Ой, да не смешите меня! Знаю прекрасно – что за нудяга, этот "афганец"*.
Солидарен, привесьма неприятная штука! Заканючит "волком" на срок, песка
не оберёшься в проёмах оконных. Помнится, в Кызылкумах, когда, представить
только, по голой пузяке, как из пескоструйного аппарата - позёмкой песчаной...
Чего уж тут сказ держать, когда у большинства легковушек местных колпаки
хромированные на колёсах напрочь кривляния были лишены зеркального. А ты из детского
садика тёпаешь в одних шортиках и сандаликах на босу ногу в зените лета –
по "раскалённой сковороде", и без сопровождения взрослых. В четыре года-то!
Ну, простите, не было моды в те времена детишек тырить, как и брать в заложники
кого-либо. Хоть и зона-то, самого строжайшего режима, была - рукой подать через
"железку" с тепловозом. Да, случались побеги через колючую проволку под автоматные
очереди и лай псов остервенелый в полнолуние и, тишина… Помилуйте, куда ж удерёшь
от цистерны с водой?! Километр, два, десять – всё равно на сотне, другой, спечёшься.
А вот, что касаемо вышеупомянутого агрессора суховейного – больно! До слезинок
кровавых лупило песком, разумеется. Только всё это "семечки", по сравнению –
с самумом! Сказывают, монстр этот, прости Господи, в былые времена целые караваны
на пути своём заживо мумифицировал. Случалось, через эпоху туманную, стихийно
натыкались экспедиции экстремальные - на погребения ужасающие… Но приключилось
подобное явление мне воочию испытать на собственной шкуре – только однажды, и семью
годами позже, в небольшом посёлке на Устюрте - что в дюжине километров западнее
от акватории Арала. Нет, моря-то, не усохшего вовсе, а ещё 100% полноводного – тогда:
с золотистыми песчаными пляжами в ракушках мудрёных;
с обилием осетровых увесистых в пучине, и прочей морской снедью в рыболовецких шхунах;
с прогулочными судами от Муйнака до Аральска по иссиня-голубой горбатости горизонта;
да со стадами антилоп разнообразных, пасущихся издревле по бескрайности плата устюртского.
Но далее лучше - всё, и по порядку:
САМУМ. О чём же молчит Арал.
Приаралье. В пике лета рядовой июльский день - что шкварка курдючья плавится под пеклом
изнурительным. Разве что в благодатной полстаградусной тени домишек приземистых,
рыбьим жиром потея изобильно, – шемая* гирляндами вялится аппетитно, усачами*
диковинными прореженная. В небе чистом и высоком кружит в гордом властнокрылие
хищник пернатый - кривоклювый, когтецепкий, дальнозоркий. Этот-то, однозначно -
своего не упустит, всё подальше от "сковороды калёной" держаться ума хватает…
Жаворонок, из местных, на шампурах лучей солнечных крылышками чертыхается, да ещё
при этом знатен вокалом природным. Поодаль суслик на бархане выветривается, пеньком
прикинувшись. А у самого нос по ветру суховейному – чем бы этаким злаковым поживиться
в закрома глубинные, дабы тушканчикам чертохвостым до видений в ночи не излишествовать.
По соседству в норке ёжик ушастый скукошился - до звезды первой. Шакалы тоже сумерек
дожидаются, авось кто и поджарится к ужину, если не протухнет, от пира оставшийся.
Да и вряд ли кто допустит последнего… Фауны чульской* – неисчислимо в округе!
Все косточки перемыть готовы друг другу. Вараны неспешно присматриваются к окружению.
Эти хвостом звезданут, и мало никому не покажется… Станется, зайчишка-песчаник
в обветшалой шубке юркнет за горизонт от барханного кота или лисицы с волком свирепым.
Круглоголовки суетятся (ящерки такие, с ушами) – глазом не моргнёшь и в песке
растворяются, в случае чего... Тут впору яичницу запекать поверх зарывшейся рептилии,
а этой и вовсе - хоть трава не расти, на этом самом месте! Чайки, нет-нет, со стороны
моря залетают на бреющем - по своим делам гнездовьим; бакланы силуэтами минуют горизонт;
сойки сАксаульные* хлопочут, спешившись; удоды красочным оперением пестрят, фазанов
сказочных оспаривая. Глядишь, и змея немереная прогюрзит устрашающе, черепашка прошкрябает
на брюхе неспешно; цикады, кузнечики, бабочки яркокрылые из под ног встрепенутся; фаланги,
скорпионы членистоногие под валунами потревоженными тут как тут хороводятся жалами - ну-ка,
поставь предмет как было, от греха подальше клешнистого ... ; паучки всевозможные - татуировками
замысловатыми вспыхнут упреждающе сквозь коконы путанные в колючках. А у тебя только одно
спасение - семенить пятками почаще, чтобы не обжечься об те самые раскалённости, янтака*
когтистости – пыль за спиной столбится, и ничего... У самого, за сезон босоногий,
подошвы верблюжьим уподобились, мозолями заиндевевшими… А двугорбые-то, уж тут
как тут - легки на помине! Горбами упитанными, что корабли парусами на ветру гордятся упругостью.
Пасутся себе в отдалении с ленцой, типа, "сопли жуют" стадом несметным.
Всё любопытствуют что-то в дали таинственной, влажными ноздрями принюхиваются...
Внезапно же, мордами оскаленными вздыбятся - хрипом звериным! Да так чесанут -
вперегонки с "перекати-поле" полчищами, будто маслом калёным с кострища оплёснутые!
Если что, скакуны здешние не угонятся, ещё Чингиз-ханом выхолощенные. Следом,
орёл - камнем об чинк* слоёный! Остальная живность по норам, по оврагам,
по солончаками-пухлякам, по барханам, по щелистым такырам - без разбору, кто куда врассыпную…
И тут только прорисовывается неладное: с востока, ежели взором на Байконур -
что за морем горбатым, прямо на селение движется мрачное месиво - в космос высотой
упёртое, стеной беспросветной! Тут уж сходу и не оценить по неосведомлённости -
кто, или что – рисковее: сметающее всё на пути своём стадо верблюдов в клубах
пыли отборной с песком и колючками, или нечто доселе неведанное и на подсознании
заставляющее нутро трепетать усердно – страхом животным… А земля уж дрожит от топота
наседающего, воздух напряжен скулами горниста, вот-вот треснут – что паруса
в шторм девятивальный! "Стена" же, монстром надвигается ужасающим, да и проворнее
самих верблюдов, станется! Утробой ненасытной подавляет гордыню животных выносливых,
для заТРавки не брезгует ни сайгаками, ни джейранами, ни прочей живностью, -
порабощая властью безудержной всех к земле ниц пасть - безропотно… И безжалостно
движется смрадом удушливым на посёлок, Богом забытый на добрые сотни миль!
Тут бы только поспеть в укрытие и наглухо законопатиться - на щеколды и замки надёжные,
под матрас укрыться с потрохами. Стихия - дьявольская! И ничто не может остановить
этого бедствия… Карагачи* молодые, рядовые стражники окраин, и те стволами
в одночасье ничком легли. А за окнами уже марево - цвета горького шоколада, гудит
обезумев - что печь мартеновская; "дымом" просачивается сквозь щели ничтожные -
в помещение, приведениями пляшущими! Будто, для этих, препятствия из стен не существует вовсе.
Воздух, и без того удушливый, - взвесью жирно обогатившись ядовитой, заполняет нутро
кашлем безудержным. Даже стон стёкол, истошно треснувших обо что-то звонкое, –
ушам уловить неподвластно в хаосе! Полотенце мокрое одним пыхом цементируется
взвесью мучнистой, особенно там, где только что нос и губы прикоснулись...
И не за что зацепиться во мраке взгляду помутившемуся! Чего уж говорить о караванах,
в пустыне застигнутых… И длится это сумасшествие вечность целую – так чудится…
А в реальности, не более получаса. Но и этого достаточно, чтобы муть песчаную,
с примесью солончаков, из помещения потом вёдрами выгребать, всю утварь домашнюю
перетряхивать, да если ещё каждую книгу в отдельности из сотен экземпляров
перечислять - времени уйма уйдёт... А всё, что осталось за пределами жилья,
типа: гирлянды из рыбы вяленой; обуви впопыхах оставленной за порогом; сумок
хозяйственных, вёдер, тазиков забытых у крыльца; бельё стиранное на верёвке
(включая нижнее) – искать даже без надобности… Спустя время, где-нибудь над Парижем
с осадками развеется, без сомнения... Здесь не шутка вовсе! Стало быть, воочию
вещали информационные службы, уже двумя десятилетиями позже (со дня упомянутого
мной выше "чистилища"), когда Арал только лишь ещё на треть усох - вдуматься только:
высвободилось на тот момент – П Я Т Ь М И Л Л И А Р Д О В Т О Н Н С О Л И!
И неоднократно ядовитые соляные осадки выпадали, - аж, над угодьями европейскими,
именно циклоном в Аралкумах подхваченные... Не говоря о близлежащих территориях.
Сегодня же, от моря реального, и седьмой части не осталось! Помножить в уме?! Стоит ли
поразмыслить – Мировой Общине над этой проблемой, когда к тем двадцати годам, да ещё -
три десятка лет пристроилось…
И соли той ЦЕНА, в самоутвердившейся пустыне Арал-кумы - немеряная:
КЛИМАТ, ЗДОРОВЬЕ ЛЮДЕЙ, ФЛОРА, ФАУНА, СЕЛЬСКОЕ ХОЗЯЙСТВО…
Словом, экология напрочь разрушена! Воистину хочется подчеркнуть: только из местных видов
млекопитающих животных, рыб и птиц – добрая половина отсеялась в небытие.
Стоит ли продолжать, когда за каждый год Арал на целый метр проседал…
А таких уже, на сегодня, - ДО ПОЛУСОТНИ скопилось!
И нас ли – ВСЕХ, элементарного звена цепочки обитателей планеты Голубой, это не касаемо вовсе!?
04. 01.2015
*Афганец - сухой, пекущий местный ветер с пылью.
*Шемая – род лучепёрых рыб семейства карповых.
*Усач – ценная промысловая рыба, идёт на изготовление высококачественных балыков,
крупные особи до 20 кг и сегодня встречаются в реках Ср. Азии. Занесена в Красную
Книгу Узбекистана.
*Фауна чульская; чуль, чули – степь, пустыня (тюрк.).
*Сойка (птица) саксаульная; саксаул, саксаульные леса – пустынно-древесные заросли.
* Чинк - обрывистый край плато Устюрт (тюрк.).
*Янтак - верблюжья колючка (тюрк.)
*Карагач – неприхотливое дерево – вяз мелколистный. Кара – чёрный, агач – дерево (тюрк.).
*Арал-кумы – образовавшаяся пустыня на месте высохшего Аральского моря; кум, кумы - песок (тюрк.).
***
БАРСАКЕЛЬМЕС, ПОЙДЁШЬ - НЕ ВЕРНЁШЬСЯ. Покорителям Устюрта
Но кто, единожды хоть, в тисках пустыни огненной, воистину прикоснулся
кровоточащими трещинками губ своих испепелённых - до самого глубокого донышка жажды
мучительной, и спасительно утолил её - в одночасье! Да пребудет тот жизнь дальнейшую
свою - посвящён в потрясающую тайну к Чувству глубокому и Уважению к Воде, и поклоняться
Сладости Воды пресной будет, как Божеству Великому! Ибо же, именно чистота Воды –
Богом нам и дарованная Его Душою щедрой, единственно благодатным соком небесным
рифмует пульс живительно из нас в каждом! © Сергей Шара-Бара
В стародавние времена, когда в СССР с энтузиазмом принялись за освоение
целинных земель, а бескрайний Устюрт от самого Арала до Каспия был ещё испещрён
паутиной верблюжьих троп…
В самом зените знойного лета - через дальний чинк, что наизворот от острова Барсакельмес
(воистину, с мистической смысловой подоплёкой последнего: "пойдёшь - не вернёшься"),
пыхтел кипящим радиатором в направление кунградского оазиса автомобиль с геофизиками.
Цепляясь свербящим темечком кабины за головокружительный солнечный перпендикуляр,
подчас ориентируясь выгоревшим капотом на "хмельную" колею - проторенную наобум
героическими предшественниками, - легендарный "Газон" старательно выстраивал подвластную
ему навигацию. В боковые окна настежь, встречный ветер гасил песком пульсирующий жар
в висках, заигрывая с озорными локонами студентки из Ленинграда Леночки Серебровской,
любезно приютившейся в кабинке грузовичка - с благословения её двоих бывалых спутников.
«И всё же, так здорово, что она именно здесь на практике, а не в каких-то
питерских тепличных стенах университета! В этом фантастическом Краю!» - думалось ей.
«Ах, сколько сногсшибательных снимков она проявит по возвращении домой: о южном
восхитительном море с великолепными песчаными пляжами в россыпи замысловатых ракушек;
о головокружительных чинках с живописно обнажёнными слоями древнейших пород;
о богатейшей флоре и фауне здешних мест! А сколько необыкновенных
романтиков повстречалось на её пути, профессионалов, прекрасно знающих своё дело.
Как вернувшись напишет реферат о своём, потрясающем любое воображение - путешествии,
о приобретённом бесценном опыте! Да мало ли ещё впереди впечатлений!?"»…
Долго ли, коротко ли, но в какой-то миг диковинно-непритязательный движок
автомобиля, не выдержав угара "мучнистой взвеси", внезапно заколотился в агонии
и, надсадно чертыхнувшись грязным выхлопом в самое что ни на есть нутро пылающего
ада, застыл никчемным остовом из металла, испепеляющего любое прикосновение. На все
молитвы к местным Богам - под угасающие хрипы стартера, автомобиль никак
не реагировал… Ближайшей оказии не предвиделось; рации с собой не было; шансов
на то, что тебя заметят со случайно пролетающего вахтового "кукурузника",
в те времена, были равносильны игре в рулетку; о вертолёте просто не могло быть
и речи. Ограниченные запасы местной солоноватой воды уже истощились. Пока кто-то
спохватится на поиски, рак на горе свистнет. И посовещавшись, мужчины решились на весьма
отчаянный шаг – спешившись, отправиться на разведку. Однако, в какой-то момент
сочли, что девушку всё же благоразумнее будет оставить с техникой, а не подвергать
её лёгкую городскую поступь ужасным испытаниям непредсказуемой безызвестности.
Тем более, видавшей виды рыжей воды в радиаторе вполне сносно для обеспечения
выживаемости человека в течение пары-другой суток. По крайней мере,
преисполненные ответственностью за жизнь прекрасной спутницы, им казалось, что
так будет справедливее... Да и вероятность спастись выше - на открытом
пространстве в автомобиле, нежели слиться иссушенной пылинкой навеки с безбрежными
просторами Устюрта… Под убедительную просьбу не покидать машины ни под каким
предлогом, мужчины отправились за подмогой…
День таял на глазах, но возвращаться никто не спешил. Ночь упала по-южному
решительно. Звёзды густо рассыпались по бездонно-чёрному куполу небосвода. Внезапно
отовсюду поползли шорохи, шипение, агрессивная возня, писк, душещипательное
подвывание, мелькнул спаренный блеск хищных глаз... Остаётся представить - какой
животный страх парализовал одинокую юную душу, когда снаружи по лобовому стеклу
кабины, в холодном свете луны, метнулась растопыренная клешнистая тень фаланги,
увеличенная страхом до размеров убедительной мужской ладони, а за ней ещё одна,
и ещё... С наглухо задраенными окнами находиться в душной кабине было невыносимым
испытанием, всё равно что в сауне с пересохшим дыханием… Взмокшая, теряя
последнюю влагу, она так и не сомкнула глаз. Еле дождавшись рассвета, Лена
попыталась дотянуться до скрипучего краника с ржавой жидкостью в радиаторе, но где-то
из глубины моторного отсека послышалось грозное шипение, а из под рисунка
протектора вытаращился омерзительным жалом скорпион. Немощный автомобиль
в одночасье превратился в пристанище для скопища незваных гостей... Будь рядом кто-то ещё
из людей, но увы… Невыносимо хотелось пить. Пульс упорно сгущался. На фоне мучительной
жажды разум начал мутнеть… Переждав вторую, не менее жуткую ночь, девушка в отчаянии
решила покинуть укрытие…
А в это же самое время, её спутники, имея опыт выживания в пустыне, пусть
и не без приключений: утоляя нестерпимую жажду нектаром микроскопических соцветий
и влагой от корней янтака (верблюжьих колючек), насыщаясь "соком" омерзительных ящериц
и молодых черепах, разоряя в пути жирные термитники - всё же достигли поставленной
цели и сразу же с подмогой поспешили вернуться за девушкой, но, к своему величайшему
разочарованию, в машине никого не обнаружили… Были срочно организованны поиски
на автомобилях, но безуспешно – Лена как сквозь землю провалилась… И немудрено,
наткнулись на её бездыханное тело - скрытое свежевырытой ямой совершенно случайно,
аж четверо суток спустя! Со стёртыми в кровь пальцами…
Выбившись из последних сил, теряя надежду на спасение, девушка принялась голыми
руками копать колодец в глинистой почве посреди потрескавшихся такыров – казалось бы,
всего-то каких-нибудь пять - десять метров до воды… А может она просто пыталась
таким образом укрыться от испепеляющего зноя… На самом же деле, всё это случилось,
как ни прискорбно, в каких-нибудь паре километров от живительного арыка!
Спустя время, на месте гибели Елены Серебровской, родители с её сокурсниками
установили внушительных размеров обелиск: Во Славу - покорителей Устюрта,
не вернувшихся из экстремальных экспедиций, - ставший на пустынном плато своего рода
спасительным маячком. И редкий путник, издали заприметив монумент, обязательно возложит
к его основанию (нет, не цветы вовсе) - бутылку с питьевой водой, так повелось с тех
незапамятных времён… И старожилы утверждают: а ведь впоследствии таким образом,
Елена спасла - и не одну, человеческую жизнь!