— Мне не нравится, что ты постоянно таскаешь с собой этого эльфа, — капризно поморщилась тощая женщина в ярко-розовом платье. — Он сводит на нет все твое очарование.
— Мне это и нужно, — пожал плечами ее собеседник, белобородый дед в красной куртке. — Когда мы появляемся, все смотрят на него, а не на меня. Это выгодно, Рози.
Женщина хихикнула:
— Еще бы они не смотрели! Ты сам-то его видел?! Такому место в лесном народе: мордочка смазливая, волосы замечательные, глаза так и сверкают. Сама, если честно, засматриваюсь порой.
— Тогда что тебе не нравится? — растерялся дед.
— Твоей правой рукой должна быть я, а не он, — улыбнулась Рози. — У меня живое, горячее, любящее сердце, и оно может стать твоим в любой момент. Только руку протяни, погладь меня, — она подставила щеку, — И скажи, что берешь в помощники.
Белобородый горько рассмеялся:
— Тебя? В помощники? Ни за что! Между прочим, Эльдово сердце тоже живо и горячо. И, в отличие от тебя, у него есть мозги.
— Жаль, — бесцветным голосом сказала Рози. — Такие красавчики должны быть бессердечными и самовлюбленными. Иначе им не выжить.
— Разве можно жить без любви и дружбы? — поднял брови дед.
— Я ведь живу, — неприятно улыбнулась женщина и встала из-за стола. Накинула пальто, поправила прическу. — Пока я не ушла, ответь мне на один вопрос.
— Какой?
— Почему я так тебе не нравлюсь?
Белобородый пожал плечами, надеясь, что Рози примет его молчание и уйдет. Но она продолжала стоять у двери, и ее взгляд, обращенный на деда, был абсолютно застывшим.
— Хорошо, — сдался тот. — Я отвечу.
— Ну? — по-кошачьи сощурилась женщина.
— Ты не нравишься мне, потому что ты ведьма, — вздохнул дед. — И ты встала на этот путь осознанно, хотя из тебя получилась бы отличная фея. Я уважаю твой выбор, но та милая девочка, которую я знал, перестала существовать в тот же миг, когда ты его сделала.
Рози на мгновение закрыла глаза, и ее губы растянулись в неприятной, воистину ведьминской ухмылке.
— Ты пожалеешь об этих словах, — тихо сказала она. — Даю слово. Честное слово ведьмы, дед!
Женщина открыла дверь, впустив в комнату вихрь снежинок, и растворилась во вьюге. Белобородый дождался, пока створка захлопнется, и спокойно задул свечи. В конце концов, что может сделать колдунья Морозному Деду, который живет уже не одно тысячелетие и вряд ли когда-нибудь умрет?
Ничего.
Кроме...
***
Рози ворвалась в хижину, готовая если не убивать, то смертельно ранить точно. Сбила со стола колбы и флаконы, смела разбросанные травы и мстительно усмехнулась.
Она знала, что не может навредить деду. Но ведь необязательно зацикливаться на нем одном, правильно? Не прекращая кривить губы, женщина схватила чудом уцелевшую банку с песком и рассыпала его по столешнице. Потом пальцами вывела замысловатую четырехгранную руну, поверх которой нарисовала сердце. И, на мгновение превратив свою усмешку в оскал, расковыряла его ногтем.
***
— Может, перевесить повыше? — неуверенно предложил гном, приглядываясь к творению рук моих. — Здесь он какой-то лишний, что ли...
Я горестно скривился и снял шар со стены. Это была не первая попытка куда-нибудь его пристроить, и, надо думать, далеко не последняя. Пак, второй помощник Морозного Деда, безжалостно критиковал любое мое предложение. Я уже почти сроднился с чертовым фиолетовым шаром, никак не желающим гармонировать с обстановкой.
В попытках найти подходящее место мы обошли всю базу, примелькавшись как на верхних, так и на нижних этажах. Мои собратья-эльфы тихо посмеивались, а родичи Пака при виде нас уже хохотали в голос, каждый раз напутствуя добрыми словами, из которых "шароносцы" было самым вежливым. Они же предложили повесить шар на какую-нибудь из двенадцати ёлок, но мы категорически отказывались: там и так ветки пестрели всем подряд, от мишуры до печенья.
Убедившись, что в зале третьего этажа для игрушки тоже нет места, мы с Паком отправились на четвертый, но на полпути сдулись и решили присесть. Пак устроился двумя ступеньками выше, чтобы удобнее было смотреть мне в лицо, и пригорюнился.
— Может, ну его, а? — с надеждой предложил он. — Выкинем этот шар и скажем, что потерялся...
— После того, как мы с ним по всей базе бегали? — фыркнул я. — Нет, друг. Не прокатит.
— Ну тогда давай разобьем, — не сдавался гном. — Надоел он мне, сил нет!
Я протянул ему фиолетовую игрушку. Пак осторожно принял ее в свои крохотные ладошки, зачарованно посмотрел на вьющийся по стеклу узор. Загрустил окончательно:
— Ты прав, Эльд. Разбить его я тоже не могу.
— Не грусти, — улыбнулся я. — Что-нибудь придумаем. В крайнем случае деду вернем и признаем, что оплошали: он сам куда-нибудь повесит.
Гном недоверчиво на меня покосился. Знал, что ошибки я признавать не люблю, а потому не поверил в искренность моих слов.
Я спокойно выдержал его взгляд, а потом вдруг ощутил покалывание в груди. Растерялся. Не мог же Пак передать мне свою печаль по поводу никуда не подходящего шарика! Да и не похоже это на печаль: покалывание быстро сменялось болью, с которой пришел холод, будто прорвавшийся сквозь теплые, хорошо прогретые стены базы.
— Эльд? — забеспокоился гном. — Ты в порядке?
Я хотел ответить, но голос острым комом застрял в горле. На глазах выступили слезы, а боль в груди стала просто невыносимой. Я согнулся пополам, хрипя похлеще иного упыря. Пак бросился на помощь, выронив фиолетовый шар — тот упал и разлетелся на тысячу осколков, зависших в воздухе, кажется, на целую вечность — а потом вместе со мной канувших во тьму.
***
— И давно он такой? — поинтересовался Морозный дед, задумчиво почесывая бороду.
— Примерно полчаса, — выпалил Пак, с надеждой поглядывая на командира. — Вы почти сразу и примчались, как по... эм-м... как почувствовали. — Гном немного помолчал, но гневной вспышки не дождался и продолжил: — Вы ведь ему поможете, правда?
— Не знаю, Пак, — грустно ответил дед. — Чары ведьмы снять не так просто, а порой — невозможно вообще. Чтобы спасти Эльда, придется чем-то пожертвовать.
Гном посмотрел на друга и содрогнулся. После того, как эльф загнулся на лестнице, его перенесли на жилой этаж базы — и с каждым часом он все больше бледнел, почти сравнявшись по цвету со своими белыми, как снег, волосами.
— П-пожертвовать? — с запинкой уточнил Пак, подпрыгивая, чтобы дернуть командира за рукав.
— Да. Колдуньей были прокляты его сердце и голос, а значит, сердце придется остановить, а голос — заморозить.
— Но...
— Иного пути нет, Пак. Либо мы поступаем так, либо он умирает, — голос Морозного деда дрогнул, но лицо осталось застывшим, словно постаревшим на десять лет.
Гном тоже пригорюнился, но не признать правоту командира не смог:
— Что ж, раз такое дело...
— Ага, — согласился тот. — Ты это... лучше к двери отойди.
Пак кивнул и торопливо побежал в указанном направлении. Прижавшись спиной к створке, он выжидательно уставился на деда. Ясно же, что колдовать сейчас будет — и жуть как интересно! Только вот Эльда жалко. До слез, подумал гном и торопливо протер глаза крошечными кулачками.
Морозный дед подошел к окну и распахнул его настежь, впустив в комнату ветер — он сорвал занавески и заставил документы разлететься со столов, а потом осторожно, с удивительной нежностью коснулся волос эльфа. Тот вздрогнул, но так и не открыл глаз.
Пак был разочарован до глубины души. Это, что ли, и вся магия? Знай открой окно, и дело сделано — то есть не заморачивайся, основную работу ветер провернет? Но нет: Морозный дед присел на кровать рядом с Эльдом, устроил на лбу светлого ладонь и забормотал:
— Заклинаю тебя солнцем, луной и звездами, силой холодных ветров и синего океана, отпустить тьму, что задела твое сердце и голос; пусть она уступит место снегу и льду...
Дальше Пак не слушал. С ужасом почувствовал, как замерзают пальцы, и растерянно уставился на свои посиневшие ладони. "Ну вот и все", — подумал он и зажмурился. — "Сейчас превращусь в скульптуру ледяную, и поставят меня в холле всем на радость..."
Пак так усиленно ждал вышеуказанного процесса, что хлопок ставень стал для него полной неожиданностью. С сомнением приоткрыв один глаз, он наткнулся на испытующий взгляд Морозного деда, а потом, опомнившись, подскочил и бросился к другу.
Эльд все так же безжизненно лежал на кровати. Ничего не изменилось: ни бледность, ни хотя бы выражение лица, хотя, по мнению гнома, все, кто испытал на себе магию командира, должны быть очень, очень счастливыми.
— И... что теперь? — растерянно поинтересовался он.
— Теперь надо ждать, — ответил дед.
— Долго?
— Кто знает. Может, день, а может, год.
Пак нахмурился, продолжая смотреть на друга. Командир предупредительно кашлянул, но реакции не дождался. Пришлось снова заговорить:
— Идем, Пак. Больше мы ничем не поможем.
Гном всхлипнул и, опустив голову, угрюмо потопал к двери.
***
Когда я проснулся, за стенами базы снова гудела вьюга. Что-то тихо потрескивало под потолком, кто-то, затаив дыхание, стоял под дверью. Последнее меня несколько смутило, и, с трудом поднявшись и подавив приступ тупой боли в груди, я подошел ближе и толкнул створку. Пожалуй, даже слишком сильно толкнул.
— Твою растакую мать!!! — заорал Пак, на лбу которого стремительно росла шишка. — Смотри, куда прешь!
"Думай, где стоишь", — хотел сказать я, но только беззвучно открыл и закрыл рот. Недоуменно нахмурился. Я смутно помнил колючий ком в горле, но чтобы пропал голос? Это страшный сон любого эльфа, ведь, как звездный, отмеченный Луной народ, мы тянемся к музыке и песням.
В поисках ответа я посмотрел на гнома. Тот замялся, почесал подбородок и неохотно сказал:
— Извини, Эльд. Чтобы тебя спасти, командиру пришлось пожертвовать твоим голосом и... и сердцем.
"Сердцем?!" — хотел воскликнуть я, но вновь не добился результата. Торопливо пошарил ладонями по груди, а потом и закрыл глаза, желая убедиться лично. Привычного шума в ушах не было, как не звучал и размеренный ритм сердцебиения.
Чувства вымелись из моей груди со скоростью света, прихватив последний с собой. Я опустился на ковер, ощущая, как во мне зарождается и струится по венам пустота, донельзя довольная тем, что добыча не оказывает сопротивления.
Я хотел поинтересоваться у Пака, что мне теперь делать, но вовремя вспомнил, что не могу. Гном сочувственно топтался рядом. Я отмечал это вскользь, каким-то не своим зрением: перед глазами вставали куда более реальные картины. Зачем Морозному деду безголосый и бессердечный помощник? Незачем. Да и Паку вряд ли нужен такой друг. Надо же, как быстро можно разрушить чью-то жизнь: достаточно отобрать у него то, чего он по причине постоянного использования не ценит. Разве я мог представить, что мое сердце когда-нибудь перестанет биться? Разве я мог предположить, что голос, который я возносил к звездам и Луне, однажды навсегда меня покинет, не оставив после себя ничего, кроме невыносимой горечи?
Пытаясь оборвать эти мысли, я встал. Пак испуганно уставился на мое помрачневшее лицо и спросил:
— Эй, ты чего надумал?
"Я ухожу" — беззвучно пошевелил губами я. Гном ничего не понял и потребовал объяснить все на жестах, но я посчитал это лишним и просто вышел из комнаты. Торопливо сбежал вниз по лестнице, не удостоив стражей первого яруса даже кивком, и выскочил в коридор. За спиной отчаянно ругался Пак, чьи коротенькие ножки не могли поддерживать заданную мной скорость. Стражи, внявшие его воплям, задребезжали мне вслед кольчужками, требуя остановиться и немедленно вернуться на жилой этаж.
Я проигнорировал. Зачем мне туда возвращаться? Чтобы прожить бесполезную и, что самое ужасное, ВЕЧНУЮ жизнь? Я никогда не задумывался об этом своем преимуществе, и сейчас оно показалось мне большим минусом. Как может вечно жить эльф, лишившийся голоса?
Несколькими прыжками преодолев коридор, я распахнул входные двери. Под налетевшим ветром они отчаянно захлопали створками, как пасть очень большого и очень голодного чудовища. Я сощурился, пытаясь разглядеть хоть что-то в сплошной снежной круговерти, и бросился прочь. Снег озверевшими пчелами впился в лицо, а ноги как будто вообще оказались в аду — сначала очень холодном, а потом обжигающем. И от этого мне удивительным образом стало легче. Я несся сквозь метель, как сумасшедший, и в мельтешащих перед лицом снежинках видел звезды, о которых совсем недавно пел.
Время мчалось вместе со мной, превращая день в ночь и изменяя погоду. Снег, вроде бы совсем недавно стоявший стеной, утихомирился, и теперь казалось, будто кто-то сыплет с небес серебряную крошку. Сыплет лениво, неохотно, с перерывами в целых четыре секунды. Потом снегопад и вовсе прекратился, тучи уползли, и надо мной разверзлось бесконечное темно-синее небо, с которого на меня пытливо и нежно, как на сына, посмотрела Луна.
Я остановился, пораженный ее сиянием. Не то чтобы редко видел — просто по-другому воспринимал, а теперь... чувств не было. Она была красивой — и больше ничего. Такой красивой, что я со своим изъяном не имел никакого права делить с ней эту северную пустошь.
Тело полностью признало правильность этого мнения. По спине пробежала дрожь, колени подогнулись, и я ничком рухнул в сугроб, надеясь только на то, что за ночь замерзну и больше никогда не проснусь.
Но мне самым наглым образом помешали.
***
— Добрый вечер, — с улыбкой сказала Рози, глядя на светлого эльфа с умеренным интересом. Он лежал, уткнувшись лицом в снег, и светлые волосы причудливо змеились вокруг неподвижного стройного тела. Парень никак не отреагировал на слова колдуньи, и ей пришлось наклониться и требовательно потрясти его за плечо. Это помогло: остроухий вздрогнул, с трудом поднялся (его заметно пошатывало) и встретил взгляд Рози с абсолютной, непробиваемой пустотой в глазах.
Женщина нахмурилась. Нет, говорящий эльф ей все-таки нравился больше. Что-то неуловимо изменилось в его лице: изящное и обычно приветливое, сейчас оно заставляло вспомнить о диких зверях. Рози представила, как с клыков остроухого капает кровь, и поморщилась.
— Кажется, я перестаралась, — самокритично признала она. — Не стоило забирать у тебя голос. Но проклятие ведьмы снять невозможно, поэтому, мой милый, ты навсегда останешься таким.
Эльд вздрогнул, но его тонкие губы остались неподвижными. Рози, ожидавшая вспышки гнева, скептически хмыкнула и отступила на шаг, напоследок обворожительно улыбнувшись:
— Мои чары не дадут тебе умереть, светлый. Ты будешь мучиться вечно, представляешь? И наконец-то поймешь, как нехорошо занимать место, предназначавшееся другому. Это я о себе, — пояснила женщина, заметив в глазах остроухого искреннее недоумение. — Это я должна была быть рядом с Морозным дедом, чтобы нести в мир сказки и чудеса.
...Удар обрушился на нее неожиданно, как гром среди ясного неба. Рози упала, тоненько вскрикнув, и инстинктивно зажмурилась. Вновь открыть веки она смогла только через пару минут, убедившись, что больше ее бить не будут.
Потому что бить было некому.
Колдунья рассмеялась, сообразив, что ее ударил не эльф, а его магия. Вернее, ее остатки, вышедшие из-под контроля. Теперь она рассеивалась, повиснув в воздухе серебристыми лохмотьями, напоминающими лунный свет, ставший материальным. Остроухий же лежал на снегу в россыпи алых капель: магия, вырываясь для удара, пробила огромную дыру в его груди, в клочья разорвав бесполезное сердце.
Рози встала, отряхнулась и пошла прочь, с трудом сдерживая безумную улыбку.
Определенно, месть удалась на славу!
***
— Э-э-эльд! Где-е-е ты-ы-ы?! — вдохновенно вопил Пак, пытаясь подражать широким, уверенным шагам Морозного деда. Получалось плохо: маленькие ножки гнома так ходить не умели, поэтому постоянно переходили на бег.
— Он не ответит, — тихо, но четко сказал командир.
— Почему?
— С ним что-то случилось. Я чувствую это. — Дед нахмурился и зашагал быстрее.
— Честно говоря, я вообще не понимаю, почему он убежал, — расстроенно признался Пак. — У него такие глаза были... ну, знаете, огромные, но пустые-пустые. Всю насмешку как коровка языком слизала.
— Ничего удивительного, — пожал плечами командир. — В конце концов, у Эльда по вине злых чар остановилось сердце. Такое очень непросто пережить, не говоря уже о том, чтобы смириться.
Гном только беспомощно скривился. Его маленькое, исправно работающее сердечко никак не могло разобраться со своими эмоциями, а с чужими так тем более. Лишь одно оно знало точно: эльфу было очень обидно. А еще, наверное, страшно. "Еще, возможно, больно", — с грустью подумал Пак... и врезался в ногу замершего Морозного деда.
— Эй, чего встали-то, командир? — возмущенно поинтересовался он. — Идемте быстрее, нам еще Эльда найти надо!
— Уже не надо, — рассеянно ответил дед. — То есть... мы его уже нашли.
— Что? — удивился гном. И, чуть подумав, выглянул из-за командирской ноги.
Светлый эльф лежал на красном снегу, который медленно, с видимой неохотой таял. Морозный дед, витиевато выругавшись, упал на колени рядом с неподвижным телом. Эльд был бледен, как никогда, под светлыми ресницами влажно поблескивала кровь, а на правой щеке отчетливо проступили маленькие, но очень заметные символы.
— "Дитя звезд", — прочитал командир, пытаясь отвлечь Пака от созерцания страшной раны на груди остроухого. — Это означает, что душа Эльда должна отправиться в небесный чертог. Там она может вновь обрести голос и сердце, а еще счастье, любовь и все такое прочее.
— Вот как, — всхлипнул Пак и отвернулся.
— Это все очень хорошо, — продолжал Морозный дед, — Но этот мальчик нужен мне здесь. Очень не хочется искать нового помощника, тем более лучше я все равно не найду.
— Так... а что вы можете сделать? — недоверчиво спросил гном.
— Много чего, — туманно ответил командир. — Сердце Эльда не билось, а значит, эта рана не так страшна, как кажется. Ну-ка, посмотрим...