Так получилось, что Юлька по прозвищу Юки впервые приехала на дачу во Вьюрках уже почти взрослой, четырнадцатилетней. Дачное детство с круглосуточным катанием на велосипедах и секретными лесными шалашами просвистело мимо. Летом Юлька изредка ездила на море, а в основном сидела в городе, точнее – в интернете, где и обзавелась никнеймом Юки, который изо всех сил старалась перетащить в реальную жизнь.
А всё потому, что дачей прежде владела Юлькина бабушка, имевшая среди родни репутацию не то чтобы бабы Яги, но Снежной королевы точно – живет где-то далеко, одна, плетет, по достоверным слухам, малопонятные козни и интриги против всех сразу, и лучше к ней не соваться. Тем более, что и сама она никого близко не подпускает.
Потом с бабушкой случилась обычная в таких делах история – совсем постарела, сдала позиции, потеряла свою ледяную твердость, заочно Юки восхищавшую, и завещала вьюрковскую дачу сыну-недотепе и его стерве. Это, получается, Юкиным папе с мамой. Завещала – и через пару месяцев умерла. Люди вообще сплошь и рядом умирают сразу же после того, как напишут завещание, это Юки давно заметила. Жаль, что их никто не предупреждает об этой опасности.
Так что Юки впервые приехала на легендарную дачу, на которую всё семейство облизывалось, только после бабушкиной смерти. И обнаружила, что ничего тут особенного нет. Да, ценимые взрослыми лес, река и близость к городу действительно присутствовали. А так – заросший участок, перекосившийся старый дом, деловито катающиеся по полу мыши, какие-то кастрюльки, баночки, заскорузлые тряпочки, коротконогие столики-скамеечки – всё для старческого дачного удобства. И везде – буйный плющ, который, видно, специально не укрощали, чтобы затянул всё неприглядное. Плющ Юки понравился – он так густо оплетал потемневшие стены дачи, и пристройки, и забор, что при желании можно было представить, будто перед тобой не дача покойной бабушки, а старинное поместье, населенное, разумеется, сотканными из холодного тумана призраками. Приехав сюда ранней весной и увидев еще безжизненные плети, под многолетней тяжестью которых даже забор заваливался, Юки вытащила один наушник и сказала:
- Готичненько.
Первое лето на даче бывали наездами, расчищали, выкидывали древний хлам, обустроили для жилья самую крепкую из пристроек. В самом доме жить было пока невозможно, всё проваливалось и сыпалось, будто при землетрясении. Юки несколько раз приходила тайком в эту развалину ночью, со свечой – лучше любого ужастика, все эти скрипы, шорохи, даже стоны какие-то при сильном ветре. Но призрак бабушки ей, к сожалению, вызвать так и не удалось.
Юки увлекалась магией, была завсегдатаем эзотерических форумов, совершала вычитанные там обряды, выписывала в блокнотик заклинания, потому что нужно обязательно от руки, а не «copy - paste», хранила в особой шкатулке магические амулеты и камни. Всем рассказывала о своем мощном биополе и необыкновенной ауре, покойную бабушку возвела в ранг ведьмы. Последнее она, впрочем, сделала исключительно для того, чтобы немногочисленные дачные подростки восхитились ее наследственной экстраординарностью и побыстрее приняли в свою компанию. Но они и так приняли, а Юки в них быстро разочаровалась – все оказались младше нее, к тому же какие-то гоповатые, и с ними было скучно.
На следующее лето родители продолжили неторопливое благоустройство дома – фактически, они отстраивали его заново, меняли перекрытия и полы, укрепляли стены. Теперь в нем, пустом и пахнущем свежим деревом, даже по ночам было совершенно неинтересно. А мама радовалась, прикидывала, где чья комната будет, собиралась оборудовать просторный чердак под мастерскую – она работала художником-иллюстратором.
Знакомые предложили родителям партию стройматериалов по выгодной цене, но покупать надо было срочно. Папа с мамой поехали в город, оставив Юки «на хозяйстве», вернуться обещали самое позднее послезавтра… Вьюрки замкнулись в себе как раз в ночь после их отъезда.
В отличие от большинства взрослых и трезвомыслящих, Юки сразу приняла тот факт, что из поселка больше нельзя уйти. Нельзя – значит нельзя. И виновато в этом какое-то колдовство. Она обожала сериалы и фильмы про красивых ведьмочек, у которых то и дело случались романы с не менее красивыми вампирами и демонами. Юки и сама мечтала стать такой ведьмочкой, и не просто так хвасталась своими биополем и аурой – она была уверена, что обладает неким дремлющим пока даром. Ведь сбывались же несколько раз ее сны, да и предчувствия иногда не обманывали. Возможно, думала Юки, именно она разгадает тайну исчезновения выездной дороги и спасет Вьюрки от злых чар, вот только еще чуточку повзрослеет и наберется сил.
А пока надо было как-то жить. Юки быстро выяснила, что заботиться о ней никто не собирается, более того – ее почти не замечают. Помаявшись немного в одиночестве и даже научившись варить себе гречневую кашу за это время, Юки в конце концов прибилась к компании постарше. С ними оказалось интересно, они увлеченно исследовали происходящее во Вьюрках и относились к Юки почти как к равной. Шефство над ней взяла рыбачка Катя, обладавшая удивительным свойством выглядеть непонятно на сколько лет – Юки и двадцать ей давала мысленно, и тридцать, а спросить стеснялась. Кроме того, Катя не боялась червяков и ходить на реку, то есть была, можно сказать, настоящим героем. Юки ее уважала и почитала, а подружилась больше всего с раздолбаем Пашкой, самым младшим и веселым.
Катя, к которой Юки особенно прикипела после жуткой истории с соседом Кожебаткиным, учила ее готовить, даже рыбу приносила и показывала, как разделывать и жарить – полная идиллия, хоть Юки и было жаль золотистых красноперок, кротко приоткрывавших ротики. С огородом Юки тоже научилась справляться, особенно хорошо росли нежно-зеленые кабачки. В общем, жизнь как-то шла, несмотря на пятый уже месяц безвыходного лета и прочие творящиеся вокруг странности. Со странностями было даже интереснее, и в школу ходить не нужно.
И вот однажды Юки решила расширить картофельную грядку за счет владений покойного Кожебаткина. В конце концов, при жизни Кожебаткин сделал ровно то же самое – оттяпал у бабушки кусок территории. Вот и получилось, что участок у них - самый маленький в поселке, и каждый сантиметр уже под что-нибудь, да отведен. А дачники говорили, что припасы, даже те, которые хранятся в бывшем магазине и выдаются под расписку, рано или поздно кончатся, и вот тогда… Юки решила, что у нее по крайней мере будет много картошки.
Забор между участками был старый и гнилой, Юки легко расшатала и выломала целую секцию. Доски, кряхтя, оттащила в сторонку и принялась вскапывать землю. Это оказалось не так-то просто, хоть накануне и прошел дождь, а еще раньше сумасшедший Кожебаткин сам неплохо вскопал свой участок. Видимо, до соседского забора он систему подземных ходов провести не успел.
Выворачивая очередной плотный земляной куб, лопата обо что-то лязгнула. Юки разбила куб, и из него выпал небольшой предмет, заманчиво блеснувший переливчато-красным.
Это оказалась потемневшая, обросшая какой-то бурой земляной коростой сережка. Юки и раньше находила всякое, копаясь в огороде, даже рыболовную блесну как-то выкопала и подарила Кате. Но чтобы настоящая драгоценность – о таком она и не мечтала. Юки старательно вскопала и разрыхлила тяпкой всё вокруг того места, где обнаружилась сережка, но клада там не оказалось, только пара пивных крышечек.
Сережку Юки отмыла, почистила старой щеткой с зубным порошком – когда-то читала в интернете, что так снимают налет с драгоценных металлов. И ничейная побрякушка буквально расцвела у нее в руках – оказалась серебряная, с тончайшим орнаментом и прозрачным красным камешком.
Забыв про картофельную грядку, Юки увлеченно возилась с неожиданным сокровищем, примеривая то так, то эдак, то в ухо, то на лоб на шнурке. В конце концов загнула застежку плоскогубцами, превратив сережку в кулон, надела, накрасилась, вытащила из шкафа любимый льняной сарафан и долго вертелась перед зеркалом. Одно только огорчало – зеркало было слишком маленькое, и любоваться собой приходилось по частям.
Глубокой ночью, когда Вьюрки полностью затихли, Юки вдруг проснулась от странного, но почти каждому знакомого ощущения. Как будто кто-то громко вскрикнул совсем рядом, прямо у нее над ухом. И отголоски этого крика всё еще звенели в голове, хоть по мертвой тишине вокруг и было понятно, что никто не кричал, и всё это Юки причудилось. Она хорошо запомнила, что этот воображаемый голос был высокий, пронзительный. Прямо как у одноклассницы Настеньки, принцессы-подлизы, которую Юки терпеть не могла. Может, она и привиделась в сразу же забытом кошмаре про школу, потому что про школу всякому нормальному человеку могут сниться только кошмары…
И тут Юки поняла, что тишина вокруг не такая уж и мертвая. Какие-то звуки доносились из предбанника – так мама с папой называли это крохотное помещение сразу за входной дверью, где обычно оставляли обувь, верхнюю одежду и всякий хлам. Что-то слабо, но отчетливо шлепало по дощатому полу. Звякнуло, зацепившись, наверное, впотьмах за одну из пустых банок, и снова принялось шлепать – то в одну сторону, то в другую. Наверное, лягушка в гости пришла и не знает теперь, как выбраться, подумала Юки. Лягушка – тварь хорошая, особенная, она несет в себе энергию ночи, как кошки или совы. Поэтому ведьмы и окунали когда-то лягушек в свои зелья. Юки про это читала: они просто добавляли немного силы ночи, а вовсе не варили бедняжек живьем, это потом придумали, чтобы опорочить хранителей тайных знаний.
Надо было, конечно, встать и выпустить лягушку обратно в ночь, но глаза слипались, и так не хотелось вылезать из теплого гнездышка. Ничего, сама выберется, подумала Юки и провалилась обратно в сон.
И действительно – лягушка благополучно покинула предбанник, если она вообще там была. Юки, всегда выпускавшая бьющихся об оконное стекло бабочек и переносившая через проезжую часть глупых ужиков, осмотрела все углы и никого не нашла.
Всю первую половину дня она возилась в огороде: рыхлила, полола, хвалила огурцы с морковкой за активный рост и здоровый цвет. Юки считала, что мать-природа общается с людьми – через свои дары и своих детей, тех же лягушек или, к примеру, птиц. И нужно обязательно ей отвечать, чтобы заслужить благосклонность. Ведь даже ученые уже доказали, что растения, с которыми разговаривают или включают им музыку, растут быстрее и пышнее.
Потом Пашка позвал кататься на велосипедах, потом оказалось, что именно сегодня во Вьюрках еженедельное собрание, о котором Юки вечно то забывала, то просто не знала – дачники, видимо, считали, что незачем девчонке лезть во взрослые дела. Юки постояла с краю, держа верный велосипед за рога, послушала – всё как обычно. Без паники, нужно сохранять бдительность и держаться друг друга, помощь наверняка уже близко, на реку и в лес не ходите, запирайте калитки, и просьба отнестись серьезно, имейте в виду, что у нас очередное ЧП – пропал без вести Виталий Петрович из сорок первой дачи.
- Скульптор, - ахнула Юки.
- У него там странное творилось, - мрачно шепнул ей Пашка. – Потом расскажу.
Пока он рассказывал, пока они вдвоем исследовали опустевший участок бедного скульптора – вместе с ним, кстати, пропали и хорошо известные всем вьюрковцам гипсовые пионеры, - наступил вечер. Ничего интересного они во владениях Виталия Петровича не обнаружили – если не считать совершенно необъяснимого исчезновения статуй, конечно. Юки хотела предложить Пашке устроить здесь спиритический сеанс и расспросить духов места, но вовремя вспомнила, что, во-первых, Пашка безнадежный скептик, а во-вторых – пора поливать огород.
В постель Юки забралась с ноутбуком и наушниками, чтобы посмотреть перед сном ужастик. Для ужастиков у нее была отдельная папка, она специально накачала их себе на лето великое множество, и это оказалось более чем кстати. Из приятных пугалок с обязательной мистической тайной в сердцевине ужастики превратились в окошко, через которое можно было поглядеть на привычный мир. Люди там спокойно перемещались из одного населенного пункта в другой, пользовались интернетом и мобильниками, смотрели новости по телевизору, и всё у них было так привычно, хорошо, удобно, что Юки даже сердилась немного на паникующих героев. Нашли из-за чего визг поднимать – проклятье на них наложили, полтергейст в доме завелся, мне бы ваши проблемы…
Наконец Юки отложила ноутбук и уютно завернулась в одеяло. Она уже задремывала, когда из предбанника снова донеслись те самые звуки: шлеп-шлеп-шлеп. Для лягушки они были слишком уж частыми, как если бы она прыгала безостановочно и на совсем маленькое расстояние, да еще и брюшком шлепалась на пол со всей силы. Юки приподняла голову, прислушалась. Прошлепав сначала в один угол, потом в другой, что-то невидимое остановилось посередине, у самой двери. От жилого помещения предбанник отделяла тонкая деревянная стенка с дверью, которая закрывалась на крючок. И прямо за этой дверью сейчас, судя по всему, кто-то был.
Тишина затянулась. Юки уже подумала, что больше ничего не услышит, и пошлепывание в предбаннике останется такой же загадкой, как те шарики, которые катаются иногда по полу у соседей сверху, и даже сами соседи понятия не имеют, что это может быть. Но тут послышался новый звук, боле громкий, скребущий. Как будто кто-то осторожно скребся в дверь с той стороны.
Сгорая от любопытства, Юки встала, тихонько откинула крючок и резко распахнула дверь. Конечно, ей было не только любопытно, но и немного страшно. Поэтому надо было действовать быстро, чтобы некогда было трусить.
В предбаннике оказалось темно, хоть глаз выколи – на единственном маленьком окошке висела плотная занавеска. Юки с досадой подумала, что можно было догадаться сначала включить свет в комнате – хотя ладно, это могло отпугнуть ночного гостя, - или хотя бы взять со стола фонарик. Она шагнула к окошку, чтобы отдернуть занавеску – и наткнулась на что-то в темноте. Оно коснулось ее правой ноги – плотное, прохладное, маленькое, высотой ей по колено, а может, и ниже… Снова послышалось торопливое шлепанье, и Юки, пошарив рукой в том месте, где только что было препятствие, ничего уже не обнаружила.
Она вбежала обратно в комнату, ударила ладонью по выключателю, схватила фонарик и тщательно просветила все углы в предбаннике. Но там никого не было. Хлама в предбаннике хранилось много, но спрятаться за какой-нибудь банкой или кастрюлей существо ростом ей по колено никак не могло. Юки посветила на потолок, заглянула на всякий случай в древнюю, еще бабушкину стиральную машинку «Фея». Никого. И дверь на улицу, конечно же, была заперта на ключ.
Юки пришла в необыкновенное волнение, но не потому, что испугалась. Всем своим затрепетавшим от азарта нутром она почуяла близость сверхъестественного. До того, как в дачном поселке начали происходить все эти загадочные события, мир был к Юки несправедлив. Ей, так искренне верящей во всё подряд, от астральных проекций до ангелов с инопланетянами, еще ни разу не встречался даже намек на настоящее чудо. У нее, запоем читавшей книги и сетевые обсуждения, посвященные необъяснимому, не было в запасе ни одной личной истории, в которой это необъяснимое хотя бы подозревалось. И даже творящиеся во Вьюрках странности, так ее поначалу воодушевившие, происходили с кем угодно, но только не с ней. Взрослые, скучные и серьезные дачники прятались от вьюрковских аномалий за семью засовами, а Юки, можно сказать, стояла с фонарем у широко распахнутой двери, ждала и надеялась – но ничего такого к ней не являлось. Если не считать голого сумасшедшего Кожебаткина в огороде. Совсем не таинственного, а просто жуткого и противного.
Юки решила во что бы то ни стало выследить шлепающего обитателя предбанника. Даже к тому, что он может все-таки оказаться лягушкой или другой скромной живностью, она была морально готова.
Она вытащила из шкатулки все амулеты и обереги – от «инь-яна» до бронзовой птичьей лапки, - а еще засушенный пучок полыни, несколько четырехлапых листиков клевера и каштан. В магической силе каштана Юки уверена не была, но где-то про нее читала. Еще в шкатулке хранились камни, на которые Юки долго копила в свое время карманные деньги: агат, защищающий от злых духов, усиливающая скрытые экстрасенсорные способности яшма и вино-красный гранат, ее талисман по знаку зодиака.
Всё свое магическое богатство Юки разложила на столике у двери, в центре поставила свечу из настоящего воска, насыпала у порога соли, чтобы существо не смогло войти в комнату без позволения. Еще она решила нарисовать углем на двери специальную руну для вызова духов, но уголь крошился, и на потемневшем дереве его почти не было видно, поэтому в ход пошел завалявшийся в шкафу мелок от тараканов.
Закончив приготовления, Юки опустила в кружку с водой серебряную ложку, умылась этой водой трижды и стала с нетерпением ждать вечера. Даже забыла похвалить кабачки и не пошла гулять – вместо этого вытащила на солнечный пятачок у крыльца раскладушку и улеглась загорать. Надо было держаться поближе к дому на случай, если загадочный гость вдруг надумает явиться днем.
Юки пригрелась и неожиданно для себя заснула, а когда проснулась, солнца уже не было видно, только верхушки деревьев горели оранжевым закатным отблеском. Покрасневшую кожу неприятно холодило, над ухом зудел комар. Юки потянулась и тут же зашипела от целой гаммы болезненных ощущений – мало того, что она здорово обгорела, так еще и руку отлежала. И вообще странно, что она вот так уснула на целый день, ни с того ни с сего.
Тут Юки вспомнила про запланированную встречу с неведомым и испуганно охнула – еще не хватало проспать всё самое интересное. Она торопливо сложила раскладушку, прислонила к стене возле крыльца и открыла дверь.
И в хорошем еще вечернем освещении, безо всякой мистической расплывчатости и игры теней увидела то, что резво шлепало по полу ей навстречу.
Это был ребенок, судя по грязновато-белому платьицу с кружевами – девочка. Короткие русые волосы сосульками свисали на лоб. Девочка была совсем маленькая, и это касалось не только возраста, возраст детей Юки вообще определяла с трудом, но и роста. То есть роста в ней было даже значительно меньше, чем положено природой. Потому что у девочки не было ног. Тело заканчивалось вместе с довольно коротеньким платьем, кружевной подол волочился по полу. А передвигалось это жутковатое создание при помощи рук, ловко шлепая по доскам маленькими ладошками.
Всё это Юки успела рассмотреть за одну бесконечную секунду, пока они обе изучали друг друга, застыв на месте. Юки чувствовала, как пристальный и цепкий взгляд ощупывает ее из-под свисающей челки, и готова была поклясться, что в этом взгляде тоже присутствует жадное любопытство.
А потом девочка открыла неожиданно огромный, жабий какой-то рот, разломивший ее личико надвое почти до самых ушей, и тонко, пронзительно закричала. Задребезжало оконное стекло, звенящей дрожью отозвались стоявшие в углу банки. А девочка, не переставая кричать, ринулась прямо на Юки, быстро шлепая ладошками по дощатому полу.
Хоть Юки и была уверена, что при встрече с необъяснимым окажется не визжащим от ужаса обывателем, а храбрым исследователем, на деле всё вышло несколько по-другому. Она с воплем захлопнула дверь перед самым носом кошмарного существа и судорожно повернула торчавший из скважины ключ, чтобы запереть чертов предбанник. С той стороны раздались стук и грохот, а потом по дереву отчетливо заскребли когти – точнее, ногти, непомерно отросшие и пожелтевшие детские ноготочки, которые Юки тоже успела заметить.
Спотыкаясь в своих незастегнутых босоножках и не разбирая дороги, Юки помчалась к калитке. Сейчас она понимала только одно – надо бежать, куда угодно, главное подальше отсюда.
Остановившись, чтобы хоть чуточку отдышаться, Юки обнаружила, что ноги сами принесли ее прямо к даче раздолбая Пашки. Через сетчатый забор был видно, как Пашка меланхолично колет дрова возле сарая. Юки принялась сипло и отчаянно звать его, но он не откликался. У Юки сердце ушло в пятки – она решила, что это тоже часть наваждения, и теперь люди ее не слышат, а может, и не видят, а может, жуткое безногое дитя уже убило ее, и отныне она - призрак… Наконец Пашка краем глаза заметил, как кто-то мельтешит у забора, поднял голову и вытащил наушники, в которых гремел «Раммштайн».
Из долгих и сбивчивых Юкиных объяснений Пашка с большим трудом понял, что в дом к ней проник неизвестно откуда взявшийся ребенок, не из местных, и очень, очень страшный. Пашка удивился – он, конечно, не был большим поклонником детей, но не понимал, что в них может быть страшного, если они не от тебя. Наконец он выяснил, что ребенок – калека, и именно это, очевидно, так испугало впечатлительную восьмиклассницу. Юки продолжала извергать поток идиотских подробностей про жуткий огромный рот, про соль у порога, про камни и обереги, которые должны были защитить ее от несчастного инвалида, но она оказалась по другую сторону двери, и это не случайность, точно не случайность, ведь она никогда не спит днем, даже в детстве не любила…
Пашка выдал Юки бутылку с водой в надежде, что она, как всякий младенец, «присосется и заткнется», набросил на нее куртку, заметив, как она дрожит в своих коротеньких шортах и верхе от купальника, и отправился смотреть, кто же все-таки к ней вломился. Юки семенила следом, треща без умолку – даже бутылка не помогла.
К двери жилой пристройки Пашка подошел осторожно, потому что помнил не только о том, что всю информацию, полученную от школьников – и особенно от школьниц, - нужно делить на десять, но и обо всех вьюрковских странностях. Прислушался, даже приложил ухо к деревянной поверхности – очень аккуратно, вполне готовый к мощному удару с той стороны. За дверью было тихо, но острый Пашкин слух уловил еле различимый шелест и постукивание. Темнело, поэтому Пашка включил карманный фонарик. Медленно повернул ключ, недовольно поморщился, услышав лязганье замка, из-за которого теперь уже точно не получится проникнуть внутрь бесшумно, и распахнул дверь.
Предбанник был пуст. На полу валялись всякие хозяйственные мелочи – моток веревки, изолента, рассыпавшиеся гвозди. Под ногой хрустнуло стекло от разбитой банки. Никого здесь не было, и только одинокий серебристый мотылек шелестел под потолком, стукаясь о доски и роняя тонкую, сверкающую в лучше фонарика пыльцу с крыльев.
- Была она, я видела! – упрямо зашипела Юки. – На два оборота заперла, как она выбралась, у нее же даже ног нет!
- Уползла, - попытался отшутиться Пашка, и Юки вздрогнула, вспомнив, как шустро и деловито девочка шлепала ладошками по полу.
В жилой комнате они тоже никого не нашли, хоть и облазили все углы, перепачкавшись в пыли и паутине. Пашка скептически покосился на разложенные у двери магические предметы, и Юки торопливо принялась укладывать обратно в шкатулку каштан, яшму, птичью лапку…
Когда она стирала с двери руну, нарисованную мелком от тараканов, проникшийся сочувствием к юной истеричке Пашка наконец предложил ей переночевать на всякий случай у него.
- Ты чего? – вытаращила глаза Юки.
- Да нет, там два дивана, и вообще я на веранде могу… белье есть, и подушки, три подушки есть… - смутился Пашка. – Или у Катьки переночуй, пошли к Катьке, а?
Юки представила, как неудобно ей будет переодеваться и спать в чужом доме – прятать под ворохом одежды свое, прямо скажем, заношенное белье, спать вполглаза, чтобы не скинуть, как обычно, одеяло и не оголиться во всей давно не депилированной красе. И всё время посматривать, не идет ли кто, когда она в коротенькой ночнушке будет выскальзывать ночью в туалет – а она будет, минимум три раза за ночь, мама даже отправила ее однажды к врачу по этому поводу, мол, бегает и бегает девочка в туалет, может, застудилась, но после пятнадцати минут позора врач постановил, что всё в порядке, просто вот такой вот у Юки ссыкливый организм. Не попросишь же у Кати поставить ей ведро, как она сама обычно в своем домике и делала, и уж тем более не объяснишь все эти тонкости Пашке…
- Не пойду я никуда, - буркнула Юки. – Показалось – значит, показалось. Я лучше тут. И дверь запру.
- А если… ну, сама знаешь, тут всякое… Мало ли.
- А-а, забеспокоился? Тогда охраняй меня. Я тут посплю, а ты на посту. В предбаннике вот. Я тебе раскладушку поставлю. Заодно и сам узнаешь, показалось мне или нет.
Юки как будто совсем успокоилась, хихикала, но на Пашку поглядывала с какой-то детской лукавой надеждой. Как будто действительно хотела, чтобы он остался здесь и защитил ее. Впрочем, Пашка был не настолько проницателен, чтобы это понять.
- Не буду я в предбаннике спать, еще чего, - немного обиженно сказал он. – Ладно, ночуй, где нравится. Если что вдруг – ори.
- Буду, - Юки глянула на него исподлобья. – Еще как буду.
Пашка сидел допоздна, веселил Юки байками и анекдотами. А потом все-таки ушел, погрохотав предварительно во всех углах шваброй, чтобы доказать Юки, что никого там нет и быть не может. Дверь из комнаты в предбанник он оставил нараспашку.
Юки смотрела-смотрела на этот крохотный, обшарпанный, безобидный закуток, и в конце концов решила, что ночевать тут она не будет. Ведь есть еще большой дом, в котором уже и полы перестелили, так что раскладушку там можно ставить спокойно, не опасаясь, что она провалится в подвал к крысам.
И Юки принялась перетаскивать спальные принадлежности в одну из комнат бабушкиного дома, почти полностью уже отремонтированную. Решение ее, конечно, кто угодно поставил бы под сомнение, потому что пустой старый дом вряд ли был самым безопасным местом для ночевки. Но, во-первых, заботливых советчиков поблизости не наблюдалось, во-вторых, Юльке по прозвищу Юки было пятнадцать, а в-третьих, ей все-таки мешала мыслить здраво легкая, приправленная страхом эйфория: ведь именно ею, ею лично заинтересовалось наконец сверхъестественное существо. И теперь нужно выяснить, кто оно, и что ему нужно, главное – не поддаваться страху.
Вокруг раскладушки Юки разложила свои осмеянные вредным Пашкой амулеты, насыпала соли – очень экономно, ведь так всю пачку можно израсходовать на духов вместо супа, а новую купить пока негде, - и легла спать. Под подушку она спрятала фонарик и складной нож – предметы, к магии отношения не имеющие, но тоже крайне полезные.
В бабушкином доме не было и намека на ту безмятежную ватную тишину, которую так ценят любители дачного отдыха. Всё время что-то потрескивало, поскрипывало, щелкало, возились под полом мыши, а на чердаке – еще кто-то. Пахло свежим деревом и какими-то строительными пропитками. Пушистая ночная бабочка стукнулась в недавно вставленное, еще с наклейками стекло и с шорохом скатилась вниз.
А потом очертания голого скелета комнаты, хорошо различимые в сумерках, дрогнули, затуманились и стали обрастать жилой плотью. Зазмеился по стенам растительный орнамент, укрепился, расцвел и превратился в советские цветочные обои. Что-то вспучило их изнутри, эти новообразования постепенно увеличивались, обретали форму, темнели и становились шкафами, стульями, зеркалами. Многочисленными квадратиками и овалами запестрели на стенах репродукции и фотографии. Понять, кто на этих фотографиях изображен, было невозможно – только еле-еле угадывались бледные пятна лиц. Окно подернулось тюлевой занавеской, запахло чужим старым жильем – пыль, лежалая бумага, стиральный порошок, что-то аппетитно-сладкое… И в комнату бесшумно вошла бабушка Юки – высокая, прямая, иссушенная. Снежная королева, превращающаяся от старости в бабу Ягу. Бабушка несла большое блюдо, прикрытое полотенцем.
- Вот, с вареньем тебе испекла, - сказала она. – Чтобы жить сладко было.
- Спасибо, - хотела ответить Юки, но голоса почему-то не было, даже губы еле шевелились.
- Надо, чтобы жил тут кто-то. Чтобы приглядывал. За ребеночком всегда приглядывать надо.
Бабушка сдернула с блюда полотенце, но вместо пирога с вареньем, который ожидала увидеть Юки, там был перевязанный лентой, продолговатый кружевной сверток. Бабушка вскрикнула и уронила блюдо, а упавший сверток быстрой гусеницей пополз прямо к Юки…
Юки заметалась на раскладушке, пытаясь встать, и проснулась. В ушах всё еще отдавался эхом бабушкин крик – прямо как в ту, первую ночь, когда что-то зашлепало в предбаннике. Юки вытащила из-под подушки фонарик и включила его. Полоска света пробежала по голым доскам, нашла дверной проем, скользнула по потолку, опустилась вниз. И противоестественно укороченная белая фигурка впрыгнула прямо в этот луч, сверкнули ничего не выражающие глазки, распахнулся жабий рот от уха до уха.
Юки сама не поняла, когда и как она оказалась в другой комнате, трясущаяся от холода и ужаса, с зажатым во вспотевшей руке фонариком. Зато она прекрасно помнила, как жуткое дитя с легкостью вскочило на раскладушку, доказав тем самым полную бесполезность всех оберегов. Оно приземлилось Юки прямо на ноги, и через тонкое шерстяное одеяло она почувствовала холодную тяжесть. Да что там – она чувствовала ее до сих пор.
Юки быстро обвела лучом света комнату, увидела темнеющий впереди дверной проем – новую дверь здесь еще не поставили, - и выключила фонарик, решив, что в темноте будет проще выбраться на улицу незамеченной. Но, не успев пробежать и нескольких метров, она неожиданно и больно обо что-то споткнулась. Препятствие с гулким грохотом откатилось в сторону, Юки посветила фонариком и увидела неизвестно откуда взявшийся желтый эмалированный таз. Наверное, это родители его сюда притащили, разводили в нем клей или еще что-нибудь.
Сзади послышалось торопливое «шлеп-шлеп-шлеп». Юки вскочила, бросилась к проему – и с размаху врезалась в дверь. В запертую дверь, которой здесь не было, и не могло быть. Юки стала в отчаянии шарить руками по рассохшемуся дереву, но так и не нашла ни задвижки, ни крючка, зато нащупала стену с бумажными струпьями обоев. И их здесь тоже быть не могло, всё до последней полоски содрали перед ремонтом. Судорожно выдохнув, Юки снова включила фонарик.
Комната стала другой. Со стенами в тот самый советский цветочек, крашеным дощатым полом, и самое главное – с мебелью. Стол, провисшая кровать, тумбочка, прикрытая вязаной салфеткой, и шкаф, тот самый монументальный, нелепый шкаф, который они втроем еле-еле выволокли отсюда по частям, а потом папа порубил его на дрова.
Рядом с непостижимым образом вернувшимся шкафом Юки увидела другую дверь, узкую и заманчиво приоткрытую. Раздумывать было некогда, легкое дробное пошлепывание раздавалось уже совсем близко, а дверь, в которую она тщетно ломилась, была, по-видимому, заперта на ключ. Юки бросилась к той, другой, дернула за холодную металлическую ручку и юркнула внутрь.
Луч фонарика заметался по стенам, Юки увидела ровные ряды полок с какими-то горшками, кастрюлями, коробками. Это была кладовка. Маленькая, глухая, безвыходная кладовка, которую родители решили присоединить к комнате, потому что и так есть и сарай, и погреб, а комната небольшая, вот и будет ниша для гостевого диванчика, например…
«Шлеп-шлеп-шлеп», - послышалось за дверью. Юки забилась в самый дальний угол, сверху на нее с полок посыпались вещи. Потом дверь скрипнула, дрогнула, и Юки с ужасом вспомнила, что открывается-то она наружу, а значит, ее даже нельзя ничем подпереть. Дверь снова скрипнула – существо, похоже, каким-то образом добралось до ручки. Юки с отвратительной ясностью представила, как девочка висит там и раскачивается всем своим коротеньким телом, пытаясь открыть дверь. Дверь тяжелая, подумала Юки, у нее не получится, она правда тяжелая… И тут же увидела в дрожащем круге света, как в медленно расширяющуюся щель бледными червячками вползают детские пальцы. Юки подскочила к двери и ухватилась за ручку. Пальцы исчезли, с той стороны раздался визг, дверь снова закрылась наглухо.
- Уходи! – ревела Юки. – Уходи-и-и!
И в этот миг она заметила, что это не ее руки изо всех сил тянут дверь на себя. Это были чужие, взрослые, шершавые руки, которые она ощущала, как свои собственные. Юки бросила отчаянный взгляд вниз – и тело было не ее, плотное, грудастое, в синем байковом халате, и от него разило кислым потом.
- Уходи-и! – взвыла Юки чужим голосом, и всё закачалось, поплыло, затянулось зеленоватой, как ряска, пеленой…
Рано утром ее нашли раздолбай Пашка и Катя. Юки сидела в углу пустой, пахнущей свежим деревом комнаты, обхватив руками колени, и, казалось, дремала. Хотя Пашка, которому Катя уже успела устроить знатную взбучку за проявленную неосмотрительность, сразу заподозрил непоправимое. Но как только скрипнула половица, Юки распахнула покрасневшие глаза и дико уставилась на вошедших.
- Ну? - Катя опустилась на корточки рядом с ней. – Кого видела?
Заикаясь и перескакивая с одного на другое, Юки рассказала о ночных событиях. Получилось, как обычно, сумбурно и неубедительно, но Катя слушала так, будто всё понимала, а потом еще и отругала Юки – за камни, за полынь, за круг из соли, а Пашка, оказывается, еще и про руну на двери ей сказал, так что вдобавок и за это влетело. Юки растерянно хлопала мокрыми ресницами, ужас от всего пережитого сменялся недоумением и обидой, а Катя гнула свое: и так вокруг черт знает что творится, нельзя в эту магию играть, будь она хоть десять раз выдуманная. Вот подумала бы Юки своей крашеной головой: а что, если теперь во Вьюрках всё выдуманное настоящим становится?
- Материализация мыслей! – восхитился Пашка и тут же сник: - Не, тогда бы у меня «Харлей-Дэвидсон» в сарае стоял…
Катя заставила Юки собрать вещи – магическую шкатулку взять не разрешила, - и увела ее к себе. Там, напившись травяного чая с медом и съев по Катиному требованию какую-то таблетку, Юки постепенно успокоилась. Тогда Катя, похожая теперь не на чудаковатую рыбачку, а на строгую учительницу, велела рассказать всё еще раз, по порядку. И слушала очень внимательно, даже делала пометки в блокноте, а Юки рассеянно удивлялась – вот, оказывается, какой может быть эта стеснительная отшельница, над которой даже мальчишки помладше иногда посмеивались. Или она только теперь такой стала, может, знает что-то…
Ближе к концу повествования Юки со страшной силой потянуло в сон, и Катя отправила ее на второй этаж, где уже было постелено.
- А соль есть? – еле справившись с зевотой, спросила Юки.
- Я тебе дам соль! – сердито тряхнула челкой Катя. – Спи давай, не доберется она до тебя, по такой-то лестнице…
Вот тебе и на, успела подумать Юки, зарываясь головой в подушку, вроде обычная взрослая тетка, а ведь верит, получается, во всё верит…
Шел сильный дождь, уже второй день, и утоптанная дорожка превратилась в хлюпающее грязевое тесто. При каждом шаге приходилось вытягивать из него большие, не по размеру, галоши, и они ударяли по пятке. Промокший, разбухший от влаги сад казался неузнаваемым, и дело было не только в дожде. У забора, где росли кусты крыжовника, теперь почему-то была старая яблоня, а там, где мама посадила свои любимые лилии, вздрагивала под тяжелыми каплями картофельная ботва.
Она обернулась и посмотрела на дом – добротный, темно-зеленый, с резными наличниками и тюлевой пеной на окнах. Так вот каким он был раньше, подумала она, а внутри, наверное, и обои в цветочек, и кладовка, и желтый эмалированный таз, об который все спотыкаются.
Но надо было идти дальше, к забору. Там самое лучшее место – кусты белого шиповника, пестрые астры осенью, и никто не ходит, не беспокоит…
В руках у нее был продолговатый кружевной сверток, а подмышкой – тяжелая, волочащаяся по грязи лопата. Приподнимать кружево, чтобы увидеть, что же все-таки под ним, было страшно и больно. Надо просто закопать, поглубже, чтобы никто не добрался, не разбудил. Хорошо, что земля сейчас мягкая.
Копала она долго, с трудом выворачивая тяжелые мокрые комья. Уже стемнело, и лежащий в уютной постельке из лопуха сверток пронзительно белел в полумраке. Она взяла сверток и осторожно опустила туда, в грязную жижу.
И мозг вдруг пронзила чужая, лихорадочная мысль – не убивала она, не убивала, нет-нет-нет, она бы ни за что, просто уснула слишком крепко… Мысль была такая же чужая, как и тело – плотное, грудастое, в мокром насквозь халате.
Она стерла соленую воду с лица, и зацепила мизинцем сережку. И вспомнила сразу так ярко, что захотелось закрыть глаза и умереть на месте, как ей эта сережка нравилась, всё тянула пальчики к красному камню, хватала, игралась. Замочек никак не поддавался, и она почти вырвала сережку из уха, кровь капнула на шею. Поцеловала в красный камешек и бросила на сверток:
- Забирай игрушечку, на память…
- На память, - повторила Юки, выкарабкавшись наконец из вязкого сна. – На память!
Она выкрикнула это так громко, что к ней на второй этаж тут же взлетела Катя. Юки, всхлипывая, протянула ей кулон, который сделала из найденной сережки. Ведь он всё время, всё это время висел у нее на шее, она просто забыла о нем. Висел вместе с любимыми бусами из «кошачьего глаза» и образком, который подарила мама. Украшения, которые ей особенно нравились, Юки носила не снимая, и этот, дополнительный шнурок даже не чувствовался, как будто его и не было. Катя молча разглядывала сережку, а Юки всё причитала: какая же она дура, как же она не подумала, ведь столько ужастиков пересмотрела.
- Где нашла, помнишь? – спросила Катя.
- Приме-ерно…
Катя задумчиво кивнула.
Они копали до самого вечера. Юки очень боялась, что рано или поздно лопата наткнется на тонкие побуревшие косточки, и вздрагивала от каждого подозрительного стука. Но это, к счастью, оказывались то камни, то корни. Юки успела во всех подробностях пересказать Кате свой сон, и та всё время спрашивала, какой именно глубины была яма. Наконец, стерев ладони до пузырей, они решили, что глубина подходящая.
Катя взяла сережку, бросила на дно ямы и очень серьезно сказала:
- Забирай свою игрушку, и память свою забирай.
Юки покосилась на нее с удивлением. А Катя вручила ей лопату и велела закапывать.
А потом, разровняв землю и натыкав кое-как доски от забора на прежнее место, Катя и Юки отправились в кошачье царство, к Тамаре Яковлевне. Предлог был благовидный – не так давно Катя одалживала у нее стакан муки. Муку Юки отсыпала из своего мешка, а еще они прихватили с собой бутылку малиновой настойки, невыносимо сладкой, которая уже не первый год стояла без дела у Кати в погребе.
Тамаре Яковлевне нездоровилось из-за погоды, она полулежала на тахте, вся в подушках и котах. Коты смотрели на гостей бездумно и сосредоточенно, совсем как та жуткая девочка, и Юки, и без того очень смущавшейся, стало совсем не по себе. Но малиновая настойка быстро взбодрила Тамару Яковлевну, она разрумянилась, подобрела, даже сказала, что у Юки прекрасные волосы, и надо отращивать косу, только смыть сначала чем-нибудь эту ужасную черную краску.
Поговорили о погоде, о высоком атмосферном давлении, о том, выкапывать ли уже картошку или подождать, потому что в нынешних условиях совершенно не понятно, когда начинать сбор урожая. А потом Катя ненавязчиво, как опытный киношный следователь, перевела разговор на прежние времена, когда погода всегда была хорошая, лето – теплое, Вьюрки можно было покинуть в любое время, а участки здесь получали приличные, заслуженные люди. Вот, например, семья Юлиной бабушки – большая, наверное, была, работящая, дружная…
- Дружная, дружная, - закивала Тамара Яковлевна. – Дом вон какой отгрохали, сад – всё сами. Гости у них бывали, танцы, я сама ходила… Так хорошо жили, пока с Зоечкой несчастье не случилось. Ой, вы уж простите бабку старую, не стоит, наверное, об этом…
- Ничего, мне папа уже рассказывал, - лихо соврала Юки.
- И я что-то такое слышала, там, кажется, ребенок погиб? – пришла ей на помощь Катя. – Вроде, мать его убила?
- Не убивала она, нечего сплетням верить! Приспала Зоечка дочку, во сне задавила. А после умом тронулась. Похоронила прямо на участке, а потом в милицию – я, мол, убила…
- А вы откуда знаете, что приспала, а не убила? – не выдержала Юки и получила от Кати локтем в бок.
Тамара Яковлевна прищурила мерцающие по-кошачьи глаза:
- А я, милая, всё знаю… Признали Зоечку невменяемой, положили в лечебницу, да и с концами, царствие небесное. А вот девочку не нашли, милиция приезжала, весь участок изрыла, а не нашла. Может, и искали плохо, ленились, сами знаете, дождешься от них… Только бабушка твоя, Юленька, мне рассказывала, что племянница к ней во сне иногда приходит. Растет, говорила, потихонечку, совсем ведь кроха была…
- Ногами приходит?
Тамара Яковлевна удивленно приподняла бровь, а Катя опять толкнула Юки в бок.
- Ребеночек этот… он ведь… он ведь инвалид был, да?
- Это кто тебе глупость такую сказал? Чудесная была девочка, совершенно здоровая.
Когда Катя провожала Юки до дома, было уже совсем поздно. Юки молчала, переваривая историю Зоечки, несчастной бабушкиной сестры, о которой она никогда не слышала. Катя толкнула калитку, Юки увидела свой участок и с необыкновенной отчетливостью вспомнила всё и сразу: шлепающие по полу детские ладошки, безвыходную кладовку в чужом и страшном доме, кружевной сверток, синий байковый халат… Она вцепилась в Катину руку и затараторила: нельзя здесь ночевать, нельзя, кто его знает, угомонилась эта… эта штука или нет, может, она снова придет, может, они не там закопали сережку, или ей еще что-нибудь не понравилось…
- Утихни, - сказала Катя и пошла вместе с Юки.
Она поставила посреди обжитой пристройки раскладушку, спросила у Юки, найдется ли запасной комплект белья и, желательно, одеяло с подушкой. Юки сразу почувствовала, что она – под защитой, «в домике». Совсем как в детстве, когда после очередного страшного сна на ее крик приходила мама со свернутым одеялом подмышкой и устраивалась на диванчике у окна. И Юки умиротворенно засыпала, хоть и знала, что мама всё утро потом будет ругаться: вот, опять не выспалась из-за тебя, всем и всегда что-то снится, зачем же орать на весь дом…
- А если все-таки придет? – прошептала Юки, когда они погасили свет.
- Вот и проверим, - ответила с раскладушки Катя. Помолчала и вдруг спросила: - А у нее точно не было ног? Может, ползала просто?
- Не было. Совсем-совсем. Но ведь Тамара Яковлевна сказала…
- Игоша…
- Чего? – приподняла голову Юки.
- Ничего. Спи.
Ночью никто не приходил, не шлепал по полу и не скребся в дверь. А утром они позвали Пашку с Никитой и поставили забор между участками Юки и покойного Кожебаткина на прежнее место.
Юки так и не смогла вспомнить то странное слово, которое произнесла тогда Катя. Она помнила только, что было в нем что-то лошадиное – так глупо, прямо как в том рассказе из школьной программы. Юки побоялась, что Катя станет над ней смеяться – а для пятнадцатилетнего человека нет ничего более унизительного – и не стала ее расспрашивать.
Главное, что мертвая девочка в кружевном платьице к ней больше не приходила.