Пипл в ухе: Пополь Вух. Недлинный роман в стихах и прозе.
Тапир навек повесил нос
Грустит он об одном
Он собирался стать слоном
Но так и не дорос (Б. Заходер)
...Что бы делало твое добро, если не существовало зла, и как бы выглядела земля, если бы с нее исчезли тени? .... (Мастер и Маргарита).
- Рыцарь этот когда-то неудачно пошутил, - ответил Воланд, поворачивая к Маргарите свое лицо с тихо горящими глазами, - его каламбур, который он сочинил, разговаривая о свете и тьме, был не совсем хорош. И рыцарю пришлось после этого прошутить немного больше и дольше, чем он предполагал. Но сегодня такая ночь, когда сводятся счеты. Рыцарь свой счет оплатил и закрыл. (Мастер и Маргарита, 651-52)
Как начались его религиозные искания, Петя уже не помнил. Часто бывало так, что он читал табличку на понравившемся ему фасаде, и если там говорилось что-нибудь вроде ‘service hours Sunday 10 to 12’ Пете этого было достаточно, чтобы прийти. Или же ему выдавали листок где-нибудь на улице, рядом с магазином. Маленькие неизвестно где отпечатанные буклетики. Они часто обещали не меньше, чем ‘a miracle for your pray’ и грех было не попробовать. Так его и занесло к этим, каменщикам. Или, может быть, они назывались как-то иначе, не в том суть.
Пытаясь задним числом понять и объяснить, что его привлекает в таких местах, Петя ответил себе коротко и ясно: любовь к экзотике. Любовь к экзотике – великая сила, если вдуматься. Ведь, казалось бы, и православие для него все та же самая экзотика: в детстве он в церковь не ходил, службы не знает, молитв тоже, русские бабки, которые там по углам поклоны бьют – для него чужие – ну чем не экзотика? Ан нет же. Это все не то. Не экзотика, хотя и абсолютно нам неизвестно. А вот что-нибудь такое немыслимое, вроде дома каменщиков. Это да. Может даже, задумался Петя, Владимир Красное Солнышко Русь крестил из любви к экзотике? Ведь говорят же, что нет пророка в своем отечестве и, между прочим, как раз на эту тему.
Неожиданно он вспомнил, как пару лет назад летел домой, в Австралию то есть, через Токио. Бросил чемодан в гостинице, и пошел бродить по окрестностям. Может, не без труда, но как правило, ему удавалось добиться от местного населения ответа на вопрос, где он находится, и куда идти дальше.
А чаще вообще не добивался, а просто так себе шел, куда глаза глядят. Турист он или нет? Горный, между прочим.
И выщел, в конце концов, к буддистскому храму. Такого Петя не видал еще никогда. Под удивительной формы крышами булькали фонтанчики и горели свечки. Очень молчаливые иностранные люди ходили вокруг, с какими-то странными, немолитвенными лицами. И это было прекрасно. Их молчаливость компенсировалась, как он не сразу, опешив, заметил, далеким звуком барабана. Звук, как выяснилось, приближался. Бум-бум-бум. Люди не только барабанили, но и танцевали. Бум-бум.
Петина душа уже начала содрогаться в ритме барабана, и мечтать о полном перевоплощении. Что ему там, с бабками? В кого он лучше хочет? В ихнего императора? Иди лучше просто в дерево? Растешь себе и никто не пристает. Никакого вреда ни природе, ни людям – это казалось ему важным – а только шум свежей листвы над головой и кислород. Он будет выдыхать кислород. Петя пялился на кого-то из присутствующих, и раз сто перечитал надпись на его груди: converse. Converse, converse, converse. Напрягшись – все-таки, из России домой ехал, а не наоборот - он вспомнил, что сonverse это не convert. Не имеет, значит, отношения к переходу в другую религию. И к валюте? А говорят, буддизм это вообще не религия – господи, до чего же хорошо. Совместимо, значит, со всем, чем угодно – дело за малым – пойми, что все это значит. Но зачем? Вникать в связи с вопросами жизни и смерти в какие-то длинные скучные трактаты, зачем? Почему-то не хотелось ни под каким соусом. Он лучше будет деревом. Вот барабан, это да. Converse, co-co, verse-verse, verse-verse. Co-co, co-co, verse.
Только вот эти, японцы. Он, правда, знает о них только суши, но интересно, почему их все время сравнивают с пони? Вроде и звучит это похоже только по-русски... Еще, может, по-французски.... А что, собственно, плохого, в пони? – продолжал раздумывать Петя и пришел к выводу, что, наверное, дело, прежде всего, в размере. Такое вот проявление завистливого неприятия. Странно, но он давно заметил, что завистливое неприятие - вон как барабанят, - сильнее языковых барьеров. Вроде и звучит их название по-английски иначе, чем пони этот пресловутый – поди ж ты, выяснили. Эта мысль слегка отравляла ему радость от барабана. Полемизируя с ней в душе, Петя даже стихи сочинил. Они начинались так: symbols aren’t symcards with balls.
Боже, до чего же мы все отравлены символами, - подумал Петя. – Хочу что-нибудь такое, где этого нет. Эпикурейское, сенсорное, простое-простое. Исходное, как барабан...
Размышляя таким образом, он толкнул дверь и вошел к каменщикам. Тем самым, о которых прочел в буклетике. Почему немыслимое? Все там было вполне понятно и осмысленно. Главное, решил Петя, почему он не мог все нужное чувствовать дома, у православных – не хотелось быть как эти старушки по углам. Во что они верят и как – он точно не знал, но знал, что он точно не такой. А что? Уж в этом-то он точно не один такой. Желание добыть какой-нибудь экзотический духовный продукт и в него, как в шарф, завернуться, крепло. Если в австралийской жизни ему и встречались православные, в них обязательно было что-нибудь такое особенное – например, не говорят по-русски. И хотя это, казалось, достаточно необычно, Пете казалось, что это не настоящая экзотика, а просто-напросто признак профессиональной непригодности, и точно не шарф. Это было, на его неугомонный вкус, не туда и недостаточно. В этом, почему-то, Петя был тверд: если православные, то пусть будут настоящие русские, а если не вполне русские, то пускай и верят во что-нибудь доселе им не виданное. Свободный полет духа в чистом виде. Куда он хочет отправить свой дух в свободном полете, полной уверенности у него не было, но точно не туда, где бабки.
И у каменщиков, трудно даже себе представить, все это нашлось. Занесло их – Петю и его друга Игорька – туда случайно. Шли мимо, увидели табличку, зашли. Казалось бы, что в этом дурного? Но все оказалось не так просто.
Их встретили хорошо. Все – каждый с каждым – пожимали друг другу руки. Такой у них, как выяснилось, был ритуал. Играли на гитаре и пели какие-то стихи. Петя разобрал всего два слова. Что-то про ‘the law of resurrection’. Потом была проповедь. Brothers and sisters, - начал пастор, - we are gathered here today to celebrate the salvation through our Lord Jesus Christ.
Чем дальше Петя слушал, тем меньше, почему-то, ему хотелось celebrate. Хотя человек, пастор то есть, говорил хорошо, поставленным голосом, и явно был опытный оратор. Вроде и ничего особенного, все как всегда, но акценты слегка смещены. И потому цепляет внимание. Уж слишком сильно и как-то по-новому, как показалось Пете, пастор подчеркивал страдания Христа. Он страдал, как страдают в концлагере – так и сказал – и это было хорошо. Для нас и для него, путь к спасению. Хотя вообще-то, если другие страдают подобным образом, в этом ничего хорошего нет. Как известно. Отсюда непосредственно следовал вопрос о том, почему в этом, самом важном конкретном случае, это было хорошо, и Петя его себе задал. Потом попробовал сместить акценты обратно, но тщетно: никак. Больше всего это почему-то напоминало Пете ситуацию со словом убогий: значит оно, вроде бы, плохой, а с другой стороны это этимологически тот, который у Бога. И почему только, Бог его знает....Если гнаться за формулировками, подумал Петя, можно было бы сказать, что в этом слове отражаются в миниатюре все связанные с данной системой убеждений противоречия. Вроде как жить надо социально, как все люди, но, в то же время, как-то верить в то, что дядечка этот говорит. Хотя что он говорит...
Единственное, что осталось ему неясным, это насколько полученный эффект был спланирован, intended, а насколько получился случайно. Он склонялся к тому, что эффект был задуман и достигнут, человек умел говорить и сказал то, что хотел сказать, но полной уверенности у него не было. Уж слишком все это было экзотично. Кто его знает, что они думают, когда говорят все это, и, может, это-то и хорошо: все-таки место сомнениям остается.
Через несколько дней тот же человек посетил его дома. Петю не застал, но оставил книгу. Она называлась ‘Friday to Sunday: the law of resurrection’. Петя усмотрел в названии мрачный намек на имя Фрида и решил пока что книгу не читать.
Разобравшись с общепринятыми доктринами и разочаровавшись в них, Петя решил попробовать что-нибудь совсем особенное. Свое. Близкое к природе. И, в то же время, апробированное временем. Нужна, решил он, религия радости и наслаждения. Хотя... наслаждения приедаются, как из них религию сделаешь?
Но, видимо, тут-то и вступает в игру... что именно, он еще не решил. Догматы? Понятие божественного? Или все это, наоборот, об отказе от наслаждений? И, значит, опять о них же? Он точно не знал, да и откуда было... Нужно быть странным человеком, неожиданно для себя сделал он вывод, чтобы тебе это было важно всегда. Очень важно. Как это может быть, вообще?
Или вот, скажем, чувство любви. Божественной ли, другой какой-то... Странным нужно быть человеком, чтобы ....Что? Тебе это было важно всегда. Не только, значит, сегодня, но и завтра, и послезавтра. И чтобы из этого, любви то есть, делать какие-то, как говорят, оргвыводы. А, может, это вообще дурное чувство? – неожиданно спросил он себя. А все почему-то думают, что хорошее. Кто все? Фрида. Вообще все.
Внезапно он понял: древняя религия майя подходила ему как нельзя лучше.
Правда, живых ее адептов сейчас найти уже нелегко, но есть книги. Исследования. Более или менее полные реконструкции. Петя прочел несколько и решил, что знает уже достаточно, чтобы начать практиковать как истинный майя. Больше всего из прочитанного ему запомнились две вещи: майя любили шоколад и научились, чуть ли не первыми, его делать. И второе: их древний эпос имел смешное название - Пополь Вух. Почти как Винни Пух. Хотя первое, пожалуй, сильнее напоминает народ и тополя, потому что звучит похоже.
Начав думать о Заходере, Петя уже не мог остановиться, до такой степени ясным ему представлялось, применительно к майя, что это знаковая, основополагающая книга, что тут, наверняка, есть связь и она не случайна. От Винни Пуха он незаметно для себя перешел к другим произведениям того же автора. Например, как чудесно он писал о разных зверях. Например, тапирах: ‘тапир навек повесил нос, грустит он об одном. Он собирался стать слоном но так и не дорос’.
Это казалось естественным, и неизбежно связанным какой-то прямо-таки судьбоносной, просто не сразу обнаруженной, связью с майя. Тем более, что, как совсем недавно выяснил Петя из одной замечательной книги, майя верили в силу и значение разнообразных совпадений – особенно, кажется, цифровых, но и буквенных, конечно, тоже, и звуковых. Петя продолжал думать о тапирах и не мог остановиться. Раз удлинить свой нос решил тапир, и пригласил друзей своих на пир. Друзья за нос тянули как могли, потом от утомления слегли, Как хотите: безумен сей мир. И так далее.Скажем, такое. Один тапир задумал стать слоном. Потом подумал: может быть, котом..Как хорошо иметь усы.Не хуже длинные носы.Слонопотамом будет как-нибудь потом. И еще: Один тапир решил, что он пират.Одни и те же буквы, только в ряд Составлены иначе. Что же Пусть вьется по ветру веселый Роджер, И кверху дном пусть плавает фрегат.
И сколько еще удивительных зверей – Петя на полном серьезе поверил, что эти два текста – никогда не виденный им Пополь Вух и всем известный Винни Пух - связаны какой-то удивительной связью. Те же слонопотамы, например.
Покончив со стихами и тапирами, Петя задумался: ну а как бы это соединить – слонопотамов и шоколад? Ответ пришел сразу: очевидно, слонопотамы должны делать шоколад. Пускай ногами перетирают какао-бобы в порошок и хоботом – у них ведь должен быть хобот? - наливают шоколад в специальную форму. Втянул и плюх – выплюнул. Главное, когда плюешься, попасть куда надо. Плохо только, что при такой процедуре нос у слонопотама может оказаться заложен шоколадом. В результате этих манипуляций. Как тогда поступали древние майя? Может, водили хороводы вокруг дома? Как они назывались, кстати, пагоды? Ждали у моря погоды? Били в барабан? Пили теплый чай? Но у майя не было пагод, вроде бы? А что у них было? Пирамиды? Какие-то ацтекские...что? Неважно, неважно, подтолкнул себя Петя. Что бы ни было, какая разница? В абсолютно респектабельных системах верований такого полно. И все это просто просится в стихи: говорят, будто древние пагоды, внешним видом похожи на ягоды. Ждать у моря погоды Можно годы и годы. Не видать нам, из нашей из слАбоды.
И потом... пагоды представлялись какими-то опасными, что ли... неточными... и он вернулся назад. А что, если в результате работы с шоколадом слонопотамы испачкают в нем лапы? Может, это даже хорошо – шоколадные слонопотамьи лапы оставляют следы – на снегу особенно, но, вообще-то, всюду. Шоколадные следы слонопотама. А что, если другим слонопотамам захочется узнать, чьи именно это следы? Какого именно слонопотама? Отпечатков пальцев у слонопотамов нет, сразу решил Петя. Как и у слонов. Как же они поступают, чтобы выследить другого слонопотама? Надо поставить себя на их место, решил он. Хотя бы на время расследования.
Наверно, они решали этот вопрос нумерологически. Рассчитывали-высчитывали, кто вышел вон, вроде как эники-беники ели вареники. Каждому слонопотаму присваивали номер. Чтобы получить его, нужно ббыло определить, какой ноготь на правой задней ноге слонопотама – первый, второй, третий, четвертый или пятый – самый большой. Затем умножить на четыре и разделить на число лет, прожитых данным слонопотамом на свете. И, может, добавить, наконец, длину хобота? Ладно, добавить. От левого края тропинки, по которой шли слонопотамы, оставляя шоколадный след, отсчитывался отпечаток с тем же номером, что и номер подозреваемого слонопотама. Если отпечатки ног совпадали – как правило так и было - слонопотам был виновен – это его шоколадный след. Ну и судья слонопотамов, конечно, всегда был в шоколаде. Поймав подозреваемого, слонопотамы начинали его допрашивать.
- Это твой след? – спрашивал судья слонопотамов.
- Нет, - отрекался пытаемый.
- Но как же так, ведь они совпадают?
- Это потому, - напоминал слонопотам всем известную истину, что у всех слонопотамов одинаковые ноги. Нога слонопотама есть точный отпечаток его духа.
- Но ведь у них же нет отпечатков пальцев?
- А ноги есть. И дух есть.
- Если все ноги и все духи одинаковы, какая разница, чей это след?
- Это важно с фактической точки зрения.
- Из-за одинаковости ног не имеет значения, что именно произошло: один слонопотам сделал два круга, или два слонопотама один. И так далее: два слонопотама два круга, или один – четыре.
- В этом, вы сами понимаете, залог единства слонопотамов. Единство дУха – самое важное, что есть у народа слонопотамов. И потому так трудно, и в то же время так важно догадаться, кто именно оставил шоколадные следы. Если бы каждый след был уникален вследствие особых, свойственных только оставившему ему индивиду отпечатков пальцев, это не было бы так важно с фактической точки зрения. В конце концов, не в этом ли главная проблема и живая диалектика всякого религиозного сознания?
- В чем? – спросили слонопотамы.
- В единообразии и одновременном разнообразии душ. ДУхов. В этом отражение веры в реально функционирующей нравственности. А у вас нет никакой диалектики. Ведь ноги одинаковые.
- Сделаем, - сказали слонопотамы. И, в самом деле, задумались о том, как сделать диалектику живой. Иными словами, как разнообразить ноги. Во-первых, ноги можно подковать. Этот вариант слонопотамы-майя отвергли сразу: подкова слишком уж постоянная вещь, сдирать с ног и менять подковы довольно сложно, значит, само их наличие сковывает, ограничивает эмоциональную и разную другую свободу. Во-вторых, есть вариант педикюра: ведь ногти-то у них есть. Значит, если ногти слонопотамов будут иметь различную длину и форму, отпечатки их тоже будут разными. Чем не решение? Правда, слишком длинный, оставляющий надежный отпечаток ноготь может сломаться, но это, в конце концов, мелочи. Главное, он облегчает идентификацию. И наконец, можно подумать, не нанести ли на ноги отпечатки пальцев с помощью имитации кожи. Говорят, настоящие, неслонопотамьи преступники так делают.
Больше всего слонопотамам понравился вариант с педикюром. Рисунок ногтей может и должен отражать состояние духа, и являться, в некотором смысле, паспортом души, - эта идея показалась им наиболее легкой в воплощении. Со временем даже был разработан целый ряд часто встречающихся силуэтов ногтей – по нескольку для каждого пальца – и соответствующих характерологических признаков. Сложились народные приметы для разрешения неясных случаев.
Следует сказать, что, хоть и пятипалые, ноги слонопотамов отличались от человечьих тем, что имели только три типа пальцев: во-первых, опорный палец, типа большого, бесполезный палец, аналог нашего мизинца, и три поддерживающих. На каждом из пальцев слонопотамы придавали ногтям одну из нескольких возможных форм: квадратную, треугольную, круглую, форму ромба и форму прямоугольника, не являющегося ни ромбом, ни квадратом. Кроме того, ногти красили лаком в красный, черный, синий и белый цвета. Ноготь опорного пальца мог быть красным, черным и синим, в исключительных случаях – на это следовало испрашивать особого разрешения – даже желтым или белым. Бесполезный палец мог иметь ноготь белого, синего и красного, но не черного цвета. Для того, чтобы покрасить его в желтый цвет, особого разрешения не требовалось. Что касается поддерживающих пальцев, цвет их ногтей выбирался в соответствии с тем, каким был педикюр на опорном и бесполезном пальцах: один из ногтей на трех поддерживающих пальцах красился в тот же цвет, что ноготь опорного пальца, другой поддерживающий ноготь – в цвет бесполезного пальца, а третий – по желанию слонопотама.
И, наконец, отпечатки слонопотамьих ног – несмотря на развитие искусства педикюра, отпечатков пальцев, как таковых, на них не было – отличались тем, как поджаты пальцы - ведь надо было разнообразить отпечатки.
Со временем законы и правила, регулирующие, в какой цвет должны быть окрашены ногти, становились все более сложными и подробно разработанными, и чем-то напоминали использование мушек при дворе короля Людовика четырнадцатого. А может, искусство обмахиваться веером, абсолютно забытое. Или даже японскую икибану.
Выглядели они приблизительно так.
Синий и красный.
Опорный палец маленьких и хилых слонопотамов должен быть окрашен в синий цвет. Опорный палец больших и сильных слонопотамов должен быть красным.
Правда, в этих правилах, как всегда бывает с правилами, была маленькая неясность. Оригинальный текст гласил: большой опорный палец большого слонопотама. Как справедливо указывали толкователи, речь шла не только о большом слонопотаме, но и о большом пальце. Как правило два эти качества совпадали, то есть принадлежали одной и той же особи. Однако не всегда: встречались иногда маленькие слонопотамы с необыкновенно крупными опорными пальцами и, наоборот, крупные слонопотамы с недостаточно развитыми опорными пальцами. То и другое содержало в себе потенциальный источник юридических разногласий: оригинальный текст правила ясно указывал, что крупным должен быть как сам слонопотам, так и его опорный палец.
Одним из способов разрешения разногласий стало измерение пальцев перед принятием решения о том, в какой цвет покрасить ноготь. Считалось, что более важным для выбора цвета является, все-таки, длина самого пальца. А размер его хозяина можно, во всяком случае, условно, считать таким же. При этом возникали только две трудности: во-первых, неясно было, откуда начинать измерение пальца - где они начинаются на ноге слонопотама.
И, во-вторых, размер слонопотама важен был не только для решения вопроса о выборе лака для ногтей, но и например, при получении одежды, выдаваемой специальным ведомством. Если размер, указанный в запросе, написанном на основании измерения пальца в департаменте маникюра, совсем не соответствовал действительным размерам особи, возникали проблемы. Особенно, разумеется, если выданная в департаменте одежда была мала.
Поэтому в некоторых областях был выбран другой подход: длина опорного пальца слонопотама считалась соответствующей размеру его одежды, который определялся независимо, в департаменте одежды. Высказывалось также мнение, что все три параметра – длину опорного пальца, длину хобота и размер слонопотама – можно привести в достаточное соответствие друг другу мануально. То есть, например, путем тянутия за хобот, или за палец, в результате чего те в достаточной степени удлинялись. Если опорный палец или хобот оказывались слишком длинными, применялась обратная тактика. Со временем метод мануального координирования параметров был признан недостаточно гуманным, однако, кое-где продолжал применяться.
В связи с проблемами, возникающими при измерении, некоторые индивидуумы предложили абсолютно новый способ. Измерялся не палец, а окружность ноги, а полученное число затем делилось на длину хобота. Многие считали, что параметр, полученный таким образом, точнее соответствует тому, что называется ‘парадокс размера’ слонопотама, что бы это ни значило.
Следует сказать, что слонопотамы, при всем своем интересе к маникюру, имели только один пол. Зато их ноги – у каждой особи их было четыре – три разных.
Белый.
Одежда размера Х-large при окрашивании опорного пальца в белый цвет не выдается.
Что касается лака белого цвета, то, вообще говоря, им имел право пользоваться любой, хотя он был самым дорогим. Крупные слонопотамы пользовались белым для окраски опорного пальца очень редко. Это объяснялось тем обстоятельством, что в департаменте одежды при выдаче комлектов крупного размера требовали справку о том, что ноготь опорного пальца не покрашен в белый цвет. Мелкие слонопотамы, напротив, необыкновенно часто использовали белый для опорного пальца. Это было связано с тем, что мелким выдавали дополнительный коплект одежды в качестве бонуса, если опорный ноготь был белым. И то и другое стало, со временем, общеизвестной и редко подвергаемой сомнению традицией. Однако при своем возникновении мотивировалось, как говорили, экономической целесообразностью: дорогой белый цвет было бы расточительно расходовать на ногти особенно крупных особей.
Кроме того, всякому, кто захотел бы воспользоваться белым для окраски ногтей, следовало помнить, что хотя, формально говоря, любой мог покрасить свои ногти белым (в том случае, если ему не требовалась справка для получения комплекта одежды размера X-large), после того, как на ноготь опорного пальца однажды был нанесен лак другого цвета, причем любого, его уже нельзя было покрыть белым лаком. Что, впрочем, не мешало покрыть белым лаком ноготь другого пальца на той же ноге. На остальные четыре пальца это ограничение не распространялось.
Черный.
Любой слонопотам имеет право окрашивать ногти на любом пальце в черный цвет.
Правила использования лака черного цвета было зеркальным отражением ограничений, связанных с белым. Крупные слонопотамы получали бонус в департаменте одежды, окрашивая опорный палец в черный цвет. Мелкие, напротив, должны были представить справку о том, что опорный ноготь не является черным, выписывая себе одежду.
Со временем эстетика слонопотамов развивалась и все более усложнялась. Появлялось все больше и больше голосов, выступающих за аннулирование каких бы то ни было правил, ограничивающих выбор цвета лака для ногтей. На самой первой стадии обсуждения вопроса, в качестве компромисса, было предложено делить слонопотамов не на крупных и мелких, а на большее число разнообразных классов: для большей ясности и во избежание противоречий. Ведь, действительно, определить, что такое крупный и мелкий, оказалось нелегко. Даже такие непосредственно связанные с окраской ногтей параметры, как длина пальца, окружность ноги и длина хобота –длинный хобот позволял слонопотаму легче дотягиваться до ногтей, покрывая их лаком – могли противоречить друг другу, оказаться несогласованными.
Кроме того, в обществе раздавались голоса, требующие ограничить использование лака в соответствии с полом ноги. Были и такие, кто настаивал, что, поскольку предки слонопотамов обходились без таких ограничений, дискриминационных по сути, необходимости в них нет.
Каждый слонопотам имел четыре ноги: одну женскую, одну мужскую, и две ноги типа би. Несмотря на все учащающиеся протесты, правила окраски ногтей для них были различными. Первоначально считалось, что менять цвет ногтей на ногах женского типа не следует вообще. Со временем вошло в обычай это делать, однако и по сей день считалось правильным не менять его слишком часто. На ногтях ног мужского типа цвет можно было менять сколь угодно часто. Что касается ног типа би, ногти на них всегда окрашивали в два и только два цвета: синий и красный. Ноги би анти-зеркально соответствовали друг другу: так, если опорный палец на левой би был красным, на правой би он должен был быть синим, следующий ноготь на левой был синим, а на правой – красным и так далее. Вообще говоря, их разрешалось перекрашивать в другие цвета, но это делали довольно редко, так как следовало ограничиваться теми же двумя цветами, чередуя их через один, и особого смысла в этом не было.
.