"В этот момент лицо его страшно исказилось, глаза чуть не вылезли из орбит, челюсть отвисла, и он закричал голосом, которого я никогда не забуду: «Не пускайте его. Ради всего святого, не пускайте!» Мы оба взглянули в окно, куда был устремлен его взгляд. Из темноты на нас глядело лицо. Был хорошо виден побелевший нос, прижатый к стеклу. Лицо, налитое злобой, до бровей заросло бородой, глаза смотрели угрюмо и жестоко. Мы с братом бросились к окну, но лицо исчезло."
(А. Конан-Дойль, "Знак четырёх")
Довелось мне как-то в наидревнейшем вывезти в шахтёрский городок Сланцы на практику аж две группы ленинградских девчонок-первокурсниц. А городок этот мало того, что шахтёрский, он же ещё и бывший "сто первый километр". Кроме того, одновременно с нами приехали на практику же ещё и другие студенческие группы из древнейшего – сами будущие шахтёры. Парни это были весьма своеобразные, в основном – нездешние, налысо бритые, иссиня-пьяные, накуренные. Многие из них и ватерклозеты-то впервые в институте увидели, так о смыве и не помышляли, а использовали их просто, как родную и привычную дыру в нужнике.
И вся эта золотая рота отлично знает, что приехали разом аж сорок питерских девчонок!
В первый же вечер общага наша оказалась в осаде. Дверь забаррикадировали. Девочки наши по глупости и малолетству сперва таким бешеным вниманием противоположного пола, было дело, потешились и вдохновились. Но под надсадный рёв и утробные вопли, доносившиеся из-за запертых общажных дверей, это быстро прошло – стало им как-то жутковато.
И вот уж поздним вечером обхожу я комнаты общаги, проверяю, все ли на месте. На втором этаже захожу в очередную комнату – и вижу такую картину. За столом сидят четыре наши девчонки, тихо, мирно себе пьют чай, болтают да хихикают. А на заднем плане, в тёмном окне (второго, повторюсь, этажа) с уличной стороны припала к оконному стеклу омерзительнейшая харя – ну никак невозможно назвать это лицом, ни при каких оговорках, нет в ней ничего человеческого. Бритая налысо, перекошенная, прыщавая, нос расплющился, рожа синеет от пьянства и сумерек, налитые кровью и портвейном зенки безумно вращаются в глазницах, неровные щербатые зубы оскалены, пальцы бесшумно скребут по стеклу. Залез этот фантомас по водосточной трубе, боком, боком пришел к окну по карнизу, прикидывает теперь, как бы ему попасть внутрь – в девичье царство. А девчонки-то этого монстра и не видят, смотрят на меня, смеются, о чём-то спрашивают...
Молча хватаю табуретку, резко замахиваюсь ею на тёмное окно. Скребущиеся пальцы разжимаются, рожа с выпученными гляделками отлипает от стекла, мгновенно исчезает в сумраке. Слышен глухой вой, затем – звук удара о землю.
Удаляющийся мат....
Аккуратно ставлю табуретку на пол. Девчонки застыли, уставились на меня, в глазах – изумление. Тихо спрашивают: а что это щас было? Что это с Вами такое, В.Ф.?