Глава 3. Он.
- Вернулся уже? Быстро ты... Не понравилось, что ль? Я, грешным делом, думал, ты еще пару дней там проваландаешься, в лучах славы-то? - ехидно проскрипел Астарий.
- Почему - не понравилось? Это… приятно. Мне хватило, чтобы понять, а требовалось ведь именно это? - весело сказал Он.
- Ты неглуп... Но все же, если б тебя зацепило по-настоящему... Эх… Ну, опиши,- что почувствовал?
- Тягу. Желание вновь и вновь испытывать это,- несмотря на усталость, напряжение, страх, - взять, скажем, не ту ноту... Хотел только рухнуть в постель; вернее,- тело хотело… Затем поймал себя на чувстве,- что, если это не будет повторяться,- незачем жить. Эти потоки энергии. Я видел и чувствовал ее, она... невозможно прекрасна. Этот восторг и чувство слияния с залом,- как организм, единое целое, и,- в то же время - над всеми…
- Тогда почему ты вернулся?
- Потому что вы так сказали.
- Понятно... То есть,- ты помнил, что он,- это он; а ты,- все-же не он, и его чувства,- не твои?
- Да.
- Все правильно. Ты справился...
- Астарий… а как я выгляжу?
- Что за дурацкий вопрос? Разумеется, никак... ты же дух.
- Но вы же смотрите прямо на меня. Значит, меня видно?
- Мне,- видно. Не задавай глупых вопросов, - нахмурился старик.
- Но как вам видно? У меня есть руки, глаза? - не унимался Он.
- У тебя есть язык без костей... ничего нет, ты - дух.
- А... когда-нибудь... я смогу иметь настоящее тело? Свое?
- То еще не истлело... Тьфу на тебя... Может быть, когда-нибудь... Ты не устал, гляжу? Может, еще куда отправить, прыткого такого?
- Сначала расскажите мне обо мне... Хоть что-нибудь, - взмолился Он.
- Эх, настырный молодой человек... Рассказывать не буду. Права не имею. Идем. Тут, недалеко… Покажу кое-что.
Они вышли (дух вылетел? выплыл?) на свежий воздух. Бревенчатая дверь задорно взвизгнула, захлопнувшись; брусчатые ступени (кажется, собранные без единого гвоздя) заскрипели под ногами Астария. Пекло солнце, стоял ясный осенний день. Перед глазами расстилался какой-то не слишком веселый луг с пожухлой травой и бодро торчащими головами тянущегося к небу борщевика, тоже, казалось, высохшего уже... Зато лес вокруг был вполне обыкновенным: сосны, елки да березы; и малость запыленным, вследствие близко расположенной автомобильной трассы. Туда-то они и направились.
На автобусной остановке было безлюдно. Астарий, сокрушенно вздыхая, - безуспешно пытался отряхнуть пыль с великоватой ему, и трепещущей на ветру, как флаг, - рясы... Внезапно он поднял слегка порозовевшее на солнце лицо, и посмотрел на Него как-то жалостливо. (Или ему так показалось, а старик просто морщился от ветра? До сих пор он не проявлял подобных эмоций.)
- Вот, иду я на поводу у тебя... Может,- ну его, к лешему,-прошлое это? Все равно ведь без нужды оно тебе; и рассказывать я ничего не буду. Разве что сам узнаешь, а я… не могу... Я ведь тоже субъективен; могу быть пристрастен... каким бы ни казался тебе. Свою жизнь надо проживать и познавать самому...
- Идем уже. Нечего теперь отступать, раз повел. Кстати, а куда мы идем?
- Не догадываешься? Недалече тут… На автобусе доедем быстро. Вот и он, кстати...
Действительно, из-за поворота показалась запыленная бело-синяя маршрутка.
- А деньги на билет есть?
- Ты же дух, - ухмыльнулся Астарий. - А для меня хватит.
Он думал, что Астарий будет довольно странно смотреться среди пассажиров, но никто не поглядел на вошедших с удивлением. Значит, дух и впрямь был невидим; а старый священник никого не удивлял. Проехав пару остановок по сильно петляющей дороге, спутники вышли около лесного кладбища. Туда же направлялась печальная троица молодых людей, но, к счастью,- на перекрестке тропинок,- удалилась в другую сторону. Астарий шел к могилам, явно не заброшенным, довольно новым. Он шел все медленней, все сильнее вздыхал, и больше не произносил не слова. Наконец он остановился, не доходя до могилы без оградки, с небольшим белым надгробием, утопленным в пожухлые, но все-таки цветы.
Дух, с чувством внезапно нахлынувшего панического ужаса приблизился (подлетел?) ближе. Вчитался в темные строки...
- Что? что это значит?! - прорезался вдруг у него истеричный мальчишеский дискант...
- Ну вот, так я и знал, - с досадой махнул рукой Астарий, - пошли отсюда.
- Нет уж, - проговорил Он, взяв себя в руки. - Я все выясню сам.
Взгляд его (или взор? - у духа не может быть взгляда), неотрывно фиксировал цифры 200. - 20... Они резкой болью отдавались, пульсировали во всем... теле? Но тела не было. Тем не менее, ощущал он их просто физически.
Глава 4. Арсен
В середине сентября произошло яркое событие: в класс поступила новая девочка. Пришла она вместе со своей мамой, которая заменила ушедшую дневную воспитательницу. Уходили, - вернее уезжали, - они тоже вместе каждый день после обеда. Девочка была другая, непохожая на остальных. Разумеется, избалованная и домашняя. Говорила она хуже Арсена, соображала тоже (но лучше Олега с Пашей). Симпатичная, пухленькая, веселая, с пушистыми косичками, она радовалась другим детям, если они играли с ней.
Все внимание Арсена (кроме, конечно, его обязанностей) переключилось на нее и ее маму, которую, тоже, как ни странно, звали Викторией Юрьевной. Они сразу подружились с учительницей, начали смеяться из-за совпадения имен. Но внешне вторая Виктория была совершенно другая, - бледная, хрупкая, с длинными темными волосами и серыми глазами с такими длинными ресницами, каких Арсен раньше не видел ни у кого. Она постоянно куталась в толстые свитера и шарфы; ей было холодно в помещении интерната. Арсен пытался говорить с ней, подходил, улыбался, но повторял только то, что мог:
- Где ваш дом? Как вы живете? Кто Асин папа? Мой папа полицейский. У нас есть кот...
Эти фразы были выучены, произносились нормально и понятно, а все остальное шло мучительной тарабарщиной... Виктория слушала, отвечала, задавала вопросы: про кота, про брата, про город... Но он не мог ответить так, как хотелось; фразы не выстраивались понятно. Он вымученно улыбался и заглядывал в глаза; она же пыталась понять что-то между строк. Но, понимая не все, - тоже говорила немного. Улыбалась, не гнала, но и разговор не клеился… Зато, когда она садилась изготавливать различные картинки, заготовки для аппликаций, стенгазету, - он всегда садился рядом помогать, и здесь у него получалось...
Ася не соблюдала школьные правила,- ей это было незачем. Могла не пойти на завтрак (для чего? дома поест), могла заснуть на диване во время урока, или просто играть там в игрушки. К тому, что в школе нужно сидеть за партой и заниматься, она привыкала медленно.
Виктория старалась ради дочки: на переменах она звала детей чтобы поиграть в мяч, в паровозик, собрать конструктор, - она делала все для того, чтобы дети играли вместе, и всем это было приятно. Она очень радовалась, когда Арсен играл с Асей. Конечно же, она часто приносила из дому игрушки, книжки. И конфеты с печеньем, которые брала для себя, чтобы пить чай, потому что воспитателям обед не полагался. Единственным, кто практически никогда не брал предлагаемого угощенья,- был Арсен. Вернее, он брал, затем распределял между детьми,- строго по одной; остальное возвращал Виктории, потому что знал, что иначе ей будет не с чем пить чай.
Среди новых книг Арсену впервые попалась действительно интересная, и он начал читать не потому что надо, а потому что хочется.
- Читает, - улыбнулась Виктория вторая, кивнув на него Виктории первой.
- Да ну, - пожала плечами та. - Вы потом спросите у него, что он там понял... Он не понимает.
- Не понимал бы,- не стал бы читать, - возразила вторая. Учительницу взяло за живое, и, через перемену она спросила Арсена:
- О чем ты читал?
- Там Мауг-ли… джун-ли… - запинаясь, с трудом выговорил он раньше никогда не произносимые слова. – Слоненок упал. Мальчик помог…
- Надо же, - произнесла учительница.
Две Виктории часто и с удовольствием обсуждали журналы мод, наряды, рассматривали каталоги, что-то примеряли и покупали, иногда к ним присоединялись и другие учительницы. Женский коллектив...
Однажды учительница сказала "его Виктории":
- А вы знаете, какая вы красивая? Просто интересно, знаете или нет…
Та смутилась, и не ответила. А Арсен тогда понял, почему ему так приятно смотреть на нее - правда, ужасно красивая... До того ему просто не приходило в голову выразить это словами... даже для себя самого. И внезапно он выпалил:
- Да! Очень!- и запоздало испугался, что сейчас она засмеется над ним - по правилам взрослых… А она вдруг смутилась еще сильнее, улыбнулась тихонько, опустив голову...
И почему-то с каждым следующим днем она становилась красивее и красивее. Чудо? Или же... Все просто. Дали, наконец, отопление, и она сменила толстые свитера и джинсы на платья, юбки и кофточки; перестала ежиться и дрожать, вечно прильнув к большому масляному радиатору. Стала больше улыбаться, улыбаться ему... А взгляд ее - нижние ресницы размером с верхние, - гипнотизировал Арсена…
Уроки музыки проходили в большом зеркальном зале, очень холодном, - направляясь туда, Виктория всегда накидывала теплую шаль. Если не успевала её взять,- тогда шаль приносил Арсен и бережно укутывал ее плечи, улыбаясь...
Маленькая жизнерадостная музыкантша очень громко играла на большом фортепиано, и пела одни и те же распевки каждое занятие. Возможно, они лучше всего подходили для детских голосов и постановки речи, но надоели до смерти. Особенно надоела Арсену песенка про бедную «Старую синичку» с нудным-нудным мотивом. Встретившись взглядом с Викторией в зеркальном пространстве, он увидел, что ей она надоела не меньше. Она заговорщицки улыбнулась, закатила глаза к небу, вздохнула и… встала.
- Мария Геннадьевна, - вежливо произнесла Виктория, - а нет ли у вас караоке с детскими песнями, и микрофонов?
Она уже давно приметила несколько микрофонов в шкафу, а прекрасная стереосистема и видеомагнитофон простаивали без дела, явно "не для этих".
- Ой… ну не знаю, - растерялась музыкантша. - Вы думаете, в микрофоны они будут петь?
- Давайте попробуем. Дома у Аси получалось, - Виктория нежно улыбалась.
Оживились все. Мария Геннадьевна включила телевизор, видео; Арсен пытался поучаствовать в техническом процессе, предлагая свою помощь, которая была категорически отвергнута, что, впрочем, не сильно его расстроило; Ася выбирала диски с детскими песнями; остальные с любопытством наблюдали. Дружно выбрали песню из "Красной Шапочки", "Буратино" и "Мэри Поппинс". Пели хором. Олег, конечно, не пел, но глядел на происходящее с интересом. Казалось, что здесь, в их маленьком мирке, происходит какой-то праздник, несмотря на рвущийся ветер и серое небо за окном.
Сложную песню "Ветер перемен" Виктория тянула одна. Сейчас она казалась всем воплощением той самой… волшебницы из кинофильма. Голос ее не был сильным, но микрофон усиливал его, а пела она практически так же, как в кино...
"Уйду, когда ветер переменится; когда порвется цепочка", - говорила Мэри в фильме. Арсен помнил это фильм, он смотрел его дома. Он не знал, что, попав волею судьбы в Лисовск, Виктория кормила и выхаживала старую дворовую собаку, и порой думала о том, кто же будет кормить Дружка, когда она уедет… А она непременно уедет,- не может же она всю жизнь провести в этом маленьком чужом городке. "Уеду, когда Дружок умрет", - как-то сказала она себе мысленно (Дружок был старым, но, на удивление, еще бодро пережил две очень холодные зимы). А этой осенью... он исчез, чтобы больше не появиться. Виктория тоже еще не знала, что он уже не появится.
На физкультуре Виктория играла с ребятами в волейбол, прыгала и азартно вскрикивала, как девчонка-старшеклассница... А после, упав на сложенные маты, - отдышаться... она разговаривала с ним, и в такой обстановке говорить оказывалось как-то легче. Наконец он смог более-менее связно высказать свою печаль по маме и дому; рассказал про старшего брата Мишку, которому и не думал завидовать, несмотря на успешность, а лишь гордился братом. Про свой город и дом, про кота Ваську. Про то, что в спальнях интерната холодно, а книжек мало. Все равно она не все понимала, но слушала серьезно, задавала вопросы...
Однажды Виктория заметила какое-то пятнышко грязи на его щеке, - на физкультуре немудрено испачкаться. Она извлекла из сумочки свой платок, подошла близко-близко, так, что сердце замерло, и вытерла платком его щеку... Ничего такого, и другая воспитательница могла бы так сделать. Но ее личный платок, а не бумажная салфетка, и то, что она сделала это сама... Другие просто послали бы умыться, вот что... Да ну, глупости он выдумывает, здесь же просто не было умывальника рядом...
В какой-то момент Арсен понял, что ему не очень приятно знать, что у нее есть муж... Хотя это, разумеется, ужасно глупо. К тому же она вообще тут временно, скоро уедет. Грустные разговоры об этом велись все чаще.
Оставался один день до каникул, когда все должны были разъехаться. Виктория собиралась домой, ребята тоже столпились у шкафа с одеждой - переодеваться и идти в столовую. Она уже накинула шубку и шарф, собиралась идти… и вдруг легко, почти невесомо дотронулась до его плеча... Арсен обернулся, - каким-то природным чутьем сразу догадавшись, - мгновенно приблизился, и она поцеловала его в краешек губ... Скорее всего, так вышло случайно, он просто повернулся слишком резко... Его словно обожгло...
- Пока, - прошептала она беззвучно.
- Пока, - хрипло и тихо отозвался он... Да полно, было ли? Ведь в следующее мгновенье она была уже далеко, до него донеслось бодрое и громкое:
- До свидания всем!
А он стоял у шкафа, застывший и потрясенный, хотелось смеяться и плакать одновременно...
После того наконец-то приехала мама, и начались каникулы. Целая блаженная неделя дома… Она перечеркнула все остальное, жаль, что пролетела так быстро…
Когда он вновь вернулся в интернат, его не радовало ничего. Он снова смотрел в пустоту, и чувствовал себя в полусне. Виктория была лишь тенью, а он погружен в свою печаль. Виктория - первая кричала и возмущалась... А вторая смотрела всепонимающим взглядом. В конце недели весь класс, кроме него и Олега, которому было все равно, - или же его эмоции были слишком глубоко запрятаны под толстой броней, защищающей слишком ранимую душу, кто знает? - разъезжался по домам. За Пашей приехал толстый громкоголосый папа, в точно таком же полосатом свитере, как у сына. Это было бы забавно, если б Арсена вообще могло что-то развеселить сейчас. Не могло.
Он тихо сидел на корточках возле выхода, и, вытянув длинную ногу, вяло зашнуровывал ботинок. Виктория подошла все-таки, взглядом и губами обозначила:
- Плохо тебе?
И он вышел из своего тумана, впервые за неделю поглядел осмысленным взглядом, произнес:
- А моя мама не приехала…
- А должна была? - тихо спросила она.
- Нет, - покачал он головой, стыдясь собственной глупости. Ее рука легонько коснулась плеча, и стало можно дышать... Или ему только показалось это, потому что очень хотелось?
- Пока, - скорее почувствовал, чем услышал он.
Зашнуровал, наконец, ботинки, встал, и пошел в столовую; а затем и в свою (не свою!) комнату,- где он будет целых три вечера вдвоем с молчаливым Олегом. Ну и ладно. Можно жить, можно дышать. Ничего не случилось, все нормально. И комната вовсе не уродливая, хоть и прохладная; и учиться надо, все учатся. У кого-то вообще нет семьи. У него есть. А еще… есть Виктория. Она еще здесь. Еще неделю так точно. Может, больше. Можно жить,- сейчас. А что потом… об этом он пока не думал...
Продолжение http://www.proza.ru/2016/01/10/255