- Таня, вы опять нас заливаете! Ну сколько можно!
- Ой, теть Валь, простите, я сейчас! – и унеслась на кухню, сверкнув короткой юбочкой. Бестолковая девка.
Валентина постояла на коврике, оглядела открытую прихожую, вздохнула и поплелась вниз к себе. Дом жил своей жизнью – где-то хлопали двери, переговаривались люди, зудела какая-то музыка, тянуло запахами еды и табачного дыма. Разнообразные шумы сливались в единый монотонный хор, от которого тихонько ломило в виске. Устала я, подумала Валентина, ох, как устала.
- Теть Валь! – догнал ее девичий голос. – Я трубу закрутила, сейчас вытру и к вам спущусь, приберу!
- Да ладно, брось, сама приберу, - нехотя пробурчала Валентина и поспешила закрыть входную дверь, отрезая себя от шумной чужой жизни. Хоть в тишине посидеть, и то радость.
А так-то радости было немного. В платежке вон снова напутали, опять идти ругаться, охохонюшки... А здоровье никуда... И работа лежит... И прибраться действительно надо... И Андрюшка не звонит вон уж сколько... С Танькой они правильно разбежались, бестолковая девка, говорю. И музыка эта...
А и правда – зудела и зудела какая-то музыкальная фраза, повторяясь, как будто заело пластинку на древнем патефоне. Был у них такой, от деда остался, куда вот дели только... Дед, дедушка. Валька тогда маленькая сама была, смешная, наверно, прыгала вот под музычку тоже. Как-то так...
Ох, нет, - оборвала она себя, - совсем спятила. И не получается под эту музыку прыгать-то. Ритм какой-то... да где ж это играют? Таааа-та-та-та там-таратам, там-та-та-тара-там-тататам... Тьфу. Надо хоть протереть, что за бардак в квартире, в самом-то деле. А ну-ка, где швабра?
Вот так. Вот так. Чтоб дочиста. И кухню. И комнату, И прихожую. И зеркало... да кто ж это в зеркале-то?
В зеркале отражалась растрепанная пожилая тетка неопределенно-серого цвета, вся, от макушки до пят. Что за дрянной халат на мне? До-лой ха-лат. До-лой тап-ки. Вот так-то лучше. Боже, что за пузо??? Да плевать, ладно. А ну – под душ! Там-тарай-тарай-там-тататам...
С мокрой головой, обмотанной полотенцем, она принялась лихорадочно обшаривать полки шкафов, вываливая тряпье на протертый и высохший пол. Неужели ничего не найдется?! Да нет же, вот оно!
Вот оно, платье! Как она мечтала когда-то о таком! И как недолго наслаждалась сбывшейся мечтой... а потом любовь эта случилась, беременность, роды, потолстела, скандалы, кончилась любовь, сыночка мой единственный, все для тебя... и что дальше? Дальше-то что? Все для сына – а сын захотел Таньку, бестолковую девку. Ну а ты-то – толковой была? То-то. Сами бы разобрались.
Да что ж это такое! Плевать на платье! Я сама по себе хороша! Вот джинсы натяну сыновы – гляди-ка, влезла! И вот рубашки его... а эта, красная, откуда? Что-то не помню, чтоб я ему покупала... ну и ладно. Ой, а она мне идет! Да что ж это за музыка такая!..
Музыка уже не пробиралась вкрадчиво, как поначалу, не заманивала, не запутывала – она хлестала в полную силу, обливала морозом и раскаленной лавой, пульсировала в венах, колотилась в легких, пришпоривала сердце... Ах! Ах!
Она увидела краем глаза, что в зеркале кружится босая женщина в джинсах, летят полы красной рубашки, растрепались мокрые волосы, горят глаза... Ах!!! – бухала музыка, не давая передышки, - ах и ах!!!
И внезапно взвизгом скрипок все кончилось.
Оцепенев, Валентина стояла посреди прихожей. Дыхание ее прерывалось. Что это было?
В дверь постучали. Не дожидаясь ответа, толкнули дверь снаружи, и в проеме показалась Танька с тряпкой и ведром.
- Теть Валь, я... ой.
Теперь они застыли вдвоем, молча глядя друг на друга. Потом Валентина спросила чуть охрипшим голосом:
- Какая это музыка сейчас играла, не знаешь?
- «Болеро» Равеля... Теть Валь...
- Брось, Танюш. Оставь ты тряпки эти. Лучше скажи – что там у вас тогда с Андреем не заладилось?