Медленный темп угасающей жизни, замкнутой в колесо сансары.
День остывает. Полуденная жара отпускает удушающие объятия. Источник знойного сияния медленно сползает за горизонт.
Сакральная игра небесных красок и умиротворение распаленного дневной экспрессией сознания.
Усталый день, адажио заката...
Это время суток столь привычно в своей постоянности, что мы редко останавливаем на нем мысль, поглощенную суетным порханием.
Миг вселенской гармонии, в котором протекают жизни миллиардов крошечных существ, населяющих маленький мирок, приютившийся на самом краю космической ойкумены. Много ли надо беззащитным искоркам жизни? Совсем ничего по астральным меркам. Лишь бы солнышко не выжигало нестерпимым жаром, да никто не допекал кровожадным жужжанием.
Окна домов вскоре зажгутся собственным светом, но пока красным золотом горит в них уходящее светило. Стихает суета людей и машин. Жизнь неторопливо перемещается в уют маленьких городских квартирок, где готовится мясо или рыба на ужин, а, может быть, и вино. Улицы оккупируют стайки праздношатающихся подростков. Большинство же наших сородичей предпочитает после сытной пищи и обильных возлияний диваны, мягкие кресла, голубой экран телевизора и полное отсутствие мыслей в дремлющей голове.
Некоторые, предпочитают иные развлечения в период вечернего отдыха. Для того чтобы созерцать в лучах увядающего солнца, надо всего лишь закрыть глаза. Это странно, но великолепно. Кто пробовал, знает.
Старый человек, одиноко доживавший свой век в маленькой квартирке на тихой улице с тополями, не просто знал, но имел личные отношения с тонкой игрой вечернего солнца, которую называл адажио своей угасающей жизни.
В последние годы старик любил это занятие. Усаживался в уютное кресло, напротив открытой лоджии, так, что все буйство небесных красок открывалось взору. Захватывающее зрелище, но старик знал, нужно придерживаться особой методики, которую он вырабатывал годами. Тогда откроется иная красота, истинная, та, что связана с вечным существованием. Поймать сознанием измерение, в котором ты одновременно ни здесь и ни там – вот суть. Он преуспел в своих медитациях и не испытывал ни малейших трудностей погружения в полюбившийся мир.
Все начиналось с размеренного и бессистемного течения мыслей. Старый человек знал - фантастический рыжий закат приходит каждый день, что бы ни случилось и стучится в окно. Раскидывает краски по небосводу, приглашая посетить выставку его картин.
- Где тот художник, что смог бы воспроизвести хоть толику этих волшебных оттенков, этих потрясающих земных пейзажей? – с нарочитым пафосом спрашивал сам себя старик.
– Нет никого, кроме нас, - сам же себе и отвечал.
В искусстве ведения внутренних диалогов с самим собой и произнесения монологов для никого старик достиг вершин мастерства, ибо не с кем ему было практиковать собеседования в реальности, кроме внука, который очень любил деда и при малейшей возможности навещал его, но обстоятельства бурной молодой жизни поглощали почти все время. Дед не обижался и ни на что не претендовал. Понимал, что «малышу» надо вписываться в бешеный темп общественной жизни и сам ограничивал редкие моменты их общения коротким свиданием, сопровождаемым парой привычных фраз о здоровье, успехах, делах во внешнем мире. Советы старика уже мало годились для современных отношений, да и парень - не промах, строил свою жизнь успешно и основательно. Старик был доволен, потому старался не морочить молодую голову внука старческими заботами и переживаниями, находя себе собеседника в собственном сознании.
Сегодня они пообщались чуть дольше обычного.
- Арсений! – шутливо изображая строгий тон, произнес старик, поднимая правую руку с раскрытой ладонью в знак того, что пришло время расставаться.
- Александр! – передразнил как всегда тот же тон внук, слегка ударяя своей ладонью в ладонь деда.
Шутливый ритуал они исполняли с того самого времени, как только внук сделал первые шаги в этом мире.
Юноша обнял старика за плечи и убежал по своим делам, оглянувшись в дверном проеме на сидящего в кресле деда, совсем так, как это делала его любимая бабушка, уходя из дома.
По мнению старика, одиночество - одно из самых серьезных испытаний для человека, но оно уже не пугало. Он давно понял, для защиты важно что-то любить в этой жизни. В противном случае этот мир ничего не значит, и одиночество становится самодостаточностью бытия.
И старик любил. Любил внука, как единственного близкого человека, из всех, с кем когда-то была связана жизнь. Любил закат, как своего старинного доброго друга, собеседника, знавшего всю их историю. Любил тополя, шелестящие листьями за окном, свое кресло, которое называл астролетом, но, главное, он любил само существование в этом мире, за которым иногда удавалось понаблюдать со стороны. Он стремился вывести любовь к этой жизни на такой уровень, когда она не перерастает в непреодолимую привязанность, оставаясь средством умиротворения для души.
Старик был уверен, умение найти интерес и радость в этом состоянии свидетельствует о высшем уровне отстраненности от родовой принадлежности. Вряд ли кто мог поколебать его убеждения в том, что одиночество ради одиночества - высшее мерило духовности. Старик знал, дух не бывает одиноким. Он всегда в компании со своими ангелами. И он всегда с тем, кто ищет одиночества ради общения с ним. Одиноким бывает человек бездуховный, раб плотских привязанностей. Духовное пространство несовместимо с одиночеством.
- Истинное одиночество - отсутствие духовности. Дух - убежище от одиночества, - храбро констатировал он про себя, блокируя этими догмами всякие попытки мысли проникнуть в пугающую бездну правды.
При этом старик не находил странным, что одиночество позволяет вспомнить о самом себе, ощутить свою истинную природу. В этом состоянии выясняется, что ты в этот мир пришел один и уйдешь отсюда также в одиночку. И все твои друзья, родственники, соседи, коллеги, сослуживцы, в сущности, к тебе никакого отношения не имеют. Они - иллюзия. Равно как и ты по отношению к ним. Сущности людей абсолютно одиноки. При том, что мы все есть частное проявление единого начала.
- Так будет во всех мирах, во всех пространствах и измерениях, - рассуждал старик. - Мы не можем быть вместе, ибо мы тут же становимся единым. Наша индивидуальность растворяется в первоначале, и мы меняем свою сущность, переходим в иное состояние. Вся информация, которую мы приносим с собой, вливается в общий объем и обретает новый статус и новое предназначение. В этом колоссальном океане уже никогда и никому не выловить микроскопическую капельку памяти о нашем пребывании на Земле. На таком уровне измерения она вряд ли кому понадобится. Вот и все. Есть только ты и вечность.
Такими нехитрыми философскими приемами старик защищал свой внутренний мир от экспансии бессмысленной тоски одиночества, которой все же опасался, на самом деле там, в глубине, за пределами господства мысли. И ему все удавалось или, скорее, давалось, как он в последнее время стал подозревать.
Он верил в то, что в особые дни его опекают феи. Иногда он видел их, ощущал их присутствие. Маленькие ангелоподобные существа в облике женщин. Они похожи на дюймовочек в белоснежных платьицах, с миниатюрными золотыми и серебряными веночками в белокурых локонах. Их драгоценные украшения созданы лучами солнечного и лунного света. Они находятся в коконах переливающейся всеми цветами радуги божественной энергии. Их так много, что они роятся вокруг головы старика как светлячки на лесной поляне теплой летней ночью. Создают для него рай на земле. Старик слышал их пение, видел их улыбки и ощущал себя несусветным увальнем, которому волею всевышнего достался самый роскошный дар в этой жизни - истинный мир, царство чистой любви и абсолютной красоты.
- Маленькие труженицы, кто их посылает? – вопрошал сам себя старик.
- Изо дня в день они заботятся о том, чтобы я не потерял возможность созерцать, слышать, чувствовать и представлять великую тайну жизни до той поры, пока это угодно Богу. Никакие земные сущности и никакие земные страдания не в состоянии решить участь божественного подарка. По заслугам ли честь? Не нам судить. Эта раздача не по мирским правилам и человеческая справедливость в этой игре не имеет значения, - размышлял любитель вечерних посиделок в своей качалке.
Вот и сегодня, после ухода внука, старик, не ощущая никакого дискомфорта от отсутствия людей в окружающем его маленьком мирке, остался один на один с вечным, огненноликим собеседником, терпеливо ожидавшим своего часа за окном, и уже слышал звон миниатюрных колокольчиков своих заботливых попечительниц.
- Вернисаж небесных красок! – восклицал он, наблюдая игру солнечных бликов на темнеющем небосводе. - Все будет так, даже когда мы покинем эти дома и этот мир, и окно уже не будет нашим. И надо же было родиться, чтобы увидеть все и умереть. Это ли не шутка Бога, это ли не величайший из парадоксов! Хотя, кто же увидит кроме нас и кто оценит? Берут сомнения, нам ли дано это видение и мы ли ценители прекрасного? Закрадывается мысль о том, что хозяином критериев красоты является тот, кто смотрит нашими глазами на этот мир, тот, кому это все надо. А нам зачем? Родились, посмотрели и умерли, да еще при этом успели оценить, что красиво, а что не очень. Несерьезно и непонятно. Взгляни на Землю с Луны или с Марса, то и нет на ней ни людей, ни городов, ни цивилизаций. А что если человечество всего лишь подобие плесени на теле Земли и со временем исчезнет? Не будет никакого человечества и все тут. Что изменится во Вселенной? Ничего. Будут Земля, Луна, Солнце, Млечный Путь, и закат будет также перебирать свои краски, а человечества не будет. Что ж, никто ничего не увидит, и никто ничего не оценит?
На этом этапе рассуждений старик подходил к той самой черте, что и всегда: в мире нет логики и нет смысла существования, если помимо человека некому наслаждаться красотой.
- А что если смысла жизни нет, - думал старик.
- Нет никакой цели жизни. В это невозможно поверить. Этого невозможно представить. Ведь тогда получается - нет ни разума, ни духа и все, что мы делаем - всего лишь бессмысленная суета, организованная логикой броуновского движения. Нам кажется, что мы одухотворенно трудимся, выполняя задание творца, а на самом деле нет никакого задания и творца нет, а труд наш ничуть не более ценен и духовен, чем труд муравьев, строящих муравейник или пчел, собирающих мед. До сих пор нет ответа на вопрос, зачем существует вселенная и зачем существует человек? Существуют в силу хаотичного смешения субстанций. Даже и думать об этом тяжело и страшно. Смерть, выходит, веселая и приятная штука на фоне бессмысленности существования. Если же логика и смысл есть, то они недосягаемы для человека и за ними неизбежно должен стоять великий дух. Это, какого же масштаба величины?! Непостижимо. Смотрит на этот мир нашими глазами все же кто-то изнутри, а не снаружи как почему-то всегда кажется, на первый взгляд. Хотя, нет, скорее всего, ни «снаружи», ни «изнутри», а есть всего лишь нырок в бесконечность и ее насмешка над величинами, - размышлял старик, поудобнее устраиваясь в любимом кресле.
Старик родился в этой квартире, здесь протекали детство, юность, отрочество. Все отсутствия в этом жилище носили временный характер и были связаны с учебой, работой, карьерой, но он всегда возвращался в дом своих предков. Прожиты годы, изменился город, изменились люди, но его жизненное пространство осталось прежним. Только хитрый, раскосый закат стучится теперь в окно спальни. Там, где происходили встречи раньше, ему уже не пробиться сквозь взлетевшие к небесам каменные джунгли. Пусть в обход, но все же удается ему плеснуть в маленький мирок пригоршню золотого света и подарить пару мгновений иррационального бытия.
Сегодня оно окрашено цветами христианского мистицизма и озвучено «Литургией» Рахманинова. К таинству этого музыкального сопровождения старик прибегал в особые дни, когда душа располагала. Его влекло пространство чистой веры, царство рафинированного духа. Он воспринимал его как что-то близкое к обители серафимов, херувимов и престолов. Здесь чувствуется присутствие высшего иерарха мироздания. Замри и склонись в трепетном благоговении, и, если дух твой смущен мирскими заботами, не двигайся никуда. Субстанция, отягощенная человеческим, не наблюдаема в таких величинах. Исчезнешь, не произведя хоть какой-нибудь маломальской вспышечки, не оставив после себя даже запаха. Но, если дух безмятежен и чист, примут в царстве седьмого неба.
Постепенно все мысли утрачивали актуальность в голове старика, он попадал в иной мир, в тот, где ум не командует, а играет роль восторженного наблюдателя.
Слегка прикрыты веки и сквозь оранжевые сполохи проступают самые неожиданные картины. Возможно это миражи, но их совпадение с реальностью потрясает. Калейдоскоп вечерних видений напоминает быстрый поток и не подвластен усилиям воли. Великолепный способ окунуться в бесшабашный аромат другой жизни и почувствовать себя не имеющим ни опыта прожитых лет, ни принадлежности к технократической цивилизации, ни привязанностей к представителям общества. Исключительная возможность побродить по улочкам полуразрушенных временем городов, потолкаться на местных рынках с тысячелетней историей, заглянуть в глаза смуглолицей красавицы и увидеть в них волшебный мир мудрого народа. А вечером забрести в хижину местного шамана и, мерно пошевеливая головешки в очаге, поговорить с ним, не произнося ни слова, о великих тайнах вселенной, о прекрасных цивилизациях, о богоподобных людях, об истине и лжи.
Старик знал, едва вольешься всем своим существом в неповторимый уголок бытия, как вечернее солнце уже переносит сознание в другие места. В последнее время он часто попадал на улицы какого-то латиноамериканского городка. Кажется, городишко расположен на островах Тринидад и Тобаго. Впрочем, откуда знать? Никогда ранее старик не интересовался этим островным государством и населявшим его народом, но в голове настойчиво и невесть откуда всплывали названия островов, городков, улиц, рынков, имена людей и совершенно реальные картины островной жизни. В большинстве случаев дело ограничивается позицией стороннего наблюдателя, но иногда, как сегодня, он вдруг оказывается в самом центре города, над которым низкие облака, картина просматривается откуда-то из точки между небом и землей. И как всегда в таких случаях он не одинок. С ним бессменно находится в этих местах одна и та же спутница, молодая, веселая, симпатичная креолочка. Старик чувствовал какую-то необъяснимую связь с этим жизнерадостным существом. Он не в силах был разобраться в своих чувствах, хотя знал их, понимал эти чувства как нечто обретенное в собственном опыте. Но где, когда и с кем постигался этот опыт, для него оставалось сокрытым за плотной завесой амнезии.
Сегодня был именно такой случай, сегодня вечернее солнце дарило ему всю роскошь своих безграничных возможностей, кидая перед внутренним взором пространства, времена, события, картины, словно игральные кости, вышибающие из головы своими запредельными комбинациями всякие привычные представления о закономерностях.
Внутреннему взору открывался обычный день. На улицах и площадях бойкая торговля местными и заморскими штучками; зарабатывают денежки музыканты и скоморохи; возбужденно галдя, живо порхают от лотка к лотку, от витрины к витрине стайки туристов; с великодушной улыбкой на лицах взирают на все прогуливающиеся горожане. Старик помнит себя, знает свой возраст, свою жизнь в самом центре России и имя свое, но, вместе с тем чувствует себя молодым и красивым, креолочка любит его, а он дорожит ей, как тем единственным, что у него есть. Купил ей какую-то безделицу у старой торговки, и радости Доминики нет предела. Откуда известно ее имя, старик не знал и никак не мог определить, обрисовать для себя ее внешность. Она красавица в легких и ярких нарядах, она весела, жизнерадостна, смешно и трогательно называет его - Алессандро. Ее запах он знает всегда, стариком ли в кресле, молодым ли ее спутником, но описать не может, понимает только, что это запах цветка, который он когда-то видел, а теперь забыл. Чувство к этой латиноамериканской красавице приводит его в полное смятение. В самом деле, не странно ли испытывать к молоденькой девушке нежность как к собственной дочери и одновременно быть влюбленным в нее страстно как в женщину, как в объект своего вожделения? Иногда она приводит в восторг своей наивностью, будто дитя своего родителя, иногда поражает запредельной мудростью слов и поступков. Старику так и не удалось понять, кем она является для него, ребенком или возлюбленной. Но с ней было хорошо.
Всего лишь миг и они возле небольшого, живописного водопада, расположенного в неглубоких джунглях. Жемчужные капли воды осыпают лица, сквозь кроны могучих пальм просвечивает солнце в зените. Волшебный фонтан из солнечных лучей и хрустальных капель в белоснежной мраморной чаше. Форма ее – лепесток с прозрачной росинкой внутри. Воды не увидеть, сколько ни смотри, так она прозрачна и чиста. Можно лишь наслаждаться игрой солнечных бликов на мраморном дне и изумительными изгибами пространства. Сердце наполнено ощущением причастности к вечности. Будто вернулся в место, откуда ушел и долго блуждал, потеряв дорогу обратно. Доминика склонила головку ему на плечо и на мгновение задумалась. О чем? Не расскажет, только засмеется весело в ответ на вопрос и потянет за руки, приглашая закружить ее в танце.
;
Щелкнул дверной замок, сознание испуганно покинуло виртуальный мир, в котором вознамерилось примоститься на некоторое время. Вернулась в дом та, с кем связана жизнь.
Познакомились на чужой свадьбе. Юное создание попало в оборот к прожжённому ловеласу, которого, как выяснилось позднее, обожествляло со школьной скамьи. Кумир местных девчушек и знойных красавиц и не знал о тайных воздыханиях своей новой пассии и томно теребил губами золотую сережку в ее маленьком ушке, чуя как зверь дрожь молодого упругого тела, доставшегося ему для вечерней забавы.
С того вечера или с той ночи это необыкновенное создание не отставало ни на шаг от своего покорителя. Заваливался гуляка с компанией в местный кабачок, девчушка неизменно оказывалась рядом. Мерился молодой силушкой на городских улицах с другими повесами, пассия писком и визгом помогала одерживать верх над противником. Загорал молодой лоботряс на городском пляже, рядом пристраивалось юное симпатичное тельце его новой спутницы. Встречался донжуан локального разлива со своими томными поклонницами, пассия деликатно отступала в тень.
Время от времени повеса приходил в себя и смотрел широко раскрытыми от удивления глазами на юное миловидное создание, неожиданно и странно прилепившееся к подолу его судьбы.
- Пусть будет, - думал он, прогоняя слегка цеплявшее, не совсем понятное чувство внутреннего беспокойства, - нет же никаких обязательств, и вряд ли появятся.
Старик вспоминал этот период жизни, испытывая неудержимый восторг души. Ему казалось, что все это - прекрасные отблески какой-то неизвестной жизни, не его жизни. Синие грезы в волнистой тишине. Он помнил все до мельчайших подробностей: горячее дыхание взаимных чувств; пылкость юных сердец и бархатную глубину темных глаз; мягкую влажность и карамельный запах не целованных девчоночьих губ; волнующий трепет нежных молодых тел и робкую дрожь прикосновений.
Счастливое, беззаботное время, но в один прекрасный момент вольный зверь почуял - все переменилось, катастрофически переменилось! Надвинулась новая жизнь, та жизнь, в которой появилась привязанность. Все, что связано с юным существом, неотступно следовавшим за ним, отныне беспокоило повесу. Он стал чувствовать волнение за судьбу хрупкого создания и понял, что обеспечение безоблачности будущего этой пигалицы выпало на его долю.
Переломный момент наступил, когда они в шумной компании отмечали день рождения друга в дорогом ресторане в соседнем городке. Вечер выдался романтическим. Приятная обстановка, легкая музыка, терпкое вино сделали свое дело. Друзья давно покинули заведение, условившись о встрече на набережной, а они все кружились и кружились в танце, перебивая друг друга приглашениями. Пара слишком светилась счастьем и, как часто бывает в таких случаях, вызвала черную зависть ресторанного окружения. Подвыпившие южане за соседним столиком слишком откровенно пялились на молодую симпатичную девушку и в один из коротких перерывов между танцами послали самого вихлястого и хамовитого с приглашениями потанцевать с ними. Отказ взбесил компанию, циничные смешочки и причмокивания сменились возбужденным кудахтаньем на плебейском наречии, нашпигованном коверканным русским матом. Такое поведение без ответа не осталось, атмосфера накалилась, в воздухе запахло кровью. Вышли на улицу. Он был один со своей девчушкой против троих взрослых типов неясной национальности и даже в этой пропорции вихлястый спрятался за нож, размахивая им, визжа и брызгая слюной.
Знали бы они, с кем связались. Тот, кто выживал на улицах небольших провинциальных русских городков страшнее любых обученных головорезов спецназа, способных в случае необходимости сожрать не только крысу или ящерицу, но и печень ближнего своего, чтобы добиться цели. В такие моменты возбуждение исчезало без следа, и добродушного увальня, не обидевшего в жизни и мухи, накрывало состояние хладнокровного зверства. Обостренное чувство справедливости и неотступное противостояние злу формировали основу молодого характера.
Прикрыв сердце левой рукой, парень, с засветившимися тусклой жутью глазами и леденящей улыбкой на лице, под душераздирающий вопль своей спутницы шагнул прямо на нож. То ли от ужаса, то ли из-за перехлестывающей подлости вихлястый ударил. Защита была поставлена правильно, злой южанин бил под вздох, в самое сердце. Нож попал в руку между локтем и запястьем, пробив ее насквозь, и остался там, поскольку в этот момент на голову тюркского потомка пришелся страшный славянский правый хук. Сокрушительный удар с разворота. Парень не бил так никогда и никого не то чтобы в городских потасовках, но даже в чемпионских боях на ринге. В кулаке была зажата увесистая связка ключей от дома, единственное оружие, которым собирался обороняться от охамевших приезжих. Ноги вихлястого подлетели выше головы, он сложился пополам и хряснулся черепной коробкой об асфальт со звуком треснувшего под ударом молотка грецкого ореха. Бедолага вытянулся и затих, дела его были плохи, если вовсе не безнадежны. Это было очевидно. Парень вырвал нож из руки, кровь хлынула фонтаном, заливая белую рубашку и тротуар. Глаза не видели никого, кроме оторопевших загорелых хамов, вмиг осознавших всю никчемность ножичков в их руках, которые они теперь не знали, куда и деть. Парень, весь в крови, с застывшей на лице нелепой улыбкой зловещего призрака рванул к ним, сжимая их же нож в кулаке, рванул как бультерьер, не способный отступиться от боевой задачи. Южане прыгали по кустам такими прыжками, что вряд ли что-то живое могло их догнать.
Из ресторана высыпал народ, вихлястого, подававшего признаки жизни, грузили в скорую. Девчушка, тихонько подскуливая, платком перевязывала парню пробитую руку, а он смотрел на нее шальными глазами и улыбался блаженной улыбкой то ли от потери крови, то ли отходя от пережитого стресса.
В этот момент счастливцы осознали, что отныне они вдвоем в этом мире.
;
Свадьба была широкой и веселой. Друзья провожали боевого товарища во взрослую жизнь, обреченно осознавая крушение маленького холостяцкого мирка.
- Где вы теперь, честные и преданные друзья и подружки? Помните отчаянное братство? – обращался к безмолвию старик.
- Где драные джинсы и футболка с собственноручно сделанной надписью «Stay with me only one night», - вопрошал он у вечности, с удивлением обнаруживая, что утро молодости давно ушло, на дворе чистит перышки глубокая старость, но все ощущения остались в первозданной своей силе, в такой, что не нужна плоть, чтобы пережить вновь остроту прошлых удовольствий.
- Непостижимо, Господи, творение твое, - шептали губы старика.
Удивительное дело. Стоило только глубоко погрузиться в небольшой период прошлой жизни, сосредоточиться на этой ничтожно малой песчинке в пространстве инобытия, как открывался всей своей бесконечностью событий и ощущений далекий, но знакомый мир.
- Еще один из волшебных даров, который нам не дано понять, только принять и наслаждаться, - констатировал он.
Ведь припоминаемым событиям стукнуло более полувека! Длина человеческой жизни. Около двадцати было ему тогда…
Через год после свадьбы молодая семья стала ощущать потребность вырваться за пределы патриархального уклада провинциальной жизни и двинулась в крупный индустриальный центр пробивать себе дорогу в светлое будущее. Остепенившийся гуляка ехал покорять мир для своего маленького семейного счастья.
;
Мария оставила сумки в коридоре и как всегда в последнее время присела в кресло напротив него.
- Купила баранью лопаточку, приготовить?
- Потуши, как ты умеешь.
- Хорошо. Еще бутылочку Саперави прихватила.
- Умница!
Мария ушла на кухню, откуда вскоре стали доноситься привычные запахи и звуки.
В памяти всплыла сцена полувековой давности, когда они были молодой интеллигентной парой, набиравшей вкус к счастливой семейной жизни. Студенчество за плечами, сын пошел в школу, начиналась спокойная, размеренная жизнь. Он писал научную работу, она готовила на кухне ужин, производя своей кулинарной деятельностью массу аппетитных бульканий, шипений, шкворчаний и экзотических запахов. Усидеть за письменным столом под натиском таких соблазнительных звуков и запахов было невозможно. Наука проигрывала в конкурентной борьбе пищевому соблазну.
- Жареная отбивная с луком! – шутливо рычал он, врываясь в кухню и жадно втягивая через раздувшиеся ноздри аромат готовящегося блюда, - мой нос приходит в состоянии эрекции!
- Только нос? – с игривым разочарованием, смешно изгибая уголки губ, произносила она, поворачиваясь к плите спиной.
Это был самый бесшабашный момент в их отношениях. Он подходил к ней вплотную, она слегка откидывала назад разрумянившееся лицо и смотрела на него безумным взглядом. Ему никогда не удавалось поймать фокус этого взгляда, хотя он осознавал, что она смотрит ему прямо в глаза. Он никак не мог понять, как можно смотреть одним глазом вниз, другим – вверх и обоими одновременно в разные стороны, а она, вероятно, то же самое думала о его взгляде, но они оба смотрели друг на друга при этом. Это был обмен взглядами сексуального безумия; молодой, шальной, безудержной и взаимной страсти.
- Не только, - шутливо рыкал он в ответ, чувствуя, как в голосе появляются жутковатые нотки легкого первобытного озверения.
Эти нотки приводили ее в трепет, обдавали горячей волной, уничтожая всякую сопротивляемость. Она буквально стекала ему в руки, теряя определенность. Ее поглощало лишь одно желание - стать формой, вместившей его как все свое содержание.
Все кулинарные планы с треском летели в тартарары. И все же, прежде чем он в безумном порыве сгребал ее в охапку и уволакивал в спальню, урча как свирепый хищник, довольный своей добычей, она успевала ножкой прикрыть дверцу духовки и прикрутить вентиль газовой плиты, нащупав его рукой и не отрывая при этом губ от затяжного поцелуя.
- Откуда у вчерашней девчонки такая прагматичная хватка и виртуозное исполнение бытовых мелочей?! - недоумевал он. Впрочем, вскоре ему приходилось впадать в еще большее изумление, когда постель переворачивалась вверх дном под натиском буйства сексуальной фантазии двух молодых животных, обезумевших от страсти.
;
Старик очнулся, взглянул в окно. Солнце окончательно скатилось за горизонт, оставив на небе едва заметный отблеск былого величия. Надвигалась ночь.
- После серьезных погружений мозг становится пустым и холодным как заброшенный дом, - ворчал про себя старик. - Нет в нем ничего кроме пыли и паутины по углам, да маленькие страхи выглядывают из щелей как тараканы. То ли дело, нежащееся в расслаблении и комфорте вечернего солнца сознание. Все в нем переливается живым теплом и искрится радугой. Вот где рождаются и меркнут вселенные, вспыхивают солнца, блуждают среди черных дыр разноцветные карлики, мерцают неведомые галактики. Вот где смешиваются все измерения, совершаются самые немыслимые путешествия, достигаются запредельные знания, - думал он.
Заломило виски и затылок. Сознание наполнялось потоком слов, жестких, саркастичных, желчных слов, бросаемых в пустоту как вызов, как обличение неизвестно кого и неизвестно в чем. Обиды не было, была лишь досада на то, что рядом нет никого из тех, кто вместе с ним знал и любил ушедший мир.
- Волшебство воспоминаний накрывает как небесное облако, приходя без спроса и неизвестно откуда. И уходит, не спрашивая и не объясняя. Изумленной душе остается едва уловимый аромат истинного смысла существования. Бесполезно негодовать или молиться, смеяться или плакать. Есть только шанс заглянуть в глаза собственной сущности и обнаружить там одиночество, бесконечное, жуткое, искушающее смертью одиночество. Его увидел Бог на Кресте и теперь переживаем мы, покидая мир. Эта аура пробуждает в человеке память космического скитальца, заброшенного в мир случайной волей вечности. Властная дама от детей не отрекается и зовет, зовет, зовет... Каждому придет время. Узнаем о нем, когда поймем, что волшебство этой жизни покинуло нас навсегда. Мы неизбежно теряемся в бесконечности. Бог с Креста говорит - успейте насладиться любовью друг к другу. Это единственная истинная драгоценность земной юдоли. Не опоздайте. Испытание мятущегося духа, потерявшего истинный дом и истинную семью, - бились пульсом в голове старика неизвестно откуда выплывавшие слова.
Внезапно непонятное чувство защемило сердце, воспоминания поблекли и исчезли вовсе, пришла боль, пронзительная боль утраты и одиночества в предельной своей степени, в той, в которой философская зашита бессильна. На этой фазе не звенят колокольчики возле ушей, не порхают их прелестные обладательницы вокруг головы. Ноздри не улавливают тончайшего аромата присутствия маленьких волшебниц. Было ясно, очаг сказочного мира погас. Холодно стало в этом, некогда уютном и теплом уголке вселенной, и пусто.
Старик понял, в комнате никого нет, кроме него, и в этом мире никого нет, кроме него. Есть только увядающее солнце и бесконечное одиночество, жуткое, пугающее смертью. Не открывалась дверь, и Мария не приходила. Было лишь видение, которое он наблюдает вот уже двадцать лет, с той самой поры, когда потерял свою спутницу и остался один в мире, что был на двоих. Теперь все дыхание принадлежит только ему, и это дыхание давит, заполняет грудь и голову, вызывая спазмы удушья и нестерпимой головной боли.
Вдруг что-то взорвалось с глухим звуком в голове, осыпав пространство сознания брызгами яркого света и боль прошла…
;
Старик был еще жив, когда внук с участковым и бригадой скорой помощи ворвались в квартиру, взломав дверь. Он смотрел на мир остекленевшими глазами, его губы застыли в попытке произнести какое-то слово. Внук вспомнил, дед так кривил губы, когда по-особому, как никто другой, произносил имя бабушки. Он все понял… и, глотая рыдания, договорил за старика, глядя в его остывающие глаза:
- Мария… Мария… Мария…
Поклонник вечернего солнца умер, словно ушел разыскивать свою девочку в далеких бесконечных мирах.
;
Доминика родилась двадцать лет назад в городке Сан-Фернандо в семье отставного военного. Она росла веселой и смышленой, обожала родителей и мечтала стать учительницей. Ее роман с молодым венесуэльским футболистом Хуанито, часто навещавшим родственников в их городке, длился чуть больше года, дело шло к свадьбе. Их считали счастливой парой, но счастью не дано было осуществиться. Хуанито трагически погиб во время крупной стычки футбольных фанатов на одном из выездных матчей.
Девушка безмерно страдала. Она выплакала все глаза, она ругала небо, отнявшее у нее самое дорогое, она впала в тяжелую депрессию, лежала днями в постели, не выходя из дома и не принимая сочувствующих друзей и знакомых. Это был первый удар судьбы для существа, ничем такого удара не заслужившего. И только родители находили для нее утешающее слово, сдерживали порывы ее отчаяния и постепенно, бесконечным своим терпением и внимательностью возвращали страдалицу к жизни. Они не могли допустить даже мысли о том, что их миссия не увенчается успехом, ведь Доминика несла под сердцем ребенка…
Вскоре и она сама осознала всю масштабность надвигающегося события, и боль утраты возлюбленного притупилась, уступая место необычному чувству беспокойства за жизнь маленького невидимого существа, все более и более реально дававшего о себе знать всеми известными симптомами.
Беременность развивалась без аномалий, Доминика мечтала о мальчике по имени Хуанито, который скоро появится на свет. Единственное, что ее слегка волновало и погружало в задумчивое состояние – это странный, регулярный сон о старике, сидящем на закате с закрытыми глазами в кресле-качалке перед балконом. Она видела этого старика, сколько себя помнит, она привыкла к нему, к своим чувствам к этому человеку, тем более что они не были прежде такими навязчивыми как последнее время. Она удивлялась красивым снам, которые тут же по пробуждении таяли без следа. Но последнее время сны стали настойчивыми и настолько реальными, что Доминика, просыпаясь, иногда путала сон с явью. Этот старик в кресле был кем-то очень близким для нее, она ощущала странную любовь к нему, даже не саму любовь, а нечто, подобное воспоминанию о давней любви. Когда они вместе, старик молод и красив, но она знала, что это тот старый человек в кресле, которого она видела всю свою жизнь. И она знала этот неизвестный город, эту улицу с тополями, этот дом и уютную квартирку, в которой ей было знакомо все до мелочей. Откуда известно, оставалось неясным, но она ощущала этот мирок привычным и своим.
Роды протекали тяжело, потребовалось хирургическое вмешательство. Находясь под наркозом, Доминика вдруг увидела старика на санитарной каталке в окружении врачей и молодого человека, чем-то похожего на него. Этот юноша произносил слово, повергшее ее в трепет. Он звал ее! Именно ее, хотя и произносил другое имя, то, которое почему-то всегда так нравилось ей - Мария! Врачи, окружавшие старика, вдруг заслонили его и преподнесли ей ребенка, мальчика. Доминика очнулась. Перед ней стояли улыбающиеся доктора в голубых халатах, у одного из них на руках был младенец, ее мальчик, она знала. Малыш заплакал, она протянула к нему руки и вдруг вспомнила…
- Алессандро!
Ее мальчика зовут, - Алессандро!