Камилл. Начало

                Словно листы, что упали с венков увядших, поблекших
                В чаши и медленно в них порознь плывут, посмотри!
                Так и вам, может быть, хоть, любя о великом     мечтаем,
                Завтрашний день завершить может короткую жизнь.
                Проперций

Часть 1

1
Над разломами Эсквилина начало подниматься солнце, лучи которого тихонько подкрадывались к подножию Капитолия, постепенно распространяя свет и на южную часть Форума - главную площадь Рима, к которой примыкало основание холма Палатина, а затем неожиданно накрыли и весь Форум. Еще мгновение, и Форум отдался власти всесильного света. Утренняя прохлада потихоньку начала исчезать, капли росы на траве у подножий холмов высыхали, и ярко-зеленый прозрачный блеск травы приобретал матовый оттенок.
В чистом небе над Форумом беззвучно скользил гордый коршун. Как проводник умерших душ, он впитывал историю Рима. А будущее? Разве может будущее существовать без прошлого? Конечно же нет!
Птица – божественный посол, снизошедший до видимых небес. В тени полета этот символ Солнца вдохновенно собирал как миг промелькнувшие события и своими широкими крыльями укрывал, сохранял всё то, что произошло и должно произойти с Великим Римом и его народом.
 Одиночество птицы в небе разделял на земле Человек. Он стоял на Форуме и был одет в белую тунику. В руках у него был посох с наконечником в виде бараньего рога. И с высоты птичьего полета коршуну было видно, что там внизу находится эталон чистоты и воздушности. Еще мгновение, и белое пятно стремительно поднимется ввысь и окажется рядом.
Человек спокойно поднял голову, окинул взглядом парящую птицу и с сожалением вздохнул. Как же ему хотелось подняться ввысь и разделить гордую участь бытия коршуна. Но он не имел крыльев, а потому не мог взлететь. Грубо отбросив чувство сожаления, Человек очертил посохом вокруг себя в воздухе границы небольшого земного пространства Форума, и мнимо провёл сначала линию с севера на юг, а затем с востока на запад и соединил их концы четырьмя прямыми линиями в виде прямоугольника. На мгновение задумался и начертал такой же квадрат на земле, только значительно меньше, разделил его на девять частей, поднял голову к небесам и произнёс:
- О, Фортуна! Пошли мне знак судьбы новорожденного сына почтеннейшего патриция Марка Фурия.
Человек был авгуром -предсказателем. Накануне он пытался отказать сенатору и патрицию Марку Фурию предсказать судьбу новорожденного сына, потому что он не имеет права решать частную судьбу младенцев, только Сенат или консулы могли его испросить, да и руки у него не так тверды, как прежде и он уже не в силах приносить жертву.
-Ну что, мне к предсказательнице Сивилле идти, что ли? - в сердцах воскликнул Марк Фурий.
-А почему бы и нет, - подумал авгур, - хоть и идти-то далеко. Но вслух ничего не сказал. А тот расценил молчание как согласие, был очень настойчив и сунул ему в руку несколько бронзовых слитков ассов и много-много положил на стол. Слитки ударялись друг о друга, издавали мелодичный стук и блестели в дневном свете. А ещё патриций пообещал авгуру, что сам забьёт быка и проведёт ауспицию (предсказание по внутренностям несчастного животного). И авгур «сломался» от звона и сияния бронзовых монет, не устоял перед перспективой прожить остатки лет в достатке. В конце концов он из плебеев. А кто ж из плебеев откажется от соблазна задаром разбогатеть?
И вот он на Форуме. После полуночи он пришёл сюда, расположился недалеко от храма Кастора. Он не стал подниматься на Капитолий. Почему-то ему показалось, что Форум – это именно то место, где нужно предсказать судьбу мальчика. И только потом его осенило, что это сама рука Юпитера направила его на главную площадь Рима. Конечно, он не Атт Навий, который по просьбе царя Тарквиния предсказал, что на его глазах разрежут камень обсидиановой бритвой. Где-то здесь на Форуме, рассказывали старики, когда он был молодым, этот разрезанный камень вместе с бритвой и зарыт. Даже оградкой это место обозначили. Но во времена Юлия Брута разгневанные римляне снесли её. Они тогда уничтожили всё, что было связано с Тарквиниями.
И всё же он считал себя достаточно профессиональным пророком.
 Здесь на главной площади Рима он провёл почти всю ночь, хоть и был стар, дождался рассвета и вместе с первыми лучами восходящего солнца увидел величественную птицу. Доброе предсказание, подумал авгур, очень доброе. Но он подождёт, он посмотрит, как поведёт себя птица дальше.
Опустив голову, авгур пытливо стал взирать на магический квадрат. Во всяком случае, со стороны казалось, что он внимательно наблюдает за ним. Но авгур даже и не думал наблюдать за квадратом. Квадрат – это содержание души младенца. Он с усердием пытался поглотить клетки разумом и направить на них мощный энергетический поток своего сознания, устанавливая таинственную связь между парящей птицей и будущим сына патриция, которые умещались в этих девяти клетках. Что же ждёт его в жизни? Он вновь поднял голову в небо.
Коршун слегка снизился. Чуть вздрогнули величавые крылья. Благородный полёт, только успел подумать авгур, как вдруг птица сначала спикировала, набрала скорость и, ловя встречный ветер, резко взмыла вверх. Какое-то время коршун парил в высоте, а затем вновь устремился вниз, на этот раз к месту предсказания. У авгура вздрогнули пальцы, а глаза стали непроницаемыми. И он почувствовал, как рука, держащая посох непроизвольно подалась вперёд, и посох плавно лёг на одну из клеток.
Казалось, что коршуна охватил восторг от окружающего пространства и от того волшебного действа, которое он совершал. Упругий свежий ветер нежно трепетал мягкие перья на крыльях. Авгур поддался иллюзии полёта, его сердце замерло от полного ощущения невесомости. И, наконец, птица дождалась очередного усиления ветра. Слегка изменив угол атаки своих крыльев, она тут же почувствовала в них опору. Мощная упругая подъемная сила встречного воздуха стремительно подняла её вверх. А потом она ринулась вниз, расправляя крылья и поджимая когти.
Коршун в последний раз переместил посох авгура и исчез за Палатином.
-О-о-о, боги! - Подумал Авгур, - да, это великое знамение! Мальчика ждёт большое будущее. Этому новорожденному суждено стать знаменитым. Он прославит Рим своими добрыми делами. Авгур поднял голову и долго смотрел на небесный свод. Небольшой по силе, прохладный, утренний ветерок шевелил его редкие седые волосы. Мысль – могущественная сила, определяющая систему нашей жизни, думал авгур. Итак, сущность человека, предсказанная мной и силами природой, рассуждал он, выражается тремя состояниями. Первое – путь к успеху, великое достижение, равное только достижениям самого Ромула! Ему суждено стать основателем Рима? Бред какой-то. Возможно, он спасёт город, успокоился старик от первой пришедшей в голову спасительной мысли. Второе состояние – это слава. Слава? Человеческая иллюзия. Поганое состояние, от которого погибают. Но силы природы оградят его от цинизма и хамства. Всеобщее признание он получит. Его заслуги оценят. Знание. Вот третья сила! Вот источник энергии и жизни. Вот средство к утверждению! Как никто из великих он будет вооружен знаниями. Источником его разума станет обучение и предвидение.
Старик начал уставать. Собственно, то о чём его просили, он выполнил. Он стёр сандалией квадрат на песке и устало побрёл домой.
Такого предсказания ему в жизни никогда не доводилось видеть, думал он. Он пророчествовал несчастья — голод и мор, смерть фламина Квирина Сервия Корнелия, консула Квинктилия и еще четырех народных трибунов. Он пророчествовал судьбы сенаторов, исходы битв. Но такого!
Его вдруг захватила некая гордость за себя, за страну в которой он живёт. О боги! Хоть раз в жизни можно сделать безумный поступок ( рro bono publico: ради общего блага)! Мальчик должен жить! Ему предписано стать спасителем Рима. Вот интересно, что же может случиться с Римом, что этому человеку суждено встать на защиту города? Но он уже не доживёт до этого времени. И он решился. Да! Его решение окончательное – придёт его отец, авгур вручит ему свой магический золотой амулет. Он поможет ему в жизни, он защитит его от врагов, он сделает его великим! Ему вдруг стало легко, радостно. Он как будто получил мощнейший заряд энергии. И теперь он не брёл, он радостно летел домой на крыльях, как тот самый коршун, который принёс ему великое знамение.
Утренний рассвет только-только захватывал солнечными лучами пустынные улицы. Риму ещё предстояло пробудиться. Авгура никто не видел. Вот и хорошо, думал он. Незачем любопытным глазам видеть, куда он и для чего ходил.
Наконец он оказался дома. Авгур Гай Гораций Пульвилл подошел к отверстию в каменном потолке дома и поднял глаза к небу. Света было мало. Но он все же заметил низко летающего коршуна. Спасибо тебе, гордая птица, мысленно поблагодарил он летающего пророка.
Гадать по полету птиц, это как рисовать картину. Слушать крик птиц, это значит быть одной из них. Полет их великолепен. А разве он сам не летал? В сильной прострации, когда надо было нарисовать картину будущего, авгур покорял небо. Он был одной из птиц. Его крылья - сила духа, а полет - высшее состояние бытия, подлинная воля, данные богами. Его душа срывалась с места в лёт и мягко порхала. Он как символ мысли, воображения и быстроты. Свой полёт он посвящал небу, связывая его с землёй. Имеющий крылья – творящий знания, неустанно повторял он. И он летал. Он был в этой стихии, в стихии полета. Его дух достигал самых высоких вершин. Ему казалось, что он все ближе и ближе подбирается к богам.
Он рукой дотронулся до груди и ощутил металлическую прохладу амулета. Авгур снял амулет с шеи, положил его на ладонь и начал внимательно его изучать. При этом губы авгура начали шевелиться. Через некоторое время тусклые краски золота начали исчезать, а сам талисман всё более и белее усиливался в сиянии. Наконец он заблестел с такой силой, что авгур непроизвольно зажмурился.
Шорох за стеной дома отвлек его от изнурительного магического действия. Да нет, ему показалось. Его сила пророка совсем иссякла. Сейчас он ляжет спать, отдохнёт пару часов, а затем найдёт сенатора и вручит ему амулет.
Неожиданно за спиной авгура прозвучало:
-Мне не терпится узнать твоё провидение.
Авгур вздрогнул, медленно повернулся и увидел сенатора.
-Ты напугал меня сенатор.
-Извини, - сенатор приготовился слушать авгура.
Авгур не обманул ожиданий сенатора и, не спеша, поведал ему пророчество, посланное свыше.
Марк Фурий слушал, затаив дыхание. И по мере приближения рассказа к концу лицо сенатора растягивалось в довольной улыбке. Ещё бы! Его сын станет знаменитым и великим.
-Но я главного ещё не сказал, - авгур внимательно посмотрел на сенатора.
Лицо Марка Фурия исказилось гримасой удивления.
-Я дам тебе амулет, - пророк тяжело вздохнул.
-Т-т-ты, - начал заикаться от волнения сенатор, - отдашь свой амулет?
-Да, - гордо посмотрел на Марка Фурия авгур. - Амулет, к сожалению, не дал мне сил для реализации задуманного. Моя воля спала,- он горько посмотрел на сенатора и со слезами на глазах продолжил, - я отдал почти все деньги за эту золотую безделушку, но…Он не предоставил мне то, чем я должен был бы обладать. Он не дал мне то, чему я должен был бы следовать в жизни. Я не знаю почему. – Старик помолчал.  – Но подозреваю, что ювелир, гравируя символ и закон на этом амулете в чём-то ошибся. Скорее всего, неправильно выбрал время и не учёл движения планет. Теперь это не важно. Я только сейчас это понял, когда решил отдать его.
Сенатор стоял и в недоумении слушал, не пытаясь возразить или что-нибудь сказать старику.
Старик на мгновение замолчал, смахнул рукой слезу и сказал:
-Теперь слушай меня внимательно, сенатор Марк Фурий. Ты в день совершеннолетия своего сына повесишь амулет ему на грудь и заставишь трижды повторить то, что на нём написано. Все преклонится перед ним, и небо и земля, и завоюет он Рим.
С этими словами он протянул руку, на ладони которой умещался круглый золотой диск. Диск на глазах то тускнел, то вновь вспыхивал на глазах изумленного сенатора.
-О Боги, что это? – поднял глаза на авгура сенатор. Но перед ним никого не было. Он повертел головой по сторонам и обнаружил прорицателя лежащим на ложе. Странно, подумал Марк Фурий и услышал его тихий и дрожащий голос:
-Скрытый разум. Соедини небо и землю. Время и…
Он что-то хрипел ещё, но сенатор не разобрал. Озадаченный таким ответом он посмотрел на пантакль, чтобы разобрать надпись на нём, выполненную красивым шрифтом и помещённую по всей длине окружности амулета, и прочитал вслух:«Et dominabitur a Mari ufque ad Mare & a flumine ufque ad terminos orbis terrarium» (властвовать от моря до моря и от реки до вселенной).
-Что это значит? - воскликнул Марк Фурий. Но в ответ не услышал ничего, кроме зловещего молчания. Он подошёл к ложу, посмотрел на лежащего авгура, слегка наклонился и прислушался. Дыхание отсутствовало, тело было безжизненно, глаза закрыты, а блаженная улыбка украшала лицо вдруг помолодевшего авгура.
-О, Плутон, ты забрал его к себе, - прошептал сенатор и вновь взглянул на амулет. Его дыхание участилось, а руки задрожали и стали влажными. Лоб покрылся холодным потом. Ему стало страшно. Золотой диск в руках стал грязно-желтым и более не излучал свет надежды.

2
Палатин затянулся дождливым днём – была ранняя весна, которая совершенно смывала световые границы дня и вечера. А в это время в доме сенатора Марка Фурия и его благочестивой и благородной жены Корнелии на девятый день после рождения мальчика, решали, как назвать здорового маленького крепыша, который уже почувствовал все прелести и удобства своего нового дома.
- Камилл, –твёрдо сказал новоиспечённый патерфамилиас, и кроткая Корнелия не стала перечить мужу. Марк посмотрел на свою жену, мысленно подчеркнул её неповторимую красоту и добавил, - и пусть его хранит Юпитер в это непростое время. Марк благоразумно отказался от идеи поделиться с женой о случившемся с Авгуром накануне.
Корнелия, жена Марка Фурия, действительно был красива. Она как богиня Грация - высокая, стройная, с нежными чертами лица, мягкой волной золотых волос, как венец лежащих на ее прекрасной голове. Марк попал под властные чары красоты и вечной юности Корнелии и в одночасье был поражён её скреплёнными воедино очарованием, душевным покоем и умом. И влюбился сразу, не думая ни о чём. Казалось, что рядом с ней распускаются цветы и ярче светит солнце. Её благоухающие одежды едва прикрывали прелестные груди и подчёркивали неповторимое изящество женского тела. Свою любовь он свято хранил и бережно нёс под покровительством богов. Он верил в провидение авгуров, любил строгий воинский быт и был в нынешний час очень благодарен богам за то, что они подарили ему и его семье прекрасного сына.
Маленький Камилл лежал в колыбели, улыбался жизни беззубым ртом. Его родители стояли у окна, из которого по правую руку виднелся Форум, а по левую – Капитолийский холм, на котором возвышался храм Юпитеру. Дождливые весенние сумерки совсем не портили настроение супругов. Напротив, неземное притяжение усиливалось, и они испытывали гордость друг за друга. Корнелия посмотрела на мужа преданными глазами, поправила тогу на тунике, закрывавшую его обнажённое плечо, и нежно провела ладонью по небритой щеке:
-Марк, пусть мир уже сейчас открывается нашему малышу, - она отстранилась от мужа, освободила часть пространства у окна и глазами показала, чтобы тот последовал её примеру. Марк молча отошёл от окна, и серый свет сделал комнату чуть светлее.
-Скажи Фелице, чтобы та ночью ни на шаг не отходила от сына, - жёстко сказал Марк.
-Не волнуйся, любимый. Фелица не такая уж и плохая рабыня, - успокоила мужа Корнелия.
Ближе к вечеру дождь усилился, очертания Капитолийского Храма размылись, а Форум и вовсе исчез из поля зрения радующихся счастью родителей.
Марк заглянул в колыбель, с удовлетворением глянул на розовое личико сына и удалился в библиотеку.
Ветер всё более и более становился жёстким. Камилл спал крепким сном младенца, улыбаясь жизни, на путь которой надо было ещё встать и пройти очень достойно. Но ведь родители всё сделают для того, чтобы их ребёнок не знал горя, нищеты и вырос достойным гражданином своей страны и стал зрелым мужем. На то они и родители своих детей!
Корнелия громко хлопнула в ладоши, и как будто из-под земли появилась рабыня, словно ждала зов своей госпожи.
-Фелица! - с металлом в голосе произнесла Корнелия,- двери и окна должны быть закрыты. Постоянно. Камилл проснётся - позовёшь меня, я покормлю его.
-Слушаюсь, госпожа, - почтительно склонив голову, ответила немолодая сицилийка.

3
До Марка у Корнелии были беременности, но ни одна не принесла удачу в рождении ребёнка. Поэтому Марк был последней надеждой продолжить род Фуриев. Прекрасная и благородная женщина Корнелия каждый день, каждый час все силы и любовь отдавала своему чаду и воспитывала сына по строгим правилами добродетели.
-Только добродетельные люди становятся блаженными, - приговаривала Корнелия. Нежно заботясь о сыне, Корнелия благодарила Весту, что та хранила семейный очаг. Пусть Парки –богини человеческой судьбы, подарят ему счастливую судьбу, мечтала Корнелия, глядя на подрастающего малыша.
Камилл рос славным ребёнком. Пытливый ум, любознательность, интерес ко всему новому - родителям было чем гордиться.
-Скажи, мама, а что такое добродетель? – спросил однажды ребёнок на очередное возлияние матери на соотношение блаженства и добродетели.
Корнелия ждала этот вопрос, а потому маленький сын не застал её врасплох. Она внимательно заглянула в глаза Камилла, улыбнулась и одобрительно покачала головой:
-Ты рано становишься взрослым, мой дорогой, - она мягко положила руку ему на голову. - Добродетель – это свобода, при которой люди творят добро. Поставь перед собой благую цель в жизни и подчинись ей! Добродетель - это мудрость и милосердие. Обогати свой разум мудростью и подчини себя милосердию, и ты заслужишь почёт друзей и славу богов!
Марк внимал всему тому, что говорила мать. Он с усердием штудировал греческий, сравнивал Законы Солона и 12 таблиц, при этом никогда не находил большой разницы между ними. Он не выдержал и спросил об этом отца.
-Малыш, - был ответ удивлённого родителя, – люди повторяются, копируют друг друга, и в этом нет ничего плохого. Главное, чтобы всё было направлено на общее благо. Кстати, - Марк присел на корточки, руками крепко захватил плечи сына и улыбнулся, - Законы 12 таблиц не так уж и плохи.
Марк Фурий  решил, что станет примером своему сыну. И сын всё более и более становился похожим на отца: такой же прямой нос и открытые миру глаза с тайными искрами в зрачках. Марк по праву рассчитывал, что его сын станет смелым и благородным гражданином Рима.
Мальчик не отходил от своего отца и сопровождал его везде, будь то собрание сенаторов или чинная встреча в гостях у товарища.
Однажды после похода в Сенат, Марк наивными детскими глазами посмотрел на отца и спросил:
-Почему много патрициев толстых и неуклюжих? Они что, не занимаются гимнастикой?
Марк расмеялся тогда:
-Ты прав малыш, они не занимаются гимнастикой, много говорят и ничего не делают.

4
Накануне второго дня месяца секстилия (августа) жара захватила Рим. Знойный ветер загнал горожан в дома и в гордом одиночестве продолжал играться с мусором на улицах. Тяжесть зноя скрывалась за раздражением римлян, томление которых таилось за каменными стенами домов. Только голубое небо - чистое и почти прозрачное, давало зыбкую надежду на то, что появится свежесть и влага, и воздух наполнится озоном и станет кристальным. Но такие мысли могли прийти римлянину разве что под сводами храмов, где в тени бережно сохранялась прохлада.
Но Марк Фурий находился в приподнятом настроении. Он гордился сыном! Когда Камиллу исполнилось десять лет, Марк решил, что образования, которое ему дают дома, недостаточно. Пора обзавестись учёным-греком.
 Однажды после очередного заседания Сената он вышел из Комиция и через Форум направился домой, глотая летнюю пыль. Как хотелось освободиться от туники, и пройтись нагим. А лучше всего окунуться в полных водах Тибра, думал сенатор. Он начал злиться на себя от посещаемых его крамольных мыслей. Ну, куда он, патриций пойдёт к Тибру? Ведь там бедный плебс будет таращиться на него. А потом сплетни пойдут между сенаторами, а на Форуме торговцы мигом разнесут их по всему городу. О боги, как же ему надоели эти нравы…нравы лицемеров.
Марк с облегчением вздохнул, когда после подъёма на Палатин он увидел знакомые очертания фронтонов своего дома, полностью скрывающихся за массивными каменными стенами.
Своим двухэтажным домом Марк Фурий гордился! Дом, без излишеств и барельефов, внутренне был красив. Большая зала, под сводом которого располагалась незамысловатая мозаика. И подобная ей - на полу. От колонн Марк отказался. Не всем же жить с колоннами. Надо быть чуть скромнее! Несколько спален, каменная большая ванна, почти бассейн, баня, беседка с изящным портиком. И, конечно же, триклиний, опять же не два, как у некоторых зазнавшихся от богатства сенаторов, а одно скромное помещение, где стоял стол, окруженный с трех сторон ложами, для возлежания во время еды.
Марк почти вбежал в дом и крикнул:
-Адомант!
-Я здесь, господин, - словно из-под земли вырос раб.
-Приготовь мне ванну.
-Она готова, господин, - наклонил голову раб.
Ни минуты не мешкая, Марк направился в ванну, быстро скинул запыленную одежду, искупался и накинул на себя свежую тунику, закрепив её фибулой. Потом он велел Адоманту распорядиться насчёт обеда и пригласить на трапезу всю семью.
В триклинии всё семейство Фуриев, улёгшись на ложах, приступило к обеду. Марк прислугу отпустил, только Адоманту приказал после трапезы остаться.
Камилла воспитывали в духе святой веры в незыблемые семейные традиции, где беспрекословно подчинялись патерфамилиас. Он уже стал привыкать к тому, что за обедом надо молчать и слушать, что говорят родители. Однако жестокость по отношению к близким Марк считал недопустимым, поэтому в семье царили любовь и уважение. Даже рабы благолепно склоняли головы перед своими господами и лелеяли их.
-Мне надоели эти бессмысленные разговоры в Сенате. Кричат, болтают какую-то ерунду, - несколько раздражённо сказал Марк, кладя кусочек мяса в рот, - ты можешь себе представить, что сегодня решали о боях гладиаторов в ноябрьских идах.
Корнелия, как могла, его успокаивала:
-Перестань, пожалей себя и успокойся. Только я тебя не пойму, бои гладиаторов проводят давно, что тут плохого?
-Корнелия, я против этих кровавых зрелищ, пусть даже и между рабами. Убивать нужно только в честном бою. И потом, если уж так не терпится, провели бы игры.
-Я слышала, что на игры надо много денег, - попробовала возразить Корнелия.
-Да, - Марк отправил в рот зелень, - но можно провести ристания колесниц в цирке и не тратить деньги на театр или пир. Сенаторы, - продолжал Марк, тщательно пережёвывая пищу, - обезумели от безделья. Вместо того, чтобы решать вопросы застройки Авентина!- он замолчал. Взял кубок вина и внимательно начал разглядывать прозрачно-рубиновую жидкость. Но Корнелия знала, что муж ещё не кончил изливать душу, и терпеливо ждала.
-В конце концов, - продолжил Марк, - хватит издеваться над плебеями. Кто воевать будет? Они? - он переместил кубок в левую руку, а правой махнул в сторону Курии, или, может быть он? –Марк строго посмотрел на Камилла. Под твёрдым взглядом отца мальчик опустил глаза.
Корнелия пошевелила плечом, то ли соглашаясь с мужем, то ли думая совсем о другом. Но перечить мужу даже в мыслях не было:
-В Риме становится всё больше и больше народа. Мы с Камиллом очень много встречали перегринов. Правда, Камилл?
-Да, мама.
-Да, ты права, - Марк поддержал жену,- рано или поздно станет вопрос о приобретении ими гражданства, иначе люди будут озлобляться. Да и сейчас, то ли от жары, то ли от нехватки воды, или вони – клоака даже не справляется, смотрят на нас, патрициев, как на врагов. А Сенат думает о том, как бои провести. Болтуны! - Марк глотнул из кубка вино.
-Хорошее вино, - подытожил он беседу.
Камилл протянул руку к вазе с фруктами и взял оттуда персик. Корнелия ласково посмотрела на сына.
-Завтра я с Адомантом схожу на рынок и попробую купить учёного-раба, знающего военное дело эллинов, - Марк вытер салфеткой губы, не спеша поднялся и посмотрел на сына, - Камиллу надо изучать военное дело.
Марк направился к выходу и, к сожалению, не заметил, как у мальчика загорелись глаза. А ведь был бы хороший повод отцу ещё раз порадоваться за сына, думающего также, как и он сам.
Потом он с любовью посмотрел на Корнелию и сказал:
-Как закончите, скажи Адоманту пусть зайдёт ко мне.
Корнелия согласно опустила голову, и он направился через анфиладу комнат в библиотеку. Надо было подготовиться к покупке раба.
-Ты вроде бы неплохо разбираешься в греческой философии? – спросил Марк Фурий у раба, когда тот зашёл в библиотеку.
-Да, господин, - мой предыдущий хозяин был эллином и чтил Солона.
-Вот и прекрасно, - промолвил Марк, - что ты можешь мне посоветовать при покупке раба? Камилл, твой будущий господин должен не только философию Аттики познавать, но и к военному делу приобщаться. Только не говори мне ни про Гомера, ни про Пифагора, - Марк провёл рукой по многочисленным свиткам, аккуратно сложенным на многочисленных полках.
Адомант внимательно посмотрел на сенатора, словно обдумывая каждое слово:
-Я думаю, господин, что в Греции было много поэтов воспевающих войну. Такие стихи взывают к патриотизму. И, мне думается, что мальчику полезно знать стратегию битв. Например, Марафонской битвы. А тактику боя и искусство владения мечом преподаст хороший воин, желательно спартанец, если таковой окажется вообще на рынке.
Марк Фурий посмотрел на своего преданного раба и начал вслух размышлять:
-Да, ты как всегда разумен. Спартанца-раба мы вряд ли найдём. Хотя…- Сенатор глубоко задумался. Взгляд его был сосредоточен, и строго направлен на раба. Если бы Адомант не знал хорошо своего хозяина, то он съёжился под пристальным взором Марка Фурия. Со стороны казалось, что Сенатор молча, одними глазами, пожирает нерадивого раба.
-Ты знаешь, - продолжил мысль Сенатор, -мы сделаем так. В ноябре будут проводить гладиаторские бои. Там и попробуем приметить гладиатора. А потом выкупить его.
Адомант молча преклонил голову перед господином в знак преклонения перед умом своего патрона.
 
5
Марк Фурий и его раб Адомант не пошли по Священной улице, а обогнули Палатин по обходной тропинке и направились к Форуму. Надо было оказаться на Форуме до того, как солнце станет нещадно палить на улицах Рима.
Форум. Величественный и священный Форум! Здесь вершили суд, здесь голосовали за самые справедливые решения, здесь и торговали. Но с установлением республики консулы торговлю начали сворачивать и постепенно переносить подальше от центра.
Когда-то Форум был болотом и постоянно заливался водой. Но при царе Тарквинии Древнем было решено соорудить из очень прочных камней громадный подземный канал, предназначенный для отвода воды в Тибр. Это так называемая Cloaca Maxima, расположенная между Палатином и Капитолием. Она идет от Форума по направлению к Тибру, в который и вливается, пройдя около 800 метров.
Словно жизненно-важная артерия, по всей длине Форум с запада на восток пересекала Via Sacra (Священная улица), соединявшая основание Капитолия с Велией - продолжением Палатина. В дни торжеств по священной улице двигались праздничные процессии, с триумфом проходили победоносные войска, чествовали диктаторов. Северо-западный край Форума обозначился одной из главной святынь Рима – Комицием. Круглое пространство, обозначенное вербально, располагалось чуть ниже, чем вся территория Форума. Еще в эпоху царей Комиций снабдили ступенями. Именно здесь первые цари Рима встречались с народом. И с той далекой поры Комиций оставался неизменным местом собраний.
Позади Комиция находилась Курия - место заседаний римского Сената. Здание курии обветшало и уже требовало ремонта. Между камнями в верхней части фундамента появились пустоты, шесть передних колон покрылись мелкими трещинами. Ведь первая Курия была построена еще при царе Тулле Гостилии. На стыке Этрусской улицы (Via Tusca) и Священной улицы стоял храм Кастора и Поллукса, построенный из греческого мрамора. Коринфская коллонада так поддерживала свод храма, что казалось, - он парит над Форумом. Всадники-близнецы Кастор и Поллукс как знамение появились тогда, когда немногочисленное римское войско отправлялось на войну с латинами, поддерживающими царскую династию Тарквиниев. Авгуры, увидев в этом добрый знак, предсказали победу. И римляне в битве у озера Регил ее одержали. Храм служил для встреч сенаторов, которые с чувством достоинства приходили сюда обсуждать государственные дела и к вечеру быстро покидали, потому что место возле храма быстро заполнялось продажными женщинами и мужчинами в зеленоватых одеждах, обзываемых пренебрежительно galbini mores.* (Galbini mores (зеленоватые нравы) - то, что теперь называют «голубыми»). Неплохо здесь зарабатывали и воры, обкрадывающие почтеннейших и богатых патрициев. Храм был удален от центра Форума, и поэтому хорошо прикрывал пороки римского общества.
На Капитолий в храм Юпитера Капитолийского поднимались с триумфом диктаторы, цари и консулы после побед, одержанных над врагом. Совсем недавно плебеи, после победы над вольсками, постановили освятить Храм Юпитера простому воину после того как консул Аппий Клавдий не исполнил Указ Публия Сервилия, своего коллеги, о запрете на захват имущества плебеев, которые воевали и потому не могли расплатиться с долгами. Тогда, чтобы избежать такого позора для Сената консулы сложили с себя полномочия.
Недалеко от еще оставшихся торговых рядов возле Палатина находится храм Сатурна - бога, способного избавить город от любых напастей. Здесь, в декабре проводились праздники Сатурналии, которые длились 6 дней. Боясь погружения города во тьму, римляне с трепетом ждали дату рождения нового Солнца. На Форуме находилась и Регия. Это «царские чертоги». Некогда щит, принадлежащий богу войны Марсу, упал с неба. Первый обитатель Регии Нума Помпилий приказал выковать одиннадцать точных подобий этого щита, чтобы никто из врагов Рима не смог узнать и похитить божественную святыню. Так двенадцать щитов и по сей день хранятся в Регии. В Регии постоянно обитал понтифик - верховный жрец, описывал события за прошедший год и на белой доске выставлял возле Регии для всеобщего народного обозрения и ознакомления.
С левой стороны под покровительством Регии, ближе к центру Форума, виден круглый храм Весты и Дом Весталок, в которых чтили введённый умным и рассудительным сабинянином Нумой Помпиллием культ Весты. Он же и предписал форму святилища, дабы облик храма отображал форму самого мира, в центре которого пылает нетленный огонь.
Вступив на Форум, сенатор и его раб окунулись в импровизированный рынок не только работорговли, но и всякой всячины.
Сенат с большим недовольством разрешил торговать на Форуме только до полудня. После обеда Форум пустел, а вечером приобретал черты культурно-общественного центра, на котором чинно прогуливались почтеннейшие сенаторы и другие богатые патриции. Даже зажиточный плебс приобщался к философской риторике умных патрициев.
Форум уже был наполнен народом. Когда они пробирались к торговым рядам с рабами, перед ними мелькали многочисленные работники, предлагавшие свои услуги. Продавцы наперебой предлагали кто чистую воду, кто рыбу, кто виноград… Музыканты тоже рассчитывали на небольшой заработок. Но Марку Фурию и его рабу было не до рабочих, продавцов, а тем более музыкантов.
Они направились к храму Кастора. Рядом с ним продавали рабов. Рабы стояли на вращающихся помостах, которые крутили такие же рабы, принадлежащие продавцам. Возле каждого стоял глашатай и выкрикивал достоинства продаваемых людей. До слуха Марк Фурия донеслось пошловато-хамское, от которого его передёрнуло:
-Покупай крутых рабов, и уйдёшь ты от долгов…
Адомант тронул хозяина за тунику и показал на один из помостов, где стояли люди с табличками на шее, на которых было большими буквами выведено мелом: «грек». Покупателей возле этого помоста было совсем немного. И Марк понял почему. Когда они с Адомантом подошли ближе, то услышали как торговец называл цены. Они были неимоверными. Продавец молча уставился на них и начал пожирать глазами. Рабы стояли понурив головы, на их лица опустилась глубокая печать отсутствия бытия и каких-либо вообще эмоций.
Марк Фурий, медленно ступая, рассматривал каждого из стоящих, всматривался в глаза этих измождённых людей, прикрытых лохмотьями. Сенатор каким-то известным только ему чутьём остановился возле раба, на бёдрах которого болтались тряпки. Был он покрыт шоколадным слоем загара, тощ, но от него исходила какая-то неведомая жизненная энергия. На табличке значилось: «грек, без болезней». Рядом стоящий лощёный торговец тут же засуетился:
-Это эллин. Бери, не пожалеешь! Здоров как бык! Что хочешь сделает для тебя. Смотри, ни язв нет, ни переломов. Зубы как у здоровой лошади, - торговец с брезгливостью потянулся небольшой указкой к рабу, чтобы открыть ему рот, но Марк Фурий поднял руку и остановил торговца:
-Подожди, зубы я потом посмотрю, - он внимательно посмотрел в глаза рабу. Чёрные, печальные, но твёрдые глаза эллина без тени испуга смотрели прямо на сенатора. Марк Фурий вдруг в глубине этих бездонных пропастей увидел человека неординарного, обученного анализировать и мыслить, быстро воспринимать всё новое и осмысливать жизнь.
Сенатор сощурился и спросил у раба:
-Как тебя зовут, эллин?
- Александр, - поклонился раб.
-Греческую философию знаешь? – спросил Марк Фурий.
-Да, - опять поклонился раб, - я служил у…
-Мне всё рано у кого ты служил, - перебил сенатор, - и всё равно, как ты сюда попал. Кого из философов ты чтишь?
У раба блеснули глаза и он скептически произнёс:
-Трудно удовлетворить всех в великих притязаниях.
-Не плохо для начала. Не каждый понимает философию Солона. Я бы даже сказал, что он и не философ в буквальном смысле этого слова. Ну, да ладно. Кого же ты ещё знаешь? Только не называй мне Пифагора, и живущих ныне Протагора и Зенона.
-Фалес…Фалес? Ну и…
-Вода – первичная субстанция, стихия, находящаяся в непрерывном движении. Она даёт жизнь и только она. Всё приходит из воды и уходит в воду…
-Гм… Интересно! А ты сам также думаешь?
-Я не противлюсь этому, - мудро заметил раб.
-А что ты скажешь о поэтах?
-Поэт должен быть свободен и не петь царю.
Марк Фурий вскинул брови и рассмеялся:
-Ты определенно не глуп. И ты мне нравишься. Может быть, процитируешь что-нибудь? Допустим, на военную тему.
-Калинн из Эфеса. - Раб дождался знака одобрения от сенатора и гордо продекламировал. - Как долго вы будете лежать в праздности, пока война заполняет весь мир? Для мужчины дело чести и славы сражаться за отечество, за своих детей и жену его юности.
Раб, сделав едва заметную паузу, скороговоркой закончил:
-Если вы мне позволите, я прочту кое-что из поэзии Симонида из Кеосса, который получил пятьдесят шесть призов за поэзию на Великих Дионисиях.
-Да, конечно, - сенатор явно получал удовольствие от общения.
-Замечательна судьба тех, кто умер у Фермопил, и прекрасен их удел. Их могилы на алтаре; вместо воплей – там память, а стенания заменились хвалой; такой саван никогда не сгниёт, не разрушится, не подвластен времени. Это место покоя храбрецов пребудет во славу Эллады!
Раб замолчал.
-Ну, а что ты о самой битве скажешь? - спросил сенатор.
-Я знаю эту битву. - Раб снова склонил голову, - но буду краток. В 480 году маленькая армия греков попыталась остановить войско персидского царя Ксеркса у Фермопильского прохода, разделяющего Среднюю и Северную Грецию. У мыса Артемисий расположился греческий флот, который по задумке лакедомонянина Еврибиада должен был прикрывать сухопутные силы греков, возглавляемые царём Лакедомона Леонидом. Ход боевых действий мне детально известен, и займёт в рассказе не более двух часов. - Он сделал паузу, вздохнул и продолжил. - Два дня греки успешно отражали вражеский натиск. На третий день персы обошли армию Леонида по обходной тропинке. Основная часть греков отступила, а прикрывавший отход отряд из 300 спартанцев вместе с Леонидом погиб.
Раб вновь замолчал. В его глазах появилась надежда. Торговец онемел от услышанного и его глаза начали постепенно наливаться алчностью.
Сенатор улыбнулся:
-Ты подходишь мне. Ты, раб, знаешь то, чего я не знаю. И это хорошо! – Марк Фурий обратил взор на продавца,- сколько дашь?
-Дам пять тысяч. Раб-то умён! И это почти даром!
-Ты что, с ума сошёл? Не ты выявил ум раба. Дам две. Не больше. По первоначальной цене.
-Раб очень умён, почтенный патриций, и к тому же здоров.
-Здоров, говоришь? Обнажи -ка ему ягодицы.
Торговец пожал плечами и сдернул остатки лохмотьев. Марк слегка повернул голову и чуть наклонился. На ягодицах раба красовалось клеймо.
-А ты, случаем, не украл раба? –подозрительно посмотрел на торговца Марк. - Скажи, зачем мне клеймённый раб? Чтобы потом меня обвинили в воровстве? Две тысячи сестерций. Это моя последняя цена.
Торговец заколебался, а собравшаяся толпа зевак, заинтригованная процессом торга, бурно зааплодировала, выражая поддержку сенатору. Дело в том, что торговцев в Риме не сильно то жаловали. Знали, что они постоянно, пытаясь всучить некачественный или просроченный товар, обманывают и обвешивают, обогащаясь на наивности покупателей.
Торговец сдался:
-Даю две тысячи. - Толпа взревела от восторга.
-Отведи его домой, Адомант, вымой и дай чистые одежды. - Сказал Марк Фурий, достал холстяной мешочек и бросил торговцу. - Здесь ровно две тысячи, полторы бронзой. Он отвернулся и направился к храму Кастора, предвкушая обворожительную прохладу каменных стен. Вот только от разговоров сенаторов станет жарко, поморщился Марк. А в сторону Священной улицы направились два раба, один из которых горько вздохнул и произнёс:
-А я дешевле обошёлся.

6
В ноябре того же года Марк Фурий и его преданный раб Адомант восседали на достойных местах в цирке, ожидая начала боёв гладиаторов. Осеннее солнце, прорываясь сквозь тучи, грело очень слабо. Они сидели и ждали представления, думая о том, как хорошо, что нет дождя. Цирк полностью был заполнен. Римляне, к сожалению Марка Фурия, обожали кровавые побоища. Накануне он долго колебался, взять Марка на гладиаторские бои или не брать. Решил, что Камилл всё-таки не должен видеть нечестные бои, бои ради забавы, а не на поле битвы.
Марк Фурий окинул взором арену цирка и трибуны. В ушах стоял невыносимый гул. Примерно около двадцати тысяч мужчин и женщин, богатых и бедных собралось на зрелище. Большой цирк, как недавно стали его именовать, незадолго до принятия 12 таблиц стали реконструировать. Один из консулов по имени Квинкций Цинциннат, дабы быть избранным неоднократно, объявил реконструкцию цирка стройкой века!
-Зрелища! Народу нужны зрелища! - доказывал он Сенату. – Вам, чтобы отдыхать после заседаний. Плебсу, чтобы радоваться жизни и отдыхать после войн. –Заявил тогда консул тоном, не терпящим возражений.
И никто не смел ему возразить, даже он, Марк Фурий, не решился подать голос против. В конце концов, его единственный голос ничего решить не мог, - здраво, но, тем не менее, трусливо, как ему показалось тогда, рассудил он. Хотя в кулуарах было много недовольных политикой консулов. Благо избирались они всего лишь на год.
И теперь цирк из деревянного, построенного ещё при царе Тарквинии, потихоньку одевался в мощные каменные доспехи и превращался в одно из величественных сооружений мира. Вместо единственной дорожки, по краям которой располагались скамьи, сделали настоящую полуовальную-полукруглую арену. Арену засыпали мелким золотистым песком и огородили железной решёткой по диаметру. Сделали это для того, чтобы самые эмоциональные зрители не смогли помешать захватывающему действу, разворачивающемуся на арене.
Сам цирк приобрёл овальную форму. По замыслу архитекторов, два полукруга стен цирка должны завершаться Парадными воротами – главным входом. Каменные стены были отстроены, трибуны с удобными сиденьями прерывались многочисленными ступеньками, на пути которых в строго геометрическом порядке располагались входы-выходы.
Но, казалось, что «стройка века» и длится века. По поводу парадных ворот разгорелись споры. Кто-то предлагал построить что-то вроде большой триумфальной арки, чтобы у каждого римлянина в сознании отпечатались только виктории Рима – прошлые и будущие. А кто-то – оппидум (строение с двенадцатью арками,) тринадцатая – средняя, под которой располагался бы главный вход. Споры ни к чему не привели. Решение вопроса отложили до весны следующего года, а стройка приостановилась. И вот теперь глаза Марка Фурия созерцали зияющую дыру, через которую можно было видеть разломы крепостной стены Рима.
Наконец появился глашатай, дождался, пока стихнет шум и торжественно объявил начало мероприятия.
Несколько пар гладиаторов выскочило на арену, величественно подняли руки, сжимающие короткие мечи, приветствуя зрителей. Зрители взорвались аплодисментами.
Однако до кровавого зрелища было далеко. Марк Фурий по опыту знал, что первые бои проводились для разогрева зрителей. Приходилось терпеливо дожидаться основных боёв.
Молодые и неискушённые в боях гладиаторы без шлемов и специальной защиты на ногах и руках, только грудь скреплялась небольшим доспехом, артистично помахали мечами друг перед другом. Послышался звон мечей, удары по доспехам, театральные крики, падения, захваты и выпады. Первая партия гладиаторов явно не оправдывала надежд зрителей. Послышался свист и недовольные крики. Цирк погрузился в бесконечный гул. Марк окинул взглядом трибуны. Как мало надо людям для счастья, подумал он, закрыл глаза и опустил голову.
Адомант заволновался:
-Вам плохо, господин?
-Нет, нет. Всё нормально, не обращай внимания.
Так и сидел Марк Фурий, не обращая внимания ни на зрелище, ни на крики, ни на смех зрителей. Время от времени Марк поднимал голову и смотрел в сторону крепостных стен. Взгляд его - полное средоточие. Серьёзность мыслей не вызывала сомнений. Адомант в такие минуты очень боялся своего господина. Он тайком посматривал на профиль хозяина: над идеально прямым и правильным носом располагалась надбровная дуга и небольшой по размеру лоб, основная часть которого была скрыта под густыми прядями чёрных волос. В чёрных глазах - глубина и проницательность. Его тонкие губы были крепко сжаты. Казалось, вся злость, скопленная годами, выходит наружу. Даже не верилось, что Марк Фурий - поборник богини справедливой войны – Минервы и противник кровавых зрелищ. Внешность всегда обманчива, апостериори про себя заметил Адомант. Но не будь он, как он сам считал, лучшим рабом своего господина в Риме, он не отдал полностью своё сознание на созерцание магической внешности патрона. Всё-таки краем глаза он контролировал обстановку на арене. Наконец, как показалось Адоманту, на арене начала разворачиваться захватывающая битва двух настоящих бойцов.
У Адоманта замерло сердце, когда он подумал о том, что необходимо нарушить покой сенатора. Но тем не менее он наклонился над ухом господина и прошептал:
-Посмотрите, господин. По моему – это то, что нужно. Марк Фурий перенёс взгляд на арену и принялся внимательно изучать происходящий бой. Либо самниты, либо вольски, когда-то захваченные в плен, подумал Гней, а возможно, он и ошибается.
Гладиаторы были одеты по всем правилам настоящей войны. Только сейчас не настоящая война, а театральное зрелище, предполагающее кровавый исход. Ближний бой без копий - совсем как в битве на завершающем этапе, с той лишь разницей, что в реальном бою чувствуешь локоть товарища и слышишь дыхание и истошные вопли врагов в затылок.
Гладиаторы были вооружены короткими прямыми мечами, запястья рук защищали металлические браслеты, на ногах - небольшие наколенники, грудь и плечи прикрывали лёгкие доспехи, на головах – шлемы с выступом, закрывающим переносицу. Никаких устрашающих знаков или украшений обмундирование не имело. Бросалась в глаза искусная чеканка на всех металлических изделиях. Даже издалека была видна резьба на клинках и крестовинах. Можно было бы подумать, что сражаются братья-близнецы. Совершенно в одинаковых одеяниях, но всё же разница в вооружении была заметна: один имел небольшой выпуклый прямоугольный щит, у второго такой же по размерам щит, только круглый.
В цирке людской гул смолк, был слышен только ужасающий скрежет металла, и вырывающиеся стоны воинов. Красивое зрелище, непроизвольно подумал Марк Фурий, и тут же сам себя одёрнул от шальной мысли. Себе он просто запрещал думать об этом. Но на арену всё-таки стоило взглянуть. Марку Фурию почему-то сразу стал симпатичен гладиатор с круглым щитом. Он мысленно обозвал его «спартанцем», а его врага - «самнитом».
«Спартанец», со слегка наклоненным вперёд корпусом, всегда находился по отношению к противнику боком. Щит, сжимаемый левой рукой, располагался таким образом, что прикрывал большую часть тела. Рука с мечом была отведена назад. Как ни странно, но он редко поднимал руку для удара. Его движения ногами едва можно было уловить: небольшой шаг левой вперёд, два шага в сторону правой, и наоборот. Казалось он танцует. При этом одно неуловимое движение – и меч «спартанца» рубящим ударом обрушивался на «самнита», который пока успешно защищался и пытался атаковать противника. Он то и дело наносил колющие удары, но спартанец прекрасно владел приёмами защиты щитом. Щит «спартанца» опускался вниз, поднимался вверх, а когда «самнит» пытался сблизиться, спартанец, как тигр перед прыжком, приседал, а затем молниеносно щитом толкал противника, пытаясь сбить его с ног. Но «самниту» удавалось крепко стоять на ногах.
Однако зрителям явно нравился «спартанец». Его активные перемещения вправо или влево, прыжки подобно тигру, небольшой бег по кругу, манипуляции телом вбок, назад или вперёд тут же бурно приветствовались одобрительными криками и аплодисментами. «Спартанец» явно хотел завоевать зрительские симпатии. И надо сказать, ему это удавалось.
От такой «тигриной» тактики «самнит» начал уставать, а для воина преждевременная усталость – верная смерть. «Спартанец» почувствовал слабость противника и постепенно свой «танец» прекращал – ему тоже надо было поберечь силы. Он медленно начал двигаться вперёд. Противник, до этого стоявший, слегка опустив щит и меч в безвольных руках, как будто пытался отдышаться, неожиданно сделал два шага вперёд навстречу «спартанцу» и несколько раз нанёс серию рубящих ударов сверху, и один по ногам. «Спартанец» явно не ожидал такой прыти от противника – замешкался и получил ощутимый удар по левой ноге. Из ноги брызнула кровь. И он очень быстро ретировался, - хромая отскочил от «самнита» на добрый десяток шагов. Тот, уже не спеша, размахивая мечом, двинулся к «спартанцу». «Самнит» очень быстро получил преимущество, что толпе совсем не понравилось. Трибуны цирка содрогнулись от свиста и шума. Очевидно у «спартанца» сухожилия были перерезаны – он стоял, не двигаясь. Его следующие действия никак не вписывались в общую логическую картину боя. Он, не теряя ни секунды на размышления, бросил меч на песок, снял щит с левой руки и, взяв его двумя руками, метнул в «самнита». Тот не успел даже прикрыться своим щитом, как летящее орудие «спартанца» почти вонзилось в бедро противника и свалило его наземь. Толпа взревела от восторга. «Самнит» беспомощно лежал на песке, пытаясь подняться. Но тщетно. Явный перелом кости бедра не давал ни единого шанса продолжить бой. Теперь «спартанец» за явным преимуществом не спеша, ковыляя, направился к противнику решать его судьбу.
Обезумевшая толпа неистово орала от восторга. «Самнит» сдёрнул с себя шлем, и его белокурые волосы рассыпались по плечам. Ему было не больше двадцати пяти лет. Его молодость и профессиональная хватка были достойны восхищения и самых высших похвал. Но он прекрасно понимал, что, невзлюбив сразу, народ в цирке не дарует ему жизнь. Его серо-голубые глаза выражали страх, боль и надежду одновременно. Он совершенно не был готов к смерти. «Спартанец» подошёл к противнику и обвёл глазами цирк. Воля толпы была однозначна- смерть.
«Спартанец» приложил меч к груди «самнита», но не возле сердца, а под ключицей. Со стороны казалось, что он вонзит свой меч в сердце по самую рукоятку. Только никто не слышал, как «Спартанец» прошептал:
-О, великий Юпитер, дай шанс воину выжить, - и резко вдавил меч. Раздался страшный крик «самнита», и рёв толпы заглушил его крики пощады. Спартанец наклонился к «самниту» и прошептал:
-Ты выживешь. Я верю.

7
Марк Фурий молча подал знак и они с Адомантом быстро стали покидать трибуны цирка. Адомант предположил, что они господином направились к хозяину гладиаторов.
Они спустились под трибуны, где располагалось временное пристанище торговца-ланисты, промышляющего не только продажей рабов-гладиаторов, но и устраивающего театральные бои. Звали его Квинт. Бродячего ланисту нашёл один из консулов, и теперь тот рассчитывал осесть в Риме и развернуть свой промысел на полную мощь.
-Если, конечно, позволят, - добавил к своему рассказу о себе торговец.
-Расскажи мне о гладиаторе-победителе, - попросил торговца Марк Фурий.
Торговец хитро посмотрел на Марка Фурия, что-то хотел спросить, но посчитал лишним задавать вопросы сенатору, и с большой неохотой поведал краткую историю гладиатора.
Гладиатора-«спартанца» звали Дионисий. Родился он действительно в Спарте. Только не в самой Спарте, а рядом - в Мессении. Он был илотом и участвовал в восстании против спартанцев, вторгшихся на их земли. Он всегда отличался храбростью и хитростью в бою. После жестокого подавления восстания, он не поверил обещаниям спартанцев о предоставлении илотам особого статуса, сумел скрыться и подался через Апеннины на латинские земли. Здесь и попал в рабство к торговцу, занимающемуся небольшим кожевенным промыслом и продажей кожаных изделий, амуниции и другой одежды в Рим.
-А что привело почтенного патриция к скромному владельцу небольшого отряда гладиаторов? Очевидно же, не биография раба?- настороженно посмотрел на сенатора торговец.
-Ты прав. Я хочу купить его у тебя.
Торговец кивнул головой, словно ждал предложения о сделке:
-Это дорогой гладиатор. Я за него отдал почти пять тысяч сестерций.
-Я готов тебе их возместить!
-Но я его кормил, одевал и обеспечивал его победы лучшим оружием, - стал возражать ланиста, - думаю, что на семи тысячах мы сойдёмся.
Но Марк Фурий умел торговаться и был неумолим:
-Оружие я у тебя не покупаю, а покупаю раненного раба. Думаю, что он тебе долго не будет приносить прибыль, - усмехнулся Марк Фурий и иронично добавил, - и ты же хочешь из бродячего ланисты превратиться в оседлого?
Он задел самое больное место торговца. Конечно же, тот в мечтах рисовал себя богатым гражданином Рима, жаждал обзавестись собственным домом и спокойно зарабатывать свой не такой уж небольшой капитал. И он согласился, при этом подумав, что в конце концов сенатор имеет влияние в Сенате. Возможно, его судьба в Риме сложится удачно.

8
У Камилла были хорошие учителя и он воспитывался в лучших традициях Рима, где утверждался лучший в мире моральный кодекс. Благочестие (pietas), верность (fides), серьезность (gravitas), твердость (constantia) – вот основные принципы этого кодекса. Всё это объединялось под великим понятием virtus (доблесть, добродетель). Почитание богов и великий патриотизм – вот юношеские идеалы Марка Фурия Камилла. Верность этим идеалам означала верность богам. Величие Богов Камилл осознавал в полной мере, и отныне его главной целью в жизни стало поддержание божественного миропорядка. И только с выполнением этой цели, он считал, Рим займёт определяющее место во Вселенной.
Камилл с усердием впитывал всю эллинскую философию, ту которую ему преподал Александр – клеймённый раб. Его мироощущение формировалось именно из интеллектуализма и риторических измышлений, вроде того, что надо «сделать худшее явление лучшей причиной», и «из воли, которая превращает мир в живую и разумную вещь».
Не менее достойно Александр вложил в юную голову Камилла военное дело эллинов и персов. После очередной разборки стратегии битв, будь то Марафонская или битва при Платеях, Камилл всегда слышал слова своего учителя:
-Запомни мальчик, воюют и умом, и силой. Ум – это ты, хорошо знающий позицию врага, а позиция твоей армии – дерзость. И ты победишь! Сила – это лучшее оружие. Кто имеет лучшее оружие в руках обученного воина, - тот и победитель в войне!
Когда Александр передавал юношу Дионисию, то всегда нравоучительно говорил тому, чтобы он не упустил какой-либо урок боя из виду:
- Ну, а умению держать строй, рукопашному бою, стрельбе из лука и владению мечом в пешем порядке и на коне – этому тебя обучит Дионисий. - Здесь Александр широко улыбался и добавлял, - он хоть и илот, но жил вместе со спартанцами.
-Илоты - лучшие воины… - не зло возмущался Дионисий.

9
Школа воина с мечом в руках – жестокая школа.
-Удары направлять только в голову, шею и верхнюю часть туловища неприятеля. Попадёшь – наверняка противника выбьешь из строя, он либо умрёт либо будет тяжело ранен, - приговаривал учитель Дионисий, обучая Камилла различным ударам, вертикальным – рубящим по голове или секущим по лицу, горизонтальным – по шее или туловищу, наклонным – секущим или рубящим. Но более всего Дионисию доставляли удовольствие удары снизу вверх в подбородок.
-В бою у тебя не будет времени занять исходную стойку, поэтому для опоры ноги расставляй широко, - Дионисий легкими ударами своей ноги расправлял ноги Марка. –Очень часто будешь драться не с одним противником, а с двумя или тремя. И вот здесь только маховые удары, никаких колющих. Оценишь обстановку – займёшь позицию более выгодную, тогда и показывай искусство в фехтовании.
Дионисий показывал, как отгонять противников на безопасное расстояние.
-Удар будет очень мощным, если ты вложишь в него движение своего тела, - Дионисий показывал как наносить удар, используя всю массу своего корпуса.
-Щит, - учитель брал прямоугольный и слегка изогнутый по краям щит и продолжал обучение, - верный твой защитник. Но он должен быть лёгким и надёжным. Делать его надо из бронзы и обтягивать шкурой животного. Щит круглый, как у спартанцев, для пешего боя не подходит. Он не сможет тебя укрыть. Круглый и небольшой по размерам удобен только в бою на коне.
-Исходя из позиции, - продолжал учитель, наглядно показывая, - используй толчки, подсечки, захваты, броски и удары в пах или под колено.
Изо дня в день Камилл изнурительно отрабатывал все удары, движения, приобретая необходимые навыки. Уроки сопровождались непременно «конным боем», где Камилл для нанесения ударов учился использовать энергию скачущего коня.
Он испытывал восторг от ветра, от быстрого коня и своего оружия. Он получал удовольствие, когда на полном скаку выставлял меч острием вперед, как копьем протыкал насквозь мнимого противника-чучело.
После уроков они отдыхали и были удовлетворены сами собой. Учитель успешными уроками, ученик – усвоенными навыками.
-Расскажи мне про илотов, - как -то попросил Камилл. Дионисий удивился, но всё же поведал интереснейшую историю:
-Илоты были потомками древнейших жителей Лаконики. Нас хотели покорить спартиаты. Однако нас не смогли полностью обратить в рабство, нас боялись. Нас не продавали за границу, с нас не брали налогов больше установленной нормы. И храм Посейдона в Тенаре служил нам защитой и убежищем. Разве мы были похоже на рабов? И всё же мы не были полностью свободны. Мы восстали и были в шаге от победы… Мы бы и Спарту покорили, но спартанский царь Архидам был слишком умён и находчив. Да и афиняне отказали нам в помощи, хотя обещали. Мы проиграли войну, но нас не уничтожили, не смогли. По окончании военных действий спартанцам пришлось заключить договор, согласно которому нам якобы предоставлялся свободный выход из Мессении и возможность поселиться в Навпакте. Я им не поверил и ушёл. И вот попал в настоящее рабство.
-Разве тебе плохо у нас? – спросил Камилл.
-Да нет, малыш, -Дионисий вплоть до совершеннолетия называл Камилла малышом, - как раз у вас и хорошо.
-Так почему же ты с сожалением так говоришь? – не унимался Камилл.
Дионисий вздохнул:
-Может быть и ты когда-нибудь поймёшь, что такое тоска по родине.
-А криптии? Почему ты ничего не рассказываешь о криптиях?
Тут пришлось удивляться Дионисию:
-А откуда ты знаешь про криптии?
-Александр рассказывал. Он сказал, что так охотились на рабов спартиаты.
-Ну, не совсем так. Спартиаты, особенно молодые, никогда не знали жалости к противнику, даже безоружному. Они готовы были растерзать даже своего соотечественника, подозреваемого в заговоре. Когда-то у них существовал старый-старый обычай, по которому молодые воины должны были демонстрировать свое мужество, выносливость и ловкость, в том числе и с помощью убийства первого встречного. Но криптии, затеянные как приучение молодых спартиатов к трудностям и лишениям военной жизни, к выносливости, хитрости и ловкости, необходимым на войне, и ознакомлению с местностью и нравами близких соседей постепенно превратились в чудовищную резню. А ведь мы почти соплеменники, – у Дионисия голос дрогнул, и по щеке скатилась крупная слеза.
Камиллу совсем стало неудобно за своего раба, он никогда не видел его плачущим, он считал его сильным и выносливым. Разве может воин плакать?
-Не стесняйся плакать малыш, - словно прочитал мысли Камилла Дионисий,- только никто не должен видеть твои слёзы, кроме тебя самого. У плачущего воина – сердце доброе.
Камилл готов был расплакаться вместе с преданным рабом, и чтобы как-то сдержать себя от предательских слёз он интуитивно прижался к Дионисию. Но сердце отрока не выдержало, он всхлипнул и зарыдал.
Дионисий обнял Камилл а, погладил по голове и тихо произнёс:
-Уважай и щади, малыш, побеждённого противника, и он из врага превратится в твоего друга.


  Часть 2
                Риск оправдан неожиданностью, наглостью и непроглядной тьмой!


1
Сенат очень настороженно и зорко следил за войной с вольсками и эквами. Эта военная, кампания, казалось не закончится никогда. Эквы – горное италийское племя, населявшее долины Толена и Верхнего Аниена и западный берег Фуцинского озера между областями сабинян, латинян, марсов и герников постоянно терроризировали латинян и совершали опустошительные набеги на латинские поля. Почуяв лёгкую добычу, к эквам примкнули вольски.
Днём в идах седьмого месяца –15 сентября стены Курии содрогались от неистово спорящих сенаторов: консул Тит Квинкций Цинцинат очень детально и обстоятельно доложил о леденящих душу фактах скопления у подножия горы Альгиды объединённого войска эквов и вольсков, и, которых он консул, готов разбить, возглавив римскую армию. Сенат, сомневаясь в военных способностях консула, был категорически против, и требовал назначить диктатора. В конце концов, обратились к мудрому Квинту Сервилию Приску. Тот, не долго думая, привлёк на помощь народных трибунов:
-К вам, раз уж дело дошло до крайности, взывает сенат, чтобы в столь решающий миг вы своею властью понудили консулов избрать диктатора (процитировано из Тита Ливия).
Народные трибуны не уповали на совесть консулов и очень жёстко выдали своё решение: подчиниться Сенату, а если мнение Сената будет проигнорировано, их ждёт приказ о заточении в тюрьму.
Так, диктатором (командующим) римским войском, стал Авл Постумий Туберт. Войско комплектовалась из центурий – тех слоёв населения, которые по своему имущественному цензу могли иметь вооружение. Энергичные действия диктатора привели к полной мобилизации всех сил, имеющихся в Риме. На следующий день римская армада под командованием диктатора и консула Тита Квинкция Цинцината, ради которого войско разделили на две армии, направились к горе Альгиде.
Яростный и неукротимый бог войны Марс распростёр руки над своими детьми - воинственными римлянами. Знамений, предсказывающих неудачу, к счастью, не было. Внутренности бедного животного, принесённого в жертву, авгуры изучали непозволительно долго. Сердце, печень, почки несчастного животного были чисты и без изъянов и не дали сведений, предсказывающих пораженческий исход в войне. Зато дали полную информацию о качестве пастбища и изобилии корма на нём! Авгуры вынесли вердикт: «Быть победе!». Ну, и чтоб до конца быть уверенными в фортуне и сопутствующем ей благоприятном исходе сражения, совершили ауспиции-предсказания со священными курами. Вот они то уж, клевали зерно! Любой патриций позавидовал бы их аппетиту!
Вечером того же дня, когда римское войско достигло подножие горы Альгиды, стало видно полчище эквов и вольсков, которое расположилось двумя лагерями возле небольшого лиственного массива у основания горы.
-Странно, - бросил диктатор Авл Постумий Туберт, - они что, так и воевать будут?
-Наверно. - Предположил консул Квинкций и засмеялся, - приготовились окружить нас?
Диктатор разделил иронию консула и, прищурившись, с усмешкой сказал:
-Давай, бери свою часть армии и располагайся лагерем с левой стороны строго напротив левого лагеря врага в тысячу шагах от него, а я – точно также, только с правой стороны. Через час военный совет. Собирай всех командиров, в том числе и командиров рядов фаланги.
Дёрнув поводья, диктатор направил гнедую кобылу в свою временную обитель.

2
Небо заволокло тучами, начал моросить мелкий противный дождь. Но больше всего раздражал порывистый ветер, то и дело, срывая палатки римлян. Через час, как и было приказано, в палатке, в центральной части которой стоял срубленный стол, а на скамьях восседали начальники всех рангов.
Диктатор ходил из угла в угол. Говорил он отрывисто и резко, бросая суровые взгляды то на одного, то на другого командира.
-Итак, что мы имеем. - Начал военный совет диктатор. - Ничем не прикрытое пространство для манёвра большой армии - плохой признак для досрочного окончания военной кампании. Армия вооружена копьями, мечами и дротиками, - он вытащил из деревянных ножен, окольцованный медными пластинами, небольшой меч с бронзовой рукоятью и обоюдоострым лезвием длиной около 60 см и положил его на стол, - конница слабо обучена действовать в открытом бою, боевой порядок фаланг плебеев желает оставлять лучшего. Лучники, которых и так почти нет, при действии фаланги неэффективны. Этого недостаточно для уверенной победы в открытом бою. Поэтому, приказываю сформировать небольшие отряды в количестве двадцати воинов каждый. Командирами отрядов назначить командиров рядов. Командирам отрядов, начиная с сегодняшнего дня после полуночи организовать вылазки ночью, и днём, действуя посменно. Не ввязываться в затяжные сражения. Молниеносно уничтожить несколько десятков воинов врага, и обратно. Обстановку докладывать немедленно после завершения каждой вылазки. Организацию охраны лагерей и смен вылазок отрядов в своём войске возлагаю на себя, в армии консула возложить на консула.
Диктатор давал точные указания по охране объектов, назвал пароль и отзыв. Все в лагере должны отдыхать, кроме постовых и действующих отрядов. В лагере шатающихся бесцельно не должно быть. Он распределил смены отрядов. Тоже сделал и консул Квинкций. Ни у кого не вызвало сомнений в том, что диктатор ничего не упустил, всё продумал и разложил по полочкам – о дежурствах, о смене постовых, о чистоте в лагерях, о дисциплине.
- Вопросы ко мне есть? – наконец произнёс диктатор.
-Конница! - подал голос Публий Юлий, начальник конницы, офицер очень высокого роста с простоватыми чертами лица перегрина, - вы не поставили задачу мне.
Диктатор, сузив глаза, внимательно и укоризненно посмотрел на Публия Юлия:
-Кроме начальника конницы, которая остаётся в резерве, есть ли вопросы?
-Нет… - нестройным хором произнесли командиры.
-Тогда все свободны, кроме начальника конницы, который получит особое задание.
Командиры поднялись и направились к выходу
-Итак, гиппарх*, - на греческий манер назвал командира Авл Постумий, - каково общее число всадников?
-Полторы тысячи, - без паузы на обдумывание ответил Публий Юлий.
-Полторы тысячи.- Задумчиво повторил диктатор, а затем встрепенулся. - Ночью – отдых под охраной, днём - обучение владению мечом на скаку, сидя и стоя. Привить навык соблюдения дистанции между всадниками в группе. И готовность вступить в бой в любой миг по моему первому распоряжению. Лагерь оборудовать в пятистах шагах от моего лагеря в глубине тыла. Задача понятна?
-Да, почтеннейший диктатор, - склонил голову молодой офицер.
Диктатор вышел следом за Публием Юлием. Порывистый ветер, казалось, только усилился. Хорошо, что хоть дождь закончился, подумал Авл Постумий, значит земля быстро высохнет, станет прочной и воинам будет проще сражаться.
Он прошёлся по лагерю и проверил посты. Диктатор не боялся внезапного нападения ночью. Круговая охрана лагеря, как он считал, организована вполне грамотно. Постовые находятся через каждые десять метров, их смена каждые два часа.
Как он ни вглядывался в ночную мглу, он не смог рассмотреть лагерь врага. Как хотелось разузнать замысел врага. Как же это сделать, морщил лоб диктатор. Впрочем, в этой ситуации ничего лучшего не придумаешь. Может быть в другом случае. Но только не сейчас. Надо запастись терпением и ждать, что предпримет неприятель в ответ на дерзкие вылазки в лагерь врага. Скорее всего, размышлял Авл Постумий, и они полезут ночью, только большими силами и не сегодня.

3
Время шло, дни текли за днями, но обстановка возле горы Альгиды не менялась. Римляне производили вылазки, объединённое войско пробовало огрызаться. Диктатор продумывал все свои дальнейшие действия с учётом всех обстоятельств – благоприятных или неблагоприятных. Не пропустить бы атаку, узнать намерения врага, вот что его беспокоило более всего.
На пятый день противостояния вольски и эквы стали предпринимать попытки выманить римлян на решающую битву. Каждый час перед фронтами то одного, то другого лагеря римлян вспыхивали бои местного значения, которые достаточно легко и успешно римскими воинами обращались в небольшие победы. Стоило где-то завязаться более крупному сражению, как Авл Постумий посылал туда небольшие по численности подкрепления. Создавался численный перевес, и противнику приходилось с позором ретироваться. При этом диктатор был непоколебим, основные силы римского войска не привлекал к таким стычкам. Он только приказал усилить и без того хорошо защищённые фланги лагерей. Римская армия буднично оттачивала приёмы воинского мастерства, создавая иллюзию спокойствия.
Диктатор внимательно следил за каждым движением неприятеля. Но что-то его тревожило. Вот! Он почувствовал, что необходимо принимать решение, иначе промедление чревато разгрому. Сердце его вздрогнуло, на секунду остановилось и потом учащённо забилось. Да, сегодня и только сегодня, поверил интуиции диктатор. Он так переживал все события, что в минуты отдыха совершенно не мог уснуть.
-Секст! - крикнул помощнику-ординарцу Авл Постумий. - Позови мне Тита Антония – командира второго отряда. Немедленно!
-Слушаюсь, диктатор.
Спустя некоторое время Тит Антоний стоял пред диктатором и внимательно слушал его распоряжения:
-Возьмёшь двух воинов, проберёшься незаметно в лагерь врага, сначала в один, потом в другой, если информации будет недостаточно… Мне нужно знать их планы на сегодняшнюю ночь.
Тит Антоний молча поклонился, в знак понимания приказа.
Примерно через четыре часа разведчики прибыли в расположение своего лагеря, и Тит Антоний с воодушевлением докладывал диктатору, что объединённое войско проводит боевую подготовку. Очевидно, предположил разведчик, идёт подготовка к решающей битве. Во всяком случае, отдыхающих в стане врага по наблюдениям разведчиков обнаружено не было.
Диктатор одобрительно кивал. Интуиция его не подвела. Да, именно сегодня ночью следует ждать удара.
Он с улыбкой взглянул на молодого командира и заинтересованно спросил:
-А как ты пробрался к ним?
-Пришлось, - он сделал паузу и, прищурившись, продолжил, - обезоружить троих вольсков и переодеться.
-Молодец! Надеюсь обезоруженные мертвы?
-Да, Диктатор, и похоронены. Только без почестей, -растянулся в улыбке Тит Антоний.
Отпустив Тита Антония, Диктатор подумал, что работы у его помощника сегодня будет очень много, но на то он и помощник, и безжалостно крикнул:
-Секст!
Секст стоял рядом. Глаза его воспалённо блестели. Заметив большие круги под глазами помощника, Авл Постумий в душе пожалел молодого ординарца. Ничего, одержим победу, выспится, подумал Диктатор и строго произнёс:
-Собирай командиров на военный совет.
И снова раздумья поглотили Авла Постумия. Открытого боя не будет, на подступах к лагерям необходимо охладить пыл врага. Вот только как это сделать? И все ли силы бросит противник? Может быть в резерве оставит отборные части? Шумные голоса входящих командиров полков, отрядов прервали размышления диктатора.
Когда последний командир устроился за столом, диктатор быстро рассказал о приготовлениях противника и предположил, что сегодня надо быть готовым вступить в бой ночью.
Мнение военного совета было почти единодушным: эквы и вольски очевидно бросят все свои силы, поэтому надо дать решающий бой.
Гул переговаривающихся офицеров отличался решительностью. Все склонялись к завершению кампании победой.
Диктатор окинул взглядом совет и спросил:
-Есть мнение отличное от прозвучавшего?
Наступила тишина. И тут раздался хриплый голос:
-Да, - голос кашлянул и уже без хрипа добавил, - Да, диктатор.
Все повернули головы в сторону сказавшего. Из-за стола поднялся молодой человек лет восемнадцати. Хоть нижнюю часть его тела закрывал стол, было понятно, что он пропорционально сложен, через тунику без рукавов угадывалась его атлетическая фигура, а негрубое изящество крепких мышц сочеталось с умными, образованными, небесного цвета глазами, недлинными белокурыми волосами, скреплёнными сзади простой лентой из парчи. Его лицо было правильной овальной формы, губы плотно сжаты, а жёсткий взгляд поражал мужеством, выдержкой и недюжинной волей.
-Командир второго отряда конницы Марк Фурий Камилл, - доложил поднявшийся командир.
Все притихли и с интересом начали наблюдать за происходящим.
Диктатор рукой подал знак, разрешающий говорить подчинённому. Камилл говорил чётко и быстро:
-Предполагаю, что резерв врага составит примерно треть войска из восьми тысяч сосредоточенных у горы. Половина нападёт сегодня ночью, а резерв будет брошен с рассветом. Ночью наша конница всё равно не сможет эффективно воевать. Поэтому предлагаю конницу бросить в атаку на лагерь противника утром, когда его резерв ещё не будет задействован. А рубежи наших лагерей предлагаю укрепить валом.
После этих слов все зашумели, выражая несогласие, насмешку и иронию:
-Молодой и неопытный…
-Когда же ты собираешься вал насыпать?
-А может быть и камнем его надо обложить?
Больше всех усердствовал консул:
-Юный командир пусть сначала пройдёт испытание настоящим боем, понюхает крови. Это не детские игры в войну. И потом, воинам надо перед боем отдохнуть, а не насыпать вал.
Диктатор повелительно поднял руку, призывая к спокойствию. Наступила тишина. Авл Постумий подумал, что этот юнец с его даром мыслить стратегически очень умён, и это большая редкость для командира и даже полководца.
Он долго обдумывал сказанное Камиллом, наконец, вынес окончательное решение. Чтобы не ущемлять самолюбие зрелых командиров он дипломатично начал:
-Конечно, предложение Камилла очень дерзкое, и возможно при других обстоятельствах его нельзя было бы принять. Однако конница действительно ночью не сможет воевать.
-Вал за ночь не насыплешь, - перебил диктатора консул.
Диктатор повелительно поднял руку, приказывая не мешать ему говорить.
-Поэтому, - продолжил диктатор, - приказываю посты усилить. Конница и четыре отряда, - первый, второй, пятый и восьмой поступают в моё распоряжение и находятся в резерве. Удар противника не должен застать врасплох. Ночь не даст выгодно маневрировать в ближнем бою. Поэтому воинам применять широкие маховые удары, которыми можно будет отогнать противников на некоторое расстояние и таким образом выиграть время и занять позицию сообразно обстановке.
Отпустив всех, диктатор попросил остаться консула.
-Я тебе всё-таки рекомендую выкопать небольшой ров по всей линии фронта перед лагерем, -устало произнёс Авл Постумий.
-Ты хочешь сказать, что этот безусый юноша прав? – с насмешкой в голосе спросил Консул.
-Да, прав, - спокойно ответил диктатор, - к тому же, ров и вал всегда должны окружать лагерь. И я об этом знал.
-Знал, - засмеялся консул, - а почему не приказал сразу?
-А ты не догадываешься?
-Нет, не догадываюсь. Я верю своим ушам и глазам, а не догадкам.
-Вот и плохо. На первом совете я сказал, что мы не будем вступать в открытый бой, и потому появление любой фортификации вызовет у противника подозрение. Теперь понятно тебе?
Консул иронично помахал головой и, обнажив жёлтые зубы, спросил:
-И что, ты сам исполнишь то, что взбрело в его юную голову?
-Естественно, консул Тит Квинкций Цинцинат, - Авл Постумий с насмешкой посмотрел на консула.
Тит Квинкций Цинцинат сглотнул, зло посмотрел на диктатора и бросил:
-Командуй своими полками, а я со своими сам разберусь.
Консул резко развернулся и почти бегом направился к выходу. Авл Постумий вздохнул и только покачал головой.

4
Луна куда-то исчезла, но всё равно серый свет, просачивающийся через сине-чёрные облака, отражал блеск начищенных спин лошадей конницы Публия Юлия. Было очень тихо. Даже лошади перестали ржать. Тишина простиралась к горе Альгиде - далеко в ночной мрак, разреженный мерцанием маленьких звёздочек, то появляющихся, то исчезающих – в лагере противника жгли костры.
Небольшой костёр и в лагере кавалерии римского войска поддерживали дежурные. Два офицера, не спеша подкидывали в костёр дрова и тихо переговаривались.
-Ты боишься завтрашней битвы? – спросил один из них.
-Ну, во-первых, всё-таки точно неизвестно, состоится она завтра или нет, а во- вторых, что такое страх? – начал рассуждать второй, - разве можно о нём думать сейчас, когда ты совсем не чувствуешь опасности? Страх появляется тогда, когда возникает опасность. А возникнет она неожиданно, но тогда уже будет не до страха.
Первый вздохнул и улыбнулся:
-Всё у тебя, Камилл, просто. А мне вот страшно. Я как подумаю, что завтра в бой, весь трясусь.
-И правильно делаешь, что трясёшься. Значит, ты опасность контролируешь, - твёрдо сказал Марк Фурий Камилл.
-А ты что, не контролируешь?
-Я просто не думаю об этом. И потом знаешь, Луций, у меня есть талисман.
-Талисман? Покажи.
Марк снял с шеи золотой медальон и протянул Луцию Ицилию - своему другу.
-И что…что он тебе даёт? –бережно взял талисман Луций.
-Он защищает меня.
Луций повертел в руках амулет и прочитал:
- Et dominabitur a Mari ufque ad Mare & a flumine ufque ad terminos orbis terrarium (И властвует от моря до моря и от рек до конца вселенной).
-И что это значит?
- Если честно, то не знаю. Отец, когда вручал на совершеннолетие, заставил меня три раза произнести эту фразу, а затем надел мне на шею. Он сказал, что амулет достался мне при рождении от авгура. Представляешь, он прошептал несколько слов и умер.
-И какие слова? – непонимающе мотнул головой Луций.
-Скрытый разум. Соедини небо и землю. Время и…
-И всё?
-Ну да. И этого хватит на всю жизнь, чтобы попытаться понять суть написанного на талисмане.
-И какие познания в этой области? - спросил Луций, поглаживая талисман.
-Вот авгур не договорил, а мне стало интересно, с чем же время связано?
-И с чем же?
-Ну, это просто. Время противоположно пространству, как небу противопоставляется земля. Но мне кажется, что здесь подспудно читается что-то другое. Вся наша жизнь – одно противоречие. Мне как-то мой учитель сказал, что щади своего врага, и он станет твоим другом. Одно противоречие. Признавай свои ошибки, и враг тебя простит. Еще один казус.
-Время и пространство, - задумчиво произнёс Луций, - действительно противоположны.
-Да, Луций, и если их единение обнаружится, то мы достигнем нечто более высокого, лучшего… Станем на некую иную ступень развития, - Камилл кивнул на небо.
-Зачем? Мы и так знаем, что там боги во главе с Юпитером.
-А ты их видел, богов этих?
-Луций пожал плечами:
-Порой мне кажется, что дыхание их рядом, а присутствие хоть и незримо, но их руки я ощущаю. А что тебе даст эта золотая пластина, не пойму?
Камилл вздрогнул от странности своего друга и запальчиво ответил:
-Амулет меня защищает и покровительствует мне.
-И что? Ты хочешь сказать, что он сможет защитить от смерти?
-Я верю в него. Вот я тебе отдал, и вдруг сразу почувствовал, что мне чего –то не хватает.
Камилл вдруг замолчал, а правую руку положил на сердце:
- Да! Вот теперь я чувствую страх преждевременно. Извини Луций. – Камилл помялся, - отдай мне его.
Луций протянул талисман Камиллу.
-Странно, не пойму, как металл может защитить?
-Мне говорил мой учитель: «Что сверху, то и внизу». Это значит, Луций наверху существует жизнь, жизнь богов, которые с нами связаны, которые дают нам жизнь, защищают нас.
-И что ты хочешь сказать, что я не связан с богами?
-Ну почему, - простодушно ответил Камилл, - связан, только у меня есть посредник, а у тебя его нет.
-Да не верю я в эту чепуху, я же поклоняюсь богам. И жертвы им приношу. Почему же они не должны меня охранять?
Камилл пожал плечами, но всё же не сдался:
-Он меня защищает от злых духов.
- А я в храме Юпитера гвоздь забиваю и чесноком пользуюсь, как гладиаторы.
Камилл усмехнулся,  устало махнул рукой:
-Мой талисман усиливает защиту. Вот что я тебе пытаюсь доказать. И потом, он у меня всегда со мной. Поэтому я связан с этой золотой пластиной.
Луций вытянул сухую ветку из небольшой связки дров, лежащей возле костра, и кинул её в огонь:
-Откуда ты всё знаешь?
-У меня были хорошие учителя.
Они замолчали, время от времени питая пламя дровяным топливом. Брошенные в костёр ветки с сухими листьями вспыхивали, трещали, и над костром поднимались маленькие огоньки, мгновенно пожираемые ночной мглой. Каждый думал о своём. Луций постоянно оглядывался назад и пытался всмотреться во тьму.
Камилл не выдержал и спросил:
-Что ты постоянно оглядываешься?
-Да так, - пожал плечами Луций.
Камилл внимательно посмотрел на друга. Потом, судя по выражению лица, его что-то осенило, и он хитро улыбнулся, наклонился к уху Луция и прошептал:
-Слушай,  нас сменят не скоро. – Он сжал губы, и озорные огоньки появились у него в глазах. – Хочешь подавить свой страх?
-Ты что задумал? - с сомнением посмотрел на друга Луций.
-А вот что. Мы тихо возьмём лошадей и под покровом ночи проберёмся в лагерь эквов и кого-нибудь захватим в плен. Повезёт, так может быть и офицера прихватим! И выясним планы нашего врага!
-Ты с ума сошёл, - тихо присвистнул Луций, - ты же рискуешь жизнью.
-Рискую, но мой риск оправдан неожиданностью, наглостью и непроглядной тьмой!
Луций задумался. Камилл смотрел на друга искренними и честными глазами. Пауза затягивалась на непозволительно продолжительное время
-Ну, решайся, - начал тормошить Луция Камилл, - да и проверим мой талисман.
-Да, но он же только на тебя распространяется. Ты же сам меня в этом убеждал.
-Да ты же со мной будешь!-невозмутимо парировал молодой Камилл.
Луций почесал нос, потёр лоб и утвердительно махнул рукой.

5
Луций и Камилл -тихо вывели лошадей из лагеря и направились в сторону противника. Через каждые пятьдесят шагов они останавливались и вслушивались, вглядываясь в темноту и постоянно проверяя своё необнаруженное преждевременно положение. Луций на своём пегом коне молча следовал за Камиллом. Увидев мерцающие огни костров, они тут же бесшумно спустились с лошадей и пеше начали двигаться к лагерю противника.
Их глаза уже привыкли к темноте, поэтому не доходя до лагеря эквов, Камилл уже спокойно мог различить посты, и пеший патруль противника, совершавший по внешним границам лагеря осмотр своих владений. Камилл убедился, что и враг, также как и они, к сожалению, не окружили предусмотрительно свой лагерь валом и рвом. В центре лагеря происходили какие-то, как казалось, перемещения. Воины то заходили в палатки, то выходили. Часть воинов отрабатывала своё мастерство владения мечом. Было слышно, как кто-то возбуждённо кого-то отчитывал.
Они остановились совсем рядом, почти в десяти шагах от поста, обозначенного, едва тлеющим костром.
В это время патруль подошёл к своему посту и один из воинов начал палкой шевелить потухшие угли. Костёр затрещал, языки пламени поднялись вверх. Камилл посмотрел на дрожащего Луция, прижал палец к губам и молча кивнул, давая понять Луцию: «Вот именно то, что нужно». Потом крепко ухватился за предплечье друга, сильно сжал, пытаясь унять его дрожь.
-Слушай, посиди пока один, пойду отолью, а то мне невмоготу, - сказал один из постовых и направился в ту сторону, где стояли Камилл и Луций.
Камилл присел и потянул за руку Луция. Тот, чувствуя твёрдость Камилла, приседая, уже испытывал некоторое спокойствие. Во всяком случае, паники точно не было. Высокая трава полностью скрывала их.
Экв подошёл к ним на расстояние двух шагов, задрал подол короткой туники, громко выпустил воздух и направил струю прямо в сторону сидящих разведчиков.
Камилл сначала почувствовал резкий запах. Потом на него полилась противная вонючая моча. Сдерживая отвращение и желание убить немедленно, он терпел. Когда экв издал удовлетворённое мычание и повернулся к Камиллу и Луцию спиной, Камилл поднялся и в стремительном прыжке настиг врага. В мгновение ока левой рукой зажал ему рот, дёрнул на себя и повалил наземь. Луций тут же с неизвестной ему до этого сноровкой начал пихать в рот поверженного противника тряпки, приготовленные заранее. Когда он увидел выпученные глаза, то ему стало весело.
Заткнув врагу рот, они повернули его на живот, завернули руки, и тут Камилл тихо сказал Луцию:
-Вяжи ему руки. Я пойду, со вторым разберусь.
И с этими словами он направился к посту противника. Камилл, благодаря своей необыкновенной ловкости, напал на второго эква. Такой наглости не ожидал и второй патрульный. Экв не успел произнести ни одного звука, как Камилл насквозь пронзил его мечом. И чтобы тот в агонии смерти не крикнул, Камилл зажал ему рот рукой. Экв начал медленно оседать и пока последняя судорога не обозначила смерть врага, Камилл свою железную хватку не отпускал.
Обратно они двигались в молчании. Пленный экв, привязанный к седлу, постоянно спотыкался. Когда, как им показалось, они достигли безопасное расстояние, они решили остановиться, чтобы отдохнуть. Камилл с Луцием были опустошены и измождены напряжением предшествующего события.
Луций привязал лошадей. Мысль о том, что он победил страх, очень радовала его. Он был готов рваться в бой. Завтра. Нет, уже сегодня. Все увидят его доблесть и смелость.
-Я уберу кляп, но если ты пикнешь – убью, ты понял меня? – спросил Камилл у пленного.Тот утвердительно помахал головой. И Камилл с силой выдрал тряпки изо рта эква. Тот сначала поперхнулся, закашлял. А затем его начало рвать.
-Фу-у-у, -скривился Камилл.
Они подождали, пока у эква пройдёт приступ тошноты. Экв слегка отодвинулся от римлян и присел, тяжело дыша.
Взошла луна. Её серебряные лучи освещали земную гладь, а легкий ветерок шевелил листву оливковых деревьев, которых здесь было совсем немного.
Экв поднял голову и с ненавистью посмотрел на римлян. Он чувствовал, что обречён.
Первым подал голос Камилл:
-Ты же не хочешь умереть?
-Кто же хочет умирать? –вопросом на вопрос резонно ответил экв.
-Но мне кажется, что в твоём положении лучше умереть, чем чтобы твои одноплеменники узнали о твоём плене, - заметил Луций.
Экв поднялся на ноги и печально посмотрел на римлян. Но предпочёл не вступать в рассуждения по поводу приближающейся смерти.
-Скажи, сегодня ночью вы действительно предпримете наступление на наш лагерь?– спросил Камилл.
-Неужели ты думаешь, что я вот так просто всё расскажу о наших планах, - экв гордо посмотрел на Камилла.
-Можешь не говорить, - пожал плечами Камилл, - а расскажешь - я тебя отпущу. Сколько вас всего? Лучники есть? Сколько лошадей в коннице?
-Знаешь, римлянин, что я тебе скажу, - жёстко продолжил экв, - моя смерть ничто, но мой народ вам не покорить никогда. Вы пришли на наши земли.
Его дыхание от волнения стало прерывистым, и он умолк.
-Но вы же совершаете набеги на наши поля, вы же убиваете невинных женщин и стариков, - спокойно возразил Камилл. - И ты же не хочешь сказать, что наши предки пришли только вчера? А может быть твои предки пришли вмести с моими? Тогда почему мы живём не в союзе с вами?
-Завтра мой народ займёт все ваши земли, а вас всех обратят в рабство, - не по существу и нагло ответил экв.
Камилл почувствовал, как кровь приливает к лицу, и схватился за рукоять меча, но резкое жжение в груди не дало ему выхватить меч из ножен и нанести удар по экву. Руки онемели, как будто их заковали в железные цепи. Странно, подумал Камилл. Он попробовал разжать пальцы. А вот разжать пальцы ему удалось легко, и он оставил меч в покое. Его вдруг осенило, и он рассмеялся:
-А вот ты и проговорился. Значит завтра, скорее всего ночью. Я правильно тебя понял? А теперь ступай…
-Ты его отпускаешь? – воскликнул Луций.
-Надо быть снисходительным к врагу, Луций, – сказал Камилл и резко прорычал экву, - иди же.
Экв подозрительно посмотрел на римлян, несмело повернулся к ним спиной и, постоянно оглядываясь, скрылся в ночи.
-Зачем ты его отпустил? – с негодованием спросил Луций.
-Послушай, Луций, ну зачем нам его убивать? Ему всё равно не поверят. Да скорее всего, он и в лагерь-то не пойдёт, побоится.
Луций махнул рукой и пошёл отвязывать лошадей.
Когда они добрались до лагеря и тихо подали условный знак постовому, черная туча, поднявшаяся в сумерках с вершины горы Альгиды, закрыла в середине ночи луну. Внезапная тьма опустилась на лагерь, только огни костров продолжали отбрасывать неяркие отблески света.
 
6
Спустя некоторое время после наступления полуночи неутомимый Секст растормошил диктатора:
-Диктатор… Проснитесь. Дозорные доложили, что лагерь консула окружён.
-О, великий Марс, я был прав,- диктатор вскочил, голова закружилась. Потом, потом, только не сейчас, подумал про головную боль диктатор, - беги к Спурию и передай мой приказ срочно выдвинуться к лагерю консула и вступить в бой.
Секст стремительно направился исполнять приказ, но диктатор остановил его:
-Погоди. Передай командирам моей группы незамедлительно привести в полную боевую готовность назначенные мною отряды.
-Слушаюсь, диктатор, - кивнул головой Секст.
Успеет ли Спурий Постумий Альба прорвать окружение, спровоцированное консулом. Его упрямству нет предела, из-за него мы можем упустить победу, злился диктатор.
Диктатор приказал Квинту Сульпицию организовать оборону лагеря, построив четыре отряда в боевом порядке, а сам под покровом ночи начал организацию скрытного манёвра, чтобы ударить противнику с тыла.
Ночь скрывала все передвижения противоборствующих. Но диктатор верил в удачу и, отдав распоряжение построиться цепью, двинул отряд к своему лагерю. Едва различимые огоньки костров становились всё ближе и ближе. Судя по приближающимся крикам и воплям сражающихся, по усиливающемуся неприятно визжащему лязгу оружия в лагере шёл бой. Нестройные очертания воинов на фоне костров становились более отчётливыми. И теперь можно было более-менее различить дерущихся, хотя темень не давала понять, что происходит вокруг.
Диктатор с ужасом наблюдал, как падают его воины. Какое управление здесь может быть, с горечью подумал он и выхватил из ножен меч.
Всё смешалось.
-Не дай убить своего, о Великий Марс! - тихо произнёс Авл Постумий и ринулся в схватку.
Он использовал классическую стойку воина, при которой создавалась большая площадь опоры, чуть развернув корпус и выставив вперёд ногу. Он делал шаги вперёд, назад и одновременно наносил широкие сильные рубящие удары, чтобы хотя бы свалить врага. Вдруг он почувствовал тяжёлое дыхание за спиной, с яростью развернулся для нанесения удара и услышал истошный вопль:
-Секст! Диктатор, это я - Cекст!
Авл Постумий, очнувшись от голоса своего ординарца, опустил меч.
Когда небо начало светлеть и лагерь приобрёл вполне ясные очертания, противник дрогнул и побежал. Диктатор хотел дать команду преследовать врага, но в последний момент передумал. Количество убегающих эквов было до смешного мало.
Авл Постумий начал пересчитывать оставшихся в живых и обнаружил, что в строю осталось чуть более половины. О боги, как он не любил воевать ночью! Отряд получил небольшую передышку, возможность отнести к лекарям тяжелораненых и перевязать легкие раны. Диктатор также позволил перевязать свои. Но битва еще не закончилась.
Небо было мрачным и серым с тяжёлыми низколетящими тучами. Хотя бы не было дождя, непрестанно повторял про себя диктатор. Сейчас на нас пойдут основные силы. Он повернулся к ординарцу:
-Секст! Беги к Марку Геганию. Его полк должен немедленно скрытно выступить к лагерю противника и взять его приступом. Свою победу пусть оповестит дымом от костра, зажжённого оттуда.
Диктатор вывел из лагеря свои отряды, построил их в боевом порядке, приказав начальнику конницы Публию Юлию занять фланги по краям фаланги. Теперь настала очередь и фаланги! Фалангу Авл Постумий не стал усиливать многочисленными рядами. Этого не позволяло сделать ни вооружение, ни численность. Достаточно четырёх шеренг. Всё равно, в бою могут принять участие только две первые, а две остальные заменят убитых и раненных.
- Воины, я жду от вас храбрости, ловкости и хладнокровия, - напутственная речь диктатора был коротка, - не бойтесь разрывов в фаланге, их заполнят ваши товарищи. Не бойтесь смерти, и она отступит от вас! – Он замолчал. Дыхание его было прерывистым. Он набрал полную грудь воздуха и проорал:
- Aut vincere, aut mori ! (Победа или смерть!)
Возбуждённая римская армия тут же подхватила:
- Aut vincere, aut mori !
Армия диктатора Авла Постумия шла в следующем порядке: в авангарде - небольшой отряд из тяжеловооружённых всадников и легковооруженных пехотинцев. Вслед за отрядом двигалась фаланга, фланги которой были прикрыты конницей. Правым крылом командовал сам диктатор, левым – оправившийся от неожиданного удара консул Тит Квинкций Цинцинат, в подчинение которого по приказу диктатора поступил отборный отряд Спурия Постумия Альбы, накануне спасший консула от разгрома.
Вольски и эквы шли в атаку большой фалангой. Конницы, к счастью римлян, не было видно. Тяжёловооружённые воины с длинными копьями на флангах отставали от более лёгкой пехоты. У пехотинцев ноги были защищены железными щитками, грудь покрыта броней, лица прикрыты небольшими забралами шлемов, верхние части которых сужались и образовывали остриё. В левой руке они несли огромные круглые щиты, украшенные изображениями фантастических животных, чудовищ.
Две армии двигались навстречу друг другу неспешным шагом, поднимая клубы плотной пыли, которая почти скрывала знамена, и сгорбленные плечи воинов. Можно было различить только озлобленные лица и широко раскрытые глаза, залитые потом.
Когда дистанция сократилась до ста восьмидесяти метров, с обеих сторон подали команду перейти на беглый шаг. Уже можно было ощутить едкий запах пота и крови.
Сто шагов отделяло одно войско от другого. Но вдруг эквы и вольски остановились в полуброске от римлян и неожиданно метнули копья. Обрушившийся на римлян град оружия совсем не причинил им вреда.
-Вот глупые, - пробурчал диктатор, - всё равно копья не долетели. И зачем преждевременно расходовать оружие?
Он тут же приказал авангарду увеличить темп атаки. Как только дротики были пущены, посеяв неуверенность в первых рядах фаланги противника, римский авангард мгновенно отступив, рассеялся в небольших прорехах, предусмотрительно образованных фалангой, которая специально разомкнулась для этой цели.
А через мгновение первые ряды смешались в кровавой резне. Римская фаланга не дрогнула, воины твёрдо держали свои копья и сумели выдержать натиск противника. Вторая, третья и четвёртая шеренга подпирала первую, не давая ей ни малейшей возможности бросить копья, отступить или запаниковать и обратиться в бегство. Вся римская фаланга жестоко и напористо медленно начала раздавливать противника.
Авл Постумий неожиданно обратил внимание, что тяжеловооружённая пехота противника далеко отстала от своих собратьев, и спешно отдал приказ начальнику конницы атаковать объединённую армию эквов и вольсков с флангов и попробовать им зайти в тыл. И понеслась кавалерия в атаку.
Первая группа конницы, которой командовал Камилл, вооружённая небольшими круглыми щитами и копьями средних размеров стремительно приближалась к пехоте противника.
Внезапно Камилл ощутил острую боль в левом бедре и издал пугающий, яростный крик, подобный грому.
- Камилл, что, что? –рядом оказался Луций.
-Бой, бой, Луций. Оставь меня, - зло проорал Камилл.
От невыносимой боли всё замерло, как будто остановилось время. В левом бедре, залитом алой кровью торчал дротик. Натянув поводья и удерживаясь в седле, Камилл попытался выдернуть дротик. Но в глазах потемнело, а сердце стало биться почему-то медленнее, в такт лязгу оружия. И все же, превозмогая немыслимые страдания, он сломал дротик, оставив наконечник в ране. Он накинул часть туники на бедро. Только вперёд, только не расслабиться, убеждал он себя. И вот, наконец, поле боя ожило. Он увидел множество воинов, на них были странные доспехи, щиты, обтянутые шкурами животных. Шлемы украшенные сверху выступами, не закрывали лиц, которые обезобразились оскаленными гримасами шакалов. Он с остервенением стал наносить удары своим оружием от головы сверху вниз.
Вдруг, как во сне, он увидел громадного воина-великана в бронзовых доспехах и с длинным копьём, направленным прямо на сражающегося Луция.
-О боги! Нет, только не это, - промычал Камилл и что есть силы крикнул, -Луций слева, смотри слева!
Луций не видел бронзового воина и не слышал Камилла. Копьё бронзового воина неумолимо двигалось прямо на встречу груди Луция. Камилл подумал, что он успеет. Уж очень медленно, как казалось ему, бронзовый воин двигается. Он дёрнул правой рукой поводья и устремился на помощь другу. И прямо на его глазах, как во сне, он увидел, что копьё входит в левую часть груди, резко выходит и Луций падает со своего преданного пегого коня.
-М-м-м… - Камилл издал страшный вопль. И его меч с удвоенной силой начал кромсать своих врагов, пронзать и пронзать насквозь.
Кавалерия Публия Юлия в скором времени завершила полуобхват врага с флангов. Грозно надвигавшаяся масса римского войска обратила в бегство эквов и вольсков. Они не выдержали, побросали оружие и помчались в свой лагерь.
Когда диктатор над лагерем противника увидел дым, он воскликнул:
-Лагерь взят! – и приказал всей армии начать преследование бегущих, а затем немедленно захватить последнее прибежище врага.
Это был ужасный день. Это был кровавый день. День стонов и криков поверженных и умирающих.
Много раненных, очень много, думал диктатор, у которого лицо было исполосовано многочисленными ранами. Из его ран на руках и ногах сочилась кровь.
А консул с ужасом в глазах осматривал свой обрубок руки, часть которой осталась на поле боя. Шок его полностью парализовал. Он сидел на камне, что-то невнятно мычал, а вокруг него копошились многочисленные лекари.
Римляне, как и предсказывали авгуры, победили. А разве бывают победы на поле боя бескровными?
Устало моргнули веки диктатора, но его духу хватило заставить глаза сверкнуть, и он прокричал:
-Gloria victoribus! (- Слава победителям!)
Камилл окинул взглядом земное пространство, на котором лежали горы брошенного оружия, трупы людей и лошадей. Действо, имя которому битва, закончилось очень быстро. Он развернул лошадь и поскакал на место прошедшего побоища.
Он очень быстро нашёл тело Луция. Поднял безжизненное тело друга и взвалил на коня:
-Прости меня друг, не смог я защитить тебя, - он смахнул слезу, предательски катившуюся по щеке, - Feci, quod potui, faciant meliora potentes (я сделал все, что мог, пусть, кто может, сделает лучше).
Наступила какая-то странная тишина.
Мёртвые… Везде поверженные тела врагов и своих.
Камилл устало опустился на землю, а слёзы не прекращались, наворачивались и наворачивались от бессилия, от близости смерти, от опустошения и от всего того, что просто не поддавалось объяснению. И, наконец, размазывая грязными руками солёную влагу по лицу, тихо зарыдал, всхлипывая и покачивая головой, усеянной множеством седых волос.

7
Ноябрьское утро разливало холодный свет, в мощном потоке которого мчался в Рим всадник.
Копыта лошади неслышно цокали по пыльной дороге. Марк Фурий Камилл погонял лошадь и думал лишь об одном: поскорее бы увидеть отца и поделиться с ним своими открытиями. Повозка с телом Луция осталась далеко позади. Бросил он и рабов, нёсших его снаряжение и всякое барахло, предназначенное для войны.
Вскоре на дороге к Риму стали появляться повозки, груженые продуктами. Они загораживали путь, и Камиллу приходилось придерживать поводья, чтобы ехать медленнее. Но он не раздражался, а терпеливо ждал, когда пробки сами по себе исчезнут. А когда он останавливался, его чуткое обоняние улавливало запахи вяленой трески, оливкового масла и вина. Наконец, вырвавшись на свободное пространство, сморщив нос от разнообразной примеси запахов, он хлестнул плетью по лошади, пустив её в карьер. Снова остановка - на пути попались многочисленные повозки с полуобнажёнными рабами. Камилл обгонял всех.
Он думал о том, что Авла Постумия сенат удостоит триумфа. После такого крупного поражения эквы и вольски долго будут оправляться. Больше пяти тысяч убитых воинов врага. Авл Постумий по праву заслужил триумф!
Триумф, конечно же, красив по-своему. Камилл ещё в детстве познал феерию славы полководцев. Он мечтал, что когда-нибудь заслужит почести римского народа и отправится по Священной улице.
Да, очень красивое зрелище, начал мечтать он и увидел торжественное шествие во главе с сенаторами, а следом на колеснице, запряжённой четвёркой гнедых коней – он (диктатор-триумфатор!), увенчанный лавровым венком и опирающийся левой рукой на скипетр в виде молнии, а в правой держащий золотой шар с орлом на вершине, направляющийся к Форуму. А затем он поднимется на Капитолий и воздаст почести Юпитеру. А сенат и народ римский воздаст почести триумфатору, потому что сенат и народ римский едины.
Senatus Populusque Romanus – правило при любой власти!
Музыка и пение будут сопровождать колесницу, а следом будет идти его войско – нести добычу и вести знатных пленников…
Он вдруг очнулся от смелых фантазий и вспомнил, что вольск Веттий Мессий – храбрый и богатый воин – был захвачен в плен. Камилл был поражён его мужеством и решительностью в этой битве. Тот орал на своих соплеменников, брызжа слюной, и при этом не забывал наносить удары: «Вы хотите быть перебитыми тут, не сопротивляясь?! Трусы! Пробивайте себе дорогу мечом! Мы в безысходном положении и потому нам нечего терять! За мной!»
Камилл улыбнулся. М-да, так на чём он остановился? Ах, да. Капитолий. На Капитолии принесут жертвы Юпитеру. И всё это под оглушительный гром оваций. А потом начнётся праздник – пир и игры в цирке. Его имя будет вписано в триумфальные фасты.
Но для триумфа нужна война! Ну, уж они – эти войны в избытке, были, есть и будут! Камилл в этом не сомневался! Может быть, и его когда-нибудь назначат диктатором, располагающим неограниченной властью! Он очень хочет им быть! У него столько идей! Он совершенно по-другому видит и боевой порядок, и ведение боевых действий. Реформа! Римской армии нужна реформа! Только тогда она будет одерживать победу за победой, только тогда она станет великой и непобедимой. И это будет! Только когда?
Сейчас он тоже заслужил почести! Конечно не такие, как диктатор, но в городе его ждут слава и почёт! Перед его глазами всплыла картина, как он, сдерживая невыносимую боль, лежал, а в это время лекарь выдёргивал из бедра остатки дротика и приговаривал: «Потерпи, командир, потерпи, всё будет хорошо». И почему-то оказался рядом диктатор, долго смотрел на Камилла, пока не произнёс скупые слова:
-Bis vincit, qui se vincit in victoria - дважды побеждает тот, кто одержав победу, побеждает и себя. Ты мужественный воин, Камилл, и тебя ждёт великое будущее!
Камилл, как казалось ему, летел со скоростью света, но сумерки неумолимо сгущались. Потёмки окутали Рим, но он уже скакал по Священной улице к Палатину – быстрей на холм и домой. На улицах по приказу магистратов уже зажигали факелы и лучины. Он обогнул Палатин и по мощёной дороге начал подниматься к воротам своего дома.
Вид на Рим с Палатина - красота! С надеждой бросил взгляд на Капитолий, где возвышался храм Юпитеру. Хорошо, что стемнело, а то ему бы соседи проходу не давали, ликовали бы по поводу возвращения.
Рабы почтенно распахнули ворота, и он оказался во дворе.
А на ступеньках террасы его ожидали мать и отец. Он соскочил с лошади и, улыбаясь, направился к родителям:
-Мама, отец! Наконец я дома! – он припал к ногам родителей.
-Сынок! Мальчик мой! Ты совершенно седой, – мама стала плакать. А Камилл обнял отца, а потом подхватил на руки мать, закружил её в невообразимом танце. Отец хоть и был строг, но восторг и радость всё же скрыть не смог. Он улыбался! Отец был горд за сына. Камилл превратился в настоящего воина!

8
После сытной трапезы отец и сын уединились в библиотеку. Камилл шёл следом за отцом и видел его голову, покрытую редкими седыми волосами. Отец постарел, с сожалением отметил про себя Камилл.
Стол, заваленный свитками, стеллажи рукописей. И отец, который поможет в трудную минуту. Всё как прежде. Только он уже не мальчик, а взрослый мужчина, переживший войну.
Марк Фурий сел за стол, Камилл разместился напротив на деревянном стуле.
-От-тец, ты не п-представляешь, что я в-видел, и что я у-узнал, – спешил поделиться новостями Камилл, и поэтому от волнения слегка заикался.
-Не торопись Камилл, не торопись. Мудрость требует рассудительности. А рассудительность не любит быстроты. Внезапно пришедшая мысль, как и любая информация, требуют более длительного осмысления, нежели чем ты думаешь. Говори, - повелительно произнёс Марк Фурий.
-Вот, смотри, - Камилл протянул золотой амулет.
Марк Фурий взял его и внимательно начал рассматривать. Повертел в руках и протянул обратно сыну:
- И что же ты хочешь сказать? Я тебя внимательно слушаю.
Он увидел глаза отца и почувствовал, как его взгляд стал проникать во все уголки его души. Камилл, сидевший чуть сгорбившись под пристальным взором отца, выпрямился и излагал всё, что с ним произошло до битвы и на ее поле, подробно остановившись на амулете. Тогда ему показалось, что амулет, рассуждения с другом и его смерть как-то связаны между собой.
Когда Камилл с возбуждёнными глазами и учащённым дыханием завершил свой впечатляющий рассказ, Марк Фурий пошевелил губами, указательным пальцем почесал нос, но не вымолвил ни слова.
-Ну что ж, - вздохнул Марк Фурий, - эта тайна не столь скоро, но станет явью.
-Отец, ты думаешь так же как я? – удивился Камилл.
Марк Фурий усмехнулся:
-Я думаю так, как мне велит моё сознание и душа.
Марк Фурий окинул взглядом свитки папируса, пергамента, исчерченные дощечки, лежащие на столе:
-Твой бог в твоей душе и возвысится он только с тобой. Но с такими убеждениями ты подвергаешь себя опасности.
Камилл кивнул в знак согласия:
- Об этом знаешь только ты.
Марк Фурий одобрительно улыбнулся:
-Вот-вот, и не стоит более распространяться, - он внимательно посмотрел на сына и продолжил, - Греция, хотя и имела многих богов, но все-таки верила, что главный Бог, создатель мира, только один, и поклонялась ему со словами: «Отец богов, верховное божество, к которому мы обращаемся, называя его разными именами, власть которого всемогуща, могущественнейший и неизменный Зевс, источник всякого создания, верховный закон мира, тебе покланяемся. К тебе должны обращаться все смертные, так как ты наш всеобщий отец».
Камилл зажал виски пальцами:
-Ничего не понимаю, отец. Ты называешь Зевса с его многочисленными божками-поддаными и в тоже время говоришь об одном боге?
-Взирай без колебания умственными очами на то, чего нет перед ними, как на то, что есть. Так говорил Парменид. И запомни это на всю жизнь, если не хочешь показаться глупцом. Слушай меня внимательно. Если боги нам не помогают и не влияют на нашу жизнь, не могут устранить болезни, не могут предотвратить преждевременной смерти, то не от того ли, что их так много, и мы не знаем, к кому обратиться. И не проще ли нам поклоняться одному, но более всеобъемлющему и разумному. Еще Зенон говорил, что есть некий разум, простирающийся на всю природу и наделённый божественной силой. Он ведь говорил про единого Бога! Но никак не про нескольких. И запомни, мальчик мой, вера в единую божественную силу предпочтительнее, потому что толкуется проще и понятней, потому что сердце не разрывается на несколько частей. Потому что душа твоя не распылится по всей вселенной в поисках божков и богинь, живущих за счёт лицемерия жрецов, а будет сосредоточена в тебе в одном, в твоей одной вере. Ибо она одна будет направлять тебя на путь истинный и справедливый.
- Хорошо, отец, а вот это поможет моей вере? – с этими словами он снял талисман с шеи, протянул отцу.
Марк Фурий взял амулет и улыбнулся:
-Поможет, если ты будешь в него верить, - он стал рассматривать золотой диск, медленно ворочая его по кругу с запада на восток.
Камилл не удержался и спросил:
-Что это за свечение, отец?
Марк Фурий долго молчал, пока не произнёс:
-Ты хочешь многое постичь в один миг, но так не бывает. Даже я всего не могу знать. Таинство исчезло со смертью авгура. Тебе предстоит долгий путь познания неведомого, порой необъяснимого.
Марк Фурий смолк. Камилл поднялся с деревянного стула:
- Ты устал, отец. - Он поклонился. - Если ты позволишь, то и я пойду отдыхать. Луций – мой друг, погиб. Завтра церемония похорон, и я обязательно буду на ней.
Марк Фурий провёл рукой по лбу, а потом махнул ею, отпуская сына:
-Принеси соболезнования семье Луция, и расскажи всем о его подвиге, Марк.
Сердце Камилла дрогнуло, его уши тут же услышали скрежет входящего копья в нагрудник Луция. Ни его физическая сила, ни его сильный дух не могли принести ему утешение, никакие слезы не могли смыть горькую боль в израненной душе.
Вытянувшись на ложе в своей комнате, Камилл долго ворочался и сразу не смог уснуть. Он не мог забыть налитые кровью бычьи глаза бронзового солдата и падающего с коня Луция. И этот режущий звук металла надрывал его душу и раздирал на части.
Наконец, совсем поздно, веки его сомкнулись, глаза угасли в темноте, на смену скрипу металла о металл в его сознание стал вливаться нежный голос юной девушки, поющей сладострастную песню. Его сердце утешалось, и он забылся сном, дарующим разуму покой и мгновенное забвение.

9
Направляясь к дому Луция, Камилл думал о том, как близка смерть и как скоротечна жизнь. Неужели нельзя предотвратить преждевременную и, главное, бессмысленную смерть, размышлял он. Ведь и его душа когда-либо соприкоснётся с небесами. Камилл пристально оглядывал богатые дома Палатина. Изысканная архитектура строений упорядочивала мысли в его беспокойной душе, которая металась в поисках нескорой смерти - с почестями и блаженным упокоением, смерти, к которой он будет готов.
Он поднял голову и посмотрел на небо. Небесную лагуну заволокло облаками. У него слегка закружилась голова. Но когда холодные дождевые капли начали скатываться с лица Камилла, неприятная головная боль исчезла. Он совершенно не обращал внимания на дождь. Только поправил сагум из грубой и толстой ткани (плащ), мельком отмечая про себя, что такой плащ всё-таки должен хоть как-то укрыть его от дождя. Несмотря на налетевший дождь с ветром Камилл двигался, не пытаясь укрыться от крупных и мощных капель, и не боясь быть промокшим. Всё же на ливень дождь не был похож.
Он ступил на Форум и направился к Священной улице, где находился дом Луция. На Форуме он обратил внимание на выставленные лотки с колбасками. Над горячими колбасками поднимался пар – дождь был осенним, и потому нетёплым. Камилл понял, что тело Луция понесут через Форум. Ловким торговцам было наплевать на значимость мероприятия. Ведь и на чужой смерти можно поживиться.
На Священной улице возле одного из домов он заметил белую деревянную табличку.
-Никак понтифик уже осветил события, связанные с прошедшей битвой, - подумал Камилл и, заинтригованный, подошёл ближе и стал быстро просматривать написанное. Дойдя до имени Луция Ицилия, расположенного рядом с его именем в списке героев, он вздохнул и в спешке удалился прочь, словно белая табличка полыхнула пламенем.
Двери в дом Луция были открыты. Перед входом в дом стояла большая ветка кипариса. Увидев Камилла в сагуме, украшенного белой, пурпурной и голубой полосами, рабы у входа поклонились ему.
-Я - Ицилия, - вдруг услышал Камилл и повернулся на этот нежный девичий голос. Его взор остановился на молоденькой девушке. Он почувствовал, как учащённо забилось сердце, а дыхание стало прерываться. Такого чуда природы он еще не видел. Он вперился глазами в красавицу и напрочь забыл, зачем пришёл. Она была одета в восхитительную тонкую паллу розового цвета, полностью скрывающую ноги и бёдра. Пальцы на ногах, как лепестки ромашек рассыпались веером в сандалиях с перекрёстными ремешками, украшенными бронзовой бижутерией. Сквозь прозрачную ткань прекрасные линии тела угадывались сразу. Незащищенная паллой и безвольно опущенная, утончённая рука, была усеяна бисером маленьких чёрных волосиков. Изысканные пальчики и ноготки, похожие на виноградную гроздь, оставшуюся одиноко висеть на винограднике, словно о ней забыли, придавали девушке стыдливую честность. Камилл заглянул в глаза девушке и начал терять рассудок. Её большие тёмные глаза, как сверкающие звёзды на ночном небе, длинные чёрные волосы, схваченные за тонкой шеей парчовой повязкой, маленькие ушки с красивыми изгибами, гладкая матовая кожа на её смуглом лице, незнающем пудры, мгновенно вызвало у Камилла те противоречивые чувства, которые ещё пока не поддавались объяснению.
-Ну что ты молчишь? – спросила она, печально улыбнувшись.
Камилл сглотнул.
-Ты наверно, Марк Фурий Камилл, - на правах хозяйки продолжила допрос Ицилия.
Камилл молча кивнул.
-А я сестра Луция. –Она вздохнула и взяла Камилла за руку. - Иди попрощайся с моим братом.
Камилл покорно пошёл за девушкой. И только войдя в атрию, где находился Луций, захватившая душу истома, наконец-то, покинула его.
Умащённый и одетый в белую тогу, Луций лежал ко входу ногами на высоком ложе, усыпанном цветами. На голове покоился венок из дубовых листьев, полученный в награду за военные доблести. Было видно, что его тело забальзамировали. Камилл понял это и из-за характерного запаха кедрового масла. Но запах кедра моментально растворился, когда неожиданно появившееся рабы зажгли курильницы с ароматами.
Камилл обернулся, но Ицилии рядом не оказалось. Зато показался раб со скорбной маской на лице.

-Господин, - поклонился раб Камиллу, - вас ждут мои господин и госпожа.
Самое время рассказать родителям Луция о его подвиге и принести соболезнования, подумал Камилл и чинно направился следом за рабом.
Камилл прошёл через множество больших комнат, каждая из которых начиналась колоннами и была украшена стенной росписью. Возле каждого входа стояли рабы и низко склонялись перед ним.
Он вошёл в громадные покои, где на стенах висели глиняные маски предков Луция и великолепное золотое оружие – короткие мечи, рукояти которых были отделаны драгоценными камнями, а клинки – искусной резьбой. Раб доложил о приходе гостя хозяину роскошного дома и удалился.
 Выразительное лицо Камилла отражало лихорадочное волнение.
-Я рад, Камилл, - заговорил отец Луция, - что ты вернулся здоровым с кровавой войны.
-Примите мои соболезнования, Сервий, - с дрожью в голосе произнёс Камилл, - Ваш сын Луций погиб героем .
-Не говори больше ничего, Камилл, - скорбно сказал Сервий Ицилий и поразмыслив добавил, - Divinum opus sedare dolorem (божественное дело - успокаивать боль). Но не твоё. Такова воля богов.
-Пусть живёт вечно его слава и да пребудет отныне мир в вашем доме, - ответил Камилл.
Сервий благодарно махнул рукой:
-На церемонии тебя будет сопровождать моя дочь – Ицилия. Надеюсь, вы уже познакомились?
У Камилла замерло сердце, глаза округлились, и горло пересохло. Но он нашёл в себе силы придать своему голосу непринуждённость и хрипло ответил:
-Да, конечно.
Но при этом он заметил, как сверкнули глаза Сервия Ицилия, а его лицо отразило некоторую долю доброй иронии.
Камилл поклонился и удалился за пределы покоев, где его снова ждал раб. Раб вывел Камилла во двор, откуда должна была начаться церемония похорон.
Дождь, к счастью, закончился и Камилл с облегчением вздохнул. Тяжесть в сознании и боль в груди потихоньку стали оставлять его израненную душу. В конце концов, он устал. Устал от переживаний, от тяжёлого разговора с отцом Луция. С маской скорби на лице Камилл стоял с отрешённым взглядом. Стоял он так неподвижно довольно долго, пока вдруг почти рядом не раздался голос глашатая. От неожиданности Камилл вздрогнул.
 -Луций Ицилий скончался, - кричал глашатай. - Пора! Пора! Всем, кто хочет быть на похоронах, пора! Распорядителя похорон будут сопровождать страж и ликторы! - Голос глашатая становился тише и тише, по мере удаления его к Форуму.
Камилл почувствовал лёгкое прикосновение к руке и обернулся. Рядом стояла Ицилия:
-Сейчас вынесут Луция, и мы пойдём.
Камилл вновь почувствовал, как сердце учащённо забилось, и кивнул.
По Священной улице в направлении Форума колонна с музыкантами, хором сатиров и вольноотпущенниками с колпаками свободы уже не спеша двигалась к месту погребения. Замыкали шествие женщины, обилие слез которых невозможно было даже представить. Картину скорби эффектно дополняла профессиональная плакальщица, определявшая тональность плача. Затем пошли сатиры со своими идиотскими танцами, которые всегда раздражали Камилла. А еще более он не переносил на дух архимима, который на церемонии копировал манеры покойного. Неприятная картина.
Четверо родственников вынесли погребальные носилки с телом Луция и сразу же понесли их за этими шутами. Наконец, подумал Камилл, начинается самая серьёзная часть церемонии. И они вместе с Ицилией и родными Луция направились за кортежем, идущим при свете факелов и возглавляющим ликторами в синих туниках.
К этому времени Форум уже полностью находился во власти граждан, пришедших попрощаться с Луцием Ицилием. Носилки с телом водрузили на специальный постамент, заранее установленный до церемонии. Печальная музыка и пение заполняло Форум.
На постамент поднялся отец Луция Сервий Ицилий. Начали звучать прощальные слова. Камилл пребывал в какой-то неведомой ему прострации, поэтому не мог ни слушать речи выступающих, ни видеть их лица. Рядом стоящая Ицилия молчала. У Камилла появилось странное желание быть рядом с этой девушкой, окунуться в её магнетизм скромности, защитить её, обнять, прижаться к ней. Он как-то странно мотнул головой. Ицилия подозрительно посмотрела на него, но промолчала. И только когда все уже выступили, она легонько подтолкнула его, давая понять, что шествие направилось с Форума за городские стены к месту сожжения.
В поле за Эсквилинскими воротами, было устроено множество маленьких склепов со сводами. Рядом с последним склепом-усыпальницей, подготовленным для Луция уже был сложен костёр в виде алтаря из дров, тростника и хвороста, украшенный разноцветными тканями, гирляндами и кипарисовыми ветвями.
Носилки с Луцием водрузили на костёр. И тут же начали класть вещи, которыми он уже когда-то пользовался при жизни и которые очень любил. Ицилии снова пришлось вывести Камилла из застопоренного состояния и подтолкнуть к ложу, что бы тот вместе с ней обошёл его вокруг. Камилл бросил приготовленные заранее воинские знаки отличия: бронзовую фалеру** ожерелье и браслет. А Ицилия вылила оливковое масло.
Очнулся Камилл только тогда, когда женщины демонстративно начали вырывать клочьями свои волосы, царапать лицо и надрывно вопить. Тошнота начала подступать к горлу Камилла. Он посмотрел на Ицилию. Она, потупив взор, и вовсе не смотрела на отвратительное зрелище.
-Когда же это кончится,- думал Камилл. Наконец, под звуки труб подожгли священную кучу дров. Пламя очень быстро охватило носилки с Луцием, и тело превратилось в прах.
-Прощай, друг, - прошептал Камилл.
Когда костёр угас, слабо горящие угли залили водой.
-Прости, прости, прости… – раздался нестройный гул участников процессии.
Распорядитель похорон дал знак своим помощникам, чтобы всех гостей окропили в знак очищения священной водой, а затем торжественно объявил:
- Ilicet – можно уходить!
И все моментально разошлись.
Камилл замешкался, - он не хотел расставаться с Ицилией. Но почувствовал, что оставаться с родственниками Луция, на которых лежала обязанность собрать обгоревшие кости, он не имел морального права. И только он повернулся, чтобы удалиться от темно-серого пятна, от которого ещё исходило тепло потухшего костра, как его окликнули:
-Камилл, - ему навстречу шла Ицилия, - проводи меня.
У Камилла округлились глаза.
-Не удивляйся, - сказала черноволосая красавица, - мне отец разрешил не присутствовать на закладке урны.
Он понимающе кивнул, и они направились в город.
Ицилия! Вот она, рядом, почти прикасается к нему. Странно, как до сих пор он не мог понять, что случилось с ним. Это было похоже на какое-то волшебство. Она обладала какой-то внутренней магической силой и привлекательностью. Камилл повернул голову и посмотрел на девушку. Её прекрасное лицо с изумительными и неповторимыми чертами и проницательные глаза теперь рядом.
Камиллу показалось, что нелепо вот так идти вдвоём и молчать и он решился заговорить с ней:
-Луций мне ничего не рассказывал о тебе.
Ицилия улыбнулась и сказала:
-Наконец я услышала твой голос. Брат и не должен был обо мне рассказывать. Это он так меня оберегал. Но о тебе Луций мне многое поведал.
-Да? – изумился Камилл.
-Он любил тебя, и по хорошему завидовал тебе. Он всё время рассуждал о твоей храбрости. А перед твоим мужеством просто преклонялся.
-Но почему? Когда он успел..., - не понимающе спросил Камилл и тут же осёкся. - Странно, но это наша с ним первая битва.
Он намеренно не произнёс слово «была», будто он был рядом.
-Да нет, ничего странного! Вы же вместе с ним накануне подготовку проходили?
-Ну да. Но мне казалось, что там себя невозможно проявить.
-И, тем не менее, Луций заметил в тебе преданного товарища и настоящего воина, - она вздохнула и умолкла.
Камилл скромно опустил глаза. Всё ж стеснение не проходило, и он больше не знал, о чём можно говорить с девушкой. А он вот так шёл бы рядом с ней и молчал. Разве нужны сейчас слова? Разве не понятно без слов, что они завладели друг другом, и что она самое прекрасное сокровище на свете! И есть ли уверенность в том, что не будет конца тому, ради чего они существует? Конечно есть!
Солнце то выглядывало из-за туч, то вновь скрывалось, и опускалось всё ниже и ниже, медленно уходя за горизонт.
Так молча, не прерываясь более на бесполезные разговоры, они подошли к дому Ицилии.
Вот и дом Ицилии, горько подумал Камилл. Собственно в доме Луция при жизни Луция он так и не побывал. Для него это всегда будет дом Ицилии.
-Можно я приду к тебе когда-нибудь? – спешно спросил Камилл, словно боясь преждевременно и надолго расстаться с девушкой.
Ицилия очень серьезно посмотрела на Камилла. Ее печальные глаза и без того скрытые в ночном небе без звёзд, потемнели.
- Приходи, – ответила она после некоторого раздумья и повторила, – приходи к нам на поминальный обед, на девятый день.
Она, кивнув на прощанье, скрылась за массивными воротами дома.
Камиллу казалось странным стоять рядом с домом Ицилии. Он медленно повернулся и уныло побрел домой.
 
10
Ицилия сбросила с себя свои свадебные наряды, мягко опустившиеся подле её ног, переступила через них и подошла к небольшому окну. Лунный свет озарил изящное смуглое тело. Она поднесла руку к носу и ощутила запах лаванды.
-Спасибо тебе божественная Венера, что сохранила запах для моего любимого! – тихо произнесла Ицилия и направилась к ложу, где белые и мягкие полотна постели манили её к себе.
Она сначала присела, спустя миг медленно легла и отдалась власти безудержного восторга ожидания счастья. Пока не было Камилла, она предалась воспоминаниям прошедшего дня.
Сегодня в ноне месяца квинтилия – 5 июля прошла торжественная церемония свадьбы. Этот день им стоит запомнить на всю жизнь!
Накануне Ицилия тайком от родных с утра ушла из дому. Где-то в одном из домов по Священной улице ближе к Форуму, на втором этаже жил торговец благовоний.
Поднявшись по лестнице, она оказалась перед массивной дверью. Ошибиться было невозможно. Даже закрытая дверь источала благоухания. С трудом открыв дверь, Ицилия оказалась в небольшой комнате, где на многочисленных полках расположилось несметное количество баночек сосудов с ароматическими травами и склянок с благодатными маслами. А под этим благоухающим сокровищем на скромном стульчике восседал сухощавый финикиец.
Торговец расплылся в самодовольной улыбке, увидев девушку в богатой тунике.
-Позволю предположить, что красавице нравится запах мирры, - финикиец протянул глиняный флакончик с маслом.
- А вот и не угадал, - смущённо произнесла Ицилия, - мне нравится лаванда.
-Я старый осёл, конечно же, конечно же, как я сразу не догадался, - лукаво засмеялся финикиец.
Торговец тут же достал склянку и протянул Ицилии:
-50 сестерций, красавица.
-Так дорого? – удивилась Ицилия.
-Дорого? –переспросил финикиец, - разве для такой красивой девушки может быть что-то дорого? Когда ты себя посвятишь этому волшебному запаху, и когда твой возлюбленный потеряет от тебя голову, ты вспомнишь обо мне и спросишь у себя: разве могут быть удовольствия дорогими?
После купания в бассейне, где сама вода благоухала от ароматных добавок, она вышла бодрой и свежей. Она, дрожа от холода каменного пола, всё же остановилась возле зеркала и стала себя рассматривать. Молодое и упругое тело, нежные изгибы, идущие от талии к бёдрам и дальше по ногам. Даже ступни ей показались красивыми. Всё это для моего милого, с гордостью думала она. Она вдруг заметила, что рабыни с восхищением смотрели на неё. Она смутилась и направилась к каменному ложу, застеленному льняными простынями.
Рабыни налили масло лаванды на её плечи, грудь, живот и, медленно растёрли масло по всему телу. Она закрыла глаза и представила, что это мужские, нежные руки Камилла. От лёгкого возбуждения она вздрагивала, но рабынь она не останавливала, блаженно закрыв глаза, предалась любовным грёзам. Рабыни, почувствовав, что доставляют немыслимое удовольствие госпоже, начали ещё скрупулёзней втирать масло.  А потом на неё надели прямую оранжевую тунику, перехватили шерстяным белым поясом и завязали «геракловым узлом». Её чёрные, как смоль волосы разделили на шесть прядей и уложили вокруг головы. Она ощутила, как на её длинной шее оказались нити из белого крупного жемчуга. На голове закрепили венок из цветов вербены и майоран, и накинули лёгкое прозрачное покрывало, которое закрыло только глаза. На тунику опустили паллу такого же цвета. А на её ногах оказались новые жёлтые сандалии.
Ястреб в полёте благосклонно парил в голубом небе, и авгур среди многочисленных гостей громогласно и одобрительно сообщил о том, что боги довольны таким союзом.
Она протянула Камиллу свиток, в котором было всё её приданое. Но он, как ей показалась, даже поморщился. И она почему-то отметила про себя, что Камилла её богатства не интересовали, и так была рада этому.
И, наконец, смущаясь, она с дрожью в голосе произнесла:
-Где ты Камилл, там и я – Камилла!
Все вдруг замерли. Наступила такая тишина, что ей стало страшно. Она с ужасом посмотрела на Камилла. Это непростительная ошибка, с горечью подумала она. Она совсем забыла! Надо было произнести имя рода: «Где ты Фурий, там и я Фурия». Но волнение испортило всю свадьбу. Камилл остолбенелыми глазами смотрел на Ицилию, и ничего не смог сказать.
И тут отец Камилла почтенный Марк Фурий улыбнулся и крикнул:
-Пусть будет счастлив род Фуриев с именем Камилла!
Он засмеялся, и все гости подхватили:
-Будьте счастливы, будьте счастливы!
Марк Фурий успокоил Ицилию и объяснил молодым:
- Я буду только рад тому,  что род Фуриев будет с именем Камилла.
А потом был роскошный пир, затянувшийся до вечера, и вкусные пирожные, тесто которых готовилось на молодом вине и твороге и запекалось на лавровых листах. Было интересно смотреть на пожилых сенаторов и богатых патрициев, уносящих тайком пирожные с собой. Но таков обычай.
Завершилась их свадебная эпопея торжественной процессией, которая направилась к дому Камилла.
Двое мальчиков нетерпеливо подбежали к Ицилии и взяли её за руки. Она ощутила маленькие, хрупкие и очень горячие ладошки детей, и с этим теплом в руках покорно пошла за мальчиком, держащим факел из боярышника, зажженным из семейного очага дома Ицилиев. Так вчетвером они возглавили свадебное шествие. В сбежавшихся поглазеть зевак пригоршнями швыряли орехи в знак будущего многочисленного потомства.
Перед домом Камилла она остановилась, внимательно посмотрела на громадные деревянные двери, взяла из чьих-то рук сначала жир и смазала двери, а потом окропила их оливковым маслом. Кто-то её подхватил, перенёс через порог, и вот она уже на руках Камилла, который бережно опустил её на землю. Он тут же обрызгал её водой и вручил факел, теперь уже зажженный в очаге его дома.
И вот она, благоухающая лавандой, лежит на брачной постели и ждёт своего любимого. Прошло немного времени. Она даже не заметила, как погрузилась в дрёму.
Сквозь легкий сон она услышала мягкие шаги, и в ожидании прикосновений Камилла ее душа сначала замерла, а потом вспорхнула испуганной певчей птицей.
Но ей не суждено было испытать неведомую любовь, в которой забываешь, где находишься, не понимаешь смысл слов, ненужных в этот миг. Ей не суждено ощутить мягкий трепет слияния двух ярких звёзд в ночном небе абсолютной безбрежностью, которая властвует над влюблёнными.
Чья-та тяжелая рука накрыла рот и нос, а на ее шее очень больно сомкнулись клещами чьи-то пальцы и пережали артерию. В ужасе она открыла глаза. В темноте маячили очертания лица незнакомца. Она хотела позвать на помощь Камилла, но не смогла и потеряла сознание.

Послесловие

Шероховатая поверхность стены отдавала горячим дыханием ушедшей в никуда золотой сферы. Камилл оторвался от стены и повертел головой. Улица была пустынна. Солнце зашло. Впереди тёмные очертания домов расплывались в сумерках. Слабый свет, продирающийся из щелей неплотно закрытых дверей слегка рассеивал мрак впереди. Он быстрым шагом, не оглядываясь, направился домой. Оглядываться – это плохая примета.
Дома он почувствовал, что одежда вся мокрая от пота, то ли от волнения, то ли от быстрой ходьбы. Он отпустил раба и направился к себе в комнату. Тусклый свет огней факелов, освещающий комнату Камилла, подчёркивал скорбность происшедшего события. Он бережно снял амулет с шеи и поднёс его к факелу. Талисман заискрился ярким пурпурно-жёлтым светом.
Подул жёсткий аквилон (северо-восточный ветер), и Камилл ощутил, как на теле мгновенно стал высыхать пот. Качнувшись вперёд, а затем назад, он почувствовал острое жжение в груди. Он сначала не понял, что такой жуткий жар даёт амулет. О боги, скрипнули его зубы. Он с трудом просунул руку за шиворот туники, случайно отцепив фибулу, державшую лацерну и дрожащими руками сжал амулет. Оторвал его от груди и со стоном сдёрнул с шеи. Он не смог удержать в руке талисман и швырнул его на землю. Глянув на руку, Камилл изумился - ладонь, словно только что поставили клеймо, обозначилась круглой печатью-ожогом, внутри которой разместился квадрат с едва видимыми клетками. Но о боли он тут же забыл, когда над амулетом появилось высокое тонкое золотое цилиндрическое свечение, далеко уходящее в небо. Его конец растворялся где-то там, за невидимой границей голубого неба и темноты, бесконечно следующей за бирюзовым пространством. За что? За что ему такое наказание? Не познав любви, не имея жены, что ему предначертано?
И вдруг, в висках стало покалывать. Он интуитивно сжал их пальцами. Голова стала невыносимо болеть. Золотой свет максимально усилился, замысловато изогнулся в сторону Камилла и направил на него мощный поток. Он зажмурил глаза.
Камилл подумал, что сам Юпитер снизошёл до него. Но в ответ он услышал ироничный смех. Это он сам смеялся или кто-то еще? Его голос или че-то еще? А впрочем не важно. Важно то, что сказано. А сказано, вот что.
Нет здесь никакого Юпитера! Равно нет и никаких богов! Пусть его осудят, но он выскажет по нынешним меркам крамольную мысль. Ромул –бандит, пришёл он в Латиум со своей шайкой и убил брата Рема, чтобы не делить с ним власть. Назвал себя Квирином и поставил в один ряд с Юпитером и Марсом. Ну, и где этот Квирин? Сделался двойником Марса? Зато сейчас римляне с гордостью величают себя квиритами. Несчастные! Позор называть себя именем, которое выдумал разбойник. И живут под страхом проклятия, которое охватит того, кто не поверит в непогрешимость оракула.
Вся эта sancta curia romana oraculorum auspicii et augurum, sancta curia romana oraculorum auspicii et augurum (дословно - святая курия волхвов живущая через ауспиции авгуров) несусветная глупость. Авгуры и сами никогда не имели желания веровать в такой бред. Они напускали на себя вид верующих в угоду власти, которой потом было очень легко управлять наивными римлянами. Они и не подозревают, что существует единый Бог, бессмертный, вечный, невидимый и скрытый в непостижимой глубине своей сущности. Сущность его - в неоспоримом единстве.
Бедный Нума Помпилий, царствующий после Ромула. Он напрасно убеждал курию, что народ поклоняется только одному единому Богу-Создателю, что он никогда серьёзно не поверит басням о вознесении на небо Ромула, о богах, богинях и чудесах курии, и доказывал, что все это не более, как лицемерие и притворная вера. Но курия ответила ему, что притворная вера со временем переходит в обычай, и что она всегда готова довольствоваться обычаем притворной веры. А разве могла ответить курия по-другому? Он так и не смог разделить с кем-либо своё одиночество поклонения единому Богу в одном лице. Сколько лет он потратил на создание талмуда о едином Боге? И в каком же месте он его зарыл? Было бы интересно с ним познакомиться.
Раньше живущие в Латиуме поклонялись только одному Богу. Бог один и он вечен. И ему об этом сейчас подсказывает золотой диск-талисман. Диск – это круг. Круг – это бесконечное движение к вечности и в вечность. Круг – это солнце! Вот оно, совершенство! Потому что солнце – центр вселенной. А это и есть высший разум! Вот где произрастают слава и величие. Вот где есть абсолютное непрерывное единство вечности и совершенства! Круг – это время, в котором и времени то нет! Время. Разве бесконечность может указать на время? А небо то бесконечно! Время – это небесное единство! И авгур сказал: соедини небо и землю. Значит, небо – это время. А в круге его талисмана есть квадрат! Квадрат имеет четыре направления. Они известны: север – юг, запад –восток. Квадрат – это земля! Замкнутая территория, пространство. Небо и земля предполагают друг друга, как время и пространство! Это и есть вселенная! Загадочная надпись вовсе и не загадочна. Et dominabitur a Mari ufque ad Mare & a flumine ufque ad terminos orbis terrarium! - И властвует от моря до моря и от рек до конца вселенной! Неужели это предначертано ему? Да нет же! Он всего лишь человек! И такой власти мне не надо! Пусть властвует надо мной Высший Разум!
 Теперь он понимает, что хотел сказать авгур: соедини небо и землю, время и пространство. Вот в чём смысл талисмана – земля вписана в небо! Высший разум пытается подчинить себе всё живое и неживое на земле. И если подчинит, то что произойдёт?
Он с удовольствием ответит на столь простой вопрос. Когда погиб его друг, когда он понял, что смерть рядом и означает и разрушение и возрождение одновременно. Когда похитили его жену, он понял, что человек всего лишь посредник между Небом и Землёй.
Надо ним и в нем – его небо, его душа. Подо ним твёрдая опора – четыре линии креста, дающие непостижимое пространство для защиты. Он связан с Высшим разумом. Он – есть порождение Вселенной и, поэтому, она наделяет его всем, что необходимо в жизни. Человеку доступны любые знания, любовь, истина и божественная мудрость. Вот кредо человека.
Любовь - это совершенство природы. Его любовь – источник энергии и счастья! И он испытает прекрасное, он поднимется над собой и отдаст себя той единственной, которая должна разделить с ним его страдания. Иначе жизнь без любви теряет всякий смысл. И Камилл стал нашептывать:
-Мы будем любить и познавать глубины своих душ, потому что мы часть Вселенной. И поэтому мой выбор, её выбор – это воля Высшего разума. И наш выбор есть сознательное действо в жизни. Мы различны, но мы едины. Мой запах – её запах, мои слова – её слова, мои поступки – её поступки, мои глаза – это её глаза. Дыхание в дыхание, рука в руку, губы в губы, тело в тело, душа в душу. И так будет всегда.
Его истина – его предназначение в жизни. Он придет к истине, только познав бесконечность. Но разве можно познать бесконечность? Он вымостит дорогу, по которой устремится к совершенству. Достигнув совершенства, он скажет, что жизнь завершилась. Не его, нет! Жизнь вселенной. Только когда это произойдёт?
Поэтому истина есть Высший разум –Бог. Неважно, если человек будет в своих суждениях один, а весь мир восстанет против него. Божественная сила даст мудрость понимать другого, думать, как другой, и принять одно-единственное правильное решение. Он человек! Поэтому Камилл обладает таким даром, как мудрость. И только Высший разум сбалансирует его помощь ближнему, исполнение обязанностей и преодоление трудностей. А он уж распорядится этим даром. Поверь ему, Высший разум!
Он возвысится над личными интересами. Он изменит то, что изменяется, он будет бороться, если будет хоть малейшая причина для борьбы. Он отложит меч, если существует мир, и он возьмется за меч, если будет мир. И откроются двери в беспредельные просторы для реализации его кредо.
Амулет, лежащий на ладони Камилла, сверкал четкими золотыми буквами надписи, линиями круга и квадрата, разделённого на девять клеток. Камилл поднялся, бережно повесил амулет на шею. Накинул на тунику лацерну, защёлкнул её фибулой, и тихо произнёс:
- Hic locus est, ubi mors gaudet succurrere vitae – вот место, где смерть охотно помогает жизни!