Пролог.
Прежде всего я хочу сказать что не я написал этот рассказ. Точнее: три отдельных рассказа, объединенные в один. В каждом рассказе свои герои, своя сюжетная линия, свой стиль даже, но всё-таки кое-что их объединяет, делает родственными, похожими, едиными в своей задумке. Меня конечно зовут не Гершель Крастовски. Меня зовут совсем иначе. Я довольно известный писатель и потому мне совершенно не стыдно признаться что данный текст не моего сочинения…
Все получилось довольно странно. Мы с женой получили (по наследству) новую квартиру и переехав туда, как водится, начали разбирать старые вещи. В кипе старых бумаг я отыскал несколько тетрадей, исписанных мелким и непонятным почерком. От нечего делать, после долгой и кропотливой работы по приведению квартиры в нормальный вид (получили мы её в совершенно невообразимом состоянии) я стал перелистывать тетради, найденные мною. И среди прочей белиберды как то: перечня каких-то документов и описания совершенно нудных процессов каких-то физических явлений, я наткнулся на одну страшно истрепанную и грязную тетрадь. В которой и помещались эти три рассказа. Несколько страниц было вырвано (так что окончания второго рассказа так и не получилось восстановить в полном виде), слова были зачеркнуты, почерк разбирался мною с ужасным напряжением. Но меня они заинтересовали. По ним, по самым первым строкам можно сказать, что у писавшего эти рассказы есть несомненно дарование. Есть свой стиль и темперамент. У него начисто отсутствует правильность изложений мыслей и их последовательность, хромает художественная составляющая, ужасная пунктуация и … и вообще все очень сыро и не верно…
Но у него есть нечто лучшее – уникальность письма и наблюдательность!
Многое я исправил, несколько изменив сам текст (стараясь сохранить исходное его состояние, не затронув сути изложения). Подкорректировав таким образом я печатаю этот рассказ под псевдонимом Гершель Крастовски. (почему именно этот псевдоним – а потому что имя, настоящее имя автора осталось мне неизвестным, а «Гершель Крастовски» были последние слова рукописи, обведенные ярко красным, кажется кровью).
И ещё я выкинул пролог автора : «Желал я мзды, а получил пи…зды». (потому выкинул, что не знаю что именно хотел сказать автор, кстати о нём я знаю только что он несколько лет назад эмигрировал в Америку, и что по слухам живет там очень обеспеченной жизнью, так что если узнаешь свой текст, Гершель Крастовски, отзовись, с тебя может получиться ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЙ АВТОР!!!)
***********
Он шел по Бейкер Стрит. От мороза жгло кожу на лице. Ветер обжигал глаза и нос. Был вечер, огни фонарей и яркие витрины выедали темноту улицы, наполняли её желтым светом. Сновали медленные автомобили. Шел снег.
Адольф не замечал ни холода, ни нервных взглядов прохожих в которых он нечаянно ударялся своим острым плечем, он не замечал что нос у него посинел и совсем не дышал от того что забился, а только сопел. Адольф кусал губы, и искусал их до того, что они кровоточили и капельки крови медленно текли по его шершавому подбородку, замерзая на ледяном ветру. В голове у него били барабаны и звучали флейты, какой-то навязчивый мотив в бравурных нотах звенел у него между темечком и лбом. Мысли были судорожные и проносились с такой скоростью, что только оставляли яркий след, как кометы в черном небе. Адольф был счастлив.
Он наконец остановился и подул на свои заиндевевшие ладони. Пошевелил замершими пальцами и ощутил страшную боль в суставах. Руки замерзли так что не чувствовалось кожи на тыльной стороне ладоней. Адольф посмотрел по сторонам в поисках убежища. Неподалеку маячила неоновым светом вывеска кафе. Адольф решил зайти вовнутрь. Он взялся за ручку двери негнущимися пальцами и отворил дверь. На него дыхнуло пряным запахом тепла. Он вошел в кафе. Сел за столик у окна. И опять впал в какое-то полузабытье, глаза смотрели и не видели, лицо оттаивало и начинало краснеть в жарком воздухе маленького помещения. Подошел официант и предложил меню. Адольф взял из рук официанта тонкую книжечку и открыл её. Он ничего не смог прочесть, буквы прыгали у него пред глазами, слова бессмысленно звучали в его воспаленном сознании. Он отложил меню и машинально, не замечая этого, тихо заговорил сам с собою.
Официант подошел и долго выслушал что говорил Адольф.
- Прочтите, ЧТО!? – наконец не выдержал официант.
- А?! – встрепенулся Адольф и взглянул на брезгливое лицо мужчины, нервно склоняющегося над ним, - а… вы мне?!
- Вы будете что-то заказывать?- спросил официант, забирая со столика меню.
- Да… - сказал Адольф, - то есть… нет…
- Да или НЕТ!?? – настойчиво спросил официант.
Адольф закивал.
- Пива… нет, не пива!.. – сказал Адольф, - чая… горячего чая!! И поесть чего-нибудь…
Официант ещё что-то выспрашивал, но Адольф опять исчез из внешнего мира, погружаясь как в горячую ванну в удивительное состояние своего настроения. Официант не выдержал и ушел выполнять заказ. Адольф вдруг судорожно схватился за внутренний карман (он все еще сидел в куртке) и нащупав толстую и упругую пачку банкнот – успокоился. Он снял шапку и закурил.
- Извините, у нас запрещается курить!! – предостерег его бармен. Адольф обернулся и закивал, потом затушил сигарету.
У него получилось!! Он не ожидал что получится, точнее – он не ожидал что получится так хорошо! Но получилось так, как невозможно даже было представить. Первый жетон упал с тихим звоном, Адольф крутнул ручку автомата – выпало три вишенки и сердечко. Автомат молчал. Адольф крутнул во второй раз – опять не повезло. Адольф нажал ручку в третий раз и… о чудо, выпало четыре одинаковых знака и посыпались монеты, этот удивительный звон был прекрасен, он возбуждал, он завораживал. Рулетка. Шарик подскакивал на крутящейся плоскости, останавливался на каком-то числе. Первый раз Адольф проиграл. Потом он загадал вместо числа цвет, красный, выиграл. И так восемь раз подряд он загадывал цвет – и восемь раз подряд попадал в красный. Адольф дрожал от нервного возбуждения, гора из фишек все росла рядом с ним, она увеличивалась в размере пропорционально его удаче. Восемь, шарик крутился, прыгая по выемкам цифр – восемь! Он остановился именно на том числе что и загадал Адольф. Выигрыш был велик, фишки рассыпались по столу от нечаянного движения руки Адольфа и портье помог сложить их в аккуратные столбики. Опять выигрыш, опять и опять! Когда Адольф опомнился…
Он теперь сидел и щупал рукой банкноты в тугой пачке прямо возле его сердца. Двадцать тысяч фунтов. От этого тошнило. Кружилась голова. Он глотнул чай, обжигая себе рот. Но он не замечал боли. Двадцать тысяч фунтов. Он посмотрел по сторонам. Кафе было пусто, только какая-то парочка за столиком возле двери. А так никого кроме скучающего официанта и бармена за его спиною. Адольф вытащил пачку купюр и положил возле себя на стол. С них улыбалась королева. Адольф сглотнул слюну, рот был жарким и сухим. Нежная поверхность языка, обожженная кипятком, остро болела. Адольф перелистал пальцами банкноты, они шелестели как листья дерева, когда их колышет ветер, как падающий снег в ночной час, когда на улице стоит невероятная тишина, и только шелест трущихся друг об дружку снежинок. Дверь кафе открылась и Адольф вздрогнул. Обернулся. Вошел какой-то очень толстый человек. Негр.
Адольф переложил деньги на сидение рядом с собою.
- Что-нибудь ещё, мистер!? – спросил подошедший официант.
Адольф почувствовал иронию и издевку в тоне официанта и в этом самом «мистер». Адольф слишком долго терпел унижения и лишения, чтобы и теперь продолжать. Обладая такой суммой денег он не мог позволить какому-то официанту унижать себя.
- Да! Виски, пожалуйста! – попросил он, потом передумал, - коньяк!
- Какой именно, мистер!? – официант продолжал ерничать.
- Лучший! – сказал Адольф.
- Лучший – значит – дорогой! – парировал официант.
Адольф посмотрел на его наглое лицо и кивнул головой. «Что, - подумал Адольф, когда официант отправился выполнять заказ, - если у меня пальто такого потрепанного вида и башмаки каши просят… меня можно таким образом унижать!?»
Он выпил залпом принесенный коньяк и как только хмель ласковой боксерской перчаткой нанес первый хук в голову Адольфа, он сразу же потребовал дополнительную порцию.
Вторая порция шикарного коньяка подействовала таким же оглушающим образом, отбросив Адольфа на канаты ринга и на некоторое время вывела из равновесия. Но Адольф быстро сконцентрировался и попер в бой. Он заказывал и заказывал себе все новые и новые порции. Бой был не равен, коньяк хитро изловчаясь все наносил и наносил удары, это было уже избиение. Адольф терял очки, пропускал удар за ударом. Голова гудела, ноги уже не слушались, тело стало вялым и тяжелым. Но рядом не было тренера, не было никого, кто мог выкинуть полотенца на ринг и остановить бой. Шестая порция коньяка нанесла решающий удар и Адольф ушел в глубокий клинч, вцепившись в рюмку и крепко прижимая её к потресканым губам, следующие две порции были нокаут и нокдаун.
Он не помнил как вышел из кафе. Он не помнил как ловил такси и называл адрес своей трущобы.
По темным улицам Лондона шел замерзший человек, все норовясь свалиться и замерзнуть насмерть, так он был слаб от выпитого и от того что почти ничего не ел последние пять дней. Дома в Бухаресте его ждала семья – жена и двое детей.
А он шел по темным и страшным улицам. Вместе со снегом, который медленно и вяло кружился по-над замершим асфальтом.
И вдруг Адольфа пронзила резкая боль Он забыл деньги. Он забыл абсолютно все деньги там, в этом кафе. Он побежал, пересиливая слабость и тошноту, он бежал обратно. Судьба страшной шуткой отбирала все обратно, удача показав свое красивое тело под кучей лохмотьев, только раздразнила его, возбудив, заставив поверить что он может обладать этим прекрасным молодым, нежным телом со смуглой кожей, круглыми грудями и длинными тонкими ногами, она повернулась к нему спиной и уплелась должно быть с тем наглым официантом, который издевался с него. Сучья девка удача развела Адольфа.
Адольф бежал и бежал, захлебываясь от натуги. И вдруг он спотыкнулся обо что-то, лежащее прямо на дороге. Это было тело, тело пожилого мужчины, тело старика. Адольф узнал его. Это был Крутковский, поляк, такой же эмигрант, бесправная сволочь, каких в Лондоне тысячи, такой же нищий иностранец как и он, Адольф. Крутковский жил этажом выше в их бараке. Он был скучный и тяжелый человек, нелюдим и пьяница. Но это был Крутковский. Он был такой же. Он знал столько же страданий, невыносимого быта как и Адольф. Адольф остановился. Потом побежал.
Кафе еще не закрылось. Деньги лежали на стуле, стул стоял возле окна и была ещё возможность. Возможность была. Дурная девка удача еще могла даться ему в руки и позволить обладать своим восхитительным телом. Адольф может успеть, он должен успеть. Но Адольф вернулся, вернулся к лежащему старику.
Старик молчал. Адольфа трусило. Старик казался мертвым Снег падал ему на лицо и не таял – таким замерзшим было лицо Крутковского.
-Вставаа-а-ай! Старик! – позвал Адольф и потрусил лежащего человека. - Вставай !!!
Звал Адольф, он тормошил старика, лупил его по щекам, он надеялся что старик очнется и Адольф сможет помчаться за своими деньгами.
Но старик был не подвижен. Нос у него заострился, кожа бледнела воском. Лед застрял в его седой бороде. Он был мертв. Адольф вскочил и побежал. Старик мертв, ему нечего тут делать. Он бежал по пустому городу и шаги гулко разрезали тишину переулков. Но потом он остановился и повернул назад. Он добежал к старику и стал его трясти, бил по щекам. Потом он, кривясь от омерзения, стал делать старику искусственное дыхание рот в рот, это было так противно что Адольфа чуть не вырвало на асфальт. Рот у старика был холодный, язык распух, и Адольф всякий раз вдувая воздух в раскрытый беззубый рот человека чувствовал вкус гнили в своем рту. Человек. Как омерзительно показалось это слово Адольфу. Человек. Вонючий, ужасный, беспомощный. Гнилой. Но это бы человек, такой же человек как и он сам, Адольф. И тогда он стал все яростней вдувать в замершее лицо старика воздух. Голова у Адольфа кружилась, в глазах то и дело вспыхивало неприятное желтое свечение – предвестник потери сознания.
- ЗЗЗЗы! – старик захрипел, старик зашевелил губами. Он начинал жить.
Адольф бил его по щекам, звал его по имени. Мимо проезжал грузовик, Адольф вскочил и остановил машину. Водитель сразу же откликнулся. Они повезли старика в больницу, и там врачи, уложив больного на носилки, повезли его в реанимацию.
Адольф вышел из больницы в половине второго ночи. И побрел медленно и устало. Но вдруг он ощутил себя на той самой улице, где находилось кафе. Он пошел быстрее. Вот оно, оно самое. Там, за дверью лежат его деньги, его шанс изменить свою жизнь, жизнь своей семьи. Он дернул за ручку. Дверь осталась неподвижной. Он дернул еще раз и еще раз. Только задрожала витрина. Он прислонился к стеклу и постарался вглядеться во внутрь. Но за стеклом была тьма. Только гирлянды, по случаю Нового Года виднелись за черным стеклом. Такое тонкое и прозрачное стекло!! Адольф всем своим существом вдруг ощутил что стекло может треснуть в любой момент, что это не преграда – что это ерунда, что столько долгих и тяжелых лет непосильного труда, которые измучили его и его семью и какое-то там стекло. Что этого не может просто быть! Он размахнулся и ударил рукой. С первого раза стекло не разбилось, тогда Адольф размахнулся сильнее и ударил страшно сжатым кулаком. Послышался ужасный звон и взвыла сирена. Адольф залез во внутрь. Он ничего не видел от темноты и нервного напряжения. Он бегал по кафе, пытаясь отыскать столик. Он упал на колени и стал лазить в темноте, ощупывая все стулья за столиками у окна. Кисть его кровоточила, все стало липким от крови. За стеклом, точнее за разбитой витриной показалась машина полицейских, они выбежали и, угрожая оружием, приказали Адольфу сдаваться. Адольф продолжал искать, он искал и искал, искал и искал…
Через несколько дней все в трущобах только и обговаривали то что произошло с Адольфом. Люди были разные и мнения были разные, кто-то жалел Адольфа, сочувствовал, кто-то злорадствовал. Никто не заметил старика Крутковского, только что вышедшего из больницы, никто даже не заметил что старик отсутствовал. Старик поднимался по лестнице и спросил у Беллы, цыганки, живущей на втором этаже вместе со своими дочерьми, в чем дело.
- Адольфа посадили за грабеж!.. –тответила она.
Старик покивал головой: - Так ему и надо, ублюдку!.. так и надо! – он поднимался по лестнице, пересиливая отдышку и все повторял: так и надо, так и надо, так и надо!!!
****************
Так-то лучше!! !
Он шел по заснеженным улицам. Холод стоял адский, если вообще холод можно описывать таким прилагательным «адский», так как всем известно что в аду в общем-то довольно жарко… Но холод был зверский. Минус двадцать, что-то вроде этого, и к тому же ветер… Лицо у него съежилось, кожу жгло, глаза болели до одурения, он почти ничего не видел. Люди, шедшие ему навстречу, также были окутаны морозом и отчаянно мерзли, они вбивались в него своими окоченевшими телами, но кажется даже не замечали этого… шли дальше, желая поскорее убраться с улицы.
Машин было мало на обледенелой проезжей части, и казалось что эти покрытые инеем металлические громадины – тоже мерзли, они медленно ехали, треща деревянными шинами, кроша под собою ледяную корку дороги. Дым, вырывавшийся из выхлопной трубы, моментально замерзал, и падал с тихим шелестом вниз, крошился и дробился в тысячи мельчайших льдинок… (конечно дым не мог замерзнуть, минус двадцать все-таки не та температура, но что-то подобное происходило с этими трясущимися клубами белого газа, он каким-то образом тоже чувствовал мороз, тоже страдал от ужасного холода) .
Резко звеня своими стальными колесами по длинным и серым рельсам, проехал трамвай. Салон его был битком набит людьми, которые вжимались друг в друга. В такой тесное людских тел, от дыхания ртов стольких голов, казалось что хоть этим людям тепло и прохожие отчаянно завидовали пассажирам красно-желтого трамвая, им самим хотелось влезть в его теплую мякоть и расслабиться в блаженном отеплении, и хотя трамвай тарахтел совсем в другую сторону… но и эта видимость оказалась – кажущейся, ошибочной, люди в трамвае мерзли еще яростней чем снаружи, отопление в трамвае отсутствовало, окна закрывались не плотно и вся прелесть морозного вечера впивалась в пассажиров и томила их жутче и беспощадней, чем пешеходов, бегущих по улицам древнего и провинциального города. Собаки…
Собаки бежали быстро и подпрыгивали на своих совсем уже отмороженных конечностях. Шерсть на них стояла дыбом, висела заснеженными клочьями на твердых боках. Кошки…
Кошек не было. Кошки как особо умные создания попрятались по теплым подвалам и отапливаемым чердакам, им было уютно и спокойно. Шлюхи…
Шлюхи стояли подвое в подъезде домов и дули в мерзлые ладошки. Лишь изредка выбегая на адский мороз и высматривая клиентов. Они мечтали о жарких саунах, с огнедышащими камнями, от которых исходит такой густой пар, что голые тела растворяются в нем, и мозг расплавляется от блаженной жары и течет из носа зеленым и соленым, если его слизать толстым языком с верхней губы. Что там сауны!? Девочки думали с наслаждением и воодушевлением о теплом салоне автомобиля… Они завидовали, злились, и мерзли! Холод, болезни, нехватка денег, и непроходящее омерзение от жизни , что до смерти хотелось…
Недавно наступил новый год. Наступил он как наступают на больной мозоль – резко и ожесточенно! Как наступают люди своими огромными ступнями на букашек, даже не подозревая их присутствие под своими ногами – и давят их своей тяжестью, превращая в жижу на асфальте, месиво из крылышек, слизи и ножек. Так точно и наступивший год раздавил своею безработицей, нищетой и холодом нескольких людей, которые точно как букашки ползли по дороге жизни и времени, волоча свое скудное существование сквозь суровую и неумолимую смену годов.
Она стояла в подворотне и непослушными пальцами пыталась подкурить сигарету. Сигарета выпала во тьму, и исчезла в тусклом снеге где-то возле её ступни обутой в сапожок на высоком каблуке. Она попыталась наклониться, но тут накатила дурнота и она упала в снег, на мгновение потеряв сознание и выпав из окружающей действительности которую мы называем миром. Пришла в себя быстро, поднялась на ватных ногах. Закашлялась и… и стерла льдинки со щеки. Сигарету так и не нашла. Порылась в кармане, открыла пачку и вытащила новую. Подкурила наконец-то, жадно и глубоко затянулась, даже всхлипнула при этом от напряжения. Она думала что дым её согреет. Напрасно надеялась. Но она не успела докурить сигарету до половины, как её позвала бендерша (женщина, которая организует работу проституток, является связующим звеном между проститутками , клиентами, местом работы и ментами, Которые, так же как и бендерша крышуют и позволяют путанам заниматься своим бизнесом) , тихо, но громко крикнув в подворотню, зовя её по имени. Она побежала. Она мечтала о баньке, о теплой (о, пожалуйста!) квартире!! Она выбежала под желтый луч фонаря, надеясь уткнуться измученным взглядом в мирно бурчащий своим широким капотом автомобиль… но никакой машины она не увидела. Она посмотрела по сторонам…
Там стояло несколько её «сослуживиц» и мужчина, худой и темный, запорошенный снегом и кашлем. Бендерша разговаривала с мужчиной, который ежась от холода что-то тихо отвечал на её вопросы, все время тихо покашливая. Он кивал головой и снежинки, желтые в свете лампочки, горящей сверху, летели и вжимались в мягкий и колышущийся ковер на земле.
Он выбрал её. И она почувствовала, как облегченно вздохнули её коллеги, как расслабились и быстро убежали в подъезд греться.
Он пошел по дороге, бендерша приказала ей кивком головы следовать за ним. И она пошла. Как и всегда, выполняя приказ своей работодательницы, своей хозяйки. Он шел впереди, все время то возникая в свете фонарей, то пропадая в снежной вьюге, когда он входил в неосвещенное пространство.
Давай поговорим! Сказал он ей, когда они вошли в комнату. В комнате было так же холодно как и снаружи. Четыре стены, совершенно голые, с облезшей краской, с потрескавшимся и покоробившимся паркетом под ногами. Диван скрипучий (когда она садилась на его истертое дно, он так страшно и протяжно завизжал, что она вскочила), стул с кипой белья на нем и старый ламповый телевизор, который чернел экраном в левом угле комнаты, сразу под огромным окном.
О чем говорить??! Спросила она нервно. Из холода в холод. Как она будет раздеваться!? Она сидела и куталась в свой пуховик и изо рта шел медленный пар.
Он вышел потом опять пришел.
Замерзла?! Спросил он.
Наконец-то заметил!! Подумала она. Кивнула.
Он присел на корточки возле стены и начал возиться с каким-то прибором, Сейчас будет теплее, пообещал он вставая, и выпрямил свой тонкий торс.
Обогреватель! Поняла она, когда изогнутые части прибора через какое-то время засветились и начали краснеть.
Выпить хочешь? Спросил он.
Она кивнула.
Он достал бутылку коньяка и откупорил её.
Он огляделся, потом грустно улыбнулся.
Рюмок нет! Сказал он и протянул ей бутылку.
Она взяла и выпила.
Он взял и выпил.
Она опять выпила.
Они так сидели на скрипучем диване и передавали бутылку, выпивали. Наконец-то алкоголь стал медленными, но уверенными волнами разливаться по онемевшему телу, в животе забурчало, и согрелось, как будто начал работать какой-то мотор. Она икнула, потом ещё раз.
Ой! Сказала она и улыбнулась. Потом опять выпила
Быстро опьянела.
Он сидел такой же темный и узкий, лицо его было бледное, уставшее, черные глаза, густые брови, тонкий рот и тонкая полоска над верхней губой, впалые щеки поросли густой щетиной.
Что ты хочешь? Спросила она и стала стаскивать пуховик.
Давай поговорим! Опять попросил он.
Она посмотрела на него.
Зачем!?
Ну я тебя прошу!
О чем? Спросила она и наконец высвободилась из узкого пуховика. В комнате как будто потеплело. Или это так действовал коньяк, но щеки у неё разрумянились, глаза стали слезится.
Как тебя зовут ? спросил он.
Виола! Ответила она.
Он засмеялся ответу.
Она схватила бутылку и присосалась к горлышку, ей казалось, что если она сильно напьётся, то ей легче будет потом, когда он начнет…
Виола! «Виола» означает – фиалка!!!
Угу! Сказала она!
Фиалка на снегу!.. сказал он и взял у неё бутылку, он тоже глотнул много и быстро, он тоже хотел напиться.
Сколько тебе лет? Спросил он.
Какая разница!? Спросила она нервно.
Никакой! Ответил он и встал, прошелся по комнате.
Ты здесь живешь? Спросила она, чтобы как-то смягчить свой жесткий тон.
Н-н-нет! Ответил он, Не тут, но тут… в общем жил один мой друг… Художник.
Он почему-то засмеялся.
Ты знаешь, я опьянел! Сказал он зачем-то ей.
Она молчала в ответ.
Расскажи мне что-нибудь! Попросил он.
Что? Спросила она.
Не знаю… ответил он, Просто хочется слышать живой голос!!
Ты спрашивай!.. ответила она , Я не знаю сама о чем рассказывать!
Ты местная!?
Нет…
Откуда?!
Она назвала что-то!
«Такое же выдуманное как и её имя!!» догадался он.
Ты знаешь! Сказал он, но мы ничего не будем… ничего не будет!
Что? Спросила она, не поняв сначала.
Ну… не будет того что обычно… зачем обычно приглашают тебя!..
Почему?
Ну.у..у.у.у.у.. ответил он непонятно. Я не хочу!?
Странно! Сказала она, Зачем тогда привел? И она потянулась за пуховиком.
Нет! Он дернулся, Я заплачу, я все заплачу что обещал!!!
Вот деньги! Он вытащил из кармана банкноты, смятые и хрустящие в тишине пустой комнаты.
Я тебе потом все отдам.
Она увидела деньги и это её успокоило.
Что мы будем делать,? Спросила она.
Я хотел поговорить! Сказал он, усаживаясь рядом с нею.
О чем?
Опять «о чем»!? ну не знаю я! Просто поговорить и все!!
Как ты живешь? Спросил он.
Она злобно засмеялась: КАК? Ох…нно! Выругалась она.
У меня то же ! сказал он и мягко улыбнулся! В последнее время особенно!
Бывает,!. Сказала она и стала скучающим взглядом рассматривать стены.
Про-сти-ту-тка! Сказал он.
ЧТО!
Ты – проститутка! Ответил он.
Я пойду! Встала она.
Почему!? Удивился он.
Отпусти!
В смысле? Он встал, Я тебя не держу!!
Но почему ты хочешь уйти?
А чего ты начинаешь? Начала орать она. Что «проститутка» А??! Что «проститутка»!!
Я просто сказал! Начал оправдываться он.
Да, проститутка! Проститутка!! Ну и что!?! Кричала она.
Ничего!
Вот именно – ничего!!! Сказала она и вдруг засмеялась.
Ты чего? Спросил он.
Не знаю! Ответила она, Как-то вдруг безразлично стало… ну проститутка, ну и что!! Потом опять спросила: А зачем ты так сказал?
Не знаю! Честное слово! Просто так сказал и всё!
А ты кто? Спросила она.
В данный момент – безработный!
А раньше?
Раньше? Он лег и облокотился затылком об быльце дивана, Раньше был…
Не знаю говорить тебе или нет!..
Говори! Сказала она и взяла бутылку. Коньяка остаюсь примерно на четверть.
Я был… не знаю как себя назвать… Я жил… В общем, с одной женщиной… Я не работал. Он закрыл глаза и потер лицо ладонями. Я не работал а она… в общем: я жил на её содержании! Наконец сказал он и даже не сказал а выдохнул!
Ох!! Сказала она и глотнула коньяк, который держала во рту перекатывая по языку и небу. Ты жил за её счет! Как… Как…
Альфонс!? Сказал он.
Проститутка! Сказала она.
Он открыл глаза и посмотрел на неё.
Как ПРОСТИТУТКА! Сказала она, рассматривая его вздрагивающие веки и глаза под ними, казавшимися в полутьме такими темными, черными!
Возможно! Наконец ответил он, потом закрыл глаза. Возможно как проститутка!
И что ты должен был делать!? Спросила она.
Я? Он опять начал растирать свое лицо, было слышно как шелестит щетина на подбородке под его тонкими пальцами… ну… в общем-то что должны делать все проститутки !!! сказал он! Я кажется напился! Он засмеялся!
Спать!?
Удовлетворять!! Поправил он её, Спать это не совсем то! Я не знаю как у … ну в общем как другие, я должен был удовлетворять её!
Спать!?
Да удовлетворять её сексуальный аппетит! Он взял бутылку и поднес её ко рту. Я бы так выразился: сексуальный аппетит! Потом он глотнул.
Удовлетворял?
По большей части – да! Ответил он и опять глотнул. Допивай! Он передал ей бутылку.
И что теперь? Спросила она, принимая скользкое стекло.
В смысле?
Ты и теперь с нею живешь?
Нет!
Чё – попёрла!?
Он посмотрел на неё, закашлялся. Ну… ну… он подавлял приступ кашля… можно сказать… кх… агх… да!!!
А чего так? Спросила она. Перестал «Удовлетворять»?
Он перестал кашлять вдруг, и очень серьёзно посмотрел на неё! Да как-то исключилась такая возможность!?
Не поняла!
Не … нет возможности… ч-ч-ёрт, - он потер волосы на макушке… в общем она умерла.
А!!! сказала она после долгого молчания.
И теперь… сказала она… ты что? Ищешь новую?
Нет! Ответил он, не ищу!
А за что же ты живешь? Работу ищешь?
Работать как оказалось я нигде не могу!
Почему?
Делать ничего не умею!
Вообще ничего?
Абсолютно! За десять лет ничего не делал, и теперь ничего не умею!
ДЕСЯТЬ ЛЕТ!!
Угу! Сказал он.
А от чего… а от чего…
А от того, что никакой специальности не заимел, ни опыта работы, и обленился так, что даже думать не могу про работу…
Нет! От чего она умерла?
Почки!
Что «почки»?
Распустились!! – он выпрямился поискал в кармане брюк, достал пачку сигарет, вынул, подкурил, выпустил облако дыма. Шучу. Острая почечная недостаточность!
Болела?
Да вроде – нет! Сказал он, потом затянулся сигаретой, огонек на конце вспыхнул и его тонкие губы осветились, - по крайней мере не было заметно что она чем-то больна… хотя… хотя, теперь, постоянно думая про это, я начинаю понимать что все-таки что-то у неё было, все-таки что-то беспокоило её… но она скрывала…
Зачем? ДАЙ сигарету!
Он протянул белую палочку набитую табаком.
Не знаю… он опять глубоко затянулся и кашляя выпустил дым, - не знаю зачем она это от меня скрывала… может быть было что-то, а потом дополнительная нагрузка во время беременности..
Она была беременной!?? Она быстро выпрямилась и посмотрела на него.
Угу, он затянулся сигаретой. На пятом месяце.
Она покачала головой.
На пятом месяце… повторил он рассматривая пустоту, всматриваясь куда-то сквозь сигаретный дым медленно плывущий от стены к стене от пола к потолку.
Потом они долго молчали. Каждый думал о своём.
Вероникой хотели назвать! Сказал он и опять закашлялся. Вот тебя Виолой зовут, а мы Вероникой хотели назвать!
Кого?
Ребенка… который… он не договорил. Молчал. Курил.
А… Меня не Вилой зовут! Ответила она. Маша!
Маша! Повторил он.
Я там с самих похорон не был! Сказал он
Где? – не поняла она к чему это он.
Дома!
Почему!?
Не могу!
Почему?
Не знаю! Ответил он и лег на бок, ноги в ботинках закинул на диван.
Ты тут теперь живешь?!
Да! Тут!
И нигде не работаешь?
Нет!
Ничем не занимаешься?
Нет!
Плохо!
Угу!
Она легла рядом с ним. Я коньяк допила!
Он кивнул и закрыл глаза.
Если я усну – не буди! Попросил он. Я несколько суток не спал!
Хорошо!!
Я сегодня хотел из окна выпрыгнуть! Сказал он зевая.
КАК выпрыгнуть?!
Как выпрыгнуть?!! Обычно: взять и прыгнуть!!
Она повернулась к нему, всматриваясь в его лицо.
Он открыл глаза и улыбнулся. Открыл я окно. Рассказывал он. Облокотился об козырек под окном, там такой металлический козырек есть. Ну и настраивался долго… знаешь… сказал он после долгой паузы. Не так легко это покончить с жизнью!! Много мыслей … начнешь думать – все тянешь, тянешь!! Ты, обратился он к ней, если захочешь покончить – кончай не раздумывая: сделала и все!.. а как начнешь думать…
А… Спасибо что подсказал! Сказала она и тихо засмеялась, а то действительно… но теперь – спасибо, буду знать!!!
Нет, серьезно!!! Мысли, всё, мысли! Жалко себя становится! Обидно! Там солнечный день вдруг вспомнишь…
Так вот… продолжал он, облокотился я об подоконник.!! Мороз ты видишь какой там! Видимо от волнения у меня ладони вспотели!! Я преклоняюсь уже! Закрыл глаза! В общем в предвкушении от столкновения с матушкой землей! А тут… он засмеялся! В общем не идет что-то! Я хочу прыгать а меня что-то держит!
ЧТО?!
Не мог понять! Открыл глаза смотрю что же меня держать может! Смотрю на руки – руки не двигаются! Не могу оторвать рук от козырька!
Примерзли!?
Да, представляешь!!
Вот смотри – кожу почти всю пообдирал пока … он показал бордовые от засохшей крови ладони.
Она нежно провела пальцем по его ладони. Он отдернул руку. Больно!!
Может не надо тебе умирать!? Спросила она так просто, что он вдруг задумался.
Не знаю!! Понимаешь, жизнь потеряла смысл!
Найдешь!
Вряд ли!
А ты постарайся!
Не хочу!
Так нельзя!
Мне все равно!
Всем сложно!
Мне и это все равно!
Ты молодой еще!
Какая разница! Закричал он. Молодой я или нет!!! Я не могу понять!!
Большая разница! Жизнь тебе дана так живи!!
Сама живи!
Я и живу!
Хорошо живешь?
Плохо, очень плохо!!!
Так зачем тогда!
А что с собой сразу кончать если плохо!?
А почему бы и нет? Зачем терпеть? Или как у Гамлета в монологе : уж лучше известное зло, чем неизвестность??!!!
Не знаю! Не знаю!
Вот видишь, каждый решает…
Но она его перебила: Я знаю только что жить надо!
Такой жизнью!
Но ведь все может измениться!
Ты можешь свою жизнь изменить!?
Могу!
Так почему…
Могу!! Могу!! Я верю что все изменится!
Все просто САМО возьмет и изменится!???
Не знаю!
Вот видишь!
Ничего я не вижу Я только знаю что надо жить и всё!
Ну и живи!
И живу!!
И жди пока все изменится!
И жду!
Я… А я не могу ждать?! Понимаешь!? У меня… Что у меня может измениться если я потерял главное!??? Что!:?
Да все!!
Тебе легко говорить… ты…
ЧТО!? Что я!? Ты думаешь я мало в жизни получила? Я такое … у меня такое было… что никто…
Я не знаю что у тебя!
Не знаешь!! Свое горе считаешь самым большим в мире, да! Жить не можешь?
А у меня знаешь что? Знаешь?!
Не знаю! Сказал он злобно! Не знаю! Сказал он нервно!
В прошлом… в октябре, я вышла на работу! Стала она рассказывать, голос у неё провалился, глаза горели в тусклом свете между ними был дым и тертая поверхность дивана. Клиент. Быстро обслужила его. Второй, этого тоже быстро. В машине, на заднем сидении! Привез меня на место. Стою. Голова уже ничего не соображает. Я колес нажралась, чтобы тело онемело – тогда не так больно, и мозги тоже. Новый клиент. Посадили в машину. Подъезд, квартира – у меня все как во сне, все не со мною, все безразлично, все как под наркозом. Раздел меня. Целовать стал и назвал меня именем, (как в детстве называл) в общем я не могу сказать как он меня назвал… только через весь этот дым, через все свое отупение я начала узнавать его… Угу… Влез на меня… А у меня сердце остановилось. Я … я…
Она замолчала. И видно было как её трусило, била нервная дрожь.
Кто это был ? спросил он, хотя догадался сам.
Папочка мой! Не узнал, скотина!! Я его узнала! А он меня нет!
Он молчал и смотрел на неё.
Она молчала.
Думаешь легко такое пережить?!
Не легко!
Думаешь мне после такого жить хотелось?
Не думаю!?
Думаешь потом не думала про то чтобы под машину кинуться!?
Не знаю!!
И не только это… много… много всякой мерзости было!!!
Верю!..
Она отвернулась от него.
Он долго не решался. Потом обнял её. Она сначала убрала его руку, потом разрешила себя обнять.
Зачем я тебе все это рассказала? Спросила она долго после.
Не знаю! Может быть хотела рассказать?!
Они лежали . Он прижимал её к себе.
Он дышал запахом её волос.
Она смотрела на красный, раскалившийся обогреватель.
Время тянулось как полотно, оно рвалось и трещало как туго натянутое истертое полотно, слышен был треск полотна времени, которое разрывалось в душном от сигаретного дыма воздухе комнаты.
Ты знаешь!? спросил он.
Она не ответила.
Спишь? Спросил он тихо.
Нет! ответила она.
Ты знаешь, мне кажется что …
Что?!
Что ты хороший человек!
ЧТО?!
Я в том смысле, что ты можешь чувствовать, сострадать! Другая может быть наплевала на меня, подумала что я нытик, или сумасшедший! А ты мне помочь захотела!
Ну и что!?
А то! Это для меня важно! У меня тут появилась мысль…
Где?
Он показал на свою голову: тут!
А!? Ничего себе!
Он засмеялся. Мне в первый раз за столько времени легче стало!
А мне тяжелее!! Ответила она и погладила его руку, которой он сжимал её плечо.
Какая мысль к тебе пришла? Спросила она в дымной тишине рассвета.
Что… он начал и запнулся… что все имеет свои причины, и то что мы с тобою встретились… а черт… не так!
Не могу ясно выразить мысль. Где ты живешь?
В (она назвала адрес) квартиру с подругами снимаем.
Мне показалось вот что: что с тобой я смогу войти в мою квартиру! Не знаю почему, но именно с тобою и держа тебя за руку, я могу войти в свою квартиру!
Почему?! после долгой тишины спросила она.
Не знаю! Не понимаю! Но это именно так! Что с тобою я смогу войти и на пороге, взявшись за руку сказать :»Это МЫ!!» Именно так: «Это МЫ!!»
И … что?! Тихо спросила она.
Ничего!.. Но раньше я не мог… а теперь могу!!! Ты представляешь? Смогу!!!
За окном был ужасный мороз, просто адский холод (хотя какой к черту холод в аду) мороз обжигал и душил, он жался к заиндевевшему стеклу окна, под которым на металлическом козырьке были отпечатаны бордовые следы ладоней. И иней таял вокруг этих человеческих отпечатков, лед плавился и снег таял, попадая на них. Скоро весна. Не так скоро, но – ВЕСНА…
**************
Сначала он открыл глаза и только потом, спустя довольно много времени, стал просыпаться. Он начал различать цветы перед собою и наконец он понял что смотрит на стену. Обои в зеленый цветочек колыхались перед его измученным взором и все никак не могли остановиться. Мыслей пока ещё не было. Были какие-то судорожные попытки… но это были не мысли. Думать не получалось. Он поморгал. Попытался поднять голову. Моргать было легче чем шевелить головой. Он попытался поднять руку. Но почему-то поднялась нога – волосатая, в грязном и сползшем носке на её конце. Мыслей не было по-прежнему. Это была пустота – вакуум, пустота, а не чистота. Он попытался открыть рот. Рот остался в запечатанном состоянии. Он пошевелил шершавым языком по нёбу и по внутренней поверхности передних зубов, это немного помогло сконцентрироваться, но все равно этого было не достаточно чтобы стали зарождаться мысли. Неожиданно перед глазами возник какой-то объект. Он всмотрелся в этот самый внезапно появившийся предмет и постарался его идентифицировать. «Рука»!!! Подумал он и эта первая мысль, состоявшая из одного лишь слова прорвала плотину. Мысли обрушились неистовым потоком и затопили сознание.
«Рука!» «Но чья рука?!» «Слава Богу – моя!!» «Или не моя!?» «Если она – моя, почему же я не контролирую движение пальцев!?» «Если это не моя рука, то где же тогда моя!» «А сколько всего у меня рук!?» «Вроде бы – две! Но это не точно!» «а не случилось ли так что я потерял одну руку!?» «Теперь моя рука где-то болтается сама по себе! А эта – не моя рука маячит перед глазами и как бы издевается надо мной!» «Не рука – а СУКА!!!»
Самое интересное что мысли возникали самопроизвольно, они думались совершенно без каких либо усилий с его стороны, он оставался как бы сторонним наблюдателем. Он просто фиксировал мысли, а они удобно обосновались в его взбудораженном мозге и, совершенно не обращая внимания на хозяина, возникали и существовали сами по себе. Иногда мысли совершенно абсурдные, типа «А не испечь ли нам булочку из Лизаветы Павловны!!» (кто такая эта самая Лизавета Павловна, он разумеется понятия не имел, и совершенно не понимал как такое вообще возможно спечь из неё булочку). Были мысли более здравые, типа: «Чайку, да побольше, побольше..!». Иногда приходили совершенно чудовищные мысли что «А ведь на работу надо, наверное!! Несколько дней уже пропустил!!!» (ну это была уже совершенно нелепая мысль, откуда она только взялась, непонятно!)
Наконец он принял волевое решение (хотя это далось с невероятным трудом) и он поднялся с постели, на которой пребывал в вертикальном положении. И тут же пожалел о таком неосмотрительном поступке: пол, покрытый окурками и ковром, ринулся на него всей своей прямоугольной твердостью и вбился в его лоб. Он упал и покатился по полу. Комната качалась как каюта при качке. Он немного отлежался среди скомканных сигарет и пустых бутылок. И снова постарался подняться. Но и эта попытка не увенчалась успехом. Он решил отложить все эти попытки, признавая их бессмысленность в таком своем состоянии, и, растянувшись на ковре, снова уснул. Ему что-то снилось, но когда он проснулся, он не помнил что именно.
Самое обидное – что он совершенно не хотел напиваться!!
Но напился. Причем этот самый момент, та тонкая грань между «достаточно», «ну, ещё немного и всё» и «ж-жж-жу-жу-жу-жу-жууууууу» совершено стерлась из его сознания. От прошедших нескольких суток беспрестанного кутежа у него остались только смутные и обрывочные воспоминания, которые не вносили ясности, а создавали ещё большую сумятицу… (праздновали наступление Нового Года, а потом… что потом..?)
Но что страшнее всего – так это то, что он совершенно выпал из времени и перестал ориентироваться в пространстве!! Какое сейчас число он не мог представить себе, но более всего ужасно и невероятно, но это надо было признать – он абсолютно не имел представления Где Именно он находится в данный момент своей такой неоднозначной жизни. Квартира была ему совершенно не знакома. Сколько он не всматривался в стены и окружающую обстановку, сколько он не бродил из комнаты в комнату (а всего комнат было – три, хоть в этом стала проявляться ясность) он не мог, ну совершенно не мог узнать этой квартиры. И он никого не нашел в ней, квартира была без признаков жизни. Мобильный он не нашел (совершенно ясно что он его где-то потерял, а так как это случалось не раз, этот факт его не очень тревожил. Огорчало, конечно, отсутствие связи с внешним миром по средством телефонной коммуникации, но это было не критическим). Стационарного телефона в квартире не оказалось. Он прошел на кухню и напился из крана, вода была теплая и отдавала ржавчиной. Потом он посмотрел в окно, снаружи падал снег и шли пешеходы, сгорбленные и нервные. Деревьям было холодно и они дрожали под порывами вьюги. Он, зябко поежившись, сказал вслух: - Ху…ёво!!!! - Определив таким ёмким понятием своё нынешнее положение, он поплелся в туалет.
Дверь не открывалась. Что-то изнутри держало её, не давало открыться на полную и впустить его к такому желанному в данный момент унитазу. Он надавил на дверь и она приоткрылась как раз на столько что можно было рассмотреть внутренность сортира. На полу лежало тело, скрюченное, в черных штанах и свитере. Именно оно и мешало открытию двери.
Он протиснулся в проём и наклонился над телом, лежащим на полу сортира. Как оказалось это была женщина, точнее – девушка. Она протяжно замычала, когда он сдавил пальцами её нос.
- Ну-y-y-y-y-y-y-y-y—y!!!
- Жива! – констатировал он, - Пусти!
Он отодвинул её немного и, переклоняясь через неё, помочился в унитаз.
Потом, облегчившись, он постарался растормошить девушку. Но та не давалась. Она только трусила головой и морщилась, когда он теребил её испитое лицо. Он был настойчив в своём желании и его действия возымели результат: девушка стала медленно, но неумолимо возвращаться в сознание.
- Мы ГДЕ?! – был его первый вопрос к очнувшейся незнакомке.
Она очумело осмотрела сортир и отрицательно покачала головой.
- Понятно!! – сказал он обреченно и прислонился к стене, загрустил.
Он Вышел На Улицу и Ох…уел! Холод моментально впился в него своими острыми когтями. Холод вгрызался в лицо и незащищенную шею, холод проникал под тонкую курточку и обгладывал его мышцы, выедал изнутри. Одет он был не по погоде. Когда он начинал свою попойку (причем с самыми благими намерениями: пить мало и добраться домой к жене к одиннадцати) то он был одет соответственно температурным показателям – около нуля по Цельсию. За время пребывания его в чрезвычайно возвышенном состоянии в течении нескольких дней, ртутный столбик опустился на несколько десятков делений на температурной шкале, и теперь его одежда не защищала от разбушевавшейся погоды. Он захотел даже выругаться, сказать какое-то мерзкое и нецензурное слово, но было так холодно, что он перехотел открывать своего рта. В остроносых туфельках на тонкой подошве он скользил по скованной холодом мостовой. И опять мысли, и опять о том же. Что нельзя столько пить. Что у него семья – жена и ребенок, которому, кстати, скоро исполнится годик. Что надо меняться, надо остепеняться. И с тем как он замерзал, с тем больше и яростней он думал о себе как о негодяе и поддонке. Он вдруг с отчетливой ясностью подумал о своей жене, и почувствовал невероятную теплоту к этой такой слабой и такой сильной женщине, и ему так стало стыдно и противно за свое такое безответственное поведение, что свело челюсти и на глазах даже появились початки первых искренних слёз. Что-то такое жгучее и болючее и вместе с тем сладостное наполнило его душу, переполняло её. Ему стало больно от такой нежности, которую он чувствовал в данный момент к своему ребенку. Он ругал себя, клял себя. О чем-то просил, в чем-то убеждал.
Ветер швырял с размаху снежную пыль ему в лицо.
Бросить пить, совсем бросить, вот так вот взять и… навсегда!!! Заняться собою! Спортом, бегом, ходить в тренажерный зал… Устроиться на лучшую работу, где платят больше, а загружают меньше… и пойти на курсы языка… и многое… много чего. И любить её, … её и его!.. Жену и сына. Долго, самоотверженно, самоупоенно , стараться для них, работать, превозмогать!
Но, чёрт возьми, что же так холодно!!? Он уже не чувствовал ступней, лицо у него одеревенело и трещало как кора на сухом и старом дереве. Грудь билась дрожью как в истерике. Голова, особенно затылок, ныли от мороза.
Он начал узнавать местность, он составил примерное понятие о своем географическом расположении и это его удручало, это его угнетало потому как до его пункта назначения, до его дома ему ещё оставалось телёпать и телёпать: а это было неимоверно сложно при такой степени замерзания.
А ноги уже не слушались, а руки уже не ощущались…
Он вдруг вспомнил что где-то тут неподалёку живёт его старый приятель. Он поднял голову и осмотрелся. Где-то здесь в этих домах… Совсем рядом. А силы уже были на исходе, он мог просто упасть и замерзнуть … Тогда он стал судорожно выхватывать взглядом из уличной тьмы силуэты зданий и напрягать память, стараясь узнать в каком именно доме живет его друг… В этом?! Нет… черт… по-моему в этом, ну точно в этом… подъезд тот же! Вон его три окна слева. Одно, среднее окно, светится желтым…
Потом были восторги встречи.
Осматривание друг друга и коронные фразы, приличествующие моменту: «Изменился!», «Постарел!», «Лысый!!», «В очках»!! Похлопывание по плечу, судорожные объятия и теплота во взгляде и в интонациях. Знакомство с женой. «Оксана!». Установка стола и принесение блюд. «Да, не беспокойтесь!» «Да перестань!!». «Да я в общем-то на минутку!. «Ну как тебе не стыдно, столько не виделись!!?».
Сели, выпили. Он, конечно, сначала отказывался. Но они так нежно и страстно его упрашивали, что он подумал что рюмочку…
После рюмочки голова как-то сразу прояснилась, тяжесть, которая так мучила его с момента просыпания, начала постепенно уменьшаться, сменяться приятным успокоением. Кровь быстрее побежала. Понеслась, заструилась по венам и капиллярам. Холод растворился в жарком блюде из мяса и картошки, потому что под следующий тост он выпил немного больше. Чуточку поговорили, повспоминали. Он рассказал о себе, послушал друга. Узнал кое-что об общих знакомых, которых как-то потерял из вида. Потом как-то совершенно незаметно на смену опустевшей бутылочки появилась новая, неоткупоренная, и все это происходило так естественно и непринужденно, что он не хотел нарушать установившуюся гармонию. Решил не идти наперекор разворачивавшимся событиям, куда вовлекался сам, окунаясь как в водоворот, погружался целиком с ногами в остроносых туфельках на тонкой подошве.
Потом были ещё гости. Знакомые люди, которые хлопали его по плечу и удивлялись его веселости и развязности. Много людей, незнакомых людей. Какая-то женщина (потом она ушла, но в его руках сохранилась теплота её талии и память о нежном поцелуе где-то между шейкой и коридором), пришла другая, точнее другая женщина появилась как бы сама собой… Ссора его друга (хозяина квартиры) с каким-то хамом (пришедшим позже всех и явно не сориентировавшимся в обстановке).
- У меня – муж!!. – говорила она в жаркой темноте… но только это было уже где-то в другом месте. Другая квартира и острый запах духов. Белизна простыней в полутьме и снег летящий через открытую форточку прямо на их голые спины. Существовавший где-то муж все-таки не стал помехой для соития – долгого и тяжелого в непрекращающемся пьяном угаре и под скрип диванных пружин.
Потом было что-то ещё, и ещё… и ещё…
Удар в морду и паркетный пол, летящий на него с невероятной быстротой. Разбитый буфет, стекло лопнувшего зеркала под ногами. Крики, визги, стоны. Рваные деньги в кулаке и опять снег и холод. Машина. Заднее сидение. Милицейское отделение.
Потом похмелился в магазине и вышел на холод. Снег перестал идти и только медленно клубилась поземка. Понять какой это день было не возможно, ни число, ни месяц были неизвестны. Тоже самой с адресом. Одно он знал точно он на Земле. (Где-то на самом краю этой планеты)