Я говорю с капитаном.
Мы выбрали тихое кафе на окраине города. Мне кажется, что здесь мы в безопасности. Хотя, я постоянно поворачиваюсь и осматриваюсь. Конечно, я понимаю, что это лишь побочный эффект фена и ЛСД, но не могу успокоиться, сесть и есть свой обед. Морской салатик. Так же, два сладких пончика, один с ванилью, другой шоколадный, и чашечка горячего чая. Я надеюсь выбить хоть немного энергии, ведь во мне все еще бурлят вчерашние наркотики. Хотя, сколько это уже продолжается?
Обед?
Я смотрю на часы.
Девять утра.
Я теряюсь во времени после того, как встретил Микки. Откуда мне было знать, что все закрутится на амфетаминовой диете?
Капитан сидит напротив меня. Наш столик находится у окна.
- Извини, что опоздал – произносят его сухие губы.
- Плевать мне на тебя – произносит его сердце.
За окном я вижу туманную стоянку автомобилей. В кафе тихо. Наш уютный полицейский тандем и несколько путников: у стойки и за столом около двери.
- У тебя усталый вид – замечает капитан.
- Не спал – отвечаю я и перевожу взгляд на него.
В моих глазах он не заметит ничего. Я чувствую в них пустоту. Глаза – отражение души. И в этом я нахожу странную закономерность.
На капитане Л. черный свитер. Большие армейские часы. Капитан ли он? В любом случае именно ему я должен был докладывать обо всем, что происходит внутри нашего наркотического кружка.
Нашего?
Я смотрю ему в лицо и не могу узнать его. Однажды, я забуду, как выглядят жена и дети. Время способно стирать не только память, но и лица. Словно ластиком, минуты превращают детские глаза в размазанный эпизод чернил и грифеля. Я не помню, как выглядит мой собеседник, как он предстал передо мной в первую нашу встречу, какого цвета были его глаза. Я не помню ничего, и теперь наше общение переходит в круг недоверия. Быть может, это человек Микки? Они уберут меня?
Ладони потеют.
Сейчас на человеке лицо, где алые от усталости глаза, выделенные голубой радужкой. На его маске я вижу тонкие губы и широкий нос. Кожа слишком грубая. Он похож на одного из путешественников, которые начинают стекаться в кафе.
- Где этот чертов официант? – произносит незнакомец.
На его свитере видны нитки, что выбиваются около плеч. Лишь в боевиках по кабельному телевидению тайные агенты приезжают на встречу с информатором в костюмах и с двумя охранниками. Еще один миф в головы миллиона телезрителей. Копия создает копию. Это бесконечность.
Человек нажимает кнопку, и раздается пронзительный звонок. Через несколько секунд перед нашим столиком улыбается рыжий юноша в синем фартуке.
Парень хочет открыть рот, но чужие слова забивают его дыхательные пути, будто черной землей.
- Карл? – спрашивает человек и растягивается в улыбке.
- Здравствуйте – недовольно буркнул юноша.
Паузы среди огромных верениц слов. Они необходимы мне, подобно воздуху.
- Ты не рад меня видеть? Принеси мне кофе и несколько пончиков с глазурью – человек вновь улыбнулся.
- Да, сэр – ответил парень и удалился, пропустив вопрос.
- Карл – протянул капитан.
В его словах было то, что люди называют памятью. Он медленно путешествовал во времени, а я все еще не притронулся к еде, иногда касаясь губами горячего чая.
- Бывший сосед. Сорванец. Сколько раз я его обдавал из шланга ледяной водой за то, что его собака вечно гадила у меня на коврике. Прямо вот тянуло ее туда!
Карл.
- Один раз надрал ему задницу за то, что разбил мне окно бейсбольным мячом. Вот представь, я прожил рядом с ним почти два года, и не было недели, чтобы я на него не накричал – человек улыбнулся.
Быть может, Карл не так уж плох? Я бы и сам с радостью разбил окно человеку напротив. Уж больно радостно он воспринимает свое прошлое. Бедный Карл.
- Помню, как они нарядились на рождество. Думаешь, я был рад? Нет! Они танцевали всю ночь. Мелкие ублюдки.
Капитан создавал образ человека, которому давно перевалило за пятьдесят. Такой злой старикан, ворчливый и гневный. Ему не нравится настоящее, как и отворачивает от будущего. Подобные ему люди живут на пособие или пенсию, вспоминая с улыбкой свою молодость, которая не была так извращенна, как у нынешнего поколения. Сейчас ты можешь купить травки, послушать тяжелую музыку, выразить мысль и подшутить над инвалидом, мол, у него всегда чистые кроссовки. Настоящее жестоко, но капитан забывает то, что программное обеспечение социальной морали куда ужасней, нежели разврат собственного мироощущения. Во втором ты хотя бы свободен.
- Ублюдки – шипел капитан.
На секунду мне показалось, что он может достать пистолет и выстрелить в рыжеволосого паренька, что спрятался за стойкой, соображая, какой кофе ему заказали.
Я смотрю в окно, пока человек продолжает рассказывать о своей ненависти. За стоянкой автомобилей расстилается лес. Дорогу к поросшей тропинке сопровождают высокие фонари. Сейчас они спят, отдав свою энергию ночи, уступив обязанности Солнцу, что посылает мелкие сигналы своего присутствия сквозь серые свинцовые тучи. Капли дождя бьют по асфальту, а лес дышит прохладой и свежестью. Среди деревьев я вижу тени. Люди Микки? Они меня выследили?!
Успокойся.
Все хорошо. Дыши. Я хочу, чтобы ты дышал.
Хвойные деревья кололи иглами мой взгляд, и я терял палитру ореола глаз, однако, цвет проникал в реальность, окрашивая ее в различные тона.
Сон ли это? Я не хочу спать!
Явь? Она слишком громоздкая для объективной оценки.
- Ты меня слышишь?! – капитан касается меня рукой и вырывает из состояния, где сон стал жизнью, пока она обрела ночной покой.
- Да – отвечаю я.
- Пошел ты! – отвечает сердце.
Границы нашего лицемерия. Постоянный ток между нами, как величайшая форма недоверия, как эпизод лжи.
А вдруг, это человек Микки? Почему он не уберет меня прямо сейчас?! Точно, свидетели. Я вижу, как некоторые путешественники покидают заведения. Их становится все меньше, словно кто-то затопил туалет, и канализационные воды сносят людей, убирают их из кафе, чтобы спасти от вида мозгов на обеденном столике. Стой! Не уходите. Я молод, чтобы умирать!
Туалет. Точно.
- Рассказывай – человек откидывается на красном диванчике. Кстати, подобный интерьер размещен по обе стороны каждого стола, который находится у окна.
- Извини. Мне надо в туалет – выбрасываю я из своего горла и медленно поднимаюсь.
Мои ноги слабы. Они гнутся, подобно жесткой резине. В голове пульсирует давление, а сердце вот-вот остановится. Какой сегодня день? Пятый? Шестой? Неделя, за которую я поспал около шести часов. Можно ли назвать это сном? Только не в совокупности амфитаминового наркомана. Микро-сны в подъезде, на заднем сидении черного BMW, пока чищу зубы, пока пью чай. Мелкие частицы сновидений перед сигаретой, после шести часов, в течении глупых ток-шоу по кабельному ТВ. Я вырубаюсь на пятнадцать минут, на две минуты, на десять. Я отхожу в мир снов, чтобы вернуться.
- Да, конечно – человек улыбается.
Я прохожу вдоль прилавка, едва держась на ногах. Вдруг, он выстрелит мне прямо в затылок? Я брызну кровью на пирожки и пончики, добавляю частичку себя в кофе, чай. Мои нейроны путаются в черничной начинке свежего пирога, на лице Карл. Как его зовут, мать твою?
- Сука, тварь – шипит рыжий паренек, посыпая пончики глазурью.
- Ты о моем друге? – спрашиваю я и останавливаюсь за его спиной.
Карл. Точно, Карл. Он оборачивается. Я вижу веснушки под его глазами, на лбу, над верхней губой. Веснушки везде. Веснушки в каждый дом! Его рыжие кучерявые волосы забавно торчат и отливают гелем.
- Нет – молвит Карл, дрожа от страха.
Его зеленые глаза бегают вдоль заведения. Он старается что-то скрыть. Но ненависть не спрячешь за широкой улыбкой.
Я кладу десятку на прилавок. Карл смотрит на меня глазами рыбы.
- Плюнь ему в кофе – я улыбаюсь и продолжаю свой путь.
Слышу, как Карл забирает деньги. Я ощущаю, как он улыбается. Зачем я ему это сказал? Пригодится. Я бы и сам харкнул в кофе какому-нибудь оленю, если он начал отравлять мою жизнь. Таков мир. Вселенная людей, которые плюют другим в еду, плюют на закон и мораль, плюют на социум, то есть на тебя и меня. Таков мир. Планета, где начальник плюет на работника, где в телекамеру летят слюни звезд, где сама судьба плюет в твое дряблое тело, в твою гнилую душонку. Вселенная вечных изменений.
Я открываю дверь туалета.
Зачем я сюда пришел?
Кафельный пол, стены оббиты деревом. Вполне себе удобства. Умывальник, чистое зеркало и кабинка. Минимализм искусства. Да, а что еще надо человеку? Поел, посрал, умылся. Девиз поколения. Быть может, даже в нем мы способны обрести свободу. Как минимум, свободу слова.
Точно. Я вспоминаю.
Трясущимися руками я достаю из кармана фольгу. Запах хвойного освежителя врывается в ноздри. Подхожу к умывальнику. Я даже не смотрю в зеркало. Кто там? Явно не я.
Я разворачиваю фольгу и вижу крупицы розового порошка. Дверь за моей спиной скрипит. Нет. Не здесь. Я проваливаюсь в объятия кабинки, стараясь отыскать в карманах банковскую карточку и деньги.
В пространстве два на два я выключаю свой разум. Здесь так тесно. Тяжело дышать. Я смотрю на стульчак и понимаю, что с него нюхать вообще не вариант. Даже из жерла унитаза пахнет хвоей.
Розовый фен падает на бочок. На белом кафеле, рядом с кнопкой спуска воды, я черчу карточкой тонкую дорогу. Мои руки трусятся, и частички фена разлетаются по сторонам, падают на кафельный пол. Синяя банковская карточка собирает крупицы амфетамина, создавая тонкую дорожку гармонии.
Я скручиваю двадцатку и наклоняюсь. Вдох. Я чувствую, как горькие комочки пролетают по слизистой и спускаются прямо в горло. Меня сейчас вырвет! Я стараюсь сдержать тошноту, нажимая при этом кнопку смыва, и вода бурлит внизу, создавая эффект моего присутствия. Я здесь! Да! Тут занято!
Я выпрямляюсь, подобно пружине. Люминесцентная лампа бьет бликами по глазам, которые намокают, подобно молодой и неопытной девственнице в объятиях мужчины, и я закрываю свои веки. По моему телу проходит дрожь. Я чувствую, как она ползет от пяток прямо до затылка, будто змея под моей одеждой.
Снова проваливаюсь в атмосферу мира, где люди плюют мне в лицо. Я утопаю в размере туалетной кабинки, опираясь руками на записи о половых органах, о стихах. Закрашенные буквы памяти. Мои пальцы прощупывают их под слоем лака, картин. Я могу читать, будучи слепым.
Долго.
Я выхожу из кабинки и открываю глаза. Мир. Я снова жив. Цвета обретают яркость. Мысли цепляются за ясность. Думаю сбежать в маленькое окошечко, включая теплую воду, чтобы умыть лицо. Хромированный кран потрескивает и выдает мне свежесть, прямо в треснувшие ладони.
По моему телу вновь ползет дрожь.
- Нет – говорю в свое размазанное отражение в зеркале над умывальником, по нему стекают теплые капли, и в них я вижу спектр семицветной радуги.
- Нет – повторяю я.
Мысли собираются в клубок. Мне кажется, будто от моего лица отваливаются куски кожи, чтобы я стал безликим, забыл себя в периодичности времени.
- Нет – я убеждаю себя в том, что не переборщил с порошком.
Очень тяжело не сесть в депрессию после недельного амфетаминового марафона. Что делаю я? Лишь продлеваю безумие, пока не найду немного травки, либо каких-нибудь колес. Я слышал, что хорошо помогает лимонная кислота, чтобы убрать эффект фена. Моя же проблема более серьезная.
Я открываю дверь туалета, стараясь привести свою походку в нормальное состояние. Меня пробирает озноб. В нем я чувствую приближение зимы. Своими бешеными зрачками, что крутятся в ореоле глаз, сталкиваюсь со взглядом Карла. Он улыбается и подмигивает мне. Я подхожу к своему столику в тот момент, когда капитан делает первый глоток кофе.
Или человек Микки?
Плевать.
Я чувствую, как в моей душе выпадает снег. Он закрывает собой вспышки из прошлого. Снежинки кружатся в танце под «Let it Snow», я слышу, как бьются хрустальные шары, как загораются звезды на елках, как в магазины бегут сотни, тысячи людей, а влюбленные делятся горячим шоколадом под мягким пледом.
В состоянии рождества я падаю в мягкий диван.