После двух лет проживания в Германии мы уже рвались в Москву к детям, внукам, друзьям, товарищам, к своей среде, к даче в Наро-Фоминском районе, к Родине.
Мне и раньше доводилось бывать в других странах мира – и в Европе, и в Скандинавии, и в Америке. Я бывал там в командировках, а, также, по гостевой или туристической визе. Но здесь, в Германии, мы прожили два года со статусом – ПМЖ (постоянное место жительства). А это совсем другие ощущения.
Российское государство (не Родина, а государство) создало все условия для того, чтобы его граждане, имеющие хоть какую-то возможность уехать, – уехали. Невозможно пенсионеру-горожанину жить достойно на свою пенсию, а у кого пенсия не максимальная, те просто обречены на жалкое существование. Люди, имеющие при социализме заработок, обеспечивающий благополучное «пенсионерство», переведены государством в разряд нищих. А нищета – это унижение.
Все бывшие трудящиеся, ставшие безработными как пенсионеры, обречены жить за чертой бедности. Значительная часть населения живет либо в сельской местности, либо в городах-райцентрах. Такие города мало чем отличаются от крупных деревень, а жители этих городов мало чем отличаются от деревенских жителей, да и способ выживания такой же – они имеют почти что натуральное хозяйство, своих коров, свиней, птицу, все трудятся на своих огородах, обеспечивают себя продуктами питания – качественными и вдоволь.
Но жизнь – это ведь не заполнение утробы, «не хлебом единым жив человек». В селах и маленьких городках еще не везде есть телевидение, телефоны, да и радио еще не везде. Газ по-прежнему роскошь. Дорог нет, почта не работает, телефонизация сельскохозяйственных районов в зародышевом состоянии. И… беспробудное пьянство с постепенным, но безостановочным превращением целого пласта населения в деградированный, неполноценный люд.
В больших городах картина несколько иная. Радио, телевидение, телефонизация, мобильные телефоны, кино, театры, выставки, галереи, ночные клубы, дискотеки, игорные и публичные дома – все это имеется в достатке – для имущих, для богатых, для толстосумов, которых не более десяти процентов от общего числа проживающих. Остальные девяносто – беднота или люди очень среднего достатка. А пенсионеры – это отдельная каста, люди, которые либо сводят, либо не сводят концы с концами.
Я избежал этой бедноты только потому, что живу в Германии, имея вид на жительство. А граждане, живущие здесь и имеющие вид на жительство, защищены государством, тем же самым государством, которое и есть машина подавления со времен Древнего Рима, имеющее свои орудия подавления, такие как милиция, полиция, суды, прокуратура, тюрьмы, армия и др. Государство – оно и в России государство с той лишь разницей, что в России оно только подавляет, а здесь еще и защищает.
В Германии мы, россияне-эмигранты, все имеем замечательные, оплачиваемые государством квартиры, где есть свет, электроплита, круглогодичное тепло без отключения его на месяц на так называемую профилактику. Мы имеем бесплатное медицинское обслуживание. Но бесплатно это только для нас, а на самом деле оно очень дорогое и государство за нас платит. Государство пенсионеров, опекает, защищает. И, наконец, социальное пособие – деньги, выдаваемые четко в последний день месяца, обеспечивающие хорошее, полноценное питание с мясом, овощами, фруктами, вином и так далее, и все это не сезонно, а круглогодично. Несмотря на колоссальную безработицу, общий уклад жизни спокойный, ровный, сами люди улыбчивые, вежливые и предупредительные.
Среди нашего брата, живущего здесь, есть недовольные, бурчащие, занудливые нахлебники, не желающие изучать немецкий язык, а значит, не желающие работать. Как правило, это люди с очень низким интеллектуальным уровнем, ничего подобного не имевшие в социалистической России, привыкшие жить по-плебейски в стране, где они пьянствовали и бегали «до ветру» в поле. И не о них речь.
Здравые люди, образованные, умеющие объективно сравнить, сопоставить две разные жизни, живут себе тихонько, не выпячиваясь, не требуя ничего лишнего. (Собственно, лишнего-то ничего и нет.) Это люди, довольные своим полноценным существованием, с чувством благодарности к стране, которая их приютила, и к гражданам страны, на чьи средства они живут. Вообще, человек, в том числе, россиянин, не должен быть самодовольным. Ему не безразлично то, что происходит в мире и, конечно же, в России. Все жадно следят за жизнью на Родине, смотрят российское и нероссийское телевидение, читают российские и нероссийские газеты. Тенденциозность местной прессы имеет место быть. Но, тем не менее, разные источники информации, в том числе не подотчетные Кремлю, делают представление российских граждан, живущих за рубежом, о происходящих событиях в мире более объективным, более правильным, более реальным.
Итак, мы выехали из Лейпцига в Берлин на скоростном экспрессе в чистом, комфортабельном вагоне. Мягкие удобные кресла, подлокотники, столики. Как и везде в Германии, блестящий чистотой и никелированными поверхностями туалет. Над дверьми в вагоне встроено электронное табло, указывающее скорость движения, которая развивалась до 210 километров в час, поэтому очень быстро мы прибыли на новый и главный вокзал столицы Германии. А через два часа ехали в поезде Берлин–Москва с русской бригадой обслуживания. Вагоны немецкие, но допотопные, неудобные, купе трехместные (трехполочные), тесные. Средняя полка нависает над нижней так низко, что сидеть внизу можно лишь согнувшись. Или надо каждый раз вызывать проводника, чтобы он, используя специальный ключ, поднял или опустил полки. В чисто немецком поезде с первых минут попадаем в чисто российскую сферу обслуживания. В купе сломан кондиционер, поэтому днем задыхаемся от жары, ночью замерзаем от холода. В туалете мыла нет, туалетная бумага была, но закончилась задолго до приезда в Москву. Полотенец нет, вода для умывания отрегулирована так, что струйка ее наполняет твои ладони несколько минут. Еда в ресторане вроде бы недорогая, но уж точно несъедобная. Стаканы с подстаканниками проводники выдают только тем пассажирам, которые покупают у них чай с сахаром и печеньем. Кто имеет свой чай и сахар, тот должен пользоваться купейным стаканом без подстаканника, обжигаться кипятком, проходя по коридору.
О, российское жлобство! О, российские нравы! Ведь на стене висит инструкция, которая «учит» пассажиров, как надо сутки жить при переезде из Берлина в Москву, все в достатке и бесплатно – и мыло, и туалетная бумага, и полотенца, стаканы и другая посуда. На чем же вы, проводники, наживаетесь? На туалетной бумаге?! Позорище! И куда смотрит инспекция железной дороги? Ведь внутри России поезда, связывающие Москву с областными центрами и курортными городами, – это же совсем другие поезда и бригады обслуживания другие. Как же можно терпеть такой международный поезд и таких проводников, позорящих Россию?
Грязные, потные, липкие, мы, наконец, прибыли на Белорусский вокзал, наши мучения закончились и через час мы были дома.
Утром я решил прогуляться по «окрестностям». Первое, что я увидел, – это появившийся в нашем доме магазин «Копейка». Вообще в Москве открыли много магазинов серии «Копейка», «Перекресток», «Пятерочка» и др. То есть городские власти делают что-то конкретное для улучшения торговой сети и качества обслуживания. Когда-нибудь это будет, потому что уже появились магазины большие и маленькие, средние и совсем крошечные, повсюду торговые точки, товар – любой: от мороженого до автомобилей. Ну а в нашем доме – «Копейка».
Я вошел в магазин и ахнул: светлый торговый зал, витрины, стеллажи, полки с красиво расставленным товаром; несколько касс-автоматов с симпатичными девушками в красивой униформе. Маленькие транспортерчики, тележки, корзинки – все как в Европе.
Положив продукты в тележку, двинулся к кассе, достал деньги и обнаружил, что денег у меня случайно оказалось меньше, чем надо было заплатить за покупку. Я решил убрать морковь с картошкой, для этого надо было выйти из очереди, но выйти уже было невозможно, так как я был сзади подперт родной советской очередью и «добрыми» голосами трудящихся «куда прешь» и так далее. Я приближался к симпатичной кассирше, а, подойдя к ней, выгрузил десяток моркови, пару килограммов картофеля, объяснив, что не смогу все взять – денег не хватает. Симпатичная девушка внимательно посмотрела на меня, потом вознесла красивые руки к потолку, глаза – туда же и возопила: «О, Господи!». Тем самым она дала понять и мне, и напиравшим сзади людям – какой же недотепа добрел до нее, ненормальный, положил в тележку овощи, а теперь передумал брать, да еще выкладывает перед кассой.
Я очень непокладистый человек и хамству всегда давал отпор, резкий, граничащий с тем же хамством. Но сейчас я опешил. Сначала потому, что, во-первых, я отвык в Германии от хамства как такового, а во-вторых, восторженный и восхищенный таким новым образцовым магазином был умокнут в наше неистребимое советское дерьмо.
На следующий день решил поехать на трамвае к метро. В Москве нововведение. В трамвай войти можно только через переднюю дверь, воспользовавшись установленным турникетом. И снова вижу хорошее подражание Западу: порядка должно быть больше, безбилетников – меньше или вообще переведутся. Разочарование мгновенное: трамвай набит людьми, как бочка сельдью. Не войти! Пассажиры штурмуют трамвай и турникет. Быстро выясняется, что если трамваи до нововведения состояли из двух или трех вагонов, то теперь – из одного. Количество вагонов уменьшилось вдвое или втрое, а пассажиров осталось столько же.
Есть пословица: «Заставь дурака Богу молиться, он и лоб расшибет». Точно про новую Россию. На трамвайных остановках есть киоски, где продают проездные билеты. Цена одного билета – 15 рублей. Цена книжечки из десяти билетов – 90 рублей. Так вот книжечек этих почти всегда нет в наличии – покупай «россыпью» по 15 рублей за штуку, навар 60 рублей, содранных с тех, кто пользуется трамваем: пенсионеров, студентов и других бедных людей. Поездка в автобусе – точно та же мука. Трамваи и автобусы старые, разбитые, грохочут, скрежещут. В автобусе также смрад и вонь, как будто выхлопную трубу вывернули и направили внутрь салона. В метро я проехал один раз в воскресенье, вечером, когда пассажиров было очень мало, чувствовал себя вполне комфортно, дышалось легко. Но в будничные дни, когда миллионные массы передвигаются по Москве в метро, – тоже одни страдания от толчеи, жары и нехватки воздуха. Такси прекратило свое существование в разгар перестройки.
Все, что можно было, – раскупили, разворовали и машины, и таксомоторные парки. Городские власти провозгласили о начале восстановления таксомоторного обслуживания многомиллионного населения столицы. А пока, это немыслимо высокие цены. Бедные люди таких денег не имеют. Богатые имеют свои собственные автомобили. Тогда кто же пользуется этим видом транспорта? Смею предположить, что водители, взимая с пассажиров деньги по так называемой договорной цене, деньги неучтенные, делятся своей дневной (ночной) добычей со своим начальством, и всем им хорошо.
Моей бедной трахее, имеющей после операции пропускную способность вдвое меньше здоровой, московский смог стал удушьем, и мы уехали на дачу.
На 84 километре Киевского шоссе есть живописная деревенька Деденево. Ее отсекает от возвышенного места узенькая, но длиннющая речка Истья. Она впадает в Нару, Нара – в Москву, Москва – в Оку, а дальше через Волгу хоть в Астрахань плыви. На высокой части местности когда-то была усадьба теперь уже безымянного барина. Вкус у него, очевидно, был изысканный: уж очень красивая округа. Леса, перелески, луга и поля с разноцветьем – в 70–80 годах все это еще было, и я сам все это видел. В реке – рыба, ондатра. По берегу реки – сказочные домики бобров. А грибов… Это мечта любителей «охоты» на грибы, которых и сейчас много. По грибы ходят дачники, москвичи – любители природы. Все, кроме бобров, сохранилось, есть и сейчас, несмотря на варварское наступление человека на природу.
В семидесятые годы двадцатого столетия, в разгар холодной войны Министерство Обороны СССР строило по всей стране так называемые пункты управления в системе гражданской обороны. Каждому министру – по такому пункту, да не по одному. А министерств в стране было около ста. Вот и на этой барской усадьбе был построен такой подземный объект. А наверху, для маскировки – пионерский лагерь, красивый, удобный, комфортабельный с клубом-столовой, большим бассейном, сауной, спортивными площадками.
Пионерских лагерей в СССР было огромное количество – все желающие могли там проводить летние каникулы. В наш лагерь пионеров вообще не завозили, так как его сразу же, не открывая, перепроектировали и перестроили в пансионат «Изумруд» для отдыха тех, кто трудился в системе Минсельстроя. Речку Истью запрудили, появился небольшой водоем с арочным мостиком на островок, сделали пляж, волейбольную площадку. В клубе-столовой – бар, буфет – все для здорового отдыха.
В те годы в стране началось целое движение: с «благословения» ЦК КПСС и Совмина СССР гражданам стали выделять участки земли для того, чтобы там можно было выращивать продукты питания, магазины-то были пустые. Горожане стремились получить клочок земли, чтобы иметь свой картофель, морковь, свеклу и другие сельхозпродукты.
В стране, в ту пору имеющей 22 миллиона квадратных километров земли, разрешалось выделять от четырех до шести соток бросовой, непригодной к возделыванию земли. Во-первых, это должно было быть подальше от города и, во-вторых, выделялись заброшенные болотистые земли. В трехстах метрах от пансионата «Изумруд» вдоль Истьи нарезали 42 участка площадью 5–6 соток. Участки получили министр, его заместители, начальники Главков, управляющие трестами, а также один шофер, который возил управляющего трестом, и один электрик, который должен был обслуживать всех остальных.
Началось строительство. Прежде чем приступить к строительству так называемых дач – это было включено в народно¬хозяйственный план с последующим его утверждением Госпланом РСФСР. Без такого документа, я думаю, очень скоро многих застройщиков пересажали бы в кутузки. Площадь дома – не более 25 квадратных метров, пристроенная открытая терраса – 10 квадратных метров. Соорудить баньку или примитивный душ с подогревом воды – да ни в коем случае. «Лепили» будку площадью один квадратный метр, на крышу устанавливали бочку, туда наливали воду, которая подогревалась солнцем, – пожалуйста, принимай бодрящий душ. Нет солнца, пасмурно, холодно на улице – приедешь домой, примешь ванну. Таков был порядок по закону.
Участок, который выделили рабочему-электрику, был самый непригодный: болото. Тот вынужден был от него отказаться, и тогда этот участок предложили мне, работающему в то время начальником Московского СМУ, а мою организацию привлекли к строительству нескольких дач. Как только построили первые дачи, сразу появились первые анонимки и в ЦК КПСС, и в Народный контроль, и в прокуратуру и так далее. Я читал одну анонимку, так как сам был ее героем. Она начиналась приблизительно, но очень близко к тексту, так: «На фоне полуразрушенной фермы под жалобное мычание голодных коров с торчащими ребрами на берегу реки Истья строятся дворцы…» Далее неровным безграмотным почерком с грамматическими ошибками всех видов описывалась сплошная чушь с перечислением точных фамилий владельцев этих построенных «дворцов». В конце анонимки приписана фраза: «Под стать им – начальник Московского СМУ товарищ Субботников. Это он строит им дворцы, растранжиривая строительные материалы, так необходимые народному хозяйству страны».
Что же это были за «дворцы»? Холодные, кирпичные тонкостенные строения, в которых можно было пожить только летом, обогревая их электроотопительными агрегатами. Сегодня такие «дворцы» – это пропускные пункты на дачные участки, где живут современные крутые парни.
А тогда многие владельцы таких домишек серьезно пострадали: партийные, народные проверки, отдел борьбы с хищением социалистической собственности, прокуратура – да все, кому не лень и кому поступали анонимные доносы, побывали на нашем кооперативе с бесконечными проверками. Я знаю людей, которые понесли наказания по партийной и административной линии. А заместителя министра, Героя Социалистического Труда, участника войны в полном здравии отправили на пенсию.
Конечно, годы спустя эти кирпичные домики были утеплены, сделаны печи, появились другие постройки, баньки, люди обустроились и летом (а кто и зимой) там живут, тем более что большинство из них теперь пенсионеры.
Там и я построил себе рубленую избу с мансардой и баней у леса – вот туда мы и удрали от московского смога. Жили в лесу три недели, наслаждались природой, лесом, баней, общением с детьми и внуками.
А затем снова Москва. Очень много знакомых, среди них такие, с которыми не встретиться, не пообщаться просто недопустимо. К нам приезжали, мы навещали – беспрерывные застолья, тосты, разговоры, рассказы, ответы на вопросы о жизни за границей… Как хорошо иметь много близких знакомых. С некоторыми связаны десятилетиями общением, совместной работой, дружбой.
У меня есть друг, с которым познакомились, наверное, в десятилетнем возрасте. Выходит, что мы знакомы около шестидесяти лет. Зовут его Юра, детская кликуха – Юсан, а на самом деле он – Кашафутдинов Юнус Мисбахович. Жили рядом, из одного колодца таскали воду, были заурядными озорниками, со временем стали местными хулиганами, бывало и того хуже.
У него трудная судьба. Говорят, что сильный человек сам себе строит жизнь, управляет судьбой… Наверное, так бывает, так случается. Но всегда есть обстоятельства, действующие на человека независимо от его собственных взглядов, намерений и устремлений. В конце концов, есть среда обитания, круг общения, интересы окружающих тебя людей и их собственная жизнь как невольный образец подражания. Мало встретишь молодых людей, которые могут осознать свое будущее, заглянуть вперед, выбрать себе путь продвижения по жизни, определить собственную цель и упорно торить себе дорогу, продвигаясь к достижению этой поставленной цели, преодолевая все препятствия, встречающиеся на долгом пути. Я знал только одного такого человека, нашего сверстника, инвалида с детства Юрия Иванова. Вот он знал, что станет врачом. И стал врачом, доктором, профессором.
Жизнь остальных или, по крайней мере, большей части молодых людей из моего окружения складывалась, в том числе, под воздействием самых различных обстоятельств. Если к этому присовокупить свои собственные усилия, проявление своего характера, настойчивость в преодолении препятствий и даже преград, то все вместе взятое я называю судьбой. При этом элемент непознанности считаю вполне возможным.
У Юсана была очень большая семья, отец с ними жил, потом долго не жил, а вскоре умер. Мать – маленькая, сухонькая, неутомимая труженица-татарка тянула этот многодетный воз, полный детских ртов в то тяжелейшее послевоенное лихолетье. Эти рты надо было как-то накормить. Трудились все, кто как мог, поддерживал собственный огород, а Юра в 13–14 лет пошел работать учеником жестянщика. При первой же возможности, окончив школу-семилетку, он удрал в Свердловск, поступил в техникум (и окончил его), избавив свою мать-старушку от одного едока. Через несколько лет мытарства и невзгод началась трудовая жизнь в самых разных регионах нашей огромной страны. Были Якутия, Колыма, Камаз, Качканар, Армения, Украина и так далее. Короткое время работал в Подмосковье и – назад, на Восток, поближе к родной земле, сначала – в Тобольск, ну и затем в родные пенаты – в Свердловскую область. В личной жизни тоже все кувырком. Смерть сына, новая неудачная женитьба, дружба с зеленым змием и волевое уничтожение этой дружбы навсегда и безвозвратно и… одиночество. Человеку, здоровому духом, активному, контактному, любящему общение с людьми и умеющему общаться, быть одному и жить одному – немыслимо сложно и трудно. И он уже почти смирился с такой своей участью.
Человеческое бытие состоит из совокупности взлетов и падений, радости и горя, рождения и смерти – как говорят, темно¬светлой полосатости. На излете жизни ему высветилась светлая полоса: появилась женщина, пожелавшая, как и он, покончить с одиночеством. Мне кажется, что, наконец-то, все «срастается». И я, старый «пошатнувшийся» атеист молю Бога-Аллаха дать им счастья и спокойной старости.
Узнав о моем появлении в Москве, Юра скорректировал свои планы на отпуск и приехал. Мы много говорили и мечтали еще раз вместе побывать на малой Родине. Наша встреча была украшением моего пребывания в Москве. Временное отсутствие своей машины сковывало наши передвижения, затрудняло общение. Появилась усталость и после двухмесячного пребывания на Родине, мы вернулись в Лейпциг.
Обдумывая, анализируя все происходящее на Родине, почувствовав себя гражданином, живущим у себя, дома, на меня навалились грустные мысли. Невольно вспоминаются исторические потемкинские деревни. Радио, телевидение, пресса – все средства массовой информации трезвонят на весь мир о чудесах преобразования нашего общества. Президент со своей лисьей внешностью и такими же повадками бесстыдно лжет о чудесах улучшения жизни граждан России. Да, деревенские люди сами себя кормят. Но жизни-то у них как не было, так и нет. Едят и пьют, пьют и едят. Все остальное, что входит в понятие «жизнь», отсутствует. Не везде есть радио, телевизор, а отсутствие дорог просто отсекает деревни от всей страны. Без газа их жизнь можно сравнить чуть ли не средневековой. Восемь-девять долгих морозных и холодных месяцев в году – это борьба за выживание, начиная от заготовки сена на всю зиму для коров и дров в огромном количестве до использования древних печей для приготовления пищи.
Городские жители не имеют деревенских проблем, но они тоже каждодневно думают о том, где и как заработать на жизнь, на пропитание.
В ужасном положении оказались пенсионеры. Кто-то выживает, кто-то вымирает… Президент и правительство признают, что население России ежегодно уменьшается на миллион. Какой же цинизм, говоря ЭТО, болтать об улучшении благосостояния народа!
Самое ужасное то, что я увидел не улучшение жизни людей, я увидел реальное ухудшение их жизни. У меня такое впечатление, что сейчас в России делается все против людей – хотят ли этого руководители государства или не хотят. Не считаю себя злопыхателем, но ничего такого, что хотя бы отдаленно приближало жизнь российского народа к жизни граждан Европы, не заметил, потому что этого нет. Я вернулся в Лейпциг с такими невеселыми мыслями и с грустью вспомнил классическую фразу: «За Державу обидно».