«41»
День прошел как обычно: подготовка к спуску, спуск. Лёнька на сигнальном конце, выбирает слабину, один рывок – это он спрашивает своего тезку: «Все ли нормально?» В ответ тоже один рывок – «Все нормально, работаю на дне!»
Толя говорит:
- Наощупь обыскивать такой фарватер можно до самой осени. Наверное, тралами быстрее бы нашли.
Не найдены тела Наримановой и одного пожарного. Расторгуев нашел пожарного к вечеру. Тело долго находилось в воде. Вокруг рта и носа – белесая пена пузырями. Кожа набухла, стала как гусиная.
- Вот так, Лёха, - рассуждал Толя Спиридонов, - еще немного и кожа отслаиваться начнет. Сначала с рук слезет – «перчатки смерти» называются. Потом волосы отделяться будут.
- Толя, давай, ты это за обедом расскажешь! – Перебил его капитан катера. Он нервничал. – Чего ты, ей богу, без конца…
- Так ведь парень учится, - кивнул Спиридонов на Лёньку, - ему все знать надо! Пригодится.
- Парень без тебя ученый! Найдем последнего, и уйдет на свои танкера.
- А может, у нас останется? А, Лёха, не уж работа не понравилась?
- Понравилась. – стиснув зубы, отвечал Лёнька, перетаскивая мешок с телом на берег. После Наташки обнимать утопленников было как-то не очень. Лучше уж пусть самого когда-нибудь вытащат, чем всю жизнь поднимать такие дары моря!
Ночью опять проснулся. Луна светила прямо в глаза – занавески не были задернуты. Осторожно встал, чтобы не разбудить Наталью. Попил воды. Захотелось курить, вышел в коридор. Сон пропал совсем. Войдя в комнату, сел за стол. Достал из сумки завещанную бабушкой икону. Поставил и стал внимательно рассматривать. В лунном свете лик Божьей матери был таинственным и завораживающим. Глядя на него, Лёньке хотелось верить, что душа бессмертна, что есть, кроме этого – земного, другой мир, куда переселились души тех, чьи бездыханные тела он поднимал со дна Иртыша.
«Казанская икона Божьей матери, - прошептал Лёнька. Ему хотелось сейчас сказать что-то необыкновенное, не относящееся к суетной жизни. И если бы он знал хотя бы одну молитву, он бы, наверное, ее сейчас прочитал. Но молитвы он не знал. Он сам не заметил, как у него по щеке покатилась слеза. Он смахнул ее со щеки досадливо. «Ну, вот,- подумал, - оказывается, и плакать не разучился»
Он вспомнил про Вовку Арбузова, который так вдохновенно рассказывал про церковь Казанской иконы Божьей матери. Потом его мысли перенеслись к спящей Наталье. Он еще раз подумал о том, как же, действительно, нужно любить человека, чтобы вот так вот сорваться и поехать за тридевять земель, чтобы проверить какие-то слухи о сгоревшем танкере. Ему по-прежнему казалось, что он виноват перед ней. Мертвыми занимался, а про живых забыл…
Вдруг как наяву увидел лицо Романыча в полумраке ходовой рубки: «К людям надо с бронзовыми ключами подходить!» Он был одного возраста с отцом. Может быть, не маме, а отцу дать телеграмму? Какое сегодня число? Пятнадцатое июля… Стоп! У него же день рождения послезавтра! Вот ёлки с палкой, как его вышибло… Все перезабыл.
Если б Наташка не приехала, так еще бы долго в себя приходил! Вот и отлично. Дам телеграмму, поздравлю с днем рождения и будет понятно, что у меня все хорошо.
Королев вздохнул и убрал икону со стола. Молитвы он не знал. Поэтому он взял авторучку, тетрадный лист и стал писать:
Мне не хотелось плакать Вам в жилетку,
Винить во всем судьбу или врагов
И, словно нищему на паперти монетку,
Вымаливать прощенье у богов…
Исписав тетрадный листочек, лег и сразу заснул. Утром будить Наташу не стал. Завтракали они уже не в столовой, а дома. Проглотив яичницу и выпив чаю, уехал на работу, предварительно оставив на столе деньги на продукты.
Наташа проснулась и, накинув на плечи Лёнькину рубашку, подошла к столу. Там лежала десятка и короткая записка: « Деньги на продукты. Целую, любимая! Королев»
Она улыбнулась – Лёнька верен себе, даже в записке слова экономит! Она перевернула листочек и стала читать:
…Мне не хотелось уходить с пути,
Что на развилке выбрал я у камня,
Чтоб без оглядки по нему идти,
Как по земле идет с молитвой странник.
Мне не хотелось лезть в чужие сани,
Брать грех на душу, что-то обещать.
Быть может, я виновен перед Вами,
И Вы вольны судить или прощать.
Мне не хотелось парус убирать,
На море непогоду прокляня…
Но я прошу – попробуйте понять,
Пред тем как вы осудите меня…
Наташа бережно свернула листок и положила его в сумочку. Ей захотелось немедленно увидеть Лёньку, обнять его и сказать ему, как она его любит.