Рекомендовано к чтению

Андрей Николаевич Хомченко
Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий одна была опора у русского человека, а теперь две: ещё и роман «Этнограф Иосиф».

Ниже размещён отрывок для ознакомления, а полный текст тут: http://www.litres.ru/a-n-homchenko/etnograf-iosif/

«ЭТНОГРАФ ИОСИФ», отрывок

Евгений Александрович Курицын родился в одна тысяча девятьсот восемьдесят восьмом году, в цветущем черёмухой мае, на двадцать четвёртое в ночь.

Из ниоткуда возникает автор:
- Конечно, никакой не Евгений Александрович появился на свет, и даже не Женя, не Женечка.
Все ждали девочку, давно заготовили волшебное имя Оленька, но родился мальчик, 3400, пятьдесят один сантиметр и совершенно счастливый папаша вприпрыжку бегал по городу, рассказывая всем знакомым и незнакомым: Сын у меня, сын!
И ликовал город, услышав весть.
- Поздравляем, - кричали люди, и с чувством пожимали молодому отцу руку, и, обнявши, хлопали по спине, и говорили слово напутствия, и желали здравия мамочке и малышу.
Затем Курицын нёсся дальше, провожаемый радостными улыбками, а те, кто остался, общались между собой:
- Слышь, я не понял, как назвали-то первенца?
- Да покуда никак, сын.
Так что – точности ради - заметим: застав врасплох этот мир, герой наш не сразу приобрёл имя, токмо к исходу третьего дня, отчеством же обзавёлся и вовсе ближе к окончанию института.
Автор собирается уходить, но вдруг, будто бы вспомнив нечто важное, останавливается, присаживается на скамеечку, говорит:
- А не увидеть ли нам в сухих строках биографии южный приморский город? Двухэтажные домики, сложенные из ракушечника, с какими-то пристроечками и надстроечками размерами с голубятню, с дощатыми скрипучими лестницами, с верандами и балконами, во дворах трава и кустами сирень, и деревьями сливы, и развешенное на верёвках бельё. Окна открыты, на кухнях, на балконах и на верандах занимаются готовкой стряпухи: гречанки, еврейки, армянки, хохлушки, встречаются русские, - и плывёт в воздухе запах жареной рыбы, и стоит над землёй дух от крыжовенного варенья, в огромных тазах в вязком тягучем сиропе горят янтарём ягоды, и булькает масло в чугунных сковородах, пучит глаза золотистая камбала. Сейчас не то, не тот фиш, не тот коленкор, не стало рыбы… где знаменитый черноморский бычок? Нет бычка. Только воспоминания и воспоминаниями же ставшие разговоры:
- Куры, куры! Парные куры! Дамочка, идите сюда! Посмотрите, это же не куры, это мечта!
- Я уже подошла. Теперь вы мне скажите: Чем вы кормите своих курей?
- А зачем это вам?
- Как зачем? Может, я тоже хочу так похудеть?
Ах, этот южный приморский город, пышная зелень бульваров и каштановое цветение, аромат лип, платаны и клёны, а вдаль – насколько хватает глаз – безбрежно раскинулось море.
В вышине голуби, белоснежные турманы.
парят, парят, парят… и вдруг из безоглядной синевы вниз, вертящимся колесом, через голову кувырками, раз, другой, третий, перьев клубок, - вывернется ли? успеет ли расправить крыло перед самой землёй, чтобы взмыть вверх по спирали?
не успел:
свистнула гайка, пущенная из рогатки, - и камнем грохнулась птица, прямо в руки рыжего вихрастого пацана, десятилетнего Кольки, ловким движением скрутил он шею добыче, обмазал глиной и в костёр. Полчаса и готово, испёкся трофей. Набил Колька брюхо нежным рассыпчатым мясом и доволен: никаких в голове сантиментов.
Ещё и в подворотню пошёл, мелочь трусить.
Жора со скрипкой в футляре, тёти Дорин, к примеру, сынок, к несчастью своему встретился хулигану. Вывернуты беспощадно карманы, в них обнаружены: чистый носовой платок и рубль СССР бумажный. Платочек милостиво оставлен, сопли утри, хлюпик. А денежку гони сюда… Прощай коржик и яблочный сок, как мыслилось тёте Доре, - завтрак на большой переменке. Прощай набор марок с олимпийской символикой, как мечталось самому Жоре, - ушли капиталы: в момент всё растратил Колька, прокатал на каруселях в парке и мороженое съел. И воды с сиропом – за три копейки стакан – четыре стакана выпил.
Добавить ли, что подростком свяжется Колька с компанией, пристрастится к вину и курению папирос, по ряду квартирных краж будет проходить свидетелем, но по счастливому стечению обстоятельств и счастливой опять же звезде своей всё минется-обойдётся: станет в порту грузчиком и вся недолга.
Что до Жоры, то вот и он: в белом сверкающем кителе, фуражка с кокардой, с витым золотым шнурком, капитан! вернее, помощник капитана: питание пассажиров, и развлечение, - всё на нём.
Полгода вокруг Европы – неделями в море, где лишь водная гладь да чайки, да сто пятьдесят юных девушек, кормящих булками прожорливых птиц… ни одна девушка не заскучала. Что девушки? Старушки румянились и плясали фокстрот, измученные подагрой пенсионеры веселились, как дети, в его компании, даже хмурые военные отставники – вы не поверите – улыбались.
Что и говорить, умеет Жора зажечь и вся поголовно публика в совершенном восторге от путешествия, и, завершивши круиз, долго ещё вспоминает обаятельного капитана, и не может его забыть.
Только лишь Галочка – жена его – бывает, что и забудет про Жору.
Не мудрено… очень уж оживлённо вокруг красавицы: темпераментные баритоны из оперы и предприимчивые налоговики, все без ума от Галочки, шлют ей розы букетами, зовут кататься на яхтах, приглашают на пикники.
Но и она, - едва замаячит на рейде восьмипалубная громада, едва рыкнет гудок трубным гласом, извещая о приближении мужа, она тут как тут, на бережку: трепетная вся, и взволнованная, в юбке колокольчиком и сжимает платочек в руке.
Швартуется лайнер к причалу, по трапу сходит Жора на берег, шаг упруг, взгляд задорен и весел. Неимоверно привлекательная дама, - его супруга, его благоверная, Галочка, - сигает к нему в объятия, чмок! чмок! чмок! и горит след помады, пламенеет на щёчках морского волка, на устах и, кажется, даже на лбу.
Ах, как звонки эти поцелуи, аж завидно.
И вздыхают баритоны из оперы, и другие впечатлительные натуры из числа ухажёров с поклонниками, и размечтались о чём-то возвышенном, беспредметны их грёзы и в сердце неясная грусть.
Лишь предприимчивые налоговики стоят на своём крепко:
- Поцелуй и нас, Галочка.
Подмигивая весьма недвусмысленно: дескать, кабинеты в ресторанах заказаны, - в чём, в чём, а в этом им не откажешь: настойчивые господа.
Без увёрток отвечает Галочка:
- Сегодня никак не могу. Муж из рейса вернулся, шесть месяцев длилась разлука, хотим побыть дома. Будем есть фаршированную рыбу, а ночью ласкать друг друга.
И смотрит на Жору влюблённым взором:
- Тебя я лаской огневою и обожгу, и утомлю, - обещает лирическим меццо-сопрано.
- А как же мы? – поразились поклонники.
- А вы идите в парк, там ищите любовь.

В южном приморском городе есть парк культуры и отдыха. Для культуры - эстрада и танцплощадка, для отдыха - скамейки и лавочки, для любви – … любовь здесь везде, любовь можно встретить повсюду:
в тенистых аллеях, взявшись за руки, бродят парочки и стайками девушки в ярких платьях, и юноши с нахальными взглядами, и на пруду лодочки, и на лужайках изумрудной травы, где на пледах лежат тела, завязываются знакомства, и в кустах экспансивно продолжаются, и на качелях, счастливо смеясь, взлетает в небеса юность, и с кружкой пива в пивбаре… словом, кто во что горазд.
Так вот, парк.
На скамейках и лавочках сидят девушки, - как правило, одна красивая, другая некрасивая. Но бывают и исключения, где же на всех некрасивых наберёшься? бывает, что и обе сидят рядышком такие, что просто на загляденье. Да вот хотя бы и эти… переглянулись Женя с Лёшкой и подсели к подружкам, Лёша к Клаве, а уж Женя, соответственно, к Раечке.
Вечерок и темнеет, и ах-ха-ха заливается хохотом Клавдия, Лёшка же сыпет анекдотами, и сыпет, и сыпет, уже штуки три рассказал, и не останавливается:
- А вот ещё один, - говорит, и рукой, увлёкшись, по коленке по девичьей хлоп, и ах-ха-ха хохочет Клавдия, а сама смотрит и смотрит на парня, да так, что чувствуется: она уединиться не прочь.
А Лёшка что? уговаривать долго не надо, - встали и пошли с Клавой куда-то.
Вот оно как дело развернулось: остались вдвоём Женя с Раечкой.
Вечерок и темнеет, и сирень - умопомрачительная, колдовская – мы забыли упомянуть: весна.
Неспокойно Жене: и молчать невозможно, и сказать нечего, - мука, мука.
Неспокойно Раечке:
- Неужели девственник? – думает она. – Ой, как интересно.
Словом, роман начала прошлого века, желающим кину ссылку.
И вдруг порыв, берёт он руку её и шепчет, шепчет:
- Какие у вас глаза красивые. Мне кажется, никто не ценит красоты ваших глаз.
- И впрямь, - думает Раечка. - Всем им от меня только одно нужно, кобели.
Ошибается Раечка, не всем…
Женя вот не смог сформулировать, пришлось самой: обняла, прикоснулась нежно губами…

… молодость, молодость, есть что вспомнить…

Не забудьте, вам сюда: http://www.litres.ru/a-n-homchenko/etnograf-iosif/