Никто не знал как в доме появился комендант. Некоторые говорили что он был всегда, а некоторые - что он был не просто всегда, но и даже тогда, когда еще не существовало города. Старый Левицкий утверждал, что комендант появился в одну из зимних ночей 87-го года, но еще более старая Вальштейн неоднократно вспоминала как в далеких 30-х, комендант услужливо открывал перед ней с матерью дверь. Жильцов не особенно беспокоила история коменданта. Его воспринимали как данность, как неотъемлемую часть дома вроде лестницы или большого рыжего кота, который невесть откуда взялся и никому и в голову не могло прийти проследить путь животного от подвала или откуда он там выполз, до подоконника в пролете между вторым и третьим этажами. В любое время дня и ночи, в любую погоду комендант стоял у входной двери в белом кителе и старомодной белой фуражке 50-х годов, и строго спрашивал у пришедших "В какую квартиру?" и желал хорошего дня выходящим. Других фраз он не говорил и на вопросы не отвечал. Лишь однажды он наклонился к маленькой старухе Вальштейн, вернувшейся с рынка, и вежливо спросил:
- Как ваша мама?
- Мама умерла три года назад.- Испуганно ответила Вальштейн, прижимая к груди пакет с фруктами.
- Какая жалость.- Произнес комендант и, медленно разогнувшись, задал свой неизменный вопрос. - В какую квартиру?
- В седьмую. - Прошептала Вальштейн и из-за всех сил бросилась бежать по лестнице вверх.
Это был единственный случай когда комендант разговорился с жильцами. Обычно он стоял у порога, высокий, с загорелым лицом и пристально смотрел в небо сквозь мутное овальное окно над дверью, не реагируя ни на что. Но стоило пройти мимо него и взяться за дверную ручку, как комендант поворачивался с доброжелательной улыбкой:
- Доброго дня.
Он слегка кланялся уходящему и вновь смотрел в небо.
В сентябре от цирроза умер Боря из 2-й. В его квартиру заехала семья Скуратовых с двумя мальчиками 9 и 11 лет. Их сразу заинтересовал комендант.
- Он - призрак? - Спросили они у помогавшего заносить вещи Левицкого.
- Да какой призрак. Та вся нечисть бестелесна как воздух, а в него вон пальцем потыкайте - мясо да кости.
Старший из мальчиков, Андрей, тут же всадил палец под ребра коменданту, но тот ровным счетом никак на этот эксперимент не отреагировал, продолжая пялится в окно.
- Вы того... - Неодобрительно пробурчал Левицкий. - Не сильно там. Живой же человек. Или...
Левицкий сплюнул.
- Короче, поаккуратнее.
Он взялся за комод и, закусывая губу от усилий, приподнял за край и потащил по коридору к новым соседям.
Мальчики переглянулись.
- Потом, Димон, вернемся. - Сказал тихо Андрей, косо поглядывая на странную фигуру в белом.
Вернулись они следующим вечером с шилом, вытянутым из отцовского ящика с инструментами. Первым уколол Андрей в бедро. На белых брюках выступило маленькое пятно крови, но комендант не издал ни звука. Андрей уколол еще раз, чуть пониже, но результат был таким. Комендант, не чувствуя боли, отрешенно стоял в углу, ни как не реагируя, не шевелясь, продолжая вглядываться в мутное, мытое еще при советской власти, овальное окно. Через минут двадцать его китель и брюки выглядели как кожа больного корью ребенка, густо усыпанная красными точками. Кое-где уколы были так близко, что пятна сливались, закрашивая кровью целые куски ткани.
- Что вы делаете!?
Отец вышел проверить мальчиков на новом месте. Глядя на перепачканную кровью одежду коменданта и шило в руке младшего сына Димы, он все понял мгновенно. После отцовских затрещин и обещаний месяца домашнего ареста, мальчики бросились домой, извиняясь и плача. Отец, крепко сбитый мужчина лет 40, поднял шило и с сожалением посмотрел на коменданта.
- Слышь. Ты это... извини пацанов. Дурной у них возраст сейчас. Делают всю эту ***ню. Честно, прости...Может тебе скорую вызвать? - Спохватился отец, вспомнив о состоянии коменданта.
Тот молчал, как и минуту, и час, и день, и год назад. Ничто не могло отвлечь коменданта от окна. Кроме двери, о которую отец машинально оперся, с удивлением и страхом рассматривая коменданта.
- Удачного дня.
Лицо коменданта, повернутое к отцу, было светлым и не злым. На вид ему ему было немного за 50. От глаз расходились тонкие, неглубокие морщины. Губы дружелюбно улыбались и ничто в них не говорило о десятках, а может и сотнях, болезненных уколов. Его лицо в эти моменты всегда поражало жильцов дома.
- Как такое живое лицо может быть у такого неживого человека! - Удивлялась старая Вальштейн.
- А что такое жизнь? - Отвечал ей еще живой, но уже близкий к финалу Боря.- Вот вы, мамаша Вальштейн, думаете что вы живете, а я смотрю на вас и вижу как вы каждый день делаете одни и те же вещи. Просыпаетесь, пьете кофе в палисаднике, делаете базар, спите при включенном на полную громкость телевизоре, ужинаете и снова спите. И лицо ваше при этом тоже очень живое и богатое на эмоции.
Старуха смолчала. Ей было что ответить, но ответить Боре было нечего - все знали что ему недолго. Она еще найдет кому сказать те слова, которые не принято говорить умирающим.
- Да что с тобой такое? - Тихо сказал отец. - Ты робот какой-то? Кто ты?
Комендант немного поклонился и очень медленно, почти издевательски - как показалось отцу, поднял лицо к окну. Отец сжал его плечо свой огромной ладонью и сильно, основательно, несколько раз встряхнул. Комендант не отвечал и отец стал его бить. Бил по лицу, по почкам, бил в живот. Он хорошо умел бить людей еще со школы и знал как это делать правильно. Его удары становились все злее и опаснее, по мере того как отец все больше приходил в ярость, замечая полное безразличие на лице коменданта. Даже когда он упал на спину после резкого толчка в грудь, его лицо и глаза оставались повернуты к окну и клочкам грязного, пыльного света, с трудом пробиравшегося сквозь него в подъезд.
С утра жильцов разбудили крики старухи Вальштейн. Он стояла на коленях, спрятав лицо в ладонях. В углу лежал скрюченный в немыслимой позе, окровавленный комендант. Глаза его были закрыты. Жильцы молча смотрели на тело. Левицкий опустился на пол рядом со старухой, заплакал и перекрестился. Из второй квартиры вышла семья Скуратовых. Мать вела мальчиков в школу, отец направлялся на работу. Не глядя по сторонам, отец прошел мимо жильцов и коменданта, и взялся за дверную ручку и полной тишине открыл дверь и пропустил вперед жену с детьми.
- Доброго дня. - Прошептала Вальштейн и вновь зарыдала.