у кота была собака

У  КОТА  БЫЛА  СОБАКА



                1

6 июня Татьяна Львовна Щ. купила в магазине ряженку, сыр, яблоки, куриную грудку и корм для кота Батона. Войдя в квартиру, она выгрузила продукты на кухне и позвала любимца. Тот не отозвался ни на кличку, ни на «кис-кис», ни на упрёки в невнимательности.
Татьяна Львовна прошла в комнату и обомлела. Любимец висел под люстрой в верёвочной петле, прямо над круглым столом, на который был поставлен стул. Слабый сквознячок покачивал дымчатую тушку, из приоткрытого ротика свисал багровый язычок. Держась за стенку, хозяйка добралась до кресла и ухватила телефонную трубку.
- Ох, Батоша, Батончик… что же ты наделал… Батоша мой... - причитала она.
Дочь по её голосу поняла, что случилось нечто из ряда вон, и пообещала приехать незамедлительно. С нею прибыл и муж, оба они оцепенели при виде удавленной животины не хуже Татьяны Львовны.
- Только в магазин… меньше часа… А он… Вон оно как… Ба-а-атоша-а… - заливалась она слезами.
- Вот твари, - сказал зять и взял инициативу в свои руки: запретил к чему-либо прикасаться, велел накапать тёще успокоительного и стал названивать в милицию.
- Погоди, - возразила дочь. – Знаю я этих участковых. Придёт, плечами пожмёт и чесаться не будет. А то и нас обвинит. Лучше я Котову позвоню.
- Да, Лёше Котову! Он поможет! – встрепенулась мамаша.
Зять поморщился. Котова он знал, видел на встрече одноклассников жены. Тот работал в следственном управлении, кажется, именно этого округа и действительно мог сейчас пригодиться. Неприятен Котов ему был тем, что числился  первой любовью его жены, и наверняка та лелеяла о нём пикантные воспоминания.
- Давай. А я своих вызову, - решил зять. Он трудился администратором на московском телеканале. – Если на телевидении засветим, то менты землю рыть будут, чтобы этих гадов найти.

Капитан Котов сегодня сделал всё, чтобы освободиться пораньше, благо в отделе теперь появился молодой, на которого можно было спихнуть делопроизводство под видом аналитики. Барахлил его престарелый верный «форд», и уже две недели как вчера его надо было отогнать в техцентр. Звонок от школьной подруги он принял без энтузиазма, но отказать не смог, тем более что и мать её он знал с той поры, как женихался с дочуркой. Прибыв на место, он с неудовольствием обнаружил у подъезда микроавтобус телегруппы. В квартире юная журналистка в красной кожаной курточке бойко командовала оператором, предвкушая смачный репортаж с душещипательной картинкой. Котов обошёл вокруг кота, понюхал мордочку и спросил у потерпевшей:
- Кто же это вас так не любит, Татьяна Львовна?
- Не знаю… - хлюпала та распухшим носом. – Я пенсионерка, зла никому не делала, за что же мне так…
- А почему вы назвали кота Батоном? – влезла журналистка. – Он действительно любил хлеб? Какой сорт он предпочитал?
- Второй вопрос, - сказал Котов. - У кого ещё есть ключи?
Дочь заверила, что только у неё.
- Ещё на охране, - вспомнила хозяйка.
Репортёрша сунула в лицо Котову микрофон:
- Не кажется ли вам, что это дело рук маньяка?
Отодвинув молча настырную и продолжая задавать дежурные вопросы – пропали ли вещи, кто бывал в гостях, - Котов набрал номер Васильева, эксперта-криминалиста управления.
- Игорь, знаю, что зашиваешься, но на таком деле ты ещё не был. Само собой, как же без трупа, пальчики оближешь, но это мелочи…
- Ничего себе мелочи, - возмутился зять. – У женщины любимое существо убили.
Заинтриговав Васильева, Котов выгнал телегруппу и пошёл опрашивать соседей. Никто, понятно, ничего не видел. Следов взлома не было, балконная дверь заперта изнутри. Дочь потерпевшей взяла Котова за руку и трогательно заглянула в глаза.
- Лёша, ты их найдёшь, правда?
- Само собой, - ответил Котов. – Дело чести. Ты же меня знаешь.
- А как ты вообще?
- В порядке. Не в таком, конечно, блеске, как ты…
  «Удачно я на ней не женился», - думал он, стараясь деликатно не глядеть на предмет отроческих своих томлений, точнее, на то, что с ним содеял пластический хирург: поддутые губы вспухли якобы в жажде поцелуев, заглублённые глазницы порочными тенями намекали на склонность к бурным наслаждениям. Подругу, вероятно, этот образ устраивал; но Котов не удивился бы, узнав, что её хирург подрабатывает еще декоратором в морге.
Зять откашлялся.
- Скажи, капитан, сколько шансов на быстрое раскрытие?
- По котам у нас стопроцентная раскрываемость. Правда, при нулевой статистике учёта.
Приехал Васильев и сходу выругался:
- Хренасе. И под этот детский садизм ты меня сдёрнул? У меня там такая блевота под микроскопом стынет.
            - Не детские это шалости. Зацени оформление: суицид кота. Найдешь зацепку – я проставляюсь.
Эксперт изучил пол, стол и стул, кота чуть ли не вылизал и, пощипывая себя за ус, вынес вердикт:
- Следов нет, даже на люстре с верёвкой. Что странно. Крови на когтях не обнаружено, шерсть не взлохмачена. То есть борьбы не было.
- Может, усыпили? – предположил Котов.
- Нет. Явная асфикция. Но что-то вколоть предварительно могли. Забираем.
Оформили протокол досмотра и акт изъятия, Батона сунули в целлофан и унесли в последний путь. После них в квартиру вновь влезли телевизионщики выжимать слезу для зрителей: «Знаете, каким он парнем был…»
Назавтра репортаж прошёл в московских новостях и вызвал живой резонанс. Шло лето, политика была на каникулах, про войну всем надоело, а тут такой оригинальный перформанс со зловещим подтекстом. Батон и мёртвый был очень телегеничен, старушка запрудила слезами весь экран. Показали мисочку, лоток и игрушки покойного. «И вот несчастное животное, которое мыши в жизни не обидело…» - вдохновенно заливалась красная курточка.
Котова вызвали к полковнику Болотову. Руководство безуспешно щёлкало пультом, пытаясь запустить кондиционер.
- Что за хрень… Смотрел вчера новости, капитан? Ну, теперь хлебай. Закрывай по-быстрому это дело с котом, и тогда можешь валить в свой отпуск.
- Мне бы не хотелось, Борис Ильич.
- Тебя не поймешь. Ты же лето просил.
- Я про кота, - пояснил Котов. - Не с моей фамилией. «Следователь Котов расследует убийство кота». Не находите?
- А если б твоя фамилия Мышкин была? – предложил подумать полковник. – И кто это нам его навесил? Нашёл особо тяжкое. Найди этого маньяка или придурка или докажи, что кот сам удавился, - и забудем. Давай, капитан, майором сделаю, - закончило традиционной стимуляцией начальство.
Но случай выдался тугим. Камера у подъезда ничего подозрительного не зафиксировала. Никто подходящий в доме не проживал. Врагов у потерпевшей не было, ни с кем не ссорилась, угроз не получала.
Васильев тоже не помог. Он обнаружил следы, но исключительно кошачьи.
- Понимаешь, Лёха, на столе и стуле – только он. Если б протирали за собой, то и лапы стёрли бы. И на верёвке есть затяжки от когтей, и люстру он лапал.
- То есть кошак сам построил пирамиду, влез, намылил и удавился.
- Ну, мыла не было, но это какой-то неестественный профессионализм. Химически чистый.
- Что ж, спасибо, коллега, за рабочий тупик.
Эксперт постучал по лбу.
- Тут думать надо. Quo vadis?
                2

Котов честно пытался думать всю дорогу до дома, но больше нервничал из-за машины. Старина Генри капризничал и просился в автосервис. Да, так мы до моря не доедем, согласился с ним Котов. Стариной Генри машина прозывалась в честь отца-основателя модели Генри Форда, пойдя в  него настырно-принципиальным характером.
Аля отворила дверь и сказала:
- Мяу!
- Мурр! – ответил Котов.
Выбежала дочка.
- Папа плишёл!
- Да, котёночек! – подхватила жена. – Папа пришёл! Ничего не принёс!
Котов вспомнил, что должен был купить молока.
Сын сидел в своём углу и, сопя, уничтожал кого-то на мониторе.
- Как дела? – спросил Котов.
- Хорошо, - отозвался сын.
- А как в школе?
- Да, - ответил сын.
- Что «да»? Как в школе, спрашиваю.
Сын захохотал – на экране у него лопнул какой-то монстр.
- Вообще-то сейчас каникулы, - сказал он и засопел, как «форд» на подъёме.
Котов вздохнул. Сын сопел не просто от усердия: этим летом, кровь из носу, ему требовалось сделать операцию на искривленной носовой перегородке.
Поужинав гречкой с сосисками, Котов взял гитару.
Действительно, quo vadis, размышлял он, пощипывая струну, кому это надо? Кому мешал кот? Хозяйке – нет, души не чаяла. Но, может быть, кому-то мешала хозяйка? Довести до смерти и … Оп-па - квартира! Дочь с зятем – единственные наследники. Развесили кота, довели до приступа, дали не те капли – хлоп, и инфаркт. А Котова позвали, чтобы он по старой дружбе махнул рукой на факты. Хорошая версия.
Но версия была хорошей только с вечера, с усталой головы. Дочь была обеспечена выше крыши, дала матери именно те капли и точно не обладала патологическим умением не оставлять следов. Предстояло пробивать связи самой пенсионерки. Вспомнив, что та всю жизнь проработала в школе для дефективных, Котов затосковал. Это ж сколько народу она могла обидеть за долгие годы, сколько обормотов имело на неё зуб. Точно, глухарь. Пойди туда, не знаю куда, найди того, не знаю кого.
Может, она сама кота порешила, думал он с унылой надеждой. А что, одинокая, жить скучно, дочь по праздникам. А тут – ажиотаж, телевидение, вагон внимания, все интересуются. На старости я сызнова живу!
Тут—то она и позвонила, Татьяна Львовна. Услыхав её слова, Котов возликовал: есть мотив! Из шкафа пропали старинные серебряные часы, ещё от бабушки, такие небольшие, в виде домика, просто сразу не хватилась, а теперь вот нет нигде. То, что часы оказались антикварные, Котову не понравилось: следы могли вести к царю Гороху. Но это было уже что-то.
Ещё раз приехали на квартиру, Васильев снял отпечатки внутри шкафа. «Женские» - сходу определил он, отметая, естественно, хозяйку. Через два часа позвал Котова в лабораторию: у них уже были такие отпечатки, взятые с косяка комнатной двери. Котов почуял, что берёт след. Решил ещё раз просмотреть телерепортаж. Шкаф, из которого спёрли часы, попал в кадр, но стояли ли они там за приотворенной дверкой, было не разглядеть. Мелькнул сам Котов с головой, задранной к  люстре. «Подстричься надо», - подумал он и насторожился: бойко вещавшая репортёрша стояла как раз возле двери и простирала руку вплотную к косяку.
Котов с брезгливостью, как крысолов на помойку, отправился на студию, отыскал журналистку. Та вышла к нему всё в той же красной курточке, гордо чмякая жвачкой, а через две минуты стояла зарёванная в размазанной туши и умоляла не губить молодую жизнь. Всё вышло чисто машинально: увидала красивую вещь и сунула её в карман, полагая, что всё равно ещё что-нибудь пропало.
- Сама уволишься, или мне к начальству зайти? – спросил Котов.
Сорока-воровка клятвенно пообещала уволиться сама, поскольку теперь просто не сможет  смотреть людям в глаза; а за суровый урок на всю оставшуюся жизнь, данный ей товарищем капитаном, готова была благодарить его самым непосредственным образом.
Поехали к ней за часами. Действительно, часы оказались изящной вещицей, только не      ходили. Поскольку потерпевшая заявление о краже не писала, дело можно было не заводить. Как всегда, всё сделал за спасибо: и девку отпустил, и старушку обрадовал. А начальство узнает – не поздоровится.
 Но дело не двигалось, как стрелки на тех часах. Кот оставался неотмщённым, «форд» неотремонтированным, отпуск неотгуленным, настроение кислым. Непонятно было даже, в каком направлении рыть.
Вновь блеснул свет в конце пищевода. В их же округе повесился ещё один кот. Щадя старину Генри, помчались на «тойоте» Васильева. Заплаканные мать, бабушка и шмыгающий пацан. Он и обнаружил висящую тварь, придя со спортплощадки. Ритуал был полностью соблюдён: стол, стул, верёвка на трёхрожковой люстре, в петле трупик. Правда, Барсик выглядел похуже Батона: с недобрым оскалом, весь взъерошенно-перекрученный. Зато следов было море. Васильев повертел лупой, качнул тушку и повернулся к мальчику.
- Покажи руки.
Тот спрятался за мать.
- Покажи руки, падла! – непедагогично пугнул его эксперт.
Мальчишка завыл. Руки были в свежих царапинах.
- Ты что же это, Павлик?.. – спросила растерянная мать. И заорала похлеще Игоря: - Гадёныш! Зверюга! Да я тебя сама, своими руками!..
Ребёнка оттащили от расходившейся родительницы и получили от него ожидаемый ответ: видел по телеку, решил так же всех напугать, Барсика жалко, больше не будет.
- Юные годы Джека-Потрошителя, - сказал Васильев, садясь за руль «тойоты». – Отольются  нам кошкины слёзы, помяни моё слово.

                3

Не будите спящую собаку, не тревожьте мёртвого кота. На неведомой глубине, в недрах судьбы начались тектонические сдвиги, и мелкая дрожь, слабая вибрация, странное дребезжание обнаружились на ещё недавно безмятежной поверхности традиционого обихода.
С утра Котов дрессировал Диму Хвостова. Стажер занимался делом об ограблении банкоматов, а в практике Котова имелся подобный случай, и даже круче: ухари подъехали на «камазе» и выворотили банкомат с куском стены. Не успели они перейти к техническим подробностям, как в дверях нарисовался полковник Болотов во всей своей стокилограммовой внушительности.
- Котов, бери Васильева и дуй к соседям, - скомандовал он. – Я договорился, вас ждут. Кажется, наш случай.
Через три часа капитан с криминалистом вошли в его кабинет. Полковник менял батарейки в пульте кондиционера.
- Барахлит всю дорогу, - посетовал он. – Ну что, оно? Тоже стол, стул, люстра?
- Стола не было, - сказал Котов. – Он стремянку с балкона принёс.
- Кто?
- Кот, - объяснил Васильев. – Больше некому.
Полковник промокнул лысину. Кондиционер так и не запустился.
- И что, никаких следов? Ниточка? Теоретическая?
Эксперт отрицательно мотнул головой.
Котов и Васильев чувствовали себя скверно. Девочка рыдала так отчаянно, что врачи не могли её унять. Мама водила её в бассейн, заняло это часа два, а по возвращении кот Фантик, трёхцветный, пяти лет, встретил их под люстрой со скрещенными  лапками, опущенным хвостиком и взглядом, устремлённым к кошачьему богу. Вызвали с работы отца, тот сразу прошёл утешать дочку, а когда увидел кота, заплакал сам. Ясно было, что не мог он в отсутствии жены и дочери вернуться домой и вздёрнуть животное; тем более что в это же время проводил совещание. А больше ключей ни у кого не было, только на охране.
- Слушай! – сказал Котов. – А если это сотрудник вневедомственной охраны? Поработал в разных районах, наснимал дубликатов и теперь куролесит?
Васильев отнёсся к предположению скептически. По его мнению, любая версия разбивалась о стерильность, с которой обтяпывались убийства.
Котов и сам знал, что версия тухлая. Но надо было с чем-то работать. Он углубился было в материалы по охране, но его, слава богу, вовремя остановили. Вздёрнули ещё одного кота, на сей раз в квартире, где никогда не стояла охранная система. Продавец мебельного магазина Вадим Ж. провёл к себе девушку, и первый же интим им обломали таким живодёрским образом. Антураж был классический: эшафот, верёвка, люстра, причем включённая, хотя мебельщик клялся, что, уходя из дома, свет не зажигал.
- Мы в вакууме, Игорёк, - сказал Котов Васильеву. – Сколько так может продолжаться?
- Ни секунды, - ответил эксперт, дергая себя за ус. – Вакуум разрывает человека.
Котов и вправду ощущал нечто подобное. Сил ехать в автосервис у него уже недостало. По дороге старина Генри высказал ему всё, что о нём думал. «Ты только обещаешь, а ничего выполнить не можешь, - заявил «форд». – Какой же ты после этого капитан».
Единственное, что капитан сейчас мог, - это свернуть на заправку, чтобы набить «форду» брюхо. «Если непонятны мотивы преступления, значит, надо вникнуть в психологию жертвы, - может быть, ключ там, - размышлял он, уперев пистолет в бок недовольного друга. – Допустим, я кот. Почему я не сопротивляюсь убийце? Почему не прячусь, не царапаюсь, не ору истошно? Ответов два: или я его хорошо знаю и доверяю – но хозяева вне подозрений; или… или убийца невидим, неслышим и вездесущ. Он проходит сквозь стены, он заранее знает, когда кот один дома, он не касается предметов и орудий убийства… О горе мне, спасу нет! Что же это за ангел смерти?»
К соседней колонке подъехал чёрный джип. В окно с опущенным стеклом просунулась отвратительная красноглазая морда огромного дога. Он поглядел на Котова и его чахлое авто, возмутился самим фактом их существования и облаял их по полной собачьей программе.
Аля открыла ему с обычным «мяу».
- Ну, мурр, - буркнул он, прошёл к себе и принялся перебирать гитарные струны.
«Не надо думать, - думал он. - Решение придёт само. Рано или поздно гад проколется».
«Рано», правда, уже не состоялось, а «поздно» - это, видимо, когда его разорвёт вакуумом.
- Папа, купи мне котика, - сказала дочка. В просьбе не было ничего неожиданного, она раз в неделю три года из своих пяти просила котика. Раньше о котике умолял и сын, но теперь, в свои десять, он требовал собаку.
- Обязательно, - ответил Котов. – Ты иди нарисуй, какого хочешь, чёрненького или рыженького.
Ни о каком котике не могло быть речи. Котову решительно не нравились ассоциации ни с кошкой, ни с собакой, ни даже с рыбками и птичками.
Жена позвала ужинать. Поедая картошку с сосисками, Котов прикидывал, как бы у них тут мог повеситься кот. Кухня была крохотная, даже стол бы двигать не пришлось, свободно мог бы зависнуть прямо с холодильника.

                4

Утро его встретило прохладой, как в песне, и сюжетами из фильма, снятого беглыми параноиками.
Дима Хвостов положил перед ним газету.
- Товарищ капитан, тут про вас пишут.
Заметка называлась «Спасите наших кошек!» и начиналась так: «От осведомлённого источника в органах стало известно, что в городе продолжаются жестокие убийства кошек, начавшиеся на прошлой неделе. Счёт идёт уже на десятки! Все казни происходят по одному сценарию…» А кончалось вообще весело: «Тот же источник подтвердил, что расследование поручено капитану Котову. Коты надеются на вас, капитан!»
- Не ты ли, случайно, этот осведомлённый источник, гадёныш? – спросил Хвостова Котов.
Зазвонил телефон. Котов взял трубку. Его попросили дать интервью.
В дверях возник полковник Болотов, гася тормозной путь об косяк.
- Прохлаждаетесь? – рявкнул он. – Надо мне ваш кондей себе переставить.
- Это где вы тут кондиционер углядели? – поинтересовался Котов.
- Разговорчики! Ты, Котов, кроме животных, ещё что-нибудь любишь? Искусство, допустим?
- Искусство даже несколько больше животных, товарищ полковник.
- Тогда собирайся и дуй в Третьяковскую галерею. А то я там с третьего класса не был.
«Форду» Котов доверял всё меньше, как, впрочем, и себе; поехали на авто Васильева.
- Нарыл что-нибудь? – спросил эксперта Котов.
- Вообще много интересного. Патогенные процессы в трупах кошек изучены недостаточно. С интервалом смерти всё не просто. Они же, твари, в мехах, трупных пятен не видно. Странгуляционную борозду хрен прощупаешь. Вязкость крови другая, график для ректальной термометрии не разработан…
- Захватывающе, - согласился Котов.
Музей был полон народа, зал Репина блокирован охраной.
- Хренасе, - изрёк Васильев, застыв перед картиной «Не ждали». Поперёк картины от верхнего крепежа шла верёвка, на которой висел по струнке серый кот с признаками окоченения.
«Какой ужас, какой ужас» - шелестели чахлые смотрительницы, кружась вокруг грудастой начальственной дамы. Та представилась заместителем директора и поведала, что коты у них жили всегда, - гонять мышей. «А вы знаете, что в Эрмитаже на них выделяют деньги из бюджета?» Кот по кличке Врубель был нрава смирного, аппетита хорошего, по углам не гадил. Ужас, по мнению начальницы, состоял в том, что висельника обнаружили тогда, когда в зале уже паслись две группы интуристов.
- Как вы могли, Ольга Тимофеевна, - выговаривала она в десятый раз несчастной, вся в красных пятнах, очкастой дежурной, - это же ваша работа! Такой удар по нашей репутации!
- Какое у вас зрение, Ольга Тимофеевна? - спросил Котов.
- Нет, я хорошо вижу, - ещё больше перепугалась та. – Но я же за посетителями слежу, а картины – они ведь на сигнализации.
- Тут сразу не увидишь, - вступился Васильев. – Посмотрите, как кот колористически совпадает. Что шерсть, что фактура. Рука мастера.
- Но с утра тут уже были посетители, - рассуждал Котов. – Они-то куда глядели?
- Так и глядели. А кто заметил, может, решил, что это такая инсталляция. Художественная провокация. Он ведь не только в масть попал, но и в сюжет. Зэк откинулся, вернулся домой, а любимый кот не дотерпел. Такое «Не ждали». Холст, масло, Репин, Врубель.
Нельзя было не признать, что со вводом кота в композицию старая картина получила новый и сильный смысловой центр, раскрывшись в неожиданном художественном качестве.
- Ладно, остряк, лучше объясни, как тут без стремянки обошлись.
Эксперт подвёл его к раме.
- Смотри. Вот микроцарапины. Тут он и забрался. Причём какое благородство: ведь по холсту было проще. Но нет, сохранил шедевр потомкам.
М-да. Кот влез по раме с мотком веревки в зубах, привязался к крюку, кинул прощальный взгляд на любимые с детства полотна и сиганул вниз.
Пошли смотреть картинки с выставки, то бишь видео с камер наблюдения. Четкость была отличная, но камеры оказались направлены на анфиладу, Репин в кадр не попадал.
Вернулись к месту происшествия, и Котов чуть не плюнул на пол в храме искусств. Телевизионщики прорвались в зал и с наслаждением фиксировали натуру. Пришлось эксперту под их объективами карабкаться на стремянку, снимать усопшего, паковать в целлофан и выносить у груди, как блокадного ребёнка.
- Я бы на вашем месте котов из музея пока убрал, - посоветовал Котов заместительнице директора.
- Найдите его, товарищ следователь! – вскричала та. – Я бы этого урода сама задушила! Ничего святого!
Укладывая трупик в машину, Васильев мрачно бурчал:
- Сам знаю, что всё зря. Все твари здоровы, ни капли отравы. Химически чисто. Всё равно выпотрошу.
Возвращались в молчании. По крайней мере так казалось Котову, пока Васильев не взмолился:
- Может, хватит?
Оказывается, Котов насвистывал всю дорогу, причём почему-то «Мурку».
- Слушай, тормозни где-нибудь, - попросил он. – Есть хочу, озверел. Перехватим что-нибудь.
- У нас в багажнике свежее мясо, - напомнил Васильев.
Через пять минут он остановил машину возле киосков у метро.
- Если возьмешь шаурму – то дальше на метро. По мне дохлый кот лучше пахнет.
Взяли по мороженому.
- Вкус какой-то… Не то, что раньше, - посетовал Котов.
- Идентичный натуральному.
- Идентичный идентичному. Всё уже такое: напоминающее себя.
Васильев ловко метнул свой обмылок в урну за пять метров.
- Дай мне пальмового масла и стирального порошка – и я сделаю из него мороженое с запахом лесной свежести и противозачаточным эффектом.

                5

В управлении Котов прямиком прошёл к Болотову и с порога сказал шефу:
- Товарищ полковник, разрешите в отпуск.
Тот оторвался от бумаг и подставил лицо под настольный вентилятор.
- За какие такие победы, капитан? Мне из-за этой заразы генералитет уже обзвонился.
- Я детям обещал. Вернусь – и со свежей головой…
Начальство хлопнуло по столу.
- Только в отпуск по ранению. Делаем так: создаём группу…
- Чего мельчить, давайте сразу отдел.
- …в составе: ты, Васильев, и бери себе ещё Хвостова. И ройте, ройте!
- Смешно придумано, Борис Ильич.
- То есть?
- Нас и так с Васильевым зовут «Кот Васька». Котовасия. А теперь ещё и Хвост. Курам на смех.
- Ну, курам на смех – не коту под хвост. Рой, капитан. Ты же розыскник, ищейка!
- Ну да, - сказал Котов. – У кота была собака.
Дима Хвостов тоже хотел сделать Котову приятное.
- Вы становитесь популярным, товарищ капитан. Ещё из двух газет звонили. И журнала «Кот и пёс».
- Пошли их к лешему.
- Они слов не понимают.
- Значит, так, лейтенант Хвостов. Родина доверяет вам ответственное задание: будете работать в мире животных.
- Не въехал, Алексей Николаевич.
- Тоже слов не понимаешь. Будешь работать под прикрытием. Внедрим тебя в стаю бродячих котов.
- Вообще-то на мне дело о банкомате.
- Эту радость я у тебя отнять не могу. Всё, поступаешь в моё безраздельное распоряжение.
- Там пять миллионов спёрли. А у вас какие-то дохлые коты.
- Послушай, лейтенант. Раскроешь ты дело о банкомате – и кем станешь?
- Старшим лейтенантом.
- А раскроешь дело о котах – станешь другим человеком. Гарантирую. Садись, штормить будем. Блесни энцефалограммой.
Дима был в курсе кошачьей истории, как, впрочем, и все сотрудники, как, похоже, уже вся Москва. Идея у него была наготове. Надо работать системно. Но идти не от характера убийства, не от хозяев котов, а от самих котов. Надо проверить, не связаны ли каким-то образом все жертвы между собой. Может быть, наблюдались у одного ветеринара. Или были взяты от одного заводчика. Или участвовали в одной выставке. Или…
- Димон, я много потерял, что не посоветовался с тобой раньше, - сказал Котов. - Тут все материалы. Обзвонишь владельцев, проверишь ветклиники. Затем сопоставишь наших пушистиков по породам, масти, кличкам, весу… по всему, короче. И остаток службы проведёшь в архиве в поисках прецедентов и аналогов.
Сам Котов поехал исполнять обещание, данное верному «форду». Визит в техцентр не добавил оптимизма.
- Вашему зверю, если перевести в человеческий формат, сто двадцать лет. – И насчитали ремонта на три тысячи долларов.
- Хренасе, - не сдержался Котов.
- Вам дешевле будет машину поменять.
- Дешевле на метро ездить.
Такой суммой Котов располагал. Но предназначалась она на отпуск у моря, который он клятвенно обещал Але, и на операцию сыну. Вспомнилось, как на первом году службы в милиции его учил жизни капитан Баев по кличке «Скользящий». «Надеваешь форму, подходишь к любому чурке на улице, - и двести рублей у тебя в кармане». Девяностые давно отзвенели, «Скользящего» расстреляли на какой-то криминальной сходке, а на гастарбайтеров завели совсем другие доильные аппараты.
Вернувшись на службу, Котов зашел в экспертно-криминалистический. Васильев перед зеркалом подстригал усы.
- Ну, как? – повернулся он к Котову.
- Денди. Перешёл на женщин бальзаковского возраста?
- Не на мужиков же.
Эксперт был убеждённый холостяк и вёл порывистую личную жизнь. Половина его зарплаты уходила, как он выражался, «на стиль».
- Ты уже слышал? – спросил его Котов.
- О чём? А, да. Мы теперь банда. Только что это меняет.
- Раз мы банда, займи мне денег.
- Сколько?
- Выбери сам: или три штуки баксов на год, или десять на два. Тогда я машину поменяю.
- Лёха, я не жлоб, - произнёс Васильев, расчёсывая усы специальной щеточкой. – Но я игрок. Я вложился: купил акции на свою голову. Теперь каждый день стресс, когда биржевую сводку смотрю. Вон, седина полезла.
- Чёрт, хоть крышевать начинай. Но кого?
- Да, - вздохнул Васильев, - на котах мы только язву заработаем.
Зато Хвостов бросился ему едва ли не на шею.
- Смотрите, как интересно, товарищ капитан! Все погибшие – только коты! Женский пол не затронут.
- Женщины по статистике меньше склонны к самоубийству, - пояснил Котов. – Материнский инстинкт, хлопоты по хозяйству… Самое главное – они боятся, что будут плохо выглядеть в удавке.
Лейтенант слегка ошалел.
- Алексей Николаевич… Вы что, верите, что они сами с собой кончают?
- Или верить, или работать. Ну скажи, о чем нам эта твоя мочеполовая информация говорит?
- Пока ни о чём. Но остальная ведь говорит вообще не о том.
Тут раздался голос дежурного:
- Котов, у тебя ещё один родственник зажмурился.
Следственно-оперативная группа в полном составе выдвинулась на васильевской «тойоте».
По пути Хвостов продолжал развивать теорию о взаимосвязи котов.
- Может, они как-то обмениваются информацией. Биополем. Через единое информационное пространство. Вон где-то у Достоевского, кажется, кошки друг другу письма пишут.
- Не у Достоевского, а у Гоголя, - сказал Васильев. – И не кошки, а собаки.
Котов ткнул в окошко:
- Вот поэтому памятник поставили Пушкину.

                6

- Хренасе, - произнёс Васильев, припарковавшись возле элитного дома в тихом центре столицы. – Тут же мышь не пробежит.
Через два кордона охраны их провели в пентхауз с видом на всё, что было бы жалко разбомбить в Москве. Тощая лохматая полуголая блондинка в сапогах, отороченных пышным мехом, нервно курила на террасе.
- Я знаю, кто это сделал, - заявила она без предисловий. – И я буду мстить!
- А можно посмотреть, что именно он сделал? – спросил Котов.
- Не он, а она! – злобно оскалилась дамочка.
Телохранитель размером с джакузи отконвоировал их в гостиную. Там было на что посмотреть. Белый интерьер, картины, зеркала, белый мех на полу, на нем антикварный стол с инкрустацией, сверху кресло с немыслимо гнутой спинкой, на нём напольная китайская ваза вверх дном, и рядом с ней смирно свисал с люстры здоровенный кошак, похожий на леопарда. Хрустальные подвески бросали богатые отсветы на его покойную морду.
- Как котика звали? – поинтересовался Хвостов.
- Гламур, - прохрипел охранник.
Вошла блондинка, раздраженно крича по телефону:
- Я уверена, что это она! Олег, ну ты едешь или нет? Менты уже здесь! Надо всех ставить на ноги! Я эту суку урою! Вы что-то сказали? – обратилась она к полицейским.
Те вообще-то молчали, впитывая пряный дух великосветской жизни.
- Потолки у вас высокие, - сказал Васильев.
- Да. И что? – И она принялась ходить вокруг удавленника, снимая его на телефон и приговаривая:
- Ты мне ответишь, падла… Не на ту напала… Хана тебе, милочка…
Дамочка была женой строительного магната. Выгуливала себя, как положено, в своей фитнесспилингнахерской, вернулась в апартаменты вместе с секьюрити и получила удар в самое сердце престижа, причём больше всего её вывело из себя то, что вызвало общий тихий восторг в полицейских душах – кучка кошачьего дерьма на сверкающей инкрустации столешницы.
- Облегчился перед смертью, бедолага, - заметил эксперт, собирая дерьмо в пакетик.
- Это какая порода? – полюбопытствовал Хвостов.
- Саванна. Таких всего два в Москве. Было… - Блондинка заплакала в душистый платочек.
- Стремянку дайте, пожалуйста, - попросил Васильев.
Хозяйка дернула голыми костлявыми плечами:
- Нет у меня стремянки.
- А как же вы лампочки меняете? – влез Хвостов.
- Откуда я знаю, - окрысилась та.
- Ну, тогда я как кот. – Васильев стал разуваться, собираясь влезть на стол.
- Вы что?! Это флорентийская мозаика! – взвизгнула блондинка. – Серж!
Телохранитель подошёл к Васильеву и сцепил руки перед животом в замок, предлагая эксперту упор для подъёма кверху.
- Хрена се! – рассердился Васильев. – Я вам что, акробат?
- Серж, поезжай купи стремянку, - велела хозяйка.
- Мадам, нет времени, - вступил Котов. – Мы должны идти по горячим следам.
В конце концов отодвинули стол, скатали ковёр, подтянули к центру не столь ценный комод, на него водрузили стул из кухонного гарнитура, создав рабочее место для эксперта, которого страховал лейтенант Хвостов.
Эту композицию и узрел прикативший-таки муж-магнат, потный кудрявый детина чуть поменьше охранника, в шортах и футболке с надписью «God».
- Олежек, посмотри, что эта тварь сделала! – кинулась к нему жена. – Гламурчика моего-го-го-гы… Её бы, гниду, так!..
- Да уймись ты, - отмахнулся от неё муж. – Не она это. Кишка тонка.
Он оглядел кота и присвистнул:
- Вообще сильно.
- А я говорю – она, - всхлипывала блондинка. – Она и на стол насрала, сука…
- Что, действительно? – спросил муж с интересом.
- Дерьмо кошачье, - ответил Котов. – Подозреваете кого-нибудь?
- А, вехи конкурентной борьбы, - махнул тот. – Разберёмся.
- Много врагов?
- Кругом враги. Или друзья. Тех же врагов. – И, вздохнув, магнат добавил: - Враги человеку –домашние его.   
 Васильев стравил кота в пакет, подставленный Хвостовым.
- Гламур поедет в МУР.
Блондинка завыла в голос.
- Хорош реветь, дура, - велел хозяин. – Нос опухнет.
Та мгновенно высохла. Муж, приобняв свою стервочку, усадил её на диван, похожий на портал готического собора.
- Не переживай. Хочешь, мы из него торшер сделаем.
Блондинка закивала.
- Ребята, вы слышали? – окликнул хозяин уходящих полицейских. – Жмурика надо вернуть.
Васильев хмыкнул:
- Мы вам в каждую комнату можем по трупику подарить.
Магнат посмотрел на эксперта взглядом без выражения.
- Я человек простой, - сказал он ровным голосом. – Строительный бизнес, то, сё, цементные заводы… Не стоит мне хамить.
Усы Васильева вздыбились, но он смолчал. Только в машине подытожил:
- Их нравы, вашу мать. Там, где правит капитал.
Лейтенант показал кота на своём планшете.
- Нашёл я эту породу. Двадцать тысяч фунтов на аукционе.
- Хрена се, - сказал эксперт и опасно перестроился в крайний ряд.
- Это сколько же? – спросил Котов.
- Это джип, Лёха, - ответил Васильев.
- А чего они его так не назвали?
Домой Котов дотащился  к вечерним новостям. Старина Генри после диагностики присмирел и лишь иногда жаловался на жизнь-дорогу стуком кардана.
- Ты-то что об этом думаешь? – спросил Котов у «форда».
- И думать нечего: сионистский заговор, - фыркнул тот. Старина Генри был, как и его родоначальник, жуткий антисемит и во всём прозревал жидовские козни.
- Мяу! – сказала жена.
- Гав-гав, - ответил Котов и, спотыкаясь о разбросанную по коридору детскую обувь, прошел в спальню включить телевизор.
Жена присела к нему на кровать.
- Что-нибудь на службе не так?
- Всё отлично. Ни дня без трупа.
Показывали засуху в Африке.
- Ты давно в Третьяковке была?
Жена обрадовалась.
- Давно! Давай с ребятишками сходим. И ты отдохнёшь, развлечёшься.
Показали стрельбу по прохожим в Америке.
- Вот и я об этом. Санёк, иди Катюхе мультики поставь.
Показали наводнение в Сибири, после пошёл репортаж из Третьяковки. Репин, Врубель, Васильев, Котов… Вызов культуре… никогда доселе… доколе полиция ещё будет истощать терпение народное…
Жена смотрела, оцепенев. Котов взъерошил себе волосы.
- Тебе не кажется, что мне надо постричься?
Аля очнулась.
- И что это значит?
- Много чего. Например, что Сашку мы отправляем в лагерь, а ты с Катькой едешь к маме в Кострому.
- Но мы же хотели все вместе, к морю!
- А к морю поедет полковник Болотов.


                7

Наутро состоялся торжественный приём следственно-оперативной группы полковником Болотовым. Приём прошёл в тёплой дружественной атмосфере творческого обмена мнениями. Начальство заслушало все версии текущих событий, главной из которых было недоумённое молчание.
- Вы что, совсем думать разучились?
- Да думаем мы, - вздохнул Васильев. – Днём и ночью.
- Вот именно: днём и ночью. Менделеев во сне периодическую таблицу изобрёл, а у тебя кот наплакал.
- Периодическую таблицу - во сне. А водочный эталон наяву. – возразил Васильев. - Вы чем чаще пользуетесь, товарищ полковник, - периодической таблицей или водочным эталоном?
Полковник хлопнул газетой, которой обмахивался, по пачке других на столе.
- Недопонимаете. Вот это всё – про случай в Третьяковке. « Маньяк глумится над полицией», «Как правильно приготовить кота», «Искусство требует жертв», «Идёт охота на котов», «В полиции, как всегда, «Не ждали»»… Да найдите вы этого маньяка! Печёнкой чую: есть какой-то Кошкодавленко, который нам кровь портит.
- Тут химия бессильна, - сказал эксперт, скручивая ус.
- Химия бессильна или химик? Капитан, чего молчишь? Хороший следователь всегда должен иметь под рукой парочку свободных маньяков.
Котов нынче напрочь не выспался. По обоим полушариям мозга всю ночь шастали кошки, затаптывая извилины.
- Маньяк не проблема, - ответил он нехотя. – Тем более, что его нет и не было. Коты дохнут по каким-то своим, внутренним причинам.
- Ты куда клонишь, Котов? Во-первых, это невозможно технически, физиологически, психологически, политически и далее на все мои сорок пальцев. Во-вторых: я сам кошатник. У меня дома вот такой зверь живёт.
- Какой породы? – спросил Хвостов.
- Перс. Я их изучил вдоль и поперёк. И вот что я скажу…
- А кличка какая? – спросил Хвостов.
- Чего пристал? Ну, Фикус. Так вот: более живучей и жизнелюбивой твари, чем кошка, не су-ще-ству-ет. Никогда ни один кот из жизни добровольно не уйдёт. Тем более это невозможно по вышеизложенным причинам. Кошачий суицид – это не версия. Умирать буду – не поверю, а умру – и там верить не буду. Ройте в других направлениях.
- Беда в том, что мы работаем не в том формате. – уставясь в стол,  проговорил Котов. – События имеют под собой какую-то другую логику. А мы их подгоняем под свою. И тем самым превращаемся в маньяков сами.
- Товарищ полковник, - сказали по громкой связи, - тут кондиционер чинить пришли.
- Запускай, - велел Болотов и поднялся из кресла. – Ребята, я понимаю, дело аховое. Но оно вышло на федеральный уровень. Если мы его в два дня не прихлопнем…
- То прихлопнут нас, - закончил мысль эксперт.
- Типа того, - подтвердил шеф. – Но мы остановим эту ламбаду! Тем более через два дня я ухожу в отпуск.
В кабинет ввалились монтёры.
В отделе их уже ждал новый вызов. Кошачье мочилово продолжалось.
- Пробил твой час, Хвостов, - объявил Котов. – Чувствую, именно ты раскроешь преступление века.
 - А вы?
- А я в автосервис. Без машины я не работник. А такси почему-то не оплачивают.
Но поехал он не в техцентр, а через Кутузовский проспект, к театру кошек. По дороге прислушался  к тому, что свистел: оказалось, «Вместе весело шагать по просторам». С нынешней ситуацией это билось как-то странно.
В театре шёл дневной спектакль, но сам Куклачёв не участвовал и сразу вышел к капитану.
- Знаю, голубчик, всё знаю! – всплеснул руками клоун. – Это кошмар, настоящий кошмар!
- Маэстро, вы главный кошковед страны. У вас они делают чудеса: ходят по канату, палят из пушки… - Котов был с детьми на представлении. – Вот скажите: кошка может влезть на люстру?
- Легко.
- А завязать узел на верёвке?
- Только случайно.
- И удавиться?
- Ну, если заиграется и запутается… Голубчик, я старый клоун, меня смешить не надо. – И Куклачёв почти слово в слово повторил то, что было сказано полковником Болотовым о кошачьей живучести. – У меня были кошки полупарализованныё, вообще без лап, больные раком, обгоревшие на пожаре – и все они хотели жить!
- Но известны случаи с собаками, которые умирали на могилах своих хозяев.
- И что? Собаки ведь не в петлю лезли, а отказывались принимать пищу. Кошка тоже может потерять аппетит. Нет уж, поверьте мне: работает шайка садистов. Вы не представляете, сколько людей ненавидит кошек!  Голубчик, умоляю, поймайте их! Иначе в стране начнётся эпидемия! Я в полной панике! У нас вчера в туалете нарисовали виселицу с кошкой!
От театра Котов поехал не нравиться матери. То есть он собирался занять у неё денег на ремонт машины, но это шло в одном флаконе. Мать называла Котова «мой капитан», его семью «семейством кошачьих», делала подарки внукам, но профессия сына, как и его жена, ей не нравились, а Котову не нравилось её притворство. Мать его была женщиной выдающейся. «Я женщина в квадрате», говорила она, выходя второй раз замуж. Потом она была женщиной в кубе, сейчас жила с четвёртым мужем, который был ей «духовно близок, как никто». У кошки семь жизней, говорила она, почему у меня должно быть меньше. От второго мужа ей досталась квартира в Москве, от третьего домик в Чехии, что должно было перепасть от последнего, было не очень ясно: пока он осуществлял эскорт-услуги и «массаж души» и, возможно, сам оценивал её в подобной оптике.
- Мой капитан! – воскликнула мать и отдала ему честь перед поцелуем.
- Чай-кофе? – спросил муж матери. Он был старше Котова на восемь лет.
- Кофе. – И Котов, заранее предчувствуя облом, принялся излагать свою проблему.
Мать денег пообещала, и не три тысячи долларов, а хоть пять, но только осенью, когда кончатся сроки вкладов, потому что иначе пропадут исключительно выгодные проценты. Да она и сейчас могла бы ему их дать, если бы не этот тур в Скандинавию буквально через неделю.
- Мы вчера видели репортаж из Третьяковки, с котом, - сообщил материн муж.
- Ты, кстати, весьма киногеничен, - сказала мать.
- Куда мне до кота, - ответил Котов.
- Отличный сюжет для детектива, - заметил материн муж, который, судя по её намёкам, занимался невидимым литературным трудом. - «Во всём виноват смотритель».
- Я думаю, это политическая акция, - заявила мать.
- Почему? – удивился Котов.
- Кота ведь повесили не на «Боярыне Морозовой» и не на «Трёх богатырях». «Не ждали»! Что-то грядёт! Мы на пороге больших перемен.
- Вешали бы уж сразу на «Явлении Христа народу». - Котов допил кофе и стал прощаться.
- А у тебя есть версия? – спросил муж матери. - Или это тайна следствия?
- Откуда у ментов версия. Сидим, ждём явки с повинной.
- Ты меня расстроил, - сказала мать. – Я чувствую себя виноватой. Я не смогла тебе помочь.
- Ничего, выкручусь.
- Ты выглядишь усталым.
- Коты задолбали. Мы все на грани.
- Ах, я знаю, что тебе надо! – воскликнула мать и ушла в комнату, откуда через минуту вышла с книжкой. – Возьми, вдруг пригодится, натолкнёт на мысль.
Книжка называлась «Кот на грани». Мать любила детективы, и вообще у неё была большая библиотека.
- В точку, - сказал Котов. – Прочту обязательно.
Её муж для пары подал ему книгу и от себя:
- Тоже про котов. Взгляд, так сказать, изнутри.
- То, что надо, - поблагодарил Котов. – Теперь разгадка близка.
На обратном пути он свистел «Вальс цветов», который всегда выравнивал ему настроение.
В отделе довольный лейтенант Хвостов доложил о происшествии, сильно обогатившем картину кошачьего мора. Хозяйка, врач поликлиники, вернулась домой после обхода по вызовам. Две её кошки, Ашан и Икея, лежали на кровати, обнявшись, рядом валялся пустой пузырёк от «Донармила» («Снотворное, есть в свободной продаже», уточнил хмурый Васильев)
- На каком этаже живёт?
- На первом.
- Влезли и отравили.
  - Если бы, - фыркнул эксперт. – На окнах решётки. А главное – всё химически чисто. На упаковке дактилоскопия только кошачьих лап. Такие миленькие подушечки. Видеть их не могу.
Хвостов протянул свой планшет:
- Посмотрите, товарищ капитан.
Зрелище было трогательное. Просто не Ашан и Икея, а Тристан и Изольда.
- Я сейчас заплачу, - сказал Котов. – От бессилья. Только групповых самоубийств не хватало. Вторая неделя – и ни на миллиметр. Полный мрак.
- Ночью все кошки серы, - пришло на ум Хвостову.
- Кстати, лейтенант, до тебя дошло, что твоя половая гипотеза приказала долго жить? Икея – явно самка.
- Какие к чертям гипотезы, тут аксиомы летят. – Васильев пошел прочь, но не успел дойти до двери, как та распахнулась, и полковник Болотов издал командный рык:
- На выход! Включительно-исключительно! – Последнее означало воздушный налёт, извержение вулкана и всеобщую мобилизацию.
Тема развивалась крещендо, как сказала бы жена Котова. Она преподавала в музыкальной школе.


                8


Во дворе их ждал микроавтобус со сплошными тонированными стёклами и двумя молчаливыми сопровождающими. Полковник влез со всеми. Ехали с сиреной и глубоко задумавшись. Было над чем: вздёрнули кота заместителя главы президентской администрации. Госдача была оцеплена, внутри работали эксперты Федеральной Службы Охраны. Через шпалеры охраны их провели в хоромы. Дача была несколько больше их управления, хотя кухня несколько меньше квартиры Котова. В ожидании их группы кота не снимали. Рыжий и пушистый, он свисал с кухонного светильника точно над вазой с фруктами, стоявшей на большом столе. До светильника он добрался, взгромоздив на стол стул, а на стул табурет.
- На Есенина похож, - шепнул Васильев на ухо Котову.
- Ваш случай? – спросил, судя по всему, старший из присутствующих.
- Так точно, - отрапортовал полковник.
- Что можете сказать?
- Всё, - пожал плечами эксперт. – Следов взлома не обнаружено. Чужих отпечатков нет. На стуле, верёвке и плафоне следы только кошачьих лап. Вскрытие покажет отсутствие наркотиков и отравляющих веществ.
- Который это у вас? – справился федерал.
- Восьмой, - ответил Хвостов. – А как кота звали?
Этого суперагенты не знали. Привели трясущуюся горничную, которая и обнаружила кота. Она боялась открыть рот, чувствуя себя главной подозреваемой.
- Смелей, - подбодрил её старший. – Вас ни в чём не обвиняют. Так как его звали?
- Чу-чубайс, - с трудом выдавила та.
Все переглянулись, некоторые закашлялись.
- На интересной тряпке повесился, - заметил Котов. Кот, точно, болтался на какой-то красивой бордовой ленте.
Федерал недобро посмотрел в потолок:
- Это лента ордена «За заслуги перед Отечеством».
Обратно их доставили тем же автобусиком. Чубайс ехал с ними в фирменном пакете. Водитель включил радио. Про Чубайса, понятно, ничего не было, но кошки сделались едва ли не главной темой. «А тех наших слушателей, которые голосуют за то, что убийства котов будут продолжаться, - брызгала слюной ведущая, - просим звонить по следующему телефону…» «Скажите, профессор, - вопрошали на другой волне, - кошки сильно мучаются перед смертью? – Я полагаю, - шёл басовитый ответ, - что определённый стресс они испытывают…»
- Кажется, я начинаю понимать суть дела, - сказал полковник, когда они в его кабинете подбивали итоги дня. – Всё, что было до сих пор, - это отвлекающий маневр, операция прикрытия. Цель – посеять панику и подобраться к высшим лицам государства. Там, где могут вздёрнуть кота, там, знаете…  всё могут.
- Хорошо, что у президента собака, - подал голос Хвостов.
- Предусмотрительный, - сказал Васильев.
- Потому и президент, - заключил шеф. – И потом, во всём плохом есть своя славная сторона. Дело о котах переходит под контроль ФСБ, груз ответственности сползает на их головы, и мы наконец-то можем разгрести свои завалы. А я пойду в отпуск со спокойной душой. Лейтенант, что там у тебя по взлому банкомата?

Но в отпуск полковнику уйти было не суждено. В девять вечера, когда Котов читал дочке на ночь любимую сказку, которой, не ходи к гадалке, был «Кот в сапогах», раздался телефонный звонок. Такой голос шефа Котов слышал впервые.
- Котов… приезжай ко мне, немедленно…
- У меня машина сломалась, Борис Ильич.
- Бери такси, я оплачу. Котов… очень прошу…
Котов и не видел его никогда таким: белый, как рубашка, вылезшая из брюк, с выпученными глазами, прыгающим ртом, - казалось, его сейчас перекосит, под стать галстуку под оттянутым воротом.
- Лёша, ей-богу, это не я… Мы только вошли…
Полковник Болотов с женой были вечером на концерте каких-то отпетых юмористов. Им не понравилось, в антракте они ушли, а войдя в квартиру, обнаружили, что в кабинете горит свет. Тут же грохнул выстрел. Полковник вбежал в кабинет и увидел то, что и рассматривал сейчас Котов.
На кожаном диване, в углу, прислонясь спиной к валику, сидел огромный лохматый кот. На груди по кремового оттенка шерсти расплылось кровавое пятно. Рядом лежал пистолет.
- Васильева вызвали?
Болотов кивнул.
- Лёша, как на духу… Я вошёл, а он вот так сидит… Смотрит на меня, а глаза тухнут… - Полковник затрясся. – Знаю, ты мне не веришь. Но не я это, вот всем святым…
- Но пистолет ваш? – Болотов кивнул. – Где хранили?
Шеф показал сейф, вмонтированный в книжный шкаф. Дверца была распахнута. Внутри лежали папки с документами, наградные коробочки и коробка с патронами.
- Кто знал код? – Код знал только сам Болотов. – Может быть, где-то записали? – Полковник постучал пальцем себе по лбу.
В ожидании эксперта капитана напоили чаем. Пил он один, жена Болотова капала себе и мужу валокордин. Полковник жил неплохо, настолько неплохо, что Котову сильно захотелось побыстрей стать полковником.
Прибыл Васильев и ошалел настолько, что даже не смог выдавить естественного «хренасе». Он оползал с лупой всю квартиру, выковырял пулю из дивана, снял отпечатки в сейфе и, уходя с котом под мышкой, сказал Болотову:
- Вы, товарищ полковник, верните хоть часть денег в сейф. Скорее поверят, что кот застрелился, чем в то, что у вас в сейфе валюты не было.
Полковник закивал.
Котов дал ему на подпись протокол и акт и попросил:
- Борис Ильич, вы не могли бы занять мне на ремонт авто три тысячи долларов?
Полковник, не переставая кивать, достал деньги из стола. На шефа жалко было смотреть.
В машине Васильев выругался и сказал:
- Никогда себя таким дураком не чувствовал. Напьюсь сегодня.
- Верный способ поумнеть.
- Не засну иначе. Котики кровавые в глазах.
Эксперт довёз его до подъезда. Выходя, Котов сказал:
- Всё-таки Болотов мужик. Другой на его месте просто закопал бы кота и шума не поднимал.
- Он ещё об этом пожалеет. – Васильев дал по газам и умчал расслабляться.
Аля была уже в постели.
- Ш-ш, спи, - сказал Котов, взял гитару и ушёл на кухню.
Через час жена не выдержала, вышла к нему, щурясь на свет, и спросила:
- Ты какой-нибудь другой аккорд знаешь?
Котов залпом допил коньяк и отставил гитару:
- Надо на скрипку переходить. Шерлоку Холмсу помогало.

                9

«Форд» за три дня обещали привести в божеский вид или, как выразился автомеханик, «в предсвадебное состояние». От техцентра до службы Котов добирался в общемосковском ливере на метро и первым делом зашел в экспертно-криминалистический. Васильев руки не подал, поскольку был в резиновых перчатках.
- Понимаю, что глупо, но ведь звучит, как музыка: Чубайса выпотрошил!
- Нашёл что-нибудь?
- Нашёл! – Котов насторожился. – Ленточного глиста!
- Ты что, уже поправился с утра?
- У нас, у химиков, свои секреты, - дал уклончивый ответ эксперт.
- Шефа видел?
- Видел. И испугался.
- Так плох?
- Другой человек. Но я за себя испугался. Лёха, надо отползать от этой кошкиады. Пошла игра в кошки-мышки, и учти: мышки – это мы. Самострел кота – это уже за гранью добра и аппетита. А где кончается химия, там для меня кончается всё.
- Может, там самое интересное и начинается.
- Котов, дерзай! А мне психика дороже. Я лучше технологом на ликёро-водочный пойду.
Однако на вызов будущий ликёровед поехал с ещё не утолённым криминалистическим интересом. И впрямь, теперь всякий вызов на происшествие был ещё и вызовом их профессиональным способностям, чтобы не сказать – глумлением и провокацией. Коты скучать не давали, сегодня к линейке самоубийств добавилось утопление. Серенькая в полосочку кошка именем Маркиза набрала в ванну воды, закрутила кран, привязала к шее бантиком утюг и нырнула в воды забвения. Это как раз можно было понять: вешаться ей было негде, поскольку в квартире были одни точечныё светодиоды, вмонтированные в потолок. Хозяйка её, молодая и хорошенькая, подвизавшаяся, по её словам, «в шоу-бизнесе», - крайне сомнительном, судя по фотографиям на стенах, - была на пробежке в парке, и теперь, дрожа крупной дрожью и заикаясь, уверяла, что не кошку, а её «так хотели з-за-замочить», и просила у полиции защиты.
Васильев принялся утешать девицу коньяком из её же запасов, но тут Котову позвонил дежурный и предложил опергруппе посетить ещё одно занимательное место.
- Тра-та-та, тра-та-та, мы везём с собой кота! – запел эксперт за рулём «тойоты».
Котов принюхался.
- Ты тоже что ли принял?
- Пригубил! Ты видел, какой у неё коньяк? Ты себе такой даже на своих поминках не сможешь позволить.
- Тоже джип?
- Нет. Но колесо от него. А я глотнул на винтик.
Хвостову тоже захотелось поговорить.
- Я, знаете, что подумал, товарищ капитан: если б у нас было, как в Древнем Египте…
- Рабовладение? – уточнил эксперт.
- Нет: смертная казнь за убийство кошки, - то маньяк бы поостерёгся.
- А скажите, лейтенант Хвостов, - задал вопрос Котов, - по каким статьям возбуждено дело?
- 139-ая «Незаконное проникновение в жилище» и 245-ая «Жестокое обращение с животными».
- И?
- Штраф или до двух лет.
- То-то. Но ты прав. Я бы с удовольствием кого-нибудь шлёпнул.
На новом месте их встретили собачьим воем. Пёс, здоровенный ротвейлер, выл уже несколько часов, не переставая. Под этот вой соседи вызвали домой хозяина, а уж тот – полицию. Он работал начальником охраны в банке, у него стояла сигнализация, датчики, камера слежения, дверь с кодовыми замками не поддавалась вскрытию, поэтому он был не только напуган, но и морально раздавлен. Его кошка по кличке Нюша удавилась на перекладине тренажёра, перед этим загнав в ванную и заперев там несчастного ротвейлера. Хозяин ничего не мог с ним поделать, пёс глухо выл, не то жалуясь, не то угрожая.
- Наконец-то свидетель появился, - вздохнул Котов. – Вишь, какие подробные показания даёт. 
Эксперт уложил тушку к тушке в багажник и в сердцах со всей дури хлопнул крышкой.
- Это разгром, Лёха!
- Пёс с ним, пусть разгром! – крикнул Котов. – Но с кем воюем?! Вот чего понять не могу!
В машине Васильев сделался поспокойней.
- Есть такой роман - «Разгром», про гражданскую войну. И кончается он фразой, которую нам всем стоит пустить на татуировку: «Надо жить и выполнять свои обязанности».
Фраза не была ни мудрой, ни глупой, но Котов применил её к себе как вариант прецедентного права и ощутил некоторое облегчение. Посему он твёрдо решил не высовываться из коридора служебно-бытовых повинностей, каплею слился с массами в метро, купил, как велено было, сметану и пельмени, и, войдя в квартиру, обрадовал жену, сказав «Мяу!».
Аля собирала сына в лагерь, завтра начиналась смена. Поужинав, чем сам принёс, Котов взял присоветованный матерью детектив и завалился в комнату-кровать, - так у них именовалась крохотная спальня, в которую помещались гардероб и супружеское ложе с телевизором насупротив.
Всё хорошее в книжке исчерпывалось её названием – «Кот на грани», в остальном это был трёп американской тётки про котов-оборотней. Разумеется, для них не было преград, и такой нечестный детектив не то что не будил мысль, но прямо раздражал. Раздался телефонный звонок, в трубку плакал полковник Болотов.
- Лёха, ну за что он со мной так… Я же для него всё, Фикусу-то…Он же у меня как сыр в масле жил… Ну чего ему не хватало…
- Борис Ильич, если б вы знали, как я вас понимаю, - выразил сочувствие Котов. - А Фикус, кстати, кастрированный был?
- Холостили лет шесть назад.
- А вот если б с вами так поступили, смогли бы вы это пережить?
Наступила пауза, в которую слышно было, как полковник думает.
- Я – это другое дело, - сказал он почти трезвым голосом.
- Ну раз вы другое дело, то ложитесь спать, Борис Ильич, - посоветовал Котов и сам последовал этой правильной идее.
С утра Аля повела сына на ведомственный автобус в ведомственный лагерь согласно путёвке по внутриведомственной цене. Дочку она прихватила с собой прокатиться, а Котов как безлошадный остался дома в блаженстве давно не испытанного одиночества. Хлопоты с сыном были для жены достаточным алиби, чтобы не готовить ни завтрак, ни обед мужу-сироте. Котов справил себе яичницу и вновь расположился в комнате-кровати с книжкой, но не вчерашней белибердой, а той, что получил от супруга матери. Называлась она «Житейские воззрения кота Мурра», была написана от лица кота, но автором всё же числился Гофман. Местами было забавно, местами скучно, несколько раз на стилистических поворотах старинного пошиба Котов задрёмывал, что было немудрено, ибо лет десять книг не читал, если не считать сказок на ночь отродьям и детективов в отпуске. Вынырнув из очередного сладкого провала, он почувствовал накат обеденного аппетита, доел из холодильника детские йогурты, не утолил, пошарил по сусекам, нашёл банку кабачковой икры, под которую умял батон, и вновь плюхнулся в качели убаюкивающего чтения.
        Жена вернулась донельзя расстроенная. Дочку за городом укусила пчела, она опухла и чесалась.
Сын плакал, умолял не оставлять, - его в первый раз отправляли в лагерь, она не знала, как его утешить.
- Я пообещала ему купить собаку, - призналась Аля.
- Обещания надо выполнять, - ответил Котов. – Видала этих монстров, которые рекламу суют? Всякие зайки и мишки? Купишь себе такой собачий костюм и будешь ходить дома, не снимая. На четвереньках, естественно.
- Котов, я тебя покусаю!
- А я глаза выцарапаю.

                10

С понедельника жизнь изменилась, но осталась прежней. Старину Генри реанимировали, и Котов прямо от автосервиса покатил на своем синем друге на совещание в верхах. Оно проходило под эгидой ФСБ и ФСО, которые всполошились не на шутку, уяснив, что даже хвалёный охранный периметр гособъектов не преграда для таинственного кошкобоя. Котов докладывал обстановку и чувствовал, что ему не верят. И он мог понять этих хмурых полковников и генералов, слишком невероятным было то, с чем пришлось столкнуться.
- Какие версии вы сейчас разрабатываете?
- Можно сказать, что сейчас мы вынуждены разрабатывать самих себя. Проблема не в том, что мы столкнулись с чем-то непонятным, - так бывало. Мы искали в тёмной комнате чёрную кошку, которой там, может, и не было. Но иногда находили. А тут всё наоборот: светло, всё видно, как на ладони, кошек полно… А тёмная комната теперь в голове. Мы не понимаем, как мы в такой степени можем ничего не понимать. Всегда что-нибудь да срабатывает – или логика, или прецеденты, или фантазия, в конце концов. Здесь же – ничего. Либо коты кончают с собой сами, либо за ними приходит какой-то ангел смерти, - но это не версии, это их блокирование.
- Есть ещё одна версия, - что капитан Котов просто не справляется с поставленной задачей.
Котов вспомнил, что он очень хочет стать полковником, и кротко сказал, что будет признателен за любые замечания и идеи; вместо идей последовали указания и распоряжения.
Была создана межведомственная оперативно-следственная группа. Команда Котова влилась в неё в полном составе, причём с освобождением от всех других задач. Кошек было велено доставлять в лабораторию ФСБ для углублённого исследования. Заново решено было вернуться ко всем случаям кошачьих казней, а также привлечь широкий круг консультантов – от зоопсихологов до специалистов по паранормальным явлениям.
Котов получил нового куратора от ФСБ – полковника Мамонтова. Для уяснения субординации Котов спросил его о порядке отношений со своим непосредственным начальством.
- В отношении полковника Болотова проводится служебное расследование, - проинформировал его Мамонтов. – Лично я полагаю, что там просто имел место психический срыв. Но сами понимаете - необоснованное применение табельного оружия, попытка ввести следствие в заблуждение…
Бедный Болотов: он чувствовал себя потерпевшим, проходил, как свидетель, а теперь вот переквалифицировали в подозреваемого.
Иная жизнь началась и у всей страны. Котов почитал сводки и убедился, что ужасное пророчество Куклачёва сбылось. Злосчастный репортаж из Третьяковки о Врубеле поперёк Репина вдохновил на кошачий террор всю человекоподобную шваль. Котов вешали, сжигали, выкидывали из окон, давили колёсами, травили и забивали. Возник новый жанр – кошачьи предсмертные записки. Коты в них обвиняли хозяев, ссылались на несчастную любовь, на плохое питание, завещали свой мех и проклинали человечество. В Балашихе повесили сразу пять животин у забора с надписью: «Лучше смерть, чем жизнь с людьми!». В Челябинске кот перед казнью оставил на стене следующий текст: «В моей смерти прошу винить гнусный оккупационный режим. Мяу!». На шеи висельников вешали таблички со словами «Ты следующий!», а иногда даже минировали. Короче, родилась новая национальная игра.
            Тут же встали на дыбы защитники прав животных. Пошли требования к властям, нападки на полицию, под стягом с кошачьей мордой проводились пикеты и митинги. Торжествующе возбудились средства массовой информации. Перемежая глумливый интерес с высокопарными наездами, они стращали население и клеветали на следствие. У полиции был специальный дядечка для битья, его выпускали к журналистам, чтобы он рассказывал им о глубокой и напряжённой работе, которую ведут доблестные органы; но у самих этих органов крайним оказывался Котов.
            Он теперь почти не выезжал на места самоубийств, только в самых загадочных случаях, которые легко вычленялись из общего вала живодёрства. В основном он работал с экспертами под руководством полковника Мамонтова. Чего он только не наслушался.
Один такой консультант, якобы академик, масон и «суфий в двенадцатом поколении», наложил на карту Москвы схему расправ и стал доказывать, что получается могендовид, и теперь совершенно ясно, в каких районах надо ожидать новых случаев, да и кто стоит за событиями, тоже уже не секрет. Идея была богатая, выглядело убедительно, тем более, что среди перстней-наколок на пальцах консультанта имелся один с кошачьей мордой, положенный КОТу, то есть коренному обитателю тюрьмы. Другой, юноша бледный со взором горящим, «уникальный специалист по сакральным языкам», комбинировал клички котов с именами владельцев, из чего извлекал три разных текста общей апокалиптической направленности: это было последнее предупреждение тайного братства магов, которые контролировали человечество со времён Атлантиды. Зоопсихологи тоже ничем не помогли, через пять минут разговора о кошачьих суицидах они сами зверели и переходили на визг, что этого-де не может быть. А вот дельфины и киты выбрасываются на берег, осторожно пытал их Котов, может ли это быть суицидом. Нет, это потеря ориентации, отравление химикатами, сбой инстинкта, поражение мозга паразитами, - но не суицид, потому что самое высокоорганизованное животное отличается от человека двумя вещами: у него нет идеи смерти и чувства юмора.
Котов, видимо, эволюционировал в обратную сторону, ибо чувство юмора он практически утратил. Пуще начальства его одолевала общественность. У него непрерывно требовали интервью и упорно зазывали на различные ток-шоу. Звонили из кошачьих питомников – им некуда было девать подброшенных кошек; продажи вообще остановились. «Сделайте что-нибудь!». Мэрия, озабоченная полчищами бродячих котов, требовала успокоить население. Люди действительно избавлялись от домашних кошек, боясь всего непредсказуемого. Усатые-полосатые стали вызывать священный ужас. «Как я могу оставить ребёнка с котом? А если кот его повесит?» - этот бред Котов сам слышал с телеэкрана. Одновременно на улицах и в транспорте появилась масса народу с переносными клетками, из которых раздавалось мяуканье; из хозяйственных сумок выглядывали кошачьи мордочки. Люди боялись оставлять своих зверюшек без присмотра.
  Однажды Котов выскочил из кабинета на страшный крик. Кричал полковник Болотов: мимо него по коридору прошмыгнул кот. Выяснилось, что его принесла на службу сотрудница из организационно-методического, одинокая тётка, которую саму некому было погладить. «Мне страшно за него», - в слезах оправдывалась она.
Обрадовалось случаю взбелениться на Россию и мировое общественное мнение. Западу всё было ясно: русские свиньи принялись уничтожать отраду цивилизованного человечества. «Спасём котов от нелюдей!», - такой был выдвинут лозунг. Под компанию подвели и теоретический базис: русские – врождённые садисты и живодёры; в пример приводилась «Муму». Виднейшие политики и всякие знаменитости нацепили на себя значки с надписью «Je suis chat». Начались пикеты у посольств, травля русских туристов, гневно заголосили правозащитные и природоохранные богадельни.
Очень кстати пришлось самоубийство кота известного режиссёра. Котов сам выезжал на место, дабы полюбоваться новым штрихом: кошак – отвратительный морщинистый сфинкс, похожий на ободранную крысу, перед тем, как зависнуть на люстре, выкрутил из неё все лампочки и грохнул их об стены. Васильеву пришлось нелегко среди этого стеклянного побоища, но он кота понял: «Видать, задрочил вконец тварь этот режиссёр». Сам деятель сцены появился одновременно на экранах всех телеканалов. Заламывая руки, он уверял мир, что это зловещий вызов его сексуально-творческой ориентации. «В этой чудовищной атмосфере травли я просто вынужден уйти из искусства! Я опасаюсь за свою жизнь!» Шекспировские страсти били его, подбородок дрожал, глаза полнились слезами. «Вот как воздала мне эта страна за мой вклад в мировую культуру! Кот на люстре – это же очевидный символ кастрации!» То, что кот был стерилизован, аргументации не мешало. Немедленно возбудилось сексуальное пока ещё меньшинство, и голубая волна пару раз обогнула земной шар.

                11

- Как же меня всё это достало, - вздохнул Васильев. – Есть такая страна в Африке – Кот-д’Ивуар, вот туда бы всех котов и сплавить, чтоб людям жить не мешали. Пусть там на пальмах вешаются.
Они уже два часа всей котоведческой бригадой припухали в жутком столичном автомобильном тромбозе. В багажнике с ними, естественно, ехал очередной лохматый жмурик.
- Вчера захожу в кулинарию купить что-нибудь на ужин, - продолжал криминалист. – Дайте, говорю, котлету киевскую. И чуть не стошнило от слова «кот-лета». Знаю, что из курятины, а всё равно мерещится, что из кошатины. Лучше, думаю, что-нибудь другое выберу. Гляжу в витрину, а там рядом антрекот. Тьфу! Пришлось рыбу взять.
- Я тут как-то с дочкой играл, - сказал Котов. – Она визжит, ой, папа, я щекотки боюсь. А я аж вздрогнул: в «щекотке» слышу «кот», и всё тут.
- Я, Лёха, вообще не понимаю, как ты под своей фамилией существуешь. Ну, теперь ты, молодой, - обратился Васильев к Хвостову. – Поискри, замкни контакты.
Лейтенант подумал.
- По-украински кот – это кит.
- Слабо. Не кот-ируется. Соберись, салага.
Хвостов напрягся и сказал с обидой:
- Придётся с нар-котиками завязывать. У меня от них и-кот-а.
- Во! Какой кадр растёт под нашим руководством, Лёха!
Капитуляция – чем не повод для юмора. Встанем вместе в хоровод, здравствуй, здравствуй, новый кот! Вечером по дороге домой Котов обнаружил, что уже не насвистывает мотив, а на все лады повторяет фразу «Кот-д’Ивуар, какой кошмар». Дома он накормил дочку и завалился на кровать с «Котом Мурром», которого он не столько не мог, сколько не хотел дочитывать, потому что то ли Гофман, то ли сам процесс чтения не протоколов досмотра и не полицейских сводок действовал на него успокоительно. Одна формулировка в романе показалась ему интересной, и он забил её в телефон.
Жена пришла поздно, с цветами и вспухшими губами.
- Цветы могла бы не приносить.
- Один денёчек! – взмолилась Аля. – Я на кухне окно открою.
Она обожала цветы, но у дочки была аллергия на всё, что цвело и пахло.
- Что свистела? – спросил Котов.
В музыкальной школе был выпускной концерт, и жена с учениками исполняла опусы для флейты.
- Вивальди до-минор.
- Насчёт минора – это в точку, - пробурчал Котов.
Аля подсела к нему.
- Что, так плохо?
- Нет, хорошо. Просто мы не умеем их правильно готовить.
- Сколько уже?
- Кто ж считал, - махнул рукой Котов. – Кошачий мор шагает по стране.
- Но хоть что-нибудь подозреваешь?
- Кого я могу подозревать, если подозреваемый и потерпевший – это одно лицо. Одна морда! – Котов стукнул по тумбочке. - Они мрут и мрут, а я ни одного мотива не могу подобрать.
Аля прыснула.
- Ты выражаешься прямо как композитор. «Не могу мотив подобрать». Подберу музыку к котам. Положи их на музыку.
- Уже. Пам-пам-па-пам… - прогудел похоронный марш Котов. – Такой вот я Моцарт и Сальери. Ни одной версии разработать не могу.
Жена сладко потянулась.
- Как много общего между музыкой и следственной работой. У нас тоже есть такой термин – разработка.
- И что он у вас означает?
Аля принесла и раскрыла перед ним музыкальный словарь. Котов прочёл вслух:
- «Разработка - средний раздел сонатной формы, в котором выделяются и свободно развиваются отдельные обороты музыкальных тем, изложенных в первом разделе. Темы нередко видоизменяются, развиваются уже в пределах главной и побочной партий экспозиции. В разработке они подвергаются наибольшему преобразованию. Для разработки характерны: свобода построения, общий неустойчивый характер, частая смена тональностей, секвенции, тематическая дробность, столкновение контрастных элементов. После разработки следует реприза.»
- Отлично, - сказал Котов. – Ты мне здорово помогла.

На службу Котов опоздал: не оказалось чистой рубашки, пришлось застирывать воротничок вчерашней. Он сходу уселся за сводки и никак не мог ухватить тенденции: на стабильном ли уровне остаётся кошачья суицидальность или проявляет какую-то динамику. «Я прямо как биржевой маклер: первым делом интересуюсь колебаниями курса», - подумал он, плюнул и пошёл развеяться в криминалистический.
- Ты заметил, ни один из них не прыгает из окна или балкона? – спросил он Васильева.
- Боятся. Боятся не разбиться. Самортизируют на лапы и только покалечатся.
Котов присмотрелся к Васильеву и присвистнул.
- И зачем Володька сбрил усы?
Эксперт был смущён.
- Понимаешь, мне кажется, что они придают мне нечто кошачье. – Он потрогал свою бритую губу. – Ну, как оно, сойдёт?
- О таких вещах надо предупреждать заранее. Мне будет непросто привыкнуть.
- Мне тоже. – Васильев погримасничал перед зеркалом. – Какая мерзкая транссексуальная рожа. Не предполагал, что окажусь подвержен массовидным реакциям. Но не в главном, Лёха, не в главном!
- В каком смысле?
- Лёха. Я кота завёл!
- Ты даёшь! – поразился Котов. – Это какое-то.. Вивальди до-минор! По мне, это круче транссексуализма. Какая порода?
- Сибирско-помоечная. Котенок ещё. Соседка выгнала. Боится спать, вдруг, говорит, он меня загрызёт.
- Не надо, Игорёк, не оправдывайся. Я-то понял: на живца ловить будешь.
Васильев скорбно посмотрел на него.
- Знаешь, я их столько выпотрошил, что просто обязан хоть одному помочь выжить.
- Назвал, надеюсь, Васькой?
- Нет. Хренасиком.
Такого имечка не было даже в картотеке лейтенанта Хвостова. Его коллекция кошачьих кличек расширялась с каждым днём. В ней уже были три Чубайса, один Обама – это славное имя носил чёрный кот, утопившийся в унитазе, были коты Скот, Пенис, Газпром, Фигсним, Котовский, Котангенс, кошки Сука, Хунта, Лукошка, Марихуана, Чёнада…
Кроме того, Хвостов теперь собирал предсмертные записки; лучшей из них он почитал шедевр, оставленный пенсионером из Каргополя: тот сперва вздёрнул своего кота, а затем повесился сам на той же перекладине. Текст был в стихах:
Настал и мой черёд
отсюда навсегда.
Ведёт меня мой кот –
хвостатая звезда.
Прощай, родной дурдом,
простите смертный грех.
Хлебайте суп с котом,
носите кошкин мех.

                12

Шеф Котова полковник Мамонтов мрачнел день ото дня. С него наверняка регулярно снимали стружку в верхах, ибо скандалище катился страшный. Котов наблюдал, как от состояния деловой озабоченности – «Сейчас я всех построю» - через стадию возмущённого недоумения – «Этого не может быть, потому что не может быть никогда!» - начальство переходило на этап когнитивной депрессии, где капитан его и поджидал. Но полковник сдаваться не хотел, службистским рвением глушил тошнотворные сомнения, терзал аналитиков, требовал новых экспертиз, хотя котов уже и так просеяли на атомы.
- Зайди, капитан, обкашляем, - велел он Котову в один из вечеров. В качестве отхаркивающего на служебный стол был выставлен джин. Накатили, закусив горечью происходящего.
- Капитан, дело уже не в котах, - повёл речь полковник. – Под угрозой психическое здоровье всей страны. И её, кстати, международное положение. Кроме нас, некому. Ты ведёшь это дело с первого кота, собаку на этом съел. Шевели мозгами, Котов.
- У вас тоже хорошая фамилия, товарищ полковник. Просто вам повезло, что мамонты вымерли. Хотя, не исключено, вымерли при не менее загадочных обстоятельствах. Только следствие тогда проводить некому.
- Мамонты, динозавры… Сейчас не об этом. Сейчас мы с тобою крайние. Для меня это профессиональный вызов. Плевок на погоны. Знаешь, какие я клубки распутывал? С ядовитыми змеями! А тут эти… Ушки на макушке, хвостик на подушке. Вот увидишь, ещё смеяться будем, когда поймём, как всё было устроено.
- Сомневаюсь я, товарищ полковник. Тут будет, как с мамонтами. Дело закроем, когда они передохнут. От слова «совсем».
- Хрен с ними, по мне пусть передохнут. Но пусть перед концом раскроют тайну ликвидации. Как происходит проникновение без оставления следов. Откуда берутся эти сверхъестественные способности. Технологии – вот чего мы не понимаем. Представляешь, если мы ей овладеем? Нам же равных не будет! Такого наворотим!
- Не поймём. По крайней мере в нашей системе координат. Мы ведь в какой логике работаем? Мотив – цель, обстоятельства – орудие, потерпевший – подозреваемый. Два притопа, три прихлопа. А тут никакая логика не срабатывает. Ни криминальная, ни зоологическая, ни причинная, ни аналоговая, ни вероятностная. События-то невероятные.
- Вон ты куда метнул, Котов. То есть логики здесь никакой нет? одна бессмыслица?
- Насчёт бессмыслицы - это тоже логический вывод, товарищ полковник Мамонтов. Не коты нас мучают, а наше собственное непонимание. И попытки его преодоления. А может быть, это как раз то, чего не стоит делать. Вот послушайте, я тут мысль выписал из одной кошачьей книжки. – И Котов прочёл со своего телефона: «Вы – человек, обладающий известной долей здравого смысла…
- Можешь не сомневаться.
-…и давно должны бы понять – ничто в нашем мире не происходит естественным порядком, да, ничто! Уж не думаете ли вы, что, пуская в ход доступные нам средства и достигая определённого действия, мы в состоянии объяснить себе первопричину этого действия, заключённую в таинствах природы?» Я это к тому, что попытка понять абсурд сама по себе ещё более абсурдна. Апогей абсурда. Чем больше мы пыжимся, бороздим окрестности в надежде, что всё откроется по щелчку, - тем мы гарантированно дальше от цели.
- Капитан, ты часом не переутомился? От слова «спятил»?
- Надо ждать. Может быть, коты – это симптом процесса, который мы ещё не можем ухватить. Может быть, это следствие тех причин, которые мы с ними не связываем. Или стимул событий, которые нам и не снились. Даже можно допустить, что не мы расследуем, а нас разрабатывают.
- Кто, коты?
  - Через котов. В такой, знаете, характерной разработке: свобода построения, общий неустойчивый характер, частая смена тональностей, тематическая дробность, столкновение контрастных элементов. А после разработки последует реприза.
Полковник вытряс в стаканы последние капли джина.
- Эх, кабы это была не бутылка джина, а бутылка с джинном! Таким Хоттабычем из «Тыщи и одной ночи». Потрешь, а он: «Чего изволите?» Вообще, Котов, я думал, ты умнее. Хотя, правда, про котов думал, что они глупее. Ты что-нибудь конкретное можешь предложить, философ с четырьмя звёздочками?
Котов пожал плечами:
- Можно шкурки выделывать. И шапки шить.
Конечно, сам Котов предпочёл бы остаться следователем, а не переходить в скорняки. Но в том-то и дело, что было решительно неясно, откуда, куда, что и зачем следовало.
После распивания с начальством и в предвкушении выходного спалось отлично, никакие твари не высовывали своих усатых морд из подсознания. Спозаранку позвонили из детского лагеря, куда они отправили сына. Директриса настоятельным тоном, не входя в объяснения, рекомендовала забрать мальчика домой. Телефон сына не отвечал. Котов понёсся за город.
Сын трясся и плакал, телефон у него, даром что лагерь был милицейский, украли. Что хуже всего – он стал заикаться. Слушая его судорожный рассказ на обратном пути в машине, Котов боялся, что не доедет до дома, - лопнет либо сердце, либо мозг.
Пришли ребята из старшего отряда, спросили: «Ты Котов?» и повели его вешать. Перед казнью заставили мяукать, выгибать спинку и тереться об ноги. Потом разрисовали фломастером в полоску, помиловали и отпустили.
Садисты были детишками начальствующего состава, директриса – тёщей генерала из Федеральной службы исполнения наказаний.
Котов стал петь сыну песни, в основном почему-то военные, а на кольцевой долбанул машину об фуру так, что смял капот в гармошку. И странное дело: старина Генри был ему многолетним спутником, они жили с ним в каком-то братском симбиозе, причудливо поддерживая друг друга, - а теперь, при его трагической кончине, Котов ощутил равнодушие, досадуя только на эвакуационные хлопоты. Словно ножницами лязгнула судьба, отсекая от него прежние привязанности и заботы, перед тем, как потащить по новому неведомому маршруту.
На следующий день по распоряжению полковника Мамонтова ему выделили служебный автомобиль, и он продолжил ездить дорогами своего – да уже и национального – позора, по местам боевых подвигов беспримерных котов. Зверюги и не думали останавливаться, они долбили в одну точку, попутно заполняя таблицу всех мыслимых и немыслимых способов суицида. Кошка Карма пустила газ и улеглась в духовке, прикрыв за собой дверцу. Кот Кобзон покончил с собой разрядом тока: он наполнил ванну и залез в воду с включённым удлинителем. Кот Майями спрятался за дверью, приставив гвоздь к груди; хозяйка распахнула дверь и пробила ему сердечко; её саму хлопнул инфаркт.
- Как твой Хренасик? Обнаруживает склонность? – поинтересовался у Васильева Котов.
- Такой оптимистический гад оказался, - посетовал криминалист. – Жрёт, срёт и обои рвёт. Притворяется, конечно. Меня фиг проведёшь. Тут как-то посадил его на люстру. Смотри, говорю, какая удобная точка. Орёт, на пол просится. А я ему верёвку подвесил. Давай, говорю, блесни мастерством, покажи волю к смерти. Не-ет, хозяин, говорит, при тебе стесняюсь. Я его снял, а верёвку не стал, даже петлю на ней сделал. Пусть болтается. Без мёртвого кота в доме неполнота.

                13

Но даже их, закоренелых трупогрызов, у которых, казалось, сердца обросли кошачьей шерстью, поразил кот японского посла. Всю их группу запоздалого реагирования провели в кабинет, где на стене висело белое полотнище с алым кругом; а на полу, на белом ковре расползалось похожее пятно, в центре которого лежал чёрно-белый кот со вспоротым брюхом. Маленький острейший нож с кишечным ошмётком валялся рядом.
- Хренасе, - охнул Васильев. – Харакири!
Причём обряд был совершён по всем самурайским правилам: мордой к востоку, в сидячей позе, нож был воткнут внизу слева и доведен зигзагом до печени. Это им пояснил сам посол. Он был потрясён до какой-то торжественной радости. Нет, он никого не подозревает. Тем более что посольская видеоаппаратура посторонних не зафиксировала. Да, нож его, из старинного набора. Но это не вакидзаси – такой специальный меч для харакири был бы слишком велик для кота. Безусловно, Банзай – так звали кота – согласно бусидо предпочёл бы, чтобы кайсяку в момент сеппуку снес ему мечом голову; но в посольстве он был единственным котом. Полицию вызвала охрана, но он, посол, этого, конечно, делать не стал бы, потому что ему абсолютно ясно, что здесь произошло.
- И что же? – хором спросили дознаватели у щебещущей переводчицы.
Самая простая вещь: в кота вошёл дух его предка. Какого именно, господин посол сейчас сказать затрудняется, поскольку род его изобиловал доблестными воинами, с полным презрением к смерти исполнявшими свой долг. Он должен глубоко задуматься над этим посланием сквозь времена, взывающим к его чести и достоинству. Разумеется, тело кота полиция забрать не сможет, ибо Банзай должен быть погребён в семейном склепе посла на родине.
Преодолевая желание пятиться задом с глубокими поклонами, бригада выбралась из японского посольства и забралась в японский автомобиль Васильева.
- Япона мать, - обобщил эксперт. - Я уже давно понял, что коты умнее людей. А теперь чувствую, что они и морально нас превосходят.
Котов тоже много чего чувствовал, причём каждое чувство каким-то неестественным образом сопровождалось своей противоположностью: равнодушие было соединено с озабоченностью, отупелость шла в паре с умственным напряжением, восхищение не отменяло отвращения, а на самом дне гибельной безнадёжности крылось ощущение справедливости совершавшегося. Такая вот икебана.
Погода тоже не способствовала: свирепствовало сухостойное лето без капли дождя, бестия Европа барахталась в наводнениях, но в провинившуюся Россию не допускала ни струйки атлантических циклонов; до осени было куда как далеко, а листва уже начала жухнуть, под стать всем упованиям Котова. Изнывая в удушающей пробке, он представил, как ступает босыми ногами по холодному кафелю морга и укладывается на студеную свежесть прозекторского стола, – металлический озноб пронзает лопатки, затылок… пятки… а на соседних столах лежат коты с оскаленной пастью в изморози.
Дома он по традиции залёг на кровать с нескончаемым «Котом Мурром». Его бы уже не удивило, если бы как-нибудь доказали, что роман надиктовал сам кот Мурр, а Гофман только записывал.
Вошла жена, встала у стены напротив.
- Лёша, надо поговорить.
Котов отложил Гофмана.
- Почему нет. Не всё же мяукать.
Аля набрала воздуху и сказала:
- Саше нужно поменять фамилию.
Котов вновь взял книжку:
- А также имя, национальность и пол.
- Котов, иди со мной.
Они зашли в детскую. Чада сопели на своём двухэтажном лежбище. Аля зажгла лампу в углу над столом сына.
- Видишь? – Она повернула плафон на стену. Угол был обвешан картинками, изображавшими висельников. От средневековых гравюр до фотографии повешенных нацистов в Нюрнберге. От патологоанатомических снимков до современных комиксов. Веревки, петли, крюки, лица в муке, лица покойные, лица толпы; повешенные дети, вздёрнутые игрушки, удавленные зверьки; были и коты. Котов узнал снимок повешенных партизан из своего школьного учебника. У него перехватило горло.
- Где он… это взял?
- Распечатал на принтере.
Котов ушёл на балкон и уставился на фонарь, мигавший сквозь мятущуюся листву. Фамилия жены была Золотова. Они и поженились на этом каламбуре: «У лукоморья дуб зелёный, златая цепь на дубе том. И днём и ночью кот учёный всё ходит по цепи кругом». Кот с золотой цепью. Аля вышла за ним и прижалась к спине.
- Прости. Я понимаю, что ты чувствуешь.
- Всё правильно. Так будет лучше. Но ты тоже тогда меняй. А то дети не поймут: они Золотовы, а мы Котовы.
- Женщина меняет фамилию при разводе.
- Так в чём же дело? Сосиски я и сам сварить могу.
К завтраку Аля ухитрилась приготовить сырники. Половина была непропечённой, другая горелой; и все кислые. Котов проглотил несколько штук, обильно посыпая сахаром. Уходя, он на пороге сказал жене:
- Алевтина. Что-то имя мне твоё не нравится.
Та раздула ноздри:
- И чем же?
- А там в середине «лев». Семейство кошачьих.
На следующий день жена увезла детей в Кострому. Там у её родителей был дом в деревне, в котором, правда, жила пара котов, но Аля клятвенно обещала их изгнать.
Сопроводив семейство до костромского автобуса, Котов вернулся домой с намерением проспать все выходные до понедельника. Но сон не шёл, застряв в куче кошачьих трупиков. Разноцветным пушистым ковром устилали они разум Котова. Он добил Гофмана. Кот Мурр скончался после непродолжительной, но тяжёлой болезни, приказав Котову долго жить и меньше думать. Тайну кошачьей гениальности немецкая тварь унесла с собой в могилу.
 «Тадада-дааам!» - грянула тема  судьбы из пятой симфонии Бетховена, она стояла у него на телефоне вместо звонка. На связь вышел Васильев.
- Лёха, я знаю, что ты уже ничему не удивляешься. Но я попробовал. Видел, что я на почту тебе отправил?
- Сейчас открою.
- Ладно, я так скажу. На аукционе в Лондоне продано чучело первого в мире кота-самоубийцы. Кличка Батон.
- И почём?
- Тридцать тысяч фунтов стерлингов.
- Ай да Татьяна Львовна.
- Сто процентов не она, зять подсуетился. Он у меня тушку забирал. Эх, Лёха, ещё один джип проехал мимо. Как-то не так мы с тобой живём, а, Котов?
- Это точно. Не так, не с теми и не в той валюте.
Котов всё же поползал по Интернету в поисках бодрящих ассоциаций. Но ничего концептуальней сказки о Коте Котофеевиче, который поставил на уши всех зверей в лесу, ему не попалось. Всё остальное был сплошной гневный вой защитников животных и оптимистические прогнозы садистов. Выскочила, правда, одна статья под названием «Человек-кот». Котов было зацепился, но ничего путного в ней не оказалось. Автор-психиатр описывал случай из своей клинической практики. Больной Ч. вообразил себя котом, демонстрировал кошачьи повадки, пытался вести кошачий образ жизни. Анамнез неясен, последствия не изучены. Котов вздохнул с тоской и позвонил лейтенанту Хвостову, поручив тому пройти по цепочке от психиатра до пациента Ч. в любом его нынешнем состоянии.

                14

Ажиотаж в мире был нешуточный, почти предвоенный. Речь там вели уже о кошачьем холокосте и о принуждении к гуманизму вооружённым путём. Создался комитет по эвакуации кошек из России, подсчитали, что их у нас около двадцати миллионов, и уже разбросали квоты по цивилизованным странам. Кошачьи самоубийства происходили только в Москве, всё остальное, что творилось в стране, было просто иродовым побоищем; но Запад полагал эти избиения массовыми репрессиями, а сами самоубийства – протестом против них. Они нас не понимали так же, как мы своих котов. У них и вправду не случалось ничего подобного, кошки там вконец подчинили себе людей и благоденствовали в своих лечебницах и парикмахерских, красовались на выставках, получали наследства и зарабатывали состояния на рекламе. Они активничали в социальных сетях, подавали иски к Папе Римскому за кошкоцид во времена инквизиции, могли принимать крещение и вступали в законные браки (недавно один кот женился на миллиардерше, которая овдовела после смерти мужа-добермана).
У нас кошачий вопрос заполнил нишу национальной идеи, и на нём зарабатывали кто как может. Стали выпускать кошачьи корма с антидепрессантами, под это дело гоняли рекламный ролик, где печальный кот лез в петлю, но, учуяв запах, бежал радостно к миске: «С нашим кормом ваш любимец никогда не наложит на себя лапы!» Был ещё похожий, про игрушки: «Не берите греха на душу, купите Тишке мышку!» Резко возросли продажи охранных систем и камер слежения, некоторые, уходя из дома, надевали на кошек видеорегистраторы. Но ангел смерти ни разу не засветился.
По телевидению шли бесконечные дискуссии и ток-шоу, особенно усердствовал московский канал, который первым снял репортаж о коте на люстре. Сорока-воровка никуда не уволилась, наоборот, расцвела, теперь она вела передачу «Час кота», куда бесперебойно приглашала всяческих говорунов и одержимых, причём каждый эфир она начинала с фразы: «Как вам известно, мне посчастливилось стоять у самых истоков этой жуткой трагедии…» Музыкальной заставкой передачи служила песенка «Жил да был чёрный кот за углом, и кота ненавидел весь дом. Только песня совсем не о том, как не ладили люди с котом»; кончалась же она незабвенным «У кошки четыре ноги, позади у неё длинный хвост. Но трогать её не моги за её малый рост, малый рост»; в промежутке разворачивалась битва интеллектуалов.
Вообще-то Котов предпочёл бы посмотреть футбол, для пущего расслабления он развалился перед волшебным ящиком с банкой сгущёнки и батоном; но футбол нынче отсутствовал, и пришлось от нечего делать, что совпадало со служебными обязанностями, вникать в дискуссию о нелёгких кошачьих судьбах.
Первым выступал длиннобородый мистик, говоривший угрожающим тоном и очень торопливо, явно привыкши к тому, что ему вот-вот заткнут рот. Он утверждал, что со времён непорочного зачатия и чуда воскресения на Земле не случалось ничего более значительного. Происходит радикальный пересмотр эволюционной модели, пневматологической парадигмы и антропологической перспективы. Кошки оказались маркерами цивилизационного распада, индикаторами трансцендентального контроля, классификаторами Танатоса и операторами спиритуального метаморфоза. Кошки – это самые духовные существа во Вселенной, по сравнению с ними человек вообще не существо, а вещество. Тут мистик ударился в древнюю историю, напомнил о культе кошек у египтян и объяснил, что сфинкс – это гигантский коточеловек, симбиоз природы и культуры в их эссенциальных максимумах. Если нам не удастся подняться к той высоте, откуда взывают к нам кошки, то мы погибнем. И поделом, ободрил он телезрителей.
Вещавший следом пузатый писатель сузил масштаб до рамок национальной катастрофы. Это исход, заявил он. Почему кошки сводят счёты с жизнью только в Москве? Потому что Москва – это сердце России. Страна страдает сердечной недостаточностью. Задыхается от культурно-политической стенокардии. Кошки реагируют на это удушье со всей остротой своего свободолюбивого бессознательного. Недаром они большей частью вешаются, самой процедурой ухода буквализируя этот убийственный диагноз грудной жабы, кремлёвской астмы, олигархической удавки и липких щупалец транснационального капитала на певческом горле России. Есть старинный лубок «Как мыши кота хоронили». Это мы, нынешние русские, и есть мыши, которые погребают грандиозного кота своих несбывшихся возможностей. Но ещё не поздно одуматься, вспомнить о своей божественной миссии, пока наши коты берут на себя наш крест, задыхаются в нашем спёртом воздухе и острыми коготками разрывают трагические сгустки страшного тромбоза, поразившего наши души.
Тут зазвучало «У кошки четыре ноги», вороватая ведущая, зазывно поводя глазами, подкрашенными под кошачьи, принялась диктовать координаты фонда «Спасокот» для пожертвований на благородное дело. Котов выключил телек, облизал пальцы от сгущёнки и уставился в потолок, пытаясь сформулировать себе самого себя. Вид люстры мешал думать. Котов встал, стряхивая с груди крошки, и перед зеркалом попытался представить, каким бы он был в кошачьем воплощении. То, что большим и белым, это ясно. А как бы он жил? у хозяев, жирным сонным кастратом? Нет уж, лучше дикарём по подвалам. «А я где живу? – спросил он себя. – В подвале и живу. Вычёсываю паразитов и воюю с крысами».
За окном грохнул взрыв, небо озарилось свадебным фейерверком. Автомобили во дворе возмущенно заверещали. Он вышел на балкон в липкий летний вечер. Дышать и впрямь было нечем.  Мир был похож на себя до неотличимости, если б не старание, с каким он с собой совпадал, вообще ничего нельзя было бы заподозрить. «Чего-то я ненедопонимаю», - наконец сформулировал он свою прострацию. Всё было уместно и обоснованно, как стоявшие на балконе лыжи, на которые он не вставал уже лет десять. «Сейчас позову «кис-кис», если отзовётся, возьму к себе»,- загадал Котов. Но на «кис-кис» никто не откликнулся.

                15

С утра позвонил полковник Мамонтов.
- Готовься, капитан. Назначено заседание Совета национальной безопасности. По нашу душу. Мы приглашены. Я буду докладывать об успехах, а ты объяснять, почему их нет. И ещё. К тебе рвётся один сценарист. У него какой-то кинопроект про кошкины слёзы. Завернуть не можем ввиду ар-ристократического происхождения. Подкинь ему фактуры, распиши, как идёшь по следу.
Котов решил замкнуть сценариста на Хвостова, пусть распушают хвосты друг перед другом. Но лейтенант вовремя умчался на подмосковный пост ГАИ, где постовые из автоматов положили десяток котов, - скорее всего с пьяных глаз; при этом инспекторы уверяли, будто кошаки угрожали им гранатой  и кричали «Сдавайтесь!».
«Как же надоела эта булгаковщина»,- подумал Котов и принялся готовить справку для Совбеза. Но тут явился сценарист, чёрненький, вертлявый, как две капли воды похожий на наркодиллеров, которых Котов не раз винтил на сбросе товара.
Фильм должен был посвящаться кошачьей трагедии, и его ждала блестящая прокатная судьба. С бюджетом всё было на мази, со студией всё схвачено, сняться в нём горят желанием многие западные звёзды. Это должен быть триллер, мрачный мистический триллер, полный саспенса и хоррора. Рабочее название – «Смерть на мягких лапах».
- Сомневаюсь я, - сказал Котов. – Вряд ли вам кошачье лобби позволит нагнетать.
Он открыл сценаристу файл с галереей покойников, дал несколько дел, предупредив о недопущении использовать подлинные фамилии и адреса, а сам вновь засел за составление справки. Но творческий работник стрекотал без устали, сбивая концентрацию.
- Понимаете, в центре сюжета следователь, которому поручено это дело, типа вас. Но чем дальше он идёт по следу, тем глубже увязает в трясине ужаса. Кошачьи лабиринты сплетаются… ух ты, как здорово он здесь оскалился. …сплетаются с закоулками его сознания. Мёртвые коты вторгаются в его сны, потом начинают одолевать наяву, превращаются в его близких… Короче, Голливуд отдыхает.
Кажется, он всё-таки ещё и наркодиллер, подумал Котов. Ширнулся с утра для вдохновения, вот и несёт пургу.
- Очень интересно, - сказал он сценаристу. – И каков же финал вашей истории?
- Дело не в финале, - отмахнулся тот. – Это атмосферное кино. Страх и трепет, смерть за каждым углом. Кровь по стенам, кишки на ботинках, оторванные кошачьи головы с укоризненно глядящими глазами… Ишь ты, это чем же его так разорвало?
- Гранату проглотил. Тем не менее какой-то конец должен быть.
- Будет. Он сделает атмосферу окончательно безысходной. Наш следователь… у меня похожий кот был. …он осознаёт, в каком зловещем тупике он находится. Каждый шаг расследования не приближает разгадку, а только увеличивает число жертв. Истина слишком страшна, чтобы мы могли увидеть её в лицо. И тогда следователь принимает единственно возможное для себя решение и вешается в своём кабинете.
- Замечательно придумано, - сказал Котов и взглянул на часы. – О-о, прошу извинить, опаздываю. У меня сейчас заседание Совета Безопасности. Сами понимаете, не могу, к сожалению, оставить вас здесь одного. Так что до свиданья, до новых встреч.
- Но мы ведь продолжим сотрудничество?
- Само собой. Одно дело делаем.
«Придурок. Конченный дебил. Аборт кошачий. Как бы мне таким придурком перед Совбезом не выглядеть».
Того же, вероятно, опасался и его шеф полковник Мамонтов.
- Бросаем в бой последний резерв главного командования. Идём в психическую атаку, капитан.
Были собраны сильнейшие и проверенные экстрасенсы со всей страны. Котов с полковником уселись перед монитором и наблюдали, как как магов по одному заводят в соседнее помещение, где на столе были разложены фотографии покойных тварей.
Первая же вошедшая, «потомственная ведьма», цыганистого вида, вся в цепях и оберегах, сама перепугалась до полусмерти.
- Не могу, не могу, нет, и не просите! – Она заслонилась рукой. – Выпустите меня, я вас умоляю!
Не смог работать ещё один ясновидящий, «сибирский колдун» с медвежьим когтем. У здоровенного мужика, как только он покатил хрустальный шар по столу, схватило сердце.
Ещё несколько ряженых со зловещей атрибутикой плели какую-то ахинею, явно пытаясь набрать очки у начальства, присутствие которого через стену ощущали отчётливее, чем кошачью проблематику.
- Клоуны, - сказал полковник.
Вошла женщина с добродушным скуластым лицом. Она спокойно, без ужимок присела к столу, стасовала снимки, как карты, и разложила их на две стопки. Одну сразу отодвинула в сторону.
-  С этими всё просто – жертвы хулиганов. А вот другие – это самоубийцы.
Котов и Мамонтов переглянулись. На столе действительно вперемешку выложили фото котов из этих двух разрядов.
Далее ясновидящая перетасовала снимки самоубийц и стала раскидывать их по группам.
- Здесь – удавленники. Эти утопились. Вот этот – огнестрел. Отравление. Не пойму, молния, что ли? А, электричество. Тут тоже что-то техническое. Тут удушение, но петли не вижу.
Затем взяла фото кота японского посла и долго водила над ним руками.
- Бедный ты мой, бедный, - наконец вымолвила она.
- Можете что-нибудь сказать о мотивах самоубийств? – задал вопрос ассистент.
- Мотивов не было. Они здесь вообще ни при чём. В них вошли души мёртвых.
- Японец тоже говорил подобное, - сказал Котов.
- У всех их хозяев были в роду не позже, чем за пять поколений, самоубийцы, которые ушли из жизни похожим способом. Или убийцы. Или не менее трёх абортов. Мёртвые мстят или просят помощи. Особенно те, кто умер без покаяния или похоронен неотпетым. Кошки – существа пограничные, между миром живых и миром мёртвых. Через них проходит связь в обе стороны. Мёртвое говорит через смерть. Это не кошки кончают с собой, а смерть предъявляет себя. Чтобы напомнить об упущенном и продлить проклятье.
- А как они конкретно это сделали? – спросил ассистент. – Каким образом кот смог удавиться или зарезаться?
Женщина покачала головой.
- Не знаю. Я вижу не процесс, а факт. Рядом с каждым мёртвым котом стоит мёртвый родственник.
Она встала, смешала фотографии, перекрестила их, поклонилась в пояс и вышла.
- Хоть что-то, - произнёс Котов.
- Возможно, - отозвался полковник. – Но без технических характеристик всё это вилами по воде.
Следом был шаман в мехах и с бубном. Он немного постучал, погундосил и сообщил, что в кошек, однако, вселился злой дух, который и сейчас находится рядом, но против чар, однако, самого шамана ничего поделать не может. Ещё несколько экзотических деятелей лепетали что-то про порчу, только путались в том, на котов ли её навели или на их хозяев.
Последним вошел патлатый молодой сильно измождённый человек с вялым голосом и заторможенной пластикой. Он зажег на столе свечу и поделил фотографии на две кучки.
- Этих котов убили, - прошелестел он. – Этих тоже убили, но изнутри.
- Поясните, пожалуйста.
- Ими овладела другая сила. Она вынудила их умереть.
- Какая именно сила?
- Не человеческая. Не знаю, как она себя называет. Может быть, инопланетяне. Может быть, космический разум.
- Что же в этом разумного – доводить кота до самоубийства?
- Это сообщение. Коты – это сигнальная система. Кот - это код.
- И что же нам сообщают?
- Спросите у отправителя. Я не адресат. Я тоже канал, но другой трансляции.
- Вы полагаете, нам хотят сообщить нечто важное?
- Важней всего само наличие связи.
- Но возможно ли декодировать само сообщение?
- Да. И нет. Смерть кота – это не сам текст. Текст –это двоичная система знак-интервал. Смерть кота – это интервал. Как если бы выключили лампочку в цепи, чтобы темнотой отбить один знак от другого. Или сделать пробел ластиком на сплошной линии. Иначе всё сливается.
- Последний вопрос. По вашему мнению, это дружественная нам сила?
- Да. Но мы ей враги.
Пошатываясь под каким-то своим внутренним ветром, малахольный вышел.
- Хренасе, - сказал Котов.
- Хренасе, - подтвердил Мамонтов. – Нам завтра именно так и скажут на Совбезе. Ну, что продавать будем: тени забытых предков или братьев по разуму?
- Терять нечего, товарищ полковник. Я бы даже родину продал.
- С этим ты опоздал, капитан. Ладно, до завтра. Вазелин не забудь.

                16

От этой пленительной экстрасенсорики у Котова разболелась голова. Но перед встречей, однако, в верхах голову требовалось привести в порядок и снаружи. По дороге попалась парикмахерская  с мутным названием «Antre». Ещё меньше понравился подхвативший его мастер – вполне аульного типа, но со взбитым коком, силиконовой губкой и бейджиком «Родриго» на грудном кармашке.
- Какой стиль предпочитаете? – изогнулся он над Котовым.
- Что-нибудь мужское.
- Тогда андеркат?
Котов едва преодолел желание отбросить накидку и уйти.
- Какой ещё «cat»?! Причём тут кошка?
- Ой, что вы! Не cat, а cut. Undercut – значит бреем затылок и височки, чёлочку слоим, - текстура позволяет, и спойлером…
- Нет. Мне попроще.
- Может быть, тогда разбросаем прядки? В креативном таком беспорядке? Ну, вы понимаете.
- Да-да. Как бы полгода в следственном изоляторе. Ещё проще.
- Тогда канадку или претти? Вам очень пойдёт.
- В следующий раз. Знаете что, Родриго: оставьте, как есть, только на два сантиметра короче.
Стилист надул губки и запорхал ножницами у Котова над темечком. Но, видимо, его болтовня входила в прейскурант.
- Я, конечно, очень извиняюсь, но я бы рекомендовал добавить контрастности. Например, калифорнийское мелирование. Бровки тоже можем подкрасить.
- Спасибо, не надо. И узор на затылке тоже выбривать не будем.
Стригаль опять обиженно замолчал. Котов наблюдал его в зеркало и прикидывал: кот чёрный, гладкошерстный, коротколапый, морда плоская, хвост тонкий, характер пугливый…
-  Я, конечно, очень извиняюсь, но вот эти морщинки на лбу я бы рекомендовал убрать. Несколько укольчиков с гиалуроном – и на десять лет моложе! С блефаропластикой ещё пару сезонов можно потерпеть…
- Родриго, - спросил Котов, – ведь это ваше ненастоящее имя?
- Это мой творческий псевдоним.
- А в действительности вы Абдурахман.
- Почему? Я Расул.
- А скажите, Расул Абдурахманович, у вас в роду самоубийц не было?
Котов сам не ожидал, что так попадёт. Стилист помертвел, ножницы застыли, затем под бровями блеснуло что-то рысье; такой Родриго мог и ухо отчекрыжить. Хорошо, сеанс подходил к концу, и уже в полном молчании.
Снимая с него простыню, маэстро тем не менее не удержался:
- Я, конечно, очень извиняюсь, но свой стиль вы ещё не нашли. Над вами нужно коллективно поработать.
Эта фраза Котову решительно не понравилась, как и сумма счёта. «Ладно, Совбез тоже не каждый день бывает, - утешил он себя. – Но этот кишлачный выползень, что он имел в виду?» Истолковывать ещё и парикмахера было для того много чести. Котов ограничился выводом, что пассивный гомосексуализм – лучшее средство против активного ислама.
С учётом непредвиденных трат он купил в магазине только рыбные консервы и лапшу быстрого приготовления, дома залил её кипятком, принял таблетку от головной боли, постоял под душем, поел… голова не проходила. Череп словно вылизывало изнутри жёстким кошачьим языком. Он голышом вышел на свой крохотный балкон. Час был поздний, слабовидящий фонарь давился мраком, редкие окна были подсвечены голубым телевизионным газом. Громадный чёрный невидимый шар висел между небом и землёй, удерживая их от падения друг в друга. Звёзды нервно смотрели на огни цивилизации, на дно человеческой тщеты, возможно, принимая его за расчисленное небо своих судеб. Чудовищные силы отталкивания боролись с гравитацией его головы, пытаясь вывернуть её наизнанку. Проклятые экстрасенсы. Связи между мозговыми полушариями явно были разрушены. Мозг любит сладкое, вспомнил Котов, натянул шорты и отправился в ночной магазин поблизости.  Он думал купить шоколадку, но взял целый шоколадный торт.
- Как приятно, когда мужчина ночью покупает не бутылку водки, а тортик жене, - сказала краснощёкая толстушка, одна-одинёшенька скучавшая за кассой.
- Я не жене, - ответил Котов.
- Ну всё равно даме, - убеждала его кассирша, мягко намекая, что её можно заинтересовать опровержением.
У Котова был похожий труп в прошлом году. Лежала такая же пышка, розовая на белом, под кустом в зимнем парке.
- Хотите кусочек? – предложил он.
- Ой, что вы, я худею. – Толстушка была польщена, щеки сделались ешё пунцовей.
На столике возле кассы дрыхла тоже не тощая пёстрая кошка.
- Ух ты какая, - сказал Котов. – Как звать?
- Брошка. Её бросили, а мы приютили. Потому и Брошка. Такая ласковая.
- Не покушалась ещё? – Котов обрисовал петлю возле шеи.
-  Господь с вами! Она у нас скоро мамой будет. Скажите, мужчина, а что вы сами думаете насчёт этого ужаса?
Котов насвистал кошке тему мышей из «Щелкунчика». Та лениво приоткрыла желтый глаз с узкой щелью беспросветного зрачка.
- Провокация, - сказал он кассирше. – Скоро разберутся. Или не разберутся. Но скоро.
- Вот и я не верю, - обрадовалась та. – Ой, но я такая дура… Тоже не верила, что муж гуляет, а он такой котяра оказался.
- Знаете, когда у неё котята будут, вы их не топите, - попросил Котов. –Я, может, одного возьму.

                17

В зал заседания Совбеза Котова с Мамонтовым, после двухчасового ожидания, вызвали обоих разом. Персонажи, знакомые по телевизору, сидели возле круглого стола, как потолстевшие, облезшие и опростившиеся рыцари короля Артура. Котову показалось, что министр внутренних дел, не столь давно награждавший Котова после ранения, узнал его и глядит подбадривающе.
- Слушаем вас, полковник Мамонтов, - произнёс секретарь Совета.
Полковник доложил обстановку, обобщил сводки, обрисовал масштабы. Слова «самоубийство» он избегал, предпочитая говорить о «гибели животных».
- Мы проработали целый спектр версий, и все их исключили. То, с чем мы остались, - это не версии, а само направление поиска. Вектор указывает на внешнюю силу, действующую, тем не менее, внутренним образом.
- Это как понять?
- Предположительно мы имеем дело с энергией, которая деформирует кошачью психику и выводит их физиологические возможности далеко за рамки обычных. Источник или субъект этой энергии неясен, но понятно, что это трансматериальное воздействие. Обозначим его как «фактор Икс». Следов фактор Х не оставляет, кроме одного: это сам результат – кошачья смерть. Так как перед гибелью животных никаких отклонений в их поведении не наблюдалось, а после неё не обнаружено никаких морфологических и прочих изменений в их тканях, включая мозг, можно сделать вывод, что данный импульс имеет адресную направленность со сложной, квази-хаотической избирательностью, приводящей к разовой, но необратимой трансформации поведения.
- Ваши предложения?
- Пока, к сожалению, мы можем только сопровождать ситуацию, а не контролировать её. Для нас сейчас тактически важно блокировать панику среди населения и выиграть время для наблюдений и аналитики. Исходя из того, что фактор Х охватывает только зону Москвы, было бы целесообразно вакцинировать всех московских кошек.
- И какой же вакциной?
- Это неважно. Лучше всего вводить что-нибудь психотропное. Если кошки начнут дохнуть, можно объяснить их владельцам, что  тем самым произведено выявление обречённых животных и предотвращён неизбежный суицид.
- То есть вы предлагаете сводить кошек с ума заранее, не дожидаясь, когда они сами спрыгнут с него?
- В нашем случае минимальный проигрыш будет эквивалентен максимальному выигрышу.
- Полковник, вы констатировали очевидные факты. Как вы можете объяснить разнообразие сценариев самоубийств и технические возможности их осуществления?
- Я полагаю, что техническую сторону вопроса сможет осветить капитан Котов, который ведёт это дело с первого э... эпизода.
«Гад». Котов встал и ощутил на себе давящую силу профессионально испытующих глаз. «Тоже экстрасенсы».
- Да, я веду расследование с первого кота и поначалу всякий день ждал, что очередной кот будет последним. Теперь я так не считаю. Мои соображения таковы. У нас нет ключа от происходящего. Мы стоим перед запертой комнатой, глядим в замочную скважину и видим там мёртвых котов. Но, возможно, ключ и не нужен. Может быть, дверь не заперта, а не открывается потому, что мы давим на неё внутрь. А дверь открывается на нас. Надо тянуть на себя. Тогда фактор Х, о котором говорил полковник Мамонтов, оказывается не каким-то оружием запредельного происхождения, а нашей внутренней проблемой. Это мы сами излучаем негативную энергию, она проецируется на кошек как на ближайших нам существ. Кошки с ней справиться не могут, наоборот, она подчиняет и разрывает их. Как происходит это считывание – ни одной кошке не ведомо, этот перенос надо понимать как новый открывшийся нам тип связи. Само то, что кошки не просто умирают, а делают это через суицид, подтверждает человеческое происхождение фактора Х. потому что право и умение покончить с собой – это чисто человеческое достояние.
- Но почему кошки кончают с собой только в Москве?
- Видимо, всё зависит от концентрации и особенностей негатива. Москва – самый перенапряжённый город в стране. Но, может быть, в Питере кончают с собой мыши. Может быть, на Вологодчине вымирают жуки, а на Урале исчезает какой-нибудь кустарник. Мы считаем природу средой, а используем её как сырьё. Вряд ли она с этим согласна. Кошки для нас забава, тогда как они партнёры. Мы взаимно друг друга отражаем и заражаем. И убиваем.
- Капитан, вероятно, пишет стихи. Вы в состоянии ответить на конкретный вопрос: как именно кошка может застрелиться или повеситься?
- Анатомическое строение кошачьей лапы не позволяет взять револьвер или завязать узел на верёвке. А наше анатомическое строение не позволяет нам летать. Тем не менее мы летаем, потому что овладели энергией природы. С кошками обратный случай: наша энергия овладела ими. В своём биологическом контуре никакая кошка не способна застрелиться или зарезаться. И вообще мозг кошки меньше тридцати грамм, откуда там возьмётся идея суицида. Для меня несомненно, что кошки действуют не в своём природном, а в этом энергетическом теле. Точнее, действует эта негативная сущность, которая включает в себя кошачью как свой фрагмент и пространство реализации. Есть поговорка, что у кошки семь жизней. Возможно, и тел у неё несколько. По крайней мере, во многих духовных традициях утверждается, что человек обладает семью телами: помимо физического, ещё эфирным, астральным, ментальным и так далее. Если кошка наделена подобной структурой, то эти тела вполне способны поставить стул на стол своей особой телесностью. Да, мы – наши приборы – не можем этого зафиксировать. Но если мы чего-нибудь не видим, это не доказывает несуществование этого невидимого. Тут же мы видим даже больше, чем понимаем. А видим мы прямое действие со стопроцентным кпд. Оно потому и не оставляет следов, что полностью выражается в своём результате. Абсолютный факт, который сам себе акт.
После паузы последовал вопрос:
- Итак, вы считаете, что самоубийства котов будут продолжаться?
Котов оглядел членов Совбеза. Вид у всех был неприязненный.
- Самоубийства котов зависят не от котов. Это атмосферное кино. Мы сами нагнетаем свой спёртый воздух в кошачьи лёгкие. И потом: каждый день в стране кончает с собой больше людей, чем котов за весь период расследования. И мы с этим как-то свыклись. Хотя не исключено, что нам придётся ещё заплатить за это котами, собаками или природными катастрофами.
- Уши вянут слушать эту ахинею! – Сказавший это министр МВД побагровел даже под седым ёжиком. – Если у нас нет толковых специалистов, значит, надо приглашать из-за рубежа.
- В мире нет специалистов подобного профиля, - пояснил Котов. – Прецедент создаётся здесь и сейчас. Мы опять первые в космосе.
- Согласен, - произнёс секретарь Совбеза. – Поддержим отечественных производителей. Плотней работайте с нашими учёными, доверяйте им. Дело государственной важности, иначе вы бы здесь не стояли.
- Мы доверяем нашим учёным, - ответил Котов. – А они доверяют своим приборам. Которые ничего не показывают.
- Капитан, вы свободны. Полковник, ожидайте, вас вызовут.
Котов и Мамонтов вышли из зала. Полковник перекрестился:
- Я почти понял, каково это – быть повешенным на люстре.
- Пока у них у каждого по коту не удавится – ничего не осознают, - сказал Котов и стал жадно пить французскую минералку, которая очень кстати была выставлена в приёмной.
Мамонтов покосился на дежурного офицера и, наклонившись к уху Котова, прошептал:
- Знаешь, Котов, у одного из них жена удавилась. И вряд ли он что-нибудь осознал.
Котов допил воду и прихватил ещё бутылочку.
- Разрешите идти, товарищ полковник.
Полковник посмотрел на него, как онколог на неоперабельного.
- Идти разрешаю. Боюсь, что далеко и надолго. Да, капитан, никогда ты не будешь майором.
- Полагаете, сразу полковника дадут?

                18

После Совбеза Котов направился по месту службы. Совбез, совбез, соль фа диез, бормотал он. «Плюнь, хозяин, - сказал бы старина Генри, - что эти жидомасоны понимают в котятах-табака». Тётя, тётя кошка, блевани в окошко. Нынешняя тачка была тоже «фордом», но имени ей Котов не присваивал и в интимные отношения не вступал. Дело было даже не в том, что автомобиль был служебный, а в том, что сам способ существования превратился в формальность, двигаясь на инерционном ресурсе.
Ни Васильева, ни Хвостова на месте не было, коллеги наносили визиты мёртвым котам. Он зашел к полковнику Болотову.
- Ну, как оно? – спросил Болотов, который знал о заседании Совбеза.
- Вам привет. А мне было сказано, что не до конца проникся важностью поставленной задачи.
- Тоже верно. Раз не решили, значит, не прониклись.
- Как у вас, Борис Ильич?
- Налаживается. Служебное расследование в отношении меня прекратили. Но скучаю, скучаю я без него, Лёша! – Полковник имел в виду безвременно почившего Фикуса.
- А вы другого заведите.
- Что ты! И где я ещё такого умного найду? Представляешь, он код сейфа подглядел и запомнил! Нет, я уже решил: на попугайчиков перейду. Они такую свинью не подложат.
Выйдя от начальства, Котов в коридоре наткнулся на мрачных Васильева и Хвостова. Каждый из них тащил по три пакета. Содержимое острыми коготками торчало сквозь пластик.
Котов присвистнул:
- Таскать вам не перетаскать!
- .. …. .. …. . … .. ……! – ответил криминалист. – Урожайный год на падаль.
Добытчики вернулись из ветеринарной клиники. Туда ночью забрались шесть котов, - «просочились», как сказал Васильев;  ни сигнализация, ни сейфовые двери их не остановили. Нашли наркотики, зарядили баяны и вмазались от души.
- То есть как?
- Пенобарбитал внутривенно.
- Неужели кайфануть хотели?
- Нет. Сознательный передоз.
- Мы их еле у Госнаркоконтроля отбили, - поведал Хвостов.
- Дозы слоновьи. Их самих теперь курить можно, - объяснил эксперт.
Котова посетили разом чувство и мысль. Чувством было восхищение кошачьей пронырливостью и целеустремлённостью; мысль же была та, что он играет скорее на стороне котов. Кроме того присутствовало ощущение, перебивавшее все остальное, а именно, аппетит.
- Игорёк, пойдём перекусим, - предложил он Васильеву. – Жена в деревне, неделю голодаю.
Эксперт соизволил.
Кафе называлось «Ясный перец». Котов проглотил один бизнес-ланч и тут же велел повторить. Васильев, развалясь, ожидал свой ростбиф.
- Что, Котов, допекла холостяцкая жизнь?
- В моём случае минимальный проигрыш эквивалентен максимальному выигрышу, - возразил Котов. – Тебя самого ведь не допекла.
- А я уже не холостяк. У меня теперь семья. Ты жуй, Лёха, жуй нитраты. Живём втроём: я, Хренасик и Марыся.
- Полячки у тебя ещё не было.
- Увы, это подруга Хренасика. Марыся – потому что на рысь похожа, с такими кисточками на ушках. Скучал сердешный, вот и пришлось взять напарницу.
- Ты даёшь. Мир, точно, наизнанку вывернулся.
- Лёха, я думал, что я бабник, оказалось - зоофил. Прихожу домой, руки в крови по локоть, в глазах требуха, - а они бегут навстречу, мурлычат, трутся, играют… Потом лягут по бокам, урчат, греют, у кошек температура тридцать восемь… Нет, это лучше, чем секс.
- А потрошить жмуров это не мешает?
- Ничуть. Это профессиональный долг, путь мастера. – И Васильев рассказал о мяснике, который жил в древнем Китае и достиг такого совершенства в своём искусстве, что разрубал тушу быка одним ударом на двадцать частей. – Мне есть куда стремиться, Лёха. Если б ты видел, как я их вскрываю! Одним движением, от горла до хвоста! И ни одной ворсинки при этом не перерезаю.
- Я так понимаю, ты на ликёро-водочный не переходишь?
- Не-а. Буду сопровождать аттракцион до конца. Интересно! Вот ты знал, например, что у кошки в ухе тридцать две мышцы?
- Что ж ты молчал, гадёныш! Это же всё меняет.
«Тадада – дааам!» - заиграло с котовского мобильника. Докладывал лейтенант Хвостов:
- Товарищ капитан, выполнил я ваше поручение, пробил человека-кота.
Котов не сразу взял в толк, о чём речь.
- Ну как он, жив-здоров?
- Насчёт здоровья не уверен, он сейчас в Кащенко.
- Значит, нам туда дорога, - сказал Котов и обратился к Васильеву:
- Очень вы меня взволновали, товарищ вивисектор, теперь без психиатра не обойтись. Хочешь со мной в Кащенко?
- Давно мечтал. Но ты же видел, какая на меня очередь. Кстати... – Васильев достал из портмоне листок. – Неделю не могу отдать. Нашёл в интернете, тебе понравится.
Котов сунул бумажку в карман и понёсся в психушку. Это, конечно, громко сказано, он полз от светофора до светофора в потоке машин, похожем на селевой. Жирный зной настаивался на автомобильных выхлопах и пропитывал Москву под кулинарные изыски какой-то дьявольской кухни. Шунтировать её надо, думал Котов. Или убрать на фиг столицу куда-нибудь в чисто поле. Понятно, что настоящая столица давно уже находилась не здесь; понятно, что чем рассуждать глобально, проще было бы переехать в маленький уютный городок, с ракитами над речкой, мальвами в палисадниках, стрёкотом мопеда на пыльной улице, облезлым оленем и испуганным бобром в местном краеведческом музее, разместившимся в усадьбе с деревянными колоннами, где до музея был ревком, до ревкома родовое гнёздышко уездного предводителя, а теперь раз в месяц за скромную арендную плату для покрытия расходов на электричество вершилось бракосочетание сутулого дембеля в маскарадном фраке и косолапой воспитательницы детсада в платье, перешитом из наряда Снегурочки; и где штат отделения милиции состоял из двух человек плюс коллекционный  уазик, на котором и ездили на рыбалку. Но не было больше на просторах Родины таких заповедных городков. Всюду высадились десанты джигитов - походка волчья, щеки рашпилем, клык золотой, они подмяли под себя торговлю и девок, побратались с голубоглазыми и лысоватыми местными князьками из качков, лучшие места на берегу оказались огороженными под усадьбы с банями, над городком потянулся мерзкий запах из трёхэтажных гаражей, где перекрашивали краденые автомобили, населению разрешили воровать на металлолом ограды с кладбища и фонарные столбы с окраин, где всё равно уже никогда не будет света, чтобы на выручку аборигены могли покупать макароны и консервы у тех же джигитов, а раз месяц с пенсии бабушки затариваться палёной водкой, беря сдачу лотерейными билетами.
Эмигрировать надо было не в пространстве, а во времени.
Но зато коты там не дохли.

                19

- Случай любопытный, - подтвердил косоротый врач в отделении. – Он у нас гостит периодически лет десять. Любимый объект интернов. Вообще-то у него стойкая ремиссия, но этой весной было необычно бурное обострение, поэтому он у нас задержался. А у вас какое к нему дело?
- Встреча с интересным человеком, - объяснил Котов. – Слышали о якобы самоубийствах кошек?
- Как не слышать. – Врач развёл руками. – Но если вы подозреваете Челнокова, то у вас у самих паранойя.
- Мне, к сожалению, некого подозревать. У нас сейчас консультационные мероприятия. С людьми про кошек мы всё обговорили, а сами кошки о себе говорить ничего не хотят. А тут – такая возможность: взгляд с другой стороны. Нам сейчас важен всякий ракурс, любая логика, пусть самая патологическая.
- Нет, - сказал психиатр, крутя пальцы. – Я не могу позволить вам встречу. Он перевозбудится, и начнётся рецидив.
- Полчаса, - сказал Котов. – Я умею общаться с сумасшедшими. Он пойдёт на поправку, вот увидите.
- А вы на повышение, да? – Психиатр подумал, несколько раз дернул щекой и решил: - Полчаса. Но ни в коем случае не говорите, что вы из полиции.
- Мне же легче, - согласился Котов. – Не представляете, как это меня самого тяготит.
- Вы ему возьмите что-нибудь съестного у нас в буфете. Для наведения мостов.
- У вас что – плохо кормят? Или ему мышей не хватает?
- Кормят нормально. Но у него зверский аппетит. Как у кошки – только подавай. А передач он не получает.
- Родные отказались?
- Он от них. С вами пойдёт санитар, он вам его покажет в парке.
- Не стоит, я справлюсь. У него шкурка какого цвета?
В буфете Котов купил пирожков, конфеты, две минералки, подумав, добавил йогурт и бутерброды с рыбой. Санитар указал ему скамейку в тенистой аллее, на ней сидел человек с книгой.
- Простите, вы Челноков Михаил Дмитриевич? Здравствуйте. Меня зовут Алексей Николаевич, я из Костромы. Прямо сейчас с поезда, проголодался страшно. Вы не возражаете, если я предложу вам разделить со мной трапезу?
Челноков угрюмо взглянул на посетителя, на еду, отложил книжку и, ни слова не говоря, принялся угощаться. Был он нестарым ещё брюнетом с проседью, со щетиной на щеках, что за пределами больничного парка могло бы выглядеть стилем, а здесь отдавало запущенностью. Котов жевал пирожок, запивал минералкой и наблюдал, как Челноков жадно заглатывал остальную снедь. Наконец тот откинулся на спинку скамейки, рыгнул, рукавом утёр губы от йогурта и промолвил:
- Ладно, считай, что вкрался в доверие, падла. Отработаю. Гони свой вопросник.
- Я приехал из Костромы…
- Стоп, лошарик. Решающее испытание. Какую книгу я читаю? – Челноков ткнул в том, лежащий заглавием вниз. – Отгадаешь – я к твоим услугам. Предупреждаю: скажешь, что это «Человек-волк» Фрейда, - дам в глаз. Итак, три попытки.
- Мне трёх не надо, - сказал Котов. – Я с первого раза отвечу. Это «Житейские воззрения кота Мурра» Эрнста Теодора Амадея Гофмана.
Челноков внимательно посмотрел на него.
- Я отвечу на ваши вопросы.
- Так вот, я приехал из Костромы…
- Уже приехал. Дальше.
- Я работаю в областной психиатрической больнице. К нам поступила женщина с редкой манией: она воображает себя кошкой.
- Кино посмотрела «Женщина-кошка».
- Фильм она видела давно, а кошкой стала месяц назад.
- В чём это выражается? – Челноков развернул конфету.
- Мяукает. Лакает из миски. Трётся о ноги, выгибает спинку. Но главное – она не хочет жить. Несколько раз пыталась наложить на себя лапы. Что для кошки, согласитесь, странно.
- Ничего странного. Если бы кошки поняли, что они кошки, они бы тут же покончили с собой.
- По-вашему, кошки не осознают, что они кошки?
- Откуда? Тем и живы.
- Но инстинкт самосохранения…
- Вы мне про инстинкт, а я вам про понимание. Понимание смертельно. И люди, если бы они осознали, что значит быть человеком, сходу удавились бы. Ибо: самое лучшее – не родиться, а коли уж родился – поскорее умереть. Откуда это?
Котов пожал плечами:
- Из переписки Джона Леннона с Лучано Паваротти.
Челноков вновь пристально поглядел на него.
- Кострома – приятный город?
- Неплохой. Волга, монастырь, памятник Сусанину – это который «куда ты завёл нас, не видно не зги!»…
- Сусанину грозно вскричали враги. Вы в следующий раз «Белочку» здесь не берите, подделка голимая. Что вам, собственно, от меня надо, Алексей Николаевич?
- Взгляд изнутри проблемы.
- С точки зрения кота? Извольте. Как кот могу сказать, что ваша подопытная стала кошкой не для того, чтобы покончить с собой. Самоубийство гораздо удобней совершить в человеческом облике. Она ушла в кошки именно чтобы не убить себя, спасая себя от суицида. Но в ней ещё бродят подавленные рефлексы человеческого, слишком человеческого.
- А возможен ли обратный ход: сама кошка может ли захотеть покончить с собой?
- С собой как кошкой – нет. С тем, кто вошёл в неё – да; но скорей всего это и надо тому, кто в неё превратился. – Рассуждая, Челноков скатывал фантики в шарики и метким щелчком отправлял их в урну. – Я, например, превратился в кота не для того, чтобы умереть, а чтобы убивать.
- И кого же?
- Муху. В моей голове завелась муха. И спасу от неё не было.
- Вы имеете в виду какую-то навязчивую мысль?
- Всё, что происходит в голове, есть мысль. А это была навязчивая муха. Она летала и летала, и жужжала и ни на секунду не садилась. Если бы она хоть раз присела, я бы превратился не в кота, а в газету, и тут же её прихлопнул. Но она летала без устали, по замкнутому маршруту, вы знаете, как муха может часами летать где-нибудь под лампочкой. И так вот она летала по внутричерепной орбите и не давала ни жить, ни думать, ни дышать, потому что все мои звери не сводили с неё глаз, она нас просто завораживала и не позволяла сосредоточиться ни на чём ином.
Челноков повествовал очень убедительно, для пущей доходчивости крутил головой, вращал глазами и махал руками. Котов почувствовал, как у него в голове тоже что-то снялось с места и полетело.
- Позвольте, о каких ещё зверях вы говорите?
- Звери внутри нас. Человек состоит из зверей. Он ведь царь природы, значит, всю её должен иметь внутри себя. Вижу, вы как врач меня поняли. Ведь вы изучали эмбриологию и знаете, а может быть, помните по личному опыту, что человек в своём онтогенезе повторяет стадии эволюции: сперва он рыба, затем лягушка и так далее. Куда всё это девается? Переходит в сознание, которое есть синтез всей фауны. Тут, - он постучал себя по лбу, - живут муравьи памяти, гиены логики, пресмыкающиеся идеи, хищные категории, бараны уточнений, пучеглазые глубоководные смыслы, лисы формулировок охотятся на зайцев линялых цитат, носороги доказательств топчут цветы зла, над которыми порхают бабочки заблуждений. И вот все эти звери собрались и стали решать, как убить эту муху. Вы следите за рассказом? Или крокодил вашего внимания залёг на дно кретинизма?
- Что вы, очень интересно, - встряхнулся Котов. – Я только не понял, где в это время были вы сами?
- Там же, со всеми. Моё Я – это тоже животное и вовсе не самое главное и сильное. Так вот, мы, звери, решили поначалу, что муху должна убить птица. Ей бы не составило труда воспарить из гнезда раздумий и склевать муху на лету. Но возникло опасение, что птица сама начнёт носиться по тому же маршруту и окончательно сведёт с ума наш заповедник. Нет, пусть птица сидит на яйцах мудрости, а муху мы доверили убить коту. И я превратился в кота. Мяу! – крикнул человек-кот в лицо Котову.
- Почему? – спросил Котов и отодвинулся.
- Потому что это должно быть видно даже из Костромы. Кот – это сама пластика ума и притом прирождённый охотник. И вот я стал котом, подпрыгнул, слопал мерзкую тварь, после чего воцарились мир и согласие и сам я смог предаться чистым наслаждениям и трудам во благо. Кстати, ваша фамилия не Мухин?
- Нет, не Мухин.
- Мне кажется, что вы, уважаемый Немухин, в своём поезде не только недоели, но и недоспали. Посему разрешаю вам откланяться. Если водичку допивать не будете, передайте мне, пожалуйста. А то горло сохнет от признаний. И читал я, между прочим, не Гофмана, а, - Челноков перевернул книгу, - Пушкина, «Граф Нулин». – И, прикрыв глаза, продекламировал на память: - Так иногда лукавый кот, жеманный баловень служанки, за мышью крадется с лежанки: украдкой, медленно идёт, полузажмурясь, подступает, свернётся в ком, с хвостом играет, разинет когти хитрых лап и вдруг бедняжку цап-царап. Замечательно!
- Нет слов. – Котов поднялся со скамейки.
- А знаете, что было бы ещё замечательнее? – Челноков тоже встал и приблизился вплотную к Котову. – Самое замечательное было бы расцарапать в кровь твоё поганое ментовское рыло так, чтобы вытекающий глаз капал в ладошку. Но, - человек-кот очаровательно улыбнулся, - не могу себе позволить этого наслаждения, потому что мне будут колоть аминазин, а это очень, очень больно. И потому я говорю, очаровательно улыбаясь: брысь отсюда, падла, со своими разводками и понтами. – И, приподняв верхнюю губу, он зашипел совершенно по-кошачьи.
- У вас всё в порядке? – послышался голос за спиной Котова. По аллее к ним приближался косоротый психиатр, который, оказывается, ещё и на ножку припадал.
Котов тоже заулыбался:
- Конечно! Полный контакт. Задушевный разговор.
Врач оглядел Челнокова.
- Как вы себя чувствуете, Михаил Дмитриевич?
- Отлично! – осклабился человек-кот. – Полтора часа прошло, а чего – не помню.

- Злоупотребили, - упрекнул врач, выпроваживая Котова. – Но я держал вас в поле внимания. Чем это вы его так развлекли?
- Скорее он меня. Рассказывал про муху в голове. Он сделался котом, чтобы её поймать.
- Что-то новое. Впрочем, он всякий раз что-нибудь изобретает. Мне, например, объяснял, что кот – это инверсия «кто». Одно и то же слово с перестановкой буквы. Кот, получается, это потерявшаяся или ищущая себя форма первого лица. Такая природная, животная форма личной вопросительности. Кто? – Кот. А кот кто? – Тот, кто. Или ещё у него есть теория…
- Доктор, пощадите! – сказал Котов. – Или сюда только входят?

                20


Не успел он дойти до машины, как из кармана грянул Бетховен. Звонила жена.
- Котов, как дела?
- Нормально.
- А почему голос такой? Ты что, не рад?
- Рад. Очаровательно улыбаюсь.
- А мне не до улыбок. У нас вода ушла.
- Какая вода?
- Во всей деревне. Все колодцы высохли. Ушла, и всё.
- Куда ушла?
- Никто не знает. Все бурят и добуриться не могут.
- И как вы теперь?
- Папа с речки возит. Мы тоже будем рыть. Котов, приезжай!
- Ты же знаешь, это не от меня зависит.
- Ты какой-то странный. Даже про детей не спросишь.
- Про каких детей? Ах, да. Напомни мне, сколько их?
- Котов. Что происходит? Ты не один? У тебя кто-то есть? Не ври мне, Котов!
- Я тебе никогда не вру. Что-то связь барахлит. Извини, я за рулём. Въезжаю в тоннель! – крикнул Котов и нажал отбой.
Как землю рыть, так сразу Котов. Он сунул телефон в карман и нащупал там листок, переданный Васильевым. Сев в машину, он проглядел текст. Это было стихотворение. Он прочёл два раза, в первый ничего не понял, во второй – не поверил. Сгорбившись над рулём, он сидел со сплющенным мозгом и не представлял себе – и  собой - ни-че-го. В принципе кошачья эпопея отучила его думать, он функционировал в режиме вялого реагирования на условные сигналы по границам своего отсутствия. А теперь случилось то, что подумали его самого, когтисто так подумали, и как на это реагировать, Котов не знал. Он попытался посвистать. В конце концов каким-то рваным попурри он подкачал оболочку, надавил педаль и покатил по прямой. Затем в голову поступила команда в виде озарения, он двинул в центр и затормозил у большого книжного магазина. Парковка здесь была запрещена, к нему тут же поспешил патрульный. На лобовом стекле у Котова красовался такой убойный пропуск, оформленный через Мамонтова, что патрульный сразу его зауважал, правда, принял за шофёра.
- Генерала возишь?
- Нет, кота его превосходительства.
В магазине он спросил, есть ли Заболоцкий. Заболоцкий был. Котов купил том, приехал домой и, не раздеваясь, улегся на кровать читать. Читал он долго, закончил, когда давно уже стемнело. Отломив на кухне батон, он вышел на балкон. Обещали дождь, но он так и не сподобился, хотя ветерок поддувал свежести. Огромная, жуткой плотности невидимая сфера по-прежнему висела в распоре между небом и землёй, грозя размазать их по своей поверхности. Котов наклонил голову и аккуратно боднул шар. Шар отъехал в сторону, в небесах сверкнул узкий коготь луны. Месяц был растущий.
Да, думал он, жуя краюху, если б, допустим, волки сейчас спятили или коровы заговорили… Он был под впечатлением от поэм «Безумный волк» и «Торжество земледелия». Но лучше первого стихотворения ничего не было и быть не могло.   
Он вернулся в комнату-кровать, взял книгу и с выражением продекламировал:
- Николай Заболоцкий!

Коты на лестницах упругих,
Большие рыла приподняв,
Сидят, как Будды, на перилах,
Ревут, как трубы, о любви.
Нагие кошечки, стесняясь,
Друг к дружке жмутся, извиняясь.
Кокетки! Сколько их кругом!
Они по кругу ходят боком,
Они текут любовным соком,
Они трясутся, на весь дом
Распространяя запах страсти.
Коты ревут, открывши пасти,-
Они как дьяволы вверху
В своем серебряном меху.

Один лишь кот в глухой чужбине
Сидит, задумчив, не поет.
В его взъерошенной овчине
Справляют блохи хоровод.
Отшельник лестницы печальной,
Монах помойного ведра,
Он мир любви первоначальной
Напрасно ищет до утра.
Сквозь дверь он чувствует квартиру,
Где труд дневной едва лишь начат.
Там от плиты и до сортира
Лишь бабьи туловища скачут.
Там примус выстроен, как дыба,
На нем, от ужаса треща,
Чахоточная воет рыба
В зеленых масляных прыщах.
Там трупы вымытых животных
Лежат на противнях холодных
И чугуны, купели слез,
Венчают зла апофеоз.

Кот поднимается, трепещет.
Сомненья нету: замкнут мир
И лишь одни помои плещут
Туда, где мудрости кумир.
И кот встает на две ноги,
Идет вперед, подъемля лапы.
Пропала лестница. Ни зги
В глазах. Шарахаются бабы,
Но поздно! Кот, на шею сев,
Как дьявол, бьется, озверев,
Рвет тело, жилы отворяет,
Когтями кости вынимает...
О, боже, боже, как нелеп!
Сбесился он или ослеп?

Шла ночь без горечи и страха,
И любопытным виден был
Семейный сад - кошачья плаха,
Где месяц медленный всходил.
Деревья дружные качали
Большими сжатыми телами,
Нагие птицы верещали,
Скача неверными ногами.
Над ними, желтый скаля зуб,
Висел кота холодный труп.

Монах! Ты висельником стал!
Прощай. В моем окошке,
Справляя дикий карнавал,
                Опять несутся кошки.
И я на лестнице стою,
Такой же белый, важный.
Я продолжаю жизнь твою,
Мой праведник отважный.

На следующий день капитан Котов подал рапорт об увольнении и через месяц убыл из Москвы в неизвестном направлении.