От автора.
Не написать о Гарбурбараме я не мог. Его необычное сущест¬вование и таинственное присутствие во мне нарушали сухую рациона¬листичность жизни. Было в нем что-то, что вызывало раскованность, пробуждало в душе нечто неизвестное, иногда, темное, но никогда не злое. Несмотря на свою необычность, на его непрерывную изменчи¬вость и неуловимость его сущности, он был, что называется "прос¬матриваемым" насквозь. Он был чрезвычайно прост, но не простотой И' однозначностью логического построения, а простотой общего замысла.. Так, как простым явлениям понятие "множество". Оно так просто, что математики не могут дать не тавтологического определения этого понятия. Они просто иллюстрируют его путем перечисления ряда примеров. Нечто похожее пришлось сделать и мне - я добросовестно описал ряд случаев из жизни Гарбурбарама. Наверно, каждый по своему "определит" что такое Гарбурбарам.
Каждое наше знакомство с другим человеком является случай¬ным, а поэтому - необычным. Как приятно думать, что впереди у нас множество знакомств с людьми, которых мы еще не знаем. Иногда, испытываешь неодолимое желание познакомиться с каким-нибудь приглянувшимся тебе человеком. Ты знакомишься с ним и как-будто входишь в новый прекрасный мир. Как хороши люди в первые минуты знакомства! В это время словно общечеловеческая, мировая душа, вселяется в них. Но в какой-то последующий миг эта. душа, покидает людей. Они перестают "проникать" и пристально вглядываться друг в друга. Возбуждение знакомства, спадает, телепатия объявляется несуществующей. В друзьях и любимых мы видим то, что нам хотелось бы видеть. Мы оставляем за ними право сохранять в тайне от нас некоторые уголки души. Но есть люди, с которыми наше знакомство растягивается на очень долгое время. Мы непрерывно познаем их. Мы не можем отрешиться от этого познания, мы не можем довести его до конца. Мы чувствуем необходимость углубления в души таких людей. Это что-то вроде утоления голода. Лучшим из познанного мы укрепляем и обновляем свою душу. Но не так у меня было с Гарбурбарамом? Так ли будет у вас?
Лес.
Впервые я познакомился с Гарбурбарамом в лесу. ...Сосны шумели над нами. Четыре человека - я, женщина, генерал Бастьянов и Гарбурбарам стояли на поляне, задрав головы вверх. Женщина сказала: "Там, на соснах, растет виноград. Я его очень хочу". Я живо вскарабкался на. нижние ветви и, качаясь на. их концах, среди тяжелой пахучей хвои, начал искать виноград. Его не было. Но мне понравилось качаться на ветвях; прыгая, как белка, я носился среди ветвей, высоко подбрасываемый их упругой силой.
Женщина и Бастьянов тоже полезли на дерево, и вскоре мы забрались очень высоко и обнаружили площадку, сплетенную из оранжевых ветвей, засыпанную хвоей и землей. По площадке можно было ходить, как по большому балкону. Повсюду горели оранжевые сосновые стволы, воздух был бодряще свеж, на. сто километров вокруг синели леса. Бастьянов довольно крякал.
Вдруг я увидел торчащую из земли подушку. Это удивило всех, но каков был наш ужас, когда чуть дальше мы увидели целую постель и лежащий на ней спиной к нам труп человека.!
А человек вдруг повернул к нам голову, и мы увидели звонко хохочущее лицо Гарбурбарама. Что-то теплое поднялось во мне, я смотрел на. его румяное кавказское лицо и начинал его любить.
Такова была моя первая встреча с Гарбурбарамом.
Бумеранги.
Гарбурбарам неожиданно для себя увлекся бумерангами. Первый бумеранг, который он сделал, был уродлив и груб, это было просто кривое полено. Бумеранг этот, однако, был полон самомнения, всем своим видом он говорил, что это лучший бумеранг на свете по своим летным качествам, его надо просто посильнее кинуть. Гарбурбарам кинул его в сторону дома и перебил все стек¬ла. Остальные бумеранги были удачнее. Радостно они вылетали из рук Гарбурбарама и летали по двору, как голуби. Все бумеранги были покрашены в белую краску. Гарбурбарам кидал их сразу по несколько штук и они стаей летали между деревьев. Было радостно и тревожно за них. Бумеранги подлетали к Гарбурбараму и сыпались ему под ноги. Дело происходило в конце августа, стояла, тихая солнечная погода, слышалось жужжание пчел на цветах.
Скоро все привыкли к бумерангам, не было случая, чтобы они кого-нибудь задели. Гарбурбарам сделал еще и черный бумеранг. Когда он запустил его в сторону дома, то бумеранг подлетел к самым окнам и долго летал, то опускаясь, то поднимаясь вдоль стены. Затем он подлетел к Гарбурбараму и, трепеща закрылками, мягко сел ему на руки. Закрылки Гарбурбарам сделал ему резиновые, а по передней кромке провел белую полосу. Бумеранг казался очень красивым. Подлетая к Гарбурбараму, он долго кружился вокруг него и садился всегда, ему на руки. Гарбарбарам держал его и смотрел как бумеранг подрагивал закрылками. Казалось, что он гладил Гарбурбараму руки и будил воспоминания о почти за.бытом. Гарбурба.-рам снова запускал черный бумеранг, тот снова кружился перед ок¬нами, заглядывал в них и все искал какое-то одному ему известное окно, потом подлетал к Гарбурбараму, зависал у него перед грудью и снова летел к окнам. Налетавшись вдоволь, бумеранг садился Гарбурбараму на руки и долго не мог успокоиться ...
Вертолет.
Случилось это за. городом, на даче. Стоя на краю оврага, Гарбурбарам увидел, как на другой его стороне опускается вертолет. Вертолет был до странности длинным, серебристо-серого цвета. Винты его крутились, но шума, не было. Гар, как зачарованный смот¬рел на. вертолет. Неожиданность и необычность появления вертолета сразу наполнила Тара радостью, он пришел в возбужденное состояние. Как только вертолет сел на траву, из него посыпалось десятка, два разноцветно одетых людей и выскочила одна светло желтая лошадь. Люди были самого разного возраста: от стариков до детей. Они напо¬минали цыганский табор.
Тара вдруг повлекло к ним неудержимой силой. Он кинулся вниз по склону оврага, а табор катился вниз по противоположному склону. Когда Гар стал карабкаться вверх, то перед собой он уви¬дел смеющуюся девушку в спортивном костюме, сидящую на шпагате. Остальные кувыркались по склону, поросшему шелковистой зеленой травой и веселились вовсю. Тара тоже захватило их веселье, все его существо как-будто вихрем затягивало внутрь необычайно.
усиливающейся радости. Он чувствовал, как внутри его расслабля¬лись все его "зажатости", как становилось легко и свободно. Мир представал перед ним в его мгновенно изменившимся видении отчетливо ясным, как будто сам Гарбурбарам его великолепно создал. Гар чувствовал, как мощно он захвачен в психосиловое поле табора. Таборяне помоложе бегали по склону, старики сидели на. траве и разговаривали друг с другом, звонко смеясь. Они дру¬желюбно смотрели на Тара, как на что-то удивительное. Лошадь веселилась со всеми. Все вокруг было ясным, понятным, отчетливым и совершенно новым. Гар как-будто впервые видел и сам овраг, и траву, и желтую глину в промоинах на склонах. Даже воздух, каза¬лось, изменился - он струился вокруг, как живое существо, голубое и упругое. Воздух разряжался в легких бодрящими зарядами. Гар по¬чувствовал необыкновенную силу своего тела и души. И когда лошадь свалилась с небольшого обрыва, вызвав глиняную осыпь, Гар прыгнул к ней, подлез под нее и, толкая ее в грудь руками, помог ей выб¬раться наверх. При этом оба они, Гар и лошадь, разговаривали и шутили, и Гар не удивился, что лошадь говорит с ним. Потом он скакал на ней по дну оврага, вызывая лихой скачкой восторги таборян и дачников, собравшихся на краю оврага.
Но вот табор стал собираться к отлету. Гар прощался с ними, обнимал лошадь и чувствовал, что сейчас произойдет непопра¬вимое .
Вертолет легко воспарил над землей. На, миг Тару показалось, что он видит себя в этом вертолете. Но это было не так.
Гарбурбарам, как нашкодившая собака,, стал подниматься к смотревшим на него твердыми глазами дачникам, которые уже собра¬лись на краю оврага. ...
Пена, морская.
Гар лежал на берегу моря и смотрел на. полосу прибоя: волны косо набегали на. берег и казалось, вдоль берега неслась пенистая река. Она опадала, гасла, уходила, в песок и камни и возникала снова, и снова. Шипящая, разлетающаяся пузырями и брызгами о берег живущая секунды, пена, морская была, долговечнее людского рода.
Волны возникали далеко в море. Они неслись к берегу плав¬ными валами, изгибались на отмели и, накренившись вперед, неслись в атаку на, упрямые лбы камней. Смерть их была прекрасной - их душа 5.
превращалась в миллиарды пузырьков и улетала вверх, растворяясь в воздухе. Гремела, грозно-веселая музыка прибоя, музыка соедине¬ния стихий - воды с воздухом. Воздух - вот всемирная душа! Эта беспокойная душа, заставляла, волноваться море, гнала, водяные валы к берегу, рождала, пену и брызги прибоя. Воздух вбирал в себя запахи, краски, звуки, да, наверно, и мысли. Так, казалось, во всяком случае, Тару. Он чувствовал, что когда, он был один, то воздух плотно был набит душами окружающих вещей: деревьев, камней, травы. Все как-будто вот-вот готово было высказаться, тайны окру¬жающего мира начинали приоткрываться, появлялось предчувствие возникновения нового видения, сквозь голову проносились невырази¬мые слова истины. А когда появлялись люди - их мысли вытесняли робкие души вещей, голова, начинала, работать словами. Становилось спокойнее от включения в людскую мыслительную цепь, появляющуюся в воздухе. Беспокойство одиночества исчезало. Познающее "Я", кото¬рое подходило к самой коже и почти сливалось с окружающей природой, вбивало ее через огромные воронки глаз, снова, сжималось в точку где-то в середине мозга и занимало круговую оборону.
Гар вспомнил, как недавно приехал сюда, как стоял у самой воды. Сзади неслись поезда.. Они, вопя, вылетали из тоннеля, из черноты, оттуда, откуда появился и Гар. Впереди колыхалась проз¬рачная голубая вода, позади была, чернота, бесконечного тоннеля, желтых огней, лязга буферов, а. еще раньше - что-то раздраженное, дробящееся на множество осколков. Все это превращалось в отвратительное, черно-желтое, глупое и злое существо, которое тоже пыталось вылезти из тоннеля, а может уже и вылезло, может уже стояло огромное за, спиной накричало: "Ну посмотри на. меня! Ну посмотри!"...
Но Гар прыгнул в воду, он слышал только всплеск своего тела., чувствовал как вдоль него восхитительно заструились голубые струйки воды. Он погружался в новую, плотно охватывающую его среду. Ах, только при встрече и расставании мы любим!
Огромная энергия освобождалась в Таре, энергия запасенная при сверхсжатии в том черно-желтом мире. И он несся под водой с поражающей его скоростью. Солнце пронзало всю толщу воды. Выска¬кивая иногда из воды, чтобы глотнуть воздуха., Гар видел перели¬вающееся миллионами бликов лазурное море, зеленые горы, пляжи с сотнями людей, круговерть ярких красок, веселые корабли.
Была бы такая жизнь - как эта ясная, упруго сопротивляющаяся. вода, нестись бы, яростно и весело растрачивая энергию, сквозь такую жизнь!
Появившиеся рядом с Гаром дельфины с любопытством глядели на него. Одна, из дельфинах поплыла, рядом с Гаром, то и дело касаясь его своей гладкой скользкой кожей. Она проскальзывала снизу, сверху, сбоку. Это была, явно любовная ласка., и Тару было приятно не столько от прикосновений, сколько от самого факта, что его ласкают. Только вот смущали другие дельфины. Он видел вокруг себя живые, веселые глаза дельфинов, чувствовал их молни¬еносное мышление. Они пытались понять его, радовались ему. Гару было стыдно от того, что он вызывает эту непонятную ему радость у дельфинов, что одна из них ласкает его на глазах у всех. Несясь в дельфиньей стае, Гар забыл, что были обиды, злые слова, забыл как лязгало, лягалось и жалило происходящее. Он сам смотрел на дельфинов с обожанием, как всегда, смотрят на, них люди.
Увидев, что Гар спокоен и радостен, дельфины вдруг куда-то исчезли. Они ушли в море, не получив от него ничего, ушли, верные своему великому принцу дельфиней морали: "Дружба без вознаграж¬дения" ...
Потом Гарбурбарам лежал на горячей гальке пляжа., дремал, в мозгу крутился, оседал, какой-то мусор. Из тоннеля вылетали поезда. Они стучали: "Гар-бур-барам- Гар-бур-барам- Гар-бур-барам..." Гарбурбарам слышал в сложной ритмике стука колёс не только свое имя. Он слышал целые рассказы поездов. Пассажирские выстукивали историю о брошенных женщинах, о взаимоотношениях на службе, о распределении жилья, о попытках стать талантливым, о детских болезнях, приводящих в отчаяние. Товарные солидно толковали о тяжелой индустрии, о необходимости сокращения встречных перевозок. Электрички, перескакивая с одного на другое, несли какую-то дребедень о мимолетных связях и курортной любви.
Странно было вспоминать о том первом дне. Тоннели, поезда, с их рассказами не мешали сейчас Гару околдовываться творящимся перед ним.
Рождалась у берега, пена, морская. Она освобождалась из сокрытого состояния на какой-то миг прекрасной жизни между двух стихий. А для природы разве мы все появляемся не на миг, высвобож¬дая своим пониманием красоту, несуществующую без нас? И в этот миг, наполняя мир красотой, разве не успеваем мы с бесконечным удивлением и неожиданной любовью глянуть в чьи-то глаза, так, как глянули дельфины на, Гара!
Полеты Гарбурбарама.
В коридоре никого не было, все были на собрании в инсти¬тутском актовом зале. Гар сильно толкнулся, прыгнув вперед, вытянулся в струнку, медленно и тяжело полетел над самым полом. Но вот полет стал легче, он свободно поднялся к потолку и полетел под самым потолком вниз спиной, сделав таким образом полупетлю -так это, кажется, называется в высшем пилотаже. Потом Гар, летя под потолком, перевернулся вдоль оси и полетел уже вниз лицом, набирая скорость. В нонце коридора он сделал размашистый поворот, свернув за. угол, и полетел над ступеньками на второй этаж. Эта спираль наверх сопровождаясь вращением вокруг оси, лихими поворо¬тами - Гар входил во вкус, ему становилось весело. Все получалось хорошо и на душе было легко.
В фойе перед актовым залом Гар сделал "бочку" между колоннами потом "мертвую петлю", на большой скорости влетел в отрытую дверь актового зала и по прямой полетел к большой люстре в центре потожа. Сбросив скорость в последний момент, он ловко уселся на краешек одного из ярусов люстры. Гару показалось, что его не видно за хрустальными подвесками, тем более, что зал внимательно слушал докладчика.. Но вдруг Гар увидел, как от пола, оторвались два чело¬века и полетели прямо к нему. Они летели, сидя на. стульях. Один из них был старик с большой белой развивающейся бородой, второй -молодой черноволосый крепыш. Гар подождал пока, они стали сбрасы¬вать скорость, подлетя к люстре, и только тогда резко рванул к форточке.
Пулей вылетел из форточки, Гар сразу взлетел вверх и, обогнув крышу, бросился вниз, оказавшись с другой стороны здания. Спрятавшись под самой кроной дерева, Гар сквозь листья смотрел вверх за маневрами своих последователей. Они действовали умно. Пока крепыш на бешеной скорости носился между зданиями в поисках Тара, старик, взвившись на большую высоту, завис над институтом. Он сидел на стуле и корректировал поиски крепыша. Гар чувствовал, что сейчас старик догадается, что Гар находится под деревом. И точно: старик направил указующий перст на дерево. Через секунду из-за. института, вылетел крепыш и, со свистом разрезая воздух, понесся к дереву. Гар сорвался с ветки и пролетев метров двадцать, влетел в окно небольшого здания напротив института. Оказавшись в большой комнате, Гар сделал мертвую петлю и опять вылетел в окно. 8.
Пока, он разворачивался, крепыш влетел в окно, а. так как его скорость была очень большой, то он довольно долго маневрировал в комнате, прежде чем из нее вылететь. Именно на это и расчитывал Гар. Мысленно похвалив себя, он свечой пошел вверх. Мимо него проскочил старик. Гар врезался в небо. Город оказался далеко внизу. Вокруг Тара увеличивалось голубое пространство. Он летел вверх, к сгущающейся синеве. Метрах в ста ниже его летели старик с крепышом. Гар чувствовал, что они не могут его догнать, но и не отстанут. От все увеличивающейся высоты холодело внутри, но солнечные лучи становились все теплее и теплее. Лицо, вся кожа, сладко горели от этого солнечного тепла....
Крыши домов - красные, зеленые, серые - начинали затяги¬ваться голубым. Высота становилась все больше и больше. Гар раньше никогда, так высоко не летал. Пока он наслаждался полетом и рассла¬бился, старик с крепышом стали его нагонять. Гар не стал увеличи¬вать скорость, а. сделав горку, в пике устремился вниз. Преследова¬тели опять не предугадали его маневра. Гар пикировал до самых деревьев, потом перешел в горизонтальный полет. Он до тех пор маневрировал между деревьями, пока совершенно не оторвался от своих преследователей. Мягко погасив скорость, Гар опустился на вершину высокой насыпи, поросшей травой.
Через минуту на насыпь приземлились старик с крепышем. Тогда Гар пошел на хитрость: он бросился на землю и покатился было по насыпи. Старик с крепышом тоже, как бревна, покатились вниз. Но Гар тут же вскочил на. ноги и, хохоча смтрел на. своих преследователей. Они докатились до самого низа, встали и полезли к Гару. Гар обнял их за плечи и они все вместе неудержимо захохо¬тали. От смеха ноги у Тара подкосились и он повалился на зеленый подорожник, восторженно лезущий из земли.
...Гар лежал на земле и, смеясь, смотрел вверх. Небо кружилось, вернее земля. Да, земля. Гар чувствовал, что он лежит на легко и бесшумно вращающейся земле. Было счастливо от только что совершен¬ного полета, от того, что рядом новые друзья, видевшие мир так же, как и он, так хорошо поддержавшие его игру, от того, что вокруг такая же зеленая и веселая трава. Сотни травинок держали Гара. на, своих маленьких упругих плечах, не ощущая его тяжести. Простран¬ство не было пустым.
У Гены Растерялова.
Когда Гарбурбарам пришел, то оказался, что Гены дома еще не было. Дверь открыла, женщина в красном халатике, которая назвалась Гениной женой. Звали ее Лена. Она провела Гара в комнату, где не было никакой мебели, кроме детской кроватки в нише стены. Весь пол был заставлен чудесным голубым ковром. Лена, посадила. Гара на пол и ушла, на кухню.
Около Гара стояла, какая-то своеобразная кукла на манер неваляшки, сделанная из кочана, капусты. Гар лег на. спину, взял в руки куклу и стал ее рассматривать. Кочан был надрезан так, что капустные листья образовывали несколько одежд, одетых одна, на. другую. Листья были расквашены в разные цвета. Кукла, была, очень оригинальная, ни на. что не похожая. Гар рассматривал ее очень долго и все больше и больше удивлялся необычности куклы, своеобразности одежд и их раскраски. Кукла напоминала, и много¬страничную книгу, и головоломку, и черт знает что такое еще. Она. была, бы почти что живым существом, если бы не возмутительно небрежно сделанная голова. Да и головы-то, по сути дела., не было вместо нее в кочан была, воткнута бумажка, с нарисованными красным карандашом глазами и криво улыбающимся ртом. Самое главное, что в кукле чувствовалось живое существо, причем, чем дольше Гар держал куклу в руках, тем сильнее он чувствовал, что между ним и куклой начинала возникать духовная связь. Как будто духовная сущность самого Гара. перекатила в куклу. Кукла была недвижной, но Гар уже был не один в комнате. Так иногда мы чувствуем в темной комнате присутствие другого человека,.
Лена, вскоре пришла и прилегла, рядом. Они довольно долго разговаривали, шутили, ели сочные груши и ждали Гену. Наконец Гена пришел. Из-за. жары он сразу снял рубашку и, голый по пояс, лег в дальнем углу комнаты. Гена был загорелый, мускулистый, но какой-то угловатый, жесткий, начисто лишенный пластики. Он всегда был бодр и весел и производил впечатление человека,, лишенного каких бы то не было мыслей хотя это было совсем не так.
Полежав немного и поговорив с Гаром, Гена крикнул:"Таня! Вставай! В кроватке что-то зашевелилось, и из нее стала, вылезать девушка, довольно рослая и красивая. Халат на. ней был едва зас¬тегнут , задирался и распахивался. Видны были крутые, сильно заго¬релые бедра.; большая грудь распирала голубой лифчик. Гар невольно поежился и отвел глаза. Девушка за.смеяла.сь и прошла, мимо,
выставляя из распазнутого халата упругие сверкающие глянцем ноги. "-Это моя сестра", - пояснил Гена.-"Она спит в этой комнате, а. как умещается в кроватке - ума. не приложу". Гару было ясно, что Таня не спит в кроватке, а что она в ней возникает каждый раз заново.
Едва Гарбурбарам пришел в себя, как Лена, выкинула, шутку еще похлеще. Она села перед Гарбурбарамом и положила ему ноги на плечи, демонстрируя удивительную гибкость в суставах и трусики в оборочках. Гена покатывался от хохота...
Гар чуть было не задохнулся от неожиданности и стыда., а. оказалось, что и Гена, и Лена, и Таня и кукла, были просто искусными муляжами. Их создатель, Гена, Раетерялов вошел в комнату одетый в строгий серый костюм. Вид он имел слегка удрученный, хотя и победный - муляжи действовали! Но вот вели себя неприлично. Гена, извинился за них, а Гарбурбараму вдруг показалось, что он Гарбурбарам, тоже муляж. Гару стало не по себе от того, когда он представил, какие штуки его муляж может выкинуть. Хотя может быть и стоило стравить в муляжи всю внутреннюю нечисть, и пусть они бесчинствуют. Но едва он так подумал, как тут же не согласился сам с собой. Отделить от души ее темные стороны, вычистить подсоз¬нание - не кастрация ли это?
Гар обнял Гену, который уже очистился в свой муляж, и стал как тест читать ему стихи. Гана, этот тонкий любитель поэзии, ничего уже не понимал.
Подсолнухи.
Гарбурбарам любил приподнимать тяжелые диски подсолнухов. "Этим я пытаюсь хоть ненадолго дать растению передохнуть от тяжести собственной головы. И мне самому делается легче".
Я видел, как Гарбурбарам внимательно и с обожанием смотрел в лицо подсолнуху. Подсолнух, улыбаясь до ушей, смотрел в глаза. Гарбурбараму. Я готов был поклясться, что за несколько секунд Гар и подсолнух поведали друг другу многое, хотя и стояли безмолвно.
Чепуха, что растению нечего рассказать. Из маленького семечка, погребенного чернотой земли возникло дивное могучее растение с завораживающе лучистой головой. Неужели это бурное извержение жизни от семечка, к сверкающей золотом красоте не II.
изумительнейшая книга радостей? Неужели предстоящая скорая гибель растения не драма? Ведь умрет не только подсолнух, когда, он умрет, что-то умрет и в нас, умрет время, когда сущест¬вовали мы вместе с подсолнухом.
...Гар отпустил подсолнух. Подсолнух горестно качнул тяжелой головой, глядя в землю. Гар шел прямо на меня, взгляд его темных глаз был обращен внутрь. Я не успел посторониться. На миг он вошел в меня, я сразу ощутил внутри себя тихо гудящую огромную черноту Вселенной с кружащимися в ней мириадами маленьких свер¬кающих звезд. Но Гар тотчас вышел у меня из спины. Когда, я обернулся, он был уже далеко и, исчезая, одиноко шел по полю.
Я долго стоял рядом с понурившимся подсолнухом, не в силах оставить подсолнух одного.
Верховая прогулка.
В середине сентября Гарбурбарам сел на. лошадь и поехал на верховую прогулку. Скоро он оказался за. городом (он жил тогда в Вязниках). Слегка, всхолмленная местность, золото осенне¬го леса, просторные зеленые поляны, прозрачность и свежесть осеннего воздуха., заливающий все солнечный свет пьянило Гара. Он таял, как сахар, растворяясь в этом окружающем его светло-грустном осеннем очаровании.
Сквозь нежно желтые листья ясеней, их легкую узорчатую крону синел воздух, тяжелым золотом сверкали клены, краснели калины, не щадили глаз волшебством красок. Легкие белые стволы берез уходили высоко вверх, мелкие желтые листочки, как новая мелочь, пересыпались и дрожали на. ветерке. Березы подчеркивали синеву воздуха и формировали живое, переливающееся, струящееся и играющее красками пространство. Гару казалось, что деревья до каждой своей тоненькой веточки являются его органами чувств, все вокруг является продолжением его самого.
Гар в восторге скакал в этом живом и одухотворенном мире. Он временами бросал поводья и, широко раскинув руки, пытался охватить весь надвигающийся на него мир, пытался вдохнуть весь этот живительный воздух. Сам себе он представлялся сделанным из разноцветных искр, из непрерывных электрических разрядов, эфемерным, но насквозь пропитанным энергией..
Он гладил лошадиную шею по шелковой шерсти, он ощущал идущую от лошади необыкновеннейшую доброту, доброту не людскую, а темную, непонятную, огромную лошадиную доброту и доверчивую покорность. Это ощущение передавалось ему через резкий, но приятный запах лошадиного пота., через теплоту лошадиного тела, через слаженную работу огромных мышц. Гара. охватил новый восторг - ему впервые пришла, в голову мысль, что лошадь, как и он, видит весь этот мир, но от того, как видит мир всадник, зависит и душевное состояние лошади.
Ритмичные толчки размашистой рыси создавали новый энергич¬ный ритм во всем теле Гара,. С трудом сдерживая из горла, радост¬ный крик. Гар привстал в седле. Лошадь звонко заржала, и пошла, галопом. Замелькали деревья, понеслась под копыта, изумрудная трава, солнце запрыгало перед самым лицом. Проскакав через все поле, Гар врезался в березовый лес. Зазвенели, вздымаясь фонтанами из под копыт, опавшие листья, их пряный запах прошил Гара насквозь. Белые стволы, как легконогие девушки, бежали ему навстречу, а. перед самым столкновением разбегались в стороны.
Выскочив из леса, Гар оказался на. краю широкой долины. Внизу голубым зеркалом сверкала, река.. От реки шло молчание, спокойствие и неодолимая сила.. Гар видел не реку. Гар видел как текло, текло само Время, плавно текли секунды, минуты, часы... Время текло мимо Гара, он чувствовал, что он тоже питает эту реку маленьким временем своей жизни. И все вокруг своими време¬нами вливалось в эту реку. И короткие секунды падающего осеннего листа, и долгие тягучие десятилетия сумрачной ели. Скрипя, отдавали свое время из бесчисленных своих тысячелетий огромные валуны. Они уже отдали столько, что жизнь почти не существовала, в этих камнях. Поэтому сухая их материя отдавала, время расчетливо скупо. Свое, почти мертвое существование, камни собирались прод¬лить недолго. Зато бурно хлестало время из самого Гара., из лошади, из изумрудной луговой травы, из других пропитанных водой и сол¬нечной энергией организмов, образующих лес, поле, теплую живую почву под ногами.
Гар тронул коня. Назад пути не было, впереди была. река. Времени и в нее нужно было войти. Гар засмеялся: время боролось с высотой и радостью, уносило из в небытие, но этот прекрасный миг в осеннем лесу был неуничтожим.
Гар взял стесняющуюся лошадь на. руки и вошел в реку...
Генерал Бастьянов.
Мы с капитаном Мендельэлем шли по улице Горького. Около телеграфа, мы встретили генерала, Бастьянова. Генерал-лейтенант бронетанковых войск Бастьянов преподавал в военных академиях генеральных штабов нескольких стран - одновременно. В виду важ¬ности читаемого им курса, ему выделили специальный самолет. За один день бывало, он успевал прочитать лекции в разных странах. Генерал читал курс "Формы и методы разоружения и предотвращения ядерной войны". Курс читался по решению ООН.
Генералу было сорок лет. Он был одет в светло-кремовую форму: брюки и рубашку с короткими рукавами. На плечах были плетеные кожаные погоны коричневого цвета, хотя и без знаков отличия, но необычно-красивые и удобные.
Мы влюблено смотрели на, Бастьянова. Он начинал коман¬диром взвода, прошел тяжелую строевую службу, руководил крупными учениями, был выдающимся спортсменом. Он написал несколько книг и множество статей. От генерала исходила спокойная энергия, незамутненность мышления, ясность. Все, кто с ним общался, неизбежно поддавались его обаянию. Говорил он необыкновенно убедительно, правильным красивым языком. Но главное - все чувствовали в нем сильную, волевую и светлую личность, чувствовали, что он знает единственно правильное решение. Многими своими, поступками он заставил себя уважать, на его стороне было бесспорное моральное превосходство. Бастьянов жил и работал легко, без натуги, без усталости, происходящей от неорганизованности, спокойно переходя от одного дела, к другому. Его все интересовало. Сейчас он с увлечением занимался луговым мотыльком. Это был его досуг. Но его уже знали энтомологи всего мира.. Танки и мотыльки, ста¬дионы и полигоны перетекали друг в друга, у Бастьянова. Он знал тайну единого.
Генерал жил в двухкомнатной квартире с женой, пятилетней дочкой, тещей и тестем. Генерал стоял на. очереди на кооператив¬ную квартиру уже пять лет, но в академии было плохо с жильем, очередь почти не двигалась. А жить вместе с тестем и тещей Бастьянову было тяжело - были они людьми грубыми, Бастьянова не любили, да. к тому же непрерывно своими хамскими поступками выводили его из себя. Так, когда. Бастьянов смотрел телевизор, теща, могла, подойти и, ни слова не говоря, выключить его. Тесть, 15.
налившись вином, любил подойти сзади и схватить Бастьянова за, волосы и, таская за них больно и обидно, говорить:"Ну, малыш, как дела?" (Бастьянов был очень маленького роста, но никто этого, кроме тестя, почему-то не замечал). Бастьянов молча и не оборачиваясь бил тестя локтем в живот, тот от резкого удара, вскрикивал, бросая Бастьянова и шипя, уходил в свою комнату. А Максим Бастьянов, не замечая выступивших слез от резкой боли слез, сосредоточенно тер себе лоб, вспоминая то, о чем он думал до появления тестя. Между прочим, Бастьянов знал, что он жил вовсе не с настоящими тестем или тещей. Настоящих похитила, одна вражеская разведка и заменила, их своими агентами. Бастьянова, однако, попросили пока, делать вид, что он ничего не заметил. "Игра" шла. уже три года____
И вот мы стояли с Бастьяновым (Мендельэль был его старый знакомый) и разговаривали с ним о его недавнем полете в космос в качестве эксперта ООН, о проблемах лугового мотылька. Неожи¬данно около нас на тротуар опустился вертолет. Генерал попрощался с нами и легко вскочил в открытую дверь. Вертолет беззвучно взмыл вверх и исчез за. громадными домами. Мы потрясли головами. Был ли генерал?
На. том месте, где стоял Бастьянов, еще долго светился еле видимый бледно-розовый "плазменный" столб. Прохожие расши¬бали о него лбы и, почесываясь, шли дальше. Иг осеняли какие-то догадки, они удивлялись происходящему в них на миг просветлению. Мы с Мендель элем смеялись над ними и тоже стукались о плазму лбами. Для собственной пользы.
И тут меня тоже осенило: да. ведь генерал был как-то связан с Гарбурбарамом, а. может был даже его частным случаем!
Последняя встреча, с Гарбурбарамом.
Я ехал в поезде. Уже час я стоял у окна, в пустом коридоре. Был конец мая. Глаза еще не привыкли к зелени деревьев, травы, к золотым россыпям одуванчиков. Утренняя прохлада и тишина.. Я несся великим наблюдателем через весь этот зеленый мир. Мелька¬ли у самого окна столбы, плавно неслись деревья, неслышно вращались поля. Постепенно, загипнотизированный меняющимся пейзажем, а впал в отрешенное состояние, свойственное каждому наблюдателю. Я уже не видел проносящейся мимо меня пейзаж, он мне снился, я его создавал. 16.
И вот тогда, я увидел с той стороны окна Гарбурбарама.. Его лицо было всего в метре от стекла. Казалось он лежал на верхней полке невидимого поезда, идущего параллельно нашему. Он внимательно и печально смотрел на. меня, подперев подбородок рукой. Я с испугом подумал, что сейчас он боком ударится о стоящий у пути столб, но столб промелькнул сквозь Гарбурбарама, как сквозь тень. Гар ничего не говорил, он только смотрел и смотрел на. меня.
Потом он стал отходить от поезда, поднимаясь все выше и выше. Я видел как его фигура, уменьшаясь, летела, над четырех¬этажными домами поселка.. Вот на его пути оказался десятиэтажный дом. Гар легко прошел сквозь него. Он все время смотрел на. меня, и я, как-будто не было расстояния, видел его глава. Когда, он проходил сквозь дом, я увидел кухню, женщину в ней, готовящую еду, девочку в пионерском галстуке, сидящую за. уроками в соседней комнате. Но вот он резко пошел в высоту и стал исчезать в голубом небе. Там высоко и неслышно летел длинный серебристый вертолет. Гар влетел в открытую для него дверь. Вертолет весь многоцветно вспыхнул. Было ясно, что внутри вертолета бушует радостная встре¬ча. Какая-то маленькая жилка, лопнула, во мне.
.. .Через несколько часов я сошел на перрон столичного города. Среди тысяч людей, идущих мимо меня я видел и не видел Гарбурбарама.
И снова от автора.
Я рассказал несколько историй про Гарбурбарама.. При этом я не играл в талантливость. Все, о чем я рассказал просто на миг промелькнуло во мне, да. и нелепое имя Гарбурбарам-кажется просто послышалось. Я как-будто увидел отражение в воде: колеблющееся, исчезающее от легкого дуновения ветерка, но тем не менее полное красок и подробностей. За этим изображением виделось много-много чего-то еще важного для меня. Это выходило за пределы образа Гарбурбарама, не было ему тождественно. Так иногда, за одним словом мы видим очень многое, но понятное, увы, только нам. Предвижу, что у некоторых людей такое ощущение было и при чтении о Гарбурбараме. С горечью, однако, сознаешь, что многие близкие тебе люди не видят за. этими же символами такого же синтетического видения мира, какое возникает у тебя. Видеть одни и те же истины разными глазами, в разном свете, но сходиться в признании одних и тех же ценностей, любить этих людей, но не иметь с ними невидимых связей в Зазеркалье - что это: несчастье или возможность взаимообогащения? Ведь существует же миг подлинного взаимочувствования, миг раскрепощенного полета, разных душ друг к другу!
Мы все, как корабли, выходи в море. Из чего же состоит океан, который соединяет нас?
В атомном ядре есть, так называемые обменные взаимодействия, которые удерживают частицы ядра, друг с другом. Эти взаимодействия осуществляются с помощью других частиц. Как нужны такие обменные "частицы" и нам! Я рад, что Гарбурбарам свяжет меня с одними людьми, но я боюсь, что он оттолкнет меня от других. Ну пусть не оттолкнет, но не поможет прорвать отчуждения. В этом случае я буду надеяться на других пассажиров вертолета.. Они ведь такие же разные, как и я.
ОПЫТЫ С ЗЕРКАЛАМИ
Первый опыт был произведен, когда Валерка учился во втором классе. Он сидел с отцом в парикмахерской, ожидая своей очереди. Напротив, на стене висело зеркало. В нем Валерка видел себя и от¬ца, а когда наклонялся немного в сторону, то в зеркале появлялось отражение сидящего рядом с отцом мужчины, а отражение Валерки исче¬зало. Самым интересным было то, что и мужчина видел в зеркале Ва¬лерку. Он даже подмигивал ему! Валерка мысленно провел линию от себя к зеркалу, а от зеркала к мужчине и сразу же сделал потряс¬шее его открытие: угол падения равен углу отражения! Позже он был чрезвычайно раздосадован, прочитав про этот закон в учебнике физики. Непонятно было только, как по одному и тому же пути, не сталкива¬ясь, летели друг другу навстречу два изображения. Удивляло и то, что зеркало "не стирается", хотя отображает самые разнообразные ве¬щи тысячи раз. Скольких людей отражало зеркало в парикмахерской! А когда никого не было, зеркало без устали отражало стоящие напротив стулья, стену, отражало с мельчайшими подробностями. И ничего не помнило! Оно добросовестно отражало все, что происходило перед ним. Но с каким равнодушием! Никогда не врать, ничего не менять, быть готовым изобразить любое лицо, не исказив ни черточки - нет, не так мы отражаемся в глазах людей! Мы уходим через них в души смотрящих на нас людей, и там нас осмысливают, "перерабатывают", переделыва¬ют и возвращают обратно. Прекрасными мы появляемся в сияющих гла¬зах любимых, отвратительными в холодных или испепеляющих глазах врагов, какими-то маленькими и простенькими в откуда-то свысока глядящих на нас глазах иных облаченных властью особ.
С какой свежестью и силой отражают юные глаза. А вот взрослые люди спокойно впитывают нас и что-то с нами там внутри делают, но почти не возвращают нас обратно. Какие мы там? С усталой добротой отражают нас старики. Мы отражаемся со всеми недостатками, но эти недостатки не имеют особого значения. Как, впрочем и достоинства.
Валерка не любил выпуклых зеркал. На елочных игрушках, нике¬лированных шариках на кровати, блестящих шариках из подшипников появлялись какие-то отвратительные хари с некоторым подобием улыб¬ки, потом с гримасой отвращения, после чего чудовище исчезало. На¬верное, такие мы в глазах тех, кто нас разлюбил.
На летних каникулах после третьего класса Валерка нашел кусок вогнутого зеркала. Приблизив его к лицу, Валерка увидел в нем огромный подвижный глаз, Глаз поражал своей сложностью, казалось, это было самостоятельное, мыслящее существо. Оно непрерывно ме¬нялось, блестело и переливалось множеством лучиков.
Валерка направил зеркало на кусочек арбуза и чуть не подско¬чил. Мякоть арбуза, оказывается, состояла из огромного количества одинаковых и правильных по форме клеток! Валерка без зеркала посмотрел на арбузную мякоть - так тоже было видно, что она имела ячеистое строение. Как же это он раньше не замечал? Каждая ячейка была сложной, самостоятельной клеткой, целым миром! Но только в зеркале он неожиданно увидел истинную сущность этих ячеек - часто так бывает и с сущностями явлений, людей: мы вдруг видим эту сущность в случайно сказанных словах или в мимолетных выражениях лица, увеличивая их в воспоминаниях, как Валерка увеличивал арбузные клетки своим зеркалом. Наша душа, изогнутая судь¬бой, не просто отражает мир, а собирает его в своей вогнутости' и увеличивает его.
В четвертом и пятом классе Валерка фанатично упивался кни¬гами по астрономии. Он уносился в миры, в которых светили огром¬ный, красный и разряженный Бетельгезе и тугой, ослепительный Ригель, бета Ориона, где царствовали Тихо Браге, Кеплер, Гершель Галилей. Теплыми летними ночами Валерка лежал на крыше и смотрел на звезды. Прямо над ним летел Лебедь. Денеб, Альтаир и Бега об¬разовывали Большой Летний Треугольник.
Валерка приставил свое вогнутое зеркало сбоку от глаза и на правил его на Луну. Сразу стали видны горы, цепочки кратеров. Насколько это было и красивее, и таинственнее, по сравнению с рисунками в книгах! И в то же время удивительно с ниш совпада¬ло. Близость Луны манила, все что угодно хотелось отдать, чтобы очутиться на Луне. " Какое будет счастье, - думал Валерка, -когда по Луне будет ходить человек!" Сладко и ужасно было пред¬ставлять, что этим человеком будет он. И даже если не он, все равно это будет величайшим счастьем для всех. Но когда через десять лет американцы высадились на Луну, получилось что-то не то. Наверное из-за того, что на Земле было не все в порядке...
А сейчас Валерка лежал на крыше и смотрел на звезды. И тысячи звезд, лучась, смотрели на Валерку. Звездные лучи пересека¬лись, образовывали тончайшую серебристую сеть, и Валерка лежал на этих лучах. Он чувствовал, как от него остаются одни только вбирающие мир глаза. И торжественно молчащее Мировое Пространст¬во тоже отражало Валерку - на невообразимо огромном черном зеркале небосвода, среди звезд, Валерка видел и слабое мерцание своего разума. Валерка ощущал, как в нем зарождается что-то но¬вое, необычное, великое. И нужно было развивать это в себе.
Как-то на уроке, в шестом классе, Валерка взял перочинный нож и смотрел в его лезвие, как в зеркало. Потом он навел его на сидящую за ним Лилю и увидел ее отражение. Лиля не видела, что за ней наблюдают. Она спокойно смотрела в окно нежными голубыми глазами. Словно увидев что-то запретное, Валерка быстро опустил нож. Изображение исчезло, но Лиля все равно была перед глазами. Не в силах больше сидеть на месте, Валерка встал и быстро вышел из класса, шли уроки, школьный коридор был пуст. У Валерки горе¬ло лицо. Все вокруг звучало. Коридор ревел, как орган. Из отк¬рытых дверей слышалась музыка уроков. Красивыми голосами пели учителя математики, физики и иностранных языков. Музыка шла от окон, дверей, стоящих в коридоре пальм. Звенели золотые солнеч¬ные лучи, натянутые, как струны, от светящихся пятен на полу до стекол. Тяжелым барабаном бухало сердце.
Валерка подошел к окну. Из окна он видел крыши домов, да¬леко внизу идущих людей. Школа, гремя музыкой, плыла над зем¬лей.
А чем занимаемся мы с тобой, дорогой читатель? Я с этих страниц пристально вглядываюсь в тебя, ты сквозь эти страницы, верно или неверно, видишь меня. И, вглядываясь друг в друга, мы отчетливее начинаем видеть происходящее внутри нас.
...Вспомните, как вы выдували мыльные пузыри. Они колеба¬лись, переливались и лопались на мелкие брызги. Переливался, ко¬лебался отраженный в этих пузырях чудно окрашенный шар. В пере¬ливах этого блестящего мира на миг открывалось что-то необычай¬ное, но весь этот мир тут же лопался и разлетался во все сторо¬ны. Так возникала, творила и разбивала окружающий мир любовь. Каким блестящим, ярко-красочным, эластично-упругим и весело ме¬няющимся виделся нам мир в ее зеркале!
МЕДВЕДИ НА ДАЧЕ
Дмитрий Днищев, 38-летний начальник отдела, росши усатый мужчина, сажал у себя на даче гладиолусы. Грузно сидя на корточках, он с довольной улыбкой вспоминал вчерашний вечер... Вдруг Днищев почувствовал, как что-то мягкое и большое стало приваливаться к его спине. Оглянувшись, он увидел над собой большого медведя, бу¬рого, лохматого. Днищев среагировал сразу - он вскочил и бросился бежать. Медведь кинулся за ним. Днищев хотел перемахнуть через за¬бор, но тут же понял, что не успеет, медведь задерет его. Страх насквозь пропитал Днищева. Как белка, вскарабкался он по шесту, на котором был укреплен скворечник. Медведь тягуче заревел и стал раскачивать шест, стоя на задних лапах. Днищев чувствовал, что шест сейчас сломается. Ужас, доселе им никогда не испытываемый, сжал все его существо до какой-то маленькой точки. Руки, ноги, все тело стали несуществующими... Днищев отчаянно крикнул тоненьким голоском:"Папа!"
Отец Днищева, старенький и дряхлый, ковырялся в углу сада и не видел вторжения медведя. Повернув голову на крик и увидев невероятнейшую картину, он схватил грабли и бросился к медведю спасать сына. Размахивая граблями, он подступал к зверю, стараясь отогнать его от шеста. Медведь досадливо махал лапами-, увертыва¬ясь от граблей. Днищев дрожал на своем шесте, но видя, как отец на¬падает на медведя, стал понемногу приходить в себя. Жизнь, с ко¬торой он чуть было не расстался, возвращалась в него, "Бей его! Бей!" - шептал он с шеста. "Сейчас отец хотя бы отвлечет его, я спрыгну и добегу до забора".
Старик наконец изловчился и стукнул медведя граблями по голове. Медведь заорал вдруг совсем не по медвежьему человечес¬ким голосом, срывая с себя голову: "Да ты что, старик, очумел! Убить ведь мог! Шуток не понимаешь?! Видишь ведь из под шкуры ботинки торчат! И брюки! Неужели медведи в брюках ходят?!"
Из медвежьей шкуры сверху торчала человеческая голова с пьяным лицом Капустина, что с соседней улицы, снизу - ноги в брюках и ботинках.
Старик бешено швырнул грабли, обложил матюгами "медведя" и пошел прочь. Пьяный дурак в медвежьей шкуре хохотал. Что-то гаденькое тихо слезало с шеста... Студент Щуплов сидел на крыльце дачного домика в тоске и печали. Он безуспешно пытался выгнать из памяти вчерашний вечер, но этот вечер разворачивался в его голове вновь и вновь отчет¬ливо, с малейшими деталями. Щуплов сидел с открытыми глазами и средь бела дня, прямо перед собой уже который раз смотрел "кино" про свою любовь. Главный герой - сам Щуплов — был невезуч, жа¬лок, ничтожен. Он был отвергнут, и он вежливо и благородно уда¬лялся с экрана. А потом снова появлялся, говорил и действовал по другому - удачнее, смелее, но все-таки финальные сцены ни¬как не получались счастливыми.
И вот во время таких-то созерцаний перед Щупловым появил¬ся медведь.
Источая резкий знакомый запах зоопарка, показывая некруп¬ные желтые зубы, огромный зверь стоял на задних лапах и неожидан¬но злыми глазами смотрел на Щуплова. Щуплов медленно поднялся. Стоя на крыльце, он был немного выше медведя. Их глаза уперлись друг в друга.
- Ну и пусть, - подумал Щуплов. - Ничего не буду делать. Не побегу. Хватит. Бее надоело. А эта скотина - плевать на нее,
Щуплов в упор смотрел в медвежьи глаза. Медведь угрожа¬юще заурчал.
- Рычи, рычи, - злился в свою очередь Щуплов. - Посмотрим, кто кого переглядит. И какого черта! Медведь, на даче, люди от пули, зная за что, а тут... Ну зверь-скотина-медвежина вонючая!
Щуплов сверлил взглядом мутные медвежьи глаза. Вся зловерть последних дней стояла перед ним в этом невесть откуда взявшемся медведе.
- Не побегу... Нет, хватит, надоело, теперь дайте мне почу¬дить, даже не закричу, не-ет...
Щуплов хотел скрестить руки на груди, но медведь, уловив его движение, двинулся на него.
- Как же он будет меня ломать? Почему говорят "медведь задрал"? Нет, пожалуй, надо с этим зверем что-то делать.
Щуплов поймал пролетавшую перед ним осу двумя пальцами за крылышки и прижал ее к медвежьему носу. Медведь взревел и без ог¬лядки скачками понесся прочь. В углу дачи он наткнулся на бочку с водой, сунул в нее голову, содрогаясь и скуля, стал тереть в воде нос лапой.
- Как хорошо, что не пришлось бить медведя! А то с меня бы дури хватило, - подумал Щуплов.
Произошло это на даче одного видного научного деятеля, куда Татьяну привез муж. Дача была огромной, целой усадьбой. Казалось, что здесь еще не отменили крепостного права.
Татьяна стояла около бассейна, выложенного белым кафелем и наполненным ярко-голубой водой. Вдруг она увидела в воде большое прозрачное существо, глядевшее на Татьяну изо всех сил. Желая ей понравиться, оно принимало различные формы - от шарообразной до бутылки Клейна. В последней было что-то неприличное, выворачива¬ющее себя наизнанку. Татьяна смутилась от этого перелива форм, от пристального и манящего взгляда, каким существо смотрело на • нее. Существо парило и царило в воде, делало какие-то восхититель¬ные движения, выпячивало из воды тугие бугры искрящегося на солн¬це тела. Это был"голубой медведь" с планеты Глифаль.
Муж с ученым деятелем, увидевши голубого медведя, вместо того, чтобы обрадоваться, вдруг стали суетливо бегать вокруг бассейна, возбужденно и зло крича.
Татьяна сначала не слышала их криков, завороженная перемеще¬ниями голубого медведя в бассейне. Эти перемещения и изменения формы самого медведя явно нарушали метрику, были типологической немыслимостью. Из любой точки медведя на Татьяну смотрели глаза другого мира.
Но ничего этого не видели ни муж, ни его ученый друг. Муж багром, а друг какой-то тяпкой пытались поймать голубого медведя, вытащить его из бассейна, раскромсать на куски.
У Татьяны от ужаса останавливалось сердце, не было сил крик¬нуть им чтобы они остановились, поняли, что это не медуза, не лягушка. А они в азарте гоняли по бассейну голубого медведя, ли¬ца их чернели и покрывались каким-то мохом. То и дело ими удавалось зацепить голубого медведя, отхватить от него кусок. Наконец муж, глухой к Татьяниному ужасу, насквозь пронзил голубого медведя багром, тот сразу сник, превратился в безжизненную массу студня. Удовлетворенно пыхтя, они вытащили этот студень из воды и швырну¬ли на землю. И побежали куда-то, пререкаясь, обрастая перьями, наступая друг другу на ноги. Они как будто проваливались, а вмес¬те с ними проваливалось и забывалось все, что было прежде.
Татьяна смотрела на лежащие на земле останки голубого медве¬дя. Под солнцем они быстро испарялись. Голубой медведь только на¬чинал материализоваться в бассейне. И одухотворяться тоже. Для этого он втягивал в себя душу Татьяны, душу мужа и ученого деяте¬ля. Ей не было жалко того, что медведь вытянул из нее. "Заживет душа, - думала она, - А вот медведь так и не состоялся. Мужу, конечно, жалко себя, а ученому деятелю тем более - как он будет тогда казаться самым умным?"
Вдруг сзади кто-то осторожно тронул Татьяну за плечо. Она обернулась и увидела стоящего перед ней на задних лапах еще одно¬го голубого медведя. Он ослепительно сиял на солнце, смотрел на нее всем своим существом, переливался в нее бодрящими лучами. Медведь протягивал ей мужа и ученого деятеля. Оба они были весе¬лые, розовые, чистые!
Медведь Ферапонт в сдвинутой набок шляпе сидел на лавке под яблоней и, не спеша, ел конфеты. Было жарко, поэтому Ферапонт снял галстук и жилетку, в которых он приехал со своим дрессиров¬щиком Меранским прямо из цирка и небрежно бросил их прямо на грядки клубники. Клубники уже не было, что Ферапонта глубоко ра¬зочаровало. Можно было бы, конечно, полакомиться вишней, но виш¬ня, наверное, опять с косточками, от которых у Ферапонта обост¬рялся гастрит.
На дачу приехали вчера поздно вечером, Ферапонт устал ужас¬но. Ехали с Долечкой, которая непрерывно тормошила Ферапонта. К тому же они вдвоем так обкурили Ферапонта, что он вылез из маши¬ны еле живой. Вечером меранский дал Ферапонту большой кусок сви¬ной печенки и навел ему в тазу какой-то бурды, от которой сейчас тяжело в животе. Когда появилась Полечка, Меранский становился суетливым, и Ферапонт начинал плохо себя чувствовать.
Жара донимала. Меранский спал. Полечка, натянув на себя его цирковые гусарские рейтузы, ушла куда-то в них красоваться, сунув Ферапонту кулек с конфетами, Ферапонт с трудом удержался, чтобы не скрябануть ее когтями, содрать рейтузы и отнести их к Меранскому. Но до Полечки строго запрещалось дотрагиваться. К Меран-скому тоже идти не хотелось, Ферапонт знал, что от Меранского сегодня будет исходить ужасающий запах похмеля, табачного дыма и Долечкиных духов.
Сквозь забор Ферапонт видел, как на соседней даче толстая женщина, уперев руки в бока, кричала на двух своих дочерей. Девочки что-то делали, но толстухе их работа не нравилась, и она непрерывно кричала на них уже часа два. Хотелось рявкнуть на нее, но Ферапонт и на это, в силу своей воспитанности, не решался.
Чтобы не слышать этого крика, Ферапонт поднялся и полез купаться в небольшой бассейн, серым кирпичным кубом возвышающийся посреди дачи. Вода, как всегда, привела Ферапонта в восторг, он плескался и ухал в бассейне, погружался в воду с головой и выскакивал над во¬дой всей тушей.
Толстуха по-прежнему кричала, Меранский спал. Никто, казалось, не видел Ферапонта.
Но вдруг он почувствовал, как что-то изменилось. Кто-то смотрел на него, Ферапонт осторожно взглянул в сторону забора. Од¬на из девочек с радостным изумлением смотрела на Ферапонта сквозь рейки забора. От матери ее закрывали кусты смородины. Девочка смот¬рела на него такими восторженно-расширенными от неожиданного виде¬ния глазами, с таким счастьем от вдруг сбывшегося чуда, что Ферапонт смутился. Обычно при таких неожиданных встречах он видел в глазах страх, пробуждавший в нем лесного зверя» Во всей своей красе сверкая брызгами на шелковистом коричневом мехе, Ферапонт вылез из бассейна и, улыбаясь и искоса поглядывая на девочку, пошел к лавке. Сел, надел шляпу, для солидности взял еще в лапы газету и развер¬нул ее, будто собираясь читать. Ферапонт знал, что это нравилось людям. Но солидный вид было делать трудно - что-то происходило в Ферапонте. Хотелось кувыркаться, влезть на дерево, махать лапами. А девочка все смотрела, смотрела и смотрела на медведя в шляпе. Жилетку и галстук Ферапонт сам одевать не мог...
РАСТЕРЯЛОВ
Средства перемещения.
Иду я по улице и вижу - едет мне навстречу на. велосипеде Гена Растерялов. Только вот что странно - у велосипеда, руля нет, а Гена опирается на него, как будто он есть! Со стороны кажется, что Гена опирается на воздух и должен сейчас рухнуть вперед. Прохожие смотрят на Гену оторопело. А он сделает невидимыми то заднее колесо, то всю раму. Потом он и меня научил как это делать.
Едем мы с ним рядом на велосипедах, сделали их невидимыми - и получается, что мы крутим ногами по воздуху и перемещаемся вперед, не касаясь земли. Пользы от этого, конечно, никакой нет, но, согласитесь, что при всей вашей серьезности вы бы не отказались проехаться на. таком велосипеде. Хотя зачем вам это надо?
Гена любил придумывать самые разнообразные средства, пере¬мещения. Это он впервые додумался ездить верхом на обруче. Для этого нужно, взявшись за обруч, вскочить на него верхом и катить¬ся на нем с горки так, чтобы обруч скользил у вас в ладонях. Вся опора на руки, ничем больше обруча не касайтесь. Главное -найти нужную точку опоры. Она чуть-чуть ниже самой верхней точки, впе¬реди по ходу вращения. В-общем, это похоже на то*, как катаются на доске по волнам. Если "поймать" волну, то она. понесет тебя к берегу без всяких усилий с твоей стороны. Мы с Расстеряловым организовали даже своеобразный слалом на. обручах, скатываясь с горы между кустов.
Для катания на обруче нужно, чтобы на душе у вас было легко, ни одна забота не должна тяготить вас. Вы должны быть ясным, как и выбранный для катания день, обязательно солнечный, не очень жаркий. Лучше всего в конце мая, когда склон горы покрыт молодой травой и золотыми одуванчиками.
Обруч для вас не опора, а только направляющее устройство. Ведь вы летите над склоном горы, как лыжник, прыгающий с трамп¬лина. Но если с трамплина, прыгают с серьезными лицами, то на обруче надо казаться хохоча. Гена первый стал использовать в своих средствах перемещения психическое состояние человека. Нравилось мне ездить с Расстеряловым и на сделанном им роллейпарусе. Роллейпарус представляет собой колесо вроде вело¬сипедного, диаметром около 5 метров, к которому приделана, мачта, с парусом.
Мы с Геной стояли у нижней кромки колеса на площадке, подвешенной за ось. Специальные устройства, придавали роллейпарусу устойчивость. Роллейпарус шел с хорошей скоростью даже при слабом ветре. Маневренность у него была, великолепная.
Все свободные дни носились мы с Расстеряловым за городом по полям и холмам. Стоя рядом друг с другом, мы мчались, непре¬рывно управляя парусом, как на. яхте.
...Роллейпарус бесшумно несся по светло-желтой и пропитанной солнцем дороге, город удалялся все дальше и дальше от нас. Поворачивать назад не хотелось. Мы промывались ветром, наполня¬лись запахами трав, свободной, чувствовали себя открывателями мира, который проносился сквозь нас.
Встреча.
Растерялов стоял на пороге своей квартиры и ждал, когда, выйдет жена, чтобы вместе идти в магазин. Рядом с Растеряловым стояла., неизвестно откуда, взявшись, женщина, лет 30, серенькая и бесцветная, с отрешенным выражением лица. Она смотрела мимо Растерялова, как будто рядом с ним кто-то стоял. Удивительно близкое и знакомое виделось Растерялову в женщине, ее усталом взгляде прозрачных глаз.
Вышла, жена, и Растерялов пошел с ней, оглянувшись на женщину. К его удивлению, женщина шла за ними. Чувствуя себя неудобно, Растерялов осторожно косился на женщину, которая уже шла рядом с ним. Странно, но жена, на. это никак не реагировала..
Тут надо сказать, что Растерялов жене никогда не изменял, так что бояться ему было нечего. Тем не менее, Растерялов поче¬му-то чувствовал себя виноватым и перед женой и, особенно, перед женщиной. Но в чем? В чем?
Чем дальше они шли вместе, тем беспокойнее было Растеря¬лову. Все трое молчали. Растерялов понимал уже, что эту женщину он знает и знает хорошо. Более того, она, находится с ним в каких-то отношениях. Так прошли они молча еще часа два. Заходили в магазины, вместе делали покупки - как будто для одной семьи. Растерялову, к его стыду, женщина, нравилась. Он с трудом отрывался взглядом от ее все темнеющих глаз, наполняющихся сладостной синей влагой. Да и вся она становилась ярче и красивее с каждой минутой.
-Что это происходит? - недоумевал и мучился Растерялов. -Почему мне так стыдно перед этой женщиной? И жалко ее? Что я ей сделал? Боже, как я ее люблю!
Ему никак не хватало решимости заговорить с женщиной. Ей, кажется, тоже хотелось сказать ему хоть одно слово. Может быть, свое имя. И вот тогда все бы объяснилось.
Но женщина молчала и обреченно шла за. ними.
И тут Растерялова. пронзило! Да ведь это была, его первая жена. И он вовсе не разводился с ней, а просто забыл про нее...-И свадьба была., и, кажется, несколько дней они жили вместе, а потом он ушел от нее и забыл. Забыл, потому что женился случайно, через день после знакомства. Забыл, потому что произошло что-то постыдное, может быть, очень обыденное, но для Растерялова ужасное, Он так все это хотел забыть, что забыл все, забыл до такой степени, что даже запись в паспорте исчезла. Наверное, он просто сдвинулся во времени назад - до этой своей свадьбы, а потом пошел по другой ветке времени, иначе говоря, по другой судьбе.
Поэтому жена и не видела эту женщину. А женщина - Расте¬рялов еще не вспомнил ее имени - тянулась к нему мучительно, тоскующее. И хотя она еще не полностью перешла, из своего времени, но Растерялов уже чувствовал опаляющий его жар, чувствовал что он начинает терять все. Женщина, перетягивала его в свое время всей силой страсти. Растерялов чувствовал это и постепенно отстраняющемуся взгляду жены, по ее затянувшемуся молчанию...
Тимов раз, Тимов два...
Так уж случилось, что доцент Тимов сам у себя принимал зачет. Сидел он против себя - студента Тимова - и с трудом контролировал ситуацию. Почему Тимов'пересекся" сам с собой в потоке времени не¬ясно. Возможно, это был не самый удачный эксперимент самого Тимова.
Доцент Тимов с интересом смотрел на студента Тимова - самого себя в элементарной форме - и очень понимал его состояние. Он вспом¬нил, как он когда-то сдавал этот зачет по релятивизму лысому худо¬му доценту с морщинистой, как у грифа, шеей. - себе самому. Был тот доцент занудлив, "тянул жилы", не решался выгнать за дверь, а все пытал, пытал, пытал...
-Ну, а ты чем меня лучше? - думал Тимов про студента. - Давай попотей! Конечно, ничего не знаешь, но посмотрим, как ты будешь врать и выкручиваться, м-да, помню, каким я был лодырем, трусишкой. А чего боялся? Зачем юлил, вымаливал? Вот когда я начал воспитывать себя ничтожеством. Испортил, мерзавчик мне прошлое. Тьфу, смотреть противно, неужели это я? А что - теперь я лучше? Имею я право его судить? А может поставить ему, не спрашивая, зачет, не смотреть на его мучения, свои мучения в конце концов! Гм...Да ведь так я самого себя испорчу, приучу к легкой жизни! Работать-то я научился! Так что я себе не враг. Пусть почувствует, что такое релятивизм! Реля¬тивизм так просто не сдают...
И доцент Тимов начал "гонять" студента Тимова. ,Хот изворачи¬вался, как мог, удивлялся, что это на "дохляка", как он называл до¬цента про себя, нашло. Не мог студент ответить на многие простые вопросы, а тут еще доцент переносил его то в пятилетний возраст и требовал, чтобы студент за одну минуту пронесся до своих 15 лет, то замедлял время почти до остановки и просил студента это замед¬ление поддерживать. Последнее совсем не удавалось студенту по той причине, что ему хотелось наоборот рвануть время на час вперед и оказаться уже со сданным зачетом.
Но скачки в будущее могли проделывать только те, кто прошел производственную практику на полигоне Высшей Морали, а студент Ти¬мов еще и курс Элементарной Этики не отработал.
Доцент нарицательно поднимал длинный полуметровый костлявый палец и, раскачивая им, пояснял студенту понятие квадруполя мо¬мента времени. Ярким солнцем вспыхивали сплошь золотые зубы доцента Тимова, когда он говорил слово "через". Палец гипнотизировал, сту¬дент медленно втягивался под ноготь этого мудрого пальца. Но в пальце было тесно, пыльно, тоскливо.
- Да не в пальце, - мысленно и невольно поправлял Тимов сту¬дента, - это в жизни моей так. Да и Ты не сможешь по-другому про¬жить. Думаю так. К чему это к кому-либо лезть из будущего с помо¬щью, которая все равно не поможет?
Тут вдруг Химову пришла мысль о том, что судьба человеческая может быть не одномерна, как линия? А вдруг она может распадаться на несколько линий, а может быть вообще, по природе своей многомер¬на, и каждый человек живет несколькими судьбами одновременно? Су¬ществует в разных обличьях при духовном единстве? Единство это осуществляется, может быть, неосознанно, но муки и страдания одного из твоих вариантов неизбежно сказываются на тебе, мешают быть сча¬стливым. А ты не знаешь, почему тебе так плохо, хотя ничего плохого не происходит.
Разложил Тимов тогда бедного студента на четыре сущности в' квадруполе времени и увидел, что одна из сущностей это он сам, Ти¬мов. А другие? Их следы уходили куда-то вдаль по времени, но самих то этих сущностей не видел Тимов. Далеко эти Тимовы от него ушли. Не увидел, например, он, что в другой своей судьбе живет в другом городе, любит другую женщину, занимается совсем другим делом.
Но увидел зато на миг Тимов, как едет этот другой человек на велосипеде по проселочной дороге, как весело сверкают спицы, как зеленеет вдоль дороги залитый солнцем лес. Да еще почувствовал Тимов, как легко на душе у того человека.
- Почему же у меня тяжело? - вздохнул Тимов, клоня задумчиво лысую голову. Но радостно было сознавать, что едет он где-то и в каком-то времени на велосипеде такой счастливый, и все прекрасно во круг.
...Студент Тимов сдал в конце концов сессию и целыми днями го¬нял на велосипеде за городом. У него было странно-возникшее чувст¬во, что он почему-то не вернется в институт и уедет в другой город. Это вызывало освобождающую легкость в душе. "Уеду! Уеду! Уеду!" -кричало в нем что-то помимо его воли.
...Куда? От себя? А не жалко ли бросать себя на проживание в неудавшейся жизни? - думал Тимов-третий, живущий лет на сорок позже Тимовых первого и второго. Было ему 80 лет, старик он был бодрый, ясный, чистый, ходил босиком по траве и весело смотрел на солнышко, на весь красный свет. Но в последние дни ему вдруг зато¬сковалось.
А Тимов-четвертый, не обнаруженный первыми тремя, в это время умирал и знал, что умирает. Долгая болезнь выматывала его, интерес к жизни угас, все истины заслонились одной - истиной жизни. Тимов только сейчас понял, что ему не дано познать себя в смерти, себя он будет сознавать только живым. Значит, смерти для него нет. Но это известно только ему, и нужно блокировать попытки остальных Тимовых узнать, что происходит с ним. Они еще не были готовы просто смотреть в глаза смерти.
Жизнь, как всегда, была полифонична во множестве своих форм. Но были мы все, Тимовы и другие, и те, что раньше, и те, что позже - один человек.