ГЛАВА 3
НА КРУГИ СВОЯ
На следующий день после ночного разговора с дядюшкой Робертом лейтенант Клайв отправился за сто миль от Лондона – в свой родной городок Лутон. А когда через несколько дней он вернулся с сестрой Эмилией, радость встречи с миссис Клайв и Терезой была омрачена сообщением газет о новой комиссии в Палате общин.
Навестив нескольких друзей, близких к парламентским кругам, Джонатан принес домой очень плохие новости. На этот раз, как говорили почти все, его дядюшке не выкрутиться.
И действительно, прозаседав три дня, комиссия вынесла решение, которое лишь несведущие родные сэра Роберта Клайва сочли жестоким и несправедливым. Однако, когда сразу в нескольких газетах появились подробные отчеты о прошедших разбирательствах, перед “гнездом Клайвов” раскрылась полная ясности картина государственных преступлений, активным участником которых был родной дядя лейтенанта Клайва.
Из газет же они узнали, что в крупных аферах немалую роль сыграл лорд Грей, каким-то чудом ухитрившийся исчезнуть накануне судебных заседаний, и наказание которому, также достаточно суровое, было вынесено заочно.
Лишенного же всех званий, титулов и должностей сэра Роберта Клайва заключили в тюрьму “Флит”, самую страшную из всех лондонских тюрем, причем, по особому распоряжению свыше – без права посещения родными. Только выкуп, равный по значению награбленному, мог открыть для бывшего вельможи тяжелую дверь подземелья.
Напрасно обивал пороги военного ведомства лейтенант Клайв – никто не брался помочь ему в щекотливом деле, никто не хотел запятнать свою репутацию после такого громкого скандала.
– Я говорила вам, – с торжеством и тревогой в голосе заявляла миссис Клайв, – что в этом деле с вещами лорда Клайва что-то нечисто! Вот! Теперь мы все – соучастники его темных махинаций. Боже, сюда могут нагрянуть с обыском!
– Я предлагаю вскрыть сундук и узнать, что в нем, – сказала Тереза. – Тогда многое может проясниться.
– Милые дамы, – слегка раздраженно, но с достаточной уверенностью в голосе отвечал Джонатан, – у меня на руках имеется документ, переданный мне на хранение вместе с вещами дяди. Вот эта бумага. Здесь совершенно ясно говорится, что я, Джонатан Клайв, могу распорядиться имуществом дяди только после его смерти. Пока же он жив, ни одна душа не имеет права вскрывать этот сундук. Я дал слово офицера, заверив его своей подписью. Поэтому настоятельно рекомендую вам не приближаться к этому сундуку, дабы избежать непоправимых соблазнов, и более того, даже не вспоминать о нем. К тому же, насколько нам известно, разбирательство дела давно завершилось, имущество дяди описано и конфисковано, а за сундуком никто не явился. Следовательно, как и говорил нам сэр Роберт, здесь действительно находятся никому не нужные безделушки, привезенные из Индии. И ценность они представляют, вероятно, только для него одного – как воспоминание о славных годах его военной службы. Я уверен, что никто не потревожит покой этого дома.
Убедительная речь Джонатана как будто успокоила женщин.
– А лорд Грей ловко увильнул от наказания! – заметила Тереза, плохо скрывая разочарование. – Не миновать бы ему тюрьмы, останься он в Лондоне.
– Я думаю, что его кто-то вовремя предупредил, – ответил Джонатан. – Хотя, признаться, десять лет ссылки в Америку, где идет война, – это тоже не прогулка на воды. Осталось только узнать, где он скрывается теперь.
– А зачем? – спросила миссис Клайв. – Мне кажется, меньше всего теперь нужно думать об этом человеке. Надо решать, что же мы будем делать с Робертом? Ведь суммы, которая необходима для его освобождения, нам не собрать вовек.
– А вы уже не считаете его негодяем? – в свою очередь спросил Джонатан.
– Считаю. И все-таки он нам родственник…
Наступила пауза. Слова миссис Клайв повисли в воздухе.
– Нужно подождать, – сказал Джонатан, нахмурившись, и будто успокаивая самого себя. – Пройдет месяц или два и, может быть, все как-то уладится…
– Я в это слабо верю, – вставила Тереза. – Извини, Джонатан, но это дело очень дурно пахнет, и для того, чтобы выветрился запах, понадобится немало времени.
– Сам знаю, – нервно ответил Джонатан. – Просто меня угнетает собственная беспомощность.
Не участвуя в разговоре, тихая провинциалка Эмилия, переводя взгляд с одного на другого, внимательно слушала брата и невестку.
– А сколько нужно денег? – вдруг спросила она. – У меня есть кое-какие сбережения.
Взглянув на нее, все грустно улыбнулись.
– Эмми, детка, – сказала миссис Клайв, – за ту сумму, которую необходимо внести, можно, наверное, купить три таких городка, как ваш Лутон.
– А то и четыре, – поправил Джонатан.
– Но я ведь не знала… – сказала смущенная Эмили.
– Ничего, – успокоила ее миссис Клайв, – поживешь здесь, походишь по улицам, послушаешь людей, почитаешь наши газеты – и станешь городской, сама не заметишь, как станешь. Тогда тебе легче будет ориентироваться во всех событиях. А мы тебе поможем.
Неприятный разговор удачно завершился переходом на другую тему, и все его участники приняли молчаливое согласие не возвращаться к нему без необходимости.
Тем временем приезд сестры Джонатана потребовал некоторой перестановки в доме миссис Клайв, и семья дружно переключилась на обсуждение этого вопроса.
Эмили, как часто бывает у двойняшек, была мало похожа на брата. Ее лицо, слегка утяжеленное широким подбородком, скорее, было мужского типа, чем женского, хотя и оставалось не лишенным приятности. Если Джонатан был русоволос, то волосы его сестры приближались к темным тонам. Если голос брата был звонок и мелодичен, то голос Эмили был чуточку грубоват для девушки, хотя и содержал немало теплых ноток. И только глаза – одинаково серые у обоих – указывали на сходство молодых людей.
Эмилия быстро сдружилась с Терезой. Они были ровесниками, и это помогало в общении. Девушка, всю жизнь прожившая в провинции, до сих пор считала самым большим зданием лутонскую церковь, а из транспорта ездила лишь на двуколке отца. Здесь, в Лондоне, под опекой Терезы, она быстро привыкла к экипажам и каретам, а собор Святого Павла или Сент-Джеймский дворец уже не пугали ее грандиозностью своих размеров.
Тереза подарила Эмили несколько своих платьев, которые пришлось девушке как раз впору, и вскоре сестра Джонатана перестала удивлять близких своей провинциальной наивностью. Она много и охотно читала, подмечая в книгах порой такие нюансы, которые упускала в тексте Тереза. По поводу прочитанного между ними часто завязывались долгие задушевные беседы, даже споры. Словом, девушка постепенно становилась городской, а Терезе нравилось способствовать этому процессу.
С миссис Клайв у Эмили также сложились дружеские отношения, хотя где-то в глубине души девушка чувствовала какой-то внутренний трепет перед старой актрисой. Она никому не признавалась в этом, да впрочем, этого никто и не замечал.
***
Между тем, благополучно миновав встречи с вражеской французской эскадрой, бороздившей американские воды, фрегат “Святой Георгий” пересек Атлантический океан и, приблизившись к острову Ньюфаундленд, встал на якорь на траверсе Сент-Джонса.
На шлюпке, в которую вместе с лордом Греем спустился капитан фрегата, они благополучно достигли берега. Восемь матросов гребли мощно, в охотку, к тому же легкий прибой помогал быстрее преодолевать расстояние.
Ступив на сушу, непривычный к подобным путешествиям лорд Грей почувствовал, как земля качается у него под ногами. Глядя на его усилия при ходьбе, старый морской волк капитан Джонс шутливо заметил:
– Вы чудесно перенесли качку, сэр. Теперь снова нужно привыкать к земле. Не вернуться ли нам на корабль?
– Увы, капитан, – с грустью ответил лорд Грей, – теперь я приписан к этому берегу. Надеюсь все же, что через год-полтора вы меня заберете отсюда…
– Дай-то бог, – сказал капитан Джонс и вздохнул.
Поднявшись по узкой тропинке, окаймленной с обеих сторон жестким кустарником, на живописный холм, поросший высокой и сочной травой, они вышли на более широкую дорогу, ведущую к форту. Где-то рядом заливисто голосила невидимая глазу пичужка, бойко журчал, сбегая к океану по желтым камням, ручей.
Через несколько минут прибывших встречал губернатор острова сэр Джон Байрон. Это был высокий, статный морской офицер лет сорока пяти, известный мореплаватель и исследователь, за свои частые попадания в шторма прозванный однажды “Джек – скверная погода”. Теперь об этом прозвище никто не вспоминал, и не только потому, что сэр Джон занимал высокую должность, а скорее, в его окружении уже не осталось тех, с кем отважный моряк провел боевую молодость.
Каждый новый человек, прибывший из метрополии, был интересен и желанен губернатору. Еще бы, почта ходила нерегулярно из-за постоянных морских сражений с французами, и сэру Джону приходилось порой месяцами ждать вестей из Англии. А тут сразу два свежих человека, в документах одного из которых губернатор Ньюфаундленда обнаружил герцогский титул. Внимательно изучив представленные лордом Греем бумаги, сэр Джон Байрон лукаво посмотрел на него и спросил уже с явным превосходством в свою пользу:
– Что вы там натворили, ваша светлость? Добровольцев сюда не привозят.
– Это долго рассказывать, сэр, – ответил лорд Грей, слегка поморщившись. – С вашего позволения, оставим беседу на эту тему до лучших времен. А теперь нельзя ли отдохнуть с дороги?
– Непременно, сударь. – Губернатор был не из любопытных. – Тем более что шхуна “Открытие” прибудет только завтра. Таким образом, в вашем распоряжении есть почти сутки для отдыха. Полагаю, у нас еще будет время побеседовать. А вам, – обратился он к капитану Джонсу, – все расскажет мой помощник Фарингтон в соседней комнате.
Капитан Джонс, доставивший на Ньюфаундленд, кроме лорда Грея, еще и груз оружия и боеприпасов для королевской армии, прошел в соседние апартаменты. А лорд Грей, усевшись в глубокое кресло, улыбнулся губернатору Джону Байрону со смущением, присущим несмышленому новичку.
– Мне бы хотелось, сударь, – сказал он, – чтобы вы разъяснили, где мы сейчас находимся, почему необходимо ждать шхуны до завтра, да и вообще, что здесь, у вас происходит. Там, в Англии, много противоречивых слухов о здешней обстановке. И мне бы очень хотелось поскорее сориентироваться, куда я попал.
– Безусловно, сударь, – ответил губернатор любезно, – мы обо всем поговорим. Но прежде я предлагаю вам отдохнуть пару часов, если вы не против. Матрос Хадсон проводит вас.
Он позвал дежурного, и на пороге появился матрос Хадсон – крепыш квадратного телосложения с каменным выражением на лице. Выслушав распоряжение губернатора, он отступил в сторону и глухо сказал, помогая себе жестом:
– Прошу, ваша светлость.
Хадсон провел лорда Грея на второй этаж крепкого, толстостенного здания, в котором находилась резиденция губернатора. Теперь в нем были распахнуты все окна, поскольку июльскую жару не остужало даже соленое дыхание океана.
В комнате для гостей лорд Грей обнаружил довольно удобную, широкую кровать с белоснежным бельем. Он быстро разделся и нырнул в это настоящее земное ложе, которое не раскачивалось из стороны в сторону, раздражая и нарушая сон сухопутного человека. На этой кровати вместо двух, предложенных губернатором, лорд Грей проспал целых шесть часов кряду, и проснулся от того, что солнце, сделав оборот в полгоризонта, достигло западного окна, и ударило спящему в лицо горячим снопом ослепительных лучей.
Почувствовав себя свежим и бодрым, лорд Грей оделся и спустился вниз. В столовой, примыкавшей к кабинету сэра Джона Байрона, уже был накрыт обеденный стол.
– А я как раз собирался посылать за вами, – сказал губернатор, выглядевший слегка усталым. Его китель висел на спинке стула, ворот рубахи был расстегнут. – Жара и проблемы делают каждый мой день весьма утомительным, – добавил он в ответ на вопросительный взгляд лорда Грея.
– Я проспал полдня, как убитый, – смущенно сказал гость. – Прошу простить, что, вероятно, послужил причиной нарушения вашего распорядка, сэр.
– Оставьте, – улыбнулся губернатор. – Дворцовые обороты едва ли смогут вам понадобиться здесь. Расслабьтесь и чувствуйте себя, как дома. И снимите камзол, вы не в Лондоне.
Лорд Грей последовал совету хозяина, и остался в рубашке – так же, как сэр Джон, расстегнув две верхние пуговицы.
За обедом, который, не прерываясь, перешел в ужин и затянулся до полуночи, губернатор Ньюфаундленда описал лорду Грею географическое положение своего острова и побережья Америки в целом. Свой рассказ он подкреплял демонстрацией большой карты, которая висела на стене за его рабочим столом. Затем он прояснил для гостя военно-политическую обстановку, сложившуюся в колонии за последние несколько месяцев.
– Я, конечно, не знаю, почему вас направили именно сюда, – сказал сэр Джон. – Если захотите, расскажете сами. Но по большому счету, сочувствую вам. Для пэра Англии находиться в действующей армии вместо того, чтобы служить губернатором на каком-нибудь острове или в прибрежной провинции, – это чересчур суровое наказание.
Он полагал, что лорд Грей ответит на сочувствие откровением, но герцог Сандерлендский хмуро молчал. Он слушал губернатора внимательно, стараясь не упускать детали. И очень скоро понял, что отнюдь не в сахарное место забросила его судьба. Назревала война за освобождение колоний, полным ходом собиралась из колонистов армия, а королевские войска, расквартированные здесь, были малочисленны и слабо приспособлены к лесным и горным боям. Предстояло размещать пополнение, укреплять опорные пункты, форты. Сила королевских войск в создавшейся обстановке была еще слишком мала. В Лондоне это понимали, но все делалось медленно – будто с неохотой.
Человеку далекому от военной службы, лорду Грею в какой-то момент даже стало страшно. Мало ли что может произойти за год, который он собирался отсидеться в Америке. Не ровен час, можно угодить в какую-нибудь переделку и потерять голову. Подобная перспектива весьма расстроила лорда Грея, вот почему, выслушав губернатора, он забеспокоился. Опытный военный, сэр Джон Байрон почувствовал колебания своего гостя.
– Я вижу, вас несколько напугал мой рассказ, сэр. Хочу вас успокоить. Из документов следует, что вам поручено командовать батальоном, а в батальоне, сударь, несколько отрядов, и во главе каждого – боевой офицер. Советуясь с ними по всем вопросам, вы лишите себя необходимости принимать решения самостоятельно и, следовательно, застрахуетесь от ошибок. А на войне, как известно, кто ошибается – тот не побеждает.
– Благодарю вас за науку, сэр, – ответил лорд Грей. – Я надеюсь в будущем, пройдя через эти испытания, пригласить вас к себе в Лондон, и тогда вы узнаете, насколько далеко может зайти расположение герцога Сандерлендского.
На следующий день к острову Ньюфаундленд подошла шхуна “Открытие”. В отличие от новенького фрегата, на котором лорд Грей накануне пересек океан, шхуна, бороздившая прибрежные воды Америки, выглядела потрепанной и ненадежной посудиной. Курсируя между Ньюфаундлендом и Бостоном, “Открытие” не раз попадала в жестокие передряги, подвергаясь нападению французских военных кораблей. Ее бортовая обшивка давно требовала капитального ремонта, такелаж и паруса имели жалкий вид. Но поскольку второй подобной у побережья не было, – “Открытие”, как боевая почтово-пассажирская единица английского королевского флота, продолжала свою нелегкую службу.
Взглянув на шхуну, бросившую якорь неподалеку от “Святого Георгия”, и от того казавшуюся еще более жалкой, лорд Грей с иронией заметил, обращаясь к губернатору Байрону:
– Этот парусник не лишен обаяния. Полагаю, его капитан достаточно опытен, чтобы не позволить ему утонуть. Было бы очень жаль терять такой геройский корабль.
– Ваш юмор, сэр, несколько неуместен, – ответил губернатор. – “Открытие” – прекрасная шхуна, а капитан умеет постоять за себя. Уже не однажды он доказывал это, с честью выходя из-под вражеского огня.
– Да? – удивился лорд Грей. – Хотелось бы не стать свидетелем подобного приключения.
– И я не желаю вам этого.
Они тепло расстались на берегу и, выслушав последние напутствия губернатора, лорд Грей сел в ожидавшую его шлюпку. Еще через полчаса, выбрав якорь, шхуна “Открытие” вышла в открытое море и взяла курс на Бостон.
***
Через несколько дней, незадолго до окончания отпуска, лейтенанта Клайва вызвали в Вестминстерский дворец.
Отпустив извозчика на углу Пэл-Мэл, Джонатан пошел пешком. Солнце висело над городом в дымке, бросая на серо-коричневые постройки ленивый матовый взгляд.
Миновав Трафальгар-сквер, лейтенант спокойно шел по Уайтхолл, прислушиваясь к голосам реки, доносившимся слева. За деревьями и домами полнокровно жила главная городская артерия, питавшая всем необходимым почти миллионный город. Впереди уже был виден красивый Вестминстерский мост, а за ним величественный готический дворец, напичканный министерствами и другими правительственными учреждениями.
Страха в душе лейтенанта Клайва не было. Уже много дней переживая фиаско своего дяди, Джонатан морально был готов ко всему, вплоть до серьезного наказания, которое вполне могло последовать за содействие в темных делах. Впрочем, какое там содействие? Так, сочувствие и родственная помощь.
“Все-таки права была миссис Клайв: не стоило брать на хранение подозрительный дядин сундук, – думал он накануне. – Может быть, действительно лучше посмотреть, что находится внутри? Возможно, так появятся ответы на какие-то вопросы. Или нет, пусть все остается, как есть, ведь я сам убеждал Терезу и отговаривал нарушать договор. А наказание… Чего мне опасаться? Моя жизнь, как и служба – вся на ладони. Что ж, будь что будет!”
По широким гранитным ступеням он поднялся к главному входу Вестминстерского дворца. Оказавшись внутри, за тяжелой дубовой дверью, в светлом холле, где зеркально отполированный мраморный пол отражал каждое его движение, Джонатан почувствовал вековую каменную прохладу этого здания и такую же каменную, нерушимую тишину.
Отыскав нужную дверь, лейтенант Клайв глубоко вздохнул и вошел в неизвестность.
Военный министр в генеральском мундире, как и подобало хозяину этого кабинета, встретил лейтенанта сдержанно. Впрочем, чего иного мог ожидать молодой военный от ветерана, чья боевая карьера закончилась еще при жизни предыдущего короля, Георга II?*
* Георг II – английский король (1727-1760г.г.)
Представившись, лейтенант Клайв застыл посреди огромного, обставленного с изящной строгостью помещения, в котором маленький толстеющий генерал не терялся, впрочем, из виду.
– Очень хорошо, хорошо, – бормотал тот себе под нос, перекладывая на своем просторном письменном столе какие-то бумаги. Наконец, отыскав нужный ему документ, он взял его в руки, бегло просмотрел написанное, будто вспоминая, с чего хотел начать разговор. – Очень хорошо, – повторил он еще раз, и уставился на лейтенанта, который от одного тяжелого взгляда министра похолодел и задрожал.
“Сейчас решится все!” – мелькнуло у него в голове.
– Итак, Джонатан Клайв, лейтенант королевской гвардии, шестой пехотный полк, первая рота, Гейтсхед, – вяло прочитал министр. – Все верно?
– Да, сэр.
– Очень хорошо, – снова пробубнил министр и неторопливо выбрался из-за стола.
Сделав несколько удивительных для его комплекции, по-молодому пружинистых шагов, он остановился с другой стороны стола, взял с него еще одну бумагу и сказал, поворачиваясь к Джонатану:
– Распоряжением министерской коллегии, по согласованию с командующим Шотландской армии и по ходатайству графа Экстера вы, лейтенант Джонатан Клайв, как офицер, зарекомендовавший себя с самой лучшей стороны, направляетесь для дальнейшего прохождения службы во второй пехотный батальон королевской гвардии в Бостон, в Америку. Все необходимые документы уже готовы. Даю вам три дня на сборы и прощание с семьей. Двадцать второго, в восемь часов утра вам надлежит подняться на борт фрегата “Виктория”, который отправится в Америку.
Слушая четко поставленный, по-военному деловой голос министра, лейтенант Клайв был удивлен до глубины души. Вместо обвинения и наказания, ожидаемого им, – новое назначение, да еще куда – в действующую армию! Но почему граф Экстер? Каким боком этот вельможа относится к нему, простому лейтенанту? Это разгадать пока не представлялось возможным.
– К слову, лейтенант, – добавил министр, сменив сухой, казенный тон на более мягкий, доверительный. – Бывший капитан Роберт Клайв доводится вам родственником?
– Да, сэр, – твердо ответил Джонатан. – Это мой дядя.
– Очень печально, очень, – пробубнил военный министр. – Что ж, у каждого своя судьба. Да, чуть было не забыл. Накануне отъезда вам надлежит подойти в Судейскую коллегию Палаты общин. Вам передадут пакет, который необходимо отвезти в Америку.
– Слушаюсь, сэр. Я могу быть свободен?
– Идите, лейтенант. Успешной вам службы.
– Благодарю вас, сэр.
Через три дня, как было приказано, лейтенант Клайв поднялся на борт “ Виктории”. На берегу, едва заметные в толпе провожающих, остались миссис Клайв, Тереза и Эмили.
Немалых усилий стоило Джонатану успокоить женщин, когда они узнали о его новом назначении. Америка представлялась им страшной, свирепой страной, где смерть неотступно преследует чужаков. Слезы Терезы было нелегко унять, и лейтенант Клайв, дабы не усугублять ее страдания, умолчал о том, что каким-то загадочным образом о его назначении хлопотал граф Экстер.
В его дорожном саквояже лежал толстый пакет, полученный в Судейской коллегии и запечатанный тремя сургучными оттисками. Этот пакет надлежало передать лично губернатору острова Ньюфаундленд, сэру Джону Байрону.
Примерно на середине пути, в районе тридцатого градуса западной долготы, фрегат “Виктория” попал в полосу жестокого шторма и, не смотря на то, что все паруса, кроме кливера, были убраны, корабль изрядно потрепало и отнесло далеко от проложенного маршрута. Задержанная штормом, “Виктория” бросила якорь у берегов Ньюфаундленда на сутки позже, чем предполагалось.
Преодолев тот же путь, какой три недели назад совершил лорд Грей, лейтенант Джонатан Клайв предстал перед губернатором. Прочитав его бумаги, сэр Джон сказал:
– Отрадно, что к нам приезжают такие способные офицеры, как вы. С вами, сударь, мы разобьем всех врагов.
– А их много? – поинтересовался Джонатан, не опасаясь показаться наивным или навязчивым.
– Достаточно для того, чтобы прислать сюда целую армию, – ответил губернатор. – Однако в Лондоне, как мне кажется, не совсем ясно представляют себе здешнюю обстановку. Впрочем, лейтенант, что об этом говорить! Как прошел ваш поход?
– Если бы не шторм, то можно было бы даже сказать, что чудесно. Я впервые на море, и это, знаете ли, впечатляет.
– Вот как! Морской дьявол все-таки показал вам зубы?
– Увы, и это было достаточно опасно и неприятно.
– Понимаю, – с иронией в голосе сказал губернатор. – Земная твердь куда более надежна, не так ли?
– Для меня да, сударь. ПризнаЮсь в этом без тени стеснения.
Сэр Джон указал Джонатану на стул, сам устроился в своем кресле за столом, собираясь расспросить лейтенанта о столичных новостях.
Джонатан передал ему пакет, который был немедленно вскрыт и содержимое прочитано.
– Бедный герцог, какая печальная участь, – как будто произнося мысли вслух, сказал сэр Джон Байрон, складывая вдвое лист бумаги и качая головой.
– Позвольте узнать, о ком вы, сэр? – осторожно спросил Джонатан.
– Это не секрет, – ответил губернатор. – Тем более что у меня к вам теперь будет поручение.
Он сделал паузу. Видно было, что полученное известие тронуло его до глубины души.
– Дело в том, – продолжил сэр Джон, – что не далее как двадцать дней назад на стуле, который сейчас занимаете вы, сидел другой человек, который также прибыл в Америку для военной службы. Правда, в звании капитана и на должность командира батальона. ПризнАюсь, мне он показался весьма симпатичным человеком. Да так оно, впрочем, и есть. Этого не отнять и не перечеркнуть никакими превратностями судьбы. Однако в документах, доставленных вами, говорится, что постановлением суда Палаты общин, подписанным самим королем, этот приятный человек высылается в колонии сроком на десять лет, как особо опасный государственный преступник.
– Так это был лорд Грей?! – изумился Джонатан.
– Да, именно он. А вы знакомы? – спросил губернатор и пристально посмотрел на лейтенанта.
– Так, поверхностно. Мы люди разного круга, хотя и пересекались при весьма неприятных обстоятельствах. С вашего позволения, сэр, мне бы не хотелось говорить об этом.
– Я и не прошу это делать, – сказал губернатор. – Однако вам теперь не избежать встречи с этим человеком, поскольку необходимо отвезти копию приговора суда в Бостон, лорду Грею. Кстати, из ваших документов следует, что вы, сударь, направляетесь в тот же гарнизон, что и только что назначенный капитан Грей, и даже под его командование.
Услышав от губернатора последнее сообщение, Джонатан чуть было не упал со стула. Какую шутку сыграла с ним судьба! Поистине, fata viam invenient. *
* От судьбы не уйдешь (лат.)
Первую ночь в Америке Джонатан Клайв провел в комнате на втором этаже губернаторского дома, куда молодого лейтенанта любезно поместил сэр Джон. Если бы знал Джонатан, что спит на кровати, служившей для отдыха врагу их семьи, если бы знал, что эту же подушку сминала тяжелая от тревожных мыслей голова лорда Грея…
В течение суток, подтянув такелаж и произведя текущий ремонт, фрегат “Виктория” в ясную погоду и при свежем северо-западном ветре вышел в открытое море, взяв курс на Бостон. Обогнув восточную оконечность Ньюфаундленда, корабль стремительно понесся на юго-запад левым галсом. Погода стояла отличная, ветер не менял направления несколько часов кряду, и 54-пушечный фрегат, распустив не только марсели, но и брамсели, летел, как птица.
Джонатан Клайв, получив разрешение, стоял на капитанском мостике. Ощущая себя игрушкой в руках провидения, он всею грудью вдыхал соленый морской воздух, будто настраиваясь на борьбу, которая ждала его впереди, и из которой ему непременно нужно было выйти победителем.
На деке и батарейной палубе разместились солдаты британской армии, которые, нанявшись на военную службу, добровольно плыли сейчас в далекую колонию – навстречу приключениям. По количеству их было около роты, и направленный в Америку лейтенант Клайв формально командовал этим подразделением до тех пор, пока в Бостоне, в штабе колониальной армии, их всех не распределят окончательно.
Мысли Джонатана, как мысли любого человека, имея свойство перемещаться в пространстве на огромные расстояния, были сейчас далеко – там, в Лондоне, на Бонд-стрит, неподалеку от Ганновер-сквера. Что сейчас происходит в доме миссис Клайв? О чем думает Тереза? О чем они разговаривают?
Не дожидаясь прибытия на берег, Джонатан достал из своего саквояжа блокнот и грифель, прошел на бак и, устроившись на битенге, принялся за первое письмо. Много непонятного случилось с ним за последнее время: ходатайство графа Экстера, назначение под команду к лорду Грею… Что-то фатальное стояло за двумя странными событиями. Но Джонатан не стал писать об этом жене, поскольку твердо решил, прежде всего, разобраться в том, что происходит, самостоятельно.
Ранним утром следующего дня, когда на одном дыхании “Виктория” преодолела около трехсот миль, и впереди вот-вот должен был показаться скалистый остров Сэйбл, марсовый вдруг подал команду:
– Вижу парус! Справа по курсу парус!
Тотчас же вахтенный офицер поднял тревогу, и на фрегате закрутилась невиданная Джонатаном никогда в жизни карусель. За внешней суматохой и кажущейся неразберихой угадывались четкая организация и порядок, когда каждый матрос или офицер корабля, занимая свое место, знали, что и как делать. Кто-то уже поднимался по вантам, кто-то занимал позиции у орудий на батарейной палубе. Абордажная команда, разобрав крючья и ружья, расположилась по бортам.
На шкафут, поправляя китель на ходу, поднялся капитан фрегата сэр Френсис Пирс. Это был умудренный опытом морской волк, начинавший службу еще во времена адмирала Бинга, и избороздивший за свою жизнь почти все моря и океаны, омывающие сушу. Авторитет его на корабле был непререкаем.
Взяв у вахтенного офицера подзорную трубу, капитан долго вглядывался в слабую белую точку на горизонте. Потом он сказал, не отрываясь от окуляра:
– Это не Бугенвиль. Однако подождем еще немного.
Опустив руку с подзорной трубой, сэр Френсис Пирс оглядел свой корабль. Вся команда, заняв исходные позиции, напряженно следила за его движениями. Повернув голову к вахтенному офицеру, капитан сказал:
– Быть готовыми к бою. Поднять брейд-вымпел. Снять передники с пушек, затравить запальные отверстия. Открыть орудийные порты справа. Через четверть часа мы опознаем, чей это парус. – И добавил, обращаясь к лейтенанту Клайву: – Возможно, сударь, нам предстоит посостязаться с противником в умении воевать. Будьте готовы принять участие в бою. Здесь, правда, не суша, где можно развернуть роту в цепь и наступать на неприятеля. Здесь – настоящая мясорубка, в которой побеждает тот, кто быстрее маневрирует.
– Я понимаю. А что делать моим солдатам?
– Ждать. Они понадобятся, если придется идти на абордаж. Вы готовы, сударь?
– Я готов ко всему, – твердо ответил Джонатан. – Если мы встретили врага, то вы не пожалеете, что взяли меня на корабль. Я для этого и прибыл в Америку, и шпагу ношу не для того, чтобы использовать ее вместо трости при ходьбе.
– Достойный ответ! – сказал капитан и снова поднес к глазу подзорную трубу.
Все собравшиеся на мостике напряженно ждали.
– Нет, это не Бугенвиль, – сказал сэр Френсис через минуту. – Это даже не военный корабль. По-моему, это шхуна “Открытие”, идущая в Сент-Джонс.
Оторвавшись от окуляра, он громко крикнул:
– Поднять английский флаг!
Тотчас на гроте затрепетало полотнище, показывающее принадлежность фрегата к великой морской державе. Теперь уже невооруженным глазом было видно, что встреченный у берегов острова Сэйбл корабль был всего лишь небольшой шхуной, на которой немедленно был поднят точно такой же, как на фрегате, флаг. Спокойно разойдясь на почтительном расстоянии друг от друга, корабли начали удаляться.
– В этих водах все боятся Бугенвиля,* – тихо заметил капитан, обращаясь к лейтенанту Клайву. – Должен вам сказать, сударь, что этот француз – достойный противник. Как правило, он ходит во главе отряда из двух-трех кораблей. И если бы нам все же довелось встретиться с ним, то наши шансы на победу выглядели бы весьма проблематично. Слава Богу, что все обошлось.
* Луи Антуан де Бугенвиль (1729-1811) – французский мореплаватель, руководитель первой французской кругосветки, участник войны за независимость в Северной Америке.
Обогнув остров Сэйбл с юга, и взяв курс на запад, “Виктория” после полудня прошла в виду Галифакса и, прижимаясь к тихим берегам Новой Шотландии, устремилась в залив Мэн. Здесь было куда спокойнее. Французские корабли, бороздившие воды Атлантики, не решались подходить близко к побережью.
Спокойно пересекая Мэн, “Виктория” прошла мимо острова Монхеган, мыса Элизабет, и при слабом ветре на третьи сутки своего путешествия вошла в залив Массачусетс. Вскоре корабль бросил якорь в бухте Бостона.
***
Прибыв через час в штаб колониальной армии, лейтенант Клайв передал адъютанту командующего свои документы о назначении, и получил указание разместиться в таверне до следующего дня.
Поинтересовавшись, между прочим, у адъютанта о судьбе лорда Грея, Джонатан узнал, что его недруг десять дней назад отправился с отрядом на север, к месту дислокации батальона, которым ему предстояло командовать.
Разговорчивому адъютанту в охотку было поболтать со свежим человеком, и он рассказал Джонатану о местных условиях, обычаях, о конфликтах с населением, которое, проявляя недовольство колониальными властями, все чаще выступало против них с оружием в руках.
– Все началось в декабре прошлого года, – рассказал адъютант, – когда “Бивер” привез из Англии груз чая. Эти негодяи, называющие себя “сыновьями свободы”, проникли на судно, переодевшись индейцами, и выбросили за борт все триста сорок ящиков. Восемнадцать тысяч фунтов стерлингов пошли на дно! Мы вынуждены были закрыть бостонскую гавань, арестовали уйму народа, но они так и не выдали зачинщиков. С тех пор и начались вооруженные стычки. Сюда, правда, отряды бандитов не суются, в Бостоне слишком много колониальных войск. Но в Линне, Портсмуте, Вустере беспорядки постоянны. Вы прибыли не на прогулку, сударь, и я полагаю, что вам непременно представится случай отличиться.
– Я почувствовал это еще на фрегате, с которым прибыл в Америку, – спокойно ответил Джонатан.
– Что ж, желаю удачи! – сказал адъютант, дружелюбно улыбаясь.
Попрощавшись с ним, Джонатан направился в таверну “Якорь” и снял комнату для ночлега. Осмотревшись, он пообедал в общем зале, где было полно военных. Ни с кем не заводя знакомства, лейтенант поднялся к себе в номер. Раздевшись, он забрался в постель, положил шпагу рядом с собой и, устроившись поудобнее, закончил длинное письмо Терезе, начатое еще на палубе “Виктории”. Затем, потушив свечу, Джонатан заснул богатырским сном.
Утром, свежий и готовый к любым испытаниям, он прибыл в штаб, по дороге оставив письмо на почте, которая находилась в соседнем здании.
Адъютант командующего встретил лейтенанта широкой улыбкой, как старого приятеля.
– Генерал Литлтон рассмотрел ваши документы, сударь, – сказал он Джонатану. – Через несколько минут он примет вас.
По-военному точно, без задержек, генерал Литлтон действительно пригласил лейтенанта через пять минут. Сообщив ему о месте дальнейшей службы и дав кое-какие рекомендации, командующий колониальной армией заметил:
– Несколько дней назад я принимал здесь командира вашего батальона, сэра Джона Грея. ПризнАюсь, он произвел на меня неплохое впечатление, и я пожалел о том, что мне не довелось знать его раньше. Его рекомендации, подписанные военным министром, вызывают уважение, хотя у меня, как у офицера со стажем, возникли сомнения касательно способностей сэра Джона к военной службе. Вот почему мне бы хотелось, чтобы вы, лейтенант, оказывали вашему капитану всяческую помощь и поддержку, держали, так сказать, под контролем его решения и приказы. У вас, сударь, как видно из документов, пятилетний опыт, и ваши характеристики выше всяческих похвал. Я полагаю, вы справитесь с возложенной на вас задачей. Район, куда вы сегодня отправитесь для службы, достаточно спокоен, туда еще не докатилась волна, поднятая бунтовщиками здесь, у нас. Если же вашему батальону доведется участвовать в боевых действиях, и он покажет себя с лучшей стороны, – я, как командующий армией, рассмотрю вопрос о вашем, сударь, дальнейшем продвижении по службе. У вас есть ко мне вопросы, лейтенант Клайв?
– Благодарю вас за лестный отзыв обо мне. Что касается службы, то вопросов у меня нет. Однако мне поручено передать вам один документ, который я везу из Лондона. Извольте ознакомиться, сэр.
С этим словами Джонатан вынул из планшета конверт, распечатанный четыре дня назад губернатором острова Ньюфаундленд.
– Что это? – спросил генерал Литлтон.
– Прочитайте, – смущенно ответил лейтенант Клайв.
Командующий принялся читать бумагу, а Джонатан, стоя напротив, хорошо видел, как багровеет его лицо, как желваки гневно бегают по его скулам.
– Тысяча чертей! – вскипел генерал. – Как это могло произойти? Ничего не понимаю! Лейтенант, вы прибыли вслед за лордом Греем, вы можете мне объяснить, что произошло в Лондоне?
– Лишь в общих чертах. В основном, мои предположения, – ответил Джонатан.
– Слушаю вас, – сказал генерал, нервно перебирая пуговицы на кителе. – Присаживайтесь.
И Джонатан рассказал командующему все, что знал о деле Роберта Клайва и лорда Грея, опустив, конечно, ту часть, которая касалась его родного дяди.
– Полагаю, сэр, – заключил он, – что у лорда Грея, как у давнего любимца короля, нашлись весьма солидные покровители, которые состряпали ему документы буквально накануне разбирательства. Приговор же был вынесен заочно, когда лорд Грей уже находился в пути.
– Да, но в его назначении на должность и здесь, и там проставлено “командир батальона…”
– С той лишь разницей, что срок службы увеличен в десять раз, – вставил Джонатан.
– Вы правы, лейтенант, – сказал генерал Литлтон, размышляя. – Что ж, оставим все, как есть. Отправляйтесь в батальон, представляйтесь своему командиру… К слову, вы были с ним знакомы до Америки?
– Не имел чести, – твердо сказал Джонатан.
– Вот и отлично! СлужИте. А я позабочусь, чтобы вам было не очень трудно. Я постараюсь получить поддержку в Лондоне и отзову вашего героя сюда, в штаб, предоставив командование батальоном вам, лейтенант. А здесь, в штабе, я найду для лорда Грея такую службу, которая не покажется ему беззаботной прогулкой за океан. Государственный преступник, по моему глубокому убеждению, должен нести свое наказание так, как ему определил это закон, а не сильные покровители. Только на все нужно время, лейтенант. Вам придется подождать.
– Я готов, сэр! – отчеканил Джонатан и поднялся.
– С Богом, сынок, – по-отечески сказал генерал Литлтон, пожимая ему руку.
***
Через несколько часов во главе отряда из пятидесяти человек, разместившихся на повозках, лейтенант Джонатан Клайв отправился в путь. Сам он ехал верхом в середине колонны и беседовал с проводником. Второй проводник находился на головной повозке.
Путь до Рочестера, где был расквартирован батальон, лежал неблизкий и, по словам проводника, в седле нужно было провести не меньше пяти дней. Лучшее время подумать – оценить прошлое, примериться к будущему. Плавное покачивание в седле, монотонный шелест из-под колес телег, сочно-зеленый ландшафт, на котором отдыхали глаза, – идеальные условия для размышлений.
Дикая природа почти нетронутой страны окружала со всех сторон узкую дорогу, проложенную среди лесистых холмов. Буйное цветение незнакомых кустов и трав порой вызывало головокружение у солдат и у самого лейтенанта Клайва, выросшего в запыленной, угольной Англии.
Тут и там на деревьях мелькали диковинные птицы, наполнявшие тишину леса замысловатыми мелодиями своих музыкальных зобов. Какие-то зверьки, напоминавшие кошек, то и дело перебегали дорогу, с присвистом исчезая в чаще.
Однажды навстречу отряду вальяжно вышел огромный черный медведь с белой полоской шерсти, похожей на платок, повязанный вокруг шеи. Солдаты вскинули ружья, но, остановленные проводником, стрелять не стали. По приказу командующего, отряд не должен был обнаруживать себя. А царь местных лесов, справедливо оценив неравенство сил, тем временем гордо и неспешно укрылся в зарослях, сопровождая свой отход глухим, недовольным порыкиванием.
По дороге в Рочестер путникам пришлось пересечь довольно крупную реку Мерримак и еще с десяток ручьев и речушек, не имевших имен.
На ночь разбивали небольшой лагерь, по всем правилам выставляя посты. Солдаты беспрекословно подчинялись лейтенанту. Было видно, что авторитет спокойного, рассудительного офицера, не позволявшего себе грубости в адрес подчиненных, возрастал с каждым днем.
Сам же он не допускал панибратства, никого не выделяя и со всеми поддерживая ровные отношения. По вечерам у костра Джонатан что-то записывал в свой блокнот, предаваясь воспоминаниям и размышлениям.
Разговор с генералом Литлтоном не шел у него из головы. Душа лейтенанта давно была не на месте, и странные обстоятельства, сведшие его с ненавистным вельможей, – обстоятельства не разгаданные и от того еще более раздражавшие, – не давали ему покоя.
Вероятнее всего, только сам лорд Грей, если и он не стал жертвой нелепого случая, смог бы пояснить причины столь ошеломляющего совпадения. Однако для этого Джонатану необходимо было сойтись с ним настолько близко, чтобы выудить какие-то откровения. Как это сделать – он пока не знал, надеясь, что все получится само собой.
Что касается горячего желания командующего отозвать капитана Грея в штаб и по достоинству наказать его, то подобная перспектива казалась Джонатану маловероятной. Конфликтная обстановка в колониях становилась все более взрывоопасной, и едва ли имело смысл дергать офицеров, переводя их с одного места службы на другое. Желания и амбиции, вплетаясь в реалии военных действий, наверняка не найдут конкретного подтверждения, и все останется на своих местах. Как знать, может, так оно и лучше…
Наконец, на шестой день пути, колонна под командованием лейтенанта Клайва прибыла к месту назначения. Городок Рочестер представлял собой небольшой поселок, в котором каменными были лишь две постройки – церковь с часовней и штаб батальона. Остальные дома, среди которых встречались и двухэтажные, были деревянными от фундамента до крыши.
Штаб размещался в добротном белом здании, когда-то задуманном строителями колонистами, как гостиница. Почти весь первый этаж, кроме двух или трех помещений, занимала таверна с кухней и кладовой, а второй этаж, на который вела прочная лестница, полностью состоял из комнат для ночлега. Все они теперь были заняты офицерами батальона. В одном из помещений внизу – небольшой комнате с единственным окном – и располагался собственно штаб.
Прибыв в Рочестер вскоре после полудня, лейтенант Клайв застал в сборе всех командиров рот и самого командира батальона, которые, составив вместе три тяжелых дубовых стола, обедали в таверне.
Войдя в довольно светлый и чисто убранный зал, по которому плавали дерзкие кухонные ароматы, лейтенант быстрым взглядом осмотрелся и, оценив обстановку, сказал:
– Приятного аппетита, господа. Признаться, я настолько голоден, что у меня едва ли достанет сил представиться командиру батальона.
Шутка новичка пришлась по душе офицерам, они одобрительно загудели.
– Мери! – крикнул один из них. – Обед господину лейтенанту! Присаживайтесь, сударь.
Из кухни выпорхнула пышногрудая женщина лет тридцати пяти с подколотой на затылке копной белокурых волос и соблазнительными ямочками на щеках. Увидев незнакомого офицера, которому необходим был обед, она засуетилась у печки.
Сняв шляпу, Джонатан поблагодарил за место у стола, и сел рядом с лейтенантом, проявившем товарищескую заботу о нем. Через несколько минут он уже с аппетитом поглощал суп из козлятины, а затем половину жареной курицы с овощами, запивая все это превосходным белым вином.
– А новичок прекрасно управляется ложкой! – заметил один из офицеров, который был явно пьянее остальных. – Интересно, так ли ловко он управляется со своей шпагой?
Проглотив пищу, лейтенант Клайв медленно положил ложку, вытер губы платком. В напряженной тишине за каждым его движением следили все присутствующие.
– Я не знаю, сударь, как умеете орудовать ложкой вы, потому что опоздал к началу обеда, – спокойно сказал Джонатан. – А вот со шпагой я управляюсь достаточно быстро, и мне не составит труда узнать с ее помощью, что вы только что съели.
– Браво, новичок! – загалдели все. – Идите отдыхать, лейтенант Шелтон, не то вам сегодня уже не придется ужинать.
Пристыженный лейтенант Шелтон пытался еще что-то возразить, но строгий голос командира прервал галдеж.
– Прекратите, господа! – властно сказал лорд Грей. – Вам бы следовало позволить новому офицеру закончить трапезу, раз уж вы пригласили его за стол. Вместо этого вы затеваете какую-то ссору. Стыдно, господа! Я человек новый, но заявляю сразу, что не допущу в батальоне какой-либо вражды между офицерами.
– Прошу прощения, капитан, – сказал лейтенант Шелтон примирительно. Потом повернулся к Джонатану и повторил: – Прошу прощения, сударь. Это была неудачная шутка.
Джонатан молча наклонил голову и продолжил обед. С самого начала он чувствовал на себе пристальный взгляд лорда Грея, но прикладывал невероятные усилия, чтобы казаться невозмутимым, чтобы не повернуть голову и не встретиться с ним глазами.
Офицеры разошлись, оставляя Джонатана за столом одного.
– Сударь, – обратился к нему капитан Грей, – я буду ждать вас у себя в кабинете. Обедайте спокойно, не торопитесь.
– Благодарю вас, – ответил лейтенант Клайв, и только теперь взглянул на лорда Грея.
На лице командира батальона отпечаталось напряженное любопытство.
Нарочно не торопясь, Джонатан закончил обед и, поблагодарив Мери, убиравшую посуду, направился к двери в кабинет капитана Грея. Он лишь догадывался, с каким нетерпением тот ожидает представления нового офицера. Никогда в жизни еще не доводилось им встречаться, но заочное знание друг о друге каких-то биографических фактов заранее предопределяло между ними какое-то противостояние.
– Позвольте войти? – спросил Джонатан, приоткрыв дверь.
– Да, конечно. Входите, лейтенант.
Комната штаба, как мы уже знаем, представляла собой небольшое чистое помещение с одним окном. Возле этого окна стоял грубо сколоченный стол, покрытый зеленым сукном. У стены, противоположной окну, располагался шкаф для одежды, рядом с ним – несколько подвесных полок с нестройными рядами книг. За спиной капитана Грея на стене висела упрощенная карта местности, составленная кем-то из его предшественников. Напротив стола – небольшая картина в дешевой раме, на которой был изображен пейзаж с искривленной каменистыми берегами рекой.
Войдя в помещение, лейтенант остановился возле стола, за которым сидел капитан Грей, и достал из планшета свои бумаги.
– Присаживайтесь, лейтенант, – сказал капитан, указывая на стул и принимая поданные бумаги из рук Джонатана.
Лорду Грею очень хотелось казаться военным, но придворный этикет, не совпадающий с армейской субординацией, портил все дело, и, предложив лейтенанту стул, командир батальона несколько поторопился.
Ознакомившись с содержанием бумаг Джонатана, капитан Грей поднял глаза и, лучезарно улыбаясь, посмотрел на него.
– Что ж, сказал он, – я очень рад, что провидение направило ко мне столь опытного офицера, как вы. Полагаю, здешняя служба не будет вам в тягость.
– Я также на это надеюсь, сэр, – ответил Джонатан. – Хотя имеются предпосылки к тому, что военные действия могут докатиться и в эту глушь.
– Что ж, если это случится, будем выполнять свой долг. Не так ли, господин лейтенант?
– Именно так, сэр, – ответил Джонатан. – Каждый будет выполнять свой долг.
В словах лейтенанта лорд Грей уловил какой-то намек, но не подал виду и, разыгрывая непринужденности, спросил:
– Давно ли вы из Англии, сударь?
– Я отбыл из Лондона двадцать второго июля, сэр.
– Меньше месяца назад! – воскликнул лорд Грей с нескрываемым любопытством. – И что нового в столице?
– Ничего особенного, – невозмутимо ответил Джонатан. – За исключением процесса в Палате общин по делу лорда Роберта Клайва.
– Ах, да, незадолго до моего отъезда я слышал, что над ним сгущаются тучи, – сказал капитан Грей, нахмурив брови. – И вам известно, чем все закончилось?
– Безусловно, сэр, – ответил Джонатан, глядя лорду Грею в глаза.
– Любопытно было бы узнать, – сказал тот, смутившись и отворачиваясь.
– Извольте. – Джонатан вынул из планшета конверт. – Новость, которую я привез, возможно, огорчит вас, сэр. И мне бы не хотелось, чтобы вы в дальнейшем помнили, что причиной этого огорчения для вас послужил почтальон по имени Джонатан Клайв.
– Хорошо, сударь, обещаю вам это, – встревожено сказал лорд Грей. – Так что это за новость?
Вынув из конверта сложенный вчетверо листок, лорд Грей медленно, как будто что-то предчувствуя, развернул его и принялся читать.
Джонатан видел, как побледнело его лицо, как задергалось левое веко. Закончив читать, лорд Грей еще несколько минут не поднимал головы от документа, собираясь с мыслями.
– А что стало с вашим дядей? – спросил он, наконец, каким-то чужим голосом.
– Сэр Роберт Клайв находится в тюрьме “Флит”. По приговору он должен оставаться в заключении до тех пор, пока друзья или родственники не внесут за него сумму, равную причиненному им убытку.
– Весьма сурово… – сказал лорд Грей задумчиво. Потом спросил, мельком взглянув на Джонатана: – У вас есть эта сумма?
– Сэр, я расцениваю ваш вопрос, как неудачную шутку, – ответил лейтенант Клайв.
– А имущество вашего дяди конфисковано?
– К сожалению, да, сэр. За исключением сундука с сувенирами, который дядя успел передать мне на хранение.
– И вы, сударь, видели эти сувениры? – с напряженным оживлением спросил лорд Грей.
– Нет, сэр, мне они ни к чему. Это имущество сэра Роберта, и пока он жив, мне незачем заглядывать в сундук. Пусть себе пылится под лестницей.
Говоря это, Джонатан смотрел в окно, поэтому от него ускользнула едва уловимая улыбка, по-кошачьи пробежавшая по губам лорда Грея.
Между тем, командир батальона оживился.
– Итак, сударь, – сказал он, открыто глядя на Джонатана, – вы знаете обо мне все. Позвольте же выслушать ваше мнение касательно моей персоны. Полагаю, вам есть, что сказать государственному преступнику, сообщнику вашего дяди. И лучше это сделать теперь же, чтобы избежать недомолвок между нами в дальнейшем. Обещаю вам, что этот разговор нисколько не повлияет на наши служебные отношения.
– Извольте, сэр, тем более, мне действительно есть, что сказать. По моему мнению, десять лет ссылки – достаточно суровое наказание для такого видного человека, как вы. Хотя я думаю, что у вас отыщутся покровители, которые найдут способ сократить этот срок, по меньшей мере, наполовину. Однако за те невидимые преступления, которые несколько лет назад вы совершили по отношению к моей семье, лично я повесил бы вас, не задумываясь. Из-за ваших интриг погиб человек!
– Позвольте, сударь, я никак не возьму в толк, о чем вы говорите! – искренне удивился лорд Грей.
– Я говорю о том, – твердо сказал Джонатан, – что пять лет назад своим тайным влиянием вы подтолкнули к самоубийству родного брата моей жены Томаса Баттертона.
– Постойте! – изумился лорд Грей. – Так ваша жена приходится сестрой графини Экстер?
– Именно так, сэр.
– О Боже, как тесен мир! – воскликнул лорд Грей.
– Да, чересчур тесен, – сказал Джонатан. – Настолько тесен, что теперь по какому-то роковому стечению обстоятельств именно граф Экстер ходатайствовал о моем назначении в Америку. Надеюсь, теперь это не ваших рук дело?
Лорд Грей загадочно улыбнулся.
– А вы, лейтенант, не вызовете меня на дуэль, если я вам скажу, что моих?
– Что? Вы не шутите, сэр?
– Я не шучу. Выслушайте меня. Да, вы правы, у меня сильные покровители. Мало того, открою вам секрет: сам король, оберегая от излишних неприятностей, направил меня в Америку. Правда, срок ссылки теперь несколько изменился… Не знаю, что там произошло, какие сработали рычаги, кому я так перешел дорогу… Вероятно, и узнАю я об этом не скоро, если вообще узнАю… Однако это все эмоции. Простите, сударь, я отвлекся. Итак, зная о надвигающейся катастрофе для вашего дяди, я рассудил, что позор и наказание, которые обрушатся на его голову, неминуемо могли коснуться и вас, лейтенанта королевской гвардии и, как я полагаю, честного человека. Вы ведь знаете наших газетчиков: им только дай уцепиться, а там – виновен или нет – другой вопрос. Представьте, как бы трепали ваше имя рядом с именем вашего дяди! Вот почему, посоветовавшись с сэром Робертом, я перед своим отъездом попросил графа Экстера составить это ходатайство. И в том, что вы находитесь здесь, рядом со мной, заключается не роковое стечение обстоятельств, а единственная для вас, сударь, возможность избежать позора на родине. Вы способный офицер, вам еще долго жить, делать карьеру, так что не дуэль со мной должна занимать ваши мысли, а хотя бы какая-то степень благодарности в мой адрес.
Джонатан молчал. Откровение лорда Грея обескуражило его.
– Что-то в ваших словах не поддается логике, – сказал он задумчиво после паузы. – Я не возьму в толк, какой интерес вам лично спасать от позора какого-то лейтенанта?
– Не какого-то, а племянника моего друга! – возвысив голос, сказал лорд Грей. – Да, лично с вами я не был знаком. Но много слышал хороших слов от вашего дяди. Неужели вы полагаете, что чувство товарищества не присуще людям высшего света? Теперь же, когда мне совершенно неожиданно открылось ваше родство с графиней Экстер, я вдвойне радуюсь своему дальновидному поступку, поскольку он, в какой-то степени, послужит искуплением за неприятности, доставленные мною вашей семье.
Джонатан смотрел на капитана, слегка прищурив глаза, и никак не мог понять, какова доля искренности в проникновенных словах лорда Грея.
Заметив колебания лейтенанта, лорд Грей приветливо, но с какой-то грустью в глазах, улыбнулся и мягко спросил:
– Ну, а теперь, после всего, что вы узнали обо мне, сударь, по-прежнему ли вы считаете меня негодяем?
– Ваш призыв к откровенности, признаться, настораживает меня, – смущенно ответил Джонатан. – Я не могу дать вам однозначный ответ.
– Понимаю, – вздохнул капитан Грей. – Да это и ни к чему. Полагаю, лишь время и ход событий расставят всё на свои места. Откровенно говоря, мне бы не хотелось затеряться и пропасть в той сутолоке и неразберихе, которая творится здесь. По сути, я вовсе не патриот государства, и интересы короны прибыл защищать принудительно, а не по убеждению. Впрочем, я не трус, но самым горячим желанием для меня теперь является желание уцелеть и вернуться в Лондон. Вместе с вами, лейтенант.
– Пути Господни неисповедимы, сэр…
– Да, это правда, – вздохнул лорд Грей, – но ведь человек всегда волен предполагать…
– Сударь, – сказал Джонатан, попытавшись на минуту стряхнуть с себя обаяние лорда Грея, – мы начали разговор с упоминания о событиях пятилетней давности…
– Да, я знал, что вы напомните мне, – помрачнел лорд Грей. – Однако мне бы очень не хотелось именно теперь ворошить прошлое, тем более что в нем не все так ясно, как кажется. Обещаю вам, если мы останемся живы, и возникнет необходимость вернуться к этой теме, рассказать вам о моих отношениях с Томасом Баттертоном и убедить в чрезмерности ваших обвинений в мой адрес. Кроме того, – добавил он, помедлив, – могут отыскаться темы для общения, лежащие и вовсе в недалеком прошлом…
– О чем вы?
– Так. Можно сказать, о своем… – поджав губы, сказал лорд Грей. Затем поднялся и вышел из-за стола.
Он выглянул в окно: там, на площади перед таверной, где были расставлены под открытым небом палатки, солдаты его батальона чистили оружие, подшивали форму. Их красные кафтаны ярко сверкали на солнце.
– Итак, мы друзья? – спросил капитан, поворачиваясь и протягивая ладонь лейтенанту Клайву.
– Во всяком случае, не враги, – ответил Джонатан после паузы, пожимая руку лорда Грея, и добавил: – Пока…
***
Легко сойдясь со всеми офицерами батальона, лейтенант Клайв вскоре стал любимцем и душой компании. По вечерам, допоздна засиживаясь в уютном зале таверны, офицеры охотно рассказывали друг другу всевозможные истории из своей мирной, довоенной жизни, играли в шахматы, в карты, порой даже пели.
Лишь с лейтенантом Шелтоном поначалу он не мог найти общий язык. Но под давлением других через несколько недель и между ними восстановилось перемирие.
Вместе с тем, командир батальона не часто составлял компанию своим подчиненным, чувствуя, вероятно, что в его присутствии многие робеют и замыкаются. Больше времени лорд Грей проводил в одиночестве, бродя по лесистым окрестностям Рочестера или зачитываясь в своей комнате каким-нибудь историческим романом, найденным в скудной гарнизонной библиотеке.
Особенно теплые отношения сложились у Джонатана с доктором Ирвином Лоу, который еще два года назад добровольно приехал в колонию за неоценимым практическим опытом и в поисках приключений. Мистеру Лоу было тридцать лет, но Джонатан ни за что бы не дал ему его годы, поскольку худощавый, неприметный доктор с вздернутым носом и ямочками на щеках выглядел не старше двадцати пяти.
Однажды он признался Джонатану, что в Америку его погнало не только желание приобрести врачебную практику, не только возможность хорошо заработать, и не только романтизм военных приключений. В Норидже, откуда мистер Лоу был родом, он оставил свою неразделенную любовь.
В первое время, по признанию доктора, ему было очень тяжело сознавать, что огромное расстояние, отделяющее его от Дженни, долгие месяцы не позволит видеть ее, любоваться дорогими чертами. Но потом, через полгода или год, воспоминания притупились и уступили место новым впечатлениям, приобретенным на американском континенте.
Что касается отношений лейтенанта Клайва с командиром батальона, то они поначалу ограничивались чисто служебной необходимостью, и Джонатан не мог бы сказать, что лорд Грей в чем-то ущемляет его или, напротив, выделяет из всех. Раз или два капитан вызывал лейтенанта в свой кабинет, доверительно расспрашивал его о семье, о лондонских новостях, которые один раз в месяц Джонатан получал из трогательных писем Терезы.
– Самому мне некуда писать, да и некому, – как-то посетовал лорд Грей. – Семьи у меня нет, а друзьям, должно быть, не очень радостно будет получать письма от ссыльного, которые могут навлечь у полицейского управления определенные подозрения. Я один, сударь, позабыт и заброшен всеми. Судебное дело, как и положено, давно закрыто, и теперь в Лондоне, вероятно, никто и не вспоминает обо мне… Только сейчас я отдаю себе отчет в том, как жестоко распорядилась мною судьба. И вы, лейтенант, по стечению обстоятельств, являетесь для меня теперь самым близким человеком.
В словах лорда Грея не было фальши, он действительно страдал. Фаворит короля великой державы, тонкий политик и любимец общества, ловелас и весельчак – он прозябал теперь в полудиком лесу далекой страны, в убогом номере убогой таверны, где из предметов роскоши единственным был массивный бронзовый подсвечник, невесть кем и когда сюда привезенный. К тому же прозябание это, лишенное каких бы то ни было развлечений, с каждой неделей становилось больше похожим на сидение на пороховой бочке, поскольку в стране было все тревожнее, и волна сопротивления – как круги на воде, распространялась все дальше от центра.
Замечая состояние лорда Грея, лейтенант Клайв чувствовал, как давняя неприязнь к нему постепенно сменяется состраданием. Понимая, что это, скорее всего, признак малодушия, Джонатан гнал от себя новое чувство, но оно, как назойливая муха, не покидало его.
Между тем шли месяцы, внося в спокойную жизнь Рочестерского гарнизона существенные перемены. С опозданием в несколько дней командование батальона узнавало новости из Бостона – из штаба колониальных войск.
Тринадцать колоний, объединив свои усилия в борьбе за освобождение, уже собрали целую армию, представлявшую собой довольно грозную силу, с которой нельзя было не считаться. Войска колонистов были неплохо вооружены и организованы, а их выступления против королевских гарнизонов давно перестали быть похожи на стихийные бунты или выступления. Стычки все больше напоминали настоящие военные действия, в которых угадывалась и тактика, и стратегия войны.
Кровопролитными боями у Конкорда и Лексингтона в апреле семьдесят пятого года американская армия положила начало освободительной войне за независимость колоний. В июне того же года главнокомандующим этой армии был избран Джордж Вашингтон, чей незаурядный ум и талант во многом способствовали успехам колонистов в этой войне. Организовав давление на широком фронте – от Огасты до Чарлстона – армия Джорджа Вашингтона теснила английские войска, прижимая их к побережью. К лету следующего года уже не было ни одного района на востоке, который бы обошла война. А когда в июле была принята Декларация независимости Соединенных Штатов, силы освободительной армии будто удвоились, и она стала наносить удары, один сокрушительней другого.
К тому времени и Рочестерский гарнизон давно потерял спокойствие. Однажды на рассвете в Рочестере услышали гул канонады, который доносился со стороны форта Флитстоун.
– Там идет бой, – сказал капитан Грей, собрав у себя в штабе командиров рот. – Похоже, форт обстреливают из орудий. Мне кажется, необходимо выслать им подкрепление. Ваше мнение, господа офицеры.
Командиры рот пожали плечами. Кому хотелось добровольно лезть на рожон?
– Сэр, – сказал лейтенант Клайв, – до Флитстоуна, по меньшей мере, два часа езды верхом, а с отрядом – и того больше. И поскольку мы слышим звуки боя, в нашей помощи, по моему мнению, уже нет необходимости. Форт не продержится так долго. К тому же мы можем зря погубить своих солдат, и этим ослабим боеспособность всего гарнизона.
– В таком случае, лейтенант Клайв, – раздраженно сказал капитан Грей, – я приказываю вам с отрядом в сорок человек немедленно выступить по направлению к соседнему с нами форту! И возьмите с собой доктора. ОцЕните обстановку на месте. Если сможете помочь, вступайте в бой. Если же нет, постарайтесь вернуться без потерь. Выполняйте!
– Слушаюсь, сэр, – ответил Джонатан и побежал строить свой отряд.
Он хорошо понимал, что подобная операция обречена на провал. Мало того, в случае столкновения с каким-нибудь подразделением освободительной армии, пусть даже и равным по количеству бойцов, его отряду едва ли удастся одержать победу. Уж слишком неравноценными были мотивы двух сторон в этой войне. Вот почему, отдавая команду к построению, лейтенант Клайв вдруг поймал себя на мысли о том, что идет со своим отрядом на верную гибель, и что приказ капитана Грея в данной ситуации мог быть вовсе не случайным. Но почему? Что изменилось в их отношениях?
“Когда-то милорд мечтал выбраться отсюда живым вместе со мной, – мелькнуло у него в голове. – А теперь? Посылая именно меня, не желает ли он избавиться от ненужных воспоминаний?”
Суровость изменила черты лица Джонатана. Он не замечал вокруг ничего постороннего, все мысли его были уже там – на месте неминуемого сражения…
…Из этого похода, закончившегося, как и предполагал лейтенант Клайв, безрезультатно, он привез малышку Мэгги – девушку, страдания которой трудно было представить. Переодев ее в солдатскую форму, лейтенант доставил бедное дитя в Рочестер и передал в надежные руки кухарки Мери, с которой давно имел теплые отношения.
Заботливая женщина, когда-то потерявшая родных, поселила несчастную у себя дома, ухаживала за ней, как за родной дочерью, и через полгода Мэгги уже выглядела настоящей невестой. Вот только говорить она не могла – потому что разучилась, а улыбаться не могла – потому что не хотела.
А лейтенант Клайв, вернувшись с отрядом в гарнизон, отправился на доклад к командиру батальона.
Капитан Грей выглядел удрученно. Выслушав Джонатана, который умолчал о девушке и уделил место в донесении лишь суровому перечислению потерь, лорд Грей смущенно сказал:
– Тон вашего доклада, лейтенант, ясно дает понять, каким бездарным воякой вы считаете меня. Не так ли?
– Я не говорил это открыто.
– Да, я понимаю. Что ж, вероятно, вы правы, сударь. Однако прошу заметить, что, подвергая риску вас и ваш отряд, я действовал из соображений взаимовыручки, полагая, что нашим соседям еще можно чем-то помочь. Как бы, по-вашему, выглядело в глазах командования наше полное равнодушие к данному конфликту? Неужели вы сами, командуя батальоном, не предприняли бы никаких попыток?
– Я бы вообще по-другому организовал оборону этого района, – ответил Джонатан.
– Это из области гипотез, лейтенант, – сказал лорд Грей, потом добавил уже мягче и спокойнее: – И не держите на меня зла. Возможно, я погорячился, отправляя именно вас… Назревают непростые события, вы сами видите, что творится вокруг. Вероятно, вскоре мы войдем в полосу постоянных боевых действий. И мне бы очень хотелось, чтобы вы, с вашим командирским опытом и авторитетом, помогали мне в этом нелегком деле.
– Это мой офицерский долг, сэр, – ответил Джонатан. – Вне зависимости от наших личных отношений. Неужели вы думаете, что может быть как-то иначе?
– Нет, не думаю, и благодарю вас за достойный ответ. Я по-прежнему надеюсь выжить, и выбраться отсюда вместе с вами. Давайте же держаться друг друга не только из воинских, но и из чисто человеческих соображений. Жизнь довольно сложная штука, лейтенант. Кто знает, насколько еще она сблизит нас, насколько еще мы будем нуждаться друг в друге…
В пафосных словах лорда Грея сквозили неприкрытая тоска и безысходность. Джонатан промолчал, чувствуя, как в нем просыпается жалость.
***
Осенью следующего года капитану Грею передали приказ срочно передислоцироваться в район города Саратога. К тому времени армия Джорджа Вашингтона, одержав ряд побед, сконцентрировала большие силы вокруг Олбани, контролируя обширную территорию. По сведениям командования колониальной армии, Вашингтон готовился нанести решительный удар именно под Саратогой.
Снабдив Мери деньгами, лейтенант Клайв поручил ей отправиться в Портсмут, куда после бегства из Бостона переместился штаб колониальных войск. С собой она должна была взять Мэгги. Девушка привязалась к кухарке настолько, что считала ее своей матерью.
Отважная женщина на маленькой бричке отправилась в путь. На прощание Джонатан пожелал обеим удачи, и они договорились, что если к исходу октября он сам не объявится в Портсмуте, Мери должна была на свое усмотрение распорядиться дальнейшей судьбой сироты Мэгги и своей собственной.
Путь до Саратоги был неблизкий, и лишь по истечении двух недель батальон капитана Грея, преодолев густые леса и водные преграды, достиг намеченного района.
Стоял октябрь – тихий и ясный. Природа, не думала о войне. Купаясь в тепле осеннего солнца, она медленно увядала.
Не успев прибыть под Саратогу, батальон капитана Грея, как полнокровная боевая единица, сохранившая личный состав, был брошен на передовую. Напряженность между противостоящими армиями здесь витала в воздухе, заставляя его дрожать и вибрировать.
Сражение, начавшееся рано утром, продолжалось в течение двух дней, и закончилось полной победой освободительной армии.
В первый же день погибли три офицера из шести и почти половина солдат. Перегруппировав оставшихся, лейтенант Клайв, при полной растерянности капитана Грея, взял командование батальоном на себя. Солдаты выполняли его приказы беспрекословно, полностью доверяя лейтенанту, как своему командиру и надеясь под его командованием достойно выпутаться из кровавой переделки.
Но силы в сражении были далеко не равны, и к концу второго дня армия генерала Литлтона побежала. Разбитая и рассеянная по лесам, она уже не представляла собой подразделение, способное сопротивляться воодушевленной победой армии Джорджа Вашингтона.
От батальона лейтенанта Клайва, геройски державшего свои позиции до последнего момента, осталось лишь восемнадцать человек. Под покровом ночи этот изможденный боями отряд, не зажигая огня, пробирался на восток – к Портсмуту. Днем они прятались в чаще пожелтевшего леса или в каком-нибудь овраге, а ночью продолжали свой нелегкий путь. Среди оставшихся в живых были капитан Грей, лейтенант Клайв и шестнадцать солдат, половина из которых были ранены.
Доктор Лоу, державшийся во время сражения поближе к Джонатану, был убит на исходе последнего из боев. Лейтенант Клайв собственными глазами видел, как его друг, схватившись за грудь, упал на бруствер окопа. Подобрать его у Джонатана не было времени.
К вечеру четвертого дня, когда силы уже покидали людей, и всем казалось, что они навсегда останутся в этом бесконечном лесу, отряд напоролся на колонну освободительной армии. Завязался бой, столь же неравный, сколько и нежеланный, исход которого был заранее ясен. Однако быстро сгущавшиеся сумерки, как подарок судьбы, спасли жизнь слабому отряду. Отступив в лес, оставшиеся в строю скрылись от преследования.
Лорд Грей, которому уже невмоготу было передвигаться пешком, был к тому же ранен в грудь и голову. В темноте, на ощупь, закрывая стонущему милорду рот своей грязной, окровавленной ладонью, лейтенант перевязал раны командира, обнаружив, что обе они не смертельны. Правда, пуля, задевшая голову капитана, сделала свое черное дело: у лорда Грея было оторвано правое ухо. Потеряв много крови, он сильно ослаб и почти все время находился без сознания. Капитана по очереди несли на руках лейтенант Клайв и пятеро оставшихся в живых солдат.
Как загнанные животные, они двигались всю ночь, и на рассвете пятого дня скитаний вышли, наконец, к окрестностям Портсмута. Выслав двоих солдат на разведку, а остальным дав некоторое время на сон, лейтенант, проявляя беспримерную силу воли, остался бодрствовать.
Уже совсем рассвело, и, глядя на капитана Грея, слабо стонавшего у его ног, Джонатан подумал о том, насколько бывает непредсказуемой судьба человеческая. Как нелепо сошлись их пути здесь, в далекой Америке, где он, Джонатан Клайв, пройдя через ужасные страдания и лишения, вытащил из лесу, не дал умереть ему, лорду Грею – врагу его собственной семьи, которого еще так недавно от души презирал и ненавидел…
Вдруг его взгляд упал на планшет капитана Грея, лежавший рядом с ним на земле. Ремень от планшета был изрезан в нескольких местах и чудом остался висеть на шее раненого капитана.
Осторожно, чтобы не потревожить спящего, Джонатан расстегнул медную застежку и вынул из планшета какие-то бумаги. Ничего важного или секретного в них не было. Но один документ, наполовину залитый кровью, привлек внимание лейтенанта и заставил его вздрогнуть. Это было обязательство самого Джонатана, подписанное его собственной рукой и выданное сэру Роберту Клайву. В нем шла речь о сохранении на неопределенное время личных вещей его дяди.
“Так вот у кого хранится второй экземпляр договора! – подумал Джонатан. – Вот кто должен был прийти за дядиным сундуком в случае его смерти! Уж не кроется ли здесь какой-то заговор?”
Раскрыв свой планшет, он вынул точно такой же документ, хранившийся у него, и поменял их местами. Движения его были быстрыми и четкими, без суеты, но Джонатан и сам еще не понимал, зачем он делает это.
Между тем, вернулись дозорные, которые с радостью сообщили, что на всем пути до окраины города не встретили никого из повстанцев. И через полчаса небольшой отряд, неся на руках своего командира, вступил на улицы Портсмута.
Поселок, в который стекались остатки колониальной армии, представлял собой вавилонское столпотворение. Военные всех званий и мастей, полевые лазареты, гражданское население, сметенное войной с насиженных мест, скот, лошади, домашняя птица – все это, производя невероятно много шума, суетилось и бурлило здесь уже третьи сутки. И самым напряженным местом во всем Портсмуте являлся штаб генерала Литлтона.
Когда оборванный, обрызганный кровью, грязный и от того страшный, как сама война, лейтенант Клайв вошел в штаб, адъютант генерала привстал на своем месте, да так и замер на полусогнутых ногах.
– Вы кто, сударь? – спросил он, поморщившись.
– Я лейтенант Клайв, – усталым голосом, не допускающим отказов, сказал Джонатан. – Мне необходимо видеть генерала Литлтона.
– Но генерал сейчас занят. Он не может принять вас. Извольте подождать на улице.
– Что?! – вскипел лейтенант Клайв. – Я не для того пятеро суток выходил из окружения, теряя лучших бойцов, чтобы ждать здесь под дверью! Немедленно доложите генералу!
Адъютант явно растерялся под таким напором. В пестром калейдоскопе событий он давно позабыл имя лейтенанта, с которым около двух лет назад так любезно беседовал в Бостоне. Решив, что с грозным офицером спорить не стоит, он направился к двери, но был остановлен на полпути.
– Что за шум, лейтенант Степлтон? – спросил сам генерал, распахивая дверь. – Кто здесь буянит?
Увидев лейтенанта Клайва, генерал замолчал и внимательно всмотрелся в его лицо.
– Кто вы, сударь? – повторил он вопрос своего адъютанта.
– Я лейтенант Джонатан Клайв, сэр. Я вывел из окружения свой батальон. Нас осталось семь человек. Со мной командир батальона, капитан Грей. Он тяжело ранен, сэр…
Последние слова дались Джонатану с большим трудом, он произносил их уже в полубреду. Едва он закончил фразу, как силы оставили его, и лейтенант Клайв рухнул, как подкошенный, к ногам генерала Литлтона.
***
Через три дня, отмывшись от крови и грязи, и немного отдохнув, лейтенант Клайв в сопровождении лорда Грея и Мэгги, поднялся на борт фрегата “Святой Георгий”. В кармане у него лежали отпускные документы, выданные генералом Литлтоном.
Лорд Грей, левая рука которого была на перевязи, а голова забинтована, плыл в Англию без каких-либо документов. Его ранение в грудь оказалось не опасным: пуля прошла подмышкой навылет. Генерал Литлтон, отпуская лорда Грея на родину, был в недоумении. Формально он имел право задержать его, поскольку срок высылки, установленный судом, далеко еще не истек. С другой же стороны, капитан Грей был ранен в бою и нуждался в лечении и отдыхе. К тому же из рассказа лейтенанта Клайва следовало, что командир батальона вел себя мужественно, сражался геройски, и оставлять его в таком состоянии в Америке было бы явным проявлением излишней жестокости. Написав ходатайство военному министру, генерал Литлтон отпустил лорда Грея под ответственность лейтенанта Клайва.
Что же касается Мэгги, то, честно рассказав генералу ее историю, Джонатан попросил вписать девушку в его отпускные документы, как невесту. Это давало возможность везти ее без лишних проверок и объяснений на военном корабле. Мэгги на ту пору было уже восемнадцать лет.
…Мери по приказу лейтенанта Клайва, преодолев все мыслимые и немыслимые препятствия, все же добралась с девушкой до Портсмута. Когда здесь узнали о разгроме армии под Саратогой, и в поселок потянулись остатки войск, обе женщины каждый день сновали по улицам, встречая разрозненные группы солдат. Они искали среди них знакомые лица.
На пятый или шестой день, почти потеряв надежду, они, наконец, увидели лейтенанта Клайва, которого на носилках выносили из штаба армии. Раненых офицеров поместили в лазарет, и обе женщины не отходили от них до тех пор, пока Джонатан и капитан Грей не встали на ноги.
Тепло попрощавшись с Мери, не пожелавшей плыть в Англию, лейтенант Клайв оставил ей немалую сумму денег, и выразил надежду, что при любом исходе войны женщина сможет устроить свою жизнь.
– Я родилась и выросла в Америке, – сказала она. – Здесь, а не в Англии, моя родина. И я здесь не пропаду.
…Тем временем при довольно сильном боковом ветре, преодолевая качку и яростное сопротивление волн, фрегат “Святой Георгий” упорно продвигался вперед. Однажды, проходя мимо сидящих на шкафуте пассажиров, возле них остановился капитан Джонс.
– Не ошибся ли я, сударь? – спросил он, обращаясь к лорду Грею. – Не вас ли года два или три назад оставил я у губернатора Джона Байрона на Ньюфаундленде?
Лорд Грей поднял глаза на капитана Джонса и грустно улыбнулся.
– Вы ошиблись, сударь, – сказал он. – То был совсем другой человек. Как говорится, non qualis eram.*
* Я не таков, каким был (лат.)
– Сударь, – сказал капитан Джонс, – я не знаю тарабарской латыни, но одно могу сказать точно: война меняет человека. И я вижу, что вас не минула эта участь.
– Благодарю вас, капитан, вы очень наблюдательны, – грустно ответил лорд Грей.
Через два дня ветер поменял направление, став почти попутным, и “Святой Георгий” пошел значительно быстрее.
Однажды, стоя на палубе, лейтенант Клайв задумчиво смотрел на беспокойную морскую стихию, и его мысли, опережая ветер, летели на северо-восток, в родную Англию – там, в теплой, сухой комнате у камина ждала его Тереза. Он так и представлял ее – сидящей в кресле с книгой на коленях. Уютная домашняя картина увлекла воображение Джонатана, и он даже не заметил, что уже несколько минут находится не один. Рядом стоял лорд Грей.
Видя, что Джонатан глубоко задумался, бывший капитан, бывший ссыльный, а ныне человек, чья судьба полностью находилась в руках лейтенанта Клайва, нерешительно топтался на месте, пока, наконец, не кашлянул, чтобы привлечь к себе внимание. Джонатан повернулся к нему.
– Вы спасли мне жизнь, лейтенант Клайв, – без ложного пафоса тихо сказал лорд Грей. – Такое не забывается никогда, и я – ваш вечный должник. Однако я не знаю, как смогу отблагодарить вас, поскольку срок моей ссылки не истек, и я плыву в Лондон чуть ли не преступным образом…
– Сударь, не стоит утруждать себя неразрешимыми проблемами, – ответил Джонатан. – Я не нуждаюсь в вашей благодарности, даже если она достаточно искренна. Все, что исходит от вас, неизменно содержит второй смысл, а я, если вы заметили, привык к честной игре.
– Но мне действительно хотелось бы сделать для вас нечто такое, что бы смогло хоть частично компенсировать ваши усилия, затраченные ради меня.
– Лучшее, что вы можете сделать, сударь, – сказал Джонатан, – это навсегда оставить в покое мою семью.
– Что ж, я приму к сведению ваши пожелания, – сухо ответил лорд Грей и удалился.
…В открытом океане смена времен года не ощущается так явно, как на суше. И переплыв ноябрьскую Атлантику, которая, наверняка мало, чем отличалась от октябрьской, наши путешественники вошли в гавань осеннего Лондона.
Угрюмое сырое небо нависало над городом. После благодатной солнечной Америки, пусть даже охваченной войной, столица колониальной империи производила удручающее впечатление. Казалось, весь серо-черный цвет, имевшийся в палитре красок, природа бросила на этот огромный город.
Войдя в устье Темзы, фрегат медленно приближался к причалу. На верхней палубе, облокотившись о перила квартердека, стояли лорд Грей в гражданском платье с чужого плеча и лейтенант Клайв в военном кителе. Неподалеку, стараясь ничего из увиденного не пропустить, вертела головой Мэгги. Для нее, родившейся в далекой, мало обустроенной колонии, Лондон, о котором она лишь слышала, представлялся гигантским каменным монстром, перемалывающим тщедушных людей.
– Хотелось бы узнать, сударь, – сказал лорд Грей вкрадчиво, – что вы будете делать с этой девицей? Не кажется ли вам, что вашей супруге может прийтись не по душе этот американский подарок? Вы отсутствовали почти три года, и она вправе заподозрить вас в неблаговидных деяниях…
– Уймитесь, сударь, – брезгливо ответил Джонатан. – Вы рассуждаете категориями, презираемыми в моей семье. Между мной и моей супругой давно и прочно установилось абсолютное доверие.
– Вы счастливый человек, лейтенант Клайв. Вам можно позавидовать.
– Надеюсь, сэр, когда-нибудь и вам улыбнется счастье.
– Нет, лейтенант, счастье уже было…в моей прошлой жизни. Оно не возвращается, и не стучится дважды в одну и ту же дверь.
– Вы имеете в виду…
– Да, лейтенант, вы поняли меня правильно, – вздохнул лорд Грей. – То были, вероятно, лучшие годы моей жизни…
Вскоре все трое уже были на берегу. Мокрая булыжная мостовая медленно уплывала из-под ног.
– Сударь, – обратился лорд Грей к Джонатану, – исполните мою последнюю просьбу.
– Что вам угодно?
– Отвезите меня домой. Вы понимаете… мой внешний вид, и щекотливое положение могут вызвать подозрение, а с вами я буду чувствовать себя спокойно.
– Непременно, сэр. Представьте, я уже думал об этом.
Взяв тут же на пристани экипаж, они помчались по угрюмым, безжизненным улицам. Пошел дождь, извозчик поднял кузов над пассажирами. Мокрый город холодными громадами домов побежал им навстречу.
***
Как и говорил Джонатан лорду Грею, Тереза отнеслась к появлению Мэгги спокойно и даже с радостью. Выслушав довольно продолжительный рассказ мужа об их злоключениях в Америке, она обратилась к девушке:
– Тебе здесь будет хорошо, поверь мне. Ты ни в чем не будешь испытывать недостатка. Мы станем дружить, правда?
Мэгги пожала плечами и промолчала.
На следующий день после прибытия, взяв все необходимые бумаги, лейтенант Джонатан Клайв предстал перед военным министром в уже знакомом ему кабинете Вестминстера. Подробно изложив старику свой взгляд на события в Америке, лейтенант выслушал в ответ немало лестных слов в свой адрес. Его доклад превратился в задушевную беседу.
Улучив момент, когда из состояния озабоченности министр вернулся к хорошему расположению духа, лейтенант Клайв подал ему ходатайство генерала Литлтона касательно опального лорда Грея.
Внимательно прочитав письмо, министр медленно поднял глаза на лейтенанта. На его морщинистом лице отразились смешанные чувства.
– Он прибыл с вами?
– Да, сэр. Его рука все еще на перевязи, а на голове повязка, которую необходимо периодически менять. Скажу вам больше, чем написал генерал Литлтон, поскольку все делалось в спешке, и к тому же тогда с милордом было не все ясно. Дело в том, сэр, что лорд Грей вернулся калекой: у него пулей оторвано правое ухо. Я сам делал ему первую перевязку. Это было в ночном лесу, сразу после боя.
– Как жаль! – искренне воскликнул военный министр. – А какой был красавец, какой кавалер! Что ж, это печальное обстоятельство…несколько меняет дело в лучшую сторону. Хотя, я не знаю все-таки, как отнесется к этому премьер-министр. Должен вам сказать, лейтенант, что за три года, пока вас не было в Англии, здесь многое позабылось. И я полагаю, мне все же удастся уговорить премьера отменить наказание, часть которого лорд Грей уже перенес, а остальную часть искупил кровью. Где он теперь?
– В своем особняке. Ждет результатов моего визита к вам.
– Идите, сударь. Я вызову вас не позднее, чем послезавтра.
Через день вызванному в Вестминстер лейтенанту Клайву был вручен документ за подписью премьер-министра. В нем указывалось, что за исправное несение службы в колонии, а также за понесенное при этом увечье лорду Грею прощался оставшийся до десяти лет срок наказания, и разрешалось вновь вступать во владение своим родовым имуществом, оставленным в Англии. Кроме того, в случае, если сам лорд Грей, герцог Сандерлендский, того пожелает и заявит официально, палата лордов в течение недельного срока готова будет рассмотреть вопрос о восстановлении его в должности депутата.
– Передайте ему на словах еще кое-что, – доверительно сообщил военный министр лейтенанту Клайву. – Георгу стало известно о возвращении герцога в Англию. Словами короля при этом были: теперь пусть не высовывается.
– Благодарю вас, сэр, я все передам лорду Грею, – сказал Джонатан. – Думаю, за последние годы это станет для него самой светлой новостью.
А еще через час, прочитав документ об амнистии, привезенный лейтенантом, и выслушав его на словах, лорд Грей дрожащим от волнения голосом сказал:
– Сударь, ну, а теперь, когда я восстановлен в своих правах, чтО я могу сделать для вас за те усилия, которых вам стоило мое двойное возвращение к жизни?
– Вы помните, сэр, о чем я просил вас несколько дней назад? У меня нет иных пожеланий. И упаси вас Бог, чтобы мы вернулись к этой теме в третий раз. Прощайте.
***
Получив желанную и поистине выстраданную свободу, лорд Грей, тем не менее, не спешил воспользоваться ею. Пожелание короля, переданное на словах, сдерживало его. Впрочем, не только и не столько это заставляло герцога сидеть дома.
То и дело подходя к зеркалу и видя свое уродство, лорд Грей впадал в отчаяние, кровь ударяла ему в виски, и бешеным пульсом стучала в мочку уха – единственный пупырышек, оставшийся с правой стороны его головы. Это было ужасно, это было нестерпимо.
Не десять лет ссылки, не позор на родине определила судьба ему в наказание. Она преподнесла более изысканную кару – такую, от которой спасения уже не сыскать до конца жизни.
Собравшись с мыслями, однажды он написал письмо графу Экстеру, и послал своего дворецкого в Хайгет. Граф приехал в тот же день под вечер.
– Мой дорогой друг! – сказал он с порога, протягивая руку лорду Грею. – Я слышал о вашем возвращении, но и о вашем страдании. Поэтому не решался нарушить без приглашения ваше уединение. Боже, как печально вы выглядите! Простите, милорд, но я искренен в своих чувствах.
– Нисколько не сомневаюсь в этом, мой друг, – ответил лорд Грей мрачно. – Вы всегда были одним из самых деликатных людей, кого я знал.
– Благодарю, сэр. Однако я не успел поздравить вас с полным восстановлением ваших прав.
– А я не успел поблагодарить за исполнение моей просьбы трехлетней давности. Лейтенант Клайв все это время находился рядом со мной, и в трудный момент даже спас мне жизнь.
– Вот как! Да, это благородный человек.
– ГордИтесь, граф, ведь он – ваш родственник.
– Каким образом? – удивился граф Экстер. – Я вас не понимаю.
– Я и сам узнал об этом не так давно. Удивительно, что ваша очаровательная супруга до сих пор молчала, держа вас в неведении. Дело в том, что лейтенант Клайв является мужем ее сестры Терезы, стало быть, вашим свояком.
– Что вы говорите! Вот это новость!
– А вы полагали, что из Америки можно привезти только военные новости? – спросил лорд Грей и, поднявшись, нервно зашагал по комнате.
Граф Экстер следил глазами за перемещениями лорда Грея, и в уголках этих глаз пряталась едва уловимая усмешка.
– Мой друг, – неожиданно сказал лорд Грей, останавливаясь перед гостем. – Подскажите, как мне быть. Я в полном отчаянии! С таким уродством я не могу появиться в обществе. Представляя себе этот момент, я будто наяву вижу, как насмешливо вспыхивают глаза дам, как ядовито шепчутся мужчины за моей спиной. Мне всего сорок, а жизнь практически кончена. Впрочем, граф, вам, вероятно, трудно меня понять…
– Отчего же, – слегка возразил граф Экстер. – Напротив, я вас отлично понимаю, сударь. Мало того, если вы просите совета, я готов вам его дать.
Лорд Грей пристально посмотрел на графа.
– Извольте, сударь, – продолжал тот, перехватив взгляд герцога. – Вспомните генерала Мура, полковника Нэшвуда. У одного не хватало глаза, и он носил повязку. У другого, если вы помните, огромный шрам пересекал все лицо. И что? Они были героями, никто не смел посмеяться над ними. Мало того, всякий искал дружбы с этими людьми.
– Не забывайте, сударь, что свои раны они получили на полях сражений, а я – в ссылке, как государственный преступник. Улавливаете разницу?
– Возможно, вы в чем-то правы, – осторожно сказал граф Экстер. – Однако замечу вам, что шрамы, где бы они ни были получены, всегда украшают настоящего мужчину. И ваше увечье, милорд, напротив, как я полагаю, придаст шарму вашей всегда привлекательной внешности.
– Благодарю, граф. Ваше участие трогает меня до глубины души. Вероятно, я еще подумаю немного, прежде чем принять какое-то решение…
– Вас никто и не торопит, сударь, – развел руками граф.
– Да, кстати, – оживился лорд Грей. – Как вы сами-то поживаете? Как супруга?
– Благодаренье Богу, – ответил граф, слегка тушуясь, – все идет хорошо. Графиня искренне радовалась вашему благополучному возвращению. Мы воспитываем прелестную дочь, которой скоро исполнится шестнадцать. Все хорошо, милорд.
– Боже, как быстро летит время! – воскликнул лорд Грей с нескрываемой грустью. В его глазах появился туман.
Заметив волнение друга, граф Экстер поспешил откланяться, чтобы дать возможность лорду Грею побыть наедине со своими мыслями.
“Король хочет, чтобы я не высовывался… – Лорд Грей проводил гостя и устроился на диване. – Что ж, спешить мне действительно некуда. К тому же воля короля совпадает с моим собственным желанием. Ах, как все же скверно повернулась жизнь! После всего я вынужден стать отшельником. Конечно, можно еще носить парик, но парики стремительно выходят из моды. Можно отрастить длинные волосы, но каждому захочется заглянуть под них… А что стало теперь с Робертом Клайвом? По долгу дружбы мне необходимо увидеться с ним, но как? Нужно время, чтобы все обдумать и на что-то решиться. Удовлетворим же пока волю короля…”
И он углубился в уединенную жизнь, не выезжая в свет и никого не принимая у себя. И бОльшую часть времени проводил в размышлениях.
***
Тихая река, проложив русло в равнинной местности, неспешно несет свои воды среди отлогих берегов. Никакой ветер не способен вывести ее из равновесия: лишь изредка вспенится нервной чешуей поверхность, взъерошится ненадолго, и снова разгладится до ласковых озерных очертаний.
На тихую реку стала похожей одинокая жизнь лорда Грея. Добровольно заточив себя в четырех стенах, сэр Джон лишился высшего света – знакомого и привычного за долгие годы государственной службы. Но главное – лишил себя общения, когда каждый человек, с которым доводилось встречаться, обогащал его знания, расширял кругозор, взамен также получая образцы блестящей эрудиции. Теперь лишь книги из обширной библиотеки, многие из которых сэру Джону раньше недосуг было прочитать, стали его единственными собеседниками.
Однако книга, являясь величайшим шагом человечества на пути к его бессмертию, все же не могла дать отшельнику того, что дает каждому самая непринужденная беседа: голос визави, его блеск глаз, улыбку, дыхание, жесты.
Просыпаясь среди ночи то ли от дурных снов, то ли от полнолуния, лорд Грей чувствовал, как зреет в нем, оформляясь в неизлечимый, болезненный клубок, тоска – и грызет его изнутри, как червь точит роскошное на вид яблоко.
Впрочем, получив полную амнистию и возможность вернуться в активную политическую и гражданскую жизнь, лорд Грей не торопился сделать это еще и по другой причине. Первая, как известно, состояла в рекомендации короля, и герцогу отнюдь не хотелось нервировать монарха, который в свое время так много для него сделал.
Другая же заключалась в том (и это, вероятно, было куда более существенно), что приобретенное увечье, хоть и не сделало мужчину уродливым посмешищем, однако, вытащило из глубин его души пронзительную ранимость, способную сколь угодно активного человека превратить в угрюмого мизантропа. Эта ранимость, заложенная, в принципе, в каждого индивида, прикрывается в жизни чем угодно: вызывающей одеждой, экстравагантными поступками, бурной деятельностью и желанием всегда быть на виду. И лишь в исключительных случаях она проступает наружу – как пятно крови на забинтованной ране. А раной этой, как правило, является душа.
Да, сэр Джон страдал, это было очевидно. И теперь, избрав одиночество образом жизни, он мужественно переносил свои страдания наедине с Богом, пославшим ему такую судьбу.
Было бы, однако, несправедливо утверждать, что лорд Грей находился в полной изоляции. Такое самоистязание не под силу никому. Преданный дворецкий регулярно снабжал хозяина свежими газетами, делился городскими новостями и слухами, принесенными с улицы. Кроме того, раз в несколько месяцев герцога навещал граф Экстер. Их беседы, длившиеся обычно не менее полутора часов, касались, в основном, политики и придворных сплетен, и на короткое время вносили некоторое оживление в однообразную жизнь сэра Джона.
Сам он, по просьбе графа, несколько раз делился воспоминаниями о воем пребывании в Америке. И хотя граф, на первый взгляд, слушал бывшего капитана достаточно внимательно, очень скоро сэр Джон заметил, что в глазах и интонациях приятеля было совсем мало участия. И тогда герцог понял однажды, что графу абсолютно безразличны перипетии его заокеанских похождений, он далек от сострадания, и холоден, как февральская набережная Темзы. Для понимания и сочувствия, вероятно, нужен человек, который сам прошел через испытания – такой вывод сделал для себя сэр Джон, и повел себя более сдержанно.
Если бы он знал тогда, что интерес графа Экстера к Америке, который тот не собирался афишировать, зиждется всего лишь на меркантильной основе. Дело состояло в том, что у графа, как и у многих вельмож, в Вирджинии были весьма обширные плантации табака, и, судя по последним событиям на восставшем континенте, у этих душистых полей в ближайшее время мог появиться новый хозяин.
Между тем, два-три раза в году навещая затворника, граф Экстер всякий раз опасался, что в разговоре у лорда Грея может возникнуть интерес к графине. Однако сэр Джон мужественно избегал этой темы, хотя достаточно проницательному графу было хорошо видно, как его собеседник борется с собой.
… А однажды – это было через полтора года после возвращения из Америки – в размеренной жизни лорда Грея случился эпизод, который привел его в подлинное замешательство.
Как-то пасмурным осенним вечером, когда герцог сидел с томиком Плутарха у камина, дворецкий доложил, что милорда очень просит ее принять графиня Роксбург.
К тому времени сэр Джон уже отрастил длинные волосы, которые хорошо сочетались с его слегка вытянутым мужественным лицом. Теперь он отнюдь не боялся произвести шокирующее впечатление на столь изысканную даму. Однако сам факт неожиданного вторжения в его крепость женщины заставил герцога встрепенуться и пережить несколько волнительных минут.
Поручив дворецкому провести графиню в библиотеку, сам он прошел в туалетную комнату, наскоро привел в порядок платье и волосы, сбрызнул лицо ароматической водой и направился на встречу, волнуясь, как перед первым в жизни свиданием.
Графиня была младше сэра Джона на пять лет. Это была моложавая статная дама с роскошными белокурыми волосами, глазами ослепительной синевы и фигурой, способной вскружить голову даже убежденному женоненавистнику. К тому же теперь она около года вдовствовала, воспитывая четырнадцатилетнего сына, и считалась в высшем свете одной из лучших партий для немногих родовитых холостяков, в силу различных причин задержавшихся с женитьбой.
Много лет назад, когда лорд Грей, с его неотразимой внешностью, баснословным состоянием и стремительным взлетом на политической арене, считался первым женихом в королевстве, – у него с юной леди Арабеллой в девичестве Эшвуд была недолгая, но весьма нашумевшая связь. Тогда молодой повеса был нарасхват, его знакомства и увлечения распространялись как на знатных девушек, так и на привлекательных актрис, вот почему роман с леди Арабеллой для него стал всего лишь эпизодом насыщенной приключениями биографии.
Девушка же, для которой Джон Грей был первой любовью, долго не могла прийти в себя после расставания с ним, и только через несколько лет родители выдали ее замуж за графа Роксбурга, который был старше юной супруги почти вдвое.
Теперь, обремененная издержками малорадостной семейной жизни, она оказалась свободной, но по-прежнему весьма привлекательной, к тому же способной вполне самостоятельно делать выбор. И она вспомнила о своей первой любви, которая всегда живет в сердце любой женщины, даже если не становится единственной на всю жизнь.
Сэр Джон вошел в библиотеку своей легкой, пружинящей походкой, которую не утратил за долгие месяцы вялой домашней жизни, со смущенной улыбкой на лице приблизился к леди Арабелле и сказал, нежно взяв ее за руку:
– Чем обязан, сударыня, столь неожиданному визиту? Признаться, я нахожусь в затруднительном положении, поскольку, вероятно, давно утратил навыки придворного этикета…
– Оставьте, друг мой, – перебила его графиня. – Я пришла к вам не с каким-нибудь деловым визитом, и даже не из праздного любопытства.
Лорд Грей внимательно посмотрел на гостью, и лучики теплой улыбки разбежались от уголков его глаз. Он усадил даму на мягкий диван, обтянутый оранжевой кожей, присел вполоборота слева от нее, все еще не выпуская из своей руки прохладную после сырой улицы ладонь леди Арабеллы.
– Я пришла к вам просто, как к другу, о котором в моей памяти много лет живут светлые воспоминания, – сказала она, томно глядя на милорда.
– Разве? – иронично спросил сэр Джон. – В нашем прошлом не все было безоблачно…
– СтОит ли вспоминать о том, что невозможно изменить? – сказала графиня, нежно глядя ему в глаза. – Годы многое изменили в нашей жизни, мы действительно стали другими. Но я полагаю, мой друг, ничто не может помешать нам теперь возобновить прежние отношения…
– Вы так откровенны… – слегка растерялся сэр Джон. – Вы, в самом деле, этого хотите?
Графиня очаровательно улыбнулась.
– Ваша прямота удивляет меня, – добавил Лорд Грей.
– Знаете, милорд, – тихо сказала графиня, сменив интонацию, – я никогда не считала вас преступником. То, что с вами произошло, я для себя определила, как нелепость. И если вы испытываете передо мной какую-то неловкость…оставьте это. В первую очередь, для меня вы – мужчина и джентльмен, и пришла я именно к мужчине и джентльмену. Вот уже больше года я вдова, и все это время, поверьте, собиралась с духом, чтобы навестить вас. Вы можете спросить, что движет мною? Я отвечу, предваряя ваш вопрос. Мне кажется, вы, милорд, как никогда раньше, нуждаетесь теперь в обществе женщины. И единственной из всех, способной дать вам тепло, понимание и любовь, является та, что сидит рядом с вами. Я долго готовилась к этому разговору, и не собьюсь со своего пути… Разве что вы сами меня оттолкнете…
– Благодарю за откровенность, – с достаточной твердостью, хотя и заметно волнуясь, ответил сэр Джон. – Я тронут до глубины души. Однако, если вы помните, дорогая графиня, наши с вами отношения никогда не заходили настолько далеко, по крайней мере, с моей стороны. И знаете…мне не хотелось, чтобы теперь они сдвинулись с прежнего рубежа.
– Вот как! – обиженно воскликнула леди Арабелла. – Своим отказом вы сразу хотите поставить меня на место. Поверьте, мне стоило немалых усилий попрать все приличия и первой начать этот разговор.
– Видите ли, сударыня, – сказал сэр Джон с выражением виноватого человека, – я вовсе не хотел вас обидеть. Все дело в том, что перед вами – совершенно другой человек, отличный от того, какого вы знали и…любили когда-то. На многие вещи, да и на саму жизнь я давно уже смотрю иными глазами.
– Не хотите ли вы сказать, милорд, что попросту постарели? – кольнула его леди Арабелла.
– И это тоже, – нисколько не смутившись, ответил лорд Грей. – Сорок три – этот возраст о чем-то говорит, не так ли?
– Графу Роксбургу было столько же, когда я вышла за него, – сказала она, розовея. – Но любви не было, и вам это хорошо известно. Хотя, стОит ли об этом говорить теперь? Речь ведь о нас с вами. Я не боюсь показаться навязчивой, но прошу вас, милорд, об ответной откровенности. Скажите, неужели сегодня, сейчас, в этой комнате, я нисколько не привлекаю вас, как женщина?
Сэр Джон строго посмотрел на нее, затем его глаза потеплели, и он ответил с мечтательным вздохом, в котором сквозила затаенная грусть:
– Женщина – это океан, который мужчина переплывает всю свою жизнь. И для меня этот океан давно имеет определенное имя…
– Виктория Файн… – тихо произнесла леди Арабелла и тут же возвысила голос. – Но она не стОит вас! К тому же теперь, когда она давно замужем. Неужели вы до сих пор…любите эту женщину?..
– Увы, это действительно так, – сказал сэр Джон прерывисто. – Это мой крест, от которого я, вероятно, никогда не откажусь. Полагаю, моего ответа вполне достаточно для того, чтобы вы, сударыня, уяснили всю тщетность ваших попыток.
– Теперь я это слишком хорошо понимаю, – с досадой сказала леди Арабелла. – Что ж, остается попросить вас, милорд, не осуждать чересчур строго те вольные речи, которые я себе позволила с вами.
– Что вы, милая, – воскликнул лорд Грей, – у меня и мыслей таких не было! Я вас отлично понимаю и, напротив, благодарю за приятный сюрприз, который вы преподнесли мне своим визитом. Отныне, если вам будет угодно, вы можете навещать меня хоть иногда, можно даже с сыном. Думаю, нам с молодым человеком будет, о чем поговорить.
– Скорее всего, в этом уже нет никакой необходимости, – ответила графиня, вставая.
И она ушла, надолго ввергнув лорда Грея в тоску, которая, как долгая виолончельная нота, тягуче пронизывала его сердце.