Закрываю дверь и растопляю печь. Скоро станет тепло. А за окном останется промозглый осенний вечер. Как и всегда, сегодня оживёт в памяти эта невероятная встреча, разделившая мою жизнь на две части: до неё и после. Что было после? После годы жизни растаяли, как дым, и только сейчас решаюсь записать события той встречи. Пусть хоть что-то останется. Тогда я был молод и полон всяческих надежд. И надежд не пустых. Будучи только начинающим скульптором с дипломом архитектора, уже имел прекрасные перспективы карьерного роста. У начальства я был в большом почёте и как молодому и перспективному специалисту мне предложили турне по архитектурным заповедникам Европы. Турне начиналось с Греции.
Как со времён древних греков, так и по сегодняшний день, главная и самая знаменитая достопримечательность Греции, это храм богини Афины, Парфенон. Он значился первым в списке турне, для меня он стал первым и последним.
Итак, практически сразу с вокзала в составе небольшой экскурсионной группы мы пешком отправились к подножию Акрополя. Пыльно и душно. Но впереди предстояла большая программа, а времени терять было нельзя. Лучше всех это понимал экскурсовод, он же и был самым заинтересованным, как бы поскорее развязаться с нами, поэтому тарахтел без умолку: сыпал всяческими параметрами строений, перетряхивая тысячелетия, пускал в глаза облака пыли из дат, знаменитых имён и прочих точностей. В ответ на любой вопрос следовала длинная тирада из высоких эпитетов в честь древних строителей, которая незаметно заканчивалась возвратом его монолога в прежнее русло. Наш гид явно чувствовал себя прямым потомком своих великих предков, и в вопросах, наверно, видел посягательство на святыню. Впрочем, не столько видел, сколько старался показать высокопарными тирадами свою щепетильность:
- Торжественное шествие во главе со служителями культа поднималось по этой дороге, по которой сегодня судьба удостоила подниматься и нас, прямо к храму богини Афины-Девственницы, Парфенону, - его вообще лучше не слушать и думать о своём, - в Парфеноне происходило главное действие культа: приношение даров…
По фотографиям у меня сложилось представление, что Парфенон сооружение довольно-таки внушительное, но действительные его размеры превзошли мои ожидания. Парфенон оказался громадным. Поскольку храм стоит на возвышенности - на естественной платформе - постольку уже издалека он виден совершенно чётко. Несмотря на километры расстояния, он рядом и, кажется, надо сделать только шаг. Чёткостью силуэта Парфенон парит над окружающим ландшафтом и в то же время невозможно представить строение более прочно стоящее на земле. Фундаментом храму служит земля, земля вообще как понятие основания, а сущностью своей Парфенон парит в небе. Эффект такой, будто это вовсе не строение, а образ, который видит скульптор. И почему-то становится ясно: этот эффект лежал в замысле строителей. И кажется невозможным так точно воплотить образ в действительность, это какой-то парадокс: я смотрю на образ, но этот образ реален, ибо Парфенон пред моими глазами. С древнегреческих пор человечество силится воплотить свои образы в действительность и приходит к горькому выводу: практика дискредитирует идеал. У греков наоборот, практика не столько совпадала с их пониманием идеального, так как во времена строительства Парфенона ещё не было самого понимания идеального, не было понимания, что возможен некий образ, который надлежит воплотить в действительность, наверно, поэтому их практика и создавала идеал. Между мыслью и практическим её воплощением разрыва не было. И так во всём: в образе жизни, в культуре, скульптуре, архитектуре.
- В VI в. Парфенон приспособлен под христианскую церковь Божьей Матери: к нему был пристроен алтарь. В XIII в., - не перестаёт сыпать датами гид, - Парфенон снова переоборудован под католический храм: была пристроена колокольня. В XV в. католическую колокольню турки переделали в минарет. А в XVII в. в центре здания был пороховой склад и прямо в склад попала бомба. В результате произошедшего взрыва практически вся середина храма была уничтожена.
Да… лёгкий бриз и мираж растает – Парфенон сдует как пылинку, но вопреки этому впечатлению и вопреки вандальским потугам всего человечества он вечен, хотя и стоит в руинах. Не зря на все века вперёд и все народы древние греки назвали варварами.
Мы приближаемся к храму, проёмы колонн открыты: здесь нет дверей, запретов, секретов. Всё ясно как день, это и есть день – зенит человеческого существа, сумевшего увековечить в строении свой расцвет. Всё ясно, но как раз эта ясность и есть самая гнетущая тайна древних – как? Как они смогли развить в себе человеческую сущность настолько, что сейчас кажется, древний грек был и остаётся в памяти человеческим существом, однако более человечным по своей сущности, чем сам человек. Человек подобен богам, а боги подобны человеку, - как разгадать эту аксиому древнегреческой ментальности? Не думаю, что они верили в своих богов. Зачем человеку верить в богов, если он живёт рядом с ними? «И здесь обитают боги», - изрёк философ Гераклит, сидя у печки… Что уж тогда говорить о главном храме Эллады?
На ступенях Парфенона возле угловой колонны стоит старик, на нём то ли ветхий плащ, то ли фартук мастера, он неподвижен, как изваяние, будто неживой, закрыл глаза и наслаждается солнцем. И ещё одна загадка Парфенона: на фотографиях человек подле храма выглядит маленьким, а в действительности, несмотря на свою громадность, Парфенон не давит, а наоборот, возвышает, возвеличивает человека. Этот старик в своей неподвижности подобен статуям Фидия. Его скульптуры богов и героев в своих вполне человеческих обликах выражали божественную возвышенность, чем и возвеличивали дух присутствующих. И если все скульптуры в храме и на его фасадах были исполнены Фидием, либо под его руководством, тогда находясь в храме человек словно бы попадал в общество богов. Такая убеждённость складывается из того, что одни только развалины храма уже способны возвеличить присутствие неподвижного и наверно, немощного старика. Да, в нём больше жизни, чем во всех тех стариках, что когда-либо доводилось мне видеть.
Здесь, над окрестностями залитыми солнцем, среди вознесённых руин, хочется быть молчаливым и мудрым, замереть в экстазе мгновения и смотреть вдаль навстречу ветру, туда – за горизонты собственного Я, и раствориться в этом свете ясности. Даром. …Даром дана человеку жизнь, только не умеет он взять её: всё пыжится, старается бедняга дотянуться до жизни; достаёт батистовый платок из нагрудного кармана пиджака, обмахивается, жарко ему, не по себе, надоело.
- Молодой человек, вы меня слушаете? Не отвлекайтесь, пожалуйста, и не отделяйтесь от группы, а то вас всё как-то в сторону клонит.
Это он увидел, что смотрю я в никуда. Почему я здесь не один? Зачем мы пойдём обратно, вниз? Как вдруг на периферии моего зрения возникает он, и я вижу его чётко, как если бы смотрел на него прямо. Сейчас поверну голову и вижу совершенно ясно. Да, это он – тот старик, что стоял на ступенях, но это не старик. Он движется уверенно и верно, и каким-то образом понимаю, что идёт он в направлении третей колонны от меня, но также ясно и другое: он уже там, у той колонны. И ни что в мире не в состоянии ни изменить, ни предотвратить его путь, ибо путь его уже закончен. Но в то же время - и это очевидно - «в настоящем времени» старик идёт. Это старик обликом, но в его сущности нет и намёка на старческую немощь. Под смуглой, сухой почти змеиной кожей обитает сила сравнимая с твёрдостью камня. Каждый шаг и каждый вздох его светится завершённостью: он продуман, осознан, спокоен. Он оборачивается и смотрит на меня и удаляется в глубину храма и ты знаешь, что надо идти туда вслед за ним, но не знаешь зачем. Зачем теперь мы ходим кругами по храму, точно привязанные к нашему гиду, плану экскурсий, расписанию завтрашнего дня и всей будущей недели, а старика нигде нет. Он словно растворился в атмосфере Парфенона.
Мы спускаемся вниз, спотыкаясь, по пыльной дороге. Скоро Парфенон исчезнет из моей жизни навсегда и начнётся моя обыденная жизнь перспективного архитектора и начинающего скульптора. Оборачиваюсь. А может, этот свет, этот парящий над местностью храм и тот старик – всё мираж?.. Тогда почему же так тянет вернуться обратно и повторить это мгновение, и спросить старика. О чём спросить? – не знаю. Знаю только, он точно знает, что надо сказать мне. Это чувство возникает когда главный вопрос собственной жизни покрыт туманом и даже вряд ли когда будет чётко сформулирован, но мучительно хочется услышать ответ, и тогда кажется, ответ извлечёт сам вопрос к ясности из тумана повседневности. В поисках этого ответа читаешь книги, слушаешь других, заглядываешь в лица прохожих в надежде, что кто-то знает и несёт в себе то главное, что нужно тебе. Почему-то этот старик… почему его никто не заметил?.. Он так невзрачен для других… да, он потому и невзрачен для других, что несёт тайну только моего ответа. Вдруг разворачиваюсь и начинаю идти обратно вверх - туда навстречу миражу и ясности. Всё вокруг прозрачно и чётко – никогда раньше мысли не были так чисты. Я вижу каждый камушек на дороге и чувствую каждый свой шаг. Сзади что-то кричат и машут руками несчастные люди. Я начинаю бежать взахлёб вверх по склону – ещё шаг и другой, и мираж уже здесь и не тает, и он стоит в проёме колонн и ждёт меня, и готов я уже прыгнуть прямо в небо в синеву, и в никуда навсегда. Сейчас взорвусь в бесконечность!
И вдруг я встал. И стало страшно: точно ударом молнии осенило – сейчас узнаю нечто главное, но не то, что хочу узнать, а нечто главное вообще, и это перевернёт мою жизнь вместе с моей смертью. Подхожу к старику. Он действительно подобен статуе, или наоборот: идеальная статуя этого старика была бы как раз тем, что сейчас вижу. Его лицо – безмолвье мрамора, он смотрит прямо на меня и в никуда, но он меня видит. В мыслях вертится спросить, «кто ты?», но медлю. Боюсь – не ответит, точнее, боюсь – уже знаю, кто он. И так бывает, против воли вопрос сорвался сам:
- Кто ты?
- Фидий – последовал ответ.
И тут мне открылось то явление, которое всегда видел в людях, но никогда не осознавал: артикуляция людей не совпадает с тем, что они вкладывают в свои слова. Глухонемые помимо прямого смысла явно считывают с губ говорящего что-то ещё, видимо то, что мы слышим в интонациях речи. А наши интонации настолько не совпадают с речью, что считается нормальным понимать собственно речь и отдельно – её интонацию. Но это не нормально! Это не нормально потому, что всё вкупе выходит двусмысленно и неубедительно. Здесь же впервые внял полное совпадение интонации, движенья губ и того, что произнёс старик. Это Фидий. Это действительно Фидий. Тот Фидий, чьи изваяния богов обитали в этом храме; тот Фидий, который собственно и создал сам этот храм. Но как он смог через столько тысячелетий оказаться здесь?.. Этим вопросом не подвергал сомнению, что это и есть сам Фидий, но всё же, как он смог? Только по одному тому, как жжёт этот вопрос, вдруг стало ясно: это и есть мой главный вопрос.
- Ты бессмертный? – спросил я.
- Бессмертны боги; а я обитаю вне времени. А ты разве нет? В своё время я проник в мгновение вечности. И теперь я пастух своего существа. Я подобен богам. А поскольку сущность человека безгранична, сейчас я простёрся до общения с тобой. Ты, приближаясь к храму, тоже несколько сдвинул свою сущность к «эпохе древних», ведь так? Но не существует никаких эпох и тысячелетий, перескочив которые я мог бы оказаться здесь, есть только одно время – сейчас. Это и есть вечность.
Жестом приглашения Фидий зовёт пройтись по храму. И с каждым новым шагом я начинаю увеличиваться и вот уже шагаем сразу во всём пространстве Парфенона. И каждый обломок и скол на колоннах, я вижу всё сразу и синее небо вместо крыши над нами. И мраморным голосом Фидий вдруг начал:
- Смерть отпустила тебя в жизнь на одно мгновение. Мгновение умрёт, и ты умрёшь вместе с ним. Человеческая сущность состоит из мгновенного рождения, жизни, длинной в одно мгновение, смерти. Рождение и смерть мгновения ты не замечаешь. А одно мгновение жизни, тебе кажется, вытягивается в годы жизни. Но в том мгновении, которое отведено тебе для жизни есть вход в это самое мгновение. Вход в сейчас, в вечность – к богам.
И я понял, о чём говорит Фидий. Это чувство посещает каждого, когда кажется, время остановилось и нет больше ни вчера, ни завтра, а вокруг только вечность, и кажется, в этот момент возможно всё до бесконечности. Люди называют такие моменты счастьем и сожалеют, что счастье сознаётся всегда почему-то задним числом, когда оно уже в прошлом, то есть когда момент вечности уже умер.
- Только войдя в мгновение, – продолжал Фидий, - ты будешь обладателем неограниченного времени и беспредельных возможностей и только тогда, когда ты станешь пастухом своего мгновения и своих возможностей, только тогда ты можешь приниматься за ваяние, строительство, и всё, что ты сделаешь в этом мгновении, в нём и останется. Что создано вне времени - вне времени и остаётся. Это дар богам.
- Но как же Парфенон?! Посмотри, он же изуродован и варварски разграблен, он весь в руинах! Разве он вечен?
И прежде, пока мы шли и Фидий говорил, он точно был рядом, но непонятно, где именно, а речь его происходила не откуда-то извне, а была внутри меня, будто его словами формулировались мои собственные мысли. Это вдруг стало ясно, когда из всего пространства храма, из каждого скола и обломка в один миг собралось в единое лицо Фидия. Пауза. И Фидий своим голосом изрёк:
- Я не боюсь сломанных вещей! От первого камня в основании храма я уже знал и знаю всегда, что произойдёт с Парфеноном. Сломанная вещь – знак смерти. А чем пристальнее ты смотришь в смерть, тем больше смерть даёт тебе шансов увидеть вход в сейчас. И смерть вдохновляет тебя на поступки сейчас. Всё, что ты сделаешь – всё заберёт смерть. Но именно это заставит тебя отдать главное.
Мы уже на ступенях стоим, где мгновенье назад повстречались. Фидий смотрел вдаль и видел прошлое и будущее, он видел сейчас настоящее мгновение и сейчас это мгновение умрёт: он развернётся и уйдёт в глубину храма, а я пойду, и ты знаешь, спотыкаясь, вниз по дороге. В этот же день я отправлюсь домой и уволюсь с работы. Чтобы хоть как-то жить, устроюсь сторожем. По старой привычке ещё беру в руки глину, что-то леплю… беру карандаш и что-то рисую… Но из того, что получается, понимаю, что не получается ничего. Так проходят годы, дни, минуты, мгновения… Вот и это мгновение прошло… И после той встречи я знаю, что и это мгновение я прожил напрасно. Какой из меня пастух своего мгновения?.. Я уже стар и за свою долгую жизнь научился только видеть, как растёт трава, слышать, как затихают угли в печке… и осенью падает лист. Я сторожем работаю… Я сторожу мгновение, храню его для тебя… И возможно, следующее мгновение окажется для тебя входом в вечность, но только после того, как я поставлю точку.