— Джон Грейг, ставлю две пинты на то, что я пробьюсь в сержанты быстрее тебя, — самоуверенно говорит солдат со сдвинутой на затылок фуражкой, мерно покачиваясь в седле. Даже в этом покачивании сквозит самодовольство.
— Томас Боун, согласен, — хрипло откликается всадник рядом с ним и ловит руку своего оппонента.
Во взводе тихо посмеиваются. Кажется, эта парочка и дня не может прожить без нового пари. Они знакомы давным-давно, но обращаются друг к другу исключительно по имени и фамилии, со всей присущей случаю торжественностью и уверенностью в собственной победе. Уже через минуту после заключения пари они общаются как ни в чём не бывало, словно и не соперничали во всём подряд.
***
— Джон Грейг, — почти шепчет Томас, наклоняясь к другу, — ставлю пять шиллингов на то, что прикончу больше фрицев, чем ты.
— Идёт, Томас Боун, — равнодушно соглашается Грейг. — С меня шесть шиллингов.
Их можно было бы принять за братьев — оба коренастые, с одинаковым оттенком волос. Только Боун с гордостью носит усы, а Грейг каждое утро бреется с особой тщательностью. А сейчас они вровень скачут, вытянув сабли вперёд и нацелившись на паникующего врага. И, кажется, их кони — оба гнедые, с одинаковыми отметинами на головах (только у лошади Боуна ещё чулок на левой передней) — тоже заключили между собой пари, стараясь обогнать друг друга.
Сегодня в выигрыше Джон Грейг, но Томасу Боуну совершенно всё равно. Это война, причин для ставок много.
***
— Джон Грейг, — пытается перекричать треск винтовок Боун, — ставлю свой паёк на то, что прорвусь к окопам немцев.
Его соперник молча кивает и, плюнув на руку, скрепляет пари, а затем продолжает сосредоточенно отстреливать врага.
Фуражка всё так же залихватски красуется на затылке Томаса Боуна, обнажая грязные, потемневшие волосы. Джон Грейг уже давно не брился, и это его нервирует.
Они давно не кавалерия, а какая-то непонятная поддержка пехоты и артиллерии, лишившаяся всего бывшего блеска и достоинства. И кавалеристам приказано не высовываться из траншей, но Томасу Боуну всё равно — пари есть пари.
Веря в огневую поддержку друга, он, немного дрожа (и ругая себя за это), выбирается наверх. Бежит, пригнувшись и держа палец на спусковом крючке. Немецкая пуля жжёт левую руку, но он продолжает нестись вперёд, хоть и слышит позади яростные окрики усатого взводного. Его командир погиб две недели назад, и теперь Томас Боун слушается только себя.
Джон Грейг с волнением следит за другом, стреляя в каждого немца, что целится в бегущего смельчака. Он уже распрощался со своим пайком, но на душе всё равно приятно.
Сорвавший голос взводный командует отряду пехотинцев проследовать «за этим идиотом», и Джону Грейгу хочется заключить ещё одно пари — «пешеходы» не смогут вот так добраться до вражеских позиций. Он побеждает этот спор с самим собой — из отряда расстреливают половину.
А Томас Боун, расправившись с не одной дюжиной немцев, возвращается назад, сияя улыбкой и вспотевшим лбом. Ночью, пока обе стороны отсыпаются, он протягивает Джону Грейгу четверть выигранного пайка — как никак, товарищ его прикрывал.
***
— Вот твой шиллинг, — подавленно бормочет Томас Боун.
Джону Грейгу совестно и совсем не до этих глупых пари. Ни он, ни его друг не смотрят влево — там страшной кучей лежат павшие лошади. От кавалерии не остаётся практически ничего. Пехотинцы равнодушно снимают сёдла и уздечки, а притихшие йомены стоят поодаль. Для девонширца конь — не просто средство передвижения, но кого это сейчас волнует?
***
Оба друга понимают, что зашли слишком далеко, когда Джон Грейг всё так же хрипло произносит:
— Томас Боун, ставлю свою трофейную флягу на то, что переживу тебя.
Том замирает на мгновение, а затем, заломив назад каску, самодовольно улыбается и жмёт товарищу руку, обещая свою табакерку в случае проигрыша. Это война, причиной для ставки может стать что угодно.
Их взвод расформирован, и теперь они — пехота. Ни лошадей, ни сабель, ни фуражек. Отныне — ноющие от усталости ноги, трескучая винтовка и тяжёлая, неудобная каска.
***
Кажется, самодовольство и оптимистический настрой Томаса Боуна не уничтожит ни одна граната. Он подбадривает Джона, радуется каждому удачному выстрелу и продолжает сдвигать каску на затылок.
Англичанам удаётся прорваться вперёд, и боевой дух поднимается у всех солдат. Томас Боун оживляется пуще прежнего и даже начинает напевать под нос: «Я оставил свою Молли, она — та, которую люблю. Интересно, вспоминает ли...»
Пуля из немецкой винтовки впивается в его лоб, к которому прилипли отросшие за эти месяцы волосы. Томас Боун сползает наземь, в истоптанную лужу. Джон Грейг откидывает ружьё и хватает друга за плечи, надеясь привести его в чувство. Широко распахнутые глаза и застывшая полуулыбка подсказывают, что всё бесполезно.
Левая рука Томаса Боуна, до того покоившаяся под шинелью, выскальзывает. В земляную жижу окунается небольшая табакерка. Джон Грейг, сдерживая слёзы, вытаскивает её из мёртвой руки и видит, что к вещичке прилепился клочок бумаги.
«Ты победил, Джон Грейг»