— Выпей это, — призрак осторожно пододвинула ко мне кружку свежего… эм… какого-то напитка. — Подбодрит немного.
Она видела моё состояние: мешки под глазами, бледность, уставший вид и шок всё от той же новости, так и не прошедший. Мы зашли в какую-то таверну; она велела мне сесть за стол, а сама отошла на минуту, вернувшись с двумя кружками. Сказала, что украла их, но мне это было совершенно неинтересно. Пусть делает что хочет: самое страшное они уже сделали.
— Да ла-адно тебе, — она развалилась на стуле и ожидающе взглянула на меня, как и в самом начале, молча пялившегося на кружку. — Ты что, серьёзно думал, что мы все такие хорошие и добрые?
— Нет, — с расстановкой проговорил я. — Но не думал, что вы настолько сволочи.
На самом деле, призраки в какой-то степени стали легендой: где-то не хотят верить в их существование, где-то принимают эту версию и сохраняют бдительность, как у нас, а где-то не просто не верят, а откровенно смеются. В столице наверняка придерживаются более объективного мнения и не выдумывают себе лишних страшилок, но мы — провинция. Мы отличаемся. И, как показал мой случай, оказались правы.
Пара секунд молчания.
— Ох, ну вы идиоты! — она отхлебнула из немаленькой кружки, и так странно было видеть это хрупкое создание, ведущее себя не по возрасту. — Хоть кто-то из вас вообще видит очевидные вещи, или вам всё надо разъяснять как детям?
— Попробуй.
— Ну представь, — начала призрак, — что ты не можешь жить без, скажем… ну, без чего вы там не можете жить? Еда. Тебя заперли где-нибудь и лишили еды суток на десять, периодически давая лишь мелкие кусочки хлеба. А потом подсадили к тебе ещё одного человека. Идеальная возможность насытиться, не правда ли? И что ты будешь делать — подружишься с ним, а? Или… кое-что другое?
А я-то думал, меня нельзя потрясти ещё больше!
— Ты… вы… да как вы… — я остановился, дабы перевести дух, и как можно медленнее, осторожнее спросил: — То есть, ты сравниваешь развязывание войны для развлечения с добычей еды, чтобы выжить?
Она рассмеялась, отчего я поёжился и задышал ещё тяжелее. Как она может надо мной смеяться, мразь!..
— Сказала же, это жизненная энергия. Без этого мы не сможем существовать.
Как будто что-то плохое…
— Слушай, — она встала и положила руку мне на плечо, глядя строго, даже осуждающе. — Я знаю, о чём ты думаешь. И знаю, что справедливо желать нам второй смерти. Но ты не перебарщивай: я могу убить тебя многими способами в любой момент этой ночи.
В очередном шоке я уставился на неё: она не шутит.
Всё это время я упорно не принимал, не хотел верить в свою скорую смерть, но теперь… когда эта маленькая бледная девочка смотрит на меня с укором и угрозой, нельзя не принять этот факт.
А ведь… но…
— Ты меня убьёшь? — я уже дрожал.
Ответила она не сразу.
— Может быть, — вот и весь ответ.
Значит, всё-таки не убьёт? Ох, пресвятая Илла… конечно же, она не убьёт, если я просто не буду её злить и провоцировать! Отлично! Прекрасно! Превосходно!
— Послушай, что говорят во-он там, — она вернулась за стол и указала мне пальцем на девушку и парня, сидевших в конце зала. — Это интересно.
Знал я её «интересно»… но выбора, как и всегда, не было.
***
— Боюсь я сегодняшней ночи, — тревожный мужской голос. — Я чувствую по ночам этих гликов… как они крадутся… и как дышат. Очень неприятное дыхание у них.
— А я ничего не чувствую. Сплю как младенец, — весёлым тоном ответила девушка и тут же посерьёзнела: — Это потому что ты никогда в дерьме не бывал, парень. Вот будешь отбиваться от союзных ублюдков, захлёбываясь в крови и проклиная всё на свете — тогда посмотрим, как ты будешь упускать возможность отдохнуть и хорошо выспаться.
А она неплохо сохранилась… чёрт, да ведь она сама из Союза!
Да, там живут народы, способные долго удерживать свою молодость и красоту — а потом быстро вянут, буквально за год превращаясь в седых стариков, а там уж и смерть неподалёку.
Но… что она тогда делает в Северном Кленте?
— Ненавижу своих родителей. Вот зачем им нужно было тащиться в эти Иллой забытые места? Что они хотели здесь найти? Чего добиться? А… — она, кажется, махнула рукой и отпила из кружки. — Не бойся ты ничего. Будешь сидеть тихо — никто не тронет. Да Лесс тебя подери, даже я знаю здешние законы выживания! Короче, будь разумным — это главный закон. Будешь умён — не угодишь ни к Илле, ни к гликам, ни к кому бы то ни было ещё. И всегда сможешь себя обеспечить.
Вот как судьба распоряжается людьми: бросает в самую дыру мира, ставшую ненавистной, заставляет приспособиться, раз навсегда уяснить местные порядки, и не отпустит в лучшие края… а меня не то что не пускает — внушает мысль, что всё в порядке, так и должно быть, что я и должен родиться и помереть в своём захудалом городишке в захудалой стране, которую скоро завоюют куда более умелые и удачливые. И как будто это единственная истина, нечто само собой разумеющееся, о котором даже и думать не надо — зачем?
— Почему ты не уедешь? — задал парень вопрос, крутившийся и в моей голове. — Раз так ненавидишь Северный Клент, езжай в Союз, там обживайся.
— Да не тут-то было, — грустно вздохнула она. — Куда я поеду? Как обжиться-то? И денег нет достаточных, чтобы всё пошло гладко, а так ехать… Союз — это ведь совсем другие земли, другие люди и обычаи… Гм, ты знаешь, например, что там на одних наёмных убийствах не наживёшься? Таких, как я, там целая куча, и все пытают счастья, и все уверены, что у них получится, и готовы сделать всё что угодно, чтобы достичь своей цели. А я всего лишь лучница. Хорошая, конечно; а вот толку-то, толку? Таких же хороших лучников много даже в Кленте, а уж в Союзе-то сколько... а больше я ничем на жизнь зарабатывать не умею.
Я привык жить в своей стране, даже и не особенно задумываясь, насколько здесь всё хорошо или плохо. А вот оно как, оказывается!.. Для кого-то это может стать чуть ли не проклятием, в то время как я добровольно сижу в своём родном городе, не желая, даже не думая о том, чтобы что-то менять. А ведь если подумать… да, у меня ведь и мыслей таких никогда не было!
Наверное, у меня даже глаза загорелись. Что, если как-нибудь смотаться в Союз, просто чтобы посмотреть, каково там живётся, посетить Аннийские горы… и побывать на чёрном пляже, конечно. Да хотя бы в нашей столице, этом городе-крепости.
— Но что здесь настолько плохого? Только война?
— Война и в Союзе грядёт, — пожав плечами, ответила девушка (тьфу, конечно, женщина). — Везде она, и никуда от неё не скроешься. Хотя лично я предпочла бы сражаться на стороне победителей, ну да не суть. Весь смысл в людях. Вы… на вас словно какая-то печать, печать равнодушия и даже… смерти? Вы как покойники ходите, даже если смеётесь. И друзей здесь не найдёшь. Вы все думаете только о том, как бы самому выжить… северная страна, что сказать!
«Нет!», — хотел я возразить. Что за гнусная ложь! А как же Карл, как же Гальс, которые думали, как бы запереть меня дома в опасное время? Конечно, наша дружба проявляется не всегда, но разве такие мелочи не самое важное, не самое основное, на чём зиждутся хорошие, тёплые отношения между людьми? Не в этом ли главная суть всего, наверное, всей нашей жизни?..
— Да нет, — недоумённо пробормотал парень. — Ты преувеличиваешь. И у нас есть любовь, дружба, есть счастливые семьи…
— И много ты знаешь таких, м? — женщина глотнула ещё напитка и шумно вздохнула. — Впрочем, к Илле это всё.
Нет, я не умру сегодня. Попросту не могу. Я хочу хоть раз выбраться за пределы Северного Клента.
— Тебя хоть раз что-то устраивало?
Женщина горько засмеялась и, кажется, залпом допила весь стакан.
— Пока валяюсь в кровати, у меня всё отлично. Стоит выйти за порог, как я начинаю проклинать свою жизнь и эти места.
— Я заметил… — парень задумался. — Нет, ты всё-таки неправа. Северный Клент не идеален, но у нас есть кое-что, чего точно нет в Союзе.
— Чего это?
— Принципов. Сильных, устойчивых, пронесённых через века, укоренившихся в народе. Ты заметила, что у нас не так уж и много самоубийств, несмотря на… мрачный образ жизни? Самоубийство — глупая смерть. Почти всегда есть выход. И пока ты выкручиваешься, ищешь решения, выживаешь, ты — человек. Когда сдаёшься — никто, и недостоин даже своей кожи. Жизнь — это выживание. Ты сама это заметила.
Молчание. Озадаченное, или же в ожидании рассмеяться и выдать какое-нибудь мощное утверждение, ломающее всю картину — мне было неведомо.
— Слишком мрачные принципы, не находишь?
— Мы привыкли. И ты должна была. Вот она, суть выживания.
— И зачем жить в обществе, построенном на выживании?
Молчание.
— Любое общество на нём построено – это лишь проявляется по-другому.
Оба, в общем-то, говорили правильные вещи: мы действительно держимся своих порядков и законов, которые сильны, имеют на нас решающее влияние, и в то же время как послушаешь о Союзе, о том, как можно жить, так становится странно, даже тоскливо… Зачем все эти законы, всё это выживание? Правильно ли мы делаем? И, наконец, главное — счастливы ли мы?..
— Не хочу об этом думать, — она встала. — К Лессу ваш Северный Клент и всё, что с ним связано. Я домой, спать.
И ушла, оставив собеседника в одиночестве; я так и не узнал, задумался ли он над этим спором после её ухода, или же принялся хлебать свой алкоголь, запивая мысли о том, в чём же всё-таки суть наших жизней.