Рядовой Альберт Николлс сидел на своей кровати, нерешительно поглядывая на остальных обитателей госпиталя. Они картинно отворачивались, шептались с товарищами и бормотали: «Трус!». Ни один человек не верил, что он повредил руку случайно – даже невероятно ласковая, но немногословная старшая медсестра.
Рядовой вышел на свежий воздух. Он вспомнил, что госпиталь расположен недалеко от моря и, хотя знал, что это запрещено, пошёл на звук волн. У обрыва он остановился и, задумавшись, устремил взгляд на горизонт – туда, где небо и вода соединялись в одну далекую линию. Где-то там Англия...
Он записался на фронт после того, как его девушка в очередной раз обвинила его в трусости. Уже полгода мир воевал, а Николлс не спешил в армию. Косые взгляды соседей ещё можно было стерпеть, но не упреки любимой Джоан. И он пошёл добровольцем, и в последний день Джоан плакала и просила его остаться. Но он не хотел прослыть трусом.
Преодолевая страх перед смертью, он вместе с полком двигался вперёд, убивал, прятался в окопах. Бешено стучащее сердце мешало целиться, тревожные мысли не давали сосредоточиться. Он был изнурён. Последней каплей был убитый им немец, который умер всего в нескольких дюймах от его лица. И Альберт решил покончить с этим.
Армии не нужны инвалиды. Ему не нужна армия. Уверившись, что никто за ним не следит, Николлс подорвал детонатор так, чтобы взрыв задел руку.
От него отворачивались, его проклинали и называли трусом, но никто понятия не имел, насколько тяжело было взорвать этот чертов детонатор, зная, что через мгновение останешься без руки – хорошо, если только без неё, - будешь инвалидом и калекой по собственной воле. В какой-то момент он хотел всё бросить, но воспоминания о боях придали ему решимости. Он просто не выдержал бы еще одного дня на фронте, в ожидании смерти.
Ему быстро вынесли приговор – расстрел. Ни армии, ни стране не нужны трусы. Он не нужен никому. И страх, до того таящийся где-то глубоко, вновь вырвался на свободу. Всё было зря, ему не вернуться домой, не увидеть Джоан...
Николлсу казалось, что от него хотят избавиться как можно скорее. Сидя в холодном амбаре с капралом, он не сдерживал слёз и изливал все свои мысли молодому врачу, который умело скрывал истинные эмоции и прятал взгляд в игральных картах. Постепенно рядовой смирился со своей участью, наступило странное, но успокаивающее оцепенение. Однако когда капрал, положив руку ему на плечо, сказал: «Пора идти», отчаяние с невероятной силой захлестнуло Николлса. Он внезапно отчётливо осознал, что уже через час будет мертв.
Его вывели ночью – чтобы видело как можно меньше глаз. Форма, фуражка... Солдат-трус должен умереть как солдат. Это будто была насмешка. Какой смысл калечить себя, если всё равно в итоге пришёл к смерти? Умереть можно было и на поле боя – это было бы не столь позорно. И Джоан могла бы говорить: «Альберт умер как герой». Но он трус, и умрёт как трус.
Казалось, его заставляет двигаться лишь рука капрала, всё ещё лежащая на плече. Глядя перед собой, Николлс даже не заметил, как появилась старшая сестра.
Ночь, но народу всё равно много. Когда до Альберта дошло, что люди у автомобиля – те, кто повезут его на расстрел, он сорвался, ринулся в сторону, но капрал удержал его и невозмутимо направил вперёд. Николлс понимал, что слёзы и беспрестанное «Нет!» губят последние остатки его достоинства, что он окончательно пал в глазах обитателей госпиталя, но паника заставляла повторять: «Нет!» - и пытаться вырваться снова.
Лишь когда старшая сестра бережно вложила в его уцелевшую руку платок, Николлс умолк. Всё ещё дрожа, он посмотрел сначала на кусочек ткани с вышитыми цветками, затем – на женщину.
- Теперь вы знаете, что я думаю о вас, Николлс.
Она ему верила. Она сочувствовала ему, не называла трусом, не отворачивалась и не прятала взгляд. Она вышила платок для того, чтобы в свои последние минуты он знал, что хотя бы один человек в мире не считал его трусом.
Слёзы продолжали стекать по щекам, но Николлс уже сам пошёл вперёд, сжимая в руке мягкий платок, будто в нём было его спасение.
- Вежливее, пожалуйста, - попросила сестра солдат, когда он влезал в грузовик.
Он оглянулся. Капрал стоял, равнодушно глядя на автомобиль, а старшая сестра улыбалась. Кивнув, он сел на скамью и посмотрел на платок, подаренный женщиной, которая не считала его трусом. Он был самым смелым человеком на свете дважды в жизни – когда подорвал детонатор и когда вышел из грузовика, который уже ждали солдаты с винтовками.