Несколько лет назад мы с коллегой ездили в командировку в Первомайский район. Тема ее была волнующая и печальная: судьба брошенных деревень. Был конец августа, стояли прозрачные солнечные дни. Мы пробирались от деревни к деревне пешком по влажным тропкам среди серебряных трав высотой до наших плеч. От Кукобоя до северной окраины района пробирались на переданном колхозу вездеходе. Под селом Коза к бывшему селению с загадочным названием Почай-городок ехали в колонне тракторов, отправившихся за сеном, накошенным в прибрежной пойме Соти.
Деревеньки встречались часто. Вернее, проржавевшие таблички с именами уже несуществующих селений, с покосившимися, серебряными от дождей и солнца слепыми развалинами домов. Над всем этим возносились в небо высокие шеи колодезных журавлей. И было в этих журавлях столько одушевленного отчаяния, столько горестного моления о помощи, что пройти мимо было просто нельзя. Мы подходили к колодцам через заросли осоки и кипрея, заглядывали в замшелые срубы. Иногда на дне темнела вода с золотинками уже опавших листьев.
Нужно сказать, что в Первомайском и Любимском районах испокон века делали колодцы не с воротом, а с журавлями. Может, для того, чтобы издали журавли как бы сигнал путнику посылали – приходи, испей водицы, отдохни.
В детстве и у меня был свой колодец, в деревне Голосово того же Первомайского района. Он стоял возле посаженной еще моей прабабкой высокой березы, которую всегда называли с большой буквы – Большая береза. Плакучие ее ветки с мелкими блестящими листочками под ветром тянулись к журавлю, будто хотели обменяться новостями, которые разносил ветер. У самого колодца лежали два огромных валуна. На них ставили ведра, чтобы подхватить на коромысло. По вечерам мы, внуки, мыли тут пыльные ноги. Доставать воду нам не разрешалось – цепь с пустым ведром рвалась вверх, слабым детским рукам ее было не удержать.
С тех пор прошло много лет. Перестроен старый дедовский дом, по-северному объединявший под одной крышей и людей, и скот, и холодные летние комнаты, и мастерскую со станочками, и высокие сени, и глубокий подвал. Промчавшийся через область смерч сломал Большую березу. Но мой двоюродный брат Анатолий Самойлов, приехав из командировку в Сахару, посадил возле колодца новый тоненький росточек. Березка не приросла, видимо, место было занято памятью.
В самый разгар лета пришло в редакцию письмо от дачников из деревни Аристово Ярославского района. В нем говорилось, что провалился в Аристове колодец, а сельская администрация отказывается ремонтировать его, ссылаясь на отсутствие денег.
Мы связались с главой администрации С.А. Кругловым. Аристовский колодец он знал с детства, рядом с ним вырос. Сооружение это не простое, глубиной 18 метров. Раньше в деревне было много домов, жители на Казанскую делали складчину для его ремонта и чистки. Сейчас сельсовет готов дать 1000 рублей, но это малая толика потребности. Больше нет. На территории округа 36 колодцев. За последние месяцы с трудом отремонтировали четыре. В Левцове вычистили колодец, при этом извлекли со дна 38 оборвавшихся ведер и почему-то еще 56 ручек. На одном было клеймо – 1932 год. Извлекли и совсем особый трофей – бутылку забытой уже «бормотухи» за 97 копеек. С.А. Круглов назвал имя мастера, который роет и ремонтирует колодцы. Моя дорога вела к нему.
Мастер оказался… радиотелемехаником. Восемь лет назад он и его брат-краснодеревщик остались без работы. Молодые еще и деловые мужики сложа руки сидеть не захотели, дали объявление в нашей газете: готовы строить и ремонтировать дачные домики, делать мебель, копать колодцы. Читатели колодцами заинтересовались. Посыпались заказы. Сейчас на счету у Мастера уже сто колодцев.
И нам было о чем поговорить. На дне каждого старого колодца своя история. Колодец в брошенной деревне умирает последним, когда потеряет надежду, что кому-то потребуется его вода.
Но вот эти сто колодцев – как они строятся сейчас? Редко из сосновых и еловых срубов, совсем никогда из дуба. Сруб заменили бетонные кольца. Вместо журавлей все чаще используют вертяки и бараны. Но работа как была тяжелой, так и осталась. И, как сто-двести лет назад, прорывают дорогу к воде с помощью короткой лопаты, веревки с ведром и отвеса. Все так же называют воду: верховодка, почвенная, грунтовая, артезианская – с 80-метровой глубины. А чтобы опустить одно кольцо, нужно вынуть сто ведер грунта. Ведро поднимается напарником над головой работника в узкой шахте. Напарник должен быть абсолютно надежен.
Мой собеседник доверяет только брату. Надо бы в каске работать нижнему, да после первых же ведер пот заливает глаза. А ноги в это же время мерзнут в холодной воде -10-12 градусов. Когда делают глубокий колодец, охлажденный воздух не поднимается вверх, человек задыхается от нехватки кислорода, приходится добавлять его компрессором. И только тренированный позвоночник выдержит подъем нескольких сотен ведер в день.
Колодец – работа штучная и дорогая. Но гарантия Мастера – сто процентов. Делает точно и прочно, надолго. И каждый колодец – это риск. Как-то в Любиме дошли до 10-метровой отметки, а воды все не было. И вдруг шахта страшно загудела. Работник пулей выскочил наверх. В деревне завыли собаки. Гул продолжался четверть часа. На следующее утро в колодце была чистая и вкусная вода, а гудел какой-то газ.
Сейчас у братьев очень трудный заказ. Поверхностную воду они нашли сразу, но хозяину захотелось пить грунтовую. И вот приходится вкапываться в плывун. Правда, и платят хорошо, но за это время три нормальных колодца можно выкопать.
А вот от одной заявки отказались с ходу. Им предложили отремонтировать колодец глубиной с 10-этажный дом! Считают, что это работа для самоубийц. Но кто-то когда-то его выкопал?!
Скважины Мастер не признает: и вода получается «не та», и сооружение не слишком надежное. Не будешь использовать каждый день – заплывет. Зато вода, естественно просочившаяся из целебной глины, промытая песочком – сладкая, прозрачная. Мастер высказал свою заветную мечту: бесплатно выкопать бы колодец перед своим многоквартирным домом и поить людей влагой, которая так не похожа на ту, что течет из кухонных кранов. Но кто его поймет?
Колодцы нередко переживают не только хозяев, но и эпохи. Рыбинский искусствовед и краевед Е.П. Балагуров рассказал мне недавно, как вместе со школьниками он был в деревне Бурнаково под Рыбинском, где стояла усадьба родителей Федора Ушакова – прославленного адмирала. Усадьба давно снесена, остались ушаковское поле, ушаковские березы и колодец возле них. Экскурсанты пьют воду из него, и как будто припадают губами к его прошлому.
Желание увидеть «свой колодец» стало вдруг у меня необычайно жгучим. Дорога к колодцу оказалась не такой уж долгой. И вот, как у дальнего путника, екнуло сердце, когда из-за поворота улыбнулся мне старый дом и, кажется, чуть-чуть поклонился журавль.
Я достала ведро студеной воды, она плеснулась через край, будто поздоровалась. Отпила несколько глотков, умылась, и тяжесть многих потерь и лет смылась прозрачной прохладой. Теперь можно было оглянуться. На месте Большой березы стояли два юных клена. И тополя по фасаду, посаженные, когда один из моих двоюродных братьев уходил в армию, а другой женился, выстроились парадным строем. Но возле их корней поднимаются веселые черемуховые детки-ростки.
А большие валуны у колодца исчезли. Как будто их унесли куда-то. Но подошли деревенские женщины, помнившие моего деда Ивана Самойлова, за неподкупную честность много лет назначавшегося кладовщиком в здешнем колхозе, и строгую нашу бабушку Анну, и наш Залив, где мы в свое время плавали, и те камни у колодца. И река Соть, хоть и обмелевшая после нынешней засухи, была также чиста и также покрыта листьями кувшинок. И много других камней было на ее берегах.
Ярославская область, Первомайский район
Фото С. Метелицы
Северный край, 1 сентября 1999 г.