Олени странно захрипели, дернулись в сторону, нарта вздыбилась, наклонилась и Саване кубарем полетела в колючий снег. Лицо и руки полоснуло лезвиями льда, обожгло холодом, на спину упало что-то тяжелое. Где-то позади истошно лаяли собаки, со злостью и страхом. Девочка не поняла, почему олени выбросили ее? Хорка и Овка самые умные и добрые, их отец воспитывал специально для мамы, говорил: « Они не подведут».
Сегодня утром Саване угостила их ягелем, расправила поводья и чуть не расплакалась, пытаясь поднять тяжелый хорей. Тогда она просто сказала оленям:
– Ань торова, меня зовут Саване. Сегодня я буду вместо мамы. Сейчас поедем в стадо. Вы можете сами ехать, без хорея?
Хорка и Овка услышали и поняли. Они неторопливо пошли, а когда Саване устроилась на нарте, прибавили шагу и перешли на легкий бег. Стадо уже было недалеко, когда случилось это непонятное.
Саване попыталась сесть, со спины скатилось и упало в снег ружье. Оно же всегда было в нарте, под шкурой. И тут странное поведение оленей, лай собак и падение в снег сложилось вместе, и понимание жаркой волной ужаса прокатилась по всему телу. Волки! Там волки! Из-за снега, залепившего лицо, Саване ничего не видела, но чувствовала, они рядом. Оскаленные морды приближались. Сейчас они разорвут ее на части…
В панике Саване попыталась зарыться в снег, одновременно подгребая ружье поближе. Она никогда не держала его в руках. Девочка же, не положено. Видела, как отец перед уходом на войну учил маму стрелять. «Приклад сюда, к плечу…» Хорошо, к плечу. «Это предохранитель, поверни…» Повернула. «Это курок, пальцем на себя, стреляй. Сначала прицелься, смотри на цель….» Саване еле дотянулась до крючка-курка, крепко зажмурилась и…
Выстрел оглушил ее раскатом грома и дикой болью. Показалось, что ружье выстрелило ей в плечо, оторвало руку. Крик застрял в горле. Белое небо стало черным. Сквозь эту черноту девочка слышала, как мимо нее с лаем пробежали собаки. Когда небо снова стало белым, она увидела что упряжка стоит рядом. Хорка и Овка опустив морды смотрят на нее, встревожено и виновато.
–Все хорошо, – прошептала девочка. – Я сейчас…
Если олени тут, значит, волков нет, догадалась она и, перекатившись на бок, села в снегу. Рука была на месте, но сильно болела. Откуда-то прибежали собаки. Радостно лизнули ее в щеки и умчались, не переставая лаять. Кое-как встав, дрожа всем телом от холода и страха, Саване с трудом сделала шаг, второй. Почему-то ноги ее совсем не слушались. Вчера весь день дул восточный ветер. Самый нелюбимый. Он приносил сырой снег и вертел его по самой земле: пушистая тундра покрывалась льдистыми застругами, становилась похожей на огромную рыбину в блестящей чешуе. Ходить по такому снегу и так трудно, а тут… Собаки зло лаяли и виляли хвостами оглядываясь на Саване, дескать, иди скорее, посмотри….
Волк лежал на боку, оскалив пасть с желтыми клыками. Белесый глаз, не мигая, смотрел в небо.
« Я убила волка? – удивилась Саване. – Вот так вот, просто? Я же его даже не видела,… у-би-л-а…»
Ее затрясло с новой силой, такой злой, что боль в плече стала совсем незаметной и думать стало легче.
–Хватит лаять, – прошептала Саване. – Он уже не страшный.
На самом деле – страшный. Ей очень хотелось бросить его, сесть на нарту и уехать домой, в теплый чум. Но зверь был добычей, бросать нельзя. Другие волки увидят, придут мстить. Цепенея от страха Саване пнула серый бок. Волк не пошевелился. Тогда она ухватила его за хвост и потащила к нарте. Оленям это не понравилось. Они встревожено хрипели, мотали головами. Отец всегда привязывал добычу к нарте, но где взять веревку? Тогда Саване попыталась втащить тушу на нарту. Волк был тяжелым, тяжелее хорея. Одной рукой его не поднять. Пришлось двумя. Это было больно, очень больно. Когда, наконец, добыча и ружье были на нарте, Саване расплакалась. Боль, обида и страх горькими слезами текли по щекам. Но сильнее всего было отчаяние. Ма-м-а…
Мама ввалилась в чум, когда в макодане уже засияли звезды. Невидящими глазами посмотрела на детей, бросила что-то на пол и упала на шкуры постели. Дети, обрадовавшись ее возвращению, тут же испуганно замолчали, сжались комочками. Саване, самая старшая, ей уже одиннадцать лет, бросилась к матери. Горячими ладонями гладила, растирала белое, ледяное лицо.
–Где болит, где, что, что случилось?...
Мама только тихо стонала, не открывая глаз. Саване сорвала покрытую инеем шапку, бросилась стаскивать пимы. Мокрые! Потом, ломая пальцы с трудом развязала пояс, распахнула паницу и стала закутывать мать в теплые шкуры.
Шестилетняя Эля и трехлетний Ватако смотрели в угол сея(место у входа в чум) и громко плакали. Там лежал волк. Даже убитый он был таким страшным, что Саване оцепенела. Она никогда раньше не видела волков, ни живых, ни мертвых. Эти страшные клыкастые звери нападали на стадо, убивали оленей, и людей загрызали. Мама снова застонала.
–Сейчас, мамочка, сейчас все будет хорошо, - прошептала Саване, схватила волка, поволокла из чума. Сама, своими руками? От ужаса девочка не могла двинуться с места, так и стояла, глядя на звездную ночь, бескрайнюю тундру, чум, собак, жалобно поскуливающих от усталости и голода, упряжку оленей, брошенную мамой,… Жалость кольнула в самое сердце. Мамочка…
Мама по-прежнему лежала с закрытыми глазами. Саване зачерпнула кружкой горячего бульона.
–Мамочка, попей. Сейчас согреешься. Попей.
Мама безучастно лежала с закрытыми глазами. Тогда Саване попробовала ложкой вливать бульон ей в рот, но зубы мамы были плотно сжаты и целебная жидкость стекала по щеке. Собаки скулили в входа в чум. Вот тогда Саване и почувствовала отчаяние.
Утром мама сказала, что собакам суп к вечеру варить не надо. Рыба кончилась, но это не беда. Она пойдет к проруби, наловит и даст им свежей рыбки. Значит, к проруби она не ходила. Собаки голодные. В отчаянии девочка заметалась по чуму: подбросила дров в печку, вытащила из кастрюли два куска мяса. Дала детям и стала одеваться.
–Пойду, собак покормлю, – сказала она детям. – А вы спите. Не шумите, ладно?
Первым делом Саване бросила оленям две охапки ягеля. Пусть едят. По очереди отрывала ящики: мясо, мешочки с крупами, папины инструменты, мамины сумки-тучейки, шкурки для шитья, жаровня. На дне ларя лежало что-то большое, завернутое в холстину. Бубен. Саване и не знала, что он есть. Рыбы не было. Она даже обрадовалась. Вот и хорошо. Она пойдет на озеро. Знает же, где прорубь, видела, как мама доставала сеть, выбирала рыбу. Справится, и мама сразу проснется. Заткнула за пояс мешок, взяла ломик и позвала собак.
Ночь была ясная, а тундра пестрая от теней длинных снежных наметов, заструг, блестевших в свете луны ледяными боками. Весь день буянивший восточный ветер угомонился, небо стало чистым и таким высоким, что все звезды вышли полюбоваться на снежную тундру.
К озеру Саване прибежала быстро. И только ступив на лед испугалась. Сразу вспомнились все мамины наставления: не ходить на лед, можно провалиться, затянет под воду… если лед трещит, надо лечь и ползти к берегу. Девочка не разбиралась, то ли лед трещит, то ли тишина грохочет, осторожно опустилась на четвереньки, поползла к проруби. Собаки остались на снегу. Бить лед, хоть и тонкий, лежа, было невозможно. Саване села, замахнулась. Ломик чиркнул по льду, обдав ее ледяной крошкой. Рассердившись, она ударила посильней, еще и еще… Лед кусками плавал в темной воде. Освободив сеть, Саване потянула ее и чуть не упала в воду. Сеть не двигалась. Девочка снова улеглась на лед, сняла рукавицы, запустила пальцы в ячейки сетки и стала отползать, выволакивая сеть всем своим весом. Пальцы мгновенно свело ледяной судорогой, и это спасло Саване. Она не выпустила сеть из рук. Просто не могла разжать пальцы. Дернула посильней и на льду перед ней, зажатые сетью, заплясали длинные серебристые полоски. Это было невозможно, это было прекрасно. Шесть больших рыбин! Хватит собакам на сегодня и на завтра. Скрюченными пальцами она кое-как освободила улов, тут же бросила по рыбине собакам, остальную запихнула в мешок и, отдирая примерзшую сеть ото льда, снова опустила ее в прорубь. Пальцы болели так сильно, словно в мире нет ничего кроме боли.
Мама не проснулась. Она была теплая и не такая бледная. И дышала тихо-тихо. Саване лежала рядом и гладила маму по щеке.
– Все будет хорошо, мамочка, все будет хорошо….
К утру обмороженные пальцы распухли ноющей болью.
А сегодня вот – плечо. Скоро на ней живого места не будет.
Выбившись из сил, девочка повалилась на нарту, уткнулась лицом в теплую подстилку-шкуру, поджала ноги и расплакалась горько-горько, жалея себя, маму, собак и оленей. Умные Хорка и Овка пошли тихим шагом. Они знали дорогу и понимали все без слов.
«Так нельзя,» – плакала Саване. – «Я еще маленькая. Мне на озеро нельзя было ходить. И пальцы морозить нельзя было, и плечо разбивать. Это тяжелая работа, для взрослых, а я еще маленькая. Мама узнает, испугается, заругает. Вот она проснется и будет плакать и говорить, что во всем виновата война. Что она – проклятая».
Все беды Саване начались с войной. Отец приехал в Нарьян-Мар и забрал дочку из школы интерната.
– Я на фронт ухожу, – виновато сказал он. – Маме одной не справиться. Ты ей поможешь? Будешь с детьми в чуме. Ты маленькая еще, но с такой работой справишься. А мама будет в стаде. Я оставлю вам совсем немного оленей. С остальными пойду фашистов бить.
Саване удивилась.
–С оленями пойдешь? Зачем тебе они на войне?
–В военкомате сказали, что там горы и скалы. И машины не могут ездить. А наши олешки, они везде пробегут. Снаряды подвозить будут. Так ты согласна?
–Хорошо. У нас уже почти все дети разъехались мамам помогать. Ну, у которых отцы, как ты, на фронт пошли. А ты скоро немцев победишь?
Отец растерянно посмотрел на маленькую дочь.
–Скоро. Я постараюсь.
Саване таким и запомнила его: чуть растерянным, словно он был виноват, что война началась. Обычно добрые и веселые глаза его смотрели с грустью. Прошло уже полгода, а он все не возвращался. Саване каждый день топила печку, готовила еду, носила воду из речки, топила куски льда, кормила сестру и брата, играла с ними, читала вслух книжки, убирала чум. А больше ей мама ничего не разрешала. Даже камусы выделывать не давала. Сама мяла жесткие шкурки, жилки крутила. Саване ее спросила, почему она жилками шьет. Это трудно и долго. Зачем, когда нитки есть? Мама тогда засмеялась: «Вот пимы намокнут и сразу порвутся, если нитками шить. А жилка, когда намокнет – тоже тянется, как мокрый камус. Так что жилкой, хоть и долго, но на века. Нельзя, чтобы солдат на войне в дырявых пимах был». И как бы ни устала, каждый вечер шила пимы. Сошьет и в ларь спрячет.
–Может, встретим кого, или кто приедет ненароком. Передадим пимы в город, а там их на фронт отправят. Солдатам тепло будет воевать.
Но за полгода никто к ним не приехал. Так пимы и лежали.
Каждые две –три недели мама собирала чум. Они грузили вещи на нарты и аргишом ехали на новое место. Маленькое стадо оленей шло следом.
–Почему мы опять переезжаем? – как-то спросила Саване и услышала странный ответ мамы.
–Так олени хотят.
Саване ахнула, руками всплеснула, головой помотала, дескать, не верю.
–Разве не ты ими управляешь?
Мама рассмеялась.
–Нет, моя хорошая. Пастух не управляет оленями. Он их понимает. Видит, чего они хотят, и делает это. Сейчас они хотят сочного ягеля и тепла. Вот мы и идем на юг. А летом им будет жарко, они захотят в прохладу, и мы пойдем на север. Там и комаров меньше. Ты пока смотри внимательно и скоро начнешь понимать, чего они хотят. Наша-то работа – беречь их от зверя и непогоды. Вовремя увести в тихое место, чтобы ветер им не вредил, чтобы вода была. Сейчас-то снег есть, они его поели и пить не хотят. А летом надо вдоль ручья идти. Чтобы вода всегда была. А возле воды ерник зеленый, вкусный. Они его любят. Не все же ягель есть.
Конечно, Саване уставала крутиться по чуму. Воды принеси, унеси. Дрова затащи, чтобы просохли, еду приготовь… Младший братишка оладушки любит. Пришлось Саване научиться и печку чистить и тесто замешивать, и золотистые оладки печь, и не обжигаться при этом. Многому пришлось научиться. Главное, думать наперед. Чтобы все вовремя успевать. Хорошая, в общем жизнь была. До вчерашнего дня.
Устав плакать Саване задремала. Так и ехала по заснеженной тундре, спала, прижавшись спиной к спине мертвого волка.
Она проснулась от детского плача. Хорка и Овка привезли ее к самому чуму. Собак не было. «В стадо побежали. Охранять, – мельком подумала Саване, отдирая примерзший полог чума. – Они свою работу знают, а я-то, уснула, что ли? У меня же мама, дети,…»
Элька и Ватако сидели на постели спина к спине, и самозабвенно ревели в полный голос.
– Он мою куклу порвал! – стала жаловаться Элька, увидев сестру.
Саване с облегчением опустилась на пол возле мамы, потрогала горячее лицо.
–Она просыпалась?
Элька всхлипывая помотала головой.
–Эх, вы, дети. Мама болеет, а вы тут крик устроили, и не стыдно? Что случилось?
–Мы играли, а он дернул куклу и порвал.
В одной руке у Эльки был утиный носик, голова куклы, в другой ленточки сукна, паничка. Саване подумала, что и сама бы плакала над такой бедой. Это была любимая Элькина кукла. Жалко. Ватако разобижено надулся, кулачком вытирал слезы и смешно сопел.
–Он не нарочно, Эличка.
–Нарочно, он дернул нарочно, – упрямилась сестра.
–Нет, солнышко. Он не хотел ее сломать, просто хотел, чтобы ты дала ему куклу. Да, Ватако?
Брат кивнул и заплакал сильнее.
–Ты не плакать должен, а радоваться, – улыбнулась Саване.
Дети удивленно уставились на сестру.
–Видишь, какой ты сильный стал? Настоящий Ватако. Помни о своей силе, братишка.
–Ты починишь мне куклу? – спросила Эля. – Я маленькая, мне кукла нужна.
«Все правильно, – подумала Саване. – Только когда же мне ее чинить? Надо маму покормить, в стадо надо, печку протопить, ужин приготовить….» И тогда Саване неожиданно для себя сказала:
–Можешь моими куклами играть. Все равно мне не до игрушек. Так что доставай мою тучейку и играй большими куклами, хорошо?
Слезы мгновенно высохли. Элька с восторгом смотрела на сестру, которая отдала ей самую большую драгоценность, своих кукол.
– И, знаешь, Эля, – продолжала Саване, ставя на стол миски с мясом и чашки с бульоном. – Если ты будешь играть моими куклами, значит ты большая. Должна мне помогать. Следи за порядком в чуме, покорми брата. Если мама проснется, дашь ей бульона горячего.
–А она долго болеть будет?
–Не знаю. Но пока она спит, я за нее, а ты за меня.
–Хорошо, – согласилась Эля, усаживая брата за стол. – А ты можешь маму вылечить? Мама всегда нас сама лечила.
Саване гладила маму по щекам, прислушивалась к дыханию, и совсем не понимала. Что же ей делать? Может, в ларях есть какие таблетки? Или мази? В интернате доктор таблетки давал, если кто простужался. Но мама-то не простыла, наверно просто надорвалась. Это совсем нелегко, рыбу из проруби доставать, из ружья стрелять. Саване посмотрела на свои руки. Пальцы толстые, болят. И все тело ноет, как будто ее палками били.
В ларях никаких лекарств не было. Саване в каждую тучейку заглянула, в каждом мешочке посмотрела. В одном из них были веточки можжевельника, кусочки сала и какие-то листочки. Саване долго смотрела на эту странную смесь, потом радостно вскрикнула и, открыв другой ларь, достала маленькую жаровню на длинной ручке. Насыпав в нее можжевеловых веточек поспешила в чум, за угольками.
–Элька, я такую штуку нашла. Помнишь, как бабушка чум окуривала, и нас всех. Чтобы не болели.
–Нет. Не помню. Я совсем не помню бабушку.
–Ну да, ты еще совсем маленькая была, когда бабушка умерла.
–Мама тоже умрет?
Вдруг стало так тихо, что слышно было, как потрескивают веточки можжевельника в маленькой жаровне. Пряный аромат наполнял чум белыми клубами. Саване в одно мгновенье прожила всю жизнь. Если мама умрет, дети тоже не выживут. Был бы отец… Война, проклятая.
Саване с горечью осмотрела чум, печку, семейные реликвии на полке синякуя, маму под ворохом меховых одеял, сестричку с братом. Она еще не знает, что делать, но обязательно придумает. Она большая девочка, помощница. Вон, волка убила. Она все сможет. Глядя в большие черные глаза детей, решительно сказала:
–Нет, мама не умрет. Слышите, она выздоровеет. Обязательно. Все будет хорошо. Я сейчас…
Саване выскочила из чума, поставила жаровню у входа, достала из ларя бубен, спрятала под шкуру на нарте рядом с ружьем.
–Поехали в стадо! – крикнула она оленям.
В стаде она не была уже сто лет. Мама не пускала, боялась оставить маленьких одних в чуме, справлялась сама. Рассказала, что уже неделю стая волков кружила вокруг стада. Одного убила она, второго Саване, третий должно быть где-то затаился или убежал.
Собаки встретили девочку приветливым лаем. Значит, волк ушел. Испугался. И правильно. Олени разгребали снег, выискивая ягель. Саване спрыгнула с нарты и тоже стала рыть снег. Только руки мелькали. Вот он, ягель. Есть! Тогда девочка вскочила на нарты, вытянулась во весь рост, даже на цыпочки встала, чтобы быть повыше.
–Слушайте меня, олешки! Меня зовут Саване. Я вместо мамы. Мы знаем, что вы хотите идти. Но здесь ягель еще есть. Я проверила. Мама болеет и я прошу вас оставаться тут. Не уходите пока. Вы же такие хорошие, все понимаете. Я убила того волка, который вас пугал.
Саване с нежностью смотрела на оленей. Хоры-быки по краю, в середине поля важенки с толстыми животами. Совсем скоро родятся оленята. Она будет помогать маме их сохранять. А может… ну, вдруг, мама согласится взять олененка в чум. То-то радости будет у Эльки и Ватако. Дети будут играть с Авкой, кормить его и любить. Человеку, даже самому маленькому, очень нужно любить того, кто младше.
Олени смотрели на девочку и спокойно жевали, а Саване вспомнила, о чем еще должна попросить.
–И не ложитесь на холодный снег. Простудитесь, заболеете. А нам с мамой никак нельзя потерять даже одного из вас. Мы отцу обещали вас сберечь. Так что, пожалуйста…
И тут Саване поняла: вчера дул восточный ветер. Самый злой. Пурга вилась поземкой, олени плохо видели и ложились в снег, чтобы отдохнуть от бесконечного, тошнотворного кружения снега. А мама их поднимала. Бегала от одного к другому и еще волков высматривала. Стадо хоть и маленькое, голов семьдесят, но если сразу половина ляжет, как их поднять… вот мама и надорвалась. И уехала из стада, только когда ветер утих, а волки отступили.
–Мне надо сделать одно дело. Я скоро вернусь и буду вас охранять. А завтра или послезавтра мама будет здорова, и мы пойдем дальше. Я обещаю.
Саване соскочила с нарты, взяла поводья, махнула рукой Хорке и Овке.
–Мы поедем к той сопке.
Она остановила упряжку, не доезжая до сопки. Вытащила из-под шкуры бубен и пошла, перешагивая через заструги. Легкие теплые пимы, сшитые мамой, вдруг стали тяжелыми и холодными. Саване еле волочила ноги. Пальцы, даже в рукавичках, мерзли и ныли. Боль ножом резала плечо от каждого шага, разливалась огнем в груди. Саване старалась ее не замечать. Она подбирала слова. Наконец девочка остановилась, подняла бубен и тут же растеряно опустила его. Колотушки не было. Как же она не догадалась поискать колотушку? Чем теперь в бубен бить? Кулаком, что ли? Ладно, если так, значит будет стучать кулаком. И, сжав зубы, она со всего размаху стукнула по бубну. Тугая шкура бубна отозвалась глухим «Бум-м». Прижав больные пальцы к губам, Саване перевела дыхание и стукнула еще раз.
Она стояла посреди тундры, маленькая, испуганная.
–Здравствуйте, духи. Я не шаман, просто девочка, меня зовут Саване.
Она замолчала озираясь и села в сугроб. Духи не спешили показываться, но Саване знала, что они ее слышат.
– Бабушка рассказывала, что вы есть, и вы повсюду. И помогаете добрым людям. Я не очень добрая. Много, очень много сделала того, что не хотела и что нельзя было делать. Я обещала себе, что никогда не возьму в руки ружье и никого не убью. И убила. Волка. А еще я ходила на озеро. Одна. И я оставила больную маму с детьми. Я, пионерка, разговариваю с вами, с духами. И мне очень страшно, что я не умею заряжать ружье.
Саване перевела дыхание, зачерпнула ладошкой снега и съела, как олени едят, когда хотят пить.
– Я прошу вас, добрые духи, помогите мне. Сделайте так, чтобы мама выздоровела. Пожалуйста. Я так хочу, чтобы мама стала как раньше, веселой и живой. Пусть папа победит и вернется домой. Пожалуйста.
Тундра нежно светилась в лучах скрытого за облаками солнца. Бескрайняя, бесконечная. Маленькая Саване с отчаянием била в бубен приговаривая сначала тихо, потом громко, и наконец закричала в полный голос: «Пусть мама проснется, пусть отец вернется, пусть война кончится… »
Она кричала на весь белый свет и била в бубен, не чувствуя боли. Вдруг она поняла, что ее никто не слышит. Не слышит и не поможет.
– Нет? – спросила она. – Не хотите мне помогать? И не надо! Я волка убила, чтобы он оленей не убивал. Я правильно сделала. И на озеро – правильно пошла. Собак накормила. И с оленями поговорила, правильно. Они – поняли. Потому что я большая. Я и сама справлюсь. Завтра посажу детей и маму в нарту, соберу вещи, чум… пусть стоит, и поведу стадо… Ну, день будем идти, ну, два. Обязательно найдем людей. А то и в город приедем. Найду дорогу.
Саване в азарте вскочила на ноги.
– Вот же он, восточный ветер! Вон, какие наметы сделал. Там восток, а там – запад. Я сегодня ночью посмотрю, где полярная звезда и буду точно знать, куда ехать.
Тундра большая, но везде кочуют люди. Многих она знает. Отец говорил, они надежные люди. У каждого своя дорога, но найти их можно, когда нужно. Сейчас – нужно. И она найдет. Под одной же звездой все, под северной.
Девочка постояла задумавшись, чему-то улыбнулась и вдруг поклонилась до земли.
–Спасибо вам, духи. Вот видите, я же все поняла, хоть и не шаман.
Хорка и Овка, устав ждать подбежали поближе в Саване. Она вскочила на нарту, так как ездил отец, стоя, тронула поводья и запела песню, которую они всем классом разучивали перед самой войной.
"Кто привык за победу бороться,
С нами вместе пускай запоет:
Кто весел — тот смеется,
Кто хочет - тот добьется,
Кто ищет — тот всегда найдет"!
Эгей, – кричала девочка. – Земля моя, краса моя! Здравствуй, меня зовут…
Ее звали… выбирай любое имя: Элька, Неко,Ватане, Сывне,Еване, Еля, Маяне, Недко, Папаконе, Пуйне, Сатане, Сэраконе, Хадне, Яляне… из любого рода выбирай: Талеевы, Вылко, Выучейские, Ханзеровы, Пичковы, Ардеевы… у них у всех одна судьба. Война не спрашивала, сколько тебе лет. В один день, не доиграв детства, они стали взрослыми. Каждый день с болью в руках и сердце они сохраняли землю, людей и оленей. Потому что пока есть олень – жив человек. Они победили в этой войне, дети и матери тундры.