Разговор первый
– Вчера была у врача. Просмотрел меня по всем параметрам. Вдоль и поперёк. По анализам хоть в космос лети завтра. Без подготовки. Кстати, врач высшей квалификации. Педиатр. Ничего не нашёл. А у меня – болит. И зачем, спрашивается, мне его квалификация? Послал на стенографию …
– Может быть сонографию?
– Какая разница – сонографию, стенографию... Там тоже ничего не найдут! Я ему по-армянски говорю: «Мата ханэм сирта – сердце болит». А он мне: «Вы очень впечатлительны, не берите ничего в голову». Вот такой вот врач попался. Педиатр. И к тому же ещё – армянин. По-армянски ни бум-бум. Вышла от него в полукоматозном состоянии
– На ночь настойку пиона с валерианой попейте, всё пройдёт. Это у Вас от нервов.
– Да, все болезни от неприятностей. Три минуты понервничаешь, потом из штопора пять дней выходишь. А иногда и покричать полезно. От души покричишь, так одно из двух: или полегчает, или ещё хуже станет. Клячкина слышали? Это он так пел: «Только нервы устали, стервы, да аорта бузит порой». В самую точку. Будто про меня.
– Не знаю, я пионом только и спасаюсь.
– Когда под восемьдесят, уже ничего не спасает. Даже пион. Года-года, где ваша младость? Вы знаете, в последнее время мне в транспорте все уступают место, будь то женщина или мужчина. Причём – любой национальности… Даже узбеки с таджиками. Вот, когда я почувствовала возраст.
– Для своих лет Вы прекрасно выглядите.
– Когда мне говорят, Вы замечательно выглядите, знаете, как я отвечаю?
– Нет, не знаю.
– Алаверды...
– Замечательно! Тогда, если Вас не спасает пион, попробуйте витамин бэ прим.
– Нет, я принимаю сейчас Карсил Форте. Это для слуха. Вы знаете, Бетховен… От чего он оглох? Оказывается, он ел из Рейна отравленную рыбу. Ещё в те времена в Рейн спускали все отходы производства, не говоря уж о канализационных стоках. И вот – результат: уши не слышат, печень вздулась, в голове сплошная музыка. Так этого мало, он ещё запивал эту рыбу каким-то дешёвым эрзац-вином. Бедность не порок, но сами видите, какое свинство происходит: великий композитор и полная глухота от рейнской рыбы и поддельного вина. Немцы, они кого хочешь доведут до ручки.
– Ой, как Вы правильно сказали!
– Я тоже за свой век рыбы съела много. Люблю её, грешным делом. Особенно осетрину – простую русскую еду. А откуда вся эта рыба, поди – разбери. Может, из Рейна что-то и мне перепадало.
– В Рейне, вроде, осетры никогда и не водились.
– Я ж не только осетров ела. От осетров, я думаю, не оглохнешь. В последнее время чего-то глуховата стала на левое ухо. Когда оглохну окончательно, тоже начну, наверное, симфонии писать. И печень заодно лечить этим самым Карсил Форте. Я его заранее стала принимать, благодаря рекламе. Слух якобы восстанавливает и печень чистит. Там то я про Бетховена всё и прочла. Не реклама, а научно-популярная библиотека, энциклопедия мысли. Если бы не этот Карсил, так я про Бетховена до сих пор ничего бы не знала. Придумали бы это лекарство при Бетховене, может, он до сих пор жил бы и симфонии свои сочинял бы на радость уважаемой публике. А так – загубили талант.
– Талант вещь редкая. Особенно в наше время.
– А я просто напичкана талантами. Вы знаете, как я пела в детстве? Да и сейчас ещё могу дать фору кое-кому... У меня же абсолютный музыкальный слух. Я брала все 4 октавы. Это определила одна преподавательница из Эстонии еврейской национальности. А евреи в таких делах врать не станут. Сейчас-то я и одной октавы не возьму. А тогда: охо-хо! Была бы пятая октава, я бы и её взяла. Вот, послушайте из старого репертуара:
Не говори, уже всё сказано,
Моей любви тебе обязана.
Сейчас разве так поют? Джигурду знаете? Поёт, как храпит – на одной ноте. В электричках выступает. Забивает своим пением стук колёс:
Девки лезут в море плавать, натянув рейтузы,
Потому что их кусают в задницу медузы.
А ещё «Щуку» закончил.
– Это что?
– Щукинское училище. Ну, это актёры так между собой называют. Чему его там учили? Деградант и хулиган! Настоящий Буратино: только нос, член и деревянные мозги. И больше ничего. Вот, Димка Певцов – это другое дело. Не пел, не пел, а потом как запел… У него с Зарой такие концерты! Захаров отдыхает. Так спелись, так спелись! Недаром фамилия – Певцов.
– А Вы близки к актёрам?
– Близка – не то слово. Я варюсь в актёрской среде, как в крутом бульоне. У меня муж, две дочки, зятья и внуки – все артисты. Династия. Началось всё именно с моего мужа. Это человек на букву А. Классический пример классического актёра. Такие только в стародавние времена водились. Его я боготворила. Он же у меня был не только артистом высшей пробы, но и прекрасной моделью. Все свои шляпки, которые я шила своим клиенткам, я примеряла на него. Мне же нужно было видеть со стороны мою работу. А он, как настоящий артист, всё терпел. Я ему очередную шляпку нахлобучу, а он, как ни в чём ни бывало, роль свою из Ибсена наизусть читает. Терпение – гениальное! С таким терпением уж давно можно было народным стать. А он всё в заслужённых ходил. У актёра что главное? – Чтобы кишечник, душа и мысли были в полном согласии. Только тогда он обретает известность. Актёр должен израстаться, а не стоять на месте.
– В кино не снимался?
– По молодости. А театр был для него храмом.
– Я театр тоже посещаю. Восторгаюсь Гафтом. Талант!
– Вы говорите Гафт талант? Вы не видели настоящих талантов! Стоило один раз посмотреть на моего благоверного, и перед вами сразу же вставал Ибсен. Во весь рост. Это был не талант, а талантище!
– Вы про Ибсена?
– А при чём тут Ибсен? Я говорю про моего мужа. Сейчас от всей этой шелупони, что вьётся вокруг телевизионных сериалов, несёт безвкусием и баночным пивом. До Ибсена им за всю жизнь не доехать.
– Но Гафт, знаете, тоже…
– А что Гафт-гафт?! Он писал-писал свои эпиграммы и вдруг встретил Остроумову. А она за Левитиным тогда была. На что она клюнула – на эпиграммы или на его харизму? Но Левитин в итоге оказался с носом. А когда у Гафта начался остеопороз, то ни харизма, ни эпиграммы не помогли. А Левитину до сих пор хоть бы хны. Останься тогда Остроумова с ним, может, и у него какой-нибудь пороз начался. Заметили, у Гафта нет ни одной комедийной роли. От этого происходит уныние, а от уныния – всяческие болезни. Возьмите Фюнеса – де-Фюнеса. Прожил почти 70 лет. А мог прожить и больше. А всё почему? Да потому, что в кино он – комик. А дома был трагик.
– А из новых?
– Новые только за деньгами гоняются. Да за олигархами тянутся. Тот купил себе дачу на Рублёвке и вся шелупонь туда же. Другой перламутровый «Бентли», все рты пораскрывали от зависти. Третий золотой биде для жены заказал, народ в ауте. А цены-то кусаются. Не каждому по карману. Зять у меня заработал на сериалах, – всё бандитов играл, – так только на старый деревянный дом и хватило. Триста кэмэ от Москвы. Говорит – рядом. Настоящий бандит дальше МКАДа не строит. А он мотается туда-сюда на своём «Додже», как чумной: то второй этаж надстраивает, то баню ставит.
– И это тоже неплохо.
– Было бы неплохо, если бы из кожи вон не лез. Его друг детства из Барнаула в олигархи подался, ну и стал скупать, что ни попадя. А зять всё норовит догнать. Да куда там! Олигарх себе квартиру четырёхэтажную на углу Арбата покупает: на каждом этаже по четыре комнаты, ванные-шманные, спальные из эбенового дерева, между этажами лифт площадью в малосемейку, весь в зеркалах и лепнине в сусальном золоте – жить в нём можно семье из трёх человек. А зять следом гостевой дом строит у себя в деревне, чтобы не отставать. Да куда там! Этот барнаулец следом пентхаус с зимним садом себе нарезает, с видом на новый храм. Ну, который Лужков построил. Раньше там ещё бассейн при Советской власти был – народ в нём отмокал от трудовых будней.
– Храм Христа Спасителя, что ли?
– Во-во, Именно Спасителя! Только кого спасать-то? Сейчас стало престижным покупать квартиры с видом на главный храм. Встал утром, посмотрел в окно, а там на тебя сразу благодать ниспускается от заутрени, и заряжен ты на целый день святым духом, чтобы дела свои олигархические проворачивать. Все же знают – главное спастись, остальное шелуха. Но всё равно в шелухе своей прозябают.
– Это Вы правильно сказали!
– Зять, конечно, такой пентхаус с ботаническим садом купить не может. Кишка тонка. Так он из последних сил себе бассейн перед домом копает, кафелем обкладывает и дорожку вокруг мозаичную. У нас всегда так: если не храм, то бассейн. Деревенские смеются, озеро – рядом, а он себе вместо огорода болото стоячее развёл. Хоть бы рыбу туда запустил. Осетров хотя бы. Тёщу иногда б угощал по праздникам, прости Господи.
– Ну, с олигархом тягаться, только пуп надорвать.
– Так и получается. Олигарх себе квартиру в Турции покупает, потом в Португалии, старый замок в Чехии, остров в Карибском море. «Зачем столько?» – спрашиваю. «Целевое вложение средств», – поясняет зять, а у самого в глазах тоска: не знает, где денег достать для конюшни. Хочет лошадей завести и каждое утро выезжать по окрестностям на белой кобыле. Как Лев Толстой.
– Батюшки светы!
– Вот, возьмите Аросьеву. Ничего не строила. Ей Ширвинд с Державиным дачку отгрохали в Подмосковье и ездят туда, как к себе домой – расслабиться, водочки-коньячку попить и вообще… И Аросьевой хорошо и этим двум комикам тоже. Так и надо поступать. А то – Вицин. Великий актёр! А умер в безвестности и нищете. Не было на него тогда Ширвинда с Державиным.
– А олигарх этот что – не может подсобить Вашему зятю?
– Вот именно, нет чтоб другу детства помочь в обустройстве единственной недвижимости. Ему это – раз плюнуть. Так нет, в лучшем случае раз в год приедет к нему в деревню, в бане попарятся, водки попьют вволю, а потом оглобли разворачивает и – в Таиланд к любовнице, в свою зимнюю резиденцию, как он говорит. А зять после этого неделю похмельем мучается, роли бандитов разучивает для нового сериала. Чтобы заработать на доски под конюшню и на сено для будущих лошадей.
– Чудеса, прямо-таки!
– Живёт он, конечно, бароном. Вся деревня там на него трудится. У него ж сорок четыре сотки. Всё обиходить надо. Работы в деревне никакой. Вот они за гроши на него и горбатятся. А он на день в Москву приедет, грязное бельё жене скинет, на синтезаторе поиграет, в сериале отыграет, и опять в своё поместье. Вот так нынче артисты живут с олигархами.
– Ну, мы как-нибудь в своей хрущёбе доскрипим. Спасибо Никите Сергеевичу за счастливую старость. Нам бассейнов и жеребцов на выезд не надо.
– И то правда. Видеть счастье в малом не каждому дано. Все стремятся к высотам. А там место опасное, заковыжистое. Далеко видать, да больно падать. Свалишься, можешь и костей не собрать.