И в этот день сказал однажды я, что счастлив буду лишь тогда, когда семь ударов прозвенят во мне бушуя и лишь тогда, тогда я стану ведь счастливым, не зная меры на Земле где существуя, бушуя в нём нежнее ничего не зная, чувствуя себя так обречённо,
померкала во мне зноба та, что не давала чувствовать счастье никогда. Сейчас 2010, а чувствую его на 20 лет моложе, как тогда ещё я зрелым был, тогда ещё не стар, ни молод был отчасти, средний род часов пробил однажды и я был полумудрецом. В какой-о день, в какой-то год, бесчисленный день не имея названия, память моя осквернила тот день, не зная его названия ни цифры, помнил только то что делал, то что чувствовал тогда. Утром начиналось всё с работы, мне было где-то 40 лет, может чуть ли и не меньше, просто было хорошо тогда, с самого утра, просто встать, взять у зеркала маску ‘счастья’ и идти на работу без завтрака, было самое то, идя и радоваться каждому шагу, за то что он есть, 20 лет прошло как помню и дальше было всё вот так. Идя на работу, там увидел нечто красоте неописуемо языком человека, дива прекрасна, глазом слепая меня, жгя роговицу тогда я видел как ослеп пронзительно, вот и оставалось не дышать тогда, как умер и ослеп одновременно, в память я свою вложил свой стимул зрелости, напрягал её как мог, что есть из силы всей моей, чтобы не забыть тогда когда я буду стар, или просто умирая, думать лишь об этом, чтобы померкнуть сквозь глаза ослепшие, смерти сказать ласковое слово отпущения, не почувствовав печаль, просто сгинуть в небытие, где моя радость того дня будет со мною навсегда. До этого дня всё было плохо, как с работой и личной жизнью, старался в себе копать остатки радости и счастья, но запасы кончились как и сама еда. А работать сытым вредно, а голодающим далёко, вот как надо понимать обширно, хороша тогда она, как я не ел, а только пил, ведь тогда я вовсе не дышал, а горло сохло, а я по ней. Как я себя вёл как совсем подросток, влюбился во внешность её ,не познав душою, только глаз мой меткий описал её и подарил мне её образ навсегда, ведь сколько лет тогда проходит, а помнишь её вечно молодой, ведь память человека сохраняет в лучшем, а наша старость её губит, досадная печаль меня окутала тогда, не знал я ведь тогда, то ли одна она или уже с кем-то? Но в предрассудках понимал, что этот кто-то, будет—я. Моя улыбка искренняя была светлей лучей звезды, чистей вод Байкала, сердце билось так отчасти всё быстрей быстрей, кажись оно влюблено не хлеще меня тогда, я боялся за него, ведь сердце это кровь та, что во влюблённом состоянии источник не жизни, а тепла и счастья, думал я как никто другой, и всё же я как одиночка упустил свой шанс опять, но будто призрак сам одиночка ,подталкивал со спины меня в приближение к ней, и тут боялся я, радость и гнев играло так, в ритм такой непонятный, ох и счастлив я, о боже! 90-ые годы прекрасны, в них побывал я достойно, но вот уже тогда, прошло 9 лет, она стала моей женой, а я её супругом, с годами радость угасала, а её внешность будто со днями… Не отчаивался я тогда порой, ведь всё прекрасно, у меня есть ты, как вещь нужды, а я у тебя, столь бриллиант бесценный. Как хорошие мы оба были 9 лет назад, в тот день мой, что так мне удался, я ловил мигом её взгляд, как я видел в нём и свой. Взгляд влюблённого к влюблённой, это такое массовое поражение горя и печали внутри тебя, тебя не волнуют ни проблемы, ни своя нужда…как она.
Ведь этого момента не чаял я таких чудес нерукотворных без воли Божьей, прикосновение к ней было, о боже! Отнюдь тогда терял сознание от великого творения, замыкая речи дар, от засушливого горло, будто лишь вопя произносил—я…я…
Тогда глаза горели ручеём слезами ввысь стекая по щекам, и холод их пронзался в душу мне голимую, отчаянно влюбивую, в то что ангела во мне творило каждым мигом. Величины такой как этой нету на Земле, ни тяжесть, ни сила воли, как любовь в этом имела всё! И смысл жизни и порядок ею, тот миг меня прознал сильней, как признал ей тогда…—Прости, люблю тебя…
И тогда тону в себе, как сердце в океане кипитком нагретой кровью исчезая из глаз твоих, а из себя уничтожал невинное признание в том, как любил, тебя, в миг тот. И прошло ведь 9 лет, порывы были ведь не те, уплыли наши корабли далеко от берега любви, плыли своими путями вечными, ты на юг, а я на север. Но пути их бесконечны, ведь маршрут-то в один крест пересекался между нами поцелуем, понимали как тогда, пути безбрежны, мы пробили друг другу судна и потонем в бездну вниз, в объятиях друг друга не отпуская ни на миг, как мёртвый держит гроб, свой покой-чужды других. Год прошёл, начался 2000-ый, новый век настал, но всё время думал, что эти 10 лет были для нас одним веком, и до поры порой остановился вдруг. Наши судна остановились, нашли себе мы берега, и вот окинув якоря вниз моря, не увидим никогда больше друг друга. Сквозь лёд, пургу и ветер гневный, шёл сквозь холод я тогда, ища неизведанный источник, что заменит твои руки, губы, навсегда…А ты ходила по аллеям босиком, полураздетой, в вечном солнце на экваторе твоём, оно шло попитам к тебе, будто ты его источник, а не он твой, ты ему солнце, а оно лишь пустое ядро света без тепла. Время поджимало меня в старость, прошло ещё 8 лет, тогда мне было 58, тебе 57, здорово не так ли? Ещё 2 года и мне пенсия, или Смерть мне бьёт ключом, под скважину вставляя, жду чего-то, но не знаю что и чего я больше. Лихорадка вот меня окутала и вспять теряю силы я свои порой, с каждым, а то ни часом я теряю снова их, воспоминания о той молодости душевной, дают мне силы снова, эта память сохранила мне по сей день, печали ежедневной, а как правило печаль—это то что язвит душу всем что ей в ней нарицательного, то что сделано неправдой, а сладка только ложь правдивая.
И вот меня снова заносит в эту печаль, но твоё прикосновение к моей руке её отводит в сторону на время, как ты уходишь, а она заменяет твоё место.
Подоспел 2010 год, и вот и пенсия пришла, вот она и смерть близка, выбирать не мне уж суждено, ибо безвыборно судьба решит всё за меня. Я лежу в реанимации, на мне маска кислорода, но смотря на тебя рядом, я понимал, что ты—мой кислород, но так веляя руки на голубой постели понимаешь, как безысходна эта мука, умирать в глазах любимой, страшнее тебе за неё чем за себя, считается нормальным это, когда влюблён опять от прикосновения её, всегда за правую мне руку, а левая холодна была, да и пусть с ней, ведь тогда ты совсем не понимаешь что говорит, и говорить к тем годам я не умел совсем, от болезни потерял я этот дар, но всегда думал что потерял его тогда, когда глазами ослеп от тебя любимой. Всегда мечтал увидеть счастье это, и не понимал насколько земное может перед порогом мне «туда» казаться, смешным и беззаботным. Мы смотрели молча друг на друга, я седым был уже тогда, а ты в слезах своих любя, смотрела только на меня, не моргая и смотрела…только на меня….Вот как-то в эти минуты начал аппарат пиликать быстро, моё дыхание участилось, я сжимал простынь сильно как только мог, ты убежала звать врачей, а я в тот момент почти ли задыхался от этого всего, как думал и мечтал всегда оказаться счастлив чем никто другой, и вот как 7 ударов сердца, простукали столь медленно, и мечтал тогда я о тебе, и последний удар окончил свой мне звон, и когда в мечте сознания утопался я опять в мыслях о тебе, и как себе сказав в печали смерти о своей…не был так счастлив никогда земною, как ты меня оберегала, все года что 20 лет шли пороком моему. Ты прибежала ко мне снова, но в слезах и за спиной с врачами, ты видела меня холодным, но в слезах и в маске на лице, но ты не знала так, как тебе не говорил я никогда, что от счастья рядом с тобой, и говоря это тебе и скажу себе, и от счастья этого, я открыв глаза осознал, всё то, и я вслух кричу тебе! Я, на седьмом небе!