1. День республики
ДЕНЬ РЕСПУБЛИКИ
- А всё же вы лучше позавтракайте! - настаивал наш повар Толик, почёсывая рыжую бородёнку.
Отправляясь на празднование Дня Республики к нашим индийским друзьям, мы поначалу намеривались напрочь проигнорировать традиционную овсянку на завтрак, но наш многоопытный повар настаивал, и ему нельзя было не поверить. Уж кто-кто, а он-то неоднократно бывал в гостях у индусов. От нашей Новолазаревской, индийская антарктическая станция «Дружба» была всего в четырёх километрах, и Толик порой забегал к ним в гости, и фотографировал их. А следующий визит он уже наносил с отпечатанными фотографиями. Там ему, естественно, наливали... и тогда, по меню на ужин, мы могли с точностью определить, был ли Толик у индусов в гостях. Посему, вняв словам повара, мы обстоятельно позавтракали и погрузились в салон вездехода, нашего незабвенного ГАЗ-71.
Четыре километра... немного, казалось бы. Но ведь это вам не трасса и даже далеко не просёлочная дорога. Окружающую нас каменистую заторошенность мы называли «лунным пейзажем».
Первоначально станция «Лазарев» была на побережье, на барьере, т. е. на леднике. Со временем же она стала сползать в океан. Было решено перенести «Лазоревку» на полторы сотни километров от берега, оседлав земную твердь континентальной части «Земли Королевы Мод», берега принцессы Астрид, оазиса Шермахера, где ледниковый щит прорезают кратеры угасших древних вулканов.
Оазису было дано имя гитлеровского асса, открывшего его. Слово «оазис» вызывает в сознании эдакий островок растительности в пустыне. Здесь этим именем названа россыпь нагорий и сопок среди сплошного ледника. С юга нависает ледяной барьер купола, а на север до самого океана уходит волнистый ледник. Для непосвящённого ледник представляется как замёрзший лёд на пруду или реке. На самом же деле, что бы понять, что такое ледник, нужно представить себе бушующее море, которое моментально застыло на взлёте волн. Снег на оазисе не задерживается. Суровые ветры и ураганы, лишь изредка прерывающиеся тихой погодой, выдувают не только снег, но частично и
каменистую породу, превращая её в каменное кружево. На этих причудливых грудах камней совершенно нет растительности - «лунный пейзаж» одно слово: сопки, скалы, пещеры и отвесные провалы. Преобладающая горная порода — гранит, иногда встречаются вкрапления граната. Ювелирной ценности, однако, этот гранат, растресканный от температурных перепадов, не представляет.
Итак, мы едем к индусам. Мы — это начальник нашей станции и все свободные от вахты. В этой компании я оказался случайно... просто повезло: должен был ехать мой напарник, поскольку его вахта ночная, а днём её стоять должен был я. По счастливой же случайности с Диксона в Ленинград прилетела его жена, и ей именно на этот день в ААНИИ пообещали прямой канал связи с мужем.
В жизни моей бывало немало счастливых случайностей. Даже в Антарктиду, можно сказать, я попал по случайному стечению обстоятельств. Конечно же, с юношеских лет мечталось мне ступить на землю шестого континента, но волей вузовского распределения я попал в «почтовый ящик» (пять лет невыездных). Затем мне пояснили, что в Антарктику попадают через Арктику... Потом встал выбор: Антарктида, или Новая Земля. Я выбрал Новую Землю и нисколько не жалел потом о выборе своём. Первозданное очарование этих просторов — моя лебединая песня.
Семейная трагедия заставила меня на время оставить Север. И вновь, после Новой Земли пять невыездных лет, и отсутствие должности прибориста в штате антарктических станций. Я самостоятельно по книгам обучился профессии метеоролога, но этого было мало. В Антарктиду берут: во-первых — тех, кто уже работал и проявился там; во-вторых — сотрудников ААНИИ; в-третьих — работников полярных станций... Ни под одну из этих категорий я не подходил,
хотя заявление моё уже несколько лет лежало в отделе загранкадров.
Но вот, в самый неподходящий момент, когда жена была в декретном отпуске, дочери не было ещё и года, а сыну около пяти лет, из ААНИИ в гидрометеорологический техникум, где я работал заместителем директора, пришла телеграмма на моё имя с предложением участия в 36-й САЭ. Как впоследствии выяснилось: один из претендентов, непосредственно перед самым началом экспедиции, отказался от участия, и нужно было срочно закрыть брешь.
Обсудили в семейном кругу.
- Сам понимаешь, как можно сейчас уезжать? - робким голосом проговорила жена.
Я понимал, конечно же. Проклятая горбачевская перестройка, окаянный 1990-й год всеобщей неустроенности. Звоню в ААНИИ, объясняю ситуацию и прошу перенести моё участие на следующий год…
- На следующий год мы Вам, возможно, и не предложим вакансии...
Расстроенный вернулся домой и передал телефонный разговор жене... Пристально всмотревшись в меня, она покачала головой.
- Ладно, уж, поезжай... не могу я смотреть на тебя такого - с усилием выдавила она...
Мы тряслись в кузове вездехода, выстукивая зубами Виннипуховское:
«Кто ходит в гости по утрам...?!» И впрямь удивления достойно это утреннее приглашение. Бывали и у нас в гостях индусы, но мы-то их всегда приглашали ближе к вечеру, по окончании трудов праведных, к празднично накрытому столу.
Приехали, однако... Выбираемся... озираемся... Плац с флагштоками и у каждой службы свой стяг… Следует построение персонала станции и пафосные речи, исполнение гимна... Мы, переминаясь с ноги на ногу, ждём, когда пригласят за стол. Ох, что-то не торопятся наши индийские друзья. Мы мысленно благодарим нашего повара. Наконец, как и всему на свете, пришёл конец и этой затянувшейся торжественной части. Нас приглашают в служебно-жилой дом.
Первым делом экскурсия по станции. На нашей Новолазаревской большое количество разнообразных домов, здесь же — все службы и уют сосредоточены в одном здании, правда, довольно крупном. Но все служебные и жилые помещения, зачастую совмещенные, настолько малы, что комнатой и не назовёшь, просто клетушки, да и только. А вот кают-компания просторная, куда нас и пригласили в конце экскурсии.
Всяк из нас по-своему представлял празднично накрытый стол со всякими там индийскими заморочками. Однако действительность превзошла все наши ожидания: массивный длинный стол, деревянные стулья с очень высокими резными спинками... но стол этот совершенно пуст. Глаза наши удивлённо округлились. Рядом с общим столом размещались низкие журнальные столики в окружении удобных кресел. Нас знаками пригласили занять места в этих креслах. Для начала предполагалась дружеская беседа.
Вот только мы по ихнему то «ни бельмеса, ни гу-гу»... Выручили наши немецкие друзья, что входили в состав нашей интернациональной Новолазаревки: руководитель группы - магнитолог Маер, гидролог Гюнтер Шварц, метеоролог и озонометрист Томас Шуман – «белобрысая бестия» и радист Фолькер. Гюнтер Шварц прибыл в Антарктиду с нами на корабле и по пути закрепил свои школьные знания русского языка. По пьяной лавочке наша братва обучила его русскому мату; с серьёзным видом поясняя ему, что это, мол, такие технические термины. В чём не очень то и лукавили, если взять в расчёт их взаимные объяснения в авральных ситуациях. Гюнтер это усвоил с немецкой педантичностью и впоследствии на планёрках, например, объясняя выход прибора из строя, говорил не иначе как, что он «п ... й накрылся» и не мог взять в толк причину странного веселья слушателей. Так вот, владея эдак-то русским, немцы немного мараковали и на аглицкой мове. Индусы же английским владели ещё с колониальных времён... так и протянулась ниточка нашего взаимопонимания.
После того, как вдоволь все «наговорились», следующим номером программы был концерт художественной самодеятельности, с песнями а-ля «Бродяга я...». Предложили выступить и нам. Немцы под губную гармошку исполнили «Сюзанну». Настал и наш черёд...
Безусловно, после дружеского застолья мы бы им спели... да, ещё как... Но, так чтобы ни в одном глазу… и петь?! Нет, уж! Извините!
Лишь после долгих уговоров, уразумев, что никак не удастся отвертеться, нам всё-таки удалось вымучить из себя нечто несуразное, типа похабных частушек.
Вот так прошло полдня «празднования». И мы стали переглядываться меж собою на предмет: не пора ли и откланяться, уж «напраздновались», как говориться, вдоволь. Кресла, надо отдать должное, были мягкие и удобные, и несколько раз нас обносили подносом, спрашивая: «Кофе? Джюс?». Выпив по паре чашек того и другого, мы уже явственно ощущали почёсывание подошв и, когда уже вполне определённо решили отправиться домой, надеясь, что хоть на обед и безнадёжно опоздали, но у Толика в загашнике всегда найдётся, что пожевать, на подносах гостеприимных хозяев кроме кофе и джюса появился ром.
Правда, в стаканы плескали на палец, не более, но ром был знатный, тёмный, шестидесятиградусный «Капитан Нельсон». Закусом же, были крошечные печенюшки и ещё более крошечные котлетки. Ром в нас катился как в ливень дождевая вода по звонкому водостоку, а вот с закускою вышел определённый конфуз. Обилие острейшего перца гнали слезящиеся глаза на лоб. И это у нас-то, которым не раз приходилось запросто неразбавленный спирт, занюхивать рукавом?!
Поэтому, при следующих обходах, мы закуску дружно игнорировали, и, подобрев на хмелю, намекали, что, мол, рома то можно бы и на два пальца, и больше...
Тут нашему начальнику, по какой-то надобности срочно потребовалось возвращаться на станцию, и он предложил нам ехать с ним на вездеходе.
- Об чём речь, Макарыч! Какой вездеход, когда ром наливают…?
- А вы дорогу то, сами найдёте? – засомневался он.
Вот уж, воистину пьяному море по колена и бешеной собаке семь вёрст не круг, посему ни проронив, ни капли сомнения, и не моргнув и глазам, хотя дороги никто не знал, успокоили.
- Влёгкую, Макарыч...! Не сумлевайся! Ты поезжай себе, поезжай!
Вот и пятки перестали чесаться, да и беседа с нашими-то гостеприимцами пошла поживее, подушевнее и, как это ни странно, без помощи переводчика.
Все были друг другу рады, все улыбались, и все всё понимали. Так что, видать, индусы не зря назвали свою станцию «Дружбой». Видать, так оно и есть.
Единственное, что оставалось тайною для нас — это назначение длинного стола с резными стульями. На этом празднике жизни он казался совершенно неуместным и лишним. Потягивая ром, мы всё же с надеждою поглядывали на него: не начнут ли накрывать? Ром, то ромом, но ведь и поклевать чего не будь, тоже не помешало бы! Но вот… близ стола произошло какое-то оживление. Да! Стол сервировался, правда, несколько как-то странно.
Толи дело на нашей Новолазаревской, по случаю празднеств, столы просто ломились от яств. Каждому определено его законное место, в соответствии с предварительно разложенными номерками, и со спиртным тоже определено на каждую четвёрку. Всякое покушение на снеди или выпивку соседей каралось немедленно и сурово. Всем хватало, однако, и того и другого. Для полного ощущения праздника не хватало лишь малого — драки. Правда, раз двое наших удальцов всё же кувырком скатились по высокой металлической лестнице, набив синяки и расквасив себе носы, что, при известной доле воображения, могло сойти и за драку. Здесь же было всё не как у людей! На стол поставили стопку пустых тарелок и целый ряд кастрюлек и подносов с различными кушаньями.
Индусы потянулись к столу. Каждый накладывал себе в тарелку что хотел, и сколько хотел, и вновь возвращался в своё удобное кресло. Мы последовали их примеру, выслушав, однако предупреждение от более опытных товарищей о необходимости сначала отведать яство. К нашему огорчению все до единого блюда были лишь различными интерпретациями уже опробованных печенюшек и котлеток, сдобренных различными травами и соусами, столь же невыносимо жгучими. Вспомнилась басня дедушки Крылова про журавля и лисицу.
Ром, однако, продолжали подносить исправно, и посему обид на хозяев у нас не было. А о вкусах же, не спорят. Отчётливо вспомнилось, что и они, будучи нашими гостями, отказывались от привычного для нас меню. Тогда Толик открывал им банку какого-нибудь овощного салата, и они уминали его, напрочь игнорируя наш борщ и плов... Азия, вегетарианцы..., какой с них спрос?