачевные. В это же время мой брат уже работал в коммерческом банке. Туда его пригласил младший брат Алексова одноклассника. Алекса взяли для начала операционистом, потом он стал начальником отдела. Это было время возникновения маленьких карманных банков. Их еще было не так много, но деньги через них прогонялись колоссальные. В связи с этим и зарплаты (даже у операционистов) были несравненно выше, чем у нас, инженеров (хоть бы даже и ведущих). Как-то почти сразу, получив премию по результатам года, Алекс купил себе машину. Да и вообще какой-то особый флер достатка, как мне тогда казалось, окутывал Алекса с Раиской. Дорогие сигареты, импортные напитки, стильные шмотки – все это складывалось в какую-то непривычную, но очень привлекательную для меня картину. Потеряв всякую надежду на то, что Олег сможет как-то выправить наше финансовое положение, да и вообще, по правде говоря, решив взять курс на возможно большую независимость, я стала приставать к Алексу с просьбой взять меня в банк хоть кем-нибудь! Я напирала на то, что если бы не я, не поступить бы ему в Плешку, а значит, и не иметь банковского образования, следовательно, и не работать в банке. Действительно, когда брат еще дослуживал свой срок в Абакане, я по радио услышала о наборе на рабфак ребят, отслуживших армию, и тут же написала Алексу, чтобы он срочно получил и выслал мне рекомендацию и характеристику от командования части, где он служил. Получив эти документы, мы с папой отвезли их в Плехановский и, таким образом, брат автоматически, без экзаменов оказался на факультете Финансы и кредит. На это Алекс отвечал, что вакансий пока нет, что на должность операционисток будут брать молоденьких девочек из колледжей и так далее. В общем, явно не хотел выполнять моей просьбы. Однако, я проявляла настойчивость, и вот настал такой момент, когда одна из операционисток то ли загуляла, то ли ушла в запой и срочно нужна была замена. «Сможешь за три дня уволиться и прийти работать?» - спросил меня Алекс. «Конечно, смогу!» - бодро ответила я, хотя даже не представляла, как это можно воплотить в жизнь. Однако, желание мое было велико, а как известно, кто хочет, тот добьется! На следующий день я подошла к Перепелкину и сказала: «Николай Борисович, отпустите меня, пожалуйста, без отработки! Меня в банк приглашают! Только надо очень срочно приступить к работе, а то они другого человека возьмут» «Не суетись, мы тебе и здесь повысим зарплату!» - пообещал Перепелкин. «На столько - не повысите! Вот сколько вы мне можете предложить?» - спросила я. «Да я тебе триста обещаю, как ведущему инженеру!» «Да? А там мне, как операционистке, шестьсот дают, да еще премии по результатам года!» Перепелкин жалобно замигал близко посаженными темными глазками. Видимо, с трудом сдержался, чтобы не попроситься устроить ему протекцию на будущую вакансию операционистки. «Хорошо, пиши заявление. Я подпишу» - в голосе Перепелкина смешались жалость и зависть. Зависть, естественно, к работникам коммерческих банков, а жалость по поводу явной несправедливости распределения материальных благ. Хотя когда и где она была – справедливость. Во-всяком случае, в своей жизни я ее не встречала.
Вот так я оказалась работником банка – порождения перестроечных процессов нашей экономики. Эти организации вырастали и множились в те времена, как грибы – поганки после дождя. С такой же скоростью они лопались, исчезали, растворялись в окружающем пространстве вместе с деньгами изумленных клиентов, опровергая, казалось бы, незыблемый закон физики, утверждающий, что материя не исчезает и не появляется на пустом месте.
Для первого визита на будущее место работы мне пришлось покупать какую-никакую одежду, так как, по словам Алекса, моя не проходила местный дресскод. Денег на это мероприятие он мне ссудил. Однако, среди кажущегося изобилия товаров на рынке (а где же еще?) найти что-либо приличное было трудно. После долгого и мучительного поиска моя экипировка все-таки была завершена. Были куплены джинсы, блузка, ветровка и кроссовки. Почему-то Алекс сказал, что именно в таком ключе принято одеваться в банке, куда я намеревалась наняться. Когда я вошла в банк, то поняла, что заведение это с виду действительно очень демократичное. Банк занимал часть бывшего помещения почты, но это было уже прогрессом, потому что вначале они базировались вообще в жилом доме в двухкомнатной квартире на первом этаже. В операционном зале принято было курить, не отходя от рабочего места. Тут же у входа сидел зачастую пьяный охранник (как-то раз, я наблюдала как он при клиентах заснул и упал со стула) и отгадывал кроссворды. Тут же, стоял большой кожаный диван (на котором однажды утром пришедшие на работу банковские служащие не без удивления обнаружили спящего управляющего банком в обнимку с представителем другого банка, накануне приезжавшего на переговоры. Нет, ничего такого! Просто, засиделись, выпили, ну и так далее). В общем обстановка в те времена в банке была более, чем свободная. Меня пригласили к руководству. Кабинет Управляющего и его зама имел, конечно, более презентабельный вид. Мне дали соответствующие инструкции по поводу строгой конфиденциальности и большой ответственности поручаемой мне работы и предложили незамедлительно включиться в процесс. Алекс усадил меня на место уволенной операционистки и в двух словах объяснил смысл моей работы. Ему это все, конечно, казалось элементарным, а для меня представляло собой темный, дремучий, враждебный лес. Дебет, кредит, платежное поручение, платежное требование, сальдо, выписка, чек, авизо – все смешалось в кучу-малу, и никак не хотело обрести хоть какую-нибудь ясность и стройность. А клиенты, как назло, тут же начали подходить ко мне с пачками каких-то бумаг. Ничего в этих бумагах разобрать я не могла. На меня напал полный столбняк. Я даже не могла определить, что же по большому счету клиент хочет: сдать деньги, получить или отправить куда-то. Но, отступать мне было некуда, я взяла себя в руки и стала обращаться к клиентам с такой просьбой: я, мол, человек новый, неопытный, вы мне, пожалуйста, подсказывайте, что вы хотите. Так глядишь, совместными усилиями дело-то и пойдет! При этом я старалась быть очень внимательной и, по возможности, приветливой. Как ни странно, эта работа, которую я достаточно быстро освоила, стала приносить мне даже удовольствие. Общение с довольно обширным кругом людей, которые, в общем-то, нуждаются в твоей помощи, твоей деятельности и с которыми ты устанавливаешь контакт, делишься положительным настроем и, в большинстве случаев получаешь в ответ благодарность и искреннюю симпатию – это то, чего у меня никогда не было в моей инженерской жизни.
Со временем банк рос, укрупнялся. Мы переехали в другое помещение, более просторное и фешенебельное. Моя карьера тоже худо-бедно продвигалась. В отличие от конструкторского бюро, где все работали как-то спустя рукава, работа в банке действительно требовала напряжения, усердия, концентрации, что в принципе соответствовало моей натуре. Мне как-то по душе если уж работать, то работать по-настоящему, а не прикидываться, что участвуешь в каком-то незримом процессе, на выходе из которого почему-то всегда получается ноль. Через некоторое время я стала начальником Операционного отдела, а когда Алекса назначили Главным бухгалтером банка, эту должность я стала совмещать с должностью его зама. Еще одна достаточно приятная сторона нашей работы состояла в том, что благодарные клиенты к каждому празднику, а иногда и просто так, несли нам цветы, подарки (в том числе спиртное и конфеты). За всю свою предыдущую жизнь я не получила столько цветов, сколько получала, например к 8 марта или ко дню рождения. Это было для меня очень необычно и, конечно, очень приятно!  Ну, посуди сама – кто будет дарить цветы и подарки инженеру – да, и за что? Конечно, надо сказать, что и степень ответственности была здесь совсем другая. Иметь дело с чужими деньгами, да еще, к тому же с такими огромными суммами – это тебе не фунт изюма! Например, в бытность мою руководителем группы документации в Конструкторском бюро мною была замечена в Руководстве по эксплуатации телевизора такая веселенькая фраза: «Если при включении телевизора в сеть, Вы не почувствовали запах гари, срочно уберите штепсель из розетки электропитания и вызывайте пожарных!». Мы просто повеселились и исправили ошибку (тиражируемую, кстати, уже много лет от одной модели телевизора к другой). Ошибка же, допущенная работником банка, могла послужить поводом для очень больших неприятностей, как для клиента, так и для самого работника! Как-то раз, отправляя безналичные платежи в другие банки с помощью модема, я случайно набила один лишний нолик. Казалось бы – какая ерунда – виртуальный нолик в виртуальной цифре! Однако, если бы мне не удалось вовремя исправить ситуацию, всей моей оставшейся жизни, наверное не хватило бы, чтобы возместить нанесенный мной ущерб!  Экстрима в мою тогдашнюю жизнь добавлял Алекс. Его тяга к спиртному начинала носить хронический характер. Все чаще стали возникать ситуации, когда он на несколько дней уходил в запой и, соответсвенно, прогуливал работу. Мне, как его заму, приходилось кроме своей непосредственной работы, выполнять и его работу, которую я еще не всю хорошо успела узнать. А как сестре, мне к тому же, надо было отмазывать его у руководства, так как я понимала, что потеряв место, Алекс вряд ли сможет найти другое (во всяком случае, такое престижное и неплохо оплачиваемое, как это). Ну, и, конечно, Олега раздражало все в этой создавшейся ситуации – и то, что он сам почти перестал зарабатывать деньги, и то, что у меня это стало неплохо получаться, и то, что мне иногда приходилось задерживаться на работе, а иногда и на корпоративных вечеринках, которые частенько устраивались в банке. Кроме того, он стал меня бешено ревновать, причем, совершенно без повода, хотя сам почти откровенно крутил роман со своей бухгалтершей. Мне это было, конечно, противно, но, по большому счету, уже ничего не меняло в моем отношении к моему супругу и нашей семейной жизни. Я знала, что долго это все равно продолжаться не может. Надолго не хватит ни моего терпения, ни моего здоровья.
Наш последний Новый год с Олегом мы встречали у Нюты. У нас не было никаких конкретных планов, и вдруг она позвонила и предложила приехать к ним и встретить Новый год вместе. Мне эта мысль показалась забавной. Действительно, это был хороший повод для возобновления отношений с сестрой! Встретимся, как добрые друзья, семьями: она – со своим мужем, а я - со своим! Как всегда бывало в нашей супружеской жизни, мои надежды на что-то тихое и мирное не оправдались! Сначала, правда, все было хорошо. Кроме Нюты и ее мужа были приглашены их соседи, тоже супружеская пара. Все перезнакомились, сели за стол. Олег был любезен, говорлив и даже обаятелен (мог иногда, когда хотел). Поели, выпили, стали танцевать. Может быть, муж соседки проявил ко мне некоторую особую любезность – не могу сказать, я на это как-то не обратила внимания. Зато Олег – обратил!
«Сейчас же собирайся домой – мы немедленно уезжаем!» - проговорил он тоном, не допускающим возражений.
«Как же мы поедем – ты же выпил и достаточно много? И почему мы должны уехать? Все так мило, весело, все такие милые, приятные люди» - не поняла я.
«Вот именно, что слишком приятные! Особенно этот сосед и особенно для тебя!» - стал повышать голос муж.
 «Хорошо, не кричи, пожалуйста. Поедем, но только давай возьмем такси!»
«Нет! Мы поедем на машине! И собирайся без разговоров, если не хочешь скандала при посторонних людях»
Конечно, скандала я не хотела и села в машину, о чем всю дорогу жалела! Мы мчались по ночной, почти пустой Москве на жуткой скорости. При этом Олег всю дорогу твердил, что я ему постоянно изменяю, что он не может больше терпеть этого безобразия и сейчас хочет покончить всю эту ужасную жизнь одним махом. Например, вот сейчас врежется со всего разгона в стену, или пустит машину с моста прямо в Москву-реку. Мне было ужасно страшно, потому что он был на взводе, да еще сильно выпивши и ожидать от него можно было всего, чего угодно! «Может быть, действительно, было бы лучше покончить разом с этой невыносимой, бессмысленной жизнью» - думалось мне – «Сколько можно вот так мучиться и терпеть оскорбления? Ради чего? Нет, а как же Ники? Да, я должна на что-то решиться, но я должна жить дальше!»   

Королева сидела в тронном зале, бесцельно устремив взгляд перед собой. Было поздно, все разошлись по своим спальням, и только она не могла заставить себя подняться и пойти спать. Ее мысли в тысячный раз прокручивали варианты побега из ненавистного дворца, но каждый раз натыкались, как на глухую стену, на невозможность и безнадежность всех предыдущих попыток. Казалось, во дворце не существует ни входа, ни выхода, ни окон, ни дверей, ни подземных ходов, ведущих на свободу, во внешний мир. Вдруг ее невеселые размышления прервал бой огромных старинных напольных часов, украшавших собой тронный зал. Королева всегда любовалась этими великолепными часами. Это была одна из немногих вещей во дворце, которая вызывала в ней чувство восхищения. Механизм часов был устроен таким образом, что каждый час из ворот, расположенных под циферблатом, выдвигалась фигура человека (рыцаря, пастуха, монаха или кого-то другого – в зависимости от времени суток) и приветственно поклонившись или взмахнув рукой, застывала до появления следующего персонажа.  Часы были такого размера, что фигуры были ростом со взрослого человека и так искусно выполнены, что Королева первое время даже пугалась. Вот и теперь из открывшихся ворот показался кто-то в длинном черном плаще и в капюшоне, почти закрывающем лицо. «Кого же он мне так мучительно напоминает?» - почему-то в сильном волнении подумала Королева.
«Подойди поближе, моя Герцогиня!» - раздался в тишине зала знакомый голос.
«Это ты!? Как ты здесь оказался? Сюда невозможно проникнуть!» - почти закричала Королева, узнав в незнакомце своего Стража из такого далекого и, как теперь ей казалось, почти нереального прошлого.
«Я всегда был рядом с тобой! Просто ты не могла видеть меня, ведь ты была ослеплена, околдована, ты почти лишилась воли и почти перестала быть собой. Я думал, что уже поздно что-либо менять и почти смирился… Но теперь я вижу, что ты начала оживать! Я всегда надеялся на то, что тебя не удастся сломить, и ты все-таки выстоишь, твоя воля к жизни окажется сильнее злых чар Короля. Пока ты будешь идти вперед, я всегда буду рядом, и всегда буду помогать тебе» - горячо прошептал Страж.
«Как ты можешь помочь мне? Здесь нет выхода – я обошла весь дворец!» - проговорила Королева.
«Выход есть всегда, если есть воля и разум, чтобы искать и действовать! Ведь ты же нашла зеркало!»
«Да, оно помогло мне многое понять, но только и всего! Что же мне делать дальше? Ведь зеркало – это даже не окно!» - в отчаянии Королева вскочила с трона.
«Как раз зеркало – это и есть окно!»
«Как это так? Ты издеваешься надо мной?»
«Нет, нет, моя Госпожа! Именно так и есть! Ты должна разбить зеркало – за ним находится окно, через которое ты сможешь выбраться на волю! Больше, к сожалению, я ничем не могу тебе помочь! Мое время здесь истекло, и я вынужден покинуть тебя! Пожалуйста, будь осторожна, береги себя!» - с последними словами Стража раздался бой часов. Ворота открылись, и его силуэт скрылся в глубине.
«Почему ты помогаешь мне?» - мысленно задала запоздалый вопрос Королева.
«Такова моя судьба, моя Герцогиня! Быть может, ты когда-нибудь поймешь это…» - прозвучал голос в ее голове.
Как зачарованная, Королева поднялась из кресла и отправилась по длинным, тускло освещенным факелами, коридорам дворца в свою спальню. Комната встретила ее настороженным и почти осязаемо враждебным полумраком. Она подошла к той стене, за которой скрывалось зеркало, и теперь уже без особого усилия отодвинула ее. «Как же жалко разбивать зеркало! Да и чем я могу разбить его?» - промелькнули одновременно мысли в ее голове. Оглянувшись, Королева заметила позади себя тяжелый бронзовый подсвечник. Взяв его в руку и замахнувшись, она закрыла глаза и как можно сильней ударила им в зеркальную поверхность. Раздался звон, показавшийся ей оглушительным, на пол посыпались осколки, похожие на сверкающие льдинки. И вдруг свежий, влажный воздух ворвался в комнату, как будто прохладными, упругими ладонями охватив лицо, волосы и платье Королевы. Она вдохнула его, наполняя ветром свободы легкие, открыла глаза и с радостью и ужасом увидела, что пол сразу перед ней обрывается, открывая прямо под ее ногами темную, шумящую невидимой листвой бездну ночного леса. В темном, сумрачном небе над ее головой сквозь вуаль стремительно скользящих темных облаков она смогла разглядеть правильный диск полной серебристой луны. Долгожданная свобода простирала свои объятия к ней, но она не знала, как попасть туда, на волю! Прыгать было слишком высоко, но никакой лестницы или веревки у нее не было. «Неужели все напрасно и это только насмешка судьбы – показать мне этот лес, и это небо, и эту ночь – перед тем, как мои глаза перестанут что-либо видеть, а сердце перестанет что-либо чувствовать?» - в отчаянии подумала Королева. Она продолжала стоять и вглядываться в провал под ногами. И вот, когда ее глаза немного привыкли к темноте, она различила узкую дорогу между деревьями. По дороге мимо дворца быстрым уверенным шагом шел человек. Он был одет, как простой охотник. За его спиной она различила лук и стрелы. Будто бы почувствовав на себе чей-то взгляд, путник остановился и посмотрел наверх. Там он увидел испуганную, растерянную женщину, стоящую на самом краю оконного проема и, казалось бы, готовую броситься вниз с огромной высоты.
«Что Вы там делаете? Вам нужна помощь?» - спросил путник.
«Мне надо спуститься вниз, но я не знаю, как!» - отвечала женщина.
«Хорошо, я постараюсь Вам помочь, только Вы должны отойти от окна»
Отпрянув от проема в стене, Королева краем глаза увидела, что мужчина достал стрелу из колчана, затем, после каких-то манипуляций с ней, натянул тетиву и выстрелил, метясь в окно. Стрела оказалась с крюком на наконечнике, которым она крепко зацепилась за край стены. К ней была привязана тонкая, но прочная веревочная лестница. Не теряя времени, Королева подобрала подол платья, ступила на лестницу и, стараясь не смотреть вниз и не думать об опасности, которой она, безусловно, подвергалась, стала осторожно спускаться вниз. Там ее ждал незнакомец, оказавшийся очень высоким молодым мужчиной. Ступив на землю и все еще не веря своей удаче, Королева стала благодарить своего спасителя. У него было открытое, доброе и мужественное лицо, большие голубые глаза, пухлые губы и длинные, темные кудрявые волосы, стянутые сзади в хвост.
«Кто ты?» - спросила Королева.
«Я – вольный стрелок! А прозвище мое – Дракон» - ответил мужчина.
«Почему – Дракон?» - удивилась Королева – «Ты охотишься на драконов?»
«Нет, что Вы! Я не встретил за всю свою жизнь ни одного! Просто я родился в год Дракона. А кто Вы такая и почему оказались здесь, во Дворце? И почему хотели спрыгнуть с такой высоты? Ведь Вы же могли разбиться?»
«Я – Королева… Вернее бывшая Королева! Я убежала из дворца, потому что больше не могла оставаться там, я больше не люблю Короля и не хочу притворяться. А еще… Я поняла, что я вольная птичка и, если я не улечу на свободу, то погибну!»
«О! Моя Королева!» - Дракон попытался опуститься на одно колено и преклонить голову.
«Нет, нет! Не зови меня так и не оказывай мне королевских почестей! Я – Герцогиня. Мне надо попасть в свой замок, а у меня нет ни кареты, ни лошади! Так что я просто путница среди темного ночного леса. Я одинока и беззащитна, но зато я независима и свободна и это сейчас для меня важнее всего!»
«Герцогиня, позволь я буду защищать и охранять тебя на твоем пути в замок! Клянусь, я не позволю ничему плохому случиться с тобой! Доверься мне, и ты не пожалеешь!»
«Хорошо, Дракон! Спасибо тебе! Я знаю, мне очень нужна сейчас твоя помощь, и я никогда не забуду твоей дружбы и твоего участия!» - Герцогиня пожала руку Дракону, и они двинулись в путь через темноту ночного леса, объединенные общей целью, а возможно, и чем-то гораздо большим.

«Вот видишь, мы почти подошли к завершающей части моего рассказа – сказала Линамартина, наблюдая, как бусинка из лунного камня,  играя неярким глубинным светом, перекатывается с ладони на ладонь. 
«Да, я знаю, что ты проявила недюжинное терпение, но как тебе удалось разорвать ваши брачные узы, ведь Олег, по-моему, не собирался этого делать, невзирая на все обстоятельства?» - поинтересовалась Хельга.
«Видимо, не собирался, хотя, при наших размолвках, инициатором которых, как ты знаешь, он сам и бывал, он частенько, трагически хлопнув дверью и простившись навсегда, уезжал к родителям. Но, по-видимому, не встретив и там взаимопонимания (в его, конечно, эксклюзивном понимании) через некоторое время возвращался ко мне. Сначала я очень переживала во время этих эскапад, так как еще надеялась сохранить наш брак, а потом перестала реагировать на его уходы и возвращения, и даже стала находить преимущества в образующемся одиночестве, тишине и спокойствии. Я все чаще стала задерживаться на различных празднованиях, которых в нашем достаточно дружном коллективе банковских работников устраивалось великое множество. Мы праздновали все календарные праздники, дни рождения каждого сотрудника и еще Бог знает что. Кроме того, руководство для поддержания физического тонуса сотрудников, поставило в свободном помещении банка теннисные столы. Мы все увлеклись игрой, и играли и в обед, и после работы парами на вылет.  Домой мне идти совершенно не хотелось, только Ники еще привязывал меня к дому, но и он уже становился взрослым и не нуждался в моей постоянной заботе, как раньше. Зато, после возвращения с очередной нашей вечеринки, я регулярно имела дома добротный скандал от своего мужа с обвинениями в непутевости, неверности, похотливости и далее со всеми остановками.
Вот в этот-то период моего очередного душевного раздрая и появился в нашем банке новый сотрудник. Звали его Егор Горлицын. Сначала он показался мне каким-то странным. Егор был под два метра ростом и при этом довольно худым. Его темные, кудрявые волосы были длинными и по какой-то давно ушедшей моде завязаны в хвост. На круглом, широком лице под очками круглые, большие голубые глаза, короткий, правильной формы нос и пухлые губы – все это в совокупности показалось мне каким-то странным и немного смешным. Как я узнала позже, по образованию он был то ли физический химик, то ли химический физик и до банка занимался управляемыми взрывами, но, как и многие из нас, после перестройки вынужден был сменить специальность и пытать счастье на поприще валютного диллинга. Его взяли в валютный отдел, и он быстро зарекомендовал себя, как толковый и инициативный работник. Держался Егор всегда как-то особняком, особо ни с кем не общался. Часто, когда мы ехали на банковском микроавтобусе обедать в столовую Речного вокзала, где, кстати, было организовано довольно приличное питание, я видела его, идущего куда-то в одиночестве. Ходил он тоже странно – с совершенно прямой спиной и поднятой головой, как редко ходят высокие люди. Все это я отмечала так, между прочим, не испытывая к Егору никакого особого интереса. Все началось с того, что как-то после очередного дня рождения (не помню чьего) мы решили продолжить празднование на природе – была весна и погода, как говорится шептала. Ребята прихватили оставшуюся бутылку шампанского, и мы отправились в близлежащий парк. Как оказалось, из женщин осталась только я – остальные разбежались по домам: видимо мне одной так активно не хотелось возвращаться к семейному очагу. Было весело – мужчины соревновались в остроумии, говорили мне комплименты, вокруг чирикали птички, зеленели первые листочки! И вдруг эта идиллия внезапно омрачилась – кем бы ты думала? Нашей доблестной милицией, конечно! Из подъехавшей милицейской машины выскочили два бравых молодца и стали нас активно арестовывать за распитие спиртных напитков в общественном месте! Конечно, кроме компании прилично одетых и интеллигентно ведущих себя людей в округе арестовать было абсолютно некого! С другой стороны арестовывать каких-нибудь бомжей или того хуже хулиганов – себе дороже! Да и проку с них не дождешься – так что мотивация, конечно у милиции была железной. Мне от этого, скажем прямо, было не легче! Я представила себе, как я звоню Олегу и говорю, что меня забрали в милицию за распитие в неположенном месте в компании восьмерых мужчин! То-то веселую жизнь он бы мне устроил! И тут внезапно на мою защиту встал Егор. Он начал так убедительно просить ментов отпустить единственную женщину, мать семерых детей, которая и оказалась-то здесь чисто случайно, буквально мимо проходя, что наши неподкупные и неприступные стражи порядка вняли его словам и отпустили меня с Богом! Радуясь чудесному избавлению от возможных неприятностей, я помчалась домой, мысленно благодаря благородного Егора, который сразу вырос в моих глазах (фигурально, конечно, выражаясь). С той поры мы подружились с Егором - часто гуляли с ним после работы, иногда он провожал меня до метро. Мы много разговаривали и делились друг с другом многими вещами, которые вряд ли расскажешь чужому человеку. Во всяком случае, рассказывая Егору о своей семейной жизни, если это можно было назвать жизнью, я видела ее со стороны и убеждалась все больше в ее нелепости и ненужности. И Егор понимал и поддерживал меня в этом. Он был моложе меня на девять лет, никогда не был женат и, конечно, не имел опыта семейной жизни, но его оценки и характеристики были достаточно глубокими и даже мудрыми, во всяком случае, мне так казалось.
Мы были интересны друг другу. Однажды летом в какой-то ужасно жаркий день мы решили в обед съездить искупаться, благо, что река была недалеко от банка. Купальные принадлежности предусмотрительно были захвачены из дома. Когда мы уже искупались и вышли из воды, вдруг из неожиданно набежавшей тучи хлынул проливной дождь. Егор растянул над нашими головами полотенце и мы стояли, прижавшись друг к другу мокрыми телами, надеясь переждать ливень. Но время обеда подходило к концу, а дождь все не прекращался и мы побежали на работу. Совершенно мокрые до нитки мы вошли в автобус, и я подумала, что нам удивительно хорошо вместе, несмотря на испорченное купание, мокрую одежду, недоуменные взгляды окружающих людей – несмотря ни на что! Мы как будто окружены замкнутым полем взаимного притяжения, в которое не могут проникнуть никакие неприятности, злоба, грубость окружающего мира!  Я чувствовала, что меня явно влечет к Егору, и от этого мое отношение к Олегу из равнодушно-покорного трансформируется в ярко-отрицательное. Он стал еще больше раздражать меня бесконечными упреками, нападками и жалобами. Я понимала, что так продолжаться не может, но не представляла, как разрулить эту ситуацию. И вот однажды, лежа в постели после очередной сцены, устроенной мужем, безуспешно пытаясь уснуть, я услышала телефонный звонок. Было довольно поздно для звонков, и у меня не возникло ни единой мысли, кто бы это мог быть. Олег встал и взял трубку. Вдруг его лицо побагровело, а глаза почти вылезли из орбит. «Что!? Кто!?» - заорал он во весь голос. Сердце мое ушло в пятки – я почувствовала что-то очень недоброе. Муж швырнул трубку на рычаг и бросился ко мне. «Кто это был?!» - страшным голосом, сверкая очами и потрясая кулаками, принялся пытать он меня. «Откуда же я знаю, ведь это ты снял трубку» - пролепетала я, догадываясь, кто это был, но в то же время, теряясь в догадках, что же он мог сказать и зачем вообще разговаривал с Олегом. «Он сказал, что это звонит твой любовник! А еще, чтобы Я убирался отсюда!!! Как ты все это объяснишь!?»
В первый момент я почувствовала себя Дездемоной в последней сцене пьесы. А потом общий критинизм и бессмыслица всего происходящего предстали передо мной во всей красе, и я перестала бояться, взяла себя в руки и спокойно произнесла: «Не собираюсь ничего объяснять! Какой-то псих позвонил среди ночи, а я должна давать объяснения!? С какой стати!?»  «Что-то это мне все мучительно напоминает – промелькнуло у меня в голове – да, да, да – это же классика – «волчица гнусная, и мерзкая при том, к Птибурдукову ты уходишь от меня!» - Олег представился мне не в роли разъяренного Отелло, а в образе занудного Васиссуалия Лоханкина. Ну и будь, что будет! Как говорила моя бабушка, что ни делается – все к лучшему!» - подумала я, повернулась лицом к стене и, как ни странно, заснула!
Следующее утро встретило меня не песенной «прохладой», а перекошенным от злобы лицом мужа, склонившимся над моей не совсем еще проснувшейся головой. «Ты – похотливая дрянь! Я знаю, почему ты завела любовника! Тебе нужен молодой самец!» - прокричал, как боевой клич Олег и занес руку для удара. Это было последней каплей, которая, наконец, переполнила чашу моего ангельского терпения! Стиснув зубы, я еще как-то могла по привычке проглотить совершенно безосновательные обвинения (ведь на тот момент отношения мои с Егором были чисто платоническими), но вот руку на меня никто, никогда поднять не смел – даже папа, даже когда я была маленькой! С какой-то нечеловеческой силой я перехватила его руку и спокойно сказала: «Все. Я развожусь с тобой. Уходи и больше не возвращайся» 
«Ах так! – прохрипел Олег – тогда прощай! Моя жизнь разрушена тобой, ты меня растоптала! Мне не остается больше ничего в этой жизни! Я сейчас же прекращу это невыносимое существование!»
С этими словами, сорвав с балкона бельевую веревку, с видом оскорбленного достоинства, мой мучитель бросился в ванную. «Все-таки, наверное, великий трагик погиб в моем бывшем муже! – подумалось мне – Его бы энергию, да в мирных целях! Блистал бы на подмостках больших и малых театров!» Из ванной доносились причитания и какое-то активное шебуршание. «Изображает акт повешения. Такая игра, а публика в моем лице совершенно равнодушна! Нет, не верю, как сказал бы Станиславский!» - эти мысли как-то смутно, как сквозь пелену проковыляли через мое отупевшее сознание. Вдруг раздался звонок в дверь – это пришел Ники.
«Что тут у вас происходит? – спросил он, увидев мой взъерошенный вид, - Опять ругаетесь? А где Олег Ефремович?»
«В ванной» - безучастным голосом ответила я.
«А что он там делает?»
«Вешается»
«Как – вешается?»
«Обыкновенно - с помощью бельевой веревки. Во всяком случае, пытается изобразить именно это»
«А что случилось? Из-за чего?»
«Я развожусь с ним»
«Пожалуй, это верное решение!» - вздохнув, произнес Ники и пошел вскрывать дверь ванной и извлекать неубедительно изображавшего суицид Олега.


«На этом все и закончилось? – спросила Хельга.
«В общем и целом – да. Хотя, конечно, нервотрепки было еще предостаточно! Расставание даже с нелюбимым мужем – это процесс нелегкий и довольно-таки мучительный. Все эти сборы вещей, необходимые встречи, когда невозможно смотреть друг другу в глаза. Я уже не говорю о самом разводе. Хотя, делить нам было, в общем-то, нечего. Правда, поначалу, Олег грозился, что заберет у меня всю мебель, холодильник, телевизор и так далее, но увидев, что, по большому счету я на все согласна, лишь бы прекратить весь этот кошмар, оставил эти намерения.  Машину по обоюдному согласию он забрал себе. На том мы и расстались»
«Олег вернулся к родителям?» - не унималась Хельга.
«Я не особенно интересовалась его дальнейшей жизнью. Правда, его дочка Таша почему-то прониклась ко мне симпатией и долгое время после нашего развода ездила ко мне в гости и  считала своим долгом посвящать меня в некоторые события из жизни Ефремыча, как мы его для краткости стали называть. Поэтому я знаю, что он не долго убивался о своей «разрушенной» жизни, а переехал на постоянное место жительство к своей бухгалтерше, выгнав из собственной квартиры ее незадачливого мужа.
А теперь и я расстаюсь с этой бусинкой! Пусть рыбки полюбуются на нее!» - с этими словами Линамартина размахнулась и забросила голубую бусинку как можно дальше в море. Вздох облегчения вырвался у нее, и ее плечи распрямились, как будто тяжелый груз, давивший на них много лет, вместе с лунным камнем сгинул на дне морском.

Глава 5
Бусинка рубиновая
«Вот и осталась в твоем ожерелье последняя бусинка. Наше пребывание здесь подходит к концу, насколько я понимаю?» - с некоторым сожалением спросила Хельга.
«Любое пребывание где-бы то ни было, в любом случае, когда-нибудь подходит к концу. Когда наслаждаешься счастливыми минутами жизни, эта мысль вносит привкус горечи в общее ощущение радости. Но, зато, когда испытываешь боль, и разочарование, и тоску – единственное, что может облегчить страдания, это сознание того, что и это тоже когда-нибудь закончится.  А когда заканчивается что-то одно, как правило, ему на смену приходит что-то другое. Природа не терпит пустоты, и пробелы всегда чем-то заполняются. Вот видишь, вместо лунного камня я держу в руке что-то еще. Это рубин – может быть, это последняя бусинка, а может – нет. Я не знаю, ведь история еще не закончена…
После безобразной сцены расставания с Олегом, спровоцированной безумным ночным звонком, я задала Егору вопрос: «Как ты мог такое сказать мужу, в то время, когда я была рядом с ним? Ты просто подставил меня! А если бы он в порыве ярости убил или покалечил меня? Ведь такое случается! Ревность – это ужасная штука и иногда толкает людей на страшные поступки!»
«Я знал, что он ничего такого с тобой не сделает. Для этого он слишком труслив и слишком любит себя!» - беспечно ответил Егор.
«Все-таки ты был неправ! Это был какой-то необоснованный риск! И, по-моему, ты совершенно не подумал обо мне. А вдруг я этого не хотела?» - возмутилась я.
«Совершенно точно я знаю только одно: ты не хотела и не должна была продолжать эту мучительную и бессмысленную семейную жизнь с Олегом. А ведь кто не рискует, тот не пьет шампанского! Зато, теперь мы можем вместе встретить Новый год и вместе выпить шампанского! Так что риск был совершенно обоснованный!»
Действительно, Новый год был, как говорится на носу. Я была свободной женщиной, а Егор – свободным мужчиной. Ники уехал встречать Новый год к друзьям. Я привела квартиру в порядок, украсила елку, накрыла стол и стала ждать Егора. Вместо гнетущего чувства тоски и безысходности, которое обычно только усиливалось в праздничные дни, во мне, как побеги после теплого дождя расцветало ожидание какого-то чуда, счастья, радости. Это было так непривычно, чувства были такими давно забытыми, что я мысленно благодарила Егора за его идиотский звонок, который расколдовал меня, как сказочную принцессу. Для усиления впечатления сказки, я зажгла свечи и надела красивое летнее платье – усыпанное полевыми цветами по белому фону, как будто посреди зимы наступило лето! Эта новогодняя ночь была, наверное, самой лучшей из всех, какие я помню! Когда кто-то начинает спорить, как и где лучше всего встречать Новый год, я никогда не вступаю в спор (не люблю спорить), но я знаю, что ничего нет лучше, чем провести новогоднюю ночь вдвоем с любимым человеком, а все остальное не имеет никакого значения!
Через какое-то время, когда в нашем браке с Олегом была поставлена жирная точка в виде штампа в паспорте и свидетельства о разводе, Егор переселился ко мне. Правда, Ники был не в восторге от такого развития событий. Ему явно хотелось, чтобы мы жили вдвоем, но Егор старался наладить отношения с моим сыном и, в конце концов, ему это все-таки удалось. С мамой и Алексом дело обстояло сложнее – им обоим активно не нравился мой выбор. Мама пророчила мне, что Егор, будучи моложе меня на девять лет, неизбежно бросит меня через некоторое непродолжительное время. Теперь, когда прошло уже столько лет, и мне известно, как развивалась и чем закончилась наша история, я лишний раз убеждаюсь, как смешны и беспомощны наши попытки предугадать будущее! Алекс считал Егора слишком простым и грубым для меня. Но это было не так! В каком бы состоянии не находился Егор, он никогда не повысил на меня голоса и не сказал грубого слова в мой адрес, хотя, конечно, не все было так ровно и гладко, как могло показаться.
Во-первых, дела нашего банка все ухудшались. Сначала мне казалось, что четкий и строгий мир бухгалтерского учета, подчиняющийся законам математики и логики, должен быть стабильным и незыблимым. Но это была только надводная и довольно-таки небольшая часть айсберга, именуемого банковской деятельностью. Возможно, что где-то в Швейцарии выражение «надежно, как в банке» и имеет под собой реальный смысл, но у нас все достижения мировой цивилизации воплощаются самым нелепым образом, как будто, чтобы достичь нас, они проходят через кривое зеркало. События, запоминающиеся своей парадоксальностью, взаимоисключающие друг друга по смыслу и последствиям, сменяли друг друга, как картинки в калейдоскопе. Первое, что поразило мое воображение, была история с чеченскими авизо, когда практически ниоткуда, из воздуха на счет одного из наших клиентов упала неслабая по тем временам сумма порядка восьмидесяти миллионов рублей. Хотя деньги были, как выяснили компетентные органы, нарисованные, клиент благополучно приобрел на них совершенно реальный состав, груженный комплектующими деталями для сборки реальных персональных компьютеров, что в свою очередь сделало его на какой-то период времени вполне преуспевающим и успешным. Правда, как оказалось в дальнейшем, успех бизнемена был недолгим, и закончил он плохо – через несколько лет, возвратившись из Америки, был застрелен то ли конкурентами, то ли кредиторами. Далее было противостояние двух основных учредителей нашего банка: владельца крупного цветочного бизнеса – Дедова и таинственного, непонятно чем занимающегося, господина Гройсберга. Эта закулисная битва двух титанов закончилась полной и безоговорочной победой последнего.  Через некоторое время праздновался десятилетний юбилей нашего банка, во время которого, господин Гройсберг, лично почтил своим присутствием торжественную часть мероприятия и преподнес коллективу бутылку шампанского ростом практически с него самого. В своем торжественном спиче господин Гройсберг нарисовал нам, скромным труженикам КБ (в смысле коммерческого банка) радужные перспективы привлечения супер-клиентов, нереального роста уставного капитала и выхода на международный рынок банковских услуг. Но вот уже оптимистичная картинка сменяется мрачным и неожиданным известием об аресте господина Гройсберга в его родном городе Цурюпинске и не менее неожиданными сообщениями в СМИ о демонстрациях, прошедших  в вышеупомянутом городе, в защиту вышеупомянутого господина. Причем, как сообщалось в массмедиа, народ вышел на улицы (или улицу?) Цурюпинска с не менее парадоксальными лозунгами в руках,  а именно: «Свободу простому русскому предпринимателю Гройсбергу!». Самое интересное, что свободу господин Гройсберг вскоре действительно получил. Очевидно, воздух свободы (а возможно, как раз и несвободы) так опьяняюще подействовал на него,  что в скором времени наш учредитель организовал совместное русско-канадское предприятие (кажется, лотерею), куда и слил незамедлительно все денежки наших клиентов, предварительно смывшись в Канаду  на постоянное место жительства. Далее события развивались с неимоверной быстротой и неотвратимостью. Вместо предусмотрительно покинувшего свой пост Председателя Правления Банка солидного и представительного господина Комаринского, чьим-то вышестоящим указующим перстом на вакантную должность была назначена шустрая и властная дама средних лет по имени Поц Зоя Анатольевна. Ее недолгое, но бурное правление было ознаменовано несколькими запоминающимися событиями. Во-первых, она ввела систему еженедельного планирования и отчетности работы каждого банковского работника, дабы убедиться, что никто свой кусок хлеба с маслом не получает задаром (это нам показалось явным атавизмом советского времени и было вызвано скорее всего тем, что госпожа Поц была абсолютно некомпетентна в вопросах организации работы банка). Вторым ярким событием того периода было, конечно, появление среди наших клиентов организации под красивым названием «Самоцветные копи Урала». Фактически, это были люди, каким-то полузаконным образом приватизировавшие довольно большое количество драгоценных камней с изумрудных приисков Урала и пытавшиеся вывезти их за рубеж. Однако некие организации (в том числе «органы») охотились за ними, и владельцы контрафактных изумрудов вынуждены были скрываться и регулярно перепрятывать свои сокровища. А сокровища действительно были впечатляющие – мне, как и некоторым другим моим коллегам довелось увидеть груду необработанных изумрудов на столе Зои Анатольевны. К счастью, в нашем банке камни хранились недолго и изъяты и конфискованы они были уже из другого коммерческого банка. Однако, обыск, присутствие людей в камуфляже, черных масках и с автоматами – это все нам пришлось испытать (к сожалению, не в последний раз на протяжении моей банковской карьеры).
В этот период, когда надежды на улучшение состояния нашего умирающего банка оставалось все меньше, Егора пригласили на работу в банк «Русский Богатырь», в котором уже работали многие наши бывшие сотрудники. Пообещали интересную работу в валютном отделе и соответствующую зарплату и Егор без колебания согласился.
Новая работа очень увлекла Егора. Способность отдаваться работе полностью и безоговорочно – была одной из его отличительных черт. Он стал часто задерживаться на работе, а по выходным почти всегда уезжал навестить родителей. Я была, конечно, не в восторге от такого сценария развития наших отношений, но изменить ничего не могла и вынуждена была мириться с таким положением дел и придумывать себе занятия, которые были бы полезны для тела и приятны для души. Зимой по выходным дням я ездила в лес кататься на лыжах. Не знаю, что может быть лучше зимнего леса? Чистота и сахарная белизна снега, покрывающего землю и ветви деревьев, волшебная тишина и отсутствие малейшего движения воздуха создает ощущение замкнутого пространства. Как будто присутствуешь на службе в огромном, богато убранном храме и хочется молиться и воздавать хвалу Богу, создавшему такую неземную красоту. Лыжи, издавая чуть слышное шуршание, легко скользят по голубоватой лыжне, и мысли плавно чередуются в голове, выстраиваясь в гармоничный ряд, давая долгожданное ощущение ясности и незамутненности сознания. Я придумала себе маршрут длиной в 16 километров от станции Трехгорка до Усово. Лыжня проходила через прекрасный, тогда еще не вырубленный и не застроенный жилыми комплексами и не рассеченный ведущими к ним дорогами девственный лес. В Усово электрички приходили приблизительно раз в полтора часа, поэтому, я должна была рассчитать время и скорость передвижения, что придавало моему катанию некую цель и интригу. По началу, несколько раз мне даже довелось немного заплутать в лесу. При этом я испытала довольно острое и неприятное чувство страха. Действительно, оказаться одной в зимнем лесу, постепенно, но неотвратимо погружающемся в темноту – перспектива не из приятных, однако, мой ангел-хранитель неизменно помогал мне, то посылая мне навстречу лыжников, хорошо ориентирующихся на местности, то просто наделяя меня интуицией, безошибочно выводящей незадачливую путешественницу к станции.
А потом, как-то незаметно наступило лето»
«Да, я все это помню, потому что тогда я уже работала с тобой в банке» - кивнула головой Хельга.
«Ты еще говорила: у тебя было предчувствие, что как только тебя возьмут в банк, тут же произойдет что-то нехорошее. И это действительно, не сразу, конечно, но случилось. На смену деятельной и активной Поц, из Центрального Банка прислали временного Управляющего: флегматичного и неторопливого Тиграна Львовича. По задумке вышестоящей организации он должен был составить план санаций, который бы вывел наш банк из глубокого финансового кризиса. Однако, по-моему, вся деятельность Тиграна Львовича свелась к тому, что он привел с собой целую роту армян, которые успешно вывезли и распродали всю небогатую обстановку банка, включая двери и письменные принадлежности. В этот невеселый для всех нас период времени, мы с тобой были вынуждены общаться с несчастными клиентами и, по возможности, старались хоть как-то скрасить их  печаль по поводу безвозвратно утраченных денег. Самое страшное было то, что деньги еще какое-то время продолжали поступать на счета клиентов, при этом наш банк как бы являл собой некую действующую модель космической черной дыры, в которую засасывается вся близлежащая материя и из которой ничего не может возвратиться назад. Работать в таких условиях было нелегко не только из-за общей гнетущей атмосферы, но и потому, что зарплату нам к тому времени платить перестали. Вот тогда мы и договорились работать по очереди: две недели ты, две недели я.
Однажды, как раз в этот безрадостный для меня период, Егор явился домой какой-то загадочный и довольный. На мой вопрос «Что случилось?» я получила совершенно неожиданный ответ: «Собирайся. Через три дня мы едем отдыхать в Коктебель. Я уже взял билеты на поезд!». «Ты что, с ума сошел?! Ты же знаешь, у нас проблемы в банке. Нам не платят зарплату! И мне надо срочно искать работу! Я уже закинула резюме в несколько мест и меня могут вот-вот позвать на собеседование!» «Все это ерунда и не имеет никакого значения! Деньги у меня есть – слава Богу, у нас в банке с зарплатой все в порядке. Во-первых, тебе надо отдохнуть от всех этих стрессов последнего времени, а во-вторых, ты же и сама все время твердишь, что я нигде не был и ничего не видел! А  с поиском работы, я думаю, все равно все как-то образуется! Мы же всего на две недели уедем!» Доводы Егора мне показались вполне разумными, да и в Коктебеле я никогда не бывала, хотя, слышала и читала кое-что об этом романтичном (по моим представлениям) месте.
Прибыв в Коктебель, мы как-то быстро нашли бабульку, которая сдавала комнаты отдыхающим. Хотя, комнатами эти помещения можно было назвать с большой натяжкой. Скорее это были некие подобия кладовок, размером с полуторную кровать, которая там только и умещалась. Окна не были предусмотрены, поэтому приходилось спать с открытой дверью – иначе было душно, но это мы поняли уже позже. А пока, оставив сумки, мы с Егором, конечно, сразу отправились на море. Коктебельская бухта оказалась изумительно красивой. Было раннее утро и море было спокойное, окрашенное нежно-пастельными голубовато-бежевыми тонами. Справа высились причудливые горы и скалы Кара-Дага. Налево береговая линия, изгибаясь огромной подковой и теряясь в белесой дымке утреннего тумана, убегала куда-то к Феодосии. Пляж и набережная были еще почти пустыми и мы, недолго думая, шурша босыми ногами по прохладной мелкой гальке, зашли в теплую, как парное молоко, воду. Испытывая в очередной раз невыразимое блаженство от ласкающих и баюкающих прикосновений и объятий морской воды, я чувствовала также и восторг Егора, впервые встретившегося с Черным морем. Егор плохо умел плавать и неважно держался на воде и поэтому выглядел, как большой ребенок, с детской непосредственностью и в то же время с некоторой опаской отдающийся набегающим волнам.  Вволю накупавшись, мы отправились в одну из прибрежных кафешек, которых вдоль набережной расположилось великое множество. Как оказалось, вопрос с питанием в Коктебеле был поставлен на высочайшем уровне. В любом маленьком, уютном заведении за столиком под открытым небом с видом на Коктебельскую бухту можно было отведать вкуснейшие блюда украинской, русской, узбекской, грузинской кухни – и все это за весьма умеренную плату. Лагман, чехохбили, шашлыки из баранины, свинины, говядины, окрошка, борщ – да всего и не перечислить! А столько блюд из осетрины, сколько мы съели за эти две недели, мне не довелось, по-моему, съесть за всю мою предыдущую и последующую жизнь!  Вечером во всех этих кафешках, увитых диким виноградом и плющом, зажигались разноцветные фонарики и свечи, звучала живая музыка на любой вкус. Вообще, по вечерам Коктебельский променад был чудесным, праздничным и неповторимым! Из многочисленных кафе доносилось разноголосое пение, художники рисовали портреты и шаржи желающим увековечить свои физиономии, тут же продавалось огромное количество украшений из полудрагоценных камней, добытых на Кара-Даге, различных сувениров и безделушек.  Было так здорово после жаркого южного дня, наслаждаясь теплым, ласковым крымским вечером прогуливаться вдоль набережной, сидеть за столиком кафе, попивая вкусные коктебельские вина, купаться в ласковом бархатисто-черном море. Все это создавало восхитительную атмосферу неги и  настоящего курортного отдыха. Зато, возвращаясь в свою временную обитель, мы тут же спускались с небес на землю с тем, чтобы почувствовать несовершенство мироздания в целом и курортной жизни в частности. Хозяйка, оказавшаяся натурально злобной фурией, шпыняла нас буквально за все: за расход воды в душе, за пользование туалетом, за позднее возвращение, за открытую на ночь дверь нашей конурки и так далее. Егор, конечно, не собирался долго терпеть ее нападки. В первый день он попытался урезонить хозяйку, на второй день разругался с ней в пух и прах, а на третий послал бабку достаточно далеко и, призвав меня не волноваться, отправился искать другое пристанище для нас. Вернулся он достаточно быстро и велел мне собираться. По дороге со смехом Егор рассказал мне, что первый попавшийся ему мужчина, которого он спросил не знает ли тот, где сдаются комнаты, оказался зятем злобной старушенции и, пользуясь случаем насолить нелюбимой теще, с радостью предложил нам жилье чуть ли не в два раза дешевле. И условия на новом месте оказались гораздо лучше: небольшая, но уютная комната с двуспальной кроватью, достаточно комфортабельный душ, большой сад вокруг дома и никаких претензий к нам со стороны хозяев. Дальнейшая наша коктебельская жизнь была прекрасной и беззаботной – настоящий курортный рай! Спали мы сколько хотели, потом шли к морю, купались в чистой, теплой черноморской волне, потом вкусно и с аппетитом завтракали за столиком одного из кафе на берегу, потом опять купались, валялись на мелкой гальке у линии прибоя, предоставляя морской пене набегать на наши загоревшие тела. Иногда ходили гулять по городку, заходили на местный базар, иногда забирались в предгорья Кара-Дага, любуясь с высоты видом бухты и раскинувшегося внизу Коктебеля. Как-то раз решили прокатиться на катере. Когда мы подошли к небольшой пристани, катер уже собирался отчаливать, и свободных мест не было. Тогда нам предложили сесть на носу катера. Идея нам понравилась, и мы устроились на носу, поджав под себя ноги. Ощущения оказались впечатляющими! Мы летели с огромной скоростью. Держаться было не за что, только друг за друга, катер подпрыгивал на волнах, а перед нами открывались скалы Кара-Дага, отвесно уходящие в темные глубины, и похожие на стены неприступной готической крепости. Нашему восторгу не было предела! Поездка, конечно, быстро закончилась, но впечатления остались надолго. Обедали мы обычно в одном из полюбившихся нам ресторанчиков. Там очень вкусно готовили различные блюда из осетрины и еще подавали замечательную окрошку. Кроме того, нам понравился веселый и любезный парень-официант. Мы почти подружились с ним, но, как-то раз он все испортил. Наверное, думая, что говорит нам комплимент, сказал, что мы похожи на Пугачеву с Киркоровым. С тех пор нам пришлось изменить место обеденной дислокации. По вечерам мы гуляли по освещенному разноцветными фонариками променаду, любовались сувенирами и безделушками, шаржами и портретами, сидели в кафе, пили местные вина, слушали музыку. Ощущение полного счастья для меня омрачало чувство неопределенности моего будущего.  По возвращении в Москву надо было срочно что-то решать с работой.
Как и все хорошее (а также и нехорошее) наш отпуск закончился, и мы снова были в Москве. Как оказалось, мне поступило два предложения. Это были небольшие коммерческие банки, куда меня приглашали приблизительно на аналогичную работу и приблизительно на  равнозначную зарплату.  Разница в основном состояла в том, что в одном из этих банков работало много моих бывших коллег, в том числе и Егор, а в другом я никого не знала. В принципе мне не хотелось работать вместе с Егором. Я была уверена, что ничего хорошего из этого не получится. Поэтому сначала я пошла на собеседование в Оркпрессбанк.  Вид деятельности, который был там предложен, как-то сразу не понравился мне. Как мне объяснили, работа в одном из удаленных офисов банка в основном налажена и поставлена. Надо только следить за дисциплиной, приглядывать за работниками и докладывать руководству в случае чего. А я, сказать по правде, никогда не видела себя в роли надсмотрщика и «держиморды». «Тащить и не пущать» - это явно не мое. Я пообещала позвонить и сообщить о своем решении и отправилась на собеседование в «Русский Богатырь». Собеседование там проводил сам Председатель Правления Виктор Александрович Кучерявин, с которым мы были знакомы еще по предыдущему банку, где в свое время он был Управляющим. Смена титула и кабинета никак не изменило вальяжных манер господина Кучерявина, и общение его с подчиненными сильно напоминало мне сцены из дореволюционной жизни: а именно беседу строгого, но справедливого барина со своими нерадивыми и неразумными крепостными.
«Ну что, соскучилась по работе?» - задал мне неожиданный вопрос Виктор Александрович.
 «Соскучилась» - как всегда, несколько сбитая с толку своеобразным обращением господина Кучерявина, ответила я. Хотя, не могу сказать, что это было чистейшей правдой.
«Ну, тогда приходи и работай!»
«А что за работа?» - все-таки на всякий случай поинтересовалась я.
«Через некоторое время будем открывать дополнительный офис нашего банка. Вот ты этим и займешься. Так что давай, оформляйся и вперед!»
Передо мной возникла дилемма: куда пойти работать? Как всегда это бывает в жизни: то ни одного предложения, а то сразу два! А для нас – Весов -  хуже выбора ничего нет!  Ну, вот как тут быть?! И ведь заранее известно, какое решение ни прими, именно оно-то и окажется наихудшим! Когда начинаешь здраво рассуждать и взвешивать преимущества и недостатки каждого предложения, то оказывается, что в каждом варианте есть свои плюсы и минусы. Причем, некоторые явные плюсы могут в будущем при ближайшем рассмотрении оказаться полновесными минусами! «Брошу-ка я монетку! - решила я - Орел – это будет «Русский Богатырь» - логично, правда ведь? Ну, а соответственно, «Оркпрессбанк» - решка!». Выпала решка, и я, как это ни парадоксально, пошла оформляться в «Русский Богатырь».  Да, конечно, похоже, что с логикой получилось как-то кривовато, но, ведь в конце-то концов, женщина я или где?! Однако, если вспомнить открытый мною когда-то Закон Всемирной Неизбежности, то скорее всего, этот путь был мне предначертан и пройти его до конца была моя судьба!
Путь этот, как вскоре выяснилось, не был усыпан розами, хотя шипов было предостаточно! После снисходительного и немного небрежного благословения на трудовую деятельность, полученного от Самого, я плавно перешла в ведение двух руководящих дам, рангом пониже: Главного бухгалтера Маргариты Львовны и Начальницы валютного управления Ирины Юльевны. Эти два персонажа имели большой вес в банке и оказывали огромное влияние на весь производственный процесс, а также на общую атмосферу в коллективе. Ну, и соответственно, в дальнейшем моя судьба во многом зависела от них и надо отметить, что расслабляться они мне не давали никогда! Мне даже показалось, что обе они, а особенно Ирина Юрьевна, как-то не обрадовались моему появлению в банке. Это было тем более неприятно, что я вообще не люблю конфликтных ситуаций, да еще Егор работал в Валютном Управлении, и Ирина Юльевна была его непосредственным начальником. Руководительницы объяснили мне, что Дополнительный офис будет создаваться на базе обменного пункта, что у обменного пункта есть свой менеджер, под руководством которого я и буду работать. Пока мне вменяется в обязанность разработать схему и порядок некоторых валютно-обменных операций, которые будут проводиться в обменном пункте. Мы обговорили в общих чертах схему операций, причем мне сразу показалось, что за счет округлений может возникнуть некоторая нестыковка, но от моих опасений бодро отмахнулись и сказали, что все будет в ажуре! После чего я отправилась в обменный пункт. Там меня ожидали два моих новых руководителя: менеджер сего учреждения Оскар Петрович Лебедев и его заместитель Олег Вадимович Ерофеев. «Оскар» - представился Лебедев. Он был лысый, в затемненных очках, сквозь которые острым взглядом умных темно-карих глаз он изучающе, немного настороженно, но, в общем-то, довольно доброжелательно рассматривал меня. Ерофеев, по всей видимости, был моложе Лебедева и внешность имел несколько гламурную – что-то в стиле раннего Ди Каприо. Они показали мне помещение обменного пункта, познакомили с сотрудниками и определили мне рабочее место, располагавшееся в небольшом зальчике, в котором сидела секретарь – стильная, показавшаяся мне надменной и несколько вульгарной девушка по имени Эля. Здесь же в обеденное время обедали сотрудники обменного пункта, за час до нашего обеда обедали сотрудники организации, располагавшейся в соседнем помещении, а в остальное время пили чай и кофе все кассиры, не занятые в данный момент работой. В общем и целом вся атмосфера, довольно обшарпанное помещение и общий настрой коллектива привели меня в состояние уныния. Если принять во внимание тему, на которую как-то непроизвольно постоянно съезжали разговоры моих новых коллег, все это напоминало отделение провинциального дурдома средней руки с некоторым сексо-патологическим уклоном .
Но, как говорится, взялся за гуж – не говори, что не дюж. Очередная народная мудрость в нужную минуту всплыла в моей голове, с детства напичканной присказками двух моих бабушек. Стараясь не обращать внимания на все неблагоприятные обстоятельства, я принялась тщательно готовиться к началу своей трудовой деятельности. Дел было - невпроворот! Надо было в тандеме с программистом установить и освоить новую для меня программу, подготовить договора, определить документооборот. Через несколько дней подготовка была благополучно закончена, и я доложила  Оскару, что можно начинать принимать клиентов. Как обычно и бывает, на практике все оказалось не совсем так, как планировалось в теории, по ходу дела возникла масса неожиданных проблем, которые приходилось тут же решать. Первый день проведения операции был неимоверно трудным. Все бухгалтерские проводки мне удалось доделать только поздно вечером, спустя часа три после окончания рабочего дня. Маргарита Львовна и Ирина Юльевна ждали результатов в банке. Но, получив проводки и закачав их в общий баланс, они пришли в ужас! Баланс «разъехался» - как я и предполагала, за счет округлений курса валюты. Разъяренные руководительницы начали звонить мне и требовать, чтобы я привела в порядок вычисления, исправила свои ошибки, причем немедленно, так как необходимо закрыть банковский день! Тщетно я пыталась возразить, что предупреждала о вероятности такой ошибки! Да и смысла в этом не было никакого! Надо было срочно придумывать, как подогнать цифры и привести проводки в божеский вид. Поскольку было уже очень поздно, решили отложить все на следующий день и разъехаться по домам. Домой я притащилась где-то к часу ночи. Всю ночь я не спала, мысленно искала выход из неприятной ситуации. Мои мозги устроены таким образом: натыкаясь на, казалось бы, неразрешимую задачу, они начинают безостановочно искать приемлемый выход из создавшейся ситуации. Причем, часто это происходит где-то на подсознательном уровне. Наутро я уже знала, как решить проблему и устранить неточности вычислений. Взбодренная я пришла на работу. Настроение мое по сравнению с последними днями было приподнятое, несмотря на почти бессонную ночь. В офисе кроме сотрудников-кассиров я с удивлением обнаружила начальницу валютного управления банка. «Доброе утро, Ирина Юльевна! – не почуяв надвигающегося цунами, поприветствовала ее я, - Я все поняла! Теперь я знаю, как надо действовать, чтобы избежать ошибок!» То, что я услышала в ответ, не только заставило меня замолчать, но просто уничтожило меня на глазах изумленной публики! Позже я узнала, что опускание и унижение подчиненных был фирменный стиль Ирины Юрьевны. Больше никому из руководства не удавалось так мастерски, практически не прибегая к грубостям и почти не повышая голоса размазать человека по стенке, опустить ниже плинтуса и вытереть об него ноги. Но тогда я еще этого не знала, зато и я и все окружающие (кстати, будущие моими подчиненные) узнали о моей тупости, некомпетентности, халатности, нежелании и неумении работать, отсутствии элементарных школьных знаний (включая таблицу умножения и правописание безударных гласных) и прочих недостатках. Короче, из патетического монолога Ирины Юльевны явствовал вывод, что дауны и дебилы по сравнению со мной – перспективные кадры, а уж шизофреники – просто продвинутые люди. Честно говоря, я не привыкла к такому обращению. Я была не готова вот так утереть лицо, залитое помоями и, улыбнувшись, продолжить работу. Тем более, что никакой вины я за собой не чувствовала. Поэтому я, не дожидаясь окончания монолога заявила: «Сейчас же прекратите! Никогда и никому, начиная со школьной скамьи, я не позволяла ТАК разговаривать со мной! А теперь, будучи взрослым, вменяемым человеком, не позволю и подавно! И если в вашем банке принято ТАК общаться с подчиненными, я ни минуты не собираюсь работать здесь, а в особенности лично с вами! И вообще, рекомендую Вам научиться нормально обращаться с людьми! У нас все-таки не рабовладельческий строй!» Последовала немая сцена. Ирина Юльевна, по всей видимости, никак не ожидала какого-то бы ни было отпора. Ее глаза под очками округлились, она с недоумением посмотрела на меня, после чего молча развернулась и вышла из офиса. Зато остальные участники-статисты драматического действия с уважением и почти с благоговением смотрели на меня, как на рыцаря, на глазах изумленных горожан, поразившего свирепого дракона. «Надо же – подумалось мне – народ меня зауважал – видать им тоже доставалось от грозной начальницы! Жалко, что работать мне с ними не придется!» Действительно, на тот момент я твердо решила уволиться из «Русского Богатыря».  Подойдя к Оскару, я сообщила ему о своем решении и объяснила причину. «Очень жаль, - сказал мне он, - я думаю, мы бы сработались. Да еще мне теперь надо срочно на твое место человека искать! Тут была у меня одна претендентка, но Кучерявин настоятельно порекомендовал тебя, и я ей отказал!» «Извини, что так получилось! Мне и самой это неприятно, тем более, что я тоже только что отказалась от другого места, но при таком отношении ко мне, я работать не смогу!» «Очень все неудачно получилось, - размышляла я по дороге домой, - опять я без работы осталась! Мои финансы, как говорится в народной поговорке, поют романсы. Хорошо, что Егор работает! Он теперь моя единственная поддержка и надежда! Ну, ничего! Перекантуемся, пока я найду что-нибудь приемлемое! Как-нибудь все образуется!» Так я старалась себя успокоить, но внутренне меня, конечно колотило! Все эти конфликты, размолвки и противостояния всегда были для меня сильным стрессом. В отличие от некоторых людей, которые, как я знаю, ловят от скандалов кайф, и просто-таки подпитываются энергией раздора, во мне такие эксцессы пробивают чувствительную брешь. Я чувствую себя какой-то разбитой и опустошенной и мне нужно время и покой, чтобы восстановиться. Я вообще считаю, что люди делятся на две большие группы: это те, кто получает энергию от окружающих в процессе общения (не важно, как – от болтовни, веселья, злобы) – это экстраверты, им обязательно постоянно нужно находиться в коллективе. И те, кто получает энергию из космоса (ну, или от окружающей среды – как тебе больше нравится) – это интраверты. К таким принадлежу и я. Нам иногда нужно побыть наедине с собой, полюбоваться природой, почитать книгу. Хотя, это совершенно не означает, что интраверт – замкнутая на себя система! Время от времени мы с удовольствием готовы поделиться впечатлениями, знаниями, мыслями, энергией с теми, кто готов это воспринять.
Приехав домой, я стала ждать Егора, чтобы поведать ему свою безрадостную историю, услышать слова поддержки и сочувствия. Наконец, раздался долгожданный звонок, и с волнением я пошла открывать дверь. Егор стоял передо мной, излучая явное неудовольствие. «Представляешь, что со мной сегодня случилось? Ни за что, ни про что меня оскорбили при всем коллективе! Твоя любимая начальница сегодня специально припожаловала для этой цели к нам!» - начала было я свой грустный рассказ. «Я все знаю! – жестко оборвал меня Егор, - Ирина Юльевна сегодня после твоих выступлений вся в слезах пришла! Ты что с ума сошла – так с руководством обращаться?! Надо же! Довела человека до слез ни за что ни про что! Не думал, что ты так можешь!» «Постой! Как это я – довела! Я просто сказала, что…» «Не хочу даже слушать, что ты сказала! Я знаю, что Ирина Юльевна просто так плакать бы не стала! Завтра же иди и попроси у нее прощения!» «Я?! Прощения – за что?! За то, что она меня, как двоечницу распекала при всем честном народе, да еще за ошибку, которую я ей предсказывала, а она меня слушать не захотела?! Да не бывать этому никогда!» «Ну, в таком случае – извини! Я не хочу иметь с тобой ничего общего! Ты оскорбила человека, которого я очень уважаю!» - эти слова Егор произносил, уже собирая вещи в большую спортивную сумку, с которой мы ездили в Коктебель. «Постой, пожалуйста, не уходи! Мне сейчас так нужна твоя поддержка! Я сказала Оскару, что увольняюсь!» - пока я говорила Егор уже захлопнул за собой дверь. Я опустилась на диван и, остолбенело уставилась в одну точку. Я не знала, что же мне теперь делать. Вместо мыслей в голове была какая-то невообразимая каша. Как дальше жить и вообще есть ли такая необходимость – делать какие-то усилия, за что-то бороться, если, казалось бы, самый близкий человек может так легко, не задумываясь, предать в трудную минуту, подставить, и – ради чего?! Ради карьеры? Дружбы? Денег? Это было совершенно непостижимо для меня! Как в бреду прошел остаток вечера, помню, что опять я всю ночь не спала. Я плакала и думала о том, что вот теперь наступают бесконечные и пустые дни одиночества и обиды, которые надо будет чем-то заполнять, чтобы не сойти с ума. О том, как еще не скоро пройдет боль от предательства Егора и о том, что как-то надо все равно выживать. Наутро я встала совершенно разбитая физически, но с твердым решением: как это ни прискорбно, но я должна остаться работать в «Русском Богатыре» - и другого варианта у меня теперь не осталось! Своим уходом Егор отрезал мне пути к отступлению – нет у меня теперь времени на поиск другой работы. Поэтому надо как можно раньше (до того, как Оскар приведет своего человека) попасть к Кучерявину в кабинет и сказать ему, что все нормально, я буду работать дальше и в рабочем порядке решать текущие проблемы. К счастью Виктор Александрович был на месте один и принял меня достаточно благосклонно. «Ну, что там у вас с операцией в обменном пункте?» - в своей обычной манере, несколько небрежно и свысока поинтересовался он. «Были кое-какие шероховатости, но теперь понятно, как устранить их. Вот только место у меня рабочее ужасно неудобное. Я сижу практически в столовой. Согласитесь, что для приема солидных клиентов это совершенно неприемлимо… Да, и кроме того, Виктор Александрович, оценивая объем и сложность работы, я думаю, мне понадобятся еще люди, хотя бы один человек на первое время» - ответила я по возможности бодро и уверенно. «В недалеком будущем все это будет – и кабинет у тебя будет и сотрудники – это когда откроется Допофис. В организации и открытии которого ты, кстати, и будешь принимать непосредственное участие. А пока, для начала – помочь ничем не могу – постарайся обойтись своими силами» В этот момент в кабинет вошла Маргарита Львовна. Она была явно заинтересована узнать, о чем это я беседовала с Самим и чем же наш разговор закончился. «Вот – Линамартина человека просит. Говорит, объем работы большой» - внес ясность Кучерявин. «Ну, пока поработай одна, а там видно будет!» - с явным облегчением проговорила Маргарита Львовна. Мы с ней вместе вышли из кабинета и шли рядом по коридору. И тогда Маргарита Львовна сказала слова, которые врезались мне в память, потому что очень четко определили мою судьбу на все последующие годы работы в банке. Она сказала: «Это как на корабле: тошнит, а плыть надо!»

***
Хельга спала на своей кровати, уютно укрывшись пестрым пледом.  Линамартина лежала и слушала в наушниках любимую музыку. Она не могла уснуть, потому что вечер был необыкновенно теплым и, как всегда, обещающим какую-то сказку и волшебство. Линамартина знала, что эти обещания почти никогда не сбываются, но само это ожидание было таким интересным, что отказаться от него, уснуть, так и не узнав, должно ли что-то произойти на этот раз – было выше ее сил. Вдруг за окном ей почудились сполохи какого-то необычного света. Линамартина выключила музыку и выглянула за дверь. На пляже, на самом берегу моря она увидела огромный костер. Вокруг костра собрались люди - много людей, звучала ритмичная африканская музыка. «Сегодня же ночное пати на пляже!» – вспомнила она мельком прочитанное днем объявление. Тихо, стараясь не разбудить подругу, Линамартина вышла из номера. Она заказала в баре один из любимых ею коктейлей и заняла свободный шезлонг. Вскоре появились артисты. Под звуки экзотических национальных инструментом – в основном это были ударные - полуобнаженные негры и негритянки исполняли ритмичные танцы вокруг огромного костра – это было очень впечатляюще и зажигательно. Затем они стали постепенно вытаскивать в освещенный костром круг зрителей, и вскоре все мы, захваченные этой пульсирующей, как биение сердца, волнующей музыкой, танцевали вокруг огня, и это было потрясающе здорово! Потому что в этот миг мы были подобны первобытным людям, выражающим через танец свое восхищение бездонным звездным небом, бескрайней древней пустыней и чернеющим перед нами таинственным морем. Когда танец закончился, как будто закончилось какое-то колдовство, но мы, участники этого древнего ритуала еще какое-то время находились будто бы под гипнозом. Некое единение охватило нас, и мы чувствовали себя членами одного племени, нам не хотелось расходиться по номерам, однако, было уже довольно поздно, костер догорал, и из пустыни повеяло прохладой. Я подошла к шезлонгу, на котором оставила свою кофту и увидела на нем чью-то книгу. Книга была довольно потрепанной, обложки на ней не было и, похоже, что начала не было тоже. Я огляделась в надежде увидеть хозяина (или хозяйку книги), но почти все уже разошлись спать. Я хотела оставить книгу на месте, но что-то заинтересовало меня в ней и я, недолго думая, взяла ее и отправилась в номер. Хельга по-прежнему мирно спала. «Интересно, неужели такая громкая музыка не помешала ей спать? - подумала Линамартина – и как жаль, что она не участвовала в нашем первобытном шаманстве! Что-то необычное я испытала в эту ночь, что-то такое, какого со мной не было никогда раньше! И, возможно, это воспоминание я помещу в альбом своих любимых впечатлений, и иногда буду извлекать его из памяти и наслаждаться им» Она разделась и легла в постель. Однако, спать ей по-прежнему не хотелось и она решила немного почитать найденную книгу. Действительно, начала у книги не было, однако, с первых же слов книга захватила Линамартину. Возможно, в этом была даже какая-то прелесть, своеобразная интрига – вот так начать читать с какого-то произвольного места, не зная предыстории, оказаться в гуще какой-то давно начатой повести (или романа?). Кроме того, ей показалось, что сюжет книги ей чем-то знаком или что-то напоминает. Во всяком случае, чтение увлекло ее, и спать совсем расхотелось.
***          
 
«Герцогиня грелась у огня, уютно мерцающего в камине. Да и весь домик Стрелка с ее приездом наполнялся теплом и уютом. Каждый раз, заходя в дом, Герцогиня удивлялась, каким неприветливым и заброшенным становились комнаты за время ее отсутствия. Ей приходилось прилагать немало усилий, чтобы привести жилище Дракона в состояние, пригодное для жизни. Для него, казалось, это было совершенно не важно. Зато, ей было, чем занять время пока она ждала своего друга. Обычно, Дракон приходил из леса усталый, но довольный. Он рассказывал Герцогине смешные и страшные истории о своих путешествиях, об удачной или неудачной охоте, о странных и непонятных существах, обитавших в здешних краях. Потом они вместе готовили вкусную незамысловатую еду на костре перед домом и уходили гулять по полям и лесам, слушали пение птиц, кормили белок и оленей. Им было весело и интересно вместе. Немного грубоватый и нелюдимый Стрелок был на самом деле добрым и совсем неглупым. Он, как мог, заботился о том, чтобы Герцогине было спокойно и хорошо в его простом и не слишком комфортабельном лесном жилище. Часто, после особенно удачной охоты, Стрелок делал ей подарки. Иногда это были изящные украшения, иногда красивая, выбранная с большим вкусом одежда. Все это было ей очень приятно. Правда, они никогда не говорили друг другу ни ласковых слов, ни признаний в любви. Почему – Герцогиня не знала, но ей казалось, что это правильно, так и должно быть. Ведь все и так ясно, они заботятся друг о друге и делают друг для друга все необходимое. И только потом, много времени спустя, Герцогиня поняла, что так относятся к нужным и полезным в обиходе вещам (возможно даже любимым, но вещам) – о них ведь тоже заботятся, их берегут, но никогда не говорят им о своих чувствах – ведь это вещи! А ведь любое живое существо – даже цветок или кошка – нуждаются в теплоте, нежности и ласке! Может быть, поэтому большинству мужчин и женщин не удается сохранить любовь друг к другу в течение длительного времени. Ведь все мы почему-то скупимся на изъявление своих чувств и тем самым сводим на нет то духовное и телесное притяжение, которое и составляет суть любви.
Иногда Стрелок уходил из дома надолго. «Пожалуйста, не оставляй меня здесь одну! Мне страшно ночевать в лесной избушке! За окном, в темноте двигаются непонятные тени. Они кружат вокруг дома всю ночь. Я слышу странные звуки за стенами – шорохи и вздохи. Когда мы вместе, ничего такого не бывает, но стоит тебе уйти, как все начинается сначала…» - жалобно говорила Герцогиня, но Дракон только смеялся в ответ и говорил обычно что-то вроде: «Какая же ты трусиха и неженка, моя Герцогиня! Видно, что жизнь за крепостной стеной твоего неприступного замка не пошла тебе на пользу! Выгляни в окно, посмотри на эти приветливые лужайки, на высокие стройные деревья вокруг – разве может быть тут что-то враждебное тебе? А я должен раздобыть достаточно дичи для еды и для продажи, чтобы купить тебе новое платье и красивое ожерелье! Так что потерпи немного, через несколько дней я вернусь к тебе с трофеями и подарками!» «Ну, хотя бы не уходи так часто и возвращайся побыстрее!» - просила его Герцогиня. «Ты же знаешь, я – Стрелок! Я не могу сидеть дома! Моя душа требует путешествий и приключений! И, возможно, я все-таки встречу где-нибудь на своем пути настоящего живого Дракона и сражусь с ним и смогу его победить! И тогда везде и всюду, где я буду появляться, люди будут узнавать меня и говорить – вот тот самый Стрелок, который победил Дракона!» - горячо отвечал Стрелок, и его глаза загорались непонятным для Герцогини огнем, и она понимала, что ничего не в состоянии возразить ему. Однажды Стрелок не появлялся особенно долго. Дни проходили за днями, недели за неделями, а он все не возвращался. Герцогине было очень тоскливо и одиноко, но самое ужасное было то, что она не знала – не случилось ли с ним какой беды! Картины разнообразных несчастий, произошедших с ее другом, одна страшнее другой, рисовались помимо воли в ее воображении. То ей представлялось, что Стрелок погиб при переправе через реку и бурный поток унес его к водопаду и сбросил с огромной высоты… То виделось, как Дракон срывается с отвесной скалы и летит в бездонную пропасть… То дикий свирепый зверь, раненный его стрелой, сбивает ее друга с ног и терзает его тело клыками и когтями… Неизвестность и одиночество стали, наконец невыносимыми. Герцогиня поняла, что еще немного, и она сойдет с ума! Запасы провизии в ее лесном убежище закончились, но она все равно не могла ничего есть. Как сомнамбула каждое утро выходила она  из дома и бродила по лесным тропам в поисках Стрелка или каких-нибудь следов его пребывания, но все было безнадежно! С наступлением темноты она возвращалась в их жилище – усталая и опустошенная, зажигала свечу и бессмысленно уставившись на трепещущий огонек, сидела не в силах чем-либо заняться или отвлечься от своих горьких мыслей. «А может быть, с ним ничего не случилось? Может быть, он просто забыл про меня. Может быть я больше не нужна ему в его жизни, полной приключений и путешествий. Я только привязываю его к этому дому, сковываю его свободу… Мне надо уехать отсюда! Больше я не могу страдать здесь от одиночества и тоски!» Вдруг ее горькие размышления прервал громкий стук в дверь. Сначала Герцогиня вздрогнула от испуга, а потом ее сердце радостно забилось – это он! Ее Стрелок! Он, наконец, вернулся! «Сейчас, сейчас! Открываю!» - с этими словами Герцогиня бросилась к двери. Ослабевшими от волнения пальцами она с трудом справилась с засовом, дверь открылась, и перед ней возник силуэт, но чей!? Это был не Дракон. Перед ней стоял мужчина в черном плаще, из-под низко надвинутого на лицо капюшона на нее глядели внимательные, до боли знакомые темные глаза. «Как ты здесь оказался?» - с трудом проглотив подкативший к горлу комок, промолвила Герцогиня. «Я приехал, чтобы увезти тебя в замок, моя Герцогиня! Я почувствовал, что ты нуждаешься в моей помощи» Не в силах ничего сказать в ответ, Герцогиня уронила голову на грудь Стража и зарыдала…»
***      
             
«Что это ты так увлеченно читаешь?» - потягиваясь и сладко зевая, спросила Хельга.
«Ты представляешь, кто-то оставил на пляже книгу! Она без обложки и без начала, так что я не знаю ни автора, ни названия, ни начала истории! Но, почему-то мне все равно нравится!» - ответила Линамартина.
«А как ты оказалась ночью на пляже?»
«Ой, я же не сказала тебе! Помнишь, у ресторана мы видели днем объявление о ночном пати на пляже? Так вот! Мне не спалось, и я пошла посмотреть – что же это такое!»
«Ну и как тебе это пати? Что там было?»
«О! Было здорово! Вместе с местными колдунами мы танцевали ритуальные танцы вокруг костра под звуки там-тама!»
«Нет-нет, я не люблю этническую музыку и пляски народов мира!»
«Вот я и не стала тебя будить! А теперь ты уже выспалась? Тогда я могу почитать тебе вслух книгу, которую я нашла после нашего камлания!»
«Нет, лучше уж расскажи мне продолжение твоей истории. Как ты жила дальше, после предательства Егора? Я думаю, тебе было совсем нелегко!»
«Да, мне было очень плохо. Не знаю, как я выдержала и пережила этот кусок моей жизни. Ники вырос, как-то незаметно для меня он превратился из ребенка в мужчину, у него была своя жизнь, о нем заботилась другая женщина. Его не было рядом и, казалось, для меня не было больше смысла быть сильной и выстаивать вопреки всему. Хотелось лечь, закрыть глаза, не двигаться и ни о чем не думать. Однако, привычка преодолевать себя, наверное, глубоко засела в моей натуре. Каждое утро я вставала и, как зомби, шла на работу, которая не приносила особой радости, но отвлекала от черных мыслей о предательстве и одиночестве. А чтобы убивать свободное время, которого вдруг появилось непривычно много, я решила применить такой радикальный способ, как ремонт квартиры. Поскольку я осталась одна в двухкомнатной квартире, то мне пришла в голову мысль, что могу позволить себе иметь спальню и гостиную, как, в общем-то, и полагается нормальным людям. И вот, приходя вечером с работы, я принималась обустраивать комнаты, клеить обои, красить окна, прилаживать какие-то деревянные бордюрчики и прочие элементы декора. Я, конечно, жутко изматывалась, но зато лечь и умереть было некогда, как бы мне этого ни хотелось. Кроме того, моя поддержка (в том числе и материальная) требовалась маме и Алексу. Неумеренная тяга к спиртному у моего брата становилась все сильнее. Он пробовал устраиваться на работу, однако, каждый раз его хватало до первой пьянки. Как правило, он не мог остановиться, уходил в запой, прогуливал работу и в очередной раз его увольняли. При этом, по природе своей, будучи застенчивым и миролюбивым, напиваясь, он становился злобным и агрессивным. Мне было невыносимо больно видеть этот процесс самоуничтожения близкого человека, такого умного, тонкого и талантливого. Мы с мамой пытались предпринимать какие-то попытки помочь ему. Но и медицина, и колдовство – все оказывалось бессильно. Я поняла, что если алкоголизм это и заболевание, то оно не поддается никакому лечению. Но, чем дальше, тем больше во мне росло убеждение, что, скорее всего, алкоголизм - это влияние каких-то темных сущностей, которые овладевают душой и разумом человека, терзают его самого и его близких, питаясь при этом их жизненной силой, пока не сведут в могилу. Так и протекала моя жизнь. Мне казалось, что я нахожусь под каким-то жутким прессом, который давит на меня с невыразимой тяжестью, и как только это давление чуть-чуть ослабевает в одном направлении, так тут же усиливается в другом.
На работе тоже все было непросто. Подготовка к открытию Допофиса почти полностью легла на мои плечи. Оскар и Борис не очень хотели вникать в тонкости различных инструкций и положений, в огромном количестве издаваемых нашей головной организацией – Центральным банком. Действительно, все эти бумаги составлялись таким хитроумным образом, что никогда наверняка нельзя было определить, что же на самом деле имелось в виду. В результате исполнителя всегда можно было обвинить в том, что документ неправильно понят и истолкован. Кроме того, невозможно отказать авторам руководящих документов в мастерстве, с которым они скрывают суть в потоке бессмысленных слов, ссылок и оборотов, так, что уже после прочтения первой же страницы неодолимый сон вырубает сознание. В головном банке, где мне все наши действия надо было согласовывать с руководством, тоже никому не хотелось заниматься этим делом, так что решение почти всех организационных вопросов мне приходилось брать на себя. Ну, и естественно ответственность за правильность принятия решения тоже целиком и полностью ложилась на меня. Вообще, как оказалось, специфика моей должности состояла в том, что я была как бы буфером между руководством Допофиса и руководством Банка. Я, по сути, никому из них не была что называется «своей». В банке меня считали человеком Оскара, а тот, наоборот, считал меня ставленником Банка. Однако, я думаю, и те и другие признавали за мной два важных качества: первое – это способность моих мозгов решать многие задачи и находить приемлемый выход из многих ситуаций, и второе – мою абсолютную природную порядочность. Может быть это и нескромно, но я знаю, что за это меня если и не любили, то, во всяком случае, уважали. В результате переоборудования помещения у меня появился маленький, но вполне уютный кабинет – это было очень важно для меня. Ведь на работе приходилось проводить большую часть жизни, и возможность побыть наедине с собой в течение рабочего дня в значительной части примиряла меня с действительностью»
«А как случилось, что ваши отношения с Егором снова наладились?» - спросила Хельга.
«Даже не помню, как и когда это случилось. Знаю только, что прошло около месяца со дня нашей ссоры. Кто-то из нас позвонил, по-моему, по какой-то надобности. Оба мы сделали вид, что никакого конфликта между нами не было. Егор вернулся ко мне, и в тот момент я не стала доказывать ему свою правоту. Однако я знала, что жизнь рассудит нас и действительно, так оно впоследствии и произошло. А пока мы стали жить по-прежнему. Егор помог мне доделать ремонт в квартире. И еще мы купили, наконец, в спальню настоящую двуспальную кровать, осуществив тем самым мою голубую мечту! Ведь до сих пор из-за вечной нехватки места мне всегда приходилось спать на диванах или кушетках различной, но одинаково неудобной конструкции, и мой позвоночник начал подавать недвусмысленные предупреждения в виде неприятных болевых ощущений. Зато теперь у меня была спальня и гостиная! Это было так непривычно и здорово! Правда, такое положение длилось совсем недолго. Дело в том, что однажды позвонил Ники и спросил: «Мама, можно я вернусь?» «Конечно, - тут же заверила его я, - ведь это твой дом!» Вот так и получилось, что когда Ники вернулся, моя спальня стала для меня на много лет и спальней и гостиной и всем, чем угодно.
Что касается Егора, то он, будучи человеком гораздо более предприимчивым, чем я, еще во время нашей работы в предыдущем банке сумел скопить некоторую сумму, достаточную для покупки квартиры в Подмосковье. Если ты хочешь узнать, как ему это удалось, я могу в общих чертах рассказать. Был в нашем коллективе один шустрый и ушлый товарищ – звали его Андрей, а фамилия его была Петрунько. Работал он кадровиком. И придумал он такую штуку. Все желающие разбогатеть и имеющие некоторую свободную наличность, складывались в общий фонд. Затем Петрунько высматривал более или менее (как ему представлялось) надежный банк, где давали наибольший процент по вкладам (а проценты в то время давали немалые) и размещал эти денежки в депозит на не очень большой срок. Как только срок заканчивался, деньги моментально перекладывались в другой банк. Смысл этих телодвижений был в том, чтобы забрать деньги раньше, чем банк закроется. А закрывалось в то время огромное количество банков. Да и большие проценты по вкладам обычно обещали банки, стоящие на грани разорения. Риск, конечно, был велик, но и Петрунько тоже был не лыком шит. Тем более, что под рукой у него была и оперативная информация, и машина с водителем да и свобода передвижения в рабочее время. И, что немаловажно – он сумел вовремя остановиться. Так что все, кто проучаствовал в этой опупее (в том числе и Егор) оказались в солидном плюсе. И вот теперь, когда очередной кризис сотрясал нашу несчастную экономику (в тот раз, по-моему, из-за резкого провала доллара) цены на недвижимость стали катастрофически расти, и Егор понял, что если он не купит квартиру сейчас, то вскоре этих денег не хватит уже и на комнату в коммуналке. Покупку пришлось совершать в спешке из-за ежедневного удорожания квартир. Местоположение квартиры Егор выбрал на своей исторической родине – в подмосковных Мытищах. Кстати, с этим городом мне пришлось пересечься в моей жизни уже второй раз – когда-то мы частенько ездили туда с институтскими девчонками к нашей одногруппнице – гостеприимной Милене. И вот теперь, через столько лет из множества подмосковных городков и городишек – именно этот! Не правда ли странно?
Теперь, имея свою собственную квартиру, о которой он долгое время мечтал, Егор стал часто по выходным уезжать туда. Честно говоря, это было не очень приятно для меня. Я не знала, что он там делает, и меня посещали разные мысли. И потом, мне казалось, что вместе нам было бы гораздо веселее проводить свободное время. Однажды, в пятницу после работы мне стало как-то особенно тоскливо, и я решила поехать к Егору. Я знала адрес и даже однажды побывала там, поэтому, как мне показалось, я смогу легко отыскать его дом. Было уже достаточно позднее время, поэтому я не рискнула ехать на электричке, а остановила машину и попросила отвезти меня в Мытищи. Водитель с нескрываемым изумлением посмотрел на меня и назвал довольно внушительную сумму, но меня это не остановило: такая сумма у меня была, а экономить на своих желаниях я никогда не любила. «Вы хоть знаете дорогу?» - поинтересовался водитель. «Приблизительно» - туманно ответила я. И мы понеслись по освещенному фонарями МКАДу, огибая засыпающую Москву с запада на север. Мне было немного боязно, но я поставила перед собой цель и двигалась к ней, а это всегда приводит меня в состояние радостного возбуждения. Мой организм отрицательно реагирует на ситуации, когда от меня ничего не зависит, и когда я ничего не могу изменить. Например, я терпеть не могу ждать. А сейчас… Я ехала в неизвестность, в зимнюю ночь, с незнакомым бомбилой к не ожидающему меня Егору, но почему-то мне было почти весело, и я была уверена, что ничего плохого со мной не случится. Настроение начало портиться, когда мы прибыли в Мытищи, и я поняла, что зимней ночью все выглядит совсем не так, как летним днем. «Где Вас высадить?» - спросил водитель. «Здесь, пожалуйста» - ответила я, смутно восстанавливая в голове расположение домов. «Вы уверены? Может быть Вас подождать?» - с явным сочувствием спросил он, оглядывая устрашающий пейзаж пустынных, занесенных снегом дворов. «Я уверена. Не ждите меня» - без всякой уверенности в голосе проговорила я. Ведь денег на обратную дорогу мне бы уже все равно не хватило.  Автомобиль прощально мигнул фарами и скрылся в кромешной темноте. Я двинулась к дому, который показался мне тем самым домом. Набрала на домофоне номер квартиры и стала ждать. Никакой реакции. Повторение процесса не дало никакого видимого результата. Вот теперь мне стало по-настоящему страшно! А если Егора нет дома, ведь он может быть у родителей, да мало ли где еще! А может быть он не один и просто не хочет мне открывать! Куда же мне тогда деваться? Все подъезды оснащены домофонами – туда не проникнуть, электрички не ходят до утра, на такси у меня денег нет – да и где тут, в этой глухомани, ночью найдешь такси! Мне уже начал мерещиться мой окоченевший труп в сугробе, найденный поутру местным дворником. «Стоп! Не вдавайся в панику! Коченеть пока еще рано – ты еще даже замерзнуть как следует не успела! Попробуй плясать от печки, как говорили твои любимые бабушки!» Я вышла на площадь около станции – это место вполне узнаваемое – и пошла той дорогой, по которой мы шли с Егором, когда он показывал мне свою квартиру. Эта дорога была узнаваемой и вела меня прямо к дому! Только совершенно не к тому, в который я так упорно хотела попасть! Точно! Я перепутала дом! С огромным волнением я набрала код домофона и с радостью услышала недовольный голос Егора: «Кто там!» «Егор, открой – это я!» Когда я оказалась в квартире, то увидела, что Егор не столько обрадован, сколько удивлен. «Как ты здесь оказалась?» - с недоумением спрашивал он. «Вот так! Соскучилась и приехала!» - отвечала я, не веря своему счастью. Однако, моя эйфория быстро улетучилась, потому что я поняла, для чего Егор уединяется по выходным дням в новой квартире. Все оказалось предельно просто: здесь никто не мешал ему напиваться в одиночку. И это было ужасно печальное открытие!
Однако, жизнь продолжалась и, как всегда надежда на лучшее вопреки всему не оставляла меня. Мне казалось, что если проявлять к человеку доброту, любовь и терпение, то можно изменить что-то в его судьбе. Мне хотелось путешествовать, получать новые впечатления и в этом Егор часто соглашался со мной. Следующее наше путешествие мы предприняли снова в Коктебель, который нам понравился и запомнился не только злобной хозяйкой, но и чистейшим морем и великолепными горами вокруг коктебельской бухты и вкусной недорогой едой. В этот раз мы были заранее вооружены адресом «очень хорошей квартирной хозяйки», которую порекомендовал нам все тот же вездесущий Петрунько. Оказывается, он с женой уже много лет останавливается у нее. Да и в этом году, немного позже нас семейство Петрунько собиралось присоединиться к нам. На этот раз действительно, условия проживания были неплохими – в нашем распоряжении была просторная терраса. Мы мирно отдыхали, наслаждаясь солнцем, морем и замечательной природой, пока приезд четы Петрунько не нарушил нашей идилии. Егор в купе с Андреем представляли термоядерную смесь. Ежедневно они напивались, невзирая на мои с мадам Петрунько отчаянные попытки остановить их, с утра они, естественно, болели, к обеду начинали лечиться подобным, а к ужину все переходило в какую-то круговерть, в которой уже и мы с Андреевой супругой поневоле принимали активное участие. Помню затянувшиеся трапезы, плавно переходящие из одного приморского ресторана в другой, наши с Петрунько забойные танцы под популярную тогда песенку «А яки да!», ночное купание в море (которое в Черном море было дозволено, а как оказалось позже, в других морях – нет). Одним словом, когда Петруньки собрались уезжать, я да, по-моему, и Егор вздохнули с облегчением! Мы проводили их на вокзал и посадили в поезд. Причем запасливые Петруньки повезли с собой в Москву целую тучу сумок и чемоданов. Оказывается, они традиционно закупали в Коктебеле овощи и фрукты, начиная с дынь и кончая репчатым луком! Егор поинтересовался, не хочу ли я запастись чем-нибудь тоже? На что я категорически ответила: «Нет! Ни за что!» В моей памяти еще слишком живо было воспоминание о том, как возвращаясь из Судака с Олегом, на пересадке в Симферополе мы увидели ну очень дешевые абрикосы и персики и на радостях взяли по ящику того и другого. И как потом корячились с этими ящиками и остальными вещами, загружая и выгружая их из поезда!  Рук не хватало, мы перемещались вдоль поезда мелкими перебежками, Олег по своему обыкновению исходил ненавистью ко всему белому свету… Вобщем, впечатление от отдыха было начисто испорчено этим последним штрихом. Так что на всю оставшуюся жизнь в моем сознании каленым железом отпечатались слова: «Никогда, ничего не покупать на отдыхе (ну, за исключением мелких сувениров)». Вообще, конечно путешествия – это одно из тех занятий, которые дают много впечатлений, и мне всегда было жалко, что я не могу путешествовать столько, сколько бы мне хотелось. И все-таки, как я сейчас припоминаю, мне довелось кое-где побывать, и теперь я бережно и с удовольствием перебираю эти воспоминания, смеюсь и грущу над ними, они делают мою жизнь более яркой и насыщенной. Меня всегда удивляло, что мой брат Алекс, никогда не видевший никакого моря, не стремится заполнить этот пробел. Да и Егор, если бы не я, вряд ли бы когда-нибудь выбрался из своих Мытищ. Но, зато теперь он, что называется, вошел во вкус и мы выезжали с ним на море как минимум раз (а то и два) в год. После наших крымских каникул мы решили податься в Краснодарский край. Кроме того, нам надоело отдыхать так называемым «диким» образом и гнездиться в не слишком комфортном, так называемом «частном секторе». Тем более, что жизнь менялась и одной из положительных черт этой новой жизни было то, что теперь за деньги можно было купить (а не «достать», как раньше) практически все. Дело было в цене вопроса. Мы выбрали то, что могли себе позволить – путевку в Дагомыс. По нашим представлениям это было достаточно комфортабельная гостиница с хорошими номерами и неплохим шведским столом. Корпуса стояли на высоком скалистом берегу, и к морю надо было спускаться на шикарном внушительных размеров лифте. На пляже было в достатке лежаков, территория была небольшая, но зеленая. Неудобство было практически одно: то, что лоджия нашего номера выходила как раз в сторону ресторана. По ночам оттуда раздавалась оглушительная музыка, и кто-то голосом Успенской (а возможно это и была она сама) исполнял заезженные хиты так называемого «русского шансона». Я и раньше-то никогда не была поклонницей этого жанра, а уж с тех пор и вовсе стала испытывать к нему ярко выраженную неприязнь. В остальном отдых был респектабельным и размеренным. Погода стояла такая, какую я обожаю – осень на юге – жаркие, но не слишком, дни, теплое, ласковое море, не холодные, но все же освежающие ночи. Через некоторое время нам даже захотелось некоторого экстрима, и мы отправились на рафтинг по горной реке. Мы с Егором смутно представляли, что это такое, но это мероприятие, честно говоря, превзошло все наши ожидания. Нас посадили в заезженный ПАЗик (как оказалось, это был излюбленный вид транспорта у местных тружеников на ниве туризма) и повезли в горы. Меня сразу насторожило, что в автобусе среди любителей острых ощущений оказалась всего одна женщина  - естественно, это была я. Через какое-то время езды по головокружительной, но живописной горной дороге, мы прибыли на место старта нашего рафтинга. Это был берег неширокой, быстрой горной реки под названием Мзымта. Рафты оказались большими (человек на восемь) надувными лодками. Всех прибывших распределили по рафтам, снабдили спасательными жилетами, дали каждому гребцу по веслу, а каждой лодке – по проводнику из местного населения. Наш проводник был настроен серьезно, сразу предупредил, что будут опасные места, в которых необходимо строго и быстро выполнять его команды, иначе можем перевернуться и даже разбиться о камни. Но и при удачном раскладе перспектива оказаться в стремительном ледяном потоке не сулит ничего хорошего для здоровья. С таким более, чем оптимистическим настроем мы отправились в плавание по бурной Мзымте. Река подхватила нас стремительным потоком и понесла вниз, к морю. Картины прибрежного пейзажа сменялись с неимоверной быстротой! Глубокое ущелье сменялось живописной долиной, поросшей желтеющей травой и кустарниками, за крутым поворотом тут же следовал бурлящий и ревущий порог. Рафт скакал и крутился на волнах, как взбесившийся конь, а мы только и успевали орудовать веслами, выполняя команды нашего капитана. Ледяные искрящиеся на солнце брызги окатывали нас с головы до ног, но нам было не до того – главное было удержаться на рафте, не вывалиться за борт и не дать лодке перевернуться! Когда рафт прибыл к месту назначения, мы были мокрые, усталые, но довольные. Безусловно, мероприятие было захватывающим! В программу также входили шашлык и местное вино на берегу своенравной реки. Местный экстрим очень впечатлил нас с Егором, и мы решили не останавливаться на этом. В следующий раз, уже отдыхая в Адлере, мы рванули в Абхазию на экскурсию к Гегскому водопаду. Как было описано в рекламе экскурсии, этот водопад – один из самых высоких в Абхазии. Вот нам и захотелось увидеть это чудо природы. Вообще говоря, этот поход, скорее всего, был совсем небезопасным, так как война между Грузией и Абхазией только что закончилась, и там было еще не совсем спокойно, но любопытство наше оказалось сильнее доводов разума. Кстати, таких, как мы безбашенных, набрался полный автобус (такой же раздолбанный ПАЗик, кстати). Границу между Россией и Абхазией нам пришлось проходить пешком, причем это заняло достаточно много времени. Потом мы снова загрузились в автобус и быстро доехали до Гагры. В моем тогдашнем представлении Гагры – это был роскошный курортный город, в котором я никогда раньше не была, но о котором много слышала. И вот теперь перед нашими глазами предстало зрелище под стать кадрам из фантастического боевика о звездных войнах. Серое, неприветливое море пенистыми волнами набегает на совершенно безлюдный пустынный пляж. Кое-где, как напоминание о былом благополучии валяются опрокинутые тенты и лежаки, будки мороженщиков, парковые скамейки. Полуразрушенные здания отелей и жилых домов, как покалеченные войной солдаты взирают на эту душераздирающую картину разбитыми глазницами оконных проемов. Экскурсовод предложил нам искупаться в море, благо, что в отличие от Адлерских переполненных отдыхающими пляжей, здесь было совершенно пустынно. Но мы дружно отказались. Ощущение было такое, как будто тоска и боль людей, живших здесь когда-то, передались нам. Все здесь было не такое, как в обычной жизни, как будто бы в каком-то зазеркалье, на темной, изнаночной стороне бытия. И хотелось как можно скорее выбраться отсюда. Мы снова сели в ПАЗик и он, пыхтя от натуги, начал карабкаться все выше по немыслимо узкой и крутой дороге.   Когда нам навстречу выехал грузовик, такой же древний и раздолбанный, как и наш автобус, мое сердце чуть не остановилось от ужаса. Казалось, кто-то из нас неминуемо должен был рухнуть в пропасть – ведь разъехаться было совершенно негде. Но, очевидно, местные водители знали какие-то особые заклинания, потому что чудо произошло, и мы невредимыми добрались до места. Издалека водопад не показался мне таким уж огромным. И только когда внизу у его подножия показалась группа туристов, я оценила грандиозность этого природного явления.  Высота скалы, с которой низвергалась река Гег, была не меньше шестнадцатиэтажного дома и люди рядом с ним казались размером с букашку. Это было очень красиво и даже величественно. По каменистым берегам Гега мы подобрались совсем близко к огромной скале, с которой низвергался поток воды. Было мрачно (скала заслоняла солнечный свет), шумно и очень влажно. Взвесь мельчайших брызг висела в воздухе, как туман. И еще присутствовало странное ощущение, как будто находишься рядом с исполинским живым существом, не злым, но и не добрым, живущим своей непонятной жизнью. От этого становилось как-то неуютно и хотелось поскорее выбраться в ярко освещенную долину, где под навесом проводники уже жарили обязательные шашлыки.
Это было хорошее время наших путешествий, которое, правда, постоянно омрачалось ссорами из-за пьянства Егора. Это, а еще такая же проблема с братом Алексом постоянно держала меня в напряжении. Да и на работе часто возникали ситуации, выбивавшие меня из седла. И если считается, что большинство болезней возникает на нервной почве, то и моя внезапно начавшаяся болезнь, скорее всего, имела такое же происхождение. Боль накинулась на меня внезапно, как хищник на свою жертву. Месяца два я пыталась продержаться на анальгине, но потом, не выдержала и отправилась на прием к врачу. Я не очень верила в медицину (а теперь и еще меньше), поэтому диагноз врача я проверила еще в двух клиниках. Все единодушно сходились в одном – необходима операция! Вердикт поверг меня в шок, но боль не отпускала меня, это состояние стало невыносимым, и я смирилась с необходимостью»

***

«Герцогиня лежала на постели и с трудом вспоминала, где она находится. Над ней склонилось такое до боли знакомое лицо. Большие голубые глаза смотрели внимательно и настороженно.
«Как ты себя чувствуешь?» - спросил Стрелок.
«Не знаю. Откуда ты взялся? Ты так давно пропал. Я уже думала, что ты погиб…» - с трудом проговорила Герцогиня.
«Это ты чуть не погибла! Когда я нашел тебя, ты лежала без движения, похожая на восковую куклу. Ты не реагировала ни на что и почти не дышала. Что случилось с тобой?»
«Не помню… Ничего не помню…» - голос Герцогини изменился до неузнаваемости. Раньше он звенел и переливался живыми красками, а теперь это был хриплый, бесцветный голос тени, да и сама она больше походила на тень, отбрасываемую живой и теплой женщиной из прошлого.  Она помнила только одно: боль накинулась на ее тело, как хищный зверь и терзала ее неотступно: час за часом, день за днем. Боль отнимала желания, мечты, саму жажду жизни. Казалось, она была готова заплатить любую цену, чтобы боль отступила. Даже смерть не казалась слишком дорогой платой. Верный Страж не отходил от ее постели, но ничем не мог помочь ей.
«Сначала я звала тебя, Стрелок, но ты не приходил. Потом я стала звать смерть, но и она не пришла. Тогда я стала просить Стража, чтобы он сделал что-нибудь – я была готова на все, лишь бы прекратились мои мучения!» И вот в один далеко не прекрасный день Страж подошел ко мне и сказал: « Я узнал один способ, который может помочь тебе, моя Герцогиня. Но я не уверен, в праве ли я предложить тебе это» «Конечно, ты можешь и даже должен! Пожалуйста, не надо сомневаться, говори!» - воскликнула Герцогиня с мольбой в голосе. «От одной сильной и не очень праведной Колдуньи я узнал, что твоя болезнь – это болезнь невыполненного предназначения. Так твое тело мстит твоей душе за твою гордость и непреклонность» «Прекрати, не мучай меня еще и ты! Скажи, есть ли способ избавления, Колдунья дала тебе какой-то рецепт?» «Да, дала… Но цена будет очень дорогой. Возможно слишком дорогой для тебя, моя Герцогиня» «Что я должна сделать?» «Вот свиток, на котором написано заклинание. Ты должна прочесть его в полночь в полнолуние. Никого не должно быть рядом, никто не должен ничего слышать. Вот этот горшок с засохшим цветком должен стоять перед тобой. По мере того, как заклинание начнет действовать, твоя болезнь будет уходить в землю, но вместе с ней Колдунья заберет у тебя что-то важное, чего нет у нее, и в чем она очень нуждается. Возможно, без этого твоя жизнь не будет больше прежней, и о чем ты скорее всего очень пожалеешь…» «Нет, не пожалею – воскликнула Герцогиня – я не могу больше страдать! Я согласна на все!» «Тогда после проведения ритуала я должен буду отнести горшок с цветком Колдунье – это ее обязательное условие» Дальше Герцогиня вспомнила свою спальню с мерцающим светом свечей. Полную луну за окном, завешенным белой вуалью, древний свиток с полустертыми причудливо выписанными буквами и словами, слагающимися в непонятный, но завораживающий по своему звучанию стих. Перед ней засохший стебель неизвестного, но, похоже, давно умершего цветка, который по мере чтения заклинания вдруг начал на ее глазах наливаться жизнью, зеленеть и наконец в последний миг, ухваченный ее гаснущим сознаньем, распустившийся необыкновенной красоты кроваво-красным цветком. Что было дальше… «Больше я не помню ничего – прошелестел, ее голос, не узнанный даже ей самой. – Что было дальше? Откуда взялся ты? Сколько времени прошло с тех пор, как я потеряла сознание?»
«Лучше скажи мне, как ты себя чувствуешь, а потом я расскажу тебе все остальное» - с нежностью и заботой проговорил Стрелок.
«Я чувствую слабость. А боль? Боль отступила – действительно заклинание подействовало. Только я не могу подняться на ноги, но это ничего. Я думаю, все наладится. Расскажи мне о себе»
«Я так виноват перед тобой! Наверное, ты никогда не простишь меня! В тот день, когда я ушел на охоту в последний раз, я повстречал охотников за драконами, таких же, как я. Они рассказали мне об Ущелье Туманов, в котором несколько раз видели следы огненного дыхания дракона и находили следы его когтей. Никто из смельчаков, отправлявшихся на поиски драконьих сокровищ, не вернулся обратно, и даже их останки никогда не находили. Мы решили запастись стрелами и факелами, огнеупорной одеждой и дойти до таинственного ущелья. Мы задумали найти логово дракона, завладеть его сокровищами (ведь известно, что каждый дракон охраняет древний клад), а возможно, и убить его. Мы рассчитывали сказочно разбогатеть! Охотничий азарт и жажда богатства овладели всем моим существом!  Я не думал о тебе, я был охвачен охотничьим духом! Потом мы долго шли через лесную чащу, потом поднимались наверх, в горы, потом спускались в глубокие расщелины, преодолевали пропасти. А потом мы вышли к горному озеру. Как утверждали мои друзья, это озеро было последним препятствием перед нашей целью. Дальше начиналось Ущелье Туманов – логово дракона и его сокровищница. Мы остановились на живописном берегу, развели костер, набрали чистейшей воды из озера, и стали готовить пищу. Мои друзья решили устроить праздничное застолье по поводу будущего обогащения и предвкушения новой беззаботной и полной удовольствий жизни. Мы пили грог, пели громкие грубые песни, хохотали над непристойными шутками и кто-то даже пытался пуститься в пляс. С наступлением ночи наше радостное возбуждение немного омрачилось настороженным молчанием окружающей природы. Ни шелеста листвы, ни пения птиц, ни плеска волны – все застыло в каком-то гнетущем оцепенении или ожидании чего-то недоброго. Каждый из нас не хотел показаться остальным трусом. Мы все еще пытались шутить, громко смеялись и переговаривались, но даже эхо не желало повторять наши голоса, звуки как будто вязли и тонули в дремотной тишине, и постепенно наше вымученное веселье перешло в какую-то неестественную заторможенность. Наши головы словно налились свинцовой тяжестью, разум окутал туман, взгляд остановился в одной точке. Я никак не мог вспомнить, зачем я оказался в этом странном месте, как я попал сюда и что должен делать дальше. Не хотелось ни двигаться, ни думать. Краем сознания я замечал, что и мои спутники также сидят или лежат неподвижно на прибрежном песке. Только изредка, когда начинала мучить жажда, кто-то нехотя вставал и брел к озеру, чтобы зачерпнуть в пригоршню ледяной чистой воды. Некоторые падали на полпути, ползли к озеру из последних сил, а некоторые оставались лежать без признаков жизни. Ночью туман, клубящийся над озером, начинал светиться голубоватым мерцающим светом. Какие-то неясные тени передвигались в этом сиянии и мы, как зачарованные, позабыв обо всем на свете, не могли оторвать безумных взглядов от этого зрелища. Я не знаю, сколько времени так прошло, но только однажды я ощутил на щеке какое-то легкое, теплое прикосновение. Это была ярко-желтая бабочка-лимонница, Бог весть как попавшая в это пустынное, гиблое место, она мне вдруг напомнила что-то мучительно знакомое, такое необходимое мне и такое давно забытое – прикосновение твоей руки. Мысль о тебе вдруг пронзила мое заледеневшее, затуманенное сознание. Ведь я оставил тебя там, в лесной хижине одну, без надежды и без помощи – такую хрупкую и беззащитную! Дремотное оцепенение как липкая паутина сползло с моего разума. Я огляделся вокруг – я был совершенно один на пустынном берегу! Там и тут виднелись свежие холмики могил моих товарищей, невесть кем и когда погребенных на берегу коварного озера. Я в ужасе вскочил на ноги и бросился прочь, но мои онемевшие ноги, как в дурном сне, не желали повиноваться мне. Я падал и полз, раздирая в кровь колени и руки, снова вставал и снова падал, но, к своему счастью я все удалялся от проклятого места и, наконец, израненный, усталый, оборванный я добрался до своей хижины. Конечно, как и опасался, я не нашел в ней тебя! Несколько дней я обыскивал окрестный лес в поисках твоих следов, но все было тщетно. Как я ругал и проклинал себя за то, что не дорожил тобой, что смог уйти, даже не попрощавшись! Как ты была мне нужна теперь, когда ты исчезла, растворилась в этих просторах без следа! И вот однажды мне в голову пришла здравая мысль: а что, если ты просто вернулась в свой замок? Просто устала меня ждать и вернулась домой? Эта мысль сначала повергла меня в отчаяние. Потом я начал успокаивать себя. Может быть это к лучшему, может быть, ты все забыла, перестала ждать. Дни тянулись за днями, боль расставания постепенно притуплялась. Я ходил на охоту, готовил пищу, засыпал в одиночестве и просыпался один в своей хижине. Но однажды мне приснился ужасный сон: я увидел тебя на самой вершине высокой скалы. Ты была так далеко, что казалась крошечной хрупкой статуэткой, но я точно знал, что это ты. Я стал кричать и звать тебя, но ты не слышала моего голоса. Я только видел, что порывы сильного ветра там, наверху раздувают твои волосы и треплют одежду. И вдруг внезапно налетевший особенно сильный и резкий шквал сильно покачнул тебя и ты, не удержавшись, начала падать вниз. Я бросился бежать, в надежде подхватить тебя, не дать тебе разбиться о камни. Дальше время как будто замедлилось. Ты, распростерла руки, как крылья, будто бы зависла между небом и землей, но и я не мог сдвинуться с места, как будто мои ноги были налиты свинцом. Этот растянутый до бесконечности миг бессильного отчаяния был так невыносим, что я проснулся в холодном поту. Сердце мое сжималось, и страх, испытанный в сновидении, не отпускал и наяву. Я понял, с тобой что-то случилось, и ты нуждаешься в моей помощи.  Я отправился в твой замок с намерением сделать все возможное, все зависящее от меня, чтобы оградить тебя от опасности. Твой Страж рассказал мне о твоем недуге, о колдовстве и о том, что с того самого полнолуния ты лежала без сознания уже несколько дней. Я не отходил от тебя день и ночь. Я не ложился спать, потому что боялся, что пока я сплю, ты покинешь меня, упадешь в ту бездонную пропасть, над которой я видел тебя в том ужасном сновидении. Я держал тебя за руку, разговаривал с тобой, клал тебе руку на лоб и вот, наконец, ты открыла глаза и заговорила со мной. Теперь все будет хорошо! Все страшное и плохое позади!» - Стрелок склонился над бледным лицом Герцогини и прикоснулся губами к ее волосам.
«Не знаю. Я очень слаба. Мне трудно о чем-либо думать. Голова кружится, и я чувствую слабость во всем теле. Но, самое главное – я ничего не хочу. Мне кажется, что все, что должно было случиться в моей жизни, уже случилось, и больше не будет ничего нового. Ведь Колдунья говорила, что за исцеление от боли она заберет у меня что-то важное. Я чувствую, что она забрала у меня мою молодость и желание жить. Теперь я не нужна этому миру и этот мир не нужен мне, - проговорила Герцогиня почти шепотом – слышишь, даже голос у меня изменился. Это чужой, хриплый, неживой голос. Это уже не я. Мое тело перестало радовать и слушаться меня, и я отвратительна себе»
«Ты не должна говорить так! Ты должна быть сильной и победить колдовство! Сейчас ты встанешь, и мы пойдем с тобой в сад. Я буду помогать тебе идти. Мы должны дойти вон до того холма, где стоит твоя любимая беседка в зарослях плетистой розы. Ты ведь хочешь полюбоваться своими любимыми розами?»
«Хочу. Да, пожалуй, это единственное, что могло бы меня сейчас порадовать. Но мне ни за что не дойти туда. У меня не хватит сил. Даже с твоей помощью»
«Ничего, мы пройдем сегодня столько, сколько ты сможешь. А завтра – чуть больше. И так каждый день. И ты обязательно увидишь, как распускаются бутоны! Я обещаю тебе! И ты обещай мне, пожалуйста: всегда, даже если меня не будет рядом, ты каждый день будешь проделывать этот путь. В любую непогоду, в дни грусти и плохого настроения – всегда - обещаешь?»
«Ну, хорошо, обещаю, если для тебя это так важно» - на бледном лице Герцогини промелькнула слабая улыбка.
«Это важно для тебя!» - улыбнулся ей в ответ Стрелок.
***
Линамартина закрыла книгу и задумалась. «Какая странная книга! События моей жизни отражаются в ней как в каком-то причудливом кривом зеркале. А может быть это я – отражение Герцогини. Хотя, если вспомнить, что я нахожусь сама в придуманном мной мире… И читаю книгу, найденную здесь же… Получается, что автор, сочинивший и меня и Герцогиню и две наши реальности, один и тот же. Да, конечно же, вот такой многослойный мир»
Ее размышления прервала вышедшая на крыльцо Хельга. Она присела в кресло напротив и внимательно посмотрела на подругу. «Ты такая печальная! Вспоминаешь ту боль?»
«Нет. Просто я подумала о том, что если отбросить все необязательное и проходящее, то каждого человека можно представить в виде элементарной частицы, которая пульсирует, становясь то отрицательно, то положительно заряженной. От плюса – к минусу, от счастья – к боли. Причем, когда мы ощущаем боль, мы не видим, как прекрасен мир вокруг, а когда счастливы, не замечаем, как много в этом мире страдания. Да, так оно и есть – каждый из нас это крохотный, беззащитный сгусток энергии. А боль, страдания - они создают ту разность потенциалов по отношению к счастью и радости, которая заставляет нас двигаться. Так было и со мной.
Когда я выписалась из больницы, сначала настроение мое было радужным, от того, что все самое страшное позади. Но самое страшное было как раз впереди. Вместо того, чтобы идти на поправку, мое состояние стало стремительно ухудшаться. Мне стало трудно ходить, сердце часто начинало биться, как заячий хвостик. Кроме того, я стала стремительно набирать вес, что было мне, в общем-то, совершенно несвойственно. У меня возникло ощущение, что старость приближается ко мне семимильными шагами, не смотря на мой совсем еще не старческий возраст. При этом, мне нужно было ходить на работу, ведь из-за операции я и так отсутствовала довольно много времени. А Оскар и Борис начали интересоваться, когда я выйду на работу, когда я еще была в реанимации. Так что времени на восстановление мне давать никто не собирался. Да и с какой бы стати? Проще было найти другого работника на мое место. Это время было для меня очень тяжелым. Плохое самочувствие усугублялось невесть откуда взявшейся раздражительностью. Мне не хотелось никого видеть, ни с кем общаться. Но, по роду своей деятельности я должна была это делать. Иногда хотелось все бросить бежать без оглядки куда глаза глядят. Не знаю, как бы я пережила этот период моей жизни, и чем бы он закончился, если бы не Егор. В тот момент он смог внушить мне простую мысль: никто не может мне помочь, кроме меня самой. «Ты должна каждый день делать определенный комплекс упражнений. Каких упражнений? Для начала я покажу тебе, а потом ты будешь выбирать сама – какие и сколько. Твой организм сам подскажет тебе». Поначалу я отнеслась к его словам, как к простому издевательству – какие еще упражнения могут помочь моему искалеченному телу? Да и как я могу их делать, когда все болит и сопротивляется? Но сначала мне было трудно и лень возражать, и я просто подчинилась, а потом почувствовала реальные результаты. Я стала читать книги о восстановлении здоровья и поняла, что кроме физических упражнений, мне необходим измененный режим питания. Все эти мои изыскания имели двойной резон: во-первых, это действительно восстанавливало меня, а во-вторых, наполняло жизнь определенным смыслом, я поставила цель и упорно двигалась к ней. Как странно и несправедливо, что эта же простая тактика не была применена Егором к самому себе. Он продолжал пить. Пьянство переходило в запои все чаще и вскоре это стало отражаться на его отношениях с руководством. При удивительных способностях Егора, его увлеченности работой, которую он исполнял с удивительной легкостью, ему светила неплохая карьера, но этому не суждено было сбыться. Непосредственный начальник все чаще замечал Егора пьяным на работе, делал ему замечания в резкой форме, а в силу своего характера Егор не желал этого терпеть и решил уволиться. «Не торопись, - просила я его, - найди сначала подходящее место» «Я смогу работать где угодно! Даже грузчиком я заработаю больше, чем в этом дебильном банке!» - заносчиво отвечал мне Егор. Так и получилось, что уволившись из банка и проработав несколько месяцев в какой-то шарашкиной конторе и не получив ни копейки, Егор стал работать грузчиком сначала в Олимпийском, а потом – где придется. Вопреки ожиданиям работы было мало, вернее слишком много было конкурентов из числа «понаехавших», работа была тяжелой, грязной и тупой. Ситуация с пьянством, естественно, только усугубилась.
В силу обстоятельств получилось так, что Егор переехал от меня и жил теперь у себя в Перловке. Ники женился, новая семья жила в нашей крохотной квартире. Я не хотела на совсем перебираться к Егору – в том числе из-за его пьянства. Но каждый выходной я ездила к нему. Такой режим, в общем-то, устраивал всех. Молодые проводили выходные наедине друг с другом, мою жизнь это тоже как-то разнообразило. А мое отсутствие в течение рабочей неделе давало Егору свободу, которая, к сожалению, не шла ему на пользу. Да и круг общения в тот период у него сложился соответствующий. Это были какие-то опустившиеся мужики без специальности, некоторые без жилья, конечно же, все пьющие. Меня ужасали так называемые «друзья» Егора, да и сам он начал заметно деградировать.  Заработанных денег порой не хватало даже на элементарную еду. Егор никогда не был жадным и когда он был при деньгах, всегда с радостью тратил их на меня. Теперь я, приезжая к нему, старалась купить какой-нибудь вкусной еды, что-то из необходимого в хозяйстве. Я знаю, если бы не проклятый алкаголь, мы бы справились со всеми трудностями! Если бы… Если бы… Иногда, приезжая в пятницу после работы, я заставала пьяного Егора, спящего беспробудным сном, жуткий кавардак в квартире, гору немытой посуды на кухне. Слезы обиды и отчаяния душили меня.  Я не могла понять: зачем, почему, какая неведомая сила заставляет человека наплевать на все и на всех – и в первую очередь на самого себя! Ведь мне было совершенно ясно, что он просто убивает, уничтожает себя – уже не говоря обо мне, о наших отношениях. Иногда, когда Егору удавалось как-то привести себя в порядок, остановиться, уходил в запой мой братец Алекс. Мама мучилась с ним, и это естественно мучило меня – ведь в этой ситуации я тоже не могла ничего изменить, а только впадала в бессильное отчаяние. Причем, эти два близких мне человека почему-то проявляли себя, как сообщающиеся сосуды: когда у одного что-то как-то налаживалось, второй уходил в глубокий аут. Мое состояние было похоже на состояние зайца, которого гончие после долгой погони загнали в угол.  Если учесть мое еще не восстановившееся здоровье, то общий фон моего существования оставлял желать лучшего. Я поняла, что мне нужна смена обстановки, настроя, наконец, приоритетов. В нашем банковском окружении народ уже вовсю начал ездить за границу (в основном, конечно, в Турцию). Все отдохнувшие за кордоном возвращались в восторге от качества сервиса, несравнимого с тем, к какому мы привыкли в нашей незатейливой жизни. Тогда я решила, что пора и мне испытать радости заморского отдыха. Я оформила загранпаспорт и стала искать себе попутчиков. Из моего близкого окружения я никого не нашла, и поэтому пришлось ехать со второй женой моего троюродного брата и ее двумя подругами. Путевки брали подруги, оказавшиеся уже опытными путешественницами, и первый мой вояж был в отель, расположенный недалеко от города Кемер. Место и вправду было красивое – кругом горы, поросшие реликтовой сосной, море чистое и отель достаточно хороший – четыре звезды. Что меня удивило, так это обилие, разнообразие и качество пищи, предлагаемой на завтрак, обед и ужин. Повара в этом отеле действительно были потрясающие!  Все остальное надо сказать честно, несколько разочаровало меня. Во-первых, попутчицы мои были явно не моего круга. Общаться мне с ними было, мягко говоря, не интересно. Из развлечений дамы предпочитали походы в местные магазинчики и сувенирные лавки, чего я, собственно говоря, за приятное времяпровождение категорически не считаю. Да и вообще, если днем время бывало занято купанием, загоранием, посещением мест общепита, то вечера были откровенно скучными. Кроме просмотра какой-то совершенно дурацкой анимации, делать было решительно нечего. Впрочем, как я поняла потом, так бывает, скорее всего, во всех заграничных отелях (во всяком случае, во всех, где я потом побывала). Вот такой красоты, как Коктебельский променад: с художниками, песнями, танцами, торговлей украшениями, бесчисленными уличными кафешками – я нигде больше не видела! В общем, первая поездка в Турцию оставила в моей душе легкий флер разочарования, хотя, в общем и целом, все равно было интересно и дало мне какую-никакую передышку и подзарядку.
Учитывая полученный опыт, я решила, что отдыхать надо с проверенными людьми.  (Вообще-то, я считаю, что впечатления, полученные от путешествия, на восемьдесят процентов зависят от спутников (или спутника). Поскольку в нашем допофисовском коллективе были люди, с которыми мне было вполне комфортно общаться, с одним таким человеком – заведующей кассой Нэлей Овсянниковой – я и скооперировалась для следующей поездки в Турцию. Нэля была (и остается) живой, начитанной, с чувством юмора – в общем, я поняла, что мы вполне сможем с удовольствием провести вместе десять дней. Правда, поездка началась сразу как-то не очень удачно. По какой-то причине наш рейс сильно задерживался.  В результате в Анталию мы прилетели не утром, а во второй половине дня. Пока нас посадили в автобус, пока развезли всех туристов по отелям (а наш отель оказался дальше всех – за Аланьей) практически наступила ночь. Кроме самолетной еды за весь день у нас маковой росинки во рту не побывало, однако ресторан был уже закрыт и полагающегося нам ужина мы соответственно лишались. Хорошо еще, что дежурный на рецепции после недолгих препирательств на смеси английского, турецкого и русского языков, выдал нам ключ от номера и мы, вконец измученные и голодные смогли наконец-то обрести пристанище. Однако, волнения этого дня и чувство голода вряд ли бы позволили нам быстро уснуть – надо было хоть что-то перекусить. Пошарив в сумках, мы обнаружили, что кроме бутылки коньяка, купленной в дьютифри в Шереметьево, и чудом оказавшейся у Нэли крошечной шоколадки у нас ничего нет. Ну, уж тут было не до капризов! Перекусив, чем Бог послал, мы, наконец, упали в постели. Так и начался наш отдых. Отель оказался крошечным, но совершенно очаровательным. Вся его небольшая, уютная территория была восхитительно декорирована экзотическими растениями: огромными развесистыми фикусами, пальмами, самыми разнообразными кактусами, разноцветными бугенвиллиями, гибискусами. Посреди этого райского сада был небольшой бассейн, на берегах которого с раннего утра до позднего вечера расположившись на лежаках, как тюлени на лежбище, пили пиво и играли в карты толстые, пожилые немцы обоего пола. Никогда не понимала людей, которые приезжают на море и купаются в бассейнах (правда, один раз в жизни мне пришлось-таки использовать эту тактику – об этом потом расскажу). А мы, конечно, ходили на море! Я плавала от души! И в тихую погоду, ну, а уж когда были волны, тут меня вообще из воды выгнать было трудно! Трудно, но, как показала жизнь, возможно! Однажды было довольно сильное волнение, и я допрыгалась на волнах до того, что меня с нешуточной силой швырнуло на волнорез, так что я чувствительно ударилась. В дополнение к этому, возможно воспользовавшись моим замешательством, какая-то рыба чувствительно куснула меня за ногу. Вот это сильно испугало меня! Кто его знает, что там за существо – не видно ведь! А вдруг, змея какая-нибудь? От этой мысли я завизжала и так взлетела над водой,  что, наверное, любой дельфин мог позавидовать мне. Я быстренько погребла к берегу, а окружающий народ на всякий случай последовал моему примеру. А вообще-то я плавала всегда подолгу, так что Нэля обычно начинала волноваться и носиться по берегу, высматривая над водой мою бестолковую голову. Иногда мы отправлялись в пешие прогулки по берегу моря в сторону Аланьи. Город был от нас не очень далеко – километра два и прогуляться по набережной было приятно. Из нашего отеля Аланья выглядела очень красиво – особенно ночью, когда зажигались огни. Полуостров, на котором расположена старинная крепость, выдается далеко в море и в темноте кажется, как будто огромный светящийся кит всплыл на поверхность и парит над черной, переливающейся бездной. Однажды мы поехали на экскурсию в Аланью. Дорога, по которой поднимался автобус на вершину горы, к крепости, была еще страшнее той, по которой мы с Егором ехали на Гегский водопад. Когда разъезжались два встречных автобуса, мы просто зависали над пропастью и то, что мы не свалились в море, казалось чудом. Зато с вершины открывался необыкновенной красоты вид! С двух сторон полуострова были две большие бухты. На фоне ярко-синей воды, как игрушечные, белели яхты, корабли, волнорезы. Вдоль береговой линии располагались большие и маленькие отели, утопающие в зелени деревьев, а прямо перед нами была необъятная синева моря, сливающаяся с такой же необъятной синевой неба. После того, как нам, к моему изумлению благополучно удалось спуститься по той же опасной дороге, экскурсовод – забавный такой молодой парень, не плохо говорящий по-русски – повел нас в мечеть. Он показал нам внутреннее убранство, рассказал о том, как происходит служба, потом спросил, есть ли вопросы. И тут одна дама выдала: «А в чем ваш мулла дома ходит?» Вопрос оказался для парня неожиданным. Несколько минут он недоуменно хлопал глазами, а потом сказал: «В чем ходит, в чем ходит? Одевает халат – и ходит!» Эта фраза, произнесенная со специфической восточной интонацией и акцентом, показалась нам с Нэлей такой смешной, что мы потом долгое время повторяли ее, и каждый раз искренне веселились. Вообще мы с Нэлей были на одной волне в смысле юмора и часто смешили друг друга. Однажды она взялась рассказывать мне содержание какого-то слащавого, так называемого, женского любовного романа. Она так очаровательно издевательски описывала незатейливую интригу между неотразимым, статным, немыслимо мужественным героем-любовником, томной, чувственной, естественно, невообразимо красивой героиней и  ее мерзким во всех отношениях, но ужасно коварным и хитрым мужем, что я вскоре стала просить у нее пощады, чтобы не умереть со смеху! Вот так с приятностью пролетели дни нашего отпуска, и пора было возвращаться домой, в Москву.
В Москве были все те же предлагаемые обстоятельства. Выматывающая нервная работа, брат, изводящий маму своим пьянством и погибающий в каком-то безысходном жизненном кризисе Егор. Правда, в это время на моем таком пасмурном сером небосклоне совершенно как-то незаметно и неожиданно зажглась очаровательная звездочка по имени Ромашка. Дело в том, что у Ники родился сын. Конечно, это было не совсем кстати, учитывая наши стесненные квартирные условия, но малыш появился и с этим фактом надо было считаться. Часто, придя с работы домой, я, чувствуя потребность отвлечься от всего и проветрить мозги, брала коляску с Ромашкой и шла гулять. Когда малыш подрос, мы прогуливались, уже держась за руку. Потом читали книжки, смотрели мультики, играли в разные игры. И ведь это такой давно известный всем факт, что любишь того, в кого вкладываешь душу. Так и Ромашка стал моим любимцем на много-много лет вперед, и остается им и по сей день.
Однако все остальное было просто из рук вон плохо! Я понимала, что в ситуации с Алексом уже ничего невозможно изменить, но Егор, как мне казалось, мог еще выкарабкаться! Мне казалось, что у него достанет сил вырваться из этого адского заколдованного круга, который засасывал его, отнимал его силы, здоровье, мозги – все, все, чем в избытке наградила его природа. Я ругалась и умоляла, грозила расставанием и Бог знает, чего я только не делала, но все было бесполезно.
В ту весну, когда мы в начале мая приехали в нашу деревню, на нашем участке было очень красиво: как никогда много было нарциссов, тюльпанов и гиацинтов. А еще вдруг зацвела нежными белыми цветами молодая груша – она была такая красивая, как невеста в подвенечном наряде! «Алекс, встань-ка рядом с грушей – я тебя сфотографирую!» - попросила я. Потом мы жарили шашлыки, работали в огороде. И я все время фотографировала – у меня осталось много фотографий с той весны. Много фотографий Алекса. Мы с Ники уехали, а Алекс остался с мамой в деревне. Уже несколько лет он проводил лето в деревне, так как оставлять его в Москве было просто опасно. Однажды во время очередного запоя он перепутал дверь с окном и чудом не разбился – благо, что это был второй этаж. После нескольких подобных случаев мы с мамой решили, что безопаснее будет ей забирать Алекса на все лето в деревню. Для нее это, конечно была нервотрепка, но, когда Алекс не пил (что тоже иногда случалось), он делал какую-то мужскую работу, которой всегда много бывает в деревне. То лето было очень жарким и засушливым. В Москве было, конечно, еще хуже. В воздухе кроме обычного городского марева, смога и духоты был разлит едкий дым горящих торфяников. На работе нас спасали кондиционеры, а по вечерам и ночью было просто невыносимо! Казалось, это ужасное лето никогда не закончится!  Казалось, все так плохо, что хуже уже просто быть не может. Но это состояние в очередной раз оказалось обманчивым! Была середина августа, конец рабочей недели. Я была, как всегда в выходной день у Егора. Мы завтракали, когда раздался звонок мобильного телефона – звонила мама. «Алекс умер» - произнесла она с трудом подавляя душившие ее рыдания. Несуразность этой фразы опрокинула весь окружающий мир. «Дурак, что же ты наделал!? Как ты мог так поступить!? - эти слова просто рвались из моей души, - Боже мой – это же так несправедливо – ты же такой молодой – на целых семь лет моложе меня! – такой красивый, талантливый! Мой маленький братик с пушистыми золотыми волосами! Помнишь, как мы с тобой вместе плакали над сказкой из журнала Пионер о мальчике-Одуванчике, который в лунную ночь под звон волшебных колокольчиков убежал из дома от бабушки Черепахи? Мы уже тогда почему-то понимали, что эта печальная сказка, про тебя, мой братик. Ты, тоже как-то по-дурацки прожил свою недолгую жизнь, ты совершал неправильные поступки, ты так бестолково использовал отпущенные тебе природой способности! Ты измучил нас с мамой, да и себя своим пьянством! И вот теперь ты ушел от нас навсегда – мальчик-одуванчик с поседевшими серебристыми волосами. Ты оставил после себя замечательные песни и душераздирающие стихи… А еще память обо всем прекрасном, что нас связывало: наши разговоры на любые темы, наши шутки, наш юмор, понятный порой только нам двоим, книги, фильмы, которые нам обоим нравились, много-много всего… Как ни странно, смерть человека очищает память от всего ненужного, плохого, от всякой шелухи и оставляет основное. То прекрасное, доброе, что есть, наверное, почти в каждом – то, что было дано ему Богом от рождения. Я помню, как однажды в приступе раздражения и отчаяния я сказала Алексу: «Ты ужасный человек! Ты приносишь нам с мамой только горе и боль!» А он, хотя и пьяный как-то очень разумно ответил мне: «Нет, я очень хороший, и когда я умру, вы поймете это» Как же ты оказался прав, мой милый братик! Уходя из жизни, ты сбросил с себя весь этот мучивший тебя и нас груз, вместе с бренным телом, терзаемым болезнью и страстями, и твоя душа легкая и чистая взлетела над нами так, как пелось в нашей любимой песне.
На похороны Алекса приехали многие его друзья, с которыми он не общался в последнее время по вполне понятной причине. Но ребята откликнулись на сообщение о смерти Алекса, и это было очень трогательно. Мы с Ники сделали подборку его песен и фотографий. Алекса уже не было, но его голос и его музыка все звучали и звучали. Он медленно удаляется, смотрит своими немного грустными, немного насмешливыми глазами прямо мне в душу и поет теплым, негромким голосом: «Но в жизни, поверьте, нет места для смерти – я просто на небо взлечу!».
Как известно, никто никогда не учится на чужих ошибках – только на своих, и то не всегда! «Пожалуйста, Егор, прекращай пить – это ведь не доведет до добра – ты же видишь! Я не хочу потерять еще и тебя!» - то просила, то требовала я, но, честно говоря, я и сама уже не сильно верила в то, что что-то сможет измениться в нашей с Егором жизни! Хотя, кое-что все-таки изменилось! Судьба решила улыбнуться нам, и Егора пригласили снова на работу в «Русский Богатырь». Правда, статус его теперь резко упал. Пригласили его на должность инкассатора. Это, конечно, не грузчик, но и не ведущий специалист валютного управления, как до увольнения. Потерял Егор и в деньгах, но самое главное, работа инкассатора, лишенная почти совсем элемента инициативы и творчества, была для него малоинтересной. Однако, и эта работа была, конечно для нас большой удачей. Кроме того, у нас снова появилась возможность вместе путешествовать. Теперь мы решили побывать в Египте.  Нам очень повезло – отель, в котором мы оказались в первый раз, был очень красивым. Он ярусами спускался к морю, утопая в зелени пальм и экзотических цветов, подобный садам Семирамиды (во всяком случае, так я их себе представляла). Но больше всего меня поразило  море. Такого красивого кораллового рифа я не видела больше нигде, хотя потом не раз еще бывала на Красном море! Он поднимался из загадочной, темной глубины к поверхности, где освещенный лучами солнца играл и переливался всеми возможными цветами и удивлял самыми причудливыми и неожиданными формами: то подобный фантастическому лесу, то каким-то невообразимым существам. Но самое прекрасное и поразительное это, конечно, обитатели кораллового рифа – рыбы! Такой красоты и разнообразия сияющих красок я и вообразить не могла. Когда мы впервые подошли к морю, и я увидела это чудо, я как-то  даже не поверила, что это настоящие рыбки! «Каких-то пластиковых муляжей напустили в море для красоты! Совсем чокнулись египтяне!» Но тут же я поняла, что никакого обмана нет! Все здесь настоящее, взаправдашнее! Вот такая красота живет себе в Красном море! С тех пор я просто влюбилась в этот подводный мир! Я могла подолгу плавать с маской, любуясь и радуясь этой загадочной неповторимости подводного мира. Правда, Егор как-то не проникся моим восторгом, возможно, потому, что вообще плохо плавал. Поэтому, я наслаждалась плаваньем одна, а Егор ожидал меня на берегу. В то время к счастью я ничего не знала (или как-то не думала) о том, что в этом теплом, пронизанном солнечными лучами мире может скрываться такая серьезная опасность, как акулы. О случаях нападения акул на людей стали говорить гораздо позже. Мне казалось, что все здесь такое спокойное, умиротворенное: стайки сверкающих, играющих всеми цветами радуги рыб, медленное колыхание водорослей – все это навевало на меня тихий восторг и совершенно отвлекало от грустных мыслей. Мне казалось, я могла бы остаться здесь жить, как Ихтиандр, если бы природа снабдила меня жабрами.  Однако, через некоторое время такого безоблачного счастья нам с Егором (и в этом, как и во многом другом, мы всегда находили взаимопонимание) захотелось новых впечатлений и приключений, которые мы и не замедлили найти на свои бесшабашные головы. В числе предлагаемых египтянами развлечений были посещение пирамид в долине Гиза, круиз по Нилу, катание на квадрациклах по пустыне и много чего другого. На сей раз мы, исходя из наших финансовых возможностей и нежелания тратить много драгоценного времени на утомительные дороги, выбрали «катание на квадрациклах» и «закат в пустыне». Как показала жизнь, выбор наш, как и обычно, не был удачным. Первое путешествие было омрачено тем, что квадрациклы нам достались совершенно раздолбанные (как, впрочем, и остальным искателям приключений). У кого-то не работали тормоза, у кого-то фары, у кого-то был кривой руль – так что все было по-честному – исправная машина полагалась по арабским меркам справедливости только местному гиду, который и припустил на своем квадрацикле по шоссе, как обкуренный бедуин на бешеном верблюде! Наша группа потенциальных самоубийц, не успев толком понять, в чем дело, и как управлять этими отжившими свой век средствами  рискованного передвижения изо всех сил пыталась не отставать.    Шоссе было узкое – двухполосное, и по нему, не соблюдая, конечно, никаких правил дорожного движения, неслись автомобили. Не знаю, как остальным, но мне было страшно, тем более, что навыков вождения у меня не было никаких. Как оказалось, это было не самое страшное – самый ужас начался, когда, проехав часть пути по шоссе, мы наконец-то свернули собственно в пустыню! Я-то, честно говоря, думала, что теперь будет легче, но не тут-то было! Наш импровизированный караван, возглавляемый чокнутым арабом,  помчался по   достаточно неровной поверхности, петляя между горами, подпрыгивая на каких-то камнях и кочках, причем, каждый старался изо всех сил не отстать от гида, дабы не остаться на веки вечные в этом безлюдном и негостеприимном месте, что было совсем не просто, учитывая бездорожье и наши убогие машины. Проклиная арабов, пустыню и свой идиотизм, я пыталась не упустить из виду вожака нашего стада, и не сразу заметила, что Егора нет не только рядом, но и в обозримом пространстве. Я запаниковала. Не знаю, чем бы закончился наш автопробег по пустыне, если бы  не была объявлена остановка. Я слезла со злополучного агрегата и хотела, уж было заставить гида идти на поиски Егора, как он появился в поле моего зрения. Когда он подъехал, я бросилась расспрашивать его, что же случилось и почему он отстал. «Мой квадрацикл перевернулся, наехав на камень, я упал, потом долго не мог поставить его на колеса – тяжелый, зараза! Когда собрался опять ехать, увидел, что все уже скрылись за поворотом. Хорошо еще, что я успел заметить за каким именно! А то бы все – оставаться бы мне здесь на веки вечные!» - пропыхтел, обливаясь потом Егор. Кстати, все мы были в клетчатых арафатках, закрывающих не только голову, но и добрую половину лица. В них было нестерпимо жарко, но они не давали песку и пыли попадать в нос и в рот. «Теперь я буду держаться рядом с тобой, а не гнаться, как ошпаренная за гидом! Уж если пропадать в пустыне, так вдвоем!» - пообещала я Егору. Правда, обратную дорогу мы преодолели практически без приключений. Ну, если не считать того, что возвращались мы практически в полной темноте стремительно наступившей египетской ночи, а фары почти ни у кого  не работали. Тут уж я полностью положилась на провидение. Я почему-то подумала, что если уж оно не позволило нам погибнуть на этой безумной экскурсии, то мы обязательно, не взирая ни на что, благополучно вернемся в отель. Надо заметить, что Егору это мероприятие ужасно понравилось, в отличие от меня.
Следующая наша вылазка проходила под громким названием «Закат в пустыне». Планировалось посещение бедуинского поселения и катание на верблюдах. Об этой поездке коротко могу сказать так: закат в пустыне меня не поразил – закат, как закат – солнце ушло за невысокую гору и все. Бедуинское поселение было каким-то бутафорским. Сами бедуины предлагали купить у них какие-то без безделушки из бисера, а грязноватые дети клянчили денег. Интереснее было обещанное катание на верблюдах. Когда я увидела, как сидящий верблюд с седоком на спине поднимается на ноги (сначала на задние, и несчастный седок практически повисает вниз головой, а уж потом на передние, а ведь после катания он проделывает эту процедуру в обратном порядке!) я сразу же решила, что это развлечение не для меня. А вот Егор был готов испытать этот экстрим, но присмотревшись повнимательней к животным, сделал разумный, на мой взгляд, вывод, что при его габаритах (действительно в тот момент очень солидных) он просто физически не поместится между горбами. Иными словами, я испугалась за себя, а Егор пожалел животное. Так что пока народ перемещался по пустыне на традиционном аборигенском транспорте, мы с Егором спокойно прогуливались в окрестностях бедуинской деревни. На сей раз мы, похоже сделали правильный выбор, потому что кто-то из ездоков все-таки свалился с верблюда, и это вряд ли доставило ему удовольствие, да и остальные по возвращении имели довольно-таки бледный вид. Такие вот развлечения не для слабонервных предоставлялись падким на экзотику туристам. Но, в общем и целом, нам в Египте понравилось. В следующий раз мы решили расширить географию наших Египетских путешествий и поехать не в Шарм-Аль-Шейх, а в Хургаду. То есть не на Синай, а совсем уж в Африку.  Здесь не было никаких гор – ландшафт был абсолютно плоским и, возможно, поэтому постоянно дул  сильный и достаточно холодный ветер. Настолько сильный, что находиться на берегу моря было практически невозможно, поэтому купались мы исключительно в бассейне, который находился в непосредственной близости от нашего номера (хотя я никогда не понимала: зачем ехать на море, если купаешься в бассейне, но вот довелось и самой так поступать). А вот зато номер был просто шикарный: двухкомнатный (спальня и гостиная) и с огромной лоджией. Егор (посредством небольших, но постоянных чаевых, подружился с официантом из местного бара при бассейне – маленьким дружелюбным негром Ясером. Подавая мне коктейль, Ясер всегда сопровождал его ослепительной улыбкой и букетиком цветов с близлежащей клумбы. Из развлечений мы решили попробовать прогулку на яхте до так называемого Райского острова и морскую рыбалку. Для ловли рыбы прогулочная яхта, полная более или менее опытных рыбаков, вышла достаточно далеко в море, где нам выдали снасти – а именно толстые веревки с соответствующими крючками и куски сырого кальмара в качестве наживки. Нам объяснили, что рыбу надо ловить так: закидываешь крючок с кальмаром в море (поглубже) и тягаешь вверх-вниз. Так мы и сделали. Через некоторое время мой крючок так солидно натянул веревку, что я даже испугалась: похоже, что клюет если не кит, то уж как минимум крупная акула. Я позвала на подмогу Егора и мы стали тащить вместе, как дед с бабкой сказочный овощ. Но подошедший араб живо развеял нашу эйфорию, объяснив, что это просто крючок зацепился за коралл. В дальнейшем так и продолжалась наша забава: либо никто не клевал, либо крючок цеплялся за коралл. Это было неприятно, потому что кое-кому удавалось время от времени выловить-таки рыбку! Меня поразило то, что рыбы – такие ярко раскрашенные в самые невообразимые цвета, вдруг на суше оказывались совершенно одинакового серебристо-серого цвета, как селедка или любая другая рыба на прилавке магазина. Интересно, куда девалась их экзотическая красота? Может быть, море оставляла ее себе – ведь рыбам она была больше не нужна! Потом местный кок приготовил нам еду (ужасно невыразительную, кстати) из общего улова и заготовленных продуктов. Мы пообедали и вернулись в отель. Что касается путешествия на Райский остров, то скажу сразу, что, во-первых погода оказалась не слишком подходящей (мягко говоря) для морской прогулки. Ветер был особенно сильный и волны на море были такие, что передвигаться по палубе можно было только короткими перебежками, цепляясь то за одну опору, то за другую. Для полного счастья, как говориться, с нами в группе оказалась пара молодых и, на мой взгляд, совершенно безбашенных немцев, отправившихся в этот круиз с крошечным грудным ребенком. Ребенок, естественно, до глубины души возмущенный таким безрассудством молодых родителей, орал нечеловеческим голосом, чем усугублял и без того сильный дискомфорт окружающих. Немка как-то вяло пыталась успокоить чадо, но усилия ее не имели никакого ощутимого результата. Дальше события развивались так: от расстройства или еще от чего у молодой мамаши начался приступ морской болезни (что при такой качке было и не мудрено). Бедную немку под неумолчный крик младенца начало выворачивать наизнанку. Просто картина маслом – репетиция Армагеддона! Наконец, к бестолковой суете молодого арийца подключился персонал. Мадонну с младенцем унесли в какую-то каюту, где они, наконец успокоились и уснули, что позволило экскурсантам вдохнуть свежий морской бриз полной грудью и насладиться относительной тишиной. Вокруг простирался бескрайний морской простор, окрашенный в густую синеву, посреди которой по левому борту нашего движения из воды выступала огромная, совершенно голая и плоская скала. «Это Акулий остров»- сказал гид. «А почему Акулий?» - спросил кто-то. «Потому что тут водятся акулы» - спокойно ответил моряк. Интересно, почему тогда меня совершенно не испугала эта информация, даже не насторожила? Может быть, я подумала, что акулы как-то привязаны к этому месту, как цепные собаки к своей будке. Странно все-таки устроены человеческие мозги! Уже потом, несколько лет спустя, когда все средства массовой информации заголосили о нападениях акул в Красном море, мысль о том, как бесстрашно я плавала  с маской не так далеко от этих жутких тварей, пришла мне в голову и запоздалые мурашки табуном пробежали по моему телу. Да, а тогда наша яхта, пройдя еще какое-то расстояние, остановилась в некоем месте (где, кстати, стояло еще несколько туристических яхт). Гид сказал, что поблизости находится очень красивый риф и желающие могут посмотреть его с маской или просто искупаться в открытом море. Конечно, я, как и еще несколько придурков пожелала посмотреть риф а, что еще безумнее, Егор пожелал отведать купания в открытом море. Я снарядилась в маску (ласт у меня не было) и присоединилась к группе желающих осмотреть местные красоты. Что характерно, гид плыл впереди в ластах и все, кто был в ластах, кое-как успевали за ним, а я и еще несколько безластных начали отставать. Традиционно гид не останавливался, никого не ждал и даже не оглядывался. Риф, по-видимому, был не так, чтобы уж очень близко, поэтому я решила вернуться на яхту, пока не отстала совсем. Когда я выглянула на поверхность, чтобы сориентироваться в пространстве, то поняла, что нахожусь подозрительно далеко от яхты (да и вообще, среди остальных, я как-то не сильно могу определить – какая из яхт наша. Легкая паника, охватившая меня, стала переходить в основательную, когда я поняла, почему я так далеко успела отплыть – течение относило меня от яхты, в море (наверное, в сторону Акульего острова – хорошо, что я тогда об этом не подумала). Стараясь побороть дрожь во всем теле, я попыталась сосредоточиться на целеустремленном движении вперед. «Главное – дыхание! Не сбиться с дыхания! Я доплыву до какой-нибудь яхты, а там разберемся!» В очередной раз Бог был милостив к своей неразумной рабе. На дрожащих ногах, цепляясь за поручни, я выползла на палубу яхты, оказавшейся все-таки нашей. «А Егор даже и не встречает меня! А я-то думала, что он тут за меня переживает!» - такова была моя первая мысль. «А где он вообще-то, что- то его не видать!» - это была вторая мысль, посетившая мою голову. «Да он до сих пор в воде! Он же не может так долго плавать!» - дошло до меня наконец! Я подбежала к борту, с которого купальщики спускались в воду, и увидела Егора в море. Он, казалось, был совсем недалеко, но по его искаженному напряжением лицу я поняла, что он из последних сил борется с течением, которое не дает ему приблизиться к яхте и постепенно относит его все дальше. И какое-то неведомое чувство не дает ему кричать «Караул! Спасите!». Я тут же оценила его гордость и дурость и стала звать на помощь. Быстро подоспевший матрос бросил Егору спасательный круг и подтянул его к борту. После таких приключений Райский остров не показался нам таким уж райским. Да и честно говоря, кроме ослепительно белого песка и песчаного же пляжа ничего особенного там и  не было. Все, включая возможность присесть в тени под пальмовым зонтиком было платным (хотя, наверное, это нормально). Но нас было уже не пронять песком, а море и солнце было и у нас в отеле»
«Но ты же не можешь долго без моря» - сказала Хельга.
«Не знаю, может быть и могу. Цена вопроса! Все зависит от цены вопроса. От того, насколько ты этого хочешь, и что ты должна за это заплатить. Правда, есть вещи, за которые ты готова заплатить много – почти все, но эти-то вещи как раз и не покупаются!»

«Герцогиня и Стрелок сидели на поляне, прислонившись спиной друг к другу, и смотрели на небо. По небу плыли серебристые облака, похожие на замок, покинутый ими много дней назад. Они отправились в это путешествие каждый по своей причине. Хотя, возможно, причина была одна и та же – просто каждый называл ее по-разному. Стрелок обещал Герцогине, что он отказался от мысли добыть Дракона. Что поиски бессмысленны и бесполезны, что время и здоровье уходит, и что толку? Но Герцогиня знала, что это только слова, страсть, терзающая Стрелка никуда не исчезла. Время только натягивает тетиву, и стрела вот-вот вырвется из лука. Да она и сама не чувствовала удовлетворенности жизнью. В ее сердце поселилась какая-то безнадежность. Ей казалось, что ждать больше нечего, все в ее жизни уже произошло. Она даже не могла представить себе что-то, что могло бы расшевелить ее сознание, погруженное в тоскливую спячку. Даже суровый Страж с беспокойством смотрел на Госпожу своими темными, как ночное небо глазами. Однажды, сидя у окна и глядя вдаль, окутанную вечерним туманом, Герцогиня увидела двух всадником. На фоне светящегося оранжевым сиянием неба, два крошечных силуэта выделялись как статуэтки из черного мрамора. Сверху, чуть выше, длинными горизонтальными мазками картину дополняли сине-розовые перистые облака. Картина была такой обворожительно красивой, а всадники казались счастливыми, оторванными от всей земной суеты и тоски, как будто путешествовали не по земле, а по этому сияющему золотом небу, что Герцогине в голову пришла неожиданная мысль. «Стрелок, мы должны уехать из замка. Я хочу найти твою хижину. Помнишь, мы жили там в лесу?» «Ты действительно хочешь этого?» - Стрелок удивленно посмотрел на Герцогиню. «Да, я этого, правда, хочу. Быть может, мы вернемся к началу нашей истории и поймем в чем ее смысл и как она должна продолжиться?» И вот с той поры они проехали уже много миль. Они побывали в хижине, где провели первые дни своего знакомства, и еще во многих местах. Но Герцогине все время казалось, что чего-то важного они никак не найдут, что-то скрыто от них, но оно будет, обязательно будет, надо только проехать еще немного, и им откроется то, что изменит их жизнь раз и навсегда и даст им если не счастье, то хотя бы безмятежную радость и спокойствие. Сейчас, сидя на полянке, и греясь в лучах заходящего, но еще теплого и ласкового солнца, Герцогиня подумала, что, пожалуй, пора возвращаться домой. Быть может, мы не можем найти ничего, потому что не знаем – что же мы все-таки ищем. Герцогиня повернула голову, чтобы сказать об этом Стрелку, но почувствовав, как напряглось и насторожилось все его существо, промолчала и повернула голову в сторону заходящего солнца, туда, куда было обращено все внимание ее спутника. Там, перекрыв почти весь горизонт, распластав темно-серые, окутанные клубами тумана крыльями, на них стремительно надвигалось что-то невообразимо огромное и зловещее. «Скорее беги отсюда! Прячься в лесу, среди зарослей! Я найду тебя потом, после битвы!» - резко прокричал Стрелок, вскакивая на ноги и не сводя глаз с приближающегося чудовища. «Что это такое!?» - в ужасе проговорила Герцогиня. «Это – дракон! И я должен убить его. Или он убьет меня – другого не дано!» «Я могу помочь тебе чем-нибудь?»  «Нет – это поединок. Никто не может помочь мне – мы будем биться один на один. Спрячься и береги себя!» «И ты береги себя» Стараясь не оглядываться, Герцогиня бросилась бежать к ближнему перелеску. Укрывшись в густом переплетении ветвей, она, наконец решилась посмотреть на оставленного ею Стрелка. Несмотря на могучее телосложение, Стрелок казался маленьким и жалким по сравнению с громадным чудовищем, нависшим над поляной уже совсем близко. Из-под облачных лохмотьев, окутывающих все тело монстра, вырывались ослепительные вспышки молний, его грозное рычание было похоже на раскаты грома. Стрелок стоял неподвижно. В его руках был лук с натянутой тетивой.  Однако, он почему-то медлил, не стрелял. «Он хочет подпустить Дракона поближе, чтобы выстрелить наверняка! – подумала Герцогиня. В это мгновение ослепительная молния вырвалась из пасти чудовища. На мгновение она озарила силуэт Стрелка и Герцогиня увидела, как стрела, пущенная им, вонзилась в извивающуюся шею Дракона. И тогда монстр стал распадаться на тысячи огненных составляющих, похожих на куски расплавленной магмы, вырывающейся из жерла проснувшегося вулкана. Только клочья темных косматых облаков по-прежнему висели в небе, придавая всему окружающему еще более зловещий вид. Герцогиня бросилась к тому месту, где только что она видела Стрелка. Теперь он лежал в траве и не двигался. Голубые глаза были широко открыты и смотрели на кусочек голубого неба, проглянувшего сквозь облака. Руки были раскинуты, и было похоже, что он просто решил отдохнуть в траве после битвы. Если бы не струйка крови, стекающая из уголка его рта. Герцогиня приложила ухо к груди Стрелка – его сердце больше не билось. Герцогиня опустилась рядом в траву, закрыла глаза и поняла, что ей больше никогда не выбраться из этой бездны отчаяния и одиночества.


***   
Линамартина сидела в шезлонге на берегу спокойного, серебристого моря. Маленькие ленивые волны тихонько шелестели мокрой галькой и играли блестками солнечного света и обрывками морских водорослей. На коленях ее лежала раскрытая книга, а по щекам стекали слезинки. «Зачем мне в руки попала эта старая, забытая кем-то книга? Чтобы лишний раз напомнить мне то, что я и так никогда не смогу забыть?» Действительно, печальные воспоминания навалились на нее и стали прокручиваться в ее голове, как фильм. Сидевшая рядом Хельга почувствовав состояние подруги, хотела было тихонько уйти, но Линамартина остановила ее. «Нет, не уходи. Как бы это ни было тяжело, я должна досказать эту историю до конца»
«Дела в банке стали резко ухудшаться. Произошли сокращения, в результате которых Егор из инкассаторов был переведен в охранники. Это, конечно же, отрицательно подействовало на его моральное состояние и в свою очередь, еще усугубило зависимость от алкоголя. Теперь Егор постоянно пил на работе, чего раньше старался себе не позволять. Я практически перестала видеть его трезвым. Он был постоянно или в отключке или с бодуна. Однажды во время работы я зашла в помещение, где он сидел. Это была маленькая комнатушка, вся заваленная какой-то макулатурой. Было сильно накурено – Егор много курил - и пахло затхлостью и пылью. Сам он представлял жалкое и душераздирающее зрелище: мутные глаза, опухшее синюшное лицо, трясущиеся руки. Он сидел в этой комнатушке, как больной, загнанный в угол зверь. Мне стало нестерпимо жаль его, и в то же время я поняла, что больше видеть это я не в состоянии: это просто выше моих сил. В тот же день я позвонила Егору и сказала, что больше я не приеду. Ведь я много раз предупреждала, что если он будет продолжать пить, наши отношения закончатся. И вот теперь я действительно хочу их закончить. Наверное, Егор не поверил мне, а возможно эта мысль как-то не сразу вошла в его сознание, но он не стал уговаривать меня или обещать, что он исправится. Все это было позже. Но я твердо решила, что не изменю своего решения, и даже когда Егор сообщил мне, что совершенно бросил пить, я не захотела восстанавливать отношения. В то время мое отношение к Егору было уже слишком сильно испорчено, самое главное, что связывало нас и тянуло друг к другу давно ушло в небытие, и этот разрыв не был для меня особенно тягостным. Скорее это было освобождением. В выходные дни мне не надо было отлучаться из дома, чтобы снова и снова застать пьяного вдрабодан Егора. Я как-то стала привыкать к новому образу жизни, и у меня даже наметился какой-то романчик. Иногда Егор звонил мне – достаточно нечасто. Гордость не позволяла ему просить меня вернуться, но я чувствовала, что он очень переживает наш разрыв. Приближался Новый год. Этот праздник много лет – с того нашего первого совместного Нового года – мы традиционно проводили вместе. В виде поддержания традиции я решила и этот Новый год встретить у Егора. Егор так обрадовался перспективе снова увидеть меня, что решил сделать мне подарок, истратив на него почти все свои финансы. Когда я приехала, подарок уже ждал меня. Действительно замечательный подарок – гитара! Ведь здесь, у Егора, инструмента у меня никогда не было. А гитара для меня – это скорее даже не столько музыкальный инструмент, сколько подруга (причем самая близкая), мой психоаналитик, мое лекарство. Я чаще всего пою для себя, просто чтобы выплеснуть чувства, которые порой обуревают меня, чтобы настроить себя на позитив или наоборот выразить радость бытия. Одним словом пою и от горя, и от радости. Так что подарок был для меня очень приятным. Однако, дальше все развивалось по какому-то отвратительному сценарию. Приехал друг Егора (хотя мы всегда считали, что этот праздник для двоих), который перманентно переживал разлуку с любимой и разрыв с женой. Друг был в глубокой печали и отказывался замечать, что нам с Егором бы нужно побыть наедине, чтобы как-то обсудить наши дальнейшие перспективы. В результате, пока я под аккомпанимент новой гитары пела грустные песни, а друг предавался неизбывной печали, Егор напился и отрубился. Далее такая же участь постигла страдающего друга (тем более, что и повод у него имелся). В результате под бой курантов я в одиночестве выпила почти целую бутылку шампанского, к счастью заранее открытую, и с чувством глубокого возмущения тоже завалилась спать. Откровенно говоря, это была самая ужасная Новогодняя ночь на моей памяти. Приехав на следующий день домой, я твердо решила, что больше ноги моей там не будет.  Жизнь потекла своим чередом. Банк наш к тому времени уже закрылся, и я стала пенсионеркой. Ощущение непривычной свободы было настолько упоительным, что как-то даже заглушало страх надвигающегося безденежья. У меня собственно была возможность (и даже не одна) снова устроиться на работу, но последние месяцы в банке были до того напряженными и тягостными, что я чувствовала необоримое отвращение к любому наемному труду. Да и мой любимый Ромашка пошел в школу, и мне хотелось посвятить ему как можно больше времени, внимания и дать ему то, чего я, в силу своей тогдашней занятости, не смогла дать Ники. Я встречала внука из школы, мы делали уроки, гуляли, я водила его на занятия в спортивные секции, мы читали друг другу книжки. В общем, скучать мне было некогда. Егор звонил редко, разговор у нас как-то не клеился, хотя я поняла, что с того Нового года он больше не пьет. Я понимала, что он тоскует, но решила не давать волю жалости, а других чувств к нему у меня уже, по-моему, не осталось. И вот как-то среди ночи раздался телефонный звонок. Это всегда очень тревожно, когда ночью вдруг звонит телефон. Ничего хорошего, как правило, такие звонки не предвещают. Спросонья я не сразу нашла нужную клавишу.  Звонил Егор.
«Ты бы не могла приехать?» - попросил он каким-то чужим голосом.
«А что случилось?» - спросила я, хотя было понятно, что случилось что-то ужасное.
«У меня отнялись ноги».
«Хорошо, я приеду. Только утром, можно?»
«Я буду ждать тебя»
Все, что происходило дальше, было похоже на страшный сон. Егор с виду был совершенно здоров, он уже месяц, как не брал в рот спиртного, но, как ни старался, не мог подняться на ноги. Врачиха, которую я, в очередной раз наивно полагаясь на нашу медицину, незамедлительно вызвала, сказала, что пропишет, конечно, какие-никакие лекарства, но в первую очередь нужно обследование. Казалось бы, логично. А вот дальше, ее слова уже никакой логике не поддавались: так как с младшим медперсоналом туго, в больницу Егора забирать никто не собирается. «А как же можно его обследовать, если он будет дома?» - не поняла я. «Пусть приходит в больницу» - бесстрастно ответила врачиха. «Как же он будет приходить, если у него ноги не ходят?» - еще больше изумилась я. «Это уж ваши проблемы!» - заключила врачиха и удалилась, оставив нас в полном недоумении. Как всегда, в нашей жизни лучше и надежнее всего работает лозунг: «Спасение утопающего – дело рук самого утопающего». Надо сказать, что Егор в этой трудной, почти безнадежной ситуации держался стойко и мужественно. Он не ныл, не падал духом и всем своим существом был нацелен на выздоровление. Конечно, я не могла быть все время с ним, ведь на моем попечении был Ромашка. А ведь человек без ног становится очень беспомощным в быту! И, хотя Егор приспособился перемещаться по квартире на импровизированной тележке из-под компьютера, но ведь надо было и в магазин ходить. Тут, к счастью, своей заботой Егора охватили его близкие: отец и сестра. Практически, Егор никогда надолго не оставался без помощи – то я, то отец, то сестра приезжали, приносили лекарства, продукты. Конечно, он очень радовался моему возвращению, в том смысле, что мое решение порвать наши отношения потеряло актуальность. Теперь мне казалось, самое главное – это поставить Егора на ноги. И он действительно, довольно быстро шел на поправку. Стал вставать, потом потихоньку ходить с палкой. Ноги у него сильно болели (как он говорил: у меня два состояния: ноги болят или сильно, или очень сильно), но Егор как-то научился превозмогать боль. Я радовалась за него, и самое главное – Егор больше не пил, и, по моему все возрастающему убеждению, не собирался возобновлять это пагубное занятие – ведь он понимал, что беда, постигшая его, это как раз результат неуемного пьянства. Через некоторое время, когда Егор уже мог ходить без палки, встал вопрос о возобновлении трудовой деятельности, быть нахлебником ему было неприятно. К сожалению, хорошего резюме для приличной вакансии Егор составить не мог. Диплом физического химика, долгое время не занимавшегося работой по специальности – не сулил никаких перспектив, валютный диллинг – тоже весьма проблематично без хорошей протекции – а кто же ее составит? Так и получилось, что Егору снова пришлось идти работать инкассатором – работа, которая никогда не была ему по душе, да и тяжеловата она была в этот период для его здоровья. Однако, выбора пока что не было – жить-то на что-то надо было. В то время у нас с Егором сложились очень хорошие отношения, как у людей, вместе переживших большие трудности и поддержавших друг друга в трудную минуту. Когда я приезжала к нему в Перловку, Егор встречал меня у железнодорожной станции. Я издалека видела его крупную фигуру, выделяющуюся из толпы окружающих людей. Заметив друг друга, мы улыбались и искренне радовались. Егор, даже когда еще ходил с палкой, забирал у меня сумку и нес ее сам. Он всегда спрашивал, что я хочу на обед – мясо или рыбу или курицу, какие фрукты мне купить на ужин. И всегда накупал столько всего, что это не возможно было съесть за выходные дни. Он очень гордился, что снова может тратить на меня свои заработанные деньги – и это было приятно и мне. Потом мы вместе готовили обед – Егор всегда помогал мне на кухне, он и сам любил готовить, но мне нравилось приготовить нам что-нибудь вкусненькое самой. Потом мы шли гулять в близлежащий парк. Когда-то давно, несколько лет назад, мы ходили пешком в Лосиный Остров на речку Яузу. Это достаточно далеко – где-то час ходьбы. Зато места там были необыкновенно красивые: Яуза там еще совсем чистая, вокруг лес и поляны. Берега речки заросли камышом и тростником, в котором гнездятся утки. А однажды мы видели там даже цаплю. Когда было жарко, мы купались в Яузе, хотя она в этом месте еще неглубокая и неширокая. Конечно, теперь в такое дальнее путешествие мы отправиться не могли, но зато могли поиграть в нашу любимую игру, которую узнали во время наших поездок в Египет, петанк. Вечером в субботу мы вместе смотрели телевизор или какой-нибудь фильм в онлайне, а в воскресенье после завтрака я уезжала. Каждый раз я видела, как Егору не хочется отпускать меня, но моя жизнь как-то так уже устаканилась, я привыкла к такому укладу, и мне трудно было вот так сразу поменять ее. А Егор уже несколько раз заговаривал о том, что нам бы надо пожениться. Я стала серьезно задумываться на эту тему. Действительно, мы уважаем и понимаем друг друга, мы многое прошли и пережили. Наверное, это действительно логичное продолжение наших отношений. Надо только определиться с жильем. Мой сын скоро съедет в собственную квартиру (ну, или не так уж скоро, но съедет) и мне бы, конечно хотелось жить в ней: тут и мама и Ромашка будут рядом. А вот Егору наверняка захочется, чтобы мы жили здесь, в Перловке – у него здесь рядом отец. Но пока все это были просто планы, на которых мы не сильно заостряли внимание. Ведь, в общем и целом жизнь как-то налаживалась. Давнишний друг Егора – его тезка, когда-то пришедший в наш банк на стажировку из колледжа, и казавшийся нам тогда робким и застенчивым мальчиком, оказался достаточно предприимчивым и хватким бизнесменом. Он организовал свою фирмочку, которую в данный момент расширял. В недалеком будущем он обещал взять Егора к себе на работу. Это тоже как-то вдохновляло нас. Новый год мы провели, как и прежде вдвоем. Было так спокойно и умиротворенно на душе. Егор не пил даже шампанского, но это не помешало нам быть обоим в отличном настроении. Мы загадали, чтобы наступающий год был более удачным, чем все предыдущие, чтобы все беды, болезни, пустые хлопоты и напрасные переживания остались позади, а впереди были взаимопонимание, здоровье и удача. Так несправедливо устроена жизнь, что обычно несчастье поджидает тебя как раз в тот момент, когда ты меньше всего ожидаешь подвоха, когда ты расслабляешься и не ждешь удара. Хотя, о чем это я? Какая еще справедливость? Откуда бы ей вдруг взяться в этой нечестной, шулерской игре, где правила меняются по ходу игры, и ты всегда оказываешься в проигрыше?
В праздничный день 8 марта я была, как водится, у Егора. Мы соорудили что-то вкусное на обед, погуляли по заснеженному, еще такому зимнему парку. Правда, солнышко уже глядело по-весеннему. Мы обсуждали с Егором довольно-таки важный вопрос: уволиться ли уже сейчас ему из инкассаторской фирмы или все-таки доработать до реальной возможности перейти на обещанную вакансию к другу Егору- младшему (как мы его называли). Ведь понятно, что здоровье его еще не совсем восстановилось, и работать было тяжело, да и работа была не по душе. Однако, обещание младшего Егора не было конкретным – все зависело от обстоятельств, да и срок был весьма приблизительным, а есть-то надо каждый день, да и квартплата и все остальное – все это требует затрат! Тогда мы оба приняли решение, о котором я впоследствии очень пожалела. Решение было такое: надо работать, пока предложенная вакансия не станет реальностью. На следующий день я, как всегда собралась уезжать, хотя в связи с праздником впереди был еще один дополнительный выходной. Но у меня был билет в мой любимый театр На Юго-Западе. Так уж сложилось, что походы в театр давно стали для меня любимым и даже необходимым занятием. От хорошего театра и удачного спектакля я получаю огромный заряд энергии, который помогает мне жить, как-то противостоять жизненным обстоятельствам (а, возможно, и не противостоять, а как-то перемалывать в себе неуютность и неустроенность этого мира). А театр на Юго-Западе один из любимейших мной театров. Я открыла его для себя несколько лет назад и с тех пор просмотрела почти весь репертуар, а некоторые спектакли и по несколько раз. Необыкновенная атмосфера, создаваемая сравнительно небольшой, но изумительно талантливой труппой актеров, прекрасная (на мой взгляд) постановка, захватывающая в водоворот действия, музыки, пластики с самой первой минуты, крошечной зал, где ото всюду все прекрасно видно и слышно! Да все равно это не передать никакими словами, надо просто пойти и окунуться в эту сказку! Кстати, я очень рада, что Ники с моей подачи тоже полюбил этот театр. До этого мне нравился театр Модерн, который находился недалеко от нашего Допофиса. Туда я ходила, когда еще работала в банке. Мне очень нравилось после работы не спеша приходить в театр, который располагается в старинном здании бывшей Московской хлебной биржи. Бережно воссозданный интерьер действительно в стиле модерн,  залы, сохранившие колорит позапрошлого века, зеркала, светильники в виде свечей – все это настраивает на торжественный и какой-то ностальгический лад. Я приходила достаточно рано перед спектаклем, шла в буфет, брала чашечку кофе, садилась за столик и ощущала себя блоковской незнакомкой: «И каждый вечер, в час назначенный, всегда без спутников, одна, дыша духами и туманами, она садится у окна». Особенно хорош там был спектакль «Петля». Там была и парижская эмиграция, и благородный белогвардейский офицер, и безумная, но несчастная любовь. Все это так соответствовало общему духу и настрою самого театра, да и моему собственному, что я посмотрела этот спектакль 5 или даже 6 раз. Еще раньше, до Модерна, мы с Егором открыли для себя тоже небольшой, камерный театр ФЭСТ в его родных Мытищах. Мы с удовольствием ходили туда вместе и пересмотрели почти весь их репертуар, но впоследствии, жизненные перепитии, о которых я уже рассказывала, положили конец нашим совместным походам в ФЭСТ. Потом я стала ходить в театры одна, и даже находила в этом свою прелесть: ничье впечатление не накладывается на твое собственное, никто не отвлекает, не заставляет волноваться – а вдруг человеку не понравится, и ты будешь чувствовать себя виноватой, что вытащила его и заставила потратить деньги. В общем, по моему теперешнему убеждению, в театр надо ходить одной, хотя, когда спектакль нравится, бывает немного жаль, что никто из знакомых не разделяет твоего удовольствия. Егор уже привык к моим периодическим походам в театры и даже поощрял это мое увлечение, но в этот раз он как-то загрустил и даже обиделся на меня. «Ну вот, не могла уж два дня уделить мне. Опять уезжаешь» - с укором говорил он, провожая меня на электричку. «Я же предупреждала тебя, что у меня на этот день билет. Не обижайся, эта неделя короткая, скоро опять приеду!» - если бы я только знала, если бы …
Началась рабочая неделя, заботы с Ромашкой. Вечером ко мне с ночевкой приехала Петра из Твери. Мы болтали о каких-то житейских пустяках, над чем-то смеялись. Каждый вечер мы связывались с Егором по скайпу. Он приходил с работы и звонил мне, мы делились новостями, желали друг другу спокойной ночи, а наутро Егор звонил мне перед работой по мобильному телефону. В этот раз наш разговор по скайпу был очень коротким. «Я дома – сказал Егор – очень устал. Сейчас поужинаю и лягу спать» Это были последние слова, которые он произнес, но в тот момент я еще была в счастливом неведении. Мы продолжали болтать с Петрой, шутить, смеяться… Я почувствовала неладное, когда Егор не позвонил утром, но постаралась успокоить себя, что просто не успел, опаздывал на работу. А вот когда он не позвонил в обед, я поняла, что случилось что-то очень плохое, и стала звонить Егоровой сестре.
Я не видела Егора мертвым. Дверь вскрывали отец и сестра. Он лежал в постели. Наверное, уснул и не проснулся, во всяком случае, я на это очень надеюсь. Хотелось бы думать, что смерть забрала его легко и сразу, что он не мучился, и ему не было страшно умирать одному. Мне было ужасно жалко его и себя. Вдруг я ощутила пустоту, которая, я знала, никогда и ничем не заполнится. Ну вот, думала я, на свете много-много разновидностей горя. Теперь мне довелось испробовать еще и такое. Судьба с ехидной усмешкой и издевательским поклончиком вертлявого официанта преподнесла мне это горькое блюдо. И наблюдала за мной: ну что, а как ты теперь – выстоишь?»
Линамартина замолчала и закрыла глаза. Рассказ был закончен, книга дочитана до конца. Придуманный мир с теплым морем, голубым безоблачным небом, горячим белым песком таял в ее сознании, и она не старалась его удержать, потому что не видела особого смысла теперь держаться за что-либо. Она понимала, что ни одна бусинка, скрывшаяся в морских глубинах, ничего не доказывает и ничего не объясняет. Кроме того, что она – Линамартина – прожила свою жизнь бессмысленно и глупо. И ничего невозможно уже изменить и исправить. А, главное, она так и не поняла, КАК она ДОЛЖНА была прожить ее? А может быть, поняла… Но ведь теперь уже все равно слишком поздно, ведь рубиновая бусинка, зажатая в кулаке, сейчас упадет в воду и никакими силами невозможно противостоять ее падению. «Когда-то давным-давно я сделала выбор и отправилась на поиски любви и с тех пор, как безумная, я иду на этот призрачный неверный свет, каждый раз ошибаясь. Но, даже зная теперь, как я должна была прожить эту жизнь, я задаю себе вопрос – а смогла бы я по-другому? Нет, не смогла… Потому, что я – это я – смешная, нелепая, живущая где-то на границе реальности и вымысла, ищущая чего-то эфемерного и бесполезного в этой жизни. Может быть, все, что происходит со мной, это зеркальное отражение чьей-то чужой жизни, наполненной событиями?»
Линамартина открыла глаза и огляделась: вокруг нее не осталось ни следа от моря и пляжа… Она сидела в полутемной комнате, обставленной старинными, странными и все же почему-то до боли знакомыми предметами. Даже запах сухих цветов и свет, проникающий в узкое, высокое окно, приглушенный темно-бордовыми тяжелыми портьерами – все это почему-то было так знакомо и привычно! Кресло с высокой, жесткой спинкой, в котором она сидела, зеркало на изящном туалетном столике перед ней… И лицо женщины, взирающее на нее из зазеркального мира – тоже было одновременно и знакомым и чужим. Казалось, что это была она и, в то же время другая, такая, какой, возможно, она ощущала себя изнутри. Чья-то рука почти невесомо легла на ее плечо.
«Ты снова со мной. И мы опять вдвоем в этом замке, моя Герцогиня!» - голос Стража прозвучал за ее спиной.
«Разве я  - Герцогиня?» – удивилась Линамартина.
«Конечно ты. А кто же еще? Ты снова прошла этот бессмысленный путь, снова вернулась и смогла удостовериться, что бесполезно искать счастье в любви, если это только не любовь к Богу. Сколько бы раз ты не пыталась, все твои попытки оказывались тщетными – ты и сама видишь это!»
«Да, конечно, я все понимаю и могу трезво, как и ты, оценивать все, что со мной происходило в этой жизни. Но ведь моя душа так несовершенна и так беззащитна! Для чего-то ведь Бог создал ее такой – ищущей и ждущей?»
«Я думаю, Бог создал тебя такой, чтобы ты смогла убедиться на собственном опыте, что все, что ты пыталась найти, всегда было в тебе самой»
«И что же мне теперь делать? В себе самой я не нахожу ничего кроме горечи утраты…Неужели я теперь буду навеки заточена в этом пустынном месте?»
«Это «пустынное», как ты его назвала, место – Замок твоей души. Здесь ты, разделенная на части бесполезными и суетными устремлениями, обретешь целостность, покой и гармонию. Внутренний мир человека также безграничен и многообразен, как Вселенная! Открой для себя эту Вселенную и ты поймешь, что для счастья тебе не нужен больше никто. Не ищи тепла и света в другом человеке – ты сама источник тепла и света, который вложил в тебя Господь! Согревай и освещай все и всех вокруг себя, но делай это только ради любви к Богу!»
«Ты так хорошо говоришь, твои слова приникают в мою душу! Кто ты? Почему ты всегда заботился обо мне?»
«Я твой Хранитель. Я всегда был и буду рядом с тобой, и всегда буду помогать тебе»
«Даже если я буду ошибаться и выбирать неправильную дорогу?»
«Не бывает неправильных дорог. Все дороги в конечном итоге ведут к Богу. Только одни длиннее и тяжелее, а другие короче и легче. Но заранее никому не дано знать какой выбор он сделал. Только выбрав однажды путь, ты должна пройти его до конца»
«А как далеко мне еще до конца, и что ждет меня там, в конце пути?»
«Этого не дано знать никому. Бог посылает каждому столько испытаний, сколько тот в состоянии преодолеть, а ведь ты сильная и упорная. Но я искренне надеюсь, что, в конце концов, ты обретешь свой Парадиз. Такой, о котором ты мечтала, а быть может, гораздо более великолепный, такой, о котором ты и мечтать не смела. Только не изменяй самой себе, оставайся такой, какая ты есть – Герцогиня Линамартина, заключенная в Замке своей души, живущая в мире своих фантазий и мечтающая о Парадизе»