Была уже глубокая ночь, а она все бродила по дому, как брошенная собака. Она таких на станциях видела - ходят неприкаянные, оживают от гудка паровоза, мечутся в толпе, заглядывают всем и каждому в глаза. Выискивают. А потом перрон пустеет и они снова затихают - тухнет взгляд, повисает хвост, движения становятся бездумными и бессмысленными.
Она поймала себя у двери кладовой далеко заполночь, вовсю смакующую образ этой собаки. К чему бы это? Явно не к добру. Сплюнула, хоть давно уже и решила, что не суеверная.
Но образ собаки не шёл из головы. Она хорошо знала чувствами все оттенки этого поиска, этого периода жизни в ожидании на платформе. Но в то же время она сейчас своим внутренним взором будто видела эту собаку со стороны. Глазами тех, что проходили мимо. Тех, что были для неё не теми.
Но вдруг ещё один привкус-оттенок проник в её полуночные размышления - желание спрятаться от глаз этой собаки. Пройти за спинами спешащих и ускользнуть в ближайшую подворотню. А там - другие улицы, другая жизнь. Там нет перрона и собаки с её бесконечно ищущим взглядом.
Да. Порой собственное признание самой себе припирало её к стенке. Вот как сейчас - она знала эту драму на платформе из обеих ролей. И, признав себя не только ищущей ушедшего, но юркнувшей за угол вокзала, надеясь уйти от пытливых глаз, она глубоко вздохнула, потянулась и пошла спать. Завтра было рано вставать.